5

Они провели повторный генетический анализ в институте прионов. Кардиограмма, лабораторные анализы, результаты МРТ Джона Доу подверглись тщательному рассмотрению в штаб-квартире Центра по контролю заболеваемости в Атланте. К утру следующего дня, после длившихся всю ночь конференций и экстренных консультаций, все медицинские светила согласились с доктором Стэнтоном: пациент заразился новым штаммом прионового заболевания, и первопричиной болезни могло быть только потребление испорченного мяса.

На рассвете Стэнтон обсудил ситуацию со своим заместителем Аланом Дэвисом, блестящим английским экспертом, который уже несколько лет изучал «коровье бешенство» по обе стороны Атлантики.

— Только что закончил говорить с представителем министерства сельского хозяйства, — сказал Дэвис (они расположились в кабинете Стэнтона в прионовом институте). — Прионов не обнаружено пока ни в одной крупной партии мяса. Ничего подозрительного не найдено ни в книгах регистрации поголовья скота, ни в отчетах о рационах питания животных.

На Дэвисе были жилетка и брюки от костюма-тройки в тонкую полоску, а его длинные темно-русые волосы были так тщательно уложены, что напоминали парик. Он был единственным ученым-практиком из числа знакомых Стэнтона, который носил на работу костюм, — своеобразный способ постоянно напоминать американцам, насколько более цивилизованны их британские кузены.

— Я бы хотел просмотреть результаты их тестов сам, — сказал Стэнтон, потирая глаза. Он уже сейчас с трудом преодолевал утомление.

— Но они смогли проверить только крупные фермерские хозяйства, — отметил Дэвис со снисходительной усмешкой. — Чтобы прошерстить все мелкие фермы, им потребуется не меньше года. Я уже не говорю об овцах и свиньях. А ведь прямо сейчас какой-то беспечный идиот измельчает отравленные коровьи мозги — или что там еще он может перерабатывать — и отправляет в продажу по всей стране.

Отследить первоначальный источник было наиболее важной задачей медиков при столкновении с заболеванием, вызванным испорченными продуктами питания. Так выявлялись фермы, где выращивались овощи, зараженные кишечной палочкой, — хозяйства временно закрывали, а их продукцию срочно изымали из продажи. В случаях сальмонеллы точно так же поступали с производителями куриных яиц, отзывая все партии товара, уже отгруженные магазинам. От того, насколько оперативно вмешаются власти, порой зависело, ограничится ли число заболевших единицами или будет измеряться десятками тысяч.

Между тем команда Стэнтона не знала даже, на мясе каких животных сосредоточиться в первую очередь. Само собой, зная о «коровьем бешенстве», главными подозреваемыми поначалу сделали коров и занялись проверкой говядины. Но ведь прионы свиней были поразительно схожи с коровьими. А вызванная прионами эпидемия так называемой почесухи погубила сотни тысяч овец по всей Европе, и Стэнтон давно опасался, что следующей угрозой для людей может стать именно зараженная баранина.

Как только им удастся выяснить, как именно заболел Джон Доу, тогда и начнется огромная работа по ограничению угрозы. В наши дни переработка мяса и его использование приняли такие формы, что плоть, взятая всего от одного животного, может стать частью множества различного рода продукции и оказаться в магазинах по всему миру. Стэнтон как-то обнаружил, что мясо от одной коровы продавалось в вяленом виде в Коламбусе и одновременно пошло на гамбургеры в Дюссельдорфе.

— Мне нужно, чтобы как можно больше людей немедленно занялись проверкой всех местных больниц, — сказал он Дэвису.

Джон Доу оставался пока единственной известной жертвой, но прионовые заболевания настолько плохо поддавались диагностике, что Стэнтон был почти уверен в наличии других.

— Особое внимание пусть уделят пациентам с необъяснимой бессонницей. Как, впрочем, всем странным случаям. И нельзя упускать из виду психиатрические больницы. Пусть дадут списки всех, кого доставили с галлюцинациями и с отклонениями от нормы в поведении.

— Эта характеристика подходит практически любому жителю Лос-Анджелеса, — с грустной улыбкой заметил Дэвис, который подчеркивал свое отличие от жителей западного побережья США не только одеждой, но и непрестанными шутками по поводу их манер.

— Что-нибудь еще? — спросил Стэнтон.

— Чуть не забыл. Каванаг лично звонила.

Занимаясь расследованиями прионовых заболеваний по поручению Центра по контролю заболеваемости, Стэнтон находился в прямом подчинении заместителя директора ЦКЗ. Эмили Каванаг славилась своим почти сверхъестественным спокойствием, но это не значило, что она относилась ко всему легкомысленно и не понимала, какую опасность представляли прионовые инфекции. После того как Стэнтон продолбил всем в Атланте головы по поводу финансирования и введения специального мониторинга, он нажил там себе немало врагов. Каванаг принадлежала к числу немногих, кто остался его союзником.

— Мне осталось только узнать у тебя, как мы будем новую напасть называть, — сказал Дэвис.

— Пока пусть будет ВФБ, — ответил Стэнтон. — Вариант фатальной бессонницы. Но если ты найдешь мне ее источник, она получит наименование «болезни Дэвиса», обещаю.

Стэнтон прослушал более десятка голосовых сообщений, связанных с расследованием, прежде чем до него донесся голос Нины.

«Получила от тебя весточку, — наговорила она на его автоответчик, — и сразу заподозрила, что ты снова строишь козни, делая из меня вегетарианку, не иначе. Но не волнуйся, мясо так долго лежало в моем морозильнике, что я все равно собиралась его выкинуть. Думаю, я и твой мохнатый приятель как-нибудь протянем здесь на свежей рыбке. Перезвони, когда сможешь. И береги себя».

Стэнтон окинул взглядом своих подчиненных, склонившихся над микроскопами. По строжайшему распоряжению из штаб-квартиры ЦКЗ в Атланте никто из них не мог никому ни словом обмолвиться о вспышке заболевания, связанного с употреблением в пищу мяса. Каждый раз, как только пробегал самый смутный слух о возможном «коровьем бешенстве», среди обывателей начиналась паника, акции производителей мясопродуктов обрушивались на бирже, что приводило к миллиардным убыткам. А потому и Стэнтон в своем сообщении не рассказал Нине о случае с Джоном Доу. Просто намекнул, что ей лучше внять его совету и исключить мясное из своего рациона, о чем он с ней не раз беседовал прежде.

— Доктор Стэнтон! Взгляните, что у меня видно на предметном стекле! — воскликнула одна из его помощниц.

Он отключил телефон и поспешил пройти за защитный экран в противоположном конце лаборатории. Рядом с женщиной-экспертом Джиао Чен сидела Микаела Тэйн. Когда ее смена в Пресвитерианской больнице закончилась, Стэнтон сам пригласил ее к себе в институт, чтобы держать в курсе проводимых исследований. Когда обнаружение ФСБ у пациента можно будет предать огласке, ему хотелось, чтобы отдали должное той, кто первой заподозрила и диагностировала заболевание.

— Очертания идентичны ФСБ, — пояснила Чен, уступая начальнику место, — но прогрессия просто невероятная. Развитие идет намного быстрее обычного.

Стэнтон приник к окулярам самого мощного электронного микроскопа. Обычно прионы, подобно ДНК, имели форму спиралей, но сейчас он видел, как эти спирали раскрутились и сложились в нечто, похожее на мехи аккордеона.

— Сколько времени прошло со времени получения исходного материала? — спросил Стэнтон.

— Всего два часа, — ответила Чен.

Прионы, которые привык наблюдать Стэнтон, достигали этой стадии в течение месяца или даже дольше. При «коровьем бешенстве» приходилось порой изучать, что потребляла жертва три-четыре года назад, чтобы выявить источник зараженного мяса. Но эти протеины трансформировались быстрее, чем все, которые ему доводилось видеть прежде. С такой скоростью развивались только вирусы.

— Если уровень агрессивности сохранится, — заметила Чен, — они полностью завладеют таламусом за считанные сутки. А еще через несколько дней наступит смерть мозга.

— Значит, заражение произошло совсем недавно, — констатировал Стэнтон.

Джиао Чен кивнула:

— Несомненно. В противном случае пациент уже был бы мертв.

Стэнтон пристально посмотрел на Дэвиса.

— Нам не остается ничего, кроме как попробовать применить антитела.

— Габриель!

— Какие антитела? — недоуменно спросила Тэйн.

Это был результат их самого последнего эксперимента в стремлении найти способ излечения, объяснил Стэнтон. Организм человека не мог сам создать защитные антитела против чужеродных прионов, потому что человеческая иммунная система ошибочно принимала их за нормальные прионы головного мозга. Тогда ученые института «отключили» нормальные прионы мозга мышей (побочным результатом чего и явилась необычайная храбрость грызунов при столкновении со змеями), а затем ввели им аномальные прионы. И тогда мышам удалось выработать антитела против посторонних прионов, которые можно было извлечь и теоретически использовать как лекарство. Проблема заключалась в том, что Стэнтон и его помощники еще ни разу не испытывали подобный метод на людях, хотя результаты опытов в чашке Петри показали большую вероятность успеха.

Но Дэвис выглядел встревоженным.

— Поверь, никому так не хочется послать чиновников ФДА куда подальше, чем мне. Но, Габриель, ты же не хочешь получить еще один иск?

— О каком иске речь? — спросила Тэйн.

— Я бы не стал сейчас вдаваться в подробности, — пробормотал Стэнтон.

— А по-моему, самое время вспомнить об этом! — Дэвис повернулся к Тэйн. — Он применил к носителю генетического прионного заболевания не прошедший процедуру одобрения метод лечения.

— Его семья сама попросила ввести пациенту новое лекарство, — вставила реплику Джиао, — но затем, когда это было сделано, а он не выжил, эти люди взяли свои слова обратно.

— Поистине, «возлюби близких больного своего», — покачала головой Тэйн. — Старая лицемерная клятва докторов.

В их разговор вмешался другой врач из команды Стэнтона — Кристиан. Обычно этот молодой человек во время работы почти не расставался с наушниками, часами слушая любимый рэп, но сейчас он отбросил их в сторону — наилучший показатель напряжения, царившего в лаборатории.

— Нам снова позвонили из полиции, — сказал он. — Они провели обыск в номере мотеля «Супер-8», где арестовали нашего Джона Доу. При осмотре найден счет из мексиканского ресторана. Он расположен прямо напротив гостиницы.

— Уже известно, кто поставляет туда мясо? — спросил Стэнтон.

— Крупная механизированная ферма в Сан-Хоакине. У них промышленные масштабы. Продают миллион фунтов говядины в год. Никаких нарушений за ними прежде не замечалось, но у них огромный процент поставок для производства побочных продуктов.

— А это что такое? — снова настал черед недоумевать Тэйн.

— Речь идет, например, о зубной пасте, которой вы пользуетесь. — Дэвис охотно взялся разъяснить самую странную из функций мясного бизнеса. — Или о жидкости для полоскания полости рта. И даже об игрушках для малолетних детей. Во все это входят добавки, изготовленные из мясных отходов, после того как животное пройдет через бойню.

— Именно вторичное использование мясных отходов, по всей вероятности, послужило истинной причиной эпидемии «коровьего бешенства», — продолжил за него Стэнтон. — Коровам скармливали остатки мозга ранее убитых коров.

— Своего рода насильственный каннибализм, — изумилась Тэйн.

Стэнтон снова повернулся к своему помощнику:

— Какой компании принадлежит ферма?

— «Хавермор фармз».

Стэнтон поневоле чуть не подпрыгнул в кресле.

— Так эта мексиканская забегаловка закупает мясо у «Хавермор»?

— Почему вы так взволновались? — спросила Тэйн. — Вам знакомо это название?

— Еще как знакомо! — Стэнтон схватился за трубку телефона. — Они поставляют все мясные продукты по договору с объединенным школьным советом Лос-Анджелеса и его окрестностей.

Головное предприятие «Хавермор фармз» приютилось в долине между горами Сан-Эмигдио так, чтобы ветры не доносили специфические запахи ни до одного населенного пункта в округе. В утреннем транспортном потоке Стэнтону и Дэвису пришлось потратить час, чтобы попасть туда. Если в течение ближайших двух часов ученым не удастся доказать, что мутировавшие прионы содержатся именно в этом мясе, ничто уже не сможет помешать примерно миллиону школьников Лос-Анджелеса употребить его в обед.

Машина врачей мчалась мимо огромных загонов, в которых теснились тысячи голов крупного рогатого скота. Но Стэнтона в первую очередь интересовали только что отправленные на бойню животные, диета которых базировалась в основном на силосе, но никто не делал секрета из того, что для прибавки в весе им подмешивали в корм белковые добавки, изготовленные из собственных же отходов. Потенциально именно в них могла заключаться прионовая угроза.

Ученые настояли, чтобы их сразу же провели на место изготовления протеиновых кормовых брикетов, где возникновение проблемы было наиболее вероятным. Там Стэнтон и Дэвис последовали за начальником цеха по фамилии Мастрас вдоль ленты конвейера, на которой лежали головы и конечности забитых свиней, коров, лошадей и даже усыпленных кошек и собак. Мужчины в банданах, защитных очках и масках перекрикивались друг с другом по-испански, управляя бульдозерами, которые спихивали полностью освежеванные скелеты в огромную яму, где останки коров смешивались со свиными головами, костями и шерстью. Только ватки со специальной мазью, которые выдали посетителям предусмотрительные хозяева, помогали им терпеть невыносимую иначе вонь.

— Нам нечего скрывать от инспекторов, — сказал Мастрас, — и потому мы всегда открыты для проверок и готовы выдать любые документы. Еще никогда у нас не выявляли никаких нарушений.

— Вы имеете в виду, что та мизерная часть вашей продукции, которую тестируют в департаменте сельского хозяйства, всегда выдерживает проверку, только и всего, — заметил Дэвис.

— Но вы ведь понимаете, в каком дерьме мы окажемся, если только станет известно, что вы в чем-то нас подозреваете! — Мастрасу приходилось кричать, чтобы его голос не заглушили двигатели бульдозеров. — И даже не важно, справедливы ваши подозрения или нет.

У начальника цеха были рыжие волосы и одутловатое лицо, и у Стэнтона он вызывал инстинктивную антипатию.

— Мы ничего не сообщим публике, если не найдем источника заболевания, — заверил Дэвис. — Кстати, ЦКЗ тоже не заинтересован в огласке.

Тем временем Стэнтон быстро, на глаз, подсчитал количество скелетов коров, которыми был буквально завален цех.

— Здесь материала намного больше, чем может поступать с одной только вашей бойни, — заключил он. — Вы закупаете отходы у других ферм?

— Да, приобретаем кое-что, — признал Мастрас. — Но не думайте, мы не получаем просроченное мясо в пакетах из супермаркетов. Никогда не пускаем в переработку трупы животных с ошейниками против насекомых. Их предварительно снимают, потому что иначе мы не примем останки. На этом настаивает наше руководство, которое стремится к высочайшим стандартам в работе.

— Или, скорее, не хочет иметь проблем с законом, — скептически усмехнулся Дэвис.

Они дошли до того места, где из грузовиков сваливали останки различных животных на конвейерные ленты. Они расходились в разных направлениях и уносили на себе порой совершенно не поддающиеся опознанию части туш, окровавленные шкуры, горы костей, сломанные челюсти и прочее. Дэвис занялся лентой для останков свиней, а Стэнтон сосредоточился на коровах.

Используя хирургические щипцы и нож фирмы «Экс-Акто», Дэвис срезал образцы и тут же бросал их в сосуд для оперативного иммуноферментного анализа и проверки на энзимы — тест, который он лично разработал несколько лет назад в разгар борьбы с «коровьим бешенством». Стэнтон же укладывал кусочки плоти забитых животных на пластиковую пластину с двадцатью различными углублениями, каждое из которых было заполнено чистым белковым раствором. Попав в такую среду, любые подвергшиеся мутации прионы сразу же окрасили бы жидкость в темно-зеленый цвет.

За десять минут он подверг проверке дюжину образцов с конвейера, но растворы не показали никакой реакции. Стэнтон настоял на продолжении тестирования, но результаты оставались такими же.

— У меня тоже ничего, — сказал Дэвис, подходя к нему и разводя руками. — Быть может, этот штамм устойчив к иммунному анализу.

Стэнтон снова обратился к начальнику цеха:

— Покажите нам ваши грузовики.

У погрузочных площадок складских помещений они проработали каждый квадратный сантиметр кузовов машин, которые использовались для доставки останков животных с бойни: соскребали материал с покрытых кровью полов и бортов всех двадцати двух грузовиков и подвергали тем же тестам.

Но анализ за анализом давал негативные результаты: белковые растворы оставались прозрачными.

Мастрас теперь имел все основания расплыться в улыбке. Выпрыгнув из кузова последней машины, он позвонил в контору и доложил, что поставки продукции по школьному контракту можно возобновлять незамедлительно. Около миллиона учеников будут обедать сегодня мясом компании «Хавермор», и Стэнтон уже ничего не мог сделать, чтобы предотвратить это.

— Говорил же я вам, — торжествовал Мастрас, — что у нас всегда все чисто.

Стэнтону же оставалось только молиться, что они ничего не упустили из виду, и укорять себя за наивную надежду, что решение проблемы можно будет найти так быстро и просто. Производство побочной продукции было только одним из рискованных методов, придуманных людьми, чтобы использовать мясо, которое они сами и употребляли. Теперь необходимо было максимально расширить круг поисков источника болезни Джона Доу. И с каждым новым часом ожидать, что поступят сведения о других случаях недуга.

Когда Стэнтон тоже выпрыгнул из последнего грузовика, он заметил, что Мастрас уже покинул склады и медленно шел в сторону от них по дороге. При этом он пристально всматривался в нечто, замеченное им в отдалении. Стэнтон последовал за начальником цеха и вскоре сам отчетливо мог увидеть, что происходит. Поднимая огромные облака пыли, в их сторону неслись микроавтобусы с «тарелками» спутниковых антенн на крышах.

— Сучий потрох! — выругался Мастрас, выразительно оглядываясь на Стэнтона.

На всех парах к ним приближались съемочные группы телевизионных компаний.

 

6

Толпа репортеров, собравшаяся при входе в Пресвитерианскую больницу, привела Чель, которая и так уже нервничала, в еще большее смятение. Врач, с которым она разговаривала по телефону, заверил ее, что дело сугубо конфиденциальное, а это устраивало ее как нельзя больше. О причинах, заставивших ее приехать в больницу, она сама предпочла бы не распространяться. Чем меньше внимания привлечет ее визит, тем лучше. Но теперь не оставалось сомнений: пресса почуяла сенсацию, и почти все пространство перед больницей было заполнено газетчиками, фотографами и людьми с телекамерами.

Чель даже некоторое время не выходила из машины, взвешивая вероятность, что присутствие здесь прессы каким-то образом связано с интересовавшим ее вопросом. Стоит ей войти внутрь и обнаружить связь между больным, о котором ей рассказали, и новой рукописью, крупных неприятностей избежать уже не удастся. Но не войти значило не получить объяснения загадки, почему больной абориген упорно твердил на языке майя слово, означавшее «кодекс», на следующий день после того, как Гутьеррес явился к ней и принес, вероятно, один из самых важных письменных документов в истории человечества. И как это часто с ней случалось, любопытство пересилило страх.

Но уже через десять минут, когда она рядом с доктором Тэйн стояла в палате на шестом этаже, от любопытства не осталось и следа. Они склонились над постелью пациента, наблюдая невыносимые страдания этого мужчины, который обильно потел и явно испытывал мучительную боль. Как он попал сюда, Чель, разумеется, понятия не имела, но умереть в чужом краю, вдали от семьи и родного дома — такой судьбы врагу не пожелаешь.

— Нам необходимо выяснить, как его зовут, каким образом он здесь оказался, давно ли в США и долго ли уже болеет, — объясняла Тэйн. — И получить любую другую информацию, которой он с вами поделится. Каждая мелочь может оказаться важной.

Чель снова посмотрела на пациента.

— Чаки’й, и ячи… — с трудом пробормотал он на к’виче.

— Мы можем дать ему немного воды? — спросила Чель.

Тэйн указала на стоявшую у изголовья постели капельницу:

— Его организм и без того насквозь сейчас пропитан жидкостью.

— Но он говорит, что хочет пить.

Доктор взяла с тумбочки Джона Доу графин, наполнила его водой из крана над раковиной, а потом перелила часть содержимого в чашку. Он вцепился в нее обеими руками и мгновенно опорожнил.

— К нему не опасно подходить близко? — спросила Чель.

— Так его болезнь не передается, — заверила ее Тэйн. — Она переносится с испорченным мясом. А маски мы надели потому, что боимся заразить чем-нибудь его самого, ведь его организм слишком ослаблен, чтобы защищаться.

Чель поправила завязки на своей маске и подошла еще ближе. Первый вывод напрашивался сам собой: этот человек не был торговцем, потому что майя, продававшие сувениры туристам вдоль дорог в Гватемале, быстро начинали говорить по-испански. На нем отсутствовали татуировки и пирсинг, что выдавало бы в нем шамана или жреца. Но вот руки его покрывали жесткие мозоли, а на больших пальцах кожа даже потрескалась от костяшек до самых ногтей. Это указывало на привычку орудовать мачете. Аборигены, конечно же, использовали этот инструмент для расчистки полей под посевы, но он же служил мародерам, чтобы прокладывать в джунглях тропы к неизвестным и затерянным руинам.

Неужели перед ней лежал сейчас человек, который первым обнаружил рукопись?

— Хорошо, давайте начнем с его имени, — сказала Тэйн.

— Как называют твою семью, брат? — спросила Чель. — Моя фамилия — Ману. При рождении мне дали имя Чель. Как зовут тебя?

— Рапапем Волси, — хрипло прошептал он.

Рапапем означало «полет». Волси же была вполне распространенная фамилия.

Судя по произношению гласных, Чель посчитала, что родом он откуда-то с юга Петена.

— Моя семья жила прежде в Эль Петене, — сказала она. — А твоя?

Волси не ответил. Чель задала этот же вопрос в разных формах, но больной отмалчивался.

— Спросите, когда он прибыл в США? — торопила Тэйн.

Чель перевела и на этот раз получила четкий ответ:

— Шесть солнц тому назад.

Тэйн выглядела удивленной.

— Так он здесь всего шесть дней?

Чель вновь обратилась к Волси:

— Ты пересек мексиканскую границу?

Пациент заворочался на постели, но ничего не сказал. А потом закрыл глаза и снова повторил:

— Вуе!

— А это что означает? — оживилась Тэйн. — Он все время повторяет это свое «вуе». Я уже просмотрела все возможные источники, но нигде не нашла ничего похожего.

— Вы слышите слово немного неверно, — объяснила Чель. — На самом деле оно произносится как «вуй».

— Такой вариант я не проверяла. Каково же его значение?

— На языке к’виче, которым пользуется мой народ, это сокращение для «Попул Ву» — нашего священного эпоса. — Чель заранее продумала эту версию. — Он понимает, что тяжело болен, и, вероятно, хотел бы, чтобы сакральная книга облегчила его страдания.

— Стало быть, он хочет, чтобы мы достали ему экземпляр этой книги?

Чель открыла свою сумку, извлекла из нее потрепанную копию «Попул Ву» и положила на тумбочку при кровати.

— Это как для христианина Библия, — пояснила она для Тэйн.

На самом деле ни один абориген не использовал бы слово «вуй», которое для древних майя означало книгу вообще, применительно к «Попул Ву». Но Чель знала, что здесь никто не разоблачит ее обмана.

— Попробуйте теперь узнать любые подробности о его болезни, — попросила Тэйн. — Спросите, с какого времени у него возникли проблемы со сном.

Когда Чель перевела вопросы врача, Волси чуть приоткрыл глаза.

— Еще в джунглях, — сказал он.

Чель его ответ привел в недоумение.

— Так ты заболел, находясь в джунглях?

Он кивнул.

— Значит, ты приехал сюда уже больной, верно, Волси?

— За три солнца до приезда сюда я уже не мог спать.

— Получается, что он заболел еще в Гватемале? — переспросила Тэйн. — Вы уверены, что поняли его правильно?

— Уверена, — ответила Чель. — А почему это вас так волнует? Что это может значить?

— Пока это только значит, что мне срочно нужно сделать несколько звонков по телефону.

Чель положила ладонь в ложбину между шеей и плечом Волси. Это был способ, который применяла ее матушка, когда маленькой Чель снились страшные сны или она в кровь разбивала коленку. А прежде такой же терапией занималась ее бабушка. Поводя ладонью взад-вперед, Чель почувствовала, как напряжение в теле Волси ослабевает. Она понятия не имела, надолго ли ушла женщина-врач. Нужно было использовать представившуюся возможность.

— Расскажи-ка мне, брат, — прошептала она, — зачем ты приехал из Эль Петена?

— Рик то’ иб че у банник Янота, — попросил вместо ответа Волси.

Янота было распространенным среди майя женским именем.

— Пожалуйста, — продолжал он. — Мне надо вернуться к жене и дочке.

Она склонилась ниже.

— У тебя есть дочь?

— Она только что появилась на свет, — ответил он. — Зовут ее Сама. Сейчас Яноте приходится одной заботиться о ней.

Вот это Чель без труда могла себе представить. Если бы не прихоть судьбы, она сама была бы сейчас подобием такой же Яноты и сидела бы с новорожденным младенцем на пороге крытой пальмовыми листьями хижины, дожидаясь возвращения своего мужчины, чей пустой гамак свисал с крыши. Где-то в Гватемале Янота, наверное, раскатывала сейчас кукурузные лепешки, чтобы поставить их запекаться на очаге, вслух обещая ничего не понимающей дочери, что папочка скоро должен к ним вернуться.

Казалось, что Волси по временам теряет сознание. Но Чель была полна решимости использовать свой шанс до конца.

— Ты ведь знаешь о древней книге, брат?

Ответ стал для нее очевиден, хотя он не вымолвил ни слова.

— Я видела вуй, брат, — продолжала Чель. — Расскажи мне все, что тебе о нем известно.

Волси впился глазами в лицо Чель, его взгляд вдруг мгновенно прояснился.

— Я только сделал то, что любой мужчина сделал бы, чтобы прокормить семью.

— Что ты сделал для своей семьи? — спросила Чель. — Продал рукопись?

— Это были всего лишь обрывки, — прошептал он. — Они просто валялись на полу в храме, иссыхая уже много тысяч солнц.

Правота Чель подтверждалась. Перед ней на больничной койке лежал мародер. Что ж, напряженная ситуация в Гватемале не оставила для многих аборигенов вроде Волси, умевших только обрабатывать землю, иного выбора. Но странно, что простой крестьянин, найдя среди руин фрагменты книги, знал, что в Соединенных Штатах за нее можно выручить большие деньги. И еще больше поражало, что он сумел доставить ее сюда лично.

— Скажи мне, брат, ты сам привез вуй в США, чтобы продать?

— Йяа, — сказал Волси. «Да».

Чель бросила взгляд через плечо и убедилась, что их все еще никто не слышит, прежде чем спросить:

— Кому же ты продал книгу? Эктору Гутьерресу?

Волси молчал.

Чель попыталась задать вопрос по-другому. Указав себе на висок, она спросила:

— Ты продал книгу мужчине с красным пятном вот здесь? Прямо над бородой?

На этот раз он закивал головой.

— Ты встречался с ним здесь или в Эль Петене?

Волси пальцем ткнул в пол, символизировавший для него чужую землю, в которой он теперь, несомненно, найдет свою могилу. Волси разорил гробницу при древнем храме, присвоил найденную книгу, сумел добраться сюда и каким-то образом связался с Гутьерресом. Всего неделю спустя рукопись оказалась в лаборатории Чель при музее Гетти.

— Где расположен этот храм, брат? — спросила она. — Ты сможешь принести очень много пользы нашему народу, если скажешь мне, как его найти.

Но вместо ответа Волси выгнулся всем телом в сторону тумбочки, пытаясь дотянуться руками до графина с водой. Телефон и будильник с грохотом упали на пол. Потом он изловчился снять с графина крышку и влил в себя всю жидкость без остатка. Чель в испуге попятилась, опрокинув стул.

Когда Волси опустошил сосуд, она краем одеяла вытерла ему лицо, прекрасно понимая, как мало оставалось у нее времени, чтобы получить столь необходимую информацию. Теперь он вроде бы полностью успокоился, и Чель немедленно снова насела на него с вопросами.

— Скажи мне хотя бы, где живет Янота. Из какой вы с ней деревни? Тогда мы сможем послать туда кого-нибудь с весточкой от тебя и сообщить им, что ты здесь.

Храм не мог располагаться далеко от его дома.

Волси пришел в замешательство.

— А кого же ты сможешь туда послать?

— У нас в «Фратернидад майя» есть люди со всех концов Гватемалы. Кто-то из них наверняка знает, где искать твою деревню. Это точно.

— «Фратернидад»?

— Да. Это наша церковь, — объяснила Чель. — Место, где живущие в Лос-Анджелесе майя собираются для молитвы.

Взгляд Волси мгновенно сделался отчужденным.

— Это по-испански. Значит, вы молитесь вместе с ладиносами?

— Нет, конечно, — сказала Чель. — «Фратернидад» — самое безопасное здесь место, где могут следовать обычаям предков аборигены.

— Ладиносам я ничего не скажу!

Чель поняла, какую совершила ошибку. «Фратернидад» означало «Братство» по-испански. Для тех, кто давно жил в Калифорнии, говорить на смеси испанского, английского и языка майя стало привычным. Но в тех краях, откуда прибыл Волси, у людей были бы все основания не доверять общине с таким названием.

— «Фратернидад» ни о чем не узнает, — упорствовал Волси. — Я ни за что не приведу ладиносов к Яноте и Саме… Ты — аявораль!

Это невозможно перевести на английский одним словом. Волси имел в виду, что Чель — уроженка этой чужой для него земли. Но он вкладывал в это и оскорбительный смысл. Пусть Чель родилась в такой же гватемальской деревне, как его собственная, пусть она посвятила жизнь изучению истории их предков, для Волси она навсегда останется своего рода чужестранкой.

— Доктор Ману? — окликнули ее из-за спины.

Она обернулась и увидела в проеме двери фигуру мужчины в белом халате.

— Здравствуйте. Я — доктор Габриель Стэнтон.

Мимо охранника в маске Чель вышла вслед за доктором в коридор. Он сразу же заговорил сугубо деловым тоном, благодаря своему внушительному росту он казался очень властным человеком. Долго ли он наблюдал за ней? Мог ли почувствовать, что у нее есть личная заинтересованность в его пациенте?

— Итак, — Стэнтон повернулся, чтобы смотреть Чель в глаза, — наш мистер Волси утверждает, что заболел еще до прибытия в США?

— Да, так он мне сказал.

— Нам нужно выяснить наверняка! — Стэнтон не сводил с нее пристального взгляда. — До сих пор мы искали источник заболевания здесь, в Лос-Анджелесе, но, если он не вводит нас в заблуждение, поиски следует перенести в Гватемалу. Он сообщил, в какой части страны живет?

— Нет, но по его диалекту я сделала вывод, что он из Петена, — ответила Чель. — Это самый крупный в стране департамент — эквивалент штата. Но мне не удалось узнать никаких подробностей о населенном пункте, откуда он приехал. И он отказывается сообщить, каким путем пробрался в США.

— Так или иначе, — подытожил Стэнтон, — но теперь нам надо сосредоточить внимание на мясных продуктах из Гватемалы. И если он из маленькой туземной деревеньки, то это должно быть нечто, к чему у него был доступ. Насколько мне известно, там были вырублены тысячи акров тропических лесов, чтобы очистить место под фермерские пастбища. Это верно?

Его осведомленность впечатляла. Он был умен настолько, что это даже внушало некоторую робость.

— Да, под пастбища и кукурузные поля, на которых трудятся ладинос, — сказала Чель. — Коренному населению мало что досталось.

— Волси мог употребить мясо, произведенное любым из тамошних фермерских хозяйств. Нам нужно узнать, какие мясные продукты он ел до того, как появились первые симптомы. Все, что он только сможет вспомнить, независимо от времени употребления. В первую очередь это касается говядины, но нельзя исключать домашнюю птицу и свинину — то есть любое мясо.

— В деревнях иной раз едят мясо нескольких животных за одной трапезой.

Казалось, доктор Стэнтон все еще продолжает оценивающе разглядывать ее. Она заметила, что дужки его очков погнулись, и ею овладело безотчетное желание поправить их. Он был по меньшей мере сантиметров на тридцать выше, и, чтобы отвечать взглядом на взгляд, Чель приходилось тянуть шею. Именно это ей нравилось когда-то в Патрике — по сравнению с другими белыми мужчинами он не отличался высоким ростом.

— Мне нужно, чтобы вы заставили его основательно покопаться в памяти, — попросил Стэнтон.

— Сделаю все, что в моих силах.

— Он упоминал, зачем приехал сюда? Ему нужна работа?

— Нет, — солгала она. — Он часто замыкался в себе или терял сознание. Под конец он вообще почти перестал отвечать на мои вопросы.

Стэнтон понимающе кивнул.

— Люди на такой стадии бессонницы поминутно могут отключаться, — сказал Стэнтон, возвращаясь в палату. — Давайте попробуем применить к нему другой метод.

Волси лежал с закрытыми глазами, его дыхание было тяжелым и прерывистым. Чель теперь опасалась, как он прореагирует на ее вторичное появление, и на долю секунды у нее возник соблазн выложить доктору всю правду — рассказать о кодексе и связи с ним Волси.

Но она не сделала этого. Несмотря на все страдания Волси, она не могла допустить, чтобы офицеры ИТС и начальство в музее Гетти узнали о случившемся. Возникала совершенно неприемлемая перспектива одновременно потерять и кодекс, и все результаты своих многолетних трудов.

— Сталкиваясь с болезнью Альцгеймера, мы поняли, что пациенты с подобными нарушениями мозговой деятельности порой лучше отвечают на самые элементарные вопросы, вызывающие простейшие воспоминания, — сказал Стэнтон. — При этом важно продвигаться вперед шаг за шагом, чтобы переход от одного вопроса к другому казался естественным.

Волси открыл глаза и посмотрел на Стэнтона, прежде чем перевел взгляд на Чель. Она ожидала встретить в нем враждебность. Но не заметила ничего подобного.

— Начните с имени, — распорядился Стэнтон.

— Но нам уже известно, как его зовут.

— Вот именно. Поэтому просто скажите ему: «Ваша фамилия Волси».

Чель обратилась к больному:

— А би’ Волси.

Когда же тот никак не прореагировал, повторила:

— А би’ Волси.

— Ну би’ Волси, — отозвался он после паузы. «Моя фамилия Волси». В его голосе не слышалось ни нотки враждебности. Казалось, он напрочь забыл об истории с «Фратернидад».

— Он меня понял, — прошептала Чель.

— Теперь спросите: ваши родители тоже зовут вас Волси?

— Родители прозвали меня Отважным.

— Не останавливайтесь, — сказал Стэнтон. — Спросите почему.

И она продолжила, иногда повторяя вопросы несколько раз, но при этом с удивлением наблюдая, как взгляд Волси постепенно проясняется, а внимание делается более сфокусированным.

— Почему они прозвали вас Отважным?

— Потому что у меня всегда хватало смелости сделать то, чего не могли другие мальчики.

— А на что же не хватало смелости другим мальчикам?

— Пойти далеко в джунгли и ничего не бояться, как я.

— Отправляясь в джунгли, когда ты еще был мальчиком, как ты мог там выжить?

— Мне помогали выжить боги.

— Боги всегда защищали тебя в джунглях?

— Да, до тех пор, пока я не разгневал их недавно, они всегда хранили меня.

— И что же произошло, когда ты недавно лишился их покровительства?

— После этого в джунглях они запретили мне переходить в другой мир.

— В какой другой мир? Ты имеешь в виду сон?

— Да, они больше не позволяли моей душе отдыхать и набираться сил в мире духов.

На этом месте Чель прервала опрос по методу Стэнтона, так как ей хотелось убедиться, что она поняла больного правильно. А потому она склонилась ближе и спросила:

— Волси, так ты перестал спать с тех пор, как в последний раз пошел в джунгли? С тех пор как нашел древнюю книгу?

Он кивнул.

— Что происходит? — заволновался Стэнтон.

Но Чель не обращала на него внимания. Ей нужно было получить желанную информацию.

— Где именно в джунглях расположен тот храм? — спросила она.

Но Волси снова замолчал.

Стэнтон начал терять терпение.

— Почему он перестал говорить? О чем были его последние слова?

— Он заявил, что заболел, находясь в джунглях, — ответила Чель.

— Как он оказался в джунглях? Он там живет?

— Нет, — мгновение Чель колебалась с ответом, — он отправился туда для своего рода медитации. По его словам, именно во время этого ритуала он впервые испытал бессонницу.

— Вы уверены, что правильно его поняли?

— Уверена.

Какое значение мог иметь тот факт, что она сказала неправду о причинах, приведших Волси в джунгли? Отправился он туда, чтобы добыть древнюю книгу или медитировать, не все ли равно? Главное, что именно тогда он заболел.

— А потом он выбрался из джунглей и направился на север? — спросил Стэнтон.

— Получается, что так.

— С какой целью он пересек границу?

— Он не говорит.

— Рядом с тем местом в джунглях, где он… э-э… медитировал, могли располагаться фермы крупного рогатого скота?

— Мне мало знакома та часть Петена, откуда он явился, — на этот раз Чель говорила чистую правду, — но животноводческие фермы встречаются по всему тамошнему плато.

— Чем он питался, отправляя в джунглях свой ритуал? — продолжал задавать вопросы Стэнтон.

— Всем, что мог поймать в силки или просто найти.

— Значит, он жил в джунглях, и поблизости, возможно, находилось скотоводческое ранчо. Там он провел несколько недель, в течение которых должен был что-то есть. Он не мог решиться забить одну из чужих коров?

— Думаю, такая вероятность существует.

Стэнтон снова настоятельно попросил ее продолжать опрос, придерживаясь рекомендованной им тактики. И она подчинилась, но при этом делала все возможное, чтобы больше не вдаваться в подробности, зачем Волси вообще отправился в джунгли.

— Ты питался коровьим мясом, когда был в лесу?

— Там негде взять коровьего мяса.

— А курятиной?

— Откуда в джунглях возьмутся куры?

— Зато уж оленей там предостаточно. Ты употреблял в пищу оленину?

— Я никогда в жизни не жарил оленье мясо на своем очаге. Только лепешки.

— Быть может, ты готовил на огне мясо, находясь дома?

— Чуйум-туль не дозволяет готовить в очаге мясо. А я — Чуйум-туль, который царит над джунглями высоко в небе. Он руководил всей моей жизнью в облике человека с самого рождения.

Чуйум-туль — ястреб на языке майя — был, вероятно, духовным животным Волси, которое избрал для него местный шаман. Каждому человеку присваивался свой вайоб, символизировавший его сущность. Отважный воин или вождь олицетворялся леопардом, потешный человек — обезьяной-ревуном, медлительный — черепахой. С древнейших времен и до нынешних дней у майя имя человека и его вайоб могли использоваться поочередно, заменяя друг друга, о чем свидетельствовал пример Волси.

— А я — папе — тигровая бабочка, — сказала Чель. — И мое человеческое воплощение ежедневно призывает меня почитать свой вайоб. Чуйум-туль знает, что ты оказал ему уважение, если следовал его указаниям, какую пищу можно готовить на своем очаге.

— Я строго придерживался его указаний в течение двенадцати лун, — гордо произнес Волси, чей взгляд на Чель окончательно смягчился, когда он понял, как хорошо она знает родные обычаи. — За это он открыл мне души животных в джунглях и показал, как оберегает их. Он объяснил, что ни один человек не имеет права убивать зверей.

— О чем он говорит? — попытался вмешаться Стэнтон.

Но Чель опять отмахнулась от него. Сумев снова завоевать доверие Волси, она теперь стремилась получить ответы, необходимые ей самой, прежде чем сознание его вновь померкнет.

— И это ястреб привел тебя к великому храму, месту, где ты смог добыть средства на пропитание для своей семьи? — спросила она. — Для Яноты и Саны?

Он медленно кивнул.

— Как далеко от твоей деревни расположен храм, к которому привел тебя Чуйум-туль?

— Он в трех днях пути.

— В каком направлении?

Но ответа не последовало.

— Умоляю тебя, ты должен сказать мне, в каком направлении шел три дня!

Но Волси явно не желал продолжать разговор на эту тему.

Разочарованная, Чель решила зайти с другой стороны:

— Ты сказал, что следовал указаниям Чуйум-туля двенадцать лун. Чего же он потребовал от тебя?

— Он велел, чтобы я постился двенадцать лун, обещая указать способ сделать богатой всю мою деревню, — сказал Волси. — А потом действительно привел меня к храму.

Услышав это, Чель не сразу поверила ему. Поститься двенадцать лун? Разве такое в силах человеческих?

Обычай поститься тоже уходил корнями в древность, но только шаманы обязаны были исполнять обряд, уединяясь в пещерах для общения с богами. Там в течение месяца они питались только водой и несколькими фруктовыми плодами.

— Так ты поклялся соблюдать пост двенадцать лун, брат? — переспросила Чель. — И ты сдержал слово?

Он снова лишь кивнул в ответ.

— Какого черта! Переводите, что он говорит! — начал злиться Стэнтон.

Теперь Чель повернулась к нему:

— Вы сказали, что этой болезнью можно заразиться через мясо, так?

— Все известные негенетические прионовые заболевания приобретаются через испорченное мясо. Именно поэтому мне так важно знать, какие именно мясопродукты он ел. Пусть даже это было довольно давно.

— Он вообще не употреблял мяса.

— Что вы пытаетесь мне сказать?

— Что он соблюдал строгий пост. У моего народа это означает полное воздержание от мяса.

— Но это же невозможно!

— Вам придется мне поверить, — сказала Чель. — Он утверждает, что уже год придерживается вегетарианской диеты.

 

7

Рот, горло и даже желудок Волси иссохли так, словно он без перерыва сеял маис по меньшей мере двое суток. Янота рассказывала, что испытывала такую же жажду, пока рожала Саму, — жажду, которую невозможно утолить. Свет то вспыхивал, то снова угасал, когда он открывал и закрывал глаза, стараясь понять, как он вообще оказался на этой постели.

«Я больше никогда не увижу Саму. Я умру от жажды, и она так и не узнает, что я похитил у древних книгу только ради нее… Только ради нее».

Когда пришла страшная засуха, шаман возносил молитвы и совершал жертвоприношения богу Чааку каждый день, но дождя не выпало ни капли. Семьи стали распадаться. Детей все, кто мог, отправили к родне в города, старики быстро умирали от невыносимой жары. Янота волновалась, что у нее пропадет молоко.

Но ведь ты — ястреб и никогда не допустил бы такого. Никогда.

Когда Волси был еще маленький, случалось, что его мать сама ложилась спать голодной, потому что еды хватало только для детей. Тогда среди ночи Волси тихо пробирался мимо спящих родителей, потом наружу из хижины и шел красть маис у семьи, чьи запасы превышали их собственные нужды.

Ястреб ничего не боится.

Многие годы спустя, когда его семья снова оказалась на грани голодной смерти, Волси внял призыву своего вайоба. Пока он постился, на ястреба снизошло видение, как добраться до тех развалин. И вместе со своим напарником Мальсином он продирался сквозь джунгли в поисках храма. Только Икс Чель — богиня Луны — давала им свет. Мальсин всего боялся, непрерывно причитал, что они могут прогневить других богов. Но Волси-то знал, что за простые черепки от старых глиняных кувшинов белые люди готовы были отвалить тысячи, потому что приближался предсказанный конец эпохи.

И боги не разгневались, а привели их к руинам. Между высокими деревьями они нашли здание со стенами, потрескавшимися от ветра и дождей. А внутри располагалась гробница с настоящими богатствами: ножами из обсидиана, сосудами из расписной керамики и стекла, бусами и другими украшениями. Еще там были маска и черепа с зубами из оникса. И книга. Эта проклятая книга! Они понятия не имели, что означают все эти слова и рисунки на бумаге из древесной коры, но книга словно зачаровала их.

А теперь он оказался один в темноте, не зная даже, где именно. Мужчина и женщина, говорившая на к’виче, удалились. Волси снова потянулся к графину, но воды в нем больше не было.

Тогда он спустил ноги на пол и с трудом встал, едва удерживая равновесие. Конечности отказывались слушаться его, как и глаза. Но он должен был напиться. Он притащил какой-то шест, привязанный к его руке, с собой в ванную комнату, нашел там раковину, полностью открыл кран и сунул голову под струю, заставляя себя глотать. Но ему было мало. Вода попадала ему в ноздри, в рот, струями сбегала по лицу, а ему хотелось все больше. Проклятие книги иссушило его, превратив каждый кусочек кожи в помертвевший пергамент. А все потому, что он поддался соблазнам белых людей, одержимых Концом Света, и попрал из-за них честь древних предков.

Ястреб приподнял голову над раковиной и увидел в зеркале отражение своего лица. Он промок до нитки, но жажда его оставалась неутолимой.

* * *

Беседуя по мобильному телефону с Дэвисом, Стэнтон мерил шагами двор перед больницей. Повсюду мелькали огни проблесковых маячков, потому что сдерживать все более агрессивных репортеров приходилось теперь с помощью полиции. Информация о Джоне Доу и его таинственной болезни, после которой телевидение примчалось на завод «Хавермор фармз», была, очевидно, получена прессой от одного из санитаров. Он подслушал разговор Тэйн с другим врачом и выложил что-то в чате одного из сайтов, посвященных «коровьему бешенству». А к этому времени все мало-мальски уважающие себя средства массовой информации поспешили прислать своих корреспондентов к больнице.

— А что, если Джон Доу лжет? — предположил Дэвис.

— Какой ему смысл лгать?

— Ну, не знаю. Быть может, его жена — свихнувшаяся вегетарианка, и он трясется при мысли, что она узнает, как он тут лопает биг-маки?

— Брось, это не серьезно.

— Хорошо. Тогда предположим, что он заболел раньше, чем завязал с мясом?

— Ты же видел образцы под микроскопом. Болезнь проникла в его организм гораздо позже, чем год назад.

Дэвис только вздохнул, но не унимался:

— Твоя переводчица не смогла отрицать, что он, возможно, употреблял сыр или молоко. Наверное, нам пора переключиться на молочные продукты, а?

В их распоряжении были пока лишь показания одного пациента, которые противоречили результатам многолетних исследований, и потому Стэнтону все еще не хотелось снимать подозрений с мяса. Но игнорировать проблему он не мог. В конце концов, именно в коровьем молоке обнаруживалась в свое время кишечная палочка, листерия и сальмонелла, а потому Стэнтон уже давно опасался, что и прионовые заболевания рано или поздно затронут его. К тому же если потребление говядины на душу населения в США составляло 40 фунтов в год, то молочной продукции — все триста. За время активного жизненного цикла молоко одной-единственной коровы могло использоваться в тысячах видов продуктов, что еще больше затрудняло поиски источника недуга.

— Я, конечно, попрошу власти Гватемалы выяснить, какие ресурсы они имеют для проверки своих молочных ферм, — сказал Дэвис. — Но учти, что речь идет о системе здравоохранения страны Третьего мира, и им придется искать у себя болезнь, которую на самом деле они всеми силами постараются скрыть. Едва ли это сулит надежные результаты работы тамошних эпидемиологов.

— Как проходит проверка наших собственных больниц?

— Пока ничего нового, — ответил Дэвис. — Наши люди обзвонили приемные покои всех лечебных заведений Лос-Анджелеса, и мне пришлось послать Джиао прояснить парочку сомнительных случаев, но оба оказались ложной тревогой.

— Пусть проведет проверку еще раз, — распорядился Стэнтон. — И делает это теперь каждые 24 часа.

Они отключили телефоны, и Стэнтон поспешил вернуться в здание. Но теперь на парковке стало тесно не только от микроавтобусов прессы. Только что, сверкая огнями и завывая сиренами, прибыла целая кавалькада машин «скорой помощи». Повсюду бегали санитары, слышались реплики врачей и медсестер, помогавших укладывать пациентов на носилки. На 101-м шоссе случилась страшная автокатастрофа, и десятки пострадавших в критическом состоянии срочно доставили сюда.

Входя внутрь, Стэнтон успел сделать еще один короткий телефонный звонок.

— Это опять я, — сказал он после сигнала автоответчика Нины и оглянулся по сторонам, проверяя, не слышит ли кто. — Сделай мне огромное одолжение, пожалуйста. Вслед за мясом выбрось за борт все молоко и сыры из своего холодильника.

В коридоре приемного покоя Стэнтону то и дело приходилось теперь вжиматься в стенку, чтобы пропустить мимо очередную каталку с жертвой аварии. Пожилой мужчина с рукой, обмотанной бинтами вокруг временной шины, не мог сдерживать криков боли. Хирурги начинали работать прямо в нестерильных помещениях приемного отделения, опасаясь, что некоторых из раненых попросту не довезут до операционных живыми. Стэнтон молча возблагодарил Бога, что не на нем лежит ответственность определять очередность хирургического вмешательства.

На шестом этаже он обнаружил, что Чель Ману все еще сидит в зале ожидания. Даже на высоких каблуках она оставалась миниатюрной женщиной, а Стэнтон обнаружил, что его взгляд невольно привлекает линия ее шеи, которую не скрывали темные волосы. Она, несомненно, была очень компетентна. Ей уже удалось выяснить крайне важную информацию о Волси, и потому он попросил ее задержаться.

— Быть может, хотите кофе, пока мы будем ждать, когда освободятся медсестры? — спросил он, указывая на стоявший в углу автомат.

— Нет, — ответила Чель, — но я бы не отказалась сейчас от сигареты.

Стэнтон вставил пару четвертаков в прорезь автомата, и бумажная чашка наполнилась напитком. Конечно, с продукцией из «Кофемолки» не сравнить, но придется довольствоваться этим.

— Боюсь, что сигарет здесь сейчас достать не удастся, — сказал он.

Чель пожала плечами:

— Я все равно дала себе слово бросить после Нового года.

— Из чего можно заключить, что вы не верите в апокалипсис, якобы предсказанный майя, — заметил Стэнтон, потягивая жидкий кофе.

— Нет, конечно.

— Я тоже. — Он улыбнулся, полагая, что они просто заняты праздной болтовней, но в ответ улыбки не получил. Возможно, с ее точки зрения, это была не тема для шуток.

— И что теперь? — поинтересовалась бесстрастно Чель.

— Как только персонал закончит с этой новой напастью, — сказал Стэнтон, — нам нужно будет вернуться к Волси и выяснить у него, какие молочные продукты он мог употребить примерно за последний месяц.

— Сделаю, что смогу, — заверила Чель. — Хотя у меня нет никакой уверенности, что он мне полностью доверяет.

— Просто продолжайте начатое, вот и все.

Стэнтон удивился, не обнаружив охраны у двери палаты Волси. Мариано уже не было, но на смену ему никто не пришел. Только потом он сообразил, что всех охранников, должно быть, мобилизовали для сдерживания толпы, рвавшейся к больнице после столь трагической аварии на хайвее.

Но и войдя внутрь, они с Чель никого не обнаружили — постель оказалась пуста.

— Его перевели в другое место? — недоуменно спросила Чель.

Стэнтон включил свет и внимательно оглядел помещение. Им потребовалось несколько секунд, чтобы услышать шипение, доносившееся из-за двери в ванную. Стэнтон приложил к ней ухо.

— Волси?

Шипение стало громче, и он понял, что это льется из кранов вода, но никакого ответа не последовало.

— Спросите, все ли там с ним в порядке, — обратился он к Чель.

— Волси, яа’е?

Никакой реакции.

Взявшись за ручку, Стэнтон понял, что дверь не заперта. А потом он увидел Волси. Тот лежал на полу лицом вниз, словно находился в глубоком нокауте. В ванной же царил полнейший разгром: повсюду валялись куски гипсокартона, раковина была сорвана с кронштейнов, медные трубы торчали теперь прямо из стены, обильно поливая все вокруг водой.

— Массам… аарана… Янота, — еле слышно пробормотал Волси.

Стэнтон склонился и обнял мужчину за шею, чтобы поднять его. Он сразу почувствовал, как обмякло тело — руки, ноги и туловище Волси казались надутыми сжатым воздухом. Кожу хотелось проколоть, чтобы позволить ему выйти. На ощупь она была холодна как лед.

— Срочно позовите сюда реаниматоров! — крикнул Стэнтон, обращаясь к Чель.

Но ее словно парализовало.

— Да бегите же! Быстро!

Чель опрометью кинулась из ванной, а доктор снова занялся пациентом.

— Мне нужно, чтобы вы за меня держались, Волси. Помогите мне.

Он хотел вернуть Волси в постель, чтобы его легкие можно было поставить на принудительную вентиляцию.

— Держитесь! — выкрикнул он. — Не теряйте сознания!

Но к тому времени, когда в палату вбежали члены медицинской бригады, Волси уже едва дышал. Он влил в себя столько воды, что она сдавила ему сердце, и теперь оно было на грани остановки. Две медсестры и анестезиолог присоединились к Стэнтону у изголовья кровати и принялись вводить Волси медикаменты. На лицо ему надели кислородную маску, но было поздно — это сражение врачи проигрывали. Три минуты спустя сердце Волси перестало биться.

Реаниматолог пустил в ход серию электрических импульсов, с каждым разом делая разряд сильнее. Дефибриллятор оставлял на груди пациента ожоги, его тело аркой выгибалось вверх. Стэнтон взялся за непрямой массаж сердца — нечто, чего он не делал со студенческой скамьи. Он переводил всю массу своего тела в усилия рук и мощно надавливал на торс Волси чуть выше грудины. Тело слегка приподнималось, но вновь бессильно опадало. Раз, другой, третий, четвертый…

Наконец один из врачей ухватил Стэнтона за руку и оттащил его от постели со словами:

— Время наступления смерти — двадцать шесть минут первого пополудни.

Все больше машин «скорой помощи» под вой сирен подъезжали к приемному отделению, доставляя новых жертв катастрофы на 101-м шоссе. Стэнтону стоило огромного труда отвлечься от этих звуков, когда они с Тэйн наблюдали, как санитары укладывают тело Волси в специальный мешок для трупов.

— Он сильно потел всю последнюю неделю, так? — спросила Тэйн. — Видимо, страдал от полной дегидрации.

Но Стэнтон, не в силах оторвать взгляда от посиневшего и вздувшегося тела, покачал головой:

— Здесь причина заключалась не в почках, а в голове.

Тэйн не сразу поняла его.

— Вы имеете в виду, как при полидипсии?

Стэнтон кивнул. Больные, страдавшие психогенной полидипсией, испытывали безудержное желание все время потреблять жидкость. Им в палатах перекрывали воду в кранах и даже в бачках унитазов. В худших случаях, подобных этому, сердце не выдерживало жидкостной нагрузки. И хотя Стэнтон никогда не сталкивался со случаем, чтобы у больного ФСБ проявлялся такой симптом, он все равно укорял себя, злясь, что не смог предусмотреть такого поворота событий.

— Но я всегда считала это признаком шизофрении, — заметила Тэйн, все еще не до конца понявшая, что же произошло, и листавшая кардиограмму Волси.

— После недели без сна у кого угодно может развиться шизофрения.

Когда санитар застегнул на мешке молнию, Стэнтону представился весь ужас пережитого Волси в последние минуты жизни. Шизофрения нарушила нормальное восприятие реальности. Больных ФСБ иногда поначалу принимали за обыкновенных шизофреников, настолько схожими оказывались некоторые симптомы. И Стэнтону уже не в первый раз пришла в голову мысль, что только благодаря сну многие люди могут считать себя нормальными и не попадают в психиатрические лечебницы.

— А где доктор Ману? — спросила Тэйн.

— Только что была здесь.

— Трудно ее винить, если она сбежала, увидев такое.

— Но она последней разговаривала с покойным, — забеспокоился Стэнтон. — Нам нужна запись всего, что он ей сказал. Желательно — слово в слово. Разыщите ее.

Санитары погрузили труп на каталку и увезли. Как только все будет подготовлено, Стэнтон спустится в морг к патологоанатому, чтобы присутствовать при вскрытии.

— Эх, нужно было мне остаться здесь, — сокрушенно сказала Тэйн. — Но меня вызвали в приемный покой. Я считаю, что к нам свезли чрезмерно много жертв этой автокатастрофы. Внизу сейчас такая же неразбериха, как, бывало, в афганском полевом госпитале.

— Вам не в чем себя винить. От вас ничего не зависело, — вздохнул Стэнтон, снимая очки.

— Только вообразите, один засранец засыпает за рулем своего внедорожника на скоростном шоссе, и несколько десятков человек получают из-за него тяжелейшие травмы, — сказала Тэйн.

Стэнтон подошел к окну, распахнул штору и посмотрел вниз. Снова завывание сирены — еще одна «скорая» тормозит у входа в приемный покой.

— Так что же, виновник катастрофы действительно заснул во время движения? — спросил он.

— Это официальная версия полиции, — ответила Тэйн.

Стэнтон внимательно вгляделся в сверкание огней проблескового маячка.

 

8

Эктора Гутьерреса далеко не радовала необходимость обманывать жену, скрывая от нее неприятности, в которые он ухитрился вляпаться. Но еще мучительнее была мысль о том, что его маленький сынишка, вероятно, даже не узнает отца, когда тот выйдет из тюрьмы. Ему оставалось благодарить Бога, что он успел вывезти все со своего склада до того, как туда нагрянули «копы». Теперь же они непременно явятся и к нему домой. Хорошо, что у него был свой человек в Иммиграционно-таможенной службе, который (за приличное вознаграждение) вовремя намекнул, что на Гутьерреса завели досье и уже давно установили слежку. Если его возьмут с поличным, отсидеть придется лет десять, не меньше.

Вот почему им вдруг овладело желание проводить как можно больше времени с сыном. В воскресенье он повез его в «Шесть флагов», где они вдвоем вдоволь накатались на «американских горках». Эктору доставляло удовольствие наблюдать радость Эрнесто, но настроение портилось, как только ему начинало казаться, что за ними следили и там, что ИТС послала своих ищеек даже в парк. Ему мерещились подозрительные тени в боковых аллеях и лица соглядатаев, наблюдающих за ним из-за каждого угла. Весь день он обильно потел, хотя в Лос-Анджелес наконец пришла зима и погода стояла прохладная. К моменту возвращения домой его рубашка и носки промокли насквозь.

В тот вечер он врубил кондиционер и битый час просидел с Марией за просмотром какой-то комедии, отчаянно пытаясь придумать способ объяснить жене, что может случиться. В два часа ночи она спокойно спала, все еще пребывая в блаженном неведении, а Эктор продолжал бодрствовать у телеэкрана, едва успевая утирать с лица пот. Никогда со времени своего краткого увлечения кокаином в подростковом возрасте не чувствовал он себя таким взвинченным. Каждый звук раздражал и бил в уши: гудение декодера кабельного телевидения, скрежет зубов Эрнесто во сне, шум мотора проезжавших по 94-й улице машин — Гутьерресу казалось, что это приехали за ним.

В четвертом часу Эктор лег в постель. У него пересохло во рту, а глаза отчаянно слипались. Но заснуть он никак не мог, и каждый оборот часовой стрелки будильника лишь напоминал, как быстро проходит ночь. А ведь ему предстоял тяжелый день, чтобы успеть замести все следы. В качестве крайней меры, чтобы довести себя до полного утомления, он растолкал жену.

Но даже после самого горячего секса, какого у них не было уже много месяцев, заснуть не удалось. Он так и лежал нагой рядом с Марией еще почти два часа, чувствуя, как промокает от пота простыня, прилипнув к телу. Несколько раз в бессильной злобе ткнувшись лбом в матрац, он поднялся и пошел к компьютеру. После недолгих поисков в Сети нашел рекламу каких-то канадских таблеток, сулившую глубокий сон уже через десять минут. Но разумеется, звонить по указанному номеру следовало только в дневные часы.

Скоро стал слышен щебет птиц, а сквозь щели в жалюзи Эктор увидел первые лучи солнца нового дня. Пролежав без сна еще час, он окончательно встал с постели. При бритье порезался — так тряслись руки от усталости. К счастью, съев на завтрак миску овсяных хлопьев и запив еду чашкой кофе, он почувствовал прилив энергии. Когда же он вышел на улицу, чтобы на автобусе доехать до пункта проката автомобилей, прохладный ветерок показался ему истинным благословением.

К семи утра Гутьеррес уже добрался до гаража, расположенного в районе международного аэропорта Лос-Анджелеса. Выбрал зеленый «форд-эксплорер» и сразу же сменил номера на фальшивые — они исправно служили ему при перевозке ворованного антиквариата. Меньше всего Гутьерресу хотелось, чтобы в новой точке, где он арендовал временное помещение под склад, кто-то легко мог выяснить его личность. Дождавшись, когда Мария уже наверняка повезла Эрнесто в школу, он вернулся домой, чтобы достать из тайника остатки своих товаров и переправить их в новое хранилище в Западном Голливуде.

Пот снова лил с Гутьерреса градом, когда он заехал по пути в храм Богоматери Всех Ангелов, чтобы встретиться с Чель. Ему удалось, ничем не выдав, насколько ему плохо физически, убедить ее взять себе на время кодекс. Чель подходила идеально: она либо найдет деньги, чтобы купить у него книгу сама, либо станет громоотводом на случай возможных проблем. Если ИТС все же загонит его в угол, он сдаст им ее как гораздо более важную птицу. Поймав на преступлении музейного куратора, они устроят громкий публичный суд. А Эктору за показания против нее будет гарантирован полный иммунитет перед законом.

После визита в церковь Эктор обнаружил, что ему стало труднее вести машину. Яркая неоновая реклама вдоль 101-го шоссе казалась ему поблекшей, словно обесцвеченной. Обычные шумы на дороге, даже звук двигателя его собственного автомобиля, били по барабанным перепонкам. Остаток дня Гутьеррес посвятил посещению всех мест, где часто заключал свои сделки, встречался с покупателями или продавцами. Он раздавал взятки администраторам мотелей, хозяевам автомастерских, вышибалам стриптиз-клубов. Ему нужна была гарантия, что никто из них не даст ИТС информацию, которая бы ему повредила.

Уже по пути домой Эктора панически перепугал черный «линкольн», несколько раз мелькнувший в зеркале заднего вида. Пока он добрался до Инглвуда, в голове неотвязно засела мысль, что машина преследовала именно его.

Когда Гутьеррес парковался во дворе, из окна за ним наблюдала Мария. С порога она принялась причитать, не давая вставить ни слова. Муж не спал уже почти тридцать шесть часов. Он натер себе глаза до красноты. Она немедленно налила ему бокал красного вина, включила музыку и зажгла свечи. Хронической бессонницей страдала ее мать, и Мария знала, что нужно делать.

Но ничего не помогло. В два часа ночи Эктор без сна лежал рядом с женой в постели, размышляя о своей жизни. И с каждым новым часом вывод менялся: в три часа он мысленно объявил себя хорошим главой семьи, но уже в четыре считал, что из него вышел никчемный муж и отец.

Наконец он снова решил прибегнуть к помощи Марии и принялся ласкать ее грудь. Она откликнулась и нежно положила руку ему между ног, но эрекции не последовало. Как ни старалась жена, ничего не происходило. Тело Эктора отказывалось слушаться его. Изменяли даже те органы, которые никогда не причиняли беспокойства. Он извинился перед Марией и с трясущимися руками, затуманенным взглядом и тяжелым дыханием выбрался из дома, чтобы в одиночестве посидеть на ступеньке в ночной прохладе. Когда в небе показались первые самолеты — примета нового дня после очередной бессонной ночи, — Эктора посетило еще одно ощущение, которого он не знал долгие годы: желание плакать.

Откуда-то из-за спины донесся чужой голос. Кто, черт побери, мог проникнуть к нему домой в такую рань? Эктор ворвался в кухню. Лишь мгновение понадобилось ему, чтобы узнать стоявшего там мужчину.

Это был Человек-птица. Он усаживался за их обеденный стол.

— Как ты посмел явиться сюда? — заорал Эктор. — Убирайся немедленно!

Человек-птица медленно поднялся, но прежде чем он смог сделать хотя бы одно движение, Эктор нанес ему резкий и сильный удар в челюсть, повалив на пол.

В комнату вбежала Мария.

— Что ты наделал?! — крикнула она. — За что ты его ударил?

Эктор указывал пальцем на Человека-птицу, старался что-то объяснить, но получалась лишь какая-то бессмыслица. Распластавшейся на полу фигуркой был Эрнесто, в страхе смотревший на него.

— Папа! — со слезами в голосе воскликнул мальчик.

Эктор почувствовал, что его сейчас стошнит. С самого начала он дал Марии клятву, что никогда не будет срывать зло на сыне, как поступал когда-то его собственный отец. Она смотрела на него с ненавистью, а он, едва ли осознавая, что делает, отшвырнул жену в сторону.

Когда Мария в последний раз видела мужа, он задним ходом выводил из двора на улицу зеленый внедорожник.

 

9

Буквально в каждом углу приемного покоя Пресвитерианской больницы стояли носилки с пострадавшими. Стэнтон в спешке пробирался мимо, наталкиваясь на врачей, опрокидывая пустые каталки. Ему отчаянно необходимо было найти виновника произошедшего. В историях болезни пациентов с ФСБ значились дорожные происшествия. Аналогичный случай в Германии стал первым признаком того, что бессонница приняла необратимую форму. А с точки зрения очевидцев той аварии, водитель попросту заснул, ведя машину по автобану.

Стэнтон раздвигал шторку за шторкой в переполненном зале и видел, как неопытные стажеры делали операции, на которые при обычных обстоятельствах не получили бы разрешения, и медсестер, ставивших сомнительные диагнозы из-за нехватки квалифицированных врачей. Но никто не мог указать ему на пациента, который стал виновником катастрофы, или хотя бы подтвердить, что его доставили именно в эту больницу.

Стэнтон заставил себя остановиться и оглядеться по сторонам. В противоположном конце коридора работали двое санитаров «скорой помощи», оставленных при больнице, чтобы хоть чем-то помочь перегруженному персоналу.

Он бросился к ним. В этот момент они старались надеть на пациента маску и пустить кислород.

— Вы ведь были на месте происшествия, парни? — спросил он. — Кого считают виновником аварии?

— Да какого-то латиноамериканца, — ответил один из санитаров.

— А где он? Здесь?

— Ищите в списке Джона Доу.

Стэнтон обернулся к огромной доске, на которой записывали данные поступивших пациентов. Как, еще один Джон Доу? Странно. Ведь даже если при шофере не оказалось документов, его личность должны были легко установить по номеру машины.

Почти в самом низу доски значился неопознанный пострадавший. Стэнтон разыскал ячейку за занавеской с номером 14 и отдернул ее. Внутри царила суета. Пациент, весь покрытый запекшейся кровью, громко стонал, а врачи отчаянно боролись за его жизнь.

— Мне необходимо поговорить с ним, — заявил Стэнтон, предъявляя свое удостоверение, выданное ЦКЗ.

С большой неохотой доктора чуть потеснились, чтобы дать ему возможность приблизиться к страдальцу.

Стэнтон склонился как можно ниже к его уху.

— У вас были проблемы со сном, сэр? — спросил он.

Молчание.

— Вы ощущали себя больным?

Но в этот момент раздались громкие сигналы с монитора.

— У него резко падает давление, — предупредила медсестра.

Один из больничных докторов отпихнул Стэнтона в сторону и влил в капельницу свежую порцию лекарств. Все смотрели на монитор. Давление продолжало падать, а пульс становился нитевидным.

— Нам нужно срочно доставить его в операционную! — выкрикнул другой медик.

— Сэр! — вновь обратился Стэнтон к пациенту, теперь уже из-за спин врачей. — Как ваша фамилия?

— У Эрнесто было его лицо… — с трудом произнес мужчина. — Я вовсе не хотел ударить его…

— Пожалуйста, назовите себя! — взывал Стэнтон.

— Я подумал, что Эрнесто — это Человек-птица. — Глаза пациента на мгновение открылись. — Человек-птица заставил меня…

От этих слов у Стэнтона прошел мороз по коже, хотя разумного объяснения этому не существовало.

— Вы говорите, Человек-птица? — не унимался он. — Кто он такой?

Но из глотки водителя вырвался лишь продолжительный стон, а потом события пошли уже по знакомому сценарию: прямая линия на мониторе, крики врачей, уколы, электрические разряды, снова крики, а потом вдруг тишина. И констатация времени наступления смерти.

* * *

Чель сидела у себя в кабинете музея Гетти, докуривая последнюю сигарету из пачки. Никогда прежде у нее на глазах никто не умирал. И потому после того, как Волси испустил дух, она сбежала из больницы, никому ничего не сказав. Уже несколько часов Чель не отвечала на звонки, два из которых были от Стэнтона, она лишь упрямо глядела на монитор компьютера, где вновь и вновь просматривала одни и те же сайты.

Хотя ЦКЗ уже распространил заявление, что Волси был вегетарианцем, журналисты в Интернете продолжали придерживаться версии, что причиной его заболевания было зараженное мясо. Многочисленные блоги полыхали яркими заголовками о Конце Света. Чокнутые авторы уже, естественно, выдвинули предположение, что далеко не случайно новый штамм «коровьего бешенства» появился всего лишь за неделю до 21 декабря.

В дверь негромко постучали, а потом в щель просунул голову Роландо Чакон.

— Уделишь мне минуту?

Чель взмахом руки пригласила его войти. Без каких-либо комментариев он выслушал рассказ о том, что случилось в больнице. При этом Чель не скрыла, что солгала доктору Стэнтону по поводу истинной причины, приведшей Волси в Штаты.

— Ты-то сама как? — спросил Роландо, садясь в кресло напротив.

Она передернула плечами.

— Быть может, тебе отправиться домой и немного поспать?

— Нет, я в порядке, — покачала головой Чель. — Рассказывай лучше, с чем пришел.

— Получил результаты углеродного анализа. 930 год плюс-минус 150 лет. В точности как мы и предполагали. Срединный период, но уже ближе к закату классической эпохи.

Предполагалось, что эта новость приведет Чель в восторг. Это было неоспоримое доказательство, которого они так ждали.

— Превосходно, — отозвалась она, однако без особой радости. Все ее усилия, все труды начинали давать реальные результаты, и новая рукопись становилась подобием магической двери, за которой лежали ответы на важнейшие вопросы. А она ощущала внутри себя лишь пустоту.

— Я продвинулся вперед и с реконструкцией страниц, — продолжал Роландо. — Но возникла проблема.

Он протянул Чель листок, на котором изобразил два символа.

На языке древних майя они произносились как «чит» и «унен».

— Отец и ребенок мужского пола, — рассеянно перевела Чель. — Стало быть, отец и сын.

— Правильно, но автор рукописи употребляет эти слова в ином смысле. — Роландо подал ей другой лист: — Здесь грубый перевод второго параграфа.

«Отец и его сын не благородЕн по рождению, и потому ЕГО познания о том, как боги управляют нами, невелики, и многое из того, что боги нашептали бы в уши истинного Властителя, отец и его сын не слышИт».

— Видишь? Это значит, что писец имел в виду какое-то одно лицо, — пояснил Роландо. — Одного представителя знати или Властителя. Но как бы то ни было, именно такая пара символов встречается по всей рукописи.

Чель внимательно вгляделась в эти глифы. Обычно писцы использовали известные пары слов по-новому, чтобы придать своему творению стилистическую красоту, и потому представлялось вероятным, что и эта пара означала нечто иное, нежели предполагал буквальный перевод.

— Быть может, здесь тайный смысл в протесте против передачи титулов от отцов к сыновьям? — предположил Роландо. — Против наследственной власти по мужской линии?

Чель сомневалась в этом, но сейчас ей было трудно сосредоточиться.

— Дай мне поразмыслить над этим, — попросила она.

Роландо постучал пальцем по ее столу.

— Я знаю, ты и слышать не хочешь об этом, и понимаю почему. Но это проблема синтаксиса, а Виктор — лучший в мире эксперт. Он бы нам сейчас очень пригодился, и, мне кажется, ради этого можно на время забыть о личных разногласиях.

— Мы с тобой сами справимся, — сказала Чель.

— Но пока мы не разберемся, в чем смысл этого, трудно рассчитывать на дальнейший прогресс. После первого параграфа на первой же странице комбинация встречается десять раз. А на некоторых страницах ниже на нее натыкаешься до двадцати раз и более.

— Я займусь этим, спасибо! — отрезала Чель.

После этого Роландо вернулся в лабораторию, а Чель — к своему «ноутбуку». Открыв сайт газеты «Лос-Анджелес таймс», она обнаружила только что размещенную статью о Волси и Пресвитерианской больнице. Но потом ее внимание привлекла другая страница: жуткие фотографии нагроможденных друг на друга и вдребезги разбитых машин на 101-м шоссе, спасателей, вытаскивающих жертв из объятых пламенем автомобилей.

И посреди этого ада — зеленый «внедорожник».

Стэнтон и Дэвис спустились в морг, расположенный в глубоком подвале под зданием больницы. На металлическом столе лежал труп водителя, виновного в автокатастрофе. Рядом с ним на точно таком же столе лежало тело Волси.

Дэвис сделал надрез от уха до уха на голове водителя, потом стянул кожу и отпилил верх черепной коробки, обнажив мозг.

— Готово, — доложил он.

Теперь за дело взялся Стэнтон, который отделил кору головного мозга от черепных нервов и отсоединил ее от позвоночника. Потом запустил руку внутрь и извлек из черепа мозг. В складках этого человеческого органа для него таилась надежда разобраться, что же такое ФСБ. Он осторожно уложил мозг на стерильный столик, стараясь подавить брезгливое ощущение, невольно возникавшее от того, что мозг был еще теплым.

Стэнтон и Дэвис срезали необходимые образцы. Подвергнув тщательному исследованию таламус, Стэнтон увидел в нем множество крошечных отверстий. Под микроскопом отверстия выглядели уже как кратеры посреди пустыни из деформированных тканей мозга. Классическая картина для ФСБ. Только болезнь здесь проявила себя гораздо агрессивнее, чем обычно.

— Какие выводы? — спросил Дэвис.

— Не торопи меня. Дай минуту, — сказал Стэнтон, потирая глаза.

— Ты — как выжатый лимон, — заметил Дэвис.

— Понятия не имею, о чем ты.

— О том, что ты дерьмово выглядишь. Тебе бы выспаться, Габриель.

— Нам всем это не помешало бы.

— Я, наверное, отосплюсь, когда буду как эти двое, — усмехнулся Дэвис.

— Ну и шуточки у тебя.

— А что? Считаешь, слишком рано?

Закончив работу с мозгом водителя, они проделали те же манипуляции с Волси. Когда срезы для изучения были готовы, Стэнтон снова приник к микроскопу, включив дополнительное освещение сверху.

Кратеры в мозгу Волси оказались гораздо глубже, а кора деформирована значительно сильнее. Определенно он заболел первым.

Стэнтон, собственно, и не сомневался в этом прежде, но до сих пор не понимал, что им может дать подобная информация.

— Сделай снимки со всех этих образцов, — попросил он Дэвиса. — А потом найди результаты МРТ — мы успели сделать ее Волси, пока он еще был жив. Постарайся установить, с какой скоростью развивалось заболевание, а потом построй его модель в обратном порядке. Если нам удастся вычислить, как быстро прогрессирует недуг, станет приблизительно известно, когда заболел каждый из этих двоих.

— Так мы построим временной график, — понимающе кивнул Дэвис.

Узнав, когда заболел Волси, уже нетрудно будет заключить, где именно он заболел. И если повезет, они узнают, где и как подцепил болезнь водитель.

— Свяжемся с Каванаг? — спросил Дэвис.

Водитель становился теперь ключевой фигурой. В городе его должен был кто-то знать. А как только он будет опознан, в их распоряжении появятся банковские счета, сведения об использовании кредитных карточек, которые подскажут, где он покупал продукты и чем питался. Бумажный след, который, возможно, приведет прямо к источнику болезни.

— Она на телефоне, — сказал Дэвис, протягивая Стэнтону свой сотовый.

Стянув резиновые перчатки, он произнес в трубку только одно слово:

— Подтверждено.

Каванаг тяжело вздохнула:

— Ты уверен?

— Та же болезнь, разные стадии.

— Я как раз собираюсь сесть в самолет. Скажи мне, что тебе нужно, чтобы держать ситуацию под контролем.

— Установить личность водителя. У нас было двое пациентов, которые поступили в больницу как Джоны Доу.

Номера на «эксплорере» оказались нигде не зарегистрированы, а при его хозяине, как и при Волси, не обнаружили никаких документов. Едва ли это было простым совпадением и не могло не тревожить. Но хотелось бы выяснить, почему так случилось.

— Полиция уже над этим работает, — сказала Каванаг. — Что-нибудь еще?

— Общественность должна узнать, что зафиксирован второй случай. И она должна узнать это от нас, а не от какого-нибудь полоумного блогера, который даст волю воображению и наврет с три короба.

— Если ты просишь о пресс-конференции, то ответом тебе будет решительный отказ. Еще не время. Это приведет лишь к тому, что заболевшим станет считать себя каждый второй в городе.

— Тогда по крайней мере издай распоряжение, чтобы продуктовые магазины временно изъяли из продажи молочные продукты и мясо. Это совершенно необходимая мера предосторожности. Попроси чиновников из министерства сельского хозяйства организовать проверку всего, что мы импортируем из Гватемалы. И оповести население, чтобы избавились от молока и всего прочего в своих холодильниках.

— Этого мы не сделаем, пока не будет точно установлен источник заболевания.

— Тогда немедленно присылай сюда как можно больше своих людей, чтобы начинали проверять размеры зрачков у всех пациентов во всех больницах, — сказал Стэнтон. — И речь не только о Лос-Анджелесе. Придется включить в зону поиска долину, Лонг-Бич, Анахайм. Двух случаев заражения мало, чтобы выяснить источник.

— Агенты из нашего центра уже включились в работу. Надо просто дать им время.

Стэнтон без труда вообразил невозмутимое, как обычно, выражение лица Каванаг. Ее звезда ярко взошла в ЦКЗ в 2007 году, когда у пассажира одного из авиарейсов заподозрили туберкулез, устойчивый к медикаментам. Каванаг оказалась тогда единственной чиновницей ЦКЗ, которая сохранила ясность мышления и хладнокровие. Угроза миновала, а Каванаг с тех пор стала любимицей начальства в Вашингтоне. Однако сейчас требовалось нечто большее, чем хладнокровие и здравый смысл.

— Как ты можешь оставаться такой спокойной? — не выдержав, спросил Стэнтон.

— Потому что для волнений и переживаний у меня есть ты, — не без некоторого цинизма ответила она. — А теперь скажи мне вот что. Сам-то ты вообще хоть прилег за последние сутки? Через шесть часов я к вам присоединюсь, и ты мне нужен в хорошей форме, отдохнувшим и набравшимся сил. Поэтому, если ты не спал, немедленно укладывайся.

— Эмили, я и так…

— Это не совет, Габриель. Это приказ.

Вернувшись в калифорнийскую Венецию, Стэнтон, к своему удивлению, обнаружил, что там ничего не изменилось. На террасах перед барами было, как всегда, по вечерам многолюдно. Под тентами витрин магазинов расположились бездомные. На променаде торговцы громко рекламировали амулеты и обереги, чтобы спастись от предсказанного майя Конца Света. Жизнь протекала как обычно, и на какое-то время это заставило даже Стэнтона немного расслабиться.

В начале двенадцатого он из своей кухни связался по телефону с главным санитарным врачом министерства здравоохранения Гватемалы доктором Фернандо Аларконом.

— Мистер Волси успел сообщить нам, что пересек границу уже после того, как заболел, — объяснял ему Стэнтон. — В этом не может быть никаких сомнений. Вам необходимо провести проверки в клиниках, во всех точках общественного питания вдоль Панамериканской автострады, связаться с врачами, которые обслуживают места проживания туземного населения.

— Наши группы уже обследуют район, где, по его словам, он мог заболеть, — сказал Аларкон. — И хотя это влетит нам в миллионы долларов, которых у нас нет, специалисты посетят каждую ферму в Петене и проверят скот. Но до сих пор поиски никаких результатов не принесли. Нигде не обнаружено ни малейших следов прионов.

— Вы правильно выразились: до сих пор. Но вы же, я надеюсь, понимаете, насколько важна такая работа? Судя по тому, что мы увидели у себя, в вашей стране уже скоро может вспыхнуть эпидемия.

— Но ведь у вас нет никаких оснований утверждать, что ваш второй пациент когда-либо посещал Гватемалу, не так ли, доктор Стэнтон?

Тем вечером фотографию второй жертвы показали по всем каналам телевидения, но ни члены семьи, ни друзья водителя внедорожника на связь с властями пока не вышли.

— Нам еще не удалось установить его личность, но…

— В нашей стране не отмечено ни одного случая такого заболевания, так что с вашей стороны довольно-таки безответственно высказывать подобные предположения. Мы считаем, что Волси заразился в другом месте, но сделаем все возможное, чтобы содействовать вашему расследованию.

На этом разговор закончился, к величайшему разочарованию Стэнтона. Не имея подтвержденных случаев заболевания на своей территории, гватемальцы еще не успели в достаточной степени испугаться, чтобы начать действовать более энергично. Пока у них не появятся свои заболевшие, понял Стэнтон, на их помощь всерьез рассчитывать не приходится. Впрочем, система здравоохранения Гватемалы вообще оставляла желать лучшего.

Стэнтон услышал, как в двери провернулся ключ, а потом донесся звук собачьих когтей, скребущих пол. Он поспешил в гостиную, где увидел Нину в рваных джинсах, ветровке и все еще блестящих от воды сапогах. Первой к нему кинулась Догма, а потом, одарив его доброй улыбкой, подошла Нина и обняла Стэнтона за шею.

— Как я догадываюсь, вы нашли себе временный причал, капитан, — сказал он, целуя ее в щеку.

— Только до рассвета… Ты что-то неважно выглядишь.

— Мне сегодня каждый считает нужным сообщить об этом.

Догма начала тихо поскуливать, и Стэнтон принялся ласково поглаживать собаку.

Нина сняла куртку.

— Когда ты в последний раз ел? — спросила она.

— Уже даже и не помню.

Нина взяла Стэнтона за руку и повела обратно в кухню.

— Не заставляй меня применять силу.

В холодильнике обнаружился початый пакет еды, доставленной из соседнего китайского ресторана, и она проследила, чтобы Стэнтон основательно подкрепился, позволив ему одновременно слушать новости по Эн-пи-ар. Ведущий как раз брал интервью у эксперта из ЦКЗ, которого Стэнтон не знал. Они обсуждали ФСБ, но так, что сразу становилось ясно: ни тот ни другой понятия не имеет о прионах и вызываемых ими заболеваниях. У Стэнтона сделалось тяжело на сердце.

— Что такое? — встревожилась Нина.

Он рассеянно играл вилкой, выжимая жидкость из разогретых в микроволновке кубиков тофу.

— Эта болезнь скоро станет настоящим бедствием.

— В таком случае хорошо, что у них есть ты.

— Тем не менее очень скоро люди поймут, что мы не умеем сдерживать распространение подобных заболеваний.

— Насколько я помню, ты уже давно предупреждал о подобной опасности.

— Я говорю не о ЦКЗ, а обо всех остальных, кто начнет допытываться, почему у нас до сих пор нет никакой вакцины. Конгресс устроит нам веселую жизнь. Тут же последуют запросы, чем мы занимались со времени вспышки «коровьего бешенства».

— Но ты же делал все, что было в твоих силах. Как и всегда.

Голос Нины действовал успокаивающе, в глазах читалась нежность. Он взял ее за руку. Они посидели немного в тишине. Ему так много хотелось ей сказать, и сам он чувствовал, что события последних двух дней пробудили в ней нечто новое. Она, разумеется, лишь посмеялась бы над ним, скажи он это вслух, но Стэнтон был уверен — Нина была благодарна ему за заботу, когда он звонил с просьбой не есть мясо и молочные продукты.

Потом она поцеловала его в тыльную часть ладони и отвела в гостиную, где включила телевизор. Известный репортер Вольф Блитцер вел прямой эфир из центра оперативной информации, сообщая, что личность второго пациента все еще остается загадкой.

— У тебя на борту достаточно припасов? — неожиданно задал вопрос Стэнтон.

— Достаточно для чего? — переспросила Нина. — Не надо напускать на себя таинственность. Это угнетающе действует на нервы даже собаке.

Глядя на нее, Стэнтон вдруг испытал чувство, какого даже не ожидал в себе обнаружить до нынешнего вечера. После десяти лет работы в лаборатории, десяти лет борьбы за финансирование исследований прионовых заболеваний, после десяти лет предупреждений, что катастрофа может случиться в любой момент, теперь, когда неизбежное произошло, Стэнтон понял, что хочет лишь одного: отправиться с Ниной в гавань, подняться на борт «Плана А» вместе с ней и Догмой, чтобы навсегда забыть о прионах и болезнях.

— Что, если нам сбежать? — предложил он.

— Куда? — спросила Нина, вскинув голову.

— Куда угодно. Да хоть на Гавайи.

— Прошу тебя, Габриель, не надо.

— Я говорю совершенно серьезно, — сказал он, глядя ей в глаза. — Сейчас я хочу только быть с тобой. Меня больше ничто не волнует. Я люблю тебя.

Она улыбнулась, но в ее улыбке отчетливо сквозила грусть.

— Я тоже тебя люблю.

Стэнтон склонился вперед, чтобы поцеловать ее, но, прежде чем их губы слились, Нина отвернулась.

— Что такое? — спросил он, сразу же отпрянув.

— Ты слишком перенапрягся, Габриель. Но это пройдет. Все когда-нибудь заканчивается.

— Но я хотел бы переждать эту напасть вместе с тобой. Скажи, что тебе нужно?

— Пожалуйста, Габриель!

— Скажи же!

И она заговорила, теперь уже не отводя взгляда в сторону:

— Мне нужен мужчина, который не будет волноваться, что опоздает на работу, потому что слишком долго занимался любовью. Мужчина, который на самом деле способен уплыть со мной, оставив прошлое навсегда позади. Ты — самый талантливый и энергичный человек из всех, кого я знаю, и мне это в тебе нравится. Но даже если ты завтра отчалишь на моей лодке, через два дня будешь готов вплавь вернуться к себе в институт. Ты не сможешь действительно все бросить и забыть. Особенно в такое время.

Стэнтону не впервой было это слышать, и каждый раз он пытался убедить себя, что подобный его образ — лишь плод фантазии Нины. Что описываемый ею мужчина на самом деле не существовал. Что несходства их характеров однажды чудесным образом станут гармонично дополнять друг друга. Почему же сегодня он не находил аргументов, чтобы спорить с ней?

Нина снова положила голову ему на плечо. Они еще немного помолчали.

Вскоре Стэнтон услышал ритмичное дыхание, так хорошо ему знакомое. Он не удивился — Нина была способна заснуть где и когда угодно: на скамье в парке, в театре, на переполненном пляже. Стэнтон тоже закрыл глаза. Напряжение во всем теле, которое он ощущал, начало ослабевать. Он подумал, не позвонить ли Дэвису, чтобы узнать новости о временном графике. Но эта идея мгновенно растворилась в памяти, подавленная усталостью и грустью. Ему так хотелось сейчас ощутить комфорт полного забытья.

Но столь желанный сон упорно не приходил. Считая утекающие минуты, он вдруг поймал себя на том, что перечисляет в уме причины, по которым сам никак не мог заболеть. Он не употреблял ничего молочного уже много месяцев, а мяса так и вовсе не ел больше года. Но все же теперь ему стала понятнее мысль Каванаг о том, насколько легко обыватели могут проникнуться идеей, что они больны ФСБ.

Стэнтон поднял Нину на руки, перенес в спальню и положил на ту сторону кровати, где она в былые годы привыкла спать. За ним приплелась Догма, и хотя он предпочитал не баловать собаку, пуская ее к себе на постель, на этот раз сам поощрительно похлопал ладонью по одеялу и пронаблюдал, как Догма, свернувшись в клубок, улеглась рядом с Ниной.

Стэнтон как раз направлялся к себе в кабинет, чтобы проверить электронную почту, когда завибрировал его мобильный телефон, а на дисплее высветился незнакомый номер.

— Доктор Стэнтон? Это Чель Ману. Простите за столь поздний звонок.

— Доктор Ману! Куда же вы подевались? Мы так долго пытались дозвониться до вас сами.

— Я теперь уже сожалею, что не связалась с вами раньше.

Что-то в ее голосе насторожило Стэнтона.

— С вами все в порядке?

— Да. Но мне необходимо срочно с вами поговорить.

 

10

Уличные торговцы, которым повезло получить место для своих лотков на приморской стороне променада, уже ушли, спрятав свои сувениры до утра в металлические ящики. Когда пробило полночь, полицейские по долгу службы принялись выгонять с пляжа загулявших отдыхающих и бездомных. Поэтому босые мужчины и женщины то и дело возникали из темноты, когда Стэнтон открыл входную дверь и увидел Чель на пороге.

Он указал ей на старые плетеные кресла в садике перед домом. Изгнанники с пляжа шествовали мимо, словно некий новый вид земноводных, насильно загнанных на сушу. Некоторые просительно смотрели на Стэнтона в надежде получить уголок, где можно было бы прикорнуть до пяти утра, когда пляж снова откроется.

Пока они с Чель усаживались, на променаде показалась фигура толстого азиата в длинном плаще и защитного цвета брюках, который нес плакат с надписью: «2012. Веселись как в последний раз!» Он прошлепал босыми пятками по доскам мимо них и исчез из виду.

Стэнтон покачал головой и повернулся к Чель, которая провожала чудака взглядом. Понять выражение ее лица в этот момент было невозможно.

— Так зачем я вам так срочно понадобился? — спросил Стэнтон.

И с огромным изумлением выслушал ее историю, которая началась с обнаружения нового кодекса, а закончилась истинными причинами, побудившими ее приехать в больницу. Когда Чель замолчала, Стэнтону стоило огромного труда не схватить эту маленькую женщину за плечи, чтобы вытряхнуть из нее душу.

— Какого же дьявола вы нам лгали?

— Потому что рукопись была добыта грабителем могил. Она вне закона, — объяснила Чель. — Но есть кое-что еще, о чем вам просто необходимо знать.

— А именно?

— Я думаю, что виновником автокатастрофы на 101-м шоссе стал тот самый человек, который передал мне манускрипт. Его звали Эктор Гутьеррес. Он был своего рода торговцем антиквариатом.

— Почему вы считаете, что это именно он?

— Потому что видела, как он отъезжал от нашей церкви на той самой машине.

— Боже милостивый! — воскликнул Стэнтон. — Гутьеррес уже был болен, когда вы с ним встречались?

— Мне он показался просто излишне нервным, но я не уверена.

Стэнтон задумался.

— Гутьеррес когда-нибудь посещал Гватемалу?

— Мне это неизвестно. Но вполне мог.

— Секундочку! Неужели вы солгали и о том, что Волси заболел до приезда сюда?

— Нет. Так сказал мне он сам. Я утаила от вас только то, что проблемы со сном у него начались рядом со святилищем, откуда он похитил книгу. Он явился туда вовсе не медитировать. Но он действительно не употреблял мяса целый год.

Теперь Стэнтон по-настоящему разозлился.

— Гватемальцам пришлось отправить бригады медиков, чтобы проверить все молочные фермы в Петене, потому что мы исходили из полученной от вас информации. Они и так уже обвиняют нас в том, что мы заставляем их понапрасну тратить деньги и усилия. А что теперь? Мне придется признаться им, что моя переводчица солгала и на самом деле им следует искать некие развалины в джунглях?

Мимо них по променаду промчался паренек на роликовой доске с криком:

— Ну и холод, братишка!

— Я во всем признаюсь иммиграционным властям, — прошептала Чель, когда юнец скрылся из виду.

— Вы думаете, мне есть дело до ваших проблем с властями? Речь идет об угрозе для здоровья людей. Если бы не ваша ложь, мы бы успели задать ему другие вопросы и уже инициировали поиск реального источника болезни в джунглях.

— Теперь я все понимаю, — горестно сказала Чель, поправляя волосы дрожащими пальцами.

— Что еще он успел вам сообщить?

— Он сказал, что храм, где он нашел рукопись, расположен в Петене. В трех днях пешего перехода от его деревни, — ответила она. — Это, вероятно, менее ста миль.

— Где находится его деревня?

Океанский ветер снова растрепал прическу Чель, сбросив прядь волос ей на лицо.

— Этого он говорить не хотел.

— Значит, где-то рядом с этими руинами должен находиться настоящий источник ФСБ, — констатировал Стэнтон. — Это может быть всего лишь одна больная корова, молоко которой отправляют бог знает куда. Вероятно, на экспорт тоже. А пролитое мимо ведер, как это бывало не раз, попадает в почвенные воды, заражая колодцы в округе. Он сказал еще хоть что-нибудь, что помогло бы поискам? Здесь любая мелочь важна.

Чель помотала головой.

— Сказал только, что его духовное животное — это ястреб. А еще у него в деревне остались жена и дочь.

— Что еще за духовное животное?

— Это представитель животного мира, с которым каждый из майя ассоциируется с самого рождения. Он назвался Чуйум-туль, это значит «ястреб».

Стэнтону сразу же вспомнился приемный покой, где на его глазах умер Гутьеррес.

— Он сказал, что его погубил «Человек-птица». Значит, считал, что заразился от Волси.

— Какие у него были на то основания?

— Возможно, Волси привез через границу какую-то пищу, не понимая, что из-за нее уже заболел сам.

— И что же это могла быть за пища?

— Об этом я должен спрашивать у вас, а не наоборот, — заметил Стэнтон. — Чем майя угостил бы человека, с которым у него деловая встреча? Что Гутьеррес мог съесть или выпить, причем продукт должен был содержать молоко?

— Сразу не скажешь. Здесь возможно много вариантов, — ответила Чель.

Внезапно Стэнтон вскочил на ноги и направился к двери своего дома.

— Встретимся у моей машины, — сказал он, в его голосе слышалась решимость. — Она на заднем дворе.

— Зачем?

— Затем, что, прежде чем вы сдадитесь полиции, нам многое необходимо выяснить.

 

11

«Интересно, как это характеризует меня?» — размышляла Чель. А именно — тот факт, что даже сейчас ее больше всего волновала новая рукопись и вероятность, что она никогда больше не увидит ее. Что ей не дадут возможности выяснить, кто был ее автором и почему он рисковал жизнью, выступив с протестом против Властителя. Что же она за человек, если даже в момент, когда Стэнтон вез ее к дому покойного Гутьерреса, сосредоточила все свое внимание не на том, о чем ей положено было бы думать? Она не сомневалась, что хозяин машины, молча сидевший за рулем, презирает ее за ложь. Он посвятил всю свою жизнь борьбе против возможной вспышки смертельной болезни, а ее собственное мелочное научное тщеславие подвергло риску огромный город.

Неожиданно для нее самой в памяти всплыли давние слова Патрика. Они поехали тогда в Шарлотсвилл в штате Виргиния на конференцию, посвященную созданию компьютерной базы данных по эпиграфии майя, планируя по ее окончании отправиться в поход по горным тропам Аппалачей. Но Чель согласилась возглавить какую-то очередную комиссию и сообщила, что на поход у нее не остается времени, после чего Патрик и выдал ей все, что думал: «Наступит день, и до тебя дойдет, что ты слишком многим жертвовала ради работы, но упущенного уже не вернешь».

В тот момент Чель решила, что он просто вспылил и скоро успокоится, как это случалось не раз прежде. Но всего месяц спустя они расстались.

Чель заерзала на своем сиденье и почувствовала, что каблук туфли в чем-то запутался. Собачий поводок. Судя по размеру ошейника, пес был крупный.

— Бросьте его назад, — сказал Стэнтон ледяным тоном. Это были его первые слова с тех пор, как они выехали в сторону южной части города. Чель искоса наблюдала, как он ведет машину, по-ученически положив обе руки на руль. Вероятно, этот человек был из тех, кто никогда не нарушает никаких правил. Стэнтон представлялся ей мужчиной суровым. Интересно, думала она, он действительно так одинок, как ей кажется? Впрочем, у него хотя бы есть собака. Сквозь лобовое стекло Чель от нечего делать вглядывалась в ярко подсвеченные рекламные щиты, установленные вдоль Тихоокеанского хайвея. Быть может, она тоже заведет себе домашнего питомца, когда ее уволят из музея и у нее появится много свободного времени.

— Отдайте его мне, — сказал Стэнтон.

— Что? — едва не вздрогнула Чель, а потом заметила, как все еще мнет в руках поводок. Нелепо.

Стэнтон протянул руку, забрал поводок, швырнул его на заднее сиденье и прибавил скорости.

Чель помнила, что Гутьеррес жил в Инглвуде поблизости от аэропорта. Когда они остановились перед типичным для Калифорнии двухэтажным домом, она понятия не имела, чего ожидать. Вполне вероятно, что семья Гутьерреса пока даже не знает о случившемся, ведь в больницу для формального опознания никто из близких до сих пор так и не явился.

— Пойдемте, — сказал Стэнтон, заглушив двигатель.

Он постучал во входную дверь, и минуту спустя в доме включили свет. Дверь открыла типичная латиноамериканка с волосами цвета воронова крыла, одетая в синий халат. Опухшие глаза не оставляли сомнений, что она только что плакала. Она все знает, сразу поняла Чель. И еще ей стало ясно, почему эта женщина не торопилась связаться с властями. Она не только потеряла мужа, но и рисковала лишиться вообще всего. ИТС и ФБР обычно требовали полной конфискации имущества семей дельцов «черного рынка».

— Миссис Гутьеррес?

— Да. Что вам угодно?

— Я — доктор Стэнтон из Центра по контролю заболеваемости. А это Чель Ману, у которой были дела с вашим мужем. Боюсь, что мы прибыли с очень плохими новостями. Вы знаете, что ваш супруг попал сегодня в автомобильную аварию?

Мария медленно кивнула.

— Позволите войти? — спросил Стэнтон.

— Давайте поговорим снаружи, — предложила хозяйка. — У меня сын как раз пытается заснуть.

— Примите глубокие соболезнования в связи с вашей утратой, миссис Гутьеррес, — продолжал Стэнтон. — Я понимаю, как тяжело сейчас вам и вашему сынишке, но мне необходимо получить ответы на ряд вопросов.

Он сделал паузу, дожидаясь ее реакции, и продолжил лишь после того, как Мария снова кивнула.

— Ваш муж был очень болен, не так ли?

— Да.

— А у вас самой не появились проблемы со сном? — спросил Стэнтон.

— Поймите, мой муж не мог заснуть четыре последних ночи подряд. А сейчас мне нужно как-то объяснить нашему ребенку, что папы больше нет. Так что неудивительно, что сплю я плохо, правда?

— Не появилась необычная потливость? — продолжал допытываться Стэнтон.

— Нет.

— Вы знаете, что происходит в Пресвитерианской больнице?

Мария плотнее запахнула на себе халат и ответила:

— Я знаю только то, о чем говорят по «ящику».

— Что ж, — сказал Стэнтон, — тогда должен сообщить вам, что еще один очень больной человек скончался там прошлым утром, а теперь мы выяснили, что он и ваш муж страдали одним и тем же заболеванием. Как мы полагаем, эта болезнь передалась через какую-то пищу, которую вашему мужу мог дать первый пациент, приехавший сюда из Гватемалы. Вам известно, когда и где ваш супруг мог встречаться с мужчиной по фамилии Волси?

Мария покачала головой:

— Я никогда не влезала в дела Эктора.

— Нам необходимо осмотреть ваш дом, миссис Гутьеррес, чтобы попытаться найти информацию. И взять образцы всех продуктов из вашего холодильника.

Мария закрыла лицо руками, а потом принялась тереть кончиками пальцев глаза, словно у нее больше не было сил смотреть на ночных визитеров.

— Ситуация чрезвычайная, — сказал Стэнтон. — Вы должны оказать нам содействие.

— Нет, — ответила Мария едва слышно. — Пожалуйста, оставьте меня в покое.

— Миссис Гутьеррес, — вмешалась вдруг Чель, — вчера утром ваш муж пришел ко мне с ворованной ценностью и попросил спрятать ее. И я пошла ему навстречу. Я выполнила его просьбу, а потом еще и солгала о том, что сделала. И как теперь выясняется, моя ложь может привести к распространению смертельной болезни. Я пока не знаю, как буду жить дальше с такой тяжестью на совести. Но вы не окажетесь на моем месте, если сейчас поможете нам. Пожалуйста, впустите нас в дом.

Стэнтон бросил на Чель удивленный взгляд — столько страсти она вложила в свой краткий монолог.

А Мария распахнула перед ними дверь.

Они последовали за ней вдоль узкого коридора, где стены были увешаны любительскими снимками со сценами игры в футбол или домашних праздников на заднем дворе. В кухне Стэнтон принялся доставать все из холодильника, а Чель попросил извлечь содержимое буфета и шкафчиков. Скоро они отобрали двадцать видов продуктов, большая часть которых содержала молоко в том или ином виде, но ни один из них не был привезен из Гватемалы и вообще импортирован из другой страны или хоть чем-то необычен. Стэнтон быстро перерыл мусор, но и там не нашел ничего подозрительного.

— Есть в доме место, где ваш муж работал? — спросил он у хозяйки.

Мария отвела их в кабинет, расположенный в тыльной части дома. Запятнанный диван, обтянутый белой кожей, металлический письменный стол, несколько книжных полок и фальшивый персидский ковер на полу. В комнате царил застоявшийся запах сигаретного дыма. Весь остальной дом полнился памятными семейными снимками и вещицами, но здесь не было ничего подобного. Ни единого фото. Чем бы Гутьеррес здесь ни занимался, он явно не хотел, чтобы его жена и сын были причастны к этому.

Стэнтон начал с ящиков стола. Выдвигая их по одному, он нашел набор канцелярских принадлежностей, беспорядочную кипу счетов и кучу других бумаг — запросов по ипотечным взносам, расписок, инструкций к электронным приборам.

Чель нацепила на нос очки и сосредоточилась на компьютере.

— В наши дни едва ли встретишь торговца антиквариатом, который не продавал бы вещи через Интернет, — пояснила она для Стэнтона.

Она ввела в поисковик адрес eBay.com. В строке пользователя уже значилось: ЭГДилер. Но требовался пароль.

Попробуйте «Эрнесто», — подсказала стоявшая в дверях Мария.

Это сработало, и на дисплее появился список.

1. Подлинный кремень доколумбова периода $1472.00 Продано

2. Фрагмент саркофага майя $1200.00 На аукционе

3. Подлинный каменный сосуд майя $904.00 Продано

4. Ожерелье из оникса (майя) $1895.00 Продано

5. Старинный глиняный горшок из Гондураса $280.00 На аукционе

6. Классический сосуд майя в форме ягуара $1400.00 Продано

— Это отчет за шестьдесят дней, — сказала Чель. — Вещи, которые он сбыл или пытался сбыть с рук за последние два месяца.

— Но это список только продаж, верно? — заметил Стэнтон. — А книгу ведь он приобрел. Если я правильно понимаю, нам нужно найти упоминание о Волси.

Он сам принялся просматривать страницу за страницей на экране.

— Но неужели Волси знал о существовании подобного сайта? У него едва ли был доступ к компьютеру.

— В тех краях теперь почти каждый знает, что нужно делать, если ты нашел нечто ценное, — объяснила Чель. — Порой люди несколько дней идут пешком, чтобы добраться до ближайшего компьютера с подключением к Сети. Но лично я уверена, что Волси продал кодекс не через eBay. Это привлекло бы повышенное внимание и грозило неприятностями. Взгляните: самая дорогая из рекламируемых сейчас на сайте вещей стоит менее полутора тысяч долларов. Это и есть лимит, если хотите, психологический барьер для тех, кто готов платить через Интернет.

С этими словами она открыла электронную почту Гутьерреса, где значилось около тысячи входящих сообщений. Часть из них касалась продажи предметов, внесенных в уже просмотренный ими список. Но было полно и писем о месте и времени встречи с людьми, у которых Гутьеррес намеревался что-либо купить.

— Они все пользуются псевдонимами, — заметила Чель.

— Тогда как мы определим, где здесь переписка с Волси?

Стэнтон с надеждой посмотрел на Марию, но та лишь пожала плечами.

— Смотрите! — Чель переместила курсор на строку сообщения, присланного неделю назад от человека с «ником» Чуйум-туль.

Ястреб!

Отправитель: Чуйум-туль

Дата и время: 4 декабря 2012, 10.25 утра

«Я иметь что-то большой ценности. Интересно для вас.

Звонить по тел. + 55–5547707383».

— Сразу видно, что он воспользовался компьютерным переводчиком, — сказала Чель. — А само по себе построение фраз типично для современного языка майя.

— Код какой страны 55?

— Это код Мехико-Сити, — ответила Чель. — Там истинная Мекка для торговцев древностями, и для Волси наиболее вероятное место к югу от Гватемалы, где он мог бы получить за рукопись приличные деньги. А если не там, то и до Штатов уже рукой подать.

Сверху донесся плач ребенка, и Мария опрометью бросилась к лестнице. Стэнтон и Чель с сочувствием переглянулись.

Когда же Чель обнаружила письмо, адресованное Чуйум-тулю, цепочка событий обрела логику:

Отправитель: ЭГДилер

Дата и время: 5 декабря 2012, 14.47

«Четверг, 6 декабря, 2012

Рейс АГ 224

Время вылета из Мехико-Сити, Мексика (MEX), 06.05 утра

Время прибытия в Лос-Анджелес, Калифорния (LAX), 09.12 утра

Понедельник, 10 декабря 2012

Рейс АГ 126

Время вылета из Лос-Анджелеса, Калифорния (LAX), 07.20 утра

Время прибытия в Мехико-Сити, Мексика (MEX), 12.05 пополудни».

— Стало быть, Гутьеррес купил для Волси билеты на самолет, — подытожила Чель.

Стэнтон уже мысленно восстанавливал хронологическую последовательность. Волси прилетел самолетом из Мексики, продал Гутьерресу кодекс, а потом нашел себе пристанище в мотеле «Супер-8», дожидаясь обратного рейса. Но только в ту же ночь, когда он туда заселился, полицейские доставили его в больницу. На борт рейса АГ126 в Мехико-Сити он так и не попал.

— А что же сталось с деньгами, которые ему заплатил Гутьеррес? В номере мотеля «копы» не нашли ни цента.

— Даже такой наивный человек, как Волси, понимал, что нельзя везти через границу крупную сумму наличных, — сказала Чель. — Вероятно, деньги положили на счет, открытый в здешнем банке, у которого есть филиалы в Центральной Америке.

Но стоило Стэнтону вновь вернуться к переписке Гутьерреса и Волси, как его внимание привлекло нечто совершенно иное: рейс 126. Номер казался до странности знакомым. Он снова повернулся было к двери, ища объяснения у Марии, но хозяйка оставила их одних.

А потом его озарило:

— Его обратный рейс потерпел крушение вчера утром.

Чель вскинула голову:

— О чем это вы?

Стэнтон достал мобильный и показал ей подтверждение того, во что невозможно было поверить: рейс 126 компании «Аэро Глобале» совершал тот самый самолет, который рухнул в Тихий океан.

— Какое невероятное совпадение! — воскликнула Чель.

— Едва ли это совпадение. Здесь есть какая-то связь с Волси.

— Но ведь его даже не было на борту.

— Это верно, — кивнул Стэнтон. — Но что, если все же именно из-за него произошла катастрофа?

— Каким образом?

Мозг Стэнтона с невероятной скоростью приводил все к логичному выводу. Виной падения самолета стал человеческий фактор. Об этом не раз говорили в телевизионных новостях.

— Волси был на борту первого рейса, — сказал он. — А как всем известно, пилоты часто летают туда и обратно на одном и том же маршруте. Что, если летчик разбившегося лайнера пилотировал и тот рейс, на котором Волси прибыл в Штаты? Тогда вполне вероятно, что Волси мог вступить с ним в контакт.

— И вы предполагаете, что Волси дал пилоту какую-то отраву? — спросила Чель.

Нет. В это Стэнтон не верил. Но он уже рассматривал другой вариант — намного более страшный. По этой версии, ФСБ могла передаваться, как туберкулез или лихорадка Эбола. Если сразу двое людей, с которыми Волси вступал в кратковременный контакт в разных местах, заразились ФСБ, с точки зрения эпидемиологии все сразу становилось ясно.

Стэнтон заговорил, сам ощущая от своих слов легкое головокружение:

— Волси заражается в Гватемале, а потом летит сюда из Мехико, по пути контактируя с летчиком. Допустим, у пилота привычка пожимать руки своим пассажирам после приземления. Так прионы попадают в его организм. Волси встречается с Гутьерресом. Тут уже вероятность рукопожатия весьма велика. Они оформляют сделку и расстаются. На следующий день заболевает летчик. Чуть позже — Гутьеррес. Проходит несколько дней, и пилот теряет контроль над своим самолетом, а сутки спустя — Гутьеррес разбивается на машине.

— Но почему же они заболели? — все еще недоумевала Чель.

— Из-за Волси! — Стэнтон уже метнулся к выходу из кабинета. — Из-за личного контакта с этим человеком.

Маленький мальчик снова заплакал, и Стэнтон поспешил подняться по лестнице, криком предупреждая Марию ни к чему не прикасаться в собственном доме.