19
Вскоре после шести утра, оставив Дэвиса и Тэйн заканчивать обсуждение последних деталей их секретного плана, Стэнтон вышел на пустой променад, чтобы стать участником проводившегося с помощью мобильных телефонов по громкой связи совещания с участием правительственных чиновников из Лос-Анджелеса, Атланты, Вашингтона и других городов страны. Солнце еще только показалось над океанским горизонтом и не успело начать прогревать воздух, а потому в джинсах и тонкой рубашке с короткими рукавами Стэнтону было слегка зябковато. Кроме шипения небольших волн, набегавших на берег, слышался только еще один звук — стрекотание винта вертолета, пролетавшего где-то далеко и потому невидимого отсюда.
Отвлекшись ненадолго от обсуждавшихся сначала процедурных вопросов, Стэнтон с удивлением заметил небольшую группу мужчин в защитных козырьках, усевшихся в расставленные по кругу шезлонги прямо у кромки воды. Он не сразу даже сообразил, кто мог осмелиться устроить здесь встречу в нарушение строжайшего запрета. А потом понял — эти люди сидели в точности на том месте, где всегда собиралось местное мужское отделение общества «Анонимных алкоголиков». Их встречи часто происходили на рассвете, и, как ни был он удивлен зрелищем, Стэнтон все же порадовался, осознав, что бывают мероприятия, явка на которые обязательна при любых обстоятельствах. Что бы ни случилось!
— Мощностей не хватает, чтобы удовлетворить спрос, и уже начались сбои в работе, — слышал он между тем голос заместителя начальника ФЕМА. — А без электричества скоро перестанет функционировать водопровод.
Лос-Анджелес уже не первое десятилетие балансировал на грани энергетического кризиса. А теперь, когда половина населения города страдала реальной или чисто нервной бессонницей, освещение в домах, телевидение и компьютеры не выключались круглые сутки. То и дело в разных районах происходили сбои. Потребление воды тоже многократно увеличилось. Еще неделя, и она перестанет литься из кранов.
— А какие меры принимаются для поиска умерших? — нарушив субординацию, спросил Стэнтон. — Во многих домах по всему городу уже сейчас наверняка лежат разлагающиеся трупы.
— Пока мы лишь организовали их доставку в единый морг, — ответил кто-то с незнакомым голосом — так много правительственных бюрократов были вовлечены сейчас в процесс принятия решений.
— Всего через несколько дней их будут тысячи, — сказал Стэнтон, который знал, что уже к этому моменту по всему городу насчитывалось восемь тысяч только установленных жертв ФСБ. — У вас нет ни оборудования, ни снаряжения, чтобы справиться с биологической угрозой такого масштаба, и безопасность медицинских работников не может быть обеспечена в полной мере.
— Но что-то же делать надо, — вмешалась Каванаг. — Поверьте, мне очень не хочется прибегать к такой мере, но я начинаю думать, что пора дать людям рекомендации самим укладывать тела умерших в ванны и заливать кислотой для ускорения полного разложения.
Начальница Стэнтона находилась сейчас в помещении закрытого по случаю кризиса почтового отделения в восточном Лос-Анджелесе, где разместился временный штаб ЦКЗ. Помимо ее воли голос Каванаг выдавал, какой дорогой ценой обходилось все происходящее для нее самой. Уже к этому времени 42 сотрудника ЦКЗ были инфицированы, а Стэнтон знал Каванаг достаточно хорошо, чтобы понимать — всю вину она в душе возлагает только на себя. Ведь она лично отбирала персонал, который командировали из Атланты для того, чтобы справиться со вспышкой болезни.
Когда совещание подошло к концу, Стэнтон улучил момент и попросил своего босса задержаться на связи. Так или иначе, он, Дэвис и Тэйн в течение следующих суток начнут применять антитела. План уже был окончательно разработан. Но если бы ему только удалось убедить Каванаг, что это единственно правильное решение, они бы получили доступ к значительно более многочисленной группе больных и к тому же действовали бы на законных основаниях.
— Ты же понимаешь, Эмили, что карантин не герметичен, — сказал он. — Скоро разговоры о трупах в ваннах уже придется вести по всей стране. Нам необходимо обсудить возможности лечения.
— Мы уже все обсудили, Габриель.
— Но я просто вынужден повторить это снова. Мы могли бы приступить к применению экспериментальной терапии с помощью антител уже очень скоро, если бы начали готовиться к этому незамедлительно. Потребуется всего день или два. — Он через плечо бросил взгляд на свой дом, не желая даже воображать себе реакцию Каванаг, если бы она узнала, что там уже получают антитела, пока она беседует со Стэнтоном. Но он знал — если антитела сработают и это будет доказано, ей ничего не останется, как на все согласиться.
Вертолет совершал новый круг, теперь уже гораздо ближе, если судить по звуку двигателя.
— Хорошо, я еще раз поговорю с нашим директором, — сказала Каванаг после паузы. — Быть может, нам удастся убедить Белый дом издать особое постановление и временно приостановить действие ограничений, наложенных ФДА.
— Но ФДА будет вставлять нам палки в колеса, чем они обычно и занимаются.
— Не надо делать из них врагов, Габриель. Мы все сражаемся на одной стороне.
Стэнтон дал отбой, расстроенный нотками безнадежности в ее голосе. Каванаг не оставляла ему выбора. Он хотел вернуться внутрь, но его телефон снова подал сигнал вызова.
— Вы что-нибудь нашли? — спросил он вместо приветствия.
— Доктор Стэнтон? Это Чель Ману.
— Я знаю. Вам удалось найти что-то новое?
— Простите, да, удалось. Это может быть полезно. Очень полезно.
До чего же приятно было ему услышать сейчас энергичный голос, в котором звучало нечто похожее на оптимизм!
— Это очень хорошо, — сказал Стэнтон. — Выкладывайте подробности.
Слушая сбивчивый рассказ Чель о широте, на которой должен был лежать древний город, и о его близости к деревне, где родилась сама Ману, Стэнтон не понимал, как к этому отнестись. Он вынужден был ей верить. Все, кто знал эту женщину, считали ее специалистом экстра-класса. И все же каждое ее новое открытие казалось более невероятным, чем предыдущее. Все в ее работе, да и в ее жизни, тоже постоянно вращалось по странному замкнутому кругу.
— Почему же вы сразу не определили, что Волси мог быть из вашего селения? — спросил Стэнтон.
— Мы знали, что он из Петена, — ответила Чель. — Но тогда не было никаких оснований связывать его с Киакиксом. К тому же он нас очень боялся и не хотел уточнять, откуда именно он родом.
— Вы можете перепроверить информацию, прежде чем мы предпримем дальнейшие шаги?
— Я уже это сделала. В Киакиксе нет ни одного телефона. Мне пришлось позвонить двоюродному брату. Он живет в Гватемала-Сити, но часто посещает в деревне своего отца. Я попросила его взглянуть на фотографию, размещенную вами в Интернете, и он узнал Волси.
Теперь звуки винтов раздавались практически над головой Стэнтона. Он поднял взгляд и увидел не один, а сразу два вертолета. На небольшой высоте они направлялись в сторону пляжа. Один из них был огромным и, судя по виду, принадлежал военным. Второй же — совсем маленький, с четырьмя креслами под стеклянным колпаком. Уже через несколько секунд оба предельно сблизились и зависли над берегом. Никогда прежде не наблюдал Стэнтон с променада за столь странной сценой, и зрелище оказалось весьма красноречивым.
Встреча «Анонимных алкоголиков» завершилась неожиданно — мужчины вскочили на ноги, прикрывая лица от тучи песка, поднятой винтами. Наконец оба вертолета приземлились примерно в ста ярдах от Стэнтона, и из военной машины выпрыгнули пять человек в камуфляже с автоматами наперевес. Они подбежали к частному вертолету и вытащили из кабины молодого пилота, мужчину лет шестидесяти и рыжеволосую женщину, которой едва ли было больше тридцати пяти лет от роду. На джентльмене были безукоризненный блейзер и брюки, словно он направлялся на деловую встречу. Рыжая дама в солнцезащитных очках издавала пронзительные крики, когда всех троих арестовали и заковали в наручники.
«Невероятно!» — подумал Стэнтон — на его глазах один из самых богатых людей в городе предпринял неудачную попытку вырваться за пределы карантинной зоны!
— Доктор Стэнтон? — напомнил ему о себе голос в телефонной трубке.
Он снова вернулся к прерванному разговору.
— Таким образом, нам теперь необходимо выяснить, когда люди из вашей деревни видели Волси в последний раз и в каком направлении он ушел, чтобы потом обнаружить этот затерянный город, — сказал он Чель.
Искать источник инфекции в море тропических джунглей? Это было не совсем то, на что он надеялся, но ничего другого не оставалось.
— Но как я уже сказала, там нет телефона. А почта идет неделями. Мы говорим о месте в самых глухих лесах.
— Тогда мы отправим туда самолет.
— А разве власти Гватемалы уже согласились с вами сотрудничать?
При том что тысячи людей уже были инфицированы здесь, убедить кого-то даже в самих Штатах, не говоря уже о Гватемале, что отправка группы в джунгли на поиски затерянного города — это хорошая идея, было почти невозможной.
— Вычислите более точные координаты, и мы заставим их согласиться, — сказал Стэнтон.
— Сделаю все, что смогу, — отозвалась она.
— Не сомневаюсь в этом, Чель! — Он впервые назвал ее по имени и произнес его точно так же, как она представилась ему при знакомстве: слегка преувеличенно смягчив последний звук и как будто удвоив его. А потому Стэнтон на секунду даже чуть испугался — она могла решить, что он ее передразнивает.
Но она лишь сказала:
— Я скоро перезвоню, Габриель.
На океане внезапно поднялся ветер, и теперь восходящее солнце вынуждено было пробиваться сквозь пену над волнами. К тому моменту, когда они закончили разговор, солдаты береговой охраны уже посадили нарушителей карантина в свой вертолет и улетели. Только малыш со стеклянной крышей так и остался стоять на песке. Двое из местных членов «АА» с любопытством осматривали кабину и место пилота, вероятно, прикидывая, смогут ли поднять его в воздух сами.
Видя, как один из них запускает татуированную руку в окно, Стэнтон вдруг вспомнил о другом человеке. Он развернулся и поспешно двинулся вдоль дощатого променада. Металлические жалюзи на дверях и витринах магазинов были теперь вскрыты и свернуты вверх, подобно крышкам на банках с сардинами. Прежде автомобили на пешеходную набережную не допускались, но сейчас ему приходилось то и дело огибать брошенные здесь машины. Полугрузовой пикап пробил кирпичную стену, въехав капотом прямо внутрь одной из лавчонок. Пространство между настилом променада и пляжа почти сплошь покрывали десятки желтых футболок с нанесенным на них некогда популярным лозунгом: «Венеция. Здесь искусство и преступление неразделимы!»
Еще на подходе к офису «Шоу чудес» Стэнтон заметил какое-то движение. Это на ступенях беспомощно металась двухголовая игуана. Мародеры разбили стеклянную дверь, и животные разбежались.
В конце концов игуана вновь скрылась в глубине здания. Стэнтон вошел следом.
Внутри все подверглось разгрому.
Помещение провоняло формальдегидом, вытекшим из банок с законсервированными образцами. Мертвая двухголовая змея распласталась рядом с опрокинутым постаментом. Других зверей видно не было. Стэнтон бросился к двери маленького офиса за сценой. Ни Монстра, ни Электры он там не застал. Ноутбук, с которым его приятель никогда не расставался, был вдребезги расколочен, и его обломки усеивали поверхность стола, а на банкетке в углу лежала скомканная ветровка Монстра.
Чувствуя себя опустошенным, Стэнтон вернулся домой. Уже в прихожей начиналась полоса препятствий из оборудования и кабелей, подключенных к переносному генератору. Подставки для сушилок и центрифуги стояли прямо на полу кухни, мебель в которой кое-как накрыли полотнищами из целлофана.
Здесь же он нашел Дэвиса и Тэйн, допивавших остатки напитка из кофеварки, подключенной к тому же генератору.
— Где тебя носило? — поинтересовался Дэвис. — Решил заняться серфингом с утра пораньше? Или захотелось мороженого? Как я слышал, самые вкусные шарики с карамелью подают в кафе «Охладись-ка!».
Но у Стэнтона его попытки шутить не вызвали никакого отклика.
— К нам, часом, никто не заходил в мое отсутствие, а?
Монстр знал, где живет Стэнтон. Вдруг, попав в беду, он решил…
Но Дэвис покачал головой.
— Ждал, что детишки придут клянчить сладости на Хэллоуин? Должно быть, это я выгляжу одетым как раз к случаю.
В самом деле, на нем сейчас была старая с прорехами рубашка и пара позаимствованных из гардероба Стэнтона широких слаксов цвета хаки, пока он стирал собственную одежду. И уж если Дэвис докатился до такого, это значило, что мир окончательно сошел с ума.
Стэнтон повернулся к Тэйн:
— С вами все в порядке?
— Да. Полностью готова выполнить свою задачу.
— Между прочим, — снова вмешался в разговор Дэвис, — у меня есть для тебя и хорошая новость. По-моему, антитела закончили свою работу быстрее, чем мы ожидали.
— Давай проверим, — оживился Стэнтон.
Установленный в столовой мощный электронный микроскоп требовал столько энергии, что его подсоединили к отдельному генератору. Стэнтон приник к окулярам. После того как они заразили усыпленных мышей ФСБ, выработанные зверьками антитела поместили в тестовую пробирку с носителями ФСБ, и полученные результаты оказались просто поразительными. На каждом из образцов можно было видеть, что мутация белков либо сильно замедлилась, либо полностью прекратилась.
Дэвис сделал жест в сторону Тэйн:
— Теперь ей осталось только ввести антитела в капельницы своих друзей и не быть при этом схваченной.
Единственное условие, которое поставила Тэйн, прежде чем согласиться на участие в эксперименте, заключалось в том, что первыми лечению должны были подвергнуться ее друзья и коллеги из Пресвитерианской больницы. Она сознавала, что подвергала их риску в случае, если бы антитела не сработали. Но еще яснее она понимала, что для них это был единственный шанс остаться в живых.
— Как скоро мы узнаем о результатах эксперимента? — спросила она.
— Если все сложится хорошо, эффект станет заметен через двадцать четыре часа, — ответил Стэнтон.
— А если нет?
Тут уж не мог удержаться от реплики Дэвис:
— Не знаю, как поступите вы, янки, но, если у нас ничего не получится, лично я постараюсь любыми путями сбежать из этой проклятой Богом страны.
20
Свою цитадель эти двое решили построить именно в горах Вердуго прежде всего из-за той священной ценности, которую придавали им индейцы тонгва — коренное население этих мест, обитавшее и властвовавшее в окрестностях нынешнего Лос-Анджелеса за тысячи лет до прибытия сюда первых испанцев. На участке площадью в двадцать акров, который они убедили окружной совет продать им во время жестокого бюджетного кризиса, он сам, его верховный жрец и постепенно разраставшаяся группа их последователей возвели пятнадцать незаметных издали небольших каменных построек, в каждой из которых могли поселиться четверо. Им удалось получить все необходимые разрешения, подружиться с туристами, регулярно совершавшими походы в эти края, и официально зарегистрироваться под видом независимой аграрной общины, расположенной в каких-то двадцати милях от города.
— Теперь мы добились своего! — торжественно объявил он своим сторонникам всего лишь месяц назад, пока верховный жрец с гордостью оглядывал собравшихся. — Мы это сделали. Все вместе.
И он не кривил душой. Они сделали это действительно все вместе, пусть далеко не каждый из двадцати шести мужчин, женщин и уже двоих детей, родившихся здесь же, до конца понимал свою роль в этом свершении. В тот день некоторые из прозелитов попросили, чтобы он произнес перед ними речь с вершины холма, а не со скромных ступеней своего домика. Он лишь улыбнулся в ответ.
— Вероятно, однажды наступит день, когда у нас появится Властитель, — сказал он. — Но не сейчас, и им, конечно же, буду не я.
Прежде он был солдатом и большую часть жизни провел в пустынных краях: в Аризоне, в Кувейте, в Саудовской Аравии. И потому, когда его впервые командировали в Гватемалу, ему сначала было трудно дышать этим влажным воздухом. Он чувствовал дискомфорт от постоянного пребывания под густым навесом деревьев, листья которых почти не пропускали света. Но уже вскоре он влюбился в эту страну. Разумеется, не в Гватемала-Сити, кишевший ворами и нищими, и не в их военных, ничем не заслуживших свою чванливость и заносчивость, которых его послали обучать. Он полюбил таинственный мир, затерянный в джунглях.
Поначалу аборигены-майя были для него лишь едва различимыми фигурками, попадавшимися вдоль сельских проселков и даже не отрывавшимися от своих трудов, чтобы взглянуть, как он проносится мимо на своем джипе. Но затем, используя увольнительные, он начал отлучаться с военной базы, чтобы посетить руины Тикаля и Копана. Потом стал зачитываться книгами о культуре народа, который вынес не только геноцид конкистадоров, но затем и целые столетия угнетения людьми, подобными ему самому, которые стремились окончательно уничтожить это. И ко времени знакомства с верховным жрецом он уже знал, что должен делать.
Будучи кадровым офицером, он сознавал важность жесткой дисциплины, властной команды, поэтому использовал свои навыки, чтобы полностью подчинить себе своих последователей. Но он понимал, что этим функции командира и ограничиваются. Он заставлял низшие чины слепо следовать за собой, чего бы это ни стоило. Так можно было выигрывать сражения, но не построить тысячелетнюю цивилизацию. Он не знал, как воспитать из своей паствы новых лидеров и жрецов, как вызвать у них самостоятельное желание заложить фундамент города, который переживет их самих. Сторонники уговаривали его произносить речи с вершины холма, потому что по-прежнему нуждались в его приказах. Им было не обойтись без командира. Они голыми руками сумели возвести подобие небольшого города, но их страшила необходимость создать новую цивилизацию. Во имя своей новой веры они пожертвовали очень многим — семьями, работой, всем, чем владели прежде, — но теперь с ними произошло нечто, приводившее их в ужас: жизнь показала, что они сделали правильный выбор.
Он посмотрел на горы в окно своего укромного жилища и, быть может, сделал это в последний раз. После всех приготовлений и всех трудов оказалось, что эти вершины вовсе не то убежище, в котором они нуждались. Расположенное на отшибе, оно все равно попало в зону карантина, в эпицентр эпидемии, погубившей уже тысячи горожан и угрожавшей жизням десятков тысяч в самом близком будущем. Ему придется вывести своих людей в место, известное им только по книгам, и он был готов к тому, что не всем суждено добраться до цели живыми.
Он отвел взгляд от окна и придал лицу такое выражение, чтобы даже его старшие сподвижники — двое мужчин и женщина, сидевшие сейчас рядом с ним за обеденным столом, — могли прочитать на нем лишь вдохновение и уверенность.
— Восемнадцать месяцев строительства, — сказал Марк Лафферти, — а теперь все придется начинать заново.
Лафферти — не первой молодости инженер-строитель, вырос в окрестностях Три-Майл-Айленда, что как бы изначально обрекало его на трагическое мировосприятие. Но это не мешало ему быть первоклассным профессионалом, который руководил у них всеми работами.
Ничего сразу не ответив, их лидер встал из-за стола и принялся энергично расхаживать по комнате. Им, вероятно, казалось, что это его способ собраться с мыслями. Ему же иногда даже делалось грустно от осознания, как легко манипулировать людьми, которые нуждаются в указаниях вождя. Не будь верховного жреца, с кем можно говорить откровенно, он, вероятно, уже свихнулся бы от тоски.
— Марк, — сказал он наконец, — ты только посмотри на всю невероятную работу, которую ты выполнил здесь! А потом представь, как ты развернешься, когда у тебя под рукой окажутся подлинные материалы. Глина, дерево, настоящий тростник. И у нас на новом месте будет гораздо больше пространства для развития. Намного больше, чем здесь. И еще: загляни в свою душу. Ты не хуже меня понимаешь, что эти горы никогда не подходили для наших целей. Нам надо было двигаться на юг с самого начала.
Он снова сел за стол с расстеленными на нем картами Лос-Анджелеса, западного побережья штата и пути, что вел через Мексику в Центральную Америку. На этом маршруте он уже наметил те места, где от Лафферти можно будет избавиться, если он начнет действовать разлагающе на моральный дух общины. Но время для таких решений придет много позже. Сначала нужно осуществить побег. А еще одно дело должно быть сделано прежде, чем они отправятся в дорогу.
Он знал, что следующим слово возьмет Дэвид Сарно, который присоединился к ним одним из первых. В прошлом владелец крупной фермы, Сарно не смог пережить внедрения генетически модифицированных продуктов. Этот человек не только прекрасно разбирался в сельском хозяйстве, но и обладал задатками лидера, которые стоило попытаться в нем развить.
— Основываясь на свойствах почвы и среднемесячных температурах в тех краях, нам, конечно, не составит труда выращивать кукурузу и бобовые культуры. Вот с пшеницей могут возникнуть сложности, хотя мы вполне можем обойтись и без нее, — сказал он.
— А что обо всем этом думает верховный жрец? — спросила Лора Уоллер. Лора присоединилась к ним, будучи тридцатидвухлетней школьной учительницей, только что разведенной с мужем после четырех драматических попыток забеременеть из пробирки. Ныне же она была на восьмом месяце, ожидая первенца, зачатого естественным путем.
— Он полностью согласен. Уход на юг — единственно правильное решение для всех нас.
Потом снова подал голос Лафферти. Это уже начинало действовать на нервы.
— Нам понадобится восемь большегрузных фур, чтобы вывезти все имущество. Как мы сумеем перебраться с ними через границу?
Он чуть сдвинул карты на столе в сторону.
— Мы разместим все максимум в четырех фурах. Прежде всего погрузим семена, медикаменты и оружие.
Входная дверь открылась. Вошел верховный жрец. Все в комнате вздохнули с облегчением, поняв, что он сумел благополучно вернуться. И уже не в первый раз он видел, насколько важен для этих людей его партнер, преисполненный теплоты, доброты, внимания к нуждам людей.
— Садись с нами, жрец. Пить хочешь?
— Нет, Колтон, спасибо.
Утерев чуть заметные капли испарины, выступившие на лбу, Виктор уселся за стол.
— Вероятно, у нас здесь сейчас самое спокойное место во всем городе, — сказал он.
Лафферти предпринял новую попытку пристать с расспросами, но Шеттер резко оборвал его:
— Спасибо всем за полезные советы. А теперь я попрошу вас оставить меня ненадолго наедине с верховным жрецом.
Когда Лора уходила, Шеттер поцеловал ее в щеку.
— Ну и как они восприняли новый план? — спросил Виктор, когда они остались вдвоем.
— Он их страшит, — ответил Шеттер.
— Полагаю, нам сейчас всем должно быть немного страшновато.
— Но ведь эти люди на самом деле гораздо сильнее, чем осознают сами.
Еще до личного знакомства Шеттеру были хорошо известны сочинения Виктора. На встречах со своими самыми первыми сторонниками, которых он вербовал через Интернет, Шеттер нередко вслух зачитывал главы из трудов Виктора о Долгом отсчете времени майя. А потом, полтора года назад, эти двое оказались в соседних креслах во время ритуала воскурения благовоний на руинах в Эль Мирадоре. Шеттер не верил, что это произошло случайно. Они с самого начала стали отличными партнерами. Виктор обладал исключительными историческими познаниями и талантом вдохновлять людей, а планированием и организацией работы занимался Шеттер.
Виктор достал из своей сумки пачку листов бумаги:
— Здесь еще часть текста, которую нам удалось расшифровать. И если среди нас до сих пор есть колеблющиеся, все их сомнения исчезнут.
Кодекс становился последним указанием на то, какой будет их общая судьба. Он не только подтверждал факт предсказания древними майя катастрофы 2012 года, но и свидетельствовал — уже тогда были избранные, кто предвидел коллапс и выжил, убежав из больших городов. Вот и теперь они с Виктором призваны вывести своих людей в безопасное место.
Шеттер быстро прочитал новые переведенные страницы.
— Наступит день, когда каждый школьник будет знать эти строки наизусть, как сейчас «Отче наш». Нечто потрясающее, верно?
Наедине с Виктором он позволял себе эмоции и восхищение, которые сдерживал в присутствии остальных.
Виктор кивнул, но несколько рассеянно.
— С тобой все в порядке? — спросил Шеттер.
— Все отлично.
— Есть проблемы?
— Ни малейших.
Шеттер вернулся непосредственно к их плану. К его необходимым деталям:
— Ты достал чертежи здания?
— Они нам не понадобятся.
Брошюра, которую протянул ему Виктор, оказалась обычным планом музея Гетти, который выдавали каждому посетителю. Здесь не был указан масштаб, не прочерчены электрические сети и не обозначена схема организации охраны и сигнализации. Да, в их новом мире Виктор, несомненно, окажется неоценим, но к старому он совершенно не приспособлен.
— Поверь мне, — сказал Виктор невозмутимо, — проникнуть внутрь не составит никакого труда.
— Я тебе верю.
— Тогда что нам еще обсуждать? Мы просто зайдем туда и выйдем обратно.
Шеттер заранее решил даже не поднимать в разговоре со своим верховным жрецом тему оружия. Многие беды современного человечества Виктор объяснял именно чрезмерным развитием военных технологий и настаивал, что они построят новое общество, где им не будет места. И, уважая его убеждения (до известной степени), Шеттер пока держал свой «люгер» глубоко в кармане.
21
Чель мчалась на запад города, не замечая царившего повсюду разгрома, пожаров и брошенных автомобилей.
— Он мог быть одним из них. — Голос Роландо в наушнике гарнитуры «свободные руки» то слышался отчетливо, то пропадал. Но его слова о том, что создатель кодекса из затерянного города мог быть одним из «троицы основателей» Киакикса, казались уже не такими невероятными, как вчера.
— Мы пока даже не знаем, существует ли до сих пор этот затерянный город, — сказала Чель.
— Его духовное животное — ара. Тебе не кажется, что именно такому человеку тысячи ара в одном месте могли показаться добрым знаком?
Чель мысленно сделала попытку собрать воедино миф и исторические факты. Человек знатного происхождения и две его жены бредут через джунгли, сбежав из обреченного города. И на третий день пути перед ними открывается поляна, вокруг которой на каждом дереве сидят сотни ара. Как и все древние майя, эти люди верили, что любая птица обладает огромной духовной силой. И эта троица посчитала, что именно такое место среди леса как нельзя лучше подходит для того, чтобы здесь поселиться. Так и был основан Киакикс.
— Вполне вероятно, что, закончив расшифровку текста, мы узнаем, что Пактуль женился на тех двух девочках и они основали деревню, — продолжал Роландо.
Но тут связь снова оборвалась, а Чель пришлось резко свернуть, чтобы объехать брошенный на дороге «приус», как раз напротив битумных озер Ла-Бреа. Множество животных попали в ловушку бурлящего битума и навсегда остались там с наступлением последнего Ледникового периода. В окаменелости-фоссилии тогда превратились все: от мастодонта до саблезубого тигра.
«Интересно, какая судьба ждет человечество через какие-нибудь десять тысяч лет?» — подумала Чель.
Проезжая дальше через Уилшир, она заметила, что там все покрыто новыми граффити. Городские «уличные художники» сполна воспользовались свободой, предоставленной им, когда у полиции нашлись дела поважнее, и покрыли красками каждый квадратный метр стен и заборов: здесь были эмблемы городских банд, подражания известным мастерам жанра и дилетантская мазня. Но на одном из домов в западной части авеню Ла-Бреа Чель увидела знакомый знак.
Огненного змея — бога Гукуматца, как называли его на к’виче, — иногда изображали в виде обычной змеи, заглатывающей собственный хвост. Чель знала, что это символизирует ежегодный урожай, повторяющиеся циклы времени и глубокую связь ее народа со своим прошлым. У греков он звался Уроборос, и для них он представлял схожие понятия. Но Чель понимала, что в этом месте рисунок появился совсем по другой причине. Гукуматца охотно взяли на вооружение сторонники теории декабрьской катастрофы, однако считали его при этом символом не обновления, а разрушения, которое грядет вместе с окончанием Долгого отсчета — напоминанием, что все предыдущие человеческие цивилизации исчезали, поглощенные прожорливым змеем времени.
Наконец сигнал мобильной связи восстановился, и Чель снова услышала голос Роландо:
— Алло! Чель? Ты меня слышишь?
— Да, слышу. Будь так любезен, дай трубку Виктору.
— Попробуй дозвониться ему по сотовому. Он поехал домой, чтобы найти какую-то журнальную статью еще из семидесятых, которая, как он считает, может помочь разобраться с глифом Акабалама. Похоже, у него весь дом завален подшивками за несколько десятилетий.
— Так оно и есть.
— Когда ты вернешься к нам?
— Как только смогу.
— А куда ты так спешно отправилась?
— Поговорить с человеком, который знает о Киакиксе намного больше, чем я сама.
Массивные бронзовые двери храма Богоматери Всех Ангелов, которые менее недели назад показались Чель воплощением чрезмерности, теперь воспринимались поистине даром Божьим. Она несколько раз постучала в них кулачком. Но когда они наконец приоткрылись, ее встретил ствол пистолета, направленный прямо в лицо.
— Боже, Йиналь, это же я, Чель!
— Извини, — сказал он на к’виче, убрал оружие в кобуру и закрыл за ней дверь. — Здесь совсем недавно собралась толпа демонстрантов. Им хочется, чтобы нас всех отправили туда, откуда мы прибыли. Ты ведь знакома с Караной Менчу? Так вот, у нее кончалось лекарство, и она вышла наружу через черный ход. Но они все равно схватили ее и начали издеваться.
— Она цела?
— С ней все обошлось, но, когда я видел ее в последний раз, она все еще плакала.
— Полицию вызвали?
— Да, — ответил Йиналь, — но только наша охрана сейчас не входит в число их важнейших задач.
Чель видела, как он взвинчен. Этого молодого человека она знала с 2007 года, когда он приехал из Гондураса, где прежде гнул спину на табачных плантациях. Чель коснулась его руки.
— Спасибо, что взял на себя заботу об общине, Йиналь, — сказала она.
— Посчитал, что это мой долг.
— Ты не видел мою маму? — Незадолго до этого Чель удалось все же убедить Хаану укрыться в церкви вместе с остальными членами «Братства».
Йиналь кивнул:
— Думаю, она в главном святилище.
Чель прошла мимо кабинета настоятеля и спустилась по ступенькам в колумбарий, где Гутьеррес впервые показал ей кодекс. По пути она миновала кафетерий, где несколько женщин в защитных козырьках как раз возились с огромным чаном, чтобы приготовить еду для большой группы людей. При входе в святилище ей, как всегда, ударил в нос сладковато-горький аромат благовоний. В свое время древние майя использовали в качестве благовония только издающий сладкий запах кротон, но их современные потомки стали предпочитать добавку копала. Его горький привкус казался им более подходящим при поминовении всех, кто отдал жизнь во благо аборигенов.
У алтаря молился Луис — один из младших жрецов.
— Пусть души их очистятся, чтобы эти люди снова обрели способность спать. Да спасутся они от саморазрушения и приникнут к матушке-земле, дабы восстановить связи со своими духовными животными.
Майя традиционно считали сон актом религиозным, временем единения людей с богами. Для них любая бессонница могла быть только результатом недостатка благочестия, и, как знала Чель, многие сородичи видели в появлении ФСБ наказание, ниспосланное небом. В этом мнении, сами того не сознавая, они полностью сходились с протестующими за стенами храма.
Чель прикинула, сколько спала сама за последние четыре дня. Ей удавалось ненадолго прикорнуть на диванчике у себя в музейном кабинете, но в общем и целом это было очень похоже на то, что происходило на ранних стадиях заболевания ФСБ. Она не веровала всерьез в божества своих предков, но ощущение было такое, что и ее тоже постигло общее наказание.
Ей навстречу по коридору шел мужчина в черных брюках и серой рубашке на пуговицах. Сейчас, когда все носили защитные козырьки, узнать человека было трудно. Только подойдя совсем близко, Чель разглядела седую бороду. Это был редкий случай, когда она видела Мараку не в традиционных одеждах жреца.
— Чель, хвала богам, с тобой ничего не случилось! — воскликнул Марака, обнимая ее.
— Здравствуйте, великий жрец, — прошептала она.
Марака бросил взгляд в сторону алтаря.
— Луис молится без остановки день и ночь, — сказал он, не считая нужным переходить на шепот. — Мне кажется это лишним. Боги всемогущи. Они и так слышат нас, поверь.
Чель не без труда улыбнулась в ответ.
— Однако, как я полагаю, сама ты пришла сюда не для молитвы?
— Мне нужно повидаться с мамой.
Марака указал ей в противоположный конец святилища, где вдалеке от алтаря на скамьях расположились несколько женщин из их племени.
Заслышав приближение Чель, Хаана оторвала взгляд от страниц журнала «Пипл», который в этот момент читала. Она встала и привлекла дочь к себе. Чтение подобного журнала не было чем-то неожиданным для Чель, но вот пылкие объятия застигли врасплох — прошли, должно быть, годы с тех пор, как мать открыто проявляла к ней столь нежные чувства. И потому она вдруг почувствовала душевную слабость, грозившую позволить волне усталости овладеть всем ее существом.
— Похоже, ты совсем не спишь, — заметила Хаана.
— У меня слишком много работы.
— Ой, только не смеши меня, Чель! Работа! Что в ней может быть такого уж важного?
В западном приделе храма они нашли небольшую пустую комнату, похожую на школьный класс, где подковой были расставлены стулья. Стены здесь украшали акварели с библейскими сценами жития Иосифа, обладателя знаменитого покрывала. Чель едва ли была готова показать матушке кодекс именно в таком окружении, но ничего другого не оставалось. И она рассказала ей историю книги, о том, как она связана с возникновением новой эпидемии, и что Киакикс, возможно, имеет огромное значение для обнаружения источника болезни. При этом Чель намеренно умолчала о неприятностях, возникших у нее с ИТС и в музее Гетти, посчитав, что на это нет времени. К тому же именно сейчас ей совершенно не хотелось давать Хаане повод разочароваться в дочери.
Они быстро просмотрели страницы кодекса на дисплее портативного компьютера. Что значило для Хааны увидеть нечто подобное, а тем более узнать, что деревня, покинутая ею много лет назад, могла стать вероятным источником ФСБ, осталось для Чель загадкой. Лицо матери как было, так и осталось невозмутимо спокойным.
— Так вот, мама, — сказала потом Чель, — мне сейчас очень нужно, чтобы ты постаралась вспомнить все случившееся, когда Чиам отправился на поиски затерянного города.
Хаана положила ладонь поверх руки дочери:
— Я очень за тебя волновалась. Надеюсь, ты веришь мне. А теперь вижу, что волновалась не зря. Все это — невыносимо тяжкое бремя для тебя.
— Да нет же! Со мной все хорошо. Прошу тебя, мамочка, пожалуйста, постарайся все вспомнить.
Хаана встала и молча отошла к окну. Чель предполагала, что натолкнется на отказ, и потому заранее обдумала все доводы, чтобы убедить мать мысленно вернуться в прошлое, о котором та упорно не хотела больше вспоминать.
И снова ее ждал сюрприз, когда оказалось, что Хаану не придется уговаривать.
— Двоюродный брат твоего отца был самым искусным следопытом во всем Киакиксе, — начала она свой рассказ. — Он был способен выследить оленя в джунглях за много миль. Мы были еще почти детьми, а его уже считали лучшим охотником деревни. Но потом в Петен пришли правительственные войска, и нас — аборигенов-майя — стали без суда убивать прямо на улицах, вешать на крестах церквей и сжигать заживо. Когда солдаты добрались до Киакикса и арестовали твоего отца, Чиам заменил его. Это ведь он зачитывал вслух деревенской общине письма отца из тюрьмы.
Чель поразилась, с какой легкостью пока давалось матери повествование. Долгие годы та вообще отказывалась говорить хоть что-нибудь об отцовских посланиях из застенков, и потому сейчас Чель не смела перебивать ее вопросами.
— Но Чиам был настроен гораздо более воинственно, чем твой отец, — продолжала Хаана. — Он грозился расправиться с любым из нас, кто пойдет в услужение к «ладинос», и поклялся убивать их, как только представится случай. Он хотел уничтожать их так же безжалостно, как они уничтожали нас. Даже письма отца казались Чиаму написанными слишком мягко. Они в свое время много спорили между собой, но оставались самыми близкими друг другу людьми. Когда Алвара схватили, я догадывалась — Чиам сделает все, чтобы освободить его. Все знали, что заключенных можно было выкупить, если заплатить достаточно, и Чиам сошелся с тюремщиками в Санта-Крусе. За твоего отца назначили плату в сто тысяч кетцалей.
Чель вскочила с места:
— Так вот зачем Чиам отправился на поиски затерянного города! Почему же ты мне раньше никогда об этом не рассказывала?
— Чиам сам не хотел, чтобы люди узнали о его сделке с «ладинос», пусть даже ради спасения своего кузена.
К тому же даже если бы он нашел сокровища, то едва ли гордился бы тем, что обворовал своих предков, чтобы подкупить врагов. И все же он отправился в путь. А через двадцать дней вернулся и рассказал о своей находке. По его словам, там оказалось столько золота и оникса, что Киакикс мог безбедно прожить на вырученные деньги пятьдесят лет.
Конец истории Чель знала. Двоюродный брат отца внушал жителям деревни, что души их предков по-прежнему обитали там, глубоко в джунглях, и обокрасть их значило разгневать богов. Он считал затерянный город духовными вратами в иные миры, свидетельством того могущества, которого достигли когда-то майя, и предвестником славы, ожидающей их в будущем. Поэтому, увидев руины воочию, он не посмел потревожить ни единого драгоценного камня или унести домой хотя бы один предмет, обретший там свое место навсегда.
Проблема заключалась в том, что ему никто не поверил. Найти сокровища и просто оставить их на месте? — над ним долго еще потешалась вся деревня. Тогда Чиам не выдержал издевок и заявил, что готов на деле доказать каждое свое слово и отвести группу соплеменников к тому месту в джунглях. Но сделать этого он не успел. В числе десятков других революционеров из Петена он был повешен солдатами армии правительства.
— Но Чиам успел рассказать некоторые подробности, — продолжала Хаана. — Он описал двойную пирамиду, башни которой смотрели друг на друга, огромное патио с величественными колоннами, где наши предки собирались, чтобы обсудить политические вопросы. Ты могла бы сама в это поверить? Он наверняка говорил обо всем этом, чтобы воодушевить нас, показать, что мы ничем не хуже «ладинос». Но его план не удался. Все сочли его рассказ выдумкой. Он был смелым и добрым человеком, а вот его история оказалась сплошным враньем.
— Он говорил, что видел там патио с большими колоннами? — переспросила Чель.
— Да, что-то в этом роде.
— Какой высоты колонны он описывал? В тридцать футов?
— Он мог сказать, что хоть в тысячу. Все равно никто не желал его слушать.
Но ведь Пактуль тоже приводил описание колоннады на главной площади в Кануатабе, которая окружала небольшой внутренний двор, причем колонны были высотой в шесть или семь ростов человека. Двойные храмы-пирамиды украшали десятки древних городов майя, а вот колонны подобной высоты до сих пор удалось найти только в паре мест, располагавшихся на территории Мексики. В Гватемале ничего подобного не существовало. Здесь колонны были раза в два или три ниже.
— Значит, он действительно мог найти его, — сказала Чель, больше обращаясь к себе, чем к матери.
— О, Чель, не надо, прошу тебя!
Дочь попыталась объяснить ей, что два описания удивительным образом совпадали, но Хаана не хотела больше слушать.
— Наш затерянный город — это миф, — решительно заявила она. — Как и все якобы затерянные города.
— Но ведь такие города уже находили. И теперь они известны каждому.
Хаана лишь вздохнула:
— Мне понятно, насколько тебе хочется сейчас в это поверить, Чель.
— Здесь дело вовсе не только во мне.
— Верно. Каждый житель Киакикса хотел бы тоже верить в существование такого города, потому что это дает надежду на лучшее будущее, — покачала головой Хаана. — Но их не убедить, пока нет реальных доказательств. И все эти истории остаются для них не более чем легендами, передающимися из уст в уста досужими болтунами. Люди в Киакиксе просто не знают, как им самим изменить свою жизнь. Вот почему я и привезла тебя сюда — чтобы ты не осталась одной из них на всю жизнь.
И если сначала Чель приятно удивилась тому, как легко мать согласилась рассказать о Чиаме, то теперь поняла: какое бы влияние ни оказали на нее события последних дней, Хаана оставалась все той же — женщиной, бросившей семейное гнездо и отказавшейся от всего, во что верил ее муж. Все тем же человеком, потратившим тридцать три года, чтобы забыть прошлое, отрекшимся от культуры и традиций своего народа.
— Быть может, ты не хочешь верить в затерянный город, мама, потому что его существование заставило бы тебя слишком многое пересмотреть в своей жизни?
— Что ты хочешь этим сказать?
Но пытаться ей что-то доказывать было пустой тратой времени.
— Ладно, оставим этот разговор. Мне пора идти. У меня все еще много дел.
«Который час?» — подумала Чель и посмотрела на дисплей своего сотового телефона. Она не слышала, как пришло эс-эм-эс от Стэнтона: «Знаю, вы бы уже сообщили, если бы были новости. Просто хотел убедиться, что все в порядке. Г.».
Читая эту наспех набранную строчку, Чель поняла — ей нравится, что Стэнтон не забывает о ней.
— Ты и в самом деле будешь теперь искать те руины? — спросила между тем Хаана. — Несмотря на все, что происходит вокруг?
Чель встала.
— Я буду их искать именно из-за того, что происходит.
— И каким же образом?
— Сначала спутники изучат предполагаемый район, — ответила Чель, которая только сейчас сама для себя стала намечать подобие плана. — А если с воздуха ничего не будет видно, придется отправиться в экспедицию.
— Пожалуйста, обещай мне, что сама ты в джунгли не пойдешь, Чель.
— Если я буду нужна медикам, то пойду непременно.
— Это опасно. Ты прекрасно знаешь, как это опасно.
— Отец никогда не боялся делать то, что необходимо.
— Твой отец был тапиром, — сказала Хаана. — Тапир умеет сражаться, но никогда не полезет в логово ягуара, чтобы просто так быть съеденным.
— А ты лиса, — напомнила Чель. — Серая лиса, которая не боится людей, пусть они даже охотятся на нее. Но только ты потеряла свой вайоб, свое духовное животное, и связь с ним, когда бежала из Киакикса.
Хаана отвела глаза. Для человека из народа майя нет ничего обиднее, чем предположение, что он оказался не достоин своего вайоба, и Чель сразу же пожалела о сказанном. Ведь правда заключалась в том, что вопреки всем стараниям матери оторваться от своих корней ее духовное животное все еще было живо в ней.
— Ты помогаешь здесь многим бывшим нашим, — сказала Хаана на прощание, — но, как мне намекнули, всегда приходишь, когда молитвы уже закончились. Ты сама не веришь в древних богов. Так что мы все-таки с тобой похожи гораздо больше, чем ты хотела бы думать.