Филип просидел за покером отеля на La Place de Louis до половины третьего. Затем он опустил бумажник в карман своего коричневого пиджака и вместе с партнерами по игре в отличном настроении покинул салон, так как теперь его бумажник изрядно потолстел, пополненный десятью тысячами долларов. По пути из игорного зала друзья подкалывали Филипа беззлобными шутками, а он в ответ только улыбался.

– Справишься, Филип? – не унимался один из его приятелей. – А то если тяжело, мы поможем.

– Бришар, одолжил бы четвертушку от «орла» на извозчика, мне не на что доехать! – язвил другой, похлопывая его по плечу.

Из всей компании никто не обратил внимания на трех мужчин, уже несколько часов кряду просидевших в огромном вестибюле отеля. Костюмы их, хотя и поизносившиеся, выглядели вполне респектабельно, чтобы не вызывать подозрений у персонала.

Пока игроки, продолжая весело болтать, направлялись к лестнице, трое мужчин, вычислив победителя, неприметно для всех двинулись вслед за игроками. Жулики заблаговременно выяснили, кто есть кто в этой компании. Знали они и то, что номер новоорлеанского судовладельца Филипа Бришара находится на втором этаже в конце коридора.

Филип пообещал друзьям, что в следующий раз даст им возможность отыграться, и, пожелав спокойной ночи, откланялся. Усталой походкой он прошел по двум маршам на свой этаж и остановился перед дверью в номер. Сморгнул несколько раз, чтобы рассеять туман перед глазами, и вставил ключ в замок. И едва он приоткрыл дверь, как чьи-то ручищи грубо втянули его в комнату. Ему тотчас скрутили руки и связали за спиной. Первое острое ощущение боли пришло тогда, когда увесистый кулак врезался ему под ложечку, заставив судорожно глотать воздух.

Пока Филип пытался высвободить руки, его ударили еще несколько раз под ребра и в живот. Каждый из этих ударов сопровождался звуком, похожим на звон струны. До Филипа не сразу дошло, что это его собственные стоны. Наконец он потряс головой, чтобы сбросить мутную паутину дурноты, и бросился в контратаку. Он с силой лягнул одного из налетчиков в подреберье, мужчина качнулся назад, обливаясь потом.

Тогда его напарник, размахивая кулаками, ринулся на Филипа и обрушил на него град ударов. Они попадали в цель, вызывая жгучую боль и оставляя кровавые следы вокруг глаз и над верхней губой. Когда перед Филипом выросли сразу два нападающих, он резким движением вырвался из железной хватки грабителя и вскинул кулаки, приготовившись к обороне. Если только он упадет – а он предполагал, что это случится, – борьба будет проиграна.

Среди ночи Анна услышала какой-то шум. Поскольку сон ее в ту ночь был некрепким, она сразу же проснулась и решила, что это вернулся Филип. Она закрыла голову подушкой и попыталась уснуть вновь, но глухие звуки проникали даже через тугой барьер. Наконец любопытство взяло верх. Встав с постели, она подошла к двери, отделяющей ее комнату от номера Филипа, и прислушалась.

Она различила неясные звуки, похожие на шарканье ног, и тихий стон. Ее первой мыслью было, что Филип развлекается с женщиной. Она отскочила от двери, возмущенная таким явным проявлением неверности своей святой жене и еще – уязвленным самолюбием. Как Филип мог так легко забыть то, что произошло несколько часов назад между ними? Острый приступ ревности явился для нее полной неожиданностью и был ей крайне неприятен.

Внезапный оглушительный треск – в смежной комнате ломали мебель – и падение на пол чего-то тяжелого дали ее мыслям иное направление. Анна взглянула в замочную скважину, и то, что она увидела, привело ее в ужас. Трое мужчин жестоко избивали Филипа. Анна поняла, что в неравной борьбе ему долго не выстоять, и стала лихорадочно соображать, как же ему помочь.

Филип же в эти минуты понял, что ему теперь не одолеть трех головорезов. Но он поклялся себе биться до последнего. Если они завладеют десятью тысячами долларов, то только через его труп! Другого способа заставить его уступить не существовало. Эти мысли давали некоторое удовлетворение. По крайней мере он знал, что, несмотря на неравенство сил, у него остается возможность изрядно покалечить своих противников – на сей счет он знал несколько верных приемов.

Однако для настоящего отпора у Филипа не было достаточно сил. Оглушенный первым ударом, он пытался сохранить сознание и прислонился к стене. Когда же, вконец обессилевший, он начал сползать на пол, толстая лапа принялась ощупывать карман его пиджака, отыскивая бумажник. Голова Филипа в изнеможении клонилась на грудь, веки медленно закрывались. Он почувствовал вкус собственной крови на языке и понял – это конец.

Он почти соскользнул в блаженное забытье, когда внутренняя дверь распахнулась, и в бледном лунном свете на пороге выросла фигура Анны. Она была в длинной ночной сорочке и наброшенном сверху халате. Блуждающим взором она обвела комнату и, вытянув руки перед собой, позвала срывающимся голосом:

– Филип! – Ее руки беспомощно шарили в воздухе, будто она пыталась отыскать путь в кромешной тьме. – Филип, – повторила она, – где ты? Что происходит? Кто у тебя в комнате?

Филип изо всех сил таращил глаза, пытаясь понять, что происходит. Боковым зрением под наплывом синяков и шишек он видел растерянно топчущуюся Анну. Он не понимал, что она собирается делать, но одно ее появление отрезвило его. Стряхнув с себя оцепенение, он закричал:

– Анна, уходи отсюда! Беги в свою комнату и запри дверь!

Последовал хриплый хохот. Анна, увидев веселое удивление на рожах бандитов, внезапно поняла – они потешаются над ней, а не над Филипом.

Трое мужчин со смехом таращили глаза на хрупкую, трясущуюся фигуру, двигавшуюся медленно, как призрак. Она шла прямо к ним с выставленными вперед руками, устремив немигающий взгляд в пустоту.

– Кто вы? Что вы делаете с моим братом?

– Она слепа как летучая мышь! – воскликнул один из бандитов.

– Это твоя защитница, мистер-джентльмен из Нового Орлеана? – засмеялся другой, ткнув Филипа носком ботинка в грудь.

– Филип, ответь же мне, – умоляющим голосом проговорила Анна, приближаясь к трем мужчинам, сгрудившимся над ним.

Она рассмотрела страшные черно-синие круги вокруг его глаз, но сами глаза, слава Богу, были открыты. И, судя по всему, он находился в сознании. Анна надеялась, что он сможет быстро среагировать, и тогда ее план, возможно, удастся.

– Анна, назад! – снова закричал Филип, когда она подошла к одному из врагов. Мужчине стоило только вытянуть руку, чтобы схватить ее. И едва он попытался сделать это, как Анна вывернула ладони кверху и плеснула французские духи – один флакон в лицо ближайшего к ней бандита, другой достался его напарнику. Она проделала это со снайперской точностью, потому что оба они взвыли от жгучей боли и схватились за глаза.

Пока грабители терли глаза, Анна дотянулась до большого фаянсового кувшина около умывальника и обрушила его на голову ослепшего преступника. Тот как сноп рухнул на ковер, растянувшись в растекшейся луже. Третий, спохватившись, попытался прыжком сбить Анну с ног, но пролетел мимо – ему помешал Филип. Он поймал бандита за лодыжку и рванул с такой силой, что у того захрустели кости. Грабитель вскрикнул и повалился на пол.

Одному из ослепленных Анной все же удалось подкрасться к двери, и он уже схватился за ручку. Но его настигла нога Филипа и пинком под зад послала в коридор. Вслед за ним Филип без особого труда вышвырнул его незадачливых приятелей. Вся троица, нещадно бранясь, на ходу зализывая раны, поковыляла к выходу.

Не успел Филип закрыть за ними дверь, как Анна заторопилась в свою комнату.

– Постойте! Куда это вы собрались?

– Хочу надеть платье и спуститься к администратору, – бросила Анна через плечо. – Нужно остановить этих преступников!

– Пустое дело, – вяло заметил Филип. – Пока в полиции раскачаются, можно убежать за милю. К их приезду эти мерзавцы уже растворятся на городских улицах.

– Но вы не должны позволить им уйти!

– Они уже ушли, – заметил Филип, подвигаясь к спинке кровати, – благодаря вам без моих десяти тысяч!

– Это все, что вас сейчас занимает? Десять тысяч долларов! Вас могли убить! Мы должны заявить в полицию.

– Мы? – скептически переспросил Филип, осторожно прислонив голову к деревянной опоре. – Анна, Анна! Одумайтесь. Вы что, действительно хотите, чтобы сюда пришла парочка констеблей? Как вы это себе представляете? Они сядут и станут обсуждать происшествие с попыткой грабежа не с кем-нибудь, а с самой Анной Конолли! Ситуация достаточно идиотская, простите, абсурдная… Вы не находите?

Анна метнула на него строгий взгляд, показывая, что не одобряет слишком смелые выражения Филипа, хотя вынуждена согласиться с ним.

– Действительно, я не подумала об этом, – призналась она.

Филип попытался повернуть голову. В его затуманенных болью глазах мелькнуло легкое изумление.

– Я полагаю, вы еще кое о чем не подумали, – насмешливо заметил он. – Иначе не стали бы выбрасывать на ветер сорок долларов. Лучшие французские духи от Лили! Им можно было найти более достойное применение.

Но Анна так не считала – она была вполне довольна собой.

– Лучшего применения не придумаешь, – сказала она, блеснув улыбкой. – Негодяи пропахнут духами на годы!

Филип тихонько усмехнулся.

– А. вообще-то это безумие. Войти в номер в такой ситуации! Вы хотя бы понимаете, чем вы рисковали? Но это было великолепное представление, мисс Анна Роуз! Поистине вдохновенное! И я ваш вечный… – Он замолчал на полуслове. У него подогнулись колени, а его руки, ухватившиеся за спинку кровати, медленно соскользнули вниз.

– Филип! – Анна бросилась к нему, когда он, потеряв сознание, упал возле кровати. – О Боже, что же делать? – Глядя с испугом на его распростертое тело, она схватила с кровати подушку и подсунула ему под голову, затем стала осторожно снимать пиджак. Когда ей наконец удалось это сделать, она расстегнула пуговицы на рубашке и принялась обмахивать его лицо ладонью.

– Очнитесь, Филип! Очнитесь, пожалуйста! – Она твердила как заклинание эти слова, продолжая словно веером обмахивать его рукой.

Не дождавшись желанного ответа, она побежала в свою комнату за кувшином с водой. Смочила полотенце и, отжав его, стала освежать лицо и шею Филипа. Осторожно отодвинув волосы с висков и лба, она ласково гладила его брови, глаза и щеки. Затем обвела влажным полотенцем скулы и распухшие губы. Она едва сдержала слезы при виде глубоких ссадин на его красивом лице. Вытерла капельки крови, уже начинающей подсыхать, в уголках его чудесного чувственного рта.

– Не умирайте, Филип, – в горе шептала она, – прошу вас, не умирайте! Я ужасно себя вела с вами, я знаю. Но я была так сердита на вас. Мне очень жаль, вы ведь хотели помочь мне. Я понимаю, вы делали это искренне. А я неверно судила о вас. Пожалуйста, не умирайте, Филип!

Во время всей этой исповеди Филип оставался недвижимым, несмотря на переполнявшее его желание немедленно заключить Анну в объятия. Когда минуту назад она приложила полотенце к его лицу, он собрал всю свою волю, чтобы выбраться из полузабытья. Но, очнувшись, намеренно не открывал глаза, наслаждаясь касанием нежных рук, ухаживающих за его ранами.

А Анна все повторяла и повторяла свой призыв, и ему хотелось бесконечно его слышать. И еще он не переставал удивляться тому, как звучит его имя в ее устах.

– Филип, – молила она, – пожалуйста, отзовитесь. Когда же вы придете в себя! – Она вытащила края сорочки из брюк и распахнула ее, чтобы обтереть его шею и грудь. Потом прижалась щекой ко лбу и положила ладонь ему на грудь – грудь мерно вздымалась и опадала, сердце билось ровно. – Вы слышите меня, Филип? Скажите только, что не умрете!

Неожиданно его пальцы сжали ее запястье и крепко прижали к груди. Анна резко отпрянула. Ее удивленный взгляд встретился со жгучим взглядом его серых глаз. В них она увидела не боль, а голод… мучительно сладкое желание, такое страстное и притягивающее, что Анна не могла отвести взгляд… да, не могла. Даже чуть отодвинула от него лицо, чтобы лучше видеть его глаза.

– Нет, я не собираюсь умирать, Анна, – срывающимся голосом сказал Филип. – Отнюдь! Сейчас мне этого меньше всего хотелось бы.

Он отпустил ее запястье и положил руки на затылок. Медленно сокращая расстояние между ними, он наклонил ее голову к своему рту – и устроил пожар. Огонь, затеплившийся в них обоих как теплый свет участия, превратился в костер желания, едва сомкнулись их губы. Филип склонил ее голову еще ниже, почувствовав, что разогрел обоюдную страсть. Его рука пробралась под ее халат, ритмично гладя ее по спине, вводя в соблазн, заставляя извиваться и продвигаться все ближе.

Его опытные руки заставляли ее трепетать с ног до головы и склоняться к нему все ниже и ниже. Анна давила на Филипа тяжестью своего тела, испытывая потребность быть рядом. Но, прижимаясь к Филипу, она старалась делать это мягко и нежно – ведь ему так больно. Ее рука скользнула по его груди к округлости мускулистого плеча.

В ответ Филип был так же нежен и осторожен. Его пальцы, до поры покоившиеся у нее на боку, двинулись выше и остановились возле нежного полушария. Когда указательный палец начал совершать легкие движения, Анна почувствовала, как по телу пульсирующими волнами заструилось тепло. Она сейчас обожала эти руки. Его палец отправился на поиски дальше, остановившись на затвердевшем центре. Анна едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть.

А Филип продолжал творить свою чувственную магию языком, пытаясь раздвинуть податливую линию губ. Когда она открылась ему, он с готовностью проник в сладкие тайные глубины. Его пальцы дерзко спустили шелковую ткань халата, медленно двигаясь от плеча к груди. Положив ладонь над лифом ночной сорочки, он крадучись пустил пальцы еще ниже, чтобы обхватить соблазнительную выпуклость, минуя тонкий слой материи. Анна тихо застонала, когда его рука накрыла ее грудь. Пальцы затеребили сосок, усиливая проснувшуюся страсть.

Анна слышала, как колотится ее сердце. Ласки Филипа доставляли ей адские муки. Она забыла обо всем на свете. Ее желание воспарило к невиданным высотам, ее жажда росла с каждой секундой, готовая слиться с чувством Филипа. Она ощущала его потребность в утолении голода так же явственно, как и свою.

Когда из горла у него вырвался тихий сиплый звук, она распрямилась, уверенная, что причинила ему боль.

– Я навредила вашим ранам, – сказала она. – Извините.

– Нет-нет, – возразил Филип, – вы ничем не навредили. – Он попытался притянуть ее обратно.

Но сигнал предупреждения, прозвучавший у нее в мозгу, загасил накал страсти. Анну по-прежнему сводил с ума негаснущий огонь в глазах Филипа, но она смогла сосредоточиться на дыхании, пытаясь размеренным вдохом и выдохом успокоить себя.

– Филип, пожалуйста, не надо, – проговорила она. – Вы ведь понимаете, что это нехорошо…

– Это хорошо, Анна, – хриплым голосом возразил он. – И вы тоже это чувствуете.

Она отвернулась от него. Филип дотронулся до ее руки.

– Что с вами? – спросил он. – Что же в этом плохого?

Его стремление изображать из себя невинного мальчика только усилило ее отпор. Она оттолкнула его руку и решительно сказала:

– Вы не свободны, Филип. Я читала бирки на платьях, я разговаривала с Лили. У вас есть Моника Бришар, ваша обожаемая жена!

– Что?! – Он даже подскочил и, подавшись вперед, вперился возмущенным взглядом в ее лицо.

– Только не пытайтесь ничего отрицать. Я знаю, какая это добрая и очаровательная женщина. Лили сказала, что Моника – замечательная мать и любой мужчина должен быть счастлив иметь такую жену.

– Я совершенно согласен, – спокойно заметил Филип, и Анна увидела, как губы, только что творившие с ней чудеса, изогнулись в иронической улыбке. – Так оно и было с моим отцом, вечная ему память. Он был вполне счастливым мужем, а я – не менее счастливый сын. – Филип вдруг широко заулыбался. – Анна, все, что вам рассказала Лили, правда. Я действительно обожаю Монику Бришар, но она – моя мать. Не жена.

– Не может быть! – Анна мысленно вернулась к столь убедительной для нее беседе в ателье. – Лили даже говорила о вашей дочери…

– О моей сестре Клодетт, – уточнил Филип.

– И сыне Анри…

– Моем брате, он адвокат. Помните, я говорил вам о нем?

– Лили так хвалила Монику за ее благоразумие, за то, что она не стесняет вашу свободу и не слишком посягает на ваше время. Еще она сказала, что Моника безумно предана вам…

– Она хорошая мать, Анна, – сказал Филип, поддразнивая ее своей улыбкой. – Подождите, приедем в Новый Орлеан, я вас познакомлю, и вы узнаете ее поближе. Надеюсь, тогда вы согласитесь, что она заслужила все эти похвалы.

Чтобы не видеть более его насмешливых глаз, Анна встала и подошла к окну. Она глядела на улицу и, вспоминая детали разговора в ателье, все больше осознавала свою глупость. Как можно было делать заключения на основании своих домыслов? Лили много чего рассказывала о семье Филипа, но ведь она не говорила, что Моника – его жена. Анна чувствовала себя униженной, глупой, но Филип, казалось, не замечал ее состояния.

– Мама всегда терпимо относилась к моим слабостям, – продолжал он, – и любит меня вопреки им. Естественно, она догадывается, что в моей жизни были женщины. Но то были, пожалуй, самые неожиданные и пылкие чувства, какие я могу припомнить. Вам больше нет нужды беспокоиться по поводу Моники Бришар, поэтому мы могли бы продолжить то, что мы прервали. Почему бы вам не вернуться, Анна?

Причисление ее к длинному перечню недавних любовниц Филипа Бришара отнюдь не улучшило ее настроения. И Филип это почувствовал незамедлительно. Когда она резко повернулась к нему, на лице ее не было выражения униженности, оно пылало гневом.

– Я не думаю, что мне нужно возвращаться к вам, – заявила Анна. – Я порядком устала, Филип. Действительно устала. А за скоропалительные выводы извините. Относительно вашей семьи я была совершенно не права.

«Только, пожалуйста, больше не открывайте мне своих объятий», – про себя взмолилась она, зная, что не сможет противиться его желанию. Она отвернулась, прежде чем он успел взглядом снова приковать ее к себе, и решительно пошла в свою комнату.

Филип силился встать на ноги, преодолевая неподдельную, неожиданно возникшую острую боль в нижней части спины.

– Анна, не уходите, – простонал он и поморщился, когда кинжальная боль пронзила также и ребра. – Я хочу, чтобы вы остались.

Анна не могла не услышать страдание в его голосе, но она подозревала, что причиной тут недавние побои, а не ее отказ.

– Я сильно сомневаюсь, что вы действительно хотите, чтобы я осталась, Филип, – сказала она. – Но даже если это и так, у кого-то, вероятно, короткая память. Если я не ошибаюсь, совсем недавно кто-то сказал: «Может, как-нибудь в другой раз».

Филип, почувствовав укол, заключенный в словах, бумерангом вернувшихся к нему, растерянно смотрел, как она уходит. Он еще долго смотрел на закрывшуюся дверь. Закрывшуюся так некстати.