Все началось с того, что Славик Барышев кинул гайкой в кошку, которая грелась на подоконнике первого этажа. Гайка была маленькая, даже удивительно, как она могла разбить стекло.
Радостно взвизгивая, осколки посыпались на асфальт.
Натренированным взглядом Славик оглядел замерших на месте прохожих и, не раздумывая, бросился в сторону женщины с продуктовой сумкой. Женщина присела, развела руки, стараясь задержать Славика. Сумка, встретившись с его животом, шлепнулась на панель.
Славик бежал очень быстро, но все же со скоростью меньшей, чем скорость звука, и поэтому совершенно отчетливо слышал за спиной крик женщины:
— Держи его! Пять десятков яиц разбил!
Славик нырнул в проходной двор, выскочил на соседнюю улицу, вбежал в садик и остановился. Никто не гнался за ним. На всякий случай он прошел в дальний угол сада, к летней эстраде, и уселся на скамейку. Вид у него сделался серьезный, даже немного задумчивый. Со стороны могло показаться, что на скамейке сидит человек, отдыхающий от своих, несомненно полезных и добрых, дел. Наверное, за такого человека и приняла Славика молодая женщина, сидевшая на той же скамейке. Она несколько раз взглянула на него и очень вежливо попросила:
— Мальчик, ты не можешь две минуты посмотреть за ребенком? Я пойду поищу сына.
— Пожалуйста, — согласился Славик. — Хоть десять минут.
— Большое спасибо! — обрадовалась женщина, подвигая к Славику детскую коляску. — Ты не бойся, он кричать не будет, он спит.
— А я не боюсь. Чего мне бояться! — сказал Славик.
Женщина ушла. Славик уперся подбородком в холодную ручку коляски и снова задумался. Ему было о чем поразмыслить. Прежде всего о Юрке. Они шли вместе, и Юрка Карасик, его друг, остался на месте преступления. Славика он, конечно, не выдаст, но его могут отвести домой и Юркина мать сразу догадается, кто был с ее сыном. Она немедленно доложит обо всем матери Славика. Его мать — учительница. Поэтому она ужасно честная. Она немедленно помчится платить за стекло и разыскивать женщину с продуктовой сумкой.
На этом месте размышления Славика прервал вопль младенца, возникший сразу, без всякой подготовки. Впечатление было такое, будто младенец взорвался.
«Ну и голосок, — подумал Славик. — Как у «скорой помощи»!»
Он растерянно огляделся. Женщины нигде не было видно.
— Ну, ты! — сказал Славик, наклоняясь к младенцу. — Тихо ты! Агу, агу... Замолчи! Чего орешь? Тебя же никто не трогает. Агу, говорят тебе.
Младенец взвыл с такой силой, как будто только что проглотил паровозный гудок. Славик с отчаянием взглянул в ту сторону, куда ушла женщина, и увидел Юрку. Тот подходил к скамейке, удивленно округляя глаза.
— Откуда ты его взял? — спросил Юрка.
— Да тут одна попросила...
— А что, неплохая маскировочка, — согласился Юрка. — Если они за мной следят и придут сюда, то никто даже на тебя и не подумает.
— А чего он орет, ты не знаешь?
— Голодный, наверное. Они всегда голодные.
— У меня полбублика осталось, дать ему бублик?
— Не надо, — сказал Юрка. — Еще подавится. Дай ему соску. Вон он ее выплюнул!
Только сейчас Славик заметил соску, валявшуюся на одеяле. Он подобрал ее и сунул в широко открытый рот младенца. Тот мгновенно умолк, будто его выключили. Лицо его сразу подобрело. Он уставился на Славика прозрачными голубыми глазками и зачмокал.
— Ну говори, чего там было? — спросил Славик.
— Ты когда убежал, они все сразу в меня вцепились. Стали кричать, что я твой товарищ и чтобы я их к тебе домой отвел. А я говорю: «Откуда вы знаете, что он мой товарищ? Я его вообще первый раз вижу. Мы с ним случайно рядом шли». Тогда они спрашивают: «Из какой он школы?» Я говорю: «Откуда я знаю из какой?» Тут подошла продавщица из углового магазина и говорит: «А я его сквозь витрину видела, как он бежал. Это сын Владимира Барышева, диктора с телевидения».
Из-за отца Славику приходилось страдать не впервые. Отца знали чуть ли не все в городе. Но из этого у Славика выходили одни неприятности. Тем, кто не имел таких знаменитых отцов, жить было куда спокойнее. Им никогда не говорили, например: «Как тебе не стыдно, а еще сын шофера». Или: «Ая-яй-яй, а еще сын водопроводчика...» А Славика все почему-то стыдили его отцом, словно тот был не простым диктором, а каким-нибудь знаменитым артистом, вроде Тарапуньки или Штепселя. «Ай-яй-яй, — говорили Славику, — а еще отец на телевидении работает. Просто странно, откуда у такого отца такой сын».
Славик пробовал отмалчиваться — не помогало. Один раз он попытался применить против врага его же оружие. Когда сосед по лестнице застал его верхом на перилах и начал свое обычное «ай-яй-яй...», Славик спросил:
— А у вас отец кто был?
— Мой отец был рабочим, — с гордостью ответил сосед.
— Ай-яй-яй, а еще сын рабочего! — сказал Славик и загрохотал вниз по ступеням.
Сосед не погнался за ним. Он поднялся на один этаж и позвонил в квартиру Славика. Он звонил долго. Славик наблюдал за ним снизу и тихо смеялся. Он знал, что дома сейчас никого нет. Но сосед оказался человеком настойчивым и пришел еще раз, вечером. Мама извинилась перед ним за грубость сына. Потом она заставила извиниться сына. Потом Славику пришлось извиняться перед мамой за то, что она извинялась. А в воскресенье он остался без кино.
Сегодня Славик пострадал из-за любви. Продавщица влюбилась во Владимира Барышева по телевизору. Всякий раз, завидев его, она бросала покупателей и прилипала к стеклу витрины. Конечно, вместе с отцом она не один раз видела Славика.
Славик вздохнул: от судьбы не уйдешь.
— И зачем только ты в стекло бросил? — сказал Юрка.
— Да не в стекло, а в кошку. Я ее уже сто лет ненавижу! Чего она целый день там сидит? Когда утром в школу иду, мне всегда спать хочется... А она там спит себе спокойненько! Когда из школы иду, мне уроки делать не хочется. А она опять спит, никаких ей уроков делать не надо. Надоела она мне — и все!
В эту минуту к скамейке подбежала запыхавшаяся женщина, волоча за собой мальчика лет четырех.
— Вот видишь, — говорила она ему, указывая на Славика, — хороший мальчик сидит и нянчит твою сестренку. Этот мальчик всегда слушается свою маму и не убегает от нее. Верно, мальчик, ты слушаешься свою маму?
— Это я? — спросил Славик.
— Да, ты ведь слушаешься? — повторила женщина и подмигнула Славику.
— Да, я всегда ее слушаюсь, — заявил Славик. — Каждый день.
— Вот видишь, — сказала женщина сыну, — видишь, как ведут себя хорошие мальчики.
Она поблагодарила Славика и ушла, толкая впереди себя коляску. Сын ее плелся рядом с ней и время от времени оборачивался, чтобы показать Славику язык.
— Теперь они домой к нам придут, жаловаться будут, — уныло сказал Славик. — Прямо не знаю, что делать.
— А мне тоже домой не хочется, — сказал Юрка, вздыхая.
— А тебе-то что? Не ты же стекло разбил?
— Да я вчера пылесос включал...
— Ну и что?! — сказал Славик. — Пылесос, что ли, нельзя включить? Ничего не будет. Еще похвалят за то, что ты в комнате убирал.
— Да я не убирал, я им мух ловил. Им здорово мух ловить. Только поднесешь, она — раз и туда всасывается!
— Ну и подумаешь!.. Никто же не видел?
— Никто.
— Чего же ты боишься?
— Да я его уронил, там что-то пыхнуло... Теперь не работает.
— А ты его поставь на прежнее место. Мама подумает, что он сам перегорел.
— Да у него еще крышка раскололась...
— Вот это уже хуже... — протянул Славик.
— Это еще не хуже, — сказал Юрка. — Пылесос-то соседский. Вот что хуже.
Славик свистнул. На минуту он даже забыл свои неприятности.
— Вот это да! — сказал он. — Чего же ты теперь будешь делать?
— Откуда я знаю, что делать, — грустно проговорил Юрка. — Ты же сам знаешь — мне всегда не везет. Это уж я с детства такой. Главное, сначала все хорошо было. Я их сначала на столе ловил. Специально сладкой воды налил на стол. Они прилетят, а я их — раз! — и засасываю. А потом я хотел одну прямо на лету засосать... А он как грохнется! Сначала крышка отлетела, а потом уже пыхнуло...
Славик на минуту задумался.
— У тебя мама вчера когда работала? — спросил он.
— Вечером.
— Так, может, она ничего еще не знает! У меня дома три рубля накоплено. Пойдем в мастерскую и починим... Может, его за рубль починят. Тогда она вообще не узнает.
— Как же она не узнает, если, когда пыхнуло, весь свет в квартире перегорел.
— Значит, она еще вчера про пылесос узнала?!
— Откуда я знаю, — уныло проговорил Юрка. — Я от страху у бабушки ночевал.
Славик неодобрительно посмотрел на Юрку.
— Вот это зря, — сказал он. — Теперь тебе еще больше попадет! Может, она тебя всю ночь искала?!
— Ну да, — ответил Юрка, — она сразу же бабушке позвонила, когда с работы пришла.
— Так вот почему ты сегодня в школу без тетрадок пришел! — догадался Славик. — Чего же ты Майе Владимировне не объяснил, когда она тебе двойку за домашнее ставила?
— А чего объяснять... — сказал Юрка. — Все равно не поверят.
— Вообще-то обидно, — посочувствовал Славик. — Из-за какой-то мухи...
— Ясно, из-за мухи, — грустно сказал Юрка. — Из-за кого же еще?
Славик и Юрка замолчали. Они сидели и думали о своих несчастьях, о том, как все-таки неважно устроена жизнь, потому что ни один солдат не имеет столько командиров, сколько их у самого обыкновенного школьника. Дома распоряжаются родители. В школе — учителя. Но и во дворе, на улице, в трамваях и троллейбусах их тоже не оставляют в покое. Все учат их, следят за ними, чтобы они не бегали, не прыгали, не сорили, не шумели, не били стекол, не попадали под машины, не дрались, не чавкали, не вытирали рукавами носы, не катались на перилах и вообще не делали ничего, что хочется. Мир вокруг был переполнен учителями. Правда, кое-что они разрешали. Разрешалось быть вежливым, опрятным, послушным, ласковым, тихим, скромным, прилежным. Разрешалось не бить младших и не лазать по деревьям. Можно было делать все, чего как раз не хотелось. Жить было трудно.
— Знаешь, Славик, — со вздохом сказал Юрка, — мне даже во сне все время снится, будто я от кого-нибудь убегаю или прячусь. Знаешь, как во сне трудно убегать. Ноги переставляются медленно, медленно и будто воздух мешает бежать. Меня во сне все догоняют. Только когда догоняют, я сразу просыпаюсь от страха. Один раз за мной Майя Владимировна гналась с ножницами — хотела голову отстричь за то, что я урок не выучил. Я забежал на чердак и — на крышу. А она тоже — на крышу. Я бегаю по крыше и кричу: «Как вам не стыдно по крышам лазать, вы же учительница». А она за мной бегает и молчит, только улыбается. Потом догнала, как щелкнет ножницами!.. А я как заору и проснулся. Лежу и соображаю: было это на самом деле или не было. И сразу вспомнил, что я как раз русский не выучил. Тогда я потихоньку встал, пошел на кухню и от страха с одного раза выучил. Даже один параграф лишний.
— Во сне — это ерунда, — сказал Славик. — А вот чего нам теперь делать? Тебе-то еще хорошо. Ты хоть у бабушки можешь пожить. А вот мне жить совсем негде.
Славик и Юрка опять замолчали. Они сидели на скамье и с тоской смотрели на копавшихся в песке ребятишек. Двое из них затеяли ссору из-за песочного куличика. Они поссорились минутку, а потом началась ужасная драка. Ребятишки сидя черпали песок совками и по очереди посыпали друг друга, тихо и горько плача. Так бы они, наверное, и засыпались насовсем, если бы их не разняли матери.
Эта маленькая ссора подсказала Славику третий выход.
— Юрка, — сказал он, — давай и мы подеремся!
— Как подеремся!
— А так. Изобьем друг друга, чтобы синяки были и кровь текла.
Юрка с опаской посмотрел на Славика и чуть отодвинулся.
— Это зачем? — спросил он.
— А затем. Придем домой и скажем, что на нас напали хулиганы. Вид у нас будет избитый, нас и пожалеют. Тебе за пылесос ничего не будет, а мне за стекло.
— Н-не знаю... — с сомнением протянул Юрка.
— Давай! Знаешь, как здорово получится!
— А мы по-настоящему будем драться или вроде бокса?
— Конечно, по-настоящему! Главное, чтобы синяки были и кровь...
— Да я с тобой драться совсем не хочу.
— И я с тобой не хочу, так ведь нужно...
— Ну давай, — неохотно согласился Юрка. — А где мы будем драться?
— Вон там, — сказал Славик, показывая в сторону летней эстрады. — С той стороны дырка есть, можно залезть под сцену — никто не увидит.
Под сценой было темно и сыро. Сквозь щели в полу проникали косые лучики солнца. Стоять можно было только пригнувшись. Для хорошей драки не хватало ни простора, ни света.
— А кто будет первый бить? — спросил Юрка.
— А все равно. Пускай я, — охотно согласился Славик.
— Нет, уж лучше я, — сказал Юрка.
— Почему — ты? Я же первый придумал?!
— Ну и пускай, — сказал Юрка. — Раз я не придумал, тогда я вообще драться не буду.
— Тогда бей ты, — решительно сказал Славик. — Вот сюда бей, тут сразу синяк получается.
Славик ткнул пальцем в свой лоб — чуть повыше левой брови.
Юрка нерешительно замахнулся, шагнул вперед и остановился.
— Не могу, — сказал он. — У меня против тебя злости нет.
— А ты вспомни чего-нибудь, — посоветовал Славик. — Ну, помнишь, я твою самописку сломал?
— Ну, драться еще из-за самописки...
— А чернила тебе пролил на коленку!..
— Так ты же нечаянно.
— Какое тебе дело — чаянно или нечаянно?! Бей давай!
— Так я же знаю, что нечаянно.
— А вот я нарочно, — сказал Славик.
— Как это нарочно? — нахмурился Юрка.
— А вот так — взял и пролил. Тебе ведь дома попало?
— Попало.
— Вот я и хотел, чтобы попало.
— Значит, тебе мало, что мне всегда и так не везет? Тебе мало, что мне всегда попадает? Ты еще нарочно делаешь, — сказал Юрка с горечью, но без всякой злости.
— Конечно, нарочно, — улыбаясь, подтвердил Славик.
Тут в Юрке зашевелилось что-то нехорошее. Ему и так не везло в жизни. Сто человек по сто раз могли бросаться тряпками в классе. Ничего с ними не случалось. Но если один раз бросал тряпку Юрка, то она обязательно летела на входившего в класс учителя. Тысяча человек могли по тысяче раз благополучно съезжать по перилам. Но для Юрки всегда находился гвоздь, который располосовывал ему штаны. Миллион человек могли по миллиону раз пинать мяч, получая от этого только удовольствие. Но если в футбол начинал играть Юрка, то мяч с первого же удара сбивал шляпу с какого-нибудь прохожего.
Нет, напрасно улыбался Славик.
Юрка почувствовал вдруг, что ему уже хочется стукнуть Славика.
«Сейчас я ему попаду, — подумал Юрка. — Я ему попаду как раз в то место, где синяк сразу получается». Юрка наметил точку чуть повыше левой брови, размахнулся и... Ну, что тут можно сказать? Только то, что десять миллионов человек могли бы десять миллионов раз попасть Славику по лбу с расстояния в полметра... Не смог только Юрка. Он вскрикнул и присел на корточки, морщась от боли. Балка, о которую он ушиб руку, когда размахивался, была бетонная.
— Больно? — сочувственно спросил Славик.
— Иди ты к черту! — простонал Юрка.
— Ты подуй, — посоветовал Славик. — Или приложи земли, тогда не так больно. Уж лучше бы ты головой стукнулся, хоть бы синяк был. А так все зря.
— Тебе еще головой надо?! — заорал Юрка не своим голосом.
Юрка вскочил и тут же трахнулся о низкий настил, на этот раз головой. Он взвыл не от боли даже, а от обиды и выбежал наружу.
— Юрка, подожди, мы же еще не подрались! — закричал Славик.
Но Юрка, не обращая на Славика внимания, шел по дорожке парка.