Глава 1
Сейчас, оглядываясь назад, я совершенно четко понимаю, что именно заставило меня принять предложение Эвана. Без сомнения, он нравился мне гораздо больше всех знакомых мужчин, но моему самолюбию льстило, что Эван Камерон выбрал себе в жены меня, Дину Ватсон, дочь простого сельского врача, постоянно нуждавшегося в деньгах и никогда не игравшего какой-либо заметной роли в жизни общества. И несмотря на тот факт, что вокруг столь блестящего жениха всегда вились целые толпы красивых девушек из богатых семей, он остановил свой выбор на такой скромной особе.
Эван Камерон был единственным сыном и, собственно говоря, единственным ребенком сэра Дугальда Камерона, владельца судоходной линии. Кроме громкого имени, молодой человек обладал массой всяческих других достоинств. Он отличался привлекательной внешностью и добродушным характером, что и делало его самым завидным женихом.
Я знала Эвана практически всю свою жизнь. Особняк Камеронов, или замок Камерон, как его называли местные жители, располагался на окраине Инсфери, где мой отец был известен как «доктор» и где я родилась и выросла.
Мать Эвана скончалась сразу же после рождения сына, и первые годы жизни ребенок много болел. Пока мальчику не исполнилось лет одиннадцать, отцу часто приходилось его навещать и следить за здоровьем своего маленького пациента.
Хотя Эван был старше меня на год, мы ходили в один класс небольшой частной школы, находившейся в нашей деревне. Затем, чуть позже, мы начали вместе заниматься танцами.
Эван Камерон рос тихим, застенчивым ребенком, и другие дети то и дело дразнили и обижали его. Мне всегда приходилось вставать на его защиту, так как я ненавидела, когда с кем-то поступали жестоко и несправедливо. И вполне естественно, что очень быстро мы стали друзьями.
Инсфери была чудесным местом для ребятни. Одной стороной эта небольшая деревушка выходила к морскому заливу, там мы учились плавать и ловили мелкую рыбешку. К противоположной ее окраине подступали болота, где мы любили весной собирать лягушачью икру и исследовать многочисленные овраги и родники.
Нас здорово распекали за то, что порой мы возвращались домой грязными и промокшими, неся в руках банки с липкой, студенистой икрой, из которой в дальнейшем надеялись вырастить головастиков, а из них, если очень повезет, — лягушек. Но Эван ничего не имел против этих нравоучительных лекций, если я оставалась с ним, чтобы поддержать его.
Надо признать, я скучала по своему товарищу, когда его отправили в пансион для продолжения обучения. Но как только начинались каникулы он, возвратившись домой, первым делом бежал ко мне, чтобы убедиться в том, что я по-прежнему питала к нему дружеские чувства.
И мы опять ходили на танцы, играли в теннис или гольф, катались в лодке по реке.
Время от времени сэр Дугальд устраивал светские приемы в своем замке, и тогда я не видела Эвана целый день. Меня никогда не приглашали на эти праздники, так как я была всего лишь дочерью доктора, а Эван сидел дома и развлекал избранных гостей отца.
Окончив школу, мой друг поступил в университет, а я осталась в Инсфери и стала репортером местной газеты. Меня увлекла эта работа, и через два года я начала писать собственные статьи на разные темы.
Иногда я подумывала о том, что мне следует уехать из Инсфери и попробовать силы в одной из центральных газет. Но я не была амбициозным человеком. Жизнь в Инсфери отличалась спокойствием и неторопливостью, и меня это вполне устраивало. Периодически в нашей деревушке что-нибудь да происходило и нарушало монотонность будней. А кроме того, на выходные приезжал Эван и увозил меня в город, где мы находили себе интересные развлечения.
Теперь я прекрасно понимаю, что рано или поздно Эван обязательно сделал бы мне предложение выйти за него замуж. Это было неизбежно. И я с радостью согласилась, так как меня привлекала безмятежная жизнь в качестве хозяйки великолепного особняка.
Наступил июнь.
Мы собирались пожениться следующей весной, потому что отец Эвана, не слишком обрадованный выбором сына, решил в августе послать его в офис фирмы в Нью-Йорке. Ему предстояло провести там три месяца, чтобы получить некоторое представление об экспорте и ведении дел с иностранными клиентами.
В июне казалось, что до пятнадцатого марта еще очень много времени. Но как-то так получилось, что эти несколько месяцев пролетели совершенно незаметно, и до моей свадьбы осталась всего неделя.
В этот день я проснулась, почувствовав теплый луч солнца на щеке. Минуту или две я лежала не шевелясь, стараясь вернуться к реальности из уютного забытья.
Потом потянулась, сбросила одеяло, встала с кровати и, все еще потирая глаза и зевая, подошла к окну.
Моя спальня располагалась в задней части дома, и ее окна выходили на окруженный живой изгородью большой сад, спускавшийся к реке.
Яркое солнце ослепительно сверкало на все еще обледеневшей крыше гаража и на покрытой мелкой рябью воде в заливе. Но холмы, что находились на другом берегу реки, были окутаны сероватой дымкой тумана.
На тонких нитях паутины, тянувшихся от карниза крыши к окну, осели небольшие круглые шарики инея, что делало творение паука похожим на кружевную обеденную салфетку, какие бабушка имела обыкновение вязать крючком, когда я еще была маленькой девочкой.
Тем утром я вдруг как-то особенно ясно увидела привычные вещи, словно они впервые предстали моему взору. То же я почувствовала и по отношению к себе самой. Мне казалось, будто моя душа вылетела из тела и беспристрастно и внимательно рассматривала его со стороны.
Мне захотелось избавиться от этого странного и даже несколько неприятного ощущения. Я широко распахнула окно и глубоко вдохнула свежий морозный воздух. Но это не помогло. Мне по-прежнему казалось, что одна часть меня выполняет простые обычные движения, а вторая моя половина со стороны наблюдает за этим.
Я с удивлением спрашивала себя, все ли невесты испытывают перед свадьбой нечто подобное. Возможно, психологи назвали бы это странное ощущение «предсвадебным напряжением». Но как бы такое состояние ни называлось, мне оно явно не нравилось. Мое тело дрожало, словно в лихорадке, от дурного предчувствия.
На замерзшую лужайку прямо передо мной прилетели две воробьихи и сразу же затеяли драку. Воробей, сидевший на крыше беседки, смотрел на них сверху вниз взглядом, в котором, и я была готова поклясться в этом, сквозило презрение и сознание собственного превосходства.
Громкое чириканье дерущихся птиц и ритмичное воркование черных дроздов на ветвях остролиста были единственными звуками, нарушавшими утреннюю тишину.
Я бросила взгляд на небольшие дорожные часики на каминной полке — подарок моей матери. Она купила их для меня лет пять назад, незадолго до своей смерти, и я очень дорожила ими.
Стрелки показывали без четверти семь. Скоро все в доме проснутся. Тетя Эмми начнет снимать бигуди со своих светлых пушистых волос. Она упорно отрицала, что прибегает к помощи этих нехитрых приспособлений, и всегда прятала их в тумбочку, чтобы никто не смог раскрыть секрет ее привлекательности.
Отец включит электрическую бритву и попросит меня принести ему чашку чая. А мне пора принимать душ, завтракать, одеваться и отправляться на работу в офис. Мне показалось странным, что сегодня не слышно телефона. Обычно звонки раздавались с раннего утра до позднего вечера, а иногда и ночью.
Что ж, надо торопиться, подумала я и вдруг засмеялась. О чем это я думаю! Сегодня мне не нужно идти в офис и выполнять домашнюю работу. Ведь сегодня я выхожу замуж. Тетя Эмми предупредила меня еще вечером, что утром я могу подольше полежать — она сама принесет мне завтрак в постель.
Телефон молчал, потому что мы попросили оператора переключать все звонки на больницу. Сегодня будет все по-другому. Сегодня день моей свадьбы!
Внезапно я почувствовала, что готова разрыдаться. Мне вдруг страстно захотелось, чтобы сегодня не было никакой свадьбы, чтобы жизнь шла так же, как и прежде.
Я вернулась в кровать и попыталась выбросить из головы мрачные мысли. Но мне это не удалось. Волнение охватило меня с новой силой. Как я могу спокойно лежать в течение шести часов и ничего не делать?
Я опять поднялась и накинула потрепанный шерстяной халатик. Моя старая повседневная одежда по-прежнему висела в шкафу. А новые наряды были старательно упакованы в чемоданы и ждали своего часа. С ними мне предстояло отправиться в путешествие на медовый месяц и начать новую жизнь.
Спустившись на цыпочках по лестнице, я включила паровой котел, развела огонь в камине и прибралась в гостиной. Затем покормила своих канареек, почистила им клетку, насыпала свежего зерна и налила чистой воды. Увидев Джои, маленькую домашнюю кошечку, я присела на корточки и стала гладить ее за ушами до тех пор, пока она не заурчала как генератор электростанции. Я улыбнулась и отправилась на кухню готовить завтрак.
Джои встала и побежала следом. Она переходила за мной из комнаты в комнату и, стоило мне остановиться, прижималась к моей ноге и начинала умоляюще мурлыкать, выпрашивая очередную порцию ласк.
Поставив чайник на плиту, я присела на стул и впервые в этот день подумала об Эване. Интересно, что он сейчас делает? Но, впрочем, нетрудно догадаться, что может делать молодой человек после холостяцкой вечеринки. Без сомнения, он спит.
По словам Эвана, он и его лучший друг Майк Хендерсон накануне собирались отправиться в город, чтобы встретиться там со своими знакомыми.
Мои брови сами собой неодобрительно съехались на переносице. Мне не слишком нравился Майк Хендерсон, и меня постоянно преследовало какое-то странное чувство, когда я думала о нем. В последние месяцы Эван еще сильнее сблизился со своим другом, и это беспокоило меня.
Но в то же время я понимала, что именно так привлекало Эвана в Майке. Майк делал то, о чем Эван мог только мечтать. Майк участвовал в военной кампании в Корее и был награжден медалью за храбрость. Кроме того, он уже успел объездить весь мир, и у него в запасе было огромное множество всевозможных историй, которые он то и дело рассказывал с небрежным видом, а Эван жадно ловил каждое слово.
Я слышала от кого-то, что тетя оставила Майку большое состояние, и он жил на широкую ногу. Ему нравились быстрые машины и роскошные гостиничные номера. И такой образ жизни неизбежно привел к тому, что от наследства не осталось и следа.
Чтобы как-то продержаться на плаву, Майк поступил на службу в нью-йоркский офис Камеронов и таким образом появился на орбите Эвана.
Хендерсон приехал в Глазго, чтобы встретиться с сэром Дугальдом и лично поговорить с ним о некоторых своих идеях, касающихся торговли. И я была совершенно уверена в том, что Эван недавно ездил в Нью-Йорк только за тем, чтобы увидеться с Майком.
Мне не нравилось все усиливающееся влияние Майка на Эвана, но справедливости ради стоит заметить, что, скорее всего, это во мне говорила ревность. Когда Хендерсон находился поблизости, Эван предпочитал его общество моему. К тому же Майк действительно был очень милым человеком. Изредка он вдруг начинал испытывать силу своего обаяния на мне, и я чувствовала, что тоже подпадаю под его влияние.
Майк Хендерсон являлся прямой противоположностью Эвана во всем: и внешне, и по характеру. Он был крупным, темноволосым и очень уверенным в себе и своих чарах. Его манеры отличались изысканностью и светскостью. В то время как Эван, мой Эван, был среднего роста, со светлыми волосами и белой кожей. И несмотря на его положение в обществе и происхождение, на нем всегда словно лежала печать робости и сомнения в своих силах.
Думая об Эване, я всегда ощущала прилив теплых, нежных чувств. Характер его с годами почти совсем не изменился. В минуты душевной тревоги Эван и теперь постоянно нуждался в моей поддержке.
Бедняжка Эван! В детстве он мечтал стать бесстрашным путешественником и исследователем. Но как только предпринимал попытку повторить подвиги других, более смелых мальчишек, обязательно что-нибудь случалось, и его предприятие терпело фиаско. В такие моменты Эвану особенно была нужна моя помощь.
Таким образом, наш брак выглядел вполне естественным продолжением нашей дружбы. Неожиданно я поймала себя на том, что мне не нравится ход собственных мыслей. Размышляя о нашем совместном будущем, я иногда сильно сомневалась, что правильно поступила, приняв предложение Эвана.
Я не могу сказать, что не любила его, но мои чувства можно было назвать скорее материнскими. А это, с моей точки зрения, не является достаточным основанием для вступления в брак. Разве не должно быть чего-то еще между супругами? Страсти, желания физической близости?
Но стоило мне задуматься над этим, как тут же я заставляла себя выбросить все из головы. Я уже достаточно долго размышляла об этом. Практически несколько лет. А сегодня день моей свадьбы — не самое подходящее время для подобных сомнений. И тем не менее, странное ощущение раздвоенности, вдруг возникшее у меня с утра, подсказывало, что я совершаю ошибку, что мне следует немного подождать. Ведь замужество предполагает не только платоническую дружбу двух людей, живущих под одной крышей.
Но сейчас сомнения снова тревожили меня. Я почувствовала, что начала дрожать. Что мне сейчас не помешало бы, так это чашечка крепкого кофе, горячего и сладкого. Надеюсь, это поможет мне прийти в себя.
Я достала из холодильника кувшин молока, но мои руки так сильно дрожали, что он выскользнул из пальцев, с грохотом упал на стол и раскололся, а молоко тут же вылилось на скатерть, каскадом стекло вниз и образовало большую белую лужу на полу.
Шум испугал Джои, и она в одно мгновение скрылась под плитой, а канарейки принялись пронзительно чирикать.
Я бросилась убирать беспорядок и мыть пол. В этот момент в комнату вошел отец. На нем была пижама и он еще не успел до конца проснуться: глаза сонные, волосы взъерошенные.
— Дина! — воскликнул он. — Что ты здесь делаешь в такую рань! Ты бы лучше еще немного поспала!
Я попыталась изобразить улыбку, но вместо этого мои губы задрожали, и из глаз брызнули слезы.
В следующую секунду отец обнял меня, прижал к себе и ласково погладил по голове.
— Ну, ну, малышка, успокойся! — Он смущенно прокашлялся и добавил: — Отправляйся-ка в свою комнату, и сегодня для разнообразия я принесу тебе кофе.
— Я отвратительно себя чувствую, отец, — зарыдала я. — Со мной что-то творится с самого утра. Я не могу понять, что это такое! — Я снова задрожала, словно в лихорадке, руки и ноги сделались ледяными. — Мне кажется, что должно случиться что-то ужасное.
— Ну что ты! — Отец внимательно посмотрел мне в глаза. — Ты просто очень волнуешься. Это все нервы! — И он заговорил со мной голосом, каким обычно разговаривал с пациентами. — Я бы тебе посоветовал…
Не успел он закончить фразу, как в кухню вошла тетя Эмми. Как ни странно, в ее волосах были бигуди. Наверное, она просто забыла о них.
— Что происходит, Дина? — Она подошла ко мне и крепко обняла за плечи. — Ты же должна была отдыхать. У тебя сегодня тяжелый день! Дэвид! — Она повернулась к моему отцу. — Отведи Дину в комнату, и мы с ней выпьем там по чашечке чая.
Было так странно наблюдать, как тетя Эмми, всегда очень нерешительная и робкая, попыталась командовать и взять ситуацию под свой контроль, что я начала хихикать.
Отец серьезно заглянул мне в лицо, затем снова обнял и направился в мою комнату. По дороге он сухо заметил:
— Помни, Дина, теперь у нас будет новый начальник. Твою работу возьмет на себя тетя Эмми. Не так ли, Эмми?
Эмми улыбнулась, нервно провела рукой по голове и, внезапно обнаружив, что забыла снять бигуди, покраснела до самых корней волос.
— О боже! О боже! — в ужасе прошептала тетя, но отец притворился, что ничего не заметил, а мне этот забавный эпизод помог взять себя в руки и успокоиться.
Утро пролетело совершенно незаметно, и вот уже пришла Маргарет Ангус, моя лучшая подруга, которая на сегодня отпросилась с работы, чтобы помочь мне подготовиться к свадьбе, надеть подвенечное платье и уложить волосы.
Наконец приготовления подошли к концу. Маргарет бросила на меня одобрительный взгляд, и мы улыбнулись друг другу в зеркале. Отец всегда шутил, что наша дружба основывается на способности противоположностей притягиваться друг к другу. Я была высокой, темноволосой, с серыми глазами и имела довольно вспыльчивый характер. Маргарет же, невысокая пепельная блондинка с голубыми глазами, отличалась сдержанностью и уравновешенностью. Именно эти качества делали ее почти идеальной медицинской сестрой.
Тетя Эмми, выглядевшая очень молодо и изящно в своем светло-голубом костюме, быстро вошла в мою комнату и сообщила, что такси уже ждет. И прежде чем отправиться в церковь, она и Маргарет по очереди поцеловали меня в обе щеки.
Машина, в которой предстояло ехать мне и отцу, стояла у наших ворот — большой старомодный «роллс-ройс», украшенный атласными лентами и так тщательно отполированный, что все окружающие предметы отражались в нем, словно в зеркале. В нем было что-то солидное и незыблемое, не подверженное времени. И как раз из-за этого машина производила мрачное впечатление. Меня снова охватило нехорошее предчувствие.
— Этот автомобиль скорее походит на катафалк, чем на свадебный фаэтон! — сказала я отцу и нервно рассмеялась.
Он на мгновение перестал крутить в руках шляпу, подошел ко мне и чуть встряхнул за плечи.
— Соберись, Дина, — резко произнес он, но его голос слегка дрожал, и я поняла, что отец тоже на грани срыва.
— Отец! — умоляюще проговорила я. — Я не знаю, что со мной сегодня такое. Я просто хочу, чтобы мы с Эваном как-нибудь без лишнего шума побыстрее зарегистрировались. — И, отвернувшись к окну, добавила: — Я ненавижу всю эту суету. Ягненок перед закланием чувствует себя гораздо лучше, чем несчастная невеста перед публичной церемонией бракосочетания.
Я старалась придать небрежность своему тону, но розовые розы у меня в руках сильно дрожали, выдавая мое внутреннее состояние.
— Нам пора, — уныло вздохнула я, страстно желая, чтобы вся неприятная процедура поскорее закончилась. Но в ответ отец покачал головой.
— Если ты себя сейчас так чувствуешь, хотя обычно достаточно хладнокровно справляешься с любой ситуацией, то можешь представить, каково сейчас бедняге Эвану? — спросил он и улыбнулся. — Давай дадим ему немного времени первым добраться до церкви и успокоиться, прежде чем приедем мы.
Я в сотый раз поправила вуаль, присела и сняла свои очень модные, но не слишком удобные туфли. Отец молчал, и тишину нарушало только отчаянное мяуканье Джои, которую предусмотрительно заперли на кухне, чтобы она не мешалась под ногами.
Затем, минут через десять, отец нервно посмотрел на свои часы и прочистил горло.
— Полагаю, вот теперь нам пора, — сказал он. — Я сейчас скажу шоферу, что мы готовы.
Около наших ворот уже собралась целая толпа местных детей, желавших увидеть невесту. Они толкались, пихали друг друга и смеялись от возбуждения.
Я постаралась изобразить счастливую улыбку и помахала рукой старой миссис Бенсон, которая в своем инвалидном кресле сидела у окна гостиной и тоже наблюдала за мной.
Хотя я прекрасно осознавала, что наша свадьба с Эваном обязательно вызовет повышенный интерес у местной публики, все же не ожидала увидеть у входа в церковь столько народу. И, разумеется, я не предполагала, что соберется такое количество фоторепортеров! Они облепили все ступени церкви, образовав нечто вроде почетного караула.
— Отец! — Я крепко вцепилась в его руку.
— Все хорошо, Дина. Нам следовало догадаться, что все будет именно так. В конце концов, просто невозможно представить, чтобы свадьба сына миллионера не вызвала ажиотажа среди представителей местной и национальной прессы!
— О! — Я глубоко вздохнула. — Смешно, но я редко думаю о том, как Эвана воспринимают окружающие люди. И кто он. О боже! Как мне хотелось бы сейчас сбежать отсюда!
Машина остановилась. Я еще раз глубоко вздохнула и крепко сжала руки, чтобы они перестали дрожать.
Как только я вышла из «роллс-ройса», за моей спиной тут же послышались возгласы «О!», «Ах!» и даже «Ну разве она не хорошенькая!». Лица всех присутствующих были обращены ко мне, и я сделала то, что и ожидалось от счастливой невесты. Я улыбалась и кивала головой, но, когда мы с отцом, наконец, скрылись от солнечного света в прохладном полумраке церкви, с облегчением перевела дыхание.
Тяжелые дубовые двери закрылись за нами, и шум толпы сразу стих. Я на мгновение остановилась, стараясь успокоиться. Маргарет Ангус подошла ко мне и попыталась приободрить нежной улыбкой.
Мы стояли в небольшом коридоре перед вторыми, более узкими дубовыми дверями, ведущими в основную часть церкви. Из-за них доносились приглушенные голоса гостей, собравшихся на церемонию, и торжественные звуки органа.
У дверей замер церковный служка, который должен был подать нам сигнал входить внутрь.
Прошло несколько секунд. Мои глаза постепенно привыкали к полумраку, я продолжала дрожать, теперь не только от волнения, но и от холода — солнечный свет никогда не проникал под этот сводчатый потолок.
С удивлением я обнаружила по обе стороны от дверей две огромные вазы из белого камня. Они были наполнены свежими цветами: белыми лилиями, словно сделанными из воска, белоснежными нарциссами и гиацинтами.
В душном коридоре их аромат казался особенно резким, насыщенным, тяжелым до тошноты.
Туфли опять начали жать, и я то и дело переступала с ноги на ногу. От нервного напряжения у меня на верхней губе выступили капельки пота.
«О Боже, Боже, только бы это все быстрее закончилось», — умоляла я, ощущая, как колотится мое сердце. Я с нетерпением посмотрела на служку, но он по-прежнему не шевелился. Гости все так же переговаривались между собой, а низкие звуки органа настраивали всех на торжественный лад.
«А я стою, чего-то жду», — вдруг всплыли в голове слова из старой школьной песенки, и я почувствовала безумное желание пропеть их вслух.
Мои ладони стали влажными от волнения — я изо всех сил пыталась держать свои чувства под контролем и, стараясь сосредоточиться на чем-нибудь, что могло бы отвлечь меня от происходящего, принялась рассматривать цветочные композиции.
Они были великолепны. Местный продавец цветов превзошел самого себя. Но только зачем, ах, зачем он в ту же самую вазу вместе с белыми гиацинтами поставил кроваво-красные анемоны?
Я украдкой бросила взгляд на Маргарет. Интересно, заметила ли она это? Ведь она, как медсестра, скорее всего, верила в примету, что красное в сочетании с белым предвещает смерть.
Размышления о смерти невольно вызвали в моей памяти картину траурной процессии в Провансе, свидетельницей которой я однажды стала. У лошадей, везших катафалк, были султаны, по форме и цвету напоминавшие белые лилии.
«Мы погибли в расцвете лет», — внезапно всплыла перед глазами надпись, прочитанная несколько лет назад на военном мемориале. Я вздрогнула. Почему сегодня мне в голову приходят такие мрачные мысли?
Отец нервно кашлянул и достал из кармана носовой платок, чтобы вытереть пот со лба.
Уже в третий раз с тех пор, как мы вошли в коридор, прозвучал один и тот же органный рефрен.
С каждой минутой я все сильнее и сильнее мерзла. Жаль, что я не воспользовалась советом тети Эмми и не надела что-нибудь шерстяное под свадебное платье.
— Если они не поторопятся, я просто окоченею! — пробормотала я Маргарет на ухо. — Как ты думаешь, они знают, что мы здесь ждем?
— Разумеется, они знают, что мы здесь! — Всегда спокойная и невозмутимая Маргарет почему-то ответила очень резко. — Служка сразу же сделал им знак, как только мы вошли сюда.
— Может быть, священник просто забыл, что сегодня свадьба, и не пришел? — Я вспомнила старого рассеянного пастора, который двадцать два года назад крестил меня в этой же церкви и все проповеди которого я давно знала наизусть.
— Есть вещи, о которых мистер Браун не забывает никогда. — Отец нахмурился и посмотрел на часы в сотый раз. — Это свадьбы и похороны.
Он снова прокашлялся.
— Я даже не могу и предположить, что вызвало такую задержку.
Внезапно кто-то громко постучал во входную дверь церкви. Служка почти бегом бросился со своего места через весь коридор, чтобы открыть засов.
На пороге был Майк Хендерсон в безукоризненно чистом и отглаженном костюме, но лицо молодого человека выглядело озабоченным. Он быстро вошел, захлопнул за собой двери и тяжело вздохнул.
Отец с беспокойством посмотрел на Майка и сделал пару шагов к нему навстречу. А я, не шевелясь, стояла на месте и молча, в изумлении глядела на друга своего жениха.
— Хендерсон! Что все это значит? Зачем ты пришел сюда? Где Эван? Где до сих пор, черт возьми, Эван? — Он схватил Майка за руку и с силой дернул ее.
Молодой человек осторожно освободился из цепких пальцев отца и устало провел ладонью по лбу.
— Я старался убедить его! — Голос Майка долетал до меня словно сквозь толстый слой ваты. — Но он не хотел ничего слушать. Просто не хотел ничего слушать!
Я не могла подойти к Хендерсону: ноги отказывались мне повиноваться.
— Эван не придет! — резко бросил Майк и, нервно вскинув голову, посмотрел мне прямо в глаза. — Свадьба отменяется!