Глава 1

Корнуэлл, Англия, вечер дня летнего солнцестояния,

1815 год

Все произошло в мгновение ока. Буквально секунду назад почтовая карета еще мчалась под проливным дождем через вересковую пустошь, кучер по настоянию Бэкки гнал изо всех сил, пытаясь оторваться от настигающей их погони, посланной отцом Бэкки… или от чего-то куда более опасного. И вот она уже неподвижно лежит на потерявшей сознание горничной, придавив ее к тому, что еще несколько секунд назад было крышей их теперь перевернутого вверх дном экипажа. Колеса продолжали бешено вращаться, превращая льющиеся струи воды в фонтаны брызг. Скрип колес и пронзительное ржание лошадей навевали ужас. Через одно окно кареты видно было, как молния озарила ночное небо змеящимися вспышками света. Второе окно что-то загораживало. Что именно, Бэкка определить не могла, но сквозь треснувшее стекло до нее долетел запах земли. Она не решалась пошевелиться – экипаж был слишком неустойчив. Всякий раз, когда какая-нибудь из лошадей всхрапывала в зловещей тишине, повозка вздрагивала и проседала. Неужели они съехали в канаву? И куда подевался кучер?

Бэкка застонала. У нее кружилась голова, и без того неясная картина ее незавидного положения проплыла перед глазами. Изображение шло волнами, под стать крою муарового шелкового дорожного платья, подол которого сейчас в беспорядке обернулся вокруг ее талии. Девушка попыталась было его одернуть, но на одну руку она приземлилась при падении, а другой никак не могла дотянуться до края.

– Не двигайтесь, – раздался откуда-то сверху глубокий властный голос.

Это явно был не кучер. Судя по голосу, незнакомец был человеком образованным, и говорил он с легким, едва уловимым акцентом, который Бэкке был незнаком.

Она, прищурившись, взглянула в окно в надежде хоть что-то разглядеть. На фоне мрачной обстановки человек казался призраком. Фонари на карете были разбиты, а грозовые тучи затянули небо и скрыли луну. Несмотря на это, от незнакомца исходило необъяснимое сияние, словно в воздухе разлили серебро. Призрачные вспышки молнии освещали его лицо за забрызганным дождем стеклом.

– Кучер… – пробормотала она.

Призрак покачал головой, и с полей его касторовой шляпы полетели брызги воды.

– Мертв, – ответил он. – Падая, свернул себе шею. Бэкка сдавленно ахнула.

– Оставайтесь на месте, – предупредил человек. – Ваш экипаж перевернулся и висит на краю обрыва над рекой Фоуи. Если будете его раскачивать, он сорвется, и вы точно погибнете. Мы вас освободим, но вы должны сохранять спокойствие и делать то, что я скажу.

– К-кто вы?

Он улыбнулся и произнес что-то на непонятном ей языке.

– Граф Клаус Линдегрен к вашим услугам, миледи, – сказал он, приподнимая шляпу.

Спустя мгновение он исчез, лишь слышно было, как он отдает приказы. Откуда они появились? Она не слышала, чтобы подъезжала повозка, но они не могли и идти пешком в такую непогоду, да еще по безлюдной местности. От звука глубокого бархатистого голоса, которым незнакомец отдавал команды, по телу у нее побежали мурашки. В голосе было что-то убаюкивающее, как в журчании прохладной воды ручья, стекающего по камням. Он успокаивал, завораживал… При других обстоятельствах этим звуком можно было бы наслаждаться.

– Освободите правую из упряжки, – приказал он. – Легче, Свен! Держи поводья! Перережь уздечку, если нужно будет, иначе она потянет за собой повозку. Смотри, земля осыпается. Поторапливайся!

– Я не могу ее удержать, ваше превосходительство! – прокричали в ответ.

– Тогда просто освободи ее и отпусти! Разберемся потом.

– А что с остальными?

– Я позабочусь о них. Поторопись, я сказал! Разве не видишь? Повозка соскальзывает!

Бэкка старалась не дышать. Сердце норовило выпрыгнуть из груди. Она дрожала так сильно, что одного этого, казалось, было достаточно, чтобы подтолкнуть карету в пропасть. Раздался выстрел, она невольно вскрикнула и подалась вперед. Едва с ее губ сорвался крик, как в окне снова появился граф, сжимавший рукой в перчатке дымящийся пистолет.

– Все в порядке, миледи, – произнес он с тем же завораживающим голосом, который бальзамом лился на ее обнаженные нервы. – Мне пришлось облегчить страдания одной из лошадей. У нее оказалась сломана нога, и она, барахтаясь, норовила сбросить экипаж вниз. С вами еще кто-то есть?

– Моя служанка, ваше превосходительство. Он поднял руку.

– Скорее, «милорд», так будет более уместно, – поправил он и кивком головы указал на служанку, которая все еще не пришла в себя. – Она…

– Не знаю. Она без сознания.

– Смотрите мне в глаза и внимательно слушайте все, что я сейчас скажу, – велел он.

Это было сродни погружению в море серебра. Возможно, дело было в вспышках молний, которые, озаряя лицо, придавали его глазам серебряный блеск. Да и весь он, казалось, был отлит из серебра. Внезапно Бэкка осознала, что обнажена – ниже талии на ней не было ничего, кроме тонких летних чулок, а подол платья задрался, едва прикрывая белье. Но, судя по взгляду, прикованному к ней, он не обратил на это внимания.

– Вы не пострадали?

– Н-нет… меня только изрядно тряхнуло.

– Хорошо! – сказал он. – Сейчас я открою дверцу. Как только я просуну руку внутрь, быстро хватайтесь за нее, и я вас вытащу.

– Но у меня только одна рука свободна! – воскликнула она.

– Как только я вас приподниму, рука освободится. Тогда держитесь обеими, но больше никаких движений! Положитесь на меня. Я спасу вас. Экипаж довольно неустойчив. Лошадей выпрягли, и он уже не падает, но достаточно малейшего толчка…

– А что с Мод?

– Простите?

– Моя горничная! Что будет с ней?

– Всему свой черед, – сказал он после секундного раздумья. – Позвольте, я сначала освобожу вас, миледи, а уж после позабочусь о служанке.

Не добавив больше ни слова, он сунул пистолет и перчатки стоящему рядом человеку, чей размытый силуэт Бэкка заметила только сейчас, и рванул на себя сломанную дверь экипажа. Она треснула, издав жуткий звук, пронзивший Бэкку, как удар клинка. В образовавшемся проеме показалась рука, защищенная черной мокрой тонкой тканью. Она ухватилась за протянутую руку, и ее словно молнией ударило. Бэкка и предположить не могла, что граф настолько силен.

Ее поразило, с какой легкостью он вытащил ее и поставил на землю.

У Бэкки подкосились ноги, и она рухнула на него. Ее платье опустилось к щиколоткам, туда, где ему и надлежало быть (слава звездам и земному притяжению!). От графа исходил чистый запах дождя, сладковатый аромат салата, диких трав и тонкого вина. Но главным в этом букете был запах его тела, загадочный и будоражащий. Очень приятный аромат. Она постаралась вобрать его в себя как можно глубже.

– Благодарю вас, милорд, – пробормотала она, уткнувшись лицом в его влажный воротник. Погода была теплая, поэтому на нем не было ни пальто, ни плаща. Сюртук набух под проливным дождем.

– Вы промокли до нитки, сэр, – выдохнула она. Он лишь хмыкнул в ответ.

– Я не боюсь воды, миледи, – сказал он. Был ли в этих словах тайный смысл… скрытая, лишь ему понятная ирония? Вполне возможно, судя по легким саркастическим ноткам в его голосе. Бэкка задумалась, но молчание было недолгим. Окинув взглядом карету и лежащую рядом мертвую распряженную лошадь, она снова вздохнула.

– Я пережил много бурь, – продолжал он, уводя ее от края обрыва. – Но вы рискуете жизнью в столь… тонком одеянии. Покорнейше прошу в мою карету. Под сиденьем кучера есть теплая накидка. – Он щелкнул пальцами. – Свен! Приготовь меховую накидку для дамы.

Кучер направился к карете, но Бэкка не двинулась с места.

– Что с Мод? – спросила она.

– Я доставлю вам вашу горничную, – заверил граф, провожая ее к своему экипажу. Он взял накидку, которую протягивал Свен, и накинул ей на плечи.

– Простите мою фамильярность, миледи, – сказал он. – Чрезвычайные обстоятельства требуют крайних мер, на которые придется пойти, чтобы обеспечить ваш покой. Я тотчас же вернусь.

– Что вы намерены делать? – крикнула Бэкка ему вслед.

– Я собираюсь забраться внутрь и вытащить вашу горничную, – пояснил он. – Карета вот-вот сорвется вниз. Прошу прощения, но медлить нельзя.

– Вы не должны лезть туда! – пронзительно закричала Бэкка. Он был высоким, стройным, хорошо сложенным, но чересчур мускулистым. – Вы оба погибнете!

– Но если не я, то кто? – обернулся граф. Он стоял под проливным дождем, который, казалось, совсем ему не мешал. По крайней мере, этого не было заметно. – Самостоятельно ей не выбраться, а что касается Свена, то он слишком упитан. Больше никого подходящего я здесь не вижу. А вы?

В это мгновение карету качнуло на размытой дождем, оседающей под ее тяжестью земле. Бэкка вскрикнула.

– Не бойтесь, миледи, – успокоил граф. – Все будет хорошо.

Кивнув Свену и отвесив ей поклон, он щелкнул каблуками забрызганных грязью гессенских сапог и зашагал к покачивающейся карете в сопровождении своего спутника.

Бэкка, затаив дыхание, наблюдала, как граф швырнул шляпу кучеру и исчез в зияющем проеме кареты, которая в нынешнем своем состоянии напоминала раненого зверя, готового проглотить его целиком. Молнии, разрезая небо над вересковой пустошью, вспыхивали то тут, то там. Гроза бушевала над головой, и в свете вспышек молнии она увидела то, из-за чего перевернулась карета, – большая почерневшая ветка, которая, скорее всего, откололась от дерева ударом молнии, лежала посреди дороги. Должно быть, это и напугало лошадей. Бэкка не придала увиденному особого значения, поскольку теперь это было уже не столь важно. Гораздо больше ее волновало то, что загадочный спаситель рискует жизнью ради совершенно незнакомой девушки. Отец и разгром, который она оставила после себя, отошли на второй план, и сейчас, укутавшись в роскошную меховую накидку, Бэкка молилась, чтобы из балансирующей на краю пропасти кареты показалась голова графа.

Ее страданиям не суждено было долго длиться. Прошло всего несколько минут, которые показались ей часами, и в темноте началось какое-то движение. Вопреки ожиданиям, в дверях кареты вместо мужественного силуэта графа Бэкка увидела Мод, которую он передал Свену. Как только граф выбрался, карета, взревев, словно зверь, вздрогнула и, перевалившись через край обрыва, понеслась вместе с потоком грязи на дно ущелья. Послышался грохот ударов о скалистые стены, глухой стук и всплеск воды – это карета обрушилась в реку. Эхо разнесло гром падения по всему ущелью. Бэкка зарылась лицом в меховую накидку и вздрогнула при мысли о смертельном риске, которому подверглась в пустынных землях Бодмин Мур.

Свен уложил так и не пришедшую в сознание горничную на сиденье экипажа, а граф забрался внутрь и устроился напротив Бэкки. Он дышал по-прежнему ровно, и это заставило Бэкку восхититься его выносливостью. Наконец-то он был без шляпы, поля которой скрывали его лицо в тени – да так, что даже вспышки молнии не освещали его, – и Бэкка смогла его разглядеть. На вид ему было от тридцати пяти до сорока лет. Курчавые волосы, прилипшие ко лбу, были каштанового цвета, за исключением широкой пряди спереди, которая выгорела на солнце добела. Его глубоко посаженные, какие-то околдовывающие глаза – не серебристые, как ей показалось вначале, а стальные, искристо-синие, цвета прозрачной морской воды – прятались под выгоревшими на солнце бровями. Все меркло на фоне этих ослепительных глаз. Казалось, они заглядывают ей в душу.

– Мой дом там, – махнул он рукой, – на краю леса.

Как странно! Карета как раз проезжала этот участок дороги, когда случилось несчастье, и Бэкка не заметила дома… но сейчас он был там. В сполохах молний она видела его вполне отчетливо. Действительно, дом! Это было беспорядочно выстроенное трехэтажное здание эпохи Тюдоров, стоявшее у леса. И как она могла проглядеть такую громадину?

– Я доставлю вас туда в целости и сохранности, – продолжал он. – Пока мы будем приводить в чувство вашу горничную, мой человек вернется и позаботится о кучере и лошади, которую я застрелил. А ту, что мы отпустили, отыщет и вернет вам.

Бэкка только сейчас заметила у обочины дороги тело, накрытое брезентом. Ее снова бросило в дрожь, и граф обнял ее за плечи.

– Вам холодно… Но это скорее от пережитого, чем из-за непогоды, не так ли?

Он поднял лежащую на полу трость – ее она тоже до этого не замечала – и постучал по крыше экипажа.

– Домой! – приказал он.

– Н-н-но! – закричал Свен, и неутомимые кони сорвались с места, звеня упряжью и разбрызгивая копытами грязь.

– Милорд, я не могу позволить…

– Ерунда! – перебил он ее. – Что значит «не можете»? Вашей горничной необходим уход, а у меня есть люди, которые о ней позаботятся, пока вы обе не будете готовы к дальнейшему путешествию. Далее. Вы ставите меня в неловкое положение, миледи. Кого, позвольте узнать, я имел удовольствие спасти по дороге… домой?

– Бэкка… Леди Рэбэкка Гильдерслив, милорд, – тихо промолвила она. – И моя горничная, Мод Аммен.

Он удовлетворенно кивнул.

– Хорошо, леди Рэбэкка Гильдерслив. Спешу вас обрадовать, что мой человек спас один из ваших чемоданов. Ночь едва вступила в свои права. Мы передадим вашу горничную в умелые руки моей домоправительницы, Анны-Лизы – кстати, она в этих вопросах немногим уступает любому хирургу, – а я пришлю кого-то из служанок, и вам помогут переодеться в сухую одежду. И уже тогда поговорим, идет?

Бэкка кивнула. Возражать не имело смысла. Куда еще она могла отправиться? К тому же отец никогда не найдет ее здесь, в глубине корнуэллских болот. При мысли о нем на девушку накатила волна горечи. Но нет, сейчас не время об этом размышлять. Она приняла единственно правильное решение, которое могло помешать его планам на ее будущее. Назад пути не было. Она была в безопасности… пока. И не могла бросить Мод.

Откинувшись на бархатную спинку сиденья, Бэкка закрыла глаза, испытывая головокружение, которое так и не покинуло ее, и плотнее закуталась в накидку. От накидки исходил чуть слышный запах ее спасителя – чистый и свежий, с нотками трав и морских водорослей. Она вдохнула этот запах, и с ее губ слетел слабый стон. Ей вспомнилось, что когда она впервые увидела своего загадочного избавителя в окно кареты, то в полуобморочном состоянии приняла его за призрака. За смерть, пришедшую за ней. А вышло иначе. Как хорошо, оказывается, жить!

 

Глава 2

Спустя час Бэкку, одетую в платье из муслина персикового цвета, усадили в кресло в богато, но без излишеств обставленной гостиной. Мелкими глотками она пила отвар из трав, который приготовила домоправительница. Напротив в таком же кресле расположился хозяин дома. Он крутил в руках бокал с бренди, которое так и норовило выплеснуться через край. Его влажные волосы были зачесаны назад, и он переоделся. На нем были черные атласные брюки, рубашка из египетского хлопка и безукоризненно завязанный галстук под приталенным парчевым сюртуком цвета индиго. Ноги он вытянул на абиссинском ковре, демонстрируя идеальной формы бедра. Но Бэкка была уверена, что сделал он это отнюдь не для того, чтобы поразить ее воображение. Он просто отдыхал в ожидании вестей о Мод, которая находилась на попечении домоправительницы. К тому же он, без сомнения, устал, хотя и не показывал виду. Его поза была скорее лениво-созерцательной, нежели изнуренной.

– Итак, леди Рэбэкка Гильдерслив… – произнес он, постепенно повышая голос, словно выходя из транса.

«Как раз вовремя», – отметила про себя Бэкка. Еще немного, и напиток в его бокале пролился бы на ковер.

– Что заставило вас отправиться в дорогу в такую ненастную ночь, словно вас преследовала, по меньшей мере, королевская стража?

Может ли она ему довериться? Он имел право знать, что приютил в своем доме беглянку, которой она, в сущности, и являлась, пусть даже имея на то довольно веские причины. Бэкка рассматривала чай в кружке, раздумывая, как поступить.

– О нет, ну зачем же делать такое лицо? – воскликнул он. – Вы должны простить мое любопытство. Я всего лишь хотел помочь вам снять груз с души, пока содержимое кружки не утолит ваши печали, миледи.

– Что это за чай? – спросила она, радуясь возможности уйти от прямого ответа. – Он так приятен на вкус.

– Цветы лаванды, настоянные на меде… чтобы вернуть покой после выпавших на вашу долю испытаний. Неужели вы не узнали этот запах? Странно. В вашей стране лаванда растет в изобилии.

– Простите, ваше превос… милорд, – сказала Бэкка. – Ваш акцент… Я никогда раньше не слышала подобного.

– Я родом из Швеции, – ответил он. – Но не был на родине уже… много лет. Англия стала моим домом. Вы можете решить, что я нахожусь в ссылке, но эту скучную историю я приберегу для другого раза. Когда выпью этого напитка гораздо больше, – сказал он, указывая на свой бокал, – а вы не будете заняты посторонними мыслями.

Бэкка хотела заметить, что не намерена оставаться здесь так долго, но вместо этого улыбнулась и сделала еще глоток. Ее начинало клонить в сон. Это наводило на мысль, не было ли в напитке каких-то других, неизвестных ей трав. Что-то явно перебивало вкус лаванды. Но она не могла определить, что именно.

– Вы не ответили на мой вопрос, – произнес граф глубоким, мягким голосом, который подавлял ее волю. В нем было столько волнующего огня, что у нее мурашки побежали по коже. – Так что же погнало вас в дорогу в такую непогоду? – повторил он, как-то по особенному располагающе наклонив голову. Взгляд его стал таким обезоруживающе ласковым, что все ее барьеры рушились на глазах. Бэкка вздохнула глубоко и прерывисто.

– Я ехала на юг, в Плимут, – призналась она, – чтобы сесть там на корабль.

– Морская поездка в столь смутное время? Вы считаете это разумным, миледи?

Бэкка горько усмехнулась.

– Да, вряд ли это разумно, – согласилась она. – Но необходимо, милорд.

– Я жажду подробностей, – сказал он и подался в кресле. – Пожалуйста, миледи, продолжайте. Я не представляю, какая беда могла заставить столь очаровательное создание бежать из родной страны.

Бэкка не обратила внимания на неприкрытый комплимент в свой адрес. Ее зачаровывали не столько его слова, сколько жесты. Язык его тела был куда более выразителен: малейшее изменение в выражении лица, смена позы – все несло в себе смысл. Он казался встревоженным. Его серебристо-синие глаза почти скрылись под выдающимися вперед бровями, которые сейчас хмуро изогнулись. Его губы внезапно побледнели, а на резко очерченных скулах заходили желваки. Она вдруг поняла, что ее побег он переживает так же, как и свое изгнание. От неподдельного страдания, которое отразилось на его лице, комок встал у нее в горле. Бэкка обняла его взглядом. Да, она готова довериться этому мужчине, хуже не станет. Но сначала нужно узнать о нем побольше.

– Когда вы услышите мою историю, то дважды подумаете, стоит ли давать мне кров, милорд, – начала она, – даже на то короткое время, которое понадобится, чтобы поставить на ноги мою горничную, а мне – проститься с вашим великодушным гостеприимством. – Она ненадолго умолкла. – Разве вы не хотите, чтобы при этом разговоре присутствовала графиня, ваша жена? Наверняка она будет возражать против гостей, которые свалились ей на голову сразу же после вашего приезда. Я не хочу быть обузой.

На самом деле ей просто любопытно было узнать, женат ли он, поскольку с момента их прибытия сюда она видела лишь графа и его слуг.

Его правая бровь поползла вверх, и Бэкка отвела взгляд. Она не умела притворяться, и он явно раскусил ее жалкую попытку казаться равнодушной.

– Увы, у меня нет жены, – сказал он. Видно было, что вопрос его откровенно позабавил. – Мне еще предстоит найти спутницу жизни.

– О! – воскликнула Бэкка смущенно. – А я почему-то решила… Так сказать… О Господи! Прошу прощения за бестактность. Я не хотела вмешиваться не в свое дело.

Но было еще кое-что, о чем она спросить не могла, просто не осмелилась бы, хотя слова так и норовили сорваться с уст, – она не в силах была понять, почему такой потрясающий человек до сих пор не женат. Промолчать помогло чувство радости, нахлынувшее на нее, когда стало известно, что он свободен. Кровь сильнее застучала в висках оттого, что при всей неуместности ее присутствия здесь, наедине с ним, да еще и в таком виде – пусть даже по независящим от нее причинам, – ее вообще посещают подобные мысли.

Махнув рукой, он дал понять, что ее извинения приняты.

– Вам не за что просить прощения, – произнес он вполголоса. – Пожалуйста, продолжайте, mittkostbart.

И хотя она не поняла смысла сказанного, судя по тому, как были произнесены эти слова, они означали ласковое обращение.

– Я знаю, что переправляться на материк в такое время, как сейчас, не самая лучшая затея…

– Две женщины, путешествующие в одиночку в военное время? – перебил он. – Можете быть уверены, что ни один уважающий себя капитан такого бы не допустил.

– Знаю. Я не авантюристка, милорд, я просто в отчаянии. Я собиралась отправиться к Нормандским островам. Там сейчас безопасно, нейтральные земли.

– И что дальше?

– Возможно, подамся в англиканский монастырь… хотя бы на июнь. Они не посмеют меня тронуть, если я буду под защитой церкви.

– Как такая молодая и энергичная особа может поставить на себе крест и стать монахиней? Почему? Это неестественно, просто в голове не укладывается.

И тут Бэкка сломалась окончательно. Это были мысли вслух, и она сказала больше, чем намеревалась. Теперь не оставалось ничего, кроме как продолжать. Хватило одного мимолетного взгляда в эти завораживающие глаза, чтобы понять, что он не отступится, пока она все не расскажет.

– Вы были недалеки от истины, когда предположили, что за мной гонится королевская стража… за исключением того, что ни бедный безумный король, ни принц-регент не подозревают о моем существовании. Разве только мой отец действительно позвал стражу. Он меня преследует и без труда выйдет на мой след, когда узнает, что я наняла ту карету…

– Начните еще раз, миледи, – сказал он. – А то я что-то совсем запутался.

– Вы вправе знать, чем может обернуться ваше гостеприимство, милорд, – согласилась Бэкка. – Мой отец, барон Гильдерслив, считает себя охотником за удачей. Думаю, такое определение подходит ему как нельзя лучше. Он губит свое время и состояние в аду азарта. Но так было не всегда. Когда-то у нас была счастливая семья, мать с отцом были так верны друг другу… Азартные игры всегда привлекали отца, но он не был закоренелым игроком. Все изменилось три года назад со смертью матери. Теперь игра стала его страстью. Он спустил в карты наших лошадей, земли… Сохранилось только родовое корнуэллское имение в Боскасле да небольшой дом в Лондоне. Когда больше не осталось ничего ценного, он решил поставить на кон меня – в игре с мужчиной, за которого я ни за что не выйду замуж. Уж лучше умереть, сэр! Если бы я согласилась, это решило бы все его проблемы. Но эта жертва будет напрасной… Он снова возьмется за старое.

– Кем же надо быть…

– Навязчивое желание играть – это настоящая болезнь, милорд, – сказала она, – болезнь, которая за последнее время поразила слишком многих. К тому же эта сделка дает ему дополнительные выгоды. Видите ли, через год меня нужно будет вывозить в свет, поэтому помолвка сейчас – отличная возможность сэкономить на том, чтобы представлять меня обществу. А вырученные средства можно промотать. Седрик Гильдерслив – весьма практичный человек во всем, кроме азартных игр. Я люблю отца, и то, что происходит с ним, терзает мое сердце, но я не могу допустить, чтобы меня насильно выдали замуж за нелюбимого. Выход в свет меня не волнует, для меня он ничего не значит. Но свобода – совсем другое дело, сэр. Я наняла карету на постоялом дворе рядом с нашим домом на побережье. Понимаете, отец специально не хотел везти меня на лондонский сезон, потому что там я могла приглянуться кому-то еще, что разрушило бы его планы. Поэтому он и держал меня здесь, в Корнуэлле, как можно дальше от города, чтобы этого не произошло.

– И вы уверены, что он вас преследует?

– Я знаю, что преследование неизбежно, милорд. В Боскасле только один постоялый двор. Он поедет следом и, скорее всего, не один. С ним, несомненно, будет сэр Персиваль Смэдли… человек, за которого меня собираются выдать. Я должна успеть скрыться, не то он вернет меня назад, а этого я точно не перенесу. По мне лучше сорваться с обрыва, чем быть выданной замуж насильно.

– Теперь понятно, почему вы мчались на такой скорости.

– Я очень об этом сожалею. Если бы я не подгоняла кучера, сейчас он был бы жив.

– В том, что кучер погиб, нет вашей вины, миледи, – сказал граф. – Я видел, как это случилось. Даже если бы он ехал в два раза медленнее, исход был неизбежен. Молния отсекла ветку дерева, которую вы видели на дороге. Ветка пролетела слишком близко от передней лошади справа, которая и без того была напугана грозой. Животное рвануло в сторону и по покатому краю дороги потащило за собой карету. То, что вы и ваша горничная остались живы, – настоящее чудо, миледи. Если бы не упавшая лошадь, карета перевернулась бы дважды. Кучер запаниковал, и его выбросило вперед. Он вел себя глупо, миледи. Вы не должны винить себя в смерти этого человека. Он и только он виноват в этом.

Даже если все это было сказано только для успокоения ее совести, Бэкка была признательна ему за это. Но нет, этот человек знал, что говорил. Он свято верил в свою правоту и не признавал ошибок. Это он доказал еще на краю обрыва. Он был похож на рыцаря в сверкающих доспехах, который являлся ей в мечтах. Она молилась, чтобы он пришел за ней, забрал с собой и спас от неумолимо надвигающегося замужества. Бэкка никогда раньше не встречала такой отваги, такого мужества. Оно вызывало благоговейный трепет. Ей казалось, что он подсознательно стремится к смерти или просто не верит в то, что ему может что-либо угрожать. Но это же нелепо!

– Даже не знаю, как вас благодарить за мое спасение, милорд, – сказала она. – Я уеду, как только Мод достаточно окрепнет и мы сможем найти другой экипаж.

– Вы вольны оставаться в Линдегрен Холле сколько пожелаете, миледи, – сказал он. – Здесь безопасно… даже безопаснее, чем вы думаете.

Что-то в интонации, с которой он произнес последнюю фразу, заставило ее вздрогнуть. Она поежилась, а он тем временем встал. Чайник стоял на столике с изогнутыми ножками у стены гостиной. Он преодолел это расстояние в два шага и, несмотря на возражение, вновь наполнил ее чашку. У Бэкки кружилась голова, и она сомневалась, стоит ли пить еще.

– Я не буду больше, – заявила она. – Этот напиток как-то странно на меня действует.

– Лекарства Анны-Лизы действуют на всех и всегда, – ответил он. – Вам нужен отдых. Не надо бороться с действием отвара. В этих стенах вам ничего не грозит.

– А если они придут? Мой отец или другие?

– Доверьтесь мне, – сказал он. – Вы под моей защитой. С вами ничего не случится.

В это мгновение раздался стук в дверь.

– Войдите! – сказал граф.

Дверь открыла приземистая, коренастая женщина, одетая в черное. Аккуратный белый батистовый чепец почти скрывал седые волосы, уложенные косой. Бэкке еще не приходилось видеть ничего подобного. Женщина сделала реверанс, сложила руки на переднике и застыла, напоминая старинную механическую игрушку, у которой закончился завод. Она словно сошла со страниц книги сказок, которую Бэкке читали в детстве, и больше походила на сказочную волшебницу, нежели на человека.

– Прошу прощения, ваше высочество, – сказала она, – но горничная леди сейчас отдыхает. Она поправится к утру, когда пойдет дождь.

Бэкка пораженно смотрела на хозяина дома.

– Ваше высочество? – повторила она. Он раздосадованно махнул рукой.

– Нет, нет, – сказал он. – Анна-Лиза иногда путается в… формах обращения, принятых в этой стране.

Несмотря на то что губы его улыбались, глаза – эти непостижимые, завораживающие глаза – смотрели на служанку так пристально, что женщина даже попятилась.

– Разве не так, Анна-Лиза? – процедил он сквозь зубы.

– Д-да, милорд. Прошу прощения, милорд.

И она вновь склонилась в реверансе. Его губы тронула кривая улыбка.

– А все потому, что в Линдегрен Холле слуги склонны видеть во мне принца среди мужчин. Не так ли, Анна-Лиза?

В его глазах уже прыгали чертики, но странное выражение лица домоправительницы от этого не изменилось. Она казалась напуганной.

– Да, милорд, – произнесла она наконец. – Что касается девушки, то я разместила ее в желтой комнате. Ула будет с ней, пока миледи не пойдет отдыхать, а потом позаботится об обеих. Мы поставили для нее кушетку в гардеробной между комнатами. Все исполнено в лучшем виде – как я и говорила, милорд.

– Великолепно! – воскликнул он. – Можешь быть свободна. Сегодня ты нам больше не понадобишься.

– Да, милорд, – пробормотала она, неуклюже присела в реверансе и попятилась к выходу.

Бэкка встала. От ее взгляда не укрылся неловкий уход женщины, который выглядел так, будто она покидала помещение в присутствии лица королевской крови.

– С вашего позволения я тоже удалюсь, милорд, – сказала Бэкка. – Я действительно измотана до предела, да и этот замечательный чай…

Граф жестом велел домоправительнице задержаться.

– Последнее поручение, Анна-Лиза, – сказал он. – Будь так добра, покажи миледи ее апартаменты.

Повернувшись к Бэкке, он взял ее руку и поднес к губам. Поцелуй был долгим и томным. От его влажного дыхания, щекочущего ладонь, по ее телу, достигая самых потаенных мест, побежали мурашки удовольствия. Этот таинственный мужчина был весьма искусен в тонкой науке обольщения. Со своей стороны ей нечего было ему противопоставить.

– Милорд… – произнесла она, высвобождая руку.

Он не заставил долго себя упрашивать, выпустил ее подрагивающие пальцы, щелкнул каблуками и остался стоять, пока гостья в сопровождении домоправительницы не вышла из комнаты.

Бэкка последовала за странной женщиной по винтовой лестнице на второй этаж дома, затем по коридору налево к двери, ведущей в просторную, элегантно обставленную гостиную, из которой сквозь зарешеченное окно открывался вид на лес. Женщина быстро задернула шторы и зажгла свечи, затем проследовала в другую дверь и приготовила спальню. Сделав реверанс, она наконец удалилась.

Служанка Ула вышла из смежной комнаты, чтобы приготовить Бэкку ко сну. Одетая так же, как и Анна-Лиза, только немного моложе, она не стала тратить времени на то, чтобы разложить ночную рубашку и халат Бэкки. К удивлению Бэкки, ее чемодан был уже распакован, а вещи аккуратно развешаны в высоком дубовом шкафу. Туалетные принадлежности лежали на туалетном столике: розовая вода, тальк, вручную сваренное мыло, пахнущее цитрусом и розмарином. Каждая мелочь была продумана заранее, но Бэкка воспротивилась, когда служанка сделала попытку помочь ей раздеться. Сначала она должна повидать Мод… просто чтобы убедиться, что с той все в порядке.

– Не надо ее будить, миледи, – предупредила служанка, проводя ее через гостиную в желтую комнату. Бэкка разглядывала спящую горничную. Во сне она выглядела умиротворенно, но сине-черная шишка на лбу под резко пахнущим компрессом говорила о серьезности травмы. К лицу прилипли какие-то комочки непонятного происхождения. Бэкка не могла понять, что это такое.

– Что это? – спросила она, указывая на комочки.

– О, это всего лишь семена шалфея, перетертые с водой. С утру они должны снять припухлость.

Судя по размеру шишки, это было весьма маловероятно, но Бэкка промолчала и позволила служанке проводить себя в спальню и переодеть в приготовленную ночную рубашку. Ее внимание привлек пустой чемодан в углу, который навел на мысли об остальном багаже, покоящемся на дне ущелья Фоуи вместе с разбитой каретой. Может, отец, обнаружив его, подумает, что она погибла, а тело унесло сильным течением? Но Линдегрен Холл так близко, что он обязательно наведается сюда навести справки. Нет! Она не будет сейчас об этом думать. От мыслей ее отвлекло журчание воды, и она прислушалась.

– Неужели это слышно, как шумит река? – сказала она, направляясь к окну. – Этого не может быть. Река гораздо ниже. Наверное, это ручей или родник в лесу.

Она попыталась раздвинуть шторы, но служанка ее остановила.

– Нет, миледи, – сказала она. – Мы оставляем их на ночь закрытыми.

Бэкке такой ответ показался странным.

– Но я действительно слышу шум воды, – стояла она на своем.

– Это… водопад, миледи. Далеко в лесу, – сказала Ула. – Иногда ветер доносит его шум сюда.

– Водопад? – удивилась Бэкка. – Я бы с удовольствием на него взглянула. У нас возле дома… в Боскасле есть один, и еще огромный в Тинтаджеле. Отец возил меня туда, когда я толком и ходить-то не умела. Это зрелище я не забуду никогда. Он был волшебным и таким высоким! Наверное, потому что я была маленькой, он и показался мне таким, правда?

Мыслями она вернулась в прошлое. Почему все так сложилось?

– Да, миледи, – сказала служанка. – Но этот вы, боюсь, не увидите. Он слишком далеко в лесу, и там нет тропинок, только поросшие мхом скалы. Идти туда небезопасно. Если хозяин узнает, что я рассказала вам о нем, меня накажут.

– Я не понимаю, почему… Ну да ладно. Я не выдам тебя, Ула. А сейчас я хотела бы отдохнуть. После лавандового чая Анны-Лизы и под размеренный плеск воды я засну раньше, чем коснусь головой подушки.

– Да, миледи, – сказала служанка. Сделав реверанс, она исчезла в дверях гардеробной.

«Закрывать на ночь! Придумают же такое», – подумала Бэкка. Она задула свечи, подошла к окну и раздвинула тяжелые портьеры. Луна освещала лес, купая деревья в серебристой мгле. Что имела в виду эта глупая девчонка, говоря, что к водопаду нет дороги? В лунном свете отчетливо видна была узкая тропинка, петляющая между деревьями. Вдали искрящейся лентой струился водопад, поющий всякий раз, как потоки воды обрушивались с уступа, спрятанного от посторонних глаз, но заметного, если вглядеться между деревьями. Почему же Ула солгала?

Застыв на месте, Бэкка разглядывала открывшийся пейзаж. От него исходила та же призрачная аура, что и от хозяина дома, когда она впервые увидела его в окно кареты. Внезапно ее внимание привлекло какое-то движение, и она ахнула от изумления. По тропинке к водопаду шел граф, а вокруг, устилая землю в лесу, роились странные огоньки, словно ведя или сопровождая его в пути. Там, где он ступал, клубился легкий туман, который, казалось, двигался следом, окутывая его по щиколотку.

Бэкка смотрела, не в силах оторваться. Не было ли это обманом зрения? Может, шутку сыграл с ней отвар из трав? Над обрывом, подняв руки к небу, стоял граф… Она зажмурилась, желая убедиться, что это не сон, и ахнула. Граф был полностью обнажен!

 

Глава 3

Бэкка моргнула, и человек исчез. Как будто растворился в воздухе. Может, все это ей только привиделось? Нет, он выглядел довольно реально. Но куда же он пропал? Он не мог прыгнуть или нырнуть с уступа. К шуму падающей воды примешался бы характерный всплеск, к тому же там были скалы. Вечер дня летнего солнцестояния… Принято считать, что все загадочные события случаются в день летнего солнцестояния. Тем более в Корнуэлле, где ходило много легенд и рассказов о необъяснимых явлениях. Бэкка поежилась и задвинула шторы. Что с ней произошло? Ведь она никогда особо не прислушивалась к корнуэллским суевериям. Ей определенно пора спать.

Однако сон оказался не лучше. Ее преследовали мучительные, тяжелые видения, окутанные дурманящим запахом, принадлежащим загадочному хозяину дома. Запах этот был необычайно силен и присутствовал в каждом сне. Казалось, будто граф стоит в комнате у изголовья кровати и разглядывает ее, спящую. Но она, как ни пыталась, не могла открыть глаза, чтобы посмотреть, так ли это на самом деле. Наконец Ула раздвинула шторы, и первый луч света проник в комнату.

И хотя утро было серым, а окна залеплены пушистыми клочьями тумана, солнце ослепляло, и Бэкка прищурилась, глядя на это свечение. У камина поставили ванну для купания. Огонь не был зажжен, да и зачем? В такое безрадостное утро тепла не хотелось совершенно, даже в промозглом старом доме. От воды исходил пар, благоухающий розмарином и лавандой. Бэкка отбросила в сторону стеганое одеяло, опустила ноги на пол и тут же отдернула их. На полу была лужа.

– Ой! – вскрикнула она. – Пол мокрый.

Ула подняла голову, она как раз добавляла в воду розовое масло, но ничего не ответила.

Приглядевшись, Бэкка увидела мокрую дорожку, ведущую от двери. Кое-где половицы потемнели от впитавшейся воды.

– Ула? – снова обратилась к девушке Бэкка.

– Это, наверное, мы разлили, когда несли воду, миледи, – ответила девушка, пожимая плечами.

Бэкка оценила расстояние между кроватью и ванной.

– Но как? – спросила она. – Посмотри, где кровать и где ванна.

– Вижу, миледи, – ответила Ула. – Но откуда еще ей там взяться? Прислуга так неуклюжа. Вот они и умудрились наделать луж. Лучше накиньте халат и идите сюда. Когда вода остынет, пользы от трав будет мало. А хозяин ясно распорядился насчет трав и велел проследить, чтобы вы как следует согрелись, – это поможет снять боль.

И действительно, Бэкка только сейчас почувствовала, что у нее ноет все тело, как будто после тряски в карете оно превратилось в один большой синяк. Кровь застучала в висках. Она вспомнила, в каком виде предстала перед хозяином дома: в дорожном платье, задравшемся к бедрам. Он джентльмен, поэтому и виду не подал, что что-то не так, но, несомненно, успел разглядеть достаточно из того, чего ему видеть не полагалось. Впрочем, как и она… Она могла только догадываться, какого цвета стало ее лицо от воспоминаний об увиденном ночью. Как великолепно он сложен! Какая узкая у него талия и широкие плечи! Мышцы бугрились на обнаженном теле, купающемся в лунном свете, когда он стоял над водопадом, говоря со звездами о чем-то, известном одному ему…

– Миледи, вы меня слышите? – спросила Ула. – Вода остывает!

Клаус уже успел искупаться и был готов спускаться к завтраку. Он стоял, продевая руки в рукава кремового жилета из парчи, который держал стоящий за его спиной Генрик. Когда он надел его, Генрик, зайдя спереди, принялся завязывать на нем галстук причудливым азиатским узлом.

– Вы уже решили, ваше высочество? – спросил Генрик, делая первый, решающий узел.

– Не называй меня так! – взвился Клаус. – Ты же можешь оговориться перед дамами. С Анной-Лизой это уже произошло, и мне пришлось объяснять ее оплошность незнанием правил английского этикета. Неужели так сложно называть меня «милорд», Генрик? Только не говори, что это внове для тебя, ведь ты старейшина, к тому же в последнее время мы бываем здесь чаще, чем в Ином мире. Или, может, ты растерялся в новой для себя роли лакея?

– Я знаю, кто я, – сказал Генрик. – Я всего лишь хочу убедиться, что вы еще не забыли, кем являетесь… милорд.

– Это не так уж легко при сложившихся обстоятельствах.

– Времени остается все меньше.

– Я знаю, Генрик.

– Вам нужно решить.

– Не так все просто. Я буду проклят в любом случае – независимо от того, сделаю это или нет. Как бы ты поступил на моем месте, дружище?

– Я, милорд? Откуда мне знать? Я чистокровный астрал, а не полукровка, как вы. Мне не слышны человеческие голоса предков, зовущие меня. Да и кто я такой, чтобы указывать вам, принцу Фоссгримов, в таких вопросах? Если бы вы были одной из низших форм…

– Тс-с-с… – шикнул на него Клаус. Сжав руки в кулаки, он ударил себя по бедрам побелевшими костяшками пальцев. – В доме смертные, ты забыл?

– Я думаю, что, перейдя рубеж, вы пополнили их ряды.

– Я лишь сделал то, что делает мой род с незапамятных времен. Я снова созрел, Генрик, и, ты знаешь, опять должен пересечь рубеж, чтобы выполнить свое предназначение.

Пересекать рубеж для него было несложно. Путешествие между мирами стало второй натурой, особенно учитывая его тягу к человеческой половине своего существа. Сложность заключалась в том, чтобы помнить, к какому миру ты принадлежишь. Помнить и подчиняться непреложному правилу, старому как мир. Это было не просто нарушение традиций, это предполагало нарушение канонов, созданных астральными богами, самим великим богом Силом.

– Вы считаете совпадением то, что встретили подходящий объект как раз в момент своего прибытия… или все же это не было случайностью?

– Ты знаешь не хуже меня, что наши миры сосуществуют в параллельных плоскостях. И хотя находиться я способен лишь в одном, следить за происходящим могу в обоих.

– То есть это и спасло леди жизнь. Это вы хотите сказать?

– Две жизни, Генрик.

Старейшина пренебрежительно махнул рукой. Это был человек неопределенного возраста, худощавый, бледнолицый, с редкими, под стать всему облику, волосами и мудростью, на которую Клаус всегда полагался.

– От другой пользы не будет, – сказал он. – Она совершенно не вашего уровня.

– А ты учел, мой премудрый друг, что, не будь ее, у леди Рэбэкки не было бы повода здесь задержаться?

– Что вы имеете в виду, милорд? – медленно произнес Генрик, потрясенный внезапной догадкой. – Неужели вы…

– Успокойся, дружище. Разве я когда-нибудь причинял кому-то вред – в этом измерении или другом?

– Нет, милорд.

– Тогда мне непонятна твоя реакция!

– Но что же, если не это?

– Скажем так, лекарства Анны-Лизы будут держать Мод Аммен в состоянии, делающим дальнейшее путешествие невозможным, до тех пор, пока я не приму окончательного решения. Миледи не уедет без нее, и, независимо от моего решения, ей понадобится эта женщина.

– Вы затеяли опасную игру, милорд. Глаза Клауса сверкнули.

– Это не игра, Генрик, – сказал он. – И последствия неизбежны. Я могу взять ее и исполнить свой долг, как делал уже неоднократно. Либо могу проигнорировать тебя и остальных старейшин, отказаться от своего права по рождению и возможности путешествовать между мирами и стать обреченным жить и умереть здесь.

У старейшины от этих слов отвисла челюсть.

– Умереть? Вы рискуете бессмертием? – переспросил он, не веря своим ушам. – А я-то думал, что это всего лишь вопрос выбора подходящей пары.

– Если до этого дойдет, то да, – сказал Клаус. – Вот что мне предстоит решить. Такое условие существовало всегда. Просто раньше я… как-то об этом не задумывался.

– Чем же этот раз отличается от остальных, милорд? – спросил старейшина.

Закончив завязывать галстук, он отступил на шаг, оценивая результат своих стараний. Удивительно, с каким энтузиазмом он подошел к новому занятию. В другой ситуации Клаус бы рассмеялся, но сейчас ему было не до смеха.

– Не знаю, – сказал он. – Возможно, я устал. А может, вижу в этом создании что-то такое, чего не видел в других. Что-то, вкус чего хотел бы ощутить даже ценой бессмертия.

Приходя сюда так часто, я… привязался к этому миру, Генрик. Но даже здесь я не являюсь одним из них. Я так… одинок.

– Ха! – фыркнул старейшина. – Это все суета. Суета сует. В вашем распоряжении вечная преданность, физическая и моральная поддержка любой женской особи вашей расы, стоит лишь приказать. Да любая из них только рада будет услужить вам.

– А чувства? – вздохнул Клаус. Старейшина покачал головой.

– Вы слишком долго жили среди смертных, милорд. Чрезмерное увлечение собственной человеческой природой вас однажды погубит, помяните мое слово. На первом месте у вас должен быть долг перед астралом, то есть перед нами. Да вы и сами прекрасно об этом знаете.

– Но последнее слово все равно за мной, дружище, – грустно улыбнулся Клаус. – Конечное решение я должен принимать сам.

– Но есть еще и другое условие, милорд, – добавил старейшина. – Другая возможность.

Улыбка на лице Клауса погасла.

– Возможность, да. Вероятность… нет. Но чем черт не шутит, можно попробовать! – Он снова улыбался. – Ты со мной, какое бы решение я ни принял?

– Всегда, милорд.

– Вот и хорошо. А теперь неси сюртук. Гостья ждет меня в столовой.

– Неужели вам ничего не пришлось по вкусу? – спросил граф, кивая на тарелку Бэкки, содержимое которой осталось нетронутым.

Она резко вскинула голову, откликаясь на звук его голоса, который поверг ее мысли в сладостный беспорядок. Почему он так на нее влиял? Почему он так на нее влияет?

– Простите, милорд, – сказала она. – Все очень вкусно. Просто я обеспокоена выздоровлением своей горничной. Припухлость на лбу постепенно сходит, но она то и дело теряет сознание. Я в растерянности. Может, стоит послать за хирургом?

– Для полного восстановления ей необходим покой, миледи, – заверил он. – Поверьте, лучше, чем Анна-Лиза, ей никто не поможет. Если бы потребовалось вмешательство хирурга, она бы первая об этом заявила. Как вы заметили, припухлость уменьшается. Без сомнения, это хороший знак. Для таких вещей требуется время, моя дорогая.

– В том-то и дело, милорд. Как раз времени у меня нет. Наши вещи покоятся на дне реки в карете. Их обязательно найдут и…

– Мои люди достали их, едва рассвело, – прервал он. – Вы найдете их у себя в комнате… немного промокшими, но это поправимо. Слуги обо всем позаботятся.

Бэкка от удивления потеряла дар речи.

– Я… я не знаю даже, что сказать, милорд, – пробормотала она. – Я ваша должница.

– И думать забудьте, – возразил он. – Ради удобства своих гостей так на моем месте поступил бы каждый радушный хозяин. Все! Давайте больше не будем к этому возвращаться. Даю слово, если вашей горничной понадобится хирург, я лично за ним съезжу. Вы мне верите, миледи?

Разве могло быть иначе, после того как он спас их? И как она могла сомневаться в его искренности, ведь он столько сделал, чтобы завоевать ее доверие? В глубине души Бэкку непреодолимо тянуло к таинственному мужчине, сидящему напротив. Она не хотела себе в этом признаваться, но он обладал какой-то сверхсилой, даром влюблять в себя… Это делало его поистине неотразимым – особенно учитывая ее практически полное отсутствие опыта общения с противоположным полом. Возможно, причиной этого был его иностранный шарм или то, что он первым из мужчин обходился с ней так учтиво. А может, виной всему неуловимая печаль, которая проскальзывала в его взгляде? Но что бы это ни было, в ней все замирало, стоило ему заговорить или окинуть ее изучающим взглядом. Его власть росла, и она решилась на отчаянную попытку спастись. Как только Мод поправится, она уедет, чтобы никогда больше не встречаться с графом Клаусом Линдегреном. Но почему ей невыносима даже мысль об этом?

– Миледи? – снова обратился он к ней.

– К-конечно, милорд, – произнесла она слабым голосом. – Вы чрезвычайно добры. Простите меня. Это все потому, что я не знаю, как следует вести себя в сложившейся ситуации. Но я не смогу вздохнуть свободно, пока не окажусь вне досягаемости отца.

– Всего-то? Вы находитесь вне досягаемости вашего отца с того момента, как переступили порог Линдегрен Холла, mittkostbart.

– Вы уже второй раз так обращаетесь ко мне, милорд, – заметила она. – Что значат эти слова?

Он улыбнулся, и лучики его улыбки согрели ей душу.

– Всего лишь ласковое обращение, – сказал он. – Простите мою фривольность, но я не смог сдержаться. Учитывая то, как строго регламентированы в вашей стране отношения между мужчиной и женщиной, не сочтите эти слова за оскорбление. Там, откуда я родом, все иначе. На иностранном языке это выглядит менее дерзко, но поскольку вы меня разоблачили, я вынужден покаяться, что и делаю с величайшим почтением. Вы… как бы лучше выразиться… драгоценны, миледи. Я сказал это по-норвежски, шведский язык недостаточно благозвучен.

Кровь застучала у Бэкки в висках. Она уже жалела, что спросила. Никто до этого не называл ее драгоценной. И снова что-то затрепетало внутри, отчего по телу, включая самые потаенные места, разошлись волны неги и блаженства. Она заерзала в кресле, чтобы хоть как-то унять это чувство. Когда она наконец осмелилась взглянуть на него, он улыбнулся еще шире. Он был похож на маленького мальчика, которого поймали, когда он таскал печенье из банки. Несмотря на неловкость, которую ей пришлось пережить, ее сердце готово было растаять.

– О-о-о… – сказала она, чувствуя, что в горле пересохло.

И тут он, откинув голову назад, захохотал – весьма довольный собой, как ей показалось. И как ему ни шел смех, но отсутствие морщинок на волевом лице говорило о том, что смеяться ему приходится нечасто. Внезапно она поняла, что выгоревший на солнце завиток, прочертивший его каштановые волосы спереди, был такого же цвета, что и брови, – не золотистым, не седым, а скорее серебряным. Он напоминал странное сияние, которое исходило от графа, когда он впервые заглянул в окошко кареты. Это было поразительно! Ей никогда не доводилось видеть ничего подобного.

– Вы надо мной смеетесь, – надула она губки.

– Нет, mittkost... миледи, – произнес он сквозь смех. – Смею вас уверить, что нет. Вы слишком обворожительны. Я уже так давно не наслаждался общением с таким… скромным созданием, как вы. Надеюсь, я правильно сказал – это единственное слово, которым я осмеливаюсь выразить свои мысли, чтобы не оскорбить вашу добродетель. Мой английский все еще несовершенен.

– Это подходит больше всего, и не только это, милорд, – сказала Бэкка.

От жара, которым пылали ее щеки, Бэкка зажмурилась. Она с ужасом представила себе их цвет, и это все только усугубило.

Он собрался было ответить, но в столовую вошел лакей, и их взгляды обратились к нему. При виде этого человека Бэкку бросило в дрожь. Казалось, что у слуг в Линдегрен Холле есть привычка появляться ниоткуда. Она замечала это за Улой и Анной-Лизой, а теперь еще и этот человек с каменным лицом. Но не это заставило ее похолодеть от ужаса и выронить вилку из рук. Сам облик этого человека говорил об опасности.

– Олаф, что случилось? – спросил граф.

Его обворожительная улыбка погасла, и Бэкка задрожала.

– Там человек хочет с вами увидеться, милорд, – доложил лакей. – Барон Гильдерслив. Я проводил его в зал.

Бэкка сдавленно ахнула и вскочила с места. Хозяин тоже поднялся, жестом останавливая ее.

– Я знала, что он найдет меня! – воскликнула она. Граф обошел стол и обнял ее за плечи.

– Вас пока еще никто не нашел, миледи, – сказал он. – Взгляните на меня, mittkostbart.

Пальцем он приподнял ее подбородок, чтобы встретиться с ней взглядом. Какие же у него завораживающие глаза – глубокие, цвета морской волны! Она готова была утонуть в этом сверкающем море…

– Мы ждали этого. Теперь настало время полностью довериться мне. Все будет хорошо, вот увидите.

Он проводил ее до порога.

– Отведи леди наверх в ее покои, – велел он лакею. Затем обратился к Бэкке: – Тс-с-с, ни звука. Идите за Олафом. А я взгляну на нашего визитера.

 

Глава 4

Клаус приосанился и вошел в зал, где его ожидал дородный, безупречно и по последней моде одетый мужчина, в котором угадывалось некоторое сходство с дочерью. Правда, ограничивалось оно лишь цветом волос, напоминающих золотистое пламя, хотя у отца и посеребренных сединой на висках, и глазами, цвет которых представлял собой нечто среднее между зеленым и карим.

Барон Гильдерслив, скрестив руки на груди, сосредоточенно изучал вид за окном через ажурную кованую решетку.

– Вы хотели видеть меня, сэр? – спросил Клаус.

– Если вы хозяин поместья, то да.

– Разрешите представиться, граф Линдегрен к вашим услугам. – Клаус щелкнул каблуками гессенских сапог и склонился в легком поклоне.

– Барон Седрик Гильдерслив. Давайте сразу перейдем к делу: я ищу свою дочь Рэбэкку. Она путешествует с горничной и недавно должна была проезжать здесь. По крайней мере, об этом говорят записи в журнале, сделанные на постоялом дворе, где она наняла карету. Она несовершеннолетняя, да к тому же еще и беглянка, сэр. Я хотел бы найти ее прежде, чем она успеет впутаться в неприятности и серьезно себе навредить, путешествуя без мужского присмотра.

– Я искренне вам сочувствую, но не понимаю, какое это может иметь отношение ко мне, сэр, – ответил Клаус.

– Я же только что сказал, – нетерпеливо буркнул барон. – Мне доподлинно известно, что она должна была проезжать здесь. По этой дороге можно проехать в карете, а поскольку ваш дом – единственное жилище, находящееся в непосредственной близости от дороги, то с моей стороны было бы неосмотрительно не осведомиться, не видели ли вы ее.

– Я бы с радостью сказал, что видел, – ответил Клаус, – но, к сожалению, это не так. Я сам только вчера поздно вечером приехал из-за границы в это поместье на лето вместе с прислугой. Не хотите ли присесть? Простите за бестактность, но вы немного раскраснелись. Я могу предложить вам освежиться – чай или что-нибудь… покрепче, прежде чем вы возобновите поиски.

Барон сделал отрицательный жест рукой.

– Спасибо, не нужно, – сказал он. – Я должен идти. Согласно записи в журнале смотрителя станции, она направляется в Плимут, где, глупышка, наверняка сядет на корабль, направляющийся в одному Богу известном направлении. Я должен перехватить дочь до того, как она взойдет на борт.

– Жаль, что я ничем не могу вам помочь, барон Гильдерслив, – сказал Клаус как ни в чем ни бывало, – но, как уже сказано, я только приехал и…

– Да, да. Не буду вас больше задерживать, – нетерпеливо перебил его барон. В дверях он вдруг остановился и обернулся. – И все-таки… Вы уверены, что не видели ее? – спросил он, прищурившись.

Клаус рассердился.

– Это уже оскорбление! – воскликнул он. – Я предложил вам – заметьте, абсолютно незнакомому человеку – из сострадания к вашему положению воспользоваться моим гостеприимством и передохнуть, если вы неважно себя чувствуете, а вы вместо благодарности обвиняете меня во лжи, сэр!

Барон примирительно развел руками.

– Дело не в этом, – сказал он. – Во мне прочно укоренилось недоверие к… иностранцам, милорд. На то были свои причины, но это уже совсем другая история, и, боюсь, у меня нет времени ее рассказывать. Я всего лишь обезумевший от горя отец. Я встревожен и, боюсь, буду и дальше поступать безрассудно, пока не верну ее. У вас есть дети, милорд?

– Насколько я знаю, нет.

– Иначе бы вы меня поняли. Рэбэкка обещана в жены порядочному, солидному джентльмену. Лучшей партии не сыскать, но она, очевидно, считает иначе и хочет это доказать, пойдя мне наперекор. Но все, что она может этим продемонстрировать, сэр, это лишь собственную глупость. Я собираюсь убедиться в том, что никто не покусился ни на ее жизнь, ни на честь, и мне все равно, скольких это может задеть.

– Тогда не буду вас задерживать. Мой человек проводит вас, сэр.

Появился Олаф, жестом приглашая гостя к выходу. Барон наспех поклонился и последовал за ним.

Клаус подождал, пока захлопнется входная дверь, затем бросился к окну и сквозь решетку наблюдал, как барон Гильдерслив усаживается в двуколку и приказывает кучеру трогаться. Повозка выскочила с окольной дороги на главную, наперерез ползущему по ней экипажу. Тишину утра нарушили крики. Оба кучера выскочили и принялись яростно размахивать руками. Из окна двуколки высунулась трость барона и принялась описывать в воздухе бешеные круги, понукая лошадей.

Ни один экипаж не сдвинулся ни на йоту, и Клаус затаил дыхание. Меньше всего ему сейчас нужен был гость, пострадавший в аварии. Тем более такой гость, да еще когда наверху прячется его дочь. Этот мужчина был типичным sassanach, своим чванством и высокомерием полностью оправдывая это пренебрежительное прозвище. Это и многие другие выражения вошли в лексикон Клауса за время его пребывания среди шотландцев. Клаус не винил девушку за желание сбежать от такого отца. И сдобрил свою мысль рядом крепких словечек на шведском.

Запряженные в повозки лошади били копытами и вставали на дыбы, оба кучера с трудом их сдерживали. Не понятно, сколько бы еще так продолжалось, но показался третий экипаж, двигающийся с юга к месту столкновения. Это все и решило. Двуколка барона резко вильнула в сторону, съехав правыми колесами в кювет, пропахала борозду в размытой дождем земле, объехала затор и скрылась за углом, обдав остальные оба экипажа грязью из-под колес.

Клаус облегченно вздохнул. Он подождал, пока повозки разъедутся, каждая в своем направлении, и только тогда отошел от окна. Сейчас барон вряд ли вернется – его приезда следует ожидать, когда он узнает, что Рэбэкка так и не доехала до Плимута. В реке найдут карету, а это слишком близко от его дома. Будет проведено расследование, что ему нужно меньше всего. Поэтому от кареты нужно избавиться. Есть только один способ сделать это, но он может быть осуществлен только с наступлением сумерек. Он знал точно – дело не терпит отлагательств. Он должен принять решение и сделать это как можно скорее.

Из комнаты Бэкки не было видно дорогу, окна смотрели на лес, что делало ожидание еще более томительным. Она живо представила себе отца, взбирающегося по винтовой лестнице, чтобы силой вытащить ее из дома. Сердце рвалось из груди, в горле пересохло. Неужели граф предаст ее? В случае необходимости отец мог быть очень убедителен. Сложно представить, что он мог наговорить. А если ему удалось убедить графа в своей правоте, и граф сам передаст ее отцу в руки? Это было весьма вероятно, учитывая их с графом столь недолгое знакомство.

Несмотря на скудный опыт общения с мужчинами, она успела изучить друзей отца и пришла к выводу, что мужская солидарность – страшная сила и двое мужчин всегда найдут общий язык. Она принялась мерить шагами комнату, но застыла на месте, заслышав стук в дверь. И только когда постучали во второй раз, она смогла пересилить себя и подойти к двери.

Нет, судя по стуку, это был не отец. Он бы кричал и ломился так, что дверь ходуном ходила, готовая сорваться с петель. Она распахнула дверь навстречу Клаусу Линдегрену, на губах которого сияла лучезарная улыбка. Он поклонился и протянул руки ей навстречу. Она со вздохом облегчения бросилась в его объятия, не задумываясь о том, что это может быть неверно расценено. К тому же это было сделано из лучших побуждений – чтобы ее успокоить, привести в чувство. Но она не была готова к урагану эмоций, которые захлестнули ее в этих сильных объятиях. Она чувствовала обвившие ее руки, твердые и горячие. Воображение некстати нарисовало его стоящим обнаженным над водопадом. Эта картина уже не в первый раз всплывала перед ее глазами. Какой-то неясный гул кружил ей голову, и только его крепкие руки не давали ей упасть… нежно убаюкивали… будили в ней неведомое ранее ощущение женственности. Внезапно она почувствовала себя распустившимся цветком. Такие чувства были постыдны, недопустимы. Также как и ощущение его набухающей плоти. Она напряглась, упершись обеими руками в его грудь.

– Вот видите, mittkostbart, – сказал он невозмутимо и отстранил ее, словно только что не был возбужден и не возбудил ее. – Я же говорил, что все обойдется.

– Он ушел? – спросила она, мужественно выдерживая взгляд этих невероятных глаз. И едва не ахнула. Они были с серебряными прожилками!

Он кивнул.

– Все закончилось, миледи.

– Он вернется, я знаю! – воскликнула она. – Когда не найдет меня…

– Тс-с-с… Даже если и так, я пошлю его искать вас дальше. – Он нахмурился. – Вы дрожите.

Проведя руками по ее плечам, Клаус взял ее руки в свои и поднес к губам. Он наградил ее медленным, нежным поцелуем, чувственным и глубоким. Бэкке следовало его оттолкнуть, но она не сделала этого – просто не смогла. Его теплое дыхание растопило тело, она не чувствовала ног. Казалось, прошла вечность, прежде чем он отстранился и заглянул ей в глаза. Мог ли он читать мысли? Да! Наверняка мог. Он снова нахмурился, а она не знала, куда девать глаза.

– Я зашел слишком далеко. Простите меня, – сказал он, отпуская ее руки. – Я постоянно забываю о царящей здесь… строгости нравов. Совсем не так, как у меня… на родине. Я смутил вас. Подобное объятие в моей стране не исполнено того смысла, который приписываете ему вы, англичане. Там, откуда я приехал, вы бы уже называли меня Клаусом – и никто не счел бы это фамильярностью, особенно после того как я спас вам жизнь.

– О, я не могу!

– Быть может, вы согласитесь хотя бы мысленно…

– Мысленно, милорд?

– Да. Всякий раз, думая обо мне… не могли бы вы мысленно произносить мое имя?

Такая просьба показалась ей странной, однако она кивнула, стараясь не смотреть ему в глаза. Почему у нее возникло ощущение, что она согласилась на нечто постыдное?

– В некоторых культурах спасение жизни означает, что спаситель получает власть над спасенным, несет ответственность за его безопасность и благополучие до конца своих дней. Разве не спокойнее от мысли, что вас есть кому оберегать – есть свой собственный хранитель души и тела на все времена?

– Мне это кажется немного… обременительным, – призналась Бэкка. – Ведь я буквально только что избавилась от одного такого «хранителя».

– О нет, mittkostbart, я не предлагаю себя в качестве…

– Конечно же, нет, милорд, – сказала она. Она не хотела, чтобы у него сложилось превратное мнение. – Это было бы неуместно, разве не так?

Он искренне рассмеялся.

– Не стоит спрашивать у меня о подобных вещах, – сказал он. – Мой ответ может вас шокировать. Но давайте прекратим этот разговор. Я не хотел вас обидеть. Все это сказано лишь для того, чтобы отвлечь вас от неприятных мыслей. Я понимаю… как вам сложно в этой ситуации, поэтому всеми силами стараюсь вас поддержать. Но, похоже, моя непринужденная беседа возымела прямо противоположный эффект. Не берите в голову. Давайте спишем это на радость оттого, что удалось так легко отделаться от вашего отца. Поразительно, как вы… не похожи. Если бы не пламя волос и не глаза, которые сейчас могут быть зелеными, а через секунду уже карими, мне было бы весьма затруднительно найти сходство между вами.

– У нас есть еще одна общая черта, милорд, – сказала она. – Это упорство. И так было всегда.

– Тогда, пожалуй, я составлю вам в этом компанию. Хотя после встречи с вашим отцом я бы с удовольствием исключил его из наших рядов. Именно благодаря упорству вы выбрались из кареты, миледи, и упорство поможет нам вместе преодолеть все испытания.

Бэкка весь день провела у постели Мод. Припухлость почти исчезла, но синяк остался. В основном девушка спала. Как-то она все же очнулась и узнала Бэкку, но снова провалилась в глубокий сон, стоило Анне-Лизе дать ей одну из своих настоек. Бэкка больше не видела Клауса – он не спускался ни к обеду, ни к ужину. Он исчез после их встречи на пороге гостиной, и остаток дня она провела в одиночестве.

С наступлением сумерек пришла Ула, задернула шторы и собралась было готовить Бэкку ко сну, но та наотрез отказалась. У нее были другие планы на вечер, а чтобы их осуществить, нужно было оставаться одетой. Бэкка объяснила свое нежелание ложиться спать книгой, взятой накануне в библиотеке внизу. Девушка сказала, что разденется сама, как только устанет читать, и отпустила служанку. Но стоило только Уле выйти, как она отложила книгу в сторону, потушила свечи и подошла к окну.

Раздвинув шторы, чтобы виден был освещенный луной лес, она уставилась на серебристую тропу и водопад, ниспадающий со скал в реку. Оставалось ждать. Пройдет ли он по этой тропинке снова? Если да, то она тайком отправится следом и узнает, что за обряд он там совершает.

Спустя некоторое время Бэкка устала стоять, придвинула к окну кресло и устроилась в нем. Ее тут же начало клонить в сон, и чтобы не заснуть, приходилось ежеминутно вскакивать с места. Только около полуночи ночное бдение было вознаграждено. Как и прошлой ночью, Клаус появился на тропинке – его ноги были окутаны мглой, а вокруг роились огоньки. Стараясь не терять ни секунды, она схватила пелерину, так как ночи были сырыми и прохладными, и вышла в холл. Там было пусто. Бэкка на цыпочках спустилась по лестнице и покинула дом незамеченной.

Ей потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в обстановке, ведь она никогда раньше не бывала в этих местах. Ориентируясь на звук водопада и держась на безопасном расстоянии, девушка пробиралась по тропинке, стараясь не выпускать Клауса из виду. Его тело в свете луны казалось облитым серебром. Свечение подчеркивало его широкие плечи, узкую талию и плавный изгиб спины, делая акцент на упругих ягодицах и бедрах, словно увитых канатами мышц. Излучая свет, он ступал по устланной туманом земле.

На фоне первозданной природы он походил на небожителя. Сердце Бэкки учащенно забилось, по телу пробежала горячая волна, отчего она едва не упала на скользкий мох. Девушка наблюдала за чем-то сокровенным, не предназначенным для чужих глаз. Увиденное казалось почти сакральным, словно сама природа склонилась перед ним в благоговейном трепете. В лесу стояла мертвая тишина. Все застыло. И вдруг под ногами у нее хрустнула веточка.

Бэкка боялась пошелохнуться, глядя, как Клаус остановился и повернулся на звук, представ перед ней во всей неприкрытой красе. Она чуть не ахнула, сраженная увиденным. Он был великолепен! Она затаила дыхание и, казалось, не дышала, пока он не развернулся и не продолжил путь. Нельзя было допустить, чтобы ее застали в этом колдовском месте с ним. Только не после того, что произошло между ними ранее! Осторожно ступая, она постаралась идти медленнее.

Плоские, заросшие мхом камни образовали естественный спуск к водопаду. Клаус, не раздумывая, шагнул вниз, а Бэкка все не могла решиться. Если она пойдет за ним, то окажется как на ладони, а за туманом впереди не видно ничего, кроме редких скользких валунов. Она уже отошла от дома на приличное расстояние и если упадет или заблудится, то как найдет дорогу назад? Напряженно вглядываясь, она пыталась понять, что же находится впереди, там, где водопад впадает в реку. Сквозь завесу из пены и брызг проглядывало что-то темное. Именно туда и направлялся Клаус. Карета. Это была карета. Но стоило Бэкке моргнуть, как видение исчезло. Клаус тоже исчез, а вместе с ним и сонм призрачных огоньков. Может, это были те самые блуждающие огоньки из детских сказок? Невозможно! Она же никогда не верила в сверхъестественные силы! Значит, ей все это привиделось? Тоже нет. Еще секунду назад граф был здесь, а теперь исчез. Так легко и просто. Мгла тоже испарилась, открыв тропинку. Недолго думая, девушка принялась пробираться по поросшим мхом валунам вниз к реке, где еще совсем недавно виднелась разбитая карета.

Сколько Бэкка ни вглядывалась в залитую лунным светом гладкую поверхность, в пределах видимости не было ровным счетом ничего. В месте, куда упала карета, было слишком мелко, чтобы ее могло отнести течением вниз по реке. Это подтверждало и то, что их чемодан лишь слегка намок. И все-таки, куда же делась карета?

Она постояла немного и повернулась, чтобы взбираться наверх, туда, откуда спустилась, как вдруг носом к носу столкнулась с Клаусом. Вместе с ним вернулся и туман, который обвивал его обнаженное тело. Он не проронил ни слова и только, приоткрыв чувственные губы, смотрел на нее гипнотизирующим взглядом. В какой-то момент ей показалось, что он хочет ее поцеловать.

От неожиданности и нереальности происходящего из груди ее вырвался возглас, почти крик. Блуждающие огоньки были повсюду – они вспыхивали, мигали, касались ее! У нее закружилась голова, а пляшущие огоньки превратились в вихрь белых светящихся точек, туманивших взор. Теряя сознание, она снова вскрикнула и упала прямо в его распахнутые объятия.

 

Глава 5

С первыми лучами солнца Бэкка застонала и очнулась. Она сидела в кресле, а голова ее покоилась на подоконнике. Во рту стоял привкус яблок и ромашки, но это сочетание почему-то отдавало горечью. Она тряхнула головой, прогоняя остатки сна. После ночи, проведенной на узком жестком подоконнике, голова у нее раскалывалась, и она, приходя в себя, снова застонала.

Неужели все это ей приснилось? Не может такого быть! Она была в лесу с Клаусом. Сердце ёкнуло. Его имя непроизвольно приходило на ум, стоило ей о нем подумать. Все, как он и обещал. Это настораживало. Случившееся не могло быть сном. Уж слишком реалистично все было – особенно он, обнаженный в тумане, когда она, испуганная его внезапным появлением ниоткуда, упала прямо ему на руки. Что происходило с ней тогда? Она никогда раньше не теряла сознания.

Дрожащей рукой она принялась разминать затекшую шею. Солнечный свет, проникающий через окно, больно резал глаза. Это не могло быть сном. Но если так, то почему сейчас светит солнце, если она ушла около полуночи? Разве могла она все это время быть в лесу? И как снова оказалась в кресле? В голове было пусто. Она ничего не помнила.

Подумать как следует ей не дали. Она еще растирала затекшие плечи, когда из гардеробной вышла Ула с комплектом свежего белья да так и застыла на месте. Она переводила взгляд с нетронутой кровати на Бэкку возле окна, с прошлого вечера не раздевавшуюся.

– О миледи! – запричитала она. – Только не говорите, что спали в этом старом неудобном кресле. А шторы… Шторы-то не задернуты! – спохватилась она. – Миледи, я же говорила, что нельзя оставлять окно на ночь открытым.

– Луна так прелестно освещала деревья, – сказала Бэкка, вставая, – что я не могла глаз отвести. Я… я даже не заметила, как заснула.

Ее слова звучали неубедительно, но другого объяснения придумать она не могла. Именно с этого места она в последний раз видела Клауса, шедшего по дорожке сквозь туман. Сейчас тумана не было, только невесомые облака водяного пара напоминали о далеком водопаде.

– Вы уже заглядывали к моей горничной? – поинтересовалась она, стараясь перевести разговор на другое, чтобы больше не возвращаться к вопросу о шторах. По крайней мере, теперь она знала, зачем понадобилось вводить это правило. Если хозяин Линдегрен Холла привык теплыми вечерами купаться обнаженным, зрители ему ни к чему.

Она слышала, что у шведов есть довольно странные купальные традиции – они даже возводят специальные постройки, где льют воду на раскаленные камни, а потом окунаются в пар. Ходят слухи, что они сначала хлещут себя березовыми ветками, чтобы на коже открылись поры, а потом, чтобы их закрыть, ныряют в бассейн с ледяной водой. Она наверняка застала Клауса за чем-то подобным. Она слышала еще, что шведы – искусные обольстители. А уж в этом-то она успела убедиться.

– Я только что от вашей служанки, – сказала Ула. – Она очнулась и хочет видеть вас. Поэтому я и пришла.

– Спасибо, Ула. Я сейчас же к ней пойду, только переоденусь. Принеси, если можно, мой завтрак туда. И извинись за меня перед хозяином, хорошо?

– Да, миледи, – сказала Ула, приседая.

Служанка занялась своими обязанностями: отодвинула кресло на угол персидского ковра и раздвинула шторы. Оставив Улу, Бэкка проскользнула в спальню Мод через гардеробную.

Лежащая под одеялом девушка выглядела изможденной. От шишки на лбу остался легкий след, но синяк по-прежнему был ужасным и темным. Бэкка с трудом сдержала горестный вздох. Робкая маленькая горничная выглядела сонной, словно ее чем-то опоили, – из-под полуопущенных век смотрели остекленевшие глаза, на губах играла вымученная улыбка. Краска отхлынула от ее лица, и теперь ей можно было дать куда больше тридцати. Бэкка улыбнулась, радуясь осмысленному выражению, которое появилось в ее взгляде, и стараясь скрыть беспокойство.

– Что с нами стряслось, миледи? – произнесла горничная голосом, напоминавшим шорох гравия.

– Во время грозы наша карета перевернулась, – ответила Бэкка. – Тебе изрядно досталось, да еще и я тебя придавила. А у меня юбка, на потеху графу, обернулась вокруг талии.

– Графу.

Бэкка кивнула.

– Графу Клаусу Линдегрену, шведскому дворянину. Это его дом. Он привез нас сюда после того, как карета рухнула в ущелье. Вытащив меня, он снова залез в карету, хоть она и висела на краю пропасти, и вызволил тебя, Мод. Я никогда раньше не видела ничего подобного! И только он успел выбраться, как карета сорвалась. За тобой ухаживает его домоправительница по имени Анна-Лиза. Отец был здесь, но уехал. Граф отослал его, однако он обязательно вернется, когда узнает, что мы так и не добрались до Плимута. Пока мы в относительной безопасности. Граф предложил взять нас под защиту. Так что, Мод, отдыхай и набирайся сил для дальнейшего путешествия. Мы не можем вечно злоупотреблять его гостеприимством.

– У меня ужасно болит голова, миледи, – сказала Мод. – И я так устала…

– Тогда слушайся Анну-Лизу, и она мигом поставит тебя на ноги.

В спальне вдоль камина шагал Клаус, сцепив руки на спине под фалдами изысканного фрака. Рэбэкка не спустилась ни к завтраку, ни к обеду. Не за горами был ужин. Напротив стоял Генрик и наблюдал за ним, покачивая седой головой. Даже не глядя, можно было сказать, что он недоволен, – как всегда, облик старейшин говорил больше, чем слова.

– Если она не придет, придется мне самому идти к ней, – сказал Клаус.

– Думаю, давно пора это сделать. Тем самым вы избавили бы себя от лишнего беспокойства.

– Да, но вообще-то я надеялся, что не придется…

– Не изволите поведать мне, что же такого вы сделали?

Клаус махнул рукой.

– Должно быть, она увидела в окно, как я спускался вниз, чтобы избавиться от кареты, – сказал он. – Во всяком случае, она проводила меня до самой воды. И видела, как я прохожу вместе с каретой. Когда я появился снова, на этот раз без кареты, то напугал ее – как, впрочем, и она меня, – и она упала в обморок.

– Замечательно!

Клаус нахмурился.

– Она наверняка решила, что это обман зрения. А что еще ей оставалось думать? Экипажи не растворяются в воздухе, не так ли? Я отнес ее назад в комнату и напичкал снотворным из ромашки с маком, которым Анна-Лиза сейчас поит горничную. Я усадил ее в кресло, из которого она следила за мной, и оставил в надежде, что она примет все случившееся за сон. Больше всего меня огорчило то, что пришлось оставить ее в жестком и неудобном кресле, когда рядом стояла такая мягкая кровать, устланная пуховыми перинами.

– А что с каретой?

– Она уже на другой стороне, – сказал Клаус. Старейшина возвел глаза.

– А что мне было с ней делать, Генрик? На прежнем месте оставлять нельзя, а у нас спрятать негде… Барон Гильдерслив вернется. Кроме того, когда карета не приедет в Плимут, начнется расследование. Компания по прокату экипажей вышлет своего агента на поиски. Они бы нашли ее в реке, а потом прочесали все окрестности в поисках пассажиров. Не говоря уже о кучере, которого мы похоронили. Ты не хуже меня знаешь, что любой ценой нам необходимо сохранить инкогнито. Карета исчезла. В Ином мире им ее не отыскать.

– Юная леди отнюдь не глупа, милорд. Вам нелегко будет убедить ее, что все это лишь плод воображения.

– Увидев еще парочку таких… снов, она сможет с легкостью списать все на богатое воображение, уж будь уверен. Взглянув на мой мир, как она сможет заявить, что он существует на самом деле, и не прослыть безумной? После Войны возможности смертных значительно ограничились, Генрик. Иной мир оказался потерянным и забытым – растворился в тумане времени. Мы превратились в сказки, в сюжет для мифов и легенд. Ни один здравомыслящий смертный не станет верить в потусторонний мир, но сны – совсем другое дело…

Генрик ахнул:

– Вы не посмеете!

– Еще как посмею, если будет необходимо… и когда наступит время.

– Тогда вы все ей расскажете?

Клаус усмехнулся.

– Сны довольно непредсказуемая штука, дружище, – сказал он. – Это грань между явью и ирреальным… И если эту грань перейти, не остается ничего невозможного. И ты сам напомнил мне, что условий не два, а три.

Бэкка весь день старательно избегала Клауса. Теперь она прислала свои извинения, но отказалась от совместного ужина, попросив, чтобы поднос с едой принесли в ее покои. Ей это так просто с рук не сойдет! Он не сочтет слабость после пережитого достаточно уважительной причиной для того, чтобы так долго не появляться в столовой. Тем не менее она боялась встречи с ним: если окажется, что все это не было сном, то она просто сгорит от стыда.

Совсем некстати в дверь ее гостиной постучали. Она догадалась, кто за дверью, и все внутри оборвалось. Он даже в дверь стучал как-то особенно ласково.

Она открыла дверь. На пороге стоял Клаус, держа в руках серебряный поднос с «кордиалом», в котором плескалась пенистая жидкость сливового цвета и плавала веточка розмарина.

– Специально от… слабости, – сказал он с иронической усмешкой, которая заставляла ее сердце биться сильнее. Ничто в его поведении не указывало на то, что между ними произошло что-то предосудительное. И все же она чувствовала, что это «что-то» все-таки случилось. Все казалось таким реальным. Она до сих пор ощущала скользкую подстилку из мха под ногами и прохладные брызги водопада на лице.

– Что это? – спросила она, кивнув на бокал. Отстранившись, она позволила ему войти. Все приличия были соблюдены. За стеной Ула раскладывала ее ночную рубашку, задергивала эти проклятые шторы, разбирала постель, да и дверь между комнатами была открыта.

– Старое цыганское средство, – ответил он. – Медовый напиток с добавлением сладкого вина, рома, уксуса и воды, настоянной на розмарине. Лучше принимать перед сном. Присаживайтесь и выпейте. Этот дом наполнен травами, mittkostbart. He найдется человека, который разбирался бы в них лучше, чем Анна-Лиза. Ее умение лечить стало легендой.

Он поставил поднос на круглый столик и вытащил из бокала веточку розмарина.

– Позволите? – спросил он, направляясь к двери в спальню.

– Милорд?

– Я хочу положить это вам под подушку, – объяснил он, широко улыбаясь. – Говорят, что если веточку розмарина, вымоченную в этом напитке, положить под подушку юной леди, то во сне ей явится суженый.

Бэкка, стоя в дверях, смотрела, как он, кивнув Уле, которая наблюдала за ними, оставив свои дела, кладет веточку ей под подушку.

– Вот так! – сказал он, возвращаясь. – Приятных сновидений, mittkostbart. Надеюсь, теперь вы не променяете перину на жесткое кресло. Давайте присядем и немного побеседуем, прежде чем я оставлю вас наедине со сновидениями.

Бокал оказался в ее руке раньше, чем Бэкка успела это осознать. Опускаясь на кушетку, она смотрела, как он садится в кресло напротив, вытягивая ноги, как и во время их первой беседы. Мышцы бугрились под кремовыми бриджами. Ей уже приходилось видеть их… по крайней мере однажды. Это, несомненно, не было сном и предопределило события прошлой ночи. Как бы то ни было, думать об этом не хотелось. От одних только воспоминаний сердце начинало учащенно биться. Она ужаснулась, представив, какого цвета сейчас ее щеки, – у нее была очень светлая кожа, которая моментально становилась пунцовой.

– Выпейте, миледи, – сказал Клаус. – Вы не сможете оценить напиток по достоинству, пока он у вас в бокале.

Бэкка сделала маленький глоток.

– О боже! Он такой крепкий, милорд!

– Целебный напиток не может быть слабым, как вода. Вы хотя бы раз видели, чтобы водой лечили?

– Я думала… дело в том, что… я не привыкла к крепким напиткам, милорд.

– Я бы не назвал это снадобье крепким напитком, это просто лекарство. О, ну зачем же делать такое лицо? – рассмеялся он, увидев ее недовольную гримасу. – Как вы похожи на ребенка… Вы чудо, mittkostbart. He позволяйте жизни себя испортить. Невинность ценится превыше золота.

Возможно, так подействовал напиток или же врожденное любопытство, которое не раз играло с ней злую шутку, но Бэкка решила его испытать… для пущей уверенности. Хотя какая может быть уверенность с таким обаятельным, таинственным мужчиной, как граф Клаус Линдегрен?

– Я очень боюсь, что отец вернется, – призналась она. – Вы не знаете его так хорошо, как я. Он камня на камне не оставит… Рано или поздно карету на дне ущелья найдут, не могут не найти. И тогда…

Клаус поднял голову.

– Ее никто не найдет, – сказал он. – Я еще вчера утром, сразу после отъезда вашего отца, собственноручно вытащил ее из реки. Ее… разобрали на части. Части, которые нельзя будет использовать для моих экипажей, сожгли или закопали. Компания по прокату экипажей от этого не разорится, а для нас последствия такой находки могли бы быть весьма плачевны. Я уже говорил, что вы можете мне довериться, миледи. Со мной вам ничего не грозит. Клаус Линдегрен отнюдь не безгрешен, но он никогда не оставлял даму в беде.

Он говорил так искренне, к тому же она сама отчетливо видела… что-то невообразимое. Она тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения – перед глазами от снадобья и без того все плыло, – а что касается сомнений, то они так и не развеялись, даже после столь проникновенного монолога.

– С-спасибо, милорд, – выдавила она. Нельзя показывать, что она в чем-то его подозревает. И ей совсем не было страшно. Может, все из-за влечения к нему, которое уже бесполезно было отрицать? Возможно, именно поэтому с самого начала в его присутствии она чувствовала себя надежно защищенной.

– Я боюсь, что доставляю вам неудобство, – сказала она. – Вы только вернулись домой, и вдруг вам на голову свалилась беглянка с пострадавшей прислугой. Мне нельзя здесь оставаться… так будет лучше для нас обоих, милорд.

– Интересная ситуация, – задумчиво произнес он. – Вам здесь хорошо, миледи?

– Мне здесь… слишком хорошо, милорд. Но я хочу продолжить путь… прежде чем…

– Прежде чем что, mittkostbart.

В его голосе появилась волнующая хрипотца, которая словно языками пламени ласкала ее самые потаенные места. Этот мужчина мог возбуждать одними лишь словами. Где уж ей тягаться с таким покорителем женских сердец? Напиток развязал ей язык, и она обмолвилась о самом сокровенном. И как теперь взять свои слова назад, когда больше всего на свете она хочет снова оказаться в этих крепких, надежных руках?

– Я всего лишь хочу, чтобы мне не стало… слишком хорошо, – ответила она, стараясь не смотреть ему в глаза.

– По опыту знаю, что среди друзей «слишком хорошо» не бывает.

– И все же мне нужно ехать, – повторила она, – как только Мод достаточно окрепнет. Я хочу поговорить с Анной-Лизой о ней, когда это будет удобно. Я почти все утро просидела с Мод. Припухлость сошла, но синяк выглядит довольно устрашающим. Надеюсь, это ненадолго. Но больше всего меня волнует ее апатия. Большую часть времени она спит – слишком много, на мой взгляд. Я знаю ее с детства, милорд, и, поверьте моему слову, сейчас она сама на себя не похожа.

– Утром непременно поговорите с Анной-Лизой о вашей служанке, – сказал он. – Бедная девушка смягчила ваше падение, миледи, но сама при этом упала крайне неудачно. Вполне естественно, что для ее исцеления понадобится время. Она идет на поправку, я сам это видел, и мы должны быть благодарны уже хотя бы за это. Да она скоро будет здоровее нас с вами! А как только она наберется достаточно сил, чтобы служить вам, я лично провожу вас до Плимута. Если вы еще не передумали ехать туда.

– Спасибо, милорд, но я не хотела бы настолько вас обременять. Я могу позволить себе нанять экипаж.

– Ах да, конечно. Но будет ли разумно привлекать к себе лишнее внимание? Наемные экипажи легко отследить. Боюсь, что это напиток так на вас влияет, миледи. Когда придет время, я доставлю вас в целости и сохранности туда, куда захотите. Но не сегодня.

Он поднялся, забрал пустой бокал и, взяв ее за руки, поднял с кресла.

– Мы уже достаточно долго беседуем, – сказал он. – Не хотелось бы испортить эффект от напитка, не так ли? Пусть Ула поможет вам… и засыпайте, mittkostbar. У вас впереди еще достаточно времени, чтобы подумать и принять решение.

Клаус поднес ее руку к губам и нежно поцеловал, одновременно пальцами лаская мягкую кожу ладони. От этих ласк у Бэкки вырвался легкий стон. Подобные ощущения были для нее так новы, так загадочны, что не могли не быть запретными. Она напряглась. Он постепенно вводил ее в мир чувственных наслаждений, и хотя она не совсем понимала, что происходит, но все же хотела, чтобы это длилось вечно. Он поднял голову, но руку ее не выпустил. В свете свечи его зрачки расширились настолько, что уже нельзя было различить цвет глаз – сплошное глубокое синее мерцание морской воды. Они стали темными и загадочными, и если бы она потеряла контроль над собой, то утонула бы в этом бездонном омуте.

– Спокойной ночи, милорд, – сказала она наконец, освобождая руку.

Клаус поклонился, щелкнув каблуками в одному ему свойственной манере.

– Приятных сновидений, миледи.

 

Глава 6

– Куда мы идем? – пробормотала Бэкка. Клаус вел ее за руку. Она взглянула на свои босые ноги.

– Мои туфли… – воскликнула она.

– Они вам не понадобятся, mittkostbart, – сказал он. – Тс-с-с! Ведь мы не хотим никого разбудить, правда?

Какой странный сон! Она почти не чувствовала, как ноги касаются пола. Он вел ее вниз по винтовой лестнице и через черный ход в лес. Трава под ногами была прохладной и влажной от росы. По земле начал стелиться туман, и, взглянув вниз, Бэкка не увидела собственных ног. Туман клубился и обвивал лодыжки, словно лаская их, по мере того как они продвигались по тропинке. Странно, но больше нигде в лесу его не было.

В этот раз Клаус не был обнажен, только ноги его были босыми. Неужели он из чувства приличия решил приодеться по случаю ночной прогулки? Видимо, так оно и было, хотя с таким же успехом он мог быть и обнажен. Черные шелковые панталоны только подчеркивали бугрящиеся мышцы ног, ягодиц, бедер. На шее не было галстука, завязанного затейливым узлом, а верхние пуговицы рубашки из египетского хлопка были расстегнуты, открывая волоски бронзового цвета. Он не дал ей времени одеться. Легкая полупрозрачная ночная рубашка, сползающая с плеч, вряд ли была подходящим нарядом для прогулок с джентльменом под луной – разве только эта прогулка происходила во сне… Луна освещала все вокруг. Несмотря на прохладный туман, клубящийся у босых ног, она не замерзла. Ночь была душной и безветренной.

Казалось, что они ступили на заколдованную землю. Лесные создания, снующие то тут, то там, не издавали ни звука, однако создавалось впечатление, что отовсюду за ними наблюдают тысячи глаз – с деревьев, из тумана, из пляшущих вокруг, но недосягаемых огоньков. Они шли молча. Дойдя до водопада, Клаус развернул Бэкку лицом к себе.

– Добро пожаловать в мой мир, mittkostbart, – сказал он. – Существует ли музыка более прекрасная, чем та, что исходит от водопада?

Бэкка прислушалась и на самом деле услышала поющие голоса. Она принялась разглядывать серебристую сверкающую ленту, падающую с замшелых камней в реку, невесомые облака брызг, поднимающихся над рекой и пляшущих в сиянии луны. Внезапно она захлебнулась запахом тела Клауса, смешанном с чистым ароматом морских водорослей, сладкого салата и самого водопада. Она как можно глубже вдохнула в себя этот запах, и легкий стон сорвался с ее губ.

– Я собираюсь поцеловать вас, mittkostbart, – прошептал он, уткнувшись в ее волосы.

Бэкка заглянула в его глаза, кажущиеся в темноте бездонными. В них вспыхивали искорки, как будто морские обитатели поселились там и метались при свете луны. Его губы приближались – такие притягательные, желанные, манящие. И когда эта сладкая пытка стала просто невыносимой, он припал к ее губам нежным, сводящим с ума поцелуем. Бэкка застонала, ощутив прикосновение, а он проникал все глубже, искусно водя языком и дразня до тех пор, пока сердце бешено не застучало в груди, норовя вырваться наружу. Не ожидавшая подобного напора, она напряглась, словно от резкой боли, но не в силах была разрушить эти чары. А он тем временем пробовал ее на вкус, прижимая все сильнее. Как же долго в своих предрассветных фантазиях она мечтала об этих сильных руках!

Но во сне не существовало ограничений. О приличиях можно было забыть. Она могла позволить себе отдаться желаниям, бросить свое пробуждающееся тело навстречу запретным чувственным наслаждениям, которые сулили его объятия.

Умелые пальцы ласкали ее лицо, скользили по шее к плечам. Бэкка замерла, а ее ночная рубашка медленно сползала вниз, обнажая грудь навстречу туману, обволакивающему их, лесу, который укрыл их под своей сенью, воде с растворенным в ней лунным светом, которая ниспадала в реку, озаряя ночь дрожащим сиянием.

Он был гораздо выше ее. И красив как античный бог, восставший из тумана, со светящейся в лунном свете серебристой прядью волос. Эта серебристая полоска выделялась на его голове, напоминая водопад.

Он, пожирая ее взглядом, обхватил ладонями ее грудь, сначала одну, затем вторую, и ласкал пальцами соски, пока они не набухли. Застонав от удовольствия, он склонился и обхватил соски губами – посасывал, покусывал, играл с ними языком, заставляя ее кричать от удовольствия. Все сильнее прижимая ее, он застонал громче. Бэкка ахнула, когда он заставил ее провести рукой по своему затвердевшему мужскому достоинству. И ахнула снова, почувствовав, как он реагирует на ее прикосновения. Он нашел ртом ее губы и проглотил звук, слившийся с его гортанным стоном.

Внезапно она ощутила, что черный шелк куда-то исчез, а она касается горячей, возбужденной плоти. У нее упало сердце. Жар, рождающийся внутри, рвался наружу. Потерявшись и этом чуде, в огне неведомой ранее страсти, в колдовстве знойной ночи, она всеми силами пыталась выбраться из сна. Если, конечно, это был сон. Уж очень все походило на явь…

Вдруг его голос отдалился. Словно невидимые руки увлекли сто прочь. Она потянулась к тому месту, где он стоял, но руки се сомкнулись в воздухе, а не на живом создании из плоти и крови. Свет начал меркнуть. Куда исчезла луна? Где руки, державшие ее так нежно, так отчаянно? Остался только запах, щекочущий ноздри, окутывающий и наполняющий ее. Он проходил сквозь нее, словно ветер, хотя в лесу не ощущалось ни малейшего дуновения. Затем из отдаленного уголка сознания воображаемый ветер принес глубокий, нежный голос:

– Спите, mittkostbart, – прошептал он. – Это все… пока что.

Пошатываясь, Клаус спустился по винтовой лестнице и буквально вывалился через черный ход наружу, оставив дверь открытой настежь. Леди Рэбэкка Гильдерслив была в целости и сохранности доставлена в свою постель, одежда ее ничуть не пострадала, но это не было его заслугой. Ненавидя себя за то, что сделал, и за то, чего едва не сделал, он шел, спотыкаясь, по дорожке в лес, издавая звериное рычание, которое будило птиц и заставляло взмывать в небо. При его приближении лесные жители разбегались. Даже блуждающие огоньки покинули его, когда он, сойдя с тропы, прошел по высокой траве к водопаду, упал на колени и принялся бить кулаками по замшелым валунам – пока ладони не превратились в липкое зеленое кровоточащее месиво. Его всегда гордо развернутые плечи сотрясались от сухих рыданий до тех пор, пока их не коснулась чья-то рука. Тогда он поднял голову и сквозь слезы, застилающие глаза, взглянул на Генрика, стоящего над ним.

– Уходите, ваше высочество, – сказал старейшина. – Это слишком для одной ночи.

– Я же запретил называть меня так! – взорвался Клаус.

– Кто здесь может нас услышать?

– Не в этом дело. Делая это здесь, ты можешь оговориться и на людях.

– Этой ночью все желания особенно сильны, – заметил старейшина. – Так бывает всегда, когда всходит полная луна и остается очень мало времени. Вы знаете об этом, милорд. Что за представление вы устроили? Что вы хотели этим доказать?

– То, что я властен над собственными желаниями.

– А вы сделали… это?

– Это наверняка произойдет, – отрезал Клаус, глядя на старейшину. В его глазах все еще стояли слезы. – Но не так скоро. Тот напиток, что я дал ей… Она думала, что спит, Генрик. Этого я и добивался. Я хотел показать ей наш мир, но при этом не очень шокировать. Я не ожидал, что она так быстро раскроется передо мной, и не думал, что она подпустит меня так близко. Она обычно отдергивает руку, когда я из учтивости просто целую ее. Находясь в сознании, она бы никогда не позволила мне подобных вольностей. Ведь она леди.

– Я предупреждал вас о последствиях таких снов. Она явно отвечает вам взаимностью, по крайней мере в мыслях. А чего вы ожидали? Вы пробудили ее к жизни. Это всегда так бывает при первом пробуждении в девушке женщины – даже у смертных. Да на большую удачу даже рассчитывать не приходится. Я не понимаю, в чем проблема.

– Потому что ты не на моем месте, Генрик! Она невинна, безупречна!

– Плод уже созрел, пора его сорвать, как и все остальные до нее, – сказал старейшина. – Для ваших целей она идеально подходит, с этим не поспоришь. Почему бы вам просто не взять ее и покончить с этим, как делали это все Фоссгримы с незапамятных времен? Только не говорите, что не хотите ее, я видел достаточно.

– Именно потому, что я ее хочу, я не могу взять ее, Генрик. Это все оттого, что я жажду жить внутри нее, хотя и не должен. Это испытание не для нее, а для меня.

– И что дальше? Вы не можете сказать ей, кто, точнее что, вы на самом деле. Что вы существуете между двумя параллельными мирами смертных и фэйев. Что вы должны жить только в пределах того водопада, который нарекли своим. Что вы должны ходить туда каждый день, в противном случае вас ожидает смерть. И в каждый брачный период, то есть каждое поколение, брать в это священное родовое место смертную женщину. А может, вы расскажете ей, что во время близости будет зачат ребенок, мальчик, которого ей придется растить самой, и что она никогда больше вас не увидит? И что ее сын, когда вырастет, тоже отправится на поиски водопада и будет делать то же, что и вы, его отец и принц, чтобы сохранить ваш род?

– Даже если я и решусь ей все это рассказать, то уж явно не так холодно и цинично, Генрик.

– Вы не единственный в истории нашего народа, кто сделал то, о чем вы сейчас думаете. За примером далеко ходить не надо. Последствия такого поступка известны. Боги вряд ли потерпят, если сын вслед за отцом станет отступником. Безвременная кончина вашего отца как кара за измену должна заставить вас передумать.

– Откуда тебе знать, о чем я думаю?!

Генрик вскинул руки и отступил на шаг.

– Да, я не знаю! – воскликнул он. – Даже не говорите мне об этом! Лучше мне не знать. Мне любопытно лишь одно. Чем смертные женщины так отличаются от остальных?

– Я не знаю, но раньше со мной такого не было. Когда наступало время плодить потомство, я делал это, повинуясь чувству долга. И это было всего лишь физиологической потребностью. Ни сердце, ни чувства не имели к этому ни малейшего отношения.

– Сердце, вот как! – произнес старейшина с отвращением. – Вы слишком долго жили среди смертных. Если бы вы приходили сюда лишь тогда, когда наступает время исполнить свой долг, как это делают остальные… Но нет! Вы проводите здесь, в физическом мире, больше времени, нежели в астральном, к которому принадлежите.

Клаус вскочил и побрел к водопаду. В нем он искал утешения. Он приходил сюда всякий раз, когда нуждался в поддержке и опоре, как ребенок, который хочет прильнуть к материнской груди. Это был ритуал, старый как мир, обряд, старый как фьорды, из которых задолго до него вышли старейшины. Он будет нежиться в его объятиях, пока безлунная предрассветная мгла не призовет его в «реальный мир», как говорят смертные. Таковы были Фоссгримы.

– Скорее, дружище, – сказал он, исчезая за сияющей лентой воды, – дело не в том, что я слишком долго живу среди них, а в том, что я просто слишком долго живу.

Бэкка, разбуженная первыми лучами солнца, зевнула и потянулась. Запах Клауса был повсюду. Она вспомнила свой сон, и он тут же занял все ее мысли. Ей стало невыносимо от терзающих душу противоречивых чувств – удовольствия и раскаяния. Она уткнулась лицом в подушку. Все, что ей успело присниться за время пребывания в Линдегрен Холле, выглядело пугающе реалистично. После последнего она вся трепетала от сладостной истомы, мечтая снова ощутить на себе изучающее прикосновение его губ и рук.

Она сунула рукой под подушку и достала веточку розмарина. Она пахла древесиной, странными составляющими лечебного напитка и… Клаусом. Она положила веточку на место и провела руками по телу, по которому не так давно блуждали его руки, касаясь ее груди, живота и бедер. Внезапно прохладный ветерок пробежал по коже, покрывая ее мурашками, и Бэкка буквально подпрыгнула на кровати. Если это был только сон, то почему ее живот до сих пор ноет от ощущения все сильнее прижимающегося его мужского естества?

Ее сердце учащенно забилось, кровь ударила в виски. Разве мог после сна остаться синяк? Она свесила ноги с кровати. Нет, ошибки быть не могло. Синяк был настоящим. Да и все остальное не внушало доверия.

Вошла Ула и помогла ей одеться к завтраку. Бэкка заметила, что молоденькая служанка бросает на нее косые взгляды, и, даже не глядя в зеркало, могла сказать, что щеки ее пылают. Но она больше не собирается сидеть взаперти! Она спустится к завтраку и посмотрит, какого цвета он после так называемого сна. Но сначала нужно привести себя в порядок.

– Как самочувствие моей горничной сегодня? – спросила она, сидя за туалетным столиком, в то время как служанка укладывала ей волосы.

– Не жалуется, миледи, – сказала Ула. – Она идет на поправку, можете не сомневаться. Вечером Анна-Лиза разрешит ей ненадолго встать с постели.

– Хорошо! – сказала Бэкка. – Я посижу с ней. Я хотела бы обменяться парой слов с Анной-Лизой, перед тем как спущусь к завтраку. Позовите ее, пожалуйста.

Горничная дернула шнурок звонка, и домоправительница тут же показалась на пороге, словно ждала за дверью, когда же ее пригласят. Манера слуг в Линдегрен Холле неожиданно появляться и исчезать, мягко говоря, раздражала. Но сейчас Бэкке это было только на руку: она должна успеть спуститься к завтраку и встретиться с Клаусом, пока ее смелость не пропала.

– Я хотела узнать, как обстоят дела у моей горничной, – сказала она домоправительнице, склонившейся в реверансе.

– Вчера вечером хозяин предупредил меня, что вы будете спрашивать, – сказала Анна-Лиза, – и я должна сказать, что она уверенно идет на поправку, миледи.

– Прекрасная новость! – воскликнула Бэкка. – И когда она достаточно окрепнет для путешествия?

– Этого я не могу сказать, миледи. Она только сегодня ненадолго встанет с постели. Все зависит от того, насколько гладко будет идти выздоровление. Хозяин не велел мне говорить, что она здорова, до тех пор, пока она не окрепнет настолько, чтобы прислуживать вам в дороге. Он отдал очень строгое распоряжение на этот счет.

– Он не велел говорить, что она здорова? – переспросила Бэкка. – Так это ваш хозяин, а не вы, ее сиделка, определяете, когда моя горничная выздоровеет и я смогу покинуть Линдегрен Холл?

Кровь снова ударила ей в виски, на этот раз уже от злости. И это после того, что она приложила столько усилий, чтобы вернуть щекам нормальный цвет! Вот досада! Графу Клаусу Линдегрену придется любоваться ее лицом цвета помидора.

– Мы еще посмотрим!

– О нет, миледи, – принялась оправдываться Анна-Лиза. – Хозяин хочет как лучше, печется о вас… и о вашей горничной. Его слово закон в этом доме, чего бы это ни касалось. Разве в ваших домах… я имею в виду, в домах английских дворян… не так?

– Достаточно того, что здесь все «так». Уклонившись от рук Улы, которая собиралась вплести ленты ей в волосы, Бэкка вскочила.

– Спасибо, Ула, хватит! – бросила она. – Пойду как есть. Непричесанная. – И повернулась к домоправительнице: – С сегодняшнего дня больше никаких отваров. Мод к ним не привыкла и, по всей видимости, плохо воспринимает. Они вызывают у нее вялость и слабость. Природа – лучший лекарь. Я, а не вы или ваш хозяин, буду решать, когда она оправится и сможет продолжить путь. Она на моей ответственности, а не вашей, и уж никак не вашего хозяина. Теперь, простите, я пойду и скажу ему то же самое!

Не обращая внимания на поклон Анны-Лизы и сдавленный возглас Улы, Бэкка стремительно промчалась по коридору и сбежала по винтовой лестнице так, словно у нее были крылья.

В тот момент, когда она резко затормозила на пороге, Клаус стоял у буфета, накладывая себе еду. Он повернулся, оставил тарелку и улыбнулся ей.

– Доброе утро, миледи! – сказал он. – Полагаю, вы хорошо спали?

– Нет, милорд, я спала плохо, – отрезала Бэкка. – Пробуждение тоже было не из лучших.

– Мне очень жаль слышать это, – сказал он, нахмурившись. – А я надеялся…

– На что вы надеялись, милорд? Что сможете держать меня здесь столько, сколько вам заблагорассудится? Я только что говорила с Анной-Лизой…

– Это она вам так сказала? – перебил он. Пройдя к столу, он поставил на него тарелку с омлетом, помидорами, сосисками и тминными булочками с сыром, но сам остался стоять.

– В этом не было необходимости. Я и сама не слепая. Мод хоть и идет на поправку, но с каждым днем все больше слабеет. У нее пустые, стеклянные глаза. Бог ее знает, что она видит. Потому что в те короткие минуты, когда она приходит в себя, много не разглядишь. Даже ребенку ясно, что ее опаивают. Я хочу, чтобы все эти травяные отвары прекратились сейчас же! Я уже сказала об этом Анне-Лизе и сейчас говорю вам, поскольку только что выяснилось, что именно вы, а не она, решаете, когда мне можно будет покинуть Линдегрен Холл.

– Не хотите позавтракать со мной? – спросил Клаус ровным, мягким голосом, который всегда действовал на нее безотказно. Но не в этот раз.

– У меня пропал аппетит, милорд. Так что же? Вы не хотели бы объясниться?

– Если не хотите есть, по крайней мере присядьте, потому что мне уже порядком надоело стоять. Да и еда остывает.

Бэкка надулась и буквально упала на стул за противоположным концом стола.

– Спасибо, миледи, – сказал он, усаживаясь подчеркнуто аккуратно. – Я был бы очень признателен, если бы вы все-таки поели. Невежливо есть одному в вашем присутствии. Или пусть Олаф принесет вам кофе, согласны? Если нам предстоит поспорить, то давайте хотя бы вести себя как цивилизованные люди.

До этого момента Бэкка и не подозревала, что в комнате вместе с ними находится Олаф. Или он вошел только что?

Она окинула его скептическим взглядом. Очередное таинственное появление?

Клаус подал знак слуге, и тот наполнил ее чашку. Нет, ну какая наглость! И почему он всегда так действует на нее? Может, этот странный шведский граф, к которому слуги обращаются как к королевской особе, на самом деле волшебник?

– Вас никто не держит здесь насильно, – сказал он, берясь за вилку. – Я просто поступаю так, как велит совесть. Я хочу убедиться, что вы в хороших, надежных руках, прежде чем отпускать вас в мир, который таит много опасностей в лице мужчин, которые могут причинить вам вред. Я всего лишь выполняю свой долг хозяина и джентльмена.

– А настойка?

Он вздохнул и отложил вилку – изо всех сил стараясь не терять самообладание, отметила про себя Бэкка, наблюдая за ним. Ему не нужно было ничего говорить, но она знала, что он скажет, и внутри у нее что-то оборвалось. В глубине души она надеялась, что все ее подозрения окажутся беспочвенными. Надеждам ее, по всей видимости, не суждено было оправдаться.

– Вы абсолютно правы, – сказал он. – Я велел Анне-Лизе поить вашу горничную лекарствами до тех пор, пока она окончательно не восстановится после травмы. Ей было очень больно, миледи. Я не позволю ни одному живому существу рядом со мной страдать от боли, если этого можно избежать. Ей не давали ничего вредного, только безобидные травы, которые приносили покой, а тело ее тем временем восстанавливалось собственными силами. Мои… люди мастера в искусстве исцеления. Они непревзойденные знатоки лечебных трав, в этом им нет равных. Вам же наверняка не сказали, что доза постепенно снижалась, иначе она просто не смогла бы сегодня подняться с кровати. И я уже распорядился, чтобы Анна-Лиза прекратила давать ей свои снадобья. – Он указал на ее чашку. – Ваш кофе остынет.

– Я хочу уехать, милорд, – сказала Бэкка. – Сейчас же. Здесь происходит что-то… постыдное. Если вы действительно джентльмен, каким хотите казаться, то не станете меня удерживать.

Клаус замер.

– Вы сделали мне больно, миледи, – сказал он.

И на его лице отразилась такая мука, что Бэкка отвела глаза. Его страдания казались столь неподдельно искренними, что ей почти стало стыдно за то, что она так резко поставила его перед фактом… Почти, но не полностью. Она так и не забыла свой сон, хотя всячески старалась о нем не думать. Она даже рада была, что новые переживания на некоторое время отвлекли ее от тяжелых мыслей о прошедшей ночи.

– Ваш отец к этому времени, должно быть, уже добрался до Плимута и узнал, что вы туда так и не доехали, – продолжал он. – Мы оба знаем, что он вернется и, как вы выразились, камня на камне на пути у себя не оставит. Я уже говорил, что провожу вас, как только вы решите ехать, – если, конечно, вы будете готовы отправиться в путь. Вы действительно считаете, что разумно ехать по той же дороге, по которой он будет возвращаться? Будет ли осмотрительно допустить, чтобы меня застали в дороге вместе с вами, и это после того, как я утверждал, что в моем доме вы не появлялись? Такое открытие, а оно неизбежно, повлечет за собой конфликт, возможно дуэль. Я не приемлю жестокости, тем более по отношению к пожилому человеку. Но всего этого удастся избежать, если вы останетесь здесь, а заодно и дождетесь, пока ваша горничная полностью придет в себя и сможет вам служить, когда наши пути разойдутся. Будьте благоразумны, mittkostbart.

И как этому человеку удавалось делать так, что самые нелепые обстоятельства выглядели вполне естественно? У него явно был дар к этому, она же подобным похвастаться не могла. Она вообще во многом ему проигрывала, как становилось ясно со временем. На первый взгляд он был прав, а его доводы настолько логичны, что придраться не к чему, но интуиция подсказывала совсем другое. Этот загадочный мужчина уже сломил ее волю и проник в ее сердце. Оставаясь здесь, она рискует уже душой.

– Как вы отнесетесь к тому, если я все же попрошу, чтобы ваш конюх немедленно запрягал лошадей? – спросила она.

Он пожал плечами.

– Я прикажу ему сделать это.

В воздухе повисла напряженная тишина.

– Вы действительно хотите этого, mittkostbart? Неужели вы совсем мне не доверяете? Разве я когда-нибудь причинил вам вред?

Бэкка обхватила голову руками.

– Я… я не знаю, – простонала она.

Клаус поднялся из-за стола, подошел к ней и заключил в свои объятия. Неожиданно для себя Бэкка не стала даже сопротивляться. Сильные руки, прижимающие ее к мускулистой груди, были самой заветной мечтой!

И это был не сон. Лучи солнца проникали сквозь решетки на окнах, зайчиками плясали на стенах и белой льняной скатерти. Этот свет ослеплял и не позволял думать. Чистый запах, исходящий от него, щекотал ноздри. Он действовал как наркотик, притягивал ее, искажал восприятие. Ни один мужчина не должен иметь столько власти над женщиной…

– Доверьте мне свою бесценную жизнь еще ненадолго, mittkostbart, – прошептал он, уткнувшись лицом в ее волосы.

В его голосе слышалось желание, что притягивало ее еще сильнее. Теперь ей уже хотелось ему верить. Сердце бешено стучало в груди, под персиковым платьем из муслина. Внезапно что-то шевельнулось внизу и прижалось к раздраженному потайному уголку ее тела, который помнил еще предыдущее касание. Если это был не сон, то что могло быть то?

Упершись обеими руками Клаусу в грудь, она решительно оттолкнула его и, не сдержав вырвавшийся из груди стон, выбежала из столовой.

 

Глава 7

– Миледи, подождите! – закричал Клаус, бросаясь за ней.

Она уже почти достигла лестницы, когда он резко развернул ее лицом к себе. В ее карих глазах блестели слезы, от одного вида которых ему самому захотелось плакать. Он не мог думать ни о чем, кроме как о том, что они появились по его вине.

– Нам нужно во всем разобраться, – произнес он, подталкивая ее в зал напротив.

И так было ясно, что она не до конца верит, что все случившееся ночью было просто сном. Ему нужно было каким-то образом переубедить ее, чтобы они могли продвигаться дальше. Проклиная себя за то, что поддался зову плоти, не смог противостоять безумию брачного периода и зашел слишком далеко, он усадил ее на кушетку и сел рядом.

Если бы прошлой ночью он был в своем естественном состоянии, все могло быть гораздо хуже, особенно учитывая то, что она отвечала ему взаимностью. Когда наступал брачный период, для фэйев не существовало правил приличия, этических и моральных принципов, соображений о пристойности. У них был свой кодекс – эротичный, чувственный, сексуальный, недоступный простым смертным. Обе его ипостаси сейчас вступили в схватку между собой, но каким бы ни был итог, одно он знал точно: он не может ее отпустить. Не сейчас, когда она дала понять, что разделяет его чувства. Не сейчас, когда эти чувства возникли у него самого.

– Прошлой ночью мне приснился сон, милорд. Если, конечно, это был сон… – сказала она. – И я хочу знать, был ли это действительно сон, потому что в противном случае я унизила себя, а вы, сэр, не джентльмен!

– Розмарин у вас под подушкой… – произнес Клаус с деланным безразличием, надеясь, что притворство удастся ему лучше, чем ей. – Иногда от него бывают весьма смелые сны, mittkostbart. Это он всему виной. Кто его знает, что было прошлой ночью… может, колдовство. Мне лестно, что вам, по всей видимости, пригрезился я. Но если мое воплощение в вашем сне перешло границы дозволенного, приношу свои извинения. Наверное, нужно было положить эту веточку себе под подушку. Я прошлой ночью спал чрезвычайно крепко, и мне ничего не… снилось.

Как же очаровательно ее щеки залились краской! Причем не только щеки. Румянцем покрылась и шея, привлекая внимание к мягким округлостям, что таились ниже. Больше всего на свете ему хотелось сейчас к ним прикоснуться. Он в очередной раз проклял брачное безумие, которое раскаленными клещами сжимало пах. Он поерзал, заскрипел зубами, стараясь не обращать внимания на капли пота, выступившие на лбу, и боль. Но все было бесполезно – она распаляла в нем животную страсть. Как же ему хотелось прижать ее к себе, но момент был неподходящий! Борясь с похотью, стиснув зубы и затаив дыхание, он ограничился лишь тем, что взял ее за руку.

– Вы изволите поведать мне свой сон? – спросил он.

– Нет! – воскликнула она. – Я хочу уехать, милорд. Я буду решать, когда Мод сможет продолжить путешествие. Не вы. И не Анна-Лиза.

– Да будет так, mittkostbart, – сказал он примирительным тоном. – Поступайте, как сочтете нужным. – Он рисковал, но что еще оставалось делать? – Проведите возле нее сегодняшний вечер. Если почувствуете, что она готова, я тут же отвезу вас, как и обещал.

– И больше никаких травяных отваров?

– Никаких.

– Это касается и меня, милорд.

Он шутливо поднял руки в знак капитуляции.

– Ничего крепче хереса. Даю вам слово. Она запнулась, не зная, как сказать.

– Милорд, вы гуляли в лесу прошлым вечером? – решилась она наконец.

Он помедлил с ответом.

– Я гуляю по лесу каждый вечер, – сказал он. – Мне нравится… как вы это называете… приобщаться к природе. Мне это помогает расслабиться и напоминает о родине, по которой я так скучаю. Но больше всего я наслаждаюсь одиночеством. Я очень ценю личное пространство, миледи.

– Я не… ходила туда… с вами?

– Вам наверняка это приснилось, mittkostbart.

Она покраснела, и его сердце учащенно забилось. Как же она была очаровательна с пылающими щеками и рыжеватыми завитками волос, в которых запутались солнечные лучики! И как она была прекрасно сложена! Ему довелось увидеть, что прячется под мягким муслином ее платья. Он вкусил ее прелести, его искренне позабавила невинная пугливость, с которой она встречала его ласки. Хотя сейчас лучше об этом не думать, иначе он не сдержится! Но первобытные инстинкты из Иного мира настойчиво взывали к нему. Времени оставалось все меньше. Луна скоро пойдет на убыль. До того как она снова станет полной, он должен принять решение. Почти через две недели он должен совокупиться и исполнить свой долг… в который раз… либо быть с позором изгнанным, отвергнутым своим родом, обреченным жить и умереть как простой смертный. Таким будет приговор Трибунала. И то, что он был принцем, не значило ровным счетом ничего. Среди Фоссгримов не было такого понятия, как первородство. Всегда найдется кто-то, готовый занять его место с благословления старейшин. У него было меньше месяца, чтобы завоевать ее сердце и доверие, будь он смертным. И всего мгновение, чтобы взять ее как принц Фоссгримов. Он должен был держать ее здесь до тех пор, пока не примет окончательного решения. А значит, воздержаться от того, что он делал в порыве страсти в ее якобы сне. Внезапно на него снизошло озарение.

– Я знаю! – воскликнул он от радости громче, чем обычно. – Я покажу вам! У вас, как бы это лучше сказать, страсть к лесу, не так ли? Мне слуги сказали.

– Милорд?

– Вас заинтриговал лес и водопад в нем. Может, вы захотите посмотреть, за что я его так люблю? Я бы с удовольствием показал вам. Может, вы составите мне компанию сразу после того, как навестите вашу горничную? В предзакатных сумерках, но до наступления темноты, естественно, – поспешно добавил он. – Он поистине прекрасен в лучах заката. Но боюсь, идти туда одной не совсем безопасно. Брызги и стелющийся туман делают спуск скользким. Я сам как-то оступился на покрытых мхом валунах. Да еще и ваш отец… Если вас кто-то и держит в заточении, то это он. Вы не смеете выходить из дома при свете дня, зная, что он караулит где-то неподалеку. Но в час, когда сумерки опускаются на кроны деревьев, вы будете в безопасности… со мной.

– Я… я не знаю, милорд, – уклончиво ответила она.

– Я всего лишь хочу показать вам это место таким, какое оно на самом деле, чтобы вы смогли отбросить свой сон в сторону и увидеть истинное положение вещей. Грань между миром и реальностью очень тонкая. Я не позволю ложному впечатлению от увиденного во сне испортить красоту этого дивного места. И тем более очернить меня в ваших глазах, соглашайтесь!

Она по-прежнему молчала.

– Вы не доверяете мне, – сказал он, отвечая на свои же слова. – Знали бы вы, как невыносимо для меня, миледи, расплачиваться за поступки призрака из ваших снов!

– Откуда вам знать, что мой призрак нуждается в наказании, если вы не он? – отрезала она.

– Это и так понятно. Ваши пылающие щеки, mittkostbart, прямое тому доказательство. Если вы не может обойтись без дуэньи, то я прикажу Уле пойти с нами. Это вас устроит? Вы должны простить мне незнание этикета. Как я уже упоминал, в моей… стране подобные формальности соблюдаются не столь строго. Если я где-то и допускаю оплошности, то лишь потому, что еще не успел до конца выучить ваши правила. Которых, между прочим, великое множество.

– В этом нет необходимости, – сказала Бэкка.

– Означает ли это, что вы не хотите привлекать Улу? Или вы просто не хотите со мной пройтись?

– Просто я не меньше вашего переживаю, что сон окажется явью, милорд, – ответила Бэкка. – А может, даже больше.

– То есть вы до сих пор боитесь, – догадался он.

– Да, – вздохнула она. – Но не столько вас, милорд…

Бэкка хотела сказать: «Я не столько боюсь вас, сколько себя, милорд», но не стала этого делать. Она покинула графа, чтобы все утро терзаться сомнениями, стоило ли принимать его приглашение.

Ула и Анна-Лиза помогли Мод перебраться в кресло, стоящее в спальне, и принесли сюда же подносы с обедом для нее и для Бэкки. Суп-жюльен, маленькие горячие рулетики а-ля Дюше, печеные груши и заварной крем. Мод поклевала, как птичка. Потребовалась помощь Бэкки, чтобы разделаться с супом. Мод только отщипнула кусочек рулета, а на груши и крем сил у нее уже не хватило. Бэкка почти ничего не ела, у нее пропал аппетит. Клаус был прав, Мод еще не готова к путешествию. В том, что она идет на поправку, сомневаться не приходилось: шишка на лбу сошла полностью, синяк тоже постепенно исчезал. Больше всего Бэкку беспокоила ее апатичность. Возможно, перестав принимать травяные отвары, девушка быстрее наберется сил. Она просто обязана это сделать, ведь от этого так много зависело! Если они задержатся в Линдегрен Холле надолго, то она уже не в состоянии будет уехать отсюда… от него.

Поначалу она решила, что его неотразимость в том, что он стал первым мужчиной, обратившим на нее внимание. Возможно, поначалу так оно и было, но сейчас чувство к Клаусу Линдегрену стало несоизмеримо глубже. Помимо внешности, в этом мужчине привлекала его загадочность. Вероятно, все дело в окутывающей его ауре таинственности, или виной всему грусть во взгляде пронзительных глаз цвета морской волны. Но больше всего ее восхищало то, что он был человеком чести и истинным джентльменом – даже несмотря на то, что отказывался понимать обычаи английской аристократии. Изысканность, которой щеголяли английские господа, воспитывалась в них с детства, они были ей обучены. Но тому, чем обладал Клаус Линдегрен, обучить было невозможно – с этим нужно было родиться. В нем не было манерности, присущей большинству знакомых ее отца. Быть галантным для него было также привычно, как и дышать. Чтобы вести себя любезно, ему не требовалось прилагать усилия, а нужно было всего лишь оставаться самим собой. Рядом с ним она чувствовала себя в безопасности… пока не увидела тот сон.

Аура таинственности завораживала и притягивала ее, как пламя мотылька, но она старалась соблюдать дистанцию. Она никогда прежде не общалась с опытными мужчинами. И это ее пугало. Она знала, что не сможет устоять перед его напором, но словно бабочка летела к обжигающему огню.

С наступлением сумерек Клаус прислал за ней. Она полвечера не могла выбрать, что надеть на совместную прогулку, и в результате остановилась на платье из муслина с завышенной талией, рукавами-«фонариками» и умеренным вырезом, которое было удобным и в то же время выглядело достаточно нарядно. Она решила не брать шаль, так как вечер обещал быть теплым. Ее наряд годился и для ужина, который должен был последовать сразу за прогулкой.

Она взяла его под руку, и они пошли по дорожке. Над землей клубилась жемчужная мгла. Натыкаясь на ползучие растения, она словно выбирала, какие из них укрыть, а какие обойти своим вниманием. По мере их приближения шум воды становился все более отчетливым и манящим. Окрашенный лучами заходящего солнца в алый цвет, водопад выглядел потрясающе! Бэкка не смогла сдержать восторженный возглас.

– Разве я не говорил, что он великолепен? – спросил Клаус, накрывая ладонью ее кисть, покоящуюся у него на сгибе руки. От него исходили сила и тепло, длинные тонкие пальцы поглаживали ее руку.

– В моей стране водопады священны, – продолжал он. – Шведы преклоняются перед ними, как перед святынями, у каждой из которых свой дух-покровитель. Идите сюда. Присядьте, и я поведаю вам историю, которую рассказывают наши старейшины.

Он подвел ее к поваленному дереву, постелил свою куртку, чтобы она могла присесть, а сам, вытянувшись в высокой траве, оперся локтем на бревно и так лежал, изучающе глядя на нее. И почему его глаза казались такими синими? Синее не придумаешь. А их выражение! Этот взгляд заменял самые крепкие объятия. Его глаза и губы улыбались, и волны сладостной дрожи хлынули ей в душу.

У этого человека был дар завораживать взглядом и покорять улыбкой.

– Это будет правдивая история или вымысел, милорд? – поинтересовалась она.

– Это уже вам решать. Духи-покровители, о которых я уже говорил, называются Фоссгримами. Это неземные существа мужского пола, которые обитают в водопадах и охраняют их. Когда они только появились, то по размерам уступали мужчинам-людям. Но время шло, их род постепенно вымирал, и боги наградили их таким телосложением, чтобы они могли вступать в союз с женщинами-людьми и тем самым продолжать свой род. Фэйи всегда стремились завладеть миром смертных. Это было сродни зависти, которую низшие классы испытывают к аристократам.

Бэкка слушала его, не перебивая.

– Вместе с новым телосложением духи получили способность пересекать рубежи миров, – продолжал он, – и с наступлением брачного периода Фоссгрим приходит сюда из Иного мира, чтобы занять свой водопад, завлечь смертную девушку и соблазнить ее. Он может жить, как простой смертный, за пределами своего водопада, но только в непосредственной близости от него. Он черпает из него силы. У него есть только месяц, чтобы осуществить свою миссию, выполнить свое предназначение. В противном случае он навсегда останется в мире смертных и никогда больше не вернется в астральный мир. Он обречен жить и умереть, как простой смертный. За привилегии надо платить.

Бэкка завороженно слушала каждое его слово. Ей никогда раньше не рассказывали эту легенду. Он говорил так проникновенно, что собрал вокруг себя лесных жителей, которые затаились неподалеку под сенью леса и, казалось, были потрясены также сильно, как и она.

– А если девушка воспротивится? – спросила она.

– Перед чарами Фоссгрима, замешанными на похоти брачного периода, устоять невозможно, mittkostbart, – сказал он. – Смертная женщина считает за счастье отдаться ему, и во время близости они зачинают сына, который, пока не вырастет, ничем не отличается от обычного смертного. Возмужав, он получает способность путешествовать между мирами. Он становится бессмертным Фоссгримом, который должен найти свой водопад в мире людей и, как и его отец, выполнить свой долг, продолжить род.

– А что будет с его матерью? И с созданием, которое его зачало? – спросила Бэкка.

Ей показалось, или Клаус действительно вздрогнул? Похоже, так оно и было. Он слишком близко к сердцу принимал свои легенды. Наверное, ей не стоило называть главного героя созданием.

– Он помогает ей растить ребенка?

– Нет, – сказал Клаус. – Сразу после совокупления он возвращается в Иной мир – астральный мир фэйев, который существует в параллельной плоскости с миром людей… и никогда больше с ней не встречается.

– Ваши шведские предания все такие печальные, милорд? – спросила Бэкка. – Женское сердце – не игрушка. Мне кажется, ваши соотечественники склонны все драматизировать. Или это полное пренебрежение к женщине рождает такие истории? Я слышала, шведы славятся тем, что ведут себя довольно… агрессивно с женщинами.

Клаус ничего не ответил. Он поднялся, стряхнул прилипшие к бриджам травинки.

– То есть вы для себя уже решили… – сказал он. Протянув руку, он помог ей подняться и взял свою куртку.

– Милорд?

– Я с самого начала предупредил, что вам решать, правда это или вымысел, – пояснил он. – Очевидно, вы решили.

– Конечно! Что же это еще, если не фантазии? Однако вы так проникновенно рассказали мне эту историю, милорд, что будь я лишена умения мыслить логически, то поверила бы вам безоговорочно.

Он улыбнулся и предложил ей руку.

– Иногда логическое мышление подобно оковам, mittkostbart, – заметил он. – Оно ограничивает наше воображение, наш дух. Подумайте о том, кто в свое время создал эту легенду. Его ум не знает границ.

– Мама и гувернантка в детстве читали мне сказки, – задумчиво сказала Бэкка. – Они были такими забавными, но не имели ничего общего с действительностью – с настоящей действительностью, понимаете? Хотя были времена, когда…

– Да? – Он заметно нервничал и ловил каждое ее слово.

– Были времена, когда я хотела, чтобы так было и в жизни. Понимаете? Заколдованные земли, феи с прозрачными крылышками, которые водят хороводы при луне… – Она рассмеялась. – Однажды гувернантка соорудила крылья из проволоки и кусков сетки, приколола их к моему платью и отпустила меня в сад порезвиться среди бабочек. Мне всегда было интересно, бабочки ли это. Или настоящие феи перелетают с цветка на цветок?

– Очаровательно, – пробормотал Клаус.

– Зачем вы рассказали мне эту легенду, милорд? – спросила Бэкка.

Он пожал плечами.

– Чтобы вас развлечь… и дать представление о культуре моей страны. А вам понравилась сегодняшняя прогулка по лесу? Я сумел прогнать вашего призрака туда, где ему и положено быть?

– Д-да, милорд.

Чтобы не задерживаться на этом дольше необходимого, она не стала говорить, что призрак не только не исчез, но еще более окреп.

– Прекрасно! – воскликнул он. – Теперь, когда я поделился с вами частью своей родины, я хотел бы, чтобы вы прониклись ею не только на словах, но и на практике.

С этими словами он вытащил из кармана небольшую раковину, ярко-розовую снаружи и перламутровую внутри. Она уютно покоилась на его ладони.

– Держите ее вот так, – сказал он, прикладывая раковину к ее уху.

Почувствовав прикосновение холодной раковины, она невольно отпрянула.

– Не-е-ет, – прошептала она.

– Не бойтесь… Лучше послушайте. Слышите? Это голос северного моря… моря моей родины. Я привез ее с берегов Швеции, чтобы она напоминала мне о стране, которую я люблю даже в изгнании. Вот, возьмите ее. Она рассчитана на изящное ушко. Видите, как она прекрасно подходит вам?

Зачарованная, Бэкка вслушивалась в то, что на самом деле напоминало шум прибоя. Она улыбнулась. И раковина действительно была словно подогнана под ее ухо. Прошло немало времени, прежде чем она протянула ее Клаусу.

– Нет, – сказал он. – Это вам, mittkostbart, в память обо мне, когда вы… отправитесь в путь. Всякий раз, когда будете слушать, как колышется грудь могучего океана, вспоминайте обо мне, бедном графе из далеких земель, который не оставил вас в беде, и улыбайтесь… вот как сейчас, хорошо?

– Но я не могу принять такой дорогой подарок, – запротестовала Бэкка. – Как же северное море будет вас утешать, если я заберу его себе?

Она энергично помотала головой, отчего ее локоны разметались, и, немного помешкав, с неохотой протянула подарок назад.

– Нет… я не могу его принять.

Клаус взял ее руку в свою и сомкнул ее пальцы на раковине.

– У меня есть еще, mittkostbart, – произнес он с ласковой улыбкой. Ей показалось, что в его глазах цвета морской волны блеснули слезы. – Я выбрал эту, потому что знал, что она идеально повторяет форму вашего ушка и благодаря этому как нельзя лучше подойдет вам. Пожалуйста, возьмите. Теперь мой дом здесь, и меня будет согревать мысль о том, что эта маленькая раковина нас объединяет… Словно мы вместе, даже когда порознь. Сделайте это для меня, ладно? Я не хочу, чтобы вы меня забыли.

– Сомневаюсь, что я когда-нибудь вас забуду, милорд, – призналась она, отводя взгляд, чтобы не видеть странное выражение его глаз. Откровенное заявление, но ведь так оно и было. Разве она смогла бы его забыть? Она сунула руку в боковой разрез платья, вытащила маленький кармашек на ленте, прикрепленной к лифу, и положила в него раковину.

– Хорошо! – воскликнул он и повел ее по дорожке назад, туда, откуда они пришли. – Пора возвращаться. Темнеет, да и кухарка будет сердиться, если мы опоздаем к ужину. Ей так редко приходится готовить для гостей.

– Спасибо, милорд, – сказала Бэкка. – Вы очень добры. Теперь, когда водопад остался позади, тот сон стал казаться ей чем-то далеким. Да и вообще…

– Это удовольствие в первую очередь для меня, – ответил Клаус. – Но я вынужден просить, чтобы вы пообещали мне, что никогда не придете сюда в одиночку. Ради вашей же безопасности.

Бэкка рассмеялась.

– Почему? – полюбопытствовала она. – Вы боитесь, что я встречу одного из ваших Фоссгримов?

– Кто знает, mittkostbart, – пробормотал он. – Кто знает…

 

Глава 8

Что на этот раз, милорд? – спросил Генрик, помогая Клаусу переодеться к ужину в черный фрак. Его синяя куртка тоже подошла бы, но после того как он полежал в лесу, на ней остались пятна от травы.

– Не торопи меня. Для подобных вещей необходимо время, – сказал Клаус, облачаясь во фрак.

– Как раз временем, милорд, мы не располагаем. Что вам мешает? Вы желаете ее, она также явно желает вас. Какие могут быть осложнения? Вы могли бы сделать все до рассвета и передать ее в руки отцу, а мы тем временем покинем этот негостеприимный мир. Она при этом не пострадает. Он уже нашел ей жениха. Ей не придется растить отпрыска в одиночку, в отличие от многих других, если, конечно, вас это волнует. Все предельно просто. Чего же вы медлите?

Клаус повернулся к нему.

– Не думаю, что смогу так просто ее оставить, – бросил он.

Он не мог прожить без нее и часа, что уж говорить о вечной разлуке. После того как он держал ее за руки, целовал ее грудь, отведал мед ее губ, ее кожи, мысль о расставании стала для него невыносимой.

– Она проникла внутрь меня, Генрик. Я чувствую ее у себя внутри, как будто она стала частью меня. Она двигается со мной, дышит со мной, возбуждает меня, мучает меня. И как после этого я могу оставить ее и жить с этим целую вечность?

– Чем дальше, тем тяжелее.

– Это уже невыносимо тяжело. Желание, которое я испытываю к этой женщине, сильнее, чем желание возродиться.

– О! – воскликнул старейшина в отчаянии. – Или вы забыли, что я несу ответственность за вас? Подумайте о том, какое наказание меня ждет, если я это допущу.

– У тебя есть варианты, Генрик.

– Я слишком стар для вариантов, милорд. Я слишком привязался к своему бессмертию. Жить вечно, не боясь смерти, выслужить себе место среди высших за Золотым пределом. В моем возрасте это важно как никогда.

– Вечная жизнь может… затянуться, дружище.

– Вы приняли решение. Тогда нам ничего не остается, кроме как ждать нового полнолуния, и…

– Я еще не решил окончательно, Генрик, – прервал его Клаус. – Остается еще один вариант. Или ты забыл?

– Мне слабо верится, что он сможет что-то серьезно изменить…

– Согласен. Но разве, принимая судьбоносное решение, мы не должны рассмотреть все варианты?

– Должны, но я сомневаюсь, что она согласится перенестись в наш мир, чтобы хотя бы мельком взглянуть на то, что ее там ожидает, и уж тем более не согласится пережить все это всерьез. Но пусть даже вы уговорите ее остаться там вместе с вами. Вы действительно думаете, что с наступлением нового брачного периода она будет просто сидеть сложа руки и смотреть, как вы, исполняя свой долг, возвращаетесь в мир людей и делаете ребенка другой женщине? Вы грезите! Этому не бывать. Милорд, это люди\ Они относятся к фэйам как к выдумке, персонажам забавных детских книжек. Межвидовое сходство исчезло давным-давно, когда они предали нас. Мелкие стычки, которые люди устраивают между собой и громко называют войнами, всего лишь капля в море по сравнению с Великой битвой между людьми и духами! Возможно, она постарается как-то приспособиться. У людей короткая память – все, что выходит за рамки их понимания, они называют сказками. Но мы ведем хроники поколений, и вам об этом хорошо известно. Летопись ведется с незапамятных времен, именно поэтому многие из нас до сих пор столь безжалостно третируют людей. И после этого вы все также уверены, что ее примут у нас с распростертыми объятиями? Или вы в погоне за любовью вообще потеряли способность о чем-либо думать?

– Во всяком случае, попробовать стоит, – сказал Клаус.

– И как вы себе это представляете? Ведь вы не можете просто взять ее за руку и перевести на другую сторону. Вы пытались подготовить ее своим рассказом, а она по-прежнему не в состоянии понять, где заканчивается сказка и начинается быль. Даже несмотря на ваши ораторские изыски.

– Генрик, ты что же, шпионил за нами?

– Я всего лишь пытаюсь вам помочь. Мы все до единого шпионы. Такова наша сущность. И мы отлично к этому приспособлены. Ха! Еще скажите, что это не вы проникли в первую же ночь в спальню к миледи и разглядывали ее спящую. Так что не вам меня упрекать. Ладно, оставим это. Она больше не согласна пить отвар из трав, а по собственной воле ни за что не отправится в реальность, в существование которой даже не верит. Расскажите мне, как вы собираетесь показать ей наш мир.

– Отвар она больше принимать не станет, это правда, но ты забыл об эльфийском вине. Его она выпьет, тем более что вместе с ней его буду пить и я, причем из того же кувшина. На меня оно не подействует, но это один из способов приоткрыть завесу, которым наш род всегда пользовался, чтобы перевести смертных через черту. Ты действительно стареешь, Генрик. Ты перешагнешь через Золотой предел раньше, чем успеешь это осознать, дружище. Не могу поверить, что ты забыл об эльфийском вине.

– Я не забыл, милорд, – вздохнул старейшина. – Я надеялся, что удастся обойтись без него. Стоит ей его выпить, как желание остаться с вами станет неодолимым и не покинет ее никогда.

– Да, я настолько эгоистичен, что не хочу, чтобы она меня забыла. Если не удастся заполучить ее, то пусть у меня будет хотя бы это.

– У меня просто сердце разрывается, глядя на вас, милорд, – сказал старейшина. – Любовь, – скривился он. – Наш аналог этого чувства представляется мне куда более гуманным. У нас оно осознанное и не такое моногамное, как эта дикая, всепожирающая болезнь, которая подчиняет себе разум и рвет сердце на куски. Это нецивилизованно. А в итоге… стоит ли она всего этого?

– Это сугубо твое мнение, – сказал Клаус. – Кроме того, это то, без чего я не могу теперь жить ни здесь, ни там.

Бэкка едва притронулась к устрицам, и Олаф уже собирался подавать голубя. Дело вовсе не в еде: все было очень вкусно, но у нее отсутствовал аппетит. На противоположном конце стола Клаус во всю наслаждался пищей. Почему же она не могла расслабиться и последовать его примеру? Кроме угрозы возвращения отца, у нее не было повода для волнений. Клаус старался изо всех сил помочь ей, но ее не покидала мысль, что происходит что-то неправильное.

– Вам это не по душе, миледи? – спросил Клаус, откладывая вилку. – Вы и кусочка не попробовали.

– Еда отменная. Очень жаль, милорд, что я не могу отдать ей должное. Но у меня совершенно нет аппетита.

– Вас что-то… беспокоит?

– Меня многое беспокоит, – сказала Бэкка. – Но с этим ничего не поделаешь.

– Вы имеете в виду здоровье вашей горничной?

– Да, милорд.

– И к какому же выводу вы пришли?

– Она не готова к дальнейшему путешествию, в то время как мне нужно уехать до возвращения отца. Отсюда все мои переживания, милорд. Так что не принимайте их на свой счет. Вы были очень добры, за что я искренне благодарна вам, но мое будущее висит на волоске, пока я здесь.

– Лучшее, что вы можете сделать, миледи, это дождаться, пока ваш отец придет и уйдет. Уехав прямо сейчас, вы рискуете столкнуться, когда он будет возвращаться сюда. Вы должны это понимать. С другой стороны, мы даже не знаем, вернется ли он вообще, ведь он уже был здесь и не нашел вас. К тому времени, как ваша горничная полностью поправится, вам уже можно будет не бояться случайной встречи с отцом. Я вижу, как вам не терпится, но эта… вынужденная задержка – для вашего же блага. Поверьте, я сумею достойно встретить вашего отца, если он все же надумает вернуться. Доверьтесь мне, mittkostbart, я желаю вам только добра.

– Простите, но мне не хотелось бы, чтобы вы впредь так меня называли. Я не могу допустить подобной близости.

Она согласилась на это раньше, будучи уверенной, что ничего особенного из-за этого не случится. Она скоро уедет, а пока подобное теплое обращение грело ей душу. По правде говоря, она до сих пор втайне любила сладкую дрожь, которая, достигая самых потаенных уголков, пробегала по телу всякий раз, когда он произносил эти загадочные слова со своим волнующим акцентом. Но поскольку ее отъезд откладывался на неопределенный срок, да еще после того как приняла в подарок ракушку, она не хотела давать ему надежду, сознавая, что между ними ничего не может быть.

– Что? С каких это пор обращение «моя драгоценная» кажется для вас обидным? Оно ничуть не интимнее, чем «моя дорогая» или «дорогая леди». Чрезмерная чопорность вашего этикета меня угнетает и утомляет.

Он откинулся на стуле и нахмурился, всем своим видом показывая, что огорчен.

– Я не могу обращаться к вам по имени. «Леди Рэбэкка» чересчур громоздко, и зная, что вы предпочли бы «Бэкка», именно так я обращаюсь к вам в мыслях. «Миледи» – слишком безлико, а обстоятельства, при которых мы познакомились, формальными не назовешь. Как по мне, то спасение жизни как нельзя более располагает к близости. Пусть наградой за это мне послужит ваша снисходительность. Уже то, что я произношу это на своем языке, а не на вашем, должно помочь вам побороть смущение. Мне же это дает возможность быть собой – говорить то, что я хочу, а не то, что предписывают ваши правила. Ваше общество весьма лицемерно в словах и помыслах. Мы, шведы, гораздо более раскованны, чем англичане.

– Очень хорошо. Но раз так, то, наверное, можно… – сказала Бэкка устало. Много шума из ничего. Все равно у нее нет шансов его переспорить. Говорить комплименты было для него также естественно, как дышать. Что бы она ни говорила, он все равно будет называть ее по-своему. Но все же она решила объясниться, хотя он наверняка и так знал, чем вызвана ее просьба.

– Я просто не хочу давать вам надежду, принимая ухаживания, которые в определенный момент могут приобрести сомнительный характер, – пояснила она.

– Что вы, mittkostbart, я совершенно не нуждаюсь в том, чтобы мне давали надежду, – рассмеялся он. – Вы драгоценное создание, чьи шарм и грация меня пленили и вдохновляют!

Сердце Бэкки учащенно забилось. Сам комплимент был утонченным и любезным, но хрипловатый баритон придавал ему тайный смысл. Она не знала, куда деть глаза от смущения. Устрицы на тарелке были ее спасением, поэтому она немедленно принялась ковырять их вилкой.

– Но я знаю меру, – словно в ответ на ее мысли, внезапно произнес он. Этот мужчина определенно был волшебником! – Поэтому, пока вы у меня в гостях, воспринимайте все, что я говорю или делаю, как почтительное восхищение… восхищение бестактного иностранца, который привык говорить правду, но скорее проглотит язык, чем скажет что-то обидное.

Бэкка кивнула, соглашаясь. Как интересно! Оказывается, он заметил, что она предпочитает сокращенную форму своего имени – после того как оно случайно сорвалось с ее языка при знакомстве. Надо же, и в самом деле бестактный! Но в своей бестактности он был более корректен, чем любой представитель высшего общества, который лез из кожи вон, стремясь блеснуть своими манерами. Она никогда раньше не встречала столь непосредственного и безыскусного человека. Он был честен до мозга костей, но она не могла избавиться от ощущения, что это лишь маска, под которой скрывается что-то, не сочетающееся со всем остальным.

Остаток ужина прошел в тишине. Никто не проронил ни слова, до тех пор пока Олаф не убрал со стола и не подал желе со сливками, коблер' и десертное вино. При виде графина, из которого лакей хотел наполнить ее бокал, Бэкка отказалась от угощения наотрез.

– Спасибо, – сказала она. – Я не люблю… спиртные напитки. Они на меня плохо действуют. Я лучше съем немного десерта.

Клаус наклонил голову, на лице его была написана досада.

– О mittkostbart! – воскликнул он. – Не выпить с хозяином дома? Вы снова меня задели.

Он кивнул Олафу, и тот наполнил его бокал содержимым графина.

– Это остатки майского вина, которое я привез из дома и храню на случай приезда в Линдегрен Холл особых гостей. Вино уже откупорено, и его нужно выпить, иначе оно испортится. Неужели оно пропадет зря? Всего глоток… Такого вы нигде больше не попробуете. – Он поднял свой бокал. – Вам нечего бояться. Ведь я пью то же, что и вы.

Бэкка наблюдала, как он смакует вино. Олаф стоял около нее с графином наготове. Пожалуй, этого делать не стоило, особенно после происшествия с настойкой, но от глотка ничего не случится… И зачем лишние сложности? Пусть ужин пройдет в спокойной обстановке. К тому же Клаус выглядел таким несчастным! Она кивнула лакею, он наполнил ее бокал и вернулся на свое место у буфета.

Бэкка разглядывала бокал. У вина был красноватый оттенок. При свете свечей оно напоминало водопад, который лучи заходящего солнца окрасили в такой же цвет. Она поднесла бокал к губам. Насыщенный букет ароматов ударил в нос прежде, чем она успела сделать глоток. У вина был сладковатый ореховый привкус, который оставил во рту приятное жжение. Она не могла удержаться от одобрительного возгласа.

– Вот видите, – сказал Клаус, делая глоток из своего бокала. – Разве оно не божественно?

– Оно довольно приятно на вкус, милорд, – не могла не согласиться Бэкка.

Клаус подал сигнал Олафу, чтобы тот заново наполнил его бокал. Бэкка тоже позволила наполнить свой, но лишь наполовину. Бокалы «кордиал» очень малы. Что страшного может произойти? Заставив ее выпить, Клаус вроде бы успокоился, но все равно не отрывал от нее взгляда. Она легко осушила бокал. У вина было приятное цветочное послевкусие, но что рождало его, она определить так и не смогла.

– Примула, – сказал он.

– Милорд?

– Помимо обычных фруктов, в частности ягод брусники, сюда добавляется еще и примула. Именно она придает ему такой вкус.

– Я никогда не слышала, чтобы примулу добавляли в вино.

– В Швеции такое встречается довольно часто, – сказал Клаус. – Примула придает вину пикантный вкус, который разбавляет сладость фруктов. Это вино делают по старинным секретным рецептам.

Бэкка откашлялась. Внутри росло странное тепло. Он тем временем рассказывал о виноделии в Швеции, голос его звучал глухо, как из колодца. Какие-то странные голоса вторили ему, из-за чего слова выходили неразборчивыми.

– …Глинтвейн – излюбленное лекарство в зимнюю пору, – рассказывал он. – Брусничное вино настаивается на лимонной цедре, корице и гвоздике. На стол подается в высоких кружках, закрученных рогом, и перед употреблением подогревается раскаленной докрасна кочергой. Еще у нас есть так называемый грог – крепкое темное пиво, эль. Рецепт его приготовления достался нам от викингов, это напиток настоящих мужчин.

– Хорошо, что вы не предложили мне попробовать ничего из вышеперечисленного, – сказала Бэкка. – Боюсь, что даже та малость, что я выпила, вскружила мне голову… или что-то в этом роде. Простите, милорд, но мне, мягко говоря, не по себе. Я вас покину, иначе могу потерять лицо и упасть в ваших глазах.

Клаус встал, плавно изогнувшись – такой же гибкий, как водопад в лесу, – и подошел к ней. Бэкка позволила взять себя за руку и помочь подняться. Она покачнулась, и он обвил рукой ее талию. С ее глазами было что-то не то: она могла смотреть только прямо перед собой, словно заглядывала в крошечный тоннель.

– Обопритесь на меня, mittkostbart, – сказал Клаус. – Теперь взгляните на меня. Да… вот так… хорошо. Вино действительно сыграло с вами злую шутку. Тс-с-с, все в порядке… я отведу вас в вашу комнату…

Он говорил еще что-то тем странным, гипнотическим голосом, который она слышала, когда он освобождал ее из перевернувшейся кареты. Его голос манил и завораживал, а они тем временем дошли до винтовой лестницы. Постепенно тоннель стал расширяться, но видимость в его пределах оставляла желать лучшего. Только Бэкка занесла ногу, чтобы подняться на ступеньку, как с изумлением поняла, что лестница куда-то исчезла. Не было и самого зала. Вместо него осталась одна лишь тоскливого цвета мгла – серая, как пасмурное утро, и мягкая, как пух. Она рассеялась так же быстро, как и появилась. У Бэкки глаза на лоб полезли. Куда же делся дом?

 

Глава 9

Обволакивающая мгла стелилась по земле. Выше ее воздух был наполнен радугами сахарного инея. Как будто кто-то рассыпал по небу разноцветную пыльцу. И хотя из-за нее Бэкка почти ничего не видела, но как же красиво переливалась эта россыпь на солнце! Хотя… откуда солнце? Уже давно стемнело. Разве не так?

Клаус был с ней, но его скрывала мгла. С ним был еще кто-то, чей голос Бэкке не был знаком. Они говорили о чем-то своем, звук долетал словно издалека. Но из тех обрывков фраз, что доносились до нее, Бэкка мало что смогла понять.

– Что это, по-вашему, может значить? – говорил незнакомый голос. – Она уже задается вопросом, который час.

Но откуда он узнал? Она не произносила этого вслух. Или этот человек мог читать мысли?

– Ты не хуже меня знаешь, что в астральном измерении не существует понятия времени, – отвечал Клаус тем же странным гулким голосом. – Здесь можно многое успеть в мгновение ока по земным меркам, Генрик.

– Надеюсь, вы знаете, что делаете, ваше высочество. Его камердинер? Она еще ни разу его не видела, хотя его имя упоминалось неоднократно. Но что он здесь делает? Где они оказались? Что-то влекло ее. Она чувствовала на своем локте руку, направляющую ее, но рядом по-прежнему никого не было.

– Не сходите с дорожки, mittkostbart, – предупредил Клаус. Но как она могла держаться дорожки, если дорожку не было видно за туманом и сахарными кристаллами, переливающимися всеми цветами радуги? Они были всюду и напоминали живых созданий, которые специально слетелись сюда, чтобы приветствовать ее.

– Скоро туман развеется, и вы сможете видеть, – сказал Клаус.

Его голос по-прежнему звучал как далекое эхо, несмотря на то что он находился рядом. Он мог читать ее мысли!

– Вы здесь гостья и находитесь под моей защитой. С вами ничего не случится, если вы будете делать то, что я скажу.

– Где мы находимся, милорд? – воскликнула она. – Мне это снова… снится?

– Вы в моем мире, и это не сон, хотя с человеческой точки зрения в это сложно поверить. Терпение, mittkostbart. Скоро вы все поймете.

– Может, вы произнесете заклинание забвения, ваше высочество? – напомнил Генрик. – Пока еще есть время.

– Времени больше не существует, дружище, ты забыл? Не вспоминай пока об этом. Мы поймем, когда станет необходимо.

Внезапно туман сместился в сторону, словно занавес, и взору Бэкки открылся чудесный цветущий край, полный самых разных полевых цветов, многие из которых ей еще не приходилось видеть. А запах! Воздух, наполненный радужной пыльцой, был теплым и сладким. Вокруг летали семена чертополоха и тополиный пух – они падали, кружась, как белые хлопья снега. Они тоже казались живыми, словно у каждого из них была своя цель и направление.

На деревьях пели невидимые птицы, откуда-то доносился мягкий мелодичный смех, словно позвякивание далеких колокольчиков. Казалось, эти звуки долетали с верхушек деревьев.

– Ба! Это еще ни о чем не говорит, ваше высочество, – сказал Генрик. – Дриады приветствуют смехом каждое существо, даже сатиров.

– Ты так же нетерпелив, как и она, – отрезал Клаус. – Прогресс налицо. Скоро это не делается, все должно происходить постепенно. Человеческий разум не в состоянии постичь астральный мир, Генрик. Стоит тебе на нее надавить, и эксперимент пойдет насмарку.

Туман остался позади, и стала видна дорожка, хотя она не была дорожкой в общепринятом смысле слова, протоптанной в грязи или вымощенной камнями. Темная полоса скошенной травы пролегла через поле, трава на котором была на тон светлее – ярко-изумрудного цвета и такой чистоты, какой Бэкка раньше не видела. И хотя трава казалась сухой, на ней поблескивали капли росы.

Мелодичный смех дриад все удалялся. Бэкка обернулась, чтобы взглянуть на деревья, на которых они сидели, но деревья пропали в тумане. Как такое могло быть? Они ведь и трех шагов не прошли. И почему она не видит Клауса? Его рука по-прежнему сжимала ее локоть, голос нашептывал ей на ухо слова поддержки, но его рядом с собой она не видела. Там, где должно было находиться его тело, был только воздух.

Они прошли через сады, один роскошнее другого, и лабиринты, и повсюду их сопровождали существа, напоминающие стрекоз, которые совокуплялись прямо на лету. Все остальные крылатые насекомые тоже были заняты брачными играми.

– Великий Ритуал, – пояснил Клаус в ответ на ее невысказанный вопрос. – Здесь происходит совокупление всех женских и мужских особей, как и в моем рассказе о Фоссгримах. Это бесконечный зов, который заставляет все порождения астрала искать себе пару. Человек никогда не испытывал влечения, равного по силе… и удовольствию.

Последние слова он подчеркнул особо, Бэкка же предпочла промолчать. Ее невероятно раздражала его способность читать ее мысли. Она не сомневалась, что щеки ее алеют подобно розам, растущим вдоль тропинки.

– Присмотритесь, – предложил Клаус.

И хотя рассматривать такое было неприлично, Бэкка послушалась. Взглянув внимательнее на порхающие кругом любовные пары, она ахнула. Это были никакие не насекомые, а крошечные создания с почти человеческими лицами.

Судя по его смеху, он снова прочитал ее мысли. Она ускорила шаг, а его невидимая рука сильнее сжала ее локоть, напоминая о том, что он все еще идет бок о бок с ней. Но почему она его не видит? Кровь ударила в виски, щеки пылали, глаза резал свет. Он рассмеялся снова: тем же захватывающим дух, чувственным баритоном, который будоражил ей душу. Это была насмешка? Даже если и так, ее это не задело. Она была очарована. То, что это место могло таить угрозу, не имело значения. Главное, что с ней был Клаус. И хотя умом она осознавала, что здесь ей может грозить опасность, сердце ее было переполнено доверием и – Господи, помоги! – любовью к нему. Как странно, что она разобралась в своих чувствах к нему именно в этом волшебном месте – приняла их в этой реальности, а не в своем мире. Что это были за чары? Что творилось с ней?

Внезапно перед ними выросла стена леса, да такого густого, что сюда не проникал солнечный свет, и только радужная пыльца продолжала кружить в зеленоватом сумраке. С деревьев на нее глядели серо-зеленые, влажные и холодные глаза, доносился монотонный гул. Этот звук, в отличие от смеха дриад, отнюдь не был приятным. И уж точно не доброжелательным, поэтому Бэкка тщательно следила за дорожкой, чтобы быть подальше от этих созданий, кем бы они ни были.

– Держитесь, mittkostbart, – сказал Клаус. – Они вас не тронут.

– Ха! – вмешался Генрик. Он так долго молчал, что Бэкка уже подумала, что он испарился. – А если бы она шла здесь одна, без вашего сопровождения, ваше высочество? Не тронут они ее, как же, размечтались!

– Я настаиваю, чтобы ты прекратил обращаться ко мне подобным образом! – отчеканил Клаус. Его голос звучал как грохот обвала. К великому облегчению Бэкки, лесные соглядатаи, заслышав его голос, замолкли.

– В этом месте небезопасно обращаться к вам как-то иначе, – возразил Генрик. – Они не являются вашими подданными.

– Но они склоняются перед высшей силой. Не суетись! Ты только напугаешь ее.

– Это я-то? По-моему, это вы затеяли эту бредовую прогулку. И теперь еще говорите, что я кого-то пугаю.

Лес, по густоте не уступающий непролазным джунглям, казалось, не закончится никогда, как вдруг они вышли к зарослям, где резвились самые разные лесные жители. Странно, но она только сейчас заметила, что больше нигде в лесу их не встречала. Зверей, видимо, тоже не особо волновало присутствие посторонних. Земля здесь была одета в осенний наряд, искрящийся золотом, багрянцем, пурпуром. Невидимые создания запели снова, и их мелодию разнес легкий ветерок. Могучие дубы, увешанные желудями, склонили ветви к земле. Крошечные создания качались на них, как малые дети на пони, а воздух был наполнен пьянящим запахом лесного перегноя и осенних перезрелых ягод. Это было весьма оживленное место, но к случайным прохожим здесь отнеслись без всякого злого умысла. Некоторые существа были очень красивы и приветственно им кланялись, в то время как более робкие прятались за стволами деревьев, каменными насыпями, пригорками, отсиживались в пещерах и норах.

Вскоре на осенней прогалине под ногами захрустел иней. И хотя пошел снег и голые ветки покрылись ледяной коркой, Бэкке, как ни странно, совершенно не было холодно.

– Вы здесь всего лишь гостья, mittkostbart, – пояснил Клаус, снова отвечая на ее мысли, – просто иллюзия, тень в этих краях. До тех пор, пока вы не сойдете с тропинки, безопасность вам обеспечена.

Бэкка ничего не ответила. С самого начала путешествия она вообще не проронила ни слова. Да и зачем, если он и так отвечал на все вопросы еще до того, как она успевала произнести их?

Туман появился также неожиданно, как и рассеялся, а вместе с ним возникли уже ставшие привычными мерцающие огоньки, шныряющие вокруг. Бэкка ахнула. Вблизи они казались такими яркими, хотя до них по-прежнему нельзя было дотянуться. Огоньки сверкали в ореоле радужной пыли. Казалось, туман поддерживает их на лету. Так уже было, когда Клаус, обнаженный, шел при свете луны по тропинке. Она ахнула снова и почувствовала, как напряглись его пальцы, поглаживающие ее локоть.

Клаус заговорил не сразу.

– Вы, англичане, называете их пляшущими огоньками, – сказал он. – Будьте внимательны, или они собьют вас с пути. Многие люди сходили с дороги в погоне за ними, а когда понимали, что заблудились, было уже поздно. Вам никогда их не поймать. Их кажущаяся близость с незапамятных времен вводит людей в заблуждение. Это чистой воды иллюзия, mittkostbart, просто чары, цель которых – запутать, сбить с пути… Если, конечно, они не охраняют астральных особ королевской крови.

Бэкка чувствовала, как что-то подталкивает ее последовать за светлячками, и она бы так и сделала, если бы не твердая рука, сжимающая локоть. Порыв был таким сильным, что она сначала даже не заметила водный мир впереди. Она обратила на него внимание только тогда, когда оказалась на краю разукрашенного морозом пруда. Прямо перед ней водопад ниспадал в пруд, ломая хрупкую корочку льда. На скалистых берегах, опоясывающих водоем, раскинулся сосновый бор. Длинные ветки сосен стелились по заиндевевшей земле. Бор не был густым, как лес, из которого они недавно вышли. Сквозь деревья просматривалось море с высоко вздымающимися гребнями волн и радужными фонтанами брызг на ветру. А вдалеке сквозь толстую завесу тумана виднелась группа островов.

– Это мой мир, mittkostbart, – произнес Клаус. – Царство Фоссгримов.

Его горячее дыхание щекотало ухо, по спине бежали мурашки. Он был так близко, а она по-прежнему не видела ни его, ни Генрика, который периодически выдавал свое присутствие ворчанием.

Они двинулись в обход пруда. Замерзшие листья хрустели под ногами. Этот звук приятно убаюкивал, и Бэкка расслабилась до того, что не сразу заметила группу созданий женского пола, которые вышли из озера и окружили ее. У них не было крыльев, и они прямо у нее на глазах выросли в человеческий рост, в то время как все существа, встреченные ранее, были гораздо ниже ее. Русалки, водяные феи! В их длинные гладкие волосы были вплетены водоросли. Волосы и туман было единственным, что скрывало их наготу. Они глухо и нестройно запели на разные голоса и, встав с ней вровень, принялись сужать круг, подталкивая ее к краю тропинки. Они угрожающе галдели, несмотря на то что Клаус повысил на них голос, о чем-то предупреждая на незнакомом языке. Он говорил на своем родном языке, и хотя Бэкка не понимала ни слова, по тому, как протяжно кричали русалки, было ясно, что ссора в разгаре.

– Может, пора прекратить это, ваше высочество? – рявкнул Генрик. – Вы обязаны! Пока не случилось чего-нибудь плохого!

Клаус ничего не ответил. Он убрал руку с ее локтя, и она растерялась, перестав ощущать его силу, его спокойствие. Она по-прежнему не могла его видеть, а русалки, видимо, могли, поскольку подбирались все ближе. Они кричали, обращаясь туда, где, судя по голосу, должна была скрываться его высокая, стройная фигура. Их пронзительный визг больно резал уши, так что пришлось закрыть их руками, чтобы не слышать этого мерзкого вопля.

Судя по тому, куда были устремлены их выпады, Клаус должен был стоять где-то впереди ее, отражая нападение, но их было слишком много. Как могло быть, что она видела их и не видела его? Куда исчезла тропинка? Неужели, лишенная поддержки, она сошла с нее?

Внезапно одна из русалок прорвалась сквозь невидимый круг и, ударив ее, повалила на землю. Она была невообразимо прекрасна – с глазами, горящими зеленым огнем, и волосами, развевающимися на ветру, которого Бэкка не чувствовала. Крохотные ручки хлестали девушку по лицу, норовя вырвать локоны. И хотя русалка казалась почти прозрачной, ее удары были вполне ощутимыми. Бэкка сопротивлялась как могла, вцепившись в волосы русалки с запутанными в них водорослями.

– Ваше высочество – взревел Генрик не своим голосом. Неожиданно что-то просвистело в воздухе прямо перед ней, как будто кто-то резко взмахнул рукой, а затем…

– Обопритесь на меня, mittkostbart, – сказал Клаус. – Теперь взгляните на меня. Да… вот так… хорошо. Вино действительно сыграло с вами злую шутку. Тс-с-с, все в порядке… Я провожу вас в вашу комнату…

Он ведь буквально только что говорил… Или не говорил? И почему у нее так нестерпимо болит голова? И зачем только она пила это вино? Он повел ее от стола через полутемный коридор к винтовой лестнице. Бэкка буквально повисла на нем. Какой же он сильный! Как же ее будоражит запах его тела!

– Кажется, мне только что снова приснился какой-то странный сон, – пришла она к выводу. – Но как такое возможно? Ведь сейчас я не сплю!

Клаус рассмеялся.

– Боюсь, вы были правы, когда говорили, что не переносите спиртного, – сказал он. – Хорошо, что вы убедились в этом… со мной и здесь. Думаю, в будущем вам нужно будет хорошенько подумать, прежде чем соглашаться пить, и воздерживаться от вина в обществе людей, которым вы не доверяете. Чтобы какой-нибудь негодяй не смог воспользоваться вашим состоянием. Что вам приснилось?

Они уже поднимались по ступенькам, и Бэкка остановилась на полпути.

– Я… я не совсем уверена, – пробормотала она. – Помню только, что все начиналось так безобидно и мило, а закончилось… чем-то страшным, как обычно заканчиваются кошмары.

– Это все, что вы помните?

– Только отдельные моменты… и то короткими вспышками. Я была в таком чудесном месте! Именно таким мы представляем себе рай. О-о-о… если бы только не болела так голова! Хмель еще меня не отпустил, милорд, но в голове проясняется, хотя она и раскалывается немилосердно.

– Мне очень жаль, mittkostbart, что все так вышло. Я мог бы попросить Анну-Лизу приготовить настой из трав.

– Нет! Больше никаких настоев, милорд… и никакого вина! Я до сих пор как в тумане.

– Как скажете. А еще что-то из сна вам запомнилось? Я интересуюсь вот почему: иногда нужно выговориться, чтобы избавиться от терзающих душу воспоминаний.

– Я, кажется, дралась… с прекрасным морским созданием. Вы тоже были в моем сне, милорд, но я вас не видела и очень часто не понимала, о чем вы говорите. Все было очень странно… особенно то, что я видела все это, даже когда бодрствовала. Я ведь не спала, не так ли? Я ведь не уронила голову на стол и не забылась, да? Я не могла так оконфузиться!

Тем временем они продолжали подниматься по лестнице и практически достигли второго этажа. Он молча помогал ей.

– Моя драгоценная леди, – сказал он наконец, – вы не смогли бы оконфузиться, даже если бы очень этого захотели!

Они подошли к ее апартаментам, и он открыл дверь гостиной.

– Ула ждет, чтобы помочь вам приготовиться ко сну, – продолжал он. – Сейчас вам желательно поспать. А завтра мы еще раз поговорим о вашем… сне.

– Д-да, завтра. О нет! Я должна сначала взглянуть на Мод.

– Она уже спит. Не стоит будить ее в столь поздний час. Так что отдохните, пусть вино окончательно выветрится. А утром мы вместе навестим ее.

Руки Бэкки были сжаты в кулак. Он взял одну и поднес к губам – какими же они стали мягкими и податливыми от его поцелуя! Теплое дыхание, щекотавшее ее влажную кожу, было смутно знакомым. Он еле слышно застонал, отпустил ее руку, поклонился и, не сводя с нее проницательного взгляда, отступил в полумрак зала.

– Спокойной ночи, mittkostbart, – сказал он. Его голос гулким эхом прокатился по залу и долетел до нее, как из глубокого темного колодца. Это тоже показалось ей знакомым.

Бэкка помотала головой, пытаясь избавиться от наваждения, вызванного вином. Но когда она разжала кулак, чтобы взяться за дверную ручку, то так и застыла на пороге комнаты. К ее влажной ладони прилипло несколько стеблей водорослей, переплетенных с длинными прядями… волос цвета морской волны.

Мурашки пробежали по спине, парализовав ее на секунду, не давая переступить порог комнаты. Она заглянула внутрь. Гостиная был пуста. Улы нигде не было. Бэкка вернулась в зал. Клаус только-только спустился по лестнице. Стараясь держаться в тени, она бесшумно прикрыла дверь и последовала за ним.

 

Глава 10

Теперь, надеюсь, вы довольны, – сказал Генрик, помогая Клаусу переодеться в комнате на первом этаже. – Вы знали, что русалки начнут ревновать. Представляю, во что они превратят ваш следующий визит в астральный мир, милорд, – съехидничал он.

– А ну тихо! – рявкнул Клаус. – Я разберусь с русалками. Какое они имеют право ревновать? То, что происходит в Ином мире, не имеет отношения к этому.

– Они, очевидно, думают иначе. Может, это потому, что они ваши служанки, а вы взяли и швырнули им в лицо чужака?

– Они слишком высоко себя ставят.

_ Ах, – вздохнул Генрик, отвешивая трагический поклон. _ А как насчет вас, милорд? Может, это вы цените их или себя – отнюдь невысоко? Я бы даже сказал, в грош не ставите.

– Русалки ответят за свое поведение, Генрик, – сказал Клаус, вышагивая перед камином. – Все, хватит! Мы уже узнали ответ на вопрос, может ли леди Рэбэкка Гильдерслив существовать в моем измерении. В этом заключалась наша задача, и теперь ясно, что это абсолютно невозможно. Даже если она сама этого захочет.

– Она будет помнить?

– Не знаю. Не думаю… Но какие-то воспоминания, пусть даже слабые, у нее все же остались.

– Вы слишком поздно произнесли заклинание. А я ведь предупреждал вас! Я говорил, чтобы вы произнесли его еще в самом начале.

– Да, я этого не сделал. Я не идеален, Генрик. Я даже не человек. Я принц Фоссгримов, о чем ты не перестаешь мне повторять, астральный вельможа, верховный болванчик, наставник всех низших Фоссгримов, который имеет над Иным миром не больше власти, чем бедный безумный король в этом царстве! Заклинания – не мой профиль. Откуда, по-твоему, мне знать, что хорошо и что плохо, когда дело касается смертных? Чем больше я нахожусь среди них, тем меньше понимаю, чего от них ждать.

– А я не знаю, чего ждать от вас, пока вы больны человеческой любовью, поэтому должен сделать вам замечание. Ни о какой любви у Фоссгримов речи быть не может. Это дико, нецивилизованно! Какой пример вы подаете своим подданным? Страшно представить. Вы совершенно не подумали о последствиях того, что задумали.

– Если бы знать, что я задумал, дружище, – сказал Клаус. Он упал в кресло и обхватил голову руками. – Я только знаю, что не хочу жить без нее ни здесь, ни в другом измерении. Как бы жестока ни была любовь, я лучше буду страдать, чем еще целую вечность проживу без нее. Ты как-то сразу понимаешь, что встретил свою вторую половинку, близкого по духу человека. Мы и нам подобные осознаем это раньше, чем смертные, особенно прожив рядом с ними столько времени. Она околдовала меня, Генрик! Теперь, когда я познал ее, мне не нужен больше никто.

– Ну так возьмите ее, всего-то делов! – вскричал старейшина. – Что вам мешает? Всюду не успеть. Забудьте этот глупый любовный лепет! Это чувство также непостоянно, как блуждающие огоньки. Возьмите ее, говорят вам, и выполните свой долг.

Бэкка отшатнулась от двери. Клаус и Генрик еще что-то говорили, но ей хватило того, что она услышала, – больше ее мозг просто отказывался воспринимать. Она только сейчас поняла, что продолжает сжимать в руке пучок водорослей. Он выпал из ее ослабевших пальцев, когда она развернулась и, с трудом переставляя ноги, направилась по коридору к винтовой лестнице.

На этот раз вино было ни при чем. Ее голова раскалывалась от осознания того, что ни одно из странных происшествий, случившихся с ней за время пребывания в Линдегрен Холле, не было сном. А это означало, что она на самом деле позволила Клаусу те дерзкие объятия. Она наслаждалась тем, как он целовал ее губы и – о ужас! – полуобнаженную грудь, залитую лунным светом. Кроме того, была еще прекрасная русалка, с которой они, вцепившись друг в друга, катались по тронутому морозом лесному ковру. Она даже принесла с собой вполне весомое доказательство реальности происходившего: пучок морских водорослей и клок волос цвета морской волны. Была ли это одна из любовниц Клауса в астрале? А иначе почему такая ярость?

Его рассказ о Фоссгримах оказался чистой правдой. Но как такое возможно? Это были создания из легенд и сказок. Оказывается, возможно. Он сам так назвался: принц Фоссгримов. Это значило, что он выбрал ее… быть матерью его ребенка… ребенка Фоссгрима, которого ей предстоит вырастить в одиночку. Бред!

Слезы застилали ей глаза, из-за них она едва не споткнулась. Все, что она раньше считала вымыслом, оказалось действительностью, а она сама попала в гущу событий. И хуже всего было то, что она больше не могла отрицать своих чувств к Клаусу. Осознание этого пришло с ней оттуда. Возможно, виной тому его таинственность, которая вскружила ей голову, околдовала с момента самой первой встречи. Но что бы это ни было, теперь она жаждала оказаться в его объятиях, почувствовать сладкое касание его губ, услышать его глубокий, волнующий, притягательный голос, от которого все внутри замирало. Как надежно ей было под его защитой! Теперь она была в ужасе. Он всего лишь хотел соблазнить ее и бросить с ребенком. Да как посмел он назвать такую подлость любовью.

У нее был единственный выход. Ей нужно было срочно уезжать, пока она не встретила его снова, пока у него не появилась возможность уговорить ее остаться, пока сердце и тело не отказались ей повиноваться, как бывало уже не раз. Он Никогда ее не отпустит, если узнает, что у нее на уме. Но она ведь не могла просто взять и уехать. Как быть с Мод, которая еще не готова отправляться в путешествие? Что ж, придется Закрыть на это глаза – ив путь. Сегодня, сейчас же!

Борясь с головокружением, Бэкка, цепляясь за перила, взобралась на второй этаж и прошла к себе в комнату. Как она и предполагала, Ула ждала ее там. Она отпустила девушку, сказав, что хочет почитать и успеть проведать Мод перед сном и что разденется сама, ей не впервой.

Бэкка так и не поняла, поверила ей Ула или нет. Внезапно ее бросило в дрожь от мысли, что все слуги в доме могли быть астральными существами, как и их хозяин. Это объясняло их манеру появляться и исчезать в самые неожиданные моменты. Также стало ясно, где в этом доме живет прислуга, поскольку ни в одном из английских домов, где ей приходилось бывать, не было крыла для прислуги. Конечно, Клаус предпочел, чтобы его окружили ему подобные. Она покрутила головой, отчаянно пытаясь привести мысли в порядок и не думать, не сошла ли она с ума. Разве так бывает? Да, бывает. Ей это не приснилось. И сейчас она тоже не спит. Она ущипнула себя для полной уверенности.

Бэкка пробежала через прихожую в спальню, где так и застыла перед кроватью. Покрывало было усыпано кроваво-красными лепестками роз. В воздухе витал их аромат. Издав сдавленный стон, она рассеянно провела по постели рукой. Это должно было стать их брачным ложем? Слезы набежали на глаза. Она бросилась к шкафу, вытащила свою маленькую дорожную сумку и швырнула ее на кровать. Много в нее не войдет, пара платьев и еще кое-какие мелочи – вот и все, что удалось впихнуть, но ничего не поделаешь. Она не возьмет больше, чем сможет унести. Остальное придется оставить. Несмотря на то что ночь была теплой, Бэкка накинула на плечи шаль, потому что оставлять ее было жалко, и вышла в зал. Она не могла попасть на половину, отведенную больной, через гардеробную, потому что там расположилась Ула, и на цыпочках, настороженно вглядываясь в полумрак, прокралась по коридору к дверям спальни Мод. В зале было пусто. Мод крепко спала, что неудивительно для столь позднего часа. Бэкке ужасно не хотелось ее будить, но ничего другого не оставалось. Они должны были покинуть Линдегрен Холл немедленно! Она осторожно потрясла спящую горничную. Через секунду та заворочалась и, открыв глаза, закричала. Бэкка быстро зажала ей рот рукой.

– Тс-с-с, – прошептала она. – Нам нужно уезжать, Мод, сейчас же. Здесь нам угрожает опасность. Я все тебе объясню, но сейчас на это нет времени. Нам нужно бежать, пока все спят. Как думаешь, ты сможешь идти?

– Я… я не понимаю, миледи, – растерянно пробормотала Мод, пытаясь сесть на кровати. – О какой опасности вы говорите? Они здесь так добры…

– Они не те, за кого себя выдают. Пожалуйста! У меня нет времени что-либо объяснять. Тебе придется поверить мне на слово.

Она достала из шкафа платье Мод.

– Вот, я помогу тебе его надеть, – сказала она. – Линдегрен Холл стоит на почтовых путях. Нам нужно будет пройти немного на юг, а там мы спрячемся и передохнем в лесу у дороги. А может, остановим какой-нибудь экипаж или почтовую карету. До утра хоть что-то там да проедет, и мы в целости и сохранности доберемся до Плимута, как и планировали.

Мод жалобно стонала, пока Бэкка помогала ей натянуть черное твидовое платье прямо поверх ночной сорочки.

– Остальные вещи придется бросить здесь, – сказала Бэкка. – Это не главное, мы сможем купить новые. С собой я взяла только то, что поместилось в сумку. Ты можешь идти?

Служанка кивнула и осторожно встала. Она покачнулась, и Бэкке пришлось ее поддержать.

– Мне очень жаль, Мод, – сказала она. – Как только мы выберемся отсюда, тебе станет лучше. Я уверена в этом. Все это время они давали тебе настойки, которые тормозили выздоровление. Я догадалась об этом совсем недавно, когда было уже поздно. Ты недавно пила что-нибудь? Я настояла на том, чтобы они перестали пичкать тебя этими якобы лекарствами.

– С-сегодня нет, миледи. Но зачем они это делали?

– Чтобы держать меня здесь! – сказал Бэкка. – Я поясню позже.

Тонкая накидка из шкафа перекочевала на плечи Мод.

– Вот, делай как я, – велела Бэкка. – Я знаю, что на улице достаточно тепло, но у нас только два выхода: надеть накидки или оставить их здесь. Я предпочитаю первое. Если погода внезапно испортится, поверь, мы об этом не пожалеем. Теперь обопрись на меня и постарайся не шуметь. Мы пока еще не выбрались отсюда!

Крадучись, они спустились по лестнице, замирая от каждого скрипа. Мод явно не была готова к испытаниям, что ждали их впереди, но не жаловалась. И только когда они покинули дом, Бэкка смогла вздохнуть свободно. Но даже тогда, опасаясь преследования, она оглядывалась гораздо чаще, чем смотрела вперед.

Клаус очень скоро узнает о ее исчезновении. А памятуя о лепестках роз, рассыпанных по покрывалу, это могло уже произойти. Он придет за ней, в этом даже не приходилось сомневаться. Как только дорожка вильнула в сторону, она отвела Мод в гущу деревьев и усадила на бревно, спрятанное в высоком подлеске. Молодые деревца надежно скрывали их от постороннего взгляда, в то же время сквозь их редкие ветви хорошо просматривалась дорога, освещенная убывающей луной. Только сейчас она поняла, как тяжело дался Мод их побег. Она учащенно дышала, кровь отхлынула от лица. В темноте она была похожа на привидение.

– Мод, прости меня, пожалуйста! – воскликнула Бэкка. – Ты ведь совершенно не была к этому готова, правда?

– Ночной воздух… изрядно меня… взбодрил… кажется. Бэкка слабо в это поверила и поглядывала на горничную с беспокойством. А правильно ли она поступила? Разум сказал ей «да», но сердце ответило «нет». Он попыталась отогнать от себя эти мысли. Она больше не могла доверять сердцу. Если оно до сих пор начинало учащенно биться при одной только мысли о Клаусе, забыв о том, как он обманул ее, как цинично хотел использовать, то как она после этого могла прислушиваться к его слепым советам? И как объяснить это все Мод? Служанка явно сочтет ее сумасшедшей.

Но Мод не требовала разъяснений. Она выглядела измученной и уставшей. От одного ее вида у Бэкки сжималось сердце, и она чувствовала угрызения совести, даже несмотря на чрезвычайность ситуации.

Она выдавила из себя улыбку.

– Теперь мы поменялись местами, – сказала она деланно бодрым голосом. – Теперь я буду ухаживать за тобой, пока ты не сможешь приступить к своим обязанностям.

Мод вымученно улыбнулась, но, пока они сидели в темноте при дороге, не произнесла ни слова.

Прошел час. А казалось, будто два. Измученное сердце отсчитывало секунды, словно метроном. В лесу стояла мертвая тишина, хотя Бэкка то и дело замечала отблеск луны в глазах любопытных лесных созданий, которые подходили взглянуть на них. Мод, которую клонило в сон и которая так и норовила упасть с бревна, принялась усердно крутить головой, прогоняя сон. И вдруг до них донесся шум колес. Бэкка вскочила.

– Пойдем, Мод! – воскликнула она. – Коляска!

Она помогла горничной подняться, схватила дорожную сумку и вывела Мод из леса к заросшей травой обочине дороги. Напряженно вглядываясь, она вытянула шею в северном направлении, силясь различить хоть какой-то намек на экипаж, но безуспешно, хотя, судя по звуку, он несся прямо на них на приличной скорости.

– Нет, миледи, – воскликнула горничная. – Это с другой стороны!

Бэкка повернулась как раз в тот момент, когда экипаж выскочил из-за угла по дороге с юга. Фонари, когда экипаж поравнялся с ними, осветили их призрачным светом. Схватив Мод за руку, Бэкка рванулась к лесу, но было поздно. Их заметили. Экипаж как раз проезжал мимо, когда изнутри раздался оглушительный стук трости по крыше. Тра-та-та-та. От этого стука Бэкку бросило в жар. Хриплый голос отдал приказ, и кучер так резко остановил экипаж, что еще чуть-чуть и его постигла бы участь опрокинувшейся кареты.

Лошади встали на дыбы, невзирая на все попытки кучера их удержать. Борьба еще продолжалась, когда дверь экипажа распахнулась и оттуда выпрыгнул коренастый рыжеволосый человек с висками, посеребренными сединой.

– Рэбэкка Гильдерслив! – прогремел он. – Ни с места!

– О миледи! – закричала Мод, повиснув на ней. – После всего, что мы сделали, он сдерет с нас кожу живьем.

– Не волнуйся, – ответила Бэкка. – Повторяй то, что я буду говорить, и ни слова, пока он не спросит тебя прямо. Наша задача – не впутать во все это графа.

Седрик Гильдерслив добрался до них и схватил Бэкку за руку.

– Добром это все не закончилось, как я вижу, – сказал он. – Где твоя повозка?

– Произошел несчастный случай… она упала с обрыва, – призналась Бэкка. – Обратите внимание, Мод серьезно пострадала!

– Гм! – хмыкнул отец. – Вот что бывает с теми, кто забывает, кто платит им жалованье.

– Мод не виновата, отец! – вступилась Бэкка, толкая служанку локтем в бок, когда та открыла рот, собираясь что-то сказать. – Это моя вина. Это я уговорила ее поехать со мной.

– Садитесь в коляску, обе. Как все было на самом деле, разберемся дома – там, где тебе и положено быть.

Им ничего не оставалось, как сделать то, что он велел. Было уже изрядно за полночь, и добраться до Плимута не представлялось возможным. Она подтолкнула горничную к экипажу.

– Пойдем, Мод, – сказала она. – Теперь уже ничего не поделаешь… по крайней мере, сегодня.

Она упрямо взглянула в глаза отцу.

– Это не означает, что я выйду замуж за мерзкого игрока, которому вы меня продали, – заявила она.

– Будешь делать то, что я прикажу. А теперь марш в коляску!

Бэкка помогла Мод залезть внутрь и забралась следом, а отец тем временем швырнул ее дорожную сумку кучеру. Хуже всего было то, что, двигаясь на север, они будут проезжать Линдегрен Холл. Она бросила долгий взгляд на Мод, пытаясь дать понять, чтобы она молчала и не обращала внимания на дом, когда они будут проезжать мимо. Она боялась, что отец решит заехать туда, чтобы сообщить, что его дочь нашлась. Или, что еще хуже, попросит позволения остановиться там, поскольку на дворе стояла глубокая ночь. Но Мод, казалось, ничего не замечала, отсутствующе глядя в окно.

Когда коляска подпрыгнула на кочке, Бэкка почувствовала, как что-то острое впилось ей в ногу. Она сунула руку в карман и нащупала ракушку. Она почти успела о ней забыть! Слезы навернулись ей на глаза, когда она погладила ракушку сквозь ткань платья. Коляска снова повернула, и послышался шум водопада, отчего ее сердце учащенно забилось. Сквозь деревья в лунном свете блестела вода. Но его не должно было быть видно! Перед ним должен был стоять дом, заслоняя его со стороны дороги. Где же дом? Она поморгала, чтобы прояснить затуманенный взор, но глаза ее не подвели. Они с Мод хором ахнули. Линдегрен Холл исчез!

 

Глава 11

– И чтонам теперь делать, ваше высочество? – спросил Генрик. – Так и будем делать вид, что ничего не произошло? Может, в астральном измерении время и перестает существовать, но здесь оно есть, и уже на исходе!

Сидевший на греческой софе в гостиной, где они уединились со старейшиной, Клаус хлопнул по колену рукой с зажатым в ней пучком водорослей и сердито взглянул на собеседника.

– И не надо выговаривать мне, что я опять не так к вам обращаюсь! – воскликнул Генрик, поймав его яростный взгляд. – Я вижу, как это приближается. Затаите дыхание. В доме больше нет смертных, слава богам!

– Незачем постоянно напоминать мне об этом, – огрызнулся Клаус, швыряя водоросли под ноги. И хотя не так уж много времени потребовалось, чтобы догадаться, что Бэкки нет, момент все равно был упущен. Выйдя из комнаты и обнаружив лежащие на полу водоросли, он, перескакивая через ступеньки, взлетел по лестнице и бросился к ее комнате. Одного взгляда на несмятое покрывало на кровати, усеянное розовыми лепестками, которые он сам рассыпал, было достаточно, чтобы все понять. Отец забрал ее еще до того, как он успел вмешаться. Она сбежала вместе с горничной, и он еле успел спрятать коттедж от человеческого взора, прежде чем они проехали мимо, направляясь на север. Как можно было быть таким беспечным?

– Ну? – спросил старейшина, смотревший на него сверху вниз, уперев руки в бока.

– Естественно, я поеду за ней, – сказал Клаус.

– У нас нет на это времени!

– Она наверняка подслушала наш разговор, – сказал Клаус. Он вскочил с места и яростно пнул многострадальный пучок водорослей. – Скорее всего, это попало ей в руки, когда чертова русалка набросилась на нее. Она принесла водоросли с собой и, увидев их, поняла, что все это ей не приснилось.

– Значит, не судьба. Отпустите ее.

– Я не могу. Она напугана, Генрик. Я не могу допустить, чтобы она боялась меня! Я только хочу, чтобы она позволила мне любить ее.

Генрик воздел руки к небу.

– Бред! – воскликнул он. – Вы даже не знаете, где она живет и есть ли рядом водопад. Вы не можете заставить ее вернуться. Она должна прийти к вам добровольно.

– Поместье ее отца находится в Боскасле, – сказал Клаус. – И там есть водопад. Довольно неплохой. Мне приходилось слышать о нем…

– А-а-а! Но он же наверняка занят.

– Даже если и так, с этим я как-нибудь разберусь. Я ведь все-таки принц!

– Но это по-прежнему не решает проблему ее добровольного возвращения к вам.

– Она невинна, а я пробудил ее к жизни, Генрик. Она испытывает ко мне такие же чувства, я уверен. Но она напугана, что вполне объяснимо. Не стоило брать ее в астрал. Ты был совершенно прав. Было безумием предположить, что она сможет, а тем более будет жить там со мной. Это я виноват, что она так напугана. Я готов отдать все, лишь бы избавить ее от этих страхов.

– Берегите то, с чем вы так безрассудно стремитесь расстаться. Да, вы принц, но и над вами есть власть. Они с удовольствием сделают то, о чем вы просите в память о глупости своего отца, и тоже сделают вас безумным, пока вы не закончите так же, как он. Вы уже изрядно разозлили богов, и в первую очередь великого бога Сила, держу пари. Ваш отец уже был немного не в себе, когда решил стать отступником.

– Достаточно! Мы с отцом разные люди.

– Он так и не приспособился к очеловечиванию, – продолжал старейшина, хотя Клаус вот-вот готов был взорваться. – Он оказался слишком уязвимым, плохо приспособленным к новой жизни и не смог помочь вашей матери без своей астральной силы, когда она в этом так нуждалась. Когда на нее напали разбойники, он самонадеянно решил разделаться с ними собственноручно. Будь у него дар, это не составило бы труда, но он лишился его. Она умерла по его вине, из-за его несостоятельности…

– Все это мне уже приходилось слышать, – перебил его Клаус.

– И вы услышите это еще не один раз, если будет необходимость, – заверил его старейшина. – Провал вашего отца не прошел бесследно ни для одного из миров. Оставшись вдовцом, он страдал всю свою человеческую жизнь и умер в одиночестве раньше отмеренного ему срока. Именно тогда я взял вас под свою защиту, чтобы подготовить как следует, прежде чем вы войдете в права астрального наследования, неблагодарный вы щенок! Говорят, он умер от разрыва сердца. Вы хотите, чтобы вашу леди и вас постигла та же участь? Неужели вы не извлекли урока из его ошибки?

– Оставь моего отца в покое, Генрик, – отрезал Клаус. – Я не такой, как он. А что касается богов, то страшнее наказания, чем потерять Бэкку, для меня не существует.

Он вздрогнул, произнеся ее имя. Внезапно все внутри его перевернулось, и его накрыло волной воспоминаний, а на глаза навернулись слезы. Он должен был вернуть ее, должен. Когда она узнает, что он готов положить на алтарь своей любви…

Старейшина снова взмахнул руками и обреченно понурился.

– Я снова зря сотрясал воздух? – спросил он. – Вы одержимы этой женщиной. Пусть. Давайте проверим, все ли я правильно понял. Вы намерены немедленно ринуться в Боскасл, прогнать своего подданного из его же водопада, если в этом будет необходимость, осадить крепость и завоевать сердце прекрасной дамы. И все это вы собираетесь успеть до новолуния. Это так, ваше высочество?

Как старейшине удалось представить гениально простой план таким нелепым? У Генрика, безусловно, был талант, к тому же нельзя было не отметить, что он изрядно поднаторел в этом за долгие годы опекунства над Клаусом. Но он не собирался тратить время на пустое злорадство. Если верить луне и времени – драгоценному времени! – это больше не имело значения.

– Не совсем все, – сказал Клаус, придавая лицу выражение тупого самодовольства. – Ты едешь со мной. А теперь иди и распорядись, чтобы Свен готовил карету. Ту, на дверце которой нарисована моя эмблема, – на случай, если придется доказывать свой титул. Мы отправляемся через час.

– Я понимаю, что это звучит дико, но так оно и есть, – сказала Бэкка. Они с Мод сидели под замком в комнате в Гильдерслив Грейндж, ее дышащем на ладан родовом гнезде, месте, куда она планировала никогда больше не возвращаться. – Не надо на меня так смотреть! Каждое слово – правда. Не скажу, что я все из этого поняла, но что есть, то есть. Поэтому я вынуждена была бежать, пока чувствовала в себе силы противостоять ему.

– Звучит, как детская сказка, – заметила Мод. – Что же было в вине, которым он вас поил?

– Можно подумать, ты не видела того же, что и я, когда мы проезжали место, на котором должен был стоять Линдегрен Холл!

– Но, миледи, ночью все выглядит несколько иначе. Я… я…

– Дома не исчезают, Мод. Они не растворяются в воздухе! Мы вышли через парадный вход и шли вдоль дороги от силы минут пять, а назад возвращались уже в экипаже. Только дома там больше не было! Даже если мы просчитались и он должен был стоять дальше, все равно рано или поздно мы проехали бы мимо него.

– Не знаю, миледи, я была словно пьяная…

– Но я-то была в норме! К тому же вот еще… – воскликнула Бэкка. – Голова у тебя прошла, ведь так? Спустя минуту после того, как я вытащила тебя из дома, чудесное исцеление случилось прямо на моих глазах. – Она упала на кровать, обхватив голову руками. – Самое ужасное в том, что он приворожил меня, Мод. Я умру, если больше его не увижу…

Тут как раз вошла Кора, горничная, с дорожной сумкой Бэкки. Она поставила ее возле кровати, сделала реверанс и вышла. Мод открыла сумку, вытащила два в спешке сложенных платья и ахнула. Бэкка подняла голову.

– И что же тогда это? – спросила горничная, глядя, как розовые лепестки сыпятся сквозь пальцы.

Бэкка застонала и расплакалась.

Уже следующей ночью Клаус и Генрик прибыли на постоялый двор в Боскасле, и там граф, к своему огорчению, узнал, что до ближайшего водопада не так близко, как он предполагал. Однако, дав Генрику задание выяснить как можно больше о поместье Гильдерсливов, Клаус оставил его договариваться насчет жилья, а сам отправился к водопаду. Это было необходимо для поддержания сил, которые давали ему его человеческая и астральная ипостаси. Так будет до тех пор, пока вопрос не решится и он предстанет, если до этого дойдет, перед трибуналом, чтобы его навсегда заключили в мире смертных. Однако эти условия не были взаимосвязаны. Если Фоссгрим вовремя не придет к водопаду, то умрет, окончательно и бесповоротно, причем в обоих измерениях. Вода была неотъемлемой составляющей его существования – он нуждался в ней, как человек в воздухе.

Водопад, величественный каскад высотой в сто двадцать футов, падающий с зеленой громадины утеса Пентаргон, был приблизительно в трети мили от Боскасла. Слава богам, он не был занят. Клаусу не хотелось вступать в смертельную борьбу за право владения. Он слишком долго находился вдали от своего водопада, и его силы постепенно таяли. Дело было не столько в физической силе, сколько в его физической плотности. До водопада он добрался верхом на лошади – больше похожий на тень, чем на человека. Люди в гостинице проводили его долгими взглядами, когда он сразу же по прибытии потребовал, чтобы ему оседлали лошадь, и умчался в ночь. Меньше всего ему хотелось привлекать к себе излишнее внимание, но с этим ничего нельзя было поделать.

Он привязал коня к молодому деревцу и отправился по узкому серпантину, который полого спускался к утесу. Ему не нужны были ориентиры – он шел, ведомый внутренним зовом. Его чувства обострились и впитывали все как губка. Идя на звук и запах, он повернул налево и в свете убывающей луны увидел за поворотом водопад. Клаус не удержался и сравнил себя с луной: и он, и она медленно угасали. Но луна скоро восстановится, а вот в отношении себя он не был уверен.

Сбросив одежду, он нырнул в воду, и из его груди вырвался стон наслаждения. Блуждающие огоньки танцевали над поверхностью воды, резвясь на волнах, как дети. Останется ли у него тяга к водопаду, если он откажется от наследования? Он не мог представить себя без потребности окунуться в воду в поисках умиротворения, душевного спокойствия. Ему очень этого не хватало в обоих измерениях.

Но сейчас время было дорого. Он нырнул глубже и уже с новыми силами перешел в Иной мир, где время останавливало свой бег, где он мог оставаться до тех пор, пока окончательно не придет в себя, и при этом не терять ни секунды драгоценного времени по возвращении назад. Стоило ему только появиться, как готовые помочь ему расслабиться русалки рванулись навстречу, прижимаясь своими гибкими телами, гладя и лаская его. Раньше он всегда находил покой в их объятиях, но не теперь… И даже Илия не радовала – та самая прекрасная фурия, которая набросилась на бедную, ничего не подозревающую Бэкку. Совсем не радовала… Клаус отогнал их взмахом руки, оставив ее одну, чтобы проучить.

– Ты думала, тебе это так просто сойдет с рук, – прошипел он в заостренное ухо. Капли воды, словно бриллианты, поблескивали в ее волосах. От нее пахло сладким салатом и амброй, но этот запах больше не привлекал его и не пьянил. Она слишком много о себе вообразила!

– Вы раньше никогда не приводили сюда человека, – буркнула она. – Ей здесь не рады! И теперь она знает об этом. Вы принадлежите мне. Так было всегда.

– Я не принадлежу никому, Илия, – отрезал Клаус. – Никому, кроме себя. И ей должны быть рады везде, где приветствуют меня.

Держась на расстоянии вытянутой руки, он убрал ее руку со своего бедра.

– Нет! – сказал он. – Я очень тобой недоволен. Передай это и остальным. Ваше время истекло.

– Вот как? – произнесла она, отбрасывая назад зеленую гриву волос. Длинные и роскошные, они доходили до самых ягодиц и прикрывали ее нежную грудь. Она была безупречна, и хотя жила уже целую вечность, на вид ей нельзя было дать больше двадцати человеческих лет. Она всегда была его фавориткой… но не теперь. Она всегда знала, как ублажить его… но не теперь. Она всегда могла вить из него веревки… но не теперь.

– Старейшины знают, что вы задумали, – заявила она. – Вам это тоже с рук не сойдет, ваше высочество.

– Полагаю, это ты постаралась? И что мне теперь, «спасибо» тебе сказать?

– «Спасибо» скажите самому себе! – бросила она. – Привести человеческую женщину в астрал! Вы нарушили равновесие. Вы надругались над памятью предков, запятнали нашу священную землю, приведя сюда одну из убийц наших отцов.

– Она никого не убивала.

– Зато ее сородичи постарались на славу! – прошипела Илия, и в ее зеленых глазах полыхнуло пламя. – Во времена Великой битвы, когда они вытеснили нас, изгнали в другой мир. Мало кто из нас наделен привилегией, которой обладаете вы, принц Фоссгримов, – возможностью свободно перемещаться из одного измерения в другое и вкушать радости обоих миров. Остальные сидят в этой западне, а если и удается перейти рубеж, то приходится маскироваться. Мы не можем свободно разгуливать по земле и предаваться утехам с человеческими мужчинами, как вы делаете это с их женщинами. Я ненавижу вас за это! – закричала она, ударяя кулачками по его мускулистой груди.

Клаус перехватил их одной рукой.

– Хватит, – сказал он. – Так мне только легче пойти под трибунал. Если раньше я и сомневался…

– Я знаю, в какую игру играете вы, а в какую – она! – воскликнула Илия, напрасно пытаясь высвободить руки из его железной хватки. – Дайте мне сказать, ваше высочество!

Я знаю, что вы здесь, потому что она здесь. Вы должны возвращаться в это место. Вы теперь привязаны к нему, оно вам необходимо. У нее такой необходимости нет, но она придет сюда, и когда это случится, я встречу ее. Поэтому, если вы, о великий и могучий властелин воды, действительно знаете, что лучше для вас, то проследите, чтобы она держалась отсюда подальше!

Русалка бешено закрутилась, подобно смерчу, и исчезла в неистовом водовороте собственной ярости, да таком мощном, что Клаус растерялся. Он все еще до конца не восстановился. Потеряв равновесие на краю воронки, он оступился, и его захлестнуло встречным витком и с мощным всплеском вышвырнуло прочь из астрала назад в водопад Боскасла. Блуждающие огоньки бросились врассыпную. Он даже слышал, как они пищали и повизгивали, когда их накрыло волной пены и брызг. Это было что-то новенькое. Клаус не мог вспомнить, когда в последний раз слышал голоса этих обычно молчаливых созданий. Его изрядно поболтало в водяной воронке, прежде чем он выбрался на поверхность, словно это Иной мир выплюнул его.

Молотя по воде руками, Клаус изверг из себя поток брани как побочный эффект человеческого воплощения и нырнул. Прошло немало времени, прежде чем он выбрался на берег, собрал вещи и отправился к лошади, которая ждала его там, где он ее и оставил. Но лошадь была не одна. Рядом с ней его возвращения ожидал Генрик.

При виде его Клаус взмахнул руками, напугав лошадь. Она взбрыкнула, тревожно заржала и забила передним копытом в попытке разогнать призрачный туман, поднимающийся над водой. Старейшине пришлось изрядно повозиться, прежде чем успокоить ее. Генрик наградил Клауса яростным взглядом.

– Итак, – сказал он. – Очищение оживило вас сверх меры… или нужно еще?

– Лучше не начинай! – предостерег Клаус. – Ты сам прекрасно знаешь, как прошло мое восстановление, старина. Так что прекрати мерзко ухмыляться. Тебя здесь вообще не должно быть, проныра. Или ты не мог пропустить такого зрелища, чтобы не позлорадствовать?

Глаза старейшины недобро блеснули в свете луны.

– Она провела вас, – подытожил он. – Или это она так пошутила?

– Эта маленькая мегера опозорила весь свой род, – буркнул Клаус. – И не смей надо мной насмехаться! Ты не имеешь права. Ты не Фоссгрим. К тому же она застала меня врасплох.

– Она ревнует.

– С ней покончено.

– Вы и вправду так думаете? Я бы не был в этом так уверен, ваше высочество. С незапамятных времен женщины, будь то люди или фэйи, умели обвести вокруг пальца противоположный пол, а ревность – это вообще древнейшее из чувств, которое зародилось еще до появления океанов.

Клаус глянул на него исподлобья.

– Меня не обвели вокруг пальца. Просто я на тот момент еще до конца не восстановился, к тому же не был… готов.

– Ха! А чего еще следовало ожидать после представления своей избранницы ее соперницам?

– У нее нет соперниц.

– Скажите об этом Илии.

– Я больше не хочу с ней связываться. Все, хватит! Ты сделал все, о чем я тебя просил? Удалось что-то разузнать?

Старейшина кивнул.

– Искомое место называется Гильдерслив Грейндж, и расположено оно сразу за водопадом. Это обнесенное забором имение на побережье. Миледи прибыла туда утром целая и невредимая.

– Ты уверен?

Старейшина кивнул.

– Ее отец принес сегодня утром в гостиницу пачку посланий и настаивал на их немедленном отправлении. Это были пригласительные на бал-маскарад, на котором будет объявлено о помолвке миледи, в следующее воскресенье.

– Хорошо…

– Хорошо, ваше высочество? Что же в этом хорошего? Водопад совсем размочил вам мозги?

– Лучше способа пробраться к ним в дом и не придумаешь. Одной маской больше, одной меньше – никто и не заметит.

Старейшина испустил сдавленный стон.

– Ив кого же вы переоденетесь?

– В себя, Генрик. Чем не вымышленный персонаж?

 

Глава 12

Бэкка места себе не находила. Осталось всего три дня до маскарада, тщательно подготовленного отцом, на котором объявят о ее помолвке. Договаривались насчет специального разрешения. Сэру Персивалю Смэдли не терпелось.

Она будет не первой, которую отдавали в супружеское рабство за карточные долги, – это было в порядке вещей, – но Бэкка ни за что не пополнит ряды этих безвольных, покорных созданий! Она уже сбежала однажды – сбежит еще раз. И будет сбегать снова и снова, если в этом возникнет необходимость. Все равно, куда. Она подождет. Она потянет время, чтобы втереться в доверие к отцу. А когда настанет удобный момент, когда он ослабит бдительность, она снова ускользнет. Она ни за что не выйдет замуж не по любви, да еще за слюнявого подхалима, у которого ноги колесом и который вдвое старше ее. Тем более, после того как побывала в объятиях мужчины, который души в ней не чает, который пробудил ее к жизни и поведал о телесных радостях, о существовании которых она даже не подозревала. Нет! «И о чем я только думаю?» – выговаривала она себе. Клаус Линдегрен даже не был человеком, как он сам в этом признался.

Бэкка бросилась на кровать. Она не будет больше плакать. Она никогда раньше не была великой плакальщицей и не собирается ею становиться. Ей понадобится сообразительность и находчивость, чтобы разработать план, как избежать уготованных отцом «радужных» перспектив на будущее. Но в чем бы ни заключался план, он не должен закончиться провалом, как ее последняя «гениальная» идея. И зачем только она подгоняла возницу? Зачем настояла на том, чтобы ехать в грозу? Лучше бы она никогда не встречалась с Клаусом Линдегреном. Хотя, с другой стороны…

– Что на этот раз, миледи? – спросила Мод, выходя из гардеробной с перекинутым через руку маскарадным костюмом. Взглянув на Бэкку, она неодобрительно покачала головой. – Нужно это примерить, чтобы посмотреть, как оно на вас сидит, – продолжала она. – Мы трудились над ним весь день, пока вы лили слезы в подушку. До маскарада остались считанные дни.

Ничто так не помогает осушить слезы, как приступ злости. Смерив горничную испепеляющим взглядом, Бэкка вскочила с кровати. Она решила, что в будущем на Мод рассчитывать не стоит. Эта неблагодарная дурочка была сама не своя с момента их возвращения в Гильдерслив Грейндж. Мод не поверила в то, что рассказала Бэкка, что и неудивительно, ведь Бэкка сама не до конца осознала, что все это происходило на самом деле. Но дело было даже не в этом. Больше всего Бэкку раздражала тупая покорность Мод, то, что она смирилась с фактом помолвки госпожи с этим отвратительным сэром Персивалем Смэдли. Неужели она не видит, как сильно Бэкка презирает это ничтожество? Разве не понимает, что выйти замуж за этого мужчину означает похоронить себя заживо?

Маскарад… Этот проклятый маскарад, черт его побери! И в кого Бэкке предстояло вырядиться? В греческую богиню в тоге из китайского шелка, с дерзко обнаженным плечом, в диадеме в форме позолоченной виноградной лозы и маске из виноградных листьев, тоже позолоченной, которая почти скрывала лицо. Будь у нее выбор, она бы никогда не оделась таким пугалом. Это уж отец постарался.

– Мне плевать на костюм, – взвилась она. – Мне плевать на этот маскарад! Плевать!

– Теперь уже ничего не поделаешь, миледи, – увещевала ее Мод. – Нужно делать то, что велел хозяин. Мы не должны были уезжать из Грейнджа. С самого начала было ясно, что это безумие, с самого начала. Мне не нужно было идти у вас на поводу.

Бэкка прикусила губу, чтобы не высказать то, что вертелось у нее на языке: горничной не стоит волноваться, что ее вовлекут в новую авантюру, она как-нибудь справится сама. Но если информация просочится, ничего хорошего из этого не выйдет. Мод Аммен слишком предана хозяину, а после их неудавшегося побега рисковать тем более не стоило.

– Если ты скажешь хоть слово…

– А я и не собираюсь говорить, миледи. Кто мне поверит? Они подумают, что у меня не все дома. Фоз… фосс… грант, так, кажется? Да мне прямая дорога в сумасшедший дом! У вас просто были странные видения после травяных отваров, которые готовила Анна-Лиза.

– Не надо упоминать о ней, а тем более о графе. Он старался помочь мне, Мод. Я не хотела бы, чтобы у него были неприятности с моим отцом.

– Я же сказала, что буду немой как рыба, разве не так? – ответила Мод. Она вздохнула и заговорила чуть громче от неожиданной догадки: – Кажется, я поняла, в чем дело! Этот граф… Он овладел вами, пока вы были в беспамятстве! О миледи! Каким бы жалким ни казался вам сэр Персиваль, все же это человек вашего круга, не то что какой-то там сомнительный сосланный иностранец. Бог его знает, что он наделал в своей стране, что его оттуда вышвырнули. Нам еще повезло, что нас не прирезали в постели.

Бэкка не собиралась ее ни в чем переубеждать. Она узнала то, что хотела узнать. Ее тайна не раскроется… пока что. Что может произойти потом, это уже другой вопрос. Но в этом она могла полагаться только на себя.

– Если вы отказываетесь это примерить, – посетовала Мод, указывая на костюм, – то мне придется прикидывать на глаз, и платье будет болтаться на вас как мешок.

– Хорошо, – сдалась Бэкка, выхватывая из ее рук наряд. – Пусть висит. То, что я сейчас вижу перед собой, и так выглядит отвратительно.

– То есть вы хотите спуститься в этом поношенном платье? – спросила горничная. – Оно же помято, а к ужину ожидается ваш жених.

Бэкка снова закусила губу.

– Нет, – с трудом выдавила она. Нельзя сейчас себя выдавать, особенно когда в голове начал складываться план. – Можешь переодеть меня к ужину. Синий муслин, я думаю, сойдет. То, с фестонами.

Дальнейшие приготовления к выходу проходили в тишине. Горничная крутилась вокруг нее, поправляла платье, вплетала в волосы синие ленты, что-то ворчала себе под нос. Мод была взбудоражена приближающимся маскарадом и свадебной церемонией, все ее мысли были заняты только этим. За своими переживаниями Бэкка совсем забыла, как восторженно горничная относилась к домашним праздникам и красивой жизни. Мод всегда принимала такие вещи близко к сердцу, как будто они имели к ней самое прямое отношение. Бэкка слабо улыбнулась – горничная так самозабвенно погрузилась в свои мечты. Если бы также легко удалось провести отца вместе с сэром Персивалем…

Всех пригласили в гостиную выпить хереса перед ужином. Когда Бэкка вошла, отец и сэр Персиваль уже ждали ее там. Ей пришлось сильнее сцепить зубы, едва она заслышала их голоса, эхом разносящиеся по пустым залам Гильдерслив Грейндж. Как же грубо и вульгарно это все звучало! Как же грубо и вульгарно звучал каждый по сравнению с Клаусом!

Стоп! Она ведь обещала себе, что перестанет вспоминать о нем. Быль или небыль, но все это осталось позади. Он остался позади. Сейчас нужно было распутывать этот клубок, используя все имеющиеся в ее арсенале уловки.

Сэр Персиваль предложил ей руку и повел в столовую. Ростом он был почти с нее, приземистый толстый коротышка средних лет, от которого исходил неприятный запах алкоголя и немытого тела. Было впечатление, что он облился виски с ног до головы да так и заснул, не потрудившись раздеться, а запах виски тем временем смешался с потом и породил неповторимый «аромат». От такой дикой смеси ее начало мутить. Его коротенькие кривые ноги вечно были полусогнуты, хотя если бы он их выпрямил, как это сделал бы любой другой на его месте, имей он хоть каплю здравого смысла, то выглядел бы более выигрышно. Его волосы, бывшие некогда неопределенного коричневого цвета, сейчас посеребрила седина. Реденькие тонкие волоски были уложены в прическу а-ля Брут и щедро смазаны помадой, которая вкупе с запахом немытой головы нестерпимо воняла. Он трещал без умолку, причем нес большей частью сущий бред, щедро пересыпанный словечками из малопонятного игорного жаргона и рассчитанный исключительно на отца Бэкки. Было видно, что они только и думают, что о новом пари. А ей это было на руку! Пока все их мысли сосредоточены на этом, они не будут уделять ей слишком много внимания.

Бэкка непроизвольно скривилась, когда лакеи принялись подносить блюда. От одной только мысли о еде в столь омерзительной компании становилось дурно. Сэр Персиваль отложил в сторону свой веер из куриной кожи и с вожделением набросился на еду. Бэкка кое-как разделалась с супом-жюльеном, но совсем иначе обстояло дело с парной лососиной, поданной с лепешками из омаров и огурцами под соусом бешамель. Сэр Персиваль как раз взял в руки веер, так как в помещении было довольно душно, и принялся интенсивно обмахиваться, наполняя столовую своим тошнотворным запахом. К этому еще примешивался специфический запах рыбы, выложенной на большом блюде. Вместе они составляли адскую смесь, вдыхать которую было просто невыносимо. Бэкка еле сдерживалась, чтобы не вырвать у него из рук этот проклятый веер и не переломить его пополам. Помня о выбранной линии поведения, она решила пойти другим путем.

– Мне совсем немного, Смизерс, – сказала она лакею, который раскладывал еду по тарелкам. Затем мягко обратилась к сэру Персивалю: – Сэр, вы не могли бы… дуновение, которое вы создаете своим веером, портит мне прическу, а это нехорошо… Прошу вас, не обмахивайтесь пока.

– Да, конечно, моя дорогая, – ответил Смедли, роняя веер на стол, будто обжегшись. Веер пролетел в опасной близости от бокала, и несколько капель вина брызнули на него. Нетрудно догадаться, откуда взялись остальные пятна, красующиеся на туго натянутой куриной коже. Этот человек был невыносим!

Слезы комом встали в горле, не давая проглотить крошечный кусочек лососины. Как мог отец так с ней обойтись? Как мог обречь ее на брак с таким чудовищем? И за что, за карточный долг? Свою единственную дочь! Свою родную кровь! В этом человеке не осталось ничего святого, равно как и в другом. Она нежно любила отца, но не настолько, чтобы смириться и простить его предательство.

– Значит, дорогая, ты наконец-то поумнела, – констатировал отец, отвечая на свой же вопрос. – В понедельник сэр Персиваль отбывает в Лондон за специальным разрешением. Мы объявим об этом на маскараде, а сама церемония будет проведена, как только он вернется. Прямо здесь, в церкви святого Симфорианса. Знаменательное событие в разгар сезона. Да, Смэдли?

Сэр Персиваль энергично закивал с набитым ртом.

– Так скоро! – воскликнула Бэкка, роняя вилку. – Но я не готова! Мое приданое… Мне нужно еще съездить в Лондон, выбрать платье. Я уверена, что у сэра Персиваля хватит терпения, чтобы согласиться на это! К тому же все эти балы, званые вечера? Неужели я буду лишена всех радостей, которые испытывает каждая дебютантка перед помолвкой?

Она готова была на любые отговорки, лишь бы потянуть время.

– И почему в церкви святого Симфорианса, этой ветхой нормандской развалине? Почему не в одной из лучших церквей Лондона?

Отец только отмахнулся от нее.

– У меня нет средств на всю эту дребедень. Балы и званые вечера… Тьфу! Как по мне, так это выбрасывание денег на ветер. Я и так много в тебя вложил, моя девочка. А в церкви святого Симфорианса будут рады и фартингу. Не то что эти твои напыщенные лондонские священники. Да эти велеречивые мерзавцы обдерут меня как липку!

– А… – ответила она. – Я и забыла, что у нас не будет ничего, за исключением того, что вы поставили на меня, отец.

Что этого говорить не стоило, она поняла слишком поздно. Отец, сидящий в резном кресле, вперил в нее тяжелый взгляд. И тем не менее она не жалела о том, что сказала. С нее достаточно! В конце концов, она такая, какая есть: независимая, а не безвольная кисейная барышня, овца, которую ведут на заклание и которая расплачивается за чужие подлые и ничтожные деяния. Вот почему она и сбежала. Ни для кого не секрет, что независимость женщин ее класса не признавалась и тем более не приветствовалась. Но ей, пожалуй, надо вести себя более сдержанно и осмотрительно, иначе ее разоблачат. Эти два негодяя за столом напротив, которые с такой легкостью вершат ее судьбу, так просто этого не оставят. Что бы они ни сказали или ни сделали, ей нельзя забывать, что она знает кое-что, чего не знают они. А именно, что она никогда не станет женой сэра Персиваля Смэдли! Ни за что и никогда! Она приведет в исполнение свой первоначальный план и запрется в монастыре, если это потребуется.

– Вижу, ты все такая же своевольная и непокорная, – сказал отец, откладывая вилку в сторону. Он глубоко вздохнул и понурил голову. – Я поторопился с выводами, ты вовсе не поумнела, но это неважно. Это пройдет. Никакой поездки в Лондон за приданым не будет. Платье и другие мелочи можешь купить и в Труро. Я поеду туда с тобой и твоей горничной, а сэр Персиваль тем временем похлопочет в Лондоне насчет разрешения. Я не собираюсь тратить целое состояние, чтобы вывозить тебя на все эти чаепития, званые вечера и балы – заметь, без всякой гарантии от этих кровососов из Альмак – только ради того, чтобы ты могла гарцевать по бальной зале, как кобыла на «Таттерсоллз». Зачем мне все это? У тебя уже есть жених. Нет смысла класть приманку в уже захлопнувшуюся ловушку – не за мой счет. Я не курица, несущая золотые яйца. А теперь выйди из-за стола, но сначала извинись перед женихом. Ты была груба с ним.

Бэкка швырнула салфетку прямо в тарелку, разбрызгивая соус, и вскочила. Она с вызовом взглянула на отца. Изрядно захмелевший сэр Персиваль уставился осоловевшим взглядом в стол.

– Я не буду лицемерить и делать вид, что страстно хочу этого союза. Вам не удастся выдать одно за другое, отец, как бы вы ни старались успокоить свою истерзанную совесть. – Она окинула колючим взглядом сэра Персиваля. – И если уж речь зашла о помолвке, – добавила она, – вам не мешало бы дать моему жениху пару уроков личной гигиены. Он же смердит! Он насквозь провонялся отбросами, потом и мочой, не говоря уже о спиртных напитках, большую часть которых он вылил на себя, а не в себя. А вы еще пытаетесь меня унизить! Да быть изгнанной из-за этого стола вовсе не наказание, отец. Это самое настоящее избавление!

Оставив их сидеть с отвисшими челюстями, Бэкка круто развернулась на каблуках и зашагала прочь из столовой. Она бы с радостью бросилась в ночь, если бы не запертые двери. Вместо этого она поднялась по лестнице и заперлась у себя в комнате.

Убывающая луна, подмигивающая сквозь двери террасы, привлекла ее внимание. Она ступила на маленький балкончик, выходящий в сад. Такими ночами, если погода тому способствовала, сквозь ночную дымку до нее долетал свежий и чистый запах водопада. Бэкка набрала полные легкие воздуха, чтобы поскорее избавиться от зловония сэра Персиваля Смэдли, но вместе с запахом воды ветер принес ей и другой запах – запах Клауса. Куда он пропал? Куда исчез Линдегрен Холл? Это все не могло присниться! Хотя она очень хотела, чтобы некоторые моменты, а именно моменты близости с ним, оказались сном… но это был не сон. Его голос до сих пор звучал у нее в голове – это его обезоруживающее mittkostbart, иностранное ласковое обращение, произносимое хриплым баритоном, от которого пробирала дрожь. Что бы только она ни отдала, чтобы услышать это от него еще хотя бы раз! Да, его запах прочно засел у нее в голове, но тепло его объятий постепенно улетучивалось. Если он тогда сказал правду, она сделала то, что должна была. Она бы обрекла себя на пожизненное одиночество и страдание, если бы уступила его неотразимому мужеству, отдалась рукам, которые сулили райское наслаждение и о которых она до сих пор вспоминала с замиранием сердца. Еще немного, и она не смогла бы сопротивляться. Чувство самосохранения ее не подвело. Она правильно поступила, покинув Линдегрен Холл. Но она не покинула его. Он до сих пор ныл с ней. Она могла ощущать его вкус, запах, прикосновение. Маленькая ракушка, которую он подарил, всегда была с ней. Она достала ее из кармана и поднесла к уху. Словно по волшебству, оттуда донеслось размеренное дыхание могучего океана – его океана. Картинка довольно отчетливо предстала перед ее внутренним взором: величественные фьорды, огромные валы, увенчанные гребнями пены и обрушивающиеся на шведский берег. Ее нижняя губа задрожала. На глаза навернулись слезы. Она принялась усиленно моргать, чтобы отогнать их. Если она тогда сделала все правильно, то почему теперь не может его забыть, почему так щемит сердце?

 

Глава 13

В Ночь, на которую был назначен маскарад, наступила слишком быстро, что совсем не устраивало Бэкку. С наступлением сумерек начали съезжаться гости. Еще до наступления темноты подъездная аллея и дорожка, ведущая к конюшням, были забиты экипажами всех размеров и моделей. Бругэм и ландо, двуколки и фаэтоны, высоко– и низкопосаженные повозки, открытые и закрытые кареты выстроились вдоль ухоженного газона.

Сияющий роскошью большой бальный зал был украшен фестонами и гирляндами цветов из сада. Они напомнили Бэкке об изумительных цветах, которые она видела в астральной реальности. Почему все напоминало ей о Клаусе?

Несмотря на то что она отказалась примерить маскарадный костюм, чтобы его подогнали по фигуре, он сидел как влитой. В прямом смысле слова. Все взгляды были обращены на нее, когда она шествовала мимо гостей в ореоле греческой славы. Ее голова была украшена воздушным шелковым шарфом под стать платью, а в голове вертелась лишь одна мысль: бежать отсюда! Если все пойдет как задумано, к утру ее здесь уже не будет. Гильдерслив Грейндж останется далеко позади – на этот раз навсегда. К полуночи, когда будет объявлено о помолвке, гости уже изрядно наберутся. Некоторые джентльмены уже были подшофе, и их поведение говорило о предвкушении игры, которая должна начаться сразу после того, как будет объявлено о помолвке. В конце концов, это была долгая вечеринка – большинство гостей приглашены на весь уик-энд.

Как правило, такие же картежники, как и отец, поэтому рассчитывать, что будет кто-то из высшего общества, не приходилось. В большинстве своем это были выскочки, любимцы Фортуны, обзаведшиеся «новыми деньгами», как было принято называть среди дам выпавший им легкий куш. Такие деньги обычно делались в игорных домах путем выгодных вложений или наглого вымогательства. Все эти люди отчаянно стремились втереться в доверие к какому-нибудь толстосуму, чтобы за игральным столом выманить у него как можно больше денег и переложить их себе в карман.

Их жены и дочери, которых мужья и отцы выставляли напоказ, будут оставлены на попечение дуэньям. И они будут присматривать за молодыми девушками, в то время как мужчины займутся другим – стрельбой, боксом и всевозможными бездумными мужскими соревнованиями, которые неизбежно закончатся игрой в карты и кости, реками вина и «синей отравы», джина, которые подогревали их страсть к играм Его Величества Случая. Бэкка пережила уже не один такой уик-энд в Гильдерслив Грейндж. Она пообещала себе, что этот будет последним. Ворота были распахнуты навстречу бесконечной цепочке экипажей. Если все пойдет по плану, она проскользнет в ворота, как только представится удобный случай. Если все пойдет как надо, ее не хватятся до утра. А к тому времени она уже будет далеко отсюда, в гордом одиночестве.

Бэкка сразу узнала сэра Персиваля. Он нарядился набобом и смотрелся особенно нелепо на фоне толпы, которая поголовно одета была в плащи с капюшонами либо искусно выполненные маски из птичьих перьев. Третьего не дано. Некоторые мужчины вообще пришли в повседневном платье. В конце концов, это был не настоящий маскарад, а всего лишь повод поиграть в азартные игры. Но женщин нельзя было обвинить в недостаточном разнообразии нарядов. По периметру бального зала выстроились в ряд все, начиная от доярок и заканчивая неоклассическими королевами Нила, но большинство из них стояли в сторонке, покинутые своими мужчинами. Они топтались на месте в ритме народных танцев и новой французской кадрили, обмахивались веерами в тщетной попытке создать ветерок в душном, набитом людьми зале. Некоторые из их спутников все же догадались пригласить их на танец, но большая часть мужчин разбилась на группки: головы в капюшонах сдвинуты, бокалы, налитые и поднятые, издают мелодичный звон, усиленно составляются стратегии будущей игры.

Столовая ломилась от яств. Горячие и холодные блюда были выставлены на буфеты и обеденный стол в ожидании гостей, которые забредут сюда в течение вечера, чтобы перекусить. Два лакея в малиновых с золотом ливреях следили за тем, чтобы еды на столах было достаточно, а чаши, каждая величиной с чан, наполненные ромовым пуншем и миндальным ликером, и бокалы с красным вином на любой вкус не иссякали. Слуги сновали в надежде хоть краем глаза взглянуть на маскарадные костюмы, танцы и пышные украшения, которые вернули Грейндж к жизни. Где-то среди них была и Мод, Бэкка была в этом уверена. Она принялась расхаживать среди гостей в ожидании удобного момента, чтобы ускользнуть отсюда и исчезнуть.

Слава Богу, сэр Персиваль не был танцором. От одной только мысли, что придется приблизиться к этому человеку, Бэкке становилось дурно. К счастью, он держался на расстоянии, то и дело бросая на девушку робкие взгляды. Неужели ее возмущение в столовой возымело на него действие? После того случая он выглядел пристыженным и старался к ней не подходить. Скоро они с отцом будут заняты игрой, и она наконец-то вырвется на свободу.

Оркестр заиграл скандальный valsedutemps – очень новый, очень французский и очень шокирующий. Бэкка подозревала, что музыканты специально выбрали именно его, чтобы гости, разделившиеся на мужской и женский лагеря, проявили хоть какой-то интерес к танцам. Но их усилия были напрасны. На паркет вышло несколько пар, затем к ним присоединились еще танцоры, но Бэкка к их числу не относилась. Поражаясь тому, как мало гостей ей удалось узнать под масками, она прокралась в один из укромных альковов, который был заслонен горшками с пальмами, папоротниками и аспидистрами, стоящими на подставках.

Она знала очень немногих из местных джентри – только доктора и графа Састенбери с женой, остальные, как она предполагала, были игроками, как и отец. В целом, костюмы не обманули никого – довольно легко было догадаться, кто скрывается под пышным убранством и маской из перьев. Спрятав лица под масками, гости почувствовали большую свободу и вели себя развязно, зачастую преступая границы дозволенного.

Джентльмены, практически все навеселе, опускались до откровенных пошлостей: проводили рукой в непосредственной близости от декольте дамы, отпускали сальные шуточки о филейных частях, срывали поцелуи с губ, шептали на ушко непристойности. Маскарады всегда славились тем, что поощряли распутство. Учитывая, что мысли отца были заняты другим и в доме не было взрослой хозяйки, которая мигом навела бы порядок, этот бал не стал исключением – даже несмотря на то, что был приурочен к столь торжественному событию.

Они прятали лица под масками, словно страусы, зарывающиеся головой в песок, как будто в маске их никто никогда не узнает. Женщины вели себя не лучше. Хихикали, прикрывшись веерами, посылали сигналы кавалерам: взмах слева – «идите сюда», взмах справа – «вы слишком прямолинейны», постукивание закрытым веером по лицу – «я люблю вас», неподвижно открытый веер в правой руке – «я замужем», неподвижно открытый веер в левой руке – «я люблю другого». У каждого жеста свой скрытый смысл. Как же нелепо это выглядело со стороны!

Бэкка уже почти добралась до алькова, как вдруг сильные руки подхватили ее и она оказалась в чьих-то крепких объятиях. Не успела она и глазом моргнуть, как уже скользила по паркету в паре с высоким мужчиной в маске с серебристыми блестками, стилизованными под чешую. Она ахнула. Костюм под развевающимся плащом с капюшоном тоже отливал серебром. Он был почти прозрачным и сидел как вторая кожа, очень приятная на ощупь. При свете свечей мужчина казался обнаженным. Сердце бешено забилось в груди.

– Мне не хватало вас, mittkostbart, – прошептал он завораживающе глубоким голосом, от которого ее бросило в жар.

– Ч-что вы здесь делаете? И как сюда попали? – выдохнула Бэкка. Она буквально повисла на нем, когда он закружил ее в танце, потому что у нее подкашивались ноги. – Вы не можете здесь оставаться… Мой отец! Он увидит вас! Он узнает вас!

– Он не сможет меня увидеть, поэтому не узнает. Этого мгновения не существует. Оглянитесь по сторонам. Все точно так же, как в тот день, когда я переносил вас в астрал.

– Нет! Я не вернусь туда! Ни за что!

От одной только мысли об этом она чуть было не лишилась чувств.

– Тс-с-с, моя Бэкка… моя любовь… не туда, просто прочь отсюда… совсем ненадолго. Вас не хватятся и с вами ничего не случится. Вы верите мне, mittkostbart.

– Нет! – воскликнула она.

Да как он мог даже спрашивать? Она посмотрела по сторонам. Она кричала, но этого, кажется, никто не заметил. Какое-то новое волшебство?

Он склонился к ней, его глаза поблескивали в пламени свечей сквозь прорези маски. Они были влажными от слез. Он выглядел печальным, как раненое животное. Увидев слезы в его глазах, она чуть сама не расплакалась.

– Конечно, не верите, – произнес он, отвечая на свой же вопрос. – Как я мог даже надеяться на это… но надеялся, безумец! Вы бы не оставили меня, если бы верили. Но мы не можем больше разлучаться. Дадите ли вы мне последний шанс доказать, что я достоин вашего доверия… чтобы если мы все же расстанемся, то расстаться друзьями?

– Нет, – выпалила она. – То есть… да… о, я не знаю!

– Закройте глаза и крепко держитесь за меня, – прошептал он.

Его горячий влажный шепот щекотал ей ухо, отчего по спине бежали мурашки необузданных желаний, а жаркие волны сладостного томления растеклись внизу живота. Прямо перед ней сэр Персиваль с отцом присоединились к группе мужчин, направляющихся в гостиную. Они с Клаусом исчезли в мгновение ока. Никто и не заметил. Вальс подходил к концу, сквозь тонкий шелк она ощущала жар, исходящий от руки Клауса. Она подняла глаза и встретилась с его взглядом из-под капюшона.

– Сейчас, моя Бэкка, – прошептал он. – Это должно произойти сейчас…

Бэкка отвела глаза – она не выдерживала его взгляда. Следуя приглашению, она обняла Клауса изо всех сил и зажмурилась. Когда она открыла глаза, они уже стояли посреди Боскаслского водопада, окутанные облаком сахарно-белой пены, которая насквозь пропитала тонкий шелк ее платья. Бэкка посмотрела вниз, и сердце ее упало. Светлая ткань, намокнув, стала прозрачной. С таким же успехом она могла стоять обнаженной!

Она никак не могла заставить себя выйти из кольца его рук, этих замечательных сильных рук, по которым так тосковала. Теперь ее мечта сбылась, и надо было бы освободиться из объятий, но не получалось. Ей нужно было срочно бежать отсюда, спасать свою жизнь, но она и этого не могла. Казалось, ее ноги вросли в туман, как и его. Невидимые, они отказывались ей подчиняться. Притяжение было невероятным! Ее непреодолимо влекло к нему. Он был и останется для нее всем. Его руки прижимали ее к накачанной, мускулистой груди, к бьющемуся пульсу его мужского естества, и она хотела, чтобы это никогда не заканчивалось.

– Почему вы убежали от меня? – спросил Клаус, уткнувшись ей в волосы. Он приподнял голову, чтобы встретиться с ней взглядом. Серебристая маска куда-то исчезла. Как и развевающийся плащ с обтягивающим трико, в котором он выглядел обнаженным. Он и был обнажен! Между ними был только туман, касающийся их тел, как живое существо.

– Вы подслушивали под дверью, не так ли? Что же я сказал такого, что заставило вас покинуть мой дом, где вы были в безопасности, и отправиться глухой ночью прямо к отцу, туда, где вы меньше всего хотели оказаться?

– Тот рассказ о Фоссгримах... это была правда, так ведь? Я сама слышала, как вы это говорили! Вы хотели… лишить меня невинности, а взамен оставить ребенка. Вашего ребенка, и никогда больше с нами не видеться. И после этого вы еще говорите о любви? Кто вы, что вы, раз вы способны на такое? Нет, не торопитесь с ответом, ваше высочество. Я не отдам вам свою невинность добровольно и не позволю забрать ее силой! Я отдамся только тому мужчине, которого буду любить и с которым смогу провести остаток жизни, детей которого я буду вынашивать и судьба которого станет и моей.

– Я не могу забрать вашу невинность, mittkostbart, – сказал Клаус, вглядываясь в ее лицо. – Помните? Вы должны отдать мне ее добровольно, только тогда долг будет считаться выполненным. Вы не дослушали того, что было сказано за закрытой дверью, иначе услышали бы больше слов любви.

– Одной любви недостаточно.

– Вы любите меня, Бэкка. Знаю, любите… – прошептал он. – Я знал об этом с самого начала, когда вы еще сами себе боялись в этом признаться. Это чувство расцвело прекрасной розой, когда я перенес вас в астрал. Бутон раскрылся. Я мог читать ваши мысли. Уже ради одного этого стоило перенестись в Иной мир.

– Но я не верю ни вам, ни вам подобным. Вы все обманщики! Вы говорите одно, а думаете совсем о другом. Вы притворяетесь одним, хотя на самом деле совершенно другой. Вы убедили меня, что астральное измерение существует на самом деле, но создания, которые живут там, жестоки и агрессивны, они желают людям зла. В правдивости этой части легенды я убедилась на собственном опыте. Да эта фурия убила бы меня, если бы могла!

– Да, вполне возможно. Но вы же сошли с тропы. А кто спас вас?

Бэкка исподлобья бросила на него сердитый взгляд.

– Вы, – призналась она нехотя.

– Вам причинили серьезный ущерб?

– Нет, только хорошенько встряхнули.

– Вот видите, нет. И никто не причинит вам вреда, пока вы под моей защитой. Как я понял, мне еще предстоит вернуть утраченное доверие, mittkostbart, прежде чем я открою вам, что у меня на сердце. Вы бы уже это знали, если бы не сбежали тогда и не прихватили мое сердце с собой – вы вырвали его у меня из груди!

– Ваше высочество…

– Произнесите мое имя, Бэкка. Пожалуйста.

– Ваше высочество, я… Он осторожно ее встряхнул.

– Произнесите его. В этом месте не действуют ваши идиотские кодексы и этикеты. Здесь мы не обязаны считаться с общественным мнением, а только подчиняемся природе и богам. Назовите меня по имени, моя Бэкка. Хотя бы раз.

– Перенесите меня назад, Клаус, – выдавила из себя Бэкка, – если, конечно, вас на самом деле так зовут. Если вы любите меня, как утверждаете, прошу вас, перенесите меня назад!

– Зачем? К этому вашему жениху. Я видел этого хлыща, пожилого хлыща, раз уж на то пошло. Вам легче согласиться провести жизнь рядом с этим убожеством, чем просто позволить мне любить вас?

– Я никогда не смирюсь с этим. Но и с вами не останусь. Потому что не могу.

– И все же вы не верите мне.

– Нет, Клаус. Я не верю себе.

Эти глаза! Завораживающие глаза цвета синего льда буквально впились в нее. Когда он приподнял ее голову навстречу своему взгляду, прикосновение его руки было сродни бальзаму. Как бережно он держал ее – так, словно она была сделана из тончайшего фарфора! Он учащенно дышал, и его горячее дыхание приятно щекотало ей кожу. Когда он заговорил, ее сердце едва не выскочило из груди. Он больше не шептал – теперь его голос источал желание, отчего по ее дрожащему телу, пронзая ее насквозь, побежали мурашки. Она невольно застонала. Она была безоружна перед его страстью.

– Вам можно не доверять себе, если вы доверитесь мне, Бэкка. Позвольте, я вам это докажу…

Желание обладать достигло апогея, и это будет продолжаться до ближайшего полнолуния. Несмотря на все громкие слова, Клаус не был уверен, что сможет противостоять ему. Он никогда раньше не влюблялся. А тут еще и силы неумолимо таяли, усугубляя ситуацию. Он слишком много времени провел вдали от водопада. Энергия, которая ушла на перенос Бэкки, ослабила в нем все, только не желание. Обычно но время истощения оно только усиливалось. Это испытание нужно было не столько ради того, чтобы доказать что-то Бэкке, сколько себе. Сейчас все зависело от его выдержки. Вода исцелит его, но стоит ли это того? Он и так хотел ее до потери сознания.

Ее кожа на ощупь была нежной, как лепестки роз, и он чуткими пальцами скользил по шее и плечам девушки. Его чувства вышли из-под контроля – он не мог удержаться, чтобы не касаться ее. Казалось, что они оба этого хотели. Расстегнув брошь, которая скрепляла греческую тогу, не давая ей упасть, он начал очень медленно стягивать ее. Его выверенные, нарочито замедленные движения заставили Бэкку задохнуться от избытка переполнявших ее чувств.

– Не надо! – сдавленно всхлипнула она, но на этом все возражения закончились. Казалось, она застыла, не в силах оторвать от него горящие желанием глаза, сияющие в свете луны, как два черных бриллианта. Ему как-то раз приходилось видеть черные бриллианты… в другой жизни. Но эти! Они были непревзойденными и гораздо более драгоценными – более редкими, более таинственными. Они сияли лишь для него одного!

Обнажив ее грудь, он принялся большими пальцами поглаживать соски. Она снова издала сдавленный стон, а упругие горошины под его пальцами налились и подались вперед. Он с замиранием сердца ощутил их тугую упругость. И уже никакая сила не могла оторвать его пальцы от ее идеальной формы груди. Он обхватил ее ладонями и почувствовал подрагивающую шелково-нежную полноту.

Его мужское естество дало о себе знать, и он не мог больше ждать. Он рывком сорвал с нее тогу, которая исчезла в тумане, обволакивающем ее стройные лодыжки. Бэкка предстала перед ним совершенно нагая, если не считать длинного шарфа, окутывающего голову и развевающегося на ветру. Она была прекрасно сложена от кончиков пальцев до кончиков волос, и каждый дюйм этого великолепия, которое она отчаянно пыталась скрыть от его голодного взгляда, мерцал, как паросский мрамор. Руками она попыталась прикрыть свою наготу, но не смогла. Он не позволил. Взяв ее крошечные ладони, он поднес их к губам. Ее бросило в дрожь, когда он провел по ним языком, до самых запястий, ощущая биение пульса сначала на одной, затем на другой ее руке, вслушиваясь в ритм крови, бегущей по венам. Она была почти готова принять его, вот-вот должны были рухнуть последние преграды.

– Дайте мне… взглянуть на вас, – выдохнул он, скользя по ней ненасытным взглядом, изучая ее всю – от прелестных золотистых локонов, венчающих голову, до огненных завитков внизу живота. А ее взгляд был обращен на его мужское достоинство, которое подрагивало, словно она дотронулась до него, хотя она ласкала его только взглядом. Он застонал и привлек ее к себе, погрузив свой пылающий член в уютное гнездышко волос, в которое он так стремился проникнуть. Как идеально они подходили друг другу – как два кусочка мозаики… она была его недостающей половинкой! Именно это его и пугало. Именно это было угрозой его бессмертию. Ни одна женская особь – человек или фэй – никогда прежде не имели над ним такой власти. Причем с самого начала. Она что, волшебница, колдунья? Впрочем, неважно. Ничего не важно, за исключением того, что она должна принадлежать ему, любой ценой.

– Вы само совершенство… – прошептал он ей на ухо. Она была готова, созрела для того, чтобы он овладел ею.

Она обвила его нежными руками, привлекая к себе, к теплому влажному обещанию невообразимого удовольствия. Все было так, как и должно было быть. Она не сопротивлялась. Она сама пришла к нему. Они стояли там, где это должно было произойти, где водопад разбивался на мириады сияющих брызг и перетекал в русло реки – к своей судьбе. Его естество было накалено до предела, до боли, готовое вот-вот изорваться. Он обхватил его и направил ей между ног, пока не уткнулся в набухший бутон. Он затаил дыхание.

Его тянуло к ней с невообразимой силой, как луна притягивает огромные массы воды, вызывая приливы. Он хотел ее каждой клеточкой своего тела. У него потемнело в глазах от бешеного желания. Голоса предков взывали к нему, подталкивая вперед. Им никогда раньше не приходилось его упрашивать. Бэкка застонала, ощутив его давление, и он испугался, что просто не выдержит такого напряжения. Он подавил ее стон жадным поцелуем. Его тело сводило судорогой, а она прижималась все сильнее. Он страстно поцеловал ее, наслаждаясь теплой, медовой сладостью ее губ, ее шелковистой кожей. Он припал губами к ее груди, готовый слиться с этим необыкновенным созданием, которое заставило его чресла полыхать жарким огнем. Это было мучительной пыткой – желание обладать ею сводило его с ума. Но почему же, когда все преграды сметены и он мог беспрепятственно выполнить свой долг, он медлил?

Клаус стиснул зубы и устремил взгляд к небесам. Слезы муки и боли затуманили его взор. Серые облака закрыли луну. Убывающая, она выглядела так, словно от нее оторвали кусок. Скоро она совсем скроется, а потом начнет расти, пока не обретет прежние очертания, и его время выйдет. Сейчас же она выглядывала в прорехи туч, словно пытаясь привлечь его внимание. Вдруг поднялся ветер, который сорвал с головы Бэкки шарф и унес прочь. Сильные порывы растрепали его волосы, а он смотрел неотрывно на дивную красоту, которую держал в руках. А она была настолько распалена, что, казалось, совсем этого не замечала. Заклинание сработало. Боги, помогите! Сил, помоги! Она была его!

Он начал задыхаться, сердце норовило выскочить из груди. Голоса в голове становились громче и гудели, как растревоженный улей. Они были исполнены угроз и праведного негодования. Старейшины были в бешенстве: Бэкка была готова ему отдаться, чего же он ждал? Их крики вонзались ему в мозг. Он еще поплатится за это! Он пойдет под трибунал, если все провалит!

Ее грудь прижималась к нему, ее соски погрузились в волоски у него на груди. Ее набухшие горошинки впивались в него, доставляя мучительное удовольствие. Ее рука скользнула вниз, к его неистовствующей плоти. Какие нежные у нее пальцы! Ее касания напоминали прикосновение крылышка бабочки. Это было последней каплей. Его член чуть было не вонзился в нее, однако Клаус со стоном успел ее оттолкнуть. Ветер принес назад ее шарф. Казалось, стихия тоже задалась целью его помучить, обвевая ее запахом, заслоняя от его взора. Вцепившись в шарф, он выхватил его у ветра. Тело его дернулось, и он провалился в астрал с нечеловеческим воплем, который разнесся эхом, усиленный радужным потоком воды, искрящейся в лунном свете.

 

Глава 14

Бэкка дрожала всем телом. Она стояла посреди бального зала в Гильдерслив Грейндж. Ее отец вел сэра Персиваля и группу мужчин в маскарадных костюмах в сторону гостиной. За время ее отсутствия ровным счетом ничего не изменилось. Все осталось на тех же местах, что и до сна. Это могло быть только сном. Потому что в реальности она никогда не стала бы вытворять такое, не допустила бы подобных вольностей. Неужели кошмары начали мучить ее, даже когда она не спит? Вот так новости! Но все казалось таким реальным…

Она взглянула на свою греческую тогу. Она была сухой. Бэкка прикоснулась к голове. Куда делся шарф? Она посмотрела по сторонам, но нигде его не увидела. Клаус сказал, что того мгновения не существовало. Значит, она придумала все это? Придумала или не придумала, но пульсация в теле ощущалась довольно явственно. Сердце тоже колотилось как бешеное, словно она бежала от погони.

Говорят, что влюбленные могут встречаться во сне. Не это ли только что произошло? Может, она вызвала его тайным желанием снова оказаться в его крепких объятиях? Нет, она просто не могла бы представить себе все шокирующие подробности их нечаянной близости. У нее не было опыта в подобных вещах. Да и откуда ему взяться? Никто, кроме Клауса, не прикасался к ее губам, не говоря уже о том, чтобы раздевать ее. Он изучал ее тело уверенными прикосновениями рук, губ, рождая в ней такие непристойные, невероятные желания…

Кровь застучала в висках, и от нахлынувших воспоминаний она снова вздрогнула. Щеки ее пылали.

Она медленно сходила с ума. Иначе это не назовешь. Фоссгримы были всего лишь сказкой. Но если так, то почему ее плоть набухла и ныла, так и не получив долгожданного избавления? Почему его запах до сих пор стоял у нее в ноздрях, такой свежий, морской – запах водопада? Бэкка направилась к алькову, скрытому растениями в горшках, на пути к которому ее и застал этот странный сон.

Она окинула взглядом помещение. Ее по-прежнему никто не замечал. Мод на глаза не попадалась, а отец исчез в коридоре – наверняка направился в столовую, чтобы набить желудок яствами и хорошенько выпить. Она попыталась избавиться от неприличных мыслей о Клаусе Линдегрене, как собака стряхивает с себя воду. Сейчас было не до него. Настал долгожданный момент, когда можно было ускользнуть отсюда незамеченной. Мужчины, оставшиеся в зале, были слишком пьяны, чтобы танцевать. Женщины тоже были поглощены пустой болтовней. А оркестр исполнял танец за танцем в тщетной попытке увлечь кого-нибудь на паркет.

Бэкка пробралась вдоль стены, делая вид, что направляется в столовую. Ее никто не остановил. Никто даже не заметил. Она вздохнула с облегчением. Она ускользнет отсюда и никогда больше не вернется! А отец пусть думает, как отдать долг сэру Персивалю. Ее это не волновало. Она в этом участвовать не намерена. Сегодня вечером она обретет долгожданную свободу. Свободу от предстоящего ненавистного брака. Свободу от отца, который из-за своей слабой воли зашел слишком далеко и едва не разрушил ей жизнь. И свободу от Клауса, призрачного героя-любовника из сновидений. Но не сейчас. Она хотела еще кое-что сделать… просто чтобы знать наверняка.

Она уже собрала дорожную сумку. Оставалось только захватить плащ с капюшоном. Было тепло, но она не рискнула появиться на улице в костюме греческой богини, который мало что прикрывал, а переодеться не успевала. Она уже подходила к ступенькам, когда почувствовала, что кто-то схватил ее за руку.

– И куда это вы собрались, миледи? – Голос буквально пригвоздил ее к месту, не давая уйти. Это была Мод. Как бы сейчас пригодилось снадобье Анны-Лизы!

– К себе в комнаты, отдохнуть, если тебя это так волнует, – сказала Бэкка, глядя под ноги и надеясь, что ей удастся остаться одной.

– Поторопитесь, если так, – заметила горничная. – Скоро полночь. Вот-вот будет сделано объявление. Мужчинам не терпится приступить к игре.

– Это не займет много времени, – успокоила ее Бэкка.

– Знаю. Но я все же пойду с вами, чтобы быть уверенной. Вы просто горите. Вам нужно припудриться. Это очень важное событие в жизни, и я не хочу, чтобы у вас в этот момент были пунцовые щеки.

– Как хочешь, Мод, – сдалась Бэкка, – и после этого можешь быть свободна. Сегодня ты мне больше не понадобишься. Снять тогу не составит труда. Я сама приготовлюсь ко сну.

Горничная недовольно скривилась. Очевидно, ей хотелось дождаться, пока последние гости разойдутся по своим комнатам, и в полной мере проникнуться обстановкой роскоши, приобщиться к светской жизни, поскольку другой возможности у нее не было. Обойдется! Бэкка никогда не выберется отсюда, если Мод будет ходить за ней по пятам.

Наверное, этот план был лучше. Как только объявление будет сделано, мужчины закроются в одной из игровых комнат и просидят за карточным столом до рассвета, а женщины улягутся спать. Будет даже легче выскользнуть незамеченной. Бэкка слабо улыбнулась и уже бодрее стала подниматься по ступенькам, краем глаза следя за Мод, которая семенила следом. Горничная насупилась и явно была недовольна.

– Что? – обратилась к ней Бэкка. – Когда объявление будет сделано и наша помолвка станет официальной, мне нужно будет поговорить с женихом наедине. Я имею на это право, не так ли? Я могу сесть и поговорить с ним с глазу на глаз, без присмотра дуэньи. Или тебе обязательно при этом присутствовать? Я уже не раз ловила тебя на том, что ты шпионишь за другими, словно у тебя нет своей жизни и нужно обязательно лезть в чужую. Это непорядочно. Ты должна помнить свое место. Все, хватит об этом! Припудри меня, если нужно, и уходи. Я не хочу видеть, как ты таращишься на гостей. Меня не нужно больше охранять. Я ясно выражаюсь?

– Д-да, миледи, – растерянно пробормотала Мод. – Я вижу, вы передумали. Раньше вы не были так… благосклонны к жениху. Поэтому мы тогда так спешно уехали…

– Это мое дело! – отрезала Бэкка. – Тебя это не касается. Могу только сказать, что из уважения к желанию отца я решила смириться с неизбежным. Даже в самой плохой ситуации можно найти положительные моменты. Что я и сделала. И давай быстрее, если ты еще идешь. Не тяни время. Ты сама говорила, что его не так много осталось.

Как только пробило двенадцать, слуги в ливреях внесли в бальный зал подносы с французским шампанским, и каждый бокал был украшен свежей малиной. Сетка под сводчатым потолком была отдернута, и сверху сыпался дождь из лепестков роз. Седрик Гильдерслив объявил о помолвке дочери с сэром Персивалем Смэдли. При виде кружащихся в воздухе лепестков у Бэкки что-то оборвалось внутри. Они напомнили о тех, которыми Клаус укрыл ее ложе в последнюю ночь, проведенную в Линдегрен Холле. Она закусила губу, прогоняя грустные мысли.

Мод поблизости не было. Бэкка обрадовалась этому, поскольку у нее не было ни малейшего желания хоть на секунду статься наедине со своим жалким женихом. Но у него и в мыслях этого не было. Как только выпили шампанское, сэр Персинваль вместе с остальными исчез за дверями игровой комнаты, а Бэкка смешалась с толпой дам, которые расходились по своим комнатам. Все шло как по маслу. Уж слишком гладко, подумала Бэкка. Набросив плащ на плечи, она вытащила сумку из-под кровати. И уже на пути к двери заметила на тумбочке что-то блестящее, в чем отражались отблески свечи. Это была ракушка, ее жемчужный оттенок притягивал взгляд. Достав из ящика шкафа мешочек, она положила туда ракушку и привязала его лентой к корсажу платья. Она не могла с ней расстаться: эта ракушка была всем, что осталось в память о Клаусе. Слезы затуманили ее взор. Огорченная, она на цыпочках спустилась по лестнице и вышла в сад, под спасительный покров ночи.

Воздух был слишком душным, чтобы остудить жар в душе и теле. Тяжелый плащ только мешал. Когда она подошла к конюшне, конюхи и грумы спали мертвым сном в стогу сена. Здесь тоже обошлось без осложнений. Она знала, как оседлать лошадь и забраться на нее как можно тише, хотя эти предосторожности были излишними. На полу конюшни валялось около дюжины пустых бутылок, в которых некогда плескались вино, виски и джин – причем джин из запасов ее отца. По количеству пустой тары можно было судить о состоянии этих несчастных, при этом один из них был еще совсем мальчишкой. Она в считанные секунды оседлала лошадь, крепко привязала дорожную сумку и отправилась в путь, даже не потрудившись оглянуться назад.

Она оставит лошадь на постоялом дворе и наймет там карету, как уже сделала однажды. Только на этот раз у нее было значительно больше преимуществ, поэтому все непременно получится! К утру она уже будет на приличном расстоянии от Гильдерслив Грейндж, а благодаря болезненному пристрастию отца к картам можно будет значительно оторваться от погони. Но сначала нужно сделать еще одно. Боскаслский водопад находился совсем недалеко от пути ее следования – довольно пустынной дороги, по которой мало кто ездил. Она решила держаться подальше от главной дороги, просто на всякий случай. Она не знала зачем, но ей нужно было взглянуть на водопад в последний раз… чтобы убедиться, что появление Клауса на балу и все вытекающие последствия были лишь плодом ее воображения. Она как-то не задумывалась о том, что будет делать, если убедится в обратном. Ей было стыдно даже думать об этом.

Не выпуская из рук шарф Бэкки, Клаус упал на колени на берегу реки в астрале и принялся бить кулаками по гальке, поднимая фонтаны брызг. Он не сразу заметил Илию, которая стояла чуть поодаль, уперев крошечные ручки в соблазнительно изгибающиеся бока. На ее лице было написано злорадство. Меньше всего ему сейчас нужна была глумящаяся русалка, особенно эта, вбившая себе в голову, что он принадлежит ей. Она выхватила у него из рук шелковый шарф и накинула себе на шею и плечи, прихорашиваясь перед кривым отражением на водной глади.

– Итак, это полный провал, – констатировала она, расхаживая туда-сюда и поправляя шарф, чтобы он не закрывал ее идеальной формы грудь.

– Исчезни, несносное дитя! – крикнул Клаус. – И сними это с себя! Ты выглядишь смешно.

– А она нет? Что за странная манера одеваться? Эту тряпку даже обернуть вокруг себя не получится, да и что толку от нее, если она почти прозрачная? Хотя ткань ничего, – признала она, проводя шарфом по лицу.

Клаус попытался выхватить его из ее рук.

– Отдай! – приказал он, но она оказалась проворнее и увернулась.

– Нет уж, – ответила она. – Пожалуй, я оставлю это себе. Все по справедливости, вы не находите, ведь она забрала клок моих волос?

Она отбросила назад волосы с вплетенными в них водорослями.

– Делай, как хочешь. Только уйди и оставь меня в покое.

– Зализывать раны?

– У меня нет ран, а вот у тебя они скоро появятся, если не исчезнешь отсюда!

Выражение лица русалки изменилось, и она начала приближаться к нему, щеголяя своей наготой. Были времена, когда он заводился от одного только взгляда на нее. Астрал был миром чувственных наслаждений, совокупляться для его жителей было столь же естественно, как и дышать, и между некоторыми особями это зачастую происходило с таким же постоянством. Беззастенчивое совокупление на глазах у всех было здесь в порядке вещей. У фэйев не было правил приличия. Илия была его любимицей. Глядя на нее сейчас, он поражался, как вообще можно было обнимать ее. Стройное, хорошо сложенное тело, которое она так беззастенчиво демонстрировала – буквально совала ему в лицо, – больше его не возбуждало. Как и все другое после Бэкки. «О боги! Я потерян даже для собственного рода», – подумал он, ни капли не тревожась по этому поводу.

– Ну же, вонзите в меня ваш… клинок. Я приму вас даже после этой блеклой зазнобы, чей сок еще свеж на вашей коже, – промурлыкала Илия, кружа вокруг него. Каждое ее плавное движение было искушением – то, как колыхалась ее грудь, как она расставляла ноги при ходьбе. – Что? Или вы думаете, что я не почувствую на вас ее запах? Но я приму вас и таким. А она на моем месте закрыла бы на это глаза? Не думаю, ваше высочество. Она бы и близко вас не подпустила, если бы вы пришли к ней с моим соком. Она бы выцарапала вам глаза.

– Мы не станем этого проверять, можешь быть уверена, – бросил Клаус. – К тому же мы с ней так и не соединились. Но даже если бы это и произошло.

– Нет, не произошло, я знаю, – выпалила Илия. – Потому что тогда вы бы больше никогда ее не увидели, а вы не можете пойти на такое, правда? Разлука с ней для вас невыносима! Вы повторяете ошибку своего отца. Он тоже не смог оставить вашу мать. И так на свет появились вы – больше человек, чем фэй, полукровка, Фоссгрим ровно настолько, чтобы сохранить связь с астралом и получить бессмертие.

– Достаточно!

– Нет, я не стану молчать. Вы кичитесь своей «человечностью» и презираете нас! Вы глумитесь над нами! Вы предаете нас! Вы берете из обоих миров, а не возвращаете ни одному. Клаус Линдегрен, вы плохо закончите, как и ваш отец в свое время. Вы зачахнете и умрете в одиночестве, вместе со своей женщиной, и ваше семя умрет вместе с вами. Так не дайте же ему умереть, используйте его по прямому назначению! Человеческий мир не изобилует удовольствиями, как наш. В нем слишком много ограничений. Вы поймете это, о великий и могущественный принц, когда ее непробиваемая нравственность будет держать вас на расстоянии. И когда вы взвоете от неудовлетворенного желания, вы вспомните об Илии и ее сговорчивости, но будет уже поздно!

Выкрикнув все это, она помахала перед его лицом краем шарфа Бэкки. Клаус вскочил и попытался его схватить, но Илия увела его из-под носа и теперь дразнила им с вершины водопада, шум которого не мог заглушить ее злой смех. Раньше он напоминал позвякивание колокольчиков, теперь же резал уши, как звук бьющегося стекла.

– Я пока еще принц здесь! – закричал он. – Ты надолго это запомнишь.

– Здесь, пока… но осталось совсем немного. А там вы никто, Клаус Линдегрен. Никто! Вот увидите.

Она исчезла в мгновение ока, растворилась за стеной воды и тумана, забрав с собой шелковый шарф Бэкки.

Клаус на корточках съехал вниз и снова бросился в реку.

– Боги! Эй вы, своенравные боги! – взревел он.

На его вызов откликнулся водопад, скалы, сама ночь. Даже деревья, казалось, сдавленно ахнули от этого крика души, но он не обратил на них ни малейшего внимания.

– Сил на своем троне! Нет мне покоя ни в этом мире, ни в другом! – сетовал он.

– А кто виноват? – прошептал ему на ухо до боли знакомый голос. – Вы действительно думаете, что, богохульствуя, сможете исправить ситуацию, ваше высочество?

У Клауса глаза на лоб полезли. Он огляделся. Рядом с ним никого не было. Выдав новую порцию ругательств на шведском, он зажмурился и окунулся в реку с головой. Когда он вновь очутился на поверхности, то увидел вокруг себя бесплотную дымку Боскаслского водопада. С момента его ухода ничего не изменилось. На берегу, скрестив руки, что означало высшую степень порицания и недовольства, стоял Генрик.

– Вы знаете, а ведь она права, – задумчиво произнес старейшина. – И мне надоело играть роль лакея-простолюдина. Это унизительно и оскорбительно. Не стоило вообще на это соглашаться. Я достопочтенный старейшина – полубог, о чем вы предпочитаете не вспоминать. Вы и о своем происхождении скоро забудете. Вы сблизились с людьми до такой степени, что практически стали одним из них!

– Потому что я человек, по крайней мере наполовину, по материнской линии, но об этом ты предпочитаешь не вспоминать, старина. Это для вас – и старейшин, и богов, и для тебя, полубога, – как кость в горле! Я в этом более чем уверен. Но больше всего вас всех гложет то, что я был зачат до того, как моего отца изгнали. Он выполнил свой долг, произведя на свет меня, но при этом все же решил отречься, чтобы остаться со мной и моей матерью. Вот что астральная знать никак не может ему простить! Он пошел ва-банк, застал их всех врасплох. Но это был единичный случай. Они учли его, они готовы к такому исходу и не повторят ту же ошибку со мной. И неважно, что все эти годы я из кожи вон лез, чтобы заслужить их доверие, – все зря. Теперь я стою перед тем же выбором, что и отец, но мой поступок гораздо более тяжкий. Они не получат ребенка. Я возьму Бэкку, уже будучи простым смертным. Я обману их и буду сурово наказан. Что ж, да будет так! Я поступлю по-своему, Генрик!

– «По-своему» означает выпустить драгоценное семя в реку, держа в руках обнаженную, жаждущую человеческую женщину? Что вы несете? Вы с ума сошли?

Клаус лишь вздохнул. Можно было даже не спрашивать, откуда он знает. Он вышел из воды, поднял брошенную на мох одежду и накинул ее на себя.

Старейшина резким взмахом руки указал на небо.

– Видите луну? – спросил он. – Время на исходе. А уж сколько времени я потратил, помогая вам загладить вину отца, даже подсчитать страшно. Бремя искупления чужих грехов все еще лежит на вас. Ваш бунт не останется безнаказанным. Как говорят люди, за грехи отцов расплачиваются дети. Видите, я не обвиняю смертных во всех невзгодах, я стараюсь оценивать их объективно. Если я увижу что-то стоящее, то отдам ему должное. К тому же я сужу по справедливости. Чтобы все встало на свои места, вам нужно выполнить свой долг.

– Генрик, я не единственный и не последний в своем роде.

– Не последний, но лучший! – возразил старейшина. Зачем только он затеял этот спор? И без того было ясно, что последнее слово останется за Генриком.

– Вы должны подавать пример остальным, – гнул свою линию старейшина. – Разве вы не знаете, какой урон астралу нанес эгоизм вашего отца? Или не подозреваете, какая прореха осталась в астральной оболочке после его ухода? А теперь вы хотите разорвать ее снова? Да еще, как вы выразились, более тяжко. Это слишком тонкая материя, которая не выдержит второго подобного рывка. Вы станете изгоем. Вы потеряете право перехода между мирами. Ни один водопад вас больше не примет. Вы приговариваете себя к агонии человеческой смерти. Неужели эта человеческая девушка стоит вашего бессмертия? Стоит ли она связи с Иным миром? Хорошо подумайте над этим, ваше высочество. Испытывает ли она то же самое? Думаю, нет. Это просто похоть, разбуженная вашей похотью! Она околдована вашими чарами, а вы – зовом плоти! Подумайте! Она поверила вашему рассказу? Нет! Она даже не признает ваше существование, мой милый слепой властелин воды. Возьмите ее сейчас же, говорю я вам, или любую другую вместо нее, и покончим со всеми этими людскими бреднями. Если вы и дальше будете валять дурака, я умываю руки. Если все останется как есть, вам светит трибунал. Значит, так тому и быть.

– Прямо сейчас мне светит сухая чистая постель, – сказал Клаус, разворачивая старейшину в сторону дороги. – И размышление над тем, как лучше организовать нашу новую встречу. Она думает, что это был сон, что все наши нежные свидания ей привиделись, между прочим. Мне было на руку, чтобы она так думала, – раньше, но не сейчас. Мне нужно доказать ей, что те сны на самом деле были явью. Сегодня стало ясно, что время пришло.

– Безумие! – воскликнул Генрик, воздевая руки к небу. – До вас не дошло ни слова из того, что я говорил!

– Дошло, – отмахнулся Клаус. – Но я не согласен. Знаешь, ты не прав… по поводу того, что она чувствует. Я не удивлюсь, если она до сих пор этого не осознала, но она любит меня, Генрик. Ты наблюдал все это, но ты не держал ее в объятиях. – И тут он словно прозрел: – Боги, так вот в чем дело! Мы с отцом пали жертвами любовной лихорадки. И в том, что ты не видишь этого, нет твоей вины. Ты просто не в состоянии. В астрале нет любви в человеческом понимании этого слова, только похоть, бездумная, животная похоть. Не сладостное любовное безумие… Это оно, и только оно, околдовало меня, дружище. И вот что я скажу тебе: ради него не жалко расстаться с бессмертием.

 

Глава 15

Бэкка подошла к водопаду с некоторой опаской. Он был таким же, каким она видела его во сне, – зачарованное, неземное место, залитое лунным светом. Он падал со скал, издавая громоподобный звук, рождая огромные невесомые облака, поднимающиеся над водой. Река пела с ним в унисон и разгоняла невесомый туман. Она несла свои воды на юг, затем поворачивала и исчезала среди свесившихся в воду веток.

Девушка спешилась и привязала мерина к молодым деревцам. Там, в центре, было место, где они стояли с Клаусом, где он обнимал ее, где под напором его страсти и чувственности она чуть было не лишилась невинности… или лишилась, если это был не сон.

Поднявшийся было ветер стих. Воздух был горячим и неподвижным, и она откинула капюшон с лица. Здесь в нем не было необходимости, он нужен был только на дороге, где ее могут случайно узнать.

Она не собиралась задерживаться здесь надолго. Она даже начала сомневаться, а стоило ли вообще сюда заезжать, как вдруг в кустах малины, чуть выше по реке, мелькнуло светлое пятно. Ее сердце подпрыгнуло и тут же оборвалось. Страх холодными пальцами шевельнул волосы на голове и, как ленивая змея, скользнул вниз по спине, пригвождая ее к месту. Этого не могло быть! Но это было. Там был длинный шарф, который прежде дополнял ее наряд, а теперь развевался на внезапно поднявшемся ветру. Именно его недоставало, когда она вернулась назад, на бал.

Вернулась! Но, выходит, это был не сон, следовательно… Готовая потерять сознание, она, силясь найти логическое объяснение, мысленно обратилась к тому моменту, когда потеряла шарф. Но она не теряла его… Его забрал Клаус! Он схватил его и исчез. И в мгновение ока она вернулась в Грейндж, именно на то место, откуда он ее похитил. Она только сейчас это поняла. Голова ее была забита любовью, похотью и им.

Бэкка огляделась, ожидая, что вот-вот из тумана появится Клаус, но этого не произошло. Она была одна, а с ней лишь его призрак, воскрешенный памятью. Призрак обнимал ее, ласкал, доводил до исступления, воплощая все ее самые смелые фантазии. Она влюбилась в него. Не столько в обычного, физического Клауса Линдегрена, сколько в загадочного, потустороннего Клауса, которого она боялась так же сильно, как и любила, потому что не могла до конца понять. Но именно это и лежало в основе качеств, которые привлекали ее. Ни один из джентльменов, которых ей приходилось встречать, не обладал ими. И хотя за свою жизнь она встречала мужчин не так много – только тех, кто приезжал к отцу играть в карты, – они не шли с ним ни в какое сравнение, казались пресными и примитивными. В них не было глубины, когда, счищая один слой, обнаруживаешь под ним драгоценное покрытие, причем каждая последующая оболочка замечательнее предыдущей. Как могла женщина не любить мужчину, который преклонялся перед ней, боготворил ее? Как могло не пленить ее, после смерти матери лишившуюся отцовского тепла и ласки и нуждающуюся в любви, нежное участие? И мужество, которое презирало смерть? Именно в этом заколдованном месте она больше не могла отрицать того, что было известно с самого начала: она встретила свою вторую половинку, человека, схожего по духу. И ей пришлось сделать скачок во времени и пространстве, чтобы наконец осознать это.

Однако она пока не могла простить ему намерения выполнить свой долг и оставить ее одну с ребенком, без возможности увидеть его вновь. Он мог сделать это еще во сне, который оказался вовсе не сном, в то краткое мгновение, когда он остановил ход времени. Но он не сделал. Он остановился в последний момент, пошел наперекор зову плоти, который сводил его с ума. Он попросил довериться ему. Как он тогда сказал? Вам можно и не доверять себе, если вы доверитесь мне, Бэкка. Позвольте, я вам это докажу. И тогда время застыло. Что он имел в виду? Что ее страхи беспочвенны? Что его любовь к ней сильнее инстинкта, порождаемого его астральной природой, который вызывал у него бешеную похоть в ответ на зов брачного периода? Он любил ее, даже если сам до конца этого не понял. Здесь не могло быть ошибки, к тому же он совладал с зовом собственной плоти. Но если бы ему это не удалось, смогла бы она оттолкнуть его, переступить через собственную жажду наслаждений? Судя по тому, как страстно желала она навсегда забыться в его объятиях, ответ «нет». Для того чтобы разлучить их, необходимо было запредельное по человеческим меркам расстояние. К тому же, если по какой-то дикой случайности все, сказанное им, окажется правдой, его навсегда выдворят из Иного мира за невыполнение долга. Если все дело в этом, она не позволит, чтобы он по ее вине лишился бессмертия. Одна только мысль, что подобное бремя может лечь на ее совесть, была невыносима.

Время снова застыло, но на этот раз иначе. Она не могла точно сказать, сколько времени прошло, прежде чем она смогла сделать шаг к шарфу. Трепеща в горячем ночном воздухе, он манил ее, и она шла, словно под гипнозом, пока не приблизилась к нему на расстояние вытянутой руки. Но в тот же миг сильный порыв ветра сорвал его с куста и понес к водопаду.

Бэкка бросилась следом, не понимая даже, зачем. Она была уверена, что должна его вернуть. Это все, что осталось от Клауса. Вещь, которая хранит его прикосновения. Это все, что ей нужно. Подхваченный ветром шарф парил над кромкой воды. Она сбросила марокканские кожаные туфли, чтобы не намочить их, если придется лезть в воду, и плащ. Он был слишком тяжелым и потянул бы ее ко дну, поэтому она решила оставить его на берегу. Со стороны это напоминало какой-то танец: она металась по берегу в тщетной попытке схватить ускользающий шарф, подпрыгивала, а он уплывал у нее из рук. Она ничего не могла с этим поделать! Постепенно она зашла в воду, где течение так и норовило сбить ее с ног. На этот раз некому было ее подхватить. Не было сильных рук, готовых поддержать. Как ей не хватало сейчас этих рук, хотя она по-прежнему их боялась, точнее, боялась оказаться в их кольце, потому что из этого томительного плена не было возврата. К тому же ей по-прежнему было стыдно. Она уступила своим желаниям, полагая, что это сон, и…

Нет! Она не может и не станет думать об этом. Во многом еще предстояло разобраться, хотя он и так рассказал немало. Ее рассудок этого сейчас просто не осмыслит. Ей хотелось только заполучить шарф. Это была единственная связующая их нить, ее единственное доказательство, а без него она никогда не заставит себя поверить. Пока он будет у нее, она не забудет причины, по которой его однажды лишилась. Она нуждалась в нем как в напоминании о том, что поставлено на карту, если она поддастся искушению в момент слабости.

Она заходила все глубже. Вода уже была ей почти по пояс. Шарф развевался над головой, как парус у корабля, но она не рискнула подпрыгнуть, боясь потерять опору и быть унесенной течением. Да в этом и не было необходимости. Внезапно шарф упал вниз и накрыл ее с головой. Свободные концы обвили и сдавили ее горло. Шелк закрыл лицо. Но даже сквозь него она смогла различить зеленоватую женскую фигуру с длинными волосами, в которые были вплетены тонкие стебли морских водорослей. Капли воды, сверкая в лунном свете, блестели в них, как бриллианты.

Бэкка открыла рот, чтобы крикнуть, но ей это не удалось. Шелк забился в рот, перекрыв дыхание. Она рванула петлю на шее, но тщетно – та еще больше затянулась. Что-то тащило ее вниз. Последним, что она услышала, прежде чем уйти под воду, был злой женский смех.

Все сомнения в существовании астральной реальности исчезли, когда Бэкка оказалась под водой. Она перешла границу физического мира и оказалась по ту сторону, где астральные боги управляли временем, как хотели. Она узнала пьянящий, будоражащий аромат, который запомнился ей в прошлое посещение. Тогда она сочла все это сном, но сейчас иллюзий у нее не осталось. Свежесть воды, аромат трав и растений, которые росли в ней, ударили в нос. Загадочно. Пьяняще. Это был аромат древних тайн, ощущения, заложенные еще в прошлой жизни, – странные, но смутно знакомые. И конечно, здесь пахло им. Но на этот раз перенес ее сюда не Клаус. И не было радужного марева, которое вело их. Только темнота. Шарф из шелка, который увлек ее за собой, закрывал глаза, а руки были опутаны тонкими, но крепкими, словно лоза, нитями, которые выделяли млечный сок и пахли землей. И хотя ей удавалось шевелить кистями рук, полностью освободить их не получалось. Почва здесь была твердой и неподатливой. Бэкка выгнулась и нащупала нечто, похожее на пол. Скала! Может, это пещера? Эхо разнесло ее крик. Но через повязку не пробивался свет. Темнота стояла кромешная.

– Тебе не выбраться, – сказал женский голос, источающий яд, – и он никогда не найдет тебя. Но я не бессердечная. Здесь есть вино, чтобы утолить жажду, а если будешь вести себя хорошо, то появится и еда.

Последняя фраза была сказана более мягко, но Бэкка почему-то не верила голосу. Она уклонилась, когда к ее губам поднесли холодный мраморный кубок, и отвернулась. Она пыталась вспомнить, что слышала в детстве о жителях астрального мира. Что из этого было правдой? Она понятия не имела. Еще пару часов назад она бы ни за что не поверила, что Иной мир существует. А сейчас…

Первое, что пришло ей на ум, – это то, что нельзя принимать еду или питье. Судя по реакции русалки, она вспомнила об этом весьма кстати, хотя в горле пересохло и пить хотелось нестерпимо. Если бы она выпила, то навсегда осталась бы в астрале. Как же жестоко бывает порой провидение! Неужели детская мечта порезвиться с феями в сказочной стране была дана ей только для того, чтобы спустя много лет это желание сбылось, но только мечта превратилась в кошмар? Если верить сказкам, она останется здесь навсегда и никогда больше не попадет в физический мир.

– Кто ты? – спросила она. – И почему так поступаешь? Я ничего плохого тебе не сделала.

– Ничего плохого? – фыркнула русалка. – Он мой и всегда будет моим! Если ты не станешь вмешиваться и притуплять его чувство долга перед родом, перед старейшинами, перед богами, он вернется ко мне.

– А как ты собираешься прятать меня здесь, в его вотчине, фактически у него под носом? Признайся, этого ты не учла. Он найдет меня, и тебе придется несладко!

– Ха! Ты не на его земле, миледи, а очень и очень далеко оттуда, и он никогда тебя не найдет. Без проводника ты не отыщешь дорогу назад, а никто из местных не станет с тобой связываться. Ты можешь спокойно пить вино. Глупо отказываться, если тебе и так уже нечего терять. Отсюда тебе в любом случае не выбраться.

И снова Бэкка отвернулась, сжав губы, отвернулась от предложенной ей чаши. В следующий миг она вспомнила, что не стоит верить словам астрального создания.

Русалка пронзительно захохотала и выплеснула содержимое кубка ей на платье. Девушка поежилась – и без того влажный шелк впитал жидкость и неприятно холодил тело. Она оказалась одна в крайне неприветливом месте, да еще и в гораздо менее выгодном положении, чем ее соперница. Ей нужно было узнать что-нибудь еще, тогда у нее появился бы шанс перехитрить это создание и сбежать. Но даже если все получится, куда ей податься? Русалка права: без проводника она никогда не сможет найти дорогу домой.

– Ты не ответила на мой вопрос, – настаивала Бэкка. – Кто ты?

Русалка промолчала.

– Развяжи мне глаза, чтобы я могла видеть, с кем разговариваю. Не очень-то приятно вести беседу с тенью.

– Меня не волнует, что тебе приятно, а что нет, – огрызнулась русалка. – Довольствуйся теми удобствами, которыми я тебя великодушно обеспечила, а то ведь и их можно лишиться.

– Хорошо, если ты боишься…

– Илия ничего не боится! – взвизгнула русалка. – И уж тем более таких пресных и скучных созданий, как ты.

Крик эхом разнесся по пещере, нарушая ее тишину, буквально пронзил голову и мурашками разбежался по телу. Теперь она, по крайней мере, знала, как зовут русалку. Но было ли это ее настоящим именем? Бэкка слышала, что у всех существ, обитающих в Ином мире, были тайные имена – их истинные имена, известные только им самим и богам, которые давали им эти имена вместе с защитными тотемами. Обратившись к созданию и назвав его этим именем, можно было освободиться от его влияния. Но что это было за имя? Какое имя, в таком случае, носил Клаус? Как ни странно, но последнюю мысль Бэкка откинула сразу, хотя была неприятно удивлена, поняв, что не хочет выходить из-под власти таинственного Клауса Линдегрена. Никогда. Но с Илией все обстояло иначе – она не питала к русалке нежных чувств, и однажды уже удалось ее провести. Даст Бог, получится еще раз!

– Это и есть причина, по которой ты не можешь развязать мне глаза? – спросила она невинно.

Русалка молчала.

– Неужели при всем своем могуществе ты не можешь просто посмотреть мне в глаза?

Девушка почувствовала, что русалка потянула за узел и сорвала шарф. Прошло время, прежде чем Бэкка снова смогла четко видеть. Повязка сидела так плотно, что длинные ресницы спутались и мешали смотреть, и пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем зрение восстановилось.

– Довольна? – бросила Илия.

– Почти, – ответила Бэкка и огляделась по сторонам. Действительно пещера, в дальнем конце которой видно что-то вроде тоннеля, оскалившегося сталактитами и сталагмитами, расположенного вдоль узкого карниза, который разделял на части усыпанную пещерами бездну. Где-то далеко капала вода, и сводчатый потолок усиливал этот звук. Скользкая порода поблескивала в призрачном свете, источник которого Бэкка определила без труда – блуждающие огоньки, снующие где-то далеко. Свет, который они давали, был чистым и ясным, пока они сами не появились. Илия шикнула на них, и они исчезли, остались только светлячки. От мечущихся взад-вперед насекомых было больше вреда, чем пользы. Будь у Бэкки развязаны руки, она бы с удовольствием разогнала эту мелюзгу, которая назойливо лезла в лицо.

Да. Именно это существо напало на нее в прошлый раз. Она была уверена в этом. Это ее прядь длинных зеленоватых волос она принесла с собой в физический мир – они свидетельствовали о существовании астрала, хотя кое-какие сомнения на этот счет у нее все же оставались. До недавнего времени. Теперь она точно знала, что это все не сон. Бэкка оказалась одной из немногих, кому стало известно об этом удивительном мире. И она уже сожалела, что вошла в число избранных.

– Но ты не можешь вечно держать меня здесь, – сказала Бэкка. – Рано или поздно тебе придется снять с меня эти путы, если только ты не замыслила убийство. Но я не думаю, что ты настолько глупа. Тело человека не так просто будет спрятать. Мне не верится, что все местные обитатели разделяют твое мнение.

– Не переживай, ты будешь надежно спрятана, если я брошу тебя в эту расщелину, – заверила ее русалка.

– Твоя правда. Но чего же ты ждешь? Если собиралась, то почему до сих пор не сделала?

Русалка снова затихла. Бэкка воспрянула духом: это был хороший знак. Илия поймала ее, но еще не решила, что делать с ней дальше.

– Яне стану тебя убивать, – заявила Илия так, словно на нее снизошло озарение, чем полностью оправдала надежды Бэкки. – В этом нет необходимости. Я просто буду держать тебя в заточении, пока время милорда в человеческом измерении не закончится. К полнолунию он либо выполнит свой долг и обрюхатит другую, либо с позором вернется сюда и предстанет перед трибуналом. – Она поежилась. – Они накажут его, но не сошлют, потому что он слишком могуществен. В любом случае, тебя он скоро забудет, а меня – никогда.

– Ты не учла еще одного варианта, – заметила Бэкка.

– Ха! Не думаю, – заявила русалка уверенно, но уже через секунду нахмурилась. – Какой здесь еще может быть вариант? А ну скажи!

– Что он решит остаться в физическом измерении.

– Нет, без тебя ему там делать нечего.

– Но он ведь не знает, где я. Он уверен, что я там, и останется, чтобы меня там найти…

– Замолчи! Тихо, я сказала! Даже не пытайся сбить меня с толку. Он вернется, говорю я, когда времени будет в обрез, независимо от того, найдет он там себе человеческую самку или нет. Я знаю его лучше, чем ты.

– Но явно не так хорошо, как думаешь, Илия, – уколола ее Бэкка. – И сама скоро в этом убедишься.

– Замолчи, кому сказала! – прошипела русалка. Ее голос напоминал ветер, свистящий в тоннеле. Бэкка даже вздрогнула. – Решено! Ты останешься здесь, пока время его пребывания среди твоих сородичей не истечет. У тебя будут еда и питье. Руки я тебе развяжу, чтобы ты могла свободно питаться, но на ноги надену путы. И не надо так на меня смотреть! Путы заколдованные, как вы, смертные, это называете. Тебе их не разорвать. Если откажешься принимать пищу, пеняй на себя.

Она наклонилась и подняла с пола шелковый шарф. Выставляя напоказ свое совершенное тело, она обмотала шарф вокруг шеи и растрепала волосы. Грива с вплетенными в нее водорослями великолепным облаком рассыпалась по плечам, касаясь ягодиц. Русалка гордилась своей роскошной шевелюрой, она была совершенна.

– Значит, так, – подытожила она. – Ты будешь жить и проклинать тот день, когда твое целомудрие не дало ему впрыснуть в тебя свое семя, чтобы потом вернуться ко мне! Молись своему Богу, чтобы этот твой «еще один вариант» не воплотился в жизнь. Потому что, если это случится, ты никогда больше не увидишь, как в твоем мире встает солнце.

 

Глава 16

Клауса нисколько не волновало, что празднество в Гильдерслив Грейндж еще в самом разгаре, ему это было только на руку. Кто будет возражать против визита случайного знакомого, который, проезжая мимо, решил заскочить и поинтересоваться, нашел ли барон свою дочь? Такой визит вежливости вполне естествен. По крайней мере, он на это надеялся, оставляя экипаж на подъездной кольцевой аллее еще до того, как солнце успело показаться над верхушками деревьев. Он решительно взялся за медный дверной молоток – два резких удара – и сделал шаг назад, поправляя лацканы сюртука. Он вытер пыль со своих штанов из оленьей кожи и протер носки сапог с отворотами. Со шляпой пришлось повозиться – он отогнул ее широкие поля на приличествующий случаю угол, как и надлежит джентльмену на конной прогулке по окрестностям. Ему хватит одного только взгляда на Бэкку – неважно, как она на него отреагирует, – и ему сразу станет легче. Уж слишком она была свободолюбивой натурой. Ему нужно было убедиться, не сбежала ли она в очередной раз. Эта потребность была так велика, что он даже пренебрег утренним визитом на Боскаслский водопад. И начинал уже жалеть об этом.

Казалось, прошла вечность, прежде чем на его стук вышел лакей в ливрее. Клаусу уже с порога стало ясно, что худшие его мысли оправдались. Дом гудел как встревоженный улей. Гул вырвался из открытых дверей и заполнил аллею, становясь все громче, что испугало лошадей и даже откололо куски старого дерева от дверного косяка.

– Граф Клаус Линдегрен, – представился он, пытаясь перекричать шум. – Я хотел выразить свое почтение барону. Как вижу, я приехал не вовремя, но, возможно, смогу быть чем-нибудь полезен…

Лакей растерялся и оглянулся на толпу, собравшуюся в большом зале. Клаус вытянул шею, присматриваясь и пытаясь оценить ситуацию. Женщины в полной растерянности сновали по залу, среди них была Мод, которая заламывала руки и причитала. При виде гостя она истошно завопила. Бэкки нигде не было, и Клаус почувствовал леденящий душу страх, который оставил во рту холодный металлический привкус крови – соленый и вязкий, оседающий на задней стенке нёба. Это было очень по-человечески. В астральной реальности страха не существовало, по крайней мере в такой форме. Все было гораздо проще, когда сердце и плоть не зависели друг от друга.

– Кто там, Фостер? – рявкнул барон, тяжелой поступью приближаясь к дверям, в которых стоял Клаус. Он пошатывался от обильных возлияний и после бессонной ночи выглядел изнуренным. На нем не было ни сюртука, ни даже жилета, а бриджи были помяты и покрыты винными пятнами. Мужчина средних лет, также изрядно помятый, плелся за ним следом. Печально известный жених Бэкки… Несложно было догадаться, что эти двое только что выбрались из-за игрального стола и объятий зеленого змия. От ярости у Клауса застучало в висках. Ничего хорошего это не предвещало.

– Г-г… граф… – начал было лакей, запинаясь.

– Граф Клаус Линдегрен, к вашим услугам, милорд, – представился Клаус, учтиво кланяясь. Нерадивый лакей, который в суматохе забыл его имя и не смог должным образом о нем доложить, готов был провалиться сквозь землю от стыда. – Вы посещали мое имение в Бодимн Муре две недели назад.

– А! – воскликнул барон, хватая Клауса за руку. – Входите, дружище, что же вы на пороге топчетесь! Вы уж простите, здесь черт знает что творится. Вы весьма кстати. Может понадобиться ваша помощь.

– Рад услужить, сэр, – сказал Клаус, идя за ним.

Сквозь галдящую толпу барон проводил его в свой кабинет. Когда они подошли к двери, хозяин уверенной рукой остановил увязавшегося за ними жениха, толкнув его в грудь. Барон пропустил Клауса вперед и захлопнул дверь прямо перед носом у Персиваля Смэдли.

– Присаживайтесь, сэр! – предложил он, указывая на кушетку с витыми подлокотниками.

Барон подошел к бару.

– Бренди? – спросил он, вытаскивая оттуда графин.

– Спасибо, не нужно, милорд, – отказался Клаус. – Я не пью в столь ранний час, это нарушает пищеварение.

– Гм, – хмыкнул барон, наполняя свой стакан. – Тогда, надеюсь, вы позволите… К черту пищеварение! Мне нужно прийти в себя.

– Кажется, я приехал не в самый удобный момент, – сказал Клаус. – Меня посетила мысль прокатиться до побережья, а по пути я решил заехать к вам и поинтересоваться судьбой вашей пропавшей дочери, сэр. Когда мы последний раз виделись, вы были чрезвычайно обеспокоены. Вам удалось ее найти?

Барон залпом выпил бренди и налил себе еще.

– Она нашлась, а теперь снова пропала, – сказал он, – поэтому в доме такая неразбериха.

– Снова пропала? – переспросил Клаус. – Как пропала?

Внутри у него все похолодело, а губы начали нервно подрагивать. Он и сам обо всем догадывался, но подтверждение выбило его из колеи.

В общем, сэр, я наткнулся на эту глупую девчонку, когда она поздней ночью с горничной шла вдоль почтового тракта мимо вашего дома. Я как раз возвращался из Плимута. По крайней мере, мне показалось, что это где-то рядом с вами, хотя я так и не смог отыскать вашего жилища, когда решил снова заехать и извиниться за свое… грубое вторжение. Я все же порядочный человек.

Он отмахнулся от одолевающих недобрых мыслей и принялся расхаживать по комнате, не выпуская из рук стакан с бренди.

– Моя дочь, сэр, своенравная, взбалмошная дурочка, напрочь лишенная уважения к отцу. Прошлым вечером состоялся большой бал в честь ее помолвки с сэром Персивалем Смэдли, джентльменом, которого я только что довольно грубо не впустил в кабинет. Объявление было сделано в полночь, затем джентльмены удалились в игровую комнату, а дамы разошлись по своим спальням – все, кроме Рэбэкки, которая снова удрала.

– Извините, милорд, – сказал Клаус. – Но что подвигло ее на это?

– То же, что и в прошлый раз. Она недостаточно дальновидна, чтобы оценить все преимущества союза с человеком уровня Смэдли. Я хочу передать ее в надежные руки, поэтому и благословил этот брак. Я приму ее назад, пока она не попала в неприятности, чтобы меня потом не мучила совесть. Я выйду из игры, как только придет специальное разрешение на брак. Мне порядком надоели ее сумасбродства.

Истинное положение вещей читалось между строк. Бэкка решила, что лучше сбежать, чем довериться ему или пойти на брак с сэром Персивалем, только на этот раз она удрала сама. Клаус должен был ее отыскать.

– Сэр, вы можете рассчитывать на меня в любом случае. Но если она не намерена выходить замуж за этого человека, то я не представляю, как…

– У нее нет выбора! – отрезал Гильдерслив. – Она обручена. И этим все сказано. Все решено за нее. Мы хотим организовать поиски. Сэр, вы присоединитесь к нам?

– Конечно, милорд.

– Отлично! Она увела мерина из стойла. Мой конюх на рассвете отправился на постоялый двор, чтобы справиться о ней, но она там не появлялась. Мы думаем, что она наймет карету, как и в прошлый раз. Не думаю, что она, куда бы ни направлялась, решила преодолеть весь путь верхом. Если, конечно, она сама знает, куда едет. Она унаследовала эту воинствующую независимость от покойной матери. Но Смэдли быстро бы ее укротил. У меня не получилось выбить из нее дурь, как не удалось приручить покойную жену. В мое время…

– Когда ее в последний раз видели? – перебил его Клаус. В его собеседнике заговорило бренди, а время сейчас было дорого.

– В том-то и дело, сэр, что ее никто не видел. Последним человеком, с которым она разговаривала, была горничная. Остальные дамы не заметили, как моя дочь удалилась к себе.

– Вы расспросили горничную?

– Эта девчонка ничего вразумительного сказать не может. Только и делает, что скулит да шмыгает носом. Она сейчас и двух слов не свяжет.

– С вашего позволения, Гильдерслив, у меня довольно неплохо выходит приводить людей в чувство. Это умение широко изучается и развивается в моей родной Швеции. Если вы не против, я хотел бы попробовать пообщаться с девушкой наедине, если вы не усмотрите в этом ничего предосудительного. Мои методы наиболее действенны, когда никто не отвлекает.

– Я считаю это недопустимым.

– Согласен, но это необходимо с такими людьми, как она. Это простая девушка, а вы ее работодатель, сэр. И она наверняка боится впасть в немилость за то, что позволила вашей дочери сбежать. Ваше присутствие только насторожит ее, и она не раскроется. Я не обещаю, что мой метод окажется плодотворным, сами понимаете. Это очень тонкие и непредсказуемые вещи, но попробовать стоит, тем более когда на кон поставлено так много.

Попробовать стоит, какое там – это жизненно важно! Насколько Бэкка была откровенна со своей горничной? Он прекрасно видел, что Мод запричитала еще громче, когда увидела его на пороге Грейндж. Ему нужно было добраться до нее, пока она все не разболтала и пока барон не знает, что он укрывал его дочь.

– В ваших словах есть резон, Линдегрен, но следует поторопиться. Нам нужно догнать ее по горячим следам, а то жених уже нервничает.

Клаус был уверен, что эти двое заключили пари на огромное состояние. Гильдерслив не успокоится, пока не вернет долг, то есть Бэкку, Смэдли. С одной стороны, нельзя было терять ни минуты. А с другой – потребность посетить водопад все росла. Клаус слишком долго туда не наведывался. Еще не хватало истощиться до полной прозрачности на глазах у всех!

Гильдерслив вышел из кабинета, оставив двери нараспашку. Снаружи по-прежнему не смолкал нестройный гул, эхом отдаваясь от стен, и Клаус начал мерить шагами персидский ковер, расстеленный перед камином. Очень скоро из-за двери послышалось жалобное хныканье, плавно перерастающее в горестный плач, и всю эту какофонию перекрыл рев Гильдерслива:

– Ты войдешь туда и будешь делать то, что тебе велят, или ответишь по всей строгости за свое разгильдяйство. У меня вот-вот лопнет терпение! Не заставляй меня брать грех на душу!

На этой оптимистической ноте Гильдерслив буквально втащил Мод на порог. Он толкнул ее внутрь, кивнул Клаусу и вышел, хлопнув дверью.

Клаус собирался с духом. Мод, прижавшись к стене, мелкими шажками пробиралась вдоль нее, не отрывая от него испуганного взгляда круглых, как блюдца, глаз. Она двигалась на ощупь, натыкаясь на мебель у стены. У него опустились руки.

– Пожалуйста, – сказал он, жестом пытаясь ее успокоить, – не бойся меня. Я здесь, чтобы помочь найти твою госпожу, но для этого мне нужна твоя помощь, Мод. У нас нет времени для истерик.

– Миледи сказала, что вы…

– Да, я примерно представляю, что она могла рассказать. Мне она говорила то же самое. Это все вино. Некоторые дамы плохо переносят спиртные напитки. Я только хотел, чтобы она оценила кое-что из моей коллекции. Поверь, я очень сожалею об этом. Потому что вино погнало ее прочь из моего дома, где она была в безопасности, и привело сюда, в самое неподходящее для нее место. А теперь толкнуло на новые подвиги!

Горничная наконец-то перестала метаться по комнате, застыла на месте и смотрела на него с опаской. Она ему не верила. А ему нужно было заручиться ее молчанием, и как можно быстрее – прежде чем она покинет кабинет. В противном случае у него будут крупные неприятности с хозяином дома.

– Мод, присядь и поговори со мной, о большем я не прошу. Так дело не пойдет. Чтобы найти твою госпожу, мы должны действовать сообща.

Он указал ей на кресло с твердой спинкой, стоящее у стены. Это место показалось ему наиболее удобным, потому что позволяло ей находиться на безопасном расстоянии и было достаточно далеко от двери, так что их не могли подслушать.

– Вот так лучше, – вздохнул Клаус с облегчением, когда она опустилась в кресло. Сам он сел на кушетку с обивкой из конского волоса и наконец-то перевел дыхание, расслабив поющую от напряжения спину.

– Так вот, – продолжал он, – независимо от того, что ты обо мне думаешь, смею тебя заверить, меня беспокоит только благополучие твоей госпожи. Да как можно было подумать, что я могу причинить ей вред? Разве я не спас вам обеим жизнь? Стал бы я рисковать собой со злым умыслом? Нет. Мод, барону неизвестно, что вы были в моем доме. Твоя госпожа не хотела, чтобы он узнал об этом, и я пошел ей навстречу и не выдал вас, когда он пришел за ней, а ты лежала без чувств. Очень важно, чтобы он не проведал, что я обманул его. Если он разоблачит меня, я не смогу ей помочь. Понимаешь?

Казалось, прошла вечность, прежде чем горничная слабо кивнула.

– Хорошо! – сказал Клаус. – А теперь расскажи мне, когда ты видела ее в последний раз.

– Я… она отослала меня сразу после полуночи, – всхлипнула Мод. – Она говорила ужасные вещи… что я шпионю…

– Мод, это не имеет отношения к делу – меня интересует лишь то, что может помочь в ее поисках. Продолжай. Ты сделала так, как она велела?

Мод кивнула.

– Да, сэр, – сказала она. – Я пошла спать… и слава Богу! Ей не к чему придраться! Не к чему! – зарыдала она снова.

– Тс-с-с, – попытался успокоить ее Клаус. – Как ты не понимаешь? Она не ругала тебя, вернее, ругала, но не всерьез. Она хотела избежать помолвки, и лишние свидетели были ей ни к чему. Она ведь не смогла бы сбежать под твоим присмотром, не так ли?

В глазах горничное мелькнуло понимание.

– Ну? – требовательно сказал Клаус.

– Она сказала, что я могу быть свободна… что она и без меня приготовится ко сну. И я ушла в уверенности, что она еще позвонит. Но она не позвонила. По крайней мере, я этого не слышала. Наверное, я уснула. Потом настало утро, и в доме поднялся переполох. Она пропала, и никто не знал, куда. Это все, что я могу сказать, клянусь!

– Хорошо-хорошо, успокойся, – произнес он ласково. – У нас нет времени лить слезы. Сейчас мы выйдем из этой комнаты. Но сначала я должен знать… Ты не выдашь меня? Подумай, Мод. От твоего ответа может зависеть жизнь твоей хозяйки.

Мод молчала. Ее молчание длилось довольно долго, и Клаус понял, что пора доставать последний козырь.

– Ты желаешь добра своей госпоже, Мод? – начал он вкрадчиво.

Горничная кивнула.

– Хорошо. Она не любит сэра Персиваля Смэдли. А я люблю ее и уверен, что она тоже любит меня. И если это так, неужели ты обречешь ее на жизнь, полную страданий, рядом с ненавистным человеком? Ты не настолько жестока, Мод Аммен. Если тебе нужны доказательства, то дай мне шанс тебе их предоставить. Это все, чего я прошу. Если я не выдержу испытания, ты сможешь пойти к хозяину и все ему рассказать. Ты от этого ничего не теряешь, а мы оба можем многое обрести.

Он встал со своего места и подошел к ней, протягивая руку. Мод ухватилась за нее, низко склонив голову.

– Ты сохранишь секрет?

Она кивнула.

Они уже подошли к двери, как резкий стук оповестил о возвращении Гильдерслива. Дверь распахнулась, Мод коротко вскрикнула.

– Я не могу тратить время на всякую чепуху, Линдегрен, – заявил барон. – Все готовы. Джентльмены уже оседлали лошадей и ждут перед домом. Пора начинать поиски. Эта безмозглое создание сказало вам что-то полезное или лишь бессмысленно блеяло?

Мод съежилась от его слов, но Клаус ободряюще сжал ее руку.

– Все в порядке, Мод, – сказал он. – А теперь беги занимайся своими делами. Все будет хорошо.

Было наглостью с его стороны командовать в присутствии хозяина дома, и Гильдерслив наградил его испепеляющим взглядом.

– Простите мою бесцеремонность, Гильдерслив, но девушка в отчаянии, и я только что с большим трудом ее утешил. Я подумал, что лучше будет отослать ее побыстрее, пока снова не началась истерика. Она рассказала мне все, что знала. Ваша дочь покинула Грейндж сразу после полуночи, как только отправила горничную. Мод не виновата. Она делала так, как велела ей госпожа. И мы должны ехать немедленно, в этом я с вами полностью согласен.

– Вы поедете с нами?

– Да, – сказал Клаус, – если только вы одолжите мне лошадь. Верхом я смогу двигаться гораздо быстрее, чем в повозке.

– Да-да, сэр, конечно, – заверил его барон, нетерпеливо взмахнув рукой.

– Не ждите меня, – сказал Клаус, пересекая зал и громко стуча каблуками по паркету. – Времени и так потеряно достаточно. К тому же нам незачем всем ехать в одном направлении. Не бойтесь. Я догоню вас.

 

Глава 17

Инстинкт привел Клауса прямо к Боскаслскому водопаду. И хотя надеяться на это было нелепо, да и вообще это было маловероятно, он все же искренне уповал на то, что Бэкка в поисках его свернула сюда. Конечно, решительно все было против этого. Она бежала не только от Смэдли, но и от него. Но даже если она и заехала на водопад, искать ее здесь сейчас было по меньшей мере нелогично – слишком много времени прошло. Но Клаус был движим отнюдь не логикой. Ему не нужно было ничего, кроме как отыскать ее.

Остальные поехали в другую сторону. Когда он съехал с главной дороги на извилистую тропку, ведущую к водопаду, их уже не было. Он увидел лошадь, привязанную к деревцу, через минуту после того, как повернул за угол. Он соскочил с жеребца и бросился туда, как одержимый выкрикивая ее имя. Звук, усиленный туманом над водой, ударил ему в уши. Отражаясь от скал, крик перекрыл грохот воды, каскадом обрушивающейся с уступа. Он звал снова и снова, но ответа не было.

Клаус отбросил волосы со лба и перевел дух. Она бы услышала, если бы была поблизости. Но куда она могла деться? Может, она спряталась от него? Неужели она так сильно его боится? Ему не хотелось в это верить, но он прекрасно понимал, что это не исключено. Она была невинна, а он пробудил в ней незнакомое чувство страсти, которое едва не накрыло ее с головой. Она была уверена, что спит, иначе никогда не позволила бы так с собой обращаться. Там, у истоков мироздания, он проклял свое наследие – проклял неистовый брачный призыв, от которого у него настолько помутился рассудок, что он едва не лишил ее невинности прямо в этой реке.

Он взглянул на лошадь. Возможно, это был не ее конь. Он почти убедил себя в этом, благополучно забыв о том, что животное откликнулось на призывное ржание его жеребца, словно они знали друг друга. А как может быть иначе, если их держат в одной конюшне? Его уверенность дала трещину. Он в два прыжка добежал до лошади и снял чемодан с вещами, привязанный к седлу. Дрожащими пальцами он открыл застежку и принялся перебирать содержимое. И застонал, когда наткнулся на знакомое расшитое платье из муслина. Он тут же захлопнул чемодан. Он узнал бы это платье даже с закрытыми глазами. Но где же она сама?

Он уставился на бурлящий водоворот, на кружевную пену, вскипающую на поверхности воды и доходящую до излучины реки. Он снова похолодел от страха, уже второй раз за последний час. Могло ли ее унести потоком? Умела ли она вообще плавать? Он хлопнул себя по лбу, сожалея, что был так невнимателен. Она вроде не боялась воды, но это еще ни о чем не говорит. Он всегда поддерживал ее, к тому же она думала, что спит. Затем он увидел валяющийся у самой кромки воды скомканный плащ. Он поднял его, поднес к лицу и вдохнул ее аромат… Он глухо застонал и отбросил плащ.

Не тратя времени на раздевание, Клаус ограничился тем, что стащил с себя сапоги, сорвал сюртук и жилет и нырнул в реку. Его снова вел инстинкт. Он управлял водой. Он почувствовал бы, если бы она утонула. Эта мысль была невыносима, но все же такую вероятность нельзя было сбрасывать со счетов. Ныряя и выныривая, он плавал, влекомый кремообразной пеной, вниз по реке и назад к водопаду. Там, у водопада, он и учуял ее запах. Практически туда он перенес ее перед этим из бального зала, а потом с этого же места вернул обратно. Возможно ли, что запах сохранился еще с тех пор?

Или он появился здесь недавно? Он снова погрузился под воду. Ее присутствие ощущалось довольно отчетливо. Он хрипло застонал и штопором вошел в другое измерение.

Когда он вынырнул на поверхность, Илия безмятежно загорала на скале над рекой, играя с шарфом Бэкки. При виде его она вскочила на ноги и, накинув шарф на плечи, наблюдала, как он ринулся к ней, вспарывая водную гладь. Если могло в глазах отражаться чувство вины, то именно это он наблюдал перед собой. Вместе с тем они лучились, как стразы. Было ли это из-за его внезапного появления или на то были свои причины, более зловещие? Он знал русалку слишком долго, поэтому заподозрил второе. Судя по всему, не застань он ее врасплох, она бы уже умчалась, как пугливая лань.

– Вы напугали меня! – деланно взволнованно воскликнула она, держась в отдалении. – Почему вы здесь, да еще и в таком виде?

Она, ощупывая его взглядом, кивнула на его мокрую рубашку и бриджи.

– Что-то случилось?

– Я не обязан отчитываться перед тобой за приходы и отходы, – буркнул он. – Но если ты и дальше будешь меня провоцировать, я начну следить за каждым твоим шагом.

Она приблизилась.

– Неужели вы пришли в себя? – проворковала она. – Я ждала этого, ваше высочество.

– Ни шагу больше! – предостерег он. – Между нами все кончено.

– Между нами никогда не будет все кончено. Он сделал резкий выпад и схватил шарф.

– Я же говорил, чтобы ты это сняла! – крикнул он, пытаясь вырвать шарф из ее цепких рук. – Раньше твоя непокорность распаляла во мне желание. Теперь она меня раздражает. Ты ищешь неприятностей? Ты их получишь. А теперь отдай это мне.

Следующий рывок оказался удачным. И снова запах Бэкки ударил ему в ноздри. Его переполнял сладкий аромат трав и полевых цветов, смешанный с неповторимым запахом ее тела. Он был повсюду, причем гораздо более сильный, чем могло испускать пятнышко крови на шарфе. Она была здесь совсем недавно! Он был в этом уверен. Ее запах возбуждал его, дразнил ноздри, распалял плоть. Каждая клеточка его тела, каждый нерв остро чувствовали ее. Это было настоящей пыткой – быть так близко от нее и не иметь возможности коснуться ее, прижать к себе, почувствовать ее мягкую, податливую, манящую плоть. Где она могла находиться?

– Что ты с ней сделала? – рявкнул он, отбрасывая шарф в сторону, и рванулся было к русалке, но его руки схватили лишь воздух. Издевательский смех Илии шлейфом тянулся к водопаду, растворяясь в его грохоте.

Клаус взревел. Туда, куда она ушла, путь ему был заказан – как и любому другому мужчине. Даже старейшины не вправе были нарушать покой морских жриц в их вотчине, только боги могли сделать это. Острова, окаймлявшие астральные воды, были священным местом. Их постоянно окутывала дымка, которая клубилась у краев моря Иного мира. Скрытые от глаз серебристым туманом, который никогда не таял, они большей частью были невидимы. Из мужчин сюда допускались только водяные, да и тем запрещено было покидать астральный архипелаг. Туда еще никогда не ступала нога мужчины – будь то человек или астрал. Никто из мужчин даже не видел островов или таинственных пещер над ними, где обитали водные стихии. Смельчаки, отважившиеся проникнуть туда, исчезали бесследно. Ходили слухи, что их сожрали кельпи-людоеды, живущие в астральных водах. Правда это или нет, но подобные рассказы напрочь отбили у астральных юношей желание туда соваться.

Эти места таили загадку и представляли собой опасность даже для принца Фоссгримов, который не мог уходить далеко от своего водопада. Эти острова были связаны с параллельным физическим измерением, с такими человеческими островами, как легендарный Авалон, Энгл Си, Гресхолм, Блеет и Мэн.

Здесь обитали такие зловредные создания, как Никсен и скитающиеся водяные женщины, ловко маскирующиеся под водоросли и лохматые растения, произрастающие на речном или океаническом дне. Здесь жили все виды морских существ, в том числе и ужасные корнуэллские кельпи, которые звались Сйофн, – кровожадные существа, всегда готовые сожрать русалочий улов, людей, которых те выманивали с кораблей. Всем этим правила морская сирена Лорелея, сестра русалок, главной среди которых была Илия. Илия. И как он только мог связаться с таким вероломным созданием? Ему уже казалось, что все это было не с ним.

С ужасающей ясностью Клаус начал осознавать, что теряет связь с астральным миром. В былые времена он опередил бы русалку, не дал ей ускользнуть. А потом, в своей вотчине, мог бы ей приказывать. Теперь его инстинкты обострялись и физическом измерении и угасали в астральном, где они так отчаянно необходимы. «Всюду не успеть». Слова Генрика больно ранили его. Действительно не успеть, и вот его уже стали понемногу отлучать. Ведь стали же?

Клаус встряхнулся, как мокрый пес, и убрал прилипшие на лбу пряди. Всему свой черед. Он нагнулся за шелковым шарфом и сунул его себе в карман. Он должен был найти Бэкку. В том, что она пропала, была его вина. Если он сам не мог отправиться на астральный архипелаг, нужно было найти кого-то, кто смог бы это сделать, и заручиться его поддержкой. Нельзя было терять время: он догадывался, что могло грозить девушке, оказавшейся в руках мстительной русалки.

Словно прочитав его мысли, в воздухе возникли блуждающие огоньки и начали шнырять вокруг, как преданные собаки. Бесполые магические светлячки могли беспрепятственно проникать в любые уголки астрального мира. Они были неуловимы и абсолютно безобидны, но при этом обладали способностью заманивать последующего за ними в бездну. Люди считали их крошечными беззаботными эльфами или фонариками с волшебной праздничной гирлянды. Некоторые принимали их за блуждающие души умерших и думали, что увидеть их означало самому в скором времени умереть. Много диковинных историй рассказывали об этом рое призрачных светлячков, но Клаус знал, чем они являются на самом деле – Иррблосс, как их называли шведы, стражи астрального мира. Игривые создания, обладающие невинным детским любопытством и собачьей преданностью. Он наклонился к ним. Но прежде чем он заговорил, сзади его окликнул знакомый голос. Обернувшись, он увидел группу, выходящую из тумана. Впереди шел Генрик.

– Вас предупреждали, – сказал старейшина, печально склонив седую голову. – Настало время держать ответ.

– Я должен сначала найти ее! – выкрикнул Клаус.

– У вас нет выбора, – отчеканил старейшина, сопровождая свои слова постукиванием ритуального посоха о землю. По спине Клауса бежали мурашки. Он уже забыл, когда в последний раз видел этот посох в руках у старейшин, и никогда еще он не был поднят на него.

Вперед вышел другой, гораздо старше и с окладистой бородой. Он был одет в мантию и держал в руках скипетр, увенчанный магическим кристаллом. Это был Верховный Инквизитор. Его глаза полыхали зеленым пламенем. Когда он заговорил, все живое на земле и в воде застыло. Только шум водопада дерзко пытался заглушить его голос.

– Ваши братья-подданные, все до одного, выполнили свой священный долг, – сказал он. – А вы, их принц, пример для подражания, пренебрегли им. Не нужно оправдываться. Мы прекрасно знаем, что у вас на уме…

– В таком случае, вы знаете куда больше, чем я сам! – процедил Клаус.

– Молчать! – прогремел Инквизитор. – Яблоко от яблони недалеко падает, отец мог бы вами гордиться! Какая наглость! Какая безответственность! Готовы ли вы разделить его участь так же легко, как приняли его полномочия, юный лорд? Нет, не торопитесь с ответом, потому что сейчас вы решаете судьбы близких вам людей – Генрика, девушки и наши, ваших повелителей и хранителей. Сможете ли вы обойтись без нас? – Он обвел рукой вокруг. – Всего этого вы больше никогда не увидите. Вход сюда будет вам заказан. Вы состаритесь, как и все смертные. Вы умрете, как и все смертные, дряхлый и немощный, и будете погребены в мире смертных. Время обретет для вас новый смысл. Оно будет неумолимо отсчитывать ваши дни, а век ваш будет так же короток, как и у любого другого смертного. А когда вы умрете, от вас останется только воспоминание. Смотрите, луна снова набирает силу. Возьмите эту девушку или найдите другую и выполните свой долг, пока не поздно. Забудьте о мире смертных и действуйте! Или готовьтесь понести наказание.

– Я не могу просто так оставить ее у русалок, – возразил Клаус.

– Если она у них, то для вас она потеряна навсегда. Вы не сможете ей помочь, остается рассчитывать только на их великодушие. Вы знаете, как это бывает, юный лорд.

– Но в том, что она пропала, виноват я, и я должен освободить ее. Делайте со мной что хотите, но при чем здесь она?

– Мы караем только вас, юный лорд. Это вы заварили эту кашу, а не мы. И уж конечно, мы не можем ни наказать ее, ни помиловать. Мы не вторгались в ее мир. Это она вторглась в наш.

– Ее сюда заманили! – возразил Клаус. – Разве она виновата в этом? Она пришла сюда не по своей воле. Я уверен в этом.

Инквизитор пожал плечами.

– Это уже не имеет значения. Она теперь далеко, а вы – близко. Вы должны решить! Причем сейчас же, чтобы мы могли вынести приговор.

– Тут и думать нечего. Илия хочет вернуть меня, а чтобы добиться этого наверняка, держит у себя Бэкку. Она поплатится за свое коварство! Когда она увидит, что я не пошел у нее на поводу и остался среди людей, держать Бэкку в плену больше не будет смысла, и она отпустит ее. Этого потребуют остальные! Они не переносят человеческих женщин и не потерпят долгого соседства с ней. Я с удовольствием разделю участь своего отца. Поверьте, я потерял вкус к бессмертию.

– Нет, юный лорд, так не пойдет. Не вам решать, чему быть, а чему – нет. Все будет так, как распорядится трибунал. Вы не можете принимать решения, пока ваш мозг опутан чарами человеческой любви. Вы не повторите ошибку своего отца! Мы не допустим этого. Если так пойдет и дальше, скоро род Фоссгримов исчезнет вообще. У вас есть еще неделя, чтобы все исправить. Или мы обратимся к богам, чтобы они открыли ваше истинное имя, и тогда вам придет конец. Стоит раз произнести это имя, и ваше существование в обоих мирах можно считать оконченным. Ваше имя вычеркнут из священных хроник. Вы просто перестанете существовать. Обладающий вашим именем, кем бы он ни был, обладает вами. Есть только один способ не дать нам привести свой замысел в исполнение. Вы должны выполнить свое предназначение, в противном случае мы устроим вам «показательную порку», чтобы другим неповадно было. Как только вы совокупитесь и вернетесь назад, к своему роду, девушку отпустят. Я на вашем месте приступил бы прямо сейчас.

– Так вы причастны к этому… похищению! – воскликнул Клаус. – Все вы заодно! И ты, Генрик…

– Мы не имеем никакого отношения к нападению на леди Рэбэкку, ваше высочество, – ответил старейшина. – Обычно мы более разборчивы в средствах, но сейчас особый случай. Все, хватит! Возвращайтесь к смертным, пока вы еще как-то можете объяснить свое отсутствие. В Гильдерслив Грейндж полно других половозрелых девиц, но скоро и они разъедутся.

– Что значит «объяснить свое отсутствие», Генрик? – сказал Клаус. – Ты забыл об искривлении времени? Моего отсутствия никто не заметит.

Верховный Инквизитор взмахнул скипетром.

– Время не стояло на месте в физическом измерении, пока вы были здесь, юный лорд. Для вас время больше не останавливает свой ход – считайте это частью неотвратимого наказания. Люди, отправившиеся на поиски, уже начали разыскивать вас! На все воля богов. Это они дают силы и сверхъестественные возможности. Боги дали, боги взяли. И пусть этот урок запомнится вам надолго.

Клаус едва успел перед своим перемещением дать поручение Иррблоссам. Таинственные блуждающие огоньки унеслись прочь, уступая Генрику право вести Клауса. Между ними состоялось телепатическое общение на шведском языке – специально, чтобы сбить с толку астральных соглядатаев, которые также обладали телепатией. Шведским владели только Фоссгримы, скандинавы по происхождению, Генрик и Иррблоссы, которые были двуязычны, а также домашние слуги Клауса, которые находились у него в услужении на родине и в изгнании. Хотя Илия за время общения с ним успела нахвататься слов и фраз на шведском, но связную речь не понимала. К огромному своему облегчению Клаус понял, что не лишился телепатических способностей. А это означало, что он по-прежнему мог проникать в чужие грезы. Ему придется прибегнуть к этому умению, и как можно быстрее, если он хочет спасти Бэкку.

– Вас предупреждали, – напомнил старейшина, когда они оказались у Боскаслского водопада. – Я ничего не мог поделать. Во всем виновато ваше слепое безрассудство.

– Разве? – возмутился Клаус. – А как насчет предательства Илии? По-твоему, на это можно закрыть глаза? Почему бы вам не узнать у богов ее имя?

Внезапно на него снизошло озарение, словно струя свежего воздуха проникла в измученное сознание. Ну конечно! И почему эта мысль не посетила его раньше?

– Послушай, старина, – начал он, и в его голосе снова звучала уверенность. – Я верну Бэкку, даже если для этого придется вторгнуться на астральный архипелаг. Генрик, ты ходишь по лезвию бритвы. Смотри не оступись. Пора определиться, на чьей ты стороне. Подумай хорошенько. А теперь ступай прочь! Нам не о чем говорить, пока ты не примешь решение, причем верное – в мою пользу.

Клаус собрал разбросанную на берегу одежду и, гордо расправив плечи, зашагал вниз по течению реки, туда, где была привязана его лошадь. Доехав до зарослей малины, он отвязал коня Бэкки и отвел его на другой край леса, где и оставил. Около дороги его без труда найдут. Затем, стараясь запутать след, он снова доехал до водопада.

Бэкки нигде не было. Генрик тоже куда-то исчез. Надеяться было не на что, но все же он надеялся. Он в одиночку восстал против воли богов и старейшин, и все из-за любви к смертной. Он не солгал: бессмертие действительно ничего для него не значило, если рядом не будет ее. Он бы с удовольствием променял вечную жизнь на недолгую человеческую в ее объятиях! Одолеваемый этой мыслью, Клаус пришпорил лошадь и домчался в Гильдерслив Грейндж к обеду, чтобы привести в действие финальную часть плана.

 

Глава 18

Бэкка потеряла счет времени. В пещере невозможно было уследить за сменой дня и ночи. А поскольку в астральном мире времени не существовало, она понятия не имела, сколько прошло с момента ее похищения. С какой стати астральные боги будут останавливать для нее ход времени, к тому же это из-за нее Клаус впал в немилость! Но в любом случае ее уже должны были хватиться. Начнутся поиски, но здесь ее никогда не найдут. Отыщут лошадь, привязанную возле водопада, и, не обнаружив ее поблизости, решат, что она утонула. Это было самым очевидным объяснением ее исчезновения. Поиски прекратят, и она будет потеряна для них навсегда. Она постаралась отогнать от себя эту мысль. Уж слишком она была ужасна!

Бэкка повернулась лицом к стене пещеры и крепко зажмурила глаза, чтобы из них не полились слезы. Она не будет плакать! Удастся перехитрить ревнивую русалку или нет, зависело от того, насколько мастерски она будет владеть собой.

И хотя ее руки по-прежнему были связаны прочными жесткими лианами, узел был завязан спереди, чтобы она могла есть и пить. На огромном лопухе, служившем блюдом, была уложена разнообразная пахучая зелень, перемешанная со свежими ягодами, и маленькие пряные лепешки из зерен с медом. Неподалеку стояла бутылка с медовым напитком или вином – Бэкка не была уверена, но и попробовать не осмеливалась. Она твердо решила не принимать ничего из рук астральных существ. Но к концу дня ее уверенность стала слабеть. Она могла обойтись без еды, но в горле была словно выжженная пустыня, пить хотелось неимоверно. Она уже несколько раз тянулась к бутылке с такой желанной жидкостью янтарного цвета. Вокруг роились светлячки, освещая кристальную прозрачность напитка, который искрился за стеклом и манил ее. В конце концов она не выдержала и отхлебнула. Напиток был таким же приятным на вкус, как и на вид, – прямо как майское вино, которым угощал ее Клаус перед первым посещением астрального мира, такое же орехово-сладкое и тягучее, как мед. Она жадно пила еще и еще. У нее сразу же закружилась голова. Она совсем забыла, как действовали на нее крепкие спиртные напитки! Но было уже поздно. Заснет так заснет. Вытянув из кармана ракушку, она приложила ее к уху. Далекий рокот прибоя буквально всколыхнул ее. Свернувшись калачиком на подстилке из тростника, она закрыла затуманенные глаза, и все закружилось, завертелось, засияло мириадами ярких точек. Она погрузилась в сон под убаюкивающий шум могучего океана, нашептывающего свою песню ей на ухо, и под отголоски настоящих волн, бьющихся о скалы за стенами пещеры. Она не видела их, но, судя по солоноватому привкусу в воздухе, море было где-то рядом. Она ощущала этот привкус на губах, он приятно щекотал ноздри. Звук напоминал биение сердца, но не размеренное, а сбивчивое, и это наводило на мысль, что море можно услышать только во время прилива. Так где же ее держат? Но майское вино сделало свое дело, и ей стало лень искать ответ на этот вопрос. Внезапно на фоне общего шума возник знакомый голос. Говорил Клаус. Его завораживающий баритон с таким ласковым акцентом Бэкка не спутала бы ни с чем. При звуке его голоса из груди ее вырвался горестный стон. Она изо всех сил старалась открыть глаза, но веки ее не слушались. Это был сон. Очередной сон, когда она старалась проснуться, но тщетно. Что он говорит? Почему она не слышит? Судя по голосу, он хотел сказать ей что-то важное…

Клаус стоял под водопадом, пытаясь мысленно докричаться до Бэкки. Под упругими струями воды его тело было натянуто как струна. Он и раньше так делал, и она отвечала ему, но тогда это не было столь жизненно важно, как сейчас. От этого зависела и ее жизнь тоже.

Он пробовал снова и снова, но безуспешно. Он не мог сосредоточиться. Не мог отогнать назойливые мысли, которые лезли в голову. Раньше ему всегда помогал водопад, именно поэтому он выбрал это священное место, чтобы достучаться до ее сознания. Боскаслский водопад был сродни пуповине, соединяющей водопады физического и астрального миров. Он образовывал мост между параллельными мирами; как и любой другой водопад, который принимал его в свое лоно. Чувственный, пульсирующий поток живой воды с незапамятных времен служил проводником энергии между двумя измерениями. Неужели водопад изгнал его? Неужели подведет в такой ответственный момент? Станет ли это новым жестоким наказанием для него?

Он впал в немилость у старейшин. Неужели теперь он впал в немилость и у богов, которым они служили? Так было с его отцом. Он отказался от всего во имя любви. Он лишился поддержки, зато любил и был любим. Его не устраивала роль бездумного исполнителя задач, которые ставили перед ним остальные. Ему надоело быть племенным быком для своего рода. Только сейчас Клаус осознал, через что прошел его отец, приняв решение навсегда перенестись в мир смертных.

Мышцы на его теле стали твердыми, как скала, связки натянулись до отказа. Барон Гильдерслив решил приостановить поиски до утра. На рассвете они продолжатся, но уже никто не верил в успешный исход, после того как была найдена лошадь Бэкки, которая бесцельно бродила по пустоши, волоча за собой обрывки уздечки, вымазанной в болотной тине. Все были уверены, что Бэкка утонула.

Больше всех горевала Мод. Она была безутешна. Клаус порывался переубедить ее, но выражался слишком туманно, опасаясь наговорить лишнего. К тому же он по-прежнему боялся, что девушка выдаст его. И для страха у него были все основания. Это ясно читалось в ее осуждающем взгляде. Все его усилия сошли на нет после возвращения лошади ее госпожи. Он с ужасающей ясностью понял: горничная подозревает, что без него здесь не обошлось. Ее нужно было срочно переубедить, но Бэкке тоже необходимо было дать ключ к освобождению, пока это еще было возможно. Это мигом положило бы конец страхам служанки. Только бы успеть! Время. Как же он жалел, что события разворачиваются не в астрале, где времени не существует в принципе!

Убрав обеими руками влажные волосы назад, словно пытаясь этим движением уберечь голову от неминуемого взрыва, Клаус принялся уже в который раз повторять одно и то же. Ему нужно было достучаться до нее. Но и это еще не все. Нужно было, чтобы она ответила.

Бэкка распахнула глаза навстречу темноте. Светлячки разлетелись. Рокот волн снова превратился в невнятный шум. К ее ужасу, ракушка выпала из руки и теперь до нее нельзя было дотянуться. Единственным звуком, нарушающим тишину, было постоянное гулкое капанье воды со сталактитов в черную пустоту расщелины, где, судя по всему, был водоем. Однако она проснулась не от этого. Но этот звук был не настолько резким или громким, чтобы вывести ее из полусна-полузабытья. Она снова смежила веки. Наверное, это был фрагмент сна. И вдруг он вернулся снова, на этот раз уже сильнее. Тот голос, его голос, который звал ее по имени, шепча странные, но такие нежные слова на родном его языке, которые заставляли ее сердце таять.

– Я не могу прийти за вами, mittkostbart, – говорил он, и голос его звучал совсем рядом. Она почти ощущала, как его теплое дыхание приятно щекочет ей ухо. От его голоса по телу пробежала горячая пульсирующая волна удовольствия и что-то обжигающее шевельнулось внутри. – Вы в месте, куда ни разу не ступала нога мужчины – ни смертного, ни астрала. Портал закрыт для перемещений. Если я попытаюсь проникнуть сквозь барьер за астральный океан, то могу погибнуть – как в вашем мире, так и в моем. Боги запрещают делать это. Если моя попытка не увенчается успехом, помощи вам ждать больше неоткуда.

Бэкка не ответила. Ведь это был всего лишь сон.

– Вы должны сами выбраться оттуда… вернуться ко мне, – продолжал тем временем призрачный голос. – Я хочу, чтобы вы стали моей… моей женой… в вашем мире, mittkosibart... чтобы мы были неразлучны…

Слезы выступили на глазах Бэкки. Ее самая заветная мечта пробралась в сон, чтобы мучить, заставить страдать. О, если бы только это было правдой! Вздор! Он хотел лишь воспользоваться ею и бросить с ребенком на руках, чтобы потом как ни в чем ни бывало вернуться к утонченно-нежному созданию с пламенным взором, которое ее похитило.

– Я больше не трону вас, кроме как… во сне… пока мы не будем готовы к этому в реальности, – произнес он, словно прочитав ее мысли.

Бэкка застонала. Его близость была ощутима. Казалось, она чувствует его прикосновения сквозь тонкий шелк платья. От его тепла исчезло ощущение сырости, даже более того – она чувствовала, что кровь в жилах начинает закипать. Она попыталась открыть глаза, но веки снова налились пудовой тяжестью. Сердце бешено застучало, и от этого звука у нее зазвенело в ушах. Стук сердца заглушил капанье воды и едва различимые печальные вздохи далекого моря. Ее плоть полыхала адским пламенем, разбуженная его нетерпеливой, горячей рукой, ласкающей ее через одежду.

Бэкка выгнулась от прикосновения этой воображаемой руки, которая уже проникла под платье и теперь доводила ее до мучительного экстаза. Теперь она лежала неподвижно, чуть дыша. Ее набухшая и ноющая плоть замерла в предвкушении опасных, умопомрачительных, восхитительных ощущений.

Внезапно темнота за закрытыми веками вспыхнула золотистым маревом и запылала рыжими языками пламени. Бэкку лихорадило. Она по-прежнему не могла открыть глаза. Но теперь это уже было неважно. Как только она поднимет веки, сон оборвется, и она попадет из рая назад в промозглую, холодную пещеру.

У нее захватило дух, когда воображаемая рука скользнула выше. Подрагивающими пальцами он поддел легкий шелк, и тот сполз вниз, оголяя ее плечи и грудь. Он принялся обеими руками гладить ее грудь. У нее невольно вырвался легкий стон, когда его губы нащупали горошины сосков, и он принялся ласкать их теплым, умелым языком, пока они не набухли. О, как неистово и страстно он набросился на них, словно нищий, дорвавшийся до королевского стола! Это странное кормление грудью, будучи отчаянно безумным, все же не было диким, скорее – исполненным льющейся через край нежностью, которая так необратимо влекла ее к нему. Размеренные, плавные движения этого ненасытного рта задевали ее так глубоко, что казалось, будто он способен выпить всю ее сущность, высосать душу.

– Это всего лишь сон, моя Бэкка, – прошептал он в ответ на ее невысказанные мысли. Его горячее дыхание обдувало ее грудь, припухшую от поцелуев. – Это всего лишь дивное видение, безобидная иллюзия. Ее не нужно бояться или пытаться понять. Здесь всего лишь мой дух… это сон, предвкушение того, что будет с нами, когда мы сольемся воедино…

Неожиданно он навалился на нее всем телом и принялся двигаться медленными, поступательными толчками. Его разбухшая плоть прижалась к ее животу и давила на него с нарастающей мощью. Он нашел ее губы, и стон, вырвавшийся из его горла, проник в нее, раскатившись по всему телу подобно урагану, сметающему все на своем пути. Бэкка хотела обхватить его руками и прижать к своему трепещущему телу, но не смогла пошевелиться. Она выгнулась навстречу ему, навстречу беспокойной тяжести, нависшей над ней, пробуждающей в ней огненную бурю, заставляющей биться в конвульсиях. Эта сладкая агония опустошила ее, оставив лишь слабую, дрожащую, прерывисто дышащую оболочку.

– Это всего лишь сон, mittkostbart, – напомнил голос сквозь ее сбивчивое дыхание. – Но вы будете помнить его, как помните все остальные. Вы моя, моя Бэкка. Я ввел вас в мир чувственных наслаждений, о которых вы даже не подозревали… и теперь вы моя.

Она лежала, свернувшись клубочком, в его объятиях. Затем его тяжесть как-то сразу исчезла. И снова она попыталась потянуться за ним, но не смогла ни двигаться, ни говорить, ни даже видеть.

– Возвращайтесь ко мне, – сказал он на прощание. Его голос стал постепенно удаляться, и ей приходилось напряженно вслушиваться. – Мое время подходит к концу… в моем мире… и в вашем. Мы должны воссоединиться, иначе потеряем друг друга навеки, mittkostbart. Я могу дать вам силу выбраться отсюда… но вам придется распоряжаться ею в одиночку, моя Бэкка. С вами только мой дух, я не более чем тень в вашей голове. У русалки есть имя, которое известно только богам и мне. Назовите ее по имени, и она в вашей власти. Ее астральное имя – Мэй, что означает «жемчужина моря». Когда-то оно ей подходило, потому что она действительно прекрасна, настоящее сокровище глубин. Но не теперь. Жемчужина растет внутри раковины. Маленькая песчинка, попадая внутрь, раздражает моллюска, и он начинает выделять перламутр, который обволакивает постороннюю частицу. Постепенно, слой за слоем, формируется дорогостоящая жемчужина. Илия больше не жемчужина, она всего лишь песчинка, которая доставляет неудобство. Скажите ей Мэй, приказываю тебе выпустить меня, и она подчинится.

Повторите это слово в слово. Потом следуйте за Иррблоссами – блуждающими огоньками. Они не причинят вам вреда. Я приказал им отвести вас ко мне. Они проводят вас домой. Вы слышите меня, моя Бэкка? Если слышите, то ответьте. Вы должны согласиться, иначе все впустую…

Ей казалось, что она ответила, но его голос был уже совсем далеко, как шепот в дальнем уголке ее сознания. Она напряженно вслушивалась в него, но он уносился все дальше и дальше.

Вдруг эхо, словно ураганным порывом, разнесло по пещере ее имя. Она резко выпрямилась и широко открыла глаза.

– Клаус? – закричала она, но ее крик ударился о стены пещеры, о потолок, о разверзнутые челюсти сталактитов и сталагмитов и зазвенел у нее в ушах, постепенно угасая.

Клаус вышел из-за стены водопада, истощенный до предела. Каждая клеточка его тела до сих пор гудела от упражнений в астрале, которые так его вымотали. И хотя работал только его мозг, для тела такой поток сознания не прошел бесследно. На этот раз водопад не дал ему желанного исцеления. Почти все свои силы он истратил, пытаясь установить контакт с Бэккой. Она услышала его, почувствовала его присутствие. Он был в этом уверен. Она откликнулась в самом конце, но все ли она поняла, сможет ли выбраться сама? Вопрос, на который ответа у него не было. Время покажет. Как же он ненавидел это человеческое время! Сколько его уже утекло с тех пор, как он пришел к водопаду? Прошел уже не один час с того момента, как он ускользнул из Грейндж. Он посмотрел на небо. Судя по положению луны, до рассвета оставалось всего пару часов. Джентльмены все еще были заняты игрой. Он издал возглас отвращения. Исчезновение дочери и даже ее предполагаемая смерть не помешали папаше Гильдерсливу и жениху Бэкки сесть за игорный стол. И они наверняка до сих пор за ним сидят. Эти слабоумные смертные явно больны.

Пробираясь сквозь завесу из пены и брызг, он втайне надеялся поймать на себе взгляд Генрика, ожидающего на берегу. Но нет, там по-прежнему было пусто, и он не знал, как это расценивать – как добрый знак или свидетельство того, что тот, кто был его защитником вот уже многие годы, от него отвернулся. И все же ему было непривычно в одиночестве возвращаться домой. Домой? Разве здесь его дом? Сможет ли он приспособиться к миру смертных? Он так долго существовал в обоих измерениях, что для него было вполне естественно ходить среди людей, есть и пить с ними, быть членом их общества. Он был астральное дитя любви, рожденное и выращенное в физическом мире, но при этом обладающее всеми преимуществами астрального, поскольку было зачато еще до того, как его отец стал изгоем. Он был полукровкой, как, впрочем, и все Фоссгримы. Как же он ненавидел свою наследственность! Как мечтал быть чистокровным! Причем раньше ему было все равно, в какой ипостаси сольются две его противоположности. Теперь у него не оставалось выбора. Он готов был сию же секунду от всего отказаться, но только не от Бэкки. Его место рядом с ней!

Он оделся и забрал лошадь. Ему больше нечего было ждать от водопада. Если Бэкка сделает все так, как он говорил, то рано или поздно сама его найдет. Он задумчиво оглянулся назад. И хотя ему крайне необходимо было подпитаться астральной энергией, все запасы которой ушли у него на Бэкку, он решил больше здесь не задерживаться. За этим он придет и следующий раз. Он вернется в Грейндж с первыми лучами солнца. Его задачей будет пробраться в дом незамеченным, так же, как выбрался. В первую очередь нужно будет переубедить Мод. Ему не понравилось, как она смотрела, когда поиски не дали ничего, кроме подозрения, что Бэкка утонула. Размышляя над этим, он повернул коня к Гильдерслив Грейндж и поехал сквозь предрассветный туман.

Дом сиял огнями, когда Клаус вынырнул из рощи на краю торфяных болот. Да уж, сложно будет пробраться незамеченным, когда весь дом на ногах. И все же он отвел лошадь в конюшню, где передал ее на попечение конюха, а сам направился к черному ходу. Перед уходом он «поколдовал» над замком, сунув в скважину кусочек бумаги, чтобы дверь не закрылась. Все осталось в том же виде, как он оставил. В крыле прислуги было темно. Он вытащил бумагу, проскользнул внутрь и крадучись пошел по коридору к лестнице.

Комната, которую ему выделили, находилась на втором этаже. Он почти достиг пролета, когда из-под лестницы появились какие-то люди – как оказалось, гости и слуги – и стали теснить его к стене. Толпа угрожающе ревела, и тут над ней раздался хриплый рык Гильдерслива.

– Взять его! – прогремел барон.

– Что все это значит? – возмутился Клаус, когда двое лакеев подскочили к нему и схватили за руки.

Толпа, занявшая весь узкий проход, буквально подмяла его под себя. В жарком, спертом воздухе запах спиртного и пота накрыл его удушливой волной.

– Так вот как в этом доме обращаются с гостем, который только что вернулся после поисков вашей дочери, сэр?

– Вы не джентльмен! – заявил Гильдерслив. – Вы лжец и мошенник. Отпираться нет смысла. Горничная дочери все рассказала. Как вы скрыли от меня – обезумевшего от горя отца, ждущего весточки от пропавшей дочери, – присутствие Рэбэкки в своем доме. Как пытались соблазнить Рэбэкку. И насколько я знаю, вам это удалось! Куда вы ее увезли? Говорите или, клянусь Богом…

– Я знаю о ее местонахождении не больше вашего, Гильдерслив, – заявил Клаус. – Если бы вы только дали мне возможность все объяснить…

Он без труда мог сбежать – просто перенестись в астрал, исчезнуть у них на глазах. Вот это был бы переполох! У него еще оставалось немного силы, но и она вот-вот могла исчезнуть, если он в ближайшее время не вернется к водопаду. Но он решил не уходить. Он не сможет помочь Бэкке, находясь в астрале. Ее возвращения нужно было дожидаться здесь, здесь ее караулить, пока она снова не ускользнула у него из рук.

Причитания Мод, стоявшей поодаль, терзали его. Случилось то, чего он больше всего опасался. Эта безмозглая девчонка его предала. Причем в самое неподходящее время.

– Где моя дочь? – не отставал Гильдерслив, размахивая шелковым шарфом Бэкки. – Это нашли в вашей комнате, сэр. Он выглядит так, словно его вытащили из грязи. Что вы сделали с ней?

– Я хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз, – заявил Клаус, вырываясь из рук лакеев.

Вперед вышел Смэдли с перчаткой в руке.

– Поговорите лучше с этим, – рявкнул он, швыряя перчатку Клаусу в лицо. – Бэкки моя невеста, сэр! Вы ответите за оскорбление на дуэли. Я требую сатисфакции!

– К вашим услугам, сэр, – процедил Клаус сквозь зубы. Перчатка дурно пахла и была насквозь пропитана потом, капли которого попали ему в глаза.

Мод заверещала снова. Он бросил взгляд на площадку, где она стояла, вцепившись в перила лестницы. В глазах, обращенных на него, застыл ужас.

– Видишь, что ты наделала! – бросил он ей. – Теперь ты довольна? После этого Рэбэкка может быть потеряна для всех нас.

– Тихо, я сказал! – зарычал Гильдерслив. – Достаточно! Отведите его в винный погреб и заприте. Я вырву у него правду при личной беседе, как он сам того пожелал.

– Но я только что бросил ему вызов! – заартачился сэр Персиваль. – Оставьте его мне!

– Непременно, но только после меня, Смэдли, – отрезал оарон. – Я постараюсь, чтобы к тому моменту, как мы закончим, от него что-то осталось. – Он повернулся к лакею: – Эй ты, щенок, оглох? Чего ты ждешь? Тащи его вниз!

 

Глава 19

Бэкка проснулась от рокота волн. Шум в пещере стоял оглушительный – казалось, барабанные перепонки вот-вот лопнут. Она с трудом открыла глаза и увидела вокруг себя жемчужную дымку. Пляшущие огоньки вернулись. Они манили ее, шныряя между ощерившимися клыками сталактитами и сталагмитами, как будто только и ждали, чтобы устрашающие челюсти сомкнулись вокруг них. Они вели себя как малолетние сорванцы. Они даже вызвали у нее слабое подобие улыбки. Иррблоссы, так Клаус назвал их во сне. Сон. А как иначе она могла узнать это, если не из разговора с ним? Она раньше никогда не слышала такого названия.

Она не сомневалась в его возможностях. Как-то же он пришел к ней! Пусть не он, а его дух, но все же отыскал ее. Он окутал ее потоком мыслей, приласкал своей душой и подсказал путь к бегству. Она прижала ладони к вискам, стараясь вспомнить, снова услышать слова, что он говорил. Но в конце его голос уже угасал, к тому же она была так оглушена страстью, что не придала его словам особого значения. Все равно это был только сон.

Бэкка схватилась за голову и попыталась сосредоточиться. Что-то на букву «М», это она хорошо запомнила. Может, Майя… Мив… Мол, в конце концов? И почему это дурацкое имя вылетело у нее из головы?

Но времени для размышлений не было. Иррблоссывдруг скрылись – вошла Илия. Сдавленный писк, с которым они бросились врассыпную, означал боль, словно их пнули или хлестнули. Как странно… Ей не приходилось слышать, чтобы чудные блуждающие огоньки издавали какие-то звуки, по крайней мере как сейчас. А еще они никогда не подлетали близко, всегда держались на расстоянии. Илия наверняка застала их врасплох. Судя по выражению лица, она была способна на многое.

Илия медленно подошла ближе, держа в руке лампу со светлячками. Ее зеленоватые волосы мерцали, пухлые губы были недовольно поджаты, но это ничуть ни умаляло их чувственности. Русалка сунула лампу в нишу в стене пещеры и, уперев руки в бока, повернулась к пленнице. Бэкка сразу заметила, что на этот раз шарфа на ней не было.

– Ты так и не притронулась к еде, – заметила Илия и погрозила ей изогнутым, как коготь, пальчиком. – Зародыши пшеницы нелегко было собрать, пчелы тоже не хотели отдавать мед.

– Вот сама и ешь, – огрызнулась Бэкка. – Зародышипшеницы не в моем вкусе.

Русалка пожала плечами, отчего ее идеальная грудь колыхнулась.

– Ну и мори себя голодом. Посмотрим, что ты запоешь, когда твой желудок сведет от голода.

– Клаус будет не в восторге, когда узнает, как ты со мной обращалась, – сказала Бэкка. Какое же имя назвал он тогда? – Как можно быть настолько дурой, чтобы искренне полагать, что он просто так все это оставит?

– А он уже знает, – рассмеялась Илия, расхаживая взад-вперед по пещере. У нее была дурацкая привычка перебирать волосы. Создавалось впечатление, будто она пытается сосчитать пряди. – И я по-прежнему здесь, не так ли? И буду с ним еще очень-очень долго, люди столько не живут.

– Тогда почему бы тебе меня не отпустить? Или ты все же сомневаешься в нем или в себе, поэтому, рискуя навлечь его гнев, продолжаешь держать меня здесь?

Русалка снова пожала плечами.

– Пока я здесь, он надо мной не властен. В этом месте я Лорелея. Я правлю астральными островами, а мои служанки, которые и его тоже, живут здесь со мной. Он не осмелится прийти сюда, а мы можем навещать его в любое время, ухаживать за ним и ублажать. И так будет всегда.

– Не будет! – выкрикнула Бэкка, всем своим видом выражая протест. От злости она вспомнила. Мысленно она вернулась в сон, к голосу Клауса. Мэй, он сказал МэйОна готова была побиться об залог на свою жизнь – в общем-то, так оно и было. Безжалостный холодный взгляд русалки не предвещал ничего хорошего. Вряд ли она выпустит ее отсюда живой. От мысли об этом у Бэкки по спине пробежал холодок.

Тут внимание Илии привлекла ракушка, которая тускло поблескивала в углу. Русалка подняла ее и принялась крутить в крошечных ручках.

– Так, и что это у нас? – поинтересовалась она, поднося ракушку к уху. И невольно вздрогнула. – Это он тебе дал!

Бэкка рванулась вперед, натягивая путы, и попыталась выхватить ракушку, но русалка оказалась проворнее.

– Отдай сейчас же! – потребовала девушка, похолодев от мысли, что ракушка может навсегда остаться у мстительной русалки.

– Значит, все-таки он! – злобно воскликнула соперница. – Ладно, но теперь она моя!

Илия начала кружить вокруг Бэкки, подчеркнуто виляя бедрами и красуясь. Бэкка не спускала с нее глаз, следя, как русалка подбирается все ближе. Резким движением Илия выдернула из своих длинных струящихся волос какой-то предмет. Нечто, служившее ей гребнем, блеснуло в дрожащих отблесках светлячковой лампы. Светлячки внутри отвлекали Бэкку: они носились туда-сюда и жужжали, их крошечные тельца бились о стекло, словно пытаясь разбить его и вырваться на волю.

Бэкка переводила взгляд с лампы на медленно приближающуюся русалку. В слабом свете она рассмотрела в руке у соперницы длинную острую раковину, заточенную под клинок. Она блеснула, когда русалка сделала выпад в сторону Бэкки, целясь ей в шею.

Веревка, на которой держали Бэкку, была слишком короткой, чтобы увернуться от разъяренной русалки. Даже не было ничего под рукой, чтобы отразить атаку, за исключением разве что полупустой бутылки с майским вином. Не тратя времени на раздумья, она запустила ее Илии прямо в грудь. Затем вскочила на ноги и моля Бога, чтобы Клаус не обманул ее и эта часть сна оказалась правдой, выкрикнула:

– Мэй! Приказываю тебе выпустить меня!

На один ужасный миг мир застыл. Даже мошкара в лампе не шевелилась. Илия затряслась, ее длинные, почти до колен волосы разметались, словно от сильного порыва ветра, хотя в пещере не было и дуновения. Душераздирающий вопль вырвался из ее горла. От него стены пещеры заходили ходуном, а лампа треснула, выпуская наружу светлячков, которых раскидало в разные стороны. Они предпочли затаиться между сталактитами и сталагмитами, часть из которых откололась от свода пещеры и обрушилась в черную бездну, только осколки брызнули во все стороны.

Пещера осыпалась и проседала по мере того, как вопль становился громче. Жуткий звук пригвоздил Бэкку к месту. Такими же громкими песнями сирены заманивали корабли в опасные места, где волны в щепки разбивали их о рифы, а экипаж шел ко дну, становясь кормом для обитающих там созданий.

Илия крутилась волчком, все быстрее и быстрее, руки ее были вытянуты над головой. Бэкка затаила дыхание. В бешеной круговерти русалка превратилась в размытое пятно, откуда вылетела остро отточенная раковина и… перерезала лианы, которыми были связаны руки Бэкки. Затем, испустив последний леденящий душу крик, Илия отбросила ракушку Клауса и исчезла в ослепительном вихре осколков.

Огромная трещина расколола пол пещеры надвое. Стараясь не угодить в стремительно увеличивающуюся расщелину, Бэкка подобрала остро отточенную раковину и перерезала путы на ногах. Начался настоящий камнепад – куски скалы откалывались и летели вниз. Пол уже ходил ходуном, когда Бэкка дрожащими руками откопала наполовину засыпанную землей ракушку и, сжимая ее, словно спасительный трос, начала карабкаться по узкому козырьку, который вел на свободу. Отголоски крика сгинувшей русалки звучали еще долго. Свод пещеры начал медленно обваливаться, а скала, в которой она была вырублена, с жутким грохотом раскололась надвое. Потом воцарилась тишина – прохладная, темная, гробовая…

– Вы должны мне поверить, Гильдерслив. Я не знаю, где ваша дочь, – упорствовал Клаус. Он был связан веревками в винном погребе Гильдерслив Гейндж, а над ним стоял барон, сжимая в руке устрашающего вида хлыст. То, что они остались вдвоем, было слабым утешением. Хозяин перебрал с «синей отравой», к тому же был взбешен. При таких обстоятельствах свидетели были бы отнюдь не лишними.

– Ты лжец! – прогремел барон.

– Согласен, я обманул вас, – признался Клаус. – Но в этом была острая необходимость, и, к сожалению, я ничего не мог с этим поделать. Карета, в которой путешествовала ваша дочь со своей горничной, перевернулась на краю утеса у торфяных болот. Я вытащил их, после чего карета сорвалась в реку. Я предложил им воспользоваться моим гостеприимством, пока горничная не поправится. Ваша дочь, сэр, умоляла не выдавать ее вам. Она была против нелепого брака, к которому вы ее склоняли в качестве уплаты карточного долга. И что за человек…

Удар рукояткой хлыста не дал ему договорить.

– Тебя это не касается, – отрезал барон. – Мод рассказала, что ты опоил ее, опоил. Может, и мою дочь тоже? Конечно, иначе с какой стати она была бы так резко настроена против собственного отца!

Клаус сплюнул кровь с разбитой губы.

– Я не имею к этому отношения, – сказал он, с трудом ворочая языком. – Дочь ополчилась против вас еще задолго до нашего знакомства, Гильдерслив. Пока она была у меня, с ее головы не упал и волос. Она умоляла меня о помощи, и я ей помог. Вы на моем месте поступили бы так же. Она демонстрирует вам свой характер. Она убежала снова, но на этот раз я не встретился на ее пути, чтобы защитить. Если с ней что-то случилось, это будет на вашей совести, не на моей. Вы не заслужили такой дочери!

Барон нетвердой походкой бродил вдоль полок с вином. Джин давал о себе знать. Оставалось только предполагать, что, протрезвев, он прислушается к голосу разума. Но сейчас надежды на это было мало, а время дорого. Черт подери это проклятое человеческое время! Оно могло привести его к краху в обоих мирах. Если он в ближайшее время не попадет к Боскаслскому водопаду, его человеческая оболочка превратится в ничто, растает прямо у них на глазах. Эта мысль дарила злорадное удовлетворение. Он не мог избавиться от нездоровой мысли, что им всем пойдет на пользу воочию увидеть то, о чем, обливаясь слезами, поведала Мод. Он вообразил, как вытянутся у них лица. Если бы не Бэкка, то оно почти того стоило.

Мысли о том, что происходило сейчас в астральном изменении, сводили его с ума. С Илией шутки были плохи, и она отнюдь не дура. Он дал Бэкке средство, с помощью которого она могла выбраться из плена самостоятельно, так что ему не пришлось нападать на русалочью крепость, ставя под угрозу ее и свою жизни. Только бы у нее хватило смелости! Только бы она не сочла встречу их сознаний очередной ночной фантазией! Неизвестность стала для него настоящей пыткой. То, что делал с ним Седрик Гильдерслив в промозглом винном погребе, не шло ни в какое сравнение с этой мукой. В своем выборе он был совершенно один. Предательство по отношению к русалке поставило жирный крест на его дальнейшей жизни в астральном мире. Страшно представить, что будет, если и физический мир его отвергнет. Барон перестал мерить погреб шагами и повернулся к Клаусу. Этот человек сейчас напоминал развалину. Его подернутые пеленой, налитые кровью глаза сияли нездоровым блеском, а блеклые рыжие волосы торчали на голове, образуя уродливый нимб, подсвеченный пламенем свечи. Залитый вином костюм сидел на нем как попало, да и держал он себя с ужасающей небрежностью, при этом глаза его смотрели сурово и беспощадно.

– Мод пустила крайне абсурдный слух, – сказал он. – Послушать ее, так ты и вовсе не человек. Она что-то там лепетала о водопаде и параллельном мире. У нее явно не все дома, но с чего вдруг она сочинила такие небылицы? В ее обвинениях должно скрываться зерно истины. Без этого не обходится ни одна сплетня. Что скажешь?

Клаус судорожно сглотнул. Одной ложью больше, одной меньше… Даже если он расскажет правду, барон все равно ему не поверит. То, что Мод поверила во все это, заставило его призадуматься. Он должен был это предвидеть. Уроженцы Корнуэлла вообще крайне суеверный народ.

– Может, еще добавить, чтобы язык развязался? – сказал барон, тыча хлыстом ему в лицо. – А если не поможет, в конюшне найдутся перья и смола – то, чего ты и в самом деле заслуживаешь.

– Откуда мне знать, что творится в голове у дурочки, у которой язык как помело? – ответил Клаус, стараясь придать голосу как можно больше убедительности. – Я рассказывал вашей дочери шведские народные сказки, в которых говорилось о водопаде. Наверняка эта глупая гусыня подслушивала, а теперь перевернула все с ног на голову, переврала мой рассказ, представив его как правдивый. У меня в имении находится довольно живописный водопад, который и вдохновил меня на сочинительство. Может, хватит об этом? Все это несущественно. Я хочу вернуть вашу дочь также сильно, как и вы. Она украла мое сердце, и я хочу сделать ей предложение.

– Ха! Да ты, я смотрю, простой как медяк, заморский парень! Щеголяешь франтоватыми нарядами, чудными рассказами и коварными уловками. Тоже сердцеед выискался! Соблазняешь юных леди, лишаешь их невинности…

– Невинности я никого не лишал, Гильдерслив.

– Я тебе вот что скажу, Линдегрен: скорее ад замерзнет, чем я выдам за тебя свою дочь. Она помолвлена, и если отыщется, то непременно выйдет замуж за сэра Персиваля Смэдли. Я уже дал ему свое согласие.

– Скорее, задолжал! – съехидничал Клаус, за что незамедлительно получил новый удар рукоятью, рассекший губу. Расплата, если бы это входило в его намерения, не заставила бы себя долго ждать – смерть этого борова была бы быстрой, легкой и такой, чтоб уж наверняка.

«Это все-таки ееотец», – напомнил он себе и, стиснув зубы, с достоинством выдержал ледяной взгляд барона.

– Ее это не вернет, – медленно процедил Клаус. – Я только что приехал. Я, видите ли, не готов был прекращать поиски, когда вы и ваша компания бросились назад за игорные столы. Я могу помочь вам, но только не сидя здесь на привязи. Освободите меня и позвольте помочь отыскать ее, дайте мне доказать свою невиновность. Либо передайте меня в суд, и покончим с этим. Если бы не высокомерие, вы бы давно уже поняли, что то, что вы делаете, – противозаконно! Если бы вы не были так ослеплены игрой и не показали себя таким непробиваемым, закоренелым эгоистом, то наверняка бы увидели, что я для Бэкки гораздо более выгодная партия. Смэдли не владеет ни титулом, ни состоянием, равными моему. Союз со мной принесет вам гораздо больше. А на что вы можете рассчитывать, породнившись с ним? На новые долги и новые расписки, которые не сможете погасить? Ха! Очевидно, он лучший игрок, чем вы. Да вас ничего не стоит ободрать, как липку.

– Да ну? – проворчал барон. – Какой мне толк от твоего шведского состояния?

– Мое шведское состояние уже переведено в английские фунты стерлингов. Я гораздо выгоднее, нежели вы, сэр, умею размещать свой капитал.

Барон схватил с ближайшей полки бутылку вина, откупорил ее и принялся пить прямо из горлышка, очевидно, стимулируя мыслительный процесс. Он успел осушить половину, прежде чем заговорил, но его перебил глухой стук в дверь.

– Что за задержка, Гильдерслив? – рявкнул Смэдли из-за двери. – Впустите меня! Я из него душу вытрясу.

– Я сам разберусь, – отрезал барон. – Если вы понадобитесь, вас позовут.

В ответ донеслось сердитое пьяное ворчание. Барон повернулся к Клаусу.

– Ты сам все слышал, – развел он руками. – Даже если я отпущу тебя, он так просто не отступится. Тебе еще предстоит встретиться с ним на дуэли.

– Да я только этого и жду! – ответил Клаус. – Если его не станет, помолвка аннулируется сама собой.

Барон не ответил. По-прежнему сжимая в руках хлыст, он изучал Клауса долгим, пытливым взглядом, затем после мучительно затянувшейся паузы развернулся и нетвердой походкой вышел, не проронив ни слова. Клаус обмяк и повис на распорках, поддерживающих бочонок с вином, к которым он был привязан. Он негромко вздохнул. В довершение всех бед стояк, на котором была закреплена бочка, был сделан из железа, а его близость отравляла астральных существ. Казалось, в бок ему уперлась пылающая головешка и прожигала там дыру. Он заерзал, стараясь отползти как можно дальше от смертоносного металла. Драгоценные дюймы, насколько позволяла веревка, он для себя выторговал, но при этом грязно выругался. Эта чертова железяка высосет из него последние силы, если барон в ближайшее время не вернется и не освободит его.

Удалось ли ему заинтересовать барона? Время покажет. Но у него не было времени, в том-то вся и беда. В его теперешнем состоянии, вплоть до полнолуния, когда он отречется от своего астрального наследия, дуэль в физическом мире была бы сродни самоубийству. После отречения он больше не будет зависеть от водопада. Он потеряет связь с астралом и станет самым обычным человеком. Он уже наполовину человек, эта половина вытеснит его астральное «я». Ему будет отказано в доступе в Иной мир, со всеми его радостями бытия. Какая часть магии этого мира исчезнет вместе с ним, никто точно не знал. Это будет зависеть от его мужества и от великодушия богов, которые, насколько он знал, никогда не были снисходительны к отступникам. Но это все произойдет не иначе как через старейшин и не раньше, чем истечет срок его брачного периода, когда вполне обоснованно можно будет утверждать, что он провалил свою миссию.

Лишь тогда он сможет отречься от наследия и от бессмертия. Кроме того, последует еще и расплата – церемония изгнания. Перед всеми он будет оскорблен, унижен и изгнан с позором, его имя торжественно вычеркнут из священных астральных анналов – в общем, повторится все, что ранее проделали с его отцом. Но ему было все равно. Это для него больше ничего не значило. Важным для него было лишь то, что остаток дней он проведет с Бэккой. Где-то на задворках памяти всплыла зловещая угроза Верховного Инквизитора выведать у богов его истинное имя и, произнеся его, прекратить его существование в обоих мирах. Однако Клаус решил пока не задумываться о таком исходе.

Он пошевелил челюстью и недовольно поморщился, когда из разбитой губы снова потекла струйка крови. Очищая сознание от всех мыслей для установления телепатической связи с Бэккой, он закрыл глаза и принялся повторять свое заклинание. Снова и снова он бубнил одни и те же фразы, вводя себя в транс, но по-прежнему ничего не видел и не слышал, кроме хлюпанья вина в бочонке, к которому прислонился спиной.

 

Глава 20

Свеча оплыла и винный погреб погрузился в темноту, когда Клаус наконец-то вышел из транса, так и не дотянувшись до Бэкки. Тошнотворный запах затхлого вина, плесени и пыли забивал ему ноздри. У него невыносимо болела голова, а разбитая губа воспалилась и напухла. Он понятия не имел, сколько времени уже прошло, но явно немало. Его силы были на исходе. Он все еще был порождением астрала, которое нуждалось в постоянной подпитке от живительной влаги водопада. Скоро, очень скоро все убедятся, что истеричный бред Мод Аммен – вовсе не бред, а сущая правда. Он просто растворится у них на глазах. Он не мог допустить этого сейчас, когда зашел так далеко, многого достиг и пошел на крайние меры, чтобы скрыть свое истинное происхождение.

Клаус как раз размышлял над возможными последствиями, когда в замочной скважине раздался скрежет ключа. Он уставился на дверь в немом ожидании. Неожиданно помещение залил яркий свет свечей. После долгого времени, проведенного в темноте, свет больно резанул ему по глазам. Прищурившись, он смотрел, как к нему вразвалочку идет барон, неся в руках тяжелый серебряный канделябр со свечами.

– Назовите конкретную сумму, которую мне сулит союз с вами, – потребовал Гильдерслив, тыча канделябром в лицо Клаусу. Горячий воске оплывавших свечей капнул Клаусу на рукав рубашки. Он скривился от отвращения, услышав слона барона.

– Правильно ли я вас понял, барон? – уточнил он. – Во время нашего последнего разговора вы хотели вымазать меня дегтем и обвалять в перьях, то бишь линчевать. Откуда вдруг такая резкая перемена?

Барон жестко кивнул.

– В ваших словах есть резон, – ответил он. – Вы в гораздо лучшем положении, чтобы обеспечить мою дочь. И если, как вы говорите, она так ополчилась на Смэдли… В общем, я подумал и решил, что будет вполне естественно, если я захочу как можно лучше пристроить свою дочь. И коль скоро речь идет о существенной сумме, которую вы собираетесь потратить на нее, то почему бы и нет… Вы успеваете за ходом моих мыслей, Линдегрен?

Клаус понимал его слишком хорошо. Он так плотно сжал губы, чтобы не разразиться потоком брани на английском или шведском, что из раны снова потекла кровь. Сил всемогущий. Даже если у него и были сомнения по поводу того, стоит ли спасать Бэкку от такого отца, теперь от них не осталось и следа. Он знал, что Бэкка живая, но Гильдерслив – нет. И то, что этот человек мог вот так просто торговать будущим дочери, было для него омерзительно. Это было вершиной подлости, и впервые с того момента, как барон приказал бросить его в подвал, Клаус возблагодарил богов, что у него связаны руки.

– А может, мы сначала позаботимся о безопасном возвращении вашей дочери, а потом начнем дележ имущества? – заметил он. – Осмелюсь предположить, что в данной ситуации это важнее.

– Да-да, конечно. С вашего позволения, я объясню…

– Да, не мешало бы, – процедил Клаус.

– Видите ли… Если сумма, о которой вы говорите, окажется больше той, которую я должен вернуть Смэдли, то я просто рассчитаюсь с ним за проигранное пари и покончим с этим. При условии, конечно, что оставшихся после выплаты долга денег мне хватит для того, чтобы раскрутиться снова, сэр. Дела у меня, знаете ли, не заладились, и я чуть было не пошел по миру…

– Что? Вы собираетесь и эти деньги спустить за игорным столом? – спросил Клаус, не веря своим ушам.

– Э-э-э, не обязательно… Но поймите меня как джентльмен джентльмена – финансовая сторона в этом деле весьма важна. Я не хочу отдать вам Рэбэкку и остаться без гроша за душой. Это не назовешь выгодной сделкой. В то время как, отдавая ее Смэдли, я покрываю свой долг перед ним. Я думаю, вы войдете в мое положение.

– Да, пожалуй, – сказал Клаус. – О Сил на престоле. – Он отказывался верить своим ушам. – А если он убьет меня на дуэли? – спросил он, борясь с веревками. – Что вы тогда будете делать?

Барон пожал плечами.

– В таком случае я вынужден буду выполнить условие пари и отдать руку дочери Смэдли, как мы и договаривались. Но ведь мы не знаем наверняка, что он победит? Пьяные мужчины, как правило, метко не стреляют. Не то что в былые времена. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.

– Понимаю, – заверил его Клаус, вздрагивая от догадки. – Вы печетесь о моей безопасности. Но давайте пока отложим эту тему в сторону. Вы, как я понял, хотите застраховать себя от всех непредвиденных обстоятельств. Чтобы при любом раскладе остаться в выигрыше. Поправьте меня, если я ошибаюсь.

С этим человеком, хотя Клауса и тошнило от этого, можно было говорить только на языке игрока, поскольку другого он не понимал.

– Вот именно! – просиял Гильдерслив. – Вы очень верно все уловили!

– Хорошо. А какова сумма долга?

– Ну… Всего я должен ему тысячу фунтов.

Клаус ни секунды не сомневался, что на самом деле эта сумма гораздо меньше, но деньги для него были не главное, поэтому он просто кивнул. Свобода Бэкки стоила несравнимо дороже! К тому же он готов был пренебречь их уговором без особых угрызений совести, ведь, в сущности, не был ничем барону обязан. Он ввязался в этот разговор лишь затем, чтобы выбраться отсюда и помочь Бэкке.

– Я сразу рассмотрел в вас делового человека, – сказал барон. Поставив канделябр на пол, он принялся возиться с веревками, которыми был связан Клаус. – Вы вели себя неосмотрительно, – заметил он. – Видите, даже содрали кожу на запястьях!

Как только веревки упали на пол, Клаус принялся растирать руки.

– У вас, я полагаю, письменные обязательства? – сказал он. Барон кивнул, помогая ему подняться на ноги.

– Да, сэр.

– У кого расписки? – уточнил Клаус.

– У Смэдли, конечно, – ответил барон.

– В таком случае вам нужно получить их назад! – заявил Клаус.

– Каким образом?

– Откуда мне знать, сэр? Это ваша головная боль. Как вы верно подметили, этот человек хронический пьяница. Напрягите воображение. Я не стану заключать с вами никаких сделок, пока не получу на руки письменные долговые расписки.

– Но… если бы они у меня были… я бы не стал связываться ни с одним из вас! – возмущенно воскликнул барон.

Клаус, сузив холодные глаза, пронзительным взглядом уперся ему в переносицу.

– Но что бы вы тогда получили, кроме дочери, которую, очевидно, с удовольствием сбыли бы с рук? В чем бы тогда была ваша выгода, сэр?

– Да, я понял, – произнес барон задумчиво. – Но я ведь могу рассчитывать на компенсацию, не так ли?

– Компенсацией будет наша сделка, – сказал Клаус.

– Да… после дуэли.

– В случае если меня убьют? – расхохотался Клаус, растягивая порез на губе. Он был вне себя от ярости, поэтому не заметил и не почувствовал солоноватый, металлический привкус крови, сочащейся из разбитой губы. – Гильдерслив, я даже подумать не мог, что вы настолько паршивый игрок, хотя и без того был о вас не слишком высокого мнения, – бросил он. – Неудивительно, что вы на грани краха. Впрочем, неважно. Разговоры в сторону! Мы и так потеряли слишком много драгоценного времени!

Они не сделали и двух шагов, как дверь погреба распахнулась и на пороге появился Смэдли.

– Не так быстро, Гильдерслив, – сказал он. – Куда это он направляется?

– Смэдли, вы что, подслушивали? – спросил барон, и восковая бледность залила его лицо.

– Нет, но, судя по всему, мне стоило это сделать. Почему он развязан?

– Э-э-э… он убедил меня, что так от него больше пользы, чем от связанного, – промямлил барон.

– Да вы совсем тронулись рассудком? Вас ему, может, и удалось надуть, но я не такой болван. Он ее где-то прячет. Как только он выйдет отсюда, ищи ветра в поле. Можете сразу распрощаться и с ним, и с дочерью.

– Если мне понадобится совет, Смэдли, я обязательно вас спрошу. Это мой дом. А Рэбэкка – моя дочь…

– Пока еще. Но давайте не будем забывать, что она еще и моя невеста!

– Тогда вы тем более должны быть обеспокоены ее благополучием. Что полезного вы сделали, шатаясь здесь?

– Я искал вас. Солнце уже высоко. Пора возобновить поиски.

– Так давайте этим и займемся.

– Ну уж нет, – сказал Смэдли, толкая Клауса в грудь. – Я глаз с него не спущу, пока мы не разрешим наши разногласия на дуэли. Я не верю этому прохвосту. Предлагаю решить эту проблему как можно быстрее. Назовите ваше оружие, сэр!

Гильдерслив заерзал. Смэдли был трезв как стеклышко. Не будь все так плохо, Клаус бы от души над этим посмеялся. Барон явно хотел перед дуэлью накачать его противника «синей отравой», потому что был весьма заинтересован в том, чтобы Смэдли проиграл. Клаусу в тот момент только мушкета в руках не хватало. Он был ограничен в выборе оружия.

– Пистолет, – сказал он кратко. Смэдли кивнул.

– Позже! – вмешался Гильдерслив, и в его голосе проскочили истерические нотки. – Может, моя бедная девочка лежит сейчас раненая на болоте. У нас еще будет время для дуэли, а пока бросим все силы на ее поиски.

– Тогда я поеду вместе с ним, – заявил Смэдли. – Я не отпущу его от себя ни на шаг, пока не добьюсь сатисфакции!

Это Клауса категорически не устраивало. Он не мог ехать на Боскаслский водопад в сопровождении Смэдли. И медлить тоже не мог.

– Мы поедем все вместе, – сказал он и обратил на Смэдли ледяной, полный презрения взгляд. – Я джентльмен, сэр, – сказал он. – Вы получите сатисфакцию, уверяю вас.

А я с удовольствием расскажу Бэкке, что для вас всадить в меня пулю гораздо важнее, чем увидеть ее живой и невредимой.

– Ну что же, джентльмены. Приступим?

Эту комедию он устроил лишь для того, чтобы выиграть время. Придется, видимо, все переиграть. Ускользнуть из-под пристального надзора Смэдли и в одиночку съездить на водопад не представлялось возможным. Старейшины в воспитательных целях лишили его дара останавливать время, и что-то подсказывало ему, что это не было временной мерой. Клаус молил богов, чтобы наказание все-таки отменили и у него хватило сил перенестись в астрал, чтобы там, остановив ход времени, восстановить силы. Терзаемый такими невеселыми мыслями, он присоединился к всадникам, ждущим на окружной подъездной аллее, и они отправились в путь, причем Смэдли не отставал от него ни на шаг.

Клаус мог перенестись в мгновение ока. Нужно было только выбрать момент, когда Смэдли отвернется, но в этом и была загвоздка: он не сводил с него своего ястребиного взора. Осуществлять переход у него на глазах было по меньшей мере небезопасно и безрассудно. Даже если наказание сняли, Клаус понятия не имел, какая встреча ждет его в астрале. Как отреагируют старейшины и сирены, в частности Илия, которая вынуждена лежать пластом и ждать, пока он понесет наказание за свое предательство. И конечно же, была еще Бэкка, которая, если услышала его и все правильно поняла, вот-вот должна была вернуться.

К облегчению Клауса, уговорить Смэдли начать поиски с Боскаслского водопада не составило труда, поскольку там была найдена лошадь Бэкки. По дороге встречалось несколько поворотов, где двое не могли проехать одновременно. Клаус рассчитывал пропустить Смэдли вперед, чтобы самому за время, пока окажется у него за спиной, успеть перенестись. Первые две попытки не увенчались успехом – Клаусу пришлось проезжать узкие участки первым. Третий участок был сложным. Кусты ежевики разрослись так густо, что захватили часть тропы и пугали лошадей, особенно лошадь Клауса. Когда та заржала слишком близко от коня Смэдли, животное понесло, стараясь сбросить седока. Теперь все внимание Смэдли было приковано к норовистой лошади, которую он пытался обуздать, а Клаус воспользовался временным замешательством и переместился. Если все пойдет хорошо, это будет так же, как и на маскараде, когда он похитил Бэкку. Она вернулась назад практически в ту же секунду. Если же нет… что ж, деготь и перья с каждой минутой становились все неизбежнее.

Клаус появился на расстоянии броска камня от водопада, разделся и нырнул в пульсирующий поток. Нет, когда не нужно будет подпитывать в водопаде свои жизненные силы, ему не будет этого недоставать. Он уже давно не наслаждался этим, как раньше. Это превратилось в привычку и больше не приносило удовольствия. Это был быт – проклятие, как он понимал это сейчас, Фоссгримов. Как только настанет полнолуние, он станет смертным, как его отец после своего падения – потому что это было именно падением, падением в немилость. Фэйи именно в этом видели отлучение: если уж отошел, то назад пути нет. Как только он отречется от своего астрального наследия, всё восстанет против него.

Он стоял на пути бурлящего потока, раскинув руки навстречу грохочущему водопаду, и вдруг в голове всплыла мысль, которую он усиленно гнал от себя. Что с ним будет, если Бэкка отвергнет его, когда человеческая сущность заполнит его? Что он будет делать, если не найдет ее, – вдруг она пала жертвой коварства Илии или не придала значения его указаниям, решив, что это только сон? Что он будет делать, если она не захочет его? Мысль об этом была настолько ужасной, что он нырнул, словно пытаясь ее утопить, но она не оставляла его. Без Бэкки ему не нужен был ни этот мир, ни другой. Он должен ее отыскать!

На реке клубился плотный туман, когда Клаус выбрался из потока. Сквозь туман вдоль берега шествовала процессия старейшин, которые не обратили на него ни малейшего внимания, словно его и не существовало, хотя видели его прекрасно. Он испустил горестный вздох, глядя вслед старейшинам, пока туман не скрыл их. Его уже сторонились. Этого и следовало ожидать. Так трибунал ставил его в известность о своем вердикте. Было бы еще больнее, если бы среди них был Генрик. Но отсутствие камердинера-знахаря бросалось в глаза. Что бы это могло значить? Генрик всегда был под рукой, всегда оказывался в нужное время в нужном месте, всю жизнь заменял ему отца. Что будет делать его любимый старейшина, когда Клаус навсегда уйдет из астрального мира? Оставит ли он его или пожертвует собственным бессмертием и уйдет вслед за господином? Клаус не мог представить своей жизни без него.

Наконец-то он набрался сил – на этот раз водопад поделился с ним живительной энергией. Теперь ни один смертный не мог сравниться с ним в силе. Ни одна женщина не могла перед ним устоять. Таков был удел Фоссгримов. Ему повезло, что, будучи принцем, он мог жить отдельно от водопада при условии, что посещал его ежедневно. В то время как низшие формы были прикованы к своим водопадам и не могли пройти дальше берега выбранной реки. В молодости он часто пытался представить жизнь без подобного ограничения. Он ненавидел отца, который нарушил эту традицию. Теперь сам оказался перед таким же выбором, и его детские мечты очень скоро должны были сбыться. Это в нем говорило долгожительство. Он уже целую вечность не задумывался о подобных вещах.

Отгоняя невеселые мысли, он снова попытался мысленно связаться с Бэккой, надеясь, что восстановление дало ему силу, чтобы достучаться до нее, как это было раньше. Но нет, он слушал тишину. На землю опустилось зловещее спокойствие. Даже рокот водопада превратился в невнятный плеск. Ни одно создание, ни одно существо не приветствовало его. И дело было не в том, что все они резко пропали, – нет, все оставались на своих местах. Крошечные крылатые создания, дети земли, воды, воздуха, которые всегда с трепетным восторгом носились вокруг него, больше не были ему рады. Это был очень продуманный ход. И если избегали его, то что же будет с Бэккой? Ее они тоже станут презирать – или, может, даже хуже, – если решат, что в ней причина всех бед. Страх ледяными пальцами сжал его сердце. Бэкка осталась одна на затерянном в океане архипелаге, и лишь преданные Иррблоссы указывали ей путь.

Внезапно до него донесся знакомый издевательский смех, взрыв которого эхом раскатился вокруг и поскакал по глади воды, словно пущенный плашмя камень-голыш. Илия! Сердце Клауса екнуло, и, прищурившись, он принялся оглядываться по сторонам, но так ничего и не увидел. Приглаживая мокрые волосы, он напряженно вслушивался и наконец услышал:

– Она на свободе, – прошептал голос прямо ему на ухо, – а вы не будете никогда, ваше высочество. Предав меня, вы злоупотребили священным доверием самого Сила! Вам не удастся насладиться победой, потому что расплата близка.

Что-то пронеслось мимо него, коснувшись лица, – что-то легкое, как паутинка, но колючее. Он хорошо помнил этот амбровый запах и волосы русалки на ощупь.

И снова он тщетно вглядывался в туман в поисках Бэкки, но ее нигде не было видно. Вдруг что-то больно сжало его плоть. Он попытался было перехватить невидимую руку, но ничего не вышло.

– Сил на престоле! – воскликнул он, тычась во все стороны, как слепой щенок.

От злорадного хихиканья мурашки побежали по коже.

– Он больше не слышит вас! – хохотнула русалка ему на ухо. Ее прохладное влажное дыхание щекотало ему лицо. – Теперь ищите милости у человеческих богов.

– Выходи, чтобы я смог тебя увидеть! – прогремел Клаус, одной рукой прикрывая пах, а другой размахивая перед собой в тумане. – Что ты с ней сделала?

– Я сделала лишь то, что она мне приказала, – то, что вы велели ей мне приказать, ваше высочество! – произнесла она. Ее голос и жуткий смех становились все глуше. – Что будет с ней дальше, ваша забота. Вы еще будете проклинать день, когда сказали мое астральное имя своей человеческой шлюшке! Как я проклинаю день, когда сказала его вам. Это только начало…

 

Глава 21

Как только Бэкка выбралась наружу, свод пещеры обвалился. Иррблоссы показывали ей дорогу. Они напоминали детей! – носились взад-вперед, но не приближались достаточно близко, словно играли в игру по одним им известным правилам. И хотя от избытка чувств хотелось их обнять, она решила сохранять почтительное расстояние. Клаус обещал, что они отведут ее к нему. В тот жуткий миг, когда мир начал рушиться, она бы с радостью оказалась в его сильных руках – независимо от того, что бы им в тот момент управляло.

Туман скрывал все вокруг, и практически невозможно было различить, где заканчивалась суша и начиналась вода. Оглядевшись по сторонам, она поняла, что находится на острове. Он был одним из осколков суши, разбросанных по ровной глади моря, чьи смутные очертания проступали сквозь завесу тумана. Так вот откуда доносился шум водяных валов, обрушивающихся на берег! На море царил абсолютный штиль, и Бэкка мечтала, чтобы погода оставалась такой же, пока она не достигнет материка. Она никогда не любила штормы. А поскольку Гильдерслив Грейндж находился на побережье, повидала их немало.

Казалось, Иррблоссам, безмятежно пляшущим впереди, до нее было мало дела. Но Клаус доверял им – значит, и ей не оставалось ничего другого. И хотя она напряженно вслушивалась, даже голова заболела, но голоса Клауса так больше и не услышала. А слышала ли она его вообще? Или это тоска породила в сердце глубокий, чувственный баритон, шепчущий «mittkostbart»?

Эти слова могли означать все, что угодно, вплоть до проклятия, но ее сводила с ума его манера произносить их. Он вскружил ей голову и опутал чарами ее сердце. Интересно, а с Илией он так же обращался? Наверняка. Не удивительно, что она решилась запачкать свои руки кровью, лишь бы удержать его.

Это был всего лишь легкий укол ревности, но ведь ревности же! Бэкка передернула плечами, отгоняя глупые мысли. На это не было времени. Но если бы перед ней сейчас предстала Илия, она охотно выцарапала бы ее бесстыжие зеленые глаза.

Внезапно сквозь туман она увидела лодку, покачивающуюся на воде у самого берега. Иррблоссы дружным роем зависли над ней и, когда Бэкка села в нее и взялась за весла, понеслись дальше, выстроившись клином и по-прежнему держась на безопасном расстоянии. Блуждающие огоньки словно вели ее за собой, и она направилась за ними. Вода мерно плескалась о борт утлой лодочки, рассекавшей легкую зыбь, которую не было видно из-за стелящегося по воде тумана. Она целиком и полностью доверилась им. И только гадала, почему они вели себя настороженно, будто в преддверии битвы, когда вокруг все так тихо и безобидно. Ответ на вопрос не заставил себя долго ждать. Маленькое суденышко еще не отплыло далеко от берега, как из воды показались перепончатые руки – морские создания тянули к ней лапы, хватали за платье, ощупывали с ног до головы. Бэкка закричала. Это были существа мужского пола, и в их намерениях сомневаться не приходилось. Она налегла на весла, но они не отставали и раскачивали лодку, стараясь ее перевернуть. Она вытащила весла из уключин, и стала одним из них отбиваться, плашмя нанося по перепончатым лапам удар за ударом. И тут она уже во второй раз услышала голоса Иррблоссов. На этот раз они напоминали рычание, от которого у нее мороз побежал по коже.

Бэкка принялась грести с удвоенной силой. Преследователи отставали. Внезапно Иррблоссыснизились и выстроились в круг, который начал бешено вращаться, создавая водоворот на шелковистой глади воды. Бэкка закричала снова. В ответ ей раздался нестройный хор разочарованных возгласов, и морские создания бросились врассыпную, а лодочку вместе с блуждающими огоньками и беглянкой начало затягивать в водоворот…

Всплыла она в пенистом, извилистом потоке водопада, который показывал ей Клаус во время первого посещения астрала, и именно здесь на нее тогда набросилась Илия. Оглядываясь по сторонам, Бэкка ждала, что вероломная русалка вот-вот материализуется в воздухе, но кроме нее и Иррблоссовздесь никого не было… По крайней мере, так ей показалось поначалу. Присмотревшись внимательнее, она заметила множество крылатых созданий самых разных форм и размеров, парящих над водой, словно стрекозы, разглядывающих ее с веток деревьев, собирающихся в группки вдоль берега реки. И все они безмолвно смотрели на нее.

По телу Бэкки забегали мурашки, она поежилась. В первое посещение они встретили ее по-другому. Тогда они казались как минимум занятными и как максимум дружелюбными. Теперь же их молчаливые взгляды не предвещали ничего хорошего.

По одному стали подходить и другие. Это были более зрелые создания мужского пола, бескрылые, похожие на людей, но с более хрупким телосложением. Старейшины? А они все подходили и подходили, уставившись на нее, как и остальные. Как бы неудобно это ни было, но Бэкка поднялась в шатающейся лодке и сложила руки рупором.

– Господа, пожалуйста, помогите мне попасть домой! – закричала она, усиленно моргая, чтобы отогнать навернувшиеся на глаза слезы.

Домой… А где теперь ее дом? Это странное, негостеприимное место было домом Клауса. Внезапно ее пронзила мысль, что в этом мире нет любви. Здесь царила чувственная, раскрепощенная атмосфера порока, в которой существа скакали голыми и совокуплялись при всех без малейшего стыда. Однако сливались они только телами, в остальном оставаясь порознь. У диких зверей и то было больше чувств. Клаус тоже так жил? Скорее всего, ведь он один из них, хотя… хотя он и казался таким страстным.

Она снова выкрикнула: – Пожалуйста, умоляю вас. Покажите мне дорогу!

Никто не ответил. Они развернулись и побрели прочь, словно не слыша ее. Удаляясь, старейшины и удивительные создания таяли в тумане. Конечно же, они слышали ее, и это их нарочитое молчание говорило лучше всяких слов. Здесь ей ждать помощи не приходится.

Бэкка стояла в раскачивающейся лодке и смотрела им вслед. Хватит с нее этой дурацкой астральной реальности! Это был далеко не тот милый, волшебный край, каким она его себе представляла. Он был холодным и враждебным, лишенным сострадания, негостеприимным к странникам – пленникам, потерявшимся в этих землях и мечтающим поскорее отсюда убраться. Она где-то слышала, что создания Иного мира могут быть жестокими и опасными. Судя по всему, это было чистой правдой. Одна пыталась ее убить, а другие бросили на произвол судьбы – мол, выбирайся как хочешь. Остались только преданные Иррблоссы. Эти странные создания внушали людям страх и считались предвестниками смертей и несчастий, а оказалось совсем наоборот.

И только эта мысль пришла ей в голову, как они снова начали кружить вокруг лодки. Нет! Бэкка не успела присесть, как новый водоворот взбаламутил воду, и резким толчком ее выбросило за борт. Последнее, что она запомнила, прежде чем провалиться в воронку, были Иррблоссы, которые весело уносились прочь.

К своему великому облегчению, Клаус перенесся в физическом измерении так же просто, как и покинул его. Слава Силу за упразднение наказаний и за то, что в астрале время перестает существовать! И сразу же, на одном дыхании, он послал пару проклятий в адрес старейшин, которые обладали даром все портить. Чем больше времени он проводил в мире смертных, тем больше ненавидел время. Оно было единственным недостатком мира людей, и он сомневался, что когда-либо сможет к этому привыкнуть. К тому же магия старейшин все только усугубляла.

Он отчаянно молился, чтобы Бэкка ждала его у водопада, но ее там не было, и сердце его оборвалось. Вместе со Смэдли они обыскали оба берега реки на многие мили вокруг, но ничего не указывало на ее присутствие. Инстинкт подсказывал, что она не утонула в стремительном потоке, но с момента ее исчезновения прошло столько проклятого времени, что он начал в этом сомневаться. Они вернулись в лес, где присоединились к остальным и принялись прочесывать окрестности, но ее и след простыл. Измученные, подавленные и угнетенные, на взмыленных лошадях на закате они вернулись в Грейндж. Дуэль была назначена на болотах на восходе солнца. Едва они приехали, Гильдерслив в панике увел Смэдли в игровую комнату. Клаус с отвращением подумал, что причиной его постной мины было то, что он терял деньги, которые ждали его в случае обнаружения Бэкки. Теперь же, без дочери, ни от одного из них он не получит и полпенни. Клаус представлял себе, как этот человек боится, что Бэкку не найдут, ведь тогда придется оправдываться перед сэром Персивалем и, что еще хуже, отдавать ему деньги. Именно поэтому он так спешно удалился в игровую комнату – очевидно, хотел отыграться в счет долга. Но это было всего лишь заблуждением: игрок из него был никудышный, как, впрочем, и отец.

На этот раз Клауса не стали запирать в погребе, но в спальню он отправился под конвоем. Теперь, на пике сил, он искренне посмеялся над этими мерами, потому что при желании мог перенестись в Иной мир прямо из комнаты. Он сходил с ума от тревоги за Бэкку, и в его воспаленном мозгу родился новый план: ворваться на астральный архипелаг, обрушить свой гнев на русалок и забрать ее силой! И к черту ограничения! Разве могло быть хуже? Он и так подвергся остракизму, его вот-вот должны были изгнать, от него отвернулись старейшины и боги, которым они поклонялись. Что ему еще было терять? Ответ на этот невысказанный вопрос последовал незамедлительно – в виде шепота на ухо, от которого у него похолодело внутри.

– Свою Бэкку и свою жизнь, – прошептал Генрик так, словно стоял в комнате рядом с ним. – Вы уже лишились бессмертия. Не связывайтесь с русалками. В астрале вы теперь не самый желанный гость. Вы попали в немилость. Теперь ваша сила здесь, да поможет вам Сил. Хотя на его помощь рассчитывать не приходится. Вы навлекли на себя его гнев. Я молюсь, чтобы человеческий Бог милосердно принял вас под свою защиту.

– Ты появился здесь, а значит, не отвернулся от меня, как это сделали остальные? – спросил Клаус мысленно.

– Это значит, ваше высочество, что я всегда буду на вашей стороне, независимо от мнения остальных. Но имейте в виду: моя поддержка не бесконечна. Не стоит ею злоупотреблять. Как не стоит злоупотреблять возвращенными вам привилегиями. Хотя наказание и отменили, за вами пристально наблюдают. Это самое большее, чего я смог добиться. Но направьте сейчас свою силу не в то русло, и даже я не смогу выторговать ее назад.

– Тогда ты оставишь меня, – сказал Клаус, отвечая на собственный же вопрос.

– Я останусь там, где от меня будет больше пользы… пока вы не перестанете нуждаться в моей помощи, – с трудом произнес Генрик и больше не проронил ни слова.

Клаус метался по комнате, как зверь в клетке. Почему он не спросил у старейшины, в порядке ли Бэкка? Генрик сказал бы ему, если бы что-то случилось, не так ли? Если бы, конечно, знал. Чем больше он представлял, что может случиться с Бэккой, останься она в руках Илии, тем больше себя накручивал. Она уже должна была бы вернуться, вернулась бы… если бы могла. На лбу выступил холодный пот. Он был прекрасно осведомлен о том, на что способна русалка. Он и прежде ощущал ее ревнивые происки, но тогда у него не было любовной каши в голове.

Нет! Все иначе! Генрик ошибался. Старейшине никогда не доводилось испытывать всепоглощающий огонь страсти. Как же он мог понять? Откуда ему было знать, что без нее теряется смысл жизни?

Клаус больше не раздумывал. Он исчез в мгновение ока.

Бэкка появилась в реке под струями Боскаслского водопада в том самом месте, где ее и похитили. Выбравшись из стены воды, облепленной кружевами пены, она выбралась на берег и без сил рухнула на мох. В ту же секунду она почувствовала, что рядом кто-то есть. Она завертела головой, испугавшись нового похищения, – как не бояться, когда вокруг все творят, что хотят?

– Кто это? Кто здесь? – закричала она. – Клаус, это ты?

– Нет, это не Клаус, – произнес приятный голос человека постарше. – Это я, Генрик, старейшина. Я пришел помочь вам.

Презрительный смех Бэкки разнесся над рекой, отражаясь в воде.

– Ничего другого, кроме недоверия, я и не ожидал, – заметил он.

– Помогать мне, когда никто этого делать не стал? Где была ваша помощь, когда я так нуждалась в ней? Как я могу доверять вам, если вы с самого начала были настроены против меня?

– Не буду вам лгать, миледи, – сказал Генрик. – Я был и остаюсь противником влияния, которое вы оказываете на его светлость, потому что, боюсь, он до конца не осознает, что теряет. Однако он любит вас, и если кроме вас ему никто не нужен, если только к вам расположено его сердце, то я преклоняюсь перед вашей властью над ним. Мы, астралы, не бессердечны, миледи, просто относимся с недоверием и недоумением к чувствам, испытывать которые нам не дано.

После этих слов он появился перед ней и учтиво поклонился.

– Я не мог открыто идти против воли Верховного Инквизитора, – продолжал он. – Его светлость знал об этом, поэтому передал вас на попечение Иррблоссам. Помогая вам сейчас, я рискую головой, но, помогая вам, помогаю и ему. Из-за вас он стал изгоем.

– Меня они тоже не признали.

– У меня есть карета его светлости, – сказал Генрик. – Я отвезу вас домой. В ваше отсутствие многое успело произойти.

– А если я не хочу возвращаться в Грейндж? – спросила Бэкка надменно.

– Вы должны.

– Простите, Генрик?

– Вы должны вернуться, миледи, иначе никогда больше его не увидите.

– Где он? Что с ним? Почему он не пришел мне на помощь, а все время посылал кого-то вместо себя?

– Если бы он пришел, то подверг бы опасности вас обоих. Ему было нельзя. Ни одно существо мужского пола, кроме водяных, не должно осквернять своим присутствием святая святых – астральный архипелаг. Островами управляют сирены. Так сложилось с незапамятных времен, миледи.

– Он приходил ко мне во сне, – вспомнила Бэкка. Старейшина кивнул.

– Значит, это был не сон!

– Это была – не знаю, как вам понятнее объяснить, – ментальная встреча. То, что он не мог сделать во плоти, он сделал при помощи духа. Это один из его даров. Которого он теперь лишился.

– Почему же сейчас вы пришли вместо него? Ему же не запрещено появляться здесь? Почему он не пришел сам?

– Нет… не запрещено, – сказал Генрик. – И он не посылал меня. Он даже не подозревает, что я здесь. Его… нет, миледи.

– Нет? А где он?

– В астрале, ищет вас.

– Вы хотите сказать, что он сейчас на тех жутких островах, где меня держали? – Бэкка вздрогнула. – Но вы же только что сказали, что он не может попасть туда. Что это запрещено!

Генрик кивнул.

– Так оно и есть. Он там сейчас один. Ни один из пытавшихся проникнуть на острова живым оттуда не возвращался. Я пытался его отговорить, но он меня не слушал. У него любовная лихорадка!

Бэкка вскочила и метнулась к реке. Она не боялась, что Клаусу что-то угрожает, потому что была уверена в его силе. Она переживала, что Илия поработит его, и они больше никогда не увидятся. В этот ужасный момент она отчетливо поняла, какие чувства испытывает к нему. Она не могла жить без него. А тем более делить его с русалкой, использовавшей ее в качестве приманки, чтобы заманить его назад.

Генрик схватил ее за руку и рывком развернул к себе. Он покачал головой.

– Вы не можете пойти за ним туда, – сказал он, и эти слова, заставив содрогнуться, прочно засели у нее в голове. – Вы не можете ему помочь, никто теперь не может.

 

Глава 22

Клаус появился в астральной реальности, когда уже темнело. Везде были тишина и покой. Тысячи глаз следили за ним из сгущающихся теней, но, как и в прошлый раз, никто не вышел приветствовать его. Нельзя было приветствовать изгоя. Клаусу было на это наплевать – он пришел сюда не для общения.

Вдалеке в вечерней мгле виднелись запретные острова, которые всегда появлялись там на закате. Это было непостижимой загадкой для обоих миров, и она испокон веков манила и притягивала смертных и астральных существ. Таинственные острова были злым роком смертных моряков и бичом фэйев-непосед. Полагая, что терять ему больше нечего, Клаус зашел в море, лениво ласкающее берег, и нырнул. Быстрый, как рыба, он рассекал водную зыбь, чутко прислушиваясь к малейшим волнениям. И не пропустил момент, когда океаническое дно начало содрогаться от резких толчков и над ним стали вздыматься огромные волны с гребнями пены. Создание, не столь привычное к воде, на его месте уже давно погибло бы. Поначалу он принял печальный протяжный звук, пронесшийся над водой, за дуновение поднявшегося ветра, но это был не ветер. Это был общий вздох всех существ, собравшихся на берегу и взглядами провожающих его удаление от спасительной суши.

Он и не пытался скрываться. Он хотел, чтобы Илия вышла на бой. Астральные существа могли наводить ужас на смертных в их мире. Они могли досаждать им и вводить в заблуждение, заставлять волосы вставать дыбом и ноги подгибаться. Они могли красть вещи, даже детей, оставляя какие-нибудь безделушки и мерзкие пакости взамен, – или не оставляя вообще ничего, если им взбредет в голову. В астральном же мире они были не просто шалунами. Здесь они представляли смертельную угрозу, особенно для тех смертных, которым «посчастливилось» попасть им под горячую руку. Все, о чем Клаус мог думать, это то, что может угрожать Бэкке среди них.

Он выбрался из воды и ступил на берег самого крупного острова архипелага. Судя по тому, что туман начал расступаться, Илия ждала его прихода. Сирены на островах поменьше и на обрамляющих архипелаг скалах плели свои ловушки – пронзительные, протяжные звуки неземной музыки, которая сулила ни о чем не подозревающим мореходам гибель на рифах или русалочий плен. Но Клаус был неуязвим для их чар. Прошло время, когда он поддался бы их магии. Сейчас его переполняла ярость, а не страсть. Она затуманивала его взор, кипела в груди. Если это все, что могла противопоставить ему Илия, то бояться нечего. И все же он продвигался с некоторой опаской. Он знал ее слишком давно, чтобы быть спокойным. Когда-то она была для него верной спутницей, но, пораженная ревностью, превратилась в заклятого врага.

Остров покрывали густые заросли рябины, дуба и ясеня – все эти деревья были в астрале священными. С приближением ночи на остров опустилась призрачная радужная тьма. Илия была близко. И Клаус, хотя и не видел ее, остро чувствовал ее присутствие. Лес был опоясан примятой полепицей. Он плохо различал ее в сгущающихся сумерках, но и без того знал, что это ловушка. Стоит ему ступить туда – и она захлопнется. Он попадется, как куропатка в капкан, и тогда русалка сможет им управлять.

Он моргнул, и утоптанная трава исчезла, а вместе с ней и дневной свет. Может, ему показалось? Он предпочел не строить иллюзий на этот счет, особенно сейчас, когда между деревьями прозвучал издевательский хохот. Он ужалил его, принесенный на крыльях горячего ветра, встрепавшего его влажные волосы. Он до боли в глазах вглядывался в темноту. Но ничто не выдавало ее присутствия, только смех – ледяной торжествующий смех, который был ему так хорошо знаком. Он пробирал до костей, хотя ночь стояла теплая.

– Где она? Что ты с ней сделала? – выкрикнул Клаус, стараясь разглядеть в тумане знакомый силуэт.

В ответ раздался новый взрыв хохота.

– Если хотя бы волосок упадет с ее головы…

– И что тогда? – холодно спросил голос. – Вы не в своих владениях. Здесь правлю я, ваше высочество. Ни один мужчина прежде не добирался до архипелага живым, а тем более не покидал его. Вы здесь с моего великодушного позволения и принадлежите мне.

Памятуя о последней встрече с невидимой Илией, он быстро прикрыл рукой низ живота.

– Чего ты пытаешься добиться своим… захватом? – спросил он.

– Захват? Какой же это захват, ваше высочество? Это порабощение. Плата за свободу.

– Что ты с ней сделала?

– Я ее отпустила, – ответил бестелесый голос. – У меня не было выбора, и это осталось безнаказанным, но вы еще поплатитесь! Она свою задачу выполнила. Вы изгой. Старейшины отвернулись от вас. Для вашего окончательного краха остается только дождаться полнолуния, когда ход в мир смертных будет закрыт для вас навсегда. Ни в каком из миров вам не будут рады. И тогда вы поблагодарите меня! Но для меня, когда луна снова войдет в полную силу, вы больше не будете существовать. В этом убежище никто вас не тронет, никто, кроме богов, а они благоволят ко мне. Вам есть за что сказать мне «спасибо». Я спасла вас.

– Ты забыла, что для жизни мне необходим водопад! А здесь его и близко нет. Ты просчиталась, милочка.

Наступила долгая пауза. Клаус затаил дыхание. Если верить ей, с Бэккой ничего не случилось. А это было самое главное.

– Я хочу, чтобы мы опять были вместе, – сказала наконец Илия. – Ведь мы были так счастливы, пока ваша прекрасная дама не завладела вашим сердцем и мыслями. Она околдовала вас! Но мы можем начать все заново. Что она может дать вам, чего не могу я? Что она делает в постели, чего не делала я? Вы хотите невозможного. Теперь эта шлюшка для вас недосягаема. Как только вы возьмете ее по-настоящему, сразу поймете, насколько поверхностна эта ваша любовь. Вы поймете это слишком поздно, когда уже промотаете свое бессмертие, обратите себя в плоть и кости, которые обветшают и рассыплются в прах.

Она возникла перед ним в своем сладострастном великолепии. Луна заливала молочным светом ее прекрасные формы, а она тем временем приближалась к нему.

– Она девственница, она не искушена в плотских утехах. Я же знаю ваши запросы, ваши желания. Да как она может даже надеяться удовлетворить вас, при своей-то неопытности? Забудьте о ней! Она ваша смерть. Растворитесь во мне и живите…

Клаус взглянул на совершенное создание, взирающее на него снизу вверх. Ее сверкающие глаза светились желанием. То ему казалось, что все те интимные ласки, о которых она напоминала, она дарила кому-то другому, не ему. Они не отложились у него в памяти. Его астральную суть полностью нытеснило человеческое начало – за исключением разве что небходимости подпитывать свои жизненные силы энергией водопада. Этот необратимый процесс начался, когда он принял осознанное решение отказаться от астрального наследия и пошел на это, не будучи уверенным, примет ли его Бэкка.

Он даже не задумывался, что будет, если она его не примет. Не важно как, но он переубедит ее. Такова сила любви.

Он не станет обманывать себя. Просто добраться до архипелага – небольшой подвиг. Его ждали, более того, его направляли! Но сколько еще Илия будет это терпеть? Вот в чем вопрос. В этом волшебном месте ее сила достигала своего пика. Она заманила его, как паук, в свою паутину. И ему придется нелегко в роли мухи.

Она обвила его шею руками и прижалась к нему. Их обнаженные тела соприкоснулись.

– Я ничего не забыла, – промурлыкала она. – В лесу есть водопад. Он хоть и мелкий, зато широкий и сильный. Он наполняет водоем с другой стороны острова, который пересыхает на время отливов. Пойдемте… Я отведу вас. Мы искупаемся в нем вместе. Отбросьте все мысли о ней. Она даже не хочет вас. Она знала, что вы придете, что вы нарушите запрет и придете за ней. Она подождала? Нет! Вы помогли ей бежать, чем она не преминула воспользоваться…

Клаус отвел ее руки.

– Даже если то, что ты говоришь, правда, я все равно не вернусь к тебе, – отрезал он. – Твое предательство стерло из моей памяти воспоминания. Ты перестала для меня существовать.

– Он говорит совсем о другом! – фыркнула она, указывая на его член.

– Конечно, я ведь живой, – ответил он. – Можешь не обольщаться на этот счет. Ты прекрасно знаешь силу брачного периода, неистовый порыв, который заставляет Фоссгримоввыполнять свое предназначение. Так что ты здесь ни при чем. Это получается непроизвольно. И то, что ты намерена этим воспользоваться, только отталкивает меня. Да я лучше его отрежу, чем войду в тебя.

Звонкая пощечина застала его врасплох. Но только она замахнулась снова, как он схватил ее за руки и встряхнул.

– Я принял решение, – сказал он. – Согласится она принять мое предложение или нет, это ничего не меняет. С астральной жизнью для меня покончено. Так же как и с тобой. Ты не можешь сделать меня своим вечным узником. Я видел твою ловушку, когда добирался сюда, и смог ее избежать. Меня не так-то просто поймать. Я снова испытаю судьбу в этих водах и попытаюсь вернуться тем же путем, каким попал сюда. Так что можешь начинать делать свои гадости. Не все в астрале предали меня. Мои союзники до сих пор подчиняются мне, и ты им не ровня…

– Там, возможно, – прорычала она, указывая на смутно различимые в лунном свете сквозь туман очертания материка. – Но не здесь. Никто вам здесь не поможет, идиот! Никто, кроме меня.

– Я хотел, чтобы мы расстались друзьями, а не врагами, Илия. Но поскольку ты не разделяешь моего стремления, да будет так!

Он оттолкнул ее и пошел прочь. Пронзительный голос Илии разорвал тишину.

– Стойте! – визжала она. – Вы не можете уйти. Вы уже порабощены. С того самого момента, как ступили на этот остров. И эта ловушка была только одной из многих. Смотрите! – крикнула она, указывая на берег. – Обернитесь, принц Фоссгримов! Скажите мне, что вы видите!

Клаус повернулся туда, куда она указывала пальцем. Глаза его полезли на лоб, по телу пробежали мурашки, а ноги присли к земле. Кольцо притоптанной травы отделяло его от леса, но было еще много таких колец, спрятанных в тумане, которые он пересек, даже не заметив. Осознавая всю бесмысленность этого поступка, он метнулся к воде, но тут же отскочил, как мячик, от невидимой преграды. Он был в лопушке.

Можете пересечь последнюю, какая уж теперь разница сказала она, прохаживаясь вдоль полосы и ероша примятую траву изящной ножкой. – О, какой взгляд! А как, по-вашему, остров захватывает незваных гостей? Думаете, только страх перед наказанием заставлял мужчин держаться подальше от этих берегов? Похоже, вы мало знаете мужчин, если считаете, что дело только в этом. Мужчины, будь то люди или фэйи, довольно любопытные существа, которые тешат себя мыслями о собственной непобедимости. Их кости появляются на песке во время отливов, как ракушки на песчаных пляжах человеческого мира. Вы что, ослепли? Разве вы не видели их, когда пробирались сюда? Итак, у вас есть два выхода. Вы либо остаетесь и живете здесь как в раю, либо ваши кости присоединятся к остальным. Выбор за вами. Но знайте, Клаус Линдегрен, остров вы не покинете ни под каким видом. – Она протянула ему руку. – А теперь идем, я покажу вам райские кущи. Скоро вы все забудете – Илия заставит вас забыть – и снова будете моим.

 

Глава 23

Из окна своей комнаты в Гильдерслив Грейндж Бэкка смотрела на сгущающиеся сумерки. На небе светила злосчастная луна, постоянно напоминавшая о том, что скоро она станет полной и Клаус будет потерян навсегда.

Она рано отпустила Мод, чтобы никто, а тем более вероломная служанка, которая выдала Клауса и стала причиной всех их бед, не видел, что она собирается делать. Отца можно было не бояться – он надолго засел в игровой комнате с парой закадычных друзей. Сэра Персиваля с ними не было – завидев ее, он тут же бросился в Лондон за специальным разрешением. Все складывалось очень удачно для того, чтобы привести план в действие, и она сделает это, потому что заручилась ощутимой поддержкой нужного человека. Генрик привез ее сюда, но этим не ограничился. Сегодня ночью, когда луна будет высоко, он будет ждать ее у Боскаслского водопада, чтобы проводить туда, где никто, кроме Клауса, ее не найдет.

Но… что, если он больше никогда за ней не вернется? Прошла неделя с тех пор, как он исчез, а время не стоит на месте. Отец уверен, что он сбежал, чтобы не драться на дуэли со Смэдли. В глазах Седрика Гильдерслива он упал очень низко. Нарон сделался замкнутым, мрачным и раздражительным. Будучи в подпитии, он разглагольствовал о том, как Клаус обвел его вокруг пальца, наобещав с три короба, что будто он составит Бэкке более выгодную партию, нежели Смэдли, лишь бы барон его отпустил. Он оставил его в дураках, и если Смэдли не убьет его на дуэли, то это сделает он, барон Седрик Гильдерслив!

Конечно, все это было пустой болтовней, способ не упасть лицом в грязь перед друзьями-картежниками, и Бэкка по этому поводу совершенно не переживала. Больше всего ее пугало, что она слишком поздно послушалась зова своего сердца. Клаус уже доказал свои чувства. У него было столько возможностей пойти на поводу у брачного зова, но он не поддался ему. Ради нее он готов был отказаться от бессмертия. Разве это недостаточно серьезная жертва во имя любви? Но сейчас… неужели уже слишком поздно? Не она ли отдала его в руки Илии и тем самым потеряла в губительных чарах русалочьей магии? Ее сердце разрывалось на части.

Бэкка заглянула в гостиную. Там было пусто. Все спокойно. Уже в который раз она вытащила из-под кровати дорожную сумку, которая много дней лежала там собранная в ожидании удобного момента для побега. Генрик должен был приходить к водопаду каждую ночь и ждать ее там. В глубине сердца она надеялась, что сегодня ее встретит там Клаус, а не старейшина. Если это произойдет, она не сможет больше сопротивляться. Если бы она снова оказалась в его объятиях, то никогда бы уже его не отпустила, невзирая на последствия.

Глаза подернулись пеленой слез. Ей стоило неимоверных усилий сдержаться, чтобы не расплакаться. Всякий раз, как в душу закрадывался страх, что она больше никогда его не увидит, на глаза наворачивались слезы. Если бы только она знала, что происходит…

Бэкка набросила на плечи плащ с капюшоном, но не для того, чтобы укрыться от душного тумана, который обычно появлялся на закате знойными летними ночами, а чтобы ее не узнали. На этот раз она, не рискуя разбудить конюха или поднять на ноги прислугу, пойдет пешком, благо сумка была нетяжелой. Она собрала только самые необходимые вещи.

Окинув прощальным взглядом комнату, она вышла в коридор и на цыпочках спустилась по лестнице.

Тишину нарушало лишь легкое поскрипывание половиц. Вокруг не было ни души. Она беспрепятственно добралась до двустворчатых дверей в конце коридора и вышла в ночь. Прячась за высокой, тщательно подстриженной живой изгородью, которая обрамляла аллею, она осторожно прокралась через внутренний двор и спокойно вздохнула, только когда вышла на дорогу. С неба на нее смотрела растущая луна, зловещее напоминание о том, что нужно торопиться. «Друг ты мне или враг?» – подумала она, разглядывая щербатый, словно изрытый оспинами, диск. И даже освещая путь, луна продолжала глумиться над ней. Бэкка мучалась над загадками, в которые вообще не должна была вникать – секреты параллельного пространства не дано было знать смертному. Но почему-то ее это совсем не волновало. Все, что ей было нужно, это найти Клауса и никогда не отпускать. Если уже не было слишком поздно.

Дорога до водопада еще никогда не была такой долгой. Бэкка пробиралась краем леса, чтобы ее не было видно с дороги, хотя в этот час вокруг не было ни души. И тем не менее где-то на полпути она услышала странный шорох, от которого волосы на голове встали дыбом. Она застыла ни живая ни мертвая, напряженно вслушиваясь, но звук тут же оборвался. Тишину нарушал только оглушительный стук ее сердца.

Бэкка пошла дальше, и звук повторился. Она резко повернулась в надежде увидеть, что это, но позади никого не было. Хотя стоп! Ей показалось или куст папоротника действительно шевельнулся? Она заморгала, протирая глаза, но на тропинке никого не было, только тени. Может, это игра воображения? У нее не хватило храбрости вернуться и посмотреть, что это было. Возможно, отшельник, которого отец приютил на своей земле, – потрепанного вида человек, которого очень редко видели и который вполне мог по ночам промышлять браконьерством. Его жилище располагалась где-то неподалеку. Никто не знал, почему он здесь поселился. Он отгонял посторонних, вторгающихся на территорию имения, да пугал дам, которые приезжали в Грейндж, но это было подстроено, чтобы повеселить гостей.

Бэкка ускорила шаг. Странный шорох еще несколько раз заставлял ее оборачиваться, но она по-прежнему никого не видела. В конце концов она решила, что это какой-то лесной житель, косуля или кролик, и выбросила его из головы.

На тропинке, ведущей к водопаду, ее поджидал экипаж. При виде ее Свен, дремавшей на козлах, оживился, а Генрик проворно выбрался ей навстречу и взял у нее из рук дорожную сумку. Выглядел он постаревшим и изнуренным, если такое вообще возможно. Ведь это был мужчина без возраста.

– Вы нормально добрались? – спросил он, помогая ей устроиться в коляске.

– Да… кажется, – ответила она неуверенно. – Я слышала какие-то звуки, но думаю, что это… О!

Громкий треск веток привлек ее внимание. Из леса на тропинку выскочила знакомая фигура. Это была Мод, которая, пыхтя и отдуваясь, подбежала к коляске. По ее щекам струились слезы.

– Я… не… отпущу вас одну! – истошно закричала она, бросая на землю свой саквояж. – Это я во всем виновата, миледи. Вы не можете остаться без присмотра. Моя совесть этого не позволит. Даже не спорьте! Я еду с вами.

Генрик взглянул на Бэкку, ожидая ее ответа. Этого еще не хватало! Она горестно вздохнула. Она не хотела брать горничную с собой, но отправлять ее назад тоже нельзя. Боже, что делать! Был только один ответ. Она выпрямилась, словно аршин проглотила, и с величием королевы объявила:

– Можешь ехать, Мод. Но не потому что мне это нужно или я этого хочу, а только потому что я тебе не доверяю.

– О нет, миледи!

– Тихо! Ты права: во многом из того, что произошло, есть твоя вина. И я боюсь даже предположить, каких бед от тебя можно ждать, если ты останешься здесь, особенно после того, что ты сейчас увидела. Но помни: назад пути нет!

– Я знаю, миледи.

– Замечательно, потому что я не представляю, к чему приведет такое решение. Ладно, забирайся сюда, если не передумала.

Она открыла дверцу коляски, и Мод протиснулась внутрь. Генрик передал ее саквояж Свену и сел возле них. Он кивнул, и экипаж тронулся с места.

– Вы не пожалеете, миледи… – сказала Мод, поудобнее устраиваясь на подушках.

– Я уже жалею! – огрызнулась Бэкка. – Подозреваю, это тебя я слышала на тропинке, пока сюда шла?

– Д-да, миледи…

– Ты меня до смерти напугала! Почему ты просто не вышла ко мне?

– Я боялась, что вы отошлете меня назад.

– Правильно боялась. Смотри, как бы я не пожалела, что не сделала этого…

– Почему, миледи? А куда мы направляемся?

– В Линдегрен Холл, – сказала Бэкка, пропустив мимо ушей сдавленный стон горничной. Больше она не проронила ни слова, только глядела на лес за окном.

– Здесь отец будет искать в первую очередь… – сказала Бэкка уныло.

Она сидела на кушетке с витыми ручками в кабинете в Линдегрен Холле, куда Генрик пригласил ее после завтрака. Они приехали поздно ночью, причем добрались привычным спобом – никаких астральных штучек вроде телепортаций, – но все же Бэкка встала ни свет ни заря.

Генрик снисходительно улыбнулся.

– Очень может быть, – сказал он. – Но он не найдет вас, миледи.

– Почему вы так уверены?

– Подойдите сюда, – сказал он, делая приглашающий жест рукой.

Бэкка поднялась и пошла за ним по коридору. К ее удивлению, они прошли через большой зал и вышли на подъездную аллею, мощенную гранитом.

– Генрик, боюсь, я не понимаю…

– Обернитесь, миледи, – сказал Генрик, указывая в сторону коттеджа.

Бэкка раздосадованно хмыкнула и резко развернулась, взметнув локонами. От удивления приоткрыв рот, она смотрела перед собой во все глаза. Дом пропал!

– Что?! – воскликнула она. – Куда… куда он делся?

– По-моему, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, миледи, – сказал Генрик. – Простите, если я вас шокировал. Я слишком устал, чтобы зря сотрясать воздух.

«Шокировал»? Бэкка мысленно вернулась к той ночи, когда отец встретил ее на дороге. Потом они проезжали мимо, но на месте дома она не увидела ровным счетом ничего. Она ахнула, вспомнив, что и Мод была тогда поражена его отсутствием.

– Холл спрятан от человеческих глаз, – пояснил Генрик. – Все вещи во времени и пространстве – не более чем иллюзия, миледи. Ваш отец будет искать вас, но не найдет. Вы здесь в безопасности… до возвращения его высочества.

– А Мод знает?

– Нет, миледи. Я оставил это вам. Я знаю, что вы не в восторге оттого, что она увязалась с вами, но, возможно, это и к лучшему. По той причине, которую вы сами назвали, и чтобы вы чувствовали себя среди нас комфортнее. Будет только лучше, если в доме вместе с вами будут еще смертные.

– То есть вы хотите сказать, что Свен, Ула, Анна-Лиза и все остальные…

И хотя в глубине души она предполагала, что все они могут быть фэйями, но все же была потрясена, когда это стало доподлинно известно.

– Астральные создания, – закончил он за нее. – Да, миледи. О, вам не стоит нас бояться! Мы все его создания, служим ему и готовы жизнь отдать за него… и за его даму. Мы не заманили вас в ловушку, а спасли от ненавистного брака… для него. Однако если вы не хотите здесь больше оставаться, то вольны уехать в любой момент. Один из нас плохо с вами обошелся. Вполне естественно, что после этого у вас могут возникнуть сомнения, можно ли нам доверять. Я лишь хочу, чтобы вы чувствовали себя среди нас как дома.

– Когда мы были здесь в последний раз, Анна-Лиза поила нас всякими сомнительными отварами… – напомнила Бэкка.

– Но они не причинили вам вреда, миледи.

– Вреда, может, и не причинили, но доверия подобные вещи не вызывают.

– Полностью с вами согласен. Но поскольку это уже случилось и изменить ничего нельзя, то я могу только пообещать, что больше этого не повторится.

– Зачем его высочество поил меня тем вином? – спросила Бэкка, с опаской ожидая ответа. Но раз уж он такой честный…

Генрик не торопился отвечать.

– Пойдемте со мной, – пригласил он, указывая на водопад. У Бэкки ёкнуло сердце. Она уже почти забыла водопад, на котором впервые осталась наедине с Клаусом. Где он впервые обнимал ее, занимался с ней любовью… во сне, который и не сон вовсе. Мороз прошел по коже, когда Генрик повел ее от невидимого дома к водопаду.

– Но Мод… – пробормотала она, оглядываясь через плечо.

– Вас не хватятся, – успокоил ее Генрик. – Внутри дома времени не существует. Все будет выглядеть так, словно вы не покидали его с тех пор, как мы приехали. Он живет в астрале, миледи. То, что он появляется здесь, не более чем иллюзия. Пойдемте.

Некоторое время тишину нарушал только шорох гравия под ногами. Тишина была такой тягучей, что ее можно было пощупать. И Бэкка ее нарушила.

– Вы не собираетесь отвечать на мой вопрос, не так ли, Генрик?

– Вы пили эльфийское вино. Магический экстракт, который позволяет тем, кто его выпьет, перенестись в астральное измерение. Его высочество хотел показать вам свой мир, миледи.

– Зачем?

– Он опьянен… но не вином, а любовью. Не надо! Не говорите ничего. Чтобы объяснить, я хотел бы рассказать кое-что из жизни астральных существ. Мы… как бы лучше выразиться… не испытываем любовь так, как вы, люди. Мы совокупляемся неистово и рьяно, и зачастую такими… способами, которые людям показались бы шокирующими – открытое и бесстыдное спаривание плоти. Кое-что из того, что я говорю, вы и сами видели, когда впервые посетили астрал. Мы выбираем себе спутников жизни, растим детей, но наша половая жизнь при этом… весьма насыщенна и разнообразна, поэтому нам не присущи глубокие чувства и сердечная привязанность, которую смертные называют любовью. Но стоит одному из нас пасть жертвой любовной лихорадки, как для нас он потерян навсегда. Однажды попробовав, хочется еще. Так было с отцом его высочества. Это закончилось крахом, именно поэтому я всячески пытался разрушить ваш союз. Бессмертие – бесценный дар. Отказаться от него значит смертельно оскорбить богов.

– Мой Бог тоже дарует бессмертие, – сказала Бэкка, – тем, кто верит в него. Но иначе. Вечная жизнь после смерти. В отдельном месте… как астральный мир отделен от физического.

Генрик ответил после некоторого раздумья:

– Я слышал, что это правда. Так давайте же помолимся своим богам, чтобы они были благосклонны к его высочеству. Только, боюсь, наши божества отвернулись от него.

Бэкка не собиралась вступать в теологические дебаты со старейшиной. Она хотела получить от него ответы на более существенные вопросы.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, Генрик. Пожалуйста, продолжайте. Так зачем он брал меня с собой в Иной мир?

– Как я уже говорил, он страдает любовной лихорадкой. Он хочет, чтобы вы стали его спутницей жизни. Поначалу он хотел использовать вас для исполнения своего предназначения. Я уверен, он говорил вам, что такова сущность Фоссгримов – продолжать свой род при помощи смертных женщин. Это не осознанные поступки, а скорее инстинкт, с которым почти невозможно совладать, условия существования, которым Клаус должен подчиняться. В случае неудачи он может быть изгнан из астрала на неопределенный срок, который определяет трибунал. Возможно, навсегда. А поскольку его отец тоже был отступником, то, скорее всего, так оно и будет. Он будет брошен на произвол судьбы во враждебном ему физическом мире, как один из смертных. У него было несколько вариантов. Взять вас и выполнить свой долг, но он его отверг. Забрать вас в астрал, чтобы жить там с вами вместе, если бы вы этого захотели – оставаться такой, какая вы есть, целую вечность. Или по собственному желанию отказаться от своего астрального наследия, расстаться с бессмертием и остаться навсегда в вашем мире, чтобы жить и умереть там вместе с вами. Тот же самый выбор сделал его отец целую вечность назад.

Бэкка смотрела на него, жадно впитывая каждое слово.

– Когда русалка напала на вас, – продолжал тем временем Генрик, – его высочество осознал, что вы никогда не будете и его мире в безопасности. Илия, их предводительница, была его подругой…

– Вы сказали «была»? – переспросила она, желая увериться окончательно.

Генрик кивнул.

– Русалки – подруги Фоссгримов, а вы заняли ее место.

– Если, как вы говорите, астральным созданиям не дано любить в человеческом понимании этого слова, то чем тогда объяснить ее поведение? Она хотела выцарапать мне глаза. А когда сделала меня своей пленницей, то и вовсе собиралась убить!

– Я же не говорил, что нам несвойственны похоть или ревность, миледи. Илия считает его величество своей парой – лакомый кусочек, как говорят у вас. Она слишком самоуверенна и слишком собственница, чтобы позволить смертной увести его. Он мечта каждой русалки. А она не хочет ударить в грязь лицом перед сестрами, сносить их насмешки и уколы. Русалки ревностно охраняют свою собственность. Помяните мое слово, из-за этого поднимется такая буря, что всколыхнет весь астрал.

– И при этом она закрывает глаза на то, что он совокупляется со смертными женщинами? Я не понимаю.

Генрик усмехнулся.

– Потому что это будет просто физический контакт, механические движения, которые не значат ровным счетом ничего, а после он опять вернется к ней. Все вполне безобидно, миледи. Таков порядок вещей.

Бэкка покачала головой.

– Не понимаю я этого вашего «порядка вещей», – сказала она.

Они уже добрались до водопада, и ее взгляд упал на залитый солнцем поток воды, падающий в реку.

– Я не представляю, как можно его вообще с кем-то делить, все равно по каким причинам – механическим или каким-то еще. Да у меня сердце разрывается, стоит мне только представить его в лапах этого чудовища!

Генрик промолчал. То, что он не стал ее переубеждать, означало, что он не исключает такой возможности. На глаза ее навернулись слезы. Он знал их обоих лучше, чем она. Если он не может унять ее страх, то…

– Где он, Генрик? – спросила она с мольбой в голосе.

– Мы оба знаем ответ, – вздохнул он. – Он вне досягаемости.

– Он не может использовать ее астральное имя, чтобы освободиться, как это сделала я?

– Нет, миледи. Она равна ему по статусу. Он не представлял для нее опасности, и поэтому, вероятно, она и решилась открыть ему свое имя – для того чтобы сделать их связь предельно тесной. Она далеко не дура. Он не мог использовать это имя против нее. Оно становится оружием только в руках низших существ или людей.

– И что, ничего теперь нельзя поделать?

– Есть кое-что, но нужно подождать.

– Подождать? Подождать чего? Мы не можем ждать, Генрик. Скоро полнолуние. К тому времени она поработит его.

– Это уже произошло, миледи. Я не стану лгать вам, лучше горькая правда… Но не падайте духом. Не все еще потеряно… пока.

– А вы не можете коснуться его ментально, как он проделывал это со мной? Он не знает, что у меня на сердце. Он не знает, как сильно я его люблю. Пожалуйста, попробуйте. Хорошо?

– Я уже пробовал, миледи, – сказал старейшина, качая головой. – Я знаю, что у вас на сердце и в мыслях, пусть даже он этого не знает. А зачем, вы думаете, я привел вас сюда? Ждать.

– Ждать? Но чего? – воскликнула Бэкка.

– Терпение, миледи. Будем ждать луны, которая освободит его.

 

Глава 24

Клаус держался водопада в лесу, отходя от него лишь ненадолго и набираясь сил. Он тянул время, отражая атаки Илии. И пусть ее песня звучала как никогда соблазнительно и маняще, мысли его были заняты Бэккой и тем, что он должен сделать, чтобы вырваться с острова.

И хотя он постоянно ломал голову в поисках ответа, на ум приходил только один способ бегства. Нужно было ждать полнолуния, чтобы стать изгнанным и дать человеческому началу заполнить себя до краев. Только тогда, будучи человеком, он сможет использовать против Илии ее астральное имя и потребовать единственное, что она могла ему дать, – свободу. Только тогда, когда они перестанут быть равными по астралу, когда его сила смертного превзойдет ее, он сможет попытаться снять заклятие.

На помощь старейшин, Верховного Инквизитора и существ, которые веками перед ним стелились, рассчитывать не приходилось. Никто в астрале не мог ему помочь, даже если бы хотел. Если он вернется туда, это может стоить ему жизни, как и предупреждал Верховный Инквизитор. Важно было правильно выбрать момент. Илия даже понятия не имела, что он задумал. Если он начнет раньше срока, то выдаст себя с головой, и тогда она сможет на корню пресечь его попытку к бегству. Если же упустит момент, то будет переправлен на материк на милость старейшин и трибунала. Он наблюдал за луной и ждал, пока ее зов не подаст ему сигнал.

Тогда он произнесет ее имя и будет выброшен назад, как слишком мелкая рыбешка в улове, в физический мир.

Причем не важно, в каком месте. Он все равно найдет Бэкку. Даже если придется обыскать самые отдаленные уголки земного шара, он все равно найдет свою половинку и докажет ей свою любовь.

Замысел казался во всех отношениях идеальным, пока густые тучи не скрыли от него наливающийся диск луны. Теперь правильно выбрать момент стало довольно затруднительно, чтобы не сказать невозможно. Может, Илия узнала о его тайном плане? Были ли это очередные ее козни – магия, которая должна была расстроить его план побега?

Ситуация казалась безвыходной. Для полного счастья из сумеречного леса выплыла Илия и направилась к водопаду как раз в тот момент, когда брачный зов был силен как никогда. Сила притяжения луны, управляющая приливами и отливами, теперь управляла им, вступая в последний бой за его астральную сущность. Он никогда не позволял этой силе заходить так далеко, так глубоко в него, пронзая до самой сути – его сути. Это была адская, невыносимая боль. Он даже представить не мог, что может быть такбольно. Его лихорадило, кровь закипала в жилах, его естество восставало. Как будто его чресла пылали огнем, как будто в его достоинство воткнули тысячу раскаленных кинжалов, которые с каждым вдохом входили все глубже. Теперь ему не нужна была луна, ему подскажет сама боль. Больше всего это напоминало схватки при родах. По крайней мере, так он себе это представлял. Результат будет тем же: появление, рождение на свет, но уже в другом мире.

С волнующей, кошачьей грацией Илия возникла из призрачного зеленоватого тумана. Клаус только вышел из воды. Серебристые капли влаги поблескивали на его коже, ручейками стекая по бугрящейся мускулами груди. В горячем воздухе от его тела поднимался пар, обволакивающий бронзовую кожу.

– Вы еще долго будете заставлять меня ждать, мой принц? – спросила она, подкрадываясь ближе.

– Я тебе ничего не обещал, Илия. Не нужно на меня давить. Она бесцеремонно скользнула взглядом по его телу.

– По-моему, тут и давить не нужно, – хихикнула она. – Мне будет просто справиться с такой легкой задачей.

– Задача у тебя одна – отпустить меня на волю. Сделай это, и мы расстанемся по-хорошему. А будешь стоять у меня на пути, тогда держись.

– Вы не в том положении, чтобы ставить условия. Я подчиняюсь только богам. Богам, которые отвернулись от вас. – Соблазнительно выгибаясь, она подошла ближе. – У вас нет выбора, – проворковала она. – Здесь вы под защитой. Вы не можете быть изгнаны, если уже изгой. Здесь вы можете не бояться трибунала или слабости к физическому миру, который отверг вас. Никто к вам не притронется, за исключением разве что богов, если им придет в голову изгнать вас и из этого рая.

Она отступила назад и принялась медленно изгибаться, выставляя себя в самых выгодных ракурсах.

– Чего вам еще не хватает?

Клаус посмотрел вверх. Должно быть, уже время, пора. Но искать подсказку на небе было бесполезно. Густые тучи по-прежнему скрывали луну.

– Это твоих рук дело? – спросил он, кивая на небо. – Очередные русалочьи фокусы, игры с разумом? Ты действительно думала, что твои чары могут сбить меня с толку? Если я не вижу глазами, Илия, то это еще ничего не значит. Я чувствую. Знаешь, как оно бывает: забери что-то одно, как другое обострится. Мне не нужна луна, чтобы почувствовать, когда настанет момент.

Русалка взвизгнула, хлопая руками по округлым бедрам.

Клаус окинул взглядом берег реки и увидел то, что уже и не надеялся увидеть снова. Иррблоссы, безмятежно резвящиеся над водой… Он улыбнулся. Он забыл, что они, будучи бесполыми, были единственными существами, которые могли беспрепятственно попадать на архипелаг. Именно поэтому он и послал их тогда за Бэккой. Внезапно их шаловливое ребячество приобрело более глубокий смысл. Их движения казались беспорядочными, и его губы растянулись в улыбке, когда он наблюдал, как они снуют над берегом.

Илия проследила за его взглядом, и ее глаза превратились в щелочки.

– Мерзкие создания! – взвизгнула она и бросилась к ним, размахивая в воздухе кулачками. – Пошли вон! Прочь отсюда!

Она набрала камней и принялась швырять их в стайки блуждающих огоньков.

– Оставь их в покое! – остановил ее Клаус. – Какой от них вред?

Тем временем Иррблоссыстали кружить еще стремительнее и хаотичнее, и внезапно Клаус все понял, хоть больше и не мог слышать их голоса. Это Генрик их послал? Он больше не мог коснуться старейшины ментально, как делал это всегда. Его человеческое «я» набирало сил. Оно преобладало. Уже время?

Иррблоссы, как делали это всегда, старались держаться на расстоянии от Илии, но она умела перемещаться в воздухе и пространстве. Вскоре потасовка превратилась в схватку не на жизнь, а на смерть, причем Илия выигрывала. Ее пронзительные крики говорили о крайнем возбуждении. И в этот момент, разрывая тишину черной как чернила, без луны ночи со сполохами светлячков, прогрохотал голос Клауса:

– Мэй, приказываю тебе, выпусти меня!

Илия медленно развернулась к нему и застыла на месте. Она смертельно побледнела и в темноте напоминала привидение. Первобытный вопль вырвался из ее груди, сотрясая тело в диких конвульсиях. Тучи разошлись, и в образовавшийся проем выглянула луна, круглая и ясная. Илия завизжала снова и бросилась на него. Последним, что Клаус почувствовал, были завершающие всплески карающей слепящей боли, от которой у него подкосились ноги. Он упал на колени и последним, что увидел, было великолепное обнаженное тело, летящее на него сквозь пространство. А потом был удар, и он потерял сознание.

Прошло не так много времени, и он очнулся от глухого стона. Спустя несколько секунд Клаус понял, что стон доносится из его собственного пересохшего горла. Он, мокрый и обнаженный, лежал на персидском ковре, от которого несло плесенью и затхлостью. В комнате было темно, если не считать освещенного серебристым лунным светом квадрата окна, на котором стояли резные решетки. В лунном свете, подпрыгивая вверх-вниз, словно их движения были осмысленными, танцевали пылинки. Они напомнили ему астральных существ, не больше мошек, которые кружились в воздухе Иного мира. Он скользнул взглядом от потока света к его источнику, круглой полной луне на безоблачном небе, и застонал снова, вспоминая. По всей видимости, чары сработали и он вернулся на землю, причем не куда-нибудь, а в самое ужасное из мест – спальню в Гильдерслив Грейндж, из которой он перенесся.

Клаус встал на колени и встряхнулся, как пес. Голова у него до сих пор кружилась, но боль… эта ужасная боль прошла. Неужели свершилось? И он теперь изгой из астрального измерения? Он вскочил на ноги, пытаясь перенестись, чтобы знать наверняка, но не смог. Он пытался дважды, трижды, но всякий раз, открывая глаза, видел четыре стены спальной и бледное пятно лунного света у ног. Астрал исторг его. Его человеческая натура одолела астральную. Он хотел этого больше всего на свете и поставил на карту все, лишь бы этого добиться. Чего же ему еще недоставало? Почему он чувствовал себя нехорошо?

Все шло не так. Его одежда не валялась на ковре, там, где он ее бросил перед перемещением, а была аккуратно сложёна на кушетке в другом конце комнаты. Время в физическом мире шло. Он совершил тягчайшее преступление и, как и предупреждал Генрик, время для него больше не стояло на месте. Это было вызвано его отрывом от Иного мира и врастанием в мир людей. Теперь он жил по человеческим часам. И понятия не имел, сколько отсутствовал.

Клаус запустил руки в волосы, словно хотел этим движением уберечь голову, которая вот-вот готова была взорваться. Он вообще когда-нибудь сможет свыкнуться с существованием времени? Снаружи луна снова зашла за облака, опускаясь все ниже, небо на горизонте начало светлеть. Собирался дождь. Клаус напрягся, пытаясь решить, что делать дальше, и от этого немилосердно разболелась голова. Одно он знал точно: оставаться здесь нельзя ни в коем случае. Нужно уходить, пока его никто не увидел. Он направился за вещами, но не успел. Он был уже на середине комнаты, когда дверь открылась и на пороге показалась горничная с ведром воды и шваброй. И то и другое упало на пол со стуком и всплеском, заглушаемым ее душераздирающим визгом и топотом ног, удаляющихся по коридору.

Бэкка искала Генрика все утро, но нигде в доме не могла его найти. Прошел обед, а он до сих пор не показывался. Она решила поискать его у водопада, куда он часто ходил медитировать и, как она подозревала, переноситься в астрал.

Мод разбирала то, что осталось от ее гардероба, – все износившееся и потрепанное, впопыхах засунутое в маленькую дорожную сумку. Значит, некоторое время она будет занята. Бэкка решила не рассказывать горничной о сложившейся ситуации. Мод уже однажды ее предала, и какой бы искренней она ни старалась казаться сейчас, девушка больше нe хотела рисковать. Кто знает, как бы она себя повела, узнав, что их существование в большом доме эпохи Тюдоров было просто иллюзией. Кто знает, что взбредет в голову этой дурехе – а вдруг она стремглав понесется в Гильдерслив Грейндж и наплетет там бог знает что? Нет, пусть лучше думает, что добрый камердинер Клауса привез их сюда и теперь ее хозяйка ждет его возвращения, чтобы они могли пожениться. Такая сказочка придется по душе романтически настроенной простодушной служанке.

Такая ясная и спокойная погода была необычна для Корнуэлла в конце августа. Перемены были неизбежны, и они приближались. Утро выдалось пасмурным, клочья тумана оседали в ложбинах. Но от сильных порывов ветра их уже не осталось и там, когда Бэкка шла по дорожке к водопаду в свежевыглаженном платье из муслина с вышитыми веточками. Она уже дважды поправляла верхнюю юбку, которую задирал ветер. Скоро начнется сезон штормов и принесет с собой сумрачные дни и отвратительную погоду, как всегда бывало в начале осени.

Когда она добралась до водопада, темные тучи затянули солнце, и среди бела дня на землю опустились вечерние сумерки. Генрик стоял на краю водопада. Бэкка поежилась, обхватила себя руками – она уже успела пожалеть, что не надела шаль, – и начала пробираться к нему через высокую траву, растущую по краям тропинки. Вокруг непроницаемой стеной стоял туман, и не успела она пройти и полдороги, как подол платья вымок до нитки. Платье, которое Мод так старательно накрахмалила, потеряло вид.

Генрик не заметил, как она подошла. Казалось, он был поглощен мыслями или молитвой, устремив взгляд в одну точку и завороженно глядя на струю водопада. За шумом воды и ревом надвигающейся бури он не слышал ее шагов, и только когда она осторожно коснулась его руки, повернулся к ней. Печаль и уныние в его глазах заставили ее сердце тревожно сжаться.

– Генрик… – пробормотала она. – Генрик, что с вами? Глядя на вас, можно подумать, что вы увидели призрак.

– Я только что вернулся из астрала, – сказал он. – Это… произошло, миледи. Он переместился.

– Где он? Где? – воскликнула она, щуря глаза от ветра.

– Не здесь, миледи, – вздохнул старейшина. – О, лишь бы только… Боги могли зашвырнуть его куда угодно. И сейчас он начинает познавать всю горечь человеческой жизни… в одиночку, беззащитный… потому что теперь не может призвать на помощь свои астральные таланты, как делал это раньше.

– Он наверняка в Гильдерслив Грейндж! – вскричала Бэкка. – Я должна ехать к нему!

Генрик схватил ее за руку и удержал.

– Мы не знаем этого точно. Если вы отправитесь туда, то снова столкнетесь с тем, что вынудило вас бежать. От этого будет больше вреда, чем пользы. Позвольте ему самому во всем разобраться. В конце концов, именно к этому он стремился – стать человеком со всеми вытекающими отсюда ошибками и промахами, свойственными вашей несносной человеческой натуре… Простите, не хотел вас обидеть. Сейчас даже я не в силах ему помочь… по крайней мере, пока. Пока боги не решат, какие способности можно ему оставить… если вообще решат что-то оставлять. Подождем! И хочу вас предупредить: не стоит тешить себя напрасными надеждами. Я бы не стал рассчитывать на то, что вы называете чудом. Мне удалось уговорить остальных не просить богов открыть его астральное имя – и на том спасибо! – но радоваться рано, ведь они могут передумать. Вы даже не представляете, какую бурю он поднял в Ином мире, миледи.

– Вы не понимаете! – упрямо настаивала на своем Бэкка. – Я должен ехать к нему. Я должна открыть ему, что у меня на сердце. – И ахнула от внезапно посетившей ее мысли: – Дуэль. Я совсем забыла о дуэли. Смэдли с отцом думают, что он убежал специально, чтобы не драться. Его убьют, Генрик! Его убьют, и это будет на моей совести!

– Успокойтесь, миледи. Он довольно сносно обращается с огнестрельным оружием. Он научился владеть им за долгие века нездорового увлечения своей человеческой ипостасью.

– Мне не стоило уезжать из Грейндж…

– Пойдемте, – сказал Генрик. – Пора возвращаться в дом. У водопада нам больше нечего делать. Тем более, что здесь становится опасно.

– Опасно? Вы же только что сказали, что он переместился!

– Верно. Но опасность угрожает не ему. В астральную реальность ему теперь ход заказан. Он никогда больше не сможет туда вернуться. Теперь его жизнь будет протекать здесь, с вами. И со всеми неурядицами человеческой жизни.

– В таком случае, я не понимаю… – начала Бэкка.

– Он знает, как не попасть в сети, расставленные Илией. Опасность грозит вам, миледи. Она теперь поджидает вас около воды, у любого водоема. Илия та еще штучка, с ней нельзя не считаться. Она поклялась отомстить вам. Теперь вы в опасности до конца своих дней – у мести нет срока давности, а если мстит русалка, то тем более. На земле она бессильна, но в воде может обрушить и обрушит на вас свой гнев и ненависть, если вы будете неосторожны. Постоянно помните о том, что я сказал, миледи. Я не смогу быть всегда рядом, чтобы прийти на помощь. Не стоит возвращаться к этому водопаду, никогда. Здесь вы его не найдете. Его больше ничего не связывает с водопадом, это все в прошлом. Вам теперь нужно держаться подальше от любыхводопадов, но на случай, если все же придется оказаться у воды, возьмите этот талисман.

С этими словами он достал из кармана жилета драгоценный камень, который, похоже, стоил целое состояние – он был цвета морской волны и искрился на солнце. Он был такого же цвета, как глаза Клауса.

– Аквамарин с незапамятных времен оберегает мореходов от песен сирен. Редкое судно покидает порт без вставленного в руль или прикрепленного к носовой фигуре аквамарина. Вы никогда больше не сможете чувствовать себя в безопасности в воде, разве что в собственной ванне. Мне очень жаль.

Он протянул ей камень так, словно тот был раскален и жег ему руку.

– Я не могу принять его, – сказала она, глядя, как играет драгоценность в сумеречном свете. – Это слишком дорогая вещь. Слишком большое сокровище.

– Для меня оно не представляет никакой ценности, миледи. Мы, астралы, не дорожим безделушками вроде этой. Наше богатство заключается в силе, дарованной нам природой. Если она дает нам еще и драгоценные камни, то для нас это всего лишь красивая вещица, которой можно любоваться, но которая не стоит ровным счетом ничего. Только смертные придают цену таким мелочам.

Бэкка удивилась, как у него мог быть этот камень, если он отталкивал родственных ему существ.

– Вода – не моя стихия, миледи, – ответил он на невысказанный вопрос. – Мои корни уходят глубоко в землю – в леса. Мы, старейшины, имеем отношение ко всем четырем стихиям астрала, а не только к своей собственной.

Он указал на камень, зажатый в ее руке.

– Этот амулет не раз спасал меня от ярости Лорелеи, когда я сопровождал его высочество… простите, его светлость. Он заговоренный. Берегите его.

Бэкка испустила сдавленный стон.

– Вы читаете мои мысли? Он кивнул.

– Это один из моих талантов. С помощью его я узнал, что у вас на сердце и что его порывы чисты и невинны. Иначе не было бы этого разговора. Я служу господину верой и правдой, как служил перед этим его отцу. Так было и так будет всегда.

– Но если вы умеете читать мысли, то почему бы вам не прочесть его? И тогда мы узнаем, где он. Пожалуйста, Генрик!

Старейшина помедлил с ответом.

– Я уже пытался. Но чтобы это сделать, должны быть открыты каналы. Наверное, он спал или был чем-то крайне взволнован, и я не смог до него достучаться. Теперь он смертный, не забывайте об этом.

– Но я ведь тоже смертная, но мои мысли вы читаете, – настаивала Бэкка.

– Верно, но не на расстоянии. Вы должны быть близко. Вероятно, он вне зоны моего дара, в отличие от вас.

– Мы можем что-то сделать?

– Лично вы не можете сделать ничего, миледи. Но есть кое-что, что мог бы я.

– Так сделайте же, Генрик, умоляю вас!

– Всему свое время, миледи. А он пусть тем временем извлекает уроки из происходящего. Пускай заново учится жить. И хотя он достаточно долгое время был среди вас, он здесь чужой – новое создание в новом для него измерении и совершенно новых условиях. Как ребенок выбирается из ползунков и учится ходить прямо, так и он должен научиться жить среди людей как один из них. В этом ему никто не поможет, да и помогать не должен. Это как обряд посвящения в люди. Он должен научиться двигаться вперед сам, без чьей-либо помощи. Но не расстраивайтесь! Возьмите себя в руки, утрите слезы. В нем заложен огромный потенциал, иначе как бы он смог вторгнуться на архипелаг и перехитрить сирен, как бы смог бросить вызов всемогущим богам и старейшинам во имя любви к вам? Поверьте мне, для этого нужна недюжинная сила. Он будет спотыкаться, падать, набивать шишки, но неизменно подниматься. Так растут и развиваются все существа. Он справится, он сильный. Проблема только в том, что сейчас он туго соображает, потому что голова его забита мыслями о вас, он очень переживает. Но я успокою его. Я отправлюсь на поиски и в добрый час найду его. Но вы должны меня отпустить. А теперь поспешим, не то нас застигнет одна из этих ваших жутких бурь. Нужно успеть спрятаться от дождя.

Бэкка не проронила больше ни слова. Генрик не собирался посвящать ее в свои планы. К тому же она не была уверена, нужно ли ей это. Она безоговорочно верила, что он сможет осуществить то, что задумал. Сейчас их задачей было укрыться от грозы. Она положила аквамарин в карман к ракушке и пошла за старейшиной. Они переступили порог скрытого от посторонних глаз дома, когда на землю упали первые капли дождя.

 

Глава 25

Клаус едва успел натянуть штаны из оленьей кожи, как в распахнутую дверь его спальни ворвалась толпа людей – джентльменов, гостящих в доме, и слуг, которых возглавлял Гильдерслив. Он величаво прошествовал к Клаусу, помахивая зажатой в руке устрашающего вида тростью с серебряным набалдашником в виде волчьей головы. Остальные полукругом сбились сзади. На этот раз обошлось без рукоприкладства. У Клауса не было ни малейшего шанса спастись бегством, и он прижался спиной к настенному гобелену.

– Ну, сэр, – начал Гильдерслив, – и где это вы пропадали целую неделю? И самое интересное, зачем вы вернулись? Вы на самом деле такой болван или сошли с ума?

– Я искал вашу дочь, – сказал Клаус твердо.

– Голышом, сэр? Пешком? Ваша повозка пылится у меня в конюшне вот уж семь дней и ночей. Я требую объяснений!

Клаус лихорадочно размышлял. Чему они скорее поверят? Чему бы он поверил, окажись на их месте? В голову решительно ничего не приходило.

– Что же вы замолчали? Говорите! Вы были далеко отсюда, где вам никто не угрожал. Что же, кроме помешательства, могло заставить вас вернуться?

– А как же наша сделка, Гильдерслив? – заявил Клаус уверенным голосом. – Я не нарушил ее и не сбежал от дуэли. Я не трус, сэр. Как вы точно подметили, моя повозка осталась у вас в конюшне, а вместе с ней и все мои вещи. Одежду, которая была на мне, украли, когда я купался в реке. У меня, знаете ли, нет привычки плавать одетым. Если бы я испугался брошенного вызова и решил удрать – чего в жизни не делал! – то логичнее было бы, наверное, уехать в повозке, а не уйти. Экипажи, как правило, перемещаются немного быстрее, чем путники, вы не находите?

Объяснение выглядело вполне правдоподобным, и он мысленно похвалил себя за смекалку. Но на барона это не подействовало.

– Как вы умудряетесь появляться и исчезать незамеченным? Куда смотрит моя прислуга? – спросил Гильдерслив, вращая в руках трость. – Может, Мод Аммен была права, и вы действительно чародей? Или подкупили кого-то из слуг?

Клаус открыл рот, чтобы ответить на выпад Гильдерслива, но так и замер, услышав знакомый голос. Все взгляды теперь были устремлены на дверь.

– Думаю, что смогу вам все пояснить, – сказал Генрик, шаркающей походкой заходя в комнату. – Я только что зашел сюда с улицы и остался незамеченным вашими слугами, которых даже подкупать не понадобилось. Не нужно обвинять его светлость, раз вы сами не можете поставить достойную стражу на воротах. Да сюда к вам хоть армия Наполеона придет, все равно этого никто не заметит.

– Кто вы, сэр? – спросил Гильдерслив, прищурившись. – Я уже где-то вас видел…

– Я Генрик, камердинер его светлости и его спутник в дороге. Я снимаю комнату на постоялом дворе, где сначала остановился и его светлость – пока вы не предложили ему у себя погостить. Я нанял экипаж, чтобы помочь ему в поисках, поскольку свой он распорядился оставить у вас в конюшне как залог того, что он не сбежал, – на случай, если поиски затянутся.

– Мы объехали половину провинции, – подхватил Клаус нить разговора. За всю свою многовековую жизнь он еще никогда не был так рад видеть Генрика. – А пришел я и ушел так же просто, как это сделал мой камердинер. Он наглядный тому пример.

– Но… дверь вашей комнаты, сэр, была заперта и охранялась, – заметил барон.

– Вообще-то я не очень люблю, когда меня держат взаперти, – сказал Клаус как можно более невозмутимо, словно держал ответ перед трибуналом. – Любой замок можно вскрыть, Гильдерслив, а охрана может и задремать. Я надеялся напасть на след вашей дочери и вернуться с долгожданным призом, чтобы возобновить нашу сделку, но поиски завели меня дальше, чем я рассчитывал, и не увенчались успехом.

Барон неуверенно хмыкнул, но по его виду было понятно, что он размышляет над услышанным.

– Где Смэдли? Зовите его сюда и приступим. Как только эта досадная помеха будет устранена, мы пересмотрим условия нашего… соглашения. Бэкка найдется, сэр. Если бы она была мертва, то тело уже обнаружили бы. Готов поспорить.

– Сэр Персиваль уехал в Лондон за специальным разрешением. Он вернется через два дня.

– Ах да! Конечно, специальное разрешение. Тогда не будете ли вы так любезны разрешить моему камердинеру остаться со мной и приступить к своим обязанностям? Боюсь, здесь нет человека, который смог бы его заменить.

Барон задумался.

– Ну же, Гильдерслив, или вы забыли о нашем соглашении?

Барон тяжело вздохнул и весь словно обмяк.

– Отлично! – сказал Клаус, истолковав его поведение по-своему. – И если вы хотите хоть как-то продемонстрировать свое гостеприимство, прикажите слугам приготовить ванну. Генрик поможет мне привести себя в порядок. На мне семидневный слой пыли.

Барон помедлил.

– Хорошо. Но имейте в виду, Линдегрен, я глаз с вас не спущу. Так и знайте, глаз не спущу.

– Ты уверен, что в коттедже ей ничего не грозит? – спросил Клаус у Генрика. Они были в гардеробной, которая прилегала к спальне. Клаус вымылся и переоделся в чистый костюм, который Генрик привез ему вместе с другими вещами из дома. Он расположился в кресле с высокой спинкой, вытянул и скрестил перед собой ноги, держа в руках бокал с бренди.

– Уже в сотый раз повторяю вам, ваше высо… милорд! Безопаснее места не придумаешь. Барышня любит рисковать. Но сейчас вроде успокоилась, по крайней мере очередной побег не готовит, если вас этоволнует. Она с таким же нетерпением ждет встречи с вами, как и вы с ней. И это меня настораживает. Я точно знал, куда вы переместились, но солгал ей, а я, прямо скажу, делать это не очень-то и умею. Иначе она давно бы уже примчалась сюда. По правде говоря, мне даже пришлось ее остановить, когда ей пришло в голову, что вы можете находиться в Гильдерслив Грейндж.

Клаус вздохнул и некоторое время хранил молчание. Глядя на бренди в бокале, он скривился.

– Я никогда раньше особо не любил его, – пожаловался он, – теперь же на дух не переношу.

– Вы скоро привыкнете.

– Слишком ко многому еще нужно привыкнуть…

– Вы жалеете, милорд?

– Ничего подобного! Просто… Я не чувствую… до конца не могу понять, кто я, Генрик.

– Вы тот, кем были всегда. С потерей астральных сил и способностей будет не так-то просто свыкнуться, но вы справитесь, милорд.

– А как же ты, дружище? Я уж было подумал, что потерял тебя навсегда.

– Я говорил, что останусь там, где от меня будет больше пользы… пока вы не перестанете нуждаться в моей помощи, милорд. Я не передумал. Ведь сегодня утром я сослужил вам неплохую службу, не так ли? А то вы имели довольно странный вид – полуголый, перед толпой людей…

Клаус горестно вздохнул и, скривившись, сделал глоток из бокала.

– Вы достаточно долго жили среди смертных, милорд, чтобы изучить их прыжки и ужимки, которые они называют правилами поведения в обществе. Здесь все очень строго регламентировано, гораздо строже, чем у нас в астрале, где все более… возвышенно и одухотворенно. Ведь фэйи – дети природы, неограненные алмазы. Это все потому, что люди не знают цену собственной одаренности. У них есть способности, но им об этом неведомо. Большинство из тех, кто проповедует духовность, никогда не заглядывали внутрь себя в поисках собственного духовного начала. Им это не дано. И в этом ваше преимущество, милорд. Вы достигли гармонии с собой, как никто из них, даже Бэкка. Астральная кровь вашего отца по-прежнему течет в ваших жилах. И даже смертность не может у вас этого отнять. На вашем восприятии до сих пор лежит груз знаний, приобретенных в астрале, и те дары, которые боги милостиво оставили вам на память. Со временем… ваш ребенок уже не будет всего этого иметь, потому что оба его родителя смертные. Ваш отец слишком погорячился, породив вас… не с той стороны, но тем не менее этот ложный шаг дал множество преимуществ, которыми вы безраздельно пользовались… до недавних пор.

– Ха! Генрик, я бы не стал особо рассчитывать на дары богов.

– Они не презирают вас, милорд. Они просто сбиты с толку и огорчены, что вы отвергли их, как в свое время и ваш отец. Но он сделал это в более мягкой форме – по крайней мере, выполнил свое предназначение и продолжил род, прежде чем отречься. Я недавно был на заседании трибунала, на котором рассматривалось ваше дело. Так вот, боги отклонили просьбу старейшин и не выдали вашего астрального имени. Мне было сделано предупреждение. Это было очень… утомительно. Впрочем, как и первое. Мне, пожалуй, не стоило этого рассказывать.

– Ты впал в немилость, – догадался Клаус.

– Это не важно. Я утихомирил старейшин и Верховного Инквизитора, но ничто не успокоит сирен. Вас они теперь тронуть не могут, но они могут причинить вред – и причинят его – вашей даме, если она окажется около воды.

– Я знаю, – ответил Клаус.

– Я предупредил ее, милорд, но она очень своенравна и прямо-таки вызывающе независима, причем ее независимость часто граничит с безрассудством. Вам нужно как можно быстрее разделаться с формальностями…

– Ни дуэль, ни арест меня особо не тревожат. Только то, что мы не вместе, что она не знает, каквсе обстоит на самом деле, не знает, что ждет ее в будущем, не знает, как сильно я ее люблю. Чем дольше она остается без твоего присмотра, одна, тем больше мы рискуем, что она сделает какую-нибудь глупость. Я об этом не подумал, требуя, чтобы ты остался. Тебе нужно тотчас ехать назад, чтобы успокоить ее.

Старейшина покачал головой.

– Я могу оказаться рядом с ней в мгновение ока. Я пока не утратил свои способности. Вы сейчас больше нуждаетесь но мне, нежели она. Вы совсем недавно перенеслись, а уже начинаете забывать…

– Забывать что?

– Для астральных созданий не существует смертельной опасности. Грубо говоря, вам могли нанести увечье, но вы не могли погибнуть – от этого вас предохраняло бессмертие. Теперь же все иначе, милорд. Вы больше не бессмертны. Вы так же рискуете умереть, как и любой смертный. Вы слишком дорого заплатили за эту смертность и при этом не получили никаких гарантий. Вы можете дожить до старости, но с таким же успехом – погибнуть послезавтра на этой чертовой дуэли. Смэдли понятия не имеет, что его невеста снова сбежала и что вы вернулись. Этот дурень думает, что едет на собственную свадьбу. Пока она не найдется, вы главный подозреваемый, и дуэли вам не избежать. Можете даже не надеяться, что он откажется. Вам нужно собраться. Нравится вам это пойло или нет, но я налью вам еще. Нам многое предстоит обсудить.

– Пожалуйста, прекратите, миледи. Вы сотрете ковер до дыр, – взмолилась Мод.

Бэкка все утро мерила шагами абиссинский ковер на полу своей спальни, сжимая в руках ракушку, словно это была волшебная палочка, с помощью которое можно было сделать так, чтобы перед ней появился Клаус. Генрик должен был уже вернуться, причем давно. Он мог перемещаться между мирами в мгновение ока. Сколько может понадобиться старейшине со сверхъестественными способностями, чтобы прочесать корнуэллские болота? Что-то было не так, причем ужасно не так. Она чувствовала сердцем, она знала это.

Угрюмое пасмурное утро, заглядывающее в окна, отнюдь не способствовало улучшению настроения. Дождь бил по стеклам, словно просился в дом, ветер завывал и стонал в пилястрах. Буря неистовствовала. В доме было так сыро и промозгло от хлещущих порывов ветра, что пришлось затопить камин, чтобы хоть как-то согреться, – это в августе-то месяце!

Бэкка не спешила откровенничать с Мод. Эта суеверная девчонка была подозрительна сверх меры и уже один раз предала хозяйку, руководствуясь лишь домыслами. Бог знает, что она может натворить, если ее фантазии подтвердятся. Если она узнает, что живет в «подвешенном» состоянии между хорошо знакомым ей миром и неизвестной астральной реальностью в доме, где ей прислуживают фэйи. Бред! Пусть лучше думает, что Клаус уехал на поиски Бэкки и пропал. Что его камердинер, который хорошо знал маршрут, по которому отправился господин, поехал вслед за ним, чтобы сообщить, что Бэкка нашлась и доставлена в целости и сохранности к нему домой. Но она понятия не имела, сколько ей придется так притворяться. Радовало одно: теперь, когда Клаус стал смертным, эта правда может горничной и не понадобиться.

– Генрик давно уже должен был бы вернуться! – неустанно повторяла она мысленно, не замечая, что говорит вслух. Потом остановилась и повернулась к недовольной горничной: – Допустим, Клаус вернулся в Грейндж… Дуэль! Эта чертова, проклятая дуэль…

– Тише, миледи! Я никогда прежде не слышала, чтобы вы так ругались! От этого он все равно скорее не вернется. Посмотрите на себя, вы раскраснелись от волнения! Так и заболеть недолго.

Бэкка не могла рассказать, что это она невольно подтолкнула Клауса к тому, чтобы отречься от своего рода, что она виновата в том, что он лишился бессмертия в астральной реальности. И все это только для того, чтобы его убили на дуэли! Как она сможет с этим жить? Как она вообще сможет жить, если на ее совести будет его гибель? Ей невыносимо было даже думать об этом. Она упала на кровать и всхлипнула, но слез не было.

А потом они хлынули ручьями. Мод засуетилась, но от этого стало только хуже. Горничная в панике выбежала и через несколько минут вернулась с Анной-Лизой. «Генрик ошибался», – подумала Бэкка печально. Ей сейчас нужны были по ее сородичи. Ей нужно было, чтобы ее успокоил кто-то из окружения Клауса, кто знал его лучше, чем она, и смог бы ее поддержать.

– Почему бы вам не выпить один из моих чудодейственных травяных настоев, который мгновенно разгонит вашу тоску, миледи? – спросила домоправительница.

– О нет! – воскликнула Бэкка испуганно. – Больше никаких травяных настоев!

– Вы можете пойти со мной и проследить, как я буду его готовить, – мягко предложила Анна-Лиза. – Я кладу туда ромашку или бурачник. Я думаю, бурачник в вашем случае подойдет больше – он уймет сердцебиение и излечит вас от любовного недуга.

Под угрюмым взглядом Бэкки она подняла руки.

– Хорошо, хорошо, сдаюсь, миледи. Заварите сами, только пойдемте со мной. Я поставлю чайник.

Бэкка уступила, радуясь возможности хоть ненадолго избавиться от Мод, кудахтанье которой раздражало. Она оставила горничную пришивать ленты на шляпку, а сама спустилась за странной коренастой домоправительницей в кухню.

Заваривать травяной чай сама она не стала, но внимательно следила, как Анна-Лиза бросает цветы ромашки в кипящую воду. Но когда она попросила позволения остаться выпить чаю в кухне за старым расшатанным кухонным столом и пригласила домоправительницу составить ее компанию, Анна-Лиза застыла на месте как вкопанная.

– Но я не могу, миледи! – выдохнула она. – Хозяин меня убьет.

– Хозяина сейчас нет, а я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз, – сказала Бэкка, кладя в чашку чая ложечку меда.

– Раз так… – заколебалась домоправительница, бросая по сторонам настороженные взгляды, словно боясь, что Клаус вот-вот возникнет перед ней.

О, если бы так оно и было!

– Но если он сюда войдет…

– Я была бы просто счастлива, – вздохнула Бэкка, пока женщина усаживалась за столом. – А если он вдруг каким-то чудом появится, то обещаю встретить его так, что он забудет ваш проступок, если вообще его заметит. А теперь, скажи мне, Анна-Лиза, ты боишься своего хозяина? Ты всегда ведешь себя… зажато в его присутствии.

– Мы все любим хозяина, – ответила она. – Мы и живем-то только для того, чтобы служить ему… и вам, миледи. Я знаю, вам сложно в это поверить, но это так. И если я кажусь зажатой, то это только потому, что слишком стараюсь.

– Зачем ты опаивала нас, когда мы впервые попали в Линдегрен Холл?

Это был вопрос ребром, и домоправительница нахохлилась, но Бэкке очень нужно было знать.

– Я… мы не причиняли вам вреда, миледи. Мы знали, что хозяин с самого начала испытывал к вам нежные чувства. Это было так необычно… не так, как в остальные брачные периоды. Ему всего лишь нужно было понять, способны ли вы ответить взаимностью.

Она поднялась из-за стола и принялась теребить передник.

– Я не должна была вам этого говорить. Вам не хотели причинить вреда – и не причинили, за исключением разве что снов, что вас посещали и посещают сейчас…

– Сколько из этих снов были снами на самом деле?

– Вы красивая девушка. Вы сами знаете ответ на свой вопрос, миледи.

– Боюсь, что знаю, – вздохнула Бэкка. – Пожалуйста, посиди со мной еще немного. Мне так же сложно, как и тебе сейчас, и даже сложнее, потому что я не знаю его так хорошо, как ты. Но я хотела поговорить с тобой не о хозяине. Точнее, не совсем о нем. Пожалуйста…

Она указала на стул, с которого Анна-Лиза только что встала. Домоправительница немного помялась, а потом снова уселась за стол, держась прямо, словно аршин проглотила.

– Так-то лучше, – сказал Бэкка. – Почему Генрик до сих пор не вернулся? Я знаю, вы можете обмениваться мыслями. Его нет уже слишком долго. Я знаю, что что-то случилось, и сойду с ума от беспокойства, если ты мне не скажешь. И никакие твои травы мне тогда уже не помогут.

– Он скоро должен вернуться.

– Почему он задерживается? Это из-за хозяина? Я так и знала! Куда поехал Генрик? Что держит его там?

– Не нужно так нервничать, миледи. Он с хозяином. Все будет хорошо.

– Но пока что все не так хорошо, верно? Где они? Он не вернулся в астрал?

– Нет, миледи. Он больше не может.

– Тогда остается только Грейндж! Только не говори мне, что они в Гильдерслив Грейндж.

Анна-Лиза ничего не ответила. Она вообще была бледной, а теперь краски и вовсе отхлынули от ее лица, а глаза стали круглыми, словно у совы.

Поднявшись, Бэкка отшатнулась от стола и резким движением опрокинула свой чай. Он разлился большой неровной лужицей, но Анна-Лиза словно и не заметила этого. Она тоже вскочила и принялась отчаянно размахивать руками, но ее трясущиеся губы не могли произнести ни одного внятного слова.

– О боже! Я этого и боялась. Я знала это. Его убьют! – закричала Бэкка.

– Нет, миледи, погодите! Вы не можете ехать, на улице жуткая гроза!

Ее слова так и не были услышаны. Бэкка выбежала из кухни.

 

Глава 26

– Чтовы имеете в виду, говоря «когда утихнет буря»? – гаркнул Смэдли. Они все – барон Гильдерслив, Генрик, Клаус и заляпанный грязью сэр Персиваль, который только что вернулся из Лондона, – собрались в покоях Клауса в Гильдерслив Грейндж.

– Ох уж эта чертова буря! И что мне за дело до какой-то там бури? Да я вымок до нитки, возвращаясь из города в такой ураган! Поэтому я говорю: тащите его на болото сейчас же и покончим с этим!

– Ваш покорный слуга, сэр, – сказал Клаус, кланяясь. У него заходили желваки на лице и зачесались кулаки.

– Н-нет, не будем торопиться, – вмешался Гильдерслив. – В этом нет необходимости. В конце концов, мы держим этого человека под стражей, и…

– Ха! Помнится мне, в прошлый раз его тоже охраняли, но это не помешало ему просочиться через стражников подобно призраку. Вот если бы я был здесь тогда…

– Но вас не было, – перебил его Гильдерслив, – а мне как-то не хочется торчать под дождем по колено в грязи и ждать, пока один из вас прикончит другого. А потом тело убитого будет лежать и смердить, пока не утихнет буря и мы не сможем его по-человечески похоронить. Так что подождем, пока погода наладится.

– Он ее где-то прячет! Я знал это с самого первого момента, Гильдерслив. И если я узнаю, что вы сговорились, то он будет не единственным в этой комнате, кому понадобится секундант!

Барон помрачнел и глубоко задумался, потом заговорил снова:

– Все вон отсюда! Смэдли, иди проспись! Ты, я вижу, совсем окосел. Сюда перегаром несет. Прими еще, если нужно, и угомонись. Позже я поговорю с тобой с глазу на глаз, а пока мне нужно перемолвиться с графом.

Взяв сэра Персиваля под руку, он подтащил его к двери и вытолкал вон. Захлопнув дверь, он повернулся к Генрику.

– Ты тоже, – сказал он. – Ну? Чего уставился? Выметайся, парень!

Поклонившись, Генрик направился в сторону гардеробной и, остановившись в дверях, бросил на хозяина пристальный взгляд. Клаус заметил, что он прикрыл дверь неплотно. Шпионить для старейшины было так же естественно, как дышать. Впервые в жизни Клаус этому обрадовался.

– Ты действительно где-то ее прячешь, Линдегрен? – возбужденно зашептал барон, как только за Генриком закрылась дверь. – Это с Рэбэккой ты был всю эту неделю?

Клаус сжал зубы. Гильдерслив был прозрачен, как стекло в трясущейся от порывов ветра раме. Его совершенно не волновало, что дочь могут скомпрометировать, лишить невинности. Важно было только, чтобы она была жива, чтобы с этого можно было сорвать куш. Его ничуть не заботило ее благополучие, ее безопасность. Его волновало только, как рассчитаться со Смэдли, покрыть долг, и избавиться от непокорной дочери. Чтобы можно было спокойно переходить к новым пари и ставкам. Клаус начал закипать от злости.

– Она жива, – процедил он сквозь зубы, – но я был не с ней. Я джентльмен, сэр. И я сказал вам правду. Я искал ее, пока не нашел, – это произошло только сейчас. Она спасалась бегством от ненавистного брака, который вы пытаетесь ей навязать, как и в прошлый раз. И будет сбегать еще и еще, если вы будете на этом настаивать.

– Он был прав! Ты таки где-то ее спрятал!

– Да, я предоставил ей убежище. Я хочу, чтобы она стала моей женой, Гильдерслив. Если бы не эта дурацкая дуэль и ваша непроходимая глупость, я бы уже возвратил ваш долг Смэдли, а мы с вашей дочерью уже давно были бы женаты.

Ухмылка барона померкла.

– Он не откажется. На это можно даже не надеяться. Дуэль состоится, но, как я уже говорил, он неизлечимый пьяница. Он уже и сейчас много выпил, сами видели. Через час он будет вдрызг пьян. Если бы не эта треклятая буря…

– Я джентльмен, сэр. К тому же отличный стрелок. Мне необязательно спаивать его, чтобы победить. Я воспринимаю это как оскорбление в свой адрес!

– Да-да, как пожелаете… Но что, если нам все же провести дуэль сейчас и забыть, как досадное недоразумение? К черту бурю! Что плохого в том, что мы воспользуемся его опьянением и погодными условиями в наших с вами интересах и тем самым увеличим шансы на победу? Поверьте, у меня нюх на такие вещи. Я же все-таки игрок, Линдегрен!

– Мне это слишком хорошо известно! – бросил Клаус, саркастически приподнимая бровь и поджимая губы.

– Мы же не преднамеренно его напоили. Он сам набрался, без нашей помощи. Мы здесь не при чем, слава божественному провидению! Так пусть провидение возьмет нас под свое крыло!

– Меня можете смело вычеркивать, Гильдерслив. Мне был брошен вызов. Это дает мне право выбора, и я говорю, что нам лучше подождать. Вам, может, и нет дела до собственной совести, но я не хочу, чтобы моя меня мучила. Независимо более того, накачаете вы его своим дрянным виски или нет, этот человек и без того в проигрышном положении – буря там или не буря. К тому же я не хотел бы начинать с этого.

– Начинать? – переспросил Гильдерслив.

Клаус откашлялся. Последние слова вырвались у него мимо воли – он случайно подумал вслух.

– Я… я имел в виду женитьбу, – выкрутился он кое-как. – Обман в любом его проявлении – не самое лучшее начало для семейной жизни.

– Гм-м. Вам решать. Но я бы все же…

– Как только буря уляжется. А Генрик тем временем вызовет секунданта Смэдли. И сам будет моим секундантом, так как я не знаю никого из присутствующих здесь гостей. К тому же я полностью ему доверяю.

– Очень некрасиво, Линдегрен. Сейчас вы наносите мне оскорбление.

– Пусть так, зато теперь мы квиты. И все будет как я сказал. Перед дуэлью Генрик проверит, чтобы Смэдли был трезв как стеклышко. Это моя забота, однако я надеюсь и на вашу порядочность, потому что, если он будет хоть слегка пьян, дуэль не состоится. Если этот человек встанет к барьеру подшофе или случится еще что-то непредвиденное, можете забыть о нашей так называемой сделке. Вы не получите от меня ни фартинга.

– Вы уверены, что так хорошо владеете оружием?

– Лучше, чем хорошо, – отрезал Клаус.

И так оно и было – от большого лука до боевого топора, от копья до рапиры – вот уже много веков. А что касается обращения с пистолетом, то он в свое время взял один или два урока в галерее Мантон. Такое оружие было настоящей роскошью! Особенно после всего того, которое ему пришлось осваивать прежде, пока он бывал среди людей.

– Хорошо, если так, – буркнул Гильдерслив, уходя.

Клаус брезгливо поморщился, когда дверь с громким стуком захлопнулась за ним и донесся скрежет ключа, поворачиваемого в двери. Все двери в его покоях закрывались на замок, так было с тех пор, когда астрал вышвырнул его на пол спальни в Гильдерслив Грейндж. Даже Генрика запирали в гардеробной. Они даже не подозревали, что старейшина может в мгновение ока покинуть эту жалкую тюрьму. «А стоило бы это организовать, просто чтобы посмотреть, как отвиснут их чертовы челюсти!» – подумал Клаус злорадно.

– Отлично сработано, милорд, – сказал Генрик, появляясь на пороге гардеробной.

– Ты слышал? – спросил Клаус, наливая себе бренди. Генрик кивнул, всем своим видом выражая удивление по поводу того, как Клаус вообще мог в этом сомневаться.

– Я не собираюсь драться со Смэдли, пока он лыка не вяжет. Бедный пьяница! Лучше бы мне предстояло драться с Гильдерсливом. Этого человека не мешало бы хорошенько отхлестать.

– О какого рода договоренности вы с ним говорили, милорд?

– Ха! Погоди и сам увидишь, Генрик.

– Милорд, если этот человек получит хоть мизерную подачку, то присосется к вам, как пиявка, и будет до конца своих дней тянуть из вас деньги.

– С бароном Гильдерсливом я и сам как-нибудь разберусь, – сказал Клаус, с отвращением помешивая бренди в бокале. – Я до сих пор чувствую себя не в своей тарелке среди смертных… я словно голый без своего второго «я».

– Это пройдет, – заверил Генрик.

Клаус оставил свой бокал в покое и посмотрел ему в глаза.

– Я не имею права об этом просить, но, сам знаешь, должен. Не бросай меня, старина.

Старейшина помедлил с ответом, потом его сморщенные губы растянулись в грустной улыбке.

– Я никогда не покину вас… духом, милорд. Помните, я сказал, что останусь там, где от меня будет больше пользы, и пока вы не перестанете нуждаться в моей помощи?

Клаус кивнул.

– Ты повторяешься.

– Я уже слишком долго живу, чтобы от этого отказываться. В отличие от вас, я обожаю бессмертие – даже в столь престарелом, ветхом состоянии. Когда-нибудь и вы бы к этому пришли, если бы остались. Вы быстро постареете – как стареют все смертные, понемногу с каждым годом, пока не… умрете. Простите, но перспектива вскоре вас потерять меня очень беспокоит. Мне больно из-за того, что удастся это преодолеть только по прошествии многих веков, когда я пересеку Золотой Предел богов и выйду на бесконечную пенсию. Мне будет вас не хватать на этом этапе существования. – Он покачал головой. – Любовь! – выдавил он насмешливо. – Все из-за проклятой любви…

– Когда ты оставишь меня? – спросил Клаус, со страхом ожидая ответа.

– Я никогда не оставляю вас, милорд, только не в абсолютном смысле. У меня до сих пор есть дар перемещаться между мирами, вопрос лишь в том, что сейчас я больше нужен вам в астрале. У вас по-прежнему остался там заклятый враг, да еще старейшины, которые до конца не успокоились и тоже жаждут возмездия. Не говоря уже о богах… если, конечно, вы хотите, чтобы восстановились некоторые ваши способности – хотя бы ментальное общение и умение читать мысли. Как вы думаете, сколько таких особо одаренных «людей» ныне скитается по физическому миру после изгнания? Думаете, вы единственное астральное создание, которое впало в немилость? Вы еще многих встретите, милорд. Они странствуют по планете в большом количестве. А вы думаете, почему боги так разгневались?

Зацикленный на своих проблемах, Клаус даже не задумывался над этим.

– С врагами из числа смертных вы вполне можете справиться сами, – продолжал старейшина, – а вот астральных доверьте мне. И держите свою даму сердца подальше от воды. Это все, что я могу предложить против русалок. Как только дуэль состоится и вы воссоединитесь с невестой, вы больше меня не увидите… без острой на то необходимости. Так нужно.

– Мне будет не хватать тебя, старина.

– И мне вас. Как до вас не хватало вашего отца. Боги были жестоки к нам, лишив нас таинства земной любви, но оставив взамен муки человеческой тоски.

Буря улеглась ко вторнику, последний раз взвыв над мысом, прежде чем унестись в море. Ветер наконец-то стих. Утром все было окутано густым туманом, не уступающим по плотности мгле, стелящейся над пустошью к югу от Боскасла.

Клаус был вне себя. Он не мог больше ждать. Генрик тоже не мог уехать, чтобы успокоить Бэкку, потому что его исчезновение грозило разоблачением. Их усиленно охраняли днем и ночью. Сегодня утром Клаус позвонил в звонок и сообщил, что дуэль состоится, как только просветлеет небо.

Равнина утонула в тумане, моросил упрямый дождь. Только Элджернон Пэмброук, местный сквайр, крепкий и довольно жесткий на вид мужчина, согласился быть секундантом Смэдли. Реджинальд Сомерс, доктор из долины, был назначен судьей и определял победителя. Оба мужчины принадлежали к партнерам барона и остались в Грейндж на всю неделю – обычные нахлебники, которые практически жили за игорными столами Гильдерслива. Никто из них не был Клаусу знаком. Клаус вышел из повозки и увяз по колено в тумане. Он снял сюртук и передал его Генрику. На нем не было жилета, он решил стреляться в одной рубашке, чтобы тем самым максимально увеличить свои шансы на победу. Он не сделал и двух шагов, как поскользнулся на мокрой, скользкой, давно не кошенной траве. Восстанавливая равновесие, он цветисто выругался. Надо быть осторожнее…

На краю специально расчищенного участка поставили складной стол. На столе под зонтом, защищающим от накрапывающего дождя, лежало несколько пистолетов в деревянном футляре, обитом красной байкой. Когда пистолеты были выбраны, секунданты зарядили их и отдали в руки дуэлянтам, а судья отмерил шагами расстояние, установил отметки и огласил правила. Клаус примерил пистолет к руке. Он был холодным и твердым на ощупь. Он держал его легко, с ловкостью, что не осталось незамеченным Смэдли. Клаус излучал уверенность. А почему бы и нет? Через его руки прошло много пистолетов. Его противник был заметно напуган. Генрик шепнул:

– У него поджилки трясутся, милорд. Будьте осторожны – испуганные люди очень опасны.

– Уж я-то знаю. Он пьян? Старейшина кивнул.

– И довольно сильно, милорд. Поэтому так и трясется. Вы дадите ему шанс отказаться?

– Конечно, но он не станет этого делать.

– Откуда вы знаете? Вам что, вернули ваши способности?

– Едва ли. Он возомнил себя игроком, как и Гильдерслив. Он слишком горд, чтобы признать себя побежденным. Когда люди его склада решают драться до смерти, обычно это заканчивается их смертью.

– Но помните, что вы больше не защищены от смерти, милорд. Помните, но пусть это вас не пугает. В вас соединено лучшее, что есть в этих двух мирах. Делайте так, как велит ваш дух. Не все способности имеют астральное происхождение.

В его словах была доля истины, но Клаус не стал тратить время, вникая в это. Он стоял, прищурившись, а Генрик тем временем под нестихающим дождем подошел к Смэдли.

– Его светлость предлагает вам отозвать свой вызов, – сказал старейшина.

– Никогда! – взвился Смэдли.

Клаус сухо кашлянул, подавая старейшине знак.

– И еще раз, сэр… Согласны ли вы отказаться от своих слов? – предложил Генрик.

– Нет, сэр. Я не трус.

Но хотя Смэдли и приосанился, пистолет в его руке по-прежнему ходил ходуном.

– Значит, так тому и быть, – сказал Генрик, кивая Клаусу.

– Я объявляю о начале дуэли! – провозгласил доктор Сомерс.

Клаус со Смэдли прошли по влажной траве и встали друг к другу спиной.

– Как только достигнете каждый своей отметки, развернитесь и спустите курок, – распорядился доктор Сомерс. – Но не раньше, чем я подам сигнал стрелять.

Краем глаза Клаус заметил, что Гильдерслив крутится около секунданта Смэдли и бегающими глазами наблюдает за тем, как дуэлянты проходят отмеренное расстояние. Клаус только дошел до своей отметки и начал поворачиваться, как прогремел выстрел. Ощущение было такое, будто его ударило молнией. Что-то подбросило его в воздух и крутануло. Кто-то закричал, наверное Генрик.

Его рука ослабела, пистолет выскользнул и упал на землю, а за ним упал Клаус. Острая, оглушительная боль разрывала ему грудь… или это было плечо? Клаус точно не знал. Он лежал, скорчившись, на мокрой траве, его рубашка насквозь пропиталась кровью. Неужели он снова поскользнулся?

– Дай мне пистолет, ты, олух! – потребовал Гильдерслив у Пэмброука, секунданта Смэдли, который стоял как громом пораженный, уставившись вслед убегающему Смэдли. Когда Пэмброук никак не отреагировал на эти слова, барон вырвал оружие у него из рук, прицелился и выстрелил.

Смэдли застыл на месте, сжался, дернулся и начал оседать. Удар его тела о землю заставил Клауса, который скорчился и утоптанной траве, вздрогнуть. Эта трава напоминала ему кольца примятой травы на астральном острове, которые стали для него ловушкой.

– Вот так! – закричал Гильдерслив. – Теперь мы в расчете!

Кто-то застонал, и Клаус не сразу понял, что это он сам. Внезапно в глазах потемнело. Это люди, склонившиеся над ним, заслонили свет.

За их спинами на дорожке что-то происходило. Генрик и Свен отправились разбираться, что случилось. Клаус никогда раньше не видел, чтобы старейшина двигался так быстро. Он и не думал, что такое возможно. Наверняка, все это был просто сон. Во сне все возможно. Скоро он проснется и закончит дуэль…

– Нет, миледи, назад! – закричал Генрик.

Что за миледи? Клаус никого не видел, только нахмуренное лицо доктора Сомерса, склонившегося над ним. От него пахло луком. Он ничего не чувствовал, только то, как пальцы этого человека ощупывают, обследуют его тело. Что он говорит? Клаус никак не мог понять. Не делайте этого! Боль! Адская боль!

– Клаус!

Бэкка? Теперь он точно знал, что это сон…

– Вы убили его! – закричал родной его сердцу голос. – Разойдитесь! Дайте мне пройти!

Вдруг ее неповторимый аромат заполнил все вокруг, заглушив запах лука изо рта доктора. Он жадно вдохнул его. Последним, что он увидел, было ее лицо. Последним, что почувствовал, – нежное прикосновение лепестков ее губ к его губам.

 

Глава 27

– И вы хотели, чтобы я связала жизнь с таким человеком? – накинулась Бэкка на отца. – Трус, который стреляет в спину. Такой же, как и вы.

Они сидели в гостиной Клауса, пока в спальне доктор извлекал пулю из раны.

– Все в прошлом. Не надо делать из этого трагедию, дочь.

– «Не надо»? Один лежит убитый на пустоши, другой очень скоро может тоже умереть от руки этого пьяного шарлатана! Я уже не говорю о вашем намерении меня продать – и все из-за каких-то мерзких денег, которые вы проиграли. Удивительно, как это вы не сделали ставки на победителя в сегодняшней дуэли. Или сделали?

– Попридержи язык! – рявкнул отец.

– И откуда вдруг такая забота о графе, хотела бы я узнать? Вы же не так давно собирались вымазать его смолой и обвалять в перьях?

– Кто тебе такое сказал?

– Слуги, отец. В этом доме и у стен есть уши. Что он вам предложил, что заставило вас так резко к нему перемениться? Ведь предложил же, я уверена.

– Ну… у нас как-то зашла речь о материальной помощи… – Он махнул рукой, словно для него это не имело значения. – Я ему ни на секунду не поверил. Он хотел купить свою свободу.

– Предложение явно было выше суммы ваших обязательств перед Смэдли. Я удивляюсь, что вы пристрелили Смэдли только сейчас, а не сделали этого раньше.

– Достаточно, дочь. Ты еще не в том возрасте, чтобы я не смог тебя выпороть!

– Да, я очень удивлена, – продолжала она, не обращая внимания на угрозу, хотя знала, что с отца станется ее осуществить. – Я слышала ваши слова на поле, вы тогда сказали: «Теперь мы в расчете». О отец! Неужели вы убили сэра Персиваля и едва не убили Клауса из-за какого-то там расчета.

– Я убил сэра Персиваля за то, что он выстрелил графу в спину и хотел скрыться.

– Куда бы он убежал по пустоши под дождем? И далеко бы он убежал? Убивать его не было нужды. Любой мог догнать его и поставить к барьеру, чтобы он ответил за свой проступок. Но это вас не устраивало, ведь так? Нет! Если бы он остался жив, вам пришлось бы платить по счетам. А это означало расстаться с тем, что предложил вам граф. Вы совершили убийство, а теперь пытаетесь скрыть его под маской благородных побуждений. Не говоря о том, что дуэли вообще запрещены. И теперь будет проведено разбирательство, дело передадут в магистрат, и вас точно ждет виселица. Что вы наделали, отец!

– Давай не будем торопить события, забегая так далеко вперед, дочь, – сказал Гильдерслив. Его лицо стало такого же цвета, что и волосы, и он принялся теребить свой грязный галстук.

– Вы больной человек, отец. Азартные игры – это болезнь. Любая болезнь излечима. Может, стоит обратиться в Уилтширскую психиатрическую лечебницу? Бэль By… Фид-дингтон, Кингсдаун. В некоторых применяются методики доктора Месмера…

– Ты хочешь запереть меня в сумасшедший дом?

– Лучше уж сумасшедший дом, чем виселица, – сказала Бэкка. – Тем более, что решаю не я, а магистрат.

– Ты готова поступить так с родным отцом? Бэкка пристально посмотрела на него.

– Это не я довела до этого, отец. Вы сами. Вы можете искренне пообещать, что сами справитесь с этой болезнью?

– Дочь, мои азартные игры тебя не касаются. Ха! Тебе ли жаловаться? Видит Бог, они обеспечивали тебя нарядами и красивыми экипажами, сладостями и лакомствами, достойными королевы!

– Ваши азартные игры нас разорили. Игра в карты или кости, ставки на лошадей или собак, даже иногда петушиные бои, хотя я не терплю такой жестокости, – это одно. Но вы, отец, едите, спите и даже дышите ими. Они нужны вам как воздух. Это нужно прекратить! Я никогда больше не буду ставкой в ваших играх случая. У вас больше нет дочери, которую можно было бы использовать как разменную монету.

– Никто не должен знать, что там произошло, – возразил барон. – Все это случилось во время дуэли. Как мы можем сообщить об этом так, чтобы не впутывать остальных? Ты сама сказала, что дуэли запрещены.

– Вы так уверены, что все здесь присутствующие встанут на вашу сторону и будут держать язык за зубами, даже изрядно выпив? Весь этот сброд закоренелых пьяниц? Отец, не будьте так наивны! – Она всплеснула руками. – Между прочим, на пустоши лежит убитый человек.

Барон попытался было ответить, но дверь спальной открылась, и оттуда вышел доктор Сомерс в сопровождении расстроенной служанки. В глаза Бэкке бросился ком окровавленных бинтов в переднике горничной. Девушка ахнула.

– Он будет жить, – сказал доктор. – Этот подлец выстрелил в него, когда он поворачивался. Если бы он засадил ему прямо в голову, было бы совсем другое дело. Он потерял много крови, но у него сильный организм, поэтому он скоро будет в норме. И вряд ли еще раз попадет в такую передрягу.

Бэкка услышала только, что Клаус жив, а все остальное пропустила мимо ушей. Она вбежала в спальню, едва не сбив Генрика, сидящего в изголовье кровати.

Клаус лежал голый до пояса, прикрытый только простыней, его тело было обернуто бинтами. Бэкка потянулась к нему, но тут же отдернула руку. Он был бледен, словно сама смерть.

– С ним действительно все в порядке? – робко спросила она у старейшины. – Он такой бледный… такой неподвижный…

– Это опий, миледи, – сказал Генрик. – Он снимает боль. Скоро он должен прийти в себя. Все будет хорошо. Он не так плох, как кажется. Ему очень повезло.

– Я останусь с ним, присмотрю за ним…

– Миледи, посмотрите на себя. Вы промокли до нитки. После бури ощутимо похолодало. Не мне говорить, что день скоро начнет убывать. Вам нужно срочно пойти и переодеться, пока вы не подхватили воспаление легких. Я присмотрю за ним. Поверьте, мне не впервой.

Только сейчас Бэкка почувствовала всю тяжесть насквозь промокшей накидки и заметила, что вода хлюпает в туфлях из марокканской кожи. Она убрала со лба прилипшие завитки волос и часто заморгала, пытаясь сдержать подступившие слезы.

– Я примчалась сюда… Я поняла, что что-то не ладно, когда вы не вернулись.

– Вы оставили горничную там? – спросил Генрик, вздрогнув.

– У меня не было выбора.

– Вы поступили неразумно. Если она выйдет из дома…

– Думаю, Анна-Лиза и остальные предотвратят это, – сказала Бэкка. – Поверьте, Генрик, Мод меня сейчас беспокоит меньше всего. Ведь на пустоши отец совершил убийство!

– Это не ваша забота. Ваше будущее теперь связано с его светлостью.

– Его светлость сделал отцу предложение относительно меня. Поэтому отец и застрелил сэра Персиваля.

– Я знаю, миледи. Но вас это не должно волновать. Доверьте это нам. Идите и приведите себя в порядок. Как только его светлость будет в состоянии, он захочет отсюда уехать. Еще не хватало, чтобы вы слегли. Обещаю вам, что он в безопасности под моим присмотром. Даже в большей, чем вы думаете.

Эти сны когда-нибудь прекратятся? Была глубокая ночь, и над ней стоял Клаус, полностью одетый – в переброшенном на плечи сюртуке и рубашке, надетой поверх повязки. Почему он приснился ей именно таким? Она засыпала его вопросами…

– Тс-с-с, mittkostbart, просыпайтесь, – нежно прошептал он. – Нам нужно уезжать, пока остальные засели в игровом салоне.

– Клаус? – выдохнула она. – Это вы! Я думала, это сон. В последнее время так сложно понять, сплю я или нет.

– Тс-с-с… У нас нет времени. Накидка, в которой вы приехали, еще не высохла. Я взял на себя смелость… – Он кивком указал на гардероб. – Накиньте эту мантилью. Свен и Генрик ждут нас в экипаже.

– Но вы ранены! – воскликнула она. Он быстро, но нежно зажал ей рот.

– Ни звука! – шепнул он. – К черту рану. Это скорее царапина. Я должен вытащить вас отсюда, пока все не началось заново.

От этих слов у Бэкки мороз пробежал по коже. Что он имел в виду? Секунду она лежала неподвижно, вглядываясь в его лицо, смутно освещенное неярким лунным светом, льющимся в окно. Как же он бледен! Казалось, кровь не бежит у него по жилам. Его глаза, устремленные на нее, напоминали два блестящих черных оникса. Из-за расширенных зрачков от глубокого синего цвета глаз не осталось и следа.

Бэкка не проронила больше ни слова. Она выбралась из кровати и надела туфли. Он заботливо завернул ее в мантилью, на секунду прижал к себе, словно боялся потерять, и вывел в коридор.

– Ни слова! – предупредил он. – Я все объясню, как только мы выберемся отсюда.

– Но ваше плечо… – Она воскликнула это шепотом, чем никак не нарушила тишину их поспешного отъезда. – Царапина, как же! Да вы истекаете кровью! Это видно даже сквозь рубашку.

– Анна-Лиза позаботится обо всем, – прошептал он успокаивающе. – Здесь никто не умеет врачевать так, как она.

Внезапно он остановился, развернул ее к себе и впился в ее лицо матовыми, черными как ночь глазами.

– Вы намерены сбежать от меня, mittkostbart? Я помогу вам в любом случае… но я должен знать точно. Сумел ли я наконец доказать вам свою любовь? Согласны ли вы стать моей спутницей по жизни, Бэкка?

– Каким образом вы собираетесь мне помочь? – недоуменно спросила она. – Я… я не понимаю.

– Здесь вы в опасности. Я избавлю вас от нее независимо от вашего решения, даю вам слово джентльмена. Но мне нужно знать, согласны ли вы принять меня. Моему сердцу нужно это знать!

– Да! О да! – выдохнула она в его мускулистую грудь. Казалось, его тело обмякло. Он застонал и крепче прижал ее к себе.

– Тогда идемте! – сказал он, нежно касаясь губами завитков волос, растрепавшихся и прилипших ко лбу. Его губы были сухими и горячими. – Ни слова больше, пока не сядем в повозку. Генрик умеет делать ее невидимой, не то что я.

Последнее он произнес как бы про себя, и хотя она не была уверена, что правильно поняла смысл сказанного, но уловила требовательность в голосе и, пока они не забрались в экипаж и не выехали на дорогу, не проронила ни слова.

Клаус так крепко прижимал ее к себе, что прерывистые удары его сердца заставляли и ее сердце биться чаще. Она провела рукой по его лицу. Он поцеловал ее влажную ладонь, крепко прижимаясь к ней горячечно-сухими губами, и застонал. Напряжение вытекло из него до последней капли, как будто кто-то открыл заслонку, и она прижалась к нему, водя рукой под сюртуком. Его тело горело огнем.

– Теперь, надеюсь, вы объясните мне, что происходит? – промурлыкала она.

– Вы сами будете рассказывать или лучше я? – спросил Генрик, заставив ее вздрогнуть от неожиданности. До того как он заговорил, Бэкка даже не замечала, что он уселся напротив. Она во все глаза смотрела на Клауса.

– Я в порядке, – выдохнул Клаус. – Я просто благодарю бога, которого даже не знаю, за этот момент, дружище.

Он вдохнул полной грудью, от чего вздрогнуло все его тело, и, успокаивая Бэкку, погладил ее по плечу.

– Я бы попросил Генрика поведать обо всем, поскольку именно он устроил наш побег. – Он горько рассмеялся, и следующие его слова были адресованы старейшине: – Я так часто бранил тебя за шпионаж, но на этот раз даже выразить не могу, насколько признателен тебе. – Он снова повернулся к Бэкке: – Мне очень жаль, потому что барон – ваш отец, mittkostbart, и это, признаться, единственная причина, почему я не повел себя… иначе. Короче говоря, способности Генрика неисчерпаемы, а чутье его никогда не подводит. Именно оно подсказало ему задержаться сегодня вечером у двери игрового салона. Он подслушал, как ваш отец, играя в карты с этим юным пьяницей Пэмброуком, снова поставил вас на кон.

Бэкка ахнула.

– Но ведь у вас же соглашение с отцом! Поэтому он и застрелил сэра Персиваля.

– В том-то и дело, – пояснил Клаус. – Мне так и не представилась возможность сделать ему конкретное предложение. Мне больно это говорить, но ваш отец – не джентльмен, mittkostbart. Он наверняка вспомнил мои слова о том, что соглашение теряет силу, если на поле происходит что-то из ряда вон выходящее. Либо просто не смог удержаться от искушения еще раз испытать судьбу.

– У него практически не осталось ничего, что можно было бы поставить на кон, – сказала Бэкка. – Он промотал земли, которые находились у нас в полной собственности, драгоценности матери, мои драгоценности – все.

– Скоро все это у вас появится снова.

– Не совсем, – вмешался Генрик. – Его светлость – джентльмен, причем до такой степени, что не стал говорить вам всю правду. Я же лишен столь благородных качеств, слава богам. Новая сделка вашего отца выходит за рамки игорного стола. Даже если он выиграет пари, вы все равно должны будете выйти замуж за Пэмброука. Сквайр – выскочка. Он сколотил свое состояние на каперстве, но я бы назвал это пиратством. Он до сих пор этим «балуется» и пообещал барону стабильный процент от своей добычи, если вы с ним поженитесь. Довольно сладкое утешение, если он вас потеряет.

Бэкка ахнула, и старейшина продолжил:

– У вашего отца, миледи, довольно стойкая неприязнь к… иностранцам, так он это называет. Сама мысль о смешении крови для него невыносима. Пэмброук предположил, что его светлость уже сделал официальное предложение руки и сердца и, несомненно, воспротивится такому повороту событий независимо от того, пари это или нет. На что ваш отец сказал, что вам, миледи, остался еще год до совершеннолетия и что он никогда не позволит вам выйти замуж за «немолодого изгнанного шведского проходимца». А тем более не за того, чье благородное происхождение доказывает только жалованная грамота, которая стоила больших денег и усилий. А когда Пэмброук продолжал настаивать, что противостояния с его светлостью не избежать, ваш отец предположил, что может быть еще одна дуэль, которая не закончится для его светлости так легко… или так безболезненно. Однако бежать в панике к его светлости и тащить вас всех в экипаж в глухую ночь меня заставило напоминание Пэмброука о том, что есть еще труп, о котором тоже не стоит забывать. Это и намек, что если он выиграет пари, то никому не нужно будет знать, что произошло тогда на дуэли… и скрытая угроза, что если обстоятельства сложатся не в его пользу… Я думаю, нет смысла продолжать. Полагаю, вы и так догадались. Пари – это так, для отвода глаз.

Слезы закипели в глазах у Бэкки. Она не станет лить их по такому ничтожному поводу, но ее сердце разрывалось на части! Ей было невыносимо осознавать, что ее отец так низко пал. Она всегда знала, что его друзья-картежники довольно-таки сомнительные личности, но чтобы настолько! Она начала опасаться, что роковое увлечение азартными играми превратило его в безумца. Боже мой! Да отец останется совершенно ни с чем! Она осознала это с пугающей ясностью. Такие ставки слишком велики для него, чтобы устоять.

– Пэмброук победил? – пробормотала она, не будучи уверенной, хочет ли знать ответ.

Генрик замялся.

– Я… ушел раньше, чем они закончили. Они все еще продолжали играть, когда я пошел будить его светлость. Моей первой мыслью было увезти вас поскорее, пока они еще заняты игрой. Это, невзирая на рану его светлости, была идеальная возможность.

Генрик не умел лгать, и в этом Бэкка только что убедилась. Его ложь во благо могла ввести в заблуждение многих, но не ее. Она слишком хорошо знала своего отца. Не сдержавшись, она все же всхлипнула. Радовало только, что был большой запас времени до того, как их хватятся.

– Что мы будем делать? – горестно прошептала она. – Он придет за мной. Вы знаете, что придет. Как и раньше. Сейчас гораздо больше поставлено на кон – даже больше, чем со Смэдли.

– Пусть приходит, – сказал Клаус, привлекая ее к себе, под свою защиту и опеку. – Экипаж невидим для человеческого глаза. Дом тоже. Как только Анна-Лиза посмотрит мое плечо, мы отправимся в Гретна-Грин. Нам не нужно разрешение вашего отца, чтобы сочетаться браком, и как только это произойдет, он уже ничего не сможет изменить.

– Но… ведь экипаж перестанет быть невидимым, как только мы выедем из дома, не так ли? – уточнила она.

– Да, mittkostbart, – подтвердил Клаус. – Благодаря способностям Генрика, карета и дом сейчас невидимы, но он с нами не поедет. Его миссия в физическом мире выполнена. Как только мы покинем коттедж, моя Бэкка, мы останемся одни.

Пограничная шотландская деревня, где ранее заключались браки между специально приезжавшими из Англии молодыми парами. В Гретна-Грин бракосочетание совершалось без соблюдения всех установленных английским законом формальностей.

 

Глава 28

Мод очень обрадовалась их возвращению. Похоже, она даже Клауса рада была видеть. Как Анне-Лизе и остальным удалось помешать Мод покинуть стены коттеджа, для Бэкки осталось загадкой, которую она совершенно не готова была разгадывать, хотя и подозревала, что без травяных отваров не обошлось.

Они прибыли на рассвете, и Анна-Лиза сразу же занялась раной Клауса, прикладывала к ней травяные припарки и поила его настойками из черники и мелиссы, чтобы сбить жар. Она наполнила его комнату маленькими горшочками, в которых плавали благоухающие цветы ромашки. Под горшочками постоянно горел огонь, как в курительницах, наполняя комнату тонким ароматом. Она утверждала, что ароматный дым, который Клаус вдыхает, будет его оберегать. От чего именно, Нэкка так и не поняла, но спросить не осмелилась, заметив в глазах домоправительницы слезы печали, которые не просыхали с момента их приезда.

Клаус мог потерять связь с астралом, но астральные методы врачевания действовали на него все так же безотказно. На следующее утро, как только встало солнце, после двух часов, проведенных наедине с Генриком, он готов был отправляться в путешествие в Шотландию. На Анне-Лизе, которая стояла впереди слуг, собравшихся в большом зале, чтобы пожелать им счастливого пути, лица не было. Клаус подошел к ней, и она положила ему в руку маленький мешочек с пахучими травами. На счастье, ваше высочество, – пробормотала она. – Используйте их осмотрительно. Вы сами поймете, когда… и как…

На этот раз Клаус не стал журить ее за упоминание его бывшего титула. На его лице застыло ласковое и любящее выражение. Это было прощание. У Бэкки, наблюдавшей со стороны, на глаза навернулись слезы. И хотя вслух этого не говорилось, она и без того знала, что он никогда больше их не увидит.

С тем же выражением на лице Клаус усадил ее в ожидающую на дорожке повозку с грумом, возницей и форейтором, которых Свен нанял на постоялом дворе в Бодмин Мур. Было бы предпочтительнее отправиться в почтовой карете, но им это не подходило, ведь почтовая карета вмещала двоих, а с ними еще ехала Мод. Четверка лошадей нетерпеливо гарцевала на месте, двое мальчишек-посыльных оседлали ведущих в упряжке, чтобы двигаться быстрее. Грума определили на сиденье позади экипажа, возницу усадили на козлы, где он и замер, будто аршин проглотил, с замотанным кнутом с длинной ручкой.

Как только все расселись, Клаус тростью постучал по крыше, приказывая вознице трогать. Когда в воздухе раздался свист кнута и повозка тронулась по грязной дороге на северо-запад, он даже не оглянулся. Мод, которую граф специально усадил так, чтобы скрыть от нее происходящее, тоже не выглянула, поэтому можно было считать, что все обошлось. Бэк-ка все видела и не была ни капли удивлена отсутствием дома, Генрика и остальных. Правда, кровь отхлынула от ее лица, по коже прошел мороз. Теперь они действительно остались одни!

Она вздрогнула, и Клаус крепче прижал ее к себе. Тепло его сильной руки на плече успокаивало. Она заговорила только после того, как Мод задремала. Но даже теперь она старалась говорить приглушенным шепотом.

– Нам предстоит долгая поездка, – сказала она. – Отец узнает, куда мы направляемся. Он догадается и поедет вслед за нами.

– Я был терпим к вашему отцу только ради вас, mittkostbart, но теперь мое терпение подошло к концу. Я смогу устранить его и без астральной магии, если в этом будет нужда, и я сделаю это… но только если будет нужда. Я что-то не уверен, что в основе его отвратительного отношения к вам лежит безумие. Это бессердечное, эгоистичное, ограниченное существо, которое не интересует ничего, кроме азартных игр. То, что он однажды готов был расплатиться вами в своих играх, это еще куда ни шло, но дважды! Я не боюсь говорить вам это все сейчас, когда мы уже далеко. Генрику понадобился весь его талант убеждать, чтобы я сдержался и этот нахал не получил по заслугам, черт его побери! Он ваш отец, но учтите – может настать день, когда я закрою на это глаза.

– Отец всегда был игроком. Но после того как умерла матушка, он только этим и живет. Он одержим игрой, и таких, как он, довольно много, судя по его так называемым друзьям, которых я видела. Они приходят и уходят, как тени, днем и ночью. Злобные, гадкие приживалы с безумными горящими глазами, бьющиеся как мухи в его паутине, если он выигрывал, что случалось нечасто. На этот раз он перешел все границы. Это огорчает меня, но я не могу больше терпеть, поэтому никогда туда не вернусь. Никогда, никогда!

– А вам и не придется. Вы теперь моя, mittkostbart, моя драгоценная Бэкка, до конца наших дней.

– Вы уверены? – прошептала она. – Вы от столь многого ради меня отказались. Я так боюсь…

– Не бойтесь, – остановил он ее.

Но она опасалась, что он все же сомневается. Все внутри оборвалось, когда он не дал ей договорить. Ее захлестнуло полной тепла при звуке этого глубокого бархатистого голоса, от его дыхания, щекочущего кожу.

– Не придется, – повторил он.

Он приподнял пальцем ее подбородок и заглянул в глаза. Его взгляд горел желанием, ее же был затуманен слезами. Он нежно поцеловал ее веки – сначала одно, затем другое.

Я сам принял такое решение. И никогда не стану об этом жалеть. И давайте больше не будем к этому возвращаться.

Никогда. Моя мать, благодаря которой я появился на свет, была смертной, mittkostbart. Отец сразу после моего зачатия сделал то же, что и я сейчас. Разлука с ней была для него невыносима. Я познал все прелести обоих миров. Много таких, как я, бродит сейчас по земле, и еще больше последует за мной. Вы похитили мое сердце. Теперь оно принадлежит вам. Не мне. Теперь оно ваше, моя Бэкка.

– Но… вы даже не знаете…

Она не могла произнести это вслух. Она думала о его прошлом – об Илии и о том, что могло происходить между этими двумя астральными созданиями, – и чувствовала себя такой неопытной, неумелой, смешной с этой своей невинностью. Кровь ударила в виски. Момент для разговора был выбран как нельзя более удачно. Внезапно она поняла, насколько плохо они знали друг друга.

– О любовь моя, если бы вы только знали, насколько пусты и беспочвенны ваши страхи. Вы заняли мое сердце и мысли с того самого момента, как я впервые вас увидел. Я встречаю рассвет с вашим именем на устах, с ним я и засыпаю….

– А мои сны?

– Это были не сны, mittkostbart, – сказал он. В его голосе прозвучал смех – мягкий, мелодичный, оказывающий на нее такое же гипнотическое воздействие, как и его ласки.

Она ахнула. Одно дело – подозревать, и совсем другое – слышать это из его уст.

– Но я думала… и мы почти… я бы никогда не…

– Я знаю, что вы бы никогда. Я и сам не позволил вашему сну зайти слишком далеко. Но скоро, моя Бэкка, этот сон превратится в реальность… для нас обоих.

Клаус предпочел бы, чтобы расстояние между Корнуэллом и Шотландией было короче. Он и так остановился на самом быстром виде транспорта, двигались они по почтовому тракту, упряжка состояла из четырех лошадей, двоих из которых пришпоривали мальчики-посыльные. Но даже по самым смелым подсчетам их поездка должна была занять не менее четырех дней. И это при условии, что они будут делать очень короткие остановки – только для того, чтобы сменить лошадей и чтобы женщины могли привести себя в порядок. В худшем случае, если погода испортится и они будут останавливаться в гостиницах на ночь, может пройти неделя, прежде чем они доберутся до Гретна Грин. В любом случае не следовало забывать о различных непредвиденных обстоятельствах, которые могли значительно задержать их продвижение вперед, – погнутые колеса, разлившиеся реки, прихрамывающие лошади. Ни в чем нельзя быть уверенным, когда путешествуешь по большим дорогам.

Клаус рассчитывал, что, отдаляясь от побережья, бури и грозы они оставят позади. Но уже второй день пути был на исходе, а шерстяные пледы все еще были отнюдь не лишними. Погода наладилась. Стоило выехать из Корнуэлла, как они смогли насладиться последними летними деньками – воздух был пронизан теплом и спокойствием, ночью на небе загорались звезды и светила полная луна, которая опять пошла на убыль. Но она была больше над ним не властна, и хотя они проехали уже несколько водопадов, он больше не испытывал к ним тяги. Это было самой необычной частью его перевоплощения из Фоссгрима в человека. И дело не в том, что он скучал по этому – он совершенно не скучал. Он просто до сих пор не мог поверить в свою свободу и независимость. Он был свободен, как и его отец, – был волен жить, любить и умереть как смертный.

Было уже поздно, когда они приехали на постоялый двор в Бате. Это была первая остановка, если не считать смены лошадей. Было ясно, что Бэкка измотана до предела. Она сладко спала на плече у Клауса, ее землянично-золотые кудри рассыпались по его жилету, и ему совершенно не хотелось ее будить. Она была такой легкой, а кожа под дорожным костюмом цвета спелой сливы такой розовой, гладкой, нежной… Ее кожа отпечаталась в его памяти. Ему даже не нужно было видеть ее прекрасное тело, чтобы чувствовать его податливость, наслаждаться его неповторимым сладким вкусом. Ему не нужно было целовать эти пухлые губы или перебирать ее прелестные локоны, чтобы испытать желание. Она зажигала в нем огонь. Невыносимое астральное брачное безумие было над ним невластно, но теперь на смену ему пришла страсть, его смертная мука, такая же невыносимая. Он был тем, кем был – чувственным созданием, независимо от ипостаси, в которой находился.

От ее ласкового, теплого дыхания, которое он чувствовал, гладя ее по щеке, он и сам учащенно задышал. Невинное вздымание и опускание ее груди, дурманящий аромат ее волос и полупрозрачной кожи, разбудили дремавшую внутри него силу, которая тут же воспламенила его чресла. Она могла быть такой податливой в его руках! Его мужское достоинство отреагировало незамедлительно. Это было даже хуже, чем брачное безумие Фоссгримов. Для его удовлетворения и целой жизни было мало. Как он это заслужил? Как он заслужил ее?

Подавляя стон, рвущийся из самих глубин его существа, о которых он раньше и не подозревал, он легонько коснулся губами ее лба. Мод, сидящая напротив, чуть не упала с сиденья, разбуженная пронзительным скрипом колес и криками грума, нарушившими тишину. Как только грум опустил подножку, Клаус выбрался из повозки и помог спуститься Бэкке и Мод. Он усадил девушек за исцарапанный деревянный стол в углу общего зала, оттуда можно было наблюдать за дверью, оставаясь незамеченными, а сам отправился договариваться насчет ночлега. Он не спускал с них глаз, пока платил за комнаты, заказывал эль и тушеную оленину. Ему было неспокойно, он жалел, что они вообще остановились. Он не хотел лишний раз тревожить Бэкку, но она была права, сказав, что Гильдерслив поедет за ними. То, что барон до сих пор их не догнал, было настоящим чудом и загадкой, которую Клаус готов был принять как дар свыше – от Бога, с которым на духовном уровне ему предстояло познакомиться поближе. Ленивые клубы дыма из глиняных трубок и сигар поднимались к незаделанным сваям потолка. Запах дыма смешивался с кисловатым запахом пропитавшегося элем дерева и смрадом немытых тел расположившихся здесь людей. В помещении нечем было дышать. Большинство посетителей либо уткнулись в тарелки, либо оживленно беседовали, но один джентльмен привлек внимание Клауса. Он стоял поодаль, пыхтя трубкой и упершись ногой в сапоге с отворотом в железную подставку для дров у незажженного камина, его пивная кружка стояла здесь же на каминной доске. Он был высоким и стройным, с хорошей мускулатурой, одет во все черное – начиная от бриджей до жилета под широким пальто с капюшоном, припорошенным дорожной пылью. Все это показалось Клаусу странным, потому что ночь была слишком теплой для подобного облачения. На мужчине была широкополая шляпа, которая прятала его лицо в тени, а разглядеть его черты было практически невозможно из-за отросшей щетины. Клаусу не понравился его взгляд, обращенный на Бэкку и Мод.

– Э-э, да у вас рука перебита, господин! Может, кликнуть лекаря? – спросил трактирщик, возвращая Клауса в действительность.

Он забрал сдачу, оставив трактирщику чаевые.

– Спасибо вам! – сказал трактирщик, удивленно таращась и крепко сжимая в грязной ладони монеты.

– Нет, это вам спасибо, – сказал Клаус. – Заслужили. По правде говоря, он уже успел забыть о дуэли. Лечение Анны-Лизы сотворило чудо – от раны осталась только небольшая припухлость. Он бы о ней и не вспомнил, если бы не замечание трактирщика. Если Клаус что-то в этом понимал, то к утру он сможет продеть руки в рукава плотно сидящего сюртука.

Он кивнул в сторону мужчины возле камина.

– Постоянный посетитель?

– Он? Только не здесь, господин. Никогда его раньше не видел. А зачем вам это?

Клаус пожал плечами.

– Незачем… пока. Кроме того, хорошие манеры у него полностью отсутствуют. Кто-то должен ему сказать, что так пристально смотреть неприлично.

Трактирщик покосился на мужчину и проследил за его взглядом, направленным на Бэкку и Мод, которые, ничего не подозревая, мирно беседовали о чем-то в углу.

– Э-э, господин, нельзя привозить такую милую пташку в места, как это, чтобы не привлечь взгляды мужчин.

Клаус хмыкнул, оценивая ситуацию.

– Ведь вы не собираетесь устраивать ссору, не так ли? – заволновался трактирщик.

– Нет, – ответил Клаус, – но пусть моя рука не вводит вас в заблуждение. Если ссора начнется, то можете поставить все до последнего гроша на то, что я выйду победителем.

Незнакомец даже не смотрел на него. Все его внимание по-прежнему было приковано к Бэкке и Мод. Сняв сюртук, Клаус перекинул его через локоть поврежденной руки и начал протискиваться к угловому столику. Он уселся между женщинами, спиной к стене, чтобы следить за теми, кто входит и выходит, оставаясь незамеченным. Он то и дело поглядывал на мужчину в черном, который сейчас внимательно изучал свою кружку. Возможно, все это ему только показалось. Наверное, трактирщик прав: Бэкка слишком миловидна, чтобы на нее не обратили внимание, да еще и в общем зале придорожной гостиницы.

Разносчица брякнула перед ними кружки, расплескивая пену по столу, и пошла за едой. Как только она скрылась из глаз, Клаус перегнулся через стол и сказал:

– Я снял комнаты. Ваши с Мод смежные. Хотелось бы, чтобы они оказались прилично обставленными, но от таких мест, как это, не знаешь, чего и ждать. Моя комната по коридору напротив, все хорошо просматривается. На всякий случай. Бэкка нахмурилась.

– Что-то не так? Вы выглядите… озабоченным.

Клаус бросил на нее многозначительный взгляд, который заставил девушку замолчать, потому что подошла разносчица и принялась составлять с подноса тарелки с тушеным мясом. Чем меньше будет известно этим людям, тем лучше.

– Я смогу свободно вздохнуть, только когда мы снова выберемся на большую дорогу. Рядом с камином стоит человек… Нет, не смотрите! Не надо показывать, что вы его заметили, просто взгляните украдкой. Вы знаете его?

– Кого? – спросила Бэкка озадаченно.

Клаус посмотрел в сторону камина, но мужчины там уже не было. Его кружка осталась стоять на каминной доске, в свете свечи на изрезанном дереве видны были даже влажные кружки от донышка. Он пристально осмотрел все углы, но мужчины и след простыл. Наверное, это все-таки было игрой воображения. В любом случае, он не станет тревожить дам своими подозрениями. Он позволил себе расслабиться, и втроем они принялись за еду. Мясо, на его вкус, было слишком жирным и пересоленным, и его изрядно поперчили, чтобы перебить неприятный запах. Но Бэкка и Мод, казалось, совершенно не замечали этого. После изматывающей поездки они были очень голодны, а Клаус слишком занят своими мыслями, чтобы заострять на этом внимание. Как только они закончили есть, Клаус отвел девушек наверх, где проводил Мод в комнату к Бэкке, чтобы она разложила туалетные принадлежности хозяйке и приготовила ее ночную рубашку. Когда Бэкка собралась было пойти за ней следом, он увлек ее к себе в комнату и заключил в объятия.

– Я хотел поцеловать вас на ночь, но не на глазах у служанки, – пояснил он. Главное, что рядом была она! Приближающаяся погоня, нависшая над ними угроза как со стороны людей, так и фэйев, болезненный ритуал отторжения, который ему довелось пережить, – все это выглядело бледным и незначительным по сравнению с главной наградой, его Бэккой, такой хрупкой и теплой, которую сейчас он прижимал к себе. Она значит для него все, и так будет всегда! Он почувствовал, что одним только невинным поцелуем на ночь дело не ограничится. Собственно, он понял это, едва увлек ее на порог своей комнаты. Она тоже знала это, он прочитал это в ее взгляде. Он почти ощущал невидимые шелковые путы, которые сплели их воедино. На этот раз они пойдут до конца…

Секунду он смотрел в ее широко распахнутые карие глаза, в которых плясали отблески пламени одинокой свечи у изголовья кровати. Ее губы призывно приоткрылись, и он понял, что пропал. Он со стоном обрушился на нее в жадном, исступленном поцелуе, в который вложил все обуревающие его чувства. Его мужское достоинство набухло и затвердело, вдавливаясь в ее податливую плоть, трепещущую под тканью дорожного платья. Как же идеально они дополняли друг друга – как две половинки одного целого! Как он мог отпустить ее, не вкусив ее страсти, не растворив ее в себе?

Неожиданно она обняла его, сцепила тонкие пальчики у него на спине и всем телом прижалась к его восставшей плоти. Он испустил стон, который исходил из самых глубин его существа. И она застонала с ним в унисон, когда его язык проник глубоко в нее, чтобы испить ее медовой сладости. Он осушил ее до дна, утоляя свою невероятную жажду.

Дрожащими руками он расстегнул на ней корсаж, лиф и то, что было под лифом. Скользнув языком по выгнувшейся навстречу шее, он захватил губами ее грудь и темнеющий сосок, который налился тяжестью в предвкушении поцелуя. Бэкка затаила дыхание. Она запустила пальцы ему в волосы и прижала его голову к груди. Он посасывал сначала один сосок, потом другой. Его естество пульсировало, прижатое к ней. Внезапно он снова застонал и, обхватив ее лицо руками, заглянул ей в глаза. Он пристально вглядывался в бездонные колодцы, в которых в свете дрожащего язычка пламени свечи плескалось желание.

– Это не сон, mittkostbart, – сказал он. Его сердце билось, как птица в клетке, дыхание стало прерывистым и учащенным, а набухший член вот-вот готов был взорваться.

– Я-я знаю, – прошептала она в ответ, глядя ему прямо в глаза. Клаус уронил голову ей на плечо, на лбу у него выступила испарина. Он отчетливо ощущал, как кровь пульсирует в ее теле, стучит и поет, распаляя ее все больше. Он приподнял ее, оторвал от земли и закружил по комнате.

– Ваше плечо! – вскрикнула Бэкка.

– К черту плечо! – ответил он, и звук собственного голоса отдался в его ушах, как звон бьющегося стекла. – Больше нет магии фэйев, нет властелина воды, только человек – простой смертный, который любит вас!

Страсть, что он зажег, вовек не утолишь! Он раздевал ее, пока она не осталась перед ним обнаженной – как когда-то в водопаде, овеваемая фонтаном невесомых радужных брызг. Сейчас ее тело не менее захватывающе купалось в пламени свечи. Не сводя с нее глаз, он снял сапоги, сорвал с себя, будто безумец, одежду и небрежно отбросил ее в сторону. Ее руки скользили по его мускулистой груди, ощупывали торс, узкую талию и бугрящиеся мышцами бедра. Когда ее нежные пальчики приблизились к изогнутому древку его члена, он дернулся в преддверии прикосновения, подхватил ее на руки и понес на кровать. Он был на пределе, и стоило ей только его коснуться…

Они лежали, плотно прижавшись друг к другу, поверх покрывала, и он чувствовал, как легкие толчки сотрясают ее тело. Она дрожала, но не от холода, а в предвкушении их слияния. Он читал это в ее взгляде из-под полуопущенных иск, чувствовал в ее ласковых прикосновениях. Он видел отблески опасения в ее затуманившемся взоре, но там была еще и дикая, необузданная страсть. Он слышал это в ее учащенном дыхании, чувствовал в прикосновении ее рук, которые не отпускали его и приятно холодили разгоряченную кожу. Он пробудил ее для плотских утех уже очень давно. Теперь она открылась навстречу этим незнакомым доселе удовольствиям, навстречу ему, как бутон, впервые распахивающий свои лепестки. Она была готова принять его. Он шептал ее имя, обрушив на нее шквал поцелуев.

– Вы уверены? – выдохнул он. – Еще не поздно… Ответом ему был жадный поцелуй. Она снова запустила пальцы в его волосы и всем телом выгнулась навстречу ему.

Застонав, Клаус развел ее ноги и принялся ласкать набухший, влажный бутон ее плоти – сперва нежно, пока она не начала извиваться под его пальцами и изгибаться, готовая отдаться. Его вздувшееся, твердое естество откликнулось на ее призыв, такой горячий и влажный. Клаус раздвинул ее бедра и расположился между ними.

Однажды он уже ощущал это мягкое гнездышко медно-рыжих волос – тогда он коснулся ее плоти и нашел в себе силы остановиться. Но не в этот раз! Его сердце билось в унисон с ее сердцем… Он заглянул в ее глаза с расширенными от возбуждения зрачками.

– Будет больно… поначалу, – прошептал он, задыхаясь. – С этим ничего не поделаешь, mittkostbart.

Бэкка тихо застонала и кивнула, притягивая его к себе. Его ласковые пальцы доводили ее до исступлении. Он вошел в нее резким, стремительным толчком. Она не вскрикнула, только сдавленно всхлипнула. В изгибе ее губ проскользнула легкая нерешительность, но она снова потерлась о его пальцы, которые с такой сладкой жестокостью мучили ее.

Клаус словно молния скатился с кровати, выпрямился и одним движением овладел ею. Прижав Бэкку к завешенной гобеленом стене, он вошел в нее и утробно зарычал. Этот стон прокатился по всему его телу, отдаваясь в ней. Сжав ее нежные ягодицы, он заставил ее обхватить себя ногами. Она обвила руками его шею, а он тем временем двигался внутри нее – быстро, горячо, в бездумном неистовстве. А она следовала за ним в заданном ритме, впуская его все глубже, растворяя в своей нежной влаге, выжимая из него все до последней капли.

Теперь им управляло безумие совсем иного рода, какого ему еще не приходилось испытывать. Стремительное, неистовое соитие захватывало дух, едва не останавливая сердце. Теплая струя его семени ворвалась в нее, вызвав волну облегчения. Она стала его…

Обессилевшая, задыхаясь, Бэкка уронила голову ему на плечо.

– Ваша рана! Вы истекаете кровью!

– Тс-с-с… – прошелестел он. – Это пустяки. Травы Анны-Лизы мигом поставят меня на ноги.

Она поднял ее, перенес на кровать и бережно уложил на покрывало. Плеснул воды из кувшина в глиняную кружку, смочил полотенце и, склонившись, бережно обтер ее.

Бэкка беззвучно застонала от восторга. Он обнял ее, прижимая к себе.

– Вы моя, mittkostbart, – прошептал он ей на ухо. – Наконец-то вы моя.

– Это стоило вам слишком дорого, – сказала она со слезами в голосе, хотя глаза оставались сухими.

Он крепче прижал ее к себе.

– Зато я обрел рай на земле. Пока смерть не разлучит нас.

– Не говорите о смерти, – воскликнула она, порывисто прижимаясь к нему, да так плотно, что снова разбудила его страсть. – Раньше смерть была вам не страшна, но сейчас…

– Тс-с-с… – успокоил он ее. – Ни одно божество не может быть таким жестоким.

Но стоило ему вспомнить об отце, как мороз пробежал по коже. Он отогнал от себя эти мысли. Он не станет повторять ошибки отца. Он лежал в объятиях Бэкки, пылая страстью, которая сильнее, чем смерть. Иначе быть не могло.

Прошло немало времени, прежде чем он встал с кровати. Потом помог подняться и ей. И снова заключил ее в объятия.

– Я бы хотел быть с вами до самого рассвета, но этого делать нельзя. Ваша горничная будет волноваться. Это довольно любознательная особа, и незачем давать ей почву для размышлений. Пойдемте. Я помогу вам одеться и провожу до комнаты. Завтра мы отправимся в путь, чтобы освятить брак, только что заключенный между нами, любовь моя. И ничто не должно нам в этом помешать.

С трудом заставив себя отпустить ее, он помог ей одеться и оделся сам. В коридоре было пусто, но он был почти уверен, что, резко открыв дверь, ударит по носу излишне любопытную горничную, которая наверняка подслушивала. Проводив Бэкку до комнаты, он повернул ее к себе и обхватил ее лицо ладонями.

– Когда я выйду из комнаты, вы должны запереть за мной дверь, mittkostbart. Я в нескольких шагах от вас. Если что-то случится, вам достаточно только закричать, и я тут как тут.

– Вы чем-то обеспокоены… – прошептала Бэкка, прижимаясь теснее и обвивая его шею руками.

Ее близость была для него настоящим испытанием. Он снова хотел ее! Желание навсегда остаться в этом прекрасном, чутком к его ласкам теле переполняло его. Значит, такова человеческая любовь! Астральное брачное безумие блекло по сравнению с ней. Его посетила было мысль остаться с Бэккой на ночь, но это было опасно в его состоянии, да и горничная спала всего в нескольких шагах, за стенкой.

К тому же она верно подметила – он таки был обеспокоен. Возможно, присутствие того мужчины в общем зале действительно ничего не значило. Наверняка он был таким же путником, как и остальные, и просто восхищался неземной красотой Бэкки на фоне грубых, неотесанных бродяг. Но что бы там ни было, его присутствие сулило опасность. Он стал мрачным напоминанием о том, что цель еще далека. До Шотландии было неблизко, и хотя Клаус не хотел лишний раз пугать Бэкку, все же должен был сделать все возможное, чтобы она по собственной оплошности не попала в беду.

– Я не хочу испытывать судьбу, – сказал он, уткнувшись лицом ей в волосы и стараясь ее успокоить. – Я хочу, чтобы вы оставались в комнате, пока я не приду и не заберу вас утром. Не открывайте дверь никому, что бы вам ни говорили, – только мне. Вы можете это пообещать?

Бэкка кивнула.

– Я бы хотела, чтобы мы ехали дальше, не останавливаясь.

– Я хотел бы этого не меньше. Но путешествие слишком долгое, а вы уже на пределе. Если погода не испортится и не помешают непредвиденные обстоятельства, уже через три дня мы будем на границе… даже если придется ехать окольными путями. Мы должны отдохнуть. Неизвестно, что ждет нас впереди. А вдруг мы больше не сможем остановиться? Преследователям не так-то просто будет напасть на наш след, если мы изменим маршрут. Но такие дороги небезопасны, так как кишат всяким сбродом – беглыми каторжниками и разбойниками, устраивающими засады в уединенных местах, поэтому мы не сможем там останавливаться, чтобы передохнуть. Нам нужно пользоваться случаем, пока есть такая возможность.

Он приподнял ее голову и заглянул ей в глаза. В них было все, чего он так давно желал. Ее доверие согревало. Ее красота потрясала. Невинное искушение во взгляде заставляло его таять, лишало решительности. Не в силах сопротивляться соблазну ее влажных губ, он припал к ним, наслаждаясь их вкусом. Но поцелуй был коротким. Он не стал продолжать этот мучительно сладкий экстаз, так как не был уверен, что сможет выстоять.

Он отстранился со вздохом сожаления.

– Идите поспите, моя Бэкка. Ночь коротка, мы выезжаем на рассвете.

– Погодите, – остановила она его уже у двери, положив руку ему на плечо. – Можно вас кое о чем спросить?

– Спрашивайте.

– Я еще могу понять остальных… Но почему Генрик не смог поехать с нами? У меня есть Мод, а вам никто не прислуживает.

Клаус застыл в нерешительности. Какую часть правды он мог ей открыть? Какую часть она поймет? Он едва не рассмеялся. Разве она не видела воочию все загадки и чудеса астрального измерения? Разве ее не держали там в плену? Разве она не смогла сбежать от жестокого и сильного противника исключительно благодаря собственной отваге и смекалке? Тем не менее он не хотел пугать ее, поэтому ушел от ответа.

– Генрик действительно служил мне, но он никогда не был моим слугой. По рангу он намного выше, чем я. Я больше не могу переноситься в астральную реальность. Вы знаете об этом, mittkostbart. Но это не значит, что она не может достать меня… нас и нанести нам вред. Разве Генрик не говорил вам, что отныне, находясь в воде или пересекая водоем, вы подвергаетесь опасности? – Она кивнула, и он продолжил, не давая ей вставить и слова: – Это на самом деле так. Генрик может сделать для нас гораздо больше, пока находится в Ином мире, нежели в этом. Он ушел, но незримо с нами, и так будет всегда. Когда-нибудь я постараюсь вам это объяснить, но не сегодня. А теперь ложитесь спать, и пусть вам приснится день, когда никакие стены или двери не будут стоять между нами. А скоро так оно и будет!

Как только за Клаусом закрылась дверь, из соседней комнаты вышла Мод. Ожидая скрипа ключа в замочной скважине, Клаус шепотом пожелал Бэкке спокойной ночи из-за старой, изрезанной деревянной двери. Она прислушалась к его удаляющимся шагам и лязгу засова на его двери, затем повернулась к горничной.

– Запри и свою дверь, – велела она Мод, когда та подошла помочь ей раздеться.

– Я знаю… я… я слышала, миледи, – произнесла горничная, запинаясь. – Я переживала, а вас все не было и не было. Я только собралась идти за вами…

Уж в этом Бэкка не сомневалась. Что ей удалось узнать? «Наверняка все», – решила Бэкка уныло. А что ей мешало подкрасться к двери Клауса и подслушать? Девчонка неисправима, но выбирать не приходилось, поэтому нужно было мириться с ее пороками. Она не стала ее бранить. Какое это имело значение? То, чего горничная не поняла, пусть так и останется для нее загадкой. Все равно не поверит. К тому же сейчас, когда Клаус стал смертным, всей правды ей можно было и не знать. И все же Мод нужно было поставить на место. Она должна понять, что дурное поведение ей просто так с рук не сойдет.

– Это, конечно, чудесно, что ты уже заперла дверь, – сказала Бэкка ледяным тоном, – но если я еще раз поймаю тебя на подслушивании, тебе не сдобровать. Мы уже говорили об этом раньше, и я не хочу снова к этому возвращаться. Тебе все ясно?

– Д-да, миледи, – произнесла горничная, беря в руки ночную рубашку, которую приготовила заранее.

– Хорошо. Тогда ты слышала, что сказал его светлость. Ночь коротка. Оставь это и ложись спать. Мы выезжаем на рассвете.

– Но разве вы не хотите, чтобы я помогла вам переодеться, миледи?

– Я сама о себе позабочусь. Марш отсюда. Я недовольна твоим поведением, Мод. И не позволю тебе совать нос в мои дела или частные разговоры. Лучше тебе это запомнить. А теперь ступай прочь.

Мод секунду потопталась на месте в нерешительности, затем сделала реверанс и выскользнула в соседнюю комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Бэкка перевела дух и подошла к окну. Из окна открывался вид на конюшни и кузницу. Скоро они с Клаусом остановятся на таком же постоялом дворе, но уже празднуя свою свадьбу. Равнодушная луна над головой освещала мрачное, полуразвалившееся здание. Было видно, как внутри пылает открытый очаг, а в нем лежат раскаленные докрасна инструменты. Было это хорошим или плохим предзнаменованием? Поежившись, она задернула занавески. Это напомнило ей шторы, которыми были занавешены окна спальни в Линдегрен Холле. Шторы, которые нужно было оставить задернутыми… Послушайся она Улу, и она бы не отправилась в безрассудное ночное путешествие. Этот простой жест изменил ее жизнь навсегда.

У нее перед глазами до сих пор стояла картина, как обнаженный Клаус идет сквозь дымку к водопаду, а вокруг него, словно озорная детвора, носятся светящиеся огоньки, которые, как она теперь знала, назывались Иррблоссами. Слезы затуманили ей глаза, и она глотнула вставший в горле комок. Однажды эти смешные блуждающие огоньки спасли ей жизнь. Неужели она никогда больше их не увидит?

Бэкка горестно вздохнула и в сердцах отвернулась от грязного окна. Что с ней такое? Откуда эта внезапная ностальгия, ведь она совсем недавно побывала в объятиях Клауса? Возможно, это уколы совести. Ради нее он отказался от слишком многого. Не пожалел ли он об этом? Смогла ли она оправдать его ожидания? Могла ли надеяться хоть когда-нибудь стать равной ему в искусстве обольщения – многовековом чувственном опыте, на уровне подсознания присущем расе, которая сама по себе была воплощением необузданной страсти? Сможет ли ее неискушенная невинность когда-нибудь удовлетворить все его потребности, не считая, что это сон? Кровь прилила к щекам и застучала в висках, когда она, потрясенная, вспоминала о ласках, которым они только что предавались. Проводя рукой по животу, она представила, как пылко и страстно он любил ее, как неожиданно и смело она ответила на чувства, о существовании которых раньше и не подозревала. Но все же…

Бэкка отбросила эти мысли, как делала уже не раз, когда они под покровом ночи закрадывались ей в душу. Но теперь, зная о том, на какие жертвы он пошел ради нее, теперь, когда назад дороги не было, теперь, когда ее фантазия, ее восхитительные сны превратились в реальность, отмахнуться от них было не так-то просто. Эти невеселые мысли так измучили ее, что она, обессиленная, упала на кровать. «Только на секундочку. А потом я переоденусь», – заверила она себя и тут же провалилась в сон. Мучительно волнующее ощущение его внутри превратилось в смутное воспоминание о боли, о которой Клаус предупреждал и к которой готовил, являясь ей в снах.

Через какое-то время ее разбудил звук, доносящийся от двери. Она часто заморгала, пытаясь собраться с мыслями. Который час? До утра было еще долго – свет не пробивался сквозь занавески, чтобы убедить ее в обратном. Она села на кровати и протерла глаза, стараясь прогнать остатки сна. Да! Она соскочила с кровати и подбежала к двери. Ей не показалось – оттуда действительно раздался скрежет…

– Клаус? Уже что, утро?

 

Глава 29

– Бэкка, это я, – прошептал Клаус за дверью. – Карета ужеподана. Пора ехать.

Он снова постучал – легонько, но настойчиво.

– Мы не успеваем позавтракать перед отъездом. Нам нужно выехать до восхода солнца.

Он уже побывал в конюшне, убедился, что все готово к отъезду, и только потом пошел ее будить. Теперь он уже пожалел об этом.

Он постучал снова, уже нетерпеливо. И не дождавшись ответа, потянулся к дверной ручке, секунду постоял в нерешительности и повернул ее. Страх ледяными пальцами впился в него, когда дверь неожиданно поддалась и с пронзительным скрипом приоткрылась. Он распахнул ее и вошел в пустую комнату. В тусклом свете из коридора он увидел, что постель не разбирали, хотя покрывало было смято и на нем остался след от тела Бэкки. Наверняка она спала поверх покрывала, вместо того чтобы забраться под него. Ее маленькой дорожной сумки не было видно.

Он заглянул во все углы, выкрикивая ее имя, но ответа не последовало. Он заскочил в комнату Мод, но там царила тишина. Он трясущимися руками зажег канделябр. Как только свечи разгорелись, внутри у него все оборвалось… Мод вытащили прямо из постели. Судя по тому, как были скомканы простыни, она сопротивлялась. Покрывало свисало на пол, а пустая дорожная сумка валялась на потертом ковре. Вокруг были разбросаны ее вещи.

Он швырнул канделябр на шкаф и провел рукой по голове, откидывая волосы назад. Его глаза стали безумными и светились недобрым светом, а на лбу выступили капельки пота. Его бил озноб. Она пропала! Но куда?

Не теряя времени, он метнулся в коридор, сбежал по ступенькам и ворвался в общий зал. При его появлении двое путешественников, ожидающих прибытия утренней почтовой кареты, повернулись к нему. Бэкки и Мод здесь не было, и он бросился к трактирщику с опухшими от недосыпания глазами, который в этот момент наливал в кружки эль из бочки. Клаус в два прыжка оказался рядом и схватил его за плечи, только что не оторвав от пола.

– Дамы, с которыми я приехал вчера… – рявкнул он ему. – Куда они делись? Отвечай!

Одна из кружек выпала из рук трактирщика и со звоном покатилась по полу. Эль брызнул на начищенные сапоги Клауса и мутной лужицей растекся по выцветшим половицам. Содержимое второй кружки расплескалось. Пена попала на фартук трактирщика, запачкала белую рубашку Клауса и красный жилет из парчи. Почти обезумев, Клаус не обратил внимания на тупую боль в напрягшемся плече. Он потряс трактирщика, мало заботясь о том, что зажал в кулаках не только ткань рубашки, но и тело.

– Говори!

Трактирщик забормотал что-то, выронил вторую кружку и вцепился в руки, сжимающие его мертвой хваткой.

– Я… они… это было около часа назад. Я точно не знаю. Ночь выдалась та еще, я даже не прилег…

– Куда… они… делись? – отчетливо проговорил Клаус, тряся его, пока он не обмяк, словно тряпичная кукла.

– Их забрали двое мужчин, – выдавил из себя трактирщик. – Вели они себя не вызывающе, вот только уехали быстро.

– Что за мужчины? Как они выглядели? Куда направились?

– Господин, отпустите меня! Да что же это такое! Вы меня задушите! Как я вам все расскажу, если мне дышать нечем?

– Не заговоришь, хуже будет, – предупредил Клаус. Все взгляды были обращены на них. Посетители забыли о еде и выпивке. Все только и делали, что глядели на него и на перепуганного трактирщика.

– Один из них был приземистый и коренастый, постарше, чем второй. Еще у него были рыжие с проседью волосы. Я никогда его здесь раньше не видел. Другого видел. Да что там, мы оба его видели. Он был здесь прошлой ночью…

– Человек в черном? – уточнил Клаус. – Это о нем я тебя тогда спрашивал?

Трактирщик закивал.

– Да, он. Точно он.

– И ты позволил им увезти дам… вот так просто? Ах ты, пьяный мерзавец! Ты что же, совсем ничего не соображаешь?

Клаус толкнул его на бочки с элем.

– Сколько ты уже успел выпить? Ведь они приехали сюда со мной.

– Да знаю я, господин. Но девки есть девки. Сегодня есть, завтра нет, приходят с одним, уходят с другим. Меня это не касается. Я человек маленький и не могу лезть туда, куда не просят.

– Но я же спрашивал о том парне прошлой ночью. У меня уже тогда были подозрения на его счет. И как ты мог после этого позволить ему их увезти? Ты же мог прийти ко мне и предупредить!

– Я уже говорил вам, это постоялый двор, господин. Здесь разные встречаются. Я не вмешиваюсь в дела других. Зачем рисковать? Надо было запереть этих пташек в клетке, чтобы они никуда не улетели. Я-то тут при чем? А теперь, может, отпустите меня?

Клаус еще крепче сжал его плечи.

– Куда они направились? В какую сторону? На чем?

– Откуда мне знать? Спросите у конюхов или станционного смотрителя. Да отпустите же!

Клаус отшвырнул его в сторону и выскочил в двери общего зала, фалды его сюртука развевались. Он зашагал прямиком к конюшням. Станционный смотритель только отправил почтовую карету и теперь вносил время ее убытия в журнал, как ворвался Клаус, схватил его за руку и вытащил из-за стола, перевернув по пути чернильницу.

– Дама с горничной уехали около часа назад с двумя мужчинами, – сказал он, не обращая внимания на ошарашенный взгляд мужчины, блуждающий по его лицу, руке и заляпанному чернилами рукаву рубашки. – Один мужчина был в возрасте, упитанный и рыжеволосый. Другой высокий и худой, одет во все черное, на нем еще было пальто с капюшоном и широкополая фетровая шляпа. В какую сторону они поехали?

– Отпустите меня, сэр! – воскликнул станционный смотритель, вырываясь. – Что это с вами?

– Дама моя невеста, а эти двое похитили ее, – сказал Клаус, проводя рукой по взъерошенным волосам.

Мужчина окинул его скептическим взглядом.

– А почему, собственно, я должен вам верить? Откуда мне знать, что вы не преступник. Вы не англичанин, правильно?

– Да, я не англичанин, – произнес Клаус, чувствуя, как лицо начинает нервно дергаться. – Я шведский граф по имени Клаус Линдегрен, и мы только зря теряем время – вон мой герб на дверце кареты. Эти люди похитили мою невесту вместе с ее горничной. На чем они приехали? Я должен знать, в какую сторону они отправились. Быстрее!

Ему и раньше приходилось сталкиваться с недоверием к иностранцам, поэтому он перестал обращать на это внимание, даже в случае с бароном Гильдерсливом. Но не сейчас. Он рвал и метал, словно одержимый. И снова это чертово время! Оно работало против него. Он вообще когда-нибудь сможет к этому привыкнуть? Все было гораздо проще, когда время застывало на месте. Станционный смотритель пристально смотрел на него, по-прежнему сомневаясь.

– Их было трое, милорд, – сказал он наконец.

– Трое мужчин? Станционный смотритель кивнул.

– Один примерно вашего возраста… может быть, чуточку моложе. Разодетый, как петух, весь в шелке и дорогих тканях. Пшеничного цвета волосы, лицо сплошь из углов и выступов. Такого привлекательным не назовешь, но внешность броская, если вы понимаете, о чем я.

– Пэмброук, – процедил Клаус.

– Милорд?

– Не обращайте внимания, – буркнул Клаус. – По какой дороге они поехали?

– По почтовому тракту на север.

– В почтовой карете, дилижансе? Ну же, говори! Они не могли ехать в почтовой впятером!

– Они уехали, как и приехали. Я сам поменял им упряжку, и сегодня к ним приставили конюхов. Двое мужчин с дамами сели внутри, а третий на козлах рядом с кучером.

– В пальто с капюшоном… – задумчиво сказал Клаус, отвечая на свой же вопрос.

– Именно так.

– Они не говорили, куда едут – хотя бы какие-то намеки? Подумай! От этого может зависеть жизнь моей невесты.

– У меня нет привычки подслушивать разговоры посетителей. Но теперь, когда вы спросили, я вспомнил, что они говорили что-то насчет свадьбы.

Клаус почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Пытаясь мысленно коснуться старейшины, он молил Бога о том, чтобы он услышал его призыв и направил на нужный путь. Но ответом была тишина. Было такое чувство, словно его мозг парализовало. Он должен был действовать сам и не мог терять ни секунды.

– Они давно уехали? – спросил он. – Мне нужно знать точно.

– Они опережают вас на два часа, если вы об этом спрашиваете. Приказать запрячь ваш экипаж?

Клаус отрицательно помотал головой.

– Нет, на это нет времени. Мне не угнаться за ними в карете. Оседлайте мне лошадь – самую быструю, что есть в этом богом забытом месте. И побыстрее. Каждая секунда на счету.

Мод рыдала не переставая с того самого момента, как они выехали с постоялого двора. Ее слезы и вопли изрядно нервировали Бэкку. Она никак не могла сосредоточиться, хотя должна была. Сделать это необходимо! Как угодно, но она должна ускользнуть от отца, от Элджернона Пэмброука и его друга Джека Эндрюса, тоже контрабандиста, прежде чем они доберутся до Гретна Грин.

– Да заткните вы эту чертову девку! – заорал Эндрюс со своего места на крыше экипажа. Несмотря на то что окна были закрыты, его громкий голос прошелся по нервам Бэкки, как горячий нож по маслу. Он был очень опасным человеком, и с ним нельзя было не считаться. Это он тогда переступил порог ее комнаты в гостинице, когда она дожидалась Клауса. Она никогда не забудет, как его толстая, пропахшая табаком рука зажала ей рот и как он сбил ее с ног и приказал не издавать ни звука, если она хочет, чтобы Клаус дожил до рассвета.

Она даже почувствовала облегчение, когда Эндрюс передал ее отцу, ждущему внизу у лестницы, а сам вернулся за Мод. Но радость при виде отца быстро улетучилась. Он был категорически против ее брака с Клаусом, более того – он настаивал, чтобы она стала женой Пэмброука, о чем и предупреждал Генрик. Выигрыш от этого союза был слишком велик, чтобы перед ним устоять. Ее отец был настоящим безумцем! У него текли слюнки от перспективы получить право на обладание частью контрабандистского имущества, добытого юным сквайром. Контрабанда манила его, ведь там попадались поистине бесценные вещи, которые можно было превратить в богатство и садиться с ним за игорный стол. Такая перспектива дурманила и пьянила его больше, чем самые крепкие напитки, ведь в душе он был и оставался игроком. Обстоятельства складывались для него как нельзя лучше… да и эта возня с телом…

От него Бэкка услышала, что дни Клауса сочтены. Что он обязательно погибнет в стычке троих против него одного, особенно теперь, когда еще не до конца оправился от дуэли. Отец уже убил однажды – начало положено, повторить это еще раз для него пара пустяков. Бэкка не могла этого допустить. Только не сейчас, когда она могла этому помешать! И она решила не сопротивляться – лучше дождаться удобного момента и ускользнуть. Только в одном она была уверена: она ни за что в жизни не выйдет замуж за Элджернона Пэмброука.

В карете нечем было дышать – все провонялось немытыми мужскими телами и застоявшимся запахом табачного дыма. Окна были закрыты, и Бэкка чувствовала, что ее вот-вот стошнит.

– Мод, угомонись! – прикрикнула она на горничную, прижимая к носу платок, чтобы заглушить отвратительный запах. – Ты делаешь только хуже!

Но девушка продолжала голосить.

Напротив, уставившись на них, сидели отец и Пэмброук. Лицо отца было угрюмым, сквайра же распирало от самодовольства, и он криво усмехался.

– Отец, тебе лучше отпустить нас. Я никогда не выйду замуж за… за этого человека!

– Ты несовершеннолетняя и будешь делать то, что я скажу, дочь. С тех пор как умерла мать, от тебя одни неприятности. Кочуя по всему графству, словно какая-то цыганка, ты доказала, что не можешь быть себе хозяйкой. Но на этот раз ты получишь то, что заслуживаешь. Этот господин позаботится о том, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Это лучшая партия для тебя, моя девочка, уж поверь мне, если сама так непроходимо глупа, чтобы это понять. Он обеспечит тебе жизнь, достойную королевы.

Бэкке хотелось закричать: «Он распутный и мерзкий негодяй!» – но она сдержалась. Она хотела броситься на эту нагло ухмыляющуюся тварь напротив и выцарапать ему глаза, но не осмелилась. Слишком многое сейчас зависело от ее умения держать себя в руках. Нужно было любой ценой тянуть время, выжидая подходящий для побега момент. Когда этот момент придет, подумала она уныло, Мод останется одна.

– Заткните эту корову, я сказал! – снова гаркнул Эндрюс и принялся с такой силой стучать по крыше ногами, что из-под стеганой материи, которой она была обита, посыпались пыль и прочий мусор. – Если вы не в состоянии, то это сделаю я! Если этот шум сейчас же не прекратится, я мигом вышвырну ее из кареты и оставлю посреди поля. Я не собираюсь слушать это всю дорогу до Шотландии!

Бэкка толкнула Мод локтем в бок.

– Успокойся, – прошептала она. – Он не станет бросать слова на ветер, и никто не помешает ему выполнить свою угрозу.

Горничная прекратила стенать, лишь тихо всхлипывала и шмыгала носом. Совсем замолчать она не могла, потому что была слишком напугана.

Бэкка умоляюще взглянула на отца.

– Пройдут дни, прежде чем мы достигнем границы, – сказала она. – Мы не можем ехать все это время. Нам придется изредка останавливаться, чтобы перекусить… да и освежиться и привести себя в порядок не мешало бы.

– Ха! – выпалил барон. – И дать графу возможность нас догнать? Потому что именно так мы догнали вас. Тебя бы это устроило, не так ли? Нет, думаю, нет, дочь! Да сама подумай… Я поступил чертовски благородно, отпустив его после того, как он меня обманул – спрятал тебя. Я чуть было не забыл его обман и не позволил ему втереться ко мне в доверие. Я сказал чуть. Это он виноват в гибели Смэдли, а не я. Если бы он держался подальше, занимался своими делами и не лез в чужие, все могло бы сложиться иначе.

– Нет, отец. В случившемся виноват ты, и только ты. Клаус здесь ни при чем. Мама бы, наверное, в гробу перевернулась, если бы узнала, во что ты превратился. Кто знает, что бы она сделала, будь жива…

– Достаточно! – рявкнул барон. – Ни слова больше. Неожиданная вспышка его гнева заставила Бэкку подпрыгнуть на месте, а Мод снова разрыдалась.

– А ты… – продолжал он, упершись тяжелым взглядом в горничную. – Если ты сейчас же не прекратишь вопить, я сам помогу ему вытолкнуть тебя наружу. Я не забыл, что ты дважды убегала вместе с Рэбэккой. На твоем месте, Мод Аммен, я вел бы себя гораздо осмотрительнее. Ты рискуешь потерять место, а новое, если останешься без рекомендаций, уж поверь, найдется нескоро. – Далее, – продолжил он, хлопая себя по колену, – что касается пищи. Я все предусмотрел. Трактирщик дал мне достаточно провизии, так что следующая остановка ожидается только тогда, когда мы окажемся от Линдегрена на безопасном расстоянии. А пока будем довольствоваться тем, что есть. Что касается личной гигиены, то по дороге мы будем проезжать ручьи, поросшие папоротником и утесником, в зарослях которых можно будет уединиться. Ты сама вынудила меня на такие крайние меры. Но все водные процедуры будут проходить под присмотром. С этим тоже придется смириться. Мне надоело выслеживать тебя по болотам и пустошам, моя девочка. С этим покончено. Запомни, этот брак будет заключен.

Бэкка не произнесла больше ни слова. Бесполезно было взывать к здравому смыслу человека, лишившегося рассудка. Именно таким представлялся ей сейчас отец. Каким бы ужасным он ни выглядел, для нее гораздо менее болезненным было принять его таким, нежели тем, кем он был на самом деле: хладнокровным, помешанным на азартных играх убийцей. Ее собственный отец! Но тут уж ничего не попишешь: что есть, то есть. Она собственными глазами видела, на что он способен. Он мог насильно притащить ее к алтарю, но не мог заставить дать согласие выйти замуж за Пэмброука – согласие, без которого брак не может быть заключен. Во время свадебной церемонии необходимо, чтобы обе стороны при свидетелях объявили о своем желании сочетаться браком. Даже если до этого дойдет, он никогда не сможет сделать так, чтобы эти слова сорвались с ее губ. Она уже была отдана графу Клаусу Линдегрену всем сердцем и душой.

Путешественники время от времени что-то перехватывали. Даже Мод съела кусочек мясного пирога. Но не Бэкка. От одной только мысли о еде в таком смраде ей становилось тошно и кусок не лез в горло, несмотря на то, что в животе уже начало урчать.

Они съехали с почтового тракта на пустынную дорогу, подальше от проторенных путей. Отец и Пэмброук постоянно дремали, пока ближе к вечеру, у уэльской границы, карета не въехала в густой, темный лес.

Наверняка все дело было в успокаивающем аромате хвои, который каким-то чудом просочился сквозь закрытые окна и смежил веки у обоих мужчин. Теперь, когда Мод наконец замолчала, Эндрюса тоже не было слышно, хотя Бэкка знала наверняка, что он не спит. Она представляла его таким, каким видела в момент отъезда: длинные ноги вытянуты, внушающее ужас длинноствольное кремневое ружье наготове и покоится на колене. Под звон и треньканье упряжи и цокот лошадиных копыт он со своего места не сможет разобрать, о чем они шушукаются, но двое, клюющие носом напротив, вполне могут подслушать их разговор, поэтому Бэкка придвинулась ближе и зашептала Мод на ухо:

– Мод, тебе опасность не грозит. Единственная, кто может пострадать, это я. Только не нужно их злить – особенно того, кто на крыше. Этот человек очень опасен.

– Он вломился ко мне, – пожаловалась Мод. – Схватил и вытянул из кровати, даже вещи не дал собрать. Сам залез в сумку, вытащил накидку и швырнул мне. Он сказал, что если я хотя бы пискну, мне конец.

– Я знаю. То же самое он сказал и мне, – постаралась успокоить ее Бэкка. – Когда я увидела отца, то на миг поверила, что все обойдется и он не даст меня в обиду этому чудовищу. Я прекрасно понимала, что происходит, но думала, что удастся его уговорить. Я всегда умела им управлять… Но не теперь. Именно поэтому я тогда и сбежала. Он одержим азартными играми, Мод. Это как болезнь. Он уже не тот, каким был, когда матушка была жива. Думаю, ты и сама заметила.

– Что будем делать, миледи?

– Я не знаю. И не могу ничего придумать, пока ты скулишь и ноешь над ухом. Прекращай это. Пока я переживаю за тебя и думаю о неприятностях, которые ты можешь навлечь на себя, я не могу сосредоточиться на главном. Возможно, скоро твои слезы понадобятся, чтобы отвлечь их внимание. А если ты будешь и дальше рыдать в голос, они не произведут должного эффекта.

– Вы же не собираетесь сдаваться и выходить за него замуж? – спросила Мод, кивая на Пэмброука, развалившегося на весь проход.

– Конечно же, нет. Но мне понадобится твоя помощь. Рано или поздно нам придется остановиться, чтобы поменять лошадей. Бедные животные не смогут везти нас до самой Шотландии. Когда придет время, ты должна быть готова. Если я велю тебе кричать, ори во всю глотку. Но только когда я скажу. А пока постарайся заснуть. Кто знает, когда еще нам выпадет возможность отдохнуть.

 

Глава 30

Бэкка почти могла дотянуться до него и потрогать. Ее глаза были плотно закрыты. Они не откроются. Но даже если откроются и она протянет руку, то он будет там, ее любимый Клаус. Она бросится в его объятия. Он обнимет ее сильными, надежными руками, прикосновение которых ей так хотелось почувствовать. Тогда ее кошмар закончится. Но это был всего лишь сон. А кошмар был настоящим. Чересчур настоящим! У нее никогда раньше не было так тяжко на душе. Собственное тело отказывалось ей повиноваться.

Это были просто короткие обрывки сна. Она пользовалась любой возможностью, чтобы хоть немного поспать. Она была измотана до предела. Тело до сих пор ныло в память об их с Клаусом кратком, но бурном любовном приключении. Но какой же сладкой была эта боль! Она до сих пор чувствовала, как он бьется внутри нее, как ее тело само начинает двигаться в такт его толчкам. Воспоминание об этом вогнало ее в краску.

За все время, что находились в пути, они только дважды останавливались, чтобы поменять лошадей, которые уже выбивались из сил. Снова и снова тишину нарушал свист кнута. Бэкка вздрагивала от каждого такого щелчка. Именно это ее сейчас и разбудило.

Пэмброук и Эндрюс часто менялись местами, но отец не выходил из кареты. Это могло показаться странным, но даже несмотря на его подлый план, в его присутствии она чувствовала себя гораздо спокойнее, чем если бы через проход от нее сидел сквайр со своим омерзительным напарником.

К великому сожалению, отец вел себя так не из-за того, что у него сохранилась хоть капля жалости к ней. Причиной тому было богатство, которое она должна была ему принести. Она не боялась за свою жизнь, находясь в его руках. Только за свое будущее.

Интересно, как они собираются это все провернуть? Каким образом планируют заставить ее согласиться на союз с Пэмброуком? Парализуют ее волю с помощью опиума? Подмешают что-то в еду или питье? Они наверняка знают, что добровольно она на это не пойдет. Однако не стоило волноваться раньше времени. Они существенно потеряли в скорости, когда съехали с ровной дороги. Прошло уже три дня с момента, отъезда, а они еще не преодолели и половины пути. Дорога от постоялого двора до границы займет у них не меньше недели, а силы Бэкки таяли на глазах. Она мечтала вытянуться на нормальной кровати, опустить голову на пуховую подушку, а не на жесткие неудобные валики сиденья или худенькое плечо Мод.

В гостиницах они останавливались только для того, чтобы сменить лошадей. Во время остановок Бэкка и Мод не выходили из кареты, чтобы не обратить на себя внимание, их даже не выпускали умыться или справить естественные надобности. Все эти жизненно важные процедуры проводились на уединенных участках дороги. Из еды и питья старались с собой ничего скоропортящегося не брать – в основном их рацион составляли хлеб, сыр, фрукты и эль, тем и питались всю дорогу. Местность, по которой они проезжали, была Бэкке незнакома. Ей никогда раньше не приходилось бывать к востоку от Лондона или к северу от Бата, но во время занятий с репетитором она довольно неплохо изучила географию страны, чтобы догадаться, что они сильно отклоняются к западу. Их целью, очевидно, было пересечь границу с Шотландией как можно западнее, чтобы прямиком выехать к ближайшему постоялому двору в Гретна Грин. Это значило, что вместо того чтобы ехать через Мидлэндз, их маршрут проляжет через холмы и Озерный край, гораздо западнее больших дорог, ведущих на север. Эти места были восхитительны во всех отношениях, за исключением одного – это была труднопроходимая местность, непригодная для путешествий. Чтобы убедиться, что ее предположения верны, Бэкка решила во время вечерней трапезы выудить у отца как можно больше сведений.

– Где мы сейчас находимся? – спросила она, не спуская глаз с Пэмброука, который жадно ловил каждое ее слово, хотя сам за всю поездку не сказал и пары фраз.

Всякий раз, когда она встречалась с ним глазами, его жесткий взгляд из-под полуопущенных век пронзал ее насквозь. Ее передергивало, когда она встречала в его глазах знакомое выражение.

– Я никогда раньше не видела таких деревьев, – продолжала она как ни в чем не бывало. – В Корнуэлле нет таких высоких и раскидистых, как здесь.

– У нас часто дуют сильные ветры, которые затрудняют их рост, – ответил барон с набитым ртом. Щетина, отросшая у него на подбородке, была усыпана крошками, но он даже не потрудился их стряхнуть. – Корнуэлл – это особый случай. Такого климата, как у нас, больше нигде в Англии не сыскать. На побережье постоянно дует ветер, который и пригибает деревья к земле.

– Но… ведь мы и сейчас недалеко от побережья? – настаивала на своем Бэкка.

– Почему ты спрашиваешь, дочка? Или планируешь очередной побег? Выбрось эти мысли из головы, Рэбэкка. На этот раз тебе никуда от нас не деться. Нас трое, а ты одна. Когда поездка закончится, твое будущее будет определено, а мое… обеспечено.

– Вообще-то я всего лишь пыталась вспомнить уроки географии, – сказала Бэкка как можно безразличнее. – Это не так-то просто, ведь с тех пор прошло немало времени. Помню, как я, мама и моя первая гувернантка… Как же ее звали? Этта, точно. Так вот, мы любили выбирать на карте места, в которых хотели бы побывать. Мама всегда хотела увидеть…

– Да что ты заладила «мама» да «мама»! – взорвался он. – Ты же знаешь, я не люблю тревожить память умерших. Ты, умная лиса, наверняка что-то задумала. Я вижу тебя насквозь, как пейзаж за окном.

Бэкка пожала плечами.

– Я всего лишь пытаюсь хоть немного разрядить обстановку и извлечь как можно больше из этой поездки, – вздохнула она, делая вид, что не замечает лукавого взгляда Мод. – Если мы едем в сторону холмов, то это как раз одно, из таких мест. Ну, о которых я вам рассказывала… Одно из мест, в которых мы мечтали побывать. Мама больше всего стремилась попасть…

– Я уже сказал, что не хочу говорить о ней! – рявкнул отец. – Давай покончим с этим раз и навсегда и больше не будем возвращаться к этому.

– Пусть болтает, Гильдерслив, – вступился за нее Пэмброук и рассмеялся гортанным смехом. – Уж лучше это, чем постоянное нытье и унылое настроение.

Барон смерил его презрительным взглядом.

– Она прекрасно знает, о чем можно говорить, а о чем нет, Пэмброук. Она играет с нами. И сейчас речь идет вовсе не о ее матери.

Ага! Она таки нашла уязвимое место. Если удастся достучаться до его совести, она вызовет в нем если не раскаяние, то хотя бы смятение.

– Я лишь хотела бы, чтобы мама оказалась здесь с нами и смогла взглянуть на них, только и всего, – сказала она. – На холмы, я имею в виду.

– Хватит, я сказал! Здесь не на что смотреть, кроме как на дурацкие холмы, возомнившие себя горами. А деревья – они везде деревья, независимо от местности.

– Подумайте только, ведь мы можем хоть одним глазком посмотреть на Сэмюэля Коулриджа и Уильяма Уордсворта. Ведь они родом отсюда. Мама так любила их поэзию.

– Поэзию? – скривился отец. – Опять мечты! Чушь и вздор для глупых женщин!

Он приоткрыл окно ровно настолько, чтобы можно было выбросить недоеденный пирог с мясом, и тут же снова его захлопнул.

– Ну что, теперь ты довольна? Испортила мне ужин. Все, теперь точно достаточно.

Струя свежего воздуха, такого чистого, каким он бывает только в горах, моментально вернула Бэкку к жизни. Она жадно дышала, вбирая его до последней капли, и больше не проронила ни слова. Она получила ответ на свой вопрос. Как ей может это пригодиться, она пока не знала, но если все же удастся вырваться на волю, то она хотя бы приблизительно будет знать, где находится. Если бы только можно было сообщить об этом Клаусу, оставить для него весточку…

Думая об этом, она и не заметила, как заснула.

Клаус почти не замечал боли в плече. Он гнал лошадь как сумасшедший и остановился только тогда, когда начал валиться из седла от усталости. Больше всего его сводило с ума то, что он не знал точно, как они движутся. Ему было лишь известно, что они едут на север. Учитывая, что Пэмброук с ними, логично предположить, что они направляются в Гретна Грин. В Англии заключить брак было практически нереально, учитывая ограничения, действующие на территории страны. Вряд ли они станут тратить время на то, чтобы выхлопотать специальное разрешение.

Заглянув во все гостиницы вдоль главной дороги, ведущей на север, и нигде не обнаружив следов беглецов, Клаус пришел к выводу, что они съехали с проторенной дороги, чтобы скрыться от погони. И хотя он тоже отклонился от главного пути, шансы напасть на их след были ничтожно малы. Ему даже не столь важно было настичь их в пути, сколько первым достигнуть границы. И он безжалостно гнал лошадь к цели. Он должен был найти Бэкку, пока не случилось непоправимое.

Занимался новый день, такой же пасмурный и мрачный, как остальные, хотя было уже не так сыро. Чем дальше на север он продвигался, тем прохладнее становилось. Он загнал бедную лошадь до такой степени, что она еле волочила ноги, и пришлось сделать остановку на постоялом дворе к северу от Шрусбери, чтобы нанять новую. По мере продвижения он остро ощущал ограничения, которые накладывала на него физическая реальность. Если бы все происходило в астральном измерении, в его распоряжении был бы полный арсенал магических уловок – хитроумные фокусы и магия фэйев, позволяющая сбить с толкуй обвести вокруг пальца. У него были бы способности к мысленной проекции, сокрытию от посторонних глаз, управлению временем как заблагорассудится – собирать его складками, сжимать, снимать слоями, как луковицу. Он мог бы обратиться к созданиям Иного мира и заручиться их поддержкой. Но отныне он был лишен всего этого и брошен на произвол судьбы. Чтобы выкарабкаться, необходимо было призвать на помощь всю свою находчивость, сообразительность, силу и незнакомого ему Бога, которому он молился, ничуть не заботясь о собственной гордости. Когда первые лучи солнца позолотили верхушки деревьев, Клаус пригнал хромающую лошадь на почтовую станцию.

– Я ищу группу людей, которые направляются на север и могли проезжать мимо, – обратился он к станционному смотрителю, пока конюх седлал свежего жеребца. – Трое мужчин и две женщины в личном экипаже.

Станционный смотритель задумчиво почесал затылок, словно стимулируя работу мозга.

– Приезжали тут одни вчера вечером где-то после ужина. Хорошая четырехместная коляска, запряженная четверкой лошадей. Они пробыли здесь совсем недолго – только лошадей поменяли. Очень уж спешили, будто за ними сам черт гонится.

– А что дама с горничной? Ты смог их разглядеть? С ними все было в порядке?

Человек как-то странно взглянул на него.

– Ну, я не знаю… Я видел их мельком, да и то краем глаза. Они не выходили из экипажа. Мужчины, которые их сопровождали, отдавали все распоряжения…

– Низенький, коренастый, краснолицый мужчина преклонных лет, франт и высокий человек, одетый во все черное? – нетерпеливо обрисовал Клаус всю троицу.

Станционный смотритель кивнул.

– Пожилой джентльмен тоже не выходил из экипажа, только отдавал указания тем двоим. Потом один пошел за продуктами, которые они взяли с собой, а другой тем временем рассчитался со мной.

– Они не сказали, куда едут?

– Нет, господин, ничего такого я не слышал. Знаю только, что они чертовски торопились – так, что даже не позволили дамам выйти передохнуть с дороги. Как только все указания были выполнены, они тут же сорвались с места.

– И куда направились?

– На север. Сдается мне, что они движутся к границе. Я уже достаточно экипажей повидал на своем веку, чтобы определить, какие из них свадебные. И чутье подсказывает мне, что они от кого-то бежали.

– От меня, – сказал Клаус.

У станционного смотрителя глаза на лоб полезли.

– От вас?

– Да, – сказал Клаус сухо. – Дама в экипаже – моя невеста. Ее похитили и не отпускают. Подумай, было ли что-то еще… Может, ты что-то слышал или видел, что могло бы помочь напасть на их след… Далее если поначалу ты не придал этому особого значения.

Станционный смотритель растерялся.

– Н-нет, господин. Хотя погодите! Попалась мне в руки одна любопытная вещица…

Он порылся в ящике стола и достал кружевной платочек. В углу была вышита буква «Р», вся в завитушках.

– Это вылетело из окна кареты, когда она отъезжала. Как будто кто-то нарочно выбросил. Мне кажется, это довольно дорогая вещь, чтобы ею разбрасываться. Вы только взгляните на кружевной кантик. Видите букву «Р» здесь, в углу? Мою благоверную зовут Ровена. Я собирался…

Клаус выхватил платок у него из рук и поднес к лицу. В нос ударил запах Бэкки. Полевые цветы и пахучие травы перемешались с ароматом ее тела, запах оставался свежим и чистым, даже после того как к нему примешался запах земли. Он еле слышно застонал, жадно вдыхая его, забирая себе частичку ее, впитывая ее неповторимый аромат, словно это могло заставить ее предстать перед ним. Когда он расстегнул сюртук, чтобы положить платок в карман жилета, станционный смотритель подошел ближе.

– У вас кровь! – воскликнул он. – Не иначе как подстрелили!

– Ничего, пустяки, – отмахнулся Клаус, запахивая жилет.

– Послушайте, в общем зале есть врач. Он, не задавая лишних вопросов, живо поставит вас на ноги.

– На это нет времени, – бросил Клаус и зашагал к стойлу. Да, рану нужно было подлечить. Но это подождет. Хлопоты о здоровье были для него в новинку, напоминая, что он теперь простой смертный. Будь он астралом, тем же Фоссгримом, то рана давно бы уже сама собой затянулась и не доставляла хлопот. Он почерпнул бы свежие силы из прежних источников, которые теперь были для него закрыты. Анна-Лиза и так сделала все, что могла, чтобы снять боль и ускорить заживление с помощью своих таинственных травяных припарок, отваров и курительниц с ромашкой. В лечении она достигла поразительного результата – любой другой уже давно бы слег, – но ноющая боль не оставляла его, а теперь еще и кровотечение открылось. У него в кармане лежал мешочек с травами, который Анна-Лиза сунула ему на прощание, когда они покидали коттедж. У первого же ручья он устроит привал и сделает компресс, но пока с этим придется подождать. Время дышало ему в затылок, и он проклял все на свете, выводя лошадь из стойла и срываясь с места в карьер под крики станционного смотрителя.

Черт! Сил на престоле! Где же ты, Генрик? Ты мне так нужен. Он поминал старейшину недобрым словом, продолжая свой путь. Уж кто-кто, а Генрик точно бы сказал, как поступить. И он точно знал, какие еще испытания выпадут на его, Клауса, долю. Из всех бывших талантов Клаусу больше всего не хватало ментальных способностей.

– Я там, где смогу быть вам полезен, – произнес такой родной и близкий сердцу голос, словно старейшина находился где-то рядом. – Как и обещал, милорд.

– Генрик?

Наверняка у него горячка! Клаус чувствовал, что ему нездоровится. Даже ветер при таком бешеном галопе не мог остудить его сухую, горячую кожу. Вот уже и рассудок помутился. Но бред это был или нет, при звуке этого голоса он от неожиданности чуть не вывалился из седла.

– Все так же богохульничаешь! – пронесся в его сознании голос старейшины. – Уж от этого мог бы воздержаться, тем более сейчас.

– Зачем? – ответил Клаус. – Боги все равно от меня отвернулись.

– Да просто чтобы произвести благоприятное впечатление на того, кто сейчас руководит твоей судьбой.

– Как же вышло, что я тебя слышу, старина? Хотя какая, к черту, разница! Ведь слышу же!

– Боги лишили вас всех прежних способностей, но они не властны над способностями, которые унаследовала ваша человеческая половина. Я уже как-то говорил, что порой смертные обладают недюжинными способностями, но не всегда знают, как использовать свой дар. Ваша мать была одной из таких смертных. На жизненном пути вам предстоит встретить еще много людей, которые видят, чувствуют и знают то, что недоступно остальным. Это дар останется с вами на всю жизнь. Никакая сила Иного мира не может забрать его у вас. К тому же, хотя доступ в астрал для вас закрыт, у вас осталось там немало друзей и сторонников. Вы не можете прийти к нам, зато мы можем поддержать вас… когда в этом есть необходимость. Разве мы не можем свободно перемещаться по планете? Мы приходим и уходим, когда нам заблагорассудится, и открываемся тем, кому захотим. Разве не так сложилось с незапамятных времен?

– Надо же, я и забыл…

– Любовная лихорадка, что уж тут поделаешь, – печально произнес Генрик.

– Ты прав, это неизлечимо. И я готов болеть ею всю жизнь.

– Тогда скачите как ветер, юный лорд! Главная опасность подстерегает ее не в карете, рядом со спутниками. Скоро она достигнет воды.

Бэкка первой заметила озеро Виндермер, опоясанное поросшими деревьями высокими холмами, которые освещали последние лучи заходящего солнца. Она с первого взгляда была очарована дикой и прекрасной природой запада. Они путешествовали по холмам, держась вдали от больших трактов, по проселочной дороге, о чем несложно было догадаться, когда карета тряслась, кренилась на бок и подпрыгивала на ухабах. Проезд чуть шире тропы, густо поросший деревьями, был скрыт от проезжающих по дороге. Большей частью он возвышался над землей, и кучер жаловался, что они в любой момент могут перевернуться. Лошади попались пугливые, да еще измученные долгой, изнурительной ездой. Ветер, дующий с холмов на море, разносил по всей округе их пронзительное, жалобное ржание.

Барон постучал тростью по крыше.

– Можно остановиться здесь, не опасаясь быть замеченными, – сказал он, конкретно ни к кому не обращаясь, когда карета сбавила ход. – Мы не сможем продвигаться дальше, пока лошади как следует не отдохнут. До границы еще ехать и ехать.

– Можно нам наконец-то выйти? – спросила Бэкка.

Она огляделась, рассматривая открывающийся вид, и вздрогнула. Все вокруг было словно залито кровью. Заходящее солнце правило на небе и на воде – гигантский огненный шар, широкая блестящая полоса от которого пролегла от дальнего края озера к берегу. С наступлением сумерек даже стволы деревьев приобрели пурпурный оттенок. Что-то в этом месте было смутно знакомым. Бэкка почувствовала, как волосы зашевелились у нее на голове, а ладони стали холодными и липкими. И хотя воздух был довольно теплым, Бэкку вдруг пронзило холодом. И с каждой секундой это ощущение усиливалось…

– Прогулка с женихом тебе не повредит, – заметил барон. – Кроме того, за тобой присматривает дуэнья, как того требуют приличия. Но завтра в это же время ты уже сможешь обходиться без нее.

– Моего жениха здесь нет, – огрызнулась Бэкка.

– Умоляю вас сменить гнев на милость, – вкрадчиво произнес Пэмброук, жестом собственника кладя руку ей на колено.

Бэкка стряхнула его руку, не обращая внимания на негодующий возглас Мод.

– Вы слишком много себе позволяете, сударь! – сказала она. – Будьте так добры, держите свои нечистые руки подальше от меня.

– Рэбэкка! – прикрикнул на нее отец.

– Нет, нет, мне нравятся норовистые дамы! – сказал сквайр. – В последнее время развелось слишком много излишне чувствительных дамочек. Они хихикают, спрятавшись под веером, и с притворной скромностью могут потупить взор, лишь бы заманить мужчину в сети, а когда дело доходит до постели, скисают, как вчерашнее молоко. А разве викинги не получали удовольствие исключительно в настоящих постельных баталиях, которые устраивали их подруги? Ваш бывший жених, кажется, из той же породы? Вы решили, он довольствуется той малостью, что вы сможете ему предложить? Не смешите меня! Неужели вы так наивны?

– Мы с Мод отправляемся к воде, – сказал Бэкка как можно тверже и невозмутимее. – У меня горло и нос забиты пылью. У нас с начала поездки не было возможности привести себя в порядок.

Никто ничего не ответил.

– Куда мы денемся, отец? Мы в этих горах отрезаны от всех. Где нам можно искупаться, но так, чтобы вы трое не стояли над нами? К северу и югу одна вода, а само озеро примерно милю в длину.

Барон вздохнул.

– Что ж, пользуйся случаем, – милостиво разрешил он. – Другой такой возможности у тебя не будет до самой границы.

– Наедине, отец. Без надоедливых, липких взглядов.

– Хорошо, хорошо, идите уже! Только быстро. Солнце скоро сядет, и как только оно скроется за вершинами холмов, ваше «наедине» закончится.

Хотя бы несколько минут она сможет наслаждться таким драгоценным сокровищем, как уединение! Но глупо было надеяться, что ненавистные тюремщики выпустят их из виду. Когда они уже направлялись к воде, отец что-то шепнул остальным. Подойдя к воде, Бэкка полезла в карман за платком, чтобы смочить его и протереть разгоряченное лицо. Но когда она запустила руку в маленький кармашек, который носила под платьем на шнурке, пальцы нащупали там только ракушку. Горестный вздох вырвался из ее пересохшего горла, и она села на песок, обхватив голову руками.

– Что с вами, миледи? – встревоженно спросила Мод. – Куда подевалось ваше мужество?

Бэкка уронила руки на подол платья и принялась теребить в руках кармашек.

– Мой платок. На постоялом дворе я выбросила его в окно… Кажется, это было вчера. О Мод… А что, если он за мной не приедет? Что, если он так и не найдет меня?

Она не хотела делиться переживаниями с горничной, но держать их в себе больше не было сил. Как она могла жить без него теперь, после того как отдалась ему вся, без остатка, после того как почувствовала вкус его страсти, после того как он ввел ее в мир наслаждения и творил чудеса с ее телом одним лишь прикосновением рук? Но она не могла рассказать о своем главном страхе: что Клаус ради нее пожертвовал своим бессмертием, а теперь его жертва может оказаться напрасной. Ей было невыносимо даже думать об этом.

– Я видела, как вы бросили платок, – сказала Мод, опускаясь на колени рядом с ней. – На что вы надеялись?

– Что он найдет его и поймет, что я проезжала там. Да, это было глупо – ждать помощи от крошечного кусочка материи, обшитого кружевами. Наверняка он сейчас лежит втоптанный в грязь сотнями лошадиных копыт.

Слезы выступили у нее на глазах.

– Он никогда меня не найдет, так ведь, Мод? – всхлипнула она.

– Вот, миледи, возьмите мой, зачем же расстраиваться? – сказала горничная, протягивая свой платок.

– Дело не в платке, Мод, – сказала Бэкка, утирая слезы. – Все дело в чувстве безысходности, которое меня переполняет. О, если бы только он приехал за мной!

– Странно, а я-то думала, вы не хотите, чтобы он приходил, – прошептала горничная растерянно.

– Так это когда было! Сейчас все изменилось. Отец убил сэра Персиваля Смэдли во время дуэли – просто взял и выстрелил ему в спину, Мод. Можешь себе это представить? Это произошло у меня на глазах. Когда они увозили нас из гостиницы, то же пообещали сделать и с Клаусом, если я буду сопротивляться. Ты же знаешь, что он ранен. Я боялась, чтобы из-за меня он не подвергся еще большей опасности, и подумала, что если потянуть время… Прямо не знаю, о чем я тогда вообще думала! А теперь я просто боюсь, Мод. Отец одержим богатством, которое получит, когда свяжет меня с Пэмброуком. Он уже не остановится! Я не знаю, как он собирается доводить дело до конца, но больше и крошки в рот не возьму, и глотка не сделаю, и тебе не советую…

– Вы думаете, он решил нас отравить, миледи?

– От него теперь всего можно ожидать, в том числе и этого. Боже милостивый, я в самом деле начинаю верить, что он сошел с ума!

Слезы снова навернулись ей на глаза. Бэкка хотела промокнуть их пустым кармашком, но он оказался вовсе не пустым. Внутри лежала ракушка, которая обо что-то звякнула. Она сунула руку поглубже и нащупала амулет из аквамарина, который дал ей Генрик. Ее сердце учащенно забилось. Как она о нем забыла? Каким-то непостижимым образом амулет успокоил ее, и она положила его назад, в кармашек под платьем.

– Бедные мы, несчастные… Что же нам теперь делать? – заголосила горничная.

– Тс-с-с! А то они сбегутся на твой крик. Давай займемся тем, ради чего, собственно, сюда и пришли – пойдем ополоснемся. Скоро солнце сядет, и они придут за нами. Нельзя вызывать у них подозрений. Поэтому я и не сопротивлялась. Я хочу, чтобы они окончательно расслабились и мой побег застал их врасплох. Когда это время наступит, тебе придется самой за себя постоять, Мод. Смотри во все глаза и не зевай. Если я прикажу бежать, то пусть ноги несут тебя так быстро, как только смогут. Не думай обо мне, позаботься о себе. Если я буду знать, что с тобой все в порядке и не буду переживать за тебя, то скорее смогу вытащить нас из этой передряги.

Бэкка не хотела пугать Мод рассказом о том, что их надсмотрщики считают горничную пустым балластом. Она была для них обузой и помехой. Они взяли Мод не в качестве прислуги для девушки, а только затем, чтобы она не смогла навести на их след Клауса или кого-то еще. Они без колебаний избавятся от нее как от нежелательного свидетеля, как только возникнет необходимость. Бэкка не сомневалась в этом. Но сейчас не время думать об этом. Сумерки сгущались на глазах, и над водой поднимался густой туман.

Она поднялась с песка и подошла к кромке воды. Глядя на клубящийся у ног туман, который расстилался по всему зеркалу озера, она наконец поняла, почему это место показалось ей таким знакомым. Оно походило на астральный архипелаг! Ее бросило в дрожь, холодные мурашки побежали по телу. Ноги стали ватными и больше ее не слушались. Она нагнулась, чтобы зачерпнуть воды, и замерла, не в силах пошелохнуться. Под водой, как раз там, куда она собиралась опустить руки, появились длинные зеленые волосы-водоросли, которые лениво покачивались. А затем проступили и контуры лица. Но не Бэкка отражалась в воде! Это была Илия, взирающая на нее с поистине королевским величием. Ее лицо светилось торжеством, ликованием и превосходством.

Бэкка отшатнулась и отбежала как можно дальше от воды. Сердце бешено билось в груди. Этого не могло быть! Игра воображения, не более. Она подползла к кромке воды на коленях и вытянула шею, пристально вглядываясь в легкую рябь, ласкающую берег. Водоросли, ну конечно! Ярды покачивающихся на волнах водорослей обрамляли ее отражение в воде, а Илии там и в помине не было. Она усиленно заморгала и посмотрела еще раз, чтобы удостовериться, что это был обман зрения, – в воде отражалось ее собственное бледное лицо. Для пущей уверенности она нерешительно попробовала воду один раз, второй и лишь потом отважилась опустить туда руку. Когда она вытащила ее назад, в руке был зажат пучок липких водорослей.

Она вздохнула с огромным облегчением. Но ее радость была недолгой. Вдалеке пронзительно закричала Мод. Обернувшись на крик, Бэкка увидела отца вместе с остальными, бегущих по склону холма. Судя по всему, настроены они были воинственно. Оттолкнув горничную, Пэмброук сгреб Бэкку в охапку, и в тот же момент раздался выстрел. Обернувшись на звук, Бэкка увидела Клауса, стоящего на гребне холма. В каждой руке он сжимал по пистолету – один смотрел вниз, над дулом другого вилась струйка дыма. Его силуэт четко проступал на фоне уже начавшего темнеть кроваво-красного неба, а сам он походил на ангела возмездия. От этого зрелища у Бэкки захватило дух.

– Пэмброук, отпусти ее! – прогремел Клаус.

– А если нет, то что? – выкрикнул сквайр, выставляя вперед квадратный подбородок. – У тебя остался только один выстрел, Линдегрен! Одним выстрелом ты нас всех не уложишь.

– Так уж получилось, – сказал Клаус насмешливо, – что я хорошо подготовился.

Боковым зрением Бэкка увидела отряд солдат, рассыпавшихся по склону холма, словно рой пчел. События развивались стремительно: Мод вскрикнула, Пэмброук швырнул Бэкку в сторону, к воде, а сам бросился сломя голову вперед, прямо в руки двум подоспевшим солдатам. Гильдерслив побледнел как мел, стоя лицом к стене солдат, – вода отрезала ему путь к отступлению. Он скользнул безумным взглядом по людям на берегу. Двое солдат схватили его и увели. Джек Эндрюс, паля во все стороны, сделал попытку прорваться на север, но оступился на неровной земле, и один из мушкетных выстрелов достиг своей цели.

Клаус сбежал по обрыву к Бэкке, сгреб ее в охапку и прижал к себе. Руки, которыми она бредила все это время, сжимали ее так сильно, что она с трудом дышала. Она, в свою очередь, вцепилась в него что было сил, чтобы никогда больше не отпускать.

Внезапно он отстранил ее. Его сильные и надежные руки скользнули по ее рукам, плечам, шее. Он убрал непослушные пряди волос с ее лица и обхватил его дрожащими руками.

– Вы уверены, что с вами все в порядке, mittkostbart? – спросил он, запинаясь. – Вам не причинили никакого… вреда?

Бэкка отрицательно покачала головой.

– Со мной все хорошо, – пробормотала она, глотая слезы. – Я думала, что никогда больше вас не увижу…

Клаус распахнул объятия, и она уже готова была броситься в них, как вдруг две тонкие зеленоватые руки протянулись из воды и схватили его за ноги. Это была Илия! Значит, Бэкка не ошиблась: это Илию она видела под водой, но русалка поджидала не ее, а Клауса.

Стараясь сохранить равновесие, Клаус взмахнул в воздухе руками, а Бэкка попыталась удержать его, вцепившись в его сюртук.

Схватив ее за руки, он рывком оторвал ее от себя.

– Нет, Бэкка! – закричал он, исчезая в воде. – Отойдите! Она убьет тебя!

Не веря своим глазам, Бэкка стояла, дрожа всем телом, и смотрела, как мстительная русалка тащит Клауса под воду. Бэкка беспомощно оглянулась по сторонам. Мод пошла за солдатами, которые вели их надсмотрщиков вверх по холму.

Наверное, она решила оставить ее наедине с Клаусом. Поблизости никого не было. Бэкка металась по берегу, вглядываясь в бурлящую воду и ожидая, что вот-вот на поверхности появится голова Клауса. У него сохранились навыки плавания, но теперь, без способностей Иного мира, он не сможет дышать под водой. Илия могла его утопить! Этого ли она хотела? Может, русалка решила перенести его на астральный архипелаг, где она и ей подобные околдовывали смертных мужчин и превращали их в своих рабов? Или он добровольно решил воссоединиться с ней? А может, он принес себя в жертву русалке, чтобы та оставила Бэкку в покое и не донимала своей местью? Возможно, что так оно и было.

Бэкка, скользя взглядом по ряби воды, молила, чтобы он показался на поверхности. Он уже долго был под водой, слишком долго. Тяжелые сапоги наверняка потянули его ко дну. Страх ледяными пальцами сжал ее сердце. Ее дыхание стало прерывистым, и она судорожно глотала воздух, который кровавой пеленой застилал озеро. Выкрикивая его имя, Бэкка совсем уж было собралась нырять следом, как вдруг из воды по пояс поднялись Клаус и Илия, сжимавшие друг друга мертвой хваткой…….

Бэкка закричала, но в горле у нее пересохло и вместо крика вырвался сдавленный хрип. Она что, увидела привидение? Клаус белый как мел, с посиневшими, плотно сжатыми губами часто и глубоко дышал. При каждом вдохе его широкая грудь, вздымалась. Илия же втягивала воздух без видимых усилий. Она была в родной стихии. Вот-вот Клаус должен был стать ее! Без астральных способностей он был так же уязвим, как простые смертные мореходы, которых сирена Лорелея увлекала за собой на верную погибель. Илия переборет его, и тогда либо перенесет на астральные острова, чтобы сделать своим рабом навеки, либо утопит.

В неописуемом ужасе Бэкка стояла и беспомощно смотрела, как. Илия схватила Клауса за волосы, впилась в его губы и обхватила его ногами, в то время как он всячески пытался сбросить ее с себя.

– Не-е-е-е-е-е-е-е-ет! – пронзительно завизжала Бэкка, бросаясь к воде.

Уворачиваясь от ненасытных губ русалки, Клаус отрывал от себя ее руки, обвившиеся вокруг него как змеи.

– Бэкка, стойте! – задыхаясь, прокричал он. – Держитесь… подальше… от воды!

– Правильно, Бэкка, – прыснула от смеха русалка. – Держись подальше! Он больше тебя не хочет! Он предпочел бессмертие со мной смерти рядом с тобой, глупая девчонка!

– Не слушайте ее, mittkostbartl – воскликнул Клаус, все еще пытаясь оторвать вцепившуюся в него мертвой хваткой Илию. – Отойдите от воды!

Бэкка с трудом различала их, слезы застилали ей глаза. Клаус выбивался из сил. Он был хорошим пловцом, но сапоги неумолимо тянули его на дно. Если русалка сейчас его отпустит… Нет! Бэкка не решалась даже думать, что будет потом. Он собирался пожертвовать собой, чего она и боялась. Только через ее труп!

– Мэй! – взвизгнула она. – Приказываю тебе, отпусти его!

– Глупая смертная! – фыркнула Илия. – Ты не можешь использовать это заклинание дважды. Твое время вышло. Либо он сейчас отправляется со мной, либо идет на дно этого богом забытого озера. Если я не смогу обладать им, пусть не достается он никому! И уж тем более тебе!

Прежде чем Бэкка смогла ответить, они снова скрылись под водой. Зовя Клауса, Бэкка бежала вдоль берега, вглядываясь затуманившимися от слез глазами в мрачную багровую воду, пытаясь разглядеть их за водорослями и рябью, которая все искажала, но так ничего и не увидела. Она никогда в жизни не чувствовала себя такой беспомощной! Время утекало, как песок сквозь пальцы. Без своих астральных способностей он не мог оставаться под водой так долго. Он велел ей не приближаться к воде. Но если не она, то кто? Нужно что-то делать, причем быстро! Не оставалось ничего другого, кроме как сбросить туфли и нырнуть в озеро.

Клубы ила, поднявшиеся со дна, замутили воду, попали в глаза и практически ослепили ее. Ил смешался с водорослями, и в призрачной подводной темноте она с трудом видела хоть что-то в радиусе фута. Неужели русалка его забрала? Нет! Не нужно даже думать об этом! Бэкка поднялась за новым глотком воздуха и огляделась по сторонам, но нигде не было и следа Клауса и Илии. Ко всему прочему, на землю стремительно опускалась ночь.

Внезапно вода вокруг нее заволновалась, хотя на ветерок не было и намека. Крутясь в воде, она почувствовала, как что-то ударилось о бедро. Что-то твердое. Ее сердце замерло. Одной рукой держась на плаву, другой она скользнула под платье, вытащила кармашек, нащупала внутри него маленькую ракушку.. . и… амулет! Уже во второй раз он напоминал о себе, о своем живом участии. Бэкка, недолго думая, сжала аквамарин в кулаке и собралась было нырнуть, как вдруг ее внимание привлекло какое-то движение. Она ахнула. Иррблоссы? Да, они! Сплетаясь, кружась, скользя по поверхности воды, эти загадочные огоньки, как они умели это делать, принялись разгонять рябь, пока не образовался водоворот.

Слезы навернулись Бэкке на глаза. Было такое ощущение, что она наконец-то снова встретила старых друзей. Они никогда не бросали ее раньше! Их присутствие придало ее решимости. Увлекаемая водоворотом, который создали блуждающие огоньки, она нырнула и врезалась в Клауса с Илией. Они продолжали бороться в центре огромной воронки, в которую превратилось озеро.

Застигнутая врасплох русалка от неожиданности выпустила Клауса и обрушила свою ярость на Бэкку. На счету была каждая секунда – ни Бэкка, ни Клаус не могли задерживаться под водой. И без того было ясно, что Илия хочет оставить их там навечно. Мстительное создание вцепилось Бэкке в волосы, и Клаус безуспешно пытался ее освободить. Времени не оставалось! Бэкка разжала кулак, в котором лежал аквамарин, и вонзила амулет в изящно заостренное ушко Илии.

Истошный крик русалки прорвался сквозь толщу воды, и Илия, отпустив обоих, стремительно унеслась в сумрачные глубины озера. Водоворот, стихая, поднял Бэкку с Клаусом наверх. Клаус крепко держал Бэкку, когда они вырвались на поверхность и принялись судорожно вдыхать живительный воздух. Обнявшись, они поплыли к берегу. Водоворот окончательно исчез, когда они наконец выбрались на берег и без сил рухнули на траву. А над водой все так же кружили Иррблоссы, резвясь, словно озорная детвора.

Затаив дыхание, свернувшись калачиком в объятиях Клауса, Бэкка теснее прижалась к нему. Оба молчали. Слова не были нужны. Даже истошные вопли Мод, спешащей по склону холма, не могли разрушить идиллию. Они были в месте, далеком от людской суеты, в собственной маленькой вселенной, которая вращалась вокруг них двоих. Илия ушла. Кошмар закончился.

 

Эпилог

Мне очень жаль, что все так вышло с твоим отцом, mittkostbart, – прошептал Клаус Бэкке на ухо. – Мы бы ничего не смогли с этим поделать.

Совсем недавно закончилась церемония бракосочетания, и теперь молодожены расположились на кушетке с витыми ручками в простом деревенском, но очень милом четырехкомнатном домике – одном из многих укрытых соломенными крышами домов, которые гнездились на живописной зеленой возвышенности Шотландии. Это была деревня Гретна-Грин – рай для молодоженов.

В другом конце их маленького коттеджа крепко спала Мод. Она заснула как убитая, как только приготовила ванну для Бэкки и помогла ей привести себя в порядок. Она никогда не узнает, какой смертельной опасности подверглась в чужом краю.

Для Бэкки этот мир был абсолютно новым. Она стала графиней Линдегрен и сейчас, наедине с любимым человеком, обрела долгожданный покой в его объятиях. За ним она была как за каменной стеной, он стал для нее светом в окне. И лишь мысли об отце омрачали ее безмятежное настроение.

– Он сам виноват, Клаус, – сказала она печально. – Как ты думаешь, его повесят?

Даже после всего, что он ей наговорил, и вреда, который причинил, она не могла смириться с этой мыслью.

– А это уж как решит магистрат, – сказал Клаус, обнимая ее. – Закон есть закон. Теперь наши жизни навеки связаны, и я не допущу, чтобы тебе что-то угрожало.

– Куда мы поедем? Что будем делать? Он улыбнулся и поцеловал ее в лоб.

– Мы поедем домой, Бэкка. В Линдегрен Холл.

– А разве он еще существует? – удивилась она. – Я думала…

– Теперь он существует в физическом измерении – со всеми своими щелями, прорехами, отваливающейся черепицей. Теперь его не нужно больше скрывать от людского взгляда или срочно переносить в астрал. Мы наймем прислугу. А если Линдегрен Холл тебе не по душе, то у меня есть чудное имение в Швеции – правда, тоже довольно запущенное. Я уже много лет не был… дома. Но несмотря на запустение, выглядит оно довольно величественно – замок, теперь уже видимый, ждет нас благодаря стараниям Генрика. Я договорился с ним обо всем перед нашим отъездом. Это прекрасный северный край, где половина года проходит в предрассветной мгле, а другая половина – в закатных сумерках, и северное сияние раскрашивает небо миллионом радуг. Я так за всем этим соскучился.

– Какое-то заколдованное место… – заметила она.

– Думаю, прошло уже достаточно времени, чтобы я смог туда возвратиться. Видишь ли, когда-то давным-давно меня там разоблачили, оттого я и был в изгнании. Но это неприятная история, – его передернуло, – и слишком кровожадная, чтобы рассказывать ее в первую брачную ночь.

Он наградил Бэкку одной из своих невероятных улыбок, и ее сердце растаяло. Ей даже показалось, что она видит в его зрачках переливы северного сияния.

У Бэкки на глазах выступили слезы, и он прижал ее к себе.

– Что такое? Ты вся дрожишь…

– Если мы поедем в Швецию, нам придется путешествовать по морю, а у меня больше нет зачарованного амулета, который дал Генрик.

Клаус сунул руку в карман жилета и достал платок, в который был завернут сияющий аквамарин.

– Ты это имела в виду? – спросил он, протягивая ей амулет. Бэкка ахнула.

– Но как…

Улыбка Клауса превратилась в ухмылку. Бэкку даже передернуло при виде такой гримасы у него на лице.

– Его выбросило водоворотом. Я подобрал его на берегу, пока ты успокаивала Мод.

– Иррблоссы?

Он пожал плечами.

– Мы никогда не узнаем, вынес его вихрь или Илия в ярости швырнула его вслед нам. Амулет отогнал ее, но не уничтожил. Она слишком сильна для этого. Успокойся, моя Бэкка, амулет опять с тобой, и я не хочу, чтобы ты боялась, когда мы выйдем. в море.

Бэкка вернула ему аквамарин.

– Возьми, у тебя он будет в сохранности.

– На время… – согласился Клаус. Он поднял аквамарин вверх, и в нем засверкали отблески пламени камина. – Великолепно! Этот камень, даже без заклятия, с незапамятных времен защищает моряков от опасностей, которые таит морская пучина.

Пряча камень в карман, он поморщился, и Бэкка осторожно тронула его за плечо.

– Это все из-за барахтанья в воде, ведь рана еще до конца не затянулась… Ты уверен, что за тобой не нужен уход? Я могу быть совсем неплохой сиделкой.

Клаус взял ее нежную руку и поднес к губам.

– Мне нужна не сиделка, mittkostbart, – сказал он, многозначительно улыбаясь и покрывая ее поцелуями, – а невеста, которую я смогу обнимать в этой постели. Луна больше не вызывает у меня брачного неистовства, но в моих жилах по-прежнему течет горячая кровь. И запомни, пожалуйста: моя страсть больше не ограничивается астралом, зато она всегда будет ограничиваться тобой, и только тобой.

Он поставил ее на ноги.

– А теперь я ужасно хочу снять эту ненужную ночную рубашку и положить тебя вон на ту большую кровать. Как ты на это смотришь?

Клаус раздевал ее постепенно, как гурман, пока она не осталась стоять обнаженной в Отблесках пламени камина. Он обнял ее и положил на кровать, неотрывно глядя ей в глаза из-под полуопущенных век. Его глаза излучали тепло и одновременно пылали, как огонь в камине, когда он смотрел на нее. Этого горящего взгляда было достаточно, чтобы она почувствовала сладкую тяжесть внизу живота, ощутила, как набухла ее плоть, жаждущая, чтобы он наполнил ее собой. Ей казалось, что он пронзает ее взглядом, и от этой необычной ласки она вся пылала. Даже если все его способности ушли, эта осталась – умение разжигать огонь страсти одним только взглядом. Это была нечеловеческая способность, дар другого мира. Его старейшины и божества могли лишить его привилегий и регалий, но не могли забрать его притягательность и неотразимость. Она вышла замуж за лучшее, что было в обоих мирах! Он существовал в своем собственном, чувственном измерении, которое превосходило оба эти вместе взятые. И он забрал ее туда с собой.

Клаус никогда не стеснялся своей наготы, это качество осталось в нем и сейчас. Он выверенными, легкими движениями снял рубашку из египетского хлопка, жилет из парчи, штаны, кальсоны и бросил их рядом с сапогами, которые успел стянуть раньше. На нем белела лишь свежая повязка. Он снова коснулся Бэкки взглядом, и их глаза встретились. Он подошел и опустился на кровать рядом с ней. Двигаясь нежно и плавно, он обвил ее руками, как волна набегает на берег. Ее грудь прижалась к нему, соски потемнели и набухли в ответ на зов его ненасытной плоти. Он был сильно возбужден, и у нее перехватило дух, когда его затвердевшее, набухшее естество уперлась в нее. Одной рукой он крепко прижал ее к себе, а другой приподнял ее подбородок, заставляя смотреть прямо в глаза.

– Не бойся, mittkostbart, – прошептал он. Уголки его четко очерченных губ приподнялись в мягкой понимающей улыбке. – Я доставлю тебе море удовольствия. На этот раз больно не будет. Ты веришь мне, моя Бэкка?

– Д-Да, – пробормотала она, но как-то неубедительно.

Клаус отстранился, изучая ее, заглядывая ей в душу.

– Ты до сих пор колеблешься?

Mittkostbart, ты убиваешь меня своими сомнениями.

– О нет! – выдохнула она, крепче прижимая его к себе. – Просто… я очень боюсь… что недостаточно… опытна.

Клаус закинул голову и от души расхохотался глубоким, бархатистым смехом.

– Прочь страхи! – сказал он.

Взяв руку Бэкки, он положил ее себе между ног и заставил обхватить свой набухший член.

– Видишь, я всегда готов, – прошептал он. – Я всегда был готов для тебя… как и в твоих снах.

– Но тогда я думала, что это сны.

– Глупышка, разве ты забыла, как мы занимались любовью в гостинице?

– Разве такое можно забыть? Но это казалось почти сном, а во сне все возможно…

– Ах ты маленькая ханжа, – игриво прошептал он, и его голос источал соблазн и искушение. – Вся наша жизнь иллюзия – что в этом мире, что в другом. В своих снах ты занималась любовью с призраком. Ты отдала ему свою невинность. Теперь происходит то же самое, только на этот раз ты знаешь, что этот сон наяву. Я все тот же призрак – то же создание, которое было с тобой в водопаде. Не торопись отдергивать завесу, когда занимаешься любовью. Приди ко мне, как тогда пришла к нему. Дай мне то, что дала ему тогда в гостинице, – свою сладкую страсть. Мы одни. И нам нечего бояться.

Он нежно обнимал ее, и она была уверена, что вот-вот уплывет в заоблачные дали. Тая от прикосновения его тела, она коснулась его лица. Каждый мускул в нем был напряжен. Мышцы на шее вздулись, живот стал твердым, как гранит, и давил на нее. Он сдерживался из последних сил. Его затвердевшая плоть нетерпеливо пульсировала, реагируя на каждое ее движение.

Сердце Бэкки учащенно билось в такт его пульсу. Кожа к коже, сердце к сердцу, плоть к плоти – они бились в одном ритме. Это походило на первобытный танец, в котором взлетали и падали не только их тела, но и их души. Он разбудил ее для невообразимых удовольствий. Эти чувства были не из физического мира, они не могли быть отсюда. Внутри их бился пульс Иного мира. Она чувствовала, видела, слышала его в учащенном дыхании Клауса, в том, как он произносит ее имя – как молитву, мягко, с благоговением. Его горячее дыхание щекотало ее ухо, шевелило непослушные локоны, которые в беспорядке разметались по подушке.

Трепет его влажных ресниц у виска вызывал в ней волны ледяного огня, обволакивающего бедра и живот. Его длинные опытные пальцы на ее груди, на ее сосках чудом угадывали, где легонько шлепнуть, где погладить, за что потянуть и где ущипнуть. Мучительный экстаз. Ее дыхание стало прерывистым и затрудненным. До какой степени он еще оставался астралом? Сколько сверхъестественных способностей ушло от него? Что осталось от прежнего властелина воды? Многое в Клаусе напоминало о его прежней астральной принадлежности, даже то, как он вел себя в постели, – словно плавал в воде.

Внезапно она вспомнила, как они занимались любовью в гостинице, растворяясь друг в друге без остатка, стоя, – так на лету совокуплялись астральные существа в Ином мире. Тогда это происходило в уединении, за закрытыми дверями, но что, если… Она сдавленно застонала. Картина, которую нарисовало ее воображение, была такой яркой и шокирующей, что она решилась высказать свои опасения.

– Ведь мы не будем заниматься этим… при всех? – робко поинтересовалась она. – Я хочу сказать, на виду у всех, без стыда и смущения, как делают это астральные существа? В тебе еще слишком много от Иного мира, Клаус.

Он ошарашенно замер, затем приподнялся, закинул голову назад и раскатисто захохотал.

– О моя Бэкка, – выдохнул он, отсмеявшись. – Полагаю, ты знала, в какой момент и как умерить мой пыл, умница ты моя. Иначе наша брачная ночь закончилась бы до обидного быстро.

Он захохотал снова, да так сильно, что перевернулся на спину и вытер выступившие на глазах слезы.

– Нет, моя любовь, – произнес он наконец. – Можешь забыть о своих страхах. Я не стану требовать, чтобы ты раздевалась и удовлетворяла меня прямо на улице. Но когда мы вдвоем, – продолжал он, снова обнимая ее, – приготовься к насилию в грубой форме. Я околдован. Твои чары превосходят всю магию Иного мира.

– Это был глупый вопрос, – признала Бэкка смущенно. – Это из-за того, что… я знаю, каким ты был. И точно не знала, каким ты стал. Я не знала, как можно еще это сказать.

– Ты была весьма красноречива, – заметил он, борясь с новым приступом смеха и все крепче сжимая ее в объятиях. – О-о-о, mittkostburt, зачем же надувать губки! Прости, но я не смог удержаться, – это было так восхитительно ново. Я смеялся только потому, что ты снова очаровала меня своей непосредственностью. Отвечая на твой вопрос, хочу сказать еще раз: я остался таким же, каким был, только теперь не могу путешествовать между мирами. Если на мне еще остался отпечаток Иного мира, то со временем он сотрется… тебе не стоит насчет этого переживать. А теперь достаточно загадок! У нас еще целая жизнь впереди, чтобы разгадывать секреты Иного мира. Придется начинать все заново, если хочешь, чтобы я доставил тебе наслаждение. Но давай будем изобретательны! Ночь теплая, а мы словно пленники в этой комнате.

Он вскочил с кровати и поднял ее на руки. Бэкка ахнула.

– Клаус! Что ты делаешь?

В его глазах помимо страсти теперь прыгали бесики.

– Ты подбросила мне замечательную идею, – сказал он. Он вынес ее из коттеджа под звездное небо и отнес в садик за домом, скрытый за живой изгородью. Там он аккуратно поставил ее на землю.

Здесь не было ухоженных клумб и подстриженных кустов, а вместо этого царил беспорядок и буйство цвета. И было в этом что-то завораживающе дикое! Здесь пышно цвели самые разные полевые цветы – память об уходящем лете. Примятые их босыми ногами, лилии и вереск, примула и лаванда наполняли ночной воздух пьянящими ароматами. Они напомнили Бэкке о прекрасных цветах, растущих в Ином мире, и все внутри перевернулось. Конечно же, он ничего такого не имел в виду…

– Клаус, ты не можешь!

– Могу, еще и как могу, mittkostbart, – произнес он глубоким, хрипловатым голосом, от которого по всему ее телу бежали мурашки.

Его мужское достоинство рвалось к ней. Одной рукой он прижал ее к себе, в то время как вторая блуждала по ее телу – начиная от выгнутой шеи и заканчивая налившимися полушариями груди, которые он тут же принялся ласкать.

– Я беру свои слова назад, – пробормотал он, целуя жилочку у нее на шее. – Как символично, что наша первая брачная ночь проходит именно здесь, и я беру тебя у всех на виду… без стыда и смущения… как делают это астральные существа.

Прильнув к нему всем телом, Бэкка с готовностью ответила на его поцелуй. Что бы там ни случилось, они с Клаусом все равно будут счастливы! Они вместе, и это главное. Она застонала от удовольствия, когда он принялся делать с ней то, что обещал.