Она была вполне спокойна, когда впервые пришла к нему в комнату. По ее же словам, пыталась быть с ним милой и ласковой. В самом деле, устроила его на эту работу, а потом сделала все, чтобы у него нормально пошли дела. А в итоге он взял и ткнул ее носом в дерьмо. А она к таким вещам не привыкла Никому не позволяла так обращаться с ней, а уж такому типу, как он, и подавно. И подавно, понял? Так что пусть знает это и засунет себе туда, куда сам захочет!
Багз позволил ей спустить весь пар. И вот теперь она лежала на кровати, согнув ноги в коленях — закинув одну длинную в шелковом чулке поверх другой. Она курила сигарету, лениво пуская в потолок струйки дыма. Одним своим молчанием как бы задавая вопрос и готовя себя к ответу.
«Как кошка, — подумал Багз. — Совершенно расслабленная и в то же время готовая мгновенно прыгнуть в любом направлении».
Он чуть откашлялся и неловко поерзал, сидя на своем стуле.
— Джойс, я хотел тебя кое о чем спросить.
— М-м-м?
— Тебе ведь на самом деле не так уж нужны пять тысяч долларов?
— Пять тыс... Ну. — Она расхохоталась с деланной легкостью. — А ты знаешь, пять тысяч никогда не помешают. Пять штук сюда, пять — туда, и...
— Ты поняла, что я хотел сказать. Тебе не нужны мои пять тысяч.
— Ну-у... Я все-таки не дура, чтобы желать подобного. Тут ведь как поймешь — где найдешь, а где потеряешь?
— Черт побери, послушай же меня, Джойс!
— Да я и так пытаюсь, Багз. Ты только скажи что-нибудь толковое, а я уж услышу, не беспокойся.
Поколебавшись, Багз подался всем телом вперед.
— Мне присылают письма. Требуют пять тысяч в обмен за молчание в одном деле. И я знаю, что писала эти письма ты.
— Вот как? Да как тебе подобное в голову могло прийти?
— Потому что это как-то связано с Дадли — с его смертью. Потому что я знаю: в тот момент ты была у него.
— Ах, так вот, значит, где я была!
Она уперлась локтем в кровать и опустила окурок в пепельницу. Потом снова откинулась на спину и, словно в дремоте, прикрыла глаза тыльной стороной ладони.
— Точно знать это, Багз, ты можешь лишь в одном случае — если сам тоже был там.
— Ну... Давай скажем так, что до конца я в этом не уверен. Лишь в той степени, в какой ты уверена во мне. Это что-то вроде давления. Другими словами, ты не можешь втянуть меня в это дело глубже, чем это могу сделать с тобой я.
— А знаешь, дорогуша, я вовсе не верю в то, что ты действительно так думаешь. Если бы ты действительно так считал, ты бы не стал волноваться по поводу этих якобы написанных мною писем.
— Как знать, вдруг я оказался смышленее, чем ты думаешь? Может, как раз тебе и следует проявить гораздо больше беспокойства.
— Ну что ж, — пробормотала она, — это уже звучит более определенно. Особенно из уст человека с твоим прошлым.
— А как насчет твоего прошлого? Или скажешь, что с полицией у тебя раньше дел не было?
— Дорогой, у меня и в самом деле их не было. Честно тебе говорю.
— Чушь. Ты не ребенок, и Дадли не мог быть первым, кого ты опоила своей дрянью. Это называется стиль деятельности, что-то вроде торговой марки конкретного типа работника. Некоторые девицы предпочитают заниматься воровством, другие мошенничают, третьи телеса свои выставляют. А кое-кто предпочитает хлоралгидрат.
Последнее сработало, заставило ее сбросить маску безразличного созерцателя. Все тело напряглось, а глаза под прикрывавшими их пальцами расширились от внезапно нахлынувшего страха. Несколько секунд она лежала абсолютно неподвижная, затем медленно села и спустила ноги на пол.
Багз ухмыльнулся. Она же спокойно взглянула на него, после чего ее губы также скривились, но это была уже совсем другая ухмылка.
— Да, — сказала Джойс, — некоторые девочки работают с хлоралгидратом. Крутые девочки. Которые работают с дальним прицелом... А потому, Багз, получается, что это мое мнимое уголовное прошлое не очень-то помогает тебе обезопасить себя? Чего я в общем-то и не хотела. Если же я и вовсе расхочу, то...
— То ты поступишь очень глупо?
— Возможно. Но только при других обстоятельствах. Однако тебе прекрасно известно, что в данном конкретном случае этих «других» обстоятельств просто не существует и что никто не станет устраивать какие-то сопоставления записей о приводах в полицию. Молния бьет только в одно место, и в этом месте окажешься именно ты. Это твоя идея — твоя прекрасная идея, — и именно за нее следует держаться.
— Ты имеешь в виду Форда. Он защитит тебя.
— Звучит вполне разумно, ты не находишь? Но это сказал ты, Багз, тогда как я и слова не произнесла.
— Но черт побери, — резко бросил Багз, — ты и так ничего мне не говоришь. Я понятия не имею о том, какова позиция Форда, или...
— А надо было бы иметь. Все, что от тебя требуется, это посмотреть на то, как он заправляет в этом городе, вспомнить, как он вытащил тебя из ниоткуда и привел ко мне... Когда требуется, он умеет быть неимоверно обходительным и симпатичным малым. Разумеется, он не может игнорировать очевидные факты, однако...
— Ты по-прежнему ничего мне не говоришь! Ладно, давай так, Джойс. Чего ты хочешь — что я должен сделать, — и как я могу быть уверенным в том, что мне это сойдет с рук?
В ее негромком смехе прозвучала фальшивая нежность. Она кокетливо глянула на Багза.
— Более приятного комплимента я еще в жизни не слышала. Разумеется, для своих лет я очень неплохо сохранилась, но...
— Комплимент?! Какой...
— Ну да. Сказать, что мне от роду всего один денек. Или ты не это сказал — то, что я только вчера родилась?
Она снова рассмеялась, но уже иначе — удовлетворенно, игриво. Затем встала и накинула на плечи соболиную накидку.
— Ну вот, Багз, потратил столько времени на то, чтобы повидаться со мной, а самому и сказать-то нечего. Ну ничего, в следующий раз, я уверена, ты будешь порешительнее, так ведь? Надеюсь очень-очень скоро получить от тебя какую-нибудь весточку, поскольку в противном случае мои чувства будут серьезно ранены. А если это случится...
Багз лишь застонал от охватившего его отчаяния и снова спросил, чего именно она хотела от него услышать — точнее, только начал было спрашивать, — но она остановила его задумчивым жестом.
— Я думала, Багз... К чему утруждать себя словами? Ведь в этом нет никакой необходимости, не так ли?
Багз посмотрел в ее насмешливое лицо, устало пожал плечами и промолчал.
— Во всяком случае, будет вполне достаточно одного-двух слов. Ты так не думаешь?.. Ну ладно. Пока.
И ушла, оставив последние слова повисшими в воздухе.
Багз ополоснул лицо ледяной водой и снова занялся делами.
Получалось, что он лишь все испортил. Фактически признал, что был в комнате Дадли, тогда как Джойс со своей стороны не призналась ни в чем. И он не испытывал никакого удовлетворения от признания возможности того, что она могла всего лишь блефовать, извлекая пользу из акта вымогательства, подстроенного кем-то другим.
А ведь этот другой определенно существовал. И была ли этим человеком сама Джойс, желавшая, чтобы ее мужа убили, или какая-то другая женщина, которой хотелось всего лишь (всего лишь!) получить пять тысяч долларов, он в любом случае оказывался крайним. Так или иначе, ему было выдвинуто требование, удовлетворить которое можно было только одним способом.
И все же Багз чувствовал, что это должна быть Джойс. Он был просто уверен в этом, и теперь эта уверенность лишь окрепла. Ведь письма-то перестали приходить, тогда как если бы не она была их автором, то он по-прежнему получал бы их, разве не так?
По-другому Багз просто не мог посмотреть на это дело. Джойс обозначила свою позицию, после чего отпала всякая необходимость в письмах. А теперь она ждала, рассчитывая его следующий шаг.
По мере того как шло время, она начала подталкивать его к совершению этого шага. Разумеется, ничего не делалось в открытую. Ни поступка, ни даже слова, которые хотя бы отдаленно можно было бы поставить ей в вину. А все так — то случайный телефонный звонок, то короткий визит к нему в номер. Всего лишь открытое и невинное проявление дружеских чувств, которые она питала к нему с самого начала. Как он себя чувствует? Все в порядке? Как идут дела? Нормально? Ну что ж, отлично. И так далее, и тому подобное.
Багз же чувствовал, что с каждым днем напряжение его все возрастает. Он превратился в комок нервов и переживаний, с трудом заставлял себя сосредоточиться на работе и был почти не способен отдохнуть или расслабиться. Он понимал, что дальше так продолжаться не может. Следует сдаться, уступить или...
Но он не знал как, был не способен пойти на это. И по мере того как нарастали его напряжение, тревога и страх, крепло и его упрямство.
Еще ни одному поганому полицейскому не удавалось вертеть им по-своему, ни одна смазливая бабенка никогда не отдавала ему распоряжений, никто не мог заставить его делать что-то такое, чего ему самому делать не хотелось.
Так обстояли дела, причем так они обстояли на протяжении всей его жизни. И если кому-то это не нравилось, они знали, как поступить в подобном случае. Они могли убить его, но изменить — никогда. Могли избить, но и тогда им было бы ясно, что они ввязались в драку.
Складывалась патовая ситуация, и никакие утонченно-настойчивые угрозы со стороны Джойс не могли ее изменить. Эта ситуация так и будет существовать в его сознании — по крайней мере до тех пор, пока он сам не захочет ее изменить. Его инстинкт к выживанию туго переплелся с непреклонной твердостью, а на уровне подсознания эта ситуация даже согревала его сердце, поскольку являлась источником благородных и жертвенных чувств, хотя при этом не позволяла ему ни отступить, ни продвинуться вперед.
В конце концов он сам решил, как выйти из этого тупикового положения. Процесс был мучительным, однако хорошо ему знакомым по массе предыдущих случаев. Просто он чертовски устал от всего этого и успел извлечь из сложившегося положения всю сладость самоистязания, жажда к которой была в нем сокрыта. Он сделал это, хотя по натуре своей никогда бы этого не признал открыто.
В сущности, сделал это даже не он сам, а Эми. Именно она, видя его бесконечные колебания на самой грани, придала ему необходимый импульс.
Если бы Эми была честной...
Если бы она проявила понимание...
Если бы умела прощать...
Если бы она была святой, а не простым человеком вроде него самого...
Если бы была готова принять все то, что сам он отверг, поскуливая при этом с восхищением собой и самоотречением...
Примерно этого он ожидал от нее, хотя прямо так сказать ей об этом никогда бы не решился.