День был в самом разгаре, когда Док высадил Кэрол у железнодорожного терминала Канзас-Сити-Юнион. Поскольку из них двоих она была гораздо менее эмоциональной и более «холодной», вероятность того, что ее личность установят, была гораздо меньше, поэтому она оставила сумку с деньгами при себе. В то время как Док уехал, чтобы избавиться от машины, она зашла в здание вокзала и направилась к окошкам, где продавались билеты в пассажирский вагон с сидячими местами. Она купила билет до Лос-Анджелеса в одном вагоне, а на значительном удалении от него, уже в другом, — второй. Потом, поколебавшись и посмотрев на вокзальные часы, снова взяла сумку с деньгами и другую, с самыми необходимыми вещами.

До поезда еще оставался почти час — Док предварительно изучил расписание по телефону. Он должен был появиться в последнюю минуту, так что ей предстояло куда-то убить почти час времени и оставаться единственной хранительницей приблизительно двухсот пятидесяти тысяч очень «горячих», очень кровавых долларов.

Прежде ей никогда не доводилось делать ничего, что требовало подобного нервного напряжения. Сейчас она должна была взять это на себя, и все-таки где-то в глубине души ей льстило, что это взвалили на нее.

Она огляделась по сторонам в сводчатом тоннеле, потом, чуть согнувшись под тяжестью сумки, отправилась в женскую комнату отдыха. Сделав где-то с дюжину шагов, она поставила сумку и хотела было переложить ее в другую руку. И сквозь какое-то движущееся пятно — при том страхе и нервозности, которые она испытывала, это показалось размытым пятном — она ощутила, как сумку подхватывают с пола.

Это был носильщик, один из нескольких, которые уже предлагали свои услуги. Но в этот момент он не являлся для Кэрол каким-то конкретным человеком: он был просто кистью руки, рукой, спиной, расположенной к ней вполоборота, — чем-то, что вот-вот пустится наутек с ее сумкой.

Разглядев ее выражение лица, он сказал:

— Надеюсь, я не напугал вас, мэм. Я просто подумал, что надо бы...

— Дайте сюда! — Она яростно вцепилась в сумку и отняла ее. — Вы меня слышите? Отдайте!..

— Да она вроде как уже у вас, мэм. — Он любезно улыбнулся ей. — Разве нет? Ну а как насчет того, чтобы я сдал ее в багаж?

— Нет! — Она попятилась от него. — Я хочу сказать — я не хочу сдавать ее в багаж. Я п-просто...

— Тогда давайте я внесу ее вам в поезд. Уж очень тяжелая сумка для такой маленькой дамочки, как вы.

— Нет! И вообще, лучше отстаньте от меня, не то я... я...

— Ладно, мэм, — холодно сказал он. — Слушаюсь, мэм!

Немного придя в себя, она забормотала какие-то невнятные объяснения. Отчетливо сознавая, что он провожает ее взглядом, она торопливо двинулась по сводчатому тоннелю. У нее заныла рука. Она задыхалась, вспотев от напряжения. У нее было такое чувство, что все здесь наблюдают за ней, воспринимают ее с удивлением.

В конце концов — показалось, что позади остались часы, мили, — и она вышла наконец из зала ожидания, направляясь в боковое крыло здания вокзала. Помедлив там с облегчением, она прислонила сумку к стене и прижала ее носком туфли. Отдышавшись, утерла пот с лица, остыла, успокоилась и невольно почувствовала стыд за себя. У нее не было никаких причин для паники. Это сумка выглядела как любая другая. И если даже полиция поднята по тревоге, нет даже одного шанса из десяти тысяч, что они ее вычислят. Все, что от нее требуется, — это следовать наставлениям Дока: держаться в толпе, все время держать сумку при себе, самой внести ее в поезд. Все было достаточно просто. Это было то, что она могла сделать и самостоятельно, без подсказки Дока. Но...

Никаких но. Это то, что она должна делать. Служащие камеры хранения постоянно теряют вещи. Выдают их не тем людям, колотят по чемоданам, пока они не распахиваются настежь. Столь же рискованно иметь дело с красными кепками — носильщиками. Естественно, ничего никогда не случалось с чемоданом за два доллара, в котором лежала одежда еще на несколько. Но как только в поклаже оказывалось что-то незаконное — деньги, драгоценности, или наркотики, или часть расчлененного трупа — это как пить дать случится.

Подобное происходило все время, достаточно почитать газеты, чтобы узнать об этом.

Док опасался, что сумка окажется слишком тяжелой для нее. Она подняла ее, заверила, что справится. Она также заверила его в том — причем в довольно резкой форме, — что у нее хватит нервов справиться со всем этим. Но это было тогда, и каким-то образом с тех пор все переменилось. Уверенность, которую она испытывала рядом с ним, растаяла; и внезапно, охваченная паникой, она поняла почему.

Ей не только никогда не приходилось иметь дело с подобной ответственностью, она никогда не имела дело даже с чем-то отдаленно ее напоминающим. Ни с чем, что являлось бы вопросом жизни и смерти; ни с чем таким, в чем Док бы не направлял ее и не работал вместе с ней. Она раньше думала, что это так; Док тактично поддерживал в ней эту уверенность. Но они неизменно действовали в паре. Единственное, что она провернула самостоятельно, — это сделка с Бейноном; и, независимо от последствий, было очевидно, что как раз ее-то лучше было бы не проворачивать.

Вообще-то говоря, Кэрол не приходилось много разъезжать. Она практически не путешествовала. До тех пор пока не повстречалась с Доком, она никогда не выезжала из своего родного города. С тех пор было много поездок на машине, но на поезде она ездила только раз в своей жизни.

Она не привыкла к железнодорожным вокзалам. Даже без сумки с деньгами она наверняка испытывала бы некоторую неуверенность. «Которую, черт возьми, лучше бы было преодолеть», — мрачно подумала она. Если Док ненароком увидит ее, действующую подобным образом, стоящую в уголке, на отшибе... Она не додумала мысль. Ему бы это не понравилось. Слишком уж много произошло такого, что было ему не по нраву.

Она решительно подняла сумку и опять отправилась в зал ожидания. Решительности ее хватило на несколько метров, а потом она начала замедлять шаги, колебаться. Если бы только она могла избавиться от этой штуки на несколько минут. Нет, на достаточно долгое время, чтобы убедиться, что ее не вычислили; выпить, немного привести себя в порядок. В выпивке она особенно нуждалась. В хорошем глотке чего-нибудь крепкого, позволившем бы ей взять себя в руки и...

Она услышала глухой стук металла о металл, отскочила в сторону, скосила на звук глаза. Это, оказывается, просто кто-то захлопнул дверь багажной камеры. Она двинулась к залу ожидания дальше, а потом ее сердце подпрыгнуло от облегчения, и она почти радостно устремилась к ряду камер на другой стороне крыла.

Она ничем не рискует, оставив сумку в индивидуальной камере. Док не мог бы возражать против этого — вообще-то говоря, ему даже не обязательно об этом и знать. Она сможет забрать сумку прежде, чем он появится на вокзале.

Кэрол пересекла вестибюль с мраморным полом, поставила рюкзак и сумку. Достала из кошелька монетку в четверть доллара и встала перед пустой камерой. Нахмурившись, она тщетно искала щель для монетки. Потом, выпрямившись, принялась читать инструкцию на металлической табличке, когда мимо не спеша прошел молодой человек. Молодящийся человек с небольшими каштановыми усиками и преждевременно поседевшими волосами.

Он был аккуратно одет, обладал приятными манерами. Он был бы даже красив, если бы не некоторая заостренность его черт.

— Что-то вроде китайской грамоты, да? — проговорил он. — А вот как это делается.

Прежде чем Кэрол успела возразить против его вмешательства, он взял из ее руки монетку в четверть доллара, вставил ее в трудную для попадания щель и распахнул дверцу.

— Как мне представляется, вы хотите оставить дорожный несессер при себе, правильно? — Он улыбнулся. — Ну что ж, тогда ставим сюда эту здоровую штуковину. Теперь, — он захлопнул дверцу и подергал ее, — мы только убедимся, что она заперта, возможно, вам самой лучше проверить.

Кэрол проверила. Он отдал ей ключ от замка с желтой кромкой, любезно отклонил слова благодарности и не спеша двинулся в зал ожидания.

В дамской комнате привокзального гриль-бара Кэрол подкрасилась и позволила обслуге почистить щеткой свою одежду. Потом, выйдя в бар, заказала и выпила два двойных мартини. Она хотела заказать третий — не столько ради самой выпивки, сколько как повод, чтобы остаться здесь. Просто остаться ненадолго там, где было прохладно, не жарко и тихо, и чувствовать, как по ней разливаются сила и уверенность. Чувствовать себя в безопасности. Но стрелки часов служили ей грозным напоминанием: до поезда оставалось каких-то десять минут.

Допив последнюю каплю из своего стакана, она торопливо вышла из бара. Отыскала свою камеру, вставила ключ и повернула его. Вернее, попыталась. Он не поворачивался. Не поворачивался ни в какую!

У нее все внутри сжалось и две порции спиртного подступили к горлу. Мучительно сглотнув, она вытащила ключ и осмотрела его; озадаченно и недоверчиво прочитала номер.

Быть этого не может! Она знала, что положила сумку в эту камеру, единственную с этого конца. Но если верить тому, что написано на ключе...

Она отыскала другую камеру, единственную, номер которой соответствовал номеру на ключе. Трясущимися руками она открыла ее, и конечно же она была пуста.

А над нею голос в динамике гремел и отдавался эхом:

«Последний раз объявляем посадку на поезд Калифорния... гм-м-м-м... Калифорния — пункт такой-то — туда-то и туда-то отправляется от ворот номер три через... Просим пассажиров занять свои места на поезд Калифорния...»

Пять минут! В ее распоряжении всего лишь пять минут!

Она лихорадочно вернулась к первой камере, снова попыталась ее отпереть. Снова, как и в первый раз, попытка оказалась тщетной. Снова выпитое устремилось наверх. После бара с кондиционером жара ударила ей в голову.

Она немного походила зигзагами. По-дурацки, поскольку ей больше ничего не оставалось делать, пошла обратно к второй камере, единственной, к которой подходил ключ. А потом замерла на месте как вкопанная. Стоя возле входа, в шляпе, низко надвинутой на глаза, за ней наблюдал Док. Наблюдал, а потом пошел к ней.

В нескольких шагах от нее он встал лицом к ряду камер, порылся в кармане, как будто искал монетку. Его отрывистый шепот хлестал по ней откуда-то из уголка его рта:

— Успокойся и быстро говори, что случилось?

— Я... Я не знаю, Док! Я положила сумку вон в ту камеру, но у меня ключ от...

— От другой камеры, пустой, верно? Как он выглядел?

— Он? Что ты...

— Да поторопись ты, ради Бога! Кто-то помог тебе. Положил сумку внутрь вместо тебя, потом подменил твой ключ. Это один из самых старых мошеннических трюков в стране.

— Но откуда же мне было знать? — выпалила она. — Ты оставил на меня все...

— Спокойно, детка, спокойно. Я тебя не виню. — Его голос стал вкрадчиво-спокойным — полное скрытого напряжения спокойствие поверх бушующего средиземноморского шторма. — Сколько времени прошло с тех пор, как ты оставила сумку? Когда ты первый раз зашла внутрь — где-то час назад?

— Нет. Самое большее — тридцать минут. Но...

— Хорошо. Он думал, что ты оставляешь багаж на более долгое время. Если он работает по всем правилам, то попытается проделать этот трюк несколько раз, прежде чем уедет.

Он отошел от камеры, резко мотнул головой:

— Идем. Держись впереди меня. Если заметишь его, дай мне понять.

— Но, Док... Ты не должен этого...

— Есть много такого, чего не следует делать! — Его слова снова подстегивали, как плетка. — А теперь идем!

Она тронулась с места быстрой походкой, потом еще прибавила ходу, поскольку он, со своим размашистым шагом, едва не наступал ей на пятки. Почти что трусцой она добралась до зала ожидания, окинула его тревожным взглядом. Понукаемая настойчивым покашливанием Дока, торопливо огляделась по сторонам. Потом — и теперь она действительно передвигалась трусцой — она направилась к воротам, через которые надо было выходить к поездам. От быстрой походки икры обжигало огнем. У нее отлетела пуговица от блузки, и она бежала, придерживая ее одной рукой, мчалась по коридору как одержимая — известная преступница, идущая по следу четверти миллионов украденных и вновь украденных долларов, и где-то внутри нее ребенок, которым она была в этот тяжелый и страшный миг, рыдал от гнетущей жалости к себе. Так нечестно! Ей это все осточертело, и она больше не хочет играть. Начать с того, что она никогда не хотела играть!

И все это было бесполезно. Человек этот уже уехал, что бы Док ни говорил. Деньги у него и при нем останутся. А у них — у них нет ничего. Их ищет вся страна, и убежать невозможно. Денег нет, кроме той сравнительно небольшой суммы, которую они носили с собой.

Она споткнулась и едва не упала. Но устояла на ногах, встала вполоборота, посмотрев на Дока с болью и злостью. А потом она увидела вора.

Он стоял у ряда камер возле ворот, не более чем в двадцати футах от станционного служащего в униформе, который дежурил у ворот номер три — их ворот, — сверяясь с часами. Обворожительно улыбаясь, он открыл камеру перед хорошо одетой пожилой женщиной, поместив туда два дорогих чемодана из воловьей кожи.

Он захлопнул дверцу, проверил ее. Передал ей ключ и поднял сумку с деньгами. Дотронувшись до шляпы, он отвернулся. И внезапно увидел Кэрол.

У него даже не изменилось выражение лица. Он шагнул ей навстречу улыбаясь, как будто собираясь сказать «привет». А потом, совершив вдруг движение одновременно резкое и непринужденное, исчез за камерами.

— Док! — Кэрол сделала слабый жест.

Док уже высмотрел сумку, понял, что перед ним вор. Он прошел мимо нее размашистым шагом, и после секундной нерешительности она последовала за ним.

К тому времени, когда она оказалась за камерами, не было видно ни Дока, ни вора. Они исчезли так быстро и бесповоротно, как будто пол разверзся и поглотил их. Она повернулась, хотела было вернуться обратно — и если бы она это сделала, то увидела бы вора, спешащего через ворота к поезду, и Дока, энергично его преследующего. Вместо этого, однако, она двинулась дальше, вдоль ряда камер, свернула в проход, образованный другим рядом, и дошла до самого его конца, прежде чем снова выйти на открытое пространство. И конечно, к этому времени Док и вор давным-давно скрылись из виду.

Она встала там, в коридоре, поглядывая то в одну, то в другую сторону, и, казалось, она съеживается, становится все меньше и меньше в его громадном чреве. Она никогда не чувствовала себя настолько потерянной, настолько озадаченной, настолько одинокой. Док — куда он делся? Как она его найдет? Что произойдет, если она не сможет его отыскать?

Здравый смысл подсказывал ей, что он, должно быть, проследовал за вором в поезд. Но и здесь здравый смысл ставил под вопрос собственное утверждение: выбрал бы умный вор поезд в качестве пути для отступления? И стал бы Док преследовать его — без единого слова или знака, обращенных к ней?

Конечно, он торопился. Он, несомненно, полагал, что она следует за ним по пятам, даже если он следует по пятам за вором. Но, предположим, она ошибалась. Предположим, что погоня привела их обратно на вокзал.

Она не узнает, что его нет в поезде, пока не посмотрит, а к этому времени...

Она содрогнулась от этой мысли. Она — в поезд, а Док здесь — они двое разлучены во враждебном и зорко следящем за ними мире. Он бы не осмелился наводить справки, искать ее, даже дожидаться на вокзале ее возвращения. Если уж на то пошло, у него не могло даже быть уверенности, что она не сбежала от него. После прошлой ночи, этих пьяных, исполненных ненависти россказней Бейнона...

А может быть, Док сбежал от нее? Может быть, он вернул свои деньги и бросил ее? Он имеет на нее зуб, подумала она; или, если точнее, он подозревает... Она нуждалась в нем, но он в ней не нуждался. А когда Док больше не нуждается в человеке...

Кондуктор внимательно посмотрел на нее. Потом, бросив последний взгляд на свои часы, он сунул их в карман и пошел через ворота.

— Мистер! — Кэрол поспешила к нему. — Здесь не проходили только что двое мужчин? Один — довольно высокий, постарше, другой — с...

— Двое мужчин? — Проводник был изумлен и несколько раздражен. — Мадам, да их тут прошло, наверное, с сотню. Я не могу...

— Но это было где-то с минуту назад! Тот, что шел первым, — с седыми волосами и маленькими усиками!

— Они торопились на поезд, идущий в Калифорнию?

— Я... Я не знаю. То есть, я хочу сказать, наверное, да, но...

— Ну так вот, если да, то они прошли здесь. Если нет — значит, нет. — Он нетерпеливо поигрывал створками ворот. — А как насчет вас? Вы будете садиться на поезд?

— Я не знаю! — Кэрол едва не плакала. — Я хочу сказать, что не знаю толком, должна я это сделать или нет. Вы не могли бы вспомнить...

— Нет. Не могу, — резко оборвал он ее. — Вроде бы они садились, но я не могу утверждать наверняка.

— Но это так важно! Если бы вы только...

— Мадам. — Он повысил голос. — Я сказал вам, что не уверен, видел ли я их или нет, и это все, что я могу вам сказать, и если вы садитесь на поезд, вы должны это сделать прямо сейчас. Он отправляется на две минуты позже...

— Но...

— Решайтесь, дама. Так как же все-таки?

Кэрол посмотрела на него беспомощно.

— Пожалуй, — сказала она. — Пожалуй, мне все-таки стоит — нет, не стоит...

— Да? — выпалил он. — Ну так как?

Нахмурившись, он подождал еще секунду-другую. Потом, поскольку она все еще оставалась в нерешительности, он захлопнул ворота и пошел по пандусу.