Специальный агент ФБР раскрывает секрет своей неуязвимости. — Ошибка секретарши шерифа Люси. — Носки и галстуки. — Для Дэйла Купера нет ничего невозможного. — Человек в улыбающемся мешке — первая загадка великана нашла объяснение. — Шейла Джонсон смотрит не только на экран телевизора, но и в открытую дверь. — Ронни Пуласки могла бы многое рассказать о Лоре, о «Мире плоти», о длинноволосом блондине с крепкими зубами, но… — Мэдлин ищет объяснение своему странному сну. — Кровавый дождь. — Седые волосы и безумство мистера Палмера. — Бормоглот, шарьки, брондошмыг и вновь блондин с крепкими зубами.

Уже через час специальный агент ФБР Дэйл Купер пришел в сознание. Он лежал на операционном столе провинциальной больницы Твин Пикса. Вокруг него стояли шериф Гарри Трумен, доктор Уильям Хайвер, секретарша шерифа Люси. Над ним покачивались хирургические бестеневые лампы. Все трое смотрели на него пытливым взглядом и ждали его слов. Он как бы понял взгляд своих друзей и сразу же начал объяснять, что с ним произошло. — Я почувствовал, что мне щекотно, и понял, что это под мой бронежилет заполз клещ. Я приподнял бронежилет, чтобы избавиться от навязчивого зуда и тут получил три пули в живот…

Люси испуганно вздрогнула и отшатнулась. Казалось, что она сейчас заплачет, и слезы польются прямо на лицо специального агента ФБР.

Доктор счастливо улыбался. На его довольном лице блуждала улыбка профессионала, который хорошо сделал свое дело и вернул пациента к жизни, вырвав его из объятий смерти. — Вот теперь мне все понятно, — сказал доктор Хайвер и длинным пинцетом поднес к глазам Дэйла Купера окровавленную пулю. — Теперь мне все понятно. Вы нашли очень оригинальный способ избавиться от клеща. — Ты разглядел нападавшего? — задал профессиональный вопрос шериф Гарри Трумен. Дэйл Купер напрягся:— Я видел человека перед собой, видел лицо в маске. Все произошло так неожиданно…

Видя, что Дэйлу Куперу тяжело говорить, шериф решил дать ему передышку. — Люси, — приказал он, — расскажи Куперу о последних событиях.

Люси вытащила из сумки толстый блокнот и развернула его. — В Лео Джонсона стреляли. Жака Рено задушили, — принялась перечислять нудным голосом Люси последние события. — Лесопилка Палмеров… Лесопилка Пэккардов, — поправилась Люси, — сгорела. Шейла и Пит надышались дымом. Джози и Кэтрин исчезли, а Надин наглоталась снотворного и сейчас лежит в больнице.

От этого длинного перечня неприятностей и трагедий, которые постигли Твин Пике и его жителей, Дэйлу Куперу сделалось еще хуже. Он пошевелил головой, как бы пытаясь сбросить наваждение:— Сколько времени я был без сознания? — Сейчас семь сорок пять утра, — произнес доктор Уильям Хайвер— Подобных событий у нас не происходило с 59 года, — сказал шериф. — Нужен ордер на обыск в доме Лео Джонсона, — официальным голосом сказал Купер.

Он вспомнил свое ночное видение, вспомнил высоченного ночного гостя так похожего на старика Хилтона н молодости. — В Лео Джонсона стреляли в его гостиной, — сказал шериф. — А обнаружил Лео офицер Брендон, — сказала Люси, на этот раз не заглядывая в свой блокнот.

Шериф бросил на нее недовольный взгляд: дескать, что ты суешься в важные дела.

Дэйл Купер сжал зубы, потянулся, уцепившись за поручни операционного стола, и поднялся.

Доктор бросился поддерживать его:— Вы никуда не пойдете! Вы никуда не пойдете, вам нужно лежать! — Спокойно, доктор, — Дэйл вскинул правую руку с раскрытой ладонью, как будто присягал на Библии. — Доктор, вы что, не знаете, что у человеческого организма есть невероятные возможности восстанавливать свои силы. Была бы только на то его воля.

Шериф и Люси не поняли, чья же нужна воля: то ли бога, то ли того человека, который желает воскреснуть. — Мне надо только пару часов, чтобы размяться, скрипя зубами, Дэйл Купер встал с операционного стола, все еще продолжая за него держаться.

Шериф с изумлением смотрел на этого бравого агента ФБР, которому все нипочем, которого даже пули не берут. Он явно завидовал и восхищался Дэйлом Купером.

Но Дэйл Купер в это время не смотрел на шерифа. Он морщился от резкой боли и ощупывал тугую повязку на своем животе.

Поднявшись с операционного стола, специальный агент ФБР Дэйл Купер два раза присел.

Каждое движение давалось ему с невероятным трудом. Все тело болело. Особенно сильная боль была в области живота и грудной клетки. Не помогла даже анестезия. Обезболивающий укол, сделанный доктором Хайвером, на какое-то время сделал Купера нечувствительным к боли, но уже через несколько минут вязкая ноющая боль вернулась.

Дэйл Купер скрежетал зубами и сделал еще два приседания. Потом он попытался приподнять руки над головой и хлопнуть. Это ему почти удалось. Он слегка улыбнулся, довольный своими успехами. — Осторожно! Осторожно! — приговаривал доктор Хайвер, глядя как этот крепкий молодой человек делал спортивные упражнения. — Осторожнее, у вас могут разойтись швы. — Ничего, доктор, уже не разойдутся. Если я остался живым, то сейчас мне уже ничего не страшно. — Да что вы! Я запрещаю вам делать резкие движения! — Ничего страшного. У вас ведь есть нитки? Значит, можете зашить снова.

Доктор Хайвер недовольно повертел головой и вопросительно посмотрел на шерифа: дескать, Гарри, куда ты смотришь, ведь человек нарушает все мои предписания прямо на твоих глазах, а ты стоишь и улыбаешься.

Но шериф на вопросительный взгляд доктора не ответил. Он продолжал смотреть на Дэйла Купера, который, превозмогая боль, натягивал свежую рубашку, принесенную из номера секретаршей Люси. Крахмальная рубашка похрустывала и Дэйл Купер очень долго возился застегивая дрожащими пальцами пуговицы. — Давайте я вам помогу, агент Купер, — предложила Люси и уже было потянулась к пуговицам. — Не надо, Люси, я должен все делать сам, иначе я не избавлюсь от боли. — Мистер Купер, мистер Купер, но у меня это получится лучше, ведь я же не ранена. — Ну и слава богу, Люси, что ты не ранена.

Наконец, он застегнул все пуговицы рубашки и начал повязывать галстук. Он несколько пренебрежительно посмотрел на галстук, потом на Люси. — Слушай, — сказал Дэйл Купер, — зачем ты взяла этот галстук? Он совершенно не вяжется с костюмом и носками!

Люси с изумлением посмотрела на Дэйла Купера: вот ведь какой мужчина, раненый, почти умирает, а все еще думает, чтобы галстук гармонировал с носками. Такого мужчины в Твин Пиксе она никогда не видела и даже не подозревала, что такой может быть. — Я взяла тот галстук, который лежал сверху. — Ну и зря, надо было выбрать галстук. Ты что, не знала, какие у меня носки?

Люси потупила взор. — Я хотела подобрать галстук похожий на тот, который был на вас. Но он был так залит кровью, что я не смогла определить его цвет. — Ладно, Люси, не обижайся. Просто я немного нервничаю.

Дэйл Купер, наконец, справился с узлом галстука. Он опустил твердый воротник рубахи и несколько раз повернул голову, как бы примериваясь к своей новой одежде и к своему теперешнему состоянию.

Затем он взял пиджак, сунул руки в рукава и, не застегивая пуговицы, медленно, превозмогая боль от каждого шага, покачиваясь, двинулся по коридору. Рядом с ним семенил доктор Хайвер, то и дело заглядывая в глаза специального агента. Он боялся, что этот мужчина может вот-вот потерять сознание от боли. — Что вы так на меня смотрите, доктор? Думаете, что я прямо вот здесь, в коридоре, выкажу свою слабость и растянусь на полу? Этого не будет. — Знаете, мистер Купер, я вас предупреждаю. Я запрещаю вам двигаться. Вы нарушаете все мои медицинские предписания.

Доктор Хайвер размахивал указательным пальцем с аккуратно обрезанным ногтем перед специальным агентом.

На докторе была рабочая одежда: болотная рубаха и такого же болотного цвета брюки. На ногах были мягкие тапки. Марлевая повязка болталась, приспущенная, на шее. На груди висели очки на длинной цепочке. Стекла были забрызганы кровью. — Не беспокойтесь, не беспокойтесь, доктор, — как бы отмахиваясь от беспокойного насекомого говорил Дэйл Купер. — Мистер Купер, но ведь у вас сломано два ребра, поврежден хрящ. У вас ранение в живот.

Шериф Гарри Трумен со своей секретаршей Люси следовали в нескольких шагах за доктором Хайвером и Дэйл ом Купером.

В конце коридора распахнулась дверь лифта, и двое санитаров в белых одеждах выкатили косилки, на которых лежал завернутый в черный полиэтиленовый мешок труп.

За санитарами спешил, придерживая носилки, врач-патологоанатом провинциальной больницы Твин Пикса. Его шелковый галстук раскачивался как язык хамелеона, время от времени задевая за страшный черный мешок. Колеса скрипели от тяжести, которая лежала на носилках. Санитары объехали угол, и носилки оказались в нескольких шагах от Дэйла Купера, доктора Хайвера и шерифа Гарри Трумена со своей секретаршей Люси.

Патологоанатом кивнул доктору Хайверу и приподнял вверх правую руку.

Специальный агент ФБР Дэйл Купер без пояснений понял, что в этом страшном черном мешке лежит труп Жака Рено. Больно уж мешок был огромным. Живот горой распирал его, и казалось, что черная молния вот-вот разорвется. — Жак Рено, — сказал Уильям Хайвер, когда носилки проехали мимо.

Дэйл Купер приостановился, придерживая рукой повязку на животе, посмотрел на удаляющиеся носилки. — Этот мешок улыбается? — вдруг сказал он, ни к кому не обращаясь. — Да, этот мешок улыбается. — Улыбается, улыбается, — подтвердил слова специального агента доктор Хайвер. — Да чему уж тут улыбаться, — грустно проговорила Люси, покачивая на пальце оранжевую сумочку.

Доктор Хайвер, Дэйл Купер и Гарри Трумен посмотрели на девушку.

Она продолжала раскачивать сумочку и смотреть в пол. — Да, повода для веселья, я бы сказал, нет.

Гарри Трумен откинул со лба черные вьющиеся волосы и погладил рукоятку пистолета, торчащего из его кобуры.

Люси все так же беззаботно и задумчиво раскачивала на руке сумочку.

А из глубины коридора еще долго доносился пронзительный скрип и визг коляски, на которой увозили задушенного Жака Рено. Наконец, раздался щелчок дверей лифта, потом двери щелкнули еще раз, опуская тело Жака Рено в морг.

На этаже, где находилась операционная, откуда, превозмогая боль, шел Дэйл Купер, шериф, Люси и доктор Хайвер, в большой просторной палате лежала в одиночестве Шейла Джонсон. К ее лицу были подведены тонкие пластиковые кислородные трубки. Рядом, на тумбочке, лежала ее история болезни с отметками доктора Хайвера.

Работал осциллограф и на его зеленоватом экране пульсирующей точкой вычерчивалась неровная ломаная линия биений ее сердца. Тяжело опускался и поднимался пресс дыхательного аппарата.

Шейле все еще чудился запах дыма. В ушах звучал треск разваливающихся, ломающихся стропил обрушивающейся крыши. Перед глазами мелькали жаркими снопами горячие искры. Слышался рев огня и шум ветра. Когда Шейла открыла глаза, за окном был день.

Шейла открыла глаза. Она хотела избавиться от своих страшных кошмарных видений, хоть как-то отвлечься от тягостных мыслей. Рядом с ней, на тумбочке у ее кровати, лежал пульт дистанционного управления. Она потянулась к нему, взяла в руку, направила на большой телевизор и нажала клавишу. Экран вспыхнул.

Несколько минут шла незатейливая реклама о пользе апельсинового сока, а затем начались новости. Первым сообщением был репортаж немолодого журналиста о пожаре на лесопилке Пэккардов.

Шейла вздрогнула.

Ей показалось, что она вновь находится в огне.

Журналист с микрофоном в руке, в теплой меховой куртке стоял на фоне сгоревшей дотла лесопилки. За его спиной виднелся искореженный металл, обгоревшие конструкции, остовы автомобилей, разорванные бочки, оборудование, которое тяжело было узнать. Раскачивались, свешиваясь с балок, толстые черные цепи с огромными крючьями.

Журналист, поблескивая стеклами очков, доверительно сообщал телезрителям:— Я нахожусь напротив того места, где был склад лесоматериалов лесопилки Пэккардов, он сгорел дотла.

Камера соскользнула с лица журналиста и принялась подробно показывать результаты страшного пожара. — Причины пожара следователи пожарного департамента характеризуют как загадочные.

Шейла вздрагивала. Она задыхалась.

Она молитвенно сложила руки на груди, закрыла глаза. Ей не хотелось смотреть в тот черный ад, который показывала камера. Ей не хотелось вновь и вновь переживать тот леденящий душу ужас. — Официальный представитель полиции сообщил мне, — звучал голос репортера, — что во время пожара уничтожены не только очень большие материальные ценности, но, и, возможно, погибло несколько человек. Сейчас пожарная команда разбирает завалы и ищет останки возможных жертв. Потому что после пожара, как выяснилось, исчезло два человека — хозяйка лесопилки Джози Пэккард и сестра ее покойного мужа Кэтрин Мартелл. — Бобби, о, Бобби, — зашептала Шейла, еще крепче сжимая на груди руки.

Не в силах больше слушать сообщение диктора о пожаре на лесопилке Шейла разжала дрожащие пальцы и выключила телевизор. Экран замерцал и погас. — Бобби! Бобби! Где же ты? Неужели и ты погиб? Неужели ты не придешь ко мне? — шептала Шейла. — Неужели я осталась совсем одна, всеми брошенная и забытая?

Крупные слезы катились по щекам Шейлы, она всхлипывала, и ее дыхание вновь стало прерывистым, а ломаная линия на экране осциллографа задергалась. — Бобби, Бобби, — шептала Шейла, все крепче сжимая пальцы рук.

Из коридора слышались голоса. Шейла узнала голос доктора Хайвера.

Рядом с дверью палаты проскрипели и проскрежетали колеса каталки. Пронзительный скрип отдался в измученном сознании Шейлы и отозвался острой пронзительной болью. Она.как бы увидела сквозь стену, что по коридору везут чей-то труп. — Бобби, Бобби, Бобби, ну где же ты?

Вновь послышались голоса. Шейла узнала уверенный, но слегка надломленный голос специального агента ФБР Дэйла Купера и голос, который отвечал ему. Второй голос принадлежал явно секретарше шерифа Люси. Это немножко успокоило и обрадовало Шейлу.

«Если здесь шериф и специальный агент ФБР — значит, все будет хорошо, значит, она под защитой и ее сумасшедший муж ничего не сможет сделать».

Шейла открыла глаза. Над ней был белый потолок палаты, на котором большим квадратом лежал свет, льющийся из окна. Шейла, отравленная дымом и до смерти перепуганная! не могла знать, что на этом же этаже, буквально в десяти шагах от нее, лежит Ронии Пуласки.

В ее палате было полутемно. Свет лишь слегка пробивался через завешенные шторы. Девушка до сих пор так и не приходила в сознание. Ее исцарапанное лицо было измученным и бледным, руки казались почти прозрачными — так они высохли, что на них проступили синие прожилки вен.

Ронни вздрагивала, шевелила губами, причмокивала. Извилистые прозрачные трубки тянулись от ее тела к приборам, к датчикам, к капельницам.

Казалось, что жизнь почти покинула эту девушку и только то огромное количество приборов и лекарств поддерживает неровное биение ее сердца. Возле кровати Ронни сидела немолодая сестра милосердия. Она держала на коленях раскрытую книгу и время от времени поглядывала на лежащую девушку. — Ну что ты, милая, успокойся, — говорила сиделка, когда Ронни внезапно начинала вздрагивать.

Конечно, пожилая женщина понимала, что девушка не слышит ее, что в ее мыслях царит сейчас сумятица и беспорядок, но она все равно, поправляя одеяло, повторяла:— Успокойся, милая.

Сиделка вернулась на свое место, вновь развернула книгу и принялась читать. Ее глаза скользили по строчкам, губы беззвучно произносили слова. Женщина за долгие годы в больнице уже насмотрелась всякого, свыклась с чужим горем.

Но то, что случилось с Ронни Пуласки, никак не выходило у нее из головы. Ведь у нее самой была дочь-школьница. И она теперь боялась выпустить свою девочку одну из дому. Сиделка вновь отложила книгу и глянула в приоткрытую дверь палаты. Сквозь узкую щель ей было видно, как прошли специальный агент ФБР Дэйл Купер, шериф Гарри Трумсн, его секретарша Люси и доктор Уильям Хайвер. — Уж скорее бы они словили этого убийцу. Только, по-моему, все они не здесь ищут. Таких извергов у нас в Твин Пиксе, по-моему, нет. Это кто-нибудь из приезжих.

Она вновь посмотрела на Ронни, которая вздохнула и застонала. — Если бы девушка пришла в себя, она назвала бы имя убийцы Лоры. Ведь она-то тоже пострадала от этого ублюдка.

Женщина вслушалась в удаляющиеся шаги. Она только снова собралась вернуться к чтению, как Ронни застонала. Девушка явно что-то шептала, но сиделка не могла разобрать ее слов. — Успокойся, успокойся, — подошла она к девушке.

Ронни вздрагивала, капли пота выступали на ее бледном лице. Женщина принялась гладить девушку по голове и приговаривать, как поступала со своей дочерью. — Успокойся, милая. Все будет хорошо.

Ронни принялась мотать головой из стороны в сторону. И вдруг ее еле слышный шепот стал громче. — Лора, Лора, — явственно проговорила Ронни. — Что? Что ты сказала? — переспросила сиделка, надеясь, что она пришла в сознание.

Она вспомнила, что доктор Хайвер и шериф Трумен просили ее запоминать все, что скажет в бреду Ронни. — Что? Что ты сказала? — Лора, — прошептала Ронни.

Ее глаза, казалось, на мгновение открылись.

Женщина от ужаса прямо-таки отшатнулась. Столько боли и невыносимого страдания она увидела в этих глазах. — Лора, — еще раз прошептала Ронни.

Ее глаза закрылись, и голова бессильно упала на подушку. — Сколько же тебе довелось пережить? — прошептала сиделка.

Она еще раз провела рукой по волосам девушки и вытерла марлевой салфеткой пот с ее лица и слезы, которые катились из глаз.

А Ронни Пуласки вновь впала в беспамятство.

Она вновь бежала по ночному лесу, и острые сучья рвали на ней одежду. Она в кровь сбивала босые ноги, ветви хлестали по лицу. Она спотыкалась о корни деревьев, падала, царапала руки и колени. Но продолжала бежать, все время громко крича:— Лора, Лора! Надо спасаться!

Эхо вторило ее голосу.

Хоть Ронни и знала, что Лора была уже мертва, но она механически продолжала повторять ее имя и звать на помощь:— Лора, Лора! Бежим! Спасаемся!

Наконец, споткнувшись, Ронни упала в глубокую яму, наполовину заполненную ледяной водой. Она принялась выбираться из ямы, но ей не удалось. Пальцы рук разжались, и она вновь почти до шеи погрузилась в холодную воду, в которой плавала ржавая листва. Собрав все силы, девушка, скрипя зубами, выбралась из ямы, испуганно огляделась.

Над вершинами шумящих сосен плыл острый как кусок льда месяц. — Лора! Лора! — Ронни упала на колени и громко истошно завыла.

Холодный свет заливал поляну и одинокую полуобнаженную девушку в разорванной рубашке.

Слезы текли по лицу Ронни, она смотрела на бегущие облака и выла. Ей казалось, что она никогда не сможет выбраться из этого страшного леса, что она навсегда останется в нем, превратившись в дикое животное.

И тут, как за единственное спасение, Ронни схватилась за маленький крестик, который висел у нее на груди. Холодный металл обжигал ей пальцы. Крестик уже успел покрыться тонкой корочкой льда. Но Ронни растопила этот лед своими пальцами. Она поднесла крестик к губам, целовала, дышала на него, как будто согревая дыханием не безжизненный металл, а саму себя.

Ей внезапно стало спокойно. Она почувствовала, что хоть кто-то может ее защитить. Но это состояние было недолгим. Ронни вновь подняла свой взор к небу, туда, где среди раскачивающихся под ветром сосен и елей плыл холодный осколок луны.

Ронни сосредоточенно думала. Она хотела вспомнить слова молитвы и призвать на помощь бога. Но как ни напрягалась девушка, она не могла вспомнить ни единого слона, кроме:— Господи, спаси меня. Господи, помоги.

Она понимала, что нужно прочесть молитву. Но слова проносились в ее воспаленном мозгу, не складываясь в связный текст. — Наверное, я сошла с ума, наверное, я умираю. А может быть, я уже умерла, — шептала она, оглядываясь по сторонам.

С толстых стволов ели свешивались мохнатые пряди мха. Ноги холодила промерзлая земля. И девушке почудилось, что она уже находится на том свете, в аду, заблудившись в страшном лесу. И уже никогда она не сможет выбраться из него, и никто не возьмет ее за руку и не выведет на узкую тропинку, ведущую к дому. — Мама, мамочка! — наконец, закричала девушка, вспомнив слова, которые кричит всякий человек в минуту душевной растерянности. — Мамочка, забери меня отсюда! Спаси!

Гулкое эхо разнеслось по лесу. — Мама! Мама!

Девушка, услышав эхо, подумала, что ей кто-то ответил. Она поднялась на ноги и, пошатываясь, двинулась в ту сторону, откуда, как ей показалось, слышны голоса людей.

Она едва переставляла ноги, спотыкалась на каждом шагу, останавливалась, прижималась щекой к растрескавшейся коре деревьев, тяжело переводила дыхание. У нее уже не было слез, зубы от холода бешено стучали, руки и ноги дрожали. В груди, казалось, сердце так бешено бьется, что вот-вот вырвется. — Мамочка, мамочка, — шептала Ронни Пуласки, вспоминая свою набожную заботливую мать. — Мама, мама, — крикнула Ронни, — прости меня.

Но ее голос уже не отзывался эхом, он тонул в мягком мраке леса. Она напряженно вслушивалась в тишину.

И тут Ронни вновь впала в забытье.

Перед ней проносились огненные спирали, вспыхивали и гасли разноцветные точки. Ее губы только шептали:— Лора, Лора.

Сиделка, не зная, что ей делать, без устали гладила по голове:— Успокойся, успокойся. Ну что такое? — Лора, — шептала Ронни.

И вдруг ее сознание озарил яркий всплеск света, болезненный и резкий.

Ронни вздрогнула. Одна за другой следовали вспышки и высвечивали замершие в неподвижности фигуры, отбрасываемые резкие тени предметов.

Ронни видела прильнувшего к фотоаппарату мужчину. Она видела свое обнаженное тело, залитое пронзительным светом фотовспышки.

«Мир плоти», «Мир плоти» — проносилось у нее в голове.

Она никак не могла понять, откуда к ней пришло это слово. А. вспышки следовали одна за другой, ослепляя ее, не давая опомниться.

«Мир плоти». «Мир плоти».

Ронни видела свое обнаженное тело. И тут перед ее глазами стала глянцевая страница журнала, на которой была она, Ронни Пуласки. Ронни чуть прикрывала лицо рукой. «Мир плоти». Вспышки слепили девушку, казалось, обжигали ее незащищенное тело.

Вот уже который день дом Палмеров был погружен в тишину. Тут не слышно было ни громких разговоров, ни веселого смеха. Все разговаривали только шепотом.

В этот день Мэдлин проснулась первой. Ей и так не спалось всю ночь, лишь на короткое время девушке удавалось забыться сном, но тогда ее навещали страшные кошмары.

Мэдлин быстро подбежала к окну и раздвинула шторы. Ей казалось, что дневной свет вместе с темнотой вытеснит из комнаты все то тягостное и ужасное, что привиделось ей ночью. И действительно, когда Мэдлин взглянула на освещенные тусклым, еле пробивающимся сквозь пелену облаков, светом голые ветви деревьев, ей стало немного лучше. Девушка потянулась, набросила халатик и отправилась в душ. Вместе с сонливостью под горячими струями воды из нее уходил и ночной испуг. Покончив с утренним туалетом, Мэдлин спустилась вниз.

В доме не было слышно ни звука. — Неужели они все спят? — проговорила сама себе.

Мэдлин зашла в гостиную.

Миссис Палмер, крепко сжав виски руками, сидела в углу на диване. Казалось, что она и не ложилась спать. — С вами все в порядке, тетушка Сарра? — спросила Мэдлин.

Миссис Пллмер лишь слегка наклонила голову, даже не взглянув на девушку. — Я принесу вам кофе,—предложила племянница. — Спасибо, — только и проговорила миссис Палмер.

Мэдлин быстро приготовили кофе, и внесла поднос с двумя чашечками в гостиную.

Миссис Палмер с благодарностью приняла горячую чашку и сжала ее между ладонями.

Казалось, что женщина греет руки. Легкий пар поднимался над кофе, и миссис Палмер нервно вдыхала его. Изящная ложечка с витым золоченным цевьем стучала о край чашки. И Мэдлин подумала, что сейчас тетя расплещет кофе себе на платье, так сильно дрожала чашка в ее тонких нервных руках. На глаза миссис Палмер то и дело наворачивались слезы, но она как бы прогоняла их, время от времени встряхивая головой. Светлые волосы были всклокочены. Женщина испуганно вжималась в угол дивана.

Мэдлин устроилась напротив нее на низком мягком пуфике и взяла в руки горячую керамическую чашку с жидким кофе. Ее руки не дрожали, она была спокойна. Но ночное волнение, принесенное тяжелыми снами, не покидало девушку. — Что ты молчишь, Мэдлин? — прогнав навязчивые видения, произнесла миссис Палмер и откинулась на спинку дивана. — Ты скучаешь по маме?

Мэдлин не сразу нашлась, что ответить. Она кивнула головой, подтверждая догадку миссис Палмер:— Да, тетя. Я вспоминаю маму.

Мэдлин, не отрываясь, смотрела на длинный ворс ковра, устилавшего гостиную. Она так внимательно смотрела на него, что казалось, вот-вот пригнется и дотронется до него рукой. — Мэдлин, так ты скучаешь по маме? — вновь повторила свой вопрос миссис Палмер.

Девушка вздрогнула. — Тетя Сарра, тетя Сарра, — испуганным голосом произнесла она.

Миссис Палмер подалась к Мэдлин. Она поставила чашку на стол. — Я слушаю тебя, Мэдлин. — Тетя Сарра, мне ночью приснился очень странный сон.

Миссис Палмер обратила внимание на то, что чашка в руке племянницы задрожала. — Что же? Говори, я тебя слушаю.

Казалось, миссис Палмер вновь стала нормальной — у нее появился интерес к тому, что может рассказать племянница. И на ее лице появилось выражение заботы о девушке. — Рассказывай, Мэдлин. — Да, я расскажу… — Не бойся, говори. Бывает, когда что-то страшное расскажешь, поделишься с близким человеком, тогда сразу становится легче, — заботливым голосом произнесли миссис Палмер.

Ей хотелось потянуться к Мэдлин, взять ее руки, поцеловать, погладить, обнять девушку. Но что-то ее сдержало. Скорее всего, это то, что у Мэдлин были длинные черные волосы, которыми она так отличалась от своей кузины Лоры, от ее дочери. — Ковер! Ковер! — испуганно прошептала Мэдлин, так же иступленно глядя себе под ноги. — Что ковер? О чем ты? — миссис Палмер проследила за ее взглядом и тоже посмотрела на ковер, устилавший пол гостиной. — Тетя, мне приснился страшный сон.

Мэдлин поджала под себя ноги, как бы боясь, что кто-то или что-то может ее схватить.

Миссис Палмер с удивлением смотрела на племянницу. Никогда она не видела ее такой напуганной.

Девушка вроде успокоилась, поправила на переносице большие очки и вновь посмотрела на ковер.

Мне приснилось, тетя, что я сплю. — Конечно, такое бывает, — согласилась миссис Палмер. — Да, тетя. Но это было так реально. — Не удивительно, — сказала женщина, — ведь мы столько пережили за последние дни. — И вот мне приснилось, что я проснулась… — Мэдлин запнулась, как бы не находя нужных слов. Она никак не могла перевести свой сон на язык слов.

Миссис Палмер участливо пододвинулась поближе к Мэдлин. — Я услышала голос. Он возникал как бы из ниоткуда. Никто не говорил, но он звучал в моих ушах: «Мэдлин, поднимись и иди».

И я, тетя, как это бывает во сне, послушалась, не задумываясь над тем, куда он меня зовет. — А что это был за голос? — поинтересовалась миссис Палмер.

Мэдлин глянула на нее и немного испугалась. По выражению женщины она поняла, что та хочет услышать, что это был голос Лоры. — Я не знаю, не помню, — немного растерянно проговорила Мэдлин, — это был какой-то небесный голос, потусторонний. Миссис Палмер согласно кивнула головой. — И я пошла. Я спускалась по этой лестнице, — Мэдлин махнула рукой, показывая на лестницу, ведущую к галерее второго этажа, — в гостиную. Я отчетливо слышала, как скрипят ступеньки, я чувствовала под босыми ногами ворс ковра, его ночную прохладу.

Миссис Палмер внимательно смотрела на Мэдлин. — И что же? Куда привел тебя этот голос? — Я спустилась сюда, в гостиную. Тут было тихо и темно. Все было так же, как и сейчас. Но этот ковер… — Мэдлин вновь посмотрели себе под ноги и испуганно под жала под себя ноги.

Испуг девушки как будто бы передался миссис Палмер. Она тоже поджала под себя ноги. — Тетушка, тут на ковре было большое пятно крови, прямо вот здесь, — Мэдлин показала рукой на место возле дивана. — Оно было очень большое и неестественно красное. — Успокойся, Мэдлин. Если тебе тяжело, не рассказывай. — Нет, тетушка. Наверное, в каждом сне есть доля правды, доля какого-то спрятанного смысла.

Мэдлин все так же испуганно глядела на абсолютно чистый ковер. — Вот тут была кровь. Когда я увидела эту кровь, то голос сказал: «Вот ты и пришла. А теперь — думай». И тут, тетушка, этот голос исчез, и я почувствовала себя страшно одинокой. Наверное, так я последний раз чувствовала себя в детстве, когда родители оставляли меня одну. Мне было невыносимо тоскливо и страшно. Я хотела бежать, хотела уйти, но не могла сдвинуться с места. Я все смотрела и смотрела на это страшное кровавое пятно. И тут вдруг пятно стало менять свои очертания. Оно напоминало огромный ярко-красный цветок, который шевелит мягкими лепестками. Казалось, это пятно движется, и я испуганно отходила. Действительно, этот цветок менял свои размеры, становился все большим и большим, пока, наконец, я не вспрыгнула на диван, а этот цветок заполнил всю гостиную. И вот уже его мягкие, кроваво-красные лепестки колыхались на стенах, на окнах, ползли к потолку.

Мне хотелось кричать, но голос куда-то пропал.

Я закрывала глаза руками, боясь смотреть на это красное колыхание. — Мэдлин! Мэдлин! Девочка моя, успокойся, что ты такое говоришь? — запричитала миссис Палмер и участливо положила руку на колено Мэдлин.

Нота так увлеклась воспоминанием своего сна, что даже не заметила горячей руки тетушки.

Она продолжала:— Я стояла на кресле, а кровь шевелилась у меня под ногами, Казалось, еще мгновение и эта кровь заполнит всю гостиную, заполнит весь дом и хлынет на комочек.улицы Твин Пикса. Мне было безумно страшно, безумно больно. Мое сердце сжалось в маленький холодный комочек. Мне хотелось заплакать. Но как я ни старалась, слезы не появлялись на глазах. Потом вновь возник тот же самый голос. Он шел ниоткуда, казалось, он проникает сквозь стены и заполняет теплой волной все вокруг. От этого голоса колыхались лепестки цветка. — Мэдлин, Мэдлин, — говорил голос, — смотри, смотри внимательно и запоминай все, что сейчас увидишь.

Я покорно исполняла то, что говорил этот голос. — Я всматривалась в стены, в этот кровавый туман, который заполнял всю комнату. — Мэдлин, Мэдлин, да успокойся ты, что ты такое говоришь? Что за ужас ты рассказываешь? — встрепенулась миссис Палмер, но продолжала с неослабевающим вниманием слушать рассказ племянницы. — И вот голос заполнил весь дом, и кровь заполнила тоже весь этот дом. Кровь медленно поднималась от пола, колыхалась возле моих ног. Ее становилось все больше и больше. Я даже слышала ее запах.

И вот тетя, капли начали падать с потолка, и мне показалось, что идет дождь. Вначале ни одна из капель не попадала на меня, они сыпались вокруг: на мебель, на стулья, подоконники, цветы.

Я испуганно дрожала в кресле, боясь оторвать взгляд от этого кровавого мельтешения точек, от этого темного колыхания у моих ног. Но потом этой кропи стало так много, что она поднималась все выше и выше и, наконец, мои босые ноги оказались в ней.

Вначале кровь поднялась мне до щиколоток, потом до колен. Я испугалась и приподняла подол ночной рубашки. Но кровь прибывала так быстро, что вскоре она начала доходить мне до груди.

Она была горячей и липкой, а дождь все так же продолжал сыпать с потолка. Эти капли становились все крупнее и крупнее. Если раньше они были маленькими как горошины, то сейчас они стали как боб. Они с шумом падали в эту вязкую жидкость, которая заливала гостиную. Наконец, кровь поднялась мне до груди.

Я не знала, что делать и уже чувствовала, что кровь вот-вот поднимется мне до подбородка, и я утону.

Я попыталась вскочить на спинку дивана. Но знаете, тетя, было такое ощущение, мне было так тяжело двигаться, что я подумала — меня засасывает какая-то трясина, я завязла. Я даже не могла шевелить руками.

И вот, когда эта кровь поднялась до моего рта, я закричала.

Я начала молиться и просить:— Господи, спаси меня!

И в это мгновение кровь перестала подниматься и начала опускаться все ниже и ниже. Я уже видела свои плечи, грудь, руки. После того, как эта кровь исчезла, казалось, что все стены гостиной окрашены багряной блестящей краской. — Да успокойся же ты, Мэдлин, — миссис Палмер схватила свою племянницу за плечи и сильно встряхнула.

Очки упали на колени. — А? Что? Тетя, что такое? — Успокойся! Успокойся, Мэдлин, — на глазах у миссис Палмер стояли слезы. — Это все нервы, нервы, Мэдлин, мы просто все ужасно переволновались, ужасно испуганы. Наша психика не в состоянии сопротивляться. Это все нервы. Да, да, это все нервы.

Мэдлин провела вспотевшими ладонями по лицу, потом она принялась искать очки. Наконец, она надела свои очки и посмотрела на миссис Палмер.

Та вновь сжала руками виски, и вновь на ее глазах появились слезы. — Лора, моя бедная девочка, Лора, — шептала миссис Палмер. — Тетя, тетя, успокойтесь, не надо, а то я сейчас расплачусь.

Мэдлин гладила миссис Палмер по плечам, по коленям. Она хотела уже прильнуть к ней и поцеловать. — Лора, — тихо прошептала миссис Палмер. — Тетя, тетя, Лору мы уже не вернем, но мы всегда, всегда будем помнить о ней, каждый день. Каждый миг будем вспоминать нашу Лору, ведь я ее так любила. — Доченька, доченька, — миссис Палмер оторвала руки от своего лица, и крепко-крепко прижала к себе. — Мэдлин, девочка моя, Лора, — шептала она прямо в ухо Мэдлин, и ее голос был очень испуганным и нервным.

Мэдлин хотела сказать тете как она ее любит, но не успела. Послышались громкие шаги и веселый смех мистера Палмера. Он спускался сверху, ступеньки скрипели, он перепрыгивал со ступеньки на ступеньку, весело смеялся и хлопал в ладоши. Когда он сбежал в гостиную, миссис Палмер и Мэдлин разомкнули свои объятия и посмотрели на Лиланда.

Его голова была белой как снег. Седые волосы отлипали серебром.

На лице мистера Лиланда то появлялась, то исчезала сумасшедшая улыбка. — Лиланд, да ты совсем седой! — изумленно воскликнула миссис Палмер и приподнялась с дивана.

Мэдлин, сжав в руках чашку остывшего кофе, смотрела на мистера Палмера.

Тот еще шире улыбнулся, его губы растянулись уже не в улыбке: это был страшный оскал.

И тут мистер Палмер взъерошил свои седые волосы, подпрыгнул на одной ноге и принялся бегать вокруг дивана, на котором сидели женщины.

Мэдлин удивленно крутила головой, следя за теми па, которые выделывал мистер Палмер.

Тетя и племянница переглянулись. — Что с ним? — протоптала Мэдлин.

Миссис Палмерприложили палец к губам.

Мистер Палмер заверещал истошным голосом и примялся прыгать па одной ноге, как будто играл в классики.

Казалось, он вообще забыл обо всем, что происходило и последнее время. Казалось, что он забыл о своей дочери, о тягостных похоронах, о том, что его жена очень переживает и вот-вот может сорваться.

Он смотрел на всех веселыми безумными глазами.

Его губы то и дело растягивались в улыбке. Он прищелкивал пальцами как кастаньетами, стучал каблуком, отбивая такт никому не слышной музыки, вертелся волчком, приседал, раскидывал руки в стороны. — Эх! Эх! Эх! — вскрикивал он. — Какая прекрасная жизнь! Как все здорово! Какое яркое солнечное утро! — Дядя! Дядя! — попыталась остановить мистера Палмера Мэдлин. — О! Племянница! Как я рад тебя видеть! Какая красивая девушка! — Дядя! Дядя! Успокойся! — Зачем? Зачем мне успокаиваться? Мне хорошо, у меня прекрасное настроение. Думаете, я забыл, что Лора умерла? Нет, я это помню.

Миссис Палмер испуганно вжалась в спинку дивана. Она прикрыла лицо руками и едва сдерживала плач, который рвался из ее груди. — Лиланд, Лиланд, — дрожащим голосом прошептала она.

Но мистер Палмер не придал никакого значения словам своей жены. Он все так же отплясывал, бегая вокруг дивана, все так же вскидывал руки, и все также задорно хохотал. В уголках его рта появились сгустки пены, на глаза навернулись слезы.

Мистер Палмер приостановился, вытер носовым платком глаза и вновь весело захохотал:— Ах, Лора! Ах, Лора, девочка моя, мы сейчас вместе с тобой потанцуем. Я спою тебе песенку, почитаю стихи. А ты, Лора, споешь свою любимую песенку. Я помню, как ты пела на мой день рождения. — Мистер Палмер! Дядя! — попыталась успокоить и урезонить своего не на шутку расходившегося дядю Мэдлин.

Мистер Палмер жестом попросил Мэдлин замолчать. Та испуганно опустила глаза на ковер. Мистер Палмер остановился прямо напротив своей жены, сложил перед собой руки, поклонился, как будто бы он стоял на сцене, и начал читать стихи. — «Бормоглот», — громко произнес он название стиха. — Читает мистер Палмер, отец Лоры, — поклонился он. — Я читаю эти стихи потому, что сама Лора читать их не может.

Он улыбнулся и принялся декламировать:

Воркалось. Хлипкие шарьки пырялись по наве

И хрюкотали зелюки как мюмзики в наве

О, бойся бормоглота, сын, он так свирлеп и дик

А в гуще рымет исполин, злопастый бормашмык.

От слов женщина вздрагивала, как будто ее хлестали ни щекам.

Mэдлин прикрыла лицо руками, и хотела заткнуть уши. Ей казалось, что то, что сейчас происходит — это издевательство над памятью Лоры.

А мистер Палмер, не обращая внимания на то, какой эффект производит чтение стихов на жену и племянницу, продолжал:

Но взял он меч и взял он щит, высоких полон дум

В глущобу путь его лежит, под дерево тумтум

Он встал под дерево и ждет и вдруг гроахнул гром

Летит ужасный бормоглот и пылкает огнем.

Мистер Палмер на мгновение задумался. По его лицу было видно, что он забыл слова. И тогда он вновь повторил только что прочитанные слова:

Он встал под дерево и ждет, и вдруг гроахнул гром

Летит ужасный бормоглот и пылкает огнем.

Раз-два, раз-два, горит трава, взы-взы стрежещет меч

Ува! Ува! И голова бара-бодает с плеч.

Мужчина развеселился не на шутку. Он уже не декламировал стихи. Он принялся распевать их на мотив детской песенки. Он размахивал руками, хлопал в ладоши, притопывал, подскакивал на месте и без устали кланялся слушателям.

А слушатели испуганно жались на своихместах, боясь поднять глаза и встретиться взглядом с безумным Палмером.

Раз-два, раз-два, горит трава, взы-взы стрежещет меч

Ува! Ува! И голова бара-бодает с плеч.

О, светозарный мальчик мой, ты победил в бою,

О, храброславленный герой, хвалу тебе пою!

Мистер Палмер вновь на мгновенье задумался. На лице вновь появился страшный испуг: он снова забыл слова. Казалось, что сейчас он заплачет, закроет лицо руками и убежит со сцены. Он напоминал маленького ребенка.

Но тут он вспомнил:

Воркалось. Хлипкие шарьки пырялись по маве

И хрюкотали зелюки как мюмзики в маве.

Мистер Палмер окончил читать и несколько раз поклонился, как бы ожидая аплодисментов от своих слушателей. Но, так и не дождавшись, захлопал в ладоши сам.

После аплодисментов мистер Палмер вопросительно посмотрел на двух молчаливых слушателей, развернулся и, вскинув руки, весело хохоча и притопывая ногами, двинулся из гостиной к выходу. — Лиланд, Лиланд! — испуганно закричала миссис Палмер.

Она подхватилась с дивана и побежала за мужем. — Лиланд! Лиланд! — еще долго слышался голос миссис Палмер и безумный смех Лиланда.

Мэдлин поставила остывший кофе на стол и взглянула на ковер. Прямо у нее на глазах на ковре начало проступать и разрастаться огромное колышущееся пятно ярко красной крови. — Господи! Что это такое? — сама себе зашептала девушка.

Пятно становилось все больше и больше. — Кажется, я начинаю сходить с ума. Тетя! Тетя! — крикнула Мэдлин, но на ее голос никто не ответил.

А пятно все разрасталось и разрасталось у ее ног. Вдруг поверхность пятна сделалась выпуклой, как поверхность сферы, и изнутри проступило лицо длинноволосого гладко выбритого мужчины.

Он смотрел прямо в глаза Мэдлин. Его рот скалился, сверкали крепкие белые зубы.

Мэдлин закрыла лицо руками, громко застонала, но тут же стон сменил пронзительный истеричный хохот. И девушка забилась в истерике. Она кусала губы, каталась по дивану, визжала, вскакивала, вновь падала на диван, пытаясь закрыть ладонями уши и как можно крепче зажмурить глаза. Это страшное видение стояло перед глазами Мэдлин, а в ушах все еще продолжал звучать безумный голос дяди Лиланда:

О, бойся бормоглота сын, он так свирлеп и дик,

А в глуше рымет исполин, злопастый брондошмыг…

Наконец, Мэдлин смогла пересилить себя. Она вновь открыла глаза, боясь снова увидеть перед собой пятно крови. И в самом деле, оно было прямо возле дивана: большое и блестящее, как зеркало. На его поверхности изгибалось, извивалось изображение длинноволосого мужчины, который тянул к Мэдлин окровавленные руки.

И тут девушка машинально сдернула со своего лица очки.

Видение тут же исчезло.

Мэдлин недоуменно смотрела на абсолютно чистый ковер, на котором не было даже пылинки. Потом она повертела в руках очки.