– Ну что ж, мэм, хотите сыграть? Значит, так. У меня отложен для вас номер под трехзначной цифрой. Если вы скажете мне, код какого города соответствует этому номеру, получите бесплатно бутылку красного вина. Как вам это?

– В самом деле? Конечно! Хорошо, я готова!

– Я поселю вас в номер 504.

– Хм… Не знаю. Черт. Хьюстон?

– О! Тепло. 504 – код Нового Орлеана.

– Новый Орлеааан! Обожаю Новый Орлеааан, – сказала она, произнося название неправильно. – Но я бы никогда не догадалась…

– Вы любите Новый Орлеан? Ну, тогда я все-таки пошлю вам вино! Наслаждайтесь и добро пожаловать в «Бельвью». – Я с улыбкой передал ключи посыльному.

Бен вырвал их у меня, неодобрительно нахмурившись.

Спустившись от клиентки вниз, он сразу подошел ко мне.

– Что с тобой, Том?

– Я хорошо себя чувствую.

– Оно и видно. Уймись уже.

– Я отдохнул, понимаешь? Мне хорошо и спокойно.

– Ты просто душка, когда ты счастлив.

Мы посмеялись. Но очень скоро эта работа снова начала ломать мне душу, резать по сердцу, изматывать меня. Всего через три часа.

Постоялец нападал:

– Вы думаете, это смешно? Я останавливаюсь здесь десять раз в год. Поэтому я должен быть приоритетным клиентом. Дайте мне номер, который мне гарантировали, прямо сейчас, или у вас будут серьезные неприятности.

Ход мышления этого бизнесмена был совершенно неверным по нескольким причинам. Во-первых, мы никогда не гарантируем номер. Самая грубая ошибка, какую может сделать сотрудник – это обещать клиенту конкретный номер. Всякое может случиться: продлили пребывание, из номера сверху пролилась вода, кого-то убили, или кто-то заплатил мне двадцатку за хороший вид, и я уже отдал комнату.

Во-вторых, десять раз в год еще не делают кого бы то ни было приоритетным клиентом. У нас есть люди, которые проводят в отеле двести суток в году. А Хренштейн превзошел даже этот показатель. Доход от его пребывания, как маленькое черное пятнышко на полу в фойе, ни черта не значит ни для кого, тем более для генерального директора.

Этот гость – мудак А, – видимо, был из числа тех идиотов, что ни за что не остановятся и продемонстрируют всем свою тупость.

– Я никогда больше не приеду сюда, понятно? Я перееду в «Плазу». Что вы на это скажете?

Я не мог сказать вслух то, что подумал: «Что ж, сэр, полагаю, мне абсолютно наплевать! Пожалуйста, останавливайтесь в «Плазе». Нам не нужно, чтобы постояльцы вроде вас, приносящие мало доходов и предъявляющие высокие требования, вообще заходили в наше фойе. К тому же, вы думаете, я владею акциями? Подумайте об этом так: например, в «Макдоналдсе» испортили ваш заказ, может быть, зажарили ваш фри до маленьких черных палочек. Вы попытаетесь применить эту логику к повару? Пригрозите питаться только в «Бургер Кинг»? Нет. Потому что повар просто жарит картошку. Ему плевать на поток доходов «Макдоналдса», сэр. Вот и я, дорогой гость, просто повар. Живите в другом месте, я буду только счастлив не видеть вас больше».

Угрозы сотруднику рецепции ничего вам не дадут. Нет, не так. Они приведут вас в худший номер. Мне уже доводилось проделывать это с людьми, которые даже предварительно зарегистрировались в великолепный номер, только из-за их ужасного отношения. Они даже не знали, что изначально могли жить в угловом номере с большей ванной комнатой и с видом на Центральный парк. Я отбирал это у них просто потому, что муж кричал на жену и хватал ее за локоть, что мне не нравилось.

Возможно, это прозвучит не очень хорошо, но важно, что мы об этом заговорили. Потому что это только первый из способов наказать гостей. Я – бог Моментальной Кармы. Мгновенной. Зло возвращается к вам тут же. Не нужно ждать доставки от четырех до шести недель. Если гость делает расистское замечание о таксисте – грядет возмездие. Если какой-нибудь невежественный гость считает уместным чесать свою гомофобию об кого-то рядом – даже не об меня, – я вершу правосудие. Суровое. Мгновенное. Правосудие.

Например. К разговору о телефонных кодах. Один из самых замечательных инструментов в моем арсенале – разместить клиента в определенный номер на двенадцатом этаже. Чем же он так страшен? С виду – ничем: нормальный по всем параметрам номер. Тем не менее, если я поселю вас в комнате 1212, ваш телефон не умолкнет из-за звонков тех, кто «не туда попал». Почему? На удивление многие постояльцы не в курсе, что для звонка из отеля нужно набрать цифру выхода. Обычно, чтобы сделать вызов, нужно сначала нажать «9» и только потом – номер, местный или международный. Таким образом, весь день и, поверьте, всю ночь идиоты, рассредоточенные по всему зданию, снимают трубку телефона и пытаются набрать прямой номер, начиная с 1 (212). Что бы они ни нажали после этого, неважно, потому что они уже набрали номер 1212, и тот, кто живет в нем, снимает трубку в три часа ночи и слышит, как какой-то пьяный постоялец жмет дальше на кнопки и говорит:

– Алло? Алло? Кто это?

– Который час? Почему вы мне звоните? Кто это?

– Я хотел бы заказать курицу по-сычуаньски, пожалуйста. Простите? Это Happy Family Palace?

И так весь день и всю ночь.

Уже на втором году работы я изобрел «бомбу-ключ», которая тут же стала хитом. Кому-то – например, посыльному – она иногда требовалась.

– Эй, Томми, – говорил Трей, отводя меня в сторону от стойки. – Дай этому чуваку ключ-бомбу. Он сказал про таксиста расистское ругательство. Мне не хотелось бы услышать такое еще раз.

– Хорошо, Трей-Трей.

Я нарезаю ключи для бомбы немного не так, как остальные. Вновь прибывающий гость должен получить то, что называется «первоначальным ключом»: при первом контакте с замком он сбрасывает блокировку дверей, отключая все предыдущие ключи. Гости, похоже, думают, что эти замки – суперкомпьютеры, подключенные к беспроводной сети, и поэтому, если во время расчета на рецепции они понимают, что что-то забыли в сейфе, то спрашивают меня, будут ли работать их ключи. Я заверяю их, что будут. Затем гости указывают на то, что я их уже выписал. Но, боже мой, ключи все равно будут работать, пока не прекратят действовать автоматически в определенную дату и время (назначенные автоматически при регистрации и установленные на пятнадцать ноль-ноль дня отъезда). Ключи перестанут работать, когда закончится их срок действия или если в замок вставят новый «первоначальный ключ».

Поэтому, дорогие гости, если вы соберетесь продлить свое пребывание, даже если стойка регистрации забудет сообщить вам об этом (а мы забудем), да, вам нужны будут новые ключи. (Приветствую вас, люди у стойки, я только что сказал одну из наших тайн!)

И НЕТ, на ключах нет вашей личной информации, данных кредитной карты, номера паспорта и возраста ваших детей. Кто пустил такой слух, не знаю. Зачем, черт возьми, нам записывать личную информацию на одноразовый ключ-карту?

Но вернемся к ключу-бомбе. Если я хотел, то мог даже не программировать ваши ключи, а просто вручить вам любой старый набор и отправить вас в бой. Замок номера откажется вас впустить, а потом вы перетащите свои чемоданы вниз, чтобы получить новые ключи, которые я мог опять не запрограммировать правильно – я проводил карточку через программирующее устройство, но записывал туда, например, только пользование фитнес-клубом. Вы в момент запаритесь – вот почему ключ-бомба так замечательна. Я всего лишь вырезаю один «первоначальный ключ», а затем начинаю все сначала и вырезаю второй такой же. Оба они рабочие. Вы вставляете в замок один из них – загорается зеленый, и, пока вы пользуетесь первым ключом, все будет хорошо. Но велика вероятность, что в какой-то момент вы перепутаете карточки и сунете в замок второй ключ; тогда этот дурацкий агрегат сочтет первый ключ старым и недействительным. Без сомнения, рано или поздно дверь будет заблокирована, вы будете яростно всовывать свой первый ключ в слот, борясь с этим проклятым красным светом – или, может быть, желтым (какая хрен разница). Вот он, ключ-бомба. Считаете, дело во мне? Ничего подобного. Дело в том, что вы сказали своей девятилетней дочери заткнуться, резко сорвав рюкзачок с ее плеча передо мной при регистрации. А вы и не в курсе.

Кроме того, я знаю, что электронные шторы в номере 3204 не работают, и там по утрам слишком солнечно. Хорошего вам сна.

Недавно я позвонил Перри, и он пересказал мне историю, услышанную от посыльного из другого отеля. Среди карательных методов есть один – наисильнейший и безупречный. Например, такой:

– Так у этого ублюдка было четырнадцать сумок. Гонял меня три раза, вверх-вниз, вверх-вниз. Ну, я ж не против, в смысле, этот чувак один из самых крутых спортсменов на свете, не говоря уже о том, что он в кино снимается. Чуваку хорошо платят, а я тут как тут, подставил карман, чтобы поймать струйки этого потока. Так я ставлю его последнюю сумку на ковер, вытираю пот со лба, и этот парень жмет мне руку, пустую, просто дружеское рукопожатие и улыбка. Улыбка дятла из диснеевского мультика, я чуть не взбесился. Он закрыл передо мной дверь. Я слышал, он славился своей скупостью, но не верил, особенно после того, как я так поработал. Так, блин, я же не мог пропустить, как он вышел из фойе, и знал, что он будет выступать на стадионе «Супердом» следующие четыре часа. Поэтому я пошел обратно в его номер, открыл дверь и вошел в ванную. Он уже распаковал вещи, выложил весь багаж, и я хотел уже сделать пару движений его зубной щеткой в своей заднице… когда меня осенило. Бум. Ну, у парня есть парфюм, и он им пользуется. Так я открутил крышку, вылил немного из флакона в раковину и наполнил его доверху. Своей мочой. Цвет подошел идеально. Немножко встряхнул флакончик, брызнул пару раз для проверки. И ушел. Как же мне было приятно, когда я увидел, как он выходит через фойе, собираясь на какую-то вечеринку, весь такой элегантный и пахнущий мочой посыльного. Профессиональные спортсмены, приятель. Жадные уроды.

Будьте осторожны и остерегайтесь сотрудников без бейджа. Они что-то задумали и не хотят, чтобы кто-то узнал их имя.

* * *

Легко представить себе, как в этом городе поток раздражения, который немного отступил в Новом Орлеане, стал быстро превращаться в штормовую волну. Я получал выговоры за злоупотребление отгулами (их я заслужил), но, кроме того, меня по-прежнему атаковали вредные постояльцы.

К тому же Тремблей внедрил замечательную новую политику. В гостиничном бизнесе принято дарить любимому сотруднику бутылку вина или ликера – это традиция. Бутылку приносят на торжественный ужин. Дорогой напиток дарят на день рождения. Также принято преподносить бутылку сотруднику рецепции, который всегда предоставляет вам апгрейд и ни разу не намекнул, что знает, как часто вы изменяете жене. Или, может быть, мы вспомнили, что вы провели у нас свой медовый месяц три года назад, и устроили вам праздник в годовщину. Это заслуживает бутылки белого, а? Но в отелях есть общее правило: нельзя выносить из здания спиртное, которое здесь продается. Было бы слишком просто, знаете ли, взять кочующую бутылку из-за кулис и показать ее охранникам со словами: «Это мое, подарила пара из номера 912». Такому подарку будет трудно выбраться за двери отеля вместе с работником и попасть к нему в печень. Если я получаю бутылку «Джека Дэниелса» (который у нас тоже продается), то кладу виски в пакет, заворачиваю в свитер, который кладу в другой пакет, затем насыпаю сверху грязные черные носки, и все это запихиваю в рюкзак. Я стараюсь проскочить мимо охраны так быстро, будто мой последний автобус уходит через пять минут. Даже если меня остановят, чтобы заглянуть в сумку (а охранники должны делать это всегда), они не будут копаться в моих грязных носках. Они кивнут и скажут:

– Убирайся отсюда. И постирай свои носки.

– Я как раз собирался, босс.

Но из-за бутылки вина не стоит разрабатывать операцию вроде «Побега из Шоушенка». При богатом выборе спиртного почти не бывает совпадений подарка с ассортиментом отеля. Не говоря уже о том, что сомелье любят заказывать и откупоривать старинные бутылки по полтыщи баксов, а не уродливые цилиндры «Йеллоу Тейл», один из которых как-то оставил мне постоялец. Бутылку с вином мы показываем нашему непосредственному начальнику, и он или она выдает вам «красный ярлык» с подписью директора по безопасности. Можно протащить мимо охраны даже 50-дюймовый телевизор с плоским экраном, если на нем красный ярлык.

По-видимому, политика в «Бельвью» изменилась, хотя никаких официальных документов не всплыло. И я выяснил это потому, что Кайла была в подсобке. Плакала. Эта девушка никогда и ни из-за кого не плачет. Она, скорее, вырвет обидчику волосы и выцарапает глаза. Но сейчас она стояла в комнате для хранения багажа, прислонившись к графику дежурств, и горько рыдала. Она даже не закрывала лицо руками, не скрывала полностью разрушенный макияж, размазанные румяна и тушь для ресниц и абсолютное отчаяние.

– Крошка, в чем дело? Кайла?

– В этом месте, Томми. Оно проклято. Иногда, когда я в подвале переодеваюсь, у меня такое смертельное ощущение, как будто этот отель построен на индийском кладбище.

Эл влетел с фиолетовой сумкой наперевес и заметил:

– Я езжу сюда на работу из города под названием Массапека. Вся эта чертова страна построена на индийском кладбище.

– Хорошо сказано, Волк, – ответил я ему в спину, когда он выбегал в фойе. – Но, Кайла, что они с тобой сделали? Влепили выговор?

– Ну, я тоже получила выговор, да. Но они делают это теперь каждую неделю. Дело не в этом. Нет, они обокрали меня.

– Сотрудник?

– Я так сначала подумала, но нет. Ты знаешь Хауэллов, пожилую белую пару? Ну, они никогда мне ничего не дают. Но я помогаю им все время, и жена действительно любит меня. Я упомянула о том, что у нас с мужем проблемы, понимаешь? После последних родов? Я только вскользь упомянула об этом миссис Хауэлл. Она сказала, что бутылка хорошего вина может исправить любую ситуацию, а две бутылки вылечат любую болезнь.

– Очень мило.

– Да, так вот, она вчера принесла мне две бутылки вина, и, я не знаю, они выглядели дорого. Я не могла забрать их домой после работы, я шла в спортзал, потому что моя задница толстеет. Поэтому я подписала бутылки своим именем и оставила в кабинете менеджера. Я почему-то передала мужу слова миссис Хауэлл, и он взял отгул, остался дома и готовил весь день. Все четверо детей были в Бронксе с бабушкой, и он готовил ужин для меня, я же должна принести вино, и мы бы ели и пили, а потом занялись бы сексом. И, может быть, записали бы секс на видео, как мы обычно делаем в День святого Валентина.

– Звучит неплохо.

– Я знаю. – Она опять расплакалась. – Но когда я пришла сегодня, вино пропало, и они сказали мне, что политика изменилась, и нам нельзя больше выносить спиртное из отеля. У меня даже была записка от миссис Хауэлл, где говорилось о вине, но они не отдали мне его.

Что-то во мне оборвалось в тот момент. Кайла плакала навзрыд и по-прежнему не закрывала лица руками. Я обнял ее, и она зарыдала еще сильнее, но затем стала успокаиваться. Когда она отстранилась, моя белая рубашка вся почернела от туши, но мне было наплевать. К горлу подкатывала нешуточная ненависть.

Почему ей было просто не купить две другие бутылки дорогого вина? Ее муж, посыльный в «Дабл Три», сломал руку год назад. Одной рукой не очень-то потаскаешь чемоданы. Врач даже сказал ему, что в связи с повреждением нервов, из-за сдавления (длинная история), он, возможно, никогда не сможет носить тяжести. За шесть месяцев он не мог найти работу, а затем, наконец, нашел место лифтера – ездил вверх-вниз целый день в грузовом лифте за мизерную зарплату. У них четверо детей. И теперь у них долги почти за четыре месяца. И это вино было особенным. Доброта, забота и слова ободрения наделили эти бутылки особенной силой. Почему Кайле было просто не купить две бутылки другого хорошего вина? Разуйте глаза!

Не успев опомниться, я уже бежал в кабинет генерального директора. Я был в ярости, в лифте меня трясло, я смотрел, как бегут номера этажей, и благодарил Бога, что рядом нет постояльцев, которые могли бы меня увидеть и начать расспрашивать. Я застал Тремблея в коридоре не с кем иным, как с директором по безопасности. Идеально. Наш толстый баклажаноподобный генеральный походил на маленькую матрешку рядом с гигантским главой охраны, которого неприязненно называли «Лерч». Наш прежний начальник отдела безопасности, работавший до продажи отеля, бывший полицейский (как почти все начальники охраны), был ниже среднего роста. Мы все любили его. Итальянец до мозга костей, он всегда громко говорил и постоянно обвинял меня в том, что я сижу на коксе, хотя наверняка знал, что уж я-то точно никогда не притрагивался к наркоте. Я называл его «Коп-шоу», потому что, о чем бы он ни говорил, даже о макаронах с сыром, казалось, будто он вещает на канале CSI или типа того. После того как его уволили, появился Лерч, который выглядел, как два «Коп-шоу», поставленных друг на друга и завернутых в какой-то безумный пиджак, огромный, как парус. Никому не нравился этот парень. Он не был коренным нью-йоркцем, а это плохое начало для любого нью-йоркского директора по безопасности. Задрав голову, я посмотрел в его бледное лицо и подождал, пока один из директоров откроет рот – мне хотелось перебить его.

– Что слу…

– Почему изменились правила в отношении спиртного? С каких пор нам нельзя забирать из отеля то, что нам подарили?

– Уже четыре месяца. Разве вы не заметили? Не думаю, что вы получаете много подарков.

– Таких, какие вам можно выпить, совсем не получаю, мистер Тремблей. – Каков придурок!

Но мне, вероятно, не следовало это говорить. Махинатору всегда лучше молчать. Настоящие дельцы никогда, никогда не светятся. («Let me tell it you was just another guy in the crowd». – Ти-Ай.)

– Просто Кайла сейчас плачет в рабочее время, потому что она оставила две бутылки в кабинете директора, и теперь их нет. Не хотите сказать мне, где они?

– Вам больше нельзя выносить спиртное из отеля, – сказал Лерч, огромная ублюдочная горилла.

– Это я уже понял. Мой вопрос в следующем: где бутылки сейчас?

– Что вы имеете в виду?

– Хорошо, – и тут мои эмоции вспыхнули неоновым огнем, – их включили в меню нашего ресторана? Теперь вы извлекаете прибыль из подарков вашим сотрудникам? Или, может – скорее всего, так и есть – один из вас взял эти бутылки домой и выпил их? Один из вас конфисковал подарок, сопровождавшийся запиской в доказательство, – «Коп-шоу» был бы в восторге, услышав от меня это слово. – Это был дар сотруднице рецепции, которая все десять лет своей работы демонстрировала исключительный сервис, приведший к лояльности клиентов… скажите, один из вас унес эти бутылки домой и выпил их? Кто из вас выпил вино Кайлы?

Мама дорогая, меня несло.

Тремблей пытался прожечь меня взглядом. Что ни говорите, этого человека трусом не назовешь. Весь отель ненавидел его, даже менеджеры, которые целовали его в зад на корпоративных совещаниях. И вы думаете, всеобщая ненависть за его спиной хоть как-то беспокоила его? Вовсе нет.

Он медленно заговорил:

– Томас, все бутылки с вином и другими спиртными напитками сейчас утилизируются на погрузочной платформе.

– Простите? Вы выбрасываете бутылки, полные вина?

– Нет, охрана заверяет меня, что они откупоривают их и выливают в канализацию на погрузочной платформе.

– Вы хотите, глядя мне в глаза, сказать, что этот человек, – ответил я, указывая большим пальцем на Лерча, такого высокого, что у меня получился жест «все супер!», – откупоривает бутылки с вином и выливает его в канализацию?

– Да, Томас. Таковы правила. – И Тремблей улыбнулся мне одной из тех улыбок, о которую так и хочется разбить пивную бутылку.

Вот он, мой генеральный, глядит мне прямо в глаза, лжет мне в лицо и улыбается.

Где же ты, Чак Дэниелс? Маленький Томми Джейкобс беспомощно ищет тебя глазами.

Что, черт побери, делать с этим? Что бы сделал ты?

Я пошел прочь. Вернулся на первый этаж и, оглядев очередь в фойе, ожидавшую высококлассного сервиса, вошел в систему.

Я набрал свой пароль, нажал Enter и сказал:

– Чем могу помочь? – следующему гостю…

* * *

Вот как прошел следующий день моей жизни. Но не обычный, а тот, в который у меня совсем слетела крыша в кабинете директора.

Я проснулся с похмелья, всю ночь прогуляв с несколькими швейцарами в нью-йоркских клубах. Мясоразделочный квартал и все такое. После конфронтации с высшим руководством мне хотелось напиться, а лучшее лекарство – вечеринка со швейцарами. У них есть наличные, огромные толстые пачки двадцаток, и, как правило, они с детства знакомы с владельцем клуба (или с барменом, или хотя бы с парнем на дверях).

Хорошее средство от похмелья? Я знаю одно плохое: ковровая бомбардировка выезжающими гостями. И типичные жалобы. За утро я вычел расходы на мини-бар как минимум на пятьсот долларов, пытаясь не обращать внимание на двадцатиминутный мозговыносящий монолог гостьи о том, как она положила органические злаковые батончики в холодильник поверх гостиничных пакетиков с кешью, чтобы батончики охлаждались, пока она сама примеряет свадебное платье в Сохо, так почему же она должна платить за кешью? Она не ела эти кешью. Она вообще их не трогала. Я вычел эту позицию из счета задолго до того, как клиентка начала рассказывать о злаковых батончиках, не говоря уже об избыточной свадебной информации, и даже не пытался прервать поток слов этой женщины фразой «Эта позиция уже удалена». Ничто не могло помешать сложной и бесполезной истории становиться все более сложной и бесполезной.

Затем, в разгар выписки одного из постояльцев, меня прервал неприятный старик.

– Здравствуйте, сэр, ИЗВИНИТЕ, я хочу талон на бесплатный завтрак.

Я извинился перед гостем, которому помешали, и сказал старику, что переключусь на него через минуту.

– Завтрак заканчивается через десять минут, и мне нужен талон.

Гость передо мной, терпеливо отстоявший в очереди, кивнул мне с полуулыбкой и выражением, говорившим: «Давай, помоги этому зануде, и, чувак, мне жаль, у тебя такая отстойная работа».

– Хорошо, сэр, вам выдали сертификаты на завтрак при заселении?

– Да. У меня тариф с завтраком. Вы можете это проверить, если не верите.

– Сэр, я верю. Так вам дали недостаточно сертификатов?

– Нет, они у меня в номере, и я не хочу подниматься. Завтрак заканчивается через десять минут. Вы тратите мое время.

В ящике рядом со мной, погребенная под кучей скрепок, лежит пачка сертификатов на завтрак. Однако правила запрещают нам раздавать дополнительные талоны. Возможно, его дочь приехала из Верхнего Ист-Сайда и сидит в гостиной, и дополнительный талон от меня может стоить отелю тридцать пять долларов. Но разве меня тревожили убытки отеля? Думаете, я старательно следовал правилам, как паинька?

Не совсем. Я учил уродов тому, что мудачество только осложняет жизнь. Демонстрация финансовой ответственности и соблюдение политики компании; это были лишь цветочки.

– Сожалею, сэр. Вам придется принести оригинальные талоны из своего номера. Но я предупрежу лаунж о вашей ситуации, скажу, что вы сейчас придете, и проверю, чтобы они пока не убирали шведский стол.

Старик окинул взглядом ожидавшего меня клиента, пытаясь заручиться его свидетельством и подтвердить, как ужасно я обслуживаю людей. Мой гость поджал губы и покачал головой старику, который ушел, вероятно, решив, что эта реакция фактически подтверждает его мнение обо мне как о плохом работнике.

– Извините за задержку, мистер Питерсон. Спасибо за терпение.

– Эй, не волнуйтесь. Вы молодец.

Когда один клиент видит, что другой ведет себя по-детски, с ним происходит нечто особенное. Если за стойкой на меня громко ворчат, кричат и оскорбляют, я гарантирую на сто процентов, что следующий мой гость – тот, кто видел сцену глазами постороннего, – отнесется ко мне с достоинством и чрезвычайным терпением. Гость видит, как другой человек публично унижается из-за какой-то мелочи (и поверьте мне, все здесь – мелочи); и, когда подойдет его очередь, я могу сказать, что разместил его в подвале с крысами за полторы тысячи в сутки, а он ответит: «Да нет проблем». Возможно, даже наклонится над стойкой и добавит: «Хорошего дня тебе!»

Но следующий гость? Тот, кто не смог стать свидетелем публичного скандала? Держи ухо востро.

Примерно через час старик вернулся, снова встал рядом с моей очередью, пытаясь влезть перед остальными. Я взглянул на него – и этого было достаточно, чтобы он подошел и ткнул мне сертификатом на завтрак прямо в лицо. В буквальном смысле, так, что из-за моего раздраженного выдоха талон затрепетал. А может, бумага дрожала потому, что старик трясся от ярости.

– Скажите мне, где на этом талоне указан мой номер. Скажите, где здесь штрих-код или номер или хоть что-нибудь, что делает его не обычным куском бумаги, который вы могли бы просто дать мне. Объясните, почему нельзя было дать другой и стоило заставлять меня подниматься наверх.

Честно говоря, я и бровью не повел. Я провел за этой стойкой столько времени, что уже не обращал внимания на чужие вопли. Я смотрел на лица, искаженные гневом, и думал о другом («I don’t get mad, I just get money». – Янг Джизи). Хотя мне очень не нравилось, что старик по-прежнему держит этот проклятый талон у моего лица, как будто я собака, изгрызшая его тапок. Мне платят не за то, чтобы меня тут оскорбляли. И не за то, чтобы вторгались в мое личное пространство.

Кроме того, передо мной стояло четыре гостя, которых я должен был провести через систему. Это все, чего я хотел – просто зарегистрировать их в номера, чтобы они могли наслаждаться пребыванием в Нью-Йорке. Но сначала мне надо было избавиться от талона у лица и от этого старика.

Вот для чего, дорогие гости, существует начальство.

– Сэр, я понимаю, вы недовольны, но я просто следовал правилам, установленным руководством. Понимаю, что вы не согласны с этими правилами. Может быть, будет лучше, если вы выразите свою озабоченность непосредственно руководству. Вы хотите поговорить с менеджером?

Как вам это словоблудие? Я похож на политика! Наверняка где-то есть для меня работа получше: официально говорить чушь вроде этой.

– Вы правы, черт возьми, позовите мне менеджера… Томас.

Мы все знаем, что это значит, в том числе мое имя в конце фразы. Но это не мое дело. Теперь в очереди стояли уже семеро, и номером пять был гастрольный директор «Kings of Leon», очень хороший парень. Но он определенно захочет для своей группы сразу четыре ключа с предварительной VIP-регистрацией, чтобы отнести карточки музыкантам, которые прятались в автобусе, боясь атаки безумных фанатов в фойе. Номер шесть – генеральный директор компании «Севен-Элевен», тоже очень хороший парень, и слишком занятой, чтобы ждать. Номер семь – просто обычный гость, но он заслуживает такого же эффективного сервиса, как и все остальные.

Сара, наш новый менеджер, быстро отреагировала на мой телефонный звонок и отвела старика (вместе с его драгоценным сертификатом) в дальний угол фойе.

Через несколько часов какой-то мафиози из Джерси, ласково поглаживая сверток купюр, потирая пальцем хорошенькую пачечку сотенных, спросил, могу ли я сделать для него что-то особенное. После такого дня, такой недели «кирпич» мне бы не помешал – например, угостить себя хорошим обедом и не есть сочащейся жиром еды в кафе для сотрудников. Я разблокировал VIP-люкс, забронированный для известного актера, которому, думаю, все же завысили цену; он был из тех, кто считает, что каждая роль и каждый день – это Хеллоуин. Я наклонился и зашептал, обеспечивая дядьке из Джерси и его свертку сервис по полной. Я авторизовал апгрейд за сто долларов в сутки на четыре дня, не говоря уже о том, что я оставил актера без номера. Когда я передал дядьке ключи и подозвал Серого Волка за его багажом, мафиози сунул деньги обратно в карман и протянул мне пустую руку для рукопожатия. Без тени сомнения! Черт побери. Я должен был это предвидеть: он слишком нежно ласкал деньги, слишком очевидно. Меня обыграли. Я сказал, чтобы, если ему что-нибудь понадобится, позвал Терренса (когда называешь ненастоящее имя, важно не упоминать имен сотрудников, работающих в отеле; лучше назвать имя кого-то из ваших прошлых врагов), и отошел, не пожав клиенту руки.

Я ушел на обед, запустив таймер обратного отсчета на смартфоне, чтобы вернуться точно в срок. За сотрудниками по-прежнему следили с помощью камер видеонаблюдения, не давая им засиживаться за обедом. Чтобы сделать перерыв, надо было позвонить в кабинет менеджера; тот открывал на мониторе окошки с нескольких видеокамер (новая функция, доступная с любого компьютера в любом месте. На самом деле ходили слухи, что Тремблей смотрит их из дома, шпионит и сообщает о разных нарушениях).

Приз за лучшую обстановку на рабочем месте вручается… отелю «1984».

После обеда я почти почувствовал себя лучше, пока какой-то семнадцатилетний подросток в розовом свитере не заговорил со мной как со своим чистильщиком бассейна. Я только что вернулся, поднял глаза, и в считаные секунды этот парень уже наезжал на меня. Видимо, при бронировании ему обещали комнату с двумя кроватями кинг-сайз. Он или его мать заказали номер через Expedia, а затем позвонили прямо в Expedia, чтобы подтвердить особые предпочтения семнадцатилетнего подростка.

Сторонние агентства абсолютно ничего не знают о конкретных отелях. На самом деле, даже если это крупная сеть, у них есть «центры бронирования», какой-нибудь удаленный офис в Индии или Канаде, и агенты там собирают заказы на пятьсот с лишним объектов, полтыщи зданий, которых они в жизни не увидят. Конечно, в системе перечислены возможности, типы кроватей, виды и другие характеристики, но информация часто ошибочна. Если вы действительно хотите знать, что заказали и что это значит, обратитесь в саму гостиницу. Позвоните мне на рецепцию, и я скажу вам, что именно вы получите. На самом деле, особенно если вы собираетесь остановиться надолго или бронируете номер для важного гостя, контакт с кем-нибудь в отеле может оказаться бесценным. Можно даже заранее спланировать небольшую комбинацию и получить апгрейд с помощью простого вопроса вроде: «Будете ли вы на месте в день моего приезда? Я очень хотел бы лично поблагодарить вас за заботу обо мне». Это пароль, означающий: я дам вам деньги, если вы проконтролируете мой заказ и не оставите меня. Я знакомился и заводил длительные отношения с клиентами, которые начинали с такого телефонного звонка.

Но сейчас этот мальчишка, который подтвердил свои опции у Expedia, фирмы, очень далекой от нас, кричит на меня, требуя то, что было ему обещано. Он хочет две кровати. У нас не было номеров с двумя кроватями кинг-сайз, их не существовало, и я просто не в силах был сдержать напор этого ребенка. В другой день я, возможно, смог бы разрулить ситуацию, не ввязываясь в конфликт. Но в тот день мне приспичило «преподать урок». Я извинился за то, что Expedia дезинформировала гостя о нашем отеле, вновь заявил, что у нас просто нет номера с такой расстановкой кроватей, и предложил обсудить другие формы («потому что, я вас уверяю, мы найдем то, что вас удовлетворит», – бла-бла-бла), и тут мальчишка снова перебил меня, похлопав по стойке своей мягкой, ни дня в жизни не работавшей рукой, чтобы заставить меня замолчать. Как сумасшедший, он в очередной раз потребовал предоставить ему две большие кровати. Тут я с мольбой взглянул на его мать. Она решительно избегала моего взгляда.

Тогда я вежливо – на самом деле саркастически – предложил построить номер, достаточно большой для двух кроватей кинг-сайз; правда, гостю придется подождать два месяца. Я снова посмотрел на мать: она явно боялась своего чада. Выражение ее лица было неясным, но в глазах, уверен, горел стыд за поведение сына. Но потом ужасный тинейджер повернулся к матери, бросив на нее контролирующий и ненавидящий взгляд. Мать раскрыла рот, чтобы попросить менеджера. Подросток победно скрестил руки на груди и уставился туда, где должен был быть мой бейдж. Я знал, какой день мне предстоит после того, как я изгрыз тапок того старикашки. На работе есть своя атмосфера, витающее в воздухе настроение, ощутимое зло. Сегодня ветер зла разгулялся, и я снял свой бейдж еще перед обедом.

Я сообщил клиентам, что, разумеется, сейчас же позову менеджера, и мне жаль, что я не смог им помочь. Даже неважно, что на мне не было бейджа, потому что каждый раз, когда я вносил изменения или входил в систему бронирования под личным паролем, я оставлял там след. В этом случае – кровавый след.

Сара, как ищейка, в тот самый момент проходила мимо стойки. Я представил ее клиентам и начал обслуживать следующего гостя, который все видел и смотрел на меня с выражением лица типа: «Эй, ты был прав, и твоя работа отстой, и я обещаю, что не доставлю тебе хлопот».

Два часа спустя, с облегчением вздохнув, я закончил смену, положил свое удостоверение обратно в бумажник и почти врезался в Сару. Она работала здесь всего два месяца и уже настроила против себя двадцать друзей.

Начальники бывают разные. Я помню, как однажды, еще в Новом Орлеане, мы с Триш, моим первым начальником рецепции, одновременно выходили из отеля. У нас обоих выдался тяжелый день, и мы направились в «Алиби» выпить с коллегами. Вот какой должна быть обстановка в гостинице: все пьют вместе, планируют походы в боулинг, встречи на джазовом фестивале. Если ты с нетерпением ждешь предстоящей тусовки с коллегами вне работы, производительность на работе будет зашкаливать. У нее, конечно, есть свой побочный эффект – все со всеми трахаются, – но, вы знаете, в каком-то смысле это тоже укрепляет моральный дух и способствует взаимопониманию.

Стояла теплая августовская ночь, зной обтекал наши лица, тараканы бодро отбегали от мусорных свалок, чтобы поблевать, люди медленно прогуливались в направлении Бурбон-стрит с запотевшими бокалами, живая музыка идеально соответствовала вечеру, смягчая и сглаживая резкие звуки. Может быть, потому, что мы пошли выпить вместе, ближе к утру мы подошли к барной стойке, чтобы заказать «по последней», и остались поболтать. Триш говорила о моем потенциале, но не банальными фразами. Она отметила мой энтузиазм и преданность, указав лишь на два недостатка, за которыми мне нужно следить.

Первый. Я слишком много шучу.

Второй. Я не очень умею подчиняться.

Ха, ха, ха. Беспесды.

Затем она дала мне совет. «Ты скоро сам станешь менеджером, Томми. Все тебя любят и верят в тебя. Но, прежде чем это произойдет, не спеши и понаблюдай, как ведут себя твои нынешние начальники. Обрати внимание на то, как они относятся к тебе и к остальным сотрудникам. Не слишком ли они дружелюбны? А может быть, недостаточно? Авторитарны? Ленивы? Слишком мягки или, наоборот, всегда жестки? Просто следи за ними, смотри, каким образом их поведение создает проблемы или устраняет их, а потом, когда сам станешь начальником, сможешь выбрать, каким ты хочешь быть, каким захотят видеть тебя твои подчиненные. Начни думать об этом сейчас и добьешься успеха в будущем

Эта новая начальница в «Бельвью», Сара, была авторитарной. Она пришла из «Trump International» два месяца назад, и недавно у меня появилась возможность провести некоторую рекогносцировку. Мы с Джули, моей пресловутой сбежавшей подружкой, снова случайно оказались вместе. Она устроила себе очередные затейливые именины, на этот раз в другом отеле. Я знал, что она захочет, чтобы я пришел в «Trump» и проконтролировал процесс регистрации, чтобы все прошло гладко. Потом мы планировали опробовать постель перед приходом ее друзей. (В итоге мы опробовали ванную комнату. Кто-нибудь видел ванные в «Trump»? Столько мрамора и золота, это как трахаться в Версале! Клянусь, я слышал духовой оркестр и все такое!) Сара на тот момент работала у нас всего неделю и была сама любезность: пыталась разведать обстановку, как сержант-новичок, брошенный в самый центр Вьетнама, захотел бы немножко оглядеться, прежде чем зарядить винтовку и начал стрелять по деревьям.

Выдав по десятке каждому сотруднику рецепции, который посмотрел в мою сторону (благодаря чему мы получили еще большую, достойную хорошего секса ванную, вино и, что самое удобное, поздний выезд), я спросил о Саре, о том, каким она была менеджером.

– О, она замечательная! Мы были ужасно расстроены, что она ушла!

Что, черт возьми, за бред? Разве я не упомянул, что тоже сотрудник рецепции?

– Да, да, – ответил я, оставив еще десятку на столе, – но, может быть, нужно на что-то обратить внимание?

И парень за стойкой улыбнулся мне нездоровой гримасой, похожей на усмешку куклы, которой пытаются порвать лицо. Что сделали с этими людьми? У этой женщины прикреплены к телу электроды, которые проводят электрический ток каждый раз, когда о ней говорят плохо? Я отступил, потому что это пугало меня.

Хотим ли мы, чтобы нас сопроводил посыльный? Да, конечно.

– У нас почти нет багажа, Томас, – сказала Джули.

– Знаю. Я позабочусь о чаевых. Давай просто дадим нашему человеку подзаработать.

По дороге к лифту я упомянул, что работаю на рецепции в «Бельвью». В лифте рассказал, что я член профсоюза, и спросил о его силе здесь. Как только мы приехали на этаж, я спросил о Саре. Посыльный ограничился бесстрастной фразой о том, что она замечательная. Я дал ему двадцатку и сказал:

– Эй, парень, просто скажи мне. У меня и у наших ребят странное чувство. Нам нужно чего-то остерегаться?

Он перестал тянуть тележку, совсем не отягощенную двумя нашими маленькими сумками.

– Не верьте ее улыбке. Вообще не доверяйте ей.

Да.

И вот теперь, через два месяца, она просит меня найти представителя профсоюза и подняться.

– В самом деле? Почему? Я только что закончил работу, и сегодня пятница.

Сара молча смотрела на меня.

– Хорошо. Пойдем, – сказал я.

В кабинете менеджера размером с ванную комнату мы оказались втроем.

Первой была Орианна, мой представитель профсоюза. Делегат от профсоюза – это человек, избранный, чтобы вас защищать. Ваш непрофессиональный и финансово не заинтересованный адвокат. Вскоре после вступления в профсоюз мы выбрали делегатов. Туда стараются пробиться два типа людей. Первых влекут бонусы. Будучи делегатом, вы постоянно уходите с работы, ходите в отдел кадров и рассматриваете дела или становитесь свидетелем выговора. Делегатами любят быть лентяи. Кроме того, будучи делегатом, вы, по сути, пуленепробиваемы. Уволить делегата практически невозможно. Если кого-то хотя бы отстраняют от работы где-нибудь в сети отелей и мотелей Нью-Йорка, входящих в профсоюзы, все представители этих отелей (на самом деле работающие на профсоюз) выйдут и начнут протестовать. Это бардак. Лучше вообще освободить делегата от работы, чем разбираться с забастовками. Помимо неуязвимости, делегат не подлежит и сезонному увольнению. Отель мог закрыть все номера, кроме одного, и тем не менее делегаты от каждого отдела все до единого будут бегать по нему в ожидании, пока единственный постоялец попросит туалетную бумагу или закажет сэндвич. По правде говоря, именно этого искала Орианна с тех пор, как была принята в мир рецепции и поставлена в конец карьерной лестницы. Она заняла это положение, чтобы обеспечить зарплату себе и «Симилак» – своим близнецам.

Второй тип людей, идущих в делегаты, – это болтливые, фальшивые политиканы. Люди малообразованные, но любящие произносить умные слова и занимать ответственные посты, знающие все обо всех и вечно пишущие неэффективные письма с просьбами об этом и требованиями того, и вообще выглядящие глупо из-за своей мнимой важности.

Какой делегат лучше?

Выбор невелик.

Возможно, политиканы будут лучше знать правила и способы их обойти. По крайней мере, они хотят казаться хорошими делегатами. Но, опять же, они играют в политические игры и часто приносят «жертвы», кланяются руководству, позволяют увольнять сотрудников, только чтобы продолжать «диалог» и делать «уступки». Это делает их счастливыми. Из-за подобных игр уходят хорошие люди.

Единственный желательный тип делегатов – те, кто ненавидит руководство. Те, кто злится и думает, что любые действия начальников – дерьмо собачье. Такие нарушители порядка могут фактически отменить решение босса. Они искренне заботятся о своих людях и будут бороться до конца, даже если член их профсоюза был пойман за чтением «Нью-Йорк таймс» в процессе дефекации в туалете президентского люкса.

У меня такого делегата не было. У меня была Орианна. Везука.

Вторым человеком в кабинете оказалась Сара. Новый менеджер, пришедшая сюда с новыми планами и процессами, как все новички, готовая начать претворять в жизнь текущий девиз «Бельвью»: «Порка не прекратится, пока не улучшится моральный облик сотрудников». И теперь она пыталась укротить белого кита.

Я – белый кит.

Я здесь уже целую вечность.

С начала мира.

Что возомнила о себе эта женщина?

«Плохой сервис». Вот за что меня наказывают. Я уже вижу этот термин в выговоре, написанный очень разборчиво. Плохой сервис. Мертвенно-бледный старик и этот молокосос в поло.

На самом деле на этой работе тебя часто смешивают с дерьмом. Черт, именно в этом она и состоит. И мой желудок стал крепким, как сталь. Но это было в Новом Орлеане. Это был я десять лет назад. А тут – Нью-Йорк. Господи, это Манхэттен. Почему я больше не могу? Что изменилось: я стал полупрофессиональным алкоголиком? Конечно. Восставал против нового руководства? Да, разумеется. Работал сотрудником рецепции так долго, что все уже достало дальше некуда?

Совершенно верно.

Мы обсудили события дня. Талоны на завтрак. Я объяснил, что реплики старика нельзя приобщить к делу (смотри, Коп-шоу, какой я молодец!), потому что я следовал букве правил. Как меня можно наказать за вспышку гнева, вызванную моей просьбой предъявить оригинальный талон, когда две недели назад вышел приказ о том, что все постояльцы должны пользоваться своими изначальными талонами? Вы сказали разбить яйца – я разбил яйца. Теперь вы обвиняете меня в том, что вся кухня грязная и у вас сальмонелла во рту. Я подчеркнул, что, если бы не постарался поскорее закончить с этим господином, очередь позади него не двинулась бы, а затем наши гости жаловались бы на долгое ожидание регистрации или, может быть, даже молча стали бы искать другой отель для будущих визитов в Нью-Йорк, с лучшим, более эффективным сервисом.

Семнадцатилетний подросток. Я не трудился что-то объяснять Саре. Этот парень даже не стоял в очереди. Почему я должен отвечать на обвинения тинейджера из сельского клуба? Я спросил: возможно, руководство должно учесть, что на его мнение о моей работе повлиял избыток гормонов из-за слишком быстрого полового созревания? Сосунок не слышал голоса разума. Только несуществующий номер удовлетворил бы его! Вот определение неразумного поведения: требование невозможного.

– Знаешь, Сара, я здесь уже очень, очень давно. Я, возможно, обработал сегодня пятьсот клиентов. И, вероятно, вчера еще пятьсот. Я помогаю многим постояльцам. Из сегодняшних пятисот четыреста девяносто восемь были рады или как минимум более чем довольны. Против них – какой-то неразумный ребенок и человек, решительно не согласный с политикой отеля, и вы собираетесь сделать мне выговор? Еще один выговор, и меня отстранят, дальше только увольнение. Вам это кажется справедливым? Орианна, это справедливо?

Орианна услышала свое имя и посмотрела на меня. Потом – на свои ногти, радуясь тому, что сейчас пятничная суматоха с выпиской, а ей не приходится возиться с ключами.

– Том, ты должен лучше относиться к клиентам за стойкой. Нужно стараться удовлетворить каждого гостя. Мы считаем, что ты просто плывешь по течению, не пытаясь идти «выше и дальше», даже не обращая внимания. Ты холоден за стойкой. Незаинтересован. Резок. Короче, груб. Если ты не можешь выполнять работу должным образом, мы с удовольствием уволим тебя и найдем того, кто сможет.

Я почувствовал, как эта женщина схватила меня за сердце и сжала его, стиснула его мясистую плоть, пока кровь, горячая злая кровь, не залила мое лицо и живот и вытолкнула горячую лаву прямо к кончикам моих пальцев. Думаю, вот почему мои руки задрожали.

Я медленно вытащил пачку писем из внутреннего кармана пиджака. У меня был план, как доказать ей, что я хорошо делаю свою работу. Сверху лежало письмо, полученное вчера от постояльца, которому я помог в прошлом месяце.

Он приехал рано, один, и хотел попасть наверх как можно скорее.

– Пожалуйста, – сказал он, – моя подруга едет на такси из аэропорта Кеннеди, и я хочу подготовить номер. Я собираюсь сделать ей предложение.

Я часто это слышу. И, честно говоря, очень приятно помогать людям в этом. Мужчина будет взволнован и счастлив и будет рассказывать мне о своих планах, пока его невеста помогает швейцару вытащить сумки из машины. Потом она входит внутрь и вся сияет, потому что, возможно, знает, а может быть, и не знает; и я пишу заметки в регистрационной форме: «НЕ РАЗБЛОКИРОВАТЬ! Специальный номер для гостя, который хочет сделать предложение. И НЕ УПОМИНАТЬ О ПРЕДЛОЖЕНИИ». Последнюю фразу нужно добавлять обязательно, потому что люди – идиоты. Я своими ушами слышал, как моя коллега прочитала только «не разблокировать – предложение», улыбнулась и сказала: «О, мои поздравления вам обоим!» Женщина была смущена, а мужчина попытался скрыть гнев и сменить тему. Тогда женщина начала приставать с расспросами. Сюрприз был испорчен.

Но этот парень хотел вначале подготовить номер.

– Конечно, сэр. У меня есть кое-что замечательное. Это значительный апгрейд, но я позабочусь о разнице в цене. – Ладно, вы меня поняли: я здесь слегка хитрю. Я все равно отдам этот номер этому клиенту, так почему бы не упомянуть о разнице в цене? Он мог бы почувствовать себя щедрым! – Так что дайте мне только освободить номер. Что, если вы будете делать предложение на фоне Центрального парка? – Чуть раньше в тот же день я оформлял выезд из номеров с видом на парк. Стояла осень, и все выглядело великолепно: красные и желтые листья лежали теплым ковром вдоль длинной стены зданий Верхнего Вест-Сайда.

– Видите ли, вот в чем дело. Я могу доверять вам?

– Я сотрудник рецепции, мистер Бланшар. Вы правы, черт возьми, что мне можно доверять.

– Тогда мне нужна ваша помощь. Я собираюсь сделать предложение в Центральном парке. Я планирую отвести свою девушку в номер ненадолго, чтобы оставить вещи. Я нанял фотографа, и, если вы хотите помочь, я скажу ему ваше имя, а он представится вам. Когда вы увидите, как мы возвращаемся через фойе, проверьте, видит ли нас фотограф, и если не видит, дайте ему знак следовать за нами.

– Это очень секретная миссия, сэр, и, честно говоря, я очень люблю тайны.

– Видите ли, фотограф будет следовать за нами и тайно фотографировать, когда я стану коленом в грязь. Потом, в день нашей свадьбы, я подарю ей фотографии, о существовании которых она даже не подозревает.

– Что ж, черт. То есть. Это довольно скользко… ну, понимаете, с фотографом в кустах и все такое. Но, когда я представляю себе свадебный подарок в день свадьбы – это потрясающе. Я в деле, сэр.

Я так и сделал. Мне нравится думать, что фотограф пропустил бы их, если бы я не замахал руками, как псих, когда пара прошла через фойе. И после того, как я увидел широченную улыбку будущего жениха на обратном пути и глаза женщины, созерцающей бриллиант на кольце, я послал им вино и записку от себя лично.

Вчера я получил письмо от этого клиента. Он писал, что никогда не забудет меня. Что «Бельвью» – их нью-йоркский отель на всю жизнь. И что они решили провести здесь медовый месяц.

Под ним – письмо от мистера Палея. Этот тот господин, дающий щедрые чаевые, которого мы сделали своим частым гостем. В письме, которое пришло из ниоткуда и в которое, гм, был вложен солидный личный чек с моим именем, говорилось, что мистера Палея никогда не обслуживали на таком уровне. Тот факт, что я дал ему адрес своей личной электронной почты и отвечаю, даже когда я не на работе (случалось, я помогал ему, сидя пьяным в баре), убедил его, что мой отель – правильное место для его следующего корпоративного совещания на выезде. Оказалось, что мистер Палей – президент огромной инвестиционной компании, и его группе требуется больше ста пятидесяти номеров. Это более семидесяти пяти тысяч долларов. За сутки. Второе письмо он послал моему генеральному директору, рассказав, как превосходно я обслуживаю клиентов, отметив нашу электронную переписку и мою круглосуточную работу. Мистер Трэмблей приказал начальнику рецепции, чтобы тот сказал своему помощнику, а тот – дежурному менеджеру, что мне больше не разрешается давать личную электронную почту постояльцам. Видимо, это неуместно. О какой неуместности может идти речь при доходе в семьдесят пять тысяч долларов?

Ведь этих людей волнуют только деньги, разве не так? Как же еще можно было угодить им?

Другое письмо – от Беккеров. Письмо, где они предлагают принять меня в своем особняке, пока будут помогать мне в поисках подходящего жилья. Где они снова благодарят меня за то, что я сделал их свадьбу такой особенной и что теперь у них в Нью-Йорке появился дом. Где они настаивают, чтобы я сел в самолет, полетел в Кейптаун и позволил им о себе позаботиться. Я получил это письмо уже давненько, но все еще держал при себе. Мне оно очень нравилось.

Все эти доказательства дрожали в моей руке. Сара спокойно смотрела на меня, положив руку на мой выговор. Нынешний, плюс еще один, и они могут меня уволить. Может, Тремблей предложил менеджеру, которому удастся, наконец, меня уволить, настоящий приз. (Мне было интересно, как он мог бы выглядеть; вероятно, золотое изваяние меня, получающего ботинком под зад.)

Ясно, что они очень, очень не хотели меня здесь видеть. Но, черт побери, я любил этот отель. «Бельвью» был моим домом. Мне очень нравилось, каким он был прежде. Он изменился, и я никак не мог принять это. В общем-то, я испытывал то, что французы называют ennui. Полагаю, американцы зовут это депрессией.

Я не горжусь этим, но в тот момент чувствовал, что мне остался один шаг. Видимо, нужно было вспылить. И я вспылил.

– Вы хотите меня уволить за плохое обслуживание? Я не обслуживаю людей ПЛОХО. А если вам нужны доказательства, прочтите, – сказал я чертовски громко, а затем швырнул письма в воздух.

Размышляя о последствиях своего поступка, я вижу эту сцену будто в замедленной съемке: письма медленно взвиваются в воздух, разворачиваются, а затем медленно-медленно падают на всех нас, как листья невидимого дерева.

Начало конца.

Я знаю, что сам виноват. Потому что это богом забытый гостиничный бизнес. Вы либо отдаетесь ему полностью, либо, если не можете справиться, идете работать официантом. Перед моим мысленным взором возникли образы Кита и Уолтера, двух парковщиков, которые падали на бетон, кричали, пытались задушить друг друга. Возможно, эти коты гоняли машины лет двадцать, а потом почувствовали, что с них хватит. Я вспомнил Чипа, зашвырнувшего два блестящих двадцатипятицентовика, и ясно увидел его лицо в тот момент. Яростное. Решительное. Взбешенное. И бесконечно грустное.

Теперь я понял. Кажется, с меня хватит.