I

Дело, о котором пойдет речь, насколько мне известно, затрагивает проблемы, связанные с безопасностью королевства. Несмотря на это, я все-таки взялся за перо, намереваясь доверить отчет о нем бумаге, хотя вряд ли мне когда-нибудь будет разрешено опубликовать данный материал. Поэтому я собираюсь оставить его вместе с другими конфиденциальными документами в моем сейфе в хранилище банка «Кокс и компания» на Чаринг-кросс.

Расследование это было настолько удивительным в своем роде, что я просто не имею права предать его забвению, и сажусь за эти записи не только ради собственного удовольствия, но и в надежде на то, что когда-нибудь в будущем стоящие у власти позволят сделать мои записи достоянием гласности, даже если это случится уже не при моей жизни. По выражению самого Холмса, мир еще не готов к тому, чтобы узнать все детали этого дела. Тем не менее даже в этом секретном отчете я должен буду воздержаться от упоминания некоторых конкретных деталей, имеющих отношение к датам, именам и в особенности данным сугубо научного характера.

Даже я не был полностью посвящен в обстоятельства, связанные с началом этого расследования, хотя знал о том, что Холмс занимается каким-то срочным и весьма ответственным делом. Иногда он целыми днями не появлялся дома, а когда приходил, был вымотан до крайности. Мой друг либо молча садился у камина и, уставившись на языки пламени, покуривал трубку либо уходил к себе в спальню, откуда вскоре начинали доноситься тоскливые звуки скрипки, погружавшие весь дом в атмосферу уныния.

Кроме того, я подозревал, что он вернулся к своей привычке делать себе уколы семипроцентным раствором кокаина. Правда, зная о моем резко отрицательном к этому отношении, при мне мой друг никогда не пользовался шприцем. Тем не менее в промежутках между периодами лихорадочной деятельности, когда у Холмса наступали апатия и полное отсутствие жизненных сил, признаки употребления наркотика были очевидны.

В то время состояние моего здоровья тоже было далеко не в лучшей форме. Погода стояла сырая, и потому раненая в битве при Майванде нога постоянно ныла, не давая мне возможности долго напрягаться физически. Я был вынужден часто отдыхать лежа на диване.

На вторую неделю своей таинственной деятельности Холмс поведал мне суть того дела, которым был занят. Я помню, как это произошло, так ясно, будто все случилось лишь вчера.

Утром Холмс почти не притрагивался к завтраку, зато выпил несколько чашек крепкого черного кофе. С выражением глубочайшего уныния на лице он следил за тем, как я ем. Внезапно в нахлынувшем порыве откровенности он произнес:

— Ватсон, мы вместе с вами работали над расследованием огромного числа дел, и я знаю, что могу полностью доверять вам. Сейчас я занят одной чрезвычайно таинственной историей и был бы вам очень благодарен за помощь.

Я положил нож и вилку.

— Вы прекрасно знаете, Холмс, что я буду счастлив сделать для вас все от меня зависящее. В чем состоит проблема?

— Мой дорогой друг, проблемой в привычном смысле слова, пожалуй, это даже и назвать нельзя. Скорее здесь идет речь о чудовищном заговоре с целью шантажировать британское правительство. Сами понимаете, если об этом станет известно, жителей Лондона и других наших крупнейших городов охватит сильнейшая паника. Вот почему я ничего об этом вам раньше не говорил. Вы себя неважно чувствовали, и мне не хотелось обременять вас этой ужасной тайной, которая не должна стать достоянием гласности ни при каких обстоятельствах. Вне этих четырех стен вам нельзя будет даже шепотом обмолвиться о том, что я вам собираюсь сейчас рассказать.

Мне редко доводилось слышать, чтобы Холмс говорил так серьезно, и видеть, как мрачно и пристально он всматривается в меня, поэтому я ответил столь же серьезно:

— Холмс, вы знаете, что на меня можно положиться.

— Да, мой старый друг, мне об этом прекрасно известно. Прошу вас, пройдемте со мной. Я вам кое-что покажу.

Мы поднялись в спальню. Холмс подошел к гардеробу и открыл его запертую на ключ дверцу. За все годы нашего знакомства я никогда еще не видел, чтобы мой друг что-то хранил с такими предосторожностями. Со дна шкафа он извлек деревянный ящик, перенес его на свой письменный стол, открыл крышку и осторожно вынул из упаковочной соломы наглухо запаянный стеклянный сосуд. Его заполняла какая-то жидкость, а в ней плавало нечто, что сразу было трудно как следует разглядеть. Я подошел ближе, чтобы рассмотреть получше.

В запаянном стеклянном сосуде плавала крыса такой невероятной величины, что я невольно отпрянул. Размером она была с терьера, все тело покрыто жестким серовато-бурым мехом, причем на брюхе он значительно светлее, чем на спине. Морда у крысы была короткой и слегка оскаленной, так что виднелись два удивительно острых резца оранжевого оттенка. Крепкие, хотя и непропорционально короткие по сравнению с телом лапы заканчивались мощными когтями. Ее покрытый чешуйками хвост был обернут вокруг тела, как какая-то мерзкая рептилия. Болтаясь в этой жидкости, она, казалось, уставилась на нас сквозь стекло маленькими, злобными глазками.

— Гнусная тварь, вам так не кажется? — спросил Холмс.

— Она просто омерзительна! — воскликнул я. — Ради всего святого, Холмс, скажите, каким образом она к вам попала?

— Мне передал ее Майкрофт, который, в свою очередь, получил эту тварь от премьер-министра. Ее прислали к нему на Даунинг-стрит две недели назад вместе с сопроводительным письмом. Все ведущиеся в настоящее время поиски направлены на то, чтобы выяснить, откуда сия гадость к нему поступила. Вам когда-нибудь доводилось, Ватсон, сталкиваться с более злобным и отвратительным созданием? Ну если вы на него насмотрелись, я, пожалуй, сразу же уберу это обратно в шкаф и запру там. Должен признаться, что мне совсем не хотелось держать склянку с крысой в доме, однако брат полагает, что у меня она будет в большей безопасности, чем в каком-нибудь правительственном учреждении.

Обернув сосуд в солому, Холмс поставил его в ящик, закрыл крышку, отнес в шкаф и запер дверцу на ключ. Затем Холмс предложил мне вернуться в гостиную, где стол после завтрака был уже убран. Мой друг вынул из ящика бюро конверт и, когда мы удобно устроились у камина, протянул его мне.

— Вот то письмо, Ватсон, о котором я вам говорил, — сказал он.

На конверте без марки было написано: «Крайне срочно. Вниманию премьер-министра. Вручить лично». На самом письме обратный адрес отсутствовал, там стояла лишь дата двухнедельной давности и был написан текст следующего содержания:

Дорогой сэр.

Засим, сэр, остаюсь вашим покорным слугой,

Вместе с этим письмом вам передадут ящик с телом гигантской крысы, помещенной в раствор формальдегида. После многолетних кропотливых исследований мне удало вырастить несколько дюжин этих тварей, которых я в пущу в канализационную систему Лондона и еще нескольких ваших городов в том случае, если не будут выполнены мои требования.

Пайд Пайпер.

Я желаю, чтобы мне выплатили полмиллиона фунтов стерлингов. Я понимаю, что сразу собрать такую большую сумму наличных денег непросто, поэтому даю вам и вашему казначейству на это месяц, начиная с сегодняшнего дня.

Если вы примете мои условия, убедительно прошу вас во вторник, 25 марта, опубликовать об этом объявление в лондонской «Таймс». После этого я сообщу вам о том, каким способом будет произведена выплата.

— Это ведь ужасно, Холмс! — воскликнул я, отложив письмо. — Полмиллиона фунтов! Поистине королевский выкуп. И требует он его к двадцать пятому марта! Получается, что осталось всего десять дней.

— Вот именно, — печально произнес Холмс.

— Насколько далеко продвинулось ваше расследование?

— Не так чтобы очень, хотя кое-какие результаты уже удалось получить. Я полагаю, вы обратили внимание на несколько весьма красноречивых особенностей, характерных для этого письма?

— Вы имеете в виду отсутствие марки на конверте?

— Да, в частности. О том, почему ее нет, я расскажу вам чуть позже, когда вкратце поделюсь с вами результатами того, что нам удалось выяснить о негодяе, который называет себя Пайд Пайпер. Однако сейчас меня больше интересует характеристика и происхождение этого человека. Я убежден в том, что это не англичанин, хотя языком он владеет прекрасно. Тем не менее обратите внимание на некоторые специфические обороты его речи, в частности: «я желаю» и лондонская «Таймс». Ни один англичанин никогда бы не стал так говорить.

Кроме того, хотя по языку и почерку его можно было бы принять за клерка, человек этот, несомненно, отличается незаурядным умом. Вы, конечно, заметили, что он избрал себе псевдоним, свидетельствующий об изрядной доле сарказма. Вряд ли я ошибусь, если скажу, что Пайд Пайпер испытывает к британскому правительству глубокую враждебность. Позже я попытаюсь обосновать это более убедительно.

А теперь давайте вернемся к тому, что совершенно очевидно, а именно к самому письму и ящику с крысой. Они были доставлены в резиденцию на Даунинг-стрит двадцать пятого февраля. Премьер-министр сразу же связался с моим братом Майкрофтом, который, как вам известно, Ватсон, пользуется полным доверием правительства и в вопросах, касающихся безопасности королевства, и в высшей степени конфиденциальных делах государственной важности. Он, в свою очередь, познакомил с этой проблемой меня и инспектора Анвина из Скотленд-Ярда.

Мистер Анвин, должен вам сказать, прекрасный человек — умный, деловой и в высшей степени преданный своему долгу. Он подключил к расследованию несколько сотрудников, и я работаю в контакте с этой группой, которую возглавляет инспектор.

Так вот, мы начали вести расследование сразу по нескольким направлениям, которые в тот момент казались наиболее многообещающими. Но, к сожалению, в итоге добились совсем немного. Позвольте мне теперь более подробно остановиться на том, что мы выяснили на сегодняшний день.

Людям Анвина удалось найти того, кто доставил на Даунинг-стрит коробку с крысой и письмо. Их принес непосредственно на фирму «Холборн», занимающуюся доставкой посылок и корреспонденции, человек, который, по описанию служащего этой фирмы, был небольшого роста, респектабельно одетый, волосы песочного цвета, очки его были в стальной оправе. В остальном внешность настолько заурядная, что служащий вообще не обратил бы на него внимания, если бы не адрес, по которому следовало доставить письмо и ящик. Отправитель заплатил наличными и не оставил обратного адреса; говорил с легким акцентом, поэтому я совершенно уверен в том, что это был сам Пайд Пайпер.

Другой имевшейся в нашем распоряжении уликой была сама крыса, позволившая нам получить кое-какие весьма любопытные сведения. Ее осмотрел специалист, который сделал заключение о том, что она принадлежит к виду Rodentia sumatrensis, и, как явствует из самого названия, водится она на Востоке, в частности на острове Суматра, где она известна под названием бамбуковой крысы. Хотя эта тварь и самая большая из представительниц подрода Rhizomys, в обычных условиях животные никогда не достигают таких гигантских размеров, как тот экземпляр, который находится в сосуде. На воле они живут в больших норах, и возраст их достигает четырех лет. Эти твари, как правило, чрезвычайно свирепы, от их укусов остаются смертельные раны.

На основе полученных сведений мы стали наводить в лондонских доках справки обо всех судах, которые недавно приходили с Востока, и в итоге обнаружили корабль, соответствующий интересующим нас параметрам. Это грузовое судно, на котором находилось несколько пассажиров, среди них был и мужчина с песочного цвета волосами, в очках в стальной оправе, назвавшийся Ван Брегелем.

Он сел на корабль в Паданге, имея при себе довольно много личного багажа, причем — что особенно важно для нашего расследования — у него было несколько больших ящиков в металлической сетке, очень напоминающих клетки с животными. Ван Брегель настоял на том, чтобы для клеток на корабле нашли такое место, где он мог бы беспрепятственно к ним подходить и кормить животных. Я нисколько не сомневаюсь в том, что это были те самые крысы, которых Пайпер, он же Брегель, угрожает выпустить в канализационные системы Лондона.

Увы, к тому времени, когда мы получили эту информацию, корабль уже взял на борт новый груз и ушел в обратный рейс, поэтому мы не могли связаться с его капитаном. Тем не менее в порту удалось получить кое-какие дополнительные сведения.

Как раз в то время сломался подъемный кран, и поскольку груз был слишком тяжелым, его пришлось задержать в трюмах и на палубе до тех пор, пока не освободится инженер порта и не починит подъемник.

Узнав об этом, Ван Брегель пришел в страшную ярость, заявив, что его звери могут погибнуть, если их еще какое-то время продержат на судне. Он настоял на немедленном вызове инженера из какой-нибудь частной фирмы. В результате на пристань прибыл некий мистер Доддс из инженерной фирмы в Олд-Джюри, быстро исправивший механическую поломку. И вскоре была начата разгрузка судна.

Я беседовал с мистером Доддсом, который имел все основания для того, чтобы хорошо запомнить Ван Брегеля. Сославшись на то, что он только прибыл в страну и еще не успел открыть банковский счет, а наличности расплатиться за ремонт крана у него не хватало, Ван Брегель попросил Доддса выставить ему счет по адресу в Хартфордшире, который, как показало дальнейшее расследование, оказался фальшивым. Тем не менее инженер сразу же заподозрил какой-то подвох из-за странностей клиента и проявил к его персоне пристальный интерес.

Доддс обратил внимание на то, что после разгрузки ящики были погружены в большой крытый фургон, на бортах которого не было ни адреса, ни названия фирмы перевозок, а правил им коренастый и смуглокожий кучер. Таким образом, показания инженера позволили нам установить, что у Ван Брегеля — или Пайда Пайпера — здесь есть сообщник.

Кроме того, мистер Доддс заметил, что Ван Брегель сел в повозку с большим чемоданом, который отказался доверить кучеру, и приказал ехать к Чаринг-кросс, что только усилило подозрения мистера Доддса, поскольку поезда до Хартфордшира идут с Сент-Панкрас, а не с Чаринг-кросс. Короче говоря, мы с Анвином и его людьми навели справки на Чаринг-кросс и выяснили, что интересовавший нас человек сел в поезд, уходивший в пять пятнадцать в Четем.

Здесь на Брегеля тоже обратили внимание потому, что у него были проблемы с деньгами. Носильщик запомнил этого типа, так как он дал очень маленькие чаевые. Мы продолжили наши поиски на всех остановках поезда по пути к Четему и выяснили, что Брегель сошел в Уэллерби, недоплатив еще одному носильщику, который помог ему донести чемодан до гостиницы «Молтби Армз». Здесь Ван Брегель пообедал, причем и официант его вспомнил опять-таки потому, что он почти ничего не дал ему на чай. Официант рассказал нам, что после обеда за Пайпером-Брегелем приехал смуглокожий человек. Я совершенно уверен в том, что это был тот же малый, который увез с пристани клетки, — только на этот раз он был в пролетке, на которой оба они и уехали.

На этом наше расследование пока застопорилось, и я хочу, Ватсон, чтобы вы мне помогли довести его до конца. Произошло это пять дней назад, и с тех пор ни инспектор Анвин, ни его люди, ни я не смогли обнаружить никаких следов Ван Брегеля и смуглокожего. В Уэллерби и его окрестностях о них, по всей вероятности, никто ничего не слышал.

Можно предположить, что они заняты сейчас разведением потомства этих крыс, поскольку в письме говорится о нескольких дюжинах таких тварей. Значит, где-то у них должно быть подходящее помещение, причем скорее всего в сельской местности, где такого рода деятельность не вызвала бы подозрений у соседей. Но где именно? Вот главный вопрос. Они могут находиться в радиусе пятидесяти миль от Уэллерби. На то, чтобы прочесать такой большой район, осмотреть каждую ферму и каждый хутор, потребуется несколько недель, а в нашем распоряжении остались считанные дни.

Признаюсь вам честно, мы с Анвином зашли в тупик. Вот почему, мой дорогой друг, я решил обо всем рассказать вам именно теперь, когда здоровье ваше немного улучшилось. Можете считать, что, поделившись с вами этими сведениями, я привел в некоторый порядок свои мысли.

— Вы пробовали наводить справки у агентов по аренде и торговле недвижимостью в том районе? — опросил я, глубоко озабоченный не только серьезностью ситуации, но и явной усталостью моего друга и его упадническим настроением. — Если Пайд Пайпер недавно приехал в страну, возможно, он решил арендовать там какое-нибудь жилье…

— Да, да! — нетерпеливо ответил Холмс. — Были проверены все дома и землевладения, проданные или арендованные в этом районе за последние десять лет, однако ни в одном из них не оказалось людей, которых мы разыскиваем. Видимо, Пайд Пайпер или кучер фургона имеют там дом либо они смогли арендовать его, договорившись с кем-нибудь частным образом.

Некоторое время я молча размышлял над сложившейся ситуацией. Поскольку реакция Холмса на мой первый вопрос была довольно резкой, я более не решался столь поспешно высказывать свои соображения по этому вопросу.

Тем временем Холмс встал с кресла и принялся без устали мерить шагами комнату.

Именно в этот момент мне неожиданно пришла одна мысль, показавшаяся удачной.

— Солома! — громко выпалил я.

Холмс застыл на месте и бросил на меня недоверчивый взгляд.

— Солома? Да о чем это вы толкуете, Ватсон? Единственная соломинка, о которой можно вести речь, это та, за которую мы с Анвином так отчаянно хватаемся, чтобы полностью не запороть все это дело.

— Да не соломинка, Холмс, а солома! Если Пайд Пайпер и его сообщник занимаются разведением крыс, им нужно много соломы, чтобы устилать днища клеток, и при этом регулярно ее менять. Если только сами они не выращивают пшеницу, что весьма мало вероятно. Им непременно нужно будет закупать солому у кого-то из местных фермеров или торговцев.

— Мой дорогой друг! — воскликнул Холмс, пожимая мне руку. — Кажется, вы нашли ключ к решению проблемы. Солома! Конечно же! Как вам пришла эта блестящая идея? Должен признать, она просто восхитительна.

— Я был еще ребенком, и мне как-то доводилось разводить мышей, — скромно пояснил я. — Помню, я тогда регулярно покупал солому для клеток.

— Вы разводили ручных мышей? Какое откровение! Мы с вами уже так давно знакомы, а я и представления не имел об этой примечательной подробности из вашего детства.

В мгновение ока Холмс резко переменился, сбросил свое дурное настроение, как старое платье, и предстал передо мной совершенно другим человеком — свежим, бодрым, полным сил и энергии. Взяв трость и надев шляпу, он сказал:

— Я хочу, не откладывая, купить все кентские газеты. Солома! Просто гениальная мысль!

С этими словами он весело сбежал по ступеням лестницы. Вернулся Холмс через четверть часа, торжествующе размахивая двумя газетами.

— Я верю, Ватсон, что удача нам сопутствует. Мне удалось купить «Уэллерби газет» и «Уэллерби кроникл». Вот, мой дорогой друг, — сказал он, передавая мне одну из них, — возьмите «Кроникл» и раскройте ее на полосе объявлений. Памятуя о том, как тяжело Ван Брегель расстается с деньгами, предлагаю вам искать объявление торговца, предлагающего солому по самой дешевой цене.

Следующие несколько минут прошли в молчании, было слышно только шуршание страниц, когда мы с Холмсом листали свои газеты. Нужное нам объявление нашел Холмс.

— Послушайте, Ватсон! — воскликнул он. — «Предложение о сделке. Сено, солома, навоз по дешевым ценам при регулярных поставках». Мне кажется, мы нашли именно то, что искали!

— Адрес указан?

— Да. Амитидж, ферма Блоссом, Лоуер-Бэгнелл. Я знаю эту деревушку. Во время наших поисков мы с Анвином ее проезжали. Собирайте вещи, Ватсон! Мы немедленно туда отправляемся. И не забудьте взять с собой ваш боевой револьвер.

Я поспешно начал укладывать вещи в дорожную сумку, куда положил и свой пистолет. Уже десять минут спустя мы ехали в направлении вокзала Чаринг-кросс, по дороге ненадолго остановившись у почтового отделения, откуда Холмс послал телеграмму с сообщением о нашем отъезде инспектору Анвину, продолжавшему расследование в Лондоне.

Только уже в поезде до Уэллерби у меня появилась возможность задать Холмсу тот вопрос, ответ на который мне хотелось получить с того самого момента, как я увидел в запаянном стеклянном сосуде омерзительное тело огромной крысы.

— Скажите мне, Холмс, — проговорил я, — как удалось этому Пайперу—Брегелю получить такое чудовищное создание? Что это — естественная аномалия или продукт какого-то дьявольского научного эксперимента?

— Уверен, что в данном случае мы имеем сочетание того и другого, — ответил Холмс с озабоченным выражением лица. — Вы, я полагаю, знакомы с учением Дарвина? С тех пор как в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году была опубликована его работа о происхождении видов, все наши представления об эволюционном процессе перевернулись с ног на голову. Это вызвало такой громкий скандал в официальных церковных кругах, что шум от него не стихает и поныне. И тем не менее в рассуждениях этого ученого есть значительная доля здравого смысла, поскольку он полагал, что в процессе естественного отбора в животном мире — к которому, Ватсон, мы должны причислить и себя — из поколения в поколение по наследству передаются прежде всего те особенности, которые позволяют данному виду выжить. А имя Мендель вызывает у вас какие-нибудь ассоциации?

— Нет, — ответил я. — О таком ученом я никогда не слышал.

— Об этом австрийце знают немногие. Он был монахом и ботаником. В шестидесятые годы Мендель в монастырском саду провел серию экспериментов по перекрестному опылению садового горошка и обнаружил некоторые закономерности. На основании своих опытов он создал теорию о наследственных особенностях растений, доказав, что они определяются наличием парных элементов отцовских и материнских особей в потомстве и подчиняются простым правилам: половина их признаков передается отцовской особью, а половина — материнской.

В тысяча восемьсот шестьдесят шестом году Мендель опубликовал результаты своих исследований в статье под названием «Опыты с гибридизацией растений», которую несколько лет назад мне довелось прочитать в библиотеке Британского музея.

Представьте себе, что кто-то применил открытие Менделя не к садовому горошку, а к млекопитающим, да еще в сочетании с теорией естественного отбора Дарвина. И не забудьте при этом, что такое животное, как бамбуковая крыса, размножается в течение двадцати двух дней, причем самка приносит в одном помете до пяти детенышей. Если крупного самца бамбуковой крысы скрестить с крупной самкой, их потомство будет более крупным, чем от двух обычных крыс. Отбирая наиболее крупные экземпляры на протяжении нескольких поколений и скрещивая их, можно со временем вывести крысу в несколько раз большего размера, чем те, что живут на воле, и в питании своем она будет менее разборчива. В обычных условиях они поедают в основном побеги бамбука, хотя могут довольствоваться и другой растительной пищей.

Мне представляется, что в данном случае события развивались примерно по такой схеме. Путем скрещивания Ван Брегелю удалось вывести такую разновидность Rodentia sumatrensis, один мертвый экземпляр которой мы видели в запаянном стеклянном сосуде. Что собой представляют подобные живые твари, мне даже страшно подумать. Уму непостижимо, к каким последствиям сможет привести решение этого безумца выпустить гигантских крыс в систему канализации. Они могут заполонить наши города, занести и распространить любые эпидемии. Только представьте себе, какой ужас охватит жителей!

А к каким катастрофическим последствиям это может привести в будущем! Если такие теории, примененные во благо человечества, могут избавить его от страшных наследственных заболеваний или позволить выращивать более богатые урожаи, чтобы кормить постоянно растущее население, то по воле маньяков подобные идеи в состоянии привести к изменению структуры самого вещества и воспроизводству всех видов злобных тварей, которые обитают на земле.

— Я что-то не очень улавливаю вашу мысль, Холмс, — прервал его я.

— Подумайте, друг мой, о тифе! Или о холере! Или о бубонной чуме! Вы только представьте себе, что произойдет, если какой-нибудь выживший из ума биолог вдруг откроет особенно опасную форму одного из этих страшных заболеваний и сумеет заразить им людей! Последствия могут стать поистине катастрофическими. Такой безумец мог бы требовать выкуп не только у британского правительства, как это сделал Пайд Пайпер, но и у правительств стран всего мира!

Эти соображения позволяют мне сделать вывод о том, что Пайд Пайпер делает первую пробную попытку. Суматра принадлежит Голландии. Почему же он не предъявил свои требования правительству этой страны, что выглядело бы более логично? Но по каким-то причинам он остановил свой выбор именно на Великобритании. Если нам удастся когда-нибудь довести это дело до конца, мы, возможно, узнаем причину, побудившую его требовать выкуп именно с нашего правительства.

— Значит, вы полагаете, Холмс, что нам в конце концов удастся распутать это дело?

— Мой дорогой Ватсон, мы обязаны это сделать, — мрачно ответил он. — Если мы не поймаем преступника, последствия могут быть совершенно непредсказуемыми.

Оставшуюся часть путешествия мы оба хранили молчание, размышляя над этой ужасающей перспективой.

По приезде в Уэллерби, небольшой городишко, где бойко торговали всякой всячиной, мы взяли экипаж и отправились в Лоуер-Бэгнелл. Эта живописная деревушка находилась в нескольких милях от него. К счастью, там был трактир под названием «Барли Моу», где сдавали комнаты приезжим. Договорившись с хозяином о том, что пробудем двое суток, мы наняли двуколку и, не мешкая, отправились на ферму Блоссом, что была в двух милях от деревни. Холмс взял на себя обязанности кучера. Он уже сочинил подходящую для данного случая легенду.

Мы со стуком и грохотом въехали во двор фермы и остановились. Холмс спрыгнул на землю и обратился к Амитиджу, вышедшему из сарая, чтобы нас поприветствовать.

Это был тучный мужчина с красным лицом и проницательным, с хитринкой взглядом, медленно растягивающий слова. Он незаметно рассматривал направлявшегося к нему моего друга.

Как объяснил Холмс хозяину, мы искали наших знакомых, которые, как мы полагали, имели ферму или небольшой домишко в этом районе. Один из них был невысоким человеком с песочного цвета волосами и в очках, другой — коренастый, широкоплечий и смуглокожий. Может быть, мистеру Амитиджу доводилось с ними встречаться?

— Сами-то вы, должно быть, из Лондона? — спросил Амитидж, внимательно нас разглядывая со свойственной сельским жителям подозрительностью к чужакам.

— Да.

— А здесь где остановились?

— В Лоуер-Бэгнелл.

— И на сколько?

— На пару дней.

— Ясно, — бросил Амитидж и умолк.

Я видел, как Холмса начинали раздражать эти расспросы, однако он невозмутимо продолжил:

— Мне очень надо найти этих людей по причинам личного характера. Если вы, мистер Амитидж, располагаете о них какой-нибудь информацией, я буду весьма вам признателен за то время, которое вы потратили на нашу беседу.

Амитидж мгновенно стал более красноречивым.

— Да, одного из них мне доводилось видеть. Того, который потемнее. Он ко мне постоянно наведывается за соломой. Молоко тоже берет, иногда яйца. — Амитидж понимающе посмотрел на Холмса. — Он деньги вам, наверное, задолжал? — Получив подтверждение, фермер торжествующе ухмыльнулся: — Так я и подумал. Он и со мной было в эти игры играть собрался. Но я ему сразу сказал, что в долг давать ничего не буду. Так что я сначала у него деньги беру, а уже потом разрешаю повозку загружать.

— Вы знаете, где он живет? — спросил Холмс.

С выражением тупого упрямства на лице Амитидж снова умолк. Однако как только Холмс вынул из кармана полкроны, к фермеру вернулся дар речи, как к механическому пианино, которое оживает сразу же, как только кто-нибудь бросит в его щель пенни.

— Адреса я не знаю, — произнес фермер, — но когда он уезжает, каждый раз едет в ту сторону. — Грязным большим пальцем он ткнул куда-то влево.

— Благодарю вас, — сказал Холмс, стараясь скрыть разочарование по поводу того, что, несмотря на полкроны, Амитидж почти ничего не добавил к сказанному. — Вы очень нам помогли. Буду вам особенно признателен, если о нашем визите вы ничего не расскажете человеку, о котором мы наводили у вас справки.

— Я в чужие дела никогда не суюсь, — пожав плечами, буркнул Амитидж.

Он дождался — как мне показалось, намеренно, — пока Холмс сел в коляску и взял в руки вожжи. И только после этого добавил:

— Я вам вот что еще скажу. Лошади его всегда совсем свежие. Он, должно быть, не больше чем в двух-трех милях отсюда живет.

— За это известие, уважаемый, я вам по гроб жизни буду обязан! — бросил Холмс, не оборачиваясь, когда наш экипаж уже тронулся.

Мы отъехали от фермы на приличное расстояние, и мой друг разразился громким смехом.

— Надо же, Ватсон, какой ушлый малый! В смекалке ему не откажешь! Две-три мили к северу отсюда! Это, пожалуй, немного облегчит нам поиски.

Как показали события, мой друг был настроен чересчур оптимистично. Лишь после долгих часов утомительных поисков и разъездов по грязным дорогам, которые вели нас от фермы к ферме и от дома к дому, только под вечер, когда уже стало смеркаться, мы нашли то, что искали. Я устал, раненая нога продолжала меня сильно беспокоить, когда Холмс, свернув на узкую дорожку, которая, казалось, вела в тупик, вдруг сильно натянул вожжи и воскликнул:

— Сдается мне, Ватсон, мы у цели!

Мы остановились перед воротами, за которыми тянулась изрытая колеями тропинка, заканчивавшаяся у еле различимого в вечерних сумерках дома. Впрочем, он лишь смутно угадывался за скрывавшими его деревьями, а с того места, где мы остановились, виднелись лишь крыша и каминная труба. К столбу ворот была прибита дощечка, на которой можно было разобрать местами облупившуюся надпись: «Ферма Бедлоу».

— Почему вы так считаете? — спросил я.

Мне показалось, что эта усадьба выглядит точно так же, как и многие другие, встречавшиеся на нашем пути, мимо которых Холмс сразу же проезжал, говоря, мол, это не то, что мы ищем.

— Обратите внимание на тяжелую цепь и висячий замок на воротах: они совершенно новые, — ответил Холмс. — Еще взгляните на свежую солому, висящую на заборе. Я совершенно уверен в том, что мы нашли логово Пайда Пайпера. Сейчас уже слишком поздно, чтобы осмотреть здесь все повнимательнее, но завтра мы вернемся сюда как можно раньше.

Слова его не расходились с делом. В шесть часов утра уже одетый Холмс разбудил меня и, позавтракав бутербродами с ветчиной, без четверти семь мы выехали с постоялого двора в той же коляске. На шее Холмса висел его полевой бинокль, мой карман оттягивал боевой пистолет.

Мы предусмотрительно решили подойти к ферме Бедлоу пешком, оставив экипаж в небольшой рощице. Кружным путем через поля мы дошли до небольшого луга, наклонно спускавшегося к ферме с задней стороны, откуда были хорошо видны ее строения, которые вчера вечером мы толком не рассмотрели. Заняв удобную позицию в верхней части луга, так что заметить нас снизу было очень трудно, мы стали наблюдать за фермой.

Сам дом представлял собой запущенное кирпичное строение, крытое шиферной крышей, в котором на первый взгляд, казалось, никто не жил. Однако по дымку, вившемуся над одной из труб, можно было сделать вывод о том, что первое впечатление оказалось обманчивым.

Напротив дома через двор тянулся длинный приземистый сарай с выкрашенными в черный цвет воротами, рядом с которыми стояла большая собачья будка.

Я заметил все эти детали в бинокль Холмса, который он мне передал после того, как все внимательно изучил сам. Только я решил получше разглядеть конуру и ее обитателя — крупного, полосатого мастифа, — как Холмс нетерпеливо дернул меня за рукав и попросил вернуть бинокль.

Даже с такого значительного расстояния его острый взгляд уловил во дворе какое-то движение. Что бы это ни было, он некоторое время молча следил за происходящим, затем тихо сказал:

— В сарай только что зашли двое. Если верить полученным описаниям, это именно те люди, за которыми мы охотимся. Думаю, нам лучше уйти отсюда, пока нас не заметили. Кроме того, мне без промедления нужно обо всем этом сообщить инспектору Анвину.

Мы вернулись обратно тем же путем и, дойдя до рощицы, где оставили повозку, сразу же отправились в Уэллерби, откуда Холмс послал телеграмму инспектору Анвину в Лондон. Послание получилось довольно большим, и пока Холмс заполнял бланк, я заглядывал ему через плечо, читая сообщение. В нем говорилось:

Охота на волынщика назначена на вторую половину дня сегодня точка встречаю вас и ваших друзей в уэллерби поездом в 4 27 с чаринг- кросс точка пожалуйста привезите леску точка холмс.

— Зачем вам леска, Холмс? — в недоумении спросил я. — Что, скажите на милость, вы собираетесь с ней делать?

— Вы узнаете об этом сегодня вечером, Ватсон, — ответил он с загадочной улыбкой.

 

II

Инспектора Анвина просьба Холмса, как мне показалось, озадачила так же, как и меня, хотя он ее неукоснительно выполнил и, сойдя с поезда в Уэллерби, вынул леску из кармана.

— Вот, Холмс, то, что вы просили, правда, я не могу представить, зачем вам понадобилась леска.

Инспектор был жизнерадостным, круглолицым мужчиной крепкого телосложения. Сообразно случаю он, как и его спутники, был одет в штатский костюм. Двое приехавших с ним людей несли большие кожаные чемоданы, в которых, как я узнал позже, были винтовки. О назначении лески Холмс ему тоже ничего не сказал, лишь заметив:

— Не беспокойтесь, ей найдется применение.

В ожидании прибытия Анвина и его спутников мы с Холмсом перекусили в «Молтби Армз». После этого, оставив меня отдохнуть в нашем номере, так как ноющая боль в ноге не давала мне покоя, он ушел по своим загадочным делам. Вскоре Холмс вернулся, и карманы его широкого пальто раздувались от каких-то таинственных упаковок, о содержании которых он распространяться отказался.

Встретив Анвина и его коллег на станции, мы снова вернулись в «Молтби Армз», и там, заказав себе обед за угловым столиком, чтобы никто из посетителей не мог расслышать нашу беседу, Холмс вкратце рассказал им о тайном убежище Пайда Пайпера и его сообщника на ферме Бедлоу. Затем, вырвав листок из своего блокнота, Холмс быстро набросал план дома и других построек фермы, не забыв отметить деревья и заросли кустарника, за которыми мы могли бы укрыться. Мой друг благодаря удивительной памяти все запомнил в мельчайших подробностях.

Мы негромко обсуждали план действий, и, когда подали кофе, все детали были отработаны до мелочей. Каждый из нас точно знал, какое место ему отведено в ходе предстоящей операции.

Выехали мы в половине десятого; мы с Холмсом — в нашей коляске, а инспектор с его людьми — в экипаже, принадлежавшем хозяину постоялого двора, с которым Холмс договорился заранее. Ночь выдалась холодная, луна была на ущербе, но ее света нам хватало, чтобы следить за дорогой.

Должен признаться, при мысли о том, что мы собирались сделать, сердце мое бешено колотилось. Сидя рядом с Холмсом, я вспоминал Афганистан, где накануне битвы при Майванде я испытывал такое же чувство возбуждения и страха в ожидании предстоящего сражения. Сейчас я даже забыл о боли в ноге, которая особенно обострилась сегодня днем.

Коляску и экипаж мы оставили в той же рощице, что и утром, но к ферме пошли другим путем. Он привел нас к небольшому запущенному фруктовому саду, когда-то разбитому сразу за домом. Его кусты и деревья создавали для нас прекрасные укрытия, откуда было очень удобно наблюдать за домом и другими постройками. Сарай окутывала полная темнота, но одно из окон на первом этаже дома было освещено желтоватым светом масляной лампы.

В саду по сигналу Холмса все мы остановились и с удивлением стали наблюдать за тем, как он вынул из карманов несколько пакетиков и разложил их содержимое на земле. Среди прочего был и прекрасный кусок сырого бифштекса, перочинный ножик, моток тонкого шпагата и два небольших пузырька с какой-то жидкостью. На плоском камне Холмс отрезал тонкий ломтик мяса и побрызгал жидкостями из двух пузырьков. В ночном воздухе я различил запахи аниса и хлоргидрата. Потом он свернул этот кусок мяса в трубочку, обвязал его бечевкой и прикрепил одним концом к леске.

— Приманка, — прошептал он.

После этого, зажав один конец лески в руке так, что приманка свободно свисала с другого, Холмс, низко пригибаясь, направился к дому. Мы продолжали наблюдать за ним из-за деревьев.

Тишина стояла такая, что любой, даже самый незначительный шорох воспринимался как сильный шум. Я слышал, как ночной ветерок шуршал над моей головой листьями, и отчетливо различал журчание воды, хотя знал, что ближайший ручей протекал довольно далеко отсюда. Удары моего сердца казались мне чуть ли не звуками гонга. Лишь движения Холмса были совершенно бесшумными — он двигался по траве как тень. Силуэт его сутулой фигуры был почти невидим на фоне листвы и неясно вырисовывавшихся во тьме очертаний главного строения фермы Бедлоу. У невысокой ограды, отделявшей сад от двора, Холмс замер, и я разглядел, как он выпрямился во весь рост.

То ли это его движение, то ли какой-то неслышный для нас шорох — точно сказать не могу, — но что-то встревожило собаку. Внезапно звякнула массивная цепь, и этот звук отдался у меня в ушах ружейным залпом, а когда пес глухо зарычал, мне показалось, что раздался гром надвигавшейся бури. Помню, издав сдавленный стон, я решил, что все потеряно.

«Теперь, — подумал я, — в любой момент можно ждать, что распахнется дверь дома и из него выбегут Ван Брегель со своим сообщником, чтобы дать нам отпор. И если вслед за этим произойдет стычка, мы будем вынуждены обнаружить себя».

Ситуация чем-то снова напомнила мне Афганистан, где я, как помощник хирурга, слишком хорошо узнал о страшных последствиях такого рода столкновений. Однако вокруг стояла такая тишина, будто все доносившиеся раньше звуки вдруг пропали — даже шелест листвы в кронах деревьев и журчание далекого ручейка.

Холмс, распрямившийся во весь рост, казалось, застыл, его правая рука была поднята над головой. Не сводя с него глаз, я вскоре увидел, как он сделал этой рукой резкое движение вперед, из нее вылетел какой-то предмет, и, когда он упал на землю, раздался приглушенный стук. Цепь, на которой сидела собака, звякнула еще раз, но на этот раз гораздо тише. Огромный мастиф отошел на пару шагов от своей конуры, и в морозном ночном воздухе до нас донеслись звуки его довольного, слюнявого чавканья: пес сожрал заготовленную Холмсом приманку.

Стараясь сдерживать учащенное дыхание, мы еще в течение нескольких минут стояли, боясь шелохнуться, пока высокий силуэт Холмса на какое-то время не исчез из виду. Вскоре он уже был возле нас.

— Бросок получился удачный, — возбужденно прошептал Холмс. — Кусок мяса со снотворным упал прямо к морде собаки, и она тут же его проглотила. Ни один пес не может устоять против запаха аниса. Теперь, инспектор, вам понятно, для чего мне понадобилась леска? Все составное для приманки можно было купить в местных магазинчиках, за исключением, если можно так выразиться, средств доставки. — Он бросил взгляд на свои карманные часы. — Мы еще минут пять подождем, пока снотворное окажет на него действие в полной мере, и тогда двинемся дальше.

— Холмс, — тихо спросил я, — как вам удалось купить хлоргидрат без рецепта врача?

Он тихонько хмыкнул.

— Должен вам признаться, Ватсон, что некоторое время назад я на всякий случай позаимствовал у вас несколько рецептов. Подделать подпись совсем не трудно, поскольку ваш почерк настолько плохой, что достаточно черкнуть какую-нибудь закорючку. Я ведь знаю, что использование вашего рецепта в благих целях не вызовет у вас возражений.

— Конечно, нет, Холмс, — ответил я; другого ответа в сложившихся обстоятельствах я, естественно, и не мог ему дать.

Пока мы разговаривали, свет в окне нижнего этажа стал ярче и зажегся в двух окнах второго этажа. Они замерцали в темноте, как два желтых глаза. Складывалось впечатление, что обитатели фермы Бедлоу собрались отходить ко сну.

Холмс поднялся на ноги. Пришло время действовать.

Прячась за деревьями, мы двинулись к дому по траве так тихо, как только могли, пригибаясь почти до земли, чтобы нас не заметили на фоне вечернего неба, если бы вдруг Ван Брегель или его сообщник выглянули в окно. Так мы перебрались через низкую ограду, отделявшую фруктовый сад от двора фермы.

Напротив дома стоял сарай, рядом с которым у будки растянулся мастиф, заснувший так глубоко, что ни один мускул его не дрогнул, когда мы прошли мимо в глубь двора.

Еще раньше было решено, что в соответствии с предложенным Холмсом планом мы окружим здание так, чтобы контролировать всю территорию, примыкавшую к дому. Теперь по взмаху руки инспектора Анвина все мы направились к тем позициям, которые каждому надлежало занять. Двое полицейских обошли вокруг здания, чтобы следить за задней дверью, а остальные неслышно как тени спрятались там, где было намечено устроить засаду. Мне предстояло спрятаться за большой бочкой с дождевой водой неподалеку от Холмса, который примостился за поленницей дров. Я вынул револьвер. Вскоре раздался сигнал к действию.

Инспектор Анвин из своего укрытия бросил во входную дверь дома камень, который с глухим стуком ударил в нее, и сразу же после этого раздался его властный голос, громко разнесшийся по всему двору:

— Ван Брегель! Вы слышите меня? Сдавайтесь. Мы — вооруженные полицейские, ваш дом окружен. Если вы и ваш сообщник выйдете во двор с поднятыми руками, вам не будет причинен вред. Даю вам слово офицера.

В ответ хлопнуло распахнувшееся на втором этаже окно, и из него высунулась голова мужчины. По отблескам света на линзах его очков я сделал вывод, что это был Ван Брегель.

— Сдаться вам? Никогда! — пронзительно крикнул он: в голосе его звучали безумие и вызов. — Сначала, мистер английский полицейский, вам придется меня схватить, но, клянусь Богом, вы сможете это сделать только после того, как я разделаюсь с вами, а заодно и с вашими людьми!

С этими словами он вынул ружье, приложил к плечу приклад, прицелился и несколько раз выстрелил в темноту.

Я видел вспышки выстрелов его ружья и слышал свист пули, пролетевшей над поленницей дров и пробившей стену сарая.

Мой указательный палец на курке револьвера заныл от напряжения. Подняв револьвер в вытянутой руке, я четко держал силуэт негодяя на мушке. Пока он стоял в освещенном окне, мне ничего не стоило его подстрелить. Меня так и подмывало нажать на курок. Но если служба в армии и научила меня чему-то, так это умению подавлять свои спонтанные порывы и подчиняться приказу старшего по званию офицера, которым в данный момент являлся инспектор Анвин. А он приказал не открывать огонь, пока не подаст знак.

Поэтому я сдержал свой порыв, сделав самое мудрое, как показало дальнейшее развитие событий, из того, что я мог предпринять в ситуации, вскоре разрешившейся без всякого нашего вмешательства.

В окне появилась еще одна широкоплечая фигура, и мы догадались, что это был сообщник Ван Брегеля, правивший фургоном и покупавший солому на ферме Амитиджа. Между мужчинами в доме вспыхнула ссора, о причине которой нам оставалось только догадываться по их яростной жестикуляции и долетавшим отдельным словам, свидетельствовавшим о том, что страсти мужчин накалились до предела.

Смуглокожий, по всей видимости, уговаривал Ван Брегеля отойти от окна, при этом одной рукой он тянул его в комнату, а другой пытался отнять ружье. До меня донеслись его возбужденные слова:

— Все это бесполезно! Надо сдаваться!

Из засады мы не могли определить, оказался раздавшийся выстрел случайностью или же был сделан умышленно. Мелькнула вспышка, раздался грохот выстрела, и широкоплечий детина с громким воплем отлетел в глубь комнаты.

Вскоре в окне снова появился Пайпер—Брегель. Готов поклясться, что он с ухмылкой бросил взгляд вниз, на нас, хотя позднее Холмс утверждал, будто мне это только померещилось, поскольку с такого расстояния было невозможно рассмотреть выражение его лица. Тем не менее не оставалось никакого сомнения в том, что он с вызовом взмахнул рукой и выбросил во двор пустую коробку из-под патронов. Затем скрылся в комнате, откуда вскоре донесся последний выстрел.

Какое-то время стояла абсолютная тишина, показавшаяся мне еще более гнетущей в сравнении с только что раздававшимися криками, шумом борьбы и грохотом выстрелов. Первым ее нарушил инспектор Анвин, который встал и попросил нас выйти из своих укрытий.

Взломав входную дверь, мы поднялись на второй этаж, где в одной из спален нашли два трупа. Тело Ван Брегеля лежало под самым окном с простреленной головой — последним выстрелом он раздробил себе череп. Очки в стальной оправе валялись рядом. Неподалеку от Брегеля распластался его сообщник с большой зияющей раной в груди.

Мне не составило особого труда констатировать, что оба они мертвы. Инспектор Анвин стоял, заложив руки за спину, и смотрел на два эти трупа. На его круглом, румяном лице застыло выражение брезгливости и разочарования.

— Ну, что ж, джентльмены, — произнес он, — должен признаться, что исход этого дела оказался совсем не таким, как я предполагал. Я очень рассчитывал на то, что нам удастся передать этих двух типов в руки правосудия. Ну да, снявши голову, по волосам не плачут.

— Вы собираетесь уведомить о случившемся местную полицию? — спросил Холмс. — Каким образом вы объясните им, что здесь произошло?

— Я расскажу заранее подготовленную историю, только концовку ее придется изменить, — ответил Анвин с присущей ему жизнерадостностью. — Я со своими людьми вот уже несколько недель гоняюсь за этими негодяями по подозрению в вооруженном нападении на почтовое отделение в Мэрилбоне. Нам удалось выследить это пристанище, где мы нашли двоих мертвыми. Как вам нравится такая версия, мистер Холмс? — спросил он, хитро подмигнув. — Возможно, они добычу между собой не поделили или еще какую-нибудь воровскую разборку устроили. Мне кажется, такое объяснение будет вполне удовлетворительным. Однако до того, как я пошлю кого-нибудь из своих людей в полицейский участок Уэллерби, мы должны будем завершить главное дело.

Он взял со стола лампу, спустился вниз, пересек двор, распахнул ворота сарая и вошел внутрь. Все мы последовали за ним.

Даже теперь, когда это событие давно кануло в прошлое, мне трудно заставить себя описать то, что там произошло.

Здание сарая с земляным полом изрядно обветшало, его крышу поддерживали деревянные стропила, опутанные паутиной, которая за долгие годы покрылась пылью и свисала отовсюду лохматыми струпьями. Еще до того, как глаза мои стали что-то различать в тусклом желтоватом свете масляной лампы, я с ужасом обнаружил, что все мое существо заполонили два ощущения.

Первым из них был запах затхлости старых бревен сарая, подгнившей соломы и невыносимая вонь тухлых объедков и экскрементов грызунов. Сочетание этих «ароматов» было настолько сильно и мерзко, что к горлу подкатил тошнотворный комок.

Вторым был шум, который показался мне еще более отвратительным, чем запах. Как только мы вошли, он резко усилился. Это были какие-то скребущие, утробно ворчащие, шебуршащиеся звуки, отвратительные по своей высокой тональности и злобной агрессивности. Все это оглушало нас так, что, кроме жутких звуков, мы не слышали даже собственных шагов. Анвин немного выкрутил фитиль, пламя лампы стало ярче и мы увидели поистине ужасающее зрелище.

Вдоль стен стояло несколько дюжин больших стальных клеток, дополнительно забранных толстой металлической сеткой. В каждой из них находилось по полудюжине крыс, размером и окраской напоминавших экземпляр, присланный Брегелем в запаянном стеклянном сосуде.

Если зрелище мертвой крысы было отвратительно, то живые твари выглядели поистине ужасающими. Встревоженные освещением гигантские крысы стали беспокойно сновать по клеткам, тычась злыми оскаленными мордами в металлическую сетку и обнажая при этом острые оранжевого оттенка зубы; их чешуйчатые хвосты зловеще шуршали по соломе, а маленькие глазки злобно поблескивали в свете лампы.

Холмс, зажав нос и рот носовым платком, обернулся к нам и сказал:

— Если бы даже у нас было с собой достаточно яда, очень сомневаюсь, что в природе существует столь сильная отрава, которая могла бы истребить этих тварей. Но уничтожить их тем не менее необходимо. Если хотя бы нескольким из них удастся вырваться на волю и начать там размножаться, одному Богу известно, к каким последствиям это может привести. Вы готовы пустить в ход оружие?

То, что происходило на протяжении последующего получаса, я позволю себе опустить. Скажу лишь о том, что когда мы открыли крышки клеток, шум, производимый крысами, был перекрыт ружейной и револьверной пальбой, а отвратительное зловоние — пороховым дымом. Мы сложили во дворе трупы этих мерзких тварей, предварительно покрыв их соломой и облив керосином, и разожгли большой костер, в котором все они сгорели. Наблюдая за языками пламени, Холмс негромко спросил меня:

— Ватсон, не могли бы вы ненадолго одолжить мне ваш револьвер?

Я протянул моему другу свое оружие, и он молча куда-то ушел. Зачем ему это понадобилось, я не мог сообразить, пока не услышал выстрел. Тогда до меня дошло, что именно побудило его обратиться ко мне с такой просьбой.

— Мастиф? — спросил я, когда он, продолжая хранить мрачное молчание, вскоре вернулся.

— Как и все обитатели этого зловещего места, он был слишком агрессивным, чтобы пытаться его приручить, — ответил мой друг.

Мы с Холмсом уехали. Той же ночью тела Ван Брегеля и его сообщника увезли из дома, после того как инспектор Анвин и его люди обыскали здание и предали огню все документы, имевшие отношение к научным экспериментам Пайда Пайпера, за исключением содержимого большого чемодана, который он никому не рискнул доверить во время своего путешествия из Лондона. Об окончательных итогах этого дела мы узнали через неделю после возвращения в Лондон во время обеда в «Карлтоне» вместе с премьер-министром и Майкрофтом.

Это был один из тех редчайших случаев, когда Майкрофт покинул свои апартаменты в Пэл-Мэл. Обычно он проводил вечера в клубе «Диоген». Но на этот раз брату знаменитого сыщика пришлось сделать исключение. Поскольку в клубе «Диоген» можно было вести беседы только в маленькой гостиной для посетителей и инициатором нашего приглашения являлся премьер-министр, Майкрофту ничего не оставалось, как без особого энтузиазма согласиться пойти с нами в «Карлтон».

Должен признаться, что роскошь ресторана произвела на меня впечатление, а вот знакомство с премьер-министром немного разочаровало. В отличие от представительного Майкрофта, который держал себя с поразительным достоинством, глава правительства показался мне невзрачным и весьма ординарным человеком: маленькие подстриженные усики и бесцветные, близорукие глаза, прятавшиеся за стеклами пенсне в золотой оправе.

Майкрофт, несомненно, был более выдающейся фигурой, и я вспомнил, как Холмс как-то говорил, что за счет своей феноменальной памяти и редкой способности запоминать и сопоставлять полученную информацию в услугах его брата время от времени нуждались все ведущие правительственные учреждения. Причем довольно часто в основе важных решений, определяющих государственную политику, лежали рекомендации, которые давал Майкрофт. Нередко случалось так, что от него зависела судьба нашей старой доброй Англии.

Неудивительно, что именно Майкрофт главенствовал в проходившей за столом беседе. Как только официант отошел от нашего стоявшего особняком столика, он произнес:

— Дорогой Шерлок, уважаемый доктор Ватсон, отдавая дань вашим несомненным заслугам в расследовании этого запутанного дела, я хочу сообщить вам, что оно успешно завершено. Зная ваши склонности и привычки, полагаю, вам интересно было бы узнать о тех фактах, которые нам стали известны о Ван Брегеле и его сообщнике. Под словом «мы» я, естественно, подразумеваю правительство, хотя обо всех обстоятельствах этой истории знают не более чем два-три его члена из Совета по внутренней безопасности.

Сначала давайте поговорим о Ван Брегеле. В ходе расследования, которое по нашей просьбе провели голландские власти на Суматре, выяснилось, что настоящее имя Пайпера—Брегеля — Вильгельм Ван Хефлин. Он работал менеджером в компании, занимающейся выращиванием и экспортом кофе, центр которой находится в Амстердаме. Родился он в Роттердаме, его мать была англичанкой, а отец — голландцем, капитаном дальнего плавания. Поскольку отец подолгу отсутствовал, воспитанием Вильгельма Ван Хефлина преимущественно занималась мать, большую часть времени проводившая в Англии. Поэтому, несмотря на свое имя, он считал себя англичанином. Я рассказываю вам об этих подробностях потому, что они имеют самое непосредственное отношение к дальнейшей деятельности Ван Хефлина.

Еще в детстве, проведенном в основном в Англии, он подружился со своим двоюродным братом по материнской линии — Джонасом Бедлоу, который позже и стал его сообщником в этом деле. Ван Хефлин был подростком, когда его отец удалился на покой, и мать с сыном вернулась в Голландию. Тем не менее он продолжал поддерживать самые тесные связи с Англией, продолжая считать себя гражданином Британской империи.

Лишь после окончания школы молодой человек узнал правду о своем подданстве. Для него это оказалось тяжелым ударом. Поскольку к тому времени его мать и отец скончались, Ван Хефлин вернулся в Англию с намерением занять какой-нибудь пост на государственной службе. Он был весьма образован и неглуп и имел все основания рассчитывать на то, что прошение будет удовлетворено. Однако, когда из документов выяснилось, что он является гражданином Голландии, а не Англии, просьба его была отклонена.

Как нам сообщили с Суматры, даже тридцать лет спустя Ван Хефлин все еще продолжал горько сетовать на то, что правительство Великобритании «отнеслось к нему предательски». Я ни минуты не сомневаюсь в том, что именно из-за того отказа он затаил обиду и решил отомстить правительству страны и ее народу. Полагаю, что по той же причине Ван Хефлин выбрал себе работу на другом конце Земли, дабы жить как можно дальше от Англии.

Как бы то ни было, дела Ван Хефлина на Суматре шли вполне успешно, и он довольно быстро превратился из простого клерка в менеджера одной из кофейных плантаций. Примерно в это же время он начал проводить эксперименты над грызунами, обитающими на Суматре. Личные бумаги, найденные в его чемодане, подтвердили тот факт, что уже тогда он ставил свои опыты и скрупулезно вел записи о численности и весе животных.

Ван Хефлин процветал на Суматре, а положение его двоюродного брата, Джонаса Бедлоу, оставшегося в Англии, тем временем ухудшалось. После смерти отца к нему по наследству перешла их семейная ферма. Дела на ней и раньше-то шли неважно, а неумелое ведение хозяйства Джонасом Бедлоу практически свело ее рентабельность к нулю. Он все сильнее нуждался в деньгах и готов был согласиться на любое предложение своего двоюродного брата Ван Хефлина, которое помогло бы поправить финансовое положение.

В том же чемодане мы нашли письма Бедлоу, вместе с документами из личного архива Ван Хефлина они свидетельствуют о том, что, оставив свой пост на Суматре, он забронировал билет до Англии в один конец и оплатил багаж, состоявший из «образцов» — так он всегда называл кошмарный результат своих экспериментов. Бедлоу встретил его у причала в крытом фургоне, предварительно подготовив ферму к приему ужасных обитателей.

Вы уже знаете о последовавших событиях: Ван Хефлин отослал на Даунинг-стрит стеклянный сосуд с мертвым «образцом», сопроводив его письмом, в котором пытался шантажировать правительство. Тем не менее вам, возможно, неизвестно о том, как именно Ван Хефлин собирался предложить британскому правительству выплатить ему полмиллиона фунтов стерлингов. В найденных документах об этом сказано достаточно подробно.

Он разработал данный вопрос с такой же дьявольской изобретательностью, как и весь свой жуткий замысел. Деньги должны были поступить на счет неизвестного швейцарского банка, имевшего лишь кодовый номер. Прочитав в колонке объявлений в «Таймс», что деньги переведены, Ван Хефлин выполнял бы свою часть сделки — убивал крыс и доставлял их мертвые тела на Даунинг-стрит. Можешь себе представить, дорогой Шерлок, какой это вызвало бы переполох? Помнится, ты говорил, что там было не меньше сотни этих кошмарных тварей.

Избавившись от гигантских омерзительных крыс, Бедлоу с Ван Хефлином должны были продать ферму и по фальшивым документам уехать в Швейцарию, чтобы там в полной мере насладиться плодами своего злодеяния. Я нисколько не сомневаюсь в том, что они планировали время от времени наезжать в Лондон, останавливаться в самых дорогих гостиницах, ходить в роскошные рестораны и тихонько злорадствовать над тем, сколь ловко им удалось надуть британское правительство.

Должен признаться, что даже думать о том, как могло бы закончиться это дело, мне не доставляет никакого удовольствия.

Я прекрасно понимаю, мой дорогой брат, что предлагать тебе какой-нибудь официальной знак признательности со стороны правительства просто бессмысленно. Ты наверняка отвергнешь такого рода награду. Тем не менее, поскольку инспектор Анвин и его люди получили за эту операцию повышение по службе, нам представляется, что было бы в высшей степени несправедливо обойти вниманием ту выдающуюся роль, которую вы с доктором Ватсоном сыграли в разоблачении этих двух отпетых негодяев. Прошу вас, сэр, давайте проведем ту скромную церемонию, которую мы подготовили по случаю нашего небольшого торжества, — закончил Майкрофт, обратившись к премьер-министру.

Премьер-министр, слушавший его рассказ в молчании, лишь изредка вежливо улыбаясь и кивая в знак согласия, поднялся со своего кресла.

— Джентльмены, — произнес он тем выразительным голосом, который снискал ему в парламенте титул спикера палаты общин, — мне доставляет огромное удовольствие сердечно поблагодарить вас от своего имени, а также от лица правительства ее величества и всего британского народа и вручить вам эти скромные знаки признательности, которые некая дама, пожелавшая остаться неизвестной, сочла соответствующими вашим заслугам. Она проявила самый непосредственный интерес к их выбору и приняла участие в их приобретении.

С этими словами премьер-министр тепло пожал нам с Холмсом руки и вручил два футляра со «скромными знаками признательности», в которых оказались восхитительные золотые часы на цепочках с платиновыми брелоками в виде фигурок волынщика, то есть пайд пайпера: их можно было использовать в качестве личных печаток.

Я беру с собой свои часы, когда меня приглашают на официальные приемы, где такого рода драгоценные украшения не выглядят нескромными. И если кто-нибудь там спрашивает меня о значении странной печатки, я всегда многозначительно даю одно и то же разъяснение:

— Она была мне вручена от имени самой очаровательной и прекрасной дамы, имя которой, к сожалению, я назвать не вправе.