Джуна подняла тинку и положила в импровизированную переносную колыбель. Он свисал с ее рук, как недавно убитая дичь. Даже веки не дрогнули, когда она подняла его. Может, спасение жизни этого тинки было и в самом деле ошибкой? Она подумала об этом маленьком туземце — таком напряженном и дрожащем от боли, таком мужественном, что боль вырвала у него всего лишь несколько слабых стонов. Ухо тинки высунулось сквозь сетку. Джуна осторожно заправила его обратно. Он заслужил право на жизнь. Лишь бы выздоровел. Может, спасать его жизнь с дипломатической точки зрения и было ошибкой, но она о своем решении не жалела.

Анито сделала ей знак. Пора выходить. Джуна подняла свой мешок и последовала за аборигенами на верхний ярус леса. Тинка весь день пробыл без сознания, с трудом проглотил кусок пережеванного плода и мед, который Джуна влила ему по каплям, когда они остановились на отдых. Тенду с любопытством наблюдали за ней.

Джуна подавила чувство гнева на аборигенов, которые не помогали ей заботиться о тинке. Нет, гнев тут плохой помощник. И без него у нее возникли напряженные отношения с тенду. Они очень расстроены ее вмешательством в судьбу тинки. Что касается экспедиции… Джуна покачала головой, стараясь не думать о тех статьях Протокола, которые она нарушила, взяв тинку на воспитание. Такие нарушения заслуживают серьезного наказания, возможно, даже увольнения, и отнюдь не почетного.

Два дня прошли, а тинка был все в том же состоянии. Усталость от таскания дополнительной тяжести начала сказываться на Джуне — она стала ходить медленнее, более неуклюже. Вечером второго дня Укатонен тронул ее за плечо.

— Тинка сильно нас задерживает, — сказал он. — Если завтра ему не станет лучше, тебе придется его бросить.

— Нет, — ответила Джуна. — Я его не брошу. Во всяком случае, до тех пор, пока он жив.

— Тогда мы бросим тебя. Анито должна вернуться в свою деревню. Наводнение уже затопило низины. Ее деревня скоро должна будет мигрировать. Я обещал ей, что мы доберемся туда вовремя, чтобы уйти вместе со всеми. Она ради тебя и без того сделала слишком много. И будет совсем неправильно, если ей придется провести сезон дождей совсем одной. Ты эгоистична, и вообще с тобой трудно. Время подумать о других, а не только о себе.

Вручив свой ультиматум, Укатонен отвернулся.

Джуна посмотрела на тинку. Неужели его придется бросить? Казалось, он пребывает все в том же состоянии, в котором был после того, как она зашила ему раны. Джуна делала для него все, что могла, но лучше ему не стало. Выбор ясен — или она бросает тинку, или ее бросают оба тенду. Одна в джунглях, без помощи туземцев, она не выживет. Придется идти с ними. Необходимость выбора рвала ей сердце.

Ночью Джуна почти не спала, мысль о неизбежной необходимости бросить тинку измучила ее. Утром она встала обессиленная и напряженная. Стала купать тинку. Случайно капнула ему воду на нос. Нос сморщился и чихнул. Тинка открыл глаза.

— Чудесно! — воскликнула Джуна и вслух, и на языке кожи.

Анито и Укатонен при звуке ее голоса оглянулись.

Тинка потянулся к фляге с водой. Джуна поддерживала его голову, пока он пил. Когда тинка напился, она накормила его теми мягкими желтыми фруктами, которых Анито вчера нарвала целый мешок. Тинка ел жадно, за два-три глотка целый плод.

Кто-то коснулся локтя. Анито. Она протягивала Джуне кубышку с медом.

— Смешай с водой и добавь соли. Это придаст тинке силу, — сказала Анито.

Джуна глядела на нее с удивлением, держа в руке сосуд с медом.

— Три дня назад ты хотела бросить тинку. Почему теперь помогаешь ему?

— Потому, что будет жить. Он доказал, что достаточно крепок, чтобы стать тенду. Давай я приготовлю смесь. Ее надо делать с умом, чтобы сработала хорошо.

Анито смешала мед с водой, добавила соли и пробовала смесь своей шпорой, пока не решила, что все как надо.

Тинка с жадностью напился живительной влаги, а потом закусил еще фруктами. Укатонен вернулся с охоты, неся двух среднего размера древесных ящериц и большую жирную птицу пууиит. Он вспорол горло одной из ящериц и дал тинке испить свежей крови. Сам же, пока тинка пил, нарезал мелкими кусочками печень птицы и второй ящерицы.

Теперь тинка пошел на поправку. Все утро Джуна несла его в колыбельке, но к обеду он уже ел сам и мог держаться на Джуне без всяких креплений.

Той же ночью, когда они кончили строить гнездо, Укатонен коснулся руки тинки, потребовав, чтобы тот смотрел то, что ему будут говорить. Затем он изложил тинке свое решение о его — тинки — судьбе.

— Это новое существо может усыновить тебя, но она не в состоянии обучить, как это сделал бы настоящий ситик. Анито и я поможем ей в твоем воспитании. Кроме того, лет через пять она покинет тебя. Тогда я стану твоим ситиком.

Тинка смотрел на Джуну, уши растопырились от изумления.

— Я должна вернуться к своему народу. У меня выбора нет, — сказала она.

Уши тинки тесно прижались к черепу, и он отвел глаза, явно огорченный словами Джуны. Укатонен снова коснулся его, и тот повернулся к нему.

— У тебя есть и другой выбор, — сказал Укатонен. — Ты можешь отправиться с нами в деревню Анито и ждать, не возьмет ли тебя к себе кто-нибудь из старейшин. Анито примет меры, чтобы тебе нашлось место среди деревенских тинок.

Тинка поглядел на Анито. Уши растопырены. Анито высветила на коже согласие.

— Я расскажу другим старейшинам, что ты храбр и силен, и весьма возможно, тебя кто-нибудь из них возьмет к себе. Возможно, это подтолкнет их на такой выбор.

— Это несправедливо по отношению к тебе, — вмешалась Джуна. — Ты заслуживаешь лучшего ситика, но я не могла дать тебе умереть.

— Ты понял выбор? — спросил Укатонен.

Уши аборигена задвигались вниз и вверх; такое Джуна уже видела — тинки выражали этим движением, что поняли отданный им приказ.

— Ты понимаешь, что когда это новое существо вернется к своему народу, твоим ситиком стану я?

Уши тинки прижались к черепу, он снова отвернулся; потом взглянул на присутствующих и начал быстро двигать ушами взад и вперед, выражая согласие.

— Ты понял, что должен повиноваться Укатонену и Анито так, будто они твои ситики, и должен слушаться их так же, как меня?

— Что же ты выбираешь? Деревню или это новое существо? — спросил Укатонен.

Тинка переводил глаза с Джуны на Анито, а с Анито на Джуну, а затем подбородком указал на Джуну. Он поднял свои руки, еще лишенные шпор, и протянул их к Джуне, как бы прося о слиянии.

Укатонен перевел глаза на Джуну.

— В последний раз спрашиваю тебя, согласна ли ты принять этого тинку как своего бейми?

Его вопрос был выражен в столь торжественной форме, что Джуне пришлось обратиться к Анито за переводом.

— Да, я принимаю этого тинку как своего бейми, — ответила она на самом официальном языке, который ей удалось вспомнить.

Укатонен повернулся к тинке.

— И тебя я спрашиваю в последний раз, согласен ли ты принять это новое существо в качестве твоего ситика?

Уши снова задвигались, свидетельствуя, что тинка на Джуну согласен.

— Решено. Официальная церемония состоится по прибытии в Нармолом, — сказал Укатонен, снова возвращаясь к обычному языку и обычной манере держаться. — Там, где мы недавно проходили, я видел дерево со зрелыми траттами. Идите и соберите их, а мы с Анито пока поохотимся.

Джуна и тинка вернулись с мешком, набитым доверху оранжевыми фруктами. Тинка нашел еще несколько побегов съедобного папоротника, а также набил сделанный из листа «фунтик» толстыми, злобно сопротивляющимися личинками жуков. Анито и Укатонен убили крупную наземную ящерицу с длинным подвижным рылом, всю черную, но с очень красивыми золотыми полосками на задней части тела. Джуна с такими уже встречалась: они стаями рыскают в подлеске, питаясь гнилыми фруктами, падающими с верхнего яруса леса.

Вечерняя трапеза превратилась в настоящий пир. Укатонен и Анито закармливали тинку всяческими деликатесами. Он ел, пока его животик не стал опасно круглиться. Оба старейшины тоже ели до отвала. Только Джуна была осторожнее с едой, особенно когда дело дошло до брыкающихся личинок жуков, которые, кстати, оказались весьма изысканным блюдом, обладающим очень оригинальным острым вкусом. Мясо ящерицы походило на телятину и тоже было необыкновенно вкусно.

На следующий день тинка уже мог идти самостоятельно и хватался за Джуну, только когда слишком уставал, чтобы выдержать заданный Укатоненом темп. В полдень под сильным дождем они пересекли сильно вздувшуюся речку. Она обозначала юго-западную границу владений деревни Анито. Анито окрасилась в радостную бирюзу и испустила громкий гулкий крик. Все замолчали и стали прислушиваться. Наконец издали донесся ответ. Анито вопросительно поглядела на Укатонена.

— Беги вперед. Мы пойдем за тобой, — сказал Укатонен, по коже которого бежала рябь улыбки, вызванная нескрываемым желанием Анито мчаться куда-то вдаль. Анито метнулась в листву и вскоре исчезла из виду, хотя ее громкие радостные крики были слышны еще долго. Джуне показалось, что она видит тень сожаления, омрачившую кожу Укатонена.

— В чем дело, эн? — спросила она.

— Ни в чем, — ответил он; его слова были обведены желтой каемкой раздражения. — Долгая дорога. Пора отдохнуть.

Они шли по вершинам деревьев под проливным дождем. Обширные пространства низин уже были затоплены. Вблизи реки даже нижние ветви деревьев ушли в воду. Идти приходилось осторожно. Ветви на кронах были покрыты массой кусающихся насекомых; встречались и ядовитые змеи, которые забрались наверх, спасаясь от поднимающихся вод.

— Скоро они уйдут к берегу, — сказал Укатонен. — Хорошо, что мы добрались сюда вовремя.

Часом позже треск ветвей возвестил о возвращении Анито.

— Я говорила с Хинато. Она известит деревню, что мы на подходе. Если поспешим, то будем там завтра вечером.

Укатонен улыбнулся готовности Анито мчаться дальше хоть тотчас.

— Мы постараемся. А ты иди, если хочешь, впереди нас.

Слова благодарности блеснули на коже Анито, когда она сломя голову помчалась в направлении Нармолома.

Укатонен взвалил мешок на плечи.

— Пошли, — сказал он, и они двинулись по следам Анито. Так и шли до темноты. Съели простой ужин из фруктов, сушеного мяса, меда и морских водорослей, а также соленой зелени. Укатонен выделил тинке порцию побольше. Тот глотал пищу, будто умирал с голода, несмотря на обильные обед и завтрак, а также куски, перехваченные на остановках для отдыха в пути.

— Можно подумать, он не ел несколько дней.

— Он выздоравливает и готовится стать бейми. И то и другое — важные причины, чтобы есть как следует, — сказал Укатонен.

— А как становятся бейми, эн!

— Обычно старейшина сливается с тинкой, чтобы преобразовать его, но ты не сумеешь этого сделать. Я произведу трансформацию за тебя.

— Спасибо, эй.

Энкар опустил глаза, потом посмотрел на Джуну.

— Я стану ситиком этого тинки, когда ты уйдешь. Так что это будет правильно, что я произведу превращение тинки.

— Я надеюсь… — Джуна начала говорить, но остановилась.

— Что? — спросил Укатонен.

— Мне так жаль, что я принесла вам столько забот. Будь я тенду, я не вернулась бы спасать жизнь тинки. Тогда я бы принесла вам меньше беспокойства.

— Жить трудно, смерть — легка, — ответил Укатонен. — Тинка смел и решителен. Если б ты была тенду, трудностей было бы меньше.

— А заботы о тинке, когда я уйду, эн, не станут для тебя тяжелой ношей?

— Очень легкой. Энкары иногда берут бейми. Этот тинка украсит мое одиночество, когда ты уйдешь. И за это я благодарю тебя.

— В чем дело, энкар? Что сделал ты, что заставляет тебя жить отдельно от всех тенду?

— Мы ходим от деревни к деревне и помогаем решать трудные вопросы, которые деревенские сами решить не умеют. Иногда, чтобы решить трудный вопрос, нужен чужой человек. Поэтому энкары не принадлежат ни к каким деревням. Мы всегда одни. — Энкар вонзил взгляд в бархатную тьму джунглей. Постоянный шорох дождя по листве звучал сейчас особенно громко. — Уже поздно. Мы сегодня прошли большой путь. Время спать, — сказал Укатонен. — Завтра выходим рано.

Этим тема была закрыта. Джуна пошла и легла возле тинки, зарывшись в свежую листву. Некоторое время она вслушивалась в звуки ночных джунглей. А потом тяжесть прошедшего дня опустилась на нее, и Джуна уснула. Укатонен разбудил ее до рассвета. Они съели скудный, наскоро приготовленный завтрак и вышли в путь, когда первые робкие пальцы рассвета еще только начали тянуться к земле сквозь густой и мокрый утренний туман. Когда они приблизились к деревне, Джуна начала замечать приметы более высокой степени антропогенного давления на природу в этой части леса: сучья деревьев отполированы касаниями рук и ног многих поколений аборигенов; объедены древесные папоротники. Месяца два назад она бы ничего этого не углядела. Ей эти места показались бы такими же, как весь остальной лес.

Несколько старейшин вышли, чтобы приветствовать путников, и проводили их до деревни-дерева. Когда они добрались до деревни, их встретили восторженные крики, Укатонена и Джуну украсили гирляндами из цветов и зелени. Даже на тинку надели гирлянду. Их умыли, а потом повели на торжественный пир, устроенный на огромной чашеобразной развилке дерева. Кожа Анито переливалась всеми красками, когда она слушала рассказы о всяких деревенских событиях. Она была счастлива, что снова находится среди своих.