— Нет, ты допустила ошибку. Попробуй еще раз, — говорил Анито инструктор — высокий худой энкар по имени Наратонен.

Джуна смотрела, как Анито повторяет фразу из какого-то кворбирри. Все еще не удовлетворенный, инструктор повернулся к Нинто и велел попытаться ей. У Нинто тоже не получилось.

— Надо вот так, — говорил инструктор, демонстрируя весьма сложный жест рукой. — И цвет неправильный. Он должен быть светлее, почти голубой; да и затуманились вы слишком поздно.

Джуна потянулась и зевнула. Она сидела тут уже несколько часов, пока Наратонен учил их этому кворбирри о происхождении дерева на. Вообще-то она была в восторге от возможности сидеть и наблюдать процесс обучения Нинто и Анито искусству энкаров, но подобное времяпровождение требовало огромного терпения и выдержки. Этот кусочек кворбирри они отрабатывали уже часа два. Скоро полдень, ей надо будет идти завтракать, а затем начнутся уроки языка. Вот их она ждала с истинным нетерпением.

Анито и Нинто снова повторили ту же фразу кворбирри.

— Теперь лучше. Попробуйте еще раз, только медленнее.

Они попробовали, и Наратонен высветил скупое одобрение:

— Еще придется, конечно, поработать, но получается лучше. Пока достаточно. Идите завтракать, а потом приходите сюда опять.

Джуна встала, чтобы следовать за ними, но Наратонен опустил руку на ее плечо, заставив остановиться.

— Да, эн? — спросила она, опасаясь, что энкар недоволен ее присутствием на уроках.

— Твой говорящий камень, — спросил тот, — я понимаю так, что он делает изображения вещей? Сделал ли он изображение этого урока?

— Да, эн.

— А можно мне посмотреть?

— Конечно, эн, — ответила она.

Неужели же энкар запретит ей делать записи его уроков? Она прокрутила последние пятнадцать минут записи урока. Энкар смотрел очень внимательно.

— Как далеко он помнит назад? — спросил энкар.

— Он помнит все уроки, на которых я была, эн. Из них я удалила некоторые кусочки — те места, где ничего не происходит, или же где ты повторяешь одно и то же движение по нескольку раз.

— Могу я посмотреть часть того урока, где я впервые начал показывать им движения?

— Конечно, эн, — отозвалась Джуна, отыскивая ту часть записи, которая требовалась.

Наратонен с тем же вниманием всматривался в изображение.

— Понятно, — сказал он, когда запись была просмотрена до конца. — Мне надо было задать темп более медленный, неудивительно, что они не поняли. Спасибо, Иирин. Очень полезная вещь, — он показал на компьютер. — Можно мне прийти потом и еще раз посмотреть, когда у тебя будет свободное время?

Джуна колебалась, не зная, как отнестись к этой просьбе. Она вовсе не хотела, чтобы тенду начали пользоваться человечьей технологией. И все же… вряд ли энкару можно отказать.

— Конечно, эн. Может быть, сегодня после обеда?

— Спасибо, — ответил он.

Джуна ушла, чтобы присоединиться к Нинто и Анито за завтраком. Ей следовало поторопиться. Времени хватит в обрез — ее класс скоро соберется.

По стандартам тенду это был большой класс. Десять учеников сидели полукругом, ожидая ее появления. Это были отборные ученики — внимательные, целеустремленные, с отличной памятью. Ей почти никогда не приходилось дважды повторять одно и то же. В своей памяти они держали длинный список слов. Самое трудное — обучить их грамматике и научить понимать значение слов. Снова и снова объясняла она им, что в стандартном языке окраска не имеет эмоционального значения. Идея, что существуют особые слова для обозначения счастья, смеха, гнева и так далее, никак не укладывалась в их сознании.

Сегодня был третий урок по основам дипломатического протокола. Дело шло со скрипом. Приходилось все время останавливаться и объяснять. Объяснения требовало почти все. Сегодня она рассказывала о структуре соподчинения в команде космических кораблей.

— Во-первых, есть капитан — это вроде главного старейшины в деревне. Он отдает распоряжения и решает основные проблемы, если что-то идет не так, как надо. Затем следует первый помощник. Он командует кораблем, когда капитан спит или отдыхает. Если капитан заболеет или умрет, то власть переходит к первому помощнику.

— А почему бы им просто не разбудить капитана, если что-нибудь случится?

— Обычно так и бывает, но нужно, чтобы кто-то отвечал за все в том случае, если возникает сложная ситуация. Капитану ведь требуется время для сна.

— А почему бы не остановить корабль на ночь?

— Потому, что они этого не могут, — стояла на своем Джуна. — Корабль очень сложная вещь, и люди должны за ним непрерывно наблюдать. В этом отношении он похож на плот на реке, только плывущий очень далеко от суши, так что на ночь судно нельзя вытащить на берег. Нужен кто-то, кто правит судном и следит, не возникла ли где-то опасность.

Дальше. Второй помощник командует Кораблем в тех случаях, когда ни капитан, ни первый помощник этого делать не могут. Таким образом, нет ни минуты, когда бы кто-то не отвечал за корабль, не бодрствовал и не был готов справиться с любой опасностью. Второй помощник стоит ниже капитана и первого помощника.

— Почему? Он ведь делает ту же самую работу?

Занятия продвигались вперед медленно. Каждое слово, которое объясняла им Джуна, вызывало десятки новых вопросов. Как и всегда, тенду покидали занятие пурпурные от недоумения, споря друг с другом.

Когда класс разошелся, с дерева спустился Укатонен.

— Они учатся хорошо, — сказал он.

— Полагаю, да, — согласилась Джуна. — Но я не думаю, что они полностью понимают то, что учат.

— Точно так же, как Моуки, Анито и я сам, но то, чему ты обучаешь нас сейчас, поможет позже быстрее и лучше понять твой народ.

— Надеюсь, ты прав.

— Ты слишком много работаешь. Давай освободим вторую половину дня и пойдем ловить рыбу.

— Но у меня сейчас будет следующий класс…

— Вели им прийти завтра утром.

— Но… — начала было противиться Джуна.

— Ты учишь их почти каждый день. Никто из энкаров так не поступает. Даже у Нинто и Анито больше свободного времени, чем у тебя, а они ведь учатся, чтобы стать энкарами.

— Хорошо, я попрошу Моуки сказать об этом моим ученикам.

— Я хочу взять его с нами. Ты и его совсем загоняла. Ему необходимо больше отдыхать.

— Но кто же тогда будет обучать младшие классы?

— Иирин, перестань волноваться об этом. У нас еще годы впереди, прежде чем твои люди явятся за тобой. Я возьму какой-нибудь класс, и Гаритонен, и кое-кто из твоих лучших учеников. Я уже распорядился, чтобы Гаритонен взял себе класс Моуки, а остальным он скажет, чтобы отдохнули денек-другой.

Он бросил ей сумку с рыболовными принадлежностями и отправился искать Моуки. Джуна поспешила за ним. Укатонен прав. Она работает слишком много. И ей вовсе нет необходимости обучать каждого энкара на планете стандартному языку. Уже сейчас у нее есть неплохой задел — отличная группа будущих переводчиков.

Моуки рассверкался ярко-синими тонами, узнав, что они отправляются на рыбную ловлю. Джуна остро ощутила свою вину перед ним. Она и в самом деле заездила Моуки. Он выглядел худым и ужасно усталым. Уже две недели как они не сливались по-настоящему.

— Прекрасная была мысль, — сказала Джуна, когда они развернули сети и собрали складные копья-остроги. Они облюбовали себе тихую заводь на одной из спокойных, лениво текущих лесных рек, пересекающих угодья энкаров. Поверхность воды здесь была покрыта золотистой пыльцой, лепестками цветов и пухом, опавшим с деревьев ики. В каждой пушинке лежало крохотное семечко. Косые лучи послеобеденного солнца освещали гибкие лианы, свисающие с ветвей деревьев. — Как бы мне хотелось побыть тут подольше, — сказала она мечтательно.

— Так в чем же дело? — отозвался Укатонен.

— Я обещала Наратонену показать записи его уроков, которые я сделала на говорящем камне, — ответила Джуна, указывая подбородком на компьютер, который подзаряжался в лужице солнечного сияния.

— Об этом можешь не беспокоиться, — сказал Укатонен. Он подошел к наполовину затонувшему в воде стволу и вылил на него немного прозрачной жидкости из своей ому. Мгновенно откуда ни возьмись налетели несколько крупных насекомых с необычайно широкими крыльями, которые опустились на смоченное жидкостью место. Укатонен взял одного из них и посадил на свою шпору. Продержав его там пару минут, он стряхнул жука с руки. Тот взлетел и устремился куда-то. То же самое Укатонен проделал и с другими насекомыми, после чего вернулся к Джуне.

— Я пригласил Наратонена вместе с Анито и Нинто прийти сюда и провести с нами два дня, а также просил его передать всем остальным, что уроки на это время отменяются.

— Эти насекомые могут передавать послания?

— Да. Они называются меаки. Я отправил их к стоянке энкаров. Когда один из них долетит туда, он приступит к исполнению особого танца. Тогда кто-нибудь поймает жука и прочтет послание, которое я ввел в меаки. Послание будет тут же передано по назначению.

— А как же ты ввел послание в меаки!

— Я приготовил его в своих шпорах и скормил насекомому. Оно распространилось по всем тканям тела жука и заставило его лететь туда, куда я велел ему прибыть. Когда жук прилетит к стоянке, энкар соединится с ним и прочтет заключенное в клетках насекомого известие. Затем энкар «сотрет» послание из памяти жука, покормит его и отпустит.

— Я никогда не видела, чтобы этим пользовались в деревнях, — удивленно сказала Джуна.

— Меаки используются только энкарами. Главные старейшины деревень, когда у них возникает потребность в нашей помощи, прибегают к птицам. Меня вызвали именно таким образом в тот раз, когда я впервые встретился с тобой и с Анито. — Укатонен поднял острогу. — Хватит нам разговаривать. Пошли ловить рыбу.

Он забрался на один из камней, торчавших из воды, и стоял на нем так тихо, как стоят на страже птицы-рыболовы. Приготовив копье, Укатонен ждал, чтобы какая-нибудь рыба приблизилась к нему на длину остроги.

Моуки, взяв сетку, отправился вниз по течению. Он был молод и очень проголодался, а потому мечтал о настоящей добыче. Что касается Джуны, то она взяла копье Моуки и встала на колени на том самом древесном стволе, на который Укатонен приманивал своих жуков-гонцов.

Наступила тишина. Все ждали, когда рыба позабудет об их присутствии. Эта тишина, однако, была полна жизни: далекими криками птиц и ящериц, жужжанием матасов — странных насекомых, чьи крылья походили на листья, а удивительная удлиненная голова служила мощным резонатором. Время от времени откуда-то прилетали меаки и кружились, привлеченные еще не исчезнувшим запахом пролитого Укатоненом вещества.

Исполнилось три с половиной месяца пребывания Джуны среди энкаров. Обучение их требовало громадного напряжения. Поэтому внезапный отпуск казался ей восхитительным. Рядом с бревном медленно прошла большая тень. Джуна ожидала — напряженная, копье нацелено на то место, откуда должна появиться рыба. Когда та подплыла на нужное расстояние, Джуна сделала выпад. Стиснув конец остроги, Джуна прижала бьющуюся рыбу к песчаному дну и держала ее так, пока та не прекратила сопротивление.

Теперь можно было вытащить острогу из воды и снять с нее рыбу. Это оказалась пуггинити — очень вкусная и сочная рыба, питающаяся преимущественно упавшими в воду фруктами. Джуна подняла добычу высоко в воздух. Укатонен высветил знак одобрения.

На следующий день пришли Наратонен, Анито и Нинто. Наратонен отправил своих учениц повторять пройденное, а сам сел рядом с Джуной, которая показала ему, как надо обращаться с компьютером. Когда он усвоил главные принципы, она предоставила ему самому смотреть программу и отправилась с Моуки и Укатоненом купаться. Они плавали на спине, любуясь игрой солнечных лучей на листве деревьев. Река несла их мимо берега, где Нинто и Анито практиковались в своем кворбирри.

Укатонен перевернулся на живот и, поднимая фонтаны брызг, поплыл к ним.

— Нет, нет, нет! — сказал он Анито и Нинто. — Надо вот как! — Он схватил Нинто за руку и показал ей тот жест, который она все время пыталась воспроизвести. — Руку нужно отвести назад так, чтобы зрители видели шпору на ней, а локоть надо опустить как можно ниже.

Спину Нинто окрасил цвет раздражения. Ее терпение было уже давно на исходе. Джуна высветила на коже рябь поддразнивающего смеха, перевернулась и ушла в глубину, чтобы мгновение спустя с силой выскочить на поверхность. Моуки последовал за ней, и оба принялись играть наподобие двух выдр, пока наконец не стали задыхаться.

Они вылезли на согретый солнцем камень и вытянулись в блаженной усталости. Моуки протянул Джуне руки, и они слились, утверждая и укрепляя связывающие их узы. Искусность Джуны в аллу-а значительно возросла за время, проведенное среди энкаров. Иногда во время контакта она ощущала присутствие в себе окружавшего их леса, пульсирующего множеством вплетенных в него жизней. Конечно, вряд ли это было реальностью: ведь слияние — это всего лишь глубокое проникновение в физиологию партнера, формирование сложной системы прямых и обратных биологических связей в виде биохимического обмена, осуществляемого с помощью аллу-а.

Но слияние с Моуки давало ей ощущение, что здесь — в этом чужом для нее мире — она все-таки дома, она — неотторжимая часть окружающих ее джунглей. Все это было, конечно, чисто субъективным ощущением, но оно доставляло Джуне радость. Она вытянулась на солнце и зажмурила глаза.

Укатонен, кончив репетировать с Нинто и Анито, отправился поглядеть, как идут дела у Наратонена с компьютером Иирин. Укатонен покачал головой — все-таки язык кожи у этих новых существ какой-то странный. Иирин объяснила им, что большую часть времени они пользуются звуками, но что человеческий язык кожи тенду изучить проще.

Он попробовал вообразить себе комнату, набитую такими людьми, как Иирин, розовыми и коричневыми, с ничего не выражающей для него кожей, но зато изо рта у которых все время вылетают громкие звуки, такие же, как те, что время от времени издает Иирин. Все равно что комната, битком набитая совокупляющимися юрри, подумал Укатонен. Трудно поверить, что разумные, нормальные люди могут общаться таким образом. И как им удается понимать друг друга в таком гаме?

Наратонен согнулся над компьютером, изучая свои собственные изображения, сделанные Иирин. Он поднял глаза, когда Укатонен присел возле него на корточки.

— Это необыкновенно! Я вижу, как я двигаюсь, причем вижу гораздо более четко и ясно, чем если бы изображения были сделаны на коже. Я многое узнал о том, как я обучаю.

Укатонен взглянул через плечо Наратонена в тот самый момент, когда на дисплее игралась и переигрывалась та самая фраза из кворбирри, которую он только что репетировал с Нинто и Анито. До сих пор Укатонен смотрел на говорящий камень Иирин как на забаву, но вот сейчас тут сидит Наратонен — весь розовый от волнения, заинтересованный тем, что он видит себя. Укатонен отвернулся; он ощущал какую-то неловкость.

Пришла Иирин и села по другую сторону Наратонена.

— Ну, эн, что ты думаешь об этой штуке?

— Это удивительно!

— У меня где-то здесь есть несколько полных записей кворбирри, — сказала Иирин, наклоняясь и возясь с клавиатурой. Картинка на дисплее изменилась, Иирин нажала на что-то, появилась другая картинка, и снова Иирин нажала на что-то, пока наконец дисплей не выдал то, что она искала. Укатонен и раньше видел, как она занимается этим, но не понимал смысла ее действий.

— Ну, посмотрите-ка на это, — произнесла она.

Экран потемнел. Раздался печальный вой рога, сделанного из раковины. На нем играл высокий энкар. Затем какая-то лайли-тенду ответила на этот зов потоком нот своей флейты. Укатонен сразу узнал ее: это была Нарито — предводитель отряда лайли-тенду, с которым люди Нармолома торговали в прошлом году. Стрекательные железы на спине Укатонена напряглись, когда он понял, что видит себя самого, исполняющего кворбирри, повествующее о происхождении лайли-тенду. Испуганный и заинтригованный, он со стороны смотрел теперь, как переходит от одной сцены к другой, как на его коже возникают слова и символы. Укатонен поднял глаза и увидел, что Наратонен тоже критически наблюдает за происходящим. Укатонен был рад, что у него на картинке все идет хорошо. Правдивое изображение говорящего камня нисколько не позорило Укатонена.

По мере того как кворбирри разворачивалось, Укатонену было все интереснее наблюдать за своими действиями, оценивать собственную технику исполнения, хотя он и подумал, что в нескольких местах хотел бы сыграть несколько иначе. Когда запись подошла к концу, ему вдруг захотелось посмотреть ее еще раз с самого начала, так же как это делал Наратонен. Это его сильно взволновало. Он схватил свое охотничье снаряжение и бросился в лесные заросли, чтобы там обдумать все как следует.

Укатонен уселся на самой макушке высокого дерева и долго смотрел на расстилающийся под ним сплошной полог леса. Иирин говорила, что ее народ принесет с собой перемены. Укатонену не хотелось верить в это, но вот оно, доказательство ее правоты. Тот самый говорящий камень, что увлек и его и Наратонена. А ведь это совсем нехорошо, это очень нездорово — так увлекаться мертвыми вещами. Подобная околдованность мертвой вещью может ведь распространиться и среди других тенду. Что же можно сделать? Он мог бы уничтожить говорящие камни Иирин, мог бы спрятать их. Но это наверняка рассердило бы Иирин и ее народ. Он может попросить ее спрятать свои говорящие камни, но рано или поздно на их месте появится что-то другое, в чем будет спрятано нечто еще более соблазнительное.

Ему следует поговорить об этом с другими энкарами, с Наратоненом, с Анито и с Иирин. Что-то должно быть сделано.

Беззаботная куанджи села на соседнюю ветку. Укатонен поднял свою духовую трубку и застрелил птицу в то самое мгновение, когда она расправляла крылья, чтобы взлететь. Укатонен ловко подхватил птицу в падении. Потом выпотрошил ее и помчался по вершинам деревьев, чтобы присоединиться к своим.

— Ну так что же нам делать? — так кончил свою речь Укатонен.

Анито сидела с ярко-охряной кожей — знаком глубокого огорчения.

— Не знаю, — сказала она. — Полагаю, следовать за переменами и адаптироваться к ним. Ты прав, спрятаться от них мы не можем.

— Нет, можете, — отозвалась Иирин. — Вы можете потребовать от нас, чтобы мы оставили вас в покое.

— Зачем? — удивился Наратонен. — Это было бы глупо. Ведь есть много такого, что мы могли бы узнать от вас. Тенду никогда не поворачивались спиной к знанию. Так пристало ли нам начать поворачиваться сейчас? Мы энкары, а не тупоголовая деревенщина. Наша работа — учиться и учить. Наша атва именно в том и заключается, чтобы передавать мудрость другим тенду и разделять ее с ними.

— Но наша атва и в том, чтобы защищать и оборонять тенду, уводя наш народ от тех вещей, которые могут ему повредить. Наша атва — решать за них. Наша жизнь и наша честь покоятся на этих суждениях. И помни, все это мы делаем ради того, чтобы «тупоголовая деревенщина» могла бы спокойно жить и благоденствовать.

— А правильно ли это? — спросил Наратонен, вставая и начиная расхаживать взад и вперед, причем цвета его тела выдавали раздражение и настойчивое биение мысли. — Правильно ли помогать им оставаться тупоголовыми? Разве хорошо, что наши деревни замкнуты и живут только ради себя? Разве хорошо, что деревенские согласны скорее умереть, чем уйти в изгнание, когда приходит время уступить свое место своему же бейми? Разве правильно, что мы чуть ли не обманом заманиваем их в энкары, пользуясь для этого системой долговых обязательств? И все время численность энкаров падает, а это для тенду плохо.

— У нас и раньше бывали сходные проблемы, — напомнил ему Укатонен. — И нам пока удавалось их решать самим.

Анито вслушивалась в спор энкаров и думала о своем ситике и о том, как бы ей хотелось, чтобы он выбрал жизнь. Она думала о времени, проведенном ею среди энкаров, и о том, как много нового она узнала. Она все больше утверждалась в мысли, что Илто понравилось бы быть энкаром. Это позволило бы ему удовлетворить свою жажду знания. И она, и Нинто тоже были слишком заняты узнаванием нового, чтобы сильно тосковать по Нармолому.

— Нет, — произнесла Анито, — это нехорошо, что деревенские так нелюбопытны, но было бы еще хуже, если б энкары силой заставили их перемениться. Им нравится их образ жизни.

— Деревенские люди — наша атва, — продолжал спор Наратонен. — Подобно другим животным, тенду должны или изменяться, или вымирать. Иногда мне кажется, что тенду похожи на умирающий пруд, оставшийся после наводнения. Наш мир становится все меньше и меньше. И вряд ли ему потребуется много времени, чтобы окончательно загнить и умереть. Я смотрю на новые существа и вижу — они принесут нам вещи, которые позволят нам сделать наш мир снова большим. Уже сейчас я узнал, что есть методы лучшего обучения. Я видел кое-какие пьесы и кинокартины новых существ. Есть идеи и технические приемы, которые мы могли бы использовать в своих представлениях. Я устал учить одним и тем же кворбирри снова, снова и снова. Мы создаем что-то новое раз в двадцать лет или около того, но никто не желает их учить, потому что они нетрадиционны! Мне мало этого, я хочу большего!

Анито слушала, захваченная словами Наратонена, которые сами по себе были чем-то вроде кворбирри. Он был прав. Но прав был и Укатонен. Как сможет она, которая и старейшиной-то стала только что, как сможет она вести тенду через этот кризис? Как сумеет привнести гармонию в этот хаос? Только теперь поняла она, какие страшные, какие пугающие обязанности возложили на себя энкары. Кто захотел бы добровольно взять на свои плечи ответственность за то, какое будущее будет уготовано тенду?

Тогда встала Иирин и положила свою мягкую ладонь на руку Наратонена.

— Прости меня, эй, но не все так просто, как кажется. Знание — обоюдоострый нож. Им можно резать веревки, можно сдирать шкуру с убитого зверя, а можно ранить и убивать. Далеко не все вещи, известные моему народу, столь полезны, как этот компьютер, — сказала она, воспользовавшись словом новых существ для обозначения говорящего камня. — Но даже компьютер и тот содержит в себе вещи, знание которых может причинить вред вашему народу.

— Какие же это вещи?

— Например, охотничье снаряжение, которое может быть применено для убийства других тенду.

Анито с изумлением взглянула на Иирин. То, что говорила та, было лишено всякого смысла.

— Да кому же в голову может прийти — охотиться на своих? — спросил Укатонен. Его кожа от непонимания и удивления приобрела темно-бордовый оттенок. — Это же просто глупость!

— Мои люди часто убивают друг друга в гневе, — ответила Иирин. Ее кожа стала бурой от стыда. — Иногда они убивают других людей в очень больших количествах. Это называется у нас войной. — Иирин отвернулась. Из глаз у нее брызнула вода. По коже прокатывались волны красок, означавших стыд, гнев, страх и боль. Они сливались в общий грязный фон. Моуки обнял ее, желая защитить.

— Мои люди не такие, как тенду, — продолжала Иирин. — Мы не хотим причинить вам вред, но с нами могут появиться идеи, которые таят в себе зло. — Сказав это, она вскочила и бросилась в лес, отмахнувшись от попытки Моуки сопровождать ее.

Джуна сидела на камне у реки. Негромкий непрерывный шепот речных струй успокаивал ее напряженные нервы. Тенду, конечно же, должны знать о дурных сторонах характера людей, так же как и об их достоинствах. И все же ее не покидало ощущение глубокого стыда. Даже сейчас на Земле бывали войны. Когда она улетала оттуда, передачи новостей были полны сообщениями о межэтнических столкновениях в Пенджабе.

Еще во времена ее прапрадедов были люди, пытавшиеся положить конец войнам. В чем-то они даже преуспели. Теперь малые войны не перерастали в мировые, но люди все еще продолжали убивать друг друга из-за каких-нибудь линий, проведенных по грязи. Тому, кто жил в космосе, кто видел Землю, вращающуюся под ногами, эти войны казались дикими, но даже в космосе иногда возникала напряженность между Землей и ее колониями, которая перерастала в блокады или даже в схватки.

За спиной Джуны раздался шорох листьев. Она обернулась. Наратонен. Он присел возле нее на корточки.

— Почему твои люди убивают друг друга? — спросил он.

— Мы сражаемся из-за земли и воды. Мы деремся из-за различия во взглядах. Мы деремся потому, что одни люди внешне не похожи на других. Мы всегда воевали, эн. Некоторые из нас пытались прекратить войны, но они все время вспыхивали то тут, то там. Нас очень много, эн. Слишком много, так что на всех не хватает ни воды, ни пищи.

— Значит, надо сделать так, чтобы было меньше.

— Мы пытаемся сделать это, эн. Но это трудное дело, и оно требует времени. Нас уже сейчас меньше, чем было во времена моего деда, но пройдет еще много-много лет, прежде чем на всех хватит всего. До сих пор наши дети умирают от голода, эй. Не так много, как раньше, но… — Джуна отвернулась, вспомнив, как голодала она сама.

Наратонен коснулся ее плеча.

— Когда-то, много-много лет назад, наш народ был многочисленнее листвы на деревьях. Для всех не хватало ни места, ни еды. Как и твой народ, мы решили, что надо снизить численность живущих. Энкары решили напустить на свой народ болезнь. Кроме того, именно тогда мы стали есть наших нейри и продолжаем это делать и сейчас, чтобы не допустить увеличения числа живущих тенду. А некоторые из нас ушли жить в океан и превратились в лайли-тенду.

С тех времен осталось немало печальных кворбирри. Половина тенду умерла от вызванной нами болезни. Тинки, бейми, старейшины, энкары умирали примерно в равных пропорциях. Вымирали и забрасывались целые деревни. Смерть всегда печальна, но память об умерших живет в жителях деревни. Когда же умирает вся деревня, то умирает и память о тех, кто жил в ней раньше. Тенду как бы умирали дважды.

— Вы придумали болезнь и знали, что она будет убивать ваш народ?

— Энкар, который принял такое решение, был одним из первых, кто умер от болезни. Энкары ходили от деревни к деревне, разнося болезнь, а потом одиноко умирали в лесах. Выжил только один. Это был тот, кто знал, как остановить смерть. Он рассказал и другим, как следует лечить. А затем ушел в лес и позволил болезни убить себя.

— Как же вы могли так поступить? — спросила Джуна, ужаснувшись масштабу проведенного энкарами геноцида.

— У вас войны, у нас — болезнь. Где разница? Кто из нас лучше? — Наратонен встал и пошел в лес, оставив Джуну в темноте обдумывать его вопросы, не имевшие ответов.