— Пивко бы нам сейчас не повредило, а? — весело спросил Жан, выходя из подъезда.

Думает, я дубина, хрен бесчувственный, который дрочит по команде и рад без памяти, если ему нальют на халяву холодненького. Хоть и вправду я говно собачье, раз подгадил Малютке по его указке и вот только сейчас учуял, а говорят еще: свое не воняет.

— Прошу прощения, мсье Харт, а нельзя было полегче, что ли, не добивать совсем? Вы и так ее на улицу выставили, вам этого мало?

— Полегче, не добивать? Правда и вам глаза колет?

— Вы бы о правде помолчали, — оборвал его я. — Правды у вас тут не было отродясь. Все лгут, все повязаны. И Мариэтта Ламбер, и муж ее, и Робертсон, и Сильви, конечно. И все те, кто работает в «Мастерской», и побирушки эти, нуждающиеся ваши. Даже Малютка. Тот, кого я сменил, лепил горбатого. И тот, что придет на мое место, будет лепить. Ложь — оружие массового поражения, красная кнопка, на которую вы все жмете. Вот в чем ваша фишка. Как я, дурак, сразу не догадался! Одного не пойму: чего вы на Зельду баллоны катите? Она ваши же методы взяла на вооружение и применила их против вас, вот и всех делов!

— Гляньте-ка на нашего военного, красивого, здоровенного! — пропел Жан с издевкой. — Настоящий философ! А слог-то какой: «Ложь — оружие массового поражения». Браво! Я восхищен. Вы, само собой, на моем месте справились бы куда лучше. Посмотрите списки, убедитесь, скольким людям за двадцать лет моя ложь спасла жизнь. Спросите у них, в претензии ли они, мучает ли их совесть? Нет, они счастливы и благодарны. В детали никто не вдается. Плевать им на мои методы. Сбавьте обороты, мистер Майк. Не лгите самому себе. Вы не за правду стоите, а за свое эго. Вы привязались к Зельде, подружились с ней, дорожили ее уважением, доверием, симпатией. Теперь всего лишились, вот и беситесь. Вы ведь неравнодушны к Малютке, сознайтесь! Да и кто без греха? Я сам влип по самые уши. Признаю, она меня покорила, мозги мне запудрила, лишила рассудка. Но теперь я прозрел. И не сверну со своего пути ради какой-то поганки. Так и знайте! Вы меня не злите, мистер Майк. Я и так злой! Вам изначально все было ясно про мои методы, они вам понравились, показались действенными, хоть и не вполне законными. Я и не скрывал, что предлагаю грязную работу, но вы согласились, подписали контракт. Вас не смущала ваша роль. Теперь поздно строить из себя обманутую невинность. Вы тоже о правде не заикайтесь. Не вам судить меня и мою «Мастерскую». Мы никого не убивали. А если и приструнили пару упрямцев, так это пошло на пользу и им, и общему делу. С Мариэттой Ламбер осечка вышла, согласен. И я готов принять все последствия. В любом случае я никогда не поступался принципами, не шел против совести. Сомневаюсь, что вы можете сказать то же самое о себе.

Он прав. Я за жизнь много когда лгал, особенно себе самому. С детства мечтал, чтобы все меня уважали, ради этого готов был наизнанку вывернуться, а совесть с принципами нервно курили в сторонке. Вот я ругаю бывшую: мол, влюбилась не в меня, в камуфляж мой сраный, а сам напялил черный костюм с галстуком и грудь колесом… Костюм что, лучше комка? Из армии ушел, чтоб не быть терпилой, а для Жана чего только не делал за милую душу… И где тут логика? Где свободный выбор и гордость? Что я за мужик такой, а?

Плакался: ни мать меня не любила, ни Натали. Лебезил перед бабами, что терпели меня ради денег, мускулов, престижа. Впервые в жизни повстречал девушку, которая отнеслась ко мне по-человечески, с интересом, с участием. И ее-то кинул как последняя сука.

Я жалкий тип, брехло. Корчу из себя неведомо кого, героя, борца с системой, мечтая по-тихому обзавестись приличной работой, жильем и баблом, стать таким же, как все, законопослушным офисным планктоном. Нечего было щеки надувать, пытаться прыгнуть выше головы. Вся башка в синяках. Похвастаться нечем.

Мы ехали в «Мастерскую» молча. Каждый думал о своем. Когда остановились и вышли из тачки, Жан взял меня за плечо.

— Мистер Майк, ладно вам, не сердитесь. Просто день был тяжелый, вот я и наговорил лишнего. Каюсь, mea culpa. Готов загладить. Нервы у меня не железные, дают сбои. Думаете, мне легко? Не представляете, что значила для меня Малютка… Ладно, оставим это. Завтра наступит новый день, придут другие нуждающиеся, расскажут о своих бедах, попросят помощи. Мы же не подведем их, верно? Мы же вытащим бедолаг, позабыв о наших обидах?

У меня в голове мгновенно прояснилось. Будто солнце взошло. Карусель воспоминаний — картинки, запахи, звуки, разговоры — вдруг остановилась. Не понравился мне его ласковый голос и рука на плече.

— Насчет бедолаг не рассчитывайте больше на меня, мсье Харт. Ищите себе другого Кинг-Конга. Пусть он взвалит всю эту обузу на плечи вместо меня. Я увольняюсь.

Он убрал руку, как-то весь обмяк, скукожился, постарел.

— «Обуза» — хорошее слово, правильное. Вот он ключ, шифр от сейфа, где прячется моя тайна. Хватит охранять его, пялиться в оптический прицел, изображать безжалостного снайпера. Пора его открыть.

— Я же вижу, — кивнул я. — Вся эта тяжесть вас к земле тянет. Обуза и есть.

— Зайдите ко мне в кабинет, — пригласил Жан. — Поговорим.

Поздно вечером я забрел к Сильви на огонек. О нашем особом разговоре с Жаном ни слова. Сказал только, что работа в «Мастерской» надоела, не подходит она мне, не под нее я заточен, что бы там кому ни казалось. Она, конечно, принялась меня уговаривать, убеждать, просить. Прикидывалась железной леди, но, по сути, обычная баба. Когда вытурила Мариэтту и Зельду, радовалась как ребенок, даже и не скрывала. А как до меня очередь дошла, задумалась. Привязалась ко мне по-своему, в разумных пределах. Вздохнула тяжко, спросила, по какому адресу письма посылать. Я в ответ засмеялся.

— Что ты, лапа! Никаких писем. Я возвращаюсь в свой уютный теплый подъезд с видом на роскошную помойку супермаркета.

Сильви побледнела, схватила меня за руку.

— Нет, ты что, так нельзя! Неужели опять в бомжи подашься?

— А что мне еще делать, скажи на милость? У тебя здесь зависнуть на пару лет?

Она осеклась. Одно дело — крутить любовь, другое — взять на иждивение здоровенного вояку без перспектив. Кого это обрадует? Она права. Да я все равно бы с ней не остался. Мне тоже такая жена даром не нужна. Поняли друг друга без понтов, как всегда.

Последнюю ночь в «Мастерской» я провел без сна. Вспоминал рассказ Жана от слова до слова. Бродил возле пустой комнаты Зельды. Еще «3» с ее двери не стерли. Принюхивался, прислушивался, представлял, будто в пустом коридоре разносится ее звонкий смех. Подмечал то, что мне пригодится когда-нибудь за бухлом, если вздумается помечтать и ностальгия одолеет.

Утром сложил в сумку-мародерку два свои костюма и прочую ерунду. Воскресенье. Кругом тишина. За окном ни облачка. Хотя бы мокнуть на первых порах не придется.

Я запер комнату, бросил ключ в почтовый ящик, вышел вразвалочку из «Мастерской» и тихонько притворил за собой дверь.