Современный этап правового развития России характеризуется повышением интереса к опыту толкования законов в других государствах. Необходимость соблюдения ряда европейских конвенций, «определенная вестернизация российского общества, некоторое заимствование западных политических, культурных, нравственных ценностей приводят к закреплению «прав человека» в качестве некоего эталона цивилизованности». Несмотря на то, что российскую правовую систему принято относить к романогерманской правовой семье и правотворческая деятельность судов в ней официально не признается, но решения Конституционного Суда Российской Федерации, Постановления Пленумов Верховного Суда Российской Федерации и Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации приобретают характер прецедентов толкования, которым нижестоящие суды должны следовать в своих решениях.
Как отмечалось ранее, интерпретация нормы права способом прецедентного толкования в России имеет существенные отличия от применения доктрины прецедента в английском праве. Обладающий определенными полномочиями российский субъект толкования закона в своих интерпретационных актах (постановлениях, определениях, решениях, обзорах судебной практики и т. п.) разъясняет порядок применения существующей нормы в целях формирования единообразной интерпретационной практики на территории государства. В актах толкования интерпретатор демонстрирует ошибки, допускаемые судебной (интерпретационной) практикой, исследует их природу и предлагает способы устранения.
Среди тенденций развития российской концепции толкования закона следует отметить возрастание значения интерпретационных актов субъектов международного права, в частности, Европейского Суда по правам человека, повышение роли прецедентного толкования и доминирование официального толкования закона.
Председатель Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации А.А. Иванов, сторонник развития прецедентного права в России, отмечает, что российская практика формулирования прецедентов сложилась еще в конце XIX – начале XX века в работе Гражданского кассационного департамента Правительствующего сената. То, что в последние 20 лет мы вновь наблюдаем переход к прецедентной системе – «это движение в правильном направлении».
Сторонники легализации прецедентного права в России отмечают, что указанная система обладает рядом преимуществ: стабильность правоприменительной практики; укрепление статуса судебной власти;
снижение влияния на судей различных внешних факторов; возможность оперативно реагировать на изменения в общественных отношениях.
В то же время не все российские юристы согласны с таким мнением, например, А. Курбатов указывает на следующие проблемы, которые могут возникнуть при введении прецедентного права:
1) игнорирование норм Конституции и законов;
2) нарушение принципа разделения властей;
3) нарушение единства экономического и правового пространства права.
По мнению Т.Г. Морщаковой, для того, чтобы стать прецедентной страной, нужно избавиться от статутов, т. е. законов, а это невозможно, потому что противоречит историческому развитию правовых систем. Согласно ее позиции, развитие правовых систем (не только российской) идет по определенной линии – от прецедентного права к статутному, и наоборот не бывает. Авторитет закона, глубина и точность актов доктринального толкования формируются на протяжении длительного отрезка времени, подтверждающего или опровергающего те или иные интерпретационные взгляды ученых-юристов. Представляется, что доказанность существования государственно-политических и философско-правовых закономерностей проявляется на протяжении относительно продолжительного периода. Увлечение в недавнем прошлом обоснованием социалистического права, попытки авторитетных ученых-правоведов доказать близкое «отмирание» государства и права, признание актов политических партий в качестве источников права и т. д. демонстрируют степень воздействия исполнительной власти на юридическую науку. «Вспомним, что юридическая наука, да и другие гуманитарные науки многие десятилетия были официально идеологизированы. Официальная идеологизированность означала ориентацию на монолитное единство, прежде всего в вопросах правопонимания, в вопросах предметно-методологических».
Перспективой развития российской концепции толкования является переход от мифов юридической теории к реалиям правовой действительности, в которой важная роль отводится как законодателям, так и интерпретаторам законов. Существуют опасения ослабления возможностей отдельного человека и укрепления позиций институтов государства. Концепция официального толкования закона способствует воспроизводству материального и процессуального неравенства сторон в юридических процессах с участием субъектов публичной власти. Усиление роли государства в управлении российским обществом является объективной закономерностью, которую требуется учитывать в прогнозах развития способов интерпретации.
И.Л. Честнов обращает внимание на прагматический поворот в праве, который «призван реконструировать догматичность традиционной юриспруденции, реифицирующей юридические понятия и занимающейся преимущественно схоластическим анализом связей между ними». Представляется, что надо очевиднее констатировать сложившиеся соотношения между юридической наукой и практикой, между правом в книгах и живым правом. М.В. Антонов предлагает пересмотреть отношение к системным понятиям в праве («правовая система», «система права»), по его мнению «отечественное теоретическое правоведение стоит перед потребностью «инвентаризации» своего концептуального аппарата и его «юридизации», которые бы позволили избежать двусмысленных и теоретически необоснованных схем».
Е.Г. Самохина, рассматривая правовую концепцию П. Шлага, обращает внимание на то, что право не может быть стабильным и неизменным феноменом, что единственного адекватного значения текста права не существует, право не может быть свободно от ценностного подхода. Интерпретация не является нейтральной процедурой. Ценностные суждения интерпретатора, или его процесс мышления, мироощущение, его социальная среда неразрывно вплетены в процесс интерпретации.
Толкование закона можно рассматривать как наделение своими значениями чужого текста. Интерпретатор «начиняет» текстуальные нормативные понятия своими представлениями о сущем и должном правопорядке. Неопределенная связь абстрактной нормы закона с конкретным правоотношением приобретает в результате толкования и применения определенность, которую можно материализовать принудительными методами. Не существует полной и непротиворечивой нормативной системы, из чего вытекают высокие полномочия интерпретатора, превращающего «неточные» положения закона в императивные формулировки правоприменительного акта.
Е.В. Булыгин, характеризуя нормативные системы с точки зрения их полноты, непротиворечивости и независимости, говорит «о замещении менее точного понятия более точным». «Объяснение или рациональная реконструкция понятия – это метод, посредством которого неточное и смутное понятие (оно может принадлежать обыденному дискурсу или начальной ступени формирования научного языка) трансформируется в точное или, по крайней мере, более точное». Правоприменительный акт является «более точным» по сравнению с «неточным и смутным» текстом закона. Наполняя акт применения своим усмотрением, судья воспроизводит в дискурсе правовой реальности свои индивидуальные правила и принципы. Так в процессе толкования текст закона трансформируется в понятия толкователя, привносящего в дискурс свое представление об укоренившейся юридической практике.
По мнению Р.А. Ромашова, правовая доктрина развивается в неразрывной связи с развитием национальной культуры и является для нее такой же органической частью, как и язык. В российской доктрине толкования в силу позитивистского подхода не делалось различий между толкованием закона и толкованием права. Современные российские научные концепции приближаются к английским представлениям о соотношении толкования права и закона. Например, А.В. Поляков различает понятия «интерпретация (толкование) правовых текстов» и «интерпретация (толкование) права», полагая, что толковаться может только то, что выступает в качестве текста, т. е. связного знакового комплекса «означающее-означаемое». «То, что именуется толкованием права в традиционной теории, есть своего рода редукция, т. е. сведение права к его текстуальной форме (законов и подзаконных актов) и выявление ее логического значения (поэтому истолкованы могут быть как тексты права, так и тексты того, что когда-то было правом (например, памятники права прошлого)».
Начало XXI в. характеризуется повышением интереса ученых и практиков к течениям правового реализма. Тенденции развития российской концепции толкования закона связаны с конкретизацией законодательных установлений интерпретаторами и правоприменителями. Многие критерии оценки интерпретационных действий субъектов публичной власти находятся вне предмета настоящего исследования. Следует упомянуть выдвинутую Р.А. Ромашовым концепцию реалистического позитивизма, акцентирующую внимание на современных закономерностях юридической действительности, которая для приобретения завершенной формы научной доктрины требует дальнейшего развития.
Каждый правоприменитель в процессе профессиональной деятельности занимается толкованием норм закона и права, используя общепринятые способы толкования, вырабатывая индивидуальные методы и приемы. Прецедент толкования как результат официального разъяснения правовой нормы компетентными субъектами имеет значение интерпретационного акта аутентического либо делегированного характера. Важно учитывать, что полномочие на делегированное толкование должно быть закреплено в законодательном акте. Если право аутентического толкования норм закона Государственной Думы РФ производно от ее правотворческой функции, то круг субъектов делегированного толкования определяется законодателем. Например, ч. 3 ст. 125 Конституции РФ и ч. 4 ст. ст. 3, 106 Федерального Конституционного Закона № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде РФ» от 21.07.1994 г. Конституционному Суду РФ предоставлено полномочие официального толкования норм Конституции РФ.
Делегированное толкование следует подразделять на судебное и исполнительное. Количество актов официального толкования, осуществляемое субъектами исполнительной власти, за последнее время существенно возросло. Бюрократизация человеческой деятельности – неизбежное следствие развития современного государства. Сформированные исполнительными органами прецеденты толкования влияют на жизнедеятельность каждого человека. Например, Федерального Закона № 202-ФЗ «О бюджете Фонда социального страхования Российской Федерации на 2005 год» от 29.12.2004 г., устанавливающий порядок расчета пособий по временной нетрудоспособности, предоставляет Фонду социального страхования РФ полномочия на формулирование рекомендаций по заполнению оборотной стороны листка нетрудоспособности («больничного листа»). Неправильное заполнение графы может привести к отказу в выплате денежного пособия.
Большое количество прецедентов толкования создается органами исполнительной власти в коррупциогенной сфере. Например, Закон № 196/2005-03 Московской области «О закупках и поставках продукции для государственных нужд Московской области» от 22.07.2005 г. предоставляет координатору закупок и поставок продукции для областных нужд полномочия давать официальные разъяснения о порядке применения законодательства Московской области о закупках и поставках продукции для областных нужд. Исполнительный орган, заинтересованный в получении патронируемой им организацией подряда, сам формулирует критерии и требования, «подгоняя» их под конкретное лицо.
Только в сфере регламентации правоотношений работника и работодателя неопределенное количество прецедентов толкования создается Пенсионным фондом РФ, Фондом социального страхования РФ, Фондом обязательного медицинского страхования РФ, Федеральной службой по труду и занятости РФ, Государственной инспекцией труда РФ, Федеральной миграционной службой РФ, Федеральной налоговой службой РФ, Министерством финансов РФ и другими ведомствами. Формой интерпретационного акта подчас выступают письма, приказы, инструкции, разъяснения и другие источники, получить тексты которых работодателю крайне затруднительно. Значительное количество спорных вопросов в разных субъектах федерации решаются неодинаково, даже судебное толкование не в состоянии исправить некоторые системные ошибки исполнительной власти.
Судебное толкование формируется преимущественно интерпретационными актами Конституционного Суда РФ, Верховного Суда РФ, Высшего Арбитражного Суда РФ. Прецедентами толкования принято называть те акты, которые не связаны с конкретной правоприменительной функцией суда. Акты применения казуального характера в России не приобретают прецедентного значения, в них судебная инстанция становится субъектом процессуального правоотношения, интерпретационный акт составляет часть правоприменительного акта. К ним можно отнести «определения судебных коллегий, Постановления Президиумов и Пленумов судов, которыми в порядке судебного надзора проверяется законность и обоснованность актов нижестоящих судов».
Не завершена дискуссия о статусе интерпретационных актов Конституционного Суда РФ и возможности придания им характера источника права. Например, В.А. Сивицкий и Е.Ю. Терюкова рассматривают их в качестве таковых, относя не к судебном прецедентам и не к правоприменительным актам, а к классу нормативно-правовых актов. По их мнению, если акты КС РФ являются источниками конституционного права, то они становятся источниками и других отраслей права. В связи с отсутствием нормативного понятия толкования в законодательстве РФ, «Конституционный Суд РФ имеет простор при реализации полномочия по толкованию Конституции РФ… При рассмотрении дел о толковании Конституции РФ Конституционный Суд РФ может предпринять действия по обеспечению надлежащей реализации положений Конституции РФ, включая нормативную конкретизацию… Нормы Конституции РФ, при толковании которых Конституционный Суд РФ фактически ввел новые правила, не предполагают их конкретизации законодателем… Очевидно, что решения Конституционного Суда РФ о толковании Конституции РФ могут иметь нормативную природу. Характеристика их в качестве «квазинорм» создает предпосылку для признания их статуса в качестве норм права».
Такую точку зрения принято критиковать ссылками на теорию разделения властей, согласно классическому варианту которой суд не может иметь правотворческих полномочий, его интерпретационные акты не создают правовых норм, а юридические последствия наступают только в случае акта применения в совокупности с интерпретированным нормативно-правовым актом. В.С. Нерсесянц считает, что признание за Конституционным Судом РФ правотворческих полномочий «противоречит теории различения и соотношения права и закона». Однако, в современных государствах разделение судебной и исполнительной властей начинает носить все более условный характер. Предположение о том, что только законодательный орган вправе реализовать идею народного суверенитета, не соответствует правовой реальности XXI в. Например, высшие суды в английской доктрине толкования закона создают судебный прецедент, имеющий нормативный характер для неопределенного круга лиц. Но ни в формировании судебного корпуса, ни в создании английского судебного прецедента население государства не принимает никакого участия. Это обстоятельство не препятствует признанию и одобрению прецедента в качестве источника права.
Полномочия Конституционного Суда РФ вызывают научнопрактические дискуссии, в том числе, в связи с опасениями авторитарной перспективы развития государственности. Существуют крайние мнения о степени влияния КС РФ на правопорядок. Ю.Л. Шульженко считает Конституционный Суд РФ единственным органом, полномочным толковать Конституцию РФ и вносить предложение о необходимости наделения его правом интерпретации не только Конституции РФ, но и иных нормативно-правовых актов, а также правом без запроса давать толкование Конституции РФ. Т.Я. Хабриева поддерживает подход, в котором «Конституционному Суду РФ ставят преграду в инициативном порядке влиять на правоприменение путем… разъяснений… Трудно представить ситуацию, когда Конституционный Суд РФ по собственной инициативе начинает толковать акты правительства, министерств…».
B. В. Тарасова полагает, что признание актов КС РФ «источником права повлечет за собой нарушение принципа разделения властей и может негативно сказаться на состоянии законности: 1) это орган конституционного правосудия, который создан для обеспечения системы «сдержек и противовесов» при реализации принципа разделения властей… Конституционный Суд РФ ограничен в своих возможностях в отсутствии полномочий по своей инициативе возбуждать дела по проверке конституционности нормативного акта; 2) признавая правовую норму не соответствующей Конституции РФ, Конституционный Суд РФ не прекращает действие правового акта или его отдельного положения, а дает такое толкование, которое не позволяет применять данный акт, тем самым выполняет присущую ему контрольную функцию; 3) для отказа в применении не соответствующего Конституции РФ закона не требуется в обязательном порядке Постановления Конституционного Суда РФ».
Следует отметить, что интерпретационные акты Конституционного Суда РФ наиболее соответствуют феномену прецедентов толкования. Они подлежат обязательному применению всеми судами, но не могут быть принудительно исполнены соответствующими органами. Их применение опосредуется правосознанием субъектов правоотношений, на которых распространяются интерпретированные Конституционным Судом РФ нормативные акты. По мнению автора, классические представления о «чистоте» разделения властей и народном суверенитете уже не влияют на парадигму российского толкования. Рассуждения о том, что влияние высших судов государства на формирование правовых норм нарушает принцип разделения властей и умаляет народный суверенитет, следует относить к социалистическому прошлому российской науки, имплицитно воспринявшей доктрину разделения властей Ш. Монтескье, отрицающую толкованию закона судом. Можно сделать вывод о том, что Конституционный Суд РФ не дает квалифицирующую оценку конкретным юридическим казусам и не создает прецеденты в строгом смысле. Очевидно, что, признавая неконституционными те или иные положения нормативных актов, КС РФ оказывает влияние на законодательную теорию и практику, участвует в формировании правовой политики государства и тем самым воздействует на правопорядок (право).
Эти выводы можно в значительной степени распространить на интерпретационные акты пленумов Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ, которые также следует относить к прецедентам толкования. Статус их интерпретационных актов установлен ст. ст. 9 п. 5 ч. 1, 10, 13 № 1-ФКЗ «Об арбитражных судах в Российской Федерации» от 28.04.1995 г.; ст. ст. 19 ч.5, 23 № 1-ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации» от 31.12.1996 г. и др. Отсутствие единообразия во внутренней структуре постановлений пленумов, незавершенность правил формирования этих интерпретационных актов усложняет их единообразное применение субъектами толкования. Форма издания указанных актов требует дальнейшего упорядочивания.
Несмотря на то, что постановления пленумов ВС РФ и ВАС РФ обязательны только для судебных органов, физические, юридические лица, органы исполнительной власти и должностные лица ссылаются на указанные интерпретационные акты, неопределенное количество лиц (все население) руководствуется в повседневной деятельности представленным официальным толкованием. По причине того, что указанные прецеденты толкования исходят от официальных органов, они компетентно сформулированы, обязательны для неопределенного круга лиц, рассчитаны на неоднократное применение, их начинают отождествлять с нормативно-правовыми актами. Б.П. Спасова, обращая внимание на эту тенденцию, относит к задачам высших судебных органов только регламентацию применения интерпретационных актов, «какие они есть и решение на их основе соответствующих споров, а не законодательствование. Создание правовых норм судебными органами может привести к нарушению конституционного принципа равенства граждан перед законом и созданию правил поведения с учетом конкретного случая и конкретного лица». С.К. Зайганова не усматривает в постановлениях Пленума ВС РФ нормативного характера, по ее мнению, указанные постановления должны решать задачи единообразного применения и разъяснения смысла действующего законодательства различными способами интерпретации. Включение в постановления таких положений, которые ранее не содержались в законодательстве, составляет один из способов толкования. Т.Я. Насырова полагает, что толкование не вносит и не должно вносить никаких изменений и дополнений в интерпретируемые правовые нормы. Прецедент толкования интерпретирует уже существующую норму права, а не устанавливает новую.
Статус постановлений пленумов ВС РФ и ВАС РФ как актов официального нормативного толкования означает право разъяснять, конкретизировать существующую и действующую норму права, применяться вместе с ней. По мнению В.Н. Протасова, «…Нормативное разъяснение не имеет самостоятельного значения и полностью разделяет судьбу толкуемого акта: его отмена или изменение должны, как правило, приводить к отмене или соответствующему изменению официального нормативного разъяснения…». С.Н. Кожевников подчеркивает казуальный характер некоторых актов ВС РФ и ВАС РФ, в которых отсутствует признак общеобязательности для неопределенного круга правовых субъектов, действие этих интерпретационных актов распространяется только на субъектов конкретного казуса.
За последние двадцать лет после распада СССР не выработаны единые критерии оценки международных прецедентов толкования. В условиях возрастания роли международного права в регулировании правоотношений на территории России этот вопрос требует дальнейшего исследования. Тенденция отрицания полноценного действия решений Европейского Суда по правам человека для российской публичной власти коренится в обобщении понятий прецедента толкования и прецедента в строгом смысле. Являясь международным судебным органом, Европейский Суд по правам человека конкретным казусом создает судебный прецедент в строгом значении и одновременно формулирует прецедент толкования интерпретированной нормы. В дальнейшем ЕСПЧ вправе использовать как свой судебный прецедент, так и прецедент толкования в качестве основы для принятия решений по аналогичным делам. Прецедент толкования Европейского суда по правам человека, которым интерпретируются национальные законы о правах и свободах человека и гражданина, является обязательным для стран, ратифицировавших Европейскую Конвенцию о защите прав и свобод человека и гражданина, несмотря на сохраняющиеся противоречия национальных законов с указанной Конвенцией.
Поиск оптимальных подходов к применению международных прецедентов толкования и имплементации зарубежных доктрин толкования в российское право продолжается. По мнению Л. Вильдхабера, «…Разрешение сходных дел способно по-разному привести к неравенству граждан перед законом. В результате могут оказаться нарушенными законные ожидания тех, кто ищет защиты у правосудия. Следование прецеденту является не просто совместимым с независимостью и беспристрастностью суда, но и выражает надлежащую судебную политику». Д.В. Кайсин утверждает, что решения ЕСПЧ «являются единственным официальным толкованием текста Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, следовательно, обладают тождественной юридической силой». Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод является составной частью правовой системы России и обязательна для всех государственных и муниципальных органов Российской Федерации, в том числе и для судов.
Структура действующей публичной власти не предполагает развитие тенденции к признанию прецедента (в строгом значении) в качестве официально признанного источника права. Только прецеденты толкования как официальные интерпретационные акты судебных и исполнительных органов будут иметь возрастающее значение в российской концепции толкования закона.
Л.И. Петражицкий отмечал, что «здоровое эмоционально достаточно интенсивное сознание своих прав оказывает на человека то важное воспитательное влияние, что оно делает его «гражданином» по характеру, сообщает ему чувство и сознание собственного достоинства и предохраняет его от развития разных дефектов характера и поведения, связанных с отсутствием надлежащего сознания собственного достоинства и уважения к самому себе». Современные правоприменители в большинстве государств склоняются к усеченным (упрощенным) вариантам судебных процессов, уголовные и уголовно-процессуальные нормы в случае признания вины предоставляют подсудимому существенные возможности для смягчения наказания. Во многих случаях это приводит к отказу от состязательности и к реставрации факта признания вины в качестве regina probationum (царицы доказательств – лат.). Толкование норм и правоотношений максимально упрощается, поскольку вина подсудимого предопределена и в силу законодательных особенностей невозможно оспаривать квалификацию содеянного. Естественное стремление человека к экономии сил и средств в XXI в. приводит к новым парадоксальным закономерностям в уголовной юстиции: осознавая парадигму обвинительного толкования, в ряде случаев обвиняемому становится выгоднее оговорить себя, признаться в том, чего он не совершал, чтобы получить льготы при назначении наказания.
Доминирующий среди правоприменителей интерпретативный подход к толкованию закона обусловлен, в том числе, позитивными нормами. Закрепленные на законодательном уровне принципы равенства, справедливости и гуманизма реализуются в актах толкования сообразно внутренним убеждениям нормоприменителей. Закон предписывает судьям, следователям, прокурорам, дознавателям применять свою индивидуальную совесть и внутреннее убеждение при оценке доказательств в уголовном деле (ст. 17 УПК РФ). Актуализируется значение личностной нормативной системы и иерархии ценностей толкователя, при прочих равных законодательных текстах именно внутреннее убеждение и совесть интерпретатора формируют окончательное решение. Неспособность к самостоятельности, зависимость от мнения куратора, патерналиста могут превратить квалифицированного судью в опасного проводника идей абсолютизма. «Между прочим, совокупность тех темных черт характера, которые мы имеем в виду, и отсутствие тех желательных черт характера, которые связаны с сознанием собственного достоинства и должною мерою самоуважения, – традиционно обозначаются выражениями «рабская, холопская душа» (ср. также выражение «сервилизм» от servus – раб) и т. п…». Несовпадение декорации текста и правовой реальности вполне компенсируется целевым и интерпретативным способами толкования.
Официальное толкование закона, осуществляемое правоприменителями в России, на протяжении многих веков остается одной из основных форм управления обществом.