Так можно назвать промежуток времени, длившийся почти девять лет — с 1934 года (отсчет можно начать с «ночи длинных ножей») до конца 1943 года, когда обозначились первые закономерные крупные поражения германских вооруженных сил. К началу этого периода формирование структур партии и накопление сил в общих чертах были закончены, цели намечены, начиналась реализация замыслов.

Поскольку основным замыслом являлось обретение «жизненного пространства», а единственно возможным средством такого обретения в XX веке оставалось завоевание земель, принадлежащих иностранным государствам, и уничтожение населяющих эти земли народов, то главными критериями подбора кадров должны были стать исполнительность и строжайшая дисциплина. Можно ожидать, что именно в этот период среди стратегов Третьего рейха должны появиться ревностные служаки, готовые выполнять любой приказ, чего бы это ни стоило, а также тихие садисты, стремящиеся утвердить свое «я» за счет унижения других, но опасающиеся делать это открыто.

В соответствии с типологией П. Эмерсона это должны быть военачальники, относящиеся к таким типам, как «Kurier» («посланник») и «Wachmann» («постовой»).

Первые просто передают подчиненным распоряжения вышестоящего начальства, стараясь не вникать в их суть и не брать на себя ответственность за их законность. Личный интерес для них, как правило, выше государственного, общественного или партийного.

Ко вторым относятся военачальники, стремящиеся угодить высшему командованию. Как правило, в своем рвении они чрезмерно ужесточают требования, проявляют беспощадность не только к противнику, но и к своим подчиненным. Иногда они производят впечатление фанатиков идеи, но это обманчивое суждение. На самом деле их абсолютно не интересует ни какая бы то ни было идея, ни партийные заботы, ни мнение соратников о них, ни накопление материальных благ. Им достаточно ощущать свою значимость, «микровеличие».

Мне кажется, что для анализа второго периода было бы логично взять командующих, которые сменили военачальников, рассмотренных в первом периоде. Руководителем непосредственно войск СС (ваффен СС) после Эрнста Рема становится Теодор Эйке, Вернера фон Бломберга сменяет Вильгельм Кейтель, а на место Эриха Редера назначается Карл Дениц.

Военачальника, действовавшего в то время в люфтваффе, выбрать сложнее, поскольку официально ВВС возглавляет рейхсминистр Герман Геринг, который всегда всеми силами старался избавиться от любых практических дел. Для достижения этой «великой цели» он после смерти Вефера разделяет люфтваффе на три независимых от генерального штаба ведомства: противовоздушная оборона, управление личного состава и техническое управление. О командующем последнего — генерал-полковнике Эрнсте Удете — как о стратеге говорить не приходится: герой первой мировой войны, лучший ас кайзеровской авиации на службе в люфтваффе проявил себя еще более ленивым и невежественным, чем его фронтовой друг Герман Геринг.

Стратегия противовоздушной обороны тоже не требовала особо одаренного командования. Поэтому рассмотрим личность генерал-фельдмаршала Альберта Кессельринга, достаточно типичного для данного периода командира. Формальным основанием для такого выбора может послужить и тот факт, что погибшего Вефера заменил на посту начальника штаба люфтваффе именно он.

В вермахте появляется еще один своеобразный род войск — разведка (абвер). Возглавляет ее адмирал Фридрих Вильгельм Канарис, личность крайне интересная, особенно в аспекте нашего анализа.

 

Теодор Эйке

Человек, который посвятил всю жизнь созданию ваффен СС и вымуштровал гвардейцев партии для битв с иностранным противником, шел к своему посту буквально по трупам. Убийство своего предшественника Эрнста Рема было далеко не первым в этом ряду. К тому времени он уже ставился Гиммлером в пример и считался «лучшим начальником концлагерей», то есть самым жестоким, беспощадным и бесчеловечным.

Теодор Эйке (Eicke) родился 17 октября 1892 года в эльзасском городке Хюдингене, входившем в то время в состав Германии. Его отец Генрих Эйке был железнодорожным мастером и не мог обеспечить в полной мере свое многочисленное семейство ни лаской, ни одеждой, ни пропитанием. На воспитание одиннадцати детей ни у кого из взрослых не хватало ни времени, ни сил. Теодор был младшим сыном, но никогда не чувствовал себя любимцем семьи и получал тумаков и затрещин не меньше, чем другие братья и сестры. Мальчик рос в постоянной готовности защищать себя от окружающих кулаками. Обстановка вечной вражды определила основные черты характера будущего эсэсовца.

Из школы его выгнали за неуспеваемость и хулиганство, из реального училища — за воровство и драки. На улицу был выставлен здоровенный оболтус, несколько мешковатый, но очень сильный и безудержный в ярости. Лицо его с детства было слегка одутловатым, что могло, конечно, быть проявлением врожденной склонности к ожирению, но могло оказаться и слабо выраженным симптомом болезни Дауна. В последнем случае легко объясняются свойственные ему заторможенность мышления и другие очевидные отклонения в психике.

Теодор, не дождавшись совершеннолетия, добровольно приходит на призывной пункт и записывается в солдаты 23-го Рейнланд-Пфальцского пехотного полка. В германской армии всегда ценился воинственный дух в сочетании с дисциплиной, поэтому юный Эйке постоянно получает то награды, то наказания, а иногда и то и другое одновременно. В 1914 году, буквально накануне войны, он женится на дочери зажиточного фермера Берте Швебель. Но война разрушает все его планы на солидное приданое.

Так уж получалось, что воинские подразделения, в составе которых воевал Теодор Эйке, участвовали в самых кровопролитных сражениях. Личный состав при этом резко уменьшался, появлялись вакантные места для оставшихся в живых. Доходило до. того, что малограмотного пехотинца Эйке использовали в качестве то полкового писаря, то помощника казначея. Возможно, это объяснялось еще и тем, что Эйке официально считался героем войны: к 1916 году он успел заслужить Железный крест двух степеней. После «верденской мясорубки» остатки его дивизии были переведены в резерв 2-го армейского корпуса на Западном фронте.

Конец войны подвел печальные итоги. За всю предыдущую жизнь Теодор Эйке не приобрел ничего, кроме навыков выживания в бою, Железного креста и дочери Ирмы. С таким багажом в нищей стране, переполненной такими же «рубаками в отставке», делать было нечего. Никогда не отличавшийся излишне мягким нравом, Эйке становится еще более озлобленным и грубым люмпеном, открыто ненавидящим государственную власть и все ее организации, которые, по его мнению, «предали их победу и его жизнь».

Он пытается все же удержаться на плаву. Договорившись с тестем о финансовой поддержке, он поступает в техническое училище. Однако безумная инфляция заставляет тестя нарушить обещание, а рождение сына Германа ставит крест на дальнейшем образовании Эйке. 28-летний Теодор бросает училище и нанимается в полицию тюрингского городка Ильменау в качестве платного осведомителя.

Продержался он на этом «посту» всего три месяца. За открытую агитацию против «ноябрьских преступников», подписавших Версальский договор и возглавивших теперь Веймарскую республику, его увольняют. Он переезжает в другой город и уже без размышлений и сомнений нанимается в местную полицию. История повторяется: его увольняют за антигосударственные призывы. Вновь следуют переезд в другой город, поступление на место в другом полицейском управлении, выступления на других митингах и — новый виток становящегося привычным цикла. Эти перемещения продолжаются в течение трех лет, пока ему не удается в Людвигсхафене устроиться на работу в службе безопасности, охранявшей интересы и собственность крупной фирмы: здесь его настроения не только не преследуются, но даже поощряются. Это была знаменитая корпорация «ИГ Фарбениндустри» в Рейнланде, которая еще с начала двадцатых годов всеми силами активно поддерживала национал-социалистическое движение. Именно эта фирма субсидировала отряды Рема, антисемитскую газету Юлиуса Штрайхера и организации братьев Штрассеров. В своем регионе она активно боролась против французской оккупации демилитаризированной Рейнской зоны.

Совершенно естественно, что Эйке при первой же возможности вступает в ряды местного отделения НСДАП и становится членом одного из первых штурмовых отрядов в Баварии. В то время организацию национал-социалистической партии здесь возглавлял Йозеф Бюркель, бывший учитель, а ныне гауляйтер Рейнланда и издатель газеты «Железный молот». Газета неоднократно закрывалась государственными властями, но руководство «ИГ Фарбениндустри» всегда находило способы защитить своего ставленника.

Для Теодора Эйке 1930 год стал решающим. В этом году Йозефа Бюркеля избрали депутатом в рейхстаг, и он начал несколько отходить от партийных дел в Рейнланде. В связи с этим начинается ротация на местном уровне, происходит некоторое движение руководящих кадров. Из единых рядов коричнево-рубашечных СА выделяется и обособляется чернорубашечный взвод СС.

Пока это только 147-й и всего лишь взвод СС в Германии. Вряд ли бывший пехотинец мог себе представить, что маленькое воинское подразделение станет одним из тех микроцентров, которые впоследствии породят ужасающие своей мощью ваффен СС. Скорее всего, Эйке к тому времени оказался в ситуации, когда выбирать не приходится. С Йозефом Бюркелем они не сошлись характерами, в их отношениях наметились существенные трения. Эйке явно требовалась какая-то опора. И вот судьба преподносит ему случайный подарок: он встречается лично с будущим рейхсфюрером — Генрихом Гиммлером.

Гиммлер никогда не производил на окружающих такого магического впечатления, как Гитлер или Геббельс. Тем более в начале тридцатых годов его внешность, поведение и манера говорить должны были скорее разочаровывать, чем воодушевлять малограмотного единомышленника. Одно пресловутое пенсне на бесцветной физиономии «вождя» чего стоило! Но это был вождь. Во всяком случае, официальный представитель Центра. К тому же этого человека с бесцветной физиономией молва упорно связывала личной и близкой дружбой с самим Хорстом Бесселем, чью песню штурмовики распевали на торжественных мероприятиях. Нет, не так, видимо, был прост этот похожий на сельского учителя очкарик. И Теодор Эйке постарался сойтись с ним поближе.

К своему удивлению, вскоре он понял, что не прогадал, и по достоинству оценил новое знакомство. Уже три месяца спустя его в звании штурмбаннфюрера СС назначают ответственным за формирование 10-го полка СС.

С заданием он, по мнению Гиммлера, справился блестяще, и 15 ноября 1931 года уже в звании штандартенфюрера СС Эйке назначается командиром созданного им полка.

Новый командир проявляет такое рвение в политической борьбе, что вскоре им вплотную заинтересовались полицейские власти. За участие в заговоре с целью политического убийства и за хранение взрывного устройства его арестовывают, и только вмешательство пронацистски настроенного баварского министра юстиции спасло его от тюрьмы.

В 1932 году Эйке был освобожден из-под ареста «по состоянию здоровья». «Пошатнувшееся здоровье» не помешало ему сразу же вернуться к запланированному ранее террористическому акту. Полиция вынуждена была объявить розыск преступника, и по поддельному паспорту Теодор Эйке эмигрирует в Италию.

К тому времени позиции нацистов в Германии настолько окрепли, что генералиссимус Бенито Муссолини в своем государстве уже демонстративно покровительствовал немецким эмигрантам. Герману Герингу, когда он искал связи с итальянскими фашистами в 1924 году, было значительно сложнее. Однако и в конце 1932 года у бежавших от уголовной ответственности деятелей СА и СС проблем хватало. Для них был обустроен специальный переселенческий лагерь, управлять которым Гиммлер назначил Теодора Эйке, присвоив ему звание оберфюрера СС.

1933 год начался для Германии с прихода к власти национал-социалистической партии: Гитлер становится рейхсканцлером. В феврале объявляется амнистия для политических (то есть нацистских) преступников, и Теодор Эйке возвращается на родину. Достойного его званию места вблизи вождей не обнаруживается, и оберфюрер СС устремляется в Людвигсхафен. Однако и там его место командира 10-го полка давно занято ставленником гауляйтера Рейнланд-Пфальца Йозефа Бюркеля. Ничего не добившись мирными переговорами с гауляйтером, Эйке обратился к старым дружкам по СС. На следующий же день он привел их с собой в штаб-квартиру местного комитета НСДАП и, как было сформулировано в докладной рейхсфюреру Генриху Гиммлеру, устроил «мерзостный дебош».

Выглядело это действительно не лучшим образом. Эйке явился к гауляйтеру Рейнланда и потребовал, чтобы его восстановили в должности командира полка. Бюркель указал на шкаф с хранящимися документами и заявил, что права претендента на командование полком давно сданы в архив, а у него нет времени копаться в бумажках. Разъяренный Эйке схватил Бюркеля за шиворот и, затолкав его в шкаф, запер дверцу. Высказывания его можно было бы свести к предложению покопаться в старых документах, чтобы научиться быстро составлять новые. Три часа, до прихода полицейского патруля, Йозеф Бюркель просидел в запертом шкафу и, разумеется, страстной любовью к виновнику своих приключений не воспылал. Более того, оказавшись на свободе, он обвинил не в меру разошедшегося оберфюрера СС в покушении на депутата рейхстага.

Полицейские, чтобы не связываться с эсэсовскими разборками, передали связанного Эйке в психиатрическую лечебницу в соседнем городе. Психиатры определили у пациента приступ маниакально-депрессивного психоза и поместили в палату для буйных «как психически больного, представляющего общественную опасность».

Зная о связях Эйке с Гиммлером, Бюркель доложил о случившемся рейхсфюреру, потребовав принять надлежащие меры для защиты ветеранов движения, к коим он себя причислял. Генрих Гиммлер объявил в личном письме Бюркелю, что отныне Теодор Эйке в списке членов СС не значится и что, если его поместили на неопределенное время в психиатрическую лечебницу, то там ему и место.

В течение нескольких последующих недель Эйке всеми силами пытался доказать врачам, что он ни в коем случае не ставит под сомнение их профессиональный диагноз, но, если у него и был приступ, то теперь он совершенно здоров и в дальнейшем способен полностью контролировать свои поступки, а следовательно, — его можно считать отныне психически здоровым и выписать из лечебницы. Капля камень точит: один из психиатров не выдержал натиска и обратился с запросом к Гиммлеру. Рейхсфюрер СС, успев к тому времени в достаточной степени успокоить Бюркеля, решил, что такой человек, как Эйке, еще может ему пригодиться. Выпущенного из психбольницы, по-прежнему в звании оберфюрера СС, Теодора Эйке секретным приказом летом 1934 года назначают начальником первого немецкого концентрационного лагеря для политзаключенных в Дахау. И уж здесь младший сын железнодорожного мастера развернулся во всю силу и отплатил всем своим обидчикам — и прошлым и будущим.

Прежде всего он как верный последователь идей НСДАП обновил более половины личного состава охранников. Вместо одичавших от безделья и вседозволенности уголовников он поставил охранниками своих личных друзей-эсэсовцев, после чего на собственный вкус набрал молодых парней и начал их воспитывать. Как неоднократно формулировали аналогичную ситуацию исследователи, «жестокость случайных выплесков страсти, характерная для анархии, сменилась жестокостью целенаправленной и хорошо организованной, что характерно для политики сильной руки».

Мне кажется, что по простоте душевной Эйке своими методами воспитания охранников выявил нечто очень существенное, ярко характеризующее национал-социалистическую идею.

По прошествии многих лет со дня вынесения приговора на Нюрнбергском процессе в разных странах разные люди, иногда именующие себя историками, начинают гадать, что было бы с миром, если бы Третий рейх воцарился на тысячу лет на всем земном шаре. При этом перебирается масса документов, позволяющих усомниться в преступности тех или иных нацистских деятелей, и утверждается, что в случае победы характер деятельности НСДАП коренным образом изменился бы и наступил бы чуть ли не рай земной.

Практика Эйке наглядно показывает, что было бы со всем населением земного шара, если бы противники нацизма потерпели поражение в мировой войне.

Прежде всего нацисты всегда стремились установить железную дисциплину, то есть безоговорочное послушание младших по званию старшим начальникам. За любое дисциплинарное нарушение следовало наказание, желательно — ощутимое: у Теодора Эйке таким минимумом были 25 ударов палкой по спине, нанесенных провинившемуся его же товарищами в присутствии ответственного руководителя. Жесточайшая слежка друг за другом и круговая система доносов друг на друга начальству. Малейшее отклонение в мыслях от линии партии считалось более тяжелым прегрешением, чем воровство или драка: Практика Эйке убедительно показала эффективность таких мер: через пару месяцев любой мягкотелый интеллигентик становился законченной скотиной, способной ради ласкового начальственного взгляда уничтожить своих друзей и близких. Когда Генрих Гиммлер посетил Дахау и увидел систему Эйке в действии, то пришел в восторг и присвоил начальнику лагеря звание бригаденфюрера СС.

В официальной истории именно такая причинно-следственная связь считается истинной. Однако если учесть, что этот визит состоялся 30 января 1934 года, то возникают некоторые сомнения. Дело в том, что через полгода настанет «ночь длинных ножей». Для ее проведения необходима была длительная организационная работа: кто-то должен был составить списки будущих жертв, подготовить отряды убийц, разработать схемы и графики их деятельности, чтобы они не дублировали друг друга и в то же время не упустили какого-нибудь важного врага партии. Не знаю, был ли тот приезд Гиммлера в Дахау случайным, но выбрал он Теодора Эйке для такой подготовительной работы совсем не случайно. Но тогда срочное присвоение звания бригаденфюрера было не заработанной наградой, а, скорее, авансом за будущие заслуги.

Так или иначе, но Эйке очень активно включился в предложенную работу: он разработал списки и жертв, и убийц, составил из своих людей «эскадроны смерти», вымуштровал их, подготовил и проинструктировал.

К 1 июля 1934 года он заслужил благодарственный взгляд руководства: Гиммлер поручил ему лично прикончить Эрнста Рема, что он с благоговейным удовольствием садиста и выполнил. Ненавистный Рем погибал в мучениях.

После «ночи длинных ножей» возвращение Эйке на прежнее место работы было бы понижением в должности. Его назначают главным инспектором концентрационных лагерей и командиром охранных подразделений СС в звании группенфюрера СС. По совету Гиммлера он расположил свою штаб-квартиру в Берлине, но вскоре почувствовал, что ему необходима подпитка повседневным созерцанием кровавого зрелища — экзекуций и убийств. Он обращается к врачам, но их усилия не приносят облегчения. Группенфюрер СС Эйке вместе со своим штабом переезжает в концлагерь Заксенхаузен, расположенный неподалеку от Берлина. Его подчиненные разрабатывают методические указания по эффективному применению в концлагерях разнообразных методов устрашения, пыток, печей для сжигания трупов, «отстойников», где у еще живых заключенных отбираются ценные вещи, одежда, обувь и т. д., и «разбор-ников», где специальные группы обрабатывают трупы, изымая золотые зубные коронки, обручальные кольца, серьги, волосы и протезы. Печи, например, должны были соответствовать тщательно продуманному стандарту, чтобы «в одну сжигательную печь можно было вложить одновременно 4 трупа с обрубленными конечностями; чтобы время, потребное для сжигания 4 трупов, составляло 15 минут, что при круглосуточной работе всех пяти реторт давало возможность сжечь 1920 трупов в сутки». Через пару лет нацистам потребуется увеличить мощность этого адского конвейера: появятся передвижные крематории, комплексные, мультиретортные и т. д. Но начало было положено за два года до войны.

Для управлений СС, размещенных по всему рейху, штабом Теодора Эйке разрабатывается система концлагерей спецназначения: одни — для политзаключенных, другие — для уголовников, третьи — для евреев и других лиц неарийского происхождения. Это тоже было организовано задолго до войны.

Еще в 1935 году Эйке берется за реорганизацию охранных подразделений. Из разрозненных взводов, приписанных к различным концлагерям, образуется единая воинская часть, названная им «Мертвая голова». Видимо, ее структура мыслилась Эйке как подобие 10-го полка СС, некогда организованного им в Рейнланде. Иначе невозможно объяснить его постоянные хождения по инстанциям, когда он выклянчивал у начальства фонды, ресурсы, оружие, горюче-смазочные материалы и прежде всего технику, технику и технику. В середине года его войска составляют 6 моторизованных батальонов. При этом он часто блефовал, заявлял о несуществующих воинских частях, чтобы лучше оснастить имеющиеся в наличии.

К началу второй мировой войны на территории каждого крупного концлагеря располагался отдельный полк охранников. График их работы был достаточно прост: неделю в месяц какой-нибудь взвод охранял заключенных, а остальное время отдавалось занятиям по строевой и физической подготовке, изучению оружия и, разумеется, политподготовке в духе верности идеям партии нацистов. Занятия были напряженными до предела; слабых, не выдерживающих нагрузки, из полков отчисляли в другие, «неэлитные» части СС.

Любопытно, что жесточайшая дисциплина и суровость подготовки сочеталась с заботливостью руководства лагерей по отношению к молодым эсэсовцам из охраны, находившимся вдали от семьи. За этим группенфюрер СС Теодор Эйке следил особенно требовательно. Видимо, именно такой он представлял себе по детским воспоминаниям отеческую любовь.

Вся работа по налаживанию деятельности концлагерей держалась в тайне. Разумеется, многие знали об их существовании, догадывались о жизни и смерти заключенных, но официальных данных не публиковалось. Казалось бы, с началом второй мировой войны значимость этих секретов должна была снизиться, и охранять их можно было с меньшей тщательностью. Ничего подобного!

В первых же числах сентября 1939 года в глубочайшей тайне три полка СС под руководством Теодора Эйке соединились с формированиями службы безопасности (СД), возглавляемой Рейнхардом Гейдрихом, и вошли в оккупированную Польшу. Так впервые приступили к активным действиям знаменитые айнзатцкоманды, детище Вальтера Шелленберга, главы IV-го «Е» отдела СД, занимавшегося контрразведкой. Главной задачей этих подразделений было подавление любого сопротивления вермахту со стороны гражданского населения. Побочными задачами, а цо сути основными, были уничтожение евреев, коммунистов, цыган, всех недовольных «новым режимом» и, разумеется, массовый грабеж. Грабеж был поставлен во главу военной концепции: в закрытых приказах офицерскому составу предписывалось возбуждать у солдат материальную заинтересованность в войне. Любопытно, что самого Теодора Эйке больше всего интересовала не прибыль от операций, а их организационная сторона. По разработкам генерального штаба в состав одной айнзатцкоманды должны были входить в обязательном порядке 350 эсэсовцев, 150 транспортников (шоферов и механиков), 100 сотрудников гестапо, 170 — криминальной полиции, 30 — СД, человек 80 от местной полиции и около сотни технических работников. Планировалось доводить общую численность одной команды до 1500 человек, среди которых обязательно должны были быть, как минимум, 20 женщин. Инструкциям, спущенным сверху, Эйке подчинялся беспрекословно.

Военными действиями операции айнзатцкоманд назвать было трудно. Они грабили и уничтожали польских политических лидеров, ксендзов, интеллигентов и евреев. В Люблине была проведена беспримерная по цинизму и глупости акция: эсэсовцы сожгли все синагоги, пытками от раввинов добились письменных признаний, что поджог они совершили с провокационными целями, после чего оштрафовали еврейскую общину за умышленный поджог. Поскольку все делалось демонстративно, то огромное количество свидетелей невольно становились ярыми противниками нацизма. Впрочем, разнузданная жестокость всегда бессмысленна. Свобода, предоставленная дикарю, не может принести ничего другого, кроме дикости.

В Польше также впервые эсэсовцы начали реализовывать программу эвтаназии, которую Гитлер утвердил 1 сентября 1939 года указом об умерщвлении и стерилизации «неизлечимо больных». В списке, приложенном к указу, значились не только инвалиды, хронические и психические больные, но и «умственно неполноценные идейные противники возрождения Германии». Почти все пациенты польских психиатрических лечебниц были уничтожены. Интересно, вспоминал ли тогда Эйке, что сам он всего несколько лет назад считался «психически больным, представляющим общественную опасность»?

Епископ Мюнстерский граф фон Гален в своем обращении к полицай-президенту мюнстерской прокуратуры писал: «Только нравственно и психически неполноценному человеку могла прийти в голову мысль уничтожать беззащитных больных людей». О нравственной полноценности группенфюрера СС говорить не приходится — его ущербность бросается в глаза. Что же касается психического здоровья, то кроме депрессивно-маниакального синдрома с ярко выраженным садомазохистским комплексом, у него заметны и некоторые признаки раздвоения личности. Теодор Эйке постоянно разрывается между двумя своими основными психосоциальными ролями: бесстрашного до самозабвения воина и палача-изувера, издевающегося над беспомощными жертвами. Если до 1939 года это проявляется в разных условиях и может объясняться гипертрофированной мизантропией, ненавистью ко всем представителям человечества, взращенной бесчеловечным отношением к нему в детстве, то со временем эта акцентуация переходит в устойчивое мировосприятие: все окружающие делятся на опасных врагов, которых необходимо уничтожать в бою, слабых врагов, которых следует всеми доступными способами подавлять, и тайных врагов, которых нужно как можно быстрее выявить и уничтожить. Ключевым словом здесь, безусловно, является «враг». К сожалению, в характеристике личности Теодора Эйке преобладают медицинские термины, но каждый рассматриваемый объект требует соответствующих именно ему методов анализа.

Бесчинства айнзатцкоманд на территории Польши вызвали протест армейских офицеров, в рейхсканцелярию посыпались тревожные докладные от генералов. Нельзя сказать, что Эйке это грозило какими-либо бедами; в конце концов, он просто беззаветно й бездумно выполнял задачи, поставленные перед ним высшим руководством Третьего рейха. Но взаимоотношения между армией и СС обострялись, и в преддверии широких военных операций эту проблему необходимо было решить, не вызывая возмущения у «аристократических чистоплюев». Эсэсовцев, слишком сильно раздражающих армию, нужно было срочно убрать в сторону и чем-либо занять. Последовал приказ фюрера о создании моторизованной дивизии «Мертвая голова» под командованием группенфюрера СС Теодора Эйке. Давние мечты начальника концлагеря воплотились в действительность.

Из охранных концлагерных подразделении были скомплектованы артиллериискии и три мотопехотных полка, саперный, противотанковый и разведывательный батальоны и, разумеется, все службы, положенные мотодивизии по штатному расписанию. Чтобы добыть необходимое вооружение для своей дивизии, Эйке две недели бродил по кабинетам генерального штаба, потом еще две недели разъезжал по квартировавшим поблизости воинским частям и выклянчивал все подряд. Его не интересовало, какую репутацию он себе этим создает. Точно так же его не беспокоило, как к нему относятся его подчиненные.

Поскольку дивизия пополнялась неподготовленными новичками, он ввел в казармах жесточайшую дисциплину, а на учениях — беспощадную муштру и требовал безоговорочного послушания и усердия. За любое нарушение дисциплины виновника отправляли служить в концлагерь в качестве обычного охранника. Несмотря на изнурительные тренировки, спартанские условия жизни и постоянные унижения со стороны командиров, среди солдат недовольных практически не было. Возникавшие изредка возражения подавлялись в зародыше.

Непосредственно в военные действия моторизованная дивизия «Мертвая голова» вступила 10 мая 1940 года на территории Бельгии. Рядом с нею воевала 7-я танковая дивизия, возглавляемая пехотным генерал-майором Эрвином Роммелем. Для обоих дивизионных командиров эта операция была боевым крещением. Оба они заблаговременно подготовили к боям своих подчиненных, но не успели подготовиться сами, поэтому учились в ходе операции. У Эйке положение было даже хуже, чем у Роммеля: у него не было ни одного профессионального штабиста, который побеспокоился бы о планировании маршрута дивизии, о ее пропитании, снабжении бензином и т. д. Сразу же началась неразбериха с приказами, которые противоречили друг другу, последовали длительные остановки то в дорожных пробках, то из-за отсутствия горючего. Но несмотря на первые организационные и тактические ошибки, обе дивизии победно промчались по Бельгии и подошли к границам Франции.

Здесь пришлось сдавать экзамены по только что выученным предметам. Роммель их сдал блестяще, прорвав линию обороны антигитлеровских войск и выйдя на главные силы французской армии, зажатые в Дюнкеркском котле. Эйке дважды пытался взять приступом французскую линию обороны и оба раза потерпел жестокое поражение, потеряв множество солдат. Оценку его действиям дал генерал группы танковых войск Эрих Хеннер, публично назвав его за наплевательское отношение к солдатским жизням «мясником».

Вряд ли на Эйке могло подействовать оскорбление, он слышал в своей жизни и не такое. Но больше таких потерь во французской кампании у него не было. Вполне возможно, что это объясняется отсутствием сильного противника: основные силы французской и английской армий успели эвакуироваться из Дюнкерка. После подписания акта о капитуляции Франции дивизию СС «Мертвая голова» в течение года расквартировывают то под Бордо, то в Аваллоне, то в Биаррице. Только в июне, за пару недель до нападения Германии на СССР, ее по железной дороге перебрасывают в Восточную Пруссию.

Через два дня после первых немецких атак дивизия Теодора Эйке в составе группы войск «Север» форсирует Западную Двину около Двинска (Даугавпилса) и на предельной скорости прорывает оборону советских войск. Действия командующего «Мертвой головы» вызывают восторженную оценку самого Эриха фон Манштейна. Однако узнает об этой похвале генерал-полковник Эйке не в кругу своих подчиненных, а в Берлине, в госпитале. 6 июля его автомобиль, возвращающийся с передовой линии фронта на командный пункт, подорвался на тяжелой мине. Шофер погиб, адъютант был ранен в грудь, а у самого командира дивизии раздробило правую ступню. Лечился Эйке в госпитале целых три месяца, после чего отправился по привычному маршруту в кабинеты генерального штаба.

Сильно хромая, пошатываясь и тяжело опираясь на металлическую трость, он переходил от одного начальника к другому и просил немедленно отправить его на фронт. Самое забавное в этой ситуации было то, что ни нацистское руководство, ни тем более сам Эйке с описанными чешским «славянским писателем» приключениями бравого солдата Швейка знакомы не были. Может быть, поэтому никому не приходило в голову рассматривать столь активное поведение инвалида-милитариста как издевательство над военной машиной Третьего рейха. Тем более, что в штабе тогда много говорили о тяжелом положении армии на Восточном фронте, о необходимости изыскивать дополнительные людские и технические резервы, о долге перед рейхом и перед фюрером. Взгляд Эйке, который всегда с гордостью называл себя «надежным орудием партии», загорался ненавистью, и все лицо его пылало жаждой активной деятельности. Вид его был ужасен. Не случайно в то время злые языки называли его и не менее озлобленного фельдмаршала Хуго Шперле «бульдогами Гитлера», имея в виду не только их выражение лица, но и образ мыслей. Уже упоминавшаяся одутловатость у Теодора Эйке становится бросающейся в глаза. Мне кажется, необходимо отметить, что в просьбах о направлении на фронт Эйке неоднократно подчеркивал, что готов воевать в любом воинском подразделении, соответствующем его званию, а не обязательно в своей моторизованной дивизии GC «Мертвая голова». Излишней сентиментальностью он, видимо, не страдал.

Однако 21 сентября 1941 года его направляют в Россию командовать именно «Мертвой головой», которая в тот момент входила в состав корпуса фельдмаршала Эриха фон Манштейна. Неподалеку от озера Ильмень советские войска яростно оборонялись от атак гитлеровцев. Полный ярости и свежих сил, Теодор Эйке бросает свою дивизию в гущу сражения и разбивает подряд три советские дивизии. Манштейн снова остался им очень доволен и направил в ставку фюрера представление о награде героя Рыцарским крестом. Правда, у героя опять проявилась старая болезнь наплевательского отношения к пушечному мясу. Из 15 тысяч солдат после боев под Ильменем в дивизии осталось только 9 тысяч, а пополнение не превысило двух с половиной тысяч. Через месяц дивизия насчитывала всего лишь 6 тысяч человек, да и те были утомлены до предела, а техника без ремонта отказывала все чаще.

Положение других частей вермахта на этом участке фронта было немногим лучше, но там командование заботилось о своих солдатах, Эйке же и в голову не приходило дать своим подчиненным какое-то послабление. Правда, нужно отдать ему должное, к себе самому он относился также беспощадно, разделяя со своими солдатами все тяготы фронтовой жизни. Для него было совершенно нормальным спать в мокрой одежде на снегу, есть вместе с солдатами, бросаться в рукопашную схватку с противником.

Эриха фон Манштейна Гитлер перебросил в Крым с задачей взять Керчь и Севастополь. На северном же направлении под городом Демянском дивизия СС «Мертвая голова» попала в окружение вместе с еще пятью дивизиями корпуса, которым командовал шестидесятилетний генерал-полковник граф Вальтер фон Брокдорф-Алефельдт. Граф терпеть не мог нацистов вообще, и эсэсовцев в частности, поэтому, пользуясь случаем, он давал отдохнуть своим солдатам, посылая дивизию СС на самые опасные участки.

«Мертвая голова» с честью выполняла поставленные перед ней задачи. Так, она ценой неимоверных усилий и ужасающих жертв разгромила 7-ю гвардейскую дивизию Красной Армии, образовав узкий коридор между немецкими окруженцами и подошедшей армией фельдмаршала Георга фон Кюхлера. Эйке бросился в ставку, умоляя дать ему подкрепление. Гиммлер клятвенно пообещал прислать пополнение. Эйке, гордый полученным обещанием, вернулся в дивизию и прождал неделю. За это время от дивизии осталось около 10 тысяч человек, причем треть состава была абсолютно недееспособна. А граф фон Брокдорф-Алефельдт продолжал подставлять оставшихся в живых эсэсовцев под советские пули и снаряды. Теодор Эйке прорвался в ставку Гитлера «Вольфсшанце» («Волчье логово») и пожаловался самому фюреру на сложившуюся обстановку. Гитлер «вошел в его положение» и клятвенно пообещал отвести дивизию «Мертвая голова» во Францию, «если обстановка на фронте южнее озера Ильмень останется стабильной». Даже такое невыполнимое условие удовлетворило Эйке, и вновь он ушел гордый собой и своим руководством. Разумеется, никуда уже его дивизию никто не отводил. Сражения были настолько тяжелыми, а сил у гитлеровцев — настолько мало, что ни о каком отдыхе целого воинского подразделения не могло быть и речи. Вместо этого на отдых отправили специальным приказом самого Теодора Эйке. Военная доктрина Германии традиционно требовала любой ценой сохранять обученных офицеров, поскольку рядовых солдат и набрать, и обучить всегда легче. Через два месяца численность его дивизии не превышала трех тысяч человек.

Поздней осенью 1942 года в боях за французский город Виши «Мертвая голова» создавалась практически заново. Дивизию формировали как панцергренадерскую, хотя, учитывая внушительную величину входящего в ее состав танкового батальона, ее следовало бы назвать просто танковой.

В начале 1943 года ’’Мертвая голова» оказалась на Украине, вновь в соединении с танковым корпусом Эриха фон Манштейна. Накануне победоносного штурма немцами города Харьков Теодор Эйке, пытаясь наладить связь со своим танковым полком, поднялся на легком разведывательном самолете. Не разобравшись в ситуации, он приказал летчику сесть возле группы танков, остановившихся на окраине деревни. Самолет стал заходить на посадку непосредственно над замаскированными советскими войсками. Шквальный огонь из пулеметов и винтовок изрешетил и самолет, и летчика, и генерала СС Теодора Эйке. Гитлер в честь погибшего героя присвоил его имя одному из полков дивизии СС «Мертвая голова».

Анализировать социопсихологические особенности личности человека, всю жизнь страдавшего психопатологией, дело неблагодарное, а для нас и не обязательное. Нас интересует его тип в аспекте ролевых сценариев, характерных для тех или иных военачальников. Но и в этом случае нас ожидают существенные трудности.

С одной стороны, бросается в глаза безудержная энергия, активность Теодора Эйке в его столкновениях с противником. Особенно с противником беззащитным. Это не только издевательства над подчиненными и заключенными концлагерей. Может быть, прежде всего это случай с Эрнстом Ремом. Уничтожить политического врага своих начальников можно было и с меньшим садизмом. Характерно, что никаких личных отношений, провоцирующих особенную жестокость по отношению к жертвам, у Эйке не было ни с Ремом, ни с другими заключенными. Думаю, что и в отношениях с подчиненными его не обуревала безудержная ненависть. Очевидно, что личность жертвы вообще не имела для него значения. Он всего лишь выполнял приказ, хотя и излишне усердно. Но проявляемое им усердие формально соответствовало приказу, не нарушало его. Аналогично его отношение ко всевозможным инструкциям, графикам и обещаниям начальства. Такое поведение характерно для типа «Wachmann» («постовой»).

С другой стороны, в случае с Йозефом Бюркелем или с манерой Эйке выклянчивать технику и средства для дивизии в штабных комитетах, а также в спорах с Гиммлером и Гитлером по поводу пополнения личного состава наличествует прямое нарушение партийной дисциплины и неписаных законов управленческого аппарата, что более характерно для рассмотренных нами типов «Kopfabschneider» или «Pionier». Однако противоречие снимается, если учесть, что Бюркеля Теодор Эйке своим начальником никогда не считал, а о неписаных законах, скорее всего, даже не догадывался. Но главное — у Эйке было свое собственное представление о воле командования. Очевидно, еще в раннем детстве он привык догадываться о желаниях сурового отца, с которым редко встречался, и это стало привычкой на всю жизнь.

Таким образом, первый рассмотренный нами военачальник периода расцвета Третьего рейха обергруппенфюрер и генерал ваф-фен СС Теодор Эйке, без сомнения, относится к типу «Wachmann» («постовой»), то есть к одному из типов, которые, по нашему предположению, должны были появиться в этот период. Что же происходило в это время в люфтваффе?

 

Альберт Кессельринг

После рейхсмаршала Германа Геринга это был, безусловно, самый знаменитый руководитель люфтваффе, но его известность мало у кого ассоциировалась непосредственно с авиацией. Начиная с 1941 года все заговорщики, намеревавшиеся убить Адольфа Гитлера и установить военное правительство, способное мирным путем договориться с западными странами, рассчитывали на активную помощь этого человека. Однако ни во времена процветания Третьего рейха, ни после его поражения он никогда ни одним словом не отзывался о Гитлере критически или хотя бы с пренебрежением.

Родился Альберт Кессельринг (Kesselring) 20 ноября 1885 года в баварском местечке Марктштефте.

В 1904 году он вступил в кайзеровскую армию. После окончания двухмесячных курсов его направили в артиллерийские войска, где он впервые столкнулся с авиацией. Контакт, правда, скорее следовало бы считать косвенным, а не прямым: 20-летний Альберт должен был следить за полетами аэростатов с наблюдателями. Но в этом деле он настолько преуспел, что после двух лет первой мировой войны его пригласили сначала в штаб полка, а потом и в генеральный штаб. Там он остался и после войны. Все дальнейшие политические перипетии в стране проходили как бы мимо него: всеми уважаемый штабист аккуратно получал очередные звания то от кайзеровского генералитета, то от правительства Веймарской республики, то от верхушки вермахта. Главнокомандующий Вернер фон Бломберг, усиливая руководство люфтваффе, перевел генерала Альберта Кессельринга в штаб ВВС.

Вскоре после авиационной катастрофы, в которой погиб генерал Вальтер Вефер, рейхсмаршал Герман Геринг напрямую столкнулся с интригами Мильха и, не раздумывая, принялся всеми силами бороться за свою значимость. Эти два соперника мало чем отличались друг от друга. Оба старались захватить власть, оба заискивали перед фюрером, оба заполняли руководящие посты своими людьми. В 1936 году начальником генерального штаба люфтваффе Геринг назначает Альберта Кессельринга.

Трудно сказать, насколько Кессельринг был «своим человеком» для Геринга, но то, что он совершенно не был готов к борьбе против Мильха, сомнений не вызывает. Несколько незначительных штабных «подставок», организованных мастером дворцовых интриг по отношению даже не к дилетанту, а к принципиальному противнику козней и подсиживания, убедили бывшего наблюдателя за аэростатами, что в штабе люфтваффе ему не ужиться. И Кессельринг, не долго думая, направляет рейхсмаршалу рапорт с просьбой об отставке. Но Герингу «свои люди» очень нужны. Понимая, что генерала надо срочно удалить подальше от их общего врага Эрхарда Мильха, он присваивает Кессельрингу звание генерал-полковника и назначает командующим 3-м округом ВВС. Почти год Альберт Кессельринг прослужил на периферии, а за полгода до нападения на Польшу ему поручается руководство 1-м воздушным флотом.

Главной задачей, стоявшей в этот период перед люфтваффе, было освоить тактические приемы использования истребителей и легких бомбардировщиков. Промышленность Третьего рейха так и не перешла к массовому производству тяжелых самолетов, на чем так упорно настаивал Вефер, поэтому в будущих военных действиях планировали полагаться на авиацию легкую и стремительную. Кессельринг блестяще справился с поставленной задачей. Он разработал для имеющихся самолетов технику нападения на бреющем полете на колонны, находящиеся на марше. Это пригодилось ему при наступлении в Польше, а затем на Скандинавском полуострове и особенно — в Испании.

Кессельринг сознательно отмежевывается от любых политических течений и событий. Он считает себя солдатом Германии, который обязан только исполнять приказы, а не обсуждать и не оценивать их. Через несколько лет он будет столь же жестко придерживаться этой позиции при обсуждении своей судьбы на Нюрнбергском процессе. «Вы должны верить мне как старому солдату», — гордо повторяет он судьям и неожиданно осознает, что презираемые им штабные «подставки» — просто детские забавы по сравнению с использованием «честных солдат» в политических целях. Как оказалось, насильственное включение в политику незапятнанных интригами воинов вовсе не требует их сознательного выбора. Властям достаточно методично внушать армии и ее руководству, что они «надежное оружие нации», культивировать идею беспрекословного подчинения и уничтожать любые проявления неповиновения. Система, проверенная многовековой практикой тоталитарных государств, действовала и в Германии. Казалось бы, генералы оказывались в безвыходном положении: исполнение бесчеловечного приказа автоматически делало любого «честного солдата» соучастником преступления. Хотя однажды Кессельринг все же попытался выйти из этого тупика — подал рапорт об отставке. Такой выход был. В конце концов, пуля в висок — европейский вариант харакири — тоже не считалась в офицерском кодексе чести чем-то немыслимым. Но генералы вермахта, демонстративно отмежевывающиеся: от политики, оценивали свои действия только по армейским стандартам: профессиональное исполнение приказа. Моральную оценку, как и политическую, они считали ненужным довеском, который только мешает работе. Для Кессельринга было потрясением узнать, что его использовали как «надежное оружие» в самом прямом, не фигуральном смысле. Оружие, которое без страха, сомнений и размышлений выполняет любую волю командования.

14 мая 1940 года в 12.35 Голландия подписывает акт о капитуляции, а через час Кессельринг по приказу фельдмаршала Йодля направляет бомбардировщики люфтваффе бомбить центр уже сдавшегося Роттердама якобы для достижения тактических военных успехов. Боевого «честного солдата» использовали как палача для устрашения голландцев и населения соседних стран.

Поздней весной 1940 года театр военных действий перемещается к границам Франции, Бельгии и Югославии. Кессельринга переводят туда, чтобы он возглавил 2-й воздушный флот, принимавший участие во французской кампании. Одной из важнейших операций считалось блокирование отступающих войск союзников в порту Дюнкерка. На суше с обороняющимися англичанами, французами и бельгийцами вели бои войска генерал-полковников Герда фон Рундштедта и Вильгельма фон Лееба, с моря эвакуационные суда противника торпедировали субмарины адмирала Карла Деница, а с воздуха должны были атаковать самолеты генерал-полковника Альберта Кессельринга. Большинство историков склоняются к мысли, что Адольф Гитлер надеялся на улучшение отношений с Англией, и поэтому приложил немало усилий к тому, чтобы помешать своим войскам уничтожить войска противника. Так, по его приказу были остановлены танковые группы генералов Пауля фон Клейста и Германа Гота, которым поручалась основная роль в поражении воинских частей союзников. Другие историки полагают, что Гитлер хотел сберечь танки для более серьезных операций, намеченных на ближайшее будущее, а живую силу противника должна была уничтожить авиация. Но самолеты почти не участвовали в операции, по официальным донесениям — из-за плохой погоды. Сам Кессельринг на Нюрнбергском процессе заявил, что два дня они вообще не летали, потому что шел дождь. Хотя в мемуарах Рундштедта при описании этих событий упоминается о жаре, духоте, безветрии, но только не о затяжных дождях. Возможно, авиацию Гитлер придержал так же, как и танковые группы.

К 27 мая стало ясно, что Англия не ищет контактов с нацистскими политиками. Германские войска были брошены на Дюнкерк. В результате стремительной атаки порт был взят, бельгийцы и французы сдались в плен, хотя английские суда успели эвакуировать почти всех своих солдат. 19 июля 1940 года за эту победу Гитлер присвоил Кессельрингу звание генерал-фельдмаршала.

Воодушевленный таким поощрением, Альберт Кессельринг пытается поделиться своими замыслами с фюрером.

— Воздушная битва над Дюнкерком показала, что после победы над Польшей, Чехословакией, Голландией, Францией и Бельгией соотношение сил в воздухе сложилось в пользу Германии. Немецкие самолеты современнее, мощнее и маневреннее английских, — разглагольствовал он перед Гитлером, слушавшим эту речь с огромным удовольствием. — Мы сбили 302 самолета противника. Мы полностью парализовали деятельность английской авиации. Наших самолетов сбито около сотни, но 57 из них сбила противовоздушная оборона, которую могли бы подавить наши истребители, если бы они участвовали в этой битве. Силы люфтваффе в настоящий момент превосходят по мощности английские ВВС в шесть раз.

Гитлер напряженно молчал.

— Если мы бросим сейчас наши силы на побережье Великобритании, то при поддержке авиации сумеем одержать победу. Другого такого случая может не представиться. Если война с Англией вообще может закончиться, то только благодаря вторжению, — продолжал Кессельринг.

— Я обдумаю ваше предложение, генерал-фельдмаршал, — сказал после долгого молчания Гитлер.

Считается, что идея Кессельринга провалилась из-за дефицита тяжелых четырехмоторных самолетов, в чем был виновен лично генерал-фельдмаршал Эрхард Мильх. И, разумеется, это мнение довольно обоснованно. Об этом мы уже говорили в разделе о Вефере. Но думаю, что сдержанное отношение Адольфа Гитлера к идее вторжения на территорию Великобритании вряд ли определялось заполненностью ангаров. В его силах было не только довооружить, но и перевооружить люфтваффе заново. Однако, несмотря на многочисленные провалы рейхсмаршала Геринга как в тактических операциях, так и в общих вопросах развития германской авиации, ни разу фюрер не отстранил его от высшего руководства. Видимо, в иерархии ценностей Адольфа Гитлера победа над Великобританией не занимала главного места. Может быть, поэтому он согласился с требованием Геринга сделать «оперативную паузу между французским и английским походами».

Эту паузу Кессельринг выдержал. Тем более, что длилась она недолго. Все попытки Гитлера заключить перемирие с Великобританией провалились, и на 1 августа 1940 года было намечено начало операции «Seeloewe» («Морской лев»). Планировалась высадка десанта на Британские острова. По подсчетам штабистов, для этого могло потребоваться до 40 дивизий. Отпустить в тот момент такую армию с материка, да еще не имея подавляющего преимущества на море? Гитлер на такой риск пойти не осмеливался. Поэтому (или из-за того же скрытого нежелания воевать с Англией) операция постоянно откладывалась, сроки переносились, предлагались альтернативные варианты, одним из которых была массированная бомбардировка важнейших объектов противника силами люфтваффе. 12 августа оперативная пауза закончилась, и началась операция «Adlerangriffe» («Орлиная атака»).

Проводить операцию должны были силы трех группировок: 2-й воздушный флот под командованием Альберта Кессельринга базировался на северо-востоке Франции, 3-й воздушный флот (командующий Хуго Шперле) — на северо-западе Франции, и 5-й (командующий Генрих Штумпф) — на территории Норвегии. Усиленные бомбардировки должны были уничтожить английскую авиацию, разрушить транспортные узлы, парализовать работу промышленных предприятий и терроризировать население, вынуждая Великобританию капитулировать. В небо одновременно могли подняться около 3 тысяч немецких самолетов, причем каждый второй был бомбардировщиком. Им противостояли 620 английских истребителей и система противовоздушной обороны с 80 радиолокаторами. Целый месяц, делая по тысяче вылетов в день, немцы бомбили прежде всего английские аэродромы и авиазаводы. Англичане упорно сопротивлялись. Уступая в количестве самолетов, британские ВВС брали качеством. Их истребители были маневреннее, бортовое вооружение мощнее и скорострельнее. Люфтваффе несли серьезные потери, а о капитуляции никто и не заговаривал. 6 сентября Гитлер приказал перенести удары с аэродромов на британские города. Кессельринг возмущенно убеждал продолжать уничтожение прежде всего техники противника, его не послушали. Начались бомбардировки Лондона, Бирмингема, Плимута, Ливерпуля и Бристоля. В ночь на 15 ноября был стерт с лица земли город Ковентри.

Разумеется, прав был Кессельринг. Если бы продолжались бомбардировки аэродромов, в скором времени англичанам нечем было бы защищать города. Теперь же британская авиация смогла вздохнуть чуть свободнее и, собравшись с силами, достойно встречать противника контрударами. Только за 1940 год на Англию было сброшено около 37 тысяч тонн бомб. При этом люфтваффе потеряли около полутора тысяч самолетов. В начале 1941 года стало ясно, что о высадке десанта мечтать не приходится; бомбардировки продолжались, но теперь они велись скорее по привычке, чем с определенной целью. Наступления уже не предполагалось, об обороне тоже не было речи, операция «Adlerangriffe» продолжалась до декабря 1941 года только для того, чтобы сохранить достигнутое положение.

Полностью разочаровавшись в возможностях люфтваффе, Кессельринг уходит из авиации, и его назначают командовать германскими войсками Юго-Запада (Средиземноморье — Италия). Положение здесь было значительно менее напряженным, чем под Сталинградом, но далеко не безоблачным. Кессельринг сумел сойтись с верхушкой итальянских властей, банкирами, промышленниками, аристократами. Однако ему никак не удавалось наладить мирное сосуществование с многочисленными военизированными формированиями партизан разного толка. Кого тут только не было! Отряды коммунистов, анархистов, фашистов, просто бандитов, и все они постоянно устраивали террористические акты, выясняли отношения друг с другом и с местными властями.

16 декабря 1942 года за подписью Кейтеля вышел приказ, о котором очень много говорилось впоследствии на Нюрнбергском процессе. В этом приказе говорилось, что борьба с партизанами «не имеет ничего общего с честью солдата и с принципами Женевской конвенции. Если борьба против партизан на Востоке так же, как и на Балканах, не будет вестись самыми жестокими средствами, то мы скоро придем к такому положению, что имеющихся у нас войск будет недостаточно для осуществления контроля над этой территорией. Поэтому использование всех средств без всякого ограничения, даже против женщин и детей, поскольку эти средства обеспечивают нам успех, не только оправдывается, но даже является долгом войск. Всякое снисхождение по отношению к партизанам является преступлением против германского народа». Аналогичные приказы уже выходили по поводу борьбы с пленными комиссарами и террористами. Высший офицерский состав вермахта в очередной раз возмутился тем, что армейцев заставляют заниматься «жандармской работой», и занялся своими повседневными делами. Фельдмаршалам было сложнее, в их обязанности входило напоминать о директивах сверху. Чем они и занимались — без восторга, но и без особых протестов.

17 июня 1944 года в очередной раз Кессельринг издает приказ, в котором прямо говорится: «Борьба против партизан должна проводиться всеми доступными нам средствами и с крайней жестокостью. Я буду защищать любого командира, который перейдет границы нашей обычной сдержанности, выбирая жестокие методы в отношении партизан. В данном случае оправдывает себя старый принцип: лучше ошибиться в выборе методов, выполняя приказ, чем уклониться от его выполнения или не суметь его выполнить».

На следующий же день в схватке с партизанами неподалеку от деревни Чивителло погибли 2 немецких солдата. Жители, опасаясь репрессий, убежали в горы. Эсэсовцы дивизии СС «Герман Геринг», входившей в состав расположенного там 76-го корпуса генерала Герра, решили не торопиться. Дождавшись возвращения жителей деревушки, они окружили ее и, в соответствии с приказом генерал-фельдмаршала Кессельринга, сожгли, расстреляв при этом 212 мужчин, женщин и детей. Еще через 9 дней после выхода приказа возле итальянского местечка Ареццо партизанами был захвачен полковник транспортной службы барон фон Кобленц. Все мужское население близлежащих деревень (560 человек) было арестовано в качестве заложников.

Обычно при докладах о так называемых «экзекуциях» Кессельрингу говорили, что в заложники, якобы, брали заключенных, уже осужденных и приговоренных к смертной казни по другим поводам, а поэтому и расстреливать их можно было не упрекая себя в излишней жестокости. Соотносил ли Кессельринг количество фактически расстрелянных с мыслимо возможным числом осужденных на смерть — неизвестно. Вполне возможно, что он просто не хотел об этом думать. Тем более что военная обстановка и не оставляла для этого свободного времени.

В результате затяжных боев с американцами в 1944 году Рим переходил из рук в руки. Победы Кессельринга в сражениях под Салерно и Кассино могли бы принести славу любому полководцу, а проведенное им отступление из Сицилии, при котором без потерь отошли на безопасные позиции практически все его войска, можно было бы изучать как образец стратегического мастерства. Но нас интересуют другие качества военачальника Альберта Кессельринга.

23 октября 1944 года во время автомобильной аварии он получает тяжелое ранение, попадает на операционный стол и после сложнейшей нейрохирургической операции намеревается вернуться на свое место в Италии, но Гитлер 8 марта 1945 года посылает его командовать западной группой войск. «Вина» генерал-фельдмаршала Герда фон Рундштедта, вместо которого назначался Кессельринг, заключалась в том, что войска союзников форсировали Рейн и сохранили в целости железнодорожный мост возле городка Ремаген. Брошенные туда силы люфтваффе не сумели уничтожить переправу, захваченную противником. Ситуация там была безнадежной, и 15 мая 1945 года в баварском городке Берхтесгаден, всего лишь в километре от пустого личного шале Гитлера «Бергхоф» главнокомандующий германскими войсками Запада генерал-фельдмаршал Альберт Кессельринг сдался в плен американцам. В Нюрнбергском процессе он участвовал только в качестве свидетеля.

В качестве обвиняемого Кессельринг предстал перед британским военным трибуналом в мае 1947 года по обвинению в уничтожении 335 итальянских граждан в ответ на нападение итальянских партизан на немецкое подразделение. Его приговорили к смертной казни, однако уже через 4 месяца казнь заменили на пожизненное заключение. Через 6 лет у Кессельринга обнаружили рак горла и 23 октября 1952 года его освободили его из заключения. Умер он 16 июля 1960 года в Бад-Наугейме от сердечного приступа. До последних дней он писал мемуары, возглавлял крайне правую националистическую организацию ветеранов, программу которой трудно было отличить от нацистской.

Вообще надежды бывших заговорщиков и мятежников на поддержку Кессельринга трудно объяснить. Всю жизнь он был «беспартийным нацистом». За время службы он не нарушил ни одного приказа, свято верил в провидческие способности фюрера. Как можно было рассчитывать, что этот человек не только не отшатнется в ужасе от «предателей нации», но и возглавит новое правительство, Третий рейх?

Трудно предположить, что эти качества Кессельринга оставались тайными, например, для его близкого сотрудника военного коменданта Северной Италии генерал-полковника оберстгруппенфюрера СС Карла Вольфа. Слишком уж очевидными были действия предполагаемого, а вернее мнимого главы антигитлеровского заговора. И все же именно Кессельринга называли эсэсовцы на переговорах с американцами возможным «спасителем нации». На него ставили. Хотя вполне возможно, что его «выставляли» в качестве официального правителя, за спиной которого намеревались находиться совсем другие люди. Кто? Это вопрос для другого анализа.

Меня же больше сейчас интересует, к какому типу военачальников относился Альберт Кессельринг, командовавший разными родами войск во второй период существования Третьего рейха. Впрочем, учитывая всю его биографию и особенно отношение к приказам сверху, определить это не трудно: Альберта Кессельринга можно считать образцовым представителем типа «Kurier» («посланник»), наличие которого нужно было ожидать в высшем составе вермахта во втором периоде существования Третьего рейха.

 

Вильгельм Кейтель

После изгнания фельдмаршалов Вернера фон Бломберга и Вернера фон Фрича из нацистского руководства им на смену пришли Вильгельм Кейтель и Вальтер фон Браухич. Мне кажется, что случайным можно назвать только способ, каким удалили из штаба строптивых военачальников, но само их изгнание было закономерным. Изменение политической ситуации требовало изменения политической линии, а это в свою очередь диктовало необходимость производить смену состава.

Повторяю, дело было не во вкусе, воле или личном желании Гитлера. Ни о какой его особой проницательности или умении разбираться в людях не может быть и речи. Все сомнения по поводу отсутствия организаторских способностей у Гитлера снимаются при упоминании одного имени: Герман Геринг. Вот человек, которого фюрер выбрал по собственному вкусу, — человек, который стал злым гением Третьего рейха. Ему поручалось решать важнейшие государственные задачи, и чем важнее было задание, тем вернее он его проваливал. Так было с люфтваффе, с кригсмарине, с четырехлетним планом развития страны — так было всегда. Его ненавидели и презирали все, кто сталкивался с ним по политическим, военным, экономическим или промышленным вопросам. Он был способен только на мелкие услуги, которыми и окружал своего давнего друга Адольфа Гитлера. Мелочный, завистливый, тщеславный интриган постоянно искал козла отпущения, на которого можно было бы свалить вину за дело, заваленное им самим. И этого человека, избранника по вкусу и личной привязанности, фюрер Третьего рейха провозгласил своим преемником, хотя цену ему знал давно! Во всяком случае, в 1933 году, когда рассматривалась кандидатура «верного Германа» на пост главнокомандующего вермахтом, оценка Гитлера была достаточно жесткой: «Геринг слишком ленив».

Поэтому в 1938 году военного министра Вернера фон Бломберга заменил не рейхсминистр люфтваффе Герман Геринг, а командующий вооруженными силами Вильгельм Кейтель, место же главнокомандующего сухопутными войсками занял генерал Вальтер фон Браухич. Если бы и в этом случае Гитлер принимал решения, полагаясь на свой вкус и личные симпатии, на месте любого из названных начальников мог оказаться его давний друг. Но наступал решающий момент. Время удовлетворения симпатий миновало. В свои права вступала закономерность. Для этого периода нужны были послушные исполнители, что в системе типологии П. Эмерсона соответствует типу военачальника «Kurier» («посланник»). Для такой роли в равной степени подходили оба — и фон Браухич, и Кейтель. Они вполне могли поменяться местами друг с другом, и от этого ничего бы не изменилось. Рассматривая одного, мы практически анализируем и другого.

Вильгельм Бодуин Иоганн Кейтель (Keitel) родился 22 сентября 1882 года в семье брауншвейгского фермера, владельца поместья Хельмшероде. Многие поколения Кейтелей дали Германии почтенных землевладельцев, земледельцев и воинов. Когда их владения (недвижимость) в силу исторических событий уменьшались, Кейтели становились земледельцами, а когда и земля уже не могла прокормить разоряющихся фермеров, Кейтели шли в армию. Так случилось и с юным Вильгельмом. Довольно рано его мать умерла, отец женился вторично, и семья настолько разрослась, что Кейтель-старший решил по давней традиции отдать послушного старшего сына в армию.

В 1901 году Вильгельм в качестве фанен-юнкера вступил в 46-й полк полевой артиллерии в Вольфенбюттеле, в котором когда-то служил его отец. Уже через год он, как все отпрыски аристократических династий, получает звание младшего лейтенанта. В 1906 году он поступает на курсы инструкторов в артиллерийском училище города Ютербог, а еще через два года лейтенант Кейтель становится полковым адъютантом.

Как и положено представителю древнего славного рода, в 27 лет Вильгельм Кейтель женился. Его женой стала дочь ганноверского пивовара и помещика Лиза Фонтен, умная и хорошенькая девушка. Семья их была дружной, счастливой и многодетной. У них было три сына, которые впоследствии пошли по стопам отца и стали военными, а также три дочери, правда, одна умерла в раннем возрасте.

В первую мировую он начинает воевать в звании капитана. С окружающими он вел себя энергично, но покладисто, эрудицией не блистал, чинопочитанием не давил и вообще прекрасно ладил со всеми. Кроме того, в офицерском кругу Кейтель всегда был «своим»: любил хорошо поесть и выпить, знал в совершенстве охоту, верховую езду и другие аристократические развлечения.

Летом 1914 года его полк отправляют воевать в Бельгию и Францию. После серьезного ранения в предплечье Кейтель около трех месяцев лечится и, не успев до конца выздороветь, возвращается в 46-й артиллерийский полк, где получает под свое командование батарею. Конец войны он застает в должности начальника штаба морского корпуса во Фландрии.

Версальский мир не стал для него такой трагедией, как для тысяч других более активных, но менее грамотных военных. С 1920 по 1923 год он преподавал в Ганноверской кавалерийской школе, затем поступает работать в полевой штаб 6-го артиллерийского полка. А в 1925 году его переводят в организационный отдел военного ведомства. Не было никаких выдающихся заслуг, которые могли бы стать причиной этого перевода поближе к главной штабной кормушке. Просто встретил майор Кейтель своего довоенного друга и однокашника полковника фон Бусше-Иппенбурга, который в этот момент возглавлял управление кадров, и стал заниматься формированием резервных сил.

Исполнительный и надежный, Кейтель отслужил два года в генеральном штабе, а затем по предложению начальствующих друзей вернулся в Мюнстер уже в качестве командира 2-го батальона 6-го артиллерийского полка. Получив необходимый опыт руководящей работы, в феврале 1929 года в звании полковника он возвращается в генеральный штаб, теперь в качестве главы организационного отдела, и принимает участие в секретной деятельности, направленной на трехкратное увеличение численности армии на случай войны. Именно для выполнения этой задачи Кейтель несколько раз командируется в СССР, где планируется осуществлять тайную подготовку офицеров для немецких войск.

В этот период продвижение Кейтеля по службе идет медленно, «традиционно», без каких бы то ни было всплесков или провалов. Высокий, крупный, с резко выделяющимися чертами лица, он, казалось бы, мог служить эталоном непобедимого и несгибаемого прусского духа. Однако расстройство нервной системы неоднократно подводило его с давних пор. Отсутствие особых дарований он пытался заменить трудолюбием, и зачастую это ему удавалось. Иногда он работал до изнеможения и много курил. Расплачиваться приходилось здоровьем. Начало 1933 года он встретил в одной из горных клиник Чехословакии, где проходил курс реабилитации после перенесенного сердечного приступа, осложненного пневмонией. Именно тогда о нем вспомнил новый военный министр и старинный его приятель Вернер фон Бломберг. Он предложил Кейтелю работу в генеральном штабе и тот, не задумываясь, согласился.

В один из первых дней по прибытии в Берлин состоялась его аудиенция у Гитлера. Кейтель проникся искренним благоговением к фюреру и боготворил его до последнего дня. Даже в среде германского командования Кейтель слыл ярым нацистом. Всей своей службой он доказал не только лояльность, но и покорность Гитлеру. Активно способствовала этому и платоническая влюбленность в фюрера его жены Лизы.

Через год Кейтелю присваивается звание генерал-майора. Вскоре после смерти отца он получает в наследство имение Хельмшероде и подает прошение об отставке, чтобы реализовать свою давнюю мечту: жить спокойно в своем имении, наслаждаясь природой и покоем. Однако эта идея не нравится его другу фельдмаршалу Фричу, который предпринимает необходимые действия — и вскоре генерал Виктор фон Шведлер предлагает Кейтелю на выбор командование любой дивизией. Даже для мечтательного помещика, которым Кейтель, разумеется, никогда не был, предложение было слишком заманчивым, чтобы от него отказаться. Будущий фельдмаршал отзывает прошение об отставке и выбирает 22-го пехотную дивизию, дислоцировавшуюся под Бременом. На следующий год ему предлагают пост руководителя одного из подразделений военного министерства. И вновь Кейтель соглашается, получая при этом звание генерал-лейтенанта, а затем чуть позже — генерала артиллерии.

Новая должность Кейтеля включала руководство отделом стратегического планирования, отделом военного командования и отделом национальной обороны, а также руководство военной разведкой и выполнением административных функций министерства. Все это время Кейтель работает под началом фельдмаршала Бломберга и при активной поддержке фельдмаршала Фрича. Все устраивается благополучно — и положение на службе, и семейная жизнь. Бломберг настолько в восторге от своего подчиненного, что полностью поддерживает обручение своей дочери Доротеи с сыном Кейтеля Карлом Хайнцем.

И в этот момент судьба устраивает Кейтелю экзамен на честь и верность рыцарским традициям. Генерал артиллерии позорно проваливает его. Когда в его руки попадают компрометирующие Бломберга материалы, он не уничтожает их, не прячет, а передает Герману Герингу, прекрасно понимая, чем это может закончиться для его начальника и будущего родственника. Уходя в отставку, Бломберг долго обсуждал с Гитлером кандидатуру человека, способного занять пост военного министра. Гитлер поинтересовался, кто был заместителем Бломберга. Тот ответил:

— Генерал артиллерии Кейтель, но его использовать нельзя ни в коем случае! Он способен командовать только моей канцелярией.

— Вот такой человек мне и нужен! — обрадовался Гитлер и подписал назначение Кейтеля.

Стоит отметить эту непроизвольную радость фюрера. Для нашего исследования она очень знаменательна. Подсознательно он искал послушного генерала, который будет без возражений выполнять любые его приказы.

Новый главнокомандующий всего вермахта провел реорганизацию генерального штаба, распределив работу между четырьмя отделами: оперативным штабом, абвером (разведка и контрразведка), управлением вооруженных сил и экономическим управлением. Главой оперативного штаба стал Макс фон Фибан, которого позднее сменил Альфред Йодль. Абвером бессменно до 1944 года руководил адмирал Фридрих Вильгельм Канарис. С этим персонажем чуть позже нам предстоит познакомиться поближе.

Хотя практически с самого начала работы в руководстве вермахта Кейтеля сопровождала обидная кличка «Лакейтель», он не был абсолютно беспомощной марионеткой в руках руководства. Во-первых, и это бросается в глаза, он никому не подчинялся, кроме самого Гитлера, перед которым искренне преклонялся. А во-вторых, даже с ним, правда, крайне редко, он осмеливался спорить и настаивать на своем видении обсуждаемой проблемы. Так, например, несмотря на явную симпатию Гитлера к пронацистски настроенному генералу Вальтеру фон Рейхенау, Кейтель сумел добиться своего: на пост главнокомандующего сухопутными войсками был назначен его ставленник — фон Браухич. Правда, это было первой и, по сути, единственной его победой в борьбе за свое мнение.

В октябре 1939 года, в период подготовки кампании против Франции, Кейтель оказался между двух огней. С одной стороны, аргументы генералитета против этой военной операции были слишком убедительны, чтобы отмахнуться от них, а с другой стороны, Гитлер требовал конкретной разработки военного плана. Вопрос о возможности и целесообразности самой кампании для фюрера был решен окончательно и обсуждению не подлежал. Кейтель попытался при личной встрече сообщить Гитлеру о мнении генералов и обосновать их правоту. В ответ последовала истерическая лавина оскорблений и проклятий. Ошеломленный Кейтель заявил, что готов уйти в отставку. Гитлер мгновенно утихомирился, начал успокаивать своего подчиненного, но мнения по поводу войны с Францией не изменил. Случись такое в шахматной партии, комментаторы охарактеризовали бы сложившееся положение как ничейное, но стесненное для Кейтеля и с большим позиционным преимуществом для Гитлера. Впоследствии это преимущество фюрер использовал постоянно и эффективно.

Но не нужно забывать, что его авантюрным идеям сопутствовала необъяснимая удачливость. Неудачный протест Кейтеля против французской кампании Гитлером никогда не упоминался, но и не забывался. На Нюрнбергском процессе Кейтель неоднократно повторял, что Гитлер не был дилетантом в стратегии, внимательно изучал труды великих полководцев и ему не требовались подсказки окружавших его генералов. Кейтель буквально уверовал в военный гений Гитлера. Отчасти это объясняет его смирение и нежелание спорить с гением, чье мышление непостижимо для обыкновенных грамотных военачальников. Стратегии противопоставлялась харизма.

Но иногда Кейтеля все же обуревали сомнения в непогрешимости его кумира. История, например, повторилась перед началом войны с Советским Союзом. На этот раз свое мнение Кейтель изложил в пространном меморандуме. Гитлер вызвал его к себе и устроил форменный разнос, но отлучение-отставку на этот раз просто запретил в категорической форме: «Кейтель не уйдет со своего поста до тех пор, пока фюрер в нем нуждается!» Такая стесненность позиции в любой партии называется полным проигрышем. Больше Кейтель никогда не возражал Гитлеру, даже в тех случаях, когда была очевидна необходимость вмешательства ради спасения окруженных противником армий.

Любопытный материал для анализа дает описание того, как Кейтель вел себя во время покушения на Гитлера. Бомба полковника Клауса фон Штауффенберга, как известно, разорвалась 20 июля 1944 года в ставке, когда фюрер разъяснял собравшимся генералам свой стратегический план. Кейтель стоял непосредственно рядом с Гитлером. Сразу после взрыва он подхватил раненого вождя и почти понес его к кабинету врача. Убедившись в благополучном состоянии Гитлера, Кейтель в ярости бросается громить пре дате-лей-заговорщиков. Прежде всего он громогласно приказывает охране немедленно арестовать начальника связи генерала Эриха Фель-гибеля, который, по мнению Кейтеля, специально изолировал ставку фюрера «Волчье логово». Затем он бросается к телефону и начинает обзванивать тех, кого подозревает в предательстве. Одним из первых в этом воображаемом списке значится главнокомандующий резервной армией генерал-полковник Фридрих Фромм. Интуиция Кейтеля достойна восхищения: именно в этот момент Фридрих Фромм разговаривал с примчавшимся к нему полковником Штауффенбергом. Фромм, словно освободившись от наваждения (или, наоборот, попадая в плен), арестовывает своего гостя и направляет эсэсовцев к остальным местным участникам заговора. А Кейтель уже звонит фельдмаршалу Эрвину фон Вицлебену. И так до тех пор пока все заговорщики не оказываются под арестом.

Кое-кто в его список попал и напрасно. Так, например, участие фельдмаршала Эрвина Роммеля в заговоре было меньше минимального: что-то он где-то слышал и кого-то знал. Но знали заговорщиков все (это были сплошь очень известные люди), а не слышать о готовящемся покушении было крайне сложно —, заговорщики активно уговаривали всех принять в свержении диктатора посильное участие. Роммель был одним из очень немногих, к кому напрямую не обращались, по-видимому, уверенные в его отказе. Но Кейтель, ненавидевший талантливого фельдмаршала («Лиса пустыни», любимца фюрера и армии), предложил ему выбор: покончить с собой и умереть как герой или предстать перед судом и этим обречь свою семью на концлагерь. Роммель выбрал яд.

Все остальное время Кейтель подписывал приказы, которые отдавал Гитлер. Приказы были разные, среди них множество директив, которые впоследствии были оценены Нюрнбергским процессом как преступные. Это и знаменитый «приказ о комиссарах», и «Мрак и туман», позволяющий эсэсовцам выполнять расовую программу в излюбленном их стиле, и пресловутый «приказ о коммандос», и «приказ о партизанах». Наконец, когда в Германию вступили войска союзников, Кейтель издает приказ, который объявлял города, служащие важными транспортными центрами, объектами особой важности, оборону которых нужно продолжать до последнего человека. Любой командир, не обеспечивший выполнение приказа, подлежал расстрелу.

Последний раз Вильгельм Кейтель поставил свою подпись в качестве главнокомандующего вооруженными силами Германии 8 мая 1945 года под актом о безоговорочной капитуляции. Через несколько дней в Мюрвике, в ставке гросс-адмирала Карла Деница, его арестовала британская полиция.

На Нюрнбергском процессе, как, впрочем, и всю жизнь, Кейтель вел себя смиренно. Позиция его была по-солдатски проста: «Автором приказов был Гитлер, поэтому обсуждать их не имеет смысла, но подпись под ними стоит моя, поэтому я целиком за них отвечаю сам». Судя по многочисленным деталям, Кейтель был готов к такому варианту давно. Во всяком случае, уже в середине 1944 года всем стало ясно, что война проиграна, и главнокомандующий ОКВ (Верховного главного командования вермахта) не был исключением. Еще тогда он понял, что его пророк несет чушь, но ни еретиком, ни сектантом, ни атеистом Кейтель не стал. Он продолжал подписывать преступные приказы, мысленно готовясь нести за них ответственность.

Во время процесса Кейтель писал мемуары, но успел дойти лишь до Сталинградской кампании, когда суд приговорил его к смертной казни. Оставшиеся десять дней он описывал жизнь в Берлине с апреля 1945 года до ареста его англичанами. 16 октября 1946 года по приговору Нюрнбергского суда Вильгельм Кейтель был повешен.

В мемуарах Кейтеля есть любопытное место: «Почему генералы, столь яростно клеймившие меня как бессловесную и некомпетентную личность, послушную пешку, не сумели отстранить меня от дел? Ведь это было совсем несложно для личностей, умеющих за себя постоять. Причина заключалась в том, что ни один из них не хотел оказаться на моем месте, поскольку все они понимали, что любой, оказавшийся в моем положении, рано или поздно обречен превратиться в такую пешку, как я».

Мне кажется, что это очень ценное для нашего анализа замечание. Я все время говорил о том, что обстоятельства, складывающиеся к определенному моменту, требуют притока определенных типов военачальников, то есть их прихода со стороны. Кейтель же говорит о способности и возможности существующей системы изнутри преобразовывать, трансформировать людей, уже имеющихся в наличии, занимающих ответственные посты, но относящихся к «несоответствующим» типам стратегов. В результате такого «перевоспитания» образуются те типы, которые в данный момент нужны.

Беда самого Кейтеля заключалась в том, что ему не нужно было перевоспитываться. Он изначально полностью соответствовал исполняемой им роли.

Фельдмаршал Вильгельм Кейтель по всем характеристикам относится к ярко выраженному типу военачальников «Kurier» («посланник»). Только два момента в его жизни нарушают стройную картину: эпизод с назначением Вальтера фон Браухича и эпизод с покушением на Гитлера. В обоих случаях Кейтель, казалось бы, проявляет несвойственную этому типу активность «вне задания сверху». Думаю, что в первом случае никакого нарушения типовых характеристик нет, просто в тот момент для будущего «оруженосца фюрера» «верхом» было офицерское фронтовое товарищество, которое вознесло его самого и теперь ожидало такой же услуги от него. А во втором эпизоде вряд ли его истерику стоит принимать за активность. Кейтель уже настолько сроднился со своим кумиром, что прекрасно чувствовал и читал его невысказанную волю. Да и что другое мог Адольф Гитлер после покушения на него приказать своему «оруженосцу», кроме того, что тот сделал сам без приказа?

 

Карл Дениц

На тот период развития Третьего рейха, который мы сейчас рассматриваем, приходится лишь небольшая часть деятельности Карла Деница в качестве руководителя кригсмарине, поскольку гросс-адмирал Эрих Редер ушел в отставку только 30 января 1943 года.

Мне бы хотелось отметить еще раз, что попытки из Редера-«Рionerа» сделать Редеpa-«Kurier’a» привели не только к отставке гросс-адмирала, но и к более неприятным для Германии явлениям: многочисленным поражениям на море, напряженности в отношениях между высшими офицерами и развалу военно-морского надводного флота. Дениц тоже нельзя было без натяжек принять за идеальный образец ни типа «Kurier», ни типа «Wachmann», но еще задолго до его прихода к власти роль ВМФ в войне оказалась уже настолько приниженной, что его деятельность не имела решающего значения.

Карл Дениц (Doenitz) родился под Берлином в местечке Грюнау 16 сентября 1891 года. Его отец — Эмиль Дениц, инженер-оптик йенской фирмы Карла Цейсса, рано овдовел и к воспитанию двух сыновей относился очень серьезно, отдавая им всю оставшуюся нежность и заботу. В их роду не было аристократов, поэтому в мирное время Деницы никогда не связывали свои судьбы с армейской службой. Другое дело военно-морской флот — здесь сыну почтенного бюргера можно было дослужиться и до офицерских погон.

Юный Карл окончил считавшееся тогда очень престижным «Стоическое учебно-воспитательное заведение». Поскольку особый интерес он проявлял к истории и естественным наукам, увлекался живописью и рисованием, читал мемуары полярного исследователя Нансена и знатока Азии Свена Гедина, то и сам захотел стать «первооткрывателем». Эту мечту поощрял и отец, проводивший почти каждый свой отпуск на островах Северного моря. Поэтому не было ничего удивительного в том, что в один прекрасный день 1910 года Карл Дениц поступил в военно-морское училище города Киля, которое к тому времени заканчивал его будущий начальник Эрих Редер.

В то время в системе подготовки будущих морских офицеров существовал железный принцип: каждый должен был знать все виды службы как на суше, так и на борту корабля. Дениц хорошо изучил и полюбил все, что касалось его будущей профессии, будь то кораблевождение, связь, артиллерия или минно-торпедное дело. Он был слаб только в знании уставов, считавшихся одной из самых важных дисциплин. Позднее, будучи уже референтом в министерстве вооруженных сил, Карл Дениц исправится и наверстает упущенное.

В 1912 году его переводят в военно-морскую школу в Мюрвике, а по ее окончании в звании лейтенанта цур зее Деница назначают вахтенным офицером на легкий крейсер «Бреслау», который курсировал по Средиземному морю, участвуя в международной блокаде Черногории. Началом первой мировой войны для моряков «Бреслау» стала яростная атака английской эскадры. Немцы с трудом оторвались от нападавших и соединились с турецким флотом, который направлялся в Черное море для атак на русские порты. В мае 1915 года этот германский крейсер ворвался в Новороссийскую гавань, потопил все русские корабли, стоявшие вдоль пирса, и взорвал нефтехранилище. Однако через два месяца на рейде в Босфорском проливе «Бреслау» подорвался на мине, и его отправили на ремонт. Команду списали на берег, и дальнейшая служба Деница проходила сначала на фронте в качестве стрелка и воздушного корректировщика, а затем в штабах.

На следующий год его повысили в звании и направили переучиваться на офицера подводного флота. Курсы длились всего четыре месяца, и в конце января 1917 года Де-ниц получает назначение на субмарину U-39 в качестве торпедного офицера. По воспоминаниям самого Деница, дежурства возле торпедного аппарата оказались для него более плодотворными, чем заучивание теоретических истин на курсах. Через год он получает под свое командование подводную лодку UC-25 водоизмещением 417 тонн, которая была больше минным заградителем, чем торпедной субмариной.

Оказавшись на средиземноморском рейде, Дениц показал себя во всей красе. Уже через неделю после выхода в море он потопил грузовой пароход, а затем ворвался на внутренний рейд сицилийского порта Аугуста и потопил громадный итальянский углевоз, который принял по ошибке за английскую плавучую мастерскую «Cyclops». За этот подвиг кайзер лично вручил капитану орден дома Гогенцоллернов. В следующем походе Дениц торпедирует еще четыре вражеских корабля. Большего ему достигнуть не удается, поскольку его субмарина не способна нести более 5 торпед. Ему дают новую подлодку UB-68. Она больше и быстроходнее, хотя и менее устойчива при погружении.

В октябре 1918 года это становится причиной трагедии. Дениц атакует британский конвой, сопровождавший 4000-тонный транспорт, мастерски торпедирует противника, но при погружении оказывается беспомощной мишенью для окружавших его эсминцев. Трое из экипажа утонули, остальные вместе с командиром попали в плен. Дениц оказывается в лагере для офицеров неподалеку от Шеффилда.

Здесь молодой офицер проявляет свойственную ему изобретательность и оригинальность мышления. Он понимает, что рано или поздно всех их отпустят домой, но в отличие от многих других его всерьез беспокоит дальнейшая судьба на родине. Он прекрасно осознает, что после войны в Германии окажутся тысячи никому не нужных и безработных офицеров. Чтобы не затеряться в этой толпе, ему необходимо вернуться на родину одним из первых. И он начинает изображать сумасшедшего.

Часами он сидит на площадке и бессмысленно переставляет пустые консервные банки. Своей цели он добивается: лагерное начальство, признав его психически ненормальным в результате контузии, отправляет в Германию на одном из первых кораблей. Вернувшись домой в июле 1919 года, Дениц мгновенно излечивается от «результатов контузии» и поступает служить на военную базу в Киле.

Служба на базе оказалась довольно монотонной, и Дениц мучительно ищет контактов с теми, кто вопреки условиям Версальского договора готовит развитие будущего военно-морского флота Германии. Он переводится на торпедный катер и дослуживается до звания капитан-лейтенанта, а в 1923 году поиски увенчиваются успехом и его возвращают на берег в Киль участвовать в разработке новой серии глубинных бомб. Затем начинается штабная работа в Берлине под командованием Редера. Идут активные разработки нового военно-морского устава и положения о воинских преступлениях. Любопытно, что уже эти документы явно окрашены антикоммунистическими и пронацистскими настроениями их разработчиков, хотя Дениц старается держаться особняком и с политикой не связываться. Впрочем, в 1924 году вряд ли кто еще мог с уверенностью сказать, какая политическая карта станет козырной через десяток лет, а наш капитан-лейтенант всегда стремился играть наверняка.

Такая тактика нейтралитета вскоре принесла плоды. Когда депутаты рейхстага принялись обсуждать так называемый «скандал Ломана» (подробнее о нем см. в разделе о Редере) и рассекретили производство подводных лодок на турецких верфях, правительство вынуждено было произвести полное обновление генерального штаба. Почти всех отправили в отставку — Деница назначили командиром 4-й торпедной полуфлотили. Под его началом оказались 4 торпедных катера и 28 офицеров, командовавших шестьюстами моряков. Фактически это были не контролируемые рейхстагом маневры с неопределенным сроком и графиком. Только осенью 1929 года о подводной армии «вспомнили». Оценивал ее деятельность контр-адмирал Вальтер Гогенцоллерн, который официально числился вторым заместителем начальника штаба, а фактически отвечал за тайную подготовку германского подводного флота. Оценку Деницу он поставил очень высокую. Да и было за что. В процессе предыдущих тренировок капитан-лейтенант наработал массу новых тактических приемов, которые и использовал теперь, с блеском «потопив» конвой условного противника.

Как боевого офицера, проявившего выдающиеся способности, Деница переводят в штаб Североморского региона, где он занимается… руководством службы внутренней безопасности.

Видимо, к тому моменту будущий контрадмирал далеко просчитал будущее и свое, и своей страны. Во всяком случае, начальством его политические пристрастия воспринимаются однозначно. Он активно боролся против коммунистов и вскоре заслужил командировку сначала в кругосветное путешествие, а затем в Великобританию для совершенствования своего английского языка. По возвращении Деницу поручают командовать легким крейсером «Эмден».

К власти приходят нацисты. В марте 1935 года Адольф Гитлер денонсирует Версальский договор и поручает кригсмарине вплотную заняться активным производством субмарин. 6 июня Карла Деница назначают «фюрером подводных лодок». К осени его повышают в звании, отныне он — капитан цур зее, и ему подчиняются 11 небольших субмарин водоизмещением в среднем по 24 тонны.

Однако радоваться капитану не приходится. В руководстве кригсмарине собрались люди, которые видят в субмаринах только своеобразное транспортное средство, позволяющее секретно перебросить в нужное место солдат или грузы. Все попытки Деница открыть им глаза на новые возможности использования подводных лодок проваливаются, поскольку адмиралы очарованы мечтами о «больших кораблях».

Дениц разработал тактику «волчьих стай» — систему приемов совместных действий нескольких подводных лодок. Для этого ему требовалось множество 600-тонных субмарин. Но помощников Редера интересовало совсем другое: водоизмещение не менее 2 тысяч тонн. По их мнению, такая массивность делала лодки более износоустойчивыми. Все аргументы Деница в пользу других качеств: незаметности, неуязвимости для глубинных бомб и дешевизны изготовления при массовом производстве — пропадали втуне. Контрадмирал Редер не верил в возможность блокады Великобритании силами 300 легких и средних субмарин.

Дениц всегда знал, что произойдет завтра. Иногда он просчитывал развитие того или иного процесса на несколько лет вперед. Во всяком случае, о войне с Англией, в отличие от генерального штаба, он знал заблаговременно. Поэтому сразу же после польской кампании он начал атаки на британский флот и его порты. Он лично планировал такую крупную операцию, как прорыв в Скапа-Флоу (в «спальню флота Ее Величества»). Он выходил встречать каждую, буквально каждую субмарину, возвращавшуюся из боевого похода. Он лично проверял условия быта и жизни своих моряков. Разумеется, он пользовался у них любовью, доверием и признательностью. Подводники были готовы за него идти на самое дно. Сначала у него было всего 57 субмарин. Производство их до 1940 года не превышало двух единиц в месяц, что не мешало воспитанникам «папы Карла» топить ежемесячно по 50–60 вражеских кораблей.

После 1940 года Германия стала производить по 6 субмарин в месяц. Однако англичане научились защищаться от подводных атак. Они разработали систему пеленгаторов, которые за несколько миль определяли приближение германских подлодок, и сделали несколько сотен специальных самолетов, прицельно сбрасывающих на подводного противника глубинные мины. Сначала потери Деница стали соизмеримы с потерями противника, а затем и превысили их. К тому же дело сильно тормозилось вмешательством высших генералов флота и самого фюрера, которые имели дурную привычку в самый неожиданный момент посылать боевые экипажи субмарин на ненужную гибель. Так, например, в мае 1942 года, в разгар охоты деницовских моряков на американские транспортные суда, Гитлер приказал командировать 20 субмарин для разведки к берегам Норвегии. Дениц чуть ли не бунт устроил по этому поводу, но фюрер настоял на своем, а чтобы успокоить строптивого капитана, произвел его в адмиралы. В другой раз главнокомандующему пришло в голову отправить 30 субмарин в Средиземное море, хотя из-за сильного течения в Гибралтарском проливе эти подлодки в Атлантику уже никогда не могли вернуться.

Уходя в отставку, гросс-адмирал Редер предложил Гитлеру две кандидатуры на свое место: адмирала Карла Деница и генерал-адмирала Рольфа Карлса. Трудно сказать, что предпринял бы последний, если бы выбор фюрера пал на него. Но главой кригсмарине назначили Карла Деница. Первое, что сделал новый главнокомандующий ВМФ 30 января 1943 года, — это уволил всех, кто мог бы составить ему конкуренцию на этом посту, и прежде всего Рольфа Карлса. Германский флот такой решительный шаг не усилил, зато укрепил позиции самого Деница.

Второй поступок бывшего «вождя субмарин» был не менее парадоксален: он уговорил Гитлера не уничтожать надводный флот, когда фюрер собирался отправить его на переплавку. Правда, аргументация нового гросс-адмирала была своеобразной. По его предложению, имеющиеся германские крейсеры должны были отвлечь на себя значительную часть военно-морских сил противника. Странно было слышать такое от человека, который по-отечески заботился о своих субмаринах, об их экипажах, встречал их после каждого похода, провожал к месту отдыха, обеспечивал всем необходимым! И тот же человек предлагал теперь использовать огромные военные корабли с их экипажами в качестве живых мишеней для отвлечения сил врага! Такая подставка своих под удары противника могла длиться довольно долго, но ведь конечный результат — гибель моряков и кораблей — был очевиден каждому, в том числе и фюреру, и гросс-адмиралу. Сложный человек был Карл Дениц!

Реализации его идей постоянно мешали руководители кригсмарине во главе с главнокомандующим Редером, причем эти помехи тщательно и целенаправленно организовывались, а потом одобрялись и благословлялись фюрером. И, несмотря на это, как ни удивительно, среди высшего офицерского состава самым ярым фанатиком нацизма был именно Карл Дениц! Даже Геббельс с его патологической страстью к рациональному оправдыванию любых действий Гитлера не мог сравниться с этим сухим штабистом, обрушивавшимся на оппонентов на Нюрнбергском процессе, где, казалось бы, такое поведение могло ему только повредить. И этот человек с ранней юности до самой смерти утверждал, что политика его абсолютно не интересует!

Возглавив ВМФ, Дениц, разумеется, попытался решить все проблемы, связанные с подводной войной. Но время ушло, многое уже решить было невозможно. В марте 1943 года его субмарины, усиленные дополнительными торпедными установками, потопили 120 кораблей противника. Германии это стоило одиннадцати подлодок. В апреле счет был: 64 корабля на 15 субмарин. В мае союзники предприняли целенаправленную атаку на германский подводный флот. Были задействованы последние достижения науки и техники (бомбардировщики, стартовавшие с авианосцев поблизости от баз субмарин, усовершенствованные радары, глубинные бомбы и т. п.). Атакующие потеряли 56 судов общим водоизмещением около 300 тысяч тонн, но Германия лишилась 41 подводной лодки. Такая пиррова победа заставила все же Деница увести свои «волчьи стаи» из Атлантики.

Гросс-адмирал меняет стратегию. Во-первых, все производственные силы бросаются на то, чтобы выпускать до 25 субмарин в месяц. Во-вторых, «стаи» отводятся в более безопасную для них акваторию — в Карибское море. В-третьих, активизируются научные исследования, направленные на усиление подводного флота в борьбе с хорошо оснащенным противником. Но время упущено. Когда заканчивается разработка субмарины типа XXI, которая могла бы изменить соотношение сил на море, море для Германии оказывается закрытым.

Усилия гросс-адмирала становятся судорожными, граничащими с истерикой. Он бросает свои субмарины в атаку на противника, не считаясь с потерями. Сотни моряков, о которых он столько заботился в недалеком прошлом, теперь гибнут в ожесточенных схватках. За время высадки союзных войск во Франции погибли 82 субмарины, успевшие потопить всего 21 вражеский корабль. Всего в «битве за Атлантику» из 820 подлодок погибло 780, а из 39 тысяч моряков — 32 тысячи, причем большинство погибло за последние два года.

29 апреля 1945 года Гитлер объявил, что своим преемником назначает Карла Деница. На следующий день фюрер покончил с собой, и Мартин Борман сообщил Деницу телеграммой о его назначении. В ответ последовала восторженная клятва: «Мой фюрер! Моя преданность вам беспредельна. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы прийти к вам на помощь в Берлин. Если, однако, судьба повелевает мне возглавить рейх в качестве назначенного вами преемника, я пойду этим путем до конца, стремясь быть достойным непревзойденной героической борьбы немецкого народа».

Гросс-адмирал еще полагал, что фюрер жив. Любопытно, что никаких действий, направленных на то, чтобы бросить какие-либо силы «на помощь в Берлин», Дениц так и не предпринял, хотя успел поработать над составом правительства и дальнейшей стратегией. А она была такова: военные силы отводить как можно быстрее на запад, чтобы они там могли сдаваться американцам или англичанам, на востоке вести отвлекающие маневры, а мирное население призвать к восстановлению страны. Последнее предусматривало скорее психологический, чем практический эффект: нужно было что-то противопоставить охватившему всех немцев ужасу поражения.

23 мая в Мюрвике англичане арестовали последнего главу Третьего рейха вместе с остатками его правительства.

Позиция Деница на Нюрнбергском процессе напоминала искаженное отображение позиции Кейтеля. Дениц тоже считал, что обсуждать приказы Гитлера бессмысленно, но не потому, что он к ним не имел отношения, а потому что это приказы гениального фюрера. Вторая позиция оказалась не менее деформированной: «Я, — провозглашал Дениц, — солдат, честно выполнявший приказы, поэтому ответственности за них не несу». В утверждении такой концепции ему активно помогал его адвокат Генрих Кранцбюллер, бывший юрист кригсмарине, исполнявший обычно роль судьи.

— Кто становится солдатом, — приводил он цитаты из уставов, — тот телом и душой принадлежит своему командиру. Он не должен решать, справедливо или несправедливо дело, за которое он идет в бой. Его враги выбраны не им, а для него. Его долгом является повиноваться, а не спрашивать.

Дениц ни слова не возразил.

Адмиралы стран-победительниц неожиданно выступили в защиту своего коллеги. Они убедительно доказывали, что их собственная практика ведения войны была не менее жестокой, но тому причиной особенности морских сражений, а не жестокосердие гросс-адмирала Деница. В результате такого демарша международного воинства Дениц был приговорен только к 10 годам заключения. Отбывал наказание он в тюрьме Шпандау, где, как и в далекой юности, часами возился с банками; правда, теперь в них была рассада. Гросс-адмирал очень увлекся овощеводством и совершенно отгородился от своих бывших сослуживцев. Свой срок он отсидел полностью и, освободившись, вернулся к жене, с которой и жил до ее смерти в 1962 году. После выхода на свободу он много писал, выпустил два тома мемуаров и монографию о стратегии кригсмарине во время войны. Овдовев, он пристрастился к религии, посещал все церковные службы, приготовил собственную могилу.

6 января 1981 году Карл Дениц умер, оплакиваемый десятками оставшихся в живых товарищей по оружию.

Подводя итоги этого раздела, можно достаточно легко определить социопсихологический тип Карла Деница. Аналитическое мышление, стремление выстраивать свои представления о мире в виде жестких автономных моделей, острое восприятие перспективы процесса и при этом страстное нежелание поддаваться чужому давлению, настаивание на своем — все это свидетельствует о том, что у Карла Деница имеются все характерные признаки типа «Робеспьер» по классификации Юнга. Эти качества проявляются у него на протяжении всей его жизни. А вот поведение Деница в качестве военачальника несколько разнообразнее. В начале карьеры это активный офицер, самостоятельный в решениях, предпочитающий действовать на свой страх и риск, не заботясь о том, как на его подвиги будет смотреть начальство, и не желающий знать уставы. Оценка со стороны для него настолько неважна и не имеет ни малейшей ценности, что он решается даже на такой рискованный шаг, как симуляция сумасшествия в плену. Как она реализовывалась, к какому результату привела — это не так уж существенно. Для нас важнее сам факт того, что подобная идея могла прийти ему в голову и стать основой конкретного плана. Отношение к подчиненным — подчеркнуто заботливое, по-отечески теплое, иногда даже выходящее за рамки принятых норм. Умение не только просчитать перспективу, но и использовать эти расчеты в своих действиях. Постоянные споры с руководством по поводу неправильных, с его точки зрения, приказов.

Все это, вместе взятое характеризует Деница как военачальника типа «Pionier». Но все это полностью меняется, когда Дениц становится гросс-адмиралом и главнокомандующим кригсмарине.

Внимательнейшее отношение к суждениям начальства, покорнейшее подчинение любому волеизъявлению свыше. Он подхватывает и расхваливает авантюрные идеи фюрера: его решение удерживать любой ценой Тунис или защищать Курляндский котел в конце 1944 года силами группы «Север». Всегда брезгливо относившийся к «политиканству», после своего возвышения Карл Дениц вдруг начинает заниматься пропагандой нацистского движения, призывать к решительному наступлению и вообще вести пропаганду на флоте в духе Геббельса. Наконец, может быть, самое важное — он перестает обращать внимание на своих подчиненных; именно это становится причиной гибели тысяч германских моряков в бессмысленных атаках на вражеских десантников во Франции. Все эти черты более характерны для совершенно другого типа военачальника: «Kurier» («посланник»).

Неизвестно, стал ли причиной такой трансформации рассудочный подход талантливого плановика, или она произошла под влиянием подсознательного восприятия обстановки, но совершенно очевидно, что Дениц из «первооткрывателя» превратился в «посланника», что вполне соответствует нашим предположениям. Во втором периоде развития Третьего рейха, как и ожидалось, бретеры уходят на второстепенные роли, а на передний план выходят послушные бездумные исполнители. В случае Деница произошло обратное во времени, но не по сути: пока он был на вторых ролях, его самостоятельная активность преодолевала все препятствия на уровне отдельных операций, выход же Деница в лидеры нивелирует все его лидерские качества. Вполне возможно, что именно этим он и заслужил высокое доверие фюрера, назначившего Деница своим преемником.

 

Фридрих Вильгельм Канарис

Одной из любопытнейших личностей Третьего рейха, безусловно, был адмирал Фридрих Канарис. «Под него» был организован нацистский абвер (управление разведки и контрразведки вермахта). Для него создавались новые типы военных подразделений. После него абвер был распущен, а его сотрудники были переведены под командование злейших врагов Фридриха Канариса.

Всегда подтянутый, тщательно следящий за собой, он был почти незаметен. Его деятельность настолько засекречивалась, что даже его непосредственный начальник фельдмаршал Кейтель зачастую не знал, чем абвер занимается. Он добывал важнейшую информацию из самых разных точек мира, обрабатывал ее, выделяя самые значительные сведения, и отдавал руководству, которое не принимало ее во внимание.

Фридрих Вильгельм Канарис (Canaris) родился 1 января 1887 года в Аплербеке, близ Дортмунда, в семье директора сталелитейного завода. В восемнадцать лет он вступил во флот, где проявил себя с положительной стороны. Начальство отмечало его усердие, помогало получать образование, командируя на различные курсы. К началу первой мировой войны Канарис владел пятью, морскими профессиями, поэтому, когда перед войной его назначили адъютантом капитана крейсера «Дрезден», никого это не удивило.

В 1915 году крейсер был потоплен возле берегов Южной Америки. Канарис оказался в лагере для пленных офицеров в Чили. Времени там молодой офицер не терял и в совершенстве овладел испанским языком. Это достижение способствовало тому, что после репатриации в 1916 году германская разведка заслала его в Испанию. За два года Канарис наладил здесь агентурную сеть, разработал систему добывания информации и передачи ее в Германию, договорился с влиятельными людьми об организации на территории Испании и Португалии баз для ремонта и снабжения подводных лодок рейха.

По окончании первой мировой войны он возвращается на родину. Впереди огромная работа, которая должна выполняться эффективно, но совершенно секретно. Канарис накопил достаточно серьезный опыт подобной деятельности. Поэтому исполняющий обязанности военного министра Веймарской республики Густав Носке берет его к себе адъютантом.

Работа идет действительно большая. Именно тогда началась организация Добровольческого корпуса, в чем Канарис принял самое активное участие. Шла безжалостная борьба с «предателями-коммунистами». Канарис и тут не остается в стороне: он стал одним из главных организаторов убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург, а затем вместе с прокурором Куртом Йорнсом провел «следствие» по этому делу столь блестяще, что виновные отделались лишь порицаниями в приказе.

Политическое лицо Канариса того периода определить довольно сложно. Он или тщательно скрывает его даже от самых близких людей, или действительно находится в поиске. Его не привлекают ни коммунистические, ни монархические идеи. Концепции нацизма или демократии ему тоже не очень нравятся. В 1920 году он становится участником капповского путча. Учитывая, что задачей капповских заговорщиков было установление военной диктатуры, можно предположить, что более всего Канарис в тот период был склонен поддерживать государство, в котором верховная власть принадлежала бы офицерству.

Можно сказать, что Канарис был самым благородным представителем пруссачества, рассматриваемого как цельный образ жизни, как незыблемое мировоззрение, и в то же время был самым двуличным офицером германской армии. Самое удивительное, что это двуличие порождалось искренностью Канариса, пытавшегося действовать в соответствии с дисциплинарными нормами офицера и жить по законам офицерской чести. В результате получалось, что он безупречно выполнял приказы, даже когда был с ними не согласен, и старался оптимально планировать задания для своих подчиненных. По воспоминаниям создателя послевоенной германской разведки Рихарда Гелена, «для Канариса были характерны не только глубокая религиозность и безупречное поведение офицера, но и высокая образованность, далеко превосходящая уровень, имевшийся у высшего офицерства». Ему всегда было трудно найти себе достойного собеседника. Вряд ли среди участников провалившегося путча у Канариса было много единомышленников, таких же страстных приверженцев офицерской чести. В толпе заговорщиков он, скорее всего, был одинок. После подавления восстания провинившегося адъютанта военного министра быстро перевели в военно-морской флот. Там он прослужил три года, честно выполняя повседневные обязанности, ничем не выделяясь и не привлекая к себе внимания.

С приходом к власти нацистов Канарис решает, что достаточно отсиживался на дне.

И он всплывает на поверхность политической борьбы. К нему обращаются за советами такие разные люди, как министр иностранных дел Эрнст фон Вейцзекер, заместитель фюрера по партии Рудольф Гесс, германский посол в Риме Ульрих Хассель. Все чаще он заходит в гости к бывшим сослуживцам, которые теперь занимают кабинеты в генеральном штабе.

По условиям Версальского мирного договора Германии не позволялось иметь разведывательные организации. Исключением оставался абвер, на который возлагались функции военной контрразведки в вооруженных силах. В самом начале 1935 года начальником абвера становится Фридрих Канарис. Перед собой он ставит задачу восстановить все агентурные сети, которые когда-то были налажены по всему миру. Он организовывает переписку своих агентов в Германии с немецкими общинами за границей, способствует возрождению национальных групп в других странах. Все это камуфлируется как налаживание международных культурных связей, встречи обществ любителей немецких песен и танцев, обменные поездки небольших коллективов от разных земель. Такая работа ведется открыто, даже с большой долей демонстративности, но результаты, разумеется, известны только верхушке рейха. После ухода Бломберга и Фрича в отставку абвер становится частью верховного командования вооруженных сил, и Канарис автоматически возглавляет иностранный отдел Верховного главного командования вооруженными силами Германии (ОКБ).

С 1938 года он активно занимается преобразованием абвера из органа, собирающего нужную информацию, в мощную организацию, способную влиять на жизнь стран всего мира. К тому же теперь у него появилось несколько конкретных задач: обеспечивать секретность приготовлений Германии к войне и проводить подготовку к «блицкригу», то есть вносить хаос и неразбериху в войска и военную промышленность тех стран, на которые вермахтом намечено нападение.

Для этого он разделил свой центральный аппарат на пять отделов. Первый традиционно добывал информацию о военно-экономическом положении потенциального противника. Здесь были специалисты как по отдельным регионам и странам, так и по различным видам вооружения. Второй отдел занимался более активной и заметной деятельностью, а именно, организацией диверсионно-террористических операций. Другие работники этого отдела обеспечивали необходимое снабжение прогерманских группировок, «заграничных немцев», эмигрантских и националистических организаций, то есть всех, кто позднее стал входить в знаменитые «пятые колонны». Третий отдел должен был продолжать дело донацистского абвера, то есть осуществлять военную контрразведку и политический сыск в вооруженных силах. Этот же отдел разрабатывал операции по дезинформации иностранных разведок, следил за лагерями для военнопленных, вербовал там будущих агентов. Четвертый отдел выискивал, добывал ценную информацию, штудируя иностранную прессу, литературу и прослушивая радиопередачи, а также общаясь с германскими военными атташе за границей, деятельностью которых управлял. Наконец, в обязанности центрального отдела входило вести главный архив абвера и картотеку его агентов.

Список агентов был довольно велик. Канарис создал широкую шпионско-диверсионную сеть практически во всех странах Европы, Азии, Африки и Америки. Легенда связывает его имя с первой вербовкой известной шпионки Маты Хари. Безусловно, это легенда, поскольку мифическая шпионская деятельность этой известной, но никогда по сути дела шпионажем не занимавшейся танцовщицы относится к тому периоду, когда Канарис с разведкой еще не был связан. Но живучесть слухов об этом, разумеется, основывается на том, что масштаб реальной работы адмирала с агентами был очень велик.

Канарис принимал участие в разработке и осуществлении гитлеровских агрессивных планов. Еще во время формирования добровольческих корпусов он познакомился с капитаном фон Хиппелем, ветераном оперотрядов, воевавших во время первой мировой войны в районе Танганьика. В 1935 году Кана-рис пригласил его на пост советника абвера по партизанским операциям. И адмирал, и его капитан были уверены, что методы «коммандос», испытанные когда-то в Африке, могут найти применение и в Европе. Они не сомневались, что в недалеком будущем Германии потребуются партизанские соединения, «коммандос» — элитные формирования со специальной подготовкой.

Этим группам предстояло проникать сквозь границы противника еще до объявления войны или начала наступательных действий, чтобы захватывать важнейшие цели в самом начале боевой операции. Руководителей привлекал такой вид войск и операций прежде всего большой эффективностью и малыми потерями. В начале 1938 года началось секретное формирование экспериментального подразделения «профессиональных партизан». Кандидатам в отряд предъявлялись очень высокие требования: уровень интеллекта выше среднего, хорошая физическая и военная подготовка. Кроме того, они должны были владеть несколькими языками, легко приспосабливаться к новой ситуации, иметь незапоминающуюся внешность, что позволило бы им действовать под разными фамилиями. Преимущество предоставлялось немцам, жившим ранее в Северной и Южной Америке или в Африке. Их готовили к разведывательной работе, актам саботажа, а затем забрасывали в страны, где они проживали ранее. Правда, иногда ограничивались и более грубыми приемами.

В публицистической и художественной литературе красочно описывается исторический момент 11 июля 1934 года, когда во время разговора канцлера Австрии Курта Шушнига с Гитлером открылась дверь и вошел «звероподобный» фельдмаршал Кейтель — в ужасе Шушниг подписал договор, практически подчиняющий Австрию воле германских нацистов. Действительно, мелодраматический выход Кейтеля на сцену имел место. Но, во-первых, главнокомандующий ОКВ был не таким уж монстром, а, во-вторых, среди канцлеров редко встречаются слабонервные особы, которых можно запугать чьим бы то ни было видом. На самом деле участников этого политического спектакля было намного больше. И среди них далеко не последнее место занимал Фридрих Канарис. Именно он настолько активизировал немецкие общины в Австрии, что они провели ряд провокаций, вызвавших тревогу у населения. Именно он подготовил и организовал ряд террористических актов, вызвавших панику у австрийской полиции. Наконец, именно он снабдил австрийскую разведку такой убедительной дезинформацией, что Шушниг был уверен в наличии крупной группировки войск вермахта вдоль границ его страны. Этих мифических дивизий и испугался Шушниг; другими словами, запугал его не кто иной, как Фридрих Канарис.

Аналогичная работа была проведена адмиралом от разведки и при подготовке Мюнхенского соглашения 1938 года. 29 сентября Гитлер высыпал на стол такое количество свидетельских показаний об издевательствах чешских властей над проживающими в Судетах немцах, что присутствующие на совещании премьер-министры англичанин Невилль Чемберлен и француз Эдуард Даладье вместе с подыгрывающим Гитлеру Бенито Муссолини были вынуждены искать приемлемые средства для разрешения международного конфликта. Закончились эти поиски, как известно, передачей Судетской области Германии. Автором сфабрикованных свидетельств был Фридрих Канарис.

Еще в середине 1938 года второй отдел абвера во главе с фон Хиппелем начал поиски немцев из Силезии и Поморья, владеющих польским языком. На польско-немецкой границе, особенно в районе Силезии, задолго до 1 сентября 1939 года шла «малая война». Через границу проникали немецкие боевые группы и более крупные формирования, которые атаковали польские таможенные посты, пограничные заставы, вокзалы, шахты. Знаменитая впоследствии дивизия «Бранденбург-800» была создана на базе боевых групп «Эббингауз», организованных военной разведкой в 1938–1939 годы.

В октябре 1940 года появился полк «Бранденбург». Отдельные его батальоны размещались в разных городах Германии и предназначались для операций в определенных районах. Первый батальон, в составе которого числилась воздушно-десантная рота, был расквартирован в Бранденбурге. Он был укомплектован балтийскими немцами и фольксдойче из Восточной Европы. Его целью было восточное направление, то есть СССР. Второй батальон, в Бадене под Веной, был сформирован из венгерских, румынских и балканских немцев для действий в Юго-Восточной Европе. В состав третьего батальона, расквартированного в городке Дурен на Рейне, входили немцы из западноевропейских, африканских и южноамериканских государств. Их предназначали для Западной Европы. В 1941 году, незадолго до нападения на СССР, в полку сформировали батальон «Нахтигаль» («Соловей»), полностью состоявший из украинских националистов. Позже к нему добавился батальон «Роланд», укомплектованный бельгийскими, голландскими и французскими фашистами. Численность каждого из пяти батальонов была около тысячи человек. В 1942 году появились две особые роты: 15-я, размещенная в финской части Карелии, и «Бергманн» («Горец»), состоявшая из чеченцев. К ним вскоре добавились персидская, арабская и индийская роты. Одновременно были расширены немецкие батальоны. В результате в 1942 году полк стал дивизией, но сохранил прежнее название.

Планировалось использовать эти подразделения для захвата стратегических объектов противника: мостов, туннелей, коммуникационных узлов и т. д. В ходе обучения солдаты осваивали технику разминирования и удержания объектов до подхода передовых частей армии. Кроме того, они должны были выполнять шпионские и разведывательные задания перед началом операций. От диверсантов «Бранденбурга» требовали высокой физической подготовки и психологической готовности к экстремальным условиям. Кандидатов подбирали среди солдат, склонных к риску и приключениям. Вербовка шла среди военных различной специализации: снайперов, ныряльщиков, саперов, парашютистов, связистов и др. У многих был военный опыт. При обучении большое внимание уделялось умению незаметно двигаться на местности, бесшумно убивать, стрелять из разных видов оружия, ценились также навыки в марш-бросках, ориентации, выживании и маскировке.

Отношения между командирами и подчиненными в батальонах отличались от обычных уставных норм и носили скорее дружеский характер. В акциях применялись всевозможные трюки: диверсанты действовали в гражданской одежде либо переодевались в мундиры противника, что являлось нарушением международного права. Солдаты «Бранденбурга», переодетые в чужие мундиры, неоднократно изображали раненых или колонны снабжения. Кроме того, они пользовались формой железнодорожников, шахтеров, притворялись почтальонами, сторожами и даже гражданскими беженцами.

Действовал адмирал Канарис на высочайшем профессиональном уровне и талантливо. Но к национал-социалистическому государству шеф разведки относился резко отрицательно. Он не был, повторяю, ни коммунистом, ни демократом. Фридрих Канарис был просто до конца последовательным, реалистически оценивающим жизнь, по-своему честным прусским офицером. Еще в самом начале войны он рассматривал положение Германии как очень болезненное и не видел практически никаких шансов на успешный исход. О победе не могло быть и речи, — в этом он был абсолютно уверен. Он часто пытался остановить зарвавшихся вояк, намекая на возможность изменений, при которых им придется давать отчет о своих действиях. Его не слушали, не понимали, лениво отворачивались.

Вновь мы видим трагическое противоречие между профессионализмом исполнителя чужих приказов и личным отношением к этим приказам. Можно вспомнить аналогичную ситуацию не только с уже знакомыми нам по анализу Кейтелем, Редером, Деницем, но и с такими высокопоставленными нацистами, как Гальдер, Шелленберг, Хассель и многими другими. Все они считали себя заговорщиками, участниками заговора, которого не было. Гальдер готовил военные операции, надеясь на их провал, чтобы возмущенной нации представить самого опасного ее врага — Гитлера. Но операции благодаря профессионализму самого Гальдера удавались, а победителя Гитлера судить уже было невозможно.

Канарис обладал многими человеческими качествами, ставившими его гораздо выше обычного нацистского чиновника. Он практически никогда не соблюдал церковных обрядов, но был религиозен. Для него религия, вера в Бога, становилась той неоспоримой, абсолютной системой ценностей, которая позволяла ему уберечь себя от нравственного распада и в то же время давала надежную точку отсчета. Очень близким людям он не раз говорил, что «в тех исключительных условиях, в которых Германия оказалась по вине руководства, перед лицом всевышнего оправдана лишь государственная измена». Больше всего его беспокоила мысль, что решившийся на предательство вынужден добиваться обязательного успеха, иначе ответственность падет не только на него самого, но и на всех его близких. Если в начале карьеры в вермахте у него еще были какие-то иллюзии, то после первых же лет, окрашенных кровью многочисленных жертв, он становится яростным противником гитлеровской политики. Он пытался открыто выражать свой протест против преступных методов ведения войны, бесчеловечного обращения с пленными, оккупированным населением, евреями. Все было напрасно.

Почему Канарис, постоянно испытывая психологический дискомфорт, продолжал вести двойную игру? От него самого ответа уже не получить, но нечто подобное в своем поведении объяснял когда-то Редер. Истый монархист, он вошел в состав генерального штаба Веймарской республики, чтобы кто-нибудь другой не принес Германии непоправимый вред. Возможно, что в случае с Канарисом было так же. Все эти годы он активнейшим образом противостоял «мясникам» из СД и гестапо. Неоднократно он буквально вырывал из их рук тех, кого они считали «врагами нации», и спасал, заявляя, что эти люди участвуют в его зарубежных операциях. Постоянная борьба с Гиммлером, Гейдрихом, Кальтенбруннером закончилась его поражением. В феврале 1944 года адмирала Канариса отправили в отставку, а абвер расформировали, передав его наиболее важные отделы в состав РСХА — Главного управления имперской безопасности.

Канарис не принимал непосредственного участия в июльском антигитлеровском заговоре 1944 года. Но он был тесно связан со всеми его участниками, одобрял их действия и даже оказывал консультативную помощь. Этого было достаточно, чтобы включить его имя в список заговорщиков и арестовать. Любопытно, что его держали под арестом дольше других. Уже успели казнить всех непосредственных участников путча, а Канариса продолжали держать в концлагере, периодически вызывая на допросы. Протоколов этих допросов не сохранилось. Что хотели узнать у опального адмирала — неизвестно. 9 апреля 1945 года Фридриха Канариса повесили в концентрационном лагере Флоссенбюрг.

Учитывая, что дело Канариса под контролем держал Мартин Борман, можно с уверенностью утверждать, что до тех пор, пока не будут найдены материалы из Бормановского архива, мы никогда не узнаем о подробностях большей части жизни адмирала от разведки. Сведения, которыми мы располагаем, основываются на мемуарах бригаденфюрера СС Вальтера Шелленберга, а они, мягко говоря, не всегда достоверны. Автор слишком увлечен самооправданием и самовозвышением, чтобы можно было без тени сомнения принимать их за чистую монету. Однако имеющаяся информация позволяет сделать определенные выводы о личности Фридриха Ка-нариса. Прежде всего, это был человек изощренного ума. Для достижения своих целей он умудрялся создавать сложнейшие запутанные интриги, в которых сам никогда не путался, хотя в действие, как правило, включалось довольно много персонажей-агентов.

По типологии Юнга он ближе всего к типу «Драйзер», склонному к недоверию и сибаритству, стремлению руководить процессом и оценивать его как бы со стороны. Что же касается типа военачальника, то по формальным признакам Канарис ближе всего к типу «Kurier». Наличествует и безусловное исполнение чужих приказов, и отсутствие стремления к своей или чужой выгоде, и полное равнодушие к судьбам исполнителей его собственных приказов. Но всему этому противоречат забота о судьбе людей, ставших жертвами его врагов, религиозность и постоянное напоминание своим противникам о «грядущем суде» и об ответственности за их деяния. Видимо, его привычка постоянно вести двойную игру смазывает картину и не позволяет прийти к однозначному выводу относительно этой личности.

 

Эрвин Роммель

Мне кажется, что в аспекте нашего исследования крайне любопытна фигура фельдмаршала Роммеля, чья судьба настолько парадоксальна, что вполне может служить примером того пресловутого «исключения, которое только подтверждает правило». Всеобщий любимец, баловень судьбы постоянно оказывался жертвой неудач и неблагоприятного стечения обстоятельств. Нет оснований утверждать, что он, пришелся не ко двору, но вполне можно предположить, что он пришелся не ко времени.

Родился Эрвин Иоганн Ойген Роммель (Rommel) 15 ноября 1891 года в небольшом швабском городке Хейденгейм в семье потомственного учителя. Детство его было бурным, если не сказать — буйным. Он постоянно ставил перед собой сложные задачи и с непреодолимым упрямством добивался успеха. Что здесь было более важным: упорство в достижении цели или знакомство с малых лет со вкусом победы — трудно сказать, но в дальнейшем он продолжал жить с тем же азартом борьбы за труднодостижимые высоты. Вся семья Роммелей надеялась, что Эрвин продолжит семейную традицию в выборе профессии, но юному упрямцу взбрело в голову стать офицером. Вполне возможно, что это решение возникло не столько из-за тяги к воинской жизни, сколько из протеста против судьбы, навязываемой ему родителями. Во всяком случае, поступив в 124-й пехотный полк в качестве соискателя офицерского звания, восемнадцатилетний юноша откровенно заскучал. Для него не составило большого труда быстро добиться успеха в карьере: уже через три месяца новобранца производят в ефрейторы, а еще через четыре месяца — в унтер-офицеры. Следующий шаг от него почти не зависел. В списке лучших военнослужащих полка его имя оказалось первым, и его направили в Данциг в военную академию. Любое возникающее перед ним препятствие Роммель привычно легко и с удовольствием преодолевал. Было бы странно, если бы он не сдал вступительных экзаменов лучше остальных абитуриентов, которые в большинстве своем из всех научных дисциплин прилежнее всего изучали дисциплину армейскую.

О своих однокурсниках Эрвин Роммель вспоминать не любил. И вообще занятия в академии вызывали у него необоримую скуку. Зубрежка и бесконечные повторения пройденного выводили его из себя. Чтобы как-то подавлять приступы безудержной ярости, а заодно и почаще вырываться из стен академической казармы, он занялся спортивным плаванием в городском бассейне. Особых достижений на этом поприще он не добился, но зато познакомился со студенткой филологического факультета Данцигского университета Люси Моллен. Жизнь стала казаться менее тягостной.

В январе 1912 года Роммелю присвоили звание младшего лейтенанта и направили на родину в швабские леса Вюртемберга. Здесь он получил назначение в 19-й полк полевой артиллерии, где еЛ> и застала война. Первая же стычка с неприятелем пробудила его воинственный дух. Из скучающего от безделья офицера, незаметного среди тысячи других, проходящих службу в провинции, он превратился в яростного воина, удивлявшего окружающих своей страстью. Наконец-то он нашел свое призвание.

Полк, в котором он когда-то начинал воинскую службу, был отправлен на Западный фронт, во Францию. Роммель добивается перевода в действующую армию. Все чаще ему приходится самостоятельно руководить своим подразделением в бою. Зимой 1914 года в атаке под Верденом он попадает под артиллерийский обстрел и получает небольшое ранение, его отправляют в тыл, но после самого кратковременного лечения он сбегает из лазарета и возвращается к своим однополчанам. Здесь ему поручают командовать 4-й ротой, чем он и занимается с огромным удовольствием.

Во всех без исключения воспоминаниях об Эрвине Роммеле говорится об «удовольствии», с которым он участвует в крупных военных операциях и локальных атаках. Любопытно, что все авторы мемуаров упоминают об этой особенности молодого стратега как о чем-то абсолютно естественном, нормальном, хотя в рассказах о любом другом воине такая характеристика почти не встречается. Следует подчеркнуть, что такое «гедонистическое» отношение Роммеля к военным действиям никак не было связано с каким-нибудь садизмом или тупым солдафонством кровожадного рубаки. Наоборот, Эрвин Роммель относился к любой фронтовой операции как к интересной задаче, требующей оригинального и изящного решения. Ему нравилось придумывать такие планы, которые позволяли бы малыми силами побеждать формально более сильного противника. Правда, не меньше ему нравилось и участвовать в реализации своих планов. Нередко он лично участвовал в атаках из окопов, перестрелке или разведке. Казалось, что он хочет быть сразу на всех участках фронта и заменять собою всю армию. Было ли это проявлением комплекса Геракла, синдромом «божественного героя-спасителя», тем патологическим страхом «потерять победу», который всегда основывается на подсознательной мании величия? Или это было осознанное желание как можно быстрее на практике освоить все стороны военного дела, от чего он отлынивал в Данцигской академии? А может, таким образом он пытался утвердить себя в собственных глазах, преодолеть скрытую неуверенность, сомнение в своих способностях? Гадать можно бесконечно, вариантов объяснения подобного «гнева Ахиллеса» очень много — вплоть до неосознанного желания смерти и бессознательного поиска гибели на поле брани. Последнее, правда, опровергается тщательностью подготовки Роммелем предстоящих операций. Решения он принимал быстро (если не сказать, стремительно), но всегда скрупулезно обдумывая их и никогда не упуская из виду возможности избежать потерь. При этом атаке он всегда отдавал предпочтение и терпеть не мог уходить в глухую защиту. За одну из подобных атак он получил Железный крест I степени.

Однако он был не единственным военачальником в своем полку. Другие были менее талантливы, меньше заботились о жизни своих подчиненных. В результате к лету 1915 года от некогда сильного 6-го Вюртембергского полка осталась рота Роммеля и несколько разбитых подразделений. Уцелевших солдат и офицеров перебросили в Альпы, где в этот момент формировался элитный Вюртембергский горный батальон. Дальнейшие полтора года рота Роммеля участвовала в битвах на фронтах Румынии и Италии. Как и до этого, лейтенант Роммель относится к своим воинским обязанностям «со священным рвением». Хотелось бы еще раз подчеркнуть, он не выслуживается, не «проявляет» рвения — он живет в своей стихии, поэтому его действия кажутся всем абсолютно естественными, хотя при этом всеми отмечается его «яростность». В одной из характеристик говорится более определенно: «…в нем проснулся хищник: хладнокровный, коварный, безжалостный, не знающий усталости, изобретательный и на редкость бесстрашный». Не случайно он завоевал всеобщую любовь и подчиненных, и равных по званию сослуживцев, и начальства. О нем ходили легенды. С восторгом пересказывались слухи о его победах. Доходило до того, что ему приписывались чужие подвиги, но в данном случае важнее тот факт, что приписывались они именно ему. В конце 1916 года прославленный офицер взял отпуск, приехал на неделю в Данциг и женился на ожидавшей его Люси Моллен. Скорое возвращение на театр военных действий не было свидетельством разрыва или размолвки молодоженов, наоборот, судя по их письмам (да и всей дальнейшей жизни супругов), семья, без сомнения, относилась к разряду счастливых.

В октябре 1917 года Эрвин Роммель одержал очень важную для своей дальнейшей судьбы победу. В сражениях за Монте-Матаджур под Капоретто его рота захватила в плен более девяти тысяч итальянских солдат и около сотни пушек. Сам Роммель придавал не очень большое значение этой баталии, более высоко оценивая другие операции, но количество взятых им военнопленных и величина трофеев обратили внимание высшего начальства на молодого офицера. Ему присвоили звание капитана, наградили орденом «Pour le Merite» и перевели в генеральный штаб, где он и служил до бесславного для Германии конца войны.

Версальский мир не был крахом военной карьеры капитана Роммеля. Но в условиях краха Великой Германии будущее штабного офицера радужным не представлялось. К тому же к неизменным личным качествам Роммеля следовало отнести и его абсолютную свободу высказываний. Много раз в своей жизни он говаривал «не то, не тому и не в то время». От этой склонности он не избавился и в последующие годы. От преследований за невоздержанность языка в период тоталитарного режима его спасало только то, что политика этого талантливого военачальника абсолютно не интересовала, политическими амбициями он никогда не страдал, а представления о государственной жизни у него были самыми наивными. И в этом был один из парадоксов, из которых состояла его жизнь.

В юности, стремясь противопоставить свое решение воле родителей, он поступает на военную службу, от рутинности которой его тошнит. Мечтая о демобилизации, он попадает под настоящий артобстрел и открывает в себе военный талант. Избегая надежной защиты за стенами укреплений, он спасает своих солдат. Ничего не понимая в нацистской идее, он пропагандирует ее и становится одним из ее символических героев. Участвуя в третьестепенной по значимости операции, отвлекающей силы противника от важных стратегических целей, он становится одним из прославленнейших героев-победителей, покорителем стран Ближнего Востока, легендарным «Лисом пустыни». Участвуя в антигитлеровском заговоре, не получает необходимой поддержки, а, отойдя от заговора, считается одним из главных заговорщиков и умирает от яда.

Какой-то злой рок преследовал Эрвина Роммеля всю жизнь.

В начале двадцатых годов, по-прежнему командуя ротой (правда, не армейской, а внутренней безопасности), он участвует в подавлении восстаний рабочих в Вестфалии и Мюнстере. После этого возникли беспорядки в Штутгарте, — его полк перебросили туда. Потом наступило длительное затишье, и девять лет он тосковал от армейской рутины и наслаждался в семейном кругу. Круг, кстати, увеличился: в 1928 году у Эрвина Роммеля родился сын. А в следующем году ему присвоили звание майора.

Но по-настоящему его судьба изменилась в связи с переводом в Дрезден, куда его назначили преподавателем в пехотной школе. Обдумывая учебный план, Роммель набросал сначала конспект своих лекций, а потом и подробный анализ тактических приемов пехотных войск в условиях минувшей войны. Этот текст был опубликован и получил неожиданную для автора высокую оценку. В Швейцарии, например, его книга «Attaks» была объявлена официальным пособием по боевой подготовке офицеров.

Трехлетняя преподавательская деятельность закончилась переводом майора Роммеля в Гослар, где формировался 17-й (горный) пехотный полк. Два года службы в качестве командира батальона позволили Роммелю прекрасно себя зарекомендовать. В 1935 году он получает звание подполковника и направляется в Дрезден преподавать в военной академии. В это время по всей Германии разворачивается движение молодых нацистов. Под руководством Бальдура фон Шираха они образовали организацию «Гитлерюгенд», отделения которой были практически в каждом немецком городе. Разумеется, не был исключением и Дрезден, куда частенько наезжал «молодежный фюрер», воображавший себя носителем «победоносного духа воинственного Вотана». К его несчастью, военным советником дрезденской организации «Гитлерюгенда» назначили подполковника Роммеля.

Бальдур фон Ширах действительно был потомком бывшего офицера гвардейского полка Вильгельма II. Но отец его, Фердинанд фон Ширах, вышел в отставку задолго до рождения воинственного сынка. Мало того, фон Ширах-старший, оказавшись гражданским лицом, стал директором веймарского, а потом венского театра. Мать Бальдура, американская актриса, с малых лет окружала сына атмосферой культового отношения к искусству. Бальдура фон Шираха обучали живописи, пению, танцам, игре на фортепиано и скрипке. Он очень рано начал писать стихи, которые расхваливались близкими и даже печатались в местных газетенках. Несколько лет он изучал историю искусств и германистику. Мальчик рос изнеженным барчуком, что не могло не повлиять на его судьбу в условиях развала государственного порядка. Подросший юноша взбунтовался и стал предводителем городских разбойников. Но воображая себя новоявленным Робином Гудом или Вильгельмом Теллем, он мог утверждаться в глазах юнцов, еще более неопытных, чем он сам. Претензии Бальдура фон Шираха на роль вершителя судеб немецкой молодежи и олицетворения милитаристского духа молодых германцев сначала развлекали Эрвина Роммеля, а потом стали раздражать. В один прекрасный день он прямо и публично заявил фон Шираху, что «не каждая балерина способна воспитать настоящего солдата, возможно, перед этим ей необходимо хотя бы раз понюхать порох». Почти полгода «молодежный фюрер» в Дрездене не появлялся. Правда, из Берлина он сумел отомстить обидчику, добившись, чтобы в дрезденском «Гитлерюгенде» не появлялся и язвительный подполковник. Есть основания полагать, что именно этот эпизод, получивший огласку в высших кругах, стал началом охлаждения Гитлера к Бальдуру фон Шираху, хотя тот продолжал публиковать в прессе восторженные стихи, посвященные любимому фюреру.

Вряд ли Роммель остался обиженным. Его перевели в венский пригород Нейштадт, где была открыта новая пехотная школа. Теперь Роммель стал не просто преподавателем военного учебного заведения, а самостоятельным директором. Самостоятельность, конечно, была достаточно ограниченной, но в сравнении с армейской дисциплиной подчинение начальству, от которого школа находилась за многие десятки километров, представлялось полной независимостью. И вообще жизнь в Нейштадте казалась раем: почет, уважение, изумительная природа и все коммунальные условия. Не долго думая, Роммель перевез на новое место службы свою семью и стал наслаждаться жизнью, время от времени с удовольствием преподавая слушателям основы стратегии и тактики или изучая новое свое увлечение — фотографию.

Вскоре он превратился, по его выражению, в «почетного» директора. Другими словами, он продолжал числиться во главе преподавательского состава пехотной школы в Нейштадте, но сам в это время пребывал довольно далеко от своего директорского стола. Все объяснялось достаточно просто: о нем вспомнили. Точнее, о нем вспомнил сам Гитлер и напомнил другим. Весной 1938 года Роммеля ставят во главе батальона, предназначенного для «сопровождения фюрера в дальних поездках». Предполагалось, что в поездках за пределы столицы, а особенно в приграничных районах, личную охрану вождя необходимо усиливать специалистами по тактике полевых операций. Именно таким специалистом и считался Эрвин Роммель.

В августе 1938 года, когда Судетский кризис был в самом разгаре, Гитлеру пришлось много ездить по стране. Сопровождал его в этих поездках Роммель со своим батальоном. Интерес фюрера к прославленному теоретику обусловил их частые встречи почти в частном порядке. Можно сказать, что они даже сдружились. Во всяком случае, у них совпадали мнения по очень разным вопросам, их разговоры никогда не превращались в дискуссии, споры. Гитлер по разным поводам обращался к Роммелю за советом, требовал его присутствия на обсуждениях различных проблем. 23 августа он лично присвоил ему звание генерал-майора. Через несколько дней началась вторая мировая война, и повышения в званиях посыпались на военачальников обильным дождем, но буквально перед началом войны поощрен был один Эрвин Роммель.

В первые же сражения были брошены бронетанковые части. Их действие на поле битвы привело Роммеля в восторг. Он по достоинству оценил возможности боевой техники. Может быть, его оценка была даже более верной, чем мнения командиров бронетанковых частей о силе своего войска. Вновь боевой дух взыграл в будущем покорителе пустыни. Во время очередного обсуждения проблем, связанных с развертыванием боевой операции, Роммель осмелился попросить фюрера дать ему возможность попробовать себя на новом поприще. Гитлеру вздумалось поощрить своего нового любимца и он спросил, чем бы тот хотел командовать в новой войне.

— Танковой дивизией! — выпалил Роммель, забыв обо всех армейских традициях, нормах и приличиях.

Гитлер оглядел лица присутствующих генералов, усмехнулся и поменял тему разговора. Но просьбы генерал-майора не забыл и через некоторое время ее выполнил. Правда, на царский подарок это было мало похоже. Желание Роммеля Гитлер удовлетворил таким образом, что никому и в голову не пришло ни завидовать «счастливчику», ни болтать о «милостях для любимчиков». В феврале 1940 года фюрер перебросил генерал-лейтенанта Георга Штумме, командовавшего 7-й танковой дивизией, в Момельский регион для подготовки плацдармов к военным операциям против Дании и Норвегии, а дивизию отдал под начало генерал-майора Эрвина Роммеля.

Позднее тот вспоминал: «Я терялся в догадках, что следовало считать наихудшим фактором в состоянии моей дивизии: неполноту комплектации, отсутствие современных бронемашин или разболтанность личного состава». Впрочем, одно было связано с другим. Каждый офицер и солдат дивизии прекрасно знал, что вместо положенных по нормативам четырех батальонов у них имеется всего три, да еще и оснащенных преимущественно легкими танками чешского производства. Эти танки были в полтора-два раза легче новейших немецких, французских и английских бронемашин, поэтому ни один из военнослужащих дивизии даже не предполагал, что их части могут быть брошены в атаку на противника. Отсюда понятно, что личный состав дивизии пребывал в благодушнейшем покое. Если здесь и употреблялось иногда слово «дисциплина», то не более, чем риторическая фигура, не имеющая никакого конкретного смысла. Роммеля все это приводило в огорчение и бешенство до тех пор, пока он не убедил себя, что все могло быть и значительно хуже. Дивизии ему могли вообще не дать: все-таки он был знаменитым специалистом по стратегии и тактике пехотных атак, весь его тридцатилетний опыт основывался на действиях пехотных подразделений, у других военачальников на эту должность было значительно больше прав, чем у него. И он решил довольствоваться тем, что имеет в наличии, и учиться использовать имеющиеся силы с наивысшей эффективностью. В конце концов, во время сражения вполне могло оказаться, что противник, имеющий более современную технику, мог быть хуже подготовлен теоретически.

С благодушием личного состава было сразу же покончено. Строжайшая дисциплина, изнурительные тренировки, постоянные маневры, детальное изучение солдатами всех возможностей имеющейся техники — все это привело к тому, что уже через два с половиной месяца дивизия была готова к выходу на поля сражений. И в начале мая 1940 года 7-ю танковую дивизию включили в состав группы войск на Западном фронте, которой командовал генерал-полковник Герд фон Рундштедт.

То, что Роммель постоянно требовал от своих подчиненных жесточайшей дисциплины и безукоризненного выполнения приказов, совершенно не мешало ему самому проявлять самостоятельность, если не сказать своеволие, при малейшем удобном случае. Например, он получал приказ прорваться к французскому или бельгийскому городку. Он честно выполнял поручение, но при этом его дивизию вполне могло «занести» еще на пару сотен километров в сторону от главной цели, и там он одерживал неожиданные победы, иногда более важные, чем указанные в приказе. Фон Рундштедт, не менее яростно, чем сам Роммель, требовавший строжайшей дисциплины от своих подчиненных, приходил в таких случаях в ярость. Он вызывал к себе нарушителя и устраивал ему разнос. Свято веря, что «победителей не судят», Роммель отделывался шуточками, покаянием и заверениями, что все его победы служат укреплению славы рейха и фюрера. Рундштедт оказывался в дурацком положении, поскольку его авторитет как начальника штаба этими внеплановыми победами Роммеля постоянно подрывался. Получалось, что командующий группой войск плохо планирует военные операции, не использует все имеющиеся силы и возможности. С другой стороны, он обязан был докладывать в ставку об этих победах и вынужден был представлять этого злостного нарушителя дисциплины к наградам. Больше всего Рундштедту хотелось, чтобы Роммеля убрали из его группы войск, и как можно дальше. Но только капитуляция Франции положила конец его душевным терзаниям.

За время французской кампании дивизия Роммеля заняла ряд морских портов, разгромила несколько английских и французских дивизий, уничтожила около 70 вражеских самолетов, взяла в плен около 100 тысяч солдат, 14 самолетов, около пятисот танков и бронемашин противника, а также захватила командующего французским атлантическим флотом, 4 адмиралов, 17 генералов и множество провианта и боеприпасов. Роммель с удовольствием включал захваченную технику в состав своей дивизии. Эта практика очень пригодилась ему впоследствии в пустынях Северной Африки.

За победу над Францией Герд фон Рундштедт получил звание генерал-фельдмаршала. Роммель же, кроме щедрых наград от фюрера, приобрел славу мастера блицкрига, способного очень эффективно действовать в автономном режиме. В сражениях на полях Франции и Бельгии командующий 7-й танковой дивизией убедился* что способен побеждать более сильного противника, даже если тот имеет более современную технику и лучше обеспечен боеприпасами.

Любопытно отметить, что со стратегией и тактикой блицкрига Роммель познакомился, может быть, позднее всех других командующих бронетанковыми частями, но овладел этой методикой лучше всех. Фактически Роммель проявил себя во время французской кампании как самый лучший, самый талантливый военачальник Третьего рейха.

Самое удивительное, что Гитлер, столь тепло и внимательно относящийся к этому полководцу, не заметил его выдающихся способностей, во всяком случае, не применил их с наибольшей пользой. Последовавшее назначение Роммеля командующим Африканским корпусом очень убедительно подтверждает этот вывод.

Военная операция в Северной Африке практически была блефом, мистификацией. Главной ее задачей было отвлечь английские войска от мест более важных сражении, что говорит о бесспорно второстепенном значении африканской кампании.

К началу 1941 года положение в Западной Европе значительно изменилось. Этап «бескровных» захватов чужой территории (аншлюс Австрии, Судеты) закончился. Теперь Германия покоряла соседние государства, оплачивая победы кровью своих солдат. Победные марши Роммеля во Франции унесли четверть личного состава его дивизии. Операции немецких союзников начали проваливаться. В конце 1940 года итальянские войска, базировавшиеся в Египте и Ливии, были разгромлены англичанами, при этом следует иметь в виду, что численность английской армии в Северной Африке (30 тысяч солдат) была в четыре раза меньше общего количества базировавшихся там итальянских военнослужащих. «Война с Англией» провалилась, превратившись в бесконечную осаду островитян, которая не могла принести победы. В это время Гитлер планировал нападение на Советский Союз. Ему необходимо было срочно избавиться от Западного фронта, чтобы освободить все силы для борьбы на Восточном фронте. Для решения этой задачи планировалось отвлечь крупные соединения англичан из Средиземноморья в Северную Африку и подавить все оставшиеся группы сопротивления на юге Европы. Уже все было готово для нападения на Грецию, Югославию и Крит. Оставалось нанести отвлекающий удар в Египте.

Наверное, логичнее было бы использовать талант Роммеля непосредственно на юге Европы, в битвах первостепенного значения. Но Гитлер посылает своего любимца за кулисы главного театра военных действий — в Африку. Для покорения этой части света были выделены необходимые силы: 15-я танковая и 5-я легкая дивизии. Эта «мощная» армия и составляла знаменитый Африканский корпус, командовать которым фюрер поручил генерал-лейтенанту Эрвину Роммелю. Абсурдность такого решения бросается в глаза: лучший германский полководец перед началом самых крупных военных операций XX века отправляется чуть ли не в ссылку, с глаз подальше, на окраину. При этом ему, почти безоружному, поручается повторить подвиг Александра Македонского, владевшего в свое время лучшей армией в мире. Однако решение это, разумеется, не было ни абсурдным, ни случайным. Как показывает наш анализ, фигура Роммеля не соответствовала наступившему периоду истории Третьего рейха. Молодой генерал-лейтенант никак не вписывался в ряд нацистских военачальников, составлявших тогда генеральный штаб, и Гитлер, скорее всего, отдавал себе в этом отчет. Я вполне допускаю, что фюрер подсознательно мог даже желать скорейшей гибели своему любимцу, поскольку вряд ли сознательно представлял, как ему в дальнейшем сотрудничать с талантливым, но неуправляемым Роммелем.

Первым транспортным караваном на африканское побережье была переброшена танковая дивизия. Роммель получил жесткий приказ фельдмаршала Браухича, запрещавший предпринимать какие бы то ни было действия до прибытия следующим рейсом легкой дивизии и до соединения всех имеющихся частей корпуса. Генеральный штаб считал, что имеющиеся в крепости Триполи остатки итальянского гарнизона также необходимо подключить к совместным операциям. У Роммеля был свой взгляд на создавшееся положение и свой план дальнейших действий. Он не возлагал больших надежд на запаздывающую легкую дивизию, считая, что внезапность нападения на противника в сражении значит больше, чем использование дополнительного, но слабого подразделения. Итальянцев он вообще не принимал в расчет. И к тому же «победителей не судят».

Оправдавшись перед собой за нарушение приказа генерального штаба, находившегося чуть ли не на другом конце света, Роммель бросил свою танковую дивизию на ничего не подозревавший английский гарнизон города Бенгази. Стремительность броска принесла ожидаемые плоды: германские машины полностью подавили британские танки и буквально уничтожили 2-ю бронетанковую дивизию противника.

Захватив в плен оказавшихся в Бенгази командующих английскими войсками, генерал-лейтенанта сэра Филипа Нима и сэра Ричарда О’Коннора, Роммель устремил свои танки к укрепленному городу Тобрук, в котором размещалась 9-я австралийская пехотная дивизия. Не имея достаточно сил для штурма, Роммель организовал осаду крепости и начал готовиться к дальнейшим завоеваниям. Прямые атаки на Тобрук успеха не приносили. Каждые две-три недели Роммель вел свои войска на приступ крепостных стен, но столь же регулярно был вынужден отводить своих солдат на старые позиции. Но и англичанам не удавалось изменить положение. Защитники осажденной крепости пытались с боями наладить связь с внешним миром, а войска, расположенные в Египте, регулярно прорывались к позициям Роммеля, стремясь снять осаду Тобрука. Африканский корпус постоянно оказывался между двух огней. Осада продолжалась без крупных побед и поражений.

В середине июля 1941 года английские власти решили переломить ход событий. Генеральный штаб Соединенного Королевства разработал операцию, выполнение которой должно было не только освободить осажденных, но и решить главную задачу: уничтожить армию Роммеля и навсегда преградить путь германским солдатам на берега Северной Африки.

Данные британской разведки о войсках Роммеля не отличались точностью. Больше всего англичан вводило в заблуждение то, что рядом с германскими воинами постоянно находились итальянские солдаты и офицеры (остатки гарнизонных служб тех городов, которые Муссолини потерял в предыдущем году). Кроме того, больше трети от общего числа бронемашин было итальянскими танками, которые можно было использовать, по выражению Роммеля, «только как не очень удобное транспортное средство». Но исходя из этих данных разработчики операции «Боевой топор» готовили к генеральному сражению с Африканским корпусом 44-ю индийскую дивизию под командованием генерал-майора сэра Ноэля Бересфорда-Пирса. В результате всех этих ошибок против Роммеля была выставлена дивизия, сила которой более чем вдвое превосходила возможности германских подразделений.

Немецкая разведка работала более точно. За несколько дней до наступления британцев Роммель совершенно точно знал, где и когда лучше ждать приближающегося противника и какие силы понадобятся для достойной встречи. В соответствии с традициями древнеегипетских полководцев, свой самый слабый отряд (итальянцев) Роммель поставил в качестве приманки, а основные силы отвел в сторону для неожиданного удара по флангу противника. Самое удивительное, что несмотря на наличие авиации, радиоперехватов, других технических разведывательных средств, ловушка все же сработала и трехдневное танковое сражение закончилось полным провалом «Боевого топора». Англичане потеряли более сотни танков, с трудом увели оставшиеся и эвакуировали разгромленную пехоту. Роммель потерял всего 25 танков.

Узнав о результатах сражения, Адольф Гитлер объявил Африканский корпус бронетанковой группой «Африка» и произвел Роммеля в генералы танковых войск, правда, при этом не увеличил машинный парк группы ни на один танк. Победа над сэром Ноэлем Бересфордом-Пирсом не означала победы над Тобруком. Положение по-прежнему оставалось уравновешенным до стабильности. Защитники города практически вели партизанскую войну, делая отдельные вылазки малыми группами, что не приносило ни им успеха, ни немцам урона. Наработанная Роммелем тактика «массированного маневра» была бесполезна на малом пространстве, неизбежном при атаках на городские стены. Редкие атаки англичан извне на позиции германских бронемашин тоже не приносили каких-либо изменений. Роммель вынужден был оставаться возле стен Тобрука, поскольку опасался продвигаться в Египет или Ливию, оставляя в тылу непокоренный форпост британцев.

Вообще вся северо-африканская кампания проходила преимущественно в виде «войны снабжения». Транспортный путь из Италии и Германии в Триполи (опорный пункт итало-германских фашистов в Северной Африке) буквально простреливался пушками и торпедоносцами с английских военных баз на Мальте и других более мелких островах. Путь английских конвоев с боеприпасами и провиантом тоже был усыпан не розами, а подводными минами и затаившимися в засадах германскими субмаринами. Но все познается в сравнении: германские транспорты и выходили с грузами реже, и тонули чаще, чем британские, у которых было меньше потерь. К тому же и грузы высылались англичанами намного чаще, чем немцами. Словом, на фронтах снабжения Англия постоянно громила Третий рейх, которому в этот период было не до африканских страстей. Чтобы компенсировать все эти победы британских снабженцев, Эрвину Роммелю приходилось постоянно вступать в бой с противником, в 2–3 раза превосходившим его по силе, вооруженности и численности личного состава подразделений. Роммель к этому невыгодному соотношению настолько привык, что уже не обращал на него внимания и вступал в атаку независимо от того, насколько противник был силен. Рано или поздно это должно было привести к гибели. Однако, следует отдать ему должное, довольно длительное время большинство атак этого генерала танковых войск приводили к победе.

Первое серьезное поражение группа «Африка» потерпела в ходе проведения англичанами операции «Крестоносец». Генеральный штаб Соединенного Королевства решил еще раз попытаться освободить город Тобрук от осады. Операцию назначили на последние дни осени, для ее проведения англичане выделили 8-ю армию, состоящую из пяти моторизованных пехотных и одной бронетанковой дивизий, кроме того, к ней подключили для усиления три бронетанковых и две моторизованных бригады. Если учесть, что в это время реальные силы, имеющиеся в распоряжении Роммеля, состояли всего лишь из одной танковой и полутора легких (одна из них так до конца войны и не была полностью укомплектована) дивизий, а боеприпасов и горючего оставалось только 15 % от положенных по нормативам, то можно представить, какая нелегкая задача стояла перед командующим германскими войсками в Северной Африке. И все же Роммель принял бой, мало того, нанес серьезный урон английским военным частям. На свою беду он слишком увлекся, ринулся покорять беззащитный в этот момент Египет, позволил своим частям оторваться друг от друга, а потом с трудом их собрал. В результате Роммель недосчитался 26 танков. Англичане, правда, потеряли намного больше и живой силы, и техники. Но азартность Роммеля позволила им все же собраться с силами и не только отбить его неподготовленную атаку, но и отбросить его дивизии от Тобрука. Длившаяся около полугода осада наконец-то была снята, и англичане вздохнули свободнее. Правда, вздох этот был достаточно коротким.

Очередной прорыв германских снабженцев предоставил возможность Роммелю стать покорителем пустыни. Транспортный конвой, пробившись мимо заградительных отрядов острова Мальты, доставил группе «Африка» 55 новых немецких танков, боеприпасы и провиант. Теперь Роммель мог надолго забыть о существовании «итальянского балласта» — около трехсот легчайших танков, которые только пожирали горючее, но не приносили никакой пользы в бою.

21 января 1942 года Роммель двинул свою танковую группу на англичан, которые в это время обдумывали планы нападения на Триполи. Атака была стремительной, победоносной и разорительной: на бросок пришлось потратить почти все имевшееся горючее, а трофеи в отбитом у неприятеля Бенгази оказались слишком малы, чтобы возместить потери. Роммель заставил англичан отступить буквально к оборонительным сооружениям в пригороде Газала, но дальнейшее наступление захлебнулось из-за отсутствия горючего. Вскоре ему пришло сообщение о том, что подчиненным ему военным подразделениям присваивается статус танковой армии «Африка», а самому командующему этой армией — звание генерал-полковника.

Если отступившие англичане укрепились в Газале, чтобы дождаться пополнения из Александрии, то Роммелю ждать было нечего. Надежда на скорое прибытие нового транспорта с танками и горючим была столь малой, что ею следовало пренебречь. Новоявленный генерал-полковник приказал разведке находить расположенные поблизости небольшие английские отряды и немедленно сообщать о них специально подготовленным тан-новым отделениям. Методика партизанской войны принесла свои плоды: 26 мая танковая армия «Африка», имея всего 333 танка, заправленных горючим меньше чем на половину нормы, напала на ничего не подозревавших англичан.

Впрочем, британцев можно было понять. У них было около 900 полностью подготовленных к бою танков, пятикратное превосходство в самолетах, большое количество бронемашин и орудий. С таким вооружением трудно было ожидать нападения плохо оснащенной дивизии. Но Роммель и рассчитывал прежде всего на внезапность. Хотя это могло дать некоторое преимущество только в самом начале боя. А сражение длилось почти две с половиной недели. Наконец англичане дрогнули и начали отступать. Разумеется, Роммель бросился за ними, и, если бы преследуемые попытались дать ему отпор всерьез, возможно, на этом бы его история и закончилась. Но контратака была слишком неорганизованной, она быстро захлебнулась и превратилась в паническое бегство. Что называется, «на плечах противника» Роммель ворвался в злополучный Тобрук и взял в плен 32 тысячи англичан. За эту блистательную победу фюрер произвел Роммеля в фельдмаршалы.

Надеясь на быструю победу над деморализованным противником, Роммель всего с 44 танками ринулся покорять Египет. Под Эль-Аламейне, всего в 60 километрах от Александрии, его остановили. В двух крупных сражениях он победил, но не продвинулся даже на десяток километров к Нилу. Боеприпасы, которые подвозились в Триполи, оказались слишком далеко. Транспортные средства Роммель добывал у англичан в бою. По его признанию, 85 % подвижных средств, находящихся в танковой армии «Африка», были произведены в Детройте. Война снабжения продолжалась на измор. Англичане бросали в атаку все имеющиеся силы, но их было тоже мало. Правда, у самого Роммеля этих сил было катастрофически мало. Он бросил всю тяжелую артиллерию, поскольку для нее не было снарядов, а средняя артиллерия могла использовать снаряды, захваченные у англичан. Период бурных атак закончился, силы обеих сторон истощились до предела, наступило очередное затишье.

Мучительное лето 1942 года в пустыне закончилось победой английских снабженцев. Пришел очередной транспортный конвой с большим количеством танков и боеприпасов. Новый командующий британской армией генерал Бернард Лоу Монтгомери использовал против Роммеля необычную для англичан, но знакомую древним египтянам тактику: он подставлял отдельные свои подразделения германской разведке и поджидал нападения, приготовив для настоящего боя хорошо оснащенные войска. После первого же сражения, в котором обе стороны потеряли по полсотни танков, Роммель стал осторожен. Но к этому времени он серьезно заболел. Его организм истощился и от нервного напряжения, и от постоянной жары и жажды, и от каких-то болезнетворных микробов, неизвестных европейским врачам. 27 сентября по личному распоряжению Гитлера он вылетел на излечение в Берлин. На его место (очередной парадокс в его биографии) был назначен тот самый генерал Георг Штумме, которого он в феврале 1940 года заменил на посту командующего 7-й танковой дивизией.

Через неделю генерал Монтгомери начал наступление на танковую армию «Африка». Учитывая, что Штумме пропал без вести, Гитлер позвонил Роммелю домой и попросил его вернуться в долину Нила. Фельдмаршал Эрвин Роммель не раздумывал ни минуты, он быстро собрался и к вечеру того же дня сошел на африканской земле. Штумме нашли мертвым, он умер от сердечного приступа, видимо, так и не сумев акклиматизироваться в невыносимых условиях пустыни. Армия Монтгомери по всем показателям была сильнее «Африки» в 4–5 раз. Роммель сумел продержаться только неделю. Когда же от всей танковой армии осталось 35 танков и 47 орудий, он решил отступать.

Этому решению категорически воспротивился Гитлер. Он прислал истеричную телеграмму, в которой требовал «стоять насмерть». Роммель попытался выполнить приказ, хотя он привел его в ярость. В результате больше половины танков сгорело, а итальянская пехота погибла под шквальным огнем танковых пулеметов противника. Роммель отступил. Но не бежал. Передвижение к исходным позициям было четким, организованным, поэтому за время отступлёния немецкая армия не потеряла ни одного солдата, хотя преследующий их Монтгомери неоднократно пытался навязать сражение.

С этого момента личная приязнь фюрера к самому молодому фельдмаршалу исчезла. В Берлине на Роммеля обрушилась бурная истерика Гитлера, который даже начал обвинять своего бывшего любимца в недостатке мужества. Роммель молча развернулся и вышел из кабинета фюрера, разве что не хлопнув дверью.

Предложение Роммеля отвести оставшуюся танковую армию в Италию для обороны Сицилии и побережья Средиземного моря было встречено молчанием. Вместо ответа фельдмаршал получил письменное предписание отвести танковые дивизии в Тунис, куда все же высадились объединенные англо-американские подразделения. Здесь он умудрился разбить в конце февраля 1943 года американцев, но уже в марте сам потерпел тяжелое поражение от английских танковых дивизии под Меденине. На следующий же день Гитлер отозвал его в Германию, наградил Рыцарским крестом с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами, а затем отправил на неопределенный срок в отпуск для лечения. Роммель воспринял это как почетную отставку и ссылку. Скорее всего, он был недалек от истины.

В это время события в Северной Африке развивались именно так, как предсказывал Роммель. Все усилия, предпринимаемые командующими, которые слепо следовали указаниям фюрера, провалились. Снабжение практически прекратилось. Брошенные на произвол судьбы немецкие танкисты вынуждены были заправлять свои машины тунисским вином. Около 130 тысяч солдат, прошедших обучение в сражениях, погибли или попали в плен. В июне 1943 года Гитлер вынужден был признать, что африканская кампания полностью провалилась. Он вызвал Роммеля к себе, вновь поблагодарил за его подвиги в африканской пустыне и выразил сожаление, что не прислушался к его мнению раньше.

Потепление отношений с высшей властью в Третьем рейхе вылилось для Роммеля в назначение его командующим группы армий «В» в Северной Италии. Главной задачей ему ставилось не допустить капитуляции итальянских воинских подразделений и предотвратить наступление противника на средиземноморское побережье Европы. Но аналогичная задача была поставлена и перед командующим юго-западной группы войск «С» фельдмаршалом Альбертом Кессельрингом. Объединенными усилиями они могли бы многого добиться, но Кессельринг слепо выполнял установки фюрера, а Роммель всегда исходил из особенностей конкретной ситуации. Столкновение было неизбежно, и, чтобы оно не вылилось в катастрофу, Гитлер отозвал Роммеля, поручив ему ответственное задание: проверить состояние «Атлантического вала», то есть комплекса оборонительных сооружений и мероприятий, которые должны были предохранить Европу от вторжения англичан и американцев со стороны Ла-Манша.

Парадоксальная двойственность отношения Гитлера к Роммелю очевидна: с одной стороны, он относится к нему с явной симпатией и уважением, а с другой — он никак не может придумать, куда бы его отправить подальше и тем самым избавить себя от необходимости сотрудничать с ним. Роммель не соответствовал существовавшему тогда стандарту военачальника. Обращает на себя внимание тот факт, что Гитлер направляет Роммеля на те участки фронтов, которые не являются первостепенными по значимости (Северная Африка, Средиземноморье, побережье Франции и Нормандии) и, кроме того, уже курируются достаточно опытными командующими (генерал-полковник Герд фон Рундштедт, фельдмаршал Альберт Кессельринг). Волей судьбы или по прихоти фюрера Роммель вновь оказывается на одном участке фронта с Гердом фон Рундштедтом, но теперь не в качестве подчиненного, а на равных — как фельдмаршал с фельдмаршалом. По тому, насколько случайным было новое назначение, можно судить об отношении фюрера к своему любимцу, поскольку Гитлер прекрасно знал о неприятностях, которые когда-то тот доставлял Рундштедту, и понимал, чем может закончиться их новая встреча. Во всяком случае, сам Роммель имел серьезные причины подозревать, что это назначение случайным не было.

В чем Роммель абсолютно не сомневался, так это в том, что если англичане высадятся на континент, то конец войны будет предопределен: раньше или позже Германию ждет неизбежное поражение. Более того, он полагал, что достойный отпор ожидаемому десанту со стороны Атлантического океана может быть последним шансом на победу во второй мировой войне. Ставки были слишком высоки, чтобы вспоминать былые обиды. Роммель встретился с Рундштедтом и сумел убедить его, что судьба Третьего рейха будет решаться на западном побережье. К его удивлению, Рундштедт без колебаний согласился с аргументацией «Лиса пустыни» и буквально перед Новым годом написал Гитлеру меморандум. В нем он выразил уверенность, что присутствие на критической территории Роммеля в качестве главнокомандующего группы войск «В» не только желательно, но и необходимо.

Гитлер остался недоволен таким новогодним поздравлением. Некоторые историки считают, что это недовольство было вызвано нарушением планов фюрера, который собирался якобы направить Роммеля на Восточный фронт. Прямых доказательств такой версии нет, как нет и фактов, свидетельствующих об обратном. Кроме таких косвенных аргументов, как то, что Гитлер в этот период терпеть не мог менять свои планы в угоду кому бы то ни было, а послать Роммеля против советских войск он мог бы сразу, не отвлекая его ни на защиту Италии, ни на инспекцию Атлантического вала. Более логично предположить, что Гитлер опасался близящихся конфликтов между двумя фельдмаршалами на одной территории. Во всяком случае, если такие опасения были, то они оправдались.

Формально спор между ними разгорелся из-за танковых дивизий, относящихся к резерву главнокомандующего вооруженными силами на Западе. Рундштедт считал, что их лучше расположить в центре Франции, чтобы можно было в удобный момент вступить в крупное танковое сражение с уже высадившимся десантом. Роммель же был уверен, что противника надо встречать в момент высадки и ни в коем случае не давать ему закрепиться на берегу. По сути, различие их решений основывалось на том, что у Рундштедта не было опыта прямых столкновений с противотанковыми силами англичан и американцев, а Роммель уже знал, насколько опасна для танков специализированная авиация противника. Может быть, он был единственным военачальником Третьего рейха, кто понимал, что время побед в крупных танковых сражениях миновало. Теперь все решала тяжелая авиация, от которой так преступно отвернулись перед войной основатели люфтваффе.

Неумение штабистов фюрера правильно оценивать достоинства изменяющейся военной техники привело к тому, что настойчивость Роммеля осталась непонятой и не поддержанной никем. Очевидно, Роммель, не зная о ситуации на Восточном фронте, слишком переоценивал значение возможного англоамериканского десанта. Но если бы он был прав, то Германия проиграла бы войну из-за приверженности опытных фельдмаршалов своему прошлому опыту и неспособности основывать свои планы на особенностях конкретной ситуации. В любом случае разгром десанта мог бы во многом изменить ход дальнейших событий.

Гитлер решил спор фельдмаршалов наихудшим способом, приняв соломоново решение удовлетворить просьбу каждого: треть имеющихся танков он отдал Рундштедту, треть — Роммелю, а остальные оставил в резерве. Таким образом мощная танковая армия была разбита на мелкие части, неспособные оказать сопротивления поднаторевшему в уничтожении танков с помощью авиации противнику.

Как обычно, успокаивая себя мыслью, что танков могло и вообще не быть, Роммель принялся укреплять район ожидаемой высадки. Огромное количество береговых заграждений, небывалое количество мин, противотанковые рвы, доты, дзоты, антипланерные преграды, ложные укрепления и система скрытых переходов — все было пущено им в ход для решительного сопротивления десанту. Кроме того, он постоянно просил ставку выделить в его распоряжение несколько танковых бригад из резерва, что постоянно отвергалось Рундштедтом, фельдмаршалами генерального штаба и самим Гитлером. У Роммеля появились признаки переутомления. 4 июня 1944 года он, узнав о неблагоприятном метеорологическом прогнозе, обещавшем туман, из-за которого возможность, высадки десанта сводилась к нулю, отправился на побывку домой, чтобы на следующий день явиться в ставку и добиться аудиенции у фюрера. Однако несмотря на непогоду англо-американские войска высадились в Нормандии 6 июня. В рядах защитников началась паника. Отсутствие командующего вызвало катастрофу, сопротивление было полностью парализовано.

Ночью Роммель вернулся на боевые позиции, но было поздно. Он еще сумел организовать контратаку и даже пробился в некоторых местах к побережью, но там его встретили шквальный огонь эскадры и удары тяжелых бомбардировщиков. Роммель вынужден был отступить, но продолжал сопротивление еще в течение шести недель. Превосходство англо-американских войск в силе, и особенно в технике было разительным. Гитлер не смог помочь своим войскам ни пехотой, ни танками, ни боеприпасами. Роммель отправил фюреру меморандум, более похожий на ультиматум, но ответа не получил.

Вообще его восторги по поводу Гитлера и всей национал-социалистической идеи давно уже охладели до минимума. То, что он считал случайностью в Северной Африке, оказалось традиционной системой гитлеровского штаба. Теперь ему бросались в глаза те явления, которых раньше он просто не замечал. Проведя некоторое время дома, он подробно узнал о гонениях на евреев, понаслушался о концлагерях и зверствах эсэсовцев. У Роммеля появились все основания вступить в антигитлеровский заговор. Он обращался к другим высшим офицерам рейха с предложением арестовать Гитлера и судить его как военного преступника. Против физического уничтожения фюрера он возражал с самого начала и до конца.

17 июня 1944 года Роммель был тяжело ранен в голову при взрыве английской бомбы. Рана казалась смертельной, но фельдмаршал выжил и уехал с фронта домой для излечения. Больше на боевые позиции этот лучший военачальник Третьего рейха не возвращался.

После провалившейся попытки взорвать Гитлера в ставке эсэсовцы принялись выискивать всех участников заговора и тех, кого можно было бы уничтожить, обвинив в предательстве. В число последних попал и Эрвин Роммель. 14 октября 1944 года к нему домой приехали начальник управления кадрами генерал-лейтенант Вильгельм Бургдорф со своим заместителем генерал-майором Эрнстом Майзелем. Они предложили раненому фельдмаршалу на выбор два варианта: самоубийство или суд. Надеясь на выявление истины, Роммель выбрал суд, но ему объяснили, что процесс будет закрытым, приговор будет вынесен заранее, а главное — после неминуемой казни самого Роммеля начнется преследование его жены, сына и других родственников «осужденного предателя нации». В случае же самоубийства он будет похоронен с почетом, а родственники будут получать пожизненную пенсию в связи с гибелью национального героя. Учитывая эти обстоятельства, Роммель взял у Бургдорфа предложенную ампулу с ядом, попрощался с семьей и уехал с генералами в госпиталь «Вагнершулле» в Ульме. Здесь он принял яд, а врачи констатировали смерть от разрыва сердца.

Биографические данные Эрвина Роммеля, которые мы имеем, позволяют довольно точно определить его психологический портрет. Прежде всего он ярко выраженный экстраверт с холерическим темпераментом и натурой бойца. Разумеется, это касается не только военного дела. Ему постоянно необходимы какие-то препятствия, которые он с удовольствием и почти чувственным наслаждением преодолевает. При этом любая победа должна быть достижимой единым усилием, краткосрочным подвигом. Монотонная обыденщина для него невыносима. Учитывая склонность Роммеля к мгновенным, но обдуманным решениям, которые ему дороги не столько трудностью, сколько сложностью, можно вполне уверенно говорить о преобладании в его психике интуитивно-логической сферы. Подтверждает это и тот факт, что победы, достигнутые за счет какого-либо оригинального решения, дороже, чем полученная выгода. Он предпочитал заниматься тем, что его могло заинтересовать в данный момент. Как правило, его внимание привлекало появившееся новшество, которое он начинал страстно изучать, доводя свое умение им пользоваться до совершенства, вникая в детали. Увлечение подробностями не мешало ему видеть общую картину. Не случайно именно Роммель первым верно оценил важность обороны французского побережья от десанта анг-ло-американских войск. Очень знаменательно его отношение к Адольфу Гитлеру, которого он сначала принимает всей душой, чуть ли не обожествляя, но впоследствии готов предать военному суду как преступника. Крайне важно отметить при этом, что до самого конца он был категорически против физической расправы над преступным фюрером. Чувство чести у Роммеля является определяющим. Многие его биографы упоминают об «удовольствии» от сражений, в которых он лично участвовал. Но трудно себе представить его сражающимся за дело, которое он считал бы неправым. Безусловно нужно отметить и ту характерную черту, что в обыденной жизни называют «невоспитанностью». Он постоянно говорил что-нибудь «не то, не тому и не в то время». Все эти признаки соответствуют тому психо-социальному типу интуитивно-логического экстраверта, который по классификации Юнга называется «Дон Кихот».

Что же касается его типа в аспекте стратегического поведения, то Эрвина Роммеля следует, безусловно, отнести к уже известному нам по первой главе типу «Kopfabschneider» («главарь банды»).

 

Итоги второго периода

Рассматривая личности военачальников, действовавших в этот период германской истории, мы убедились, что предположения о типичности определенного образа действий в конкретных условиях в значительной степени оправдались.

Выборка репрезентативных фигурантов была в достаточной степени случайной, поскольку учитывались не какие-либо их личностные черты, а занимаемая должность. Тем самым предотвращалась даже возможность хотя бы подсознательно влиять на результаты, подгоняя их под заранее намеченный, желаемый ответ. Поэтому анализу были подвергнуты такие разные личности, как создатель системы концлагерей и командир дивизии СС «Мертвая голова» Теодор Эйке, генерал-фельдмаршал люфтваффе Альберт Кессельринг, начальник штаба верховного командования вооруженными силами Германии генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, главнокомандующий военно-морскими силами гросс-адмирал Карл Дениц, начальник управления разведки и контрразведки верховного командования вооруженных сил Германии (абвера) адмирал Фридрих Вильгельм Канарис и главнокомандующий танковой армии «Африка» генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель.

Из шестерых военачальников, рассмотренных в данной главе, четверо обладали более или менее ярко выраженными чертами, характерными для типа «Kurier», один — типичный «Wachmann» («постовой») и один — «Kopfabschneider» («главарь банды»). При этом отмечалось, что на первый план закономерно выходят личности, отличающиеся бездумным послушанием и слепым исполнением приказов начальства. Более активные и самостоятельные фигуранты, а также авантюристы и другие бретеры, не исчезают бесследно, а уходят на задний план. Как правило, они не передают приказы руководства своим подчиненным, а сами исполняют их. Таких людей было много в люфтваффе (прославленные асы) и кригсмарине (особенно среди подводников). Таким человеком был, например, и Карл Дениц до своего возвышения по служебной лестнице. Еще более яркой личностью представляется Эрвин Роммель, судьба которого в другой период истории страны могла быть несравненно более счастливой.

Нужно отметить еще одну характерную черту этого периода. Все чаще власть переходит в руки чиновников, управленцев. Я уже говорил о Германе Геринге, которого трудно назвать стратегом Третьего рейха, что, кстати, подтверждается документами Нюрнбергского процесса. В обвинительном акте по поводу рейхсмаршала было сказано, что из списка военачальников «следует исключить подсудимого Геринга, который в основном был нацистским политиканом, интересующимся авиацией потому, что она создала ему карьеру в войне 1914–1918 годов». Не большим стратегом оказывается и его постоянный напарник в интригах — Генрих Гиммлер. Военная машина этого периода чаще работает за столами штабов, а не на полях сражений.

Очевидно, что серьезные изменения в методике военных действий произошли в связи с принципиальным изменением техники. Мобильные транспортные средства, танки, бронетранспортеры, подводные лодки, мощные бомбардировщики, первые ракетные установки — все это многократно увеличило масштаб военных операций, а соответственно выросло и значение их планирования, стратегического подхода к каждой атаке, наконец, развитие техники просто умножило потребность в необходимом количестве людских ресурсов. Искусство стратегов первой мировой войны уже воспринимается как дикий анахронизм. Новые штабные руководители работают скорее как предприниматели.

Представить, например, адмирала Фридриха Канариса в атаке на белом коне практически невозможно, хотя в жизни он очень увлекался ездой на лошади и проводил каждое утро в седле. Перед нами встает образ не полководца под знаменем на бруствере, а некоего владельца крупной фирмы с развитой сетью филиалов, дочерних предприятий, торговыми, страховыми и рекламными агентами. Правда, реклама в основном тайная, да и коммивояжеры не слишком стремятся к известности, но это скорее специфические особенности, а не принципиальные отличия.