Фальконе не поехал во Францию. Суеверный ужас охватывал его при мысли о том, что, возможно, от него самого зависит теперь судьба его детища – монумента Петру Великому, что она каким-то непостижимым образом связана с его уже ставшей преступной любовью.

До 1780 года он пробыл в Гааге у князя Дмитрия Голицына. Время не проходило зря: там он подготовил к изданию свои сочинения, которые вскоре вышли в Лозанне.

Первой не выдержала Колло. Она приехала к нему в Гаагу. Вместе они вернулись в Париж, но тотчас же опять расстались. Колло уехала в Нанси. Фальконе был сдержан и почти холоден с ней. Судьба статуи Петра Великого продолжала оставаться неизвестной, и все мысли скульптора были там, где ожидал своей участи бронзовый всадник, которому он отдал 12 лет своей жизни.

Все возможные и невозможные почести сыпались на Фальконе в Париже, где он возобновил работу на Севрской фарфоровой мануфактуре. Академия зачислила его в свои ветераны, а при появлении вакансии тут же назначила адъюнкт-ректором, несмотря на то, что звание ветерана исключало право получения академической должности.

В Академии все напоминало ему о его учителе. Ле-Муань, который последние десять лет был директором Академии и умер еще в 1778 году. Фальконе посылал ему из России миниатюрную модель памятника Петру Великому, который был высоко оценен Ле-Муанем. «Я всегда считал Фальконе очень талантливым и твердо был убежден, что он создаст великолепный монумент русскому царю, – говорил он, – но то, что он сделал, превзошло все мои ожидания. Памятник, изваянный Фальконе, – единственный в своем роде, он соединяет простоту с величием замысла и прекрасно выражает характер героя и нации, которой он правил. Это лучшая конная статуя из всех подобных. Ни один из подобных памятников не может превзойти созданного Фальконе».

Весной 1780 года завеса неопределенности наконец приподнялась: до Франции дошли известия о том, что в Петербурге начата подготовка к установке памятника Петру Великому. Руководителем работ был назначен Фельтен. Оставалось перенести статую на пьедестал, укрепить надпись и отлить часть змеи, необходимую для установки памятника. Изготовление змеи было поручено Гордееву, уже несколько лет как вернувшемуся из Франции. До сих пор Бецкой не мог найти для этого талантливого молодого скульптора более достойного применения, чем изготовление мраморных подоконников, и Гордеев был рад возможности принять участие в работе над памятником Петру Великому.

Фельтен распорядился об изготовлении ограды вокруг памятника. Когда-то Фальконе высказывался против этого: кругом Петра Великого не будет никакой решетки – зачем сажать его в клетку? Но Фальконе был далеко. Судьбу монумента решали другие люди, и свободный порыв монарха был ограничен узким пространством вокруг памятника.

По окончании всех работ Бецкой обратился к Екатерине II с ходатайством о награждении всех отличившихся при сооружении монумента. Первым в этом списке значился коллежский советник Юрий Фельтен. Далее следовал длинный список лиц. О Фальконе и Колло не было сказано ни слова. В списке не было и имени помощника Кайлова. Его вдова еще много лет спустя тщетно обивала пороги канцелярий с просьбой выплатить хотя бы причитающееся ему жалованье.

Приближался день открытия памятника. До Фальконе доходили об этом лишь отрывочные сведения. Работа уже не давалась ему, как прежде. Пугала надвигающаяся старость, а самое главное – по-прежнему не оставляло щемящее чувство вины перед Колло. Да и во Франции все уже было другим, незнакомым и непонятным ему.

Еще задолго до его приезда на родину, 10 мая 1774 года на шестидесятом году царствования неожиданно скончался король Людовик XV. Он умер от оспы, чем дал повод парижским острословам отпускать ядовитые замечания по поводу церковной цензуры Сорбонны, убедившей в свое время короля в нецелесообразности введения оспопрививания в стране. Сорбонна сослужила королю плохую службу. Такова была ирония судьбы. Но, возможно, судьба спасла его от худшего. Во всяком случае он умер вовремя. В последние годы правления Людовика XV все отчетливее стали проявляться признаки кризиса. После неудачной Семилетней войны и потери колоний экономика Франции находилась в самом плачевном состоянии. Государственная казна была пуста. С первыми признаками ослабления королевской власти стала поднимать голову оппозиция. Попытка правительства выйти из финансовых затруднений за счет увеличения налогов вызвала ожесточенное сопротивление парламента.

Вслед за этим последовала отставка первого министра короля герцога Шуазеля и издание эдикта, воспрещающего парламенту впредь организовывать коллективные протесты против королевских распоряжений. Парламент не подчинился и ответил на королевский эдикт прекращением отправления правосудия. Король в ответ прибег к репрессиям: наиболее видные представители оппозиции были сосланы, а взамен парижского парламента были учреждены административные суды. Но напряжение не спадало. Акции королевской власти не встречали поддержки.

Правительство преследовало оппозиционную литературу. Оно поддерживало возрождение религиозного фанатизма, вылившееся вскоре в гонения против протестантов. Громкие судебные процессы против Каласа и Сирвена, приговоренных к смертной казни на основании очень слабых улик, стали известны всей Европе. В защиту осужденных выступил Вольтер, который вновь заговорил о религиозной терпимости и свободе совести. Партия философов требовала уничтожения старых порядков во имя начал разума и естественного права.

Ситуация выходила из-под контроля правительства. В этих условиях смерть Людовика XV, на которого можно было списать все грехи, казалась естественным разрешением возникшего политического кризиса.

После смерти Людовика XV на престол вступил внук умершего короля двадцатилетний Людовик Огюст, который имел репутацию очень честного, порядочного и безусловно ответственного человека. С ранних лет он остался сиротой, потеряв отца, ставшего жертвой какой-то темной интриги. Ходили слухи, что его отравили. Людовик Огюст был женат на юной Марии Антуанетте, младшей дочери австрийского императора Франца I и Марии Терезии. Мария Антуанетта славилась своей красотой.

Молодой король был почитателем отечественных просветителей и приверженцем идей свободы. Он объявил о перестройке и реформации всех основ государства по английскому образцу.

Решимость короля провести реформы в пользу третьего сословия и опереться на него в своей власти вызвала бурный восторг французских буржуа. Короля превозносили до небес. Страна, отягощенная грузом нерешенных проблем, была преисполнена самых радужных надежд. В то время никто и предположить не мог, как трагически закончится это правление. Человека, осмелившегося предсказать нечто подобное, просто сочли бы сумасшедшим.

Первые шаги молодого короля вызвали всеобщую поддержку и одобрение. Прежде всего он устроил «варфоломеевскую ночь» министрам, удалив из правительства самых непопулярных деятелей, а также последнюю фаворитку короля Людовика XV мадам Дю-Барри. Он уничтожил административные суды и восстановил парламент в его правах. Король выступил с широкой программой преобразований и обновления страны, провозгласив отход от скомпрометировавших себя принципов деспотического правления и экономической регламентации хозяйственной жизни. Подтверждением принятого им курса было назначение на пост первого министра-генерального контролера финансов 47-летнего Робера Тюрго, любимца и надежду физиократов, книга которого недавно вышла во Франции и имела необыкновенный успех. Приступая к своей должности, Тюрго был уверен, что сумеет преобразовать Францию на основе выработанной им экономической и политической теории и провести реформы для обеспечения свободы предпринимательства. Однако прежде он хотел заручиться полной поддержкой короля. «Я не обману вас», – заверил его король на аудиенции. Но Тюрго продержался у власти всего двадцать месяцев.

Тюрго решительно осуществлял намеченные реформы, но это не предотвратило его отставку.

Им оказались недовольны все – от аристократов до представителей третьего сословия новых французских богачей, не говоря о простолюдинах, которым пришлось расплачиваться за все последствия недальновидной политики руководства страны.

Не лучше обстояли дела и на международной арене, где Франция терпела одно дипломатическое поражение за другим, даже там, где, казалось бы, всё должно было содействовать её успеху.

В составлении Декларации независимости, объявившей колонии Англии, ранее отнятые ею у Франции, Соединенными Штатами, активное участие принимал Вениамин Франклин. Благодаря ему еще в 1776 году был успешно и быстро заключен союз с Францией, после которого из Франции стали уезжать в Америку добровольцы, желавшие встать в ряды защитников американской независимости. С 1778 года Франклин как полномочный министр 13 штатов Северной Америки уже управлял всей страной.

Но даже здесь Франция проиграла, хотя вначале это было и не так очевидно. Когда решался вопрос о государственном языке нового независимого государства, американский конгресс большинством всего в один голос выбрал английский язык, а не французский, чем и предопределил навсегда свою приверженность Англии.

В России внимательно следили за развитием событий во Франции. Политика Франции в отношении России сильно изменилась при Людовике XVI. Прежняя враждебность к русскому правительству совершенно исчезла. Успехи России в Польше и Турции заставили Францию примириться с усилением России, в которой она начала искать союзницу. В знак сближения двух государств во Францию с путешествием отправился наследник русского престола великий князь Павел Петрович с супругой.

Но значительное ослабление Франции было налицо. Причиной этого в России считали приверженность Людовика XVI политике реформ. «Франция стоит на пороге гражданской войны. Общество расколото. Представители разных партий жаждут истребления друг друга – вот итог распространения вольнодумства и опасных идей философов, подрывающих основы государственной власти, – убеждали императрицу Екатерину II ее приближенные. – Король, доверившийся партии болтунов-философов, в результате их реформ сидит на пороховой бочке, готовой вот-вот взорваться. Теперь русское общество имеет перед собой наглядный пример того, что было бы, если бы русская императрица тоже последовала советам сумасбродных философов. Россия избежала великих потрясений, которые Франция еще не испытала до конца. Страна катится в пропасть, и Россия с ужасом взирает на страшные последствия опрометчивых решений верховной власти, доверившейся безответственным философам».

Уже с середины 70-х годов в России были взяты под строгий правительственный контроль издание и переводы всех книг, распространявших идеи французских просветителей. С реформаторством в России было покончено. Россия издали наблюдала за агонией Франции, усомнившейся в силе и мощи абсолютной власти.

В 1782 году исполнялось 100-лет со времени восшествия на престол Петра I и 20-летие царствования Екатерины II. По указу императрицы решено было отметить эти события 7 августа 1782 года. На этот день было намечено торжественное открытие монумента Петру Великому.

Накануне всю ночь и с самого утра холодный ветер рвал облака над Невой, беспрерывно шел дождь. Но ровно в полдень будто чья-то мощная рука раздвинула тяжелые свинцовые тучи, нависшие над городом, ветер утих, и яркое солнце осветило площадь на набережной Невы, посреди которой возвышалась громадная гора, накрытая серыми полотнами. Тысячи людей стекались сюда из Петербурга и его окрестностей, и даже на противоположной стороне – Васильевском острове – вся набережная была запружена толпами народа. Всюду, даже на крышах домов и на деревьях, были зрители.

К двум часам на площадь начали собираться полки. На Неве расставлены были военные суда. В 4 часа прибыл верхом фельдмаршал князь Александр Михайлович Голицын, который распоряжался празднеством. Приняв рапорт от командиров полков, он стал ожидать на берегу Невы прибытия императрицы.

В пять часов к пристани подъехала императорская шлюпка. Ее встретили сенаторы и генерал-прокурор князь Вяземский. Императрица в сопровождении двора и кавалергардов прошла в здание Сената и поместилась на балконе.

По сигналу, данному ракетой, гора посреди площади раздвинулась, полотна спали, и собравшиеся увидели мощного всадника с повелительно простертой рукой, вознесшегося на вершину огромного камня. Гордо поднятая голова всадника, взлетевшего на скалу, чтобы с этой высоты утвердить свою державную волю, умиротворяющий жест его протянутой властной руки создавали неповторимый образ, наделенный грозной, сверхъестественной силой.

Трепет пронесся по толпе. Впечатление от памятника было потрясающим. Ружейная и артиллерийская пальба с крепости и судов смешалась со звуками военных оркестров и ликующими криками толпы. Торжество завершилось парадом войск на площади, после которого императрица возвратилась во дворец, где в честь открытия монумента ею был подписан указ об амнистии преступникам, прекращении всех уголовных дел и освобождении из тюрем несостоятельных должников. Устроитель этого торжества Иван Иванович Бецкой получил ленту нового учрежденного в тот день ордена Святого Владимира. Но никто в этот торжественный день не вспоминал о Фальконе, который не был приглашен на этот праздник и даже не знал о нем. Зато из уст в уста передавалось имя Фельтена, и созвучие имен как будто навсегда похоронило память об истинном авторе величественного памятника основателю города.

Вечером весь город был ярко освещен иллюминацией. Лишь только наступила темнота, вспыхнувшие огни осветили площадь на набережной Невы, и монумент стал виден как днем. Весь город охватило ликование. Через наплавной мост из-за Исаакиевского собора, через Адмиралтейский канал хлынули толпы людей, желавших вблизи рассмотреть статую Петра Великого. К утру люди разошлись и площадь опустела. Погасли огни. Но в предрассветных сумерках и мгле туманного утра грозно проступали очертания памятника могущественному монарху, который научил русских побеждать.

Екатерина II не забыла своего скульптора. После открытия памятника она распорядилась отправить Фальконе две большие медали – золотую и серебряную, выбитые в память об открытии монумента. Что значили эти побрякушки, которые в Петербурге раздавали направо и налево всякому, кто не имел даже никакого отношения к памятнику? Но Фальконе был безмерно рад и этому. Огромный груз как будто свалился с его плеч, и он вновь стал свободным. Серебряную медаль он отправил Мари Анн. «Как жаль, что обе они не из золота», – писал он ей. С грустью он подумал: «Теперь я имею все, и лишь счастье мне недоступно…» Как будто услышав его мысли, Колло приехала в Париж. Вместе они собрались поехать в Италию. Но судьбу обмануть не удалось. Накануне дня, на который был назначен отъезд, Фальконе поразил удар паралича. Роковой образ Паралитика настиг его. С тех пор скульптор уже никогда не покидал своей комнаты. Он думал, что конец его жизни уже близок, но судьба распорядилась иначе. Еще целых восемь лет он провел в постели, и кто знает, может быть, эти годы были счастливейшими в его жизни. Мари Анн Колло не покидала его ни на один день. Каждое утро он просыпался с радостным чувством, что сегодня он вновь увидит свою любимую Мари Анн. Заботы, интриги, тяжкая ноша грандиозного замысла – все ушло в прошлое.

Иногда его навещал Дидро. Здоровье его тоже было неважным. После возвращения из России он почти ничего не написал. Из всех многочисленных обещаний, данных им императрице, Дидро выполнил только одно – набросал план университета для России. В феврале 1784 года у него открылось кровохаркание. Врачи обнаружили водянку легких. Дидро тогда удалось спасти, но он слег окончательно. Три месяца Дидро не поднимался с постели. Во время болезни к нему стал наведываться приходский священник, склонявший его к примирению с католической церковью. Он убеждал философа, что это произведет хорошее впечатление в обществе. Дидро, подумав, ответил ему: «Возможно, что это действительно так, но согласитесь, что это была бы постыдная ложь». Дидро умер в мае 1784 года. Смерть его была мгновенной. За обедом его спросили о том, какими путями легче всего прийти к философии. Дидро ответил: «Первый шаг к философии – неверие». После этого он потянулся за абрикосом, поднес его ко рту – и тут же скончался на глазах присутствующих.

Фальконе со смирением принял это известие. За стенами его комнаты бушевала революция, грозные события одно за другим потрясали основы государства, но это уже не волновало скульптора.

О Вольтере и Дидро почти не вспоминали в обществе. Имена их всплыли лишь однажды в связи со скандальной историей знаменитого графа Калиостро, объявившегося в это время в Париже. Никто не знал, откуда он появился во Франции. Калиостро утверждал, будто он так стар, что был знаком с Александром Македонским и знал Иисуса Христа. Он провозгласил себя основателем нового магического ордена египетского франкмасонства – свободных каменщиков и стал устраивать тайные собрания, на которых посвящал в члены ордена самых избранных людей Франции. Людовик XVI покровительствовал новому ордену и даже издал указ, согласно которому посмевший нанести обиду или оскорбление Калиостро обвинялся в оскорблении самого королевского величества. Возможно, что на короля произвели сильное впечатление чудеса, демонстрируемые Калиостро, уверявшим, что посредством магических церемоний и формул избранные богом люди могут управлять духами. На ужине у короля он однажды вызвал духов Вольтера и Дидро. Вольтер якобы сказал ему, что узнал после своей смерти столько нового, что отрекается от своих прежних взглядов и произведений и теперь совершенно уверен в том, что был не прав. Дух Дидро будто бы сказал ему: «Я никогда не был ученым; когда я писал, моя память подсказывала мне то, что я когда-то читал, я заимствовал и там, и сям. От этого происходит отсутствие связи в моих произведениях, которые будут забыты через 50 лет. Энциклопедия, которую удостаивают мне приписывать, мне не принадлежит. Роль редактора заключалась в том, чтобы привести в порядок имеющийся материал. Больше заслуг в деле Энциклопедии имеет составитель оглавления».

В 1786 году Калиостро заключили в Бастилию по одному темному делу, касающемуся мошенничества с продажей ожерелья королевы Марии Антуанетты, но суд его оправдал, и он уехал из Франции, проклиная королевскую чету и предрекая скорое крушение французской монархии. Возможно, что для этих утверждений он имел более веские основания, чем предсказания духов, но эти предсказания сбылись с поразительной точностью.

Правительство было уже не в состоянии контролировать положение в стране. Во многих местностях Франции начались беспорядки. Кризис в промышленности и в торговле совпал с неурожаем 1789 года, двор же в это время продолжал предаваться кутежам и развлечениям, что вызывало ненависть населения. Ярость голодной толпы, искусственно подогреваемая созданным хаосом, обрушилась на представителей власти.

Напряжение в обществе достигло предела. Король искал выхода. Чтобы сломить оппозицию, он ограничил деятельность парламента и приказал арестовать наиболее видных деятелей оппозиции, но под давлением усиливающихся беспорядков вынужден был капитулировать и восстановить парламент, который отказался повиноваться королю.

17 июня собрание депутатов буржуазного третьего сословия объявило себя Национальным собранием, а 9 июля – Учредительным собранием. Король был вынужден признать его власть. Но кто-то из них рано или поздно должен был уйти. Слух о возможном разгоне национального Учредительного собрания послужил поводом к всеобщему восстанию в Париже 13 и 14 июля. Толпа народа захватила крепость-тюрьму Бастилию. В городах восставшие смещали старые органы власти и заменяли их новыми – буржуазными муниципалитетами. Спешно создавались отряды вооруженной национальной гвардии.

26 августа 1789 года Учредительное собрание приняло Декларацию прав человека и гражданина. Были уничтожены все сословные привилегии, проведена гражданская реформа церкви. Новая власть вступала в свои права, уже с беспокойством посматривая на опасное буйство народа.

Королевская чета, надеясь спасти трон, старалась ускорить австро-прусское вторжение во Францию, но действия короля, мечтавшего об иностранной интервенции, были взяты под неусыпный контроль.

«В Париже революция. Династия Бурбонов пала вместе с разрушенным бушардоновским памятником Людовику XV, – с воодушевлением говорили Фальконе навещавшие его художники. – Для народа наступает царство свободы, равенства и справедливости!» Скульптор лишь философски улыбался: «Свобода и равенство – понятия несовместимые, и никто еще не знает, что есть справедливость. Франция сокрушает старое, не задумываясь над тем, а будет ли новое лучше старого. Рушатся королевские династии, повержены прежние кумиры, но где гарантия того, что освободившееся место не займут новые тираны, еще хуже прежних?»

Силы постепенно возвращались к Фальконе. Он еще не поднимался со своей постели, но болезнь понемногу отпускала его, и он готов был снова бросить вызов судьбе. Но не успел он подумать об этом, как ангел возмездия опять появился перед ним. Однажды дверь его комнаты отворилась, и на пороге появился Луи. Почти четверть века прошло с тех пор, как они расстались на пристани, где ждала отплытия «L’Aventurier», но время будто не коснулось его, лишь слегка посеребрив виски.

– В Париже почти разрушена церковь Святого Рока, – сообщил он Фальконе. – Погибло все, что было сделано вами для ее украшения: разбита мраморная статуя Спасителя, уничтожены фигуры в капелле Святой Девы.

Тень сожаления коснулась лица Фальконе. Он сделал слабое движение рукой, как бы успокаивая себя.

– Я так и не познал его до конца, – прошептал он.

Луи присел рядом с ним.

– Если бы я был скульптором, – произнес он, – то изобразил бы Святой Рок в образе-символе противоборства Бога и Дьявола в душе каждого человека. В этой борьбе состоит смысл, главная загадка и разгадка жизни, цель, причина и следствие человеческого существования, то, над чем тысячелетия бьется мысль философов. Но на протяжении тысячелетий философы лишь подтверждали свою беспомощность перед великой тайной бытия. Помните, когда-то я самонадеянно пытался победить веру разумом? Я говорил о том, что христианство должно из веры превратиться в убеждение. Мои усилия оказались напрасными. Эта задача оказалась мне не под силу, и я не знаю, под силу ли она вообще кому бы то ни было. Теперь я думаю, что лишь в вере и сомнении – суть. Грех влечет за собой страдание. Как резец обрабатывает мрамор, так и страдание совершенствует душу и приводит к Богу. Грех – от сомнения, но лишь через сомнения, грех и страдания человек приходит к Богу. В страдании – путь человека к Богу. Ад и рай существуют на земле, и у каждого человека свой Апокалипсис, свой Страшный Суд.

– Какое это имеет значение теперь, – философски заметил Фальконе. – Святой Рок мне не удался, и я не жалею о том, что он разрушен. Гораздо больше меня взволновала бы участь памятника в Петербурге. Но он, кажется, твердо стоит на своем основании. Он победил – нужно ли мне что-то еще?

Луи печально улыбнулся:

– Нет ничего в мире, твердо стоящего на своем основании, – сказал он. – Победит не тот, кто сильнее, не тот, кто умнее, не тот, кто добрее, не тот, кто прав. Победит Святой Рок. В этом – истина.

Фальконе побледнел. Тревожное предчувствие охватило его. Полученные вскоре известия оказались для него роковыми.

В конце 80-х годов турецкое правительство вновь разорвало отношения с Россией, требуя возвратить Крым, и порвало все заключенные на этот счет договоры. Претензии турок поддержала Швеция. Стало известно, что на западной границе России шведский король готовится к высадке десанта, намереваясь выжечь Кронштадт, и идти на Петербург, чтобы разрушить созданный Петром город и опрокинуть воздвигнутый ему монумент.

Скульптор был потрясен. Почти без памяти лежал он на своей постели, как громом пораженный этим известием. Уничтожить памятник Петру? Нет, лучше смерть! Сознание медленно покидало его. Красная пелена застилала глаза, в ушах стоял погребальный звон…

21 января 1791 года Фальконе не стало. Его похоронили в церкви Святого Рока, для украшения которой он так много потрудился в свое время. Через полгода Колло покинула охваченный волнениями Париж, чтобы навсегда поселиться в Нанте. 22 июня 1791 года, выехав из Парижа, в местечке Варенн она встретила короля Людовика XVI, которого под конвоем направляли в столицу национальные гвардейцы. Король пытался бежать, чтобы пробраться в Лотарингию, где стояли верные ему войска, но был схвачен и возвращен в Париж, чтобы через восемнадцать месяцев, 21 января 1793 года, взойти на эшафот. Спустя девять месяцев, обвиненная в государственной измене, подстрекательстве к гражданской войне и в самых низких преступлениях против нравственности, за ним последовала и королева Мария Антуанетта.

Россия тогда избежала ужасной участи Франции, хотя распространение либеральных мыслей, начавшаяся критика церкви и монархических устоев имели много общего с происходящим во Франции. Многие были склонны видеть причину беспорядков в зловредных кознях английских масонов, указывая императрице на одинаковую систему их закулисных действий во Франции и в России. Екатерина, до сих пор благодушно взиравшая на усиление масонских организаций в России, напуганная разворотом событий во Франции, повелела прекратить деятельность всех масонских лож в России. Наиболее видные представители масонства были сосланы в Сибирь и заключены в крепости.

Военные действия русских войск на Востоке тоже увенчались успехом. Согласно мирному договору, заключенному в Яссах 29 декабря 1791 года, Турция навсегда уступила России Крым, Кубань и Тамань и обязалась уплатить контрибуцию в 12 миллионов пиастров, от получения которой русская императрица великодушно отказалась, поскольку финансы Турции и без того пришли в страшное расстройство после войны с Россией.

Генерал Бецкой тоже подозревался в масонстве, но сумел избежать опалы. В последние годы его жизни громкую огласку получила история о совращения им несовершеннолетней девицы из вверенного ему в попечение воспитательного дома, которая была моложе его на 50 лет. Императрица, как всегда, оказалась к нему снисходительной и даже навещала во время тяжелой болезни, которая его настигла на склоне лет. В своем письме к Мельхиору Гримму она вспоминала, как по дороге к больному И. И. Бецкому она проезжала со своими приближенными памятник Петру I: «На открытом пространстве Петр Первый представляется одухотворенным и великим. Можно сказать, что он вполне доволен тем, что создал. Я не в силах была долго на него смотреть, потому что на меня нахлынул поток эмоций, и, оглядевшись, я увидела, что у всех в глазах стоят слезы… Он был слишком далеко, чтобы заговорить со мной, но мне показалось, что он одобрительно на меня посмотрел. Это дало мне смелости в будущем стараться еще более. Я сделаю все, что в моих силах».

Фальконе не мог знать об этих словах, да и вряд ли он думал о потомках, мнению которых придавал так мало значения. Как в России, так и во Франции Священный Рок продолжал плести причудливую ткань истории. Республика добродетели и террора Максимилиана Робеспьера, погубленная клеветой, восемнадцатое брюмера Наполеона Бонапарта и его бесславный конец в России, Реставрация и уход Бурбонов, рождение и гибель Коммуны… История повторялась вновь и вновь, питая все новых своих борцов старыми, как мир, иллюзиями. Но памятник на берегу Невы по-прежнему остается напоминанием о великом государственном деятеле российской истории и не менее великом создателе монумента императору Петру I.