— Ты с ума сошел?! — взвизгнула Дженнифер.

— Временно, разумеется. — Ричард, похоже, наслаждался эффектом своего заявления. — Я строю дом на берегу моря в Венисе. Думал, он будет готов к моему возвращению из Европы, но пока в нем еще жить нельзя, а я ненавижу мотели! Если ты заглянешь в гостевую спальню, то увидишь мои чемоданы.

— Нет, тебе нельзя оставаться здесь. Я тебя вышвырну отсюда, спущу с лестницы, если ты сам не уйдешь, Ричард Эллис!

— А ты ни о чем не забыла?

— Ох, конечно, забыла. Я забыла пообещать швырнуть в тебя пару тарелок, а это надо было сделать еще несколько лет назад. Ты меня всегда воспринимал как предмет мебели, с которым можно не считаться, не так ли, Ричард? Но теперь многое изменилось.

Она швырнула тарелки в мойку, игнорируя грохот, с которым они разбились.

— Если это и так, то у меня было семь лет, чтобы все тщательно взвесить и оценить тебя по достоинству, — мягко заметил он. — Но речь сейчас не об этом. Позволь тебе напомнить, что я свидетель.

Да, об этом она и впрямь забыла. Дженнифер страшно хотелось наплевать на работу и кратко сообщить Ричарду, куда он может катиться вместе со своим свидетельством, но она знала, что наутро горько пожалеет об этом. Кроме того, Кетч Блейкли пугал ее даже больше, чем Ричард.

— Ладно, хватит! — Мистер Бойтано специально наставлял ее относительно сотрудничества, и теперь она не хуже Ричарда понимала, что загнана в угол. — Можешь остаться на несколько дней. Кстати, а когда твой дом будет закончен?

— Недели через три.

— Ты искушаешь судьбу, парень! — Она подняла бокал, как бы целясь ему в голову.

— Может, и быстрее. — Ричард как-то робко улыбнулся. — А чтобы показать, как я тебе обязан, буду счастлив с завтрашнего утра начать давать показания.

— Отвяжись! — Дженнифер насыпала порошка в посудомоечную машину и включила ее. — Я занята! До завтра!

— Пойдем-ка в гостиную. В этом шуме я сам себя не слышу. — Он обнял ее за талию и потащил вон из кухни, закрыв за собой дверь. — Завтра, говоришь, ты занята? Днем мне понадобится машина.

— Ах вот как? — Дженнифер плюхнулась на кушетку. — Ну, ты и нахал!

— Это вовсе не нахальство, — подчеркнуто терпеливо объяснил Ричард. — Я продал машину, чтобы не платить за ее обслуживание все это время.

— Но ты ведь предполагаешь купить новую, не так ли? — Она старалась говорить спокойно, но у нее это плохо получалось.

К ее облегчению, он кивнул.

— Завтра же! Вот почему мне будет нужна твоя машина.

— А...

— Послушай, у меня идея. — Он опустился на кушетку рядом с ней. — Почему бы не провести утро вместе? Мне будет приятно увидеть, где ты работаешь, посмотреть, чем ты занимаешься. Кроме того, если я собираюсь давать показания в интересах твоего клиента...

Дженнифер содрогнулась от мысли, что сделает Кетч, когда увидит их вместе. Нет сомнений, что перед старшими партнерами он раздует это в уголовное преступление.

— Нет, так не пойдет. Я должна снять показания с другого свидетеля.

И ей пришлось вкратце описать ему проблему с Фрэнком Берджем.

— Он меня с ума сводит, — заключила она. — Все это отнимает у меня кучу времени, и при этом возникает ощущение, что мы обманываем свидетеля.

— Бердж служит в фирме «Макконнел, Маккиган и Шварц», так? — Ричард наполнил два бокала белым вином из графина, стоящего на кофейном столике, и протянул ей один. — Знаешь, Макконнел — мой старый приятель. Что, если я смогу помочь?

— Сомневаюсь. — Она неохотно взяла бокал. Может быть, вино снимет болезненное напряжение этого дня? Мистер Макконнел — высококвалифицированный адвокат по гражданским делам, вряд ли ему было дело до того, что сотрудник его фирмы чем-то не устраивает адвоката противной стороны.

— В моих интересах помочь тебе побыстрее развязаться с этим делом, — задумчиво произнес Ричард. — Почему бы тебе с утра не проверить Берджа и не дать мне знать, продолжает ли он свои игры? Если да, то я посмотрю, что можно будет сделать.

Несмотря на неприятное ощущение, что ее снова обставили, Дженнифер была вынуждена согласиться. Она не могла себе позволить тратить время на возню с Фрэнком Берджем. Кроме того, несмотря на свое бахвальство, Юджин Ингрэм выглядел довольно паршиво. Что, если он действительно отдаст концы, не дождавшись допроса?

— Хорошо. Тогда, в зависимости от того, когда мы закончим, я могу тебя подобрать. Всю вторую половину дня я буду занята в офисе, тогда ты и воспользуешься моей машиной.

— Нет, так не годится.

Ричард поставил свой бокал и начал нежно массировать ее напряженный затылок. Это было чудесно. Прямо как в первые месяцы их короткого супружества.

— Почему не годится? — пробормотала она, закрыв глаза.

— Я же не могу вести одновременно две машины, так как же я доставлю твой автомобиль домой? Ты должна ехать со мной!

— Отложи покупку машины до субботы.

Его опытные пальцы теперь разминали ей спину под лопатками.

— Тогда мне придется воспользоваться твоей машиной в пятницу: у меня деловая встреча. Послушай, скажи своему боссу, что завтра ты уйдешь с полудня, а зато отработаешь в субботу.

— Как же я отработаю?

Восхитительные манипуляции его пальцев подавляли ее волю к сопротивлению.

— Ты будешь брать у меня показания.

Дженнифер вздохнула. Она никак не могла переварить то, что на протяжении всего одного дня вся ее жизнь перевернулась вверх тормашками. И, похоже, ей с этим ничего не поделать.

— Но мы должны все подготовить с адвокатом противной стороны...

Его пальцы гладили ей шею под копной пушистых волос.

— Не беспокойся, — пробормотал он. — Мак действительно мой приятель. Я обо всем позабочусь.

— Хорошо... — Дженнифер совершенно расслабилась. — Но, Ричард, не думай, что я делаю это, потому что у меня нет выбора!

— Ну, конечно! — Он закончил массаж поцелуем в шею. — Как насчет телевизора?

— Разумеется.

Не в силах подняться, она осталась сидеть на софе, в то время как он по-хозяйски покопался в ее видеокассетах и вытащил «Историю любви».

— Давненько не смотрел этот фильм, — заметил он, вставляя кассету в видеомагнитофон и включая телевизор.

Дженнифер слишком поздно сообразила, как сильно эта история напоминает их студенческие дни в Бостоне. Она невольно вспомнила бурные споры однокурсников в кофейне. Здесь обсуждались всевозможные мировые проблемы, как будто от их мнения что-то зависело, и, вероятно, из-за этого половина группы завалила в первом семестре гуманитарные науки.

Она была новичком, а он — опытным студентом. Но для обоих все было впервые — мгновенно возникшая сильная тяга друг к другу, тяга, которая еще более усилилась, когда началась зима и они перенесли свои споры в маленькую квартирку Ричарда, где был камин.

Рождественские каникулы оказались сущим мучением. Дженнифер бесцельно слонялась по родительскому дому в Цинциннати, а Ричард заездил себя до полусмерти, добровольно участвуя в предвыборной кампании кандидата в губернаторы.

Их воссоединение в январе было бурным и трогательным, и Дженнифер поняла, что больше не может с ним расставаться. Ни на час! Но их разлучали то занятия, то продолжающаяся политическая деятельность Ричарда, то манифестации против войны во Вьетнаме, захватившие очень многих студентов.

— Я не могу всегда думать о себе, хотя ужасно этого хочу, — честно признался он ей однажды вечером, жуя бутерброд. — Наш мир формируют люди — тот мир, который мы оставим нашим детям. Некоторые из этих людей — злодеи, другие — полные идиоты. Как я могу не замечать того, что они творят? У меня есть долг перед своей страной!

Это был их первый разговор о детях. Возможно, что он не думал о них конкретно, да и Дженнифер понимала, что не готова к такому важному шагу, но почему-то после этого они начали говорить о браке.

Весной оба поняли, что не желают повторения рождественских каникул, и поэтому, хотя родители обоих считали своих отпрысков еще слишком молодыми и не готовыми для брака, они с Ричардом поженились в июле, вскоре после экзаменов.

Следующие несколько месяцев они прожили в каком-то полуподвале у друга Ричарда в Вашингтоне, пока Ричард подвизался в качестве независимого журналиста. Он взялся за эту работу, чтобы поближе сойтись с людьми, направлявшими политику правительства.

Полуподвал был сыроват, и Дженнифер, которая и так всегда привередничала, тратила большую часть времени на борьбу с плесенью. И все же ощущение счастья не покидало ее. Каждую ночь они обнимали и ласкали друг друга, а днем она ходила осматривать памятники национальным героям, много читала, причем те книги, до которых во время учебы руки не доходили, и мечтала о собственном доме и двух ясноглазых детишках, похожих на своего отца.

Потом они возвратились в Бостон — она на второй курс, Ричард — на последний. Окруженная друзьями, живя в уютной квартирке Ричарда, Дженнифер чувствовала себя абсолютно счастливой и даже иногда присоединялась к мужу в его политических кампаниях и маршах протеста.

Но она не могла полностью игнорировать признаки беспокойства, вызванные тем, что Ричард все глубже и глубже погружался в политическую деятельность и в конце концов записался на спецкурс журналистики.

Не то чтобы Дженнифер возражала против его одержимости политикой, но она жаждала иметь в жизни порядок, стабильность и семью. Ричард же, тративший почти все свободное время на написание статей и организацию маршей протеста, не выказывал ни малейшего желания хоть немного остепениться.

Развязка наступила летом, перед ее последним учебным годом. Как журналист-практикант Ричард получал в Нью-Йорке так мало, что не мог позволить себе самостоятельно снять квартиру на двоих сверх той, что предоставлял ему университет в Бостоне. Ему пришлось поделить комнату с приятелем-журналистом.

Со свойственной Ричарду изобретательностью он нашел и для жены соседку по комнате, молодую женщину, которая сотрудничала с ним при проведении какой-то очередной политической кампании. Познакомившись с Мэри-Энн и найдя ее дружелюбной и аккуратной, Дженнифер безропотно согласилась.

Она ожидала, что все ее время будет занято секретарской работой, но то, что уик-энды и вечера ей зачастую приходилось проводить без Ричарда, Дженнифер очень огорчало. Беседы с Мэри-Энн постепенно перешли из разряда бытовых в личностные и политические диспуты, и Дженнифер узнала, что ее соседка по комнате участвует в так называемом женском движении.

Конечно, она читала статьи в газетах и слышала едкие насмешки над «борцами за свободу от лифчиков», но некоторые высказывания Мэри-Энн заставили ее призадуматься. Слишком много в них было справедливого.

Действительно, почему она всегда предоставляла Ричарду ведущую роль в их отношениях? Почему никогда не думала, что будет с ее занятиями, которые ей очень нравились, если у них появятся дети?

Мэри-Энн заронила семена сомнения в ее душу, а Ричард, вернувшись осенью, дал им прорасти, хотя и ненамеренно. Он говорил о растраченном потенциале, о косном мышлении, о подлых служебных интригах — причем все это касалось исключительно мира мужчин.

А что же женщины? Дженнифер однажды вечером бросила ему этот вопрос, когда мыла пол в кухне.

— Ну, я думаю, что некоторые женщины испытывали трудности, но несравнимые с мужскими, — сказал ей Ричард. — Им в первую очередь приходится думать о семье и быте. Не тот масштаб!

— О, в самом деле? — язвительно спросила она. — Удел женщины — лишь семья и быт? А мужчин эта сторона как бы и не касается? Раз уж мы рассуждаем о справедливости, как насчет того, чтобы ты делал по дому немного больше, чем только приготовить одно вкусное блюдо за уик-энд?

Он шутливо отмахнулся от нее и вернулся к своим занятиям.

Хотя раньше она никогда не проявляла большого интереса к гражданским правам, Дженнифер почувствовала, что ее зацепило. Снова и снова она спрашивала себя, почему Ричард и его друзья совершенно не интересуются положением женщин. Больше всего ее беспокоило даже не то, что Ричард был с ней не согласен, а то, что он вообще не принимал ее всерьез. Когда она объявила, что подала документы на юридический факультет, он скептически сказал «ну что ж, посмотрим», как взрослые говорят детям, когда те проявляют излишнее своеволие.

Той весной их разногласия усилились, хотя Ричард вряд ли сознавал это. Он уезжал на целые недели, добывая кулуарную информацию в Вашингтоне, выступая перед молодежными группами, готовя статьи для оппозиционных газет.

Когда она заявила, что им надо сесть рядышком и обсудить планы на будущее, Ричард заверил ее, что сам даст ей знать, когда решится на следующий шаг. Разговора не получилось.

Документы о зачислении в Калифорнийский юридический институт пришли, когда Ричарда не было в городе. Дженнифер с нетерпением ждала его возвращения, гордая своим достижением.

Но когда она рассказала ему, Ричард лишь безучастно взглянул на нее.

— Юридический? В Калифорнии? Ну что ж, дерзай... А сейчас, Дженнифер, извини, мне надо готовить статью.

День ее выпуска совпал с маршем против расовой дискриминации. Когда утром она проснулась, Ричарда, одного из организаторов акции, уже не было дома.

Она поехала на автобусе на место проведения митинга и в конце концов разыскала его.

— Нам надо серьезно поговорить, — сказала она. — Наш брак разваливается, и я в последний раз хочу попытаться спасти его.

— Ты выбрала не очень подходящее время для «разборок», — возразил Ричард, показывая юному студенту, где поставить транспарант.

— Другого времени не было месяцами! — рассердилась она. — Я говорю о нас, о наших отношениях!

— С этим можно подождать, пока я вернусь. — Он помахал рукой подошедшим организаторам марша.

— Нет, Ричард! Мне надо отправляться в Калифорнию, если только ты не приведешь убедительных доводов против этого. Но и в этом случае я хочу точно знать, чем буду заниматься.

— Тем же, чем и сейчас: будешь моей женой, — сказал он.

И тогда Дженнифер произнесла те слова, которые давно хотела сказать:

— Мне этого недостаточно!

— Не капризничай! Вполне достаточно! — И, услышав, что его зовут, Ричард направился к группе, собравшейся возле трибуны.

Дженнифер вернулась на квартиру и стала собирать чемодан. Написала записку, в которой попыталась объяснить свое разочарование их отношениями, затем отправилась на выпускную церемонию в университет. После этого съездила к родителям на уик-энд в Цинциннати и оттуда улетела в Калифорнию...

С тех пор прошло семь лет. И вот теперь она снова сидит рядом с Ричардом и удивляется, зачем это ему понадобилось вновь вторгаться в ее жизнь.

Фильм закончился: Эми Макгроу изящно умерла, а Райан О'Нил остался совсем один, благородно страдая. Раньше Дженнифер всегда плакала над этим фильмом, но сейчас вымышленный сюжет оттолкнул ее. Господи, как все примитивно и совсем не похоже на реальную жизнь с ее сложностями и проблемами! Она фыркнула.

— Ты стала жестокосердной, — заметил Ричард, выключая телевизор и перематывая пленку. — Раньше ты над этим фильмом ревела в три ручья.

— Это было очень давно... — Дженнифер зевнула. — Я иду спать. И не вздумай!..

— Кто, я? — Ричард лучезарно улыбнулся. — Я даже обещаю мыть пол в кухне, пока буду здесь. Насколько я помню, это было одной из причин, по которым ты уехала.

— Ты никогда меня не понимал, — буркнула Дженнифер, направляясь в спальню. — Кроме того, меня бы больше устроило, если бы ты вымыл ванную.

— Не сегодня, если не возражаешь. Можно, я пойду туда первым?

— Ты как-никак мой гость.

Она зашла в свою комнату и сняла подаренное им платье, помедлив, чтобы полюбоваться его простыми, классическими линиями. Неужели Ричард действительно думал о ней, когда покупал его в Стамбуле?

Его решение снова разыскать ее оставалось для нее загадкой. Но спрашивать об этом означало в первую очередь затеять разговор о причинах ее ухода. Она не была к этому готова; ей не хотелось снова переживать его бессердечный отказ считаться с ее мыслями и желаниями.

Прошедшие годы, похоже, не слишком изменили Ричарда — он, видимо, все еще считал, что имеет право распоряжаться ее жизнью. Что ж, возможно, будет легче показать ему, что это не так, чем объясняться с ним.

Дженнифер надела голубую шелковую ночную рубашку. Глубокий вырез, отделанный соблазнительным кружевом, был довольно игрив, но ни хлопковых, ни фланелевых рубашек у нее не было. Ей пришлось накинуть купальный халат, который своим покроем и застежками в виде розочек не улучшил впечатление — скорее, наоборот.

С громким стуком, который она очень хорошо помнила, Ричард захлопнул дверь, выйдя из ванной. Дженнифер выжидала достаточно долго, чтобы он достиг своей комнаты, и пошла чистить зубы.

Когда она появилась на пороге ванной, то обнаружила, что Ричард выходит из кухни с двумя чашками горячего шоколада.

— Я уже почистила зубы, — сразу сказала она, нарочито игнорируя тот факт, что на нем были лишь пижамные штаны, и решительно подавляя знакомое по прежней жизни желание погладить рукой шелковистые волоски на его мускулистой загорелой груди.

— Подумаешь, проблема? — нагло усмехнулся он, входя к ней в спальню. — Насколько я помню, ты всегда пила шоколад, не задумываясь о кариесе. И не говори мне, что не любишь какао; оно у тебя стоит прямо на кухонном столе.

Дженнифер ужасно не хотелось поступаться принципами, но она позволила себе взять чашку с горячим шоколадом, потому что это напоминало ей ощущение уюта, испытанное некогда перед камином в их бостонской квартирке.

— Раз уж ты его приготовил, не пропадать же добру, — грубовато сказала она.

Ричард устроился как дома в глубоком кресле возле ее софы. По контрасту с элегантной простотой современной датской мебели в остальной части квартиры, ее комната была убрана более женственно — кружевное покрывало на кровати, большие куклы на полке, викторианский календарь на стене.

— У тебя здесь уютно. Ты здесь больше похожа на ту Дженнифер, которую я знал прежде, — заметил Ричард, потягивая шоколад.

Весь его облик — обнаженная грудь, небрежные жесты уверенного в своей неотразимости самца — задел в душе Дженнифер какую-то глубинную струну. Она почувствовала себя беспомощной и слабой под напором его грубой силы.

Дженнифер взяла себя в руки, пересекла комнату и присела на край софы.

— Я изменилась, Ричард! — сказала она и тут же поняла, что это было не совсем правдой.

— Да? — Его взгляд ласкал ее, скользя по округлостям грудей в вырезе халата. — Ты созрела, Дженнифер. Тебе сколько? Двадцать девять? Женщина, очень красивая женщина. Я мог бы возненавидеть тебя за все те годы, что ты провела вдали от меня, те годы, когда я мог бы наблюдать, как ты превращаешься из девчонки, которой была, в столь соблазнительное существо, которым ты стала сейчас...

Его слова больно кольнули ее. Как часто она страстно желала, чтобы он оказался рядом, чтобы делил с ней радости и горести, чтобы можно было ночью прижаться к его горячему сильному телу. Тогда она почти ненавидела его именно за то, что он заставил ее покинуть его.

— Я тебе сказала, что не готова говорить об этом, — как-то чересчур робко пробормотала она, потягивая шоколад. Он был густым и вкусным.

— Тогда давай ни о чем не говорить. Смотреть друг на друга тоже приятно.

Дженнифер слегка вздрогнула под его изучающим взглядом, чувствуя, как кровь прилила к щекам, как сладкая истома разлилась по телу. Она потупила глаза и уставилась на пушистый ковер под ногами.

— Удивительно, что ты отрастила волосы, — вкрадчиво произнес наконец Ричард. — Помню, когда я однажды это предложил, ты сказала, что не желаешь выглядеть как все.

— Так и есть. — К ней вернулось присутствие духа, и она подняла глаза. — Сейчас все стригутся коротко, вот почему и я отпустила волосы.

Ричард кашлянул.

— Да, в тебе по-прежнему сидит дух противоречия. Ты допила?

Она кивнула. Он взял обе чашки и, поставив их на прикроватный столик, сел рядом с ней.

— Ну и что дальше? Что ты хочешь? — осведомилась она.

— Съесть тебя, — насмешливо ответил он.

Дженнифер видела, что препираться с ним нет смысла, поэтому нырнула под одеяло.

— Кажется, я тебя возбуждаю, — с отвратительным самодовольством заявил он. — Ты даже забыла снять халат. Надеешься избежать грехопадения?

— Я всегда сплю в халате, — соврала она.

— А не жарко? Ну, впрочем, твое дело... — Он натянул ей одеяло под подбородок, как ребенку, и склонился над ней. Уж не поцеловать ли меня он собирается, подумала она, и тут же его губы слегка коснулись ее лба.

— Спокойной ночи, малышка Дженни!

Звяканье чашек, его шаги по ковру, затем темнота. Холодная, одинокая темнота и пустота в груди. Вернись! — молча взмолилась Дженнифер, но что-то помешало ей сказать это вслух.

Она приехала к Юджину Ингрэму в десять часов утра. Как легко было предположить, ее звонок Фрэнку Берджу часом раньше принес информацию, что «он задерживается». Секретарша не смогла сказать, надолго ли.

Провожая Дженнифер на работу, Ричард сказал ей в дверях, что позаботится о деле и чтобы она не задерживалась.

— Трудно сказать! — процедила она сквозь зубы. — Этот тип придет неизвестно когда! А, может быть, вообще не появится!

— Посмотрим, — произнес Ричард.

Теперь она сидела, праздно болтая с Юджином Ингрэмом. Он, очевидно, плохо провел ночь: под глазами у него были темные круги, и он бессвязно бубнил о своих хворях и недугах. Дженнифер, пожалуй, предпочла бы слышать от него фривольные замечания.

В десять тридцать в дверь позвонили. Это был сам мистер Макконнел. Ему было под пятьдесят, и он казался человеком очень мягким с его бледно-голубыми глазами, средним ростом и черными волосами, слегка тронутыми сединой. Но Дженнифер знала, что эта мягкость обманчива.

Она встала, чтобы обменяться с ним рукопожатием, немного смущенная тем, что противостоит такой важной персоне. Мистера Макконнела часто упоминали как кандидата на пост судьи благодаря его блестящей репутации, проницательности и умению подмечать детали.

— Сожалею о причиненных вам неудобствах, — сказал он. — Я не знал, что мистер Бердж так ведет себя. Приступим к делу?

Они включили магнитофоны и сели рядом со свидетелем. Медленно, иногда с долгими паузами, Ингрэм начал отвечать на их вопросы.

Мистер Макконнел старался высветить колебания старика, напирая на то, что его память уже давно ослабела и он вряд ли может уверенно судить, пьян был Монти на вечеринке или нет.

Дженнифер, наоборот, старалась подчеркнуть сильные стороны свидетеля, но ей стало ясно, что лишь на основании показаний Ингрэма дело клиента не выиграть. Похоже, Ричард был прав.

С мистером Макконнелом они расстались довольно дружелюбно. Он проявил к ней больше внимания, чем она ожидала. Ей хотелось думать, что это произошло благодаря ее профессионализму, но более вероятно — в результате его разговора с Ричардом.

— Все прошло великолепно! — сообщила она Ричарду, ведя свой «камаро» к центру города, после того как завернула домой и захватила его. — Надо же, сам Макконнел! И как хорошо, что это уже позади!

— Отлично. Бердж вел себя, конечно, безобразно. Терпеть не могу сопляков; буду очень рад, если ему достанется.

— Твои показания очень важны, — сказала она. — Полагаю, будет лучше всего, если тебя допросит один из наших старших партнеров.

— Боюсь, не выйдет, — возразил Ричард. — У меня ужасная память. Ты единственная, кто сможет заставить ее работать. Кроме того, я знаю, где лучше всего давать показания, но твоему боссу это место может показаться совершенно неподходящим...

— Что-то мне не нравится то, что ты говоришь, — ответила Дженнифер, въезжая на стоянку. — И где же это?

— Увидишь! — Он выскользнул из машины, обежал ее, чтобы открыть ей дверцу, затем взял ее кейс, и они вошли в здание.

Ричард с интересом оглядел интерьер.

— Ты давно здесь работаешь?

— Четыре года, — сказала Дженнифер.

— Я пытаюсь представить себе, как ты все это время каждый день проходишь по этому коридору, садишься в этот лифт... — задумчиво произнес Ричард. — Да я бы уже с ума сошел от такой монотонности бытия! Мне нравится путешествовать, встречать новых людей...

— А я предпочитаю стабильность, — возразила Дженнифер.

Супруги обменялись понимающими взглядами. Дженнифер припомнила, как они, бывало, посмеивались над основательной разницей своих темпераментов в наивной убежденности, что они прекрасно дополняют друг друга, что их отношения должны выжить именно потому, что Ричард витает в облаках, а она твердо стоит на земле.

Войдя сквозь двойные стеклянные двери в офис фирмы «Бойтано, Бойтано и Грейсон», они прошли через холл в кабинет Дженнифер. Ни Кетча, ни старших партнеров не было видно. Но Бетти торжественно восседала за столом в старомодных роговых очках, через которые она строго уставилась на Ричарда.

— Бетти, я рада представить вам моего... мужа, Ричарда Эллиса, — сказала Дженнифер. — Ричард, это миссис Дебрум.

Реакция секретарши живо напомнила ей поведение комического персонажа из какой-то старинной пьесы. Обнаружив, что Дженнифер замужем и услышав имя «Ричард», она вытаращила глаза и разинула рот.

— Я... э... очень рада с вами познакомиться, мистер Эллис. — Бетти осторожно протянула руку, словно опасаясь, что ее может ударить током.

— Я тоже очень, очень рад, миссис Дебрум! — Ричард сладко улыбнулся и уверенным движением поднес ее руку к губам. И где он научился таким манерам, удивилась Дженнифер.

— Э... — Секретарша стала заикаться от волнения. — Э... да, миссис Эллис!

К изумлению Дженнифер, она уважительно выделила звание замужней женщины. Обычно Бетти произносила слово «мисс» с легким оттенком презрения.

— Меня просили передать, как только вы придете, что в кабинете мистера Грейсона назначено совещание и чтобы вы туда подошли как можно скорее!

Ух-ох! Хорошее настроение Дженнифер мигом улетучилось.

— Я сейчас же иду.

Ричард проводил ее до приемной мистера Грейсона. Секретарша старшего партнера показала Дженнифер на вход.

В большой комнате, обшитой дубовыми панелями, стоял огромный стол для совещаний, и Дженнифер увидела вокруг него трех старших партнеров, стенографистку и Кетча Блейкли.

Когда она вошла, Кетч, сидевший к ней спиной, что-то говорил. Она уловила, что речь идет о частном детективе.

— А, мисс Эллис! — сказал мистер Бойтано. — Прошу садиться.

Все головы повернулись к ней. Мистер Би, как его иногда звали за глаза, сидел в торце стола рядом с братом, Эдвардом Бойтано, которого, чтобы избежать путаницы, все называли «мистер Три».

Во главе стола восседал старый Николас Грейсон, с огромной головой, увенчанной густой серебристо-белой гривой. Настоящий лев! Это он тридцать лет назад основал фирму вместе с отцом братьев Бойтано.

— Я вижу, мисс Эллис все же решила присоединиться к нам, — заметил Кетч с привычной глумливой усмешкой.

У Дженнифер так и чесался язык ответить ему какой-нибудь резкостью, но у нее не было его таланта к грязным инсинуациям и она боялась показаться смешной. А этого ей уж никак не хотелось, особенно перед грозным мистером Грейсоном, который не очень-то жаловал сотрудников-женщин и по неизвестным ей причинам протежировал Кетчу.

— Кетч рассказывал нам о своих планах — как разыскать пропавшего свидетеля, — пояснил мистер Три.

К ней мигом вернулось хорошее настроение, и она заняла место рядом с мистером Бойтано.

— Не буду повторяться, чтобы не наскучить остальным, — произнес Кетч. — Основное — это утверждение агента мистера Эллиса, что тот неизвестно почему решил прервать свое журналистское турне. Я подумал, что он, может быть, заинтересован взять интервью у ливийских террористов в Англии, и узнал название здешней частной детективной фирмы, у которой есть филиал в Лондоне.

— Понятно. — Дженнифер закусила губу, соображая, как бы получше выложить свои козыри.

— Кстати, — сказал мистер Бойтано с тем видимым простодушием, на которое попадались многие свидетели, хотя сейчас его целью был скорее Кетч, чем Дженнифер. — А вам удалось что-нибудь сделать для розыска мистера Эллиса?

— Да, конечно, кое-что удалось, — скромно сказала Дженнифер.

Подозрительность и злоба смешались во взгляде Кетча.

— Вы подслушали мои телефонные переговоры! — выпалил он.

— Простите, что вы сказали?..

Прямое обвинение перед лицом старших партнеров переводило их соперничество в открытую битву, на что коварный Кетч обычно не осмеливался.

— Не прикидывайтесь невинной овечкой, мисс Эллис!

Узкий и ограниченный — вот подходящие слова, чтобы описать его самого, его глаза, его рот, его разум, думала она, сидя в ожидании дальнейших вопросов.

— У вас не хватит ума самостоятельно выследить его!

— Вот как? — Она знала, что его вспышка не понравится никому из старших партнеров, даже мистеру Грейсону. Юрист обязан всегда сохранять самообладание. — Сейчас я вам докажу обратное.

Она подошла к двери, открыла ее и кивнула Ричарду, который вопросительно посмотрел на нее, оторвавшись от чтения журнала.

Обернувшись к остальным, Дженнифер позволила себе скромно улыбнуться.

— Позвольте представить вам моего мужа, Ричарда Эллиса!