Скорый выезд Вениамина и Константина с чибижекских приисков был похож на бегство. Так думал Вениамин. Рано утром в густом тумане, не простившись с Ниной, не определившись с дальнейшими планами, с синяками на лице — это было для него унизительно. Привычный к степенной, размеренной, запланированной жизни, к строгому порядку и расписанию, понятным и перспективным планам, он был разбит, если даже не унижен таким отношением к себе. Прежде всего, Вениамина угнетало непонятное исследование местности.
По дороге сюда он был твердо уверен, что со своими университетскими познаниями, теоретической наукой о земных разломах, с точным прибором тут же откроет выход золотой жилы в самом неожиданном для местных золотарей месте, застолбит участок и принесет семье ощутимый доход. Не зря ведь отец Григорий Дементьевич вложил в экспедицию много денег, потратился на приобретение снаряжения, продовольствия, новых иностранных ружей, наконец. Выезжая с Константином из Томска, он уже купался в лаврах удачного возвращения, потому что иначе и быть не могло.
Отец Вениамина Григорий Дементьевич Дистлер родом из польских секулярных (нерелигиозных) евреев был сослан в Сибирь в 1865 году за участие в Польских восстаниях. Местом его поселения стал город Томск, в котором он занял почетное место в жизни местной еврейской общины, где и начала складываться его золотопромышленная деятельность. У евреев издавна, а следовательно, и у Григория Дементьевича сформировалось своеобразное отношение к золоту, не только как к всеобщему эквиваленту материальных ценностей и средству накопления сокровищ, но и как к определенной нравственной культуре восприятия. Согласно учению иудаизма, золото — это, прежде всего, Знания, символ чистоты и мудрости Высшего разума. Толкователи древнееврейских книг уподобляют этому металлу не только учение Торы, но и саму Тору (устную и письменную), так же, как дарованные людям мудрости скрижалей. Истина, Знание — дороже золота. Именно поэтому ковчег для хранения Торы, стол для ее чтения и жертвенник следует изготавливать только из чистого золота. В Книге неоднократно подчеркивается, что золото, как Истина, не терпит фальши.
Можно предполагать, что обо всем этом знали и размышляли те евреи, которых неисповедимые путы-пути забросили в Сибирь. Первые ссыльные евреи, как указывает Ю. Островский, появились за Уралом в 1658–1659 годах. Были они и в списках каторжан, определяемых на знаменитые золотосеребряные рудники Восточного Забайкалья в Нерчинске (1704 год), Горном Зерентуе (1739 год), а позднее — в Ачинске (1782 год).
В XIX веке разработки сибирских золотых россыпей потребовали значительной рабочей силы, которая поначалу была предоставлена каторжанами и ссыльными переселенцами. Но с началом золотого сибирского потока на россыпи потянулись и вольнонаемные люди, среди которых были немногочисленные евреи. Далеко не все они попадали в золотопромышленность, так как заниматься золотым делом в любой его форме — кроме ювелирной — евреям не разрешалось законом. «Положением о частной золотопромышленности в Сибири за 1838 год» заниматься промыслом в Западной и Восточной ее части, за исключением Забайкалья и Алтайского горного округа, можно было лишь потомственным дворянам, почетным гражданам и купцам I гильдии».
С начала 1860-х годов, по мере стремительного обеднения золотых приисков в Сибири, разработка новых россыпей стала требовать значительных расходов, их начали сдавать в аренду. Вот тогда-то и вспомнили о предприимчивых евреях, которым в частном порядке разрешили разрабатывать золотые месторождения.
Бросился в глухомань на поиски своего золотого родника и Григорий Дементьевич. Вложил в ежегодные экспедиции, аренду участков большие средства, которые не принесли грандиозного успеха. Все богатые места были уже выработаны, а наиболее перспективные месторождения, как это бывает всегда, прибрали к рукам владельцы больших зарубежных капиталов. Одними из которых, например, в том числе и в пойме реки Чибижек, в течение нескольких десятилетий были английские банкиры Ротшильды.
Дистлеру ничего не оставалось, как довольствоваться малым: внедрять новые способы разработок, такие, как гидравлический метод и дробление кварцевых отложений шаровыми дробилками. К удивлению, этот способ тоже стал давать неплохие результаты. К началу девятнадцатого века Дистлеры в Минусинском уезде владели несколькими приисками. К примеру, Томским присяжным поверенным Василием Григорьевичем Дистлером в 1909 году были приобретены Васильевский, Григорьевский и Яковлевский прииски. Также он арендовал Иннокентьевский прииск. Нетрудно догадаться, что это был сын Григория Дементьевича, один из его девяти детей. Именно для успеха семейного дела специальность горных инженеров получили его сыновья: Вениамин, Леонид и Александр. О первом из только что упомянутых, идет речь в этом представлении.
Подхваченный головокружительными, душезахватывающими волнами золотого сибирского потока, а также фактами недавней добычи самородков «Овечья голова» и других, менее значимых камней, Вениамин был подобен отцу в молодости. Его ни на минуту не покидали идеи разумной, научной добычи золота, о которой он постоянно говорил при любом удобном случае. «Обожженный» в таких делах, Григорий Дементьевич пытался охладить разум сына, убеждая в том, что все близкие места давно выработаны, и теперь требуются горнорудные разработки. Но тот был неудержим. В итоге добился-таки своего: выпросил экспедицию, из которой теперь возвращался униженным и виноватым. Как посмеивался над ним Константин — с разбитой харей у разбитого корыта.
В Минусинске задержались на несколько дней, сняли комнату у тетки Раи Белобоковой; когда двигались в тайгу, снимали номер в гостинице. Теперь же прятались от людей. Тетка Рая оказалась радушной, приветливой хозяйкой, к тому же такой болтушкой, что оба к вечеру пожалели, что встали на постой у нее: лучше бы в тополиной роще у протоки реки Енисей разбили палатку. Радуясь уважаемым постояльцам как самым близким родственникам, а еще больше двум рублям, что выдали ей квартиранты за неделю вперед, она была готова не только готовить им еду, но и пригласить цыган для развлечения. Но так как Веня и Костя праздника не просили, та решила их развлекать сама. Трескучим, монотонным, напоминающим квохтанье курицы голосом тетка Рая поведала им все, что было, есть и будет не только в городе, но и в Петербурге, где она ни разу не была. Начала с мужа:
— А он ведь меня частенько бил, — присев напротив Вениамина на табурете, скрестила руки на груди словоохотливая хозяйка. — Вот так же синяки носила. Запросто так, возьмет да и отлупит: то кулаком, то ботинком. А ведь ничегошеньки ему плохого никогда не делала, старалась угодить. Есть варила, стирала, в доме чистота и порядок, всегда ласковая была.
— Где ж он теперь? — угрюмо перебирая полевую сумку в поисках чистого листа и чернил с пером, спросил Вениамин.
— Ушел к соседке. Вон дом напротив. Там с ней и живет.
— А дети есть?
— Двое, — тяжело вздохнула та: — Маша и Витя.
— А они где?
— Тоже за ним переметнулись, — тяжело вздохнула тетка Рая. — Видимся каждый день. Как увидит меня мой муженек, так и заорет на всю Ивановскую, вроде как упреждает, покуда я ничего не сказала.
— Что орет-то?
— «Закрой рот, канарейка, покуда у меня расстройство кишок не случилось!» А я ить еще даже «здрасте» не сказала. Вот такой он у меня неблагодарный. А вы что это, никак работать будете? Что же, не буду вам мешать, — спохватилась она, хлопая ладошками. — Ой! Ить у меня там суп кипит, побегу я! А вы пишите, пишите! Как бы я хотела научиться писать! Я ить неграмотная, некому было учить. Как если что-то надо написать, так к писарю нашему местному бегу. Он у нас вон там за углом живет, за две копейки любое послание напишет. Жена у него такая горбоносая, свиней держит. Мясо на базаре продает.
— Тетка Рая! У вас там суп кипит.
— Ой ли! Точно! Побежала я, некогда мне, — исчезла в проходе хозяйка, но через мгновение вернулась: — Так вот, писарь наш, все его Кляксой зовут, много раз мне письма писал…
— У вас там суп!..
Оставшись в тишине, Вениамин обмакнул перо в чернила, стал писать письмо Нине: хотел повиниться перед ней за то, что все так получилось. Решил передать ей столько нежных, ласковых слов, сколько никто никогда ей не говорил в жизни, успокоить любимую девушку, заверить обещанием, что скоро они будут вместе. Собравшись с мыслями, быстро застрочил: «Милая Нинель! Свет в моем окне! Ты самая распрекрасная девушка, которую я только видел! Не могу на бумаге сказать столько слов, сколько мыслей о тебе, моя любимая, ласковая, нежная!..»
В комнату заскочила тетка Рая, продолжила рассказ о том, как жена Кляксы продает свинину. У Вениамина прервались мысли, он тупо уставился на хозяйку, соображая, что она хочет сказать. Костя, лежа на кровати, ухмыляется:
— Пиши своей Нинель роман под диктовку, как мясом надо торговать!
— Уважаемая! Я тут письмо пишу, а вы мне мешаете, — прервал поток сумбурных слов Вениамин.
— Что вы, что вы! Ухожу, не буду вам мешать, — подскочила та и ретировалась в соседнюю комнату.
Вениамин, глубоко вздохнув, продолжил: «Наши непродолжительные свидания были подобны запаху черемухи на заре, яркому лучику солнца во мраке грозовой тучи, вкусу чистейшего родника, обжигающего ледяной водой губы. Ты у меня первая и единственная, то чудо, с кем я познал свою первую любовь!..»
— А вот когда я поросят держала, кормила их распаренной пшеницей. Они у меня во какие были! — ворвалась в комнату тетка Рая. — Сало на заднице — в ладонь. Мои лучше были, чем у Кляксы…
— Уважаемая! Это уже не смешно, — с некоторым раздражением заметил Вениамин. — Дайте сосредоточиться.
— Ой, уж, извините. Нечаянно я, так, вспомнила, какие порося были, — потухла та, попятившись с поклоном из комнаты.
Так продолжалось несколько раз до тех пор, пока Вениамин не накричал на нее. Хозяйка дома, хлопнув дверью, ушла на улицу. В нервном раздражении, взвинченный до предела, думая о Нине и тут же проклиная поросенка и хозяйку дома, он постарался как можно быстрее дописать письмо: «Помнишь ли ты, какими трепетными были наши нежные поцелуи?..
Знай же, дорогая моя, что я очень скоро приеду к тебе, никогда не брошу! Только ты дождись меня! Ответ не пиши, так как я еще в дороге. По приезду в Томск напишу еще и расскажу в нем о моих дальнейших планах. Твой Вениамин!»
Дописав заветное послание, Вениамин успокоился, что тетка Рая больше не сможет помешать ему. Перечитывать не стал. Высушив чернила, свернул листок, запечатал его в конверт, написал адрес: Спасо-Преображенский прииск поселка Чибижек, Курагинской волости, Минусинского уезда. Коваль Нинель.
Довольный, что очень скоро Нина получит его письмо, Вениамин попросил квартирную хозяйку отнести его на почтамт. Та согласилась с превеликой радостью, так как самой надо было отправить письмо свахе куда-то на другой конец города. Тотчас же убежала к Кляксе, чтобы он ей написал тоже письмо, хотя настоящим желанием было вскрыть послание Вениамина и удовлетворить острое любопытство, узнав, о чем пишет постоялец.
Писать и вскрывать письма бывший работник почтамта Клякса умел в совершенстве. За десять копеек он прочитал тетке Рае послание Вениамина для Нины, а также написал еще одно письмо свахе. Где главной темой недалекой квартирной хозяйки был перенесен недавний разговор с постояльцами о том, каких хороших поросят она откармливает: «…такие окорока!… брюшина мягче нетука… на холке сала в пять пальцев…» Жирной точкой в этом деле стала невнимательность Кляксы, перепутавшего конверты. В результате этого казуса письмо Вениамина ушло на другой конец города свахе, а «дикое» послание тетки Раи — в Чибижек.
В тот день Вениамин не мог представить в самых страшных ожиданиях, каковым окажется действие письма. Как не мог предположить, что общепринятое во всем цивилизованном мире правило таинства переписки никоим образом не распространяется на золотые прииски. Что его послание тщательно изучит первый же почтальон, потом передаст другому, а тот будет рассказывать всем, кого только встретит. Что из этого станется, нетрудно догадаться. Последней его открытое письмо прочитает Нина. Сгорая со стыда и унижения, захочет повеситься на сеновале, но ее вовремя снимут. Что ей ничего не останется, как, избегая позора после появления первых признаков беременности, принять настойчивое предложение Никиты Стрельникова выйти за него замуж.
Инженеры не стали долго задерживаться у гостеприимной хозяйки, ждать, когда у Вениамина рассосутся синяки. Третьего дня, не предупредив почивавшую тетушку Раису, рано утром съехали, не выдержав ее бесконечных разговоров.
В Ачинске Вениамин отбил телеграмму, предупреждавшую о своем скором появлении: «Дорогой отец! Мы в дороге назад. В скором времени планируем прибыть в стены родного дома. У нас все хорошо, везем добрые вести. Пригласи профессора Менделя, у меня для него есть сюрприз. Вениамин».
Этим посланием он хотел заинтриговать всех, кто знал об их путешествии. Сабля, подаренная ему Стюрой, должна произвести фурор среди постылой, скучной, мещанской жизни Томска. Внести в историю свою шокирующую лепту востоковедения. А может, даже полностью перевернуть представления о прошлом Сибири, каковым его преподносят студентам в университете. Имя и фамилия Вениамина Дистлера будут навеки внесены в реестры самых уважаемых путешественников, подаривших научному миру знаменательные факты истории. Он представлял себе удивленное лицо профессора, до этого всегда с некоторым пренебрежением относившегося к нему за то, что он высказывал самые неожиданные предположения на занятиях, совершенно противоречившие доказанным законам. Вениамин уже надевал на себя лавры почитания: может, его наградят грамотой от университета. Или даже дадут знак отличия, нет, орден! Да-да, обязательно орден признания. А может… ученую степень!
От этих представлений Вениамину в голову била кровь, сердце замирало и тут же начинало колотиться, как жаворонок над полем. В его годы достичь такого не мог никто. А он — добился! И виной тому — сабля, которую он везет в дорожной сумке. Переживая будущие минуты торжества, страдая бессонницей в гостинице, он писал скрупулезное представление «находке века» от момента выхода на Екатериновский хребет до последнего дня. Только вот…
Тут в голову влезал коварный, тщеславный бес. С иронической насмешкой говорил певучим голосом:
— С отчетом получается неувязка: дарительница как-то не вписывается в представление. Просто упомянуть, что саблю подарила Стюра — смешно. Спросят, кто такая Стюра? Почему она ее тебе отдала? За что? Где взяла? Вот если бы немножечко «искривить историю», к примеру, вписать такую толику: нашел саблю в пещере. Или раскапывал старую старательскую могилу. Тогда да, это будет грандиозно! А Стюра что? И так проживет без упоминания. Зачем ей титулы и ордена? Ей и так хорошо.
Слушая этот голос, Вениамин был на вершине блаженства. Но вдруг другой голос, строгий и справедливый отрезвлял:
— Ты что, сволочь? Чужой славы захотел? Это твоя сабля? Ты ее нашел? А как же настоящий хозяин? Тебе не стыдно? Как потом будешь смотреть людям в глаза? Тебе же с ними жить!
Вениамин подскакивал с кровати в холодном поту, крестился:
— Прости, Господи! Что это было?
Оглядевшись, узнавал гостиничный номер, стол, на нем разложенные бумаги, чернильница, перо. Успокоившись, опять дремал, пока неприятный, приторный голос вновь не проявлялся:
— Так что ж, Вениамин? Как поступишь?
В Томск прибыли как планировали. Приветствовав родных и близких, Вениамин решил не откладывать находку на потом:
— Отец! Мне тебе надо многое рассказать и что-то показать! Ты разговаривал с профессором Менделем?
— Да, сын мой, — обнадеживающе успокоил его Григорий Дементьевич. — Обещал быть сразу, как только явитесь и позовете.
— Так зови же скорее!
— Что, даже не сходишь с дороги в баню?
— Какая баня? Тут такое! Мы стоим на пороге открытия. Это заинтересует не только его, но и всех востоковедов. Я привез такую находку, которая, возможно, заставит историков посмотреть на Сибирь с другой стороны.
— Может, сначала покажешь ее мне? — предусмотрительно попросил отец.
— Нет. Я хочу чтобы все выглядело официально.
— Что ж, будь по-твоему, — согласился Григорий Дементьевич и распорядился, чтобы отправили вестового.
Пока ждали профессора Менделя, Вениамин еще дважды прочитал отчет, а когда тот незамедлительно прибыл, был подготовлен к докладу, как министр перед Государем. Заинтересованный Мендель недолго тряс Вениамину руку: не виделись всего лишь месяц, не успел «соскучиться» без его теорий. Исподлобья посматривая на своего студента, думал: «Кабы не знаменитый отец, ни за что бы не приехал! Что же на сей раз отмочит это неугомонный сказочник?»
Народу собралось немного, человек десять. В их числе присутствовали все члены семьи Дистлер, Костя, некоторые доверенные в делах Дистлера и, конечно, Мендель. Рассевшись на стульях вокруг стола, кто с умилением, кто с недоверием стали ждать чуда. После того, как Вениамин по всем правилам научных представлений прочитал по бумажке доклад, на столе появился вытянутый, продолговатый предмет, завернутый в две тряпки еще тогда в Чибижеке. Когда он торжественно развернул материю, то взглядам любопытствующих предстала обыкновенная, приблизительно такой же длины, как та сабля, щеколда, которой запирают склады на старательских приисках.
Присутствующие в недоумении уставились на Вениамина: что это? Ожидавший всего, но не такой шутки, Мендель отвалился на спинку кресла и, сняв пенсне, проговорил холодным, будто только что проглотил сосульку, голосом:
— Что же это вы, молодой человек? В таежной кузнице открыли секрет булатной стали? Ну, знаете ли, я не привык к таким шуткам. — И, поднявшись, направился к выходу.
За ним поспешила матушка Вениамина, приглашая в гостиную:
— Извольте с нами отобедать!
— Спасибо, уже насытился, — ответил тот и хлопнул дверью.
— Что это? — поднимаясь со своего места, спросил Григорий Дементьевич.
— Сам не знаю, — растерянно лопотал сын, рассматривая подложенный кусок железа. — Она же тут была, сам клал. Костя, куда делась?
Костя был шокирован не меньше Вениамина. Подскочил, проверил дорожную сумку:
— Тут же была, никто не мог взять. Я сам следил. Не может быть! — и, будто о чем-то догадываясь, прошептал: — Стюра! Это она, больше некому. Я эту щеколду у Собакиных в сарае видел, в углу стояла. А Стюра не зря крутилась после того, как ты ей отказал… — спохватившись, замолчал.
— Какая Стюра? — нервно щелкая пальцами, спросил хозяин дома.
— Понимаешь, папа. Там шутка такая была, ну, вроде за меня одна женщина замуж хотела. В подарок саблю принесла… у нее немного это, с головой…
— Замуж? — одновременно воскликнули отец и мать. — За тебя? У нее проблемы со здоровьем? Ну, знаешь ли, сынок!.. — и удалились, обиженные.
Переосмысливая случившееся, Веня и Костя надолго замерли, не смея сказать хоть слово. Такого конфуза Дистлеры еще не переживали.