Не довелось Кузьке в прошлую осень еще раз съездить в город и встретиться с Дашей Коробковой. Не была на приисках и она, хоть обещала. Вместо него Раскатов дважды отправлял челноком Фильку Утева, который, вроде как неожиданно завязал с пьянкой и взялся за ум. Неизвестно только, на какое время. Продержавшись два месяца, он свалился мертвецки пьяным неподалеку от дома деда Трофима Валуева. Возвращаясь из города, Филька заглянул к нему на огонек. Тот предложил выпить с устатку две кружки медовухи. Филька не отказался, принял угощение, отправился дальше. Кое-как взобравшись на коня, смог проехать до ближайших кустов, где свалился с мерина и благополучно почивал на обочине до самого утра. Конь Фильки по прозвищу Валет самостоятельно дошел до конюшни, довез сумку с документами. Поэтому Фильку опять перевели в разнорабочие. Кузька трижды проявлял свое любопытство:

— Филька, расскажи, как там в городе? У кого останавливался? Кого видел?

Тот хмуро напускал на глаза брови, силился понять, что Кузе от него надо. Наконец, сообразив, отвечал с неохотой:

— Ты про Дашку что ли хошь узнать? Так нет ее в городе, уехала в академию в Томск, там и зимовать будет. Кто сказал? Дворник, дядька Федор. — И с иронией: — А ты что, с ней какое начало иметь желаешь? — И захохотал: — Зря стараешься: глухарь рябчику не пара!

Кузька разозлился, хотел дать Фильке в морду, да не посмел. Фильке уже больше двадцати, ответит будь здоров. Нет, придется еще пару лет подождать, потом припомнится.

Дашу Кузька сначала вспоминал часто. Иногда она ему снилась: с приятной улыбкой, распущенными волосами, в какой-то новой одежде, но не в платье, а в дорожной куртке и штанах. Приходила к нему, ничего не говоря, клала голову на грудь так же, как той ночью. Он хотел ее обнять, прижать, расцеловать, что-то говорил, извинялся по поводу своей детской робости, но просыпался возбужденный, терзая руками подушку. Потом сны стали реже, думать стал о ней меньше.

Нет, он не забыл Дашу, иногда думал с непонятной тоской. Но мысли эти были гораздо тусклее и холоднее, чем первое время. Он понимал, что, возможно, уже не увидит ее никогда, лучше уж забыть вовсе. И лишь какое-то непонятное томление от неслучившегося терзало юношескую душу, давило сердце тисками безысходности от безответной любви.

Весна в этом году задалась резвая, прыткая, как норовистый марал-трехлетка в сентябре. Казалось, недавно засеребрились почки на вербе, проклюнулись подснежники, а вот уже отцвела черемуха. Отгремели вешней водой реки, сошел залежалый в заветерье грязный снег, высохли таежные тропы, потянулась выше колен человека трава-дурнина. Скоротечное в Саянах лето дохнуло сочной свежестью зелени, смольем хвойных деревьев, терпким настоем кустарников, сладковатым привкусом берез и осин. Наступил тот день, когда в тайге для путника открылись вольные дороги: ходи куда хочешь, шагай сколько можешь, пока есть в ногах сила.

Во главе небольшого каравана на правах старшего и опытного проводника идет Егор Бочкарев. За ним шагают Кузька, Вениамин и Константин. Замыкает шествие двойка связанных друг с другом веревкой вьючных лошадей с продуктами и необходимым в походе грузом. На передовом коне по имени Капитан верхом едет Катя Рябова. Сзади идет Поганка.

В отношениях путников чувствуется напряжение. Среди них нет согласия и взаимопонимания. Егор недоволен, что с ними идут городские инженеры. Кузя — Катей. Веня и Костя с настороженностью относятся к угрюмому, сердитому Егору.

Виной всему — несвоевременный приезд Вениамина и Константина в Чибижек. Инженеры явились на прииск накануне выхода Егора и Кузи на место гибели Ефима, что было полной неожиданностью. Кузя не ждал их появления, хотя в прошлом году договаривались идти в экспедицию вместе. За год они не дали о себе знать хоть какой-то весточкой, подтверждающей договоренность. Занятый своими делами, Кузька забыл о них, думал, что не приедут, но не тут-то было. Явились в самый неподходящий момент, и обещавшему свою помощь проводнику ничего не оставалось, как выполнить договор. Те, в свою очередь, позвали с собой Катю:

— Ты же хотела с нами идти? Кто нам будет готовить еду?

Растерявшись от такой перспективы «женили без жениха», то есть позвали ее без его согласия, Кузька долго приходил в себя, но противостоять этому не мог:

— Ладно, пусть идет. Но только чтобы слушалась каждого моего слова!

Катя с ироничной улыбкой покосилась на него, но ничего не сказала.

Сложнее было с Егором. Кузя терзался мыслями, что тот откажется от похода и будет считать его болтуном: ведь договаривались идти только вдвоем и день выхода никому не сообщать. В общем, так это и было. Когда Кузька явился с тремя лишними ртами на место встречи с Егором, тот разозлился:

— Ты что, парень, за малиной собрался? Что так мало нахвостников приволок? А где Нюрка Тархан? Да и что-то деда Мирона Татаринцева не вижу. Сзади догоняет?..

Кузя подавлено молчал, а Егор продолжал метать молнии, но недолго. Выплеснув эмоции, немного остыл. О чем-то думал, сидя на колодине с нахмуренными бровями, старательно сосал пустую трубку. Потом тяжело поднялся, осмотрел собравшихся суровым взглядом, будто выстрелил:

— Ладно уж, коли тут — пошли. Только одно условие: я тут нарядчик, и против моей воли слова не молвить.

Немного испуганные его поведением, инженеры теперь все время молчали, стараясь предугадать каждое желание. Таилась и Катя. Чтобы лишний раз не попадаться на глаза Егору, пошла за лошадьми, но тот приказал ей сесть верхом:

— Рано тебе, девка, лишний раз пятки до мозолей стирать. Правь спаркой, покуда есть возможность.

Кузька тоже хотел быть подальше от него, но тот указал место за собой:

— Будь всегда за моей спиной!

Шли долго, утомительно, редко останавливаясь на привалы. За первый день преодолели около тридцати километров. Ночевали в Переходной избушке. Инженеры расположились на широких нарах справа. Кузька и Катя — на противоположных. Егор ушел спать под елку:

— Дышать тесно, — равнодушно проговорил он, мало обращая внимания на Вениамина и Константина, а когда выдался случай остаться с Кузей наедине, негромко проговорил: — Завтра на подходе к месту будем. Надо как-то разлучиться с инженерами на пару дней. Не желаю, чтобы они присутствовали при раскопках Ефима. А как разъединиться? Думай, Кузенок, ты их в тайгу позвал.

И завалился на голых ветках, накрывшись одеялом.

Прибрав посуду, Катя спряталась за спиной Кузи, горячо зашептала на ухо:

— Ты не спи, вдруг что…

— Что? — с удивлением приподнялся на локте Кузя.

— Аньжинеры приставать начнут…

— Вот те раз! А зачем тогда в тайгу поперлась?

— Так из-за тебя, дурашка, — ласково, затаенным дыханием проговорила Катя.

— Да кому ты нужна, приставать к тебе еще? — не подумав, зевая, ответил Кузя.

Катя отвернулась к стене, захлюпала носом: обиделась. Кузька хотел ее успокоить, положил ладонь на ее плечо. Катя резко ткнула ему локтем в бок, после чего что-то говорить ей у него отпало желание. Опять поссорились.

Утром Егор поднял всех чуть свет:

— Некогда сном тешиться. Дорога зовет.

Быстро позавтракав вчерашней кашей, вышли, едва приподнялось солнце над горой. Сбивая с травы и кустов рясную росу, в мгновение ока промокшие до груди, пошли по тайге в заданном направлении. Никто не противился распоряжениям Егора: раз сказал идти спозаранку, значит, так надо.

А проводник в это утро не спешил покорять тропу. За Перепадом у Чистого ключа вовсе замедлил ход. Будто что-то выискивая, стал осматриваться по сторонам, достал притороченный на боку лошади топор, попробовал пальцем острое лезвие, пошел к знакомой пихте.

— Чего он хочет? — не понимая его действий, переглянулись Вениамин с Костей, но не нашли ответа и у Кузи.

А Егор какое-то время смотрел на недавнюю, успевшую покраснеть, залиться свежей смолой рану на стволе дерева, стал рубить податливую мякоть. Кузя уже понял его намерение, молча наблюдал сбоку. Инженеры тут же, неподалеку следили за ловким лесорубом. Чем глубже топор врезался в пихту, тем слабее становились удары крепких рук. Предугадывая окончание отверстия, Егор отложил топор, аккуратно выбирая волокна ножом, добрался до металла и наконец подцепил носком ножа мясистую, облаченную в латунь пулю. Внимательно осмотрев ее, заключил:

— Вот она, которая прошила меня в прошлом году осенью.

— В вас стреляли? — протягивая ладонь, с удивлением спросил Веня.

— Было дело, — передавая ему пулю, глухо ответил Егор и, приподняв рубаху, показал зарубцевавшуюся рану.

— И вы выжили? — еще больше поражаясь ранению, замер Вениамин. — Но ведь это… невозможно! От такой раны нельзя выжить!

— Как видишь, стою перед тобой, — криво усмехнулся Егор, протягивая руку, чтобы забрать пулю назад.

— Подождите! — поспешно проговорил Костя, опережая его. — Дайте посмотреть. — И, оценив пулю, неторопливо заговорил: — Приблизительно одиннадцати миллиметров в толщину, чуть больше двух сантиметров в длину. Шесть рубчатых, глубоких нарезов левого вращения… вероятно, ствол, как и пуля, кустарного производства. Я такие ружья еще никогда не встречал.

— А ты что, знахарь по ружьям? — усмехнулся Егор.

— Да нет, — растерянно проговорил Костя, — Так… просто пришлось прочитать много литературы по оружейному делу.

— Понятно, — усмехнулся Егор и кивнул на Веню. — Значит, ты его сторож?

— Почему вы так решили?

— В ружьях микитришь, да в прошлом годе Никитке морду расхряпал. А ему ведь далеко не каждый надавать может. Тут и думать не надо, — и Вениамину: — Видать, ты знатный глухарь, коли такой у тебя охранник?

— Да что вы! — побледнел Вениамин, выпрашивая поддержки у Кости. — Да мы так просто…

— Ладно уж, не надо мне ни просто, ни сложно. Не мое это дело знать, кто вы и что тут делаете. Многих я за свою жизнь перевидал. — И пошутил: — По мне, так чем меньше знаешь, тем больше у тебя детей.

— Это вы к чему? — залился алой зарей Вениамин.

— А это ты сам кумекай, — засмеялся Егор и Косте: — Так что говоришь? Пуля редкая, штучная? Это и к лучшему. Знать, стрелок скорее отыщется.

— Надо бы эту пулю в полицию отдать, — посоветовал Веня.

— Зачем? — вскинул брови Егор.

— Чтоб по закону все было. Они быстрее убийцу найдут.

— Сам додумался, или кто подсказал?

— Сам. А как иначе?

— Сразу видно, что в таежном деле ты телок, коль умишком короток, — похлопал его по плечу Егор и захохотал так громко, что в недалеком хребте рявкнул перепуганный медведь.

Веня растеряно посмотрел на Костю: что не так сказал? Тот отвел взгляд в сторону: сам ничего не понимаю.

Пошли дальше. Через некоторое расстояние Катя подала голос, остановила всех:

— Дядька Егор! Конь ногами сучит, морду воротит. Видно, зверь рядом.

— Знаю, — остановившись, негромко проговорил тот, с шумом вдыхая воздух. — Только не зверь это, а человек: дымком напахнуло.

Немного постояли. Егор, прислушиваясь к окружающему миру, крутил головой. Кузя, подражая ему, топтался подле. Инженеры, переглядываясь друг с другом, с недоумением сняли с плеч ружья, ждали, что скажет проводник. Егор приложил ладони ко рту, крикнул тонко, как желна, несколько раз. Ждать ответа пришлось недолго. Откуда-то из глухой чащи долетел подобный ответный голос. Егор повторил призыв, ему снова ответили. Егор растянул на лице широченную улыбку, добродушно сверкнул глазами:

— Ли!..

— Что значит Ли? — недоуменно спросил Веня.

— Друг мой, китаец. Сколько лет не виделись. Пришел-таки, барыга!

— Почему барыга?

— Дык, потому как спиртонос, — ответил Егор и недовольно посмотрел на спутника: — В общем-то, господин, вы слишком часто и много лишних вопросов задаете. Это нехорошо.

— Почему нехорошо?

— Это опять вопрос. Не торопи события, сам все узнаешь, если тебе это можно будет знать.

Веня подавлено опустил голову: понял! Костя усмехнулся: получил что хотел? Тайга — не университет, где можно болтать языком, как баба на базаре. А Егор — не доктор наук на кафедре.

Ждали недолго. Первыми предупредили появление человека лошади. Повернув головы в густой пихтач, застригли ушами, зафыркали. В курослепе мелькнул силуэт, и к ним на поляну совершенно беззвучно вышел невысокого роста желтолицый человек восточной внешности. С улыбкой приветствовав Егора на китайском языке, позвал за собой.

Путники свернули с тропы, петляя по тайге около километра, прошли за невысокий увал, ограждавший тропу от стоянки. Перед глазами предстала небольшая, из трех палаток, стоянка. Неподалеку, стреноженные волосяными веревками стояли восемь низкорослых, но вероятно крепких и выносливых лошадок-монголок. Навстречу им от костра вышли четверо круглолицых, с редкими бородками китайцев. В легких походных куртках, плотных, неизвестно из какого материала штанах, кожаных броднях и намотанных на головах вместо шапок тряпках они походили на неких сказочных гномиков. Один из них, вероятно, старший, опережая всех, смешно подпрыгивая на левой ноге, выбежал навстречу и, часто кланяясь, протянул для приветствия руки:

— Ай, бай, Икорка! Ай, бай трук топрый, мутрый: трастуй, мой верный! — заговорил он на ломаном русском языке.

— Здорово ночевали! — загребая его в объятия, загремел довольным голосом Егор. — Ах ты, Ли! Как давно я тебя не видел, простодырая твоя душонка! Что ж так долго не был? Заждался я тебя, соскучился!

Остальные тоже уважительно и радушно приветствовали наших путников на китайском языке, в котором не чувствовалось даже тени коварства и хитрости. Плохо понимая друг друга, прошли к костру, расположились на чурках. Ли что-то коротко сказал своим людям, те суетливо стали собирать на разложенную на земле тряпку, заменявшую стол, угощение.

— Сколько лет не виделись? — хитро посматривая на скатерть-самобранку, проговорил Егор. — Где ж потерялся? Думал, подстрелили тебя наши разбойники или в гольцах под лавину попал.

— Ай, бай, Икорка, мутрый трук! Кто меня стреляй? Я шагай там, кте ты сказал, не кте все хоти. Лавна там нет тоше. Хороший место ты мне кавари, там никто не хоти, только Ли. Там нет распойника. Дома тела много, рапота много. Шена девятый точь рошай, их корми нато.

— Ох, ты и мастер детей рубанить, — потянувшись в карман за табаком и трубкой, засмеялся Егор, но Ли опередил его. Что-то приказав молодому китайцу, заговорил нараспев:

— Ли Икорка поминай! Ли Икорка патарак веси. Вот тапак кароший, трупка кароший. Пери Икорка от Ли патарок. Вот кароший вотка, пей, Икорка! Ли помнит допроту.

Помощник подал в руки Егору мешочек с табаком, новую резную трубку из слоновой кости. На столе появилась канистра с водкой, копченое мясо, рыба, консервы, халва, чай.

— Спасибо, Ли! — благодарил Егор своего китайского друга, принимая из его рук кружку с ханшином. — Знаю, что ты хороший человек. А хороших людей не так уж и много. — Стукнув кружку хозяина и тех, кто мог сейчас пить, выпил одним махом, с круглыми глазами закусил рыбными консервами, едва смог вымолвить: — Ох, и хороша у тебя зараза! Аж до пяток прожигает. И как вы умеете так спирт делать?

— Ханшин телай — много ума не нато, — постучал себя по голове пальцем Ли. — Ума нато кароший труг ищи и толго тружи.

— Это верно, — покачал головой Егор. — С хорошими людьми сейчас туго, даже самый верный человек иногда готов тебе пулю под между ребер всадить. — И будто спохватившись, засмеялся: — А меня, ить, Ли, прошлый год стреляли. Вот! — задрал рубаху, показывая раны. — Наверно, ты бы сейчас со мной не сидел, коли не твое снадобье.

— Карагач? — склонив голову, прошептал Ли.

— Он самый, спаси Христос! — перекрестился Егор.

— Кто хотел упивай Икорку?

— Кто ж ведает — тайга пока не говорит. Вот только давеча, — Егор потянулся в карман, — вынул из пихты. — Подал пулю Ли.

Взяв ее пальцами, Ли оживился, о чем-то быстро заговорил со своими людьми, что-то приказал одному из младших помощников. Тот вскочил с места, убежал в палатку, вскоре вернулся с маленьким мешочком, передал его Ли. Китаец развязал тесемочку, вытряхнул на ладонь точно такую же пулю. Егор отшатнулся, какое-то время молчал, потом едва слышно спросил:

— Где взял?

Вместо ответа Ли опять приказал тому же помощнику. Тот тут же бросился к елке, под которой стояли ружья, схватил свое, побежал на пригорок. Все следили за ним, видели, как он достиг вершины, остановился у завала под кедром. Через некоторое время от корней поднялся еще один китаец, о присутствии которого наши путники даже не догадывались. Оказывается, все это время стоянка была под бдительной охраной стрелка, который с небольшой высоты следил за местностью и был готов к любому несвоевременному появлению чужих людей. Поменявшись местами, китайцы разделились: помощник лег под деревом, а караульный быстро спустился на стоянку. Когда он присел рядом, Ли сухо представил его:

— Это Ти. Мой племянник, сын прата Ди. Пока он кушай, я путу кавари. Сразу, Икорка, наливай, пить нато, патом кавари путу.

Налили, выпили, стали закусывать. За едой Ли продолжил:

— Три зима насад мой прат Ди сюда ходи, ханшин солото меняй. Сюда ходи — насат нет. Дятька Син в карах коня Ди нашел. Он хромай сильно, раненый. Конь помирай — дятька Син из ноги пулю доставай. Вот она! — с этими словами Ли показал на пальцах ту пулю, что была у него. — Тут кавари Ти, а я переводи буту.

После этого Ли кротко сказал Ти по-китайски, тот быстро заговорил на своем языке, а Ли стал переводить его речь.

— Ти прошлый кот тут работай, у Коробка.

— На Крестах, что ли? — поправил его Егор.

— Да, там было. Исо до драка с русскими было. Ти ночью в тайгу немного солота уноси, мало-мало воруй для себя, под кедр носи, потом томой с собой забирай хотел.

— Ну, дак в этом деле греха нет, — немного захмелев, усмехнулся Егор. — Все воруют.

— Ти из парака тихо хоти, тайгу солото носи, — выслушав его, продолжал Ли. — Там людей встречай. Они двое мало-мало ковори, польсе никого нет.

— Это значит, случайно увидел?

— Так пыло! Людти ковори, Ти не понимай. Потом один в тайгу ходи, другой на прииск. Ти одного узнавай, то Коробок был.

— Коробков? Управляющий Крестовоздвиженским прииском?

— Так.

— И что тут такого? Мало ли с кем Коробков по ночам мог встречаться.

— Ты, Икорка, как заяц: туда-сюда, мало слушай, — перебил Егора Ли. — Ти тругой раз хоти, утром рано. Там, кте Коробок и тругой человек вител, патрон находи, тот теряй. Патрон потбирай, пуля ковыряй. Пуля такой была, — замолчал Ли, доставая из мешочка третью оболоченную в латунь пулю, подобную двум сестрам, лежавшим на чурке перед слушателями.

Среди собравшихся — полное молчание. Ли внимательно смотрел на гостей, высматривая их реакцию. Егор, инженеры, Кузя и Катя переосмысливали сказанное. Каждый думал о своем. Егор уже видел перед собой тонкую ниточку, с помощью которой можно было найти стрелявшего в него человека. Кузя подавленно думал о том, что отец Даши мог быть связан с убийцей. Еще не понимавшие сути старательских отношений Веня и Костя чувствовали себя на пороге какого-то страшного преступления, которому они станут невольными свидетелями. Катя, склонив голову, еще раз переосмысливала доказательство того, насколько страшной бывает жажда власти и золота.

— Спроси у Ти, как выглядела гильза? — вдруг спросил у Ли Костя.

Ли понял вопрос, ответил на него сам:

— Кильза такой никота не видел: никуда не потхоти рузье, у нас никак, и у вас никак.

— Самодельная?

— Не знай. Тлинный, — Ли поднял из-под ног палочку, показал необходимую длину. — Тут широкий, тут меньше, как русский винтовка, но не винтовка, так каварю.

— Из какого металла?

— Латунь была. Я металл знай.

— Можешь нарисовать?

Ли что-то сказал справа сидевшему китайцу, тот живо поднялся, принес бумагу и карандаш. Ли недолго рисовал форму вплоть до мелочей, подал Косте:

— Вот!

Костя внимательно смотрел на рисунок, потом сделал заключение:

— Как я и предполагал. Такого ружья я еще не знаю.

— Кто такой? — с интересом посмотрел на Костю Ли.

— Аньжинер из города, — ответил за него Егор.

— Тайга хоти, золото ищи?

— Вроде того.

После этих слов китайцы замолчали: сразу почувствовалось некое напряжение. Чтобы разрядить обстановку, Егор поднял пустую кружку, попросил налить водки, весело спросил Ли:

— А что же ты, простодырая твоя душонка, мне жену из Китая не привез? Ведь просил же я тебя!

— Ай, бай, Икорка! Китрый, как расамака, — в тон ему ответил Ли. — Молотой баба закотел? Молотой баба огонь, его дров кидай нато, чтопы живая пыла, горела. А ты, как и я — пень внутри пустой, старый. Что толку? Живи немного, потом помирай, а баба потом плакать? Свой земля вспоминай всекта, где ротилась. От тоски пыстро помирай. Кому так нато?

— Дык, ты мне не молодую, такую чтобы, как я, в возрасте.

— Немолодой баба — что елка с шишками, всекта дети есть. А дети чужой баба тебя отец звать не путут. Это надо? Я так тумай: тебе, Икорка, русский баба нато, чтоб не скучай, вместе помирай. Вот как эти, — показал рукой на Кузьку и Катю, — вместе живи, кароший семья путет. Толко карашо живи, вместе и помирай.

От слов Ли Катя пыхнула смольем, Кузька нервно заерзал на месте. Ли заметил это, уважительно покачал головой, дополнил:

— Когда так трук трука люби, счастливо живи!

— Все-то ты знаешь, — искоса посматривая на Кузю и Катю, подыгрывая Ли, протянул Егор. — А может, они не любят друг друга? А может, они родственники?

— Ай, бай, Икорка! Правда, пень пустой. Куда смотри? Сопсем без глаз? Как девка парня не люби? Она с парня глаз не отводи, руками дрожи, кусок всегда подавай, место рядом занимай. Так может делай только девка, которая люби.

Сгорая от стыда, Катя вскочила, ушла за деревья. Не зная, куда себя деть, Кузя схватил кружку, пошел на ручей за водой.

— Я что кавари? — провожая их поднятыми руками, воскликнул Ли. Все дружно засмеялись.

После непродолжительного веселья и еще одной дозы ханшина перешли к другим разговорам. Ли рассказал о своей жизни, спросил Егора о его делах. Тот скорбно рассказал про Ефима, поведал, что идут искать тело друга и отца. Внимательно выслушав его, проникшись его состоянием, китаец что-то приказал помощнику. Тот исчез в палатке, вышел с пакетом в руках. Ли бережно развернул сверток, достал старую, нарисованную разноцветными карандашами на куске белого шелка карту. Вероятно, считал Егора и его спутников верными друзьями, поэтому решил ее показать.

Несмотря на ее внешний, аккуратно сложенный до размеров небольшой тетради вид, в распахнутом состоянии она была грандиозна: два на два метра. На ней в цветном виде был точно показан окружающий мир от Саян до Китая с зелеными горами, тонкими, как ниточки, голубыми реками и ручейками, мраморными гольцами и матовыми к югу степями. Тонкими пунктирами были обозначены все тропы и проходы от приисков до границ Великой Империи, но главное было не в этом. Среди нагромождения гор по долинам и распадкам от рубинового до оранжевого цвета были нанесены многочисленные золотые отложения. На нескольких из них были накинуты черные квадратики — действующие прииски. Подавляющая масса золотых жил была обнесена ярко-бордовыми границами, что, вероятно, понималось, как наиболее богатые месторождения. Над картой большими китайскими буквами были написаны два слова. Пока Ли водил пальцем по шелку, Вениамин, немного знавший китайский язык, успел перевести их: Империя (или земли) Цинь.

Пока Вениамин и Костя ошалело рассматривали карту, проворный Ли быстро ткнул пальцем в нужную точку:

— Мы тут.

— Ну да, — подтверждая его слова, хмельно протянул Егор.

— Где надо Ефим?

— Здесь, — указав нужный лог немного правее, быстро сориентировавшись на местности, опередил всех Кузька.

— Ой, бай! Ой, бай! — со страхом посмотрев на окружающих, проговорил Ли.

— Что, бай? — криво усмехнулся Егор. — Конь на ногу наступил?

— Самый худой место там. Смотри, знак!

Точка, куда он указал, венчалась желтым значком, похожим на женщину фигуркой, окаймленной ярким, красным кругом. От нее подобно солнцу расходились тонкие лучики.

— Туда мы не хоти. Там живи солотая паба!..

— Что за баба? — спросил Веня.

— Мать Золотуха, — спокойно набивая трубочку свежим табаком, равнодушно ответил Егор.

— Что еще за Мать?

— Хозяйка золота.

— Моя кавари, вам туда не ходи, — быстро сворачивая карту, советовал Ли. — Наши люди там мноко пропадай. Все наши кавари никогда туда не хоти!

— Подождите! — пытался остановить его Веня. — А можно еще посмотреть?

— Нет! — с отрицательным взрывом вмиг переменившегося настроения отрезал Ли.

По непонятной причине китайцы вдруг стали собираться:

— Икорка, трук! Ли хоти тальсе нато. Патом ханшин пить путем.

— Что ж — я вас не держу. Потом встретимся, на приисках, — добродушно согласился Егор и попросил: — Ли, ты это, мне спирту немного плесни, раз душа просит.

Ли выполнил его просьбу, налил полную кружки спирту. После этого, быстро собравшись, китайцы снялись со стана, ушли в сторону тропы.

— Что это они? — после того, как караван скрылся из вида, спросил Веня.

— А я почем знаю? — пожал плечами Егор. — Может, Золотуху спужались, или под ложечкой засосало.

— А мы что? Дальше идем?

— Нет, — пригубив из кружки и закусывая остатками китайского угощения, отказался Егор, — сегодня тут ночевать будем. Завтра утром пойдем, успеем набродиться. Ставьте свои палатки. Вон и дрова после узкоглазых остались.

Инженерам ничего не оставалось, как послушаться его команды. Расположившись на ночлег и сделав необходимые приготовления, все снова собрались у костра. Времени до вечера оставалось не так много, а у Вени к Егору было очень много вопросов.

— А вы, Егор… извините, как вас по батюшке? — начал разговор издалека Вениамин.

— Невелик бродяга, можно и так, просто по имени звать, — отозвался Егор, но, все же довольный уважением, открылся для беседы.

— Давно ли вы с Ли знакомы?

— Как вспомнить? — вскинул взгляд к макушке ели Егор. — Точно не скажу, может, лет тридцать, или боле того.

— Он вас считает другом, а далеко не каждый китаец может такое сказать. Почему же так?

— Хэк! — с усмешкой крякнул Егор. — Его наши бродяги на тропе хотели выпотрошить, а я ему в обход дорожку указал.

— За что ж такая милость?

— А он меня доперича упредил с одной барышней не ладить, — Егор покосился на Катю, та смущенно отвернулась, будто не слышит. — Как потом оказалось, барышня та на приисках со старателей золотишко собирала за свои услуги, а сама болела по половым признакам шибко. Я там такоже с ней хотел поладить, но прежде за спиртом пришел с ней к китайцам. Спиртоносом Ли оказался, он мне и шепнул, что барышня больна. Не знаю, как он определил с первого взгляда. Я, понятное дело, не поверил сразу, думал, завидует: шибко уж та барышня была хороша собой! Потом призадумался. Когда вернулись в барак, тайно спросил у Клима Ворощагина, он с ней много раз до этого ладил. Тот подтвердил, что имеются изменения в организме. Тогда мы с мужиками эту барышню скрутили, стали выспрашивать, больна ли нет. Та в слезах призналась, что хворает. Так мне в тот раз повезло познакомиться с Ли, — договорил Егор, поднося к губам кружку.

— А барышня что? — спросил Костя.

— Какая барышня? — округлил глаза Егор.

— Та, что была больна.

— А-а-а! Так мужики ее вниз головой в шурф скинули. А старатели в тот раз померли от нее, человек десять! И Клим Ворощагин тоже сгнил заживо.

Вене и Косте не по себе: то ли мужиков жалко, то ли мороз по коже дерет от суровых старательских наказаний. Катя втихаря от всех строго посмотрела на Кузю: «Ишь, как бывает с бабниками?» Тот вздернул нос: «Вот еще, ты меня учить будешь! Сам знаю».

— А вы, уважаемый Егор, м-м-м, смею спросить, раньше эту карту видели? — после некоторого молчания осторожно спросил Вениамин.

— Конечно, видел. Мне Ли ее не раз показывал. Карта, надо сказать, знатная. Ли глаголил, до-о-олго ее китайцы рисовали! Каждый год по дюйму. Давно сюда узкоглазые заглядывают. Ли говорил как-то, что он из какого-то знатного рода там, в Китае.

— Династия Цинь?

— Что это такое? — удивился Егор.

— Это у них самый знаменитый царский род, — покачал головой Веня и вдруг щелкнул себя ладошкой по лбу: — Точно! Так ведь там и на карте было написано по-китайски: династия Цинь!.. — И вдруг замер: — Так это же…

— Что, это же?

— Император Цинь!.. — охватив ладошками виски, затаив дыхание, проговорил Веня. — Это императорская династия. К тому же получается, Ли тоже из этого рода?

— Не знаю, он мне об этом не говорил, — равнодушно хмыкнул Егор.

— Тут и говорить не надо. Там так и было написано чуть ниже — Ли. Если настоящий владелец карты Ли, то, несомненно, он — из рода Цинь!

— Ишь ты! Ты что, по ихнему глаголить можешь?

— Не в полной мере, но кое-что перевести могу. Теперь жалею, что не занимался китайским языком вплотную, а зря. Сейчас бы это было очень кстати.

— Почему?

— К примеру, можно было выйти на прямой контакт с Ли. А с ним, теперь уверен, есть о чем поговорить.

— И о чем бы это ты с ним переговоры вел? — покачиваясь от выпитого, с иронией проговорил Егор. — Я вот с ним, кроме спирта, ни о чем разговор вести не могу, потому что более надобности нет. Ну, еще если про жизнь. Как там, к примеру, у них в Китае. Интересно говорит Ли, все не так, как у нас. Звал меня с собой в гости, в проводники нанимал, — вяло махнул рукой, — да я не пошел. У меня своих дел невпроворот.

— А зря! — с некоторой укоризной отозвался Вениамин.

— Пашто это?

— Судя по карте, они знают наши места во сто крат лучше, чем мы, русские, — и прямо в глаза Егору: — А вы не просили его скопировать, перерисовать карту, ну хотя бы наши места?

— Нашто мне надо? У меня в голове своя карта, что надо, знаю и помню.

— Смею заверить, там много золотых месторождений указано. И как видимо, богатимых.

— Ну и что?

— Как же! Ведь это баснословное состояние!..

— Ишь ты, скворец! — расправляя плечи, понизил голос Егор. — Вон ты, оказывается, какой! Не потопамши ножками, чужим добром хочешь поживиться?

— Ну что вы, — смутился Веня. — Я ведь не только о том… к делу говоря, для пополнения Государственной казны было бы неплохо знать месторасположение золотых залежей.

— О казне заботишься? Ну-ну. Только эта казна, к примеру, о нас, простых старателях, никоим образом не заботится.

— Почему это? Зря вы так.

— А ты меня не перебивай, — все больше распалялся Егор. — Я за всю жизнь многое повидал и долго могу говорить, как новоявленные хозяева на прииска лапу накладывают. А простым мужичкам прогорклую муку да залежалое мясо везут, чтобы не сдохли. Они-то уж точно о казне не думают. Верно знаю, коли карта та в руки кому попадет, то мало что государству достанется, все по себе растащат, как крысы. Завтра уже при каждом прииске будет написана чья-то фамилия.

— Успокойтесь, Егор! — мягко попросил Костя. — Мы вам не о том говорим.

— А про что?

— К примеру, хотя бы… как так лучше выразиться, — Веня ненадолго выдержал паузу, — чтобы хотя бы золото из страны не уплывало.

— Как это, не уплывало? — насторожился Егор.

— Через Саяны, с китайскими спиртоносами, с Ли, например.

— Это разговор особый, — глубоко задумавшись, покачал головой Егор. — Ли сюда с братьями ходил тогда, когда я еще сопливым старателем на хозяина горбатился. А до этого здесь были их отцы, до них деды, прадеды и так далее. Он и сам толком сказать не может, с какого времени все началось, одно только глаголит, что когда-то давно эти места у них были разбиты на провинции. Наверное, врет, паршивец, а может, и правду говорит. Так что же теперь, Ли с его земли прогонять?

— Но ведь это противозаконно, — с некоторым волнением заметил Вениамин. — И вы этому способствуете.

— Чему это? — удивился Егор.

— Утечке золота из России.

— Как это?

— Показали дорогу Ли через Саяны.

— Ты мне, парень, тут батогом воду не мути! У нас тут в тайге свои законы на бумаге не писаны, но всеми старателями почитаемы. И ты тут со своими пирогами в калашный ряд не суйся, мигом голова с плеч свалится.

— Вы мне угрожаете?

— Нет, паря, никоим образом. Просто подсказываю.

— В общем-то, я ничего не хочу навязывать, — пытаясь загладить накалившуюся ситуацию, подавлено ответил Вениамин. — Просто сопоставляю факты.

— Твои подопревшие факты пахнут медвежьим навозом и в нашей стране Сибирии не действуют, — со смехом покачал головой Егор. — Таких, как ты, паря, приходило сотни, и большая их часть пошла по нашей, старательской тропке.

— А меньшая?

— Под колодину или в яму с камнем на шее. Третьего пути нет.

Побледневший Вениамин посмотрел на Костю. Тот пожал плечами. А Егор, допивая остатки спирта из кружки, сделал заключение:

— Завтра, паря, коли вы тут, вместе пойдем на Кузькин прииск. В прошлом годе там у него отца завалило, будем искать. Так вот по этому поводу предупреждаю: коли нутро от золота застонет, советую рот на чужой кусок не разевать. Иначе самолично поспособствую разрешению этого вопроса в Кузькину пользу. Это понятно?

— Понятно, — проговорил притихший Веня, качая головой.

— Ну, раз понятно — тогда, думаю, общий язык найдем! — широко улыбаясь, заключил Егор и, похлопав Вениамина по плечу, медленно повалился на спину.