Длинная гора Тараска похожа на необъятное брюхо зажиревшего поросенка. Многочисленные увалы скрывают линию горизонта и пологую вершину. Утомляющий тянигус не имеет конца. Высота пологого перевала определяется грязным покрывалом первого снега. Внизу, сзади — у подножия — поздняя осень. Впереди, вверху — ближе к вершине — молодая зима.

Заезженная дорога похожа на густой кисель: грязь, лужи. Глина лепится на колеса телег. Лошади бьются из сил, вязнут по колено в слипшейся жиже, с храпом тянут в гору тяжелые телеги. Мужики несильно хлопают вожжами взмыленные спины коней, подталкивают поклажи на крутых пригорках, выворачивают колеса вагами из зяби до очередного застоя. Затем какое-то расстояние едут умеренным шагом, пока уставшие лошади не увязнут в следующей луже.

Иван Мамаев едет первым. За ним понукает своего Савраску дед Павел. Опытный старатель то и дело хлопает себя по груди, проверяя бумажник. Каждый раз, убедившись, что деньги и бумаги здесь, старик расплывается в улыбке: на месте земельный отвод!

Третьим выстроился Григорий Усольцев с Марией. Замыкают караван Иван и Наталья Пановы. Иван Мамаев то и дело бранится на молодых, что те так долго задержались в городе. Иван и Гришка противоречат: «Надо было остаться ночевать у Мишки Стелькина. Завтра утром по морозцу было бы легче». Дед Павел молчит. Он один знает, что за ночь перевал может завалить снегом так, что потом два дня не проедешь.

Наконец-то, помогая друг другу, все поднялись на гору. Матовое солнце скрылось далеко сзади в густом дыму городских труб. Вечерние сумерки залили благодатную минусинскую котловину фиолетовой тушью. Еще час, и лукавая ночь заберет бренный мир в обманчивые объятия. Торопись, путник! Не останавливайся в дороге. Промедление смерти подобно! Ослабнешь на минуту, в уставшую душу начнут вкрадываться мысли об отдыхе. Пронизывающий хиус раскрепостит разгоряченное тело. Сознание заполонит безразличие, после которого наступит вечный сон. Мужики это знают.

Все устали. Каждому хочется есть, но останавливаться нельзя. Чтобы хоть как-то прогнать голод, женщины на ходу развязали котомку, достали большой калач хлеба, кое-как разломили его на части, поделили на всех. Иван взял из рук Натальи свою долю, попробовал откусить: не получилось. Хлеб мерзлый, зубы ломит. Иван затолкал калач за пазуху, чтобы тот немного отогрелся.

О табаке лучше не вспоминать. Некогда. Сейчас не время набивать трубочки. Разгоряченные лошади не должны задерживаться ни на минуту. Только движение вперед приблизит всех к намеченной цели. Теперь, главное, преодолеть крутой овраг — Волчий лог. А там, под гору, будет легче. Добраться до деревни можно будет и в темноте.

Тараска — боль и мучение для всех путников. Затяжной подъем забирает силы людей и лошадей. На вершине горы вешние воды вымыли плоть земли, разделили Тараску надвое глубоким, крутым рвом. Чтобы объехать это место стороной, надо время. Преодолеть напрямую — около двухсот саженей. Чтобы спуститься в лог, следует застопорить задние колеса телеги, а потом, дружно помогая сзади, вытолкать повозку наверх.

Однако затяжной перевал и капризы природы — не единственная преграда людям. Ходят слухи: лютуют здесь разбойники.

Останавливают путников, грабят возвращающихся с городского рынка мужиков. «Выворачивают карманы» зажиревшим купцам, отбирают деньги, товар, лучших лошадей. Строптивых бьют. Непокорным рубят головы. Не один золотарь отдал тут свою жизнь за горсть благородного металла. Сколько здесь было убито людей, ведает только Черное озеро в логу. Может, отсюда и пошла горькая присказка: «Камень на шею, и концы в воду». Кто знает… Никто не помнит, с каких пор называют дурную гору именем знаменитого, местного разбойника Тараса. А Волчий лог «в честь» его свирепых помощников.

К Волчьему логу наши путники подъехали затемно. Первым под горку спустился Иван Мамаев. За ним, застопорив колеса, съехал дед Павел. Потом Григорий с Марией. Наступила очередь Ивана Панова.

Выждал Иван время, когда товарищи снизу крикнут, застопорил колеса телеги, направил коня под гору. Наталья сзади спешит. Темно. Конь скалится и хрипит, нащупывая дорогу ногами. Телега гремит на ухабах. Увязанный товар на повозке подпрыгивает.

Кое-как спустился Иван вниз. Видит, впереди черное пятно. Подъехал ближе, Гришка стоит у своей телеги. Рядом с ним какие-то люди суетятся. Слышны глухие удары да резкие окрики. Бьют товарища «волки». Понял Иван, что попали они в руки разбойников.

Не успел парень коня остановить, сбоку подбежал здоровенный детина, остановился рядом, кулаком с кастетом играет, широко усмехается:

— Что, дядя? Выворачивай карманы! Показывай, что у тебя там припрятано. Вон, за пазухой, видать, кошелек набитый! Не знаешь разве, что в Волчьем ложке за проезд платить надо?

Видит Иван: дело худо. Все разом перед глазами замелькало. Наталья плачет. Конь хрипит. Товарищи впереди от частых ударов стонут. Вспомнил Иван слова Оглобли, кому на Тараске привет передать надо. Понял, что перед ним Обух стоит или кто-то из его дружков. Да только разговаривать с ними бесполезно: слишком уверенны их намерения. Чувствует Иван, что сейчас он лишится последних сбережений. А значит, грозит голодная зима.

А бандит не шутит, за отворот полушубка схватил, к себе тянет. Другой кулак с кастетом поднимается: вот-вот ударит.

От безысходности положения, плохо соображая, что делает, Иван быстро сунул руку за пазуху, выхватил калач, направил его на бандита:

— Руки вверх! Сейчас всех перестреляю!

Такого поворота событий налетчики явно не ожидали. Не привыкли они, чтобы обозники им отпор давали. «Волки» всегда брали нахрапом, наглостью, силой и никогда не видели направленное на них оружие.

Резкий голос Ивана поверг их в шок. Более того, поверив, что в них сейчас будут стрелять, разбойники испугались. Первым, не разобравшись в темноте, что в руке держит Иван, побежал верзила с кастетом. За ним, бросив под ноги Гришки награбленные ценности, бросились остальные пять «волков». Недолго в ночи слышались их поспешные, удаляющиеся шаги. Наши герои не стали ждать их возвращения. Быстро собрав свое добро, мужики выгнали лошадей из оврага и поспешили прочь от опасного места. Дед Павел не забыл похлопать себя по груди, проверяя документы: «Тутака!».

У Гришки под левым глазом здоровенный, цвета незрелой кедровой шишки, синяк. У Ивана Мамаева на косице вырван клок кожи. Плоский нос деда Павла похож на клюв озерной утки турпана. Несмотря на побои, Гришка оживлен и весел:

— Нехай с ним, заживет, как на собаке! Главное, деньги целы да покупки при нас.

Который раз, прикладывая к разбитому носу широкую ладонь, дед Павел со смехом рассказывает окружающим, как Иван бандитов калачом испугал. Под конец эпизода рассказчик пытается изобразить лица перепуганных разбойников, когда последние бросились бежать в тайгу сломя голову.

Свояк Петр Заструхин всякий раз в удивлении поднимает брови, дивится небывалому случаю, молчит. Он знает, что на Тараске орудует хорошо организованная банда, промышляющая на грабежах обозников. Это они всегда оставляют пустые кошельки у проезжающих да «метки» на лицах несговорчивых мужиков. Петр догадывается, что налетами и разбоем занимается кто-то из своих, деревенских. Может, это соседи или «старатели легкой наживы» из ближайших деревень. Только как доказать разбой? За руку не поймал. Да и ловить никто не будет. Бандиты — народ отчаянный. За понюшку табаку голову топором враз отрубить могут и фамилию не спросят. Здесь силы большие нужны: полиция, казаки или армия. А что простой крестьянин сделать сможет?

Наталья с Ивана глаз не спускает: гордится мужем! Она то и дело пускает слезу, ласково обнимает Ивана за широкие плечи, нежно шепчет на ухо милые слова:

— Ах, Ваня! Какой же ты у меня храбрый, бандитов не испугался!

Иван улыбается Наталье в ответ, клонит голову от губ жены:

— Да что там… пустое.

Однако по его лицу видно, что он сам претерпел большое потрясение: хорошо, что все так обошлось!

В доме свояка Петра накрыт длинный стол. За столом большая компания. Кажется, что на огонек собралось полдеревни. Многим хочется услышать про калач. Мужики хвалят смельчака, пожимают Ивану руку, каждый желает выпить с ним по стопке крепкого самогона.

Захмелели наши путники. Не столько от угощения, как от славы. Взял Гришка в руки гармонь, растянул меха:

— Знай наших! Мы мужики — таежники! Золото горстями отмеряем! На медведя с рогатиной ходим! Что нам какие-то супостаты?

Заиграл Гришка плясовую. Да так, что стекла на окнах зазвенели. Вскочил народ из-за стола, круг образовался. Мужики перед женщинами ногами отбивают, гусями вприсядку ходят. Женщины ответно вокруг себя веретешками крутятся, со всех сторон стать показывают. Среди всех заметил Гришка одну молодку лет двадцати пяти: стройная, как осина на отвале! Румяная, как заря на восходе солнца! Напряженная, как талина на ветру! Платье новое, сафьяновое, игривую фигуру обтягивает. В ушах сережки кольцами, как у цыганки. На каждом пальце по перстню золотому. Молодуха подле Гришки ногами топотит, каблучками из пола щепу выколачивает. Рысьими глазами на музыканта стреляет. Невзначай гармониста раскинутым платком по лицу касается.

Закипела кровь у Гришки. Загляделся гармонист на молодуху. Эх, кабы не Мария, утопил красавицу в своих объятиях. Скрипя зубами, еще больше своей лакированной «Вятке» жару поддал. От песни на частушки без границ перекидывается. Пальцы по костяным клавишам мелькают, да меха радугой разворачиваются. А Мария неглупая женщина. Она видит, как между молодухой и мужем невидимая нить образуется. Вскипела жена ревностью, решила отомстить сопернице, но вида не подала.

В перерыве между пляской свояк Петр подсел к Гришке, спросил:

— Ты где гармошку приобрел?

— В городе сегодня у одного парня сторговал. А что?

— Да вроде как инструмент знакомый. Мужик один ночевать останавливался. В Минусинск на рынок ехал. Обещал назад быть через три дня, но так и не возвернулся. Два года с той поры прошло, а я его так и не видел. Может, обиделся на меня, днем проехал. Или еще какие причины…

Вот уже ночь на дворе, гости стали расходиться. Хмельной Гришка глаз с молодухи не сводит. Та — будто зазывает за собой. Лукаво подмигнула Гришке и за дверь, в сени, а там — в чулан. Гришка не стал долго задерживаться, отстранил гармошку, залпом выпил полкружки самогона, поискал глазами Марию, не нашел. Все как на руку! Встал, покачиваясь, медленно пошел на выход, вроде как на двор. А сам в сенях в боковую дверь, в чулан нырнул. Девка его уже там ждет! В темноте бросилась ему на шею, утопила в поцелуях. Не дает ничего сказать и сама ничего не говорит. Медовыми губами рот Гришке закрыла. Нет сил оторваться от головокружительной медуницы. Эх, прости, дорогая Мария…

Закричал первый петух. В пригоне захрустели овсом лошади. Где-то далеко, на выселках, забрехала собака. Ей вторила другая, третья. Сколько прошло времени, пока дворовые псы в деревне сделали перекличку, Гришка не знает. Не может он оторваться от горячего женского тела. А силы так и не убывают.

Посветлело в темном чулане. Не потому, что рассвет подступает, а от сияющего лица довольной девицы. Отстранился Григорий от женщины: пора собираться! Не дай бог, жена Мария в чулан войдет. Приподнял Гришка голову, посмотрел в черные глаза… Да так и грохнулся из-под теплого тулупа с сундука на пол.

— Не ушибся, дорогой? — со смехом спросила женушка, а когда увидела, что с мужем все в порядке, хитро прищурила глава. — Что с тобой, Гришенька? На себя не похож. Давно у нас с тобой такого не было!

Гришка глазами моргает, ничего понять не может. Торопился к молодухе, а ночь провел со своей женой на метровом сундуке. И места хватило, и мороз нипочем! И откуда силы брались? Чтобы хоть как-то сгладить конфуз, Гришка вскочил, стал быстро одеваться:

— Некогда нам… В дорогу пора!

Мария, насмехаясь, мужу не перечит:

— Правда, Гришенька, пора! Сколько можно…

Вышел Гришка во двор. Там уже мужики коней запрягают. Иван Мамаев скосил тяжелый взгляд на восток, хмуро выдохнул:

— Что-то лихотиться мне здесь. На сердце тревожно. Давайте, мужики, пока не рассвело, поедем отседова.

Дед Павел согласно кивнул головой, стал суетиться около своего Савраски. Иван Панов начал веревкой перетягивать железо, чтобы не гремело в дороге.

Дверь избы скрипнула. На крыльцо вышел свояк Петр, махнул рукой Гришке:

— Подь сюда ненадолго, хомут покажу.

Оба зашли в амбар вроде как за хомутом. Однако улучив момент, когда они остались одни, Петр протянул Гришке свернутую тряпку:

— Вы вчера на радостях да при вине языки без меры развязали. Хвалились много. На вот, возьми за пазуху. Это тебе не калач. Ты человек служивый, бывалый, разберешься, как обращаться надо.

Развернул Гришка тряпицу, а в ней — револьвер. Тяжелый, вороненый, настоящий. Ребристый барабан зелеными патронами набит. Еще десятка два заряда тут же, в тряпице, россыпью лежат.

— Откуда?

— Не твое дело.

— А как же?.. — только и смог спросить Гришка.

— Ничего, бери. Будет случай — вернешь. Ну, а нет, так и не надо, другой раздобуду. Мне для хорошего человека ничего не жалко. Лишь бы вы живые были.

— Что, могут еще напасть?!

— Кто его знает…

Глухо загремели по мерзлой земле телеги. Разбивая хрупкий лед, закопытили по стеклянным лужам лошади. Пустынная улица наполнилась шумом передвижения. Забрехали в подворотнях собаки. Где-то хлопнула дверь избы. В другом доме загорелась керосиновая лампа. «Вот так всегда, — подумал Иван Панов, — хочешь уйти незаметно, да мыши не дадут. Эх, нам бы только через сосновый бор до реки Тубы добраться. Поселок Курагино проехать. А там своя тайга!».

За выселками — широкое поле. Пшеница давно убрана, колкая стерня мягко под колеса телег ложится. Иван Мамаев, как всегда, передовым едет, свернул с дороги: не слышно, как лошади по земле ступают, колеса по кочкам не прыгают. Надо хоть какое-то расстояние оставаться незаметными, быть начеку. Да только надолго ли?

Они с тревогой подъехали к высокому бору. Высокоствольные, по-утреннему черные сосны выстроились плотной стеной. Кажется путникам, что дикая, непроходимая тайга ждет свою очередную жертву. В роли воителей выступают не дикие, голодные звери, а такие же с руками и ногами люди, в душах которых живет необъяснимая, яростная жажда наживы за счет других жизней. Направляя лошадь по узкой дороге, дед Павел снял шапку, крестится:

— Мать Пресвятая Богородица! Спаси и сохрани!

Сзади, натягивая вожжи, озирается по сторонам Григорий. Придерживая под уздцы коня, за Гришкой идет Иван. Мария и Наталья на телегах сжались в комочки, придавили руками посуду, чтобы не брякала.

Проехали наши путники некоторое расстояние. Впереди — небольшой поворот. За поворотом — поваленное дерево. Вокруг комля, свежие щепки. Видно, недавно корабельная сосна через дорогу завалена. Ни пройти ни проехать. И назад не повернуть: лес густой и место узкое. Да и поздно. Из густой подсады отделились четыре фигуры. Пятая, на черном коне, сзади приостановилась.

Узнал Иван всех. Знакомые лица. На лошади сидит, усмехается статная молодуха, которая вчера вечером под Гришкину гармошку каблуками в щепу пол дробила. Остальные — те детины, что их вчера в Волчьем логу ограбить хотели. Довольные, сытые рожи.

Бог ростом не обидел. Кулаки в кастрюлю не влезут. Намерения грабителей в этот час понятны. В руках топоры. Сразу понятно, что ранняя встреча без крови не обойдется.

Чувствуя смертный час, Наталья и Мария запричитали. В руках Ивана Мамаева сверкнул нож: «Буду умирать, но так просто свою жизнь не отдам». Дед Павел вытащил из телеги топор, хотел пригрозить, но тут же получил такую зуботычину, что свалился под телегу. Иван Панов, прикрывая спиной Наталью, потянулся за палкой.

Смеется молодуха на коне, играет икрами ног на плюшевой попоне. Платочком левое ухо прикрывает. Двое бандитов Ивана Мамаева кружат, топорами машут. На деда Павла никто внимания не обращает, считают бесполезным. Еще один к Гришке подходит. А здоровенный детина, что вчера к Ивану с кастетом подходил, опять вальяжно направляется к нему. Только теперь в его руках не кастет, а огромный топор.

— Что же ты, дядя, в лице переменился? Ну, давай, показывай свой калач, которым ты нас вчера напугал! — заговорил детина и стал отводить за спину топор.

Не стал Григорий более испытывать нервы. Выдернул руку из-за пазухи, направил ствол в лоб своего соперника. Утопая в густых зарослях нахмурившегося сосняка, звонко щелкнул сухой выстрел. Не понимая, что произошло, закатив глаза, смертельно раненый бандит подломился в коленях, выронил из рук топор и рухнул под ноги Гришке. Замахнувшийся на Ивана топором детина удивленно вскинул брови, замешкался и тут же получил вторую пулю в переносицу. Как и давнишний противник, далеко откинув грозное оружие, детина грузно завалился навзничь с раскинутыми руками.

После второго выстрела, испугавшись резких хлопков, черный конь взвился в дыбы. Не удержавшись на спине ретивого мерина, перепуганная неожиданным поворотом событий надменная молодуха полетела через круп на землю вниз головой. Глухой удар — и еще одно недвижимое тело осталось лежать в корнях разлапистой сосны.

Все случилось так быстро, что нападавшие на Мамаева Ивана разбойники растерялись, опустив грозное оружие. Воспользовавшись их замешательством, Иван подскочил к одному из них и нанес быстрый удар ножом в грудь. Третий молодчик пал на колени, потом завалился набок со стоном. Четвертый не стал дожидаться участи товарищей, повернулся, хотел бежать, но и его настигла третья пуля Гришки. Сраженный смертельным выстрелом, он битой птицей завалился в густых зарослях подсады.

На полминуты замерла тишина. Все холодно смотрели на тела убиенных, осмысливая случившееся. Вытирая нож о штанину, Иван Мамаев поочередно наклонился над всеми телами бандитов, проверяя, остался ли кто в живых.

— Этот готов… Мой кровью сейчас дойдет… — перешагивая через тела разбойников, дрожащим голосом говорил он.

Из-под телеги вылез дед Павел:

— Что тут было? — с округлившимися глазами спросил он. — Вот уж мне притесали… Едва дух не вышибли. Здоровые бугаи, зараз никак не завалишь. Как же это ты, Гришка, умудрился их пострелять?

Пребывая в пространных границах шока, Наталья спрыгнула с телеги на землю, схватила валявшийся неподалеку сосновый сук и, не отдавая себе отчета, стала бить разметавшуюся в неестественной позе молодуху:

— Вот тебе! Вот! Думаешь, вам все можно? Людей убивать вздумали? Баловни жизни? На чужом горе себе счастье строите?..

— Держи ее, видишь, она не в себе! — глухим, подрагивающим голосом приказал Иван Мамаев Ивану. — Забьет бабу насмерть!

Иван Панов обхватил Наталью, силой потащил ее на телегу. Гришка наклонился над молодухой, прислушался:

— Что-то не то с ней… Хрипит, кажись, доходит. Наверное, с лошади неправильно упала на корни.

— А с тем что? — показал на четвертого молодчика Иван Панов.

Иван Мамаев подошел к телу, перевернул детину лицом вверх:

— Ну, ты, Гришка, мастак пулять! Все в голову… В затылке дырка. Откуда у тебя револьверт?

— Бабка Ветлужанка дала, — неуместно пошутил Гришка. — Что не стрелять с одного метра… зато надежно… — и сурово понизил голос. — Думаешь, лучше было нам сейчас с отрубленными головами?

— Эт-то точно, — передвигаясь от одного убитого бандита к другому, подтвердил дед Павел. — Надо полагать, из нас шестерых никто в живых не остался бы.

— Что делать-то будем? Вдруг кто по дороге поедет, — с тревогой забеспокоился Иван Мамаев. — Ну-дыть, не рябчиков постреляли.

— Думаю, вперворядь надо покойников подальше в лес утащить. Потом дорогу освободить от лесины. А там уж видно будет, — отдал команду Гришка Усольцев, и все дружно стали исполнять его приказание.

Разделились. Григорий и Иван Панов потащили убитых в лес. Иван Мамаев и дед Павел схватились за топоры. Наталья и Мария собирали щепки и выкидывали их подальше в сторону от дороги.

Работали недолго. Разделив сосну на сутунки, дружно утащили кряжи подальше в лес, убрали ветки, щепки, замели следы, отвели лошадей в глубину соснового бора. Дед Павел опытным глазом бывалого таежника несколько раз проверил работу, довольно покачал головой:

— Хорошо, что зазимок: земля мерзлая, даже лошадь след не оставляет. Думаю, кто проедет, не заметит, что здесь произошло смертоубийство…

При слове «смертоубийство» Мария и Наталья застонали, завыли волчицами: какой грех на души! Мужики грозно оборвали их суровыми словами:

— Ну же, вы еще тут! О родных и детях думайте!

— Что с покойниками делать? Не по-христиански это — людей под небом бросать. Какие ни были, а люди… — вставая над бандитами, троекратно перекрестил себя Иван Мамаев. Все последовали его примеру.

— Думаю, надо закопать в одну могилку… — поддержал его дед Павел. — А то Бог не простит!

— Лопат с собой нет… — говорит Гришка.

— Досками выроем, не привыкать! — сурово покосившись на покойников, заявил Иван Мамаев. — Из тайги дорогу в снегу рыли…

Иван Мамаев с Гришкой пошли посмотреть место, где лучше выкопать могилу. Впереди — небольшой бугор. Будет лучше, если за ним, подальше от дороги работать, меньше слышно. Взошли Иван и Гришка на возвышенность, остановились от неожиданности.

— Ну что вы там, кол проглотили? — в нетерпении спросил дед Павел. — Есть место? Надо быстрее отсюда уезжать, пока никто не хватился!

— Есть! — негромко ответил Иван Мамаев и стал набивать трубку табаком.

Подошли Иван Панов и дед Павел. Наталья и Мария остались с лошадьми. Все четверо почесали затылки: точно, есть место! В небольшой ложбинке привязанные к соснам под седлами стоят лошади. Немного в стороне между деревьями вырыта большая яма.

— Это для нас, — тяжело вздыхая, проговорил Иван Мамаев.

— Основательно готовились, знали, что закапывать придется, — подтвердил Гришка.

— Вон, и лопаты имеются, — заметил дед Павел.

— Что же, нам меньше работы… — заключил Иван Панов.

Все четверо вернулись назад, разгрузили одну телегу, наложили на нее тела бандитов, провезли их между деревьями к яме. Наталья и Мария плачут. Мужики на них цыкают:

— Ишь, вы, мокрухи! Нашли кого жалеть. Они бы нас тут сейчас всех зарыли и фамилию не спросили!

— Жалко, люди же…

— Да какие же они люди, если себе подобных вот так запросто топором рубят?

Работали недолго. Укладывая тела в яму, дед Павел и Иван Панов спустились вниз, принимать покойников. Гришка и Иван Мамаев были внизу. Третьим спускали бандита, кого Иван Мамаев ударил ножом в грудь. Поправляя ему еще теплые руки, дед Павел нагнулся над ним. Непонятным образом ладонь правой руки бандита попала за пазуху деду, где лежали документы и деньги. Дед Павел чертыхнулся, выкинул мертвую руку из-под куртки, брезгливо поморщился:

— Ишь как! Уже мертвяк, а все одно рукой в карман лезет. Видать, прииск желает наш заиметь.

— Привычка, — угрюмо пошутил Иван Мамаев.

Яма была узкая, неглубокая, около полутора метров высотой.

— Может, углубить? — предложил Иван Панов.

— Не надо. Не вылезут! — заверил дед Павел. — Землица тяжела!

На дно могилы положили двоих налетчиков. На них — двух других. Молодуху — сверху. В три лопаты быстро засыпав яму землей, мужики аккуратно заложили место дерном, закидали сучьями. Дед Павел с женщинами натаскали валежник, сверху набросали павших деревьев, какие-то коряги, камни, кочки. Кто будет проезжать или проходить мимо — обязательно объедет стороной, не заметит, что здесь могила.

Закончив работу, все шестеро троекратно перекрестились:

— Царствие Небесное! Да пусть им простит Господь все их прегрешения!

— Что с лошадьми делать? — сухо спросил Иван Панов.

— Надо стреножить и отвязать, — мудро заметил дед Павел. — Пока до деревни допрыгают, мы уже дома будем.

— А ну, как хватятся, что без всадников?

— Одначесь в этом сосняке трудно могилу найти… Вон, над горой тучи свинцовые, снег будет, — угрюмо заметил дед Павел, и позвал: — Ладно, братцы, надо в путь шествовать. Чем быстрее пойдем, тем для нас лучше! — и предупредил: — Кто будет допытывать, мы ничего не видели и не знаем!

Осторожно осмотревшись перед выходом на дорогу, наши путники погнали обоз в свою сторону. Черный конь со звездочкой во лбу неторопливо побежал сзади:

— Эх, тудыт твою через коромысло! — выругался дед Павел. — А ентого мерина забыли стреножить!

— Как же его стреножишь, если он в руки не дается? — развел руками Гришка и опять попробовал поймать коня.

Вороной мерин отскочил на несколько шагов, захрипел, закопытил на месте. Прогнать коня Гришке тоже не удалось. Воронок со звездочкой во лбу не уходил, крутился вокруг обоза, вероятно, выискивая своего хозяина.

— Что делать будем? — нервно спросил Иван Мамаев. — Не дай бог, кто сейчас поедет, увидит нас с этим мерином… Да и попона приметная.

— Черт знает, — с досадой почесал затылок дед Павел. — Жалко коня, да, видно, делать нечего. Вот, Гришка, возьми калач, пойдет за калачом в тайгу-то?

Гришка бросил кусок хлеба коню под ноги, тот наклонился, подобрал угощение бархатными губами, стал есть. Он отломил еще, протянул руку, поманил мерина к себе. Тот вытянул морду, сделал шаг навстречу, но дальше не пошел.

— Мани, мани его за собой! — озираясь в оба конца дороги, торопил дед Павел.

Гришка пошел в бор, поманил воронка хлебом. Конь шагнул за ним.

— А что дальше-то делать?! Ну, идет он за мной, а потом что?

— Вот дырявая голова! — выругался дед. — А револьверт у тебя зачем?

— Ты что, хочешь, чтобы он коня убил? — холодея душой, спросил Иван Панов.

— А ты что, хочешь, чтобы нам из-за этого коня салазки завернули? На кедрах повесили?

Все замолчали. Гришка качнул головой, поманил воронка за собой в густой лес.

Вскоре где-то глубоко и сухо щелкнул одинокий выстрел. Через некоторое время вернулся Гришка, молча сел на свою подводу, взял у Марии вожжи, холодно бросил:

— Ну, что стоим? Поехали!

Обоз быстро пошел по глухой лесной дороге. Впереди Иван Мамаев. За ним дед Павел. Третьими ехали Гришка и Мария Усольцевы. Замыкали шествие, как всегда, Иван и Наталья Пановы.

Проехав некоторое расстояние, Наталья вдруг потянула Ивана за рукав, с широко открытыми глазами, волнуясь, спешно заговорила:

— Вспомнила! Вспомнила!

— Что? — натягивая вожжи, спросил у нее Иван.

— Я этого коня черного со звездочкой во лбу там, в Сисиме, видела… С бородатым мужиком возле скалы!

Впереди, навстречу, показалась первая, ранняя подвода.