Неторопливо передвигаясь в густой подсаде пихтача-курослепа, Михаил Самойлов осторожно двигался вперед. Шаг за шагом. От дерева к дереву. Скрываясь за стволами пихт и елей. Движения охотника отточены до мелочей. Мягкая одежда не шуршит от соприкосновения с кустами и ветками. Ноги в кожаных броднях чувствуют каждую кочку и корягу. Его дыхание спокойно и уравновешенно. Острый взгляд видит любое непонятное трепетание листочка. Слух ловит незнакомый шорох. Плавное перемещение имеет направленную цель. Впереди, вон на той маленькой полянке, у падали настроен капкан на черного зверя.

Какова бы ни была жизнь Михаила Самойлова, все так или иначе связано с промыслом медведя. Все его предки, начиная от прапрадеда и включая сынов, Артема и Степана, охотились на хозяина тайги. Он не помнит своего прадеда. Но в его жилах течет бесстрашная кровь поколений некогда знаменитых на всю Самарскую губернию охотников-медвежатников. Из года в год, из поколения в поколение с незапамятных времен Самойловы несли славное бремя бесстрашия, хладнокровия и преданности избранному делу. Они не боялись черного зверя, так как знали его характер и повадки. Любой из них мог встать в единоборство с медведем с ножом или рогатиной и выйти из него победителем. В доброй памяти не было постыдных упреков, что кто-то отступил перед хозяином тайги или бросил товарища под когтями и клыками хищника. Так было много десятков лет или даже веков. А может, тысячелетий.

Проживая в крепостных у помещика Морозова, род Самойловых всегда стоял в егерьском составе для барских утех. Для элитной, медвежьей охоты помещик, его дети, а потом дети детей не жалели ни сил, ни средств. Некогда большой семье Самойловых на далеком кордоне, за двадцать верст от поместья, был выстроен огромный, деревянный двухэтажный дом, конюшня на десять лошадей, притоны для коров, бани и подсобные помещения, связанные с обработкой добычи, выделкой шкур и изготовлением медвежьих чучел. Кроме поиска зверя и организации охоты на него, никто из мужчин не имел права делать какую-то другую работу. Для обеспечения кормов скоту и продуктами питания семье помещик Морозов специально пригонял крестьян из деревни. Еще одной, немаловажной особенностью чистоты охотничьей крови, являлось строгое веление молодым парням и девушкам жениться и выходить замуж только за избранных и преданных медвежьему промыслу. Сам барин в долгих разъездах по соседним — Вятским, Тульским, Ярославским — губерниям находил понравившихся ему невест или женихов из медвежатников и, соблюдая честь и достоинство (но без любви и согласия), соединял выгодные ему пары законным браком. Таким образом происходил намеренный отбор чистой охотничьей крови: в семье Самойловых рождались сильные, выносливые, проворные, смелые дети, готовые в одиночной схватке с черным зверем невооруженными руками вырвать у него сердце. Мальчиков приобщали к промыслу с раннего возраста. В десять лет подросток был обязан убить своего первого медведя. Если ребенок не мог проявить характер, был слаб и труслив, его отправляли из кордона в деревню на сельские работы без права возвращения в семью. Целенаправленное очищение рода Самойловых в итоге возымело триумфальную степень. На медвежьи охоты Морозов приглашал высшие чины государственного правления. Были здесь министры, военачальники, представители знатных родов и даже царь. Михаил Самойлов помнит рассказы своего деда, видавшего самого правителя государства российского, который молодым юношей участвовал в царской охоте на медвежьих берлогах. «Вот де, как бывало! — говорил он. — Никому батюшка царь не доверял. Смелостью и храбростью был напитан. Подойдет государь к челу, самолично вытравит зверя, ударит медведя рогатиной прямо в сердце, завалит черного. А после этого тут же выпьет кубок вина, и нам подаст за достойную охоту. А другой раз возьмет с собой какого воеводу, подставит к челу, а сам травит зверя. Который воевода от страха трясется или от вида зверя побежит, государь его тут же перед нами от двора отдаляет, несмотря на заслуги. А другого, сердцем и духом крепкого, сумевшего постоять за себя и ударить зверя рогатиной, здесь же, за кубком, в чине повышал. При медвежьей травле кажон раз дамы светские присутствовали. Для поднятия духа и храбрости у охотника. Какой воевода в охоте победителем вышел, каждая его в обе щеки целовала. А другого, кто бежит, на смех поднимали. Вот такие времена были!»

Неизвестно, как долго могло продолжаться благостное продолжение рода Самойловых под покровительством помещика Морозова, да только случился в уезде казус. Появился рядом с деревнями хитрый медведь, промышлявший в округе грабежами и разбоем скота и крестьянского хозяйства. Коров, телят давил, в стайки за поросятами и курицами лазил. Собак одной лапой прихлопывал. И все безнаказанно. Никто ни разу зверя не видел в глаза, хотя след доставлял уважение и страх. Дело дошло до большего: в сенокосную пору на заливных лугах один за другим сразу два мужика потерялось. Потом девка молодая исчезла. Люди от одиночных работ отказываться стали, боялись выходить за выселки.

Вызвал из кордона помещик Морозов деда и отца Самойловых, был немногословен:

— Сроку вам три ночи, а чтобы шкура зверя у меня на полу перед камином лежала!

Самойловы хотели спросить еще несколько дней, однако тот и слушать не захотел.

Стали медвежатники зверя следить: повадки, склонности, где живет, как нападает на скот. Незадолго до этого медведь задавил стреноженного коня, затащил его в глухой овраг, съел внутренности, завалил чащей и хламом, чтобы прокис. А сам неподалеку в завале затаился. Медвежатники его следы недолго искали. В первый день к вечеру определились, откуда и когда зверь ходит на падаль. Хотели его собаками затравить, да дело к темноте подходило, опасно. Здесь же, не спускаясь на землю, чтобы не давать след, верхом на лошадях лабаз на деревьях соорудили. В первую ночь охоты не было, потому что зверь мог слышать шум и не прийти на падаль. Однако каково было их удивление, когда утром они обнаружили медвежьи следы у потаржнины. Зверь приходил, ел мясо и ушел безнаказанно.

На вторую ночь сын Северьян с шомпольным ружьем караулить медведя остался. Дед Михаил лошадей угнал в сторону, стал ждать выстрела. Всю ночь до утра Северьян на лабазе просидел, глаз не сомкнул. Однако зверь на падаль так и не вышел. Утром отец и сын стали осматривать местность и, к своему удивлению, обнаружили, что медведь всю ночь вокруг падали ходил, охотника чувствовал, как бы насмехаясь над ними, оставил кучу, но не выдал себя ни единым звуком.

Для охотников это было ново. Не один десяток косолапых Самойловы у привады добыли. Однако сейчас создавалось ощущение, будто зверь всегда смотрит за ними со стороны, видит их каждый шаг. Это было необычно и неприятно тревожило охотников. Более того, напрасно потраченное время накладывало на Самойловых нервное напряжение: прошло две ночи, а зверь был жив. Недолго думая, охотники решили затравить медведя собаками. Ранним утром Северьян поскакал на кордон за псами, до которого было около двадцати верст. Он вернулся назад только после полудня. Было упущено достаточное количество времени, однако охотники не сомневались в удаче.

Пустив зверовых кобелей, отец и сын быстро нашли медведя по следам в глухом урмане. Слушая азартный, настойчивый лай, охотники поняли, что они окружили зверя, держали его на месте, но потом вдруг разомкнулись (растерялись). Не понимая, что происходит, медвежатники бросились на голоса, оставили лошадей за пригорком, а сами стали скрытно подходить к месту схватки на выстрел. Однако каково же было их удивление, когда они не увидели зверя. Собаки беспутно бегали по лесу, рассеянно лаяли в разные стороны и вообще вели себя странно. Охотники осторожно прошли на место схватки, долго смотрели по сторонам, но медведя так и не увидели. Тщательное исследование следов тоже не дало положительных результатов поиска. Да, медведь был тут! Собаки нашли его, догнали, окружили, держали под деревом, но потом потеряли. Медведь исчез…

Медвежатники были удручены. Такого казуса с ними еще не было никогда. Это было невероятно! По всем существующим законам природы медведь не мог потеряться без следа. Опытные собаки обязательно побежали бы за ним, пусть не догнали, но следили. Здесь же данному явлению не было никакого объяснения. И как набожным Самойловым было не связать случившееся с мистическим явлением?

Страх сковал души охотников. Они бесцельно бродили в чаше, не зная, что делать. Единственные свидетели события, собаки, бегали рядом с хозяевами, лаяли непонятно куда. Их поведение давало повод самой смелой фантазии: а может, это не медведь вовсе, а сам Богун?

Богун — необъяснимое, мифическое существо. В страшных байках народа жителей Морозовского поместья он описывается как «большой, лохматый, сильный, хитрый, коварный дьявол, обличием своим напоминающий зверя и человека. Может передвигаться на двух и четырех ногах, парить над землей, летать, бегать, прыгать с дерева на дерево и… исчезать». Об этом существе ходило много легенд. Кто видел его однажды, становился седым и вскоре умирал. Богун обладал немыслимой силой, мог запросто разорвать пополам лошадь. Если вдруг в каком-то хозяйстве из скотного двора пропадало животное, жители объясняли потерю просто: «Богун забрал». И не искали его, потому что это было бессмысленно. Богун мог пройти рядом так тихо, что человек не слышал его шагов. Он мог нырнуть в реку и больше не появляться на ее поверхности. Дьявол леса, так звали Богуна, зависал в воздухе на долгое время или передвигался в пространстве, не делая при этом никаких движений. Редкий очевидец приписывал этому существу все новые и новые немыслимые подвиги: «нес дерево в два обхвата на одном плече», «перепрыгнул через болотный зыбун шириной в двадцать сажень» или «лез по отвесной стене, как паук». Понятно, что все действия Богуна, которые не мог выполнить человек, вызывали у людей чувство страха. Матери пугали им непослушных детей: «Будешь шалить, Богун заберет!» Взрослые боялись ходить в лес поодиночке. Старики с каждым днем все чаще вдруг вспоминали о нем страшные истории. Богуна видели очень редко, хотя следы, сравнимые с длинной, мозолистой ступней «не то медведя, не то человека», в лесу встречались достаточно часто. Старожилы Морозовского кордона, медвежатники Самойловы, еще никогда не встречались с лесным дьяволом, однако верили в его существование. Возможно, в тот день было их первое столкновение с ним.

Не зная, как быть и что делать, отец и сын Самойловы, не обнаружив более ничего, кроме вмятых в траву больших следов, постарались как можно быстрее покинуть опасное место. Чтобы люди не осмеяли охотников, Михаил и Северьян договорились молчать о случившемся до поры. А пока решили продолжить охоту на черного зверя у привады.

Однако и следующая, третья ночь, прошла бесполезно. Как бы чутко и тихо не сидел Северьян на лабазе, подкарауливая медведя, последний опять не показался на глаза. Хотя утром его свежие следы и новая куча помета были обнаружены неподалеку от скрадка на расстоянии уверенного ружейного выстрела на открытом, чистом месте.

В подавленном, гнетущем состоянии, переживая необъяснимую тревогу от случившегося, медвежатники вернулись в имение Морозова, где их ждало новое, страшное известие. Вечером на любимую дочь помещика Лизоньку, возвращавшуюся с прогулки в темноте, напал медведь. Кучер Федот, принесший эту новость, в страхе рассказал, как «из кустов выскочил страшный зверюга, сначала помял его, а потом утащил в густой лес убиенное могучей лапой тело девушки». О подлинности его рассказа говорили изодранная одежда Федота, рваные раны на теле, следы когтей на лакированной пролетке.

Морозов был в ярости. Он избил палкой Михаила и Северьяна, и, несмотря на прошлые заслуги, прогнал их прочь:

— Чтобы к вечеру настоящего дня на кордоне Самойловскими не пахло! И никогда не попадайтесь мне на глаза! Идите, куда хотите, пока на каторгу не определил.

Боль и обида застили сердца и души медвежатников. Не зная, как быть дальше, они скорбно вернулись в ставший теперь чужим дом. Горькие слезы и рыдания наполнили родные стены. Переживая случившееся, все еще какое-то время ждали, что хозяин остынет и отменит кару. Однако время только доказало горечь утраты. После обеда на кордон с семьей явился кучер Федот. Подтверждая славу заурядного пьяницы, он с тремя своими тугодумными сынам был изрядно навеселе, смел и нагл:

— А ну, выметайтесь отседова! Кончилось ваше время. Я теперь тутака жить буду. Меня Морозов хозяином направил.

Его сыны и того злее. Стали из дома вещи во двор выкидывать.

Нечего Самойловым делать. Стали пожитки на телеги собирать, лошадей в дорогу запрягать. Федот рядом ходит, командует, что брать, а что нельзя. Михаил не выдержал, схватился с пьяницей в драку. Сыны между собой усобицу устроили. В кровь лица друг другу разбили, а дело на месте осталось. Поехали Самойловы семьей из двенадцати человек под разгульный смех да посвист новоявленных хозяев на двух лошадях да одной коровой сзади. Кое-какие вещи в дорогу, продукты. Хорошо, Северьян успел ружье шомпольное, порох да свинец припрятать в узлах. Вот и все, что нажили Самойловы за полтора века на кордоне в службе у помещика Морозова.

Куда идти? Куда податься? Вопросы безысходности коварным червем точили головы. Нигде родственников нет. Везде край — сторона чужая.

В ту пору многие люди от крепости в Сибирь уходили. Возникла такая мысль у Михаила. Да только прежде дело надо было до конца довести. Напористые медвежатники были, настойчивые. Нельзя людям беду оставлять, чтобы след дурным словом помнили. Решили Самойловы, что бы ни стоило, медведя того, что Лизоньку задавил, убить. Чтобы, не дай бог, кто другой в его лапы не попал.

Прежде всего медвежатник и место трагедии осмотрел, где Федот указал. И многое им стало подозрительно. Да, следы медвежьи у дороги были. А вот тела Лизоньки Морозовой Самойловы так и не нашли, хотя с собаками всю окрестность проследили.

Затаборились медвежатники в знакомой чаще, в глухом лесу, от людского глаза подальше. Решили злого людоеда на той потаржнине ожидать. На своем лабазе. Северьян и Михаил опять на ночь подались, авось зверь придет. Но все случилось гораздо быстрее. Едва они подъехали к знакомому месту на лошадях, сразу увидел медведя у забитой лошади. Зверь был сыт, доволен, а потому и ленив. Наслаждаясь протухшим мясом, притупил бдительность, подпустил охотников на верный выстрел. Северьян не стал медлить. Меткая пуля пришлась зверю в шею. Охотники освежевали медведя, вскрыли внутренности. Однако останков Лизоньки в желудке зверя не обнаружили.

Самойловы были озадачены открытием. Оказалось, в трагической смерти дочери помещика медвежьей вины не было. Вопрос, куда исчезла Лизонька, так и остался нераскрытым. Здесь скрывалась какая-то тайна, вникать в которую у Самойловых не было времени. Собравшись немудреным скарбом, медвежатники отправились в Сибирь.

Каким долгим и трудным был их путь, расскажет время, трудная дорога да тяжелые климатические условия. В те времена многие люди искали свое счастье за Каменным поясом. Сотни, тысячи переселенцев по разным причинам — от нищеты и голода, кабалы и крепости, запретного вероисповедания — шли в неизвестность будущего. Не всегда новая земля принимала своих детей добром и благостью. Голод, холод, разбой и грабежи опустошали ряды смелых людей. Не прошло горе мимо семьи Самойловых. Через два года путешествий из двенадцати человек к месту окончательного местожительства добрались только семеро. Двое маленьких детей умерли от голода. Брата Михаила, Никиту, и его супругу Аксинью убили разбойники. Престарелая мать Михаила умерла от болезни. И все же переселение стоило потерь! Богатейшая сибирская земля встретила переселенцев с распростертыми объятиями. Строевой лес — под руками. Свежая, плодородная земля давала щедрые урожаи овощей и зерновых. Изобилие дичи в тайге и рыбы в реках сделало жизнь Самойловых сытной. Работа на золотых приисках несла семье стабильную прибыль. Через два года, полностью отстроившись и освоившись на новой земле, Самойловы первый раз за всю историю подневольного гнета почувствовали себя хозяевами своей жизни.

На третьем году переселения в гости к медвежатникам пожаловал неожиданный гость. Архип Скакунов, подневольный крепостной помещика Морозова, прибыл в середине лета. Молодой парень двадцати трех лет отроду с большим трудом отыскал следы и местожительства Самойловых по приказу барина. Обрадовавшись медвежатникам как родным, послушник Морозова принес преинтереснейшую весть. После того, как помещик прогнал Самойловых с кордона, в поместье случились большие перемены. Охотничье хозяйство под руководством пьяницы Федота полностью пришло в упадок. Некому теперь было устраивать царские охоты. Трусливый Федот с сынами боялся черного зверя, как черт ладана. Некому было заменить семью медвежатников. Никто из крестьян не желал искать и травить медведя на берлоге. В связи с этим доступ в императорский двор Морозову был закрыт. От него отвернулась вся элитная знать столицы. Дела помещика пошли из ряда вон плохо. Доходы от медвежьей охоты отсутствовали. Организация промысла и содержание кордона несли значительные убытки. Стараясь вернуть старые времена, Морозов приказал Самойловым вернуться на свое место под страхом ссылки на каторгу.

Глава семьи, Михаил, недолго думал с ответом, поднес к раскрасневшемуся лицу Архипа на обоих кулаках два знатных кукиша:

— Вот ему! Так и передай барину весь мой ответ! Пусть он теперича медведев с Федотом и его сынками травит! А мне боле позора не надо.

Архип растерялся. Он не ожидал от главы семьи подобной реакции, привык быть подневольным и беспрекословно исполнять любую прихоть хозяина. Дерзкое выступление вкусившего сладость свободы медвежатника считалось для него открытой дорогой на каторгу. Со страхом, с широко открытыми глазами приняв короткий ответ, Архип долго молчал, соображая, что могло случиться за три года в голове у крепостного помещика Морозова?

А Михаил не думал менять своего мнения. Удерживая перед Архипом мозолистые фиги, медвежатник довольно улыбался:

— Все видел? Все понял? А ну, как Морозов недоволен, так пусть сюда сам едет за мной. А мне о том боле с тобой говорить не о чем.

Архип был в смятении. Однако сам он в изгнании Самойловых виноват не был. Поэтому медвежатники приняли его с достоинством и почетом. Много раз молодой парень помогал им в промысле за черным зверем, был не из робкого десятка, смышлен и покладист.

Сытный ужин от пуза богатствами сибирской тайги, тепло, уют и уважение вызвали у Архипа нескрываемое удивление:

— И что, у вас всегда так?

Вечерние разговоры под тусклый свет жировика из медвежьего сала не умолкали. Самойловым было интересно знать, как там, на их малой родине, как дела на кордоне? Но главное, что интересовало следопытов:

— Нашлась ли Лизонька?

— Откель вы знаете, что она была жива, а не пропала в когтях зверя? Вас же Морозов в тот день прогнал… — удивлению Архипа не было предела.

— Дык, как не знать? — со слабою улыбкой на губах переглянулись Самойловы. — Оно сразу было видно, что здесь дело простое.

— Жива! Жива! — довольно замахал руками Архип. — Как есть жива! Через полгода объявилась с животом. Заезжий прохиндей уговорил ее на грешное дело. Вроде как жениться обещал. А она, зная, что папенька не разрешит брак, с женихом своим решила сыграть представление. Якобы как медведь ее задрал. Они Федота уговорили на это дело за двадцать рублев. Топором пролетку посекли, на Федоте одежду ножом порезали, синяков наставили.

— Оно и видно было, что так дело сделано. Следы подделали, что корова наложила, — с горькой усмешкой покачал головой Северьян.

— Дык, что же вы сразу об этом барину не сказали?

— А нам кто слово дал молвить? С кордона прогнали, и будя. Теперича пусть сам Морозов свое прошлое возвращает. Медведей бьет. А с нами сладу не будет. Так и передай ему! — закончил Михаил и, будто узаконивая свое последнее слово, ударил кулаком по столу.

Задержался Архип у Самойловых неделю, другую. По хозяйству помогал, на медвежьей охоте себя хорошо показал. Потом вдруг загрустил, притих со временем, чувствуя расставание. А когда срок пришел, спросил у медвежатников с робкой надеждой:

— Можно ли мне у вас до весны остаться?

— Что нам, места мало или в еде бедствуем? — подбадривающе ответил хозяин дома. — Оставайся!

Остался Архип в Сибири. Сначала до весны задержался, а потом и вовсе рукой махнул:

— Ну его к лешему, барина Морозова! Что мне там, медом мазано? Пусть он сам хлеба ростит. Не желаю быть у него подневольным! Была невеста, так он ее заранее испортил. А что матушка и отец, дык, думаю, поймут. А может, сдастся, передам с кем, чтобы сюда перебирались.

Его решению Самойловы были только рады. К следующей осени помогли ему кедровый сруб поставить. Тут младшая дочь Северьяна Мария подросла. Архип просил у отца ее руки, на что получил положительный ответ. К Покровам молодая семья вошла в новые стены своего дома.

Много лет с тех пор прошло. Ушли из жизни старые медвежатники дед Михаил и отец Северьян. У нынешнего Михаила Самойлова, нареченного именем деда, родились свои дети. А только богатый опыт промысла черного зверя не утратил свои корни, более того, окреп в суровых условиях глухой тайги и всевозможных критических случаях. Сколько было бито медведей Михаилом Северьяновичем, он точно указать не мог. Но только твердо уверен, что жива о нем в округе добрая слава отважного охотника. Кто бы ни просил его помочь справиться с пакостным зверем, Михаил никогда и никому не отказывал. Поэтому и знают его в каждом доме многочисленных приисков как медвежатника с большой буквы.

Много зверя добыл за свои семьдесят лет Михаил Самойлов. Разные ситуации складывались. Случалось, попадал в его лапы. Свидетельство тому рваная медвежьими когтями спина и шрамы на затылке. Бывало, что ломал его зверь пополам так, что ноги отказывали. Так было в Таежном Сисиме два года назад. Однако не отступился он от промысла. Так и шагает в тайге по косолапым следам, потому что иного не дано.

Может, все бы ладно складывалось, да попался охотнику в сей раз зверь непонятный. Не может Михаил Северьянович совладать со зверем капканом, петелькой и с собаками. Люди попросили: ходит за поскотиной медведь наглый, людей пугает да пакость наводит. У деда Ворогова пасеку нарушил. Стога сена набок заваливает. Ночью старательские шурфы землей закидывает. Мужики дрова готовить пошли. День готовили, вечером в поселок вернулись на ночь. Плутоватый зверь пилы да топоры раскидал по сторонам, березовые чурки раскатал. Наутро лесорубы кое-как нашли топоры да пилы. В другой раз пошли бабы за малиной. Медведь тот рядом в кустах пыхтел, клыками щелкал, пастью надрывался, скалился, рычал. Бабы, у кого что было, ведерки да котелки, стали камнями стучать по железу, медведя пугать, чтобы тот ушел. У одной Клавы Колядкиной была торбочка берестяная. Бедная, беременная на седьмом месяце женщина, перепугалась до смерти. Все бегала по малиннику, кричала: «И мне ведерочко дайте! И мне ведерочко дайте!» К этим эпизодам еще несколько случаев можно добавить. У Мишки Лавренова телега конная с дровами сломалась за поскотиной, колесо отпало, двести сажен до дому не доехал. Так медведь ее по грязной дороге триста сажен назад без колеса катил. Как он умудрился это сделать, оставалось только догадываться. Пойдут бабы на речку белье полоскать, когда мужиков да собак в поселке нет, зверь в кустах затрещит. Женщины пугаются, белье бросают, бегут по домам. А когда с подмогой возвращаются, все белье в грязи измазано: помогал стирать в луже. Видел проказник из кустов, как бабы тряпки полощут, решил помочь! Однако самый знаменательный случай представился перед Троицей, на Родительскую субботу.

В тот день все старатели семьями усопших поминали. К вечеру мужики обрели должное состояние. Кто-то почивать изволил. Другие занятными разговорами себя тешили. Женщины к завтрашнему празднику готовились: хлеба пекли да разные угощения к столу ладили. Дети еще на улице игрались. Собаки в подворотнях уши чесали. Едва солнце на заходе вершин гор коснулось, здесь все и началось. На перевале между горами Первый и Второй Колокол вдруг голос праведный заговорил: церковные песнопения, молитвы да покаяния за грешные души. Свежий ветер в тот вечер вниз тянул, к хорошей погоде, он был слышен достаточно хорошо всем жителям Кузьмовки. Сразу никто не понял, что там, на горе, происходит. Собаки переполошились, пестрой гурьбой унеслись по конной тропе, но вскоре вернулись назад, поджав хвосты. А между тем песнопения так и не прекратились, стали еще громче. Бабы сие явление восприняли не иначе, как праведное знамение перед Священным праздником. Собрались кучкой, долго крестились. Кто-то даже негромко подпевал. Другие в страхе пучили глаза: «Не иначе как беда грянет!»

«Отче наш», «Троица», «Святой Егорий Победоносец», «Живые помощи», «Во славу Богородице» и много других молитв чередовались с завидным постоянством. У кузьмовцев создалось впечатление, что не кто иной, как Сам Всевышний спустился с небес на землю и замаливает грехи людские. Так рассудила бабка Ветлужанка. Однако каково было женское удивление, когда на смену церковному служению вдруг грянули обычные песни: «Коробочка», «Во поле березка стояла», «Что стоишь, качаясь» и другие, которые жители знали и не знали. Иногда среди прочих вливались похабные частушки, от которых старушки закрывали ушки. Потом голос опять возвращался к церковным молитвам.

Из ряда вон выходящее событие продолжалось далеко за полночь. Потом глас постепенно затих и вскоре прекратился вовсе. Требовательный ко всевозможным разгадкам тайн Михаил Самойлов в противоречие набожным старушкам «не гневить Бога человеческим духом», все же решил посетить предполагаемое место действия. Едва восток ограничил горы светлой полоской зари, охотник с сыном Артемом был на тропе через перевал. Спустив с цепей собак, вооружившись ружьями, медвежатники на лошадях выехали к седловине и, к своему небывалому изумлению, увидели у дороги всем знакомого, глубоко почитаемого жителями Кузьмовки… дьякона Петра. Облаченный в длиннополую, служебную рясу служитель церкви стоял на коленях и, выпучив налимьи глаза, обратившись к высокому, горелому пню, сиплым, рваным голосом продолжал читать теперь уже непонятную никому молитву. Появление охотников его так обрадовало, как будто к нему спустился с небе сам Христос. Из его глаз потекли слезы. Протянутые к людям руки просили избавления. Уставшее тело завалилось набок. Петруша заплакал.

Быстро спешившись, Самойловы помогли ему подняться на ноги, пытались спросить, что с ним сталось. Однако кроме сумбурного, едва слышного пересохшими губами слова «нехристь», так и не могли добиться ничего вразумительного. Осмотр места происшествия привел к предполагаемому медвежатнику подтверждению. Рядом с пнем на задних ногах долго топтался медведь, но незадолго до появления людей скрылся в тайге. Рядом валялся разбитый улей деда Ворогова. Собаки погнали зверя по следам, но Самойловы не стали следить добычу. С большим трудом водрузив затекшее сухарем в молитвах тело Петруши, охотники возвратились в поселок.

Сбежавшийся на поляну народ с нескрываемым чувством радости встретил своего благодетеля. Наступивший праздник Святой Троицы требовал благостного причастия он послушных прихожан представителем церкви. Но Петруша был настолько слаб и расстроен, что не мог даже осенить крестом поднятой руки протиснувшуюся к нему сквозь плотную толпу бабку Ветлужанку.

Положение быстро исправили. Чудодейственный напиток пасечника Ворогова быстро привел дьякона в себя. Испив берестяную купель медовухи, Петруша оживился и начал рассказ о своих злоключениях. Спросив разрешения настоятеля Спасского собора, дьякон Петр отправился в указанное место для чтения проповедей с караваном Мишки Стелькина. Добрый путь, длившийся двое суток, привел путников в долину Серебряного пояса, к устью Лабазного ключа. Здесь их дороги разошлись. Злой как черт, Мишка Стелькин с призванными к «делу разбора» десятью пособниками караваном отправился вверх по Ольховскому ключу, где, по его сведениям, «сукины дети Пановцы, обошедши его вниманием, открыли новое, богатое золотое месторождение». А дьякон Петр, предвкушая сладостный вкус первого медового сбора деда Ворогова, пошел по Лабазному ключу в Кузьмовку через перевал между двумя Колоколами. Конную тропу Петруша знал хорошо. Ранний вечер предвещал дьякону скорый отдых. Подвязав тесьмой до колен длиннополую рясу, чтобы не путалась в грязи, священнослужитель быстро вышел на указанную седловину. Впереди, внизу под горой, клубился дым печных труб. До старательского поселка было рукой подать: «И двух молитв не дочитать! Голос люди услышат». Довольный Петруша троекратно осенил себя крестом праведника, ступил было шаг вперед, да так и остолбенел. Из тайги на задних лапах перед ним вышел «огроменный черный медведь». Довольно прищурив подслеповатые глазки в лучах заходящего солнца, хозяин тайги нес в своих лапах перед собой разбитый улей деда Ворогова. Слизывая змеиным языком со стен ящика сладкий мед, зверь не видел человека, поэтому подошел к Петруше на расстояние верного прыжка.

Страх и запутавшаяся некстати в ногах ряса обрекли священнослужителя на «древь тщедушную, в камень облаченную». Не смея ступить и шагу, Петруша стал проворно осенять себя рукой многочисленными крестами. С посиневших губ сорвалась первая молитва во спасение души. Не ожидавший встречи с человеком медведь присел на пятую точку, выставил уши, вскинул ресницы и вывалил губу от удивления. Необычный вид человека, ряса, запах ладана и вкусного воска доставил зверю глубокий интерес. Певучий голос Петруши — наслаждение.

Так продолжалось долго. Медведь сидел, откинув в сторону теперь уже ненужный улей. А Петруша читал молитвы. За первым обращением к Богу последовало другое, третье, четвертое, пятое. Едва «сибирский соловей» прекращал песнопение, медведь тут же вставал на задние лапы, недовольно хрюкал и скалил клыки. Когда из трепетных уст дьякона слетало следующее слово, зверь успокаивался и опять присаживался, сложив лапы на груди.

В одночасье прочитав содержание Молитвослова, Петруша перешел на песнопение. Воспаленное сознание хаотично вспоминало залихватские куплеты народного фольклора, яркие, забористые частушки и даже хулиганские песни. Громкий, настойчивый голос взывал к помощи: может, люди услышат! Трепетное сердце порхало рябчиком: скоро ночь…

Вспомнив все, что он знал наизусть, Петруша вдруг было затих: может, хватит? Однако у медведя было другое мнение. Звуки тайги или лай собак он мог услышать всегда. А вот театр воспринимал впервые. Грозно оскалившись, зверь вскочил на дыбки, давая понять, чтобы дьякон пел дальше. Не зная, как быть в этой ситуации, Петруша стал читать знакомый репертуар заново. Медведь успокоился, опять сел. Концерт по заявкам продолжился.

Сколько так было, Петруша не мог вспомнить. Оценивая талант актера, медведь качал головой, махал лапами, скалился, растягивал в улыбке поросячьи губы, возможно, подпевая, томно стонал или, наоборот, не нравившийся стих обрывал недовольным хрюканьем. В какой-то момент «сибирскому Бояну» казалось, что хозяин тайги заснул. Но стоило ему сделать первый шаг к бегству, как тот подозрительно открывал глазки, недовольно скалился и закладывал на затылок уши. Изнемогая от усталости, в душе проклиная свою слабость к медовым запасам деда Ворогова, диакон Петр опустился на колени и продолжил читать псалмы и петь песни осипшим голосом. Так продолжалось до тех пор, пока не приехали Самойловы. Продолжая славить песнопениями некстати оказавшийся рядом обгоревший пень, Петруша не видел, когда и как ушел медведь, испугавшись собак и людей.

Рассказывая о своих ночных мучениях, дьякон Петр к концу своего повествования успел усугубить третью кружку чудесного напитка деда Ворогова. После чего медленно завалился набок и тут же захрапел безобидным сном праведника, свято исполнившего свой долг во искупление грехов медвежьей души. Таким его занесли мужики в купеческий дом золотопромышленника Подсосова, где он проспал на кровати за печкой двое суток кряду.

Сопоставляя медвежьи проказы, Михаил Самойлов сделал для себя соответствующие выводы. Судя по вывернутой наружу левой задней ступне, медведь был хромой, поэтому не мог вести полноценный образ жизни хозяина тайги. Трехлетний возраст и дефект лапы делали зверя изгоем медвежьего царства. Более сильные звери легко прогоняли его со своей территории. Единственным свободным местом под солнцем оказались окрестности старательских приисков Серебряного пояса. Вероятно, зверь привык к недалекому поселку, запахам человека и голосам, не боялся дыма, собак, шума и других нововведений цивилизации. Медведь хорошо знал характер человека, его привычки, используя все в своих целях. Каким-то непонятным, только одному ему известным чувством, знал устройство поставленных на него ловушек и капканов и не давался под выстрел.

На прошлой неделе Михаил Самойлов наконец-то первый раз увидел зверя издалека. По настоятельной просьбе населения избавиться от зверя медвежатник вплотную занялся охотой. Работать со своими собаками он пока не мог по причинам, о которых будет рассказано ниже. Нисколько не сомневаясь в успехе своего промысла, Михаил поступил просто: поставил на медведя капкан. Проквасив скотские внутренности, он увез их на коне за перевал, срубил примитивную двухстенку из жердей, подвесил в загородке приваду, а у входа насторожил капкан. Взвести крепкую пружину самолова с первого раза не получилось. Когда медвежатник давил на нее прочным, крепким стяжком (оглоблей), капкан выскользнул и захлопнулся. Так бывает, когда охотник настраивает самолов один. Тем не менее вторая попытка принесла должный успех. Установив капкан на земле, Михаил осторожно взвел его в рабочее состояние, поставил на входе в скрадок, замаскировал травой, мхом и спокойно уехал назад в поселок. Охотник уже видел медведя в капкане. Так было много раз. Но сегодня предчувствие его обмануло.

Выждав для верности две ночи, на третий день, закинув за спину ружье, медвежатник поехал за добычей на двух лошадях. Но каково было его удивление, когда он увидел зверя в новой, невиданной ранее никогда в своей жизни роли.

Переживая опыт предков, для безопасности Михаил Самойлов всегда ставил медвежьи капканы и ловушки на границе леса и поляны неподалеку от какого-то ручья. Таким образом, осторожно подъезжая с противоположной стороны ключа, охотник отлично видел состояние самолова с большого расстояния, но сам оставался не обнаруженным пойманным зверем. Течение воздуха по ручью относило запахи в сторону. Шум воды приглушал звуки. Деревья и кустарники скрывали охотника и лошадей. Михаилу было достаточно время и места, чтобы определиться с дальнейшими действиями.

В этот день все было так, как задумано. Медведь находился рядом со скрадком, топтался на месте и размахивал лапами. У Михаила сложилось полное подтверждение, что зверь пытается освободиться от капкана, он довольно улыбнулся, хотел спешиться, стал искать подходящее место, куда привязать лошадей. Однако в действиях хозяина тайги было что-то подозрительное, что заставило охотника присмотреться к нему более внимательно. Приложив ладонь ко лбу, заострив зрение на более долгое время, Михаил изумленно вздохнул: зверь был вовсе не в капкане! Более того, повторяя все его прошлые движения, старательно удерживая стяжок в лапах, он пытался… взвести капкан. Было непонятно, каким образом умный зверюга самостоятельно спустил самолов в нерабочее положение, захлопнул его железные дуги. Сам капкан сработать не мог. В этом Михаил был уверен. Но факт был налицо!

Представленная картина выражала на морде медвежатника то смех, то сожаление. Крепко схватив когтистыми лапами вагу, зверь становился на задние лапы, аккуратно накладывал дерево на пружину и осторожно, как это делал Михаил, наседал на нее. Вага скользила по железу, бесполезно соскакивала в сторону. Медведь опять поднимал стяжок и снова наваливался на жердь всем телом, однако пружины не раскрывались. У зверя не хватало ума поставить капкан на твердое место перед молодым кедром и для точки опоры затолкать один конец жердины в его корни. Было очевидно, что хозяин тайги со стороны наблюдал, как Михаил настораживал капкан позавчера, но все тонкости дела не заметил.

Настойчивости медведя можно было позавидовать! Он раз за разом поднимал и накладывал вагу на пружину капкана, который не хотел раскрывать свои цепкие челюсти. Так продолжалось десять, двадцать минут, до тех пор, пока у него кончалось терпение. Тогда зверь в ярости бросался на капкан, рычал, кусал, рвал когтями железо, злился так, что вокруг стонала тайга. Все же приступ ярости длился недолго. Излив на капкан свои эмоции, старательный мишка опять брал вагу и начинал все сначала.

Занятый своим делом, медведь не замечал Михаила. Лошади, слушая, что происходит на той стороне ключа, дрожали от страха, топтались на месте. Но специально приученные с детства к медвежьей охоте, они не выдали себя и хозяина даже вздохом. Зверь тоже не забывал о мерах безопасности. Иногда прерывая свое занятие, он замирал на месте, крутил головой, нюхал воздух, смотрел по сторонам, а успокоившись, опять брался за стяжок.

Размышляя, как быть дальше, Михаил тихо отвел коней назад, накинул уздечки на ветки деревьев, снял со спин животных торбы и, предупредив их молчать, начал осторожно скрадывать зверя.

До медведя у капкана было около двухсот саженей: для гладкоствольного ружья далеко! Чтобы сделать единственно верный выстрел, охотнику надо было пройти хотя бы восемьдесят шагов. Заранее предусмотрев все варианты своей охоты, Михаил наметил путь: добраться до густого ольховника у ручья, а оттуда стрелять. Внимательно слушая зверя, медвежатник начал подход. Когда медведь был занят, гремел деревом и железом, Михаил шел вперед. Едва он затихал, охотник останавливался в застигнутом положении. Встречный поток воздуха вселял в охотника надежду на удачу. Говорливый шум ручья приглушал его шаги. Солнце светило ему в спину, а медведю в глаза, что дополняло преимущества человека перед хозяином тайги.

От дерева к дереву. От куста к кусту. Под медвежью возню медвежатник быстро, но осторожно шел вперед. Иногда в просвете ветвей Михаил видел зверя, хладнокровно убеждался, что тот спокоен и не чувствует его присутствия, все так же занимается своим делом. Это подбадривало медвежатника. Охотник шел дальше. Вот и ольховый куст. Михаилу стоило найти в нем окно, достаточное, чтобы, верно прицелившись, сделать правильный выстрел. Он уже видел просвет. Ему стоило пройти вправо два или три шага, но тут все стихло.

Михаил замер, стараясь рассмотреть через густые кусты, что происходит там, у капкана. Опыт подсказывал, что медведь на некоторое время остановился, слушает окружающий мир, но очень скоро опять станет взводить капкан. Прошла минута. За ней другая. Третья минута показалась часом. Четвертая — днем. Пятая — вечностью.

Охотник стоял с приоткрытым ртом, слушая, что творится впереди. Густые листья не давали обзора. Пребывая в неведении, Михаил тешил себя мыслью, что вот-вот, и зверь опять загремит железом. Однако желанного звука так и не дождался. Полчаса… час… Ноги охотника затекли. Тело занемело. Руки устали держать готовое, со взведенными курками ружье перед собой на весу. Сознание наполнила твердая уверенность, что медведя на месте уже нет. Доверившись ему, Михаил осторожно ступил в строну, мелкими шагами дошел до просвета и убедился, что зверь ушел. Как неслышно и быстро передвигается хозяин тайги, медвежатник знал не понаслышке. Теперь уже не стоило надеяться, что зверь где-то рядом, прилег отдохнуть или думает, как взвести непокорный капкан. Было ясно, что он хватил его запах или все же услышал осторожные шаги.

Еще надеясь на встречу с медведем, неторопливыми шагами, стараясь не шуметь, готовый к выстрелу накоротке Михаил Самойлов приблизился к месту, где недавно был хозяин тайги. После тщательного, продолжительного расследования опытному следопыту предстала ясная картина последних двух дней. Охотник не ошибся. Позавчера, когда он готовил зверю западню, последний находился где-то неподалеку и видел все его действия. Когда Михаил ушел, медведь выждал еще положенное время, спокойно вышел из укрытия и внес в искусно устроенную западню свои изменения. Первым делом зверь спустил настороженный капкан: принес из ручья окатанный водой камень размером с собачью голову и бросил его на чуткие нитки насторожки. Дуги захлопнулись. Капкан теперь не представлял для медведя угрозы. Путь к приваде был открыт. Довольный мишка съел угощение с удовольствием, после чего стал настораживать капкан в своих целях. Трудно определить, какие коварные мысли мелькали в его голове. Скорее всего, в его голове роились примитивные мысли любопытства процесса. Медведи любят подражать людям. Или он желал стать охотником сам: хотел насторожить капкан на Михаила. Так это было или иначе, но на постановку капкана у зверя ушло все время, пока не вернулся медвежатник. За двое суток медведь укатал место так, будто здесь кочевники прогнали табун лошадей. Михаилу оставалось только догадываться, что могло бы быть, если бы примитивный ум зверя додумался воткнуть один конец оглобли под корень дерева и развалить железные дуги капкана.

Переживаниям Михаила Самойлова не было границ. Ему было понятно, что поймать медведя в капкан теперь невозможно. Как сложно устроить щемиху (за лапу между двумя стволами деревьев) или поставить петлю на тропе. Зверь понял, что на него идет охота. Он будет осторожным во всех подозрительных местах.

Взвалив на себя тяжелый медвежий капкан, Михаил вернулся к лошадям. Каково же было его возмущение, когда он не обнаружил животных на месте. Оказалось, пока он скрадывал медведя, тот обошел его стороной, вышел на его след сзади, испугал коней. Когда те убежали сломя голову домой, зверь не стал их догонять. Его любопытство привлекли большие торбы, приготовленные Михаилом под мясо. Изучая их устройство и крепость, медведь разорвал их на мелкие части и, оставшись довольным, ушел в сторону слушать ответную реакцию человека, которая не заставила себя долго ждать. Отборные ругательства Михаила Самойлова в свой адрес с критическим упоминанием медвежьих родственников до седьмого колена, зверь-проказа выслушивал с большой неохотой. Гавкающий голос человека с ружьем не походил на певучие стенания дьякона Петруши и не сулил ничего хорошего. Считая себя неправильно обиженным, недовольный медведь глухо рявкнул в горе в свое оправдание и степенно удалился восвояси.

Михаилу Самойлову ничего не оставалось, как, с кряхтением взвалив на плечи тяжелый капкан и цепь, тащить их до дому.

С этого дня поймать и убить медведя для Михаила Самойлова стало первым делом! Не мог найти себе покоя старый охотник. Приниженная слава медвежатника не давала ему покоя ни днем, ни ночью. Он чувствовал на себе усмехающиеся глаза соседей, проявлявших язвительный интерес к процессу промысла:

— Что, Михаил Северьянович, медведь, вон, всю поскотину кучами обложил, а тебе и дела нет? Когда же шкуру на раме растянешь? Бабы боятся за ягодой ходить.

День за днем охотник рано утром едет в тайгу с собаками. Поздно вечером возвращается. Старшего сына Артема с золотых работ снял в помощники. Однако результат остается начальным. Не могут собаки зверя взять, хоть волосы на себе дери. Странное дело творится с промыслом. Вязкие к медвежьей охоте псы Туман и Тихон неоднократно брали след зверя, тропят и гоняют его без лени, но остановить, скружить не могут. Не останавливается медведь, зажатый псами, как это бывает всегда с другими медведями. Прет напролом, не обращая внимания на укусы за штаны. Видно, тертый калач попался. Хотя и не старый. Когда медведь взводил капкан, Михаил издали хорошо рассмотрел молодого хозяина тайги. Средних размеров, лет трех-четырех отроду. Черный, с белым галстуком на груди. Сильный, выносливый, несмотря на вывернутую, ссохшуюся заднюю лапу. Хитрый, пакостный, как росомаха. Жалко, что у Михаила нет карабина. Тогда бы он пришелся кстати. Предлагали же много раз купцы карабин на собольи шкуры поменять. Так нет же: привык к своей «двадцатке» (гладкоствольное ружье двадцатого калибра). Всегда думал, что собаки остановят всякого зверя, удержат до выстрела. Ан нет, не всякого. «И что же это за медведь такой? Откуда явился? Кто же его напугал так, что собаки не держат? — раздумывал Михаил Самойлов долгими вечерами. — И как же его добыть-то? Каким способом?».

Не знал тогда Михаил Самойлов, не мог догадаться, что белогрудый медведь это тот самый медвежонок из Сисима. Сын большой медведицы, которая сломала его пополам. Что пришел он в этот край медвежонком по следам старательского каравана. А ум, хитрость и опыт набраны им не ради забавы. Что знает зверь черный характер человека, как все глухие таежные распадки. Что несет в своем сознании злобу мстительную с молодого возраста на запах ненавистной душегрейки, в которую его когда-то увязали, когда убивали мать. И на человека с бородой, кто сбросил его со скалы и повредил заднюю левую ногу.

Знать бы Михаилу Северьяновичу подобные обстоятельства, в промысле на медведя он мог поступить иначе. Стоило надеть ту злосчастную душегрейку Натальи Шафрановой (теперь Пановой) на себя, зверь сам бы пришел к охотнику. Однако до этих событий оставался еще большой промежуток времени.

Еще и еще раз перебирая в памяти все события, связанные с белогрудым медведем, Михаил Самойлов все чаще вспоминал рассказ отца и деда, когда в далекие времена у помещика Морозова на охоте собаки потеряли медведя. Покойный дед Михаил относил те события как связь с потусторонними силами. А потерявшегося зверя называл Богуном.

Давно нет деда Михаила. Двадцать лет назад умер отец Северьян. Михаилу Северьяновичу пошел седьмой десяток. В таком возрасте впечатлительное сознание может легко поверить в совершенство вселения в живые души сверхъестественных сил.

Может, и правда, в белогрудого медведя вселился Богун?