Мурташка оказался прав. К утру выпал неглубокий, около двадцати сантиметров, снег. Вечерние предупреждения охотника сыграли положительный аккорд в ночной симфонии ранней метели. Ветер и снег принесли в тайгу промозглый холод. Однако благодаря правильному выбору месторасположения стана, умело растянутому брезентовому пологу, жаркой нодье (костру) из толстых сутунков сухой ели, охотники не почувствовали резкую перемену температуры и беспробудно спали в сухости и тепле до самого рассвета.

Мурташка проснулся первым. В первую очередь он проверил коней, поставил на огонь чайник, оделся, выпил кружечку чая, подкурил трубочку и лишь потом стал будить товарищей:

— Вставайте, бурундуки! Соболя уже давно набегались, на лежку пошли, а вы еще на двор не ходили.

Михаил, Влас и Гришка дружно подскочили, протерли глаза: мать честная! Солнце над горами поднимается. Пора в дорогу, а они еще не завтракали. Скрывая собственный конфуз, каждый старался подшутить над Мурташкой:

— Это ты виноват! Хороший костер ночью был, все тепло, потому и проспали! Почему поздно разбудил?

— Будил, — довольно улыбается Мурташка после чая. — Однако вам бабы снились. Друг друга обнимали и целовались! Маша, Катя, Нюра говорили! — без смущения, уверенно врат хакас. — Не мог разбудить! Шибко сладко вам было. В следующий раз палкой будить буду.

Мужики сконфуженно смотрели по сторонам: неужели Мурташка правду говорит, что целовались?

— Тьфу ты, мать твою… — плевался Гришка. — Врешь ты все!

— Я вру? Нисколько! Ты всю ночь целовал Мишу. А Миша — Власа! А Влас — тебя! — хитро прищурив глазки, смеется Мурташка, и сразу стало понятно, что хакас шутит.

От Мурташкиной проделки у всех поднялось настроение. Быстро покончив с горячим завтраком, с живостью собравшись, мужики очень скоро были в пути.

После ночного снегопада над горами растеклась тихая, спокойная погода. Чистое, голубое, безоблачное небо принимало в свои объятия яркое, но уже по-зимнему холодное солнце. Непорочная белизна пушистого снега в корне изменила образ тайги. Из вчерашней грязной и серой она превратилась в белоснежную и чистую сегодня. Ночное перевоплощение напоминало сюжет старой, доброй сказки, когда фея превращает Золушку в красавицу. И не беда, что за подобным превращением следует лютая, многоснежная зима. В каждом времени года есть своя красота и положительные эмоции.

Свежая перенова празднует бал! Подступающая зима безвозмездно подарила деревьям мохнатые, белые рукавицы, надела на кусты пушистые шапочки, застеклила тонким ледком таежный ручей. На мягком, пушистом снегу видны всевозможные следы таежных зверей и птиц. Под кедрами в поисках кедровых шишек снуют белки, мыши. Спускаясь на землю, порхают кедровки. Изредка встречаются собольи стежки. На новом покрывале любит топтаться краснобровый глухарь. Добирая последние запасы жира, подготавливаясь к зимней спячке, бродит от дерева к дереву жирный медведь.

Небольшой охотничий караван продвигается по зажатому между гор, узкому займищу смешанной тайги. Кедр, ель, пихта, береза и ольха плотно соседствуют рядом друг с другом, образуя труднопроходимый, тернистый путь. Михаил Самойлов едет впереди. Ему то и дело приходится обстукивать палочкой с тяжелых веток махровый снег, объезжать согнувшиеся в дугу тонкие березки и талинки, останавливать коня перед колодинами выискивая проезд. Вторым едет Мурташка. Спокойным взглядом осматривая сжавшиеся, белые горы, опытный следопыт негромко мурлычет себе под нос мотив народной, только ему известной мелодии. Третьим правит своего мерина Влас Бердюгин. Замыкает шествие Григорий Усольцев. Поджарые кобели Туман и Тихон бегут рядом с лошадьми на поводках. Последнее предупреждение обоснованно. Собаки ходят широко (бегают по тайге далеко и надолго). Сейчас не то время, когда можно искать любого медведя. Охотникам нужен след криволапого зверя.

Дорога идет вдоль ключа. Занесенная снегом тропа петляет по еловым займищам, упирается в скалистые щеки и прижимы, взбирается на упругие прилавки, спускаясь, вновь прижимается к таежному ручью. Осторожно ступая ногами по снегу, отдохнувшие лошади уверенно везут людей по избранному пути.

Впереди — знакомые скалы. Гришка Усольцев и Влас Бердюгин нахмурили брови. Здесь кривоногий медведь задавил Залетного. Под вековым деревом нет признаков могилки, как нет креста или затеей. Почил разбойник в царство мертвых без доброй памяти. Никто из людей не вспомнит Залетного уважительно. Как не пожелают Царствия Небесного в загробной жизни.

— Вот тут все и случилось! — сказал Гришка Усольцев.

Путники остановили лошадей, спешились. Мурташка неторопливо забил свою трубочку, стал расспрашивать, где находился труп Залетного, о следах криволапого медведя, потом внимательно осмотрел место трагедии. Расследование охотника длилось недолго.

— Зверь его тут ждал! — указал на уступ за скалой хакас, встал на место медведя, понятно изображая, как криволапый караулил свою жертву. — Потом на него прыгал! — показал прыжок. — И сразу под себя давил, за голову хватал. Залетный сразу помирал. Место для скрада хорошее. Зверь хитрый. Знал, как на человека прыгать.

— А почему он его задавил? — поинтересовался Влас.

— Вот, человек-голова! — удивленно пожал плечами Мурташка. Откуда знать? Кругом снег. Следов нет. Надо было раньше Мурташку звать. Сейчас не видно. Однако тут понятно. Зверь Залетного давил, но кушать не хотел. По тропе много людей ходит. А медведь его ждал. Других людей медведь не давил. Залетного задавил. Медведь на него злобу имел. У зверя память хорошая. Много лет будет помнить! Куда криволапый залетного кусал?

— Затылок был порван. И левая нога изгрызена, — вспомнил Гришка Усольцев.

— А у криволапого какая нога хромает? — прищурил глаза Мурташка.

— Так тоже левая, — ответил Михаил Самойлов.

— Однако зверь не зря левую ногу грыз. Наверно, Залетный давно ему ногу повредил. Криволапый не забыл. Отомстил. У нас так было. Давно дед Мурташки медведя стрелял. В переднюю лапу попадал. Медведь убегал, а потом деда караулил. Медведь на деда прыгал, тоже правую руку кусал.

Версия Мурташки, как робкий росток на проталине. Все очевидно, просто, но в то же время невероятно. Понятно, что медведь мстит человеку за принесенное зло. Подобные случаи широко известны. Но чтобы так ответно, с точностью до раненого места. Все переглянулись: врет ли Мурташка? Однако хакас был невозмутим в своих убеждениях. Подкуривая потухшую трубочку, охотник рассказал короткую байку своего народа:

— Много лет назад медведь и человек были братья. Вместе охотились, жили дружно в одной пещере. Один брат был ленивый увалень, больше спал. Другой, шустрый и проворный, много ходил по тайге, ловил рыбу, копал корни. Первый брат говорил: «Зачем много ходить? Завтра будет новая трава». Второй брат не слушал его, продолжал искать новые места. Тогда в тайге было хорошо, тепло, всегда лето. Первый брат много спал на солнышке, еду ел сырой и холодной. Второй брат сумел добыть огонь, всегда кушал жареную рыбу и мясо. Однажды наступила зима, пошел снег. Первый брат нашел себе шкуру, наелся ореха, уснул в пещере. Второй брат нашел много шкур, построил себе юрту, перенес туда огонь и все продолжал ходить. Первый брат проснулся весной, видит, к телу шкура приросла. Разозлился он, пошел ко второму брату, стал говорить: «Почему у меня есть шкура, а у тебя нет?». Второй брат засмеялся, ответил: «Потому что ты ленивый, много спишь, ешь сырое, у тебя нет своего дома». Рассердился первый брат, зарычал, ушел в тайгу в свою пещеру. А второй брат остался жить в чуме, на берегу реки. С тех пор братья враги. Один бродит по тайге, рычит, у него выросли когти и клыки. Он стал медведем. А второй брат сделал себе одежду, завел собаку, коня, смастерил лук и стрелы, стал человеком.

Закончив примитивную, старую сказку, Мурташка многозначительно посмотрел на своих спутников. В его взгляде светилась неподдельная чистота детской, простой, честной, открытой, в то же время наивной души, глубина и доброта горячего сердца. Лицо Мурташки светилось торжеством: «Теперь вы знаете, откуда появились люди и медведи? Нет, не знаете. А я знаю!». И была в его образе некая святость триумфального отношения к себе подобному, в которой нет лжи, фальши, корысти, зависти, обиды. Как не было тени намека на злопамятность. Обидеть Мурташку это все равно, что плюнуть в собственное сердце. Ответить вниманием, теплом и заботой — обрести настоящего друга.

— Откуда же ты знаешь такую байку? — без тени намека на насмешку спросил Влас Бердюгин.

— Это не байка. Это правда. Мне эту правду бабка говорила. А ей другая бабка говорила. А той бабке еще та бабка, — запутавшись в линии своих корней, махнул рукой Мурташка. — Так потом всегда стало. Один брат в шкуре ходит. Другой на коне ездит.

— А как же охота на медведя? Вы же убиваете зверя. Значит, убиваете своего брата?!

— Люди друг друга тоже убивают, — потемнел лицом хакас.

— Эт-то верно… — прищурив глаза, поддержал его Гришка Усольцев. — В тайге нет страшнее зверя, чем человек.

— Потом, медведь человека первый начал убивать, — усаживаясь на своего коня, продолжал Мурташка. — Если медведя не убивать, в тайге его много станет. Зверь начнет на человека часто нападать. В тайгу люди ходить будут бояться.

Охотники уселись на своих коней. Гришка, Влас и Михаил посмотрели на Мурташку:

— Куда теперь?

— Думаю, так ехать надо, — невозмутимо махнул рукой хакас, указывая вверх по ключу. — Залетный так шел. Долго шел! Раненый шел. Он знал, куда идти надо. Наверно, тут недалеко. Однако скоро избу найдем, недолго осталось.

Мужики молча переглянулись. Никто не сказал хоть одного слова против. Всем было непонятно, как следопыт найдет разбойничий притон, и когда это произойдет. Но все трое были уверены, если он сказал, значит, так это и будет.

За скалистым прижимом таежный ключ разошелся на мелкие ручейки. Тайга потемнела черными пихтами и кедрами. Ель и береза уступили место высоте. Обрамленная невысокими, рублеными горками чаша встретила путников прохладой наступающей зимы, черными россыпями курумов, пронизывающим, восточным ветром. Недалекий Одинокий голец шумел суровой вечностью: Человек! Здесь тебе не место!

Мурташка остановил коня на чистой, продолговатой поляне, внимательно осмотрел окрестности.

— Что там? — указал рукой на юг, за перевал.

— Чибижекские прииска, — за всех ответил Гришка Усольцев.

— Там? — повторил вопрос, поворачиваясь лицом на восток.

— Река Колба, — был скорый ответ. — Там тоже люди золото моют.

— А туда? — махнул Мурташка головой за спину.

— Сисим.

— Хорошо, — довольно качая головой, улыбнулся хакас. — Однако кругом люди. Тут хорошее место избу делать, — показал вокруг себя. — А потом туда-сюда ездить. Значит, тут искать гнездо будем. Больше негде.

— Однако Залетный не дурак был. На ручье избу ставить не будет, спрятал от глаз. Где же его искать, зимовье-то? — растерянно спросил Гришка. — Столько тайги! В одну сторону до вечера ехать и в другую столько же. Сейчас, по снегу, без следов чужую поклажу искать — время терять.

— Тут, наверно, думать надо, — прищурил глаза Мурташка. — Мой дед так говорил: «Хочешь поймать зверя, думай как зверь!» — и хитро улыбнулся. — Думай, Гришка, где бы ты тут, в чаще, избу поставил, чтобы люди не нашли?

— Во как! — рассеянно осматривая горки, задумчиво протянул Григорий. — Как я могу сказать? Хоть я в тайге постоянно, много перевалов перевалил, но к охоте у меня пристрастия большого нет. Я больше по земельной части, кайлой да лопатой. Если с мужиками избы и рубили, то всегда на открытом месте. От людей не прятались.

— А ты, однако, думай! — настаивал хакас.

— Ну, не знаю… если шкуру Залетного надеть, да подальше от людского глаза хорониться, то, думаю, где-то вон там, — указал рукой на северный склон горы, в нагромождения скал, — в тех скалках. Там, наверно, люди мало ходят, сам черт ногу сломит!

— А ты, Влас, как думаешь? — повернулся Мурташка к Бедовому.

— И я такоже кумекаю. Кабы я хотел от любопытного глаза уберечься, то лучшего места не найти. Скалы, завалы, курумник… там тяжелый ход, люди должны стороной то место обходить.

— Теперь, Миша, ты говори! — повернувшись в седле, следопыт обратился к медвежатнику Самойлову.

— Думаю, скалки сразу надо проверить. А уж потом в других местах поискать! — поддержал общее мнение Михаил Северьянович, чем узаконил дальнейшие поиски скрытого зимовья.

В знак общего согласия Мурташка молча покачал головой, поправил за спиной ружье, тронул уздечку монгольского иноходца первый:

— Наверно, теперь я передом поеду!

Его спутники молча переглянулись, однако никто не стал интересоваться причиной смены мест в охотничьем караване. Раз Мурташка решил ехать ведомым, значит, так это и должно быть!

Поехали. Хакас впереди. Михаил Самойлов вторым. За ним Влас Бердюгин. Замыкал шествие Гришка Усольцев.

Сразу за ключом дорога пошла круто в гору. Не меняя направление, мужики спешились, пошли пешком прямо в крутяк. Гладкие, кожаные бродни имели плохую опору, скользили. Мужики пошли медленно. Ведомые за уздечки лошади напряглись выносливыми телами: снег и крутой угол подъема доставляли животным напряжение. Охотники тяжело задышали. Кони промокли телами от пота. Лишь только собаки Туман и Тихон, равнодушно опустив хвосты, стараясь не попадать коню под ноги, вяло плелись рядом в пространном состоянии. Привычные к быстрому передвижению кобели уныло влекли свое жалкое ограничение свободы.

Мурташка не торопился. Не давая коням и спутникам запариться, он часто останавливался, как будто что-то выискивая, внимательно смотрел по сторонам, слушал тайгу, нюхал воздух. Подобные перекуры были не что иное, как необходимое влечение к холодному разуму и твердости руки. В любую минуту ситуация может измениться. Врожденным чувством охотничьего инстинкта хакас предвидел, что очень скоро им придется принять быстрое решение, возможно, придется метко, точно стрелять. И он не ошибся.

Неожиданно собаки насторожились. Туман и Тихон вытянулись телами, навострили уши, подняли хвосты, с шумом втягивая воздух чуткими носами, натянули поводки. По вздыбившимся загривкам было видно, что кобели хватили медвежий запах, наносимый атмосферным течением с горы. Холодный разум и твердость руки были кстати.

— Медведь на горе, — определил Михаил Самойлов.

Мурташка равнодушно покачал головой в знак согласия, спокойно шагнул дальше вперед. Остальные достойно последовали его примеру.

Через небольшое расстояние захрипели лошади, округлили от страха глаза. У охотников не оставалось сомнения, что зверь был где-то неподалеку. Мурташка поднял руку, показал на недавние, утренние следы на снегу, негромко спросил:

— Однако задняя лапа кривая, — и к Михаилу: — Наш зверь?

— Да! Наш… Тот самый! — осматривая медвежьи мозоли, твердо заверил охотник. — Ишь ты, где обосновался. Мы его там, — махнул рукой назад, — по тем косогорам ищем, а он тут, в заветерье прохлаждается!

— Где-то тут бродит, след короткий, — рассматривая следы, заключил Мурташка. — Собак пускать надо. Пусть останавливают. Бить зверя надо!

— Что толку? — пожал плечами Михаил Самойлов. — Собаки остановить не смогут. Он, как всегда, в угон оторвется, убежит. Собак за собой уведет, потом где их искать?

— От своего следа не убежит, — твердо заверил Мурташка. — Следы на снегу — что буква на бумаге. Смотришь, хорошо видно! Однако тропить зверя будем, пока не догоним.

— Ну раз так… — согласился медвежатник и, более не говоря ни слова, отпустил собак с поводков.

Обретая волю, кобели друг за другом рванули с места в прыжки. Не обращая внимания на следы зверя на снегу, Туман и Тихон побежали в одном направлении, в разлом между двух скал. Они чувствовали живой запах медведя. Зверь находился недалеко. Неторопливо поднимаясь в гору, часто останавливаясь, Мурташка привел караван к медведю тихо, бесшумно так близко, что не оставалось сомнения, что собаки прихватят медведя врасплох.

Так это и случилось. Не успели наши охотники приготовить ружья, как впереди за скалами взорвалось эхо. Страшный рев медведя смешался с яростным лаем собак. Началось!..

Охотники приготовили ружья. Мурташка и Михаил Самойлов проворно поспешили вперед, к месту схватки собак со зверем. Влас и Гришка остались с лошадьми.

Некоторое расстояние до границы скал Мурташка и Михаил бежали открыто, не таясь, под шум схватки собак с медведем. Потом пошли быстро, скрываясь за деревьями. Наконец-то Мурташка приостановился, вглядываясь вперед, показал Михаилу пальцем. Но старому медвежатнику не надо было объяснять ситуацию. Он видел сам, что зверя и собак скрывают небольшие скалы, пройти за которые можно было через небольшой каменный разлом. Яростные голоса и рев медведя вырывались оттуда. Чтобы подойти на расстояние надежного выстрела, охотникам надо было пройти между ними. Михаил Самойлов сделал шаг в творило, однако Мурташка одернул его за рукав: «Стой! Ветер…». Михаил понял, о чем говорит хакас, остановился, не зная, что делать. Наносимое из-под горы течение воздуха тянуло запахи в щель между скалами. Мурташка вовремя понял это, однако было поздно. Злобный, недовольный рык медведя за скалами определил их огрешность. Зверь хватил человеческий запах и, не обращая внимания на собак, бросился на уход. Пытаясь удержать его, изменившимися голосами собаки побежали за ним.

Негромко чертыхнувшись, Мурташка сорвался с места, бросился в расщелину. Михаил, не отступая ни на шаг, поспешил за его спиной.

Небольшое — около пятидесяти шагов — расстояние охотники пробежали за несколько секунд. Вырываясь на открытое место, Мурташка на ходу приготовился стрелять, но было поздно. Убегающий медведь уже был далеко, на недостаточном для меткого выстрела расстоянии. Скальные нагромождения, густые переплетения ольшаника и вязкая подсада пихтача скрывали зверя. Ловко используя складки местности, криволапый бежал в гору. Отточенно прыгая по каменистой тропе, цепко преодолевая узкие карнизы, медведь уходил в скалы. По тому, как быстро и уверенно зверь бежит от погони, было очевидно, что знакомую дорогу он проходил не раз. Собаки далеко отстали сзади. Несколько раз мелькнув на открытых частинах, медведь наконец-то выбрался далеко наверх, остановился на несколько секунд на каменном уступе, застыл горелым пнем. С высоты птичьего полета он хорошо видел оставленное место, людей, собак, преследовавших его по пятам, и понимал, что люди видят его. Безопасное место, высота, недосягаемое для полета пули расстояние делали зверя неуязвимым. Вероятно, он наблюдал с указанного карниза за происходящим внизу много раз, поэтому не боялся потерять драгоценное время.

Несколько секунд Мурташка и Михаил молча смотрели на медведя снизу вверх. Белогрудый злобно оглядывал неожиданных гостей из поднебесья. Расстояние двух полетов пули размежевало твердую уверенность в достойном выстреле. Но и отсюда острым глазам Мурташки были хорошо видны белый галстук на груди зверя, сложенные на затылке уши, сверкающие в гневе глаза. Коренной охотник видел извернутую, неправильно сросшуюся лапу, вздыбившийся загривок. Он хорошо видел медведя, но не мог его добыть.

Так продолжалось недолго. Собаки напирали по следам. Медведь чувствовал погоню, поэтому не стал долго задерживаться. Глубоко фухнув утробным голосом, зверь отчетливо щелкнул клыками и… исчез. Мурташка и Михаил удивленно посмотрели друг на друга, еще какое-то время смотрели в скалы, ожидая увидеть зверя в другом месте, но все было бесполезно. Медведь больше не появился. Прошло немало времени, как Туман и Тихон появились на карнизе, на мгновение задержались, где стоял медведь, но тут же, как и он, растворились с глаз.

Только теперь Мурташка обратил свое внимание на место, где они находились. Внимательно рассматривая следы, место схватки, где собаки нашли медведя, хакас стал бродить по поляне. Его внимание привлекло темное пятно в пихтаче. Через минуту охотники стояли около скрытого зимовья, которое они искали последние два дня.

Мурташка свежими глазами выискивая каждую мелочь, внимательно рассматривал разбойничий притон. Михаил позвал Власа и Григория. Те привели коней, холодными, проницательными глазами стали взирать на дьявольское гнездо, где скрывались преступники, откуда производились нападения бандитов на старателей.

Выбор места для тайного зимовья был идеален. Зажатая между гор чаша с поляной скрывала избу от случайного взгляда. Здесь не увидишь огонь издалека. Дым костра или печной трубы закрывали высокие скалы. Небольшой родниковый ключ через несколько десятков метров терялся за поляной под каменной стеной. Вход в чашу закрывала густая тайга и ломняки поваленных деревьев. Попасть сюда можно было только случайно.

Опытному глазу следопытов не стоило долгих предположений определить границу времени обжитого места. Большое, на шесть человек, зимовье было построено давно, не менее двадцати лет назад. Закопченные стены, теплая глинобитная печь в углу, огромные нары, стол в избе и на улице, лавки не оставляли сомнения, сколько человек собиралось здесь, обсуждая планы будущих налетов на прииски или коногонов. Рядом с зимовьем из колотых досок громоздился обширный пригон для лошадей. Чуть в стороне, на четырех столбах — большой лабаз для продуктов и награбленных вещей. У ручья — баня. Богатый выбор посуды, теплые постели с одеялами и подушками, ночные тапочки, умывальник, щетки, порошок для зубов, бритвенные принадлежности и даже зеркало давали обширную пищу для размышления. Вполне вероятно, кто-то из участников банды был далеко не из простых старателей и охотников, людей тайги, а принадлежал к касте элитной интеллигенции, предпочитавших чистоту и порядок. Было видно, что бытовой утварью бандитское гнездо пополнялось не один год, и кто-то из разбойников влачил здесь свое скрытное существование постоянно.

Однако должного порядка — как это бывает у хорошего хозяина таежного зимовья, человека тайги — сейчас не было. Куда бы ни пал взгляд наших героев, повсюду были хаос и разорение. Разорванные в клочки постели, раскиданная, изгрызенная посуда, разбитая печь-глинобитка, развороченные стол и нары, повсюду разбросанное мелкое стекло вырисовывали очевидную картину перемены власти тайного зимовья. После мести над своим врагом, бородатым человеком, здесь хозяйничал белогрудый медведь. В отличие от людей, зверь навел в избе свой порядок. Любая посуда, служившая орудиями трапезы разбойникам, была отмечена медвежьими клыками. Одеяла и подушки разодраны в клочки когтями. Без его внимания не осталась любая мелочь, включая зубную щетку и бритвенные принадлежности. Было бы интересно наблюдать со стороны, как медведь чистит зубы, бреется, и какова была его реакция, когда он увидел отражение своей лохматой физиономии в зеркале. Острый, застоявшийся запах зверя подтверждал, что белогрудый медведь проживал в зимовье долго. Большая куча мха в углу, перемешанная с остатками рваной постели, служили зверю теплой, уютной лежкой. Было очевидно, что зверь был уверен, что старый хозяин зимовья не вернется, поэтому чувствовал себя здесь легко и свободно. Единственным местом, так и оставшимся неприкосновенным, остался лабаз на четырех столбах. Ошкуренные до корней опоры без коры служили надежной преградой не только хозяину тайги, но и вездесущим грызунам. Свежие метки когтей и клыков поведали, что зверь пытался взобраться на лабаз ежедневно, однако скользкие, сухие деревья не пустили белогрудого медведя наверх, как он ни старался.

Следы на снегу рассказали, что внезапное появление собак для медведя было полной неожиданностью. Переживая свое благодатное продолжение жизни, зверь провел ночь в зимовье, на лежке, проснулся рано утром перед рассветом, «сходил на двор» за угол избы, вышел через расщелину в кедрачи, где лакомился орехом, и в итоге вернулся назад к зимовью через знакомый проход в скалах, где опять лег на свое место. Здесь его застали Туман и Тихон. Агрессивное сопротивление зверя своим врагам длилось недолго. Пребывая в избе, медведь не мог выскочить на улицу через проход — мешали собаки. Однако острый запах человека, принесенный течением воздуха в проход между скал, заставил его обратиться в бегство. Спасая свою шкуру, зверь бросился через собак по знакомой, каменистой тропе. Белогрудый медведь хорошо знал собак, понимал, что они не оставят его в покое до тех пор, пока он не окажется в спасительной гряде, где живет человек-зверь.

Все случившееся здесь несколько минут назад Мурташка «прочитал» и рассказал быстро и точно. Времени на раздумье не было. Собаки ушли за зверем в скалы. Рано или поздно Туман и Тихон могут остановить медведя. Надо было торопиться последам погони. Однако с лошадьми в скалах не пройти. Кто-то должен был остаться здесь, на зимовье, ждать окончания охоты. На правах опытного следопыта Мурташка быстро распределил роли. Трое: Мурташка, Михаил Самолов и Гришка Усольцев, — пошли за медведем. Влас должен смотреть за лошадьми.

Оставшись один, Влас еще раз внимательно осмотрел зимовье, разбросанное имущество бандитов. В сознании Бедового роились мысли поиска вещественных доказательств прямого участия хозяев тайного притона в преступлениях, грабежах и убийствах старателей. Посуда, хозяйственная утварь и разорванные постели не могли служить полным причастием вины разбойников. Любую мелочь можно приобрести в лавке, на рынке или у частных лиц.

Лабаз. Целое, не тронутое медведем хранилище могло рассказать о многом, что сейчас интересовало Власа.

Подняться на лабаз Бедовому не составило труда. Высокая, четырехметровая лестница валялась тут же, под деревьями. Вероятно, медведь пытался залезть на лабаз с ее помощью, как человек, но у него это не получилось. Влас поднял лестницу, приставил ее к окладу, поднялся наверх, открыл небольшую, приземистую дверцу. Любопытному взору Бедового открылась кладовая разбойничьего наследия.

Достаточно просторный — три на два метра — лабаз был заполнен наполовину. Большей частью это были орудия производства, какие-то вещи: топоры, одежда, ружья, упряжь для лошадей, лыжи, одеяла, куртки, обувь и прочие мелочи, необходимые для жизни в тайге. Продуктов было немного: пара мешков с сухарями, около ведра муки, крупы, пара десятков банок консервов, соль, сахар, аксессуары первой медицинской помощи. В общем объеме было очевидно, что с таковыми запасами нельзя прожить долгую зиму даже одному человеку. Влас был немало удивлен такому обстоятельству: «Как так? Разбойники жили здесь годами, вероятно, зимовали, но не позаботились о следующей зиме?» Какое-то время он смотрел на запасы, потом внезапно глянул вниз, на поленницу дров в сенях, и вдруг понял, что эту зиму здесь никто не собирался жить! Запасы продуктов, охотничье снаряжение были рассчитаны только на одну лошадь.

Власу стало все очевидно. Как будто он увидел ясное, чистое солнце на рассвете. По всей вероятности, хозяином тайного зимовья был Залетный. Он жил здесь достаточное долго, несколько лет. Остальные разбойники были приезжими или наводчиками, проживавшими в деревнях и на старательских приисках. Все годы Залетный имел для себя достаточный запас провианта, однако в этом году не сделал его, потому что собирался уехать отсюда после большого дела с запасом золота. Большого дела у разбойников не получилось. В ходе спланированной операции на Кизире вся банда была уничтожена, кто-то убит, другие арестованы. Раненый Залетный был задавлен медведем. Но перед этим с пулей в боку старался добраться на это зимовье. Почему он шел сюда, в глухую тайгу, а не к людям, где мог получить помощь? Да потому, что здесь у него находится награбленное золото!

Влас опять взялся изучать имущество на лабазе, взял в руки новые уздечки для лошадей. Залетный приготовил в дальнюю дорогу три новых упряжи. Вероятно, думал передвигаться через перевалы на лошадях. На одной лошади он хотел ехать сам. Второй конь повез бы продукты и снаряжение. А третий… под золото. Если это так, то оно должно быть где-то здесь…

Щеки Бедового пыхнули смольем. Сознание пролилось кипятком. Не своими, чужими, ватными руками он стал перебирать вещи. Переложил запас продуктов в сторону. Новый меховой спальник. Еще никогда не видавшие дороги лакированные, яловые сапоги. Стеганая куртка, соболья шапка, горностаевые рукавицы. Прочные штаны, рубахи, нательное белье. Все было приготовлено в дорогу. Восемь ружей, запасы провианта. Вероятно, оружие было взято у убитых коногонов. Одно из них, курковая двустволка шестнадцатого калибра Тимофея Калягина, коногона Пановской артели, убитого под Сисимским перевалом. Здесь же, завернутый в тряпочку, лежал вороненый револьвер с россыпью зеленых патронов. Почему Залетный не взял его на свое последнее дело, оставалось только догадываться. Еще какие-то вещи. Куртки, рубахи, женские платки, ножи. Легкая, из козьего пуха, шаль. Влас вздрогнул телом, застонал битым зверем. Узнал в шали свой подарок жене Анне. Когда-то давно в городе он купил ее на рынке. Казалось, что до сих пор в ней трепетал запах любимой подруги.

Глухота и слепота задавили все существо Власа. Непроизвольные, горькие слезы покатились из высохших, озлобленных старой трагедией глаз. Уткнувшись в шаль, он долго, не скрывая чувств, плакал. Слушая его одинокие стоны, молчала угрюмая тайга. Черные скалы напряглись зловещим холодом. Стылый, короткий родник остановил свой бег. И была в этом траурном наследии неподдельная боль бытия: как же ты бываешь жесток, человек, в достижении своей цели…

Как долго продолжались стоны убитого былыми воспоминаниями человека, никому не скажут немые кедры. Холодные камни растворят своей неприступностью стенания раненой души. Чистый, неподдельно девственный ключ растворит в себе человеческие слезы. И все пойдет своим чередом. Так же будет шуметь тайга. Так же будут трещать от мороза скалы. Все так же будет играть, выбиваясь из-под земли на волю, живительный родник. И никто не узнает тайну минутной слабости жизни человеческой, пылинки вечности, излившей свою искреннюю боль и печаль по ушедшему, канувшему в Лету счастью. Да и кому это надо?

Спрятав на своей груди пуховую шаль, Влас продолжил поиски, которые не увенчались успехом. Перебрав до последней мелочи вещи, он не нашел золота на лабазе. Как всегда, Залетный оказался практичнее и умнее, чем это предполагалось. Он не хранил свою часть награбленного золота в легкодоступном для сотоварищей месте. Однако уверенность в том, что оно находится где-то здесь, в скалах, неподалеку от тайного зимовья, у Власа не оставляла сомнения. Жирующий зверь всегда находится около своей падали. Любая птица не отлетает от гнезда. Нерестовая рыба охраняет меченую икру. Человек недалек расхождением в привычках, данных ему природой. Залетный должен хранить золото где-то здесь, где жил, чтобы оно было всегда у него под присмотром.

Влас спустился вниз на землю, подошел к избушке, в раздумье присел на чурку. Подумать было над чем. В погоне за шаромыгами, разбойниками, насильниками и убийцами он не единожды сталкивался с кладами, спрятанными последними в тайге. Подавляющее большинство схронов предавалось земле. Но были и такие случаи, когда колбы (емкости) с песком или драгоценностями хранили в приметных, дуплистых кедрах. Искать золото в земле — себе дороже. Без точного места можно копать рядом и не найти искомое. Наиболее верным решением для Власа сейчас было просмотреть все наиболее приметные, старые, дуплистые деревья, а уж потом думать, как быть дальше. Было бы лучше, если был хоть какой-то знак или след…

— Ой ли! — переменившись в лице, воскликнул Влас, вскакивая с чурки. — След! Ну, конечно же, следы… медвежьи следы. Медведь, разоривший зимовье, должен знать, где Залетный спрятал золото! — и уже веселее: — А ну, корень-зелень, криволапый, показывай, куда ноги ведут!

С этими словами Влас поспешил по следам медведя, бродившим утром неподалеку от тайного зимовья. Первым делом он нашел медленную, неторопливую походку хозяина тайги после ночи. Мозолистые лапы привели его к утреннему туалету, где зверь оставил надлежащую кучу и мочевую метку. Затем зверь прошел к роднику напиться. После этого сытый и довольный жизнью медведь стал кататься на спине по свежевыпавшему снегу: к перемене погоды. Вдоволь наигравшись, белогрудый медведь тяжело, а может, показательно опираясь на левую, кривую лапу подошел к старой пихте, где, выказывая силу и рост, царапал когтями кору. И только лишь потом, перед завтраком, будто проверяя свои сокровенные места, неторопливо пошел к тому большому старому кедру.

Обдумывая положение там, у избушки на чурке, Влас несколько раз обращал внимание на этот кедр. В его голову приходили мысли, что если бы он прятал от постороннего глаза какие-то ценности, то спрятал бы их там, настолько приметен был этот двухсотлетний исполин. И он не ошибся в своей догадке. Следы криволапого медведя привели его к стволу кедра. Там зверь задержался, в очередной раз обнюхивая свою находку, которую он выкопал из корней, а потом пошел в расщелину между скал, проверять границы своих владений.

Спрятанная залетным «поклажа» не имела вкуса и достойного внимания. Однажды обнаружив ее по запаху своего врага, медведь выкопал и вытащил клад наружу, попробовал на зуб, но не найдя для себя что-то интересное, бросил искомое под открытым небом. Золото не имеет для медведя ценности, потому что оно невкусное. А приходил медведь сюда каждое утро потому, что в нем играло чувство гордого достоинства перед человеком: сколько не прячь, а я все равно найду!

К медвежьей находке у Власа было противоположное мнение. Шесть полных металлических колб, вмещавших в себя по пуду золота, перевозимых старателями с приисков на золотоскупку, имели большую ценность, чем золотая лихорадка. В колбах были собраны человеческие жизни, так или иначе утраченные от рук разбойников. А жизнь человека бесценна!