Мама возле него не могла присесть ни на минуту. То стремительно уходила к санитаркам, спрашивая свежее, чистое постельное белье на «про запас», на ходу узнавая у больных из соседней палаты, где можно взять чистой прохладной воды. То бежала на кухню разогревать ужин… У нее уже был опыт двухлетней давности, когда Топ около месяца вот так же лежал в больнице, пораженный энцефалитным клещом. Все время Светлана находилась при нем, совмещала несколько обязанностей: санитарки, сиделки, верной подруги, жены, матери… Она не хотела, не желала уступать кому-то свое место рядом с ним. Но тогда, несмотря на его тяжелое состояние, был виден результат, определенный хоть каким-то сроком подобной болезни.

Теперь же все было по-другому. Никто не знал, как долго придется пробыть в больнице и что следует за страшным диагнозом: «перелом шейных позвонков». Может, что-то похожее со сломанной рукой, которая заживает за полтора месяца? Или на растяжение связок ноги, восстанавливающихся еще быстрее? Неизвестность, говорят хуже всего, сложнее расстояния и времени. Второе и третье можно преодолеть за определенный срок… А здесь, чтобы разобраться, нужно узнать прогнозы врачей и лишь потом делать какие-то выводы.

Светлана тоже ждала заключения врачей. Главное, они были вместе после такого трудного времени ожидания, тревог, переживаний. Четыре дня – как четыре года. Каждый час показался месяцем. За это время многое произошло: догадки, предположения, рассуждения, сомнения и даже гадания. Все осталось в прошлом, в тех долгих напряженных сутках. Она тогда ни разу не сомкнула глаз, до звона в ушах вслушивалась в звуки притихшей ночи. Не могла думать от боли в голове. К окончанию последнего срока, когда Топ не пришел, она не могла смотреть на себя в зеркало. Понимала, что выглядит ужасно: осунувшееся лицо, запавшие, покрасневшие от слез глаза, тени на веках. Не время следить за собой. Только чтобы ему было хорошо. Прижимая к себе дочку, даже не пыталась сдержать нахлынувших слез, горько плакала, нашептывая подрагивающими губами: «Только бы был живой…»

Общее горе делает близких людей еще ближе. Находясь в обществе дорогой свекрови, мамы и бабушки, Людмилы Матвеевны, Светлана и Алена еще раз почувствовали родственную связь. Искренние, сердечные переживания, общие мысли, слова, молитвы в течение напряженных часов ожидания превратили их в одно целое. Общим было и то, что в них жила непоколебимая надежда на встречу, на благополучный результат поисков. Может, благодаря посылам их любящих сердец Всевышний сжалился над ним, продлил его существование до определенного времени и подарил желанную встречу.

Теперь все в прошлом, как растаявший туман, угомонившийся ураган, расплавившийся лед. Но прошлое еще рядом, и Светлана не забывает о нем, оно и сейчас еще жжет измученное сердце. Находясь в полузабытьи из-за бессонных ночей, она не перестает мысленно благодарить Создателя за то, что помог спасти мужа и отца.

Ночь добра и прохладна. Спят убаюканные, уставшие за суматошный день больные. Стены больницы словно стерегут покой. Большая белоснежная палата похожа на сонное царство.

Склонив голову на краешек кровати, Светлана сидит рядом с Топом. Будто опасаясь, что долгожданные минуты могут оказаться призраком, верная подруга держит его руки в своих ладонях. Боится отпустить. Трепетные мысли все еще там, в суматошном вчера… На миг забывшись, Светлана видит черную пустоту, бесконечную пропасть, без начала и конца. Она стоит на краю обрыва, кого-то зовет, кричит, но голоса нет. Как нет и того, кого хочет позвать. Страх сковал каждый мускул. Нет сил пошевелиться, а какая-то невидимая сила увлекает ее вниз. Пытаясь высвободиться от черных пут, Светлана кончиками пальцев цепляется за край пропасти, но не может удержаться, падает. И от этого просыпается.

Она приподняла голову, вспомнила, где находится. Поняла, что это только кошмарный сон. Топ осторожно высвобождает руки из-под ее ладоней, тянется к банке на тумбочке:

– Пить! Света, дай пить!

Светлана быстро встала, взяла банку, налила воды, приподняла его голову, поднесла кружку к губам. Топ с жадностью набросился, быстро осушил посуду, устало откинулся на подушку. Так повторялось много раз за вечер после того, как доктор разрешил ему пить. Обезвоживание организма – серьезный диагноз. Чтобы стабилизировать состояние, необходимо время и большое количество жидкости. А пока организм все еще требует ее, будит его через каждые полчаса, час. Обветренные, растрескавшиеся губы просят: «воды!»

Сколько раз Светлана подносила ему стакан, не сосчитать. Для человека в нормальном состоянии слишком много… Сколько он выпил: пять, шесть литров или даже ведро? Только требования дать попить повторяются. Скорее всего, в его памяти закрепился рефлекс жажды, которую он так трудно пережил. Настораживает другое. За все время, что они находятся в больнице, Топ не попросил есть. И даже отказывается от пищи. Доктор приказал: «Кормить через силу!» Но как давать еду, если после первой ложки он крепко сжимает зубы:

– Не хочу!

Но Светлана настойчива и непреклонна, в который уже раз подносит ложку ко рту и требует:

– Ешь!

Но потом быстро сообразила, пошла на хитрость:

– Сначала три ложки супа, а потом воды.

Топ с мольбой смотрит на требовательную жену, но жажда сильнее. Приходится выполнять. У Светланы твердый характер: не отступит. Лучше уж выполнить ее желание. Надо через силу глотать этот (уже почему-то шесть ложек) отвратительный суп. Через какое-то временя суп становится вкусным потому, что у него появился аппетит. Первый раз за продолжительное время – значит заработал желудок. Это была первая, возможно, самая маленькая, победа Светланы в череде ее забот о муже. Но радоваться время не настало. Все только начиналось.

Впереди были долгие, мучительные дни, бессонные ночи, жесткие, однообразные, напряженные отношения с окружающими. Это изматывало силы, периодами наваливалось ощущение безысходности. Ей еще потребуются силы, воля, терпение, сдержанность, настойчивость. И все это Светлане предстояло вынести.

Знала ли она об этом в тот день, когда увидела его после тайги? Да. Ей уже приходилось однажды быть рядом с ним в похожем положении. Тем не менее без каких-либо колебаний и лишних слов она взвалила на свои хрупкие плечи новую обязанность – сестры милосердия, оставаясь верной женой и подругой. Твердо знала, что только она должна быть рядом с ним, и никто другой. Верила в него. И просто любила.

То, что произойдет в будущем, можно назвать двумя словами – исцеление любовью. Не такой, какую преподносят в надуманных историях на страницах бульварных романчиков и с экранов телевизоров, а простой, естественной, пережитой в больнице у постели обреченного человека. Но не стоит забегать так далеко вперед. Желание читателя узнать поскорее, чем все кончилось – понятно. Но лучше всего продолжать описание по порядку, как все происходило. Это может помочь кому-то в преодолении своих личных трудностей, трагедий разного характера. Никто не знает, что его ждет завтра.

Ночь тиха и прохладна. За окном расплывается матовый цвет уличных фонарей. В палате на шесть человек они вдвоем. Слабый ночник отражает покрывала пустых постелей. Однообразное состояние покоя располагает ко сну. Но Светлана не спит. Сидит рядом, положив голову ему на руки. Что у нее творится в душе? Переплетение самых противоречивых чувств. Счастье благополучно закончившихся поисков, радость от близости любимого, желание помочь выбраться из болезненного состояния и тревога за его здоровье, за будущее – все смешалось в одну кучу. Но радость какая-то странная. Она осознает, что муж жив. Но почему-то хочется плакать…

Топ просыпался через определенное время: полчаса, час. Просил пить. Светлана давала ему воды.

– Почему не спишь? – спрашивал. – Ложись поспи, ты очень устала.

– Сейчас, только сначала надо перевернуть тебя, а потом прилягу, – стараясь казаться бодрой, отвечала она. И почти бесшумно выходила в коридор за помощью. Возвращалась с санитаркой. Вдвоем с трудом переворачивают его, застилают под спину чистые простыни. И опять на два часа оставляют в покое. Так надо, чтобы не было пролежней.

Человеку с нарушенным кровообращением необходим постоянный свободный приток крови ко всем участкам тела. Иначе происходит омертвение сжатых тканей, на языке медиков именуемое просто – пролежень. Без своевременной надлежащей медицинской помощи и ухода это заканчивается летальным исходом.

На его теле было сразу несколько пролежней: на лопатках, локтях, пятках размером от пятикопеечной монеты до куриного яйца. Однако еще один, самый большой, размером со столовую чашку для второго блюда, и самый болезненный образовался на крестце.

Правду говорят, пока гром не грянет, мужик не перекрестится. И большинство людей не знают о каких-то пролежнях. Даже младший медперсонал местных амбулаторных заведений, к большому сожалению, на это не обращает внимания. Проходят решающие часы, сутки, прежде чем травмированному человеку оказывают квалифицированную помощь. Но если время упущено, процесс заражения преодолел границы возможного, летального исхода не избежать.

Ему, можно сказать, повезло, хотя все возможные пределы до опасных границ закончились давно. Светлана поняла это по серому лицу доктора Субыча, когда тот посмотрел Топу на спину. Верная подруга той тихой, теплой ночью не могла сомкнуть глаз, потому что поняла: от ее помощи зависит жизнь Топа. Предчувствие беды пересиливало сон, желание хоть немного отдохнуть. Каждые два часа необходимо переворачивать обездвиженное тело. Какой может быть сон?

Первое утро пребывания в больнице не принесло ожидаемой радости окружающим. Единственное проявление жизнестойкости – на растрескавшихся, искусанных кровососущими насекомыми щеках появился легкий румянец.

Родители, Людмила Матвеевна и Степан Гаврилович, приехали рано. Узнали, что улучшений нет, но состояние стабильное. На печальных лицах промелькнула радость новой надежды: не все сразу, главное, живой!

В палату пришел доктор Александр Павлович. Все так же спокойно, сосредоточенно, хмуро осмотрел больного, несколько раз подбадривающе улыбнулся, сделал соответствующее назначение и позвал всех к себе в кабинет.

О том, что необходима срочная операция, доктор Субыч сказал еще вчера вечером. Вопрос был в другом. Хирургическое вмешательство должен произвести опытный, квалифицированный специалист, нейрохирург. Речь шла о стволовых клетках спинного мозга. Предстоящая операция настолько сложна, что Александр Павлович не имел права делать ее, тем более в условиях больницы такого ранга.

Начались переговоры. Приводились убедительные доказательства в необходимой помощи специалистов краевых больниц, медицинского обслуживания другого уровня. После долгих переговоров с кем-то в городе Красноярске наконец-то получили утвердительный ответ: ждите, будет санрейс и нейрохирург из краевой больницы.

Потянулись тяжелые, напряженные минуты, часы ожидания. Непредвиденные преграды на пути к выздоровлению заставляли родных искать силы для того, чтобы не выдать переживания сыну и мужу. Понимали, что от каждого часа зависит не просто здоровье, а жизнь Топа. Скоро ли появится долгожданный врач? Для родных и близких – особенно мучительно, нервы у всех были на пределе. Казалось, что задержки не оправданные.

Впрочем, на первый взгляд все казалось не так уж и плохо. Теперь Топ находился под контролем врачей, а не в тайге один. Это способствовало его хорошему настроению. В минуты бодрствования он слабо улыбался, пытался шутить, превращал в шутки воспоминания о недавних днях, проведенных, как в западне, в тайге. Казалось, что он не заботится о своем состоянии…

Светлана видела, что это всего лишь плохая актерская игра, маска. А на самом деле ему сейчас очень плохо. Тусклый блеск глаз, бледное лицо, низкое давление говорили о его истинном положении. Видела, как Топ мучается от боли, с каким отрешением смотрит на белоснежное убранство палаты, чужое ему окружение.

Трудно передать состояние преданной подруги, которая пыталась разделить его «черные часы». Боль, жалость, нежность, ласка, гордость, любовь заполонили ее сердце. В глубине сознания затаились тревога, страх. Конечно, были видны усталость, нервное напряжение от ожидания и бессонницы, а еще бессилие от того, что она не может хоть что-то изменить. И неизвестно, кому в тот момент было тяжелее. Ему, вернувшемуся к людям, или ей? Изо всех сил она скрывала свою печаль, свои думы и настроение, пыталась подбодрить, разделить с ним его боль.

Каждый день Светланы занят до последней минуты. С раннего утра – на ногах у его постели: накормить, проследить за процедурами, находиться рядом во время осмотров, запоминать рекомендации медиков. И, конечно, исполнять просьбы или пожелания Топа, прибираться в палате и много других мелких, вроде бы незаметных дел и обязанностей при уходе за тяжелым больным. Отлучиться из палаты можно лишь тогда, когда Топ спит, но не больше пяти минут, потому что капельницы требуют к себе постоянного внимания. Был такой день, когда внутривенное лекарство вводили на протяжении одиннадцати часов!

Ночь проходила спокойнее, без суматохи. Но все равно через каждые два часа надо его переворачивать. Какой может быть сон? А к утру голова – как пустой бубен шамана, нет сил двигаться. Однако надо! Через силу, превозмогая усталость, она вставала на новую вахту. День за днем. Неделя за неделей. В течение шести месяцев.

Вертолет из Красноярска прилетел лишь на третий день… Бодрый, темпераментный молодой нейрохирург, парень не старше двадцати семи лет, вошел в больницу в образе Александра Македонского, который, покорив мир, не имел на своем пути преград. И представился едва ли не самым опытным нейрохирургом по краю на санитарных рейсах. Сразу же, едва переступив порог больницы, он браво отдавал распоряжения «периферийному медперсоналу», заключавшиеся в некотором неудовлетворении работой, вроде как: «я уже прилетел, а у вас тут мухи в ложке! Почему не подготовили больного?» Посыпались и другие упреки. В общем, дал понять, кто здесь главный. Быстро просмотрев снимки, результаты флюорографии, он пренебрежительно положил их обратно на стол Субычу. Сие можно понимать так: «Стоило из-за этого меня вызывать?! Да у него же просто вывих! Не могли сами вставить позвонки на место? Да я такие травмы носовым платочком вправляю!» Потом зашел в палату, расспросил о самочувствии больного, приободряюще положил руку на плечо. Вроде как не бойся, парень, все будет хорошо, я тебя сейчас на ноги поставлю!

Топа переложили на каталку, повезли в операционную. «Отключили» наркозом ровно на пятнадцать минут. По твердому заверению приезжего «опытного» доктора этого времени было вполне достаточно, чтобы провести «рядовую сбойку» позвоночников. А затем своим носовым платочком(!) он пытался устранить травму. (Стоит только представить, как вправляется вывих, чтобы понять, что творилось со спинным мозгом под воздействием сломанных позвонков.) Затем, как полагается, сделали флюорографию. Теперь уже не сбоку, как это было в первый раз, а спереди. В этот раз, теперь уже присмотревшись более внимательно, нейрохирург наконец-то рассмотрел, что у Топа далеко не вывих, а действительно – перелом позвоночника.

Образ смельчака Александра Македонского очень быстро обрел вид «пораженного Наполеона». Молодой нейрохирург понял, что травма гораздо серьезнее, чем он предполагал. Возможно, подумал, о последствиях «вправленного вывиха». Тем не менее вновь обратился к анестезиологу, чтобы тот опять «отключил» больного. Теперь уже на гораздо большее время, для операции.

Все это время находились рядом, в коридоре: Людмила Матвеевна, Светлана и Степан Гаврилович. Ждали, когда нейрохирург выйдет из операционной и объяснит, насколько удачно прошло медицинское вмешательство, каких результатов ожидать в ближайшем будущем, на какой срок настроиться для полной реабилитации сына и мужа. Было решено попросить его увезти Топа в Красноярск. Все-таки в краевой больнице гораздо больше возможностей для лечения, чем в глубинке. Полные надежд, все трое обсуждали возможные варианты ответа. Но, как говорится, рано радовались.

Сразу по окончании операции нейрохирург пригласил их в отдельный кабинет, где, выслушав просьбу родных, после непродолжительного молчания высказал заключение. Дословно передавать невнятно произнесенные медицинские термины вперемешку с какими-то эпитетами нет смысла. Недолгую речь уставшего доктора можно сравнить со скальпелем хирурга, который вдруг отрезал здоровую руку. Даже не стараясь увильнуть от ответа, доктор в итоге подготавливал всех троих к перспективе, недалекому будущему.

В кратком изложении выглядело примерно так: «Травма редкая, очень тяжелая, мало, кто в таких случаях выживает. Удивительно, почему Топ до сих пор жив. У него должна была наступить мгновенная смерть еще тогда, при падении. Взрывной, оскольчатый, компрессионный перелом шейных позвонков со сдавливанием спинного мозга не совместим с продолжением жизни травмированного человека. Исход однозначен. Смерть в течение ближайших дней. Несколько причин: постепенное поражение спинномозговых клеток, восходящая инфекция от пролежня, застой в легких. Самое большое: пять-семь дней. Не больше. А то, что вы просите перевезти его в краевую больницу, не имеет смысла. Такими, как он, заполнены все койки. Да и себе будет дороже… везти обратно».

На общепринятом языке «простых смертных» звучало: «Готовьте доски». Наверное, в обязанности доктора входило говорить родным правду, какая бы она ни была. Сказал, сел в вертолет и улетел, оставив всех наедине с неизбежностью, грядущим горем.

Тяжело передать состояние матери, жены, отца, кто смотрел на живого сына, мужа, понимая, что очень скоро его не будет… Подавленное состояние, пустота в душе, нескрываемые слезы…

Впрочем, пока Топ был жив. Если человек дышит, надо бороться за жизнь. А то, что сказал доктор, еще ничего не значит. Представители медицины часто ставят неверный диагноз, высказывают худший вариант развития болезни. Возможно, страхуют себя… Значит, еще не все потеряно. Прежде всего, надо дожить до завтрашнего дня. Если в первый день после операции появятся хоть какие-то положительные сдвиги, медики говорят «динамика», тогда можно на что-то надеяться.

И они были. У Топа появилась чувствительность. Утром следующего дня, когда Светлана перевезла его в отдельную одиночную палату, на осмотре врач-невропатолог удовлетворительно заметила, что «в сочетании с улучшением общего состояния рефлекторное восприятие острых предметов расширилось на один сантиметр. В ногах появились импульсивные „прострелы“, боль, что значит, что операция прошла успешно и в дальнейшем надо надеяться на возможную реабилитацию».

Эта новость воодушевила. Хоть какая-то радость! Людмила Матвеевна впервые за последнее время облегченно вздохнула. Степан Гаврилович возбужденно высказывал свое мнение по поводу прошедшей операции. Любимая подруга, жена, просто мило улыбалась ему. Ее лицо светилось нежностью, воодушевлением, покоем, нескрываемой любовью. Она просто молчала, потому что все было понятно и так. То, что надо сказать, она скажет ему потом, когда они останутся вдвоем.

Так было всегда. В объятиях тихой ночи они долго разговаривали и не могли наговориться. Прижимаясь друг к другу, слушали, выравнивали в один ритм удары двух сердец. Переплетая пальцы рук, чувствовали, как смешивается кровь. И скучали, когда одна половинка была где-то далеко от другой. Так и должно быть, когда один человек желает только хорошее другому. Просто любит. Существуют невидимые человеческому глазу магниты, которые притягивают людей. И стремление души быть с тем, без кого ты не можешь жить. Видимо, так задумано: сердцем, разумом, душой принадлежать одному человеку, кого встретил когда-то и с первого взгляда понял: вот она, твоя половинка.

Но все надежды были преждевременны. Улучшение состояния после операции оказалось временным. На второй день, утром, все вернулось на круги своя. Давление дестабилизировалось, температура повысилась, состояние ухудшилось. Возможно, сказывались последствия долгого пребывания в тайге, обезвоживание организма, перенесенная операция, незаживающий пролежень на крестце.

В один из таких послеоперационных дней в палату пришел Александр Павлович. Доктор хмуро, несколько угрюмо осведомился о состоянии больного. Осмотрел пролежень. Какое-то время молчал, потом назначил лечение. А затем, вооружившись необходимым инструментом, стал отсекать омертвевшие ткани, очищать пролежень от нагноения. Операция длилась недолго, минут десять-пятнадцать. Вдруг неожиданно хирург отложил инструмент, мотивируя свой поступок другими, более неотложными, делами, и ушел, оставив работу до следующего дня.

Светлана некоторое время молчала, не понимая, что это значит. Огромный пролежень был очищен всего лишь на четвертую часть. Для полной ликвидации омертвевших тканей требовалось больше времени и твердая рука профессионала.

На следующее утро Субыч пришел вовремя. Утром на обходе все так же осведомился о состоянии, измерил давление, температуру. Пролежень трогать не стал, а потихоньку, незаметно для Топа позвал Светлану за собой в кабинет. Вернулась она достаточно быстро, чтобы Топ не стал волноваться. Будто выходила в процедурную или в сестринскую, за простынями. Но по печальному серому лицу, красным, заплаканным глазам стало понятно, что происходит что-то значительное.

Топ спросил о причине, может, кто-то обидел… Светлана, как партизан на допросе, отвечала, что ничего не случилось, все нормально. По покрасневшему лицу было видно, что обманывает, не договаривает, скрывает правду. Топ еще какое-то время пытался узнать, почему дрожит голос да испуганно бегают глаза. Потом устал, решил, если надо, Светлана расскажет сама. Прикрыл глаза, задремал. Но очнулся, почувствовав на своих руках тяжесть вздрагивающей головы, мокроту слез. Светлана плакала у него на постели, рядом, пряча глаза. Безудержно, горько, безутешно.

Топ успокаивал ее как мог. Гладил слабой рукой по голове, пытался узнать причину рыданий. Она наконец что-то придумала, успокоила. А правды не сказала. Потому что не могла. Может быть, не имела права. Или так было надо.

Как же Светлана могла сказать ему, что доктор предупредил ее, что жить ему оставалось несколько часов? В лучшем случае – до завтрашнего вечера.