Кажется очевидным, что открывать новое можно лишь тогда, когда человек изучил всё старое, чтобы не повторяться. Однако на самом деле это неверно. Чтобы не повторяться в словах, действительно нужно помнить сказанное, а чтобы не повторяться в делах, в технологии, в производстве, совсем не нужно знать, каким оно было раньше. Ни один человек не догадается “усовершенствовать” производство изобретением менее производительных станков, введением более трудоёмкой технологии или приспособлений, утяжеляющих труд. Никто не ошибётся, что только станок, который работает быстрее и лучше, чем ныне существующий, является новейшим ещё не сделанным изобретением, или что только приспособление ещё больше облегчающее труд, является до сих пор пока не сделанным усовершенствованием. Только то, что лучше ныне существующего, что больше соответствует человеческим желаниям и потребностям, является чем-то новейшим, а отличать лучшее от худшего каждый готов прямо с рождения, и для этого совсем не нужно знать технологию производства в древнем Египте, в Римской империи или даже в ХIХ столетии. Эти знания настолько излишни, что во многих случаях они полностью утрачены, и в настоящее время никто не может делать такое же чёрное покрытие, какое делали на своих вазах древние греки, не в состоянии с полной уверенностью воссоздать метательные машины древних римлян, и даже почти никто уже не умеет плести лапти, хотя 80 лет тому назад для большинства населения России это было обычным делом. В производстве происходит не накопительство знаний, а замена одних технологий на другие и соответствующее замещение одних знаний другими. Происходит постоянная утрата уже ненужных знаний и одновременно постоянное выявление всё новых знаний, которые как раз теперь и нужны.

Существует лишь один путь для получения новых технических знаний – это создание доселе ещё небывалых экспериментальных установок, невиданных материалов, приборов и другого научно-исследовательского оборудования. Только пробуя все возможные комбинации с этим оборудованием и материалами, можно получить какое-то новое техническое знание. В лабораториях прошлых веков теперь уже нечего делать. Всё, что можно было открыть с помощью устаревшего оборудования, уже давно открыто и частично даже забыто как ненужное в современных условиях. Поэтому такое оборудование и считается устаревшим.

“Прошло время, когда главную роль играло остроумие учёного, придумывающего опыт, который можно выполнить с помощью кустарно собранной установки. Теперь исследователь компонует установку из готовых узлов, каждый из которых может быть изготовлен лишь заводским способом”, – писал физик С.Э.Фриш [142, с.413].

Новое исследовательское оборудование заранее заключает в себе все те результаты, которые на нём можно получить. То есть все технические открытия сначала материализуются руками рабочих в создаваемом ими исследовательском оборудовании, а затем выявляются научным персоналом, которому это оборудование передаётся для исследований. При этом не только рабочие, но и сам научный персонал не может заранее знать, подтвердит ли какая-нибудь установка то предположение, для проверки которого она создаётся, опровергнет ли или даст совершенно неожиданный результат. Если бы это было заранее известно, то стало бы бессмысленным создавать подобную установку. Исследователям нужны такие установки, материалы и оборудование, возможности которых являются тайной для них самих. Но получить такое оборудование они могут лишь в том случае, если рабочие в состоянии его изготовить или дать исходные материалы, узлы, либо детали для его изготовления. Все перемены в производственных знаниях в конечном итоге зависят от возможностей организованной массы рабочих. Если эти возможности возрастают, то можно заказывать всё более сложное из ряда вон выходящее оборудование, которое даст всё новые технические знания. А если эти возможности неизменны, то ничего принципиально нового рабочие не создадут, и исследователям нечем будет вести дальнейшую научную работу. Новое исследовательское оборудование – это пробная работа, по которой можно судить о возможностях мастеров, то есть о возможностях объединённой массы рабочих.

Те знания, которые получаются в лабораториях и на испытательных полигонах, выражают не столько свойства природы, сколько в первую очередь технические возможности людей. Вот почему, хотя никто не сомневается, что за последние столетия свойства природы остаются неизменными, представления об этих свойствах, выраженные научными теориями, всё время изменяются, доходя до полной несовместимости друг с другом. Например, во всех поршневых насосах, изготовлявшихся первоначально, вода поднималась вслед за поршнем на такую высоту, на какую поднимали поршень. В те времена считалось, что вода вынуждена заполнять освобождаемое поршнем пространство потому, что природа боится пустоты. Боязнь пустоты считалась законом природы. В таком случае межпланетное пространство тоже должно быть заполнено каким-нибудь веществом, и Декарт полагал, что вихрь этого вещества как раз и двигает планеты вокруг Солнца. Но затем во Флоренции построили насос для подъёма воды на 13 метров и оказалось, что вода следует за поршнем только до высоты 10 метров, а дальше природа уже перестаёт бояться пустоты. Итальянский физик Вивиани создал ртутный барометр, в верхней части которого тоже существует пустота, а бургомистр Магдебурга Отто фон Герике построил воздушный насос и с его помощью сделал опыт, который известен как опыт с магдебургскими полушариями. Если из пространства между ними откачать воздух, то оторвать их друг от друга не могут даже несколько лошадей, но если воздух в них снова впустить, то они распадаются сами собой. Для подобных опытов появилось толкование, что воздух притягивается к Земле и своим давлением толкает воду за поршнем насоса, поднимает ртуть в барометре, сжимает магдебургские полушария. В таком случае межпланетное пространство может быть пустым, а планеты могут удерживаться на своих орбитах той же силой притяжения, но только направленной к Солнцу. Так закон боязни пустоты был заменён законом всемирного тяготения, предполагающим отсутствие такой боязни. Всемирное тяготение, о котором лишь изредка смутно упоминали в прошлом (Цицерон, Плутарх, Иоанн Дамаскин), стало шире учитываться в человеческих делах и умозрениях.

В 1723 году немецкий химик Шталь создал так называемую теорию флогистона, согласно которой все горючие вещества при горении выделяют из себя особое вещество флогистон, в результате чего от них остаётся зола. Это по существу описание того, что каждый может наблюдать при горении спичек, дров, бумаги и других зажигаемых в быту веществ. В течение 60 лет существование флогистона считалось в Европе общепризнанным, пока не удалось создать аппаратуру для количественного анализа воздуха и установку для разложения воды, с помощью которых Лавуазье показал, что горение состоит в соединении горючего вещества с кислородом воздуха, а предположение о существовании флогистона является излишним.

Когда-то калийная и натриевая щёлочь, воздух и вода казались простыми, далее неразложимыми веществами. Затем с помощью новой исследовательской техники их удалось разложить на другие вещества, которые были признаны наконец-то самыми простыми далее неразложимыми элементами. Потом с помощью новейшей техники установили, что каждый такой элемент представляет собой смесь изотопов. Из чего состоят изотопы, пока неизвестно, и считается, что они-то уж наконец являются такими веществами, которые ни из чего другого не состоят, и все частицы которых совершенно одинаковы.

Мир выглядит по-разному, когда на него глядят в телескоп, невооружённым глазом, в микроскоп или изучают в инфракрасном, ультрафиолетовом, рентгеновском или ещё каком-нибудь излучении. Какова исследовательская техника, таков и мир, таковы и законы природы, таковы и научные теории. В настоящее время в химии считается законом природы, что все предметы состоят из химических элементов, которые не разлагаются и не превращаются один в другой. А в физике разложение этих элементов и превращение одних из них в другие осуществляется на практике. Химики располагают своей техникой, и законы у них свои, а физики пользуются другой техникой, и законы у них другие. Одна исследовательская техника позволяет фактами доказывать существование флогистона, теплорода и мирового эфира, а с помощью другой техники выявляются факты, которые всё это опровергают. Опровергнутые фактами теории сначала фактами были доказаны, и так получается потому, что теории физики, химии и технических наук создаются не для достижения отвлечённой истины, а для применения их к производству. Они должны соответствовать не тому, какова природа сама по себе, а тому, каково производство – какая технология наиболее эффективна при нынешней численности рабочих.

Основой естественнонаучных воззрений является ограниченное количество экспериментальных данных, полученных при исследовании ограниченного количества явлений. Теории производственных наук основываются не на всех без исключения явлениях природы, а только на таких, которые доступны для человеческого воздействия и представляют для людей интерес. В результате получается, что при попытке рассуждать с точки зрения общепризнанных теорий обо всей вселенной, возникают так называемые космологические парадоксы, и даже в повседневной жизни встречаются явления, несовместимые с современными естественнонаучными воззрениями.

Например, хорошо известно, зачем животное или человек ест, зачем пьёт, зачем дышит, почему двигается. Вещества, которые человек употребляет в пищу, впоследствии соединяются с кислородом воздуха, и выделяющаяся при этом энергия двигает его мышцы. Физика, химия и физиология убедительно всё это разъясняют, так что если бы человек совсем ничего не ел или не дышал и продолжал оставаться живым, то это противоречило бы основам современного естествознания. Однако кроме пищи, воды и воздуха человеку необходим ещё и сон. Люди треть жизни проводят в состоянии сна и без него умирают быстрее, чем без пищи, и всё же сон находится по существу вне научного понимания. Если бы человек никогда не спал и оставался живым и здоровым, то это не противоречило бы ни одной теории современного естествознания.

Также вне научного понимания находится и естественная смерть. Известно, что если в какой-нибудь машине или в любом предмете постоянно заменять все детали на новые, то такая машина всегда будет новой. Известно также, что благодаря процессу пищеварения в животном или человеческом организме именно это и происходит. Как же тогда ему удаётся, постоянно получая пищу, то есть постоянно заменяя все детали своего тела на новые, непрерывно изнашиваться, дряхлеть и умирать? Ведь этим ниспровергаются основы основ современного естествознания.

И всё же такая относительная несостоятельность науки не имеет значения до тех пор, пока эта наука приложима к производству. Только когда в каких-нибудь новейших станках, машинах, аппаратах, на заводах, электростанциях или с помощью специально изготовленных установок начнут возникать явления, несовместимые с современными естественнонаучными воззрениями, эти воззрения будут отброшены и заменены новыми.

Распространённым и живучим оказалось мнение, что исходным источником познания являются ощущения. Познание начинается с ощущений, которые складываются в восприятия и понятия, из понятий затем составляются суждения, а из суждений – умозаключения. Так якобы идёт процесс познания, продукция которого затем передаётся от поколения к поколению, и всё это не имеет ни конца, ни края. А поскольку исследовательская деятельность осуществляется ещё и на испытательных полигонах и в лабораториях, то нередко говорят, что эксперименты нужны для проверки знаний.

Однако эксперименты и испытания не только подтверждают те исходные предположения, ради которых они производятся, но и нередко указывают на их ложность. То, что проверяется в экспериментах – это не знания, а всего лишь предварительные догадки, которые в конечном итоге могут оказаться необоснованными фантазиями, как бы правдоподобно ни выглядели сначала. Знаниями эти догадки становятся лишь в том случае, если эксперименты их подтверждают. То есть эксперименты и испытания нужны не для проверки знаний, а для получения знаний (как это отмечается в философской литературе), потому что до эксперимента может быть только мысль, на истинность которой нельзя положиться. Источником производственных знаний являются эксперименты, испытания, действия людей, и никакие ощущения не могут этот источник заменить. Без экспериментов ощущения остаются безрезультатными, как и получалось в далёком прошлом.

Отдельный человек и различные массы людей обладают разными техническими возможностями. Но все эти возможности проявляются движением. Человек может двигаться сам, двигать какой-нибудь предмет, препятствовать движению, прекратить своё движение. Больше ничего. Проявить себя или хотя бы издать звук можно только через движение, а потому оно приобретает всеобъемлющее значение.

Движение двойственно. Оно имеет не поддающуюся усилиям составляющую, которую называют временем, и поддающуюся усилиям, которую называют пространством. Окружающий мир воспринимается в пространстве и во времени, то есть с точки зрения возможности движения. Причины нужных явлений тоже исследуются с помощью движения. Человек что-нибудь двигает или выжидает и одновременно отмечает, что было до начала действия, что получилось в конце и какие были сопутствующие изменения. В “Системе логики” Милля это излагается как 5 методов для выявления причинной связи. Если какие-то важные причины выявить не удаётся, то это обозначают как законы природы, то есть границы человеческих возможностей. А в этих границах затем создаются естественнонаучные теории, которые под видом проникновения в невидимое устройство природы выражают технические возможности человечества.