Карточка от папы пришла с задержкой, непривычно долгой даже для пути из Терезиенштадта. На карточке стояла дата отправки — 17 мая, а Штеффи получила ее лишь в конце июня.

«Терезиенштадт, 17 мая 1943

Дорогая Штеффи!

То, что ты хочешь и имеешь возможность учиться, — это большое утешение для меня. Только так ты преуспеешь в жизни. Мама вчера пела. Чудесно!

Папа».

Вчера мама пела. Это означало, что постановка «Волшебной флейты» состоялась, и те перечеркнутые слова в прошлой карточке больше не имели значения.

Штеффи хотелось, чтобы папа подробнее написал о мамином пении, вместо того чтобы рассуждать о будущем. Словно он не понимал, что она скоро повзрослеет. Что она сама знает, что для нее лучше.

Когда они расстались, Штеффи была совсем ребенком, ребенком, который восхищался своими родителями и хотел быть похожим на них. Ей уже скоро шестнадцать, и Штеффи хотелось испытать свою новую взрослость вместе с ними. Узнать маму с папой с новой стороны.

Но это невозможно. Пока не закончится война.

Может, война скоро кончится? Союзники победили под Сталинградом, и в Северной Африке последовали новые успехи. В июле войска союзников высадились на Сицилии. На Восточном фронте немцы перешли в наступление, но русские остановили их и оттеснили обратно на запад.

Штеффи, Хедвиг Бьёрк и Дженис следили за развитием событий день за днем. Часто к ним присоединялась тетя Марта, чтобы послушать семичасовые новости. Иногда Дженис ловила английскую радиостанцию Би-би-си. Комната наполнялась далекими шумами и обрывками слов на иностранных языках. Время от времени прорывались немецкие голоса, но Дженис сразу же заставляла их замолчать, включая другую радиостанцию.

На Би-би-си репортажи о войне были обстоятельнее и правдивее, так сказала Хедвиг Бьёрк. Шведские власти все еще подвергали новости цензуре в связи с так называемым шведским нейтралитетом.

Быть нейтральным означало не занимать чью-либо сторону. Швеция должна остаться вне войны любой ценой.

Но из шведских рудников на севере шли поезда с железной рудой для немецкой военной промышленности. А через страну в оккупированную Норвегию и обратно проезжали другие поезда, полные немецких солдат. Люди плохо относились к немецким поездам, некоторые требовали остановить их.

— Ты не слышала, что сказал немцам начальник станции в Ольскрокене? — спросила Май.

Май отпустили на две недели из прачечной, где она летом работала. Май и Штеффи спали валетом на кухонном диване. После обеда они ходили на пляж и загорали на скалах. Стояли теплые дни, над морем висела солнечная дымка.

— Нет, и что он сказал?

— Немецкий поезд остановился, и немцы высунули головы в окна. «Это Готе-бург? — крикнули они. — Готебург?» Начальник станции отдал честь. «Нет, гораздо хуже, это Сталинград», — сказал он.

Штеффи расхохоталась.

— Думаю, они тут же втянули свои бошки назад, — весело сказала Май.

— Где ты это услышала?

— Папа услышал на верфи. Кажется, об этом случае печатали в газете. Он сказал, что это правдивая история.

Папа Май знал много всяких историй. В них шла речь о его друзьях-рабочих или о начальниках с верфи, или о ком-то, кого он видел в трамвае, но чаще всего папа Май высмеивал «власти». Смех над теми, в чьих руках была власть, облегчал жизнь тем, кто сам не имел никакой власти.

Штеффи подумала, что с Верой та же история. Она пародировала и насмехалась над людьми, чтобы не бояться их.

— Пойдем искупаемся, — сказала Май.

— Интересно, придет ли Вера? — спросила Штеффи. — Сегодня после обеда она не работает.

— Она теперь долго не покажется в купальнике, — ответила Май.

— Как так?

— Разве ты не видела вчера? — спросила Май. — Как она затягивала пояс, чтобы ничего не было видно?

— Что ты имеешь в виду? Что не должно быть видно?

Май уставилась на нее.

— Стефания, — сказала она. — Ты, конечно, ничего не понимаешь, когда дело касается таких вещей. Но не хочешь ли ты сказать, что ничего не знаешь?

— Не знаю о чем?

Штеффи повысила голос. Ее раздражало, что Май вела себя так самонадеянно и притворялась, что знает о Вере больше, чем она сама. Вера ее подруга, не Май, хотя сейчас они ладят лучше, чем сначала.

— Что она на сносях, — тихо сказала Май. — Это ты должна была заметить?

Не может быть.

— Конечно же, нет, — сказала Штеффи. — Откуда ты это взяла?

Май не ответила. Но Штеффи видела по глазам, что Май знала. Что это не просто так пришло ей на ум.

Веру тошнило. У нее покруглел живот. Она сама сказала, что выглядит иначе. И скрип пружин той ночью в загородном доме.

Штеффи чувствовала себя глупой. Глупой и наивной. Как она не догадалась! Ведь она лучшая подруга Веры.

— Ты уверена?

— Спроси ее сама, — сказала Май. — Не понимаю, почему она тебе не рассказала. Своей лучшей подруге. Я бы о таком рассказала. Хотя со мной такого бы не произошло.

Май сказала это свысока. Словно Вера была чем-то хуже.

— В этом и его вина! — сказала Штеффи.

— Да, да, — согласилась Май. — Не сердись. Пойдем искупаемся.