Как же долго может тянуться день! Час за часом солнце ползло с восточной стороны острова, пока не остановилось в зените. Затем продолжило свой путь на запад так медленно, что едва было заметно.

Несколько раз Штеффи казалось, что она слышит лай Путте, но это была лишь игра воображения, и Путте нигде не было видно.

В животе урчало. Иногда Штеффи доставала печенье. На какое-то время оно утоляло голод.

День был жарким. Солнце пекло, а слабый ветер не приносил настоящей прохлады. Штеффи хотелось пить.

Она попыталась вообразить себя потерпевшей кораблекрушение на необитаемом острове, как, бывало, делала, только приехав сюда. На острове должны быть деревья с вкусными фруктами, которые и насыщают, и утоляют жажду. Штеффи вспомнила о ежевике, что показывала ей Вера. Но стоял июнь, и кусты были усыпаны белыми цветами. Расселина в скале за кустами ежевики казалась темной и глубокой. Туда не проникали солнечные лучи.

Штеффи сделала пару осторожных шагов внутрь расселины. Воздух внутри был прохладным и влажным. Ноги мягко ступали по песчаной почве.

Она прошла еще дальше и услышала журчание. Из камней пробивался узкий ручеек и тонкой струйкой уходил у стены в почву. Штеффи сложила ладони лодочкой, подержала под струйкой воды и осторожно выпила мелкими глотками. Вода немного пахла землей и железом, но на вкус оказалась недурна.

Прежде чем расселина раскрывалась в другом направлении, она образовывала небольшой грот. На песчаной почве росла мягкая трава. Было сумрачно и прохладно.

Штеффи легла на землю. Трава щекотала ее голые руки и ноги. Было очень тихо. Здесь внутри не слышался даже шум моря.

Единственный звук, который она различала – настойчивый треск кузнечика.

Штеффи долго пробыла в гроте. Немного поспала, затем просто лежала и думала. Грызла печенье по одной штуке.

Наконец, Штеффи стала замерзать. Тело затекло. Она поднялась и пошла обратно. Странно, что голод больше не чувствовался, только слабость и головокружение.

На западе солнце опускалось за горизонт. Последнюю часть пути оно двигалось так быстро, что Штеффи показалось, что она почти видела, как оно соскользнуло в море. Небо было ясным и отливало пастельными тонами: розовым, сиреневым, светло-голубым, зеленым. Прежде чем солнце исчезло, небо окуталось серо-розовой дымкой.

Воздух быстро терял тепло. Штеффи дрожала. Ей нужно было постараться раздобыть что-нибудь теплое. Может, под лодочным навесом найдется старое одеяло или свитер.

Смеркалось. Небо стало темно-синим, лишь на западе все еще виднелась полоска света. Тетя Марта, наверное, уже легла спать. Она укладывалась каждый вечер ровно в десять, и зимой и летом.

Постояльцы, разумеется, могли быть на улице, но Штеффи придется пойти на риск. Она слишком проголодалась и замерзла, чтобы ждать дольше.

Штеффи шла вдоль берега, приближаясь к дому со стороны моря. В сумерках казалось, что белый цвет светится сам по себе.

Окна были темными, кроме ее комнаты на втором этаже. Очевидно, Свен бодрствовал, может быть, лежал и читал. Теперь она никогда не возьмет у него книги.

Дверь в погреб скрипнула, когда Штеффи открывала ее. Она быстро схватила несколько консервов, банку варенья, две морковки и сунула все в бумажный кулек.

«Теперь я настоящая воровка, – подумала Штеффи. – Мне нужна бутылка, чтобы набрать воды из колонки».

Пустые бутылки и банки стояли на самой верхней полке. Штеффи встала на табурет, но все равно доставала с трудом. Потянувшись за бутылкой, она потеряла равновесие и была вынуждена ухватиться за полку. Полка зашаталась, и Штеффи уже ждала, что банки с бутылками обрушатся на нее и разобьются об пол.

Ей повезло. Полка осталась на месте. Штеффи схватила бутылку и слезла с табурета. Она поставила бумажный кулек с едой снаружи у двери в погреб. Теперь осталось только наполнить водой бутылку.

Штеффи прокралась за угол дома и резко остановилась. В окне подвала горел свет!

Чтобы подойти к колонке, ей надо было пробраться мимо окна. Она решила, что лучше всего держаться вплотную к стене дома, а затем проползти под окном, поскольку окно было расположено на высоте едва ли в один метр от земли.

Медленно Штеффи подкралась к окну и нагнулась. Но она была не в силах справиться с любопытством. Подняв голову достаточно высоко, она заглянула через жестяной подоконник.

В спальне подвальной квартирки горел свет. На краю кровати сидела тетя Марта. На ней была ночная рубашка, волосы заплетены в длинную косу, спадавшую вдоль спины. Штеффи никогда раньше не видела ее такой, только со стянутыми в узел волосами.

Тетя Марта сидела, склонив голову. Это казалось невозможным, но было похоже, что она плачет.

Штеффи вытянула шею, чтобы лучше видеть. В этот момент тетя Марта подняла голову и посмотрела в окно. Штеффи поспешно отпрянула, но было слишком поздно.

– Эй, – крикнула тетя Марта, – кто там?

Штеффи могла бы еще убежать, схватить на бегу пакет с едой и исчезнуть, прежде чем тетя Марта успела бы выйти.

– Это я, – сказала Штеффи и поднялась.

Тетя Марта не отчитывала ее. Она пошла со Штеффи на кухню, намазала маслом хлеб и приготовила горячий шоколад.

– Ешь, – сказала она. – Ты, должно быть, проголодалась.

– Я взяла еду в погребе, – прошептала Штеффи. – Она в пакете, на улице.

– Ты хотела убежать из дома? – спросила тетя Марта. – Куда ты собиралась пойти?

Штеффи не знала, что ответить. Столько всего произошло, а она так устала.

– Там были мальчишки, – начала она. – У магазина.

– Можешь не рассказывать, – сказала тетя Марта. – Я знаю, что произошло.

Кусок бутерброда застрял в горле Штеффи. Кто-то уже рассказал тетя Марте о том, что случилось. Может быть, продавец? Или родители мальчишек, приехавших на лето?

Разумеется, жена доктора спрашивала о Путте. Как только Штеффи поест, настанет время для ругани, а завтра ей придется просить прощения.

– Сюда приезжала на велосипеде Вера, – сказала тетя Марта. – Вера Хедберг. Она решила, что ты побежала домой. Она обо всем и рассказала.

– Путте, – сказала Штеффи, – мне пришлось отпустить его. Я боюсь… я боюсь, что он умер.

– Умер? – переспросила тетя Марта. – Он так же умер, как я. Путте прибежал сюда, хромая, уже около десяти утра. Слегка повредил лапу, но жена доктора сказала, что ничего серьезного.

Тогда Штеффи заплакала. Положила руки на стол, уткнулась в них лицом и зарыдала.

– Я не понимаю тебя, девочка, – сказала тетя Марта. – Ты плачешь оттого, что собака не умерла?

Слова принадлежали тете Марте, но голос был другим. Мягче.

– Мими умерла, – сквозь рыдания произнесла Штеффи.

– Высморкайся, – сказала тетя Марта и протянула ей носовой платок. – И объясни мне, о чем ты говоришь.

Тогда Штеффи рассказала об одной ночи, когда к ним пришли вооруженные люди. О той ночи, когда забрали папу.

– Они стучали, но им не успели открыть, как они уже выбили дверь. Их было много, наверное человек десять. Без униформы, но у всех пистолеты. Несколько человек вошли в нашу комнату. Они велели нам встать и выйти в коридор. Мама хотела дать нам с Нелли тапочки, но они не позволили.

– Мы стояли в коридоре, – продолжала Штеффи. – Все, кто жил в квартире: мама, папа, Нелли, я, Гольдберги с их малышом, пожилая фру Зильберштейн и ее слепой сын, Рейхи с тремя детьми. Пол был таким холодным. Один из них, тот, что приказывал, все время ходил около нас туда-сюда. Иногда тыкал в кого-нибудь пистолетом.

– Неужто это возможно? – спросила тетя Марта.

Это прозвучало, словно она задала вопрос сама себе.

– Мими завизжала. Потому что она не могла вести себя тихо! Наверное, она испугалась их собак. У них было две больших овчарки. «У вас есть собака? – спросил один из них. – Разве вы не знаете, что евреям запрещено держать домашних животных?» – «Это собака детей», – сказал папа. Тогда они ее застрелили. Мими упала и задергала лапами. Потом затихла. На полу была кровь. Я наступила в нее.

– Дитя мое, – сказала тетя Марта. – Милое мое дитя.

Она положила ладонь на голову Штеффи и погладила ее по волосам.

– Теперь иди, ложись спать, – сказала она. – Попытайся заснуть. Здесь никто не причинит тебе вреда.