Собрание 1. О смысле жизни человека и человечества

(первая попытка трактовки) (Подмосковье, – все там же)

Участвуют:

Виктор—модератор, Эпикур, Локк, Декарт, Спиноза, Камю, св. Августин, Рационалист, Синтетист, Чайна.

Виктор: И все же, предлагаю начать сегодня с важнейшего вопроса, (который рано или поздно возникает перед каждым человеком, независимо от степени развития его интеллекта, определяя, в конечном счете, мотивацию и эффективность его деятельности), о «смысле жизни человека и человечества». Конечно, очевидно, что каждый термин из этого словосочетания может явиться полем бесконечных словопрений. Поэтому в начале обсуждения (хотя бы в первом приближении) будем исходить из интуитивного их понимания, имеющегося у каждого. В дальнейшем, предполагаю, будет происходить уточнение понятий: что есть сам человек, человечество, что есть и какова сущность жизни вообще, как трактовать другие важнейшие философские проблемы. В конце пути исследования, надеюсь, вновь вернемся к этому первому из поставленных вопросов.

Итак, в чем смысл жизни человека и существует ли он? Правомочна ли вообще постановка вопроса о смысле жизни? Все это есть не только вопросы высокой теории, но и в высшей степени практические вопросы, так как предусматривают решение главным образом упомянутой этической проблематики: как должен жить человек на этой земле, чем руководствоваться. Прежде всего, отметим, что существуют две альтернативные точки зрения: 1. Никакого смысла жизни не существует. С этой позицией солидарны скептики, агностики разных времен. 2. Смысл жизни существует, – его действительно ищут и утверждают в различной форме философы (с позиций онтологии, теологии, космологии, гносеологии, психологии). Но конкретный четкий ответ, понятный каждому, как правило, отсутствует. Тогда опять возникает вопрос «так стоит ли искать?» Полезно, на мой взгляд, учитывать в этом отношении великолепную позицию И. Канта. Отвечая на вопрос, – «что человек может знать?», – он вновь и вновь утверждает наличие у человека неких глубинных трансцендентальных идей, – космологической (пример – «антиномии»), психологической (пример – «апории»), теологической (идея «бога»), которые, «хотя и не дают положительного знания, однако, служат к упразднению дерзких и сужающих область разума утверждений материализма, натурализма, фатализма». (Я лично, господа, ощущаю в себе эту энергетику поиска и призываю всех вас следовать по этому пути). Однако, отмечу, что задача предельно усложняется, когда дополнительно накладывается проблема смыслов вербально-грамматических, проблема их истолкования. (Вспомним позднего Л. Витгенштейна: «Язык науки не имеет преимуществ перед языком магии, – значения слов трактуются всего лишь в терминах их употребления, исходя из контекста, а не как отношение к некой реальной сущности»; Ж. Делеза, – трактовку им «логики смысла», как выявление некой пограничной зоны между предложениями и вещами (чего-то вроде «улыбка без кота… пламя без свечи», – чудесные образы его персонажа «Алисы в стране чудес»). Будем иметь в виду и это.

Продвигаясь далее к большей конкретности, подчеркну, что вся затронутая проблематика сливается воедино, когда ставится вопрос о смысле жизни в этическом плане, когда человек задает себе вопрос: для чего я создан, существую, в чем мое предназначение? Рано или поздно перед каждым человеком могут возникнуть эти вопросы (и у молодого человека, и у человека старшего поколения, – особенно на финише этой жизни). И в поиске ответа часто присутствуют все упомянутые оттенки мысли. Сам же искомый ответ предопределяет решение другого, практического, вопроса: как я должен жить, что я должен делать в этой жизни? Отмечу при этом и то, что часто проблема смысла жизни подменяется иными вопросами, другими психологическими понятиями: в частности, о целях, которые человек ставит в своей жизни индивидуально. Понятие «цель» предполагает, однако, всего лишь ответы на вопросы: для чего человек конкретно действует (или бездействует) и почему это реализуется тем или иным способом? Оно предполагает достижение некоторого зримого результата, – к примеру, «обеспечение определенного уровня жизни для себя или своей семьи». Часто также проблема смысла жизни подменяется вопросами о т. н. «мотивах-целях» разного уровня (термин известного психолога советских времен А. Н. Леонтьева). «Мотивы – цели» могут быть самыми разными: от улучшения, к примеру, благосостояния какой-либо социальной группы до попыток построения общества справедливости и благосостояния на всей земле и т. д. Если рассматривать постановку все более общих целей различными общественными, социальными организациями, то можно сказать, что, реализуя себя в «мотивах-целях», индивид всего лишь как бы вплетает свои конкретные действия и цели в более общую деятельность социальных групп. И это никогда не есть тот искомый подлинный смысл жизни, – всегда может быть выявлен достаточный релятивизм утверждаемых ценностей и смыслов. Поэтому в качестве главной предлагаю использовать идею уровневого подхода, имея в виду взаимосвязанность различных сфер бытия: мира чувственных восприятий, мира умопостигаемого и умосоздаваемого, мира трансцендентного. Две первые сферы были, как уже отмечено, общепризнаны в нашей российской действительности советского периода, а третья лишь сегодня, в постсоветской России, все в большей мере входит в зону нашего анализа, ибо прямо связана с признанием существования некоего трансцендентного существа, а именно Бога-Творца (в разных языках употребляются различные его наименования: Бог-Отец, Год, Готт, Ягве, Аллах и т. д.).

Исходя из этого, и в поисках ответа на изначально сформулированный вопрос о смысле жизни человека, важно, на мой взгляд, вначале выделить две категории людей: верующих в существование Бога-Творца и не верящих в это (и те и другие существуют в нашей действительности). [Причем, договоримся, что понятие «Бог-Творец» не несет в нашем обсуждении смысла, придаваемого ему в каких-либо конкретных конфессиональных объединениях (требующих, в частности, соблюдения определенных обрядов и ритуалов поклонения).

Оно будет употребляться для обозначения некоего всеобщего трансцендентного начала, способного и творить миры, которое иной раз называют Космическим Разумом, Вселенским Разумом и т. п., т. е. тем, что является предметом свободного обсуждения философов).] Дело в том, что у людей, относящихся ко второй категории (начнем с нее, ибо таких довольно много), рассуждения о смысле жизни оказываются, по моему мнению, совершенно бессмысленными (хотя такие речи они и ведут достаточно часто, напуская на себя глубокомысленный вид). Если человек трактуется, как случайное порождение эволюционно-мутационных процессов, происходящих во Вселенной, то можно говорить, как уже было отмечено, лишь о целях, которые он ставит в своей жизни индивидуально; о «мотивах-целях» разного уровня каждого исторического периода, – если рассматривать их постановку различными общественными, социальными организациями. В какой-то степени можно признать, что пропаганда в СМИ может представить дело таким образом, будто речь действительно идет о смысле отдельных действий или даже о смысле какой-либо конкретной деятельности. Но при этом, на мой взгляд, не дается ответа на главный вопрос о смысле жизни человека вообще: для чего, зачем человек живет на этой земле, в чем предназначение человека и существует ли оно? Почему? Да, потому, что для ответа на этот вопрос нужно взглянуть на себя, на окружающий мир как бы со стороны, выйти за пределы собственной телесной и психической организации, за пределы, поставленные восприятием наших органов чувств и даже мышления (ведь все это есть характеристики нашей специфической человеческой земной организации, которая, очевидно, является достаточно ограниченной во вселенском масштабе). И в этом вселенском плане можно ставить еще более общий вопрос о смысле жизни, как таковой. Поэтому, по моему мнению, смысл жизни человека (а может быть и смысл жизни на Земле вообще, – других форм жизни мы не знаем, – по крайней мере, пока) может быть привнесен (как, пожалуй, и сама жизнь) только извне, – от какой-то более высокой инстанции, – в частности, например, от Бога, Вселенского или Космического Разума, сотворившего этот мир и человека в нем. А если их существование не признается, то и разговоры о смысле жизни не имеют смысла. (Само представление о существовании Бога выводится, в частности, как было отмечено, и из эволюционных размышлений вообще).

Рационалист (наш современник – высокий, головастый, лобастый, голубые, слегка выпученные глаза, улыбчивый , – на голове большой шрам, – говорит, что удалили опухоль в мозгу): И, тем не менее, нельзя просто проигнорировать и оставить без более тщательного анализа позицию отождествления смыслов и целей, ибо эта позиция имеет глубокие корни в истории философии. Рассмотрим подробнее цели индивидов, соотносимые часто со смыслом их действий и даже жизни, так как с ними связаны и мотивы-цели (возможно, через анализ тех и других можно выйти на обнаружение какого-то общего их источника).

Виктор: Земной человек современности есть существо, обладающее телесной и психической организацией (по поводу их взаимосвязи или радикального различия существуют разные точки зрения и это отдельная проблема). Поэтому в качестве целей его существования нередко признается достижение оптимума состояний души и тела. На этот счет можно согласиться с Эпикуром и Джоном Локком. При этом, по крайней мере пока, можно абстрагироваться от главной проблемы движущего начала человеческой деятельности. Эпикур, например, хотя и верит в существование богов, однако не считает, что они вмешиваются в управление человеческой жизнью (такая специфическая трактовка богов и позволяет некоторым зачислить его в категорию философов-материалистов).

Эпикур: Да, боги существуют, но они не такие, какими их полагает толпа, – мнение об активном участии богов в человеческой жизни противоречит представлению о боге, как о существе бессмертном и блаженном.

Рационалист : Также и Локк, верящий в существование мира сверхъестественного, твердо, как и многие другие английские философы Нового времени, разделяет, в связи с этим, изучение конечных и действующих причин. Таким образом, в определенной степени упрощается как бы задача исследователей и вносится соответствующий дополнительный импульс в развитие науки.

Эпикур: Что же касается человека, то конечная цель его жизни – телесное здоровье и духовная безмятежность, – ведь все, к чему мы стремимся, это не иметь ни боли, ни тревоги.

Локк; Здоровый дух в здоровом теле – вот краткое, но полное описание счастливого состояния в этом мире, – кто обладает и тем и другим, тому остается желать немногого, а кто лишен хотя бы одного, тому в малой степени может компенсировать это что бы то ни было иное. Сила тела состоит главным образом в способности переносить лишения. Точно также обстоит дело и с душой.

Виктор: Да, действительно, жизненный опыт каждого индивида доказывает, что для ощущения счастья пребывания в этом мире необходимо и телесное и духовное здоровье, и соответствующая сила. В сфере психики традиционно выделяются области чувства, разума, воли и соответствующие целевые влечения, потребности, желания, стремления (осознанные и бессознательные). Конечно, они тесно связаны с телесными физиологическими состояниями и физическими движениями тела. Их удовлетворение или неудовлетворение можно связать с чувством удовольствия, наслаждения (а высшая степень его понимается часто как счастье), либо неудовольствия и даже страдания. И человек, и общественные группы ставят в связи с этим соответствующие цели, а общественная пропаганда может представить эти цели, уже и как смысл жизни и деятельности человека и социальных групп, хотя вопросов и сложностей понимания возникает при этом немало.

Эпикур: Действительно, порой и на благо мы смотрим, как на зло, и, напротив, – на зло, как на благо. Следует выделять наслаждение в покое (безмятежность и безболезненность) и в движении (радость и удовольствие). Наслаждения духовные также следует отличать от телесных, – они сильнее и больше, чем телесные. Точно так же и наихудшей я считаю душевную боль, так как тело мучится лишь бурями настоящего, а душа – и прошлого, и настоящего, и будущего.

Локк; Великий принцип и основа всякой добродетели и достоинства заключается в том, чтобы человек был способен отказаться от своих желаний, чтобы он был способен поступать даже вопреки своим наклонностям и следовать исключительно тому, что указывает разум как самое лучшее, хотя бы непосредственное желание и влекло его в другую сторону. Суть не в том, испытываете или не испытываете вы самих влечений, а в способности управлять ими и отказываться от них, если требуется. Поэтому я считаю в высшей степени важным тщательно заботиться о разуме, чтобы он мог правильно вести человека в поисках знания и в самих актах суждения. Способность управлять разумом, распоряжаться мыслями – наиболее благоприятствует усовершенствованию знания и облегчению жизни, выполнению будничных дел. Но это как идеал. В то же время нет ничего более непокорного и менее поддающегося управлению, чем наши мысли. В частности, исследуя влияние на разум эмоций, мы видим, что предметы, навязываемые нашим мыслям какими-либо из наших страстей, властно завладевают нашими умами, вызывая различные чувства: любовь, страх, гнев, горе и т. п. В связи с этим, я не знаю иного способа освободить ум, как путем укрощения страстей или уравновешивания их другими, что достигается изучением и знакомством со страстями.

Виктор: Итак, проблема приобретает психологический оттенок.

Декарт: Да, – все это страсти. Ошибка многих мыслителей как раз в том, что функции души они не отличают от функций тела. Страсти возникают от тела и могут оказывать на человека и позитивное и негативное влияние. Позитивное назначение всех страстей в том, что они настраивают душу желать того, что природа преподносит нам таким образом, как полезное, и избегать вредного. Но чувства могут обмануть и тогда возникает борьба между низшей частью души (чувствующей) и ее высшей частью (разумной) или же между естественными вожделениями и волей. Совмещение влияний души (при помощи воли) и тела (посредством животных духов) осуществляется в шишковидной железе, – маленькой железе в центре мозга. Самые слабые души те, воля которых не заставляет себя следовать определенным суждениям, а позволяет попеременно увлекать себя страстям, часто противоположным, что порабощает душу и делает ее несчастной. Но нет души настолько слабой, чтобы при хорошем руководстве разума она не могла приобрести полной власти над страстями. В то же время в целом от страстей зависит все благо и все зло в этой жизни. Конечно, у души могут быть особые удовольствия, но что касается тех, которые у нее общи с телом, то они зависят исключительно от страстей. Поэтому те люди, кого особенно волнуют страсти, могут насладиться жизнью в наибольшей мере. И мудрость больше всего полезна тем, что она учит властвовать над своими страстями и умело ими распоряжаться, чтобы можно было легко перенести причиненное их влиянием зло и даже извлечь радость.

Эпикур: Итак, что же составляет наше счастье? Философия не служит никакой иной цели, кроме как воспитанию безмятежности духа через твердую уверенность в главных вопросах, – о богах, о жизни и смерти. Да, боги существуют, но они не участвуют в жизни человека. Смерть не имеет к нам никакого отношения: пока мы живы, ее нет, а когда она приходит, то нас уже нет. Наслаждения, повторю, есть конечная цель нашей жизни, как свобода от страданий тела и от смятений души. Все сказанное и дает ответ на поставленный вопрос.

Виктор: На Эпикура было множество нападок при жизни: обвиняли и в разврате, и в чревоугодии, и в плагиате. Исходя из этого эпикурейский образ жизни, эпикурейская философия часто толкуются превратно. Однако есть и иные свидетельства о том, что жизнь его была скромна и неприхотлива, в духе собственного учения, в котором мы видим четкие указания на то, как должен жить человек, что для него является добром и злом в этой жизни. Но не будем ворошить прошлое, – отметим лишь, что в качестве зла им трактуются страдания тела и смятение в душе, если разум не находит этому оправдания. Таким образом, и утверждается так называемая чувственногедонистическая этика. В то же время, и тогда и в дальнейшем, появлялись попытки либо оспорить эти рекомендации, либо принять их лишь частично.

Спиноза: Опыт научил меня, что все встречающееся в повседневной жизни суетно и пусто. Я увидел, что все, чего я опасался, содержит в себе добро и зло лишь постольку, поскольку этим тревожится дух. То, что обычно считается у людей за высшее благо сводится к следующему: богатству, славе, любострастию. Все это есть то, к чему стремится толпа, и оно не только не дает никакого средства для сохранения нашего бытия, но даже препятствует ему, оказываясь нередко причиной гибели тех, кто имеет это в своей власти, – и всегда, причиной гибели тех, кто сам находится во власти этого.

Виктор: Как видим, вновь появляется проблема гибели, смерти человека, которая требует дополнительного осмысления. Кстати, именно Эпикуру принадлежит и оригинальная трактовка наихудшего зла для человека, а именно смерти, вообще, по его мнению, снимающая эту проблему.

Эпикур: Привыкай думать, что смерть для нас ничто: ведь все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. И нет ничего страшного в жизни тому, кто понял, что нет ничего страшного в не жизни. Таким образом, самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения. Мудрец не уклоняется от жизни и не боится «не жизни».

Синтетист (Визуально физически,  – некая смесь Сократа, бога Пана, сатира. Старый, мрачный, темный лицом, отяжелевший от времени, от выпитого и съеденного): Господа, но опять возникает вереница вопросов. По Эпикуру, когда смерть приходит, то нас уже нет. Что это означает? Вот наше тело (сосуд, формируемый генами, социальным опытом, но наполняемый при рождении и каким-либо духом). Оно лежит бездыханное. Его покинул животворящий дух. Но куда он удалился? Если он бессмертный, то где и как он будет существовать? Да и что означает «смерть тела»? Только то, что нарушены определенные условия (физические и физиологические) для существования духа человека в этом теле и он покинул его по этой причине. Но в самом-то теле продолжаются жизненные процессы: оно разлагается, растут ногти и волосы. На уровне продуктов разложения, гниения жизнь продолжается через червей, микробов, бактерий, в конгломерат которых трансформируется целостное человеческое тело. Они тоже живые, т. е. обладают своей собственной душой. (Где-то в Италии есть музей, в котором показаны на муляжах все стадии разложения по времени человеческого тела).

Итак, возможно, дух покидает телесную оболочку с неясной дальнейшей собственной судьбой. А что происходит далее? Существуют теории метемпсихоза (переселение души в тело другого человека), – но возникают вопросы, когда, в какой момент это происходит, – в момент зачатия, рождения? Существуют теории реинкарнации (переселение души в растение, животное, микроб, бактерию, в так называемые неодушевленные тела и предметы). Опять вопросы, куда она переселяется, – в их споры, сперму, в иные физические или молекулярные образования? Но ведь там уже есть собственная душа, – происходит поглощение, слияние душ? (Существуют ли вообще неодушевленные тела и предметы? Скорее – нет. Телесность в целом как бы растворяется в духовном, жизненном). Также и с человеком, в частности. Если в «теле-приемнике» душа уже есть, то куда вселяется новая, – в сперму мужчины, в яйцо женщины? И каким образом, кем выбирается «тело-матка»? Чей это проект? При оплодотворении, – души сливаются или одна поглощает другую, – каким образом? Возможно, также, что душа человека после его смерти вначале распадается на некие «дхармы» (есть и такая теория), которые впоследствии образуют какую-то новую душу (добавляясь к уже существующей через сперму, споры, яйца, через атмосферу земли, как некий фермент, либо формируясь и накапливаясь, независимо и отдельно, в одной из субстанций Земли, к примеру). Существует какой-то духовный формирующий цемент, виртуальная модель нового конкретного духа? А возможно, душа целиком или частично остается, клонируется, в продуктах разложения тела, – они дают жизнь другим растениям, животным, через пищу попадают и в человека. Происходит своего рода круговорот (в природе, во Вселенной) и бессмертных душ. Это, кстати, говорит в пользу обычая захоронения в землю тела, а не в пользу его сжигания. Хотя, кто знает, что происходит с клонированной душой при сжигании? Как этот круговорот связан с теорией кармы? Кто управляет, направляет эти процессы или они происходят стихийно? (Платон, кстати, многое в этом отношении стремился объяснить и объяснил. Он как бы «сшивает» теории, ему известные, хотя иной раз и грубо, на уровне мифов). В целом, отметим, что именно при анализе проблемы смерти появляются дополнительные аспекты и, прежде всего, связанные с этической проблематикой жизни. (Эпикур, на мой взгляд, иной раз противоречит себе, своей философии чувственного гедонизма, утверждая, по сути дела, точку зрения стоицизма). И особенно для атеистов.

Камю: Смерть кладет конец всем играм и есть единственная конечная реальность. Иллюзии исчезают перед лицом смерти. Не остается ничего, кроме безразличия к будущему и желания интенсивно исчерпать все, что дано. Вера в смысл жизни всегда предполагает шкалу моральных ценностей, вера в абсурд, – прямо противоположное, – никаких ценностей. В счет идет уже не лучшая, а долгая жизнь. Ценностные суждения устраняются, уступая суждениям фактическим. Такую жизнь считают несовместимой с правилами чести, но «подлинная честность требует в этом случае бесчестия», – так оправдывает себя человек абсурда. Мораль и шкала ценностей получают для него некий смысл только в связи с количеством и разнообразием накопленного опыта, иерархия ценностей меняется вместе с изменением опыта. Абсурд доказывает равноценность последствий всех и любых действий. Выявляется бесполезность угрызений совести, – основной тезис абсурдного человека «все дозволено», ведущий, в конечном счете, и к преступлению. Из осознания абсурда следует отрицание человеком всех этических норм, – единственной ценностью признается только ясность мышления и полнота переживания. Абсурд нужно максимально полно пережить. Ключом к ускользающему смыслу мира оказывается, в какой-то степени, бунт против догм, против несправедливости смертного человеческого удела. Но последовательно проводимая позиция бунта ведет и к убийству человека человеком, в конечном счете, т. е. опять-таки к отрицанию самой жизни. 20 век оказывается перед лицом тоталитарных идеологий, служащих оправданием уже и массового убийства.

Виктор: По сути дела Камю критикует, в конечном счете, чувственно-гедонистическую мораль человека абсурда, ведущую, при последовательном следовании ей, и к уничтожению других людей.

Итак, мы возвратились вновь к вопросу о смысле жизни, который рано или поздно возникает перед каждым человеком, независимо от степени развития его интеллекта. В чем смысл жизни человека и существует ли он? Правомочна ли вообще постановка вопроса о смысле жизни? Все это не только вопросы высокой теории, но и в высшей степени практические вопросы, так как предусматривают решение главным образом упомянутой этической проблематики: как должен жить человек на этой земле, чем руководствоваться. Существует мнение, что «смысл жизни в самой жизни». («Ты еси» – написано на фронтоне храма Аполлона в Дельфах, что и отражает утверждение этого тезиса, по свидетельству и мнению Викентия Вересаева). Но какая жизнь имеется в виду? Любая, независимо от моральных принципов? Просто выживание, несмотря ни на что? Даже в ситуации абсурда? Именно об этом размышляет Камю, не соглашаясь принять эту позицию и, тем не менее, затрудняясь ее опровергнуть. Тем более, с такой трактовкой проблемы смысла не соглашаются представители первой (из ранее упомянутых двух групп, на которые мы поделили все человечество) и гораздо более многочисленной из этих групп, верящие в существование Бога. Они ищут смысл у более высокой инстанции, – у Бога, сотворившего этот мир и человека в нем. Смысл, по их мнению, может быть привнесен только оттуда, – там определено предназначение человека. Кстати, так считает, в конечном счете, и Камю, ссылаясь на Федора Достоевского. (Хотя и сам Ф.М. в этом отношении далеко неоднозначен). Но каков этот смысл, для чего сотворен человек и для чего он живет? Спиноза вновь возвращает нас к трактовке смысла жизни в его наиболее общей формулировке.

Спиноза: Как же жить человеку? Только любовь к вещи вечной и бесконечной питает дух радостью. Что же это за вещь? Исследование добра и зла, смысла жизни позволяет провозгласить, что высшее благо для души есть познание Бога и высочайшая добродетель – познавать его. Но Бог – это природа, вся совокупность вещей во Вселенной. Поэтому истинная добродетель есть не что иное, как жизнь по одному только руководству разума, ибо душа человеческая есть частица бесконечного разума. (Так утверждали еще и стоики). И так как стремление к самосохранению есть первое и единственное основание жизни, то действовать абсолютно по добродетели есть не что иное, как действовать, жить, сохранять свое существование по руководству разума на основании стремления к собственной пользе. Никто не пренебрегает влечением к собственной пользе, т. е. к добру, и стремится избежать обратного, т. е. зла. Под добродетелью разумеется деятельность в соответствии с самой сущностью или природой человека. Основание же добродетели составляет стремление сохранить собственное существование и счастье состоит в том, что человек, руководствуясь разумом, может сохранить его.

Виктор: Похоже, Спиноза принимает и развивает суждения Эпикура. При этом опять слышится тезис: смысл жизни в самой жизни и опять это мало что проясняет. Более того, превозносятся эгоистические устремления человека. Кроме того, провозглашение познания в качестве высшего блага и смысла жизни вроде бы противоречит и самим Божественным установлениям (по крайней мере, с позиции Ветхого Завета). Ведь еще в период творения Бог запретил человеку вкушать плоды Древа познания. А когда человек нарушил этот единственный запрет, то это действие было признано греховным и человек (в том числе и все последующие поколения) за этот грех был наказан смертью (через проявление ограниченности и конечности индивидуальной жизни). Причем не надо забывать, что грех этот был совершен по наущению антипода Бога. Тогда возникает вопрос, неужели Древо познания было создано с единственной целью испытать человека, его послушность Богу? Трудный вопрос. Ведь если Бог создал человека, то он мог его создать и всецело послушным воле Творца. Или не мог? Проблема! Ясно лишь одно, – что бы ни говорили философы и представители религий, человек боится смерти, как наивысшего зла, и всеми силами стремится продлить свое земное существование. Физическое небытие, утрата навсегда общения с любимыми родными и близкими, – пугает в наибольшей степени.

Св. Августин: Смертность тела, безусловно, закономерна. Поэтому естественная печаль должна сопровождаться философским осмыслением этого факта. Всякая душа, скованная любовью к тому, что смертно, – разрывается, теряя, и только потом понимает, в чем ее несчастье. Она несчастна была еще и до потери своей, полюбив смертное существо так, словно оно не подлежало смерти. Прекрасное родится и умирает, не всегда доживает до старости, но гибнет всегда. Таков предел, положенный Богом всем вещам на земле, потому что они только части целого, существующие не одновременно, – уходя и сменяя друг друга, они, как актеры, разыгрывают всю цельную пьесу, в которой им даны отдельные роли (то же, кстати, происходит в нашей речи, которая не будет целой, если каждое слово, отзвучав в своей роли, не исчезнет, уступив свое место другому). В этом мире негде отдохнуть, ибо все в нем безостановочно убегает. Я – земля, идущая в землю.

Виктор: Начинает звучать проблема времени, но о ней мы поговорим несколько позже.

Чайна (современный китаевед , – крупный, малоподвижный, «с телом носорога и головой льва», тяжелые складки лица, черноволосый, нависшие брови, глаза слегка выпученные, вислые усы, борода, толстые губы растянуты в доброй улыбке, заячьи зубы, – прямо оживший Конфуций): Бытие неизбежно имеет конец, но смысл бытия – неисчерпаем.

Виктор: Итак, мы видим, что в течение сотен и тысяч лет человек в лице его лучших интеллектуальных представителей ищет ответы на вопрос о смысле человеческой жизни. И все-таки, все-таки… как же жить человеку? Продолжим и мы на наших симпозиумах и собраниях попытки анализа этих поисков и их практической значимости.

Уильям Шекспир

LIFE, S PHILOSOPHY – «ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ»

(или «Жизнь, как ее трактует Философ»)

 

Собрание 2. Что есть человек?!

(Греция)

Мыс Сунион. Скалистый обрыв и пропасть Эгея. Храм Посейдона. Последний луч солнца блеснул из-за моря. Быстро сгущалась тьма. И материализовывались знакомые лица, и подходили, и рассаживались кругом. В наступившей черной тьме слились и море, и небо, и суша. Лишь поблескивали огоньки монастырей на вершине горы Афон в Халкидиках, с вершин скалистых столбов Метеории. Таинственно мерцал золотой силуэт богини Афины с Акрополя. С Олимпа доносился шум пирующих богов, а в Дельфах сонное бормотание Кастальского источника, где умывались божественные музы с горы Парнас, смешивалось с шелестом листвы священной рощи Аполлона. Говорили…

Участвуют:

Виктор – модератор, говорят: Синтетист, Рационалист, Швейцер А., Учитель йоги; слушают классики: Аристотель, Бергсон А., Бердяев Н. А., Бальмонт К. Д., Бубер М., Гадамер Г., Гегель Г. В.Ф., Гераклит, Гесиод, Гоббс Т., Гуссерль Э., Декарт Р., Зедльмайер Г., Витгенштейн Л., Камю А., Кант И., Конфуций, Кьеркегор С., Лейбниц Г., Лессинг Г., Локк Д., Лукреций Кар, Макиавелли Н., Мальро А., Маритен Ж., Маркс К., Ницше Ф., Платон, Плотин, Пушкин А. С., Сартр Ж. П., св. Августин, Соловьев В. С., Спиноза Б., Тейяр де Шарден П., Фрейд З., Хайдеггер М., Хлебников В., Цветаева М. И., Шелли П. Б., Шеллинг Ф., Шиллер Ф., Шпенглер О., Эмпедокл, Эпикур, Энгельс Ф., Юнг К., Ясперс К.

Виктор: Приступим к исследованию проблемы, заявленной как концептуально главная, – к проблеме «человека», его сущности. Пожалуй, это просто даже необходимо при разработке идеальной модели социума. Ведь человек – это элемент, кирпичик социума, определяющий в большой степени его устойчивость, конструкционную прочность и сам характер этого сооружения (может быть даже соотносимо с самим Творцом).

Итак, «Что есть человек?». Заявленная тема не предполагает однозначного ответа, – она предполагает, как всегда, в философии, всего лишь поиски ответа. На первый взгляд, ответ кажется очень простым в данном случае: его мы находим при взгляде на самого себя (я смотрю на самого себя в зеркало, я анализирую свои поступки, свои мысли, эмоции). Но уже в этом случае постепенно нарастает ощущение сложности. Оно усиливается при анализе впечатлений от других людей, с которыми мы соприкасаемся непосредственно, – их поступков, мыслей и переживаний в различных сферах и ситуациях жизни. Более того, мы находим много образов других людей в различных памятниках культуры: в искусстве (живопись, литература, скульптура, прежде всего), в науке и религии, в истории и современности. Мы анализируем их деяния, их личности, изучаем размышления о человеке творцов этих и иных произведений (к примеру, в искусстве музыки, архитектуры и т. п.). И все оказывается очень непросто. В конечном счете, представители гуманитарных наук, – философы, прежде всего, – синтезируя эти данные и разные мнения, показывают нам всю сложность ответа на этот кажущийся простым вопрос. Она звучит уже в знаменитом вопросе Сократа (как раз в такой формулировке «что есть человек?»), – и в его призыве «познай самого себя», и в его («мудрейшего среди эллинов», как назвал его дельфийский оракул, по свидетельству древнегреческого мифа) сентенции, резюме: «я знаю, что ничего не знаю». (Могут сказать: Сократ жил в 5 в.д.н. э., а что сейчас? Приведу, как возможный ответ, высказывание А. Эйнштейна в 20 в.: «Как много мы знаем и как мало мы понимаем»). Масштаб сложности становится очевиден (с чем бы мы ни соприкоснулись в этом мире) и через ответ другого древнего грека Протагора на этот вопрос: «Человек есть мера всех вещей». В общем, великие мыслители всех времен пытались давать свой ответ на этот вопрос. В частности, И. Кант переформулировал его через три других вопроса и соответствующие ответы: 1. Что я могу знать? (ответ в фундаментальном сочинении «Критика чистого разума», – рассматриваются вопросы гносеологии). 2. Что я должен делать? («Критика практического разума», – этика). 3. На что я могу надеяться? («Критика способности суждения», – телеология и эстетика). Отвечая на эти три вопроса, важнейшие в трактовке человека, мы, по его мнению, и даем ответ на главный вопрос «что есть человек».

Пойдем далее. Итак, «что же есть человек?». Для большинства обычных людей, не желающих влезать в философские дебри, очевидно, что здесь, как всегда, наука спорит с религией, прежде всего. Главные вопросы спора: загадка антропосоциогенеза (происхождения человека и общества) и соотнесение природного (биологического) и социального начала в человеке. Изначально существует версия божественного сотворения человека. Это широко известные мифы древней Греции, труды знаменитых греческих философов (к примеру, Платона), священные книги древних иудеев, древних христиан, древней Индии, Китая, Персии, мусульманские первоисточники и другие. (Кстати, когда мы говорим о Боге, то нельзя не заметить и роль его антипода, – и в этом процессе и в дальнейшей эволюции человека. Это подчеркивается и в текстах священных книг, и в творчестве философов, священнослужителей, деятелей искусства различных времен: Августин Аврелий, Фома Аквинский, И. Босх, А. Дюрер, Ф. Гойя, Ф. Достоевский и другие). Ветхий Завет называет Адама первым человеком на Земле, – древнеазиатские источники утверждают иное (древнеперсидская Авеста, древнеиндийские Веды и Упанишады, древнекитайские эпосы, древнеегипетские тексты). Елена Петровна Блаватская, замечательный русский философ, незаслуженно забытый сегодня, проведя углубленный поисковый анализ и синтез сохранившихся в истории знаний, создает концепцию последовательного творения на земле различных человеческих (или предчеловеческих) рас: (гипербореи, лемуры, атланты), как этапов творения, среди которых адамическая раса является на сегодня лишь последней («Тайная Доктрина»).

Рационалист: Однако, существует также огромный массив данных современной науки (палеоантропологии). Находят простейшие орудия труда (приспособления для охоты, прежде всего), а рядом кости тех существ, которые ими пользовались. Они получают соответствующие названия, как предки современного человека: синантропы, питенкантропы, африкантропы, австралопитеки. Имеются сообщения о неких «седиба» из Южной Африки с возрастом останков около 2 млн. лет, – в целом, предполагается, что весь процесс этой эволюции (вплоть до появления человека современного) шел около 3,5 млн. лет. Созданы теоретические концепции о происхождении человека, выделяющие наиболее характерные для него качества и определяющие его как: хомо сапиенс (человек разумный), хомо еректус (прямоходящий), хомо фабер (трудовой), хомо хабилис (человек способный, – прежде всего, к творчеству). Все это позволяет маркировать по времени становление и развитие человека в рамках общей научной материалистической эволюционной теории (от обезьяны до современного человека). Но остается главный вопрос: это процесс все-таки самопроизвольный, естественный, или целенаправленно формируемый (каким-то, к примеру, высшим разумом), т. е. сверхъестественный? В нашей стране была популярна трудовая гипотеза Ф. Энгельса («Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека»), – до него об этом писал ученый

США Бен. Франклин (18 в.), а еще – знаменитый Чарлз Дарвин («Происхождение видов»). Анализировались вопросы: становление человека через труд и развитие руки, прямохождение, социальное взаимодействие, развитие сознания, языка. С этими вопросами связаны и темы формирования различных социальных образований, отношений между полами, появления моральных императивов, табу, постулатов различного рода. Утвердилась гипотеза неолитической революции (8 тыс. л.д.н. э.), – переход от собирательства и охоты к земледелию, скотоводству, ремеслу (т. н. производительному жизнеобеспечению). Существуют теории эндогамии, экзогамии, агамии, в которых анализируется роль женщины в развитии общественных отношений. Так ли уж противоречат религии эти концепции? Думаю, что нет (Ч. Дарвин, к примеру, всегда оставался верующим человеком). Целенаправленный синтез данных науки и религиозно– мифологических взглядов уже в 20 в. попытался осуществить французский ученый– палеоантрополог и священнослужитель (католик-иезуит) П. Тейяр де Шарден («Феномен человека: преджизнь, жизнь, мысль, сверхжизнь»). Такая тенденция синтеза данных науки и религии становится особенно рельефной и необходимой, на мой взгляд, при анализе соотнесения природного и социального начала в человеке. Рассмотрим подробнее и этот вопрос.

Синтетист : Что есть человек? Человек есть дух, облеченный плотью. Можно сказать и так: человек – это логос, воплощенный в телесности. Плоть на 80 % состоит из телесной воды. Во сне дух, возможно, временно покидает плоть, в смерти – то же самое, но навсегда. (Пока мы не говорим о различении духа и души, что, в общем-то, необходимо). В целом, человека следует рассматривать, как комплекс, – тело, душа, дух. Что касается телесности, то этот вопрос, естественно, наиболее изучен наукой (физический, химический, физиологический состав). Современная наука утверждает также, что тело человека запроектировано и строится его генетическим аппаратом и каждый человек уникален по набору генов (наука генетика изучает т. н. «генотип», как некий управляющий центр в теле человека, – при этом здесь остается много вопросов).

Виктор: В человеке, который рождается из чрева матери, мы различаем, прежде всего, тело и его жизнеспособность, жизненность. Последнее есть как раз то, что называют «одушевленность», – наличие души (психэ), психики. Она присутствует у любого т. н. живого существа (животное, насекомое, растение). Об этом пишет Аристотель (знаменитая работа «О душе», 4 в.д.н. э.). И это уже сфера бестелесного, хотя некоторая связь с телом существует (об этом тоже написал великий греческий философ и наука психофизиология занимается этим). При этом возникает вопрос: тело следует рассматривать всего лишь как оболочку души, объект управления, либо связь между ними содержательная, субстанциальная? Более того, к душевному содержанию у человека добавляется то, что отличает человека от всех других известных нам живых существ, а именно духовное его наполнение, дух (разум, начала нравственности, эстетические критерии, сознательное целеполагание). Откуда это: от бога или его антипода, или всего понемногу от них обоих; либо от социума, в котором также, кстати, могут существовать некие наследуемые прафеномены от прародителей (от которых и начинают отсчитывать историю рода человеческого)? Это т. н. «архетипы» по З. Фрейду и К. Юнгу, также использующим религиозно-мифологические начала при их трактовке.

Синтетист: Но есть и более сложная проблема в трактовке сущности человека. В частности, существует, как основная, точка зрения, что дух (или душа?) после физической смерти тела не распадается, а полностью целенаправленно переселяется в другое тело при рождении того. Причем с младенчества осознанно в нем пребывает, управляя становлением и развитием тела и личности (учение древних индийцев о карме предполагает такую способность, определяя и соответствующую траекторию каждой конкретной жизни, которая сформирована в предыдущей жизни, – ее душа помнит, не осознавая это). Чаще все же предполагается, что перевоплощение вроде бы случайно, – применяют выражение «судьба», – при этом имеют в виду, что в процесс вмешивается нечто более могучее и общее, нежели даже Бог-Творец (т. н. «апейрон», – хочу напомнить, что «апейрон» – термин древнего грека Анаксимандра, который трактует его, как некий конгломерат миров и творящих их богов). Однако есть и иной, уже упомянутый, взгляд: дух распадается на некие «дхармы» после смерти физического тела и потом из этих дхарм формируется новая духовная целостность. Каким образом? Допустим, Творцом. Но для чего? Не есть ли это результат опять-таки воздействий более мощных, например, от «апейрона», отменяющих закон кармы от Творца? Есть и такая теория (санкхья-брахманизм): при умирании живого тела, – перед распадом физического тела, – отделяется тело эфирное (комбинация души и духа). Через некоторое время душа и дух также разделяются: душа – носитель генотипа, дух – носитель кармы. Карма формируется в духе в течение физической, земной жизни тела. Она-то и влечет дух к новой, уже существующей в эфирном пространстве, душе (карма выбирает ее по каким-то предданным признакам?!). Они соединяются, появляется новое эфирное тело (новая комбинация души и духа), они внедряются в новое физическое тело (именно в сперму, ибо яйцо – нейтральная среда) и начинается формирование нового физического тела по генотипу новой души (другой человек, животное, растение, насекомое и т. п., вплоть до так называемого неживого предмета). Отделенная первичная душа также обретает себе нового духа, создавая душевно-духовную основу уже для иной телесности. Очевидно, что множество вопросов и тайн существует для нашего обдумывания и обсуждения.

Виктор: Можно попытаться заглянуть и еще глубже. Итак, душа – это жизнь, как было отмечено. («Энтелехия» по терминологии Аристотеля). Вообще любое живое существо на земле, – тело и душа. Только человек есть комплекс «тело – душа – дух». Однако, пойдем далее. Что касается человека, его сущности, то, в любом случае, можно представить, что есть некое ядро, как материальная основа персоны-личности, и есть иерархия душевно-духовных сфер вокруг него, как неких идеальных обертонов (бесконечность простирается вглубь, «в конечном светится бесконечное», – Гегель). Человек, созданный Творцом из подобного субстанциально-идеального материала, наделяется соответствующими качествами, (органами чувств, мышлением), которые позволяют ему воспринимать этот мир, как то, что принято называть материальной, чувственно воспринимаемой природой (первая природа), и строить на этой основе вторую природу (культуру, цивилизации), также воспринимая ее как материальную (пространство и время следует трактовать в этом случае, как формы чувствования, когда именно слово, «логос» от Бога, делает невидимое видимым). Но пространство и время есть также форма существования материи, природы, которая, как и человек, создана Творцом на соответствующей идеальной основе. Об этом мы также еще будем говорить подробнее несколько позже.

Синтетист : Кровь в теле животного – это тоже душа. (По крайней мере, согласно священных книг некоторых мировых религий, – Ветхий Завет, Коран). Живые организмы – тело, наполненное кровью (душа в мешке, – форма «мешка – тела» формируется геном в развитии).

Генотип – ген создается Творцом. В тело вливается и душа, как некая доза специфической субстанции космической жизни, как кровь. Последняя и есть жидкая среда с красными и белыми кровяными тельцами, количество и соотношение которых, по сути дела, отображает вновь воздействие Творца, формируя облик расы, этноса, нации, отдельного человека, живой особи. (Четыре группы крови, резус фактор – как раз и соотносятся с их характеристиками, – цвет кожи, форма и цвет волосяного покрова, черепа и т. п.). Зачем созданы расы? Это также большой вопрос. (Как один из возможных ответов: разнообразие, – как фактор выживания, приспособления к внешней среде). Кровь, как частично материализованная душа (физиологически она связана с телом), формируется геном также частично. Запрет крови в пищу (Ветхий Завет, Коран) может быть связан с недопущением Творцом возможности незапланированного им изменения души или даже генотипа? Особенно через влияние душ от животных. Но возникает вопрос: в поедаемом нами мясе животных всегда остается кровь. Может быть, поэтому и существует рекомендация вегетарианского образа питания? Но ведь, с другой стороны, душа в некотором роде есть и в бескровном, вроде бы, растении (хотя, может быть, функцию крови там выполняет сок растения). По крайней мере, вегетарианцы убеждены, что овощи, фрукты влияют на человека положительно, а мясо – отрицательно (может быть вследствие каких-то особых специфических качеств сока-крови).

Виктор: Генетическая уникальность каждого человека усиливается уникальным жизненным его опытом (набором физических и социальных условий его существования). Это с одной стороны. Но, с другой стороны, существуют устойчивые биологические признаки рода «хомо», характерные для многих людей какой-либо большой группы, отличающие ее от людей другой большой группы, среди которых можно выделить особо признаки т. н. расы и половых различий. В чем причина этих различий? Существуют, в частности, различные «расовые теории»: Е. П. Блаватская утверждает изначальное творение различных рас (физически различных по цвету кожи, росту, специфике волосяного покрова, психическим свойствам) различными Творцами; популярна также материалистическая теория адаптации человека к условиям обитания; некоторые теории утверждают определяющее влияние социального опыта (породившие, кстати, расистские теории, негативно истолковываемые: Г. Спенсер – «отец эволюционной психологии», Ф. Энгельс, Д. Гальтон). Однако, сегодня вряд ли можно говорить о «чистоте» какой-либо расы в условиях интенсивного всемирного перемешивания генотипов и, тем более, искать здесь какие-то политические дивиденты (хотя вопрос происхождения рас остается). Половые различия – также арена конфронтации науки, религии, мифов, политики (в частности, имеются различные феминистские движения, – борьба за равноправие с одновременным утверждением уникальности женщин и их социальной и биологической роли в человеческой жизни). Есть ли основания для такой борьбы? Сомнительно. Напомню теории андрогинов Платона, В. Соловьева, размышления о садизме-мазохизме З. Фрейда (утверждающие некую природную телесную общность женщин и мужчин). В связи с этим отмечу, что не зря сегодня получили популярность термины «гендер, гендерность», выражающие по сути дела духовную (социальную, как следствие) мужественность (мускулинность) либо женственность (фемининность), присутствующую в духовном мире, как мужчины, так и женщины. Интересно все же, в плане политическом и социологическом, выглядит сравнение исследований социального положения женщин в западном мире и в мусульманском мире, – выявляется традиционное радикальное различие. И в этом факте тоже скрыт некий вопрос.

Подводя некий промежуточный итог, можно говорить о наличии двух видов теорий возникновения и развития общества: т. н. биологизаторских и социологизаторских (и те и другие являются материалистическими и довольно однобокими, так как при этом абсолютизируется то или иное начало). Причем и те и другие претендуют на некую научность, но довольно вульгарны (есть и наука, но и много псевдонаучных спекуляций). К первым можно отнести социал-дарвинизм, когда предполагается, что общественные формы возникают в результате борьбы за существование, – в т. ч. классовой борьбы. Как результат естественного отбора побеждает сильнейший и наиболее приспособленный. Такого рода взгляды отражают произведения знаменитого Т. Мальтуса, Нобелевского лауреата по биологии К. Лоренца, скандально известного психолога-бихевиориста США Б. Скиннера («По ту сторону свободы и достоинства»), З. Фрейда (особо выделяющего инстинкт смерти, агрессии). Теории второго типа: это Д. Локк (душа – чистая доска, «табула раса», на которой социальный опыт пишет свои письмена), К. Гельвеций (из человека общество может лепить, что угодно), марксизм и психология в СССР (теория деятельности А. Н. Леонтьева, проекты переделки человека 20-х годов). (Кстати, следует учитывать, что биологическое начало в человеке – консервативно и самоценно, – никакое насилие над ним не может быть оправдано и, если оно реализуется, то природа неизбежно мстит, – возможно, по этой причине появляются монстры и маньяки). Уместно вспомнить в данном случае и высказывание Фрейда о возникновении неврозов, в результате того, что «человек всегда находится между Сциллой полного развязывания инстинктов и Харибдтой их полного подавления». Конечно, помимо упомянутых, существуют еще общеизвестные теории общества материалистические (в т. ч. утопические) и религиозные.

Рационалист : Кстати, можно поставить вопрос, что является центром телесности человека? Обычно считают, что все органы тела есть некие средства, обеспечивающие поддержание индивидуальной жизни в этом конкретном земном чувственном мире и сосредоточенные именно вокруг головы, сформированной как психический или психофизиологический центр человека. Психика, взаимодействуя с внешней средой, формирует остальное тело. Но и сама психика (мышление, в частности) настраивается, похоже, через физику тела, физиологию (действует комплекс нормализующих и гармонизирующих условий и усилий). Тогда, в последнем случае, можно представить, например, что уже другие органы, например, половые, – это центр, которому приданы голова и соответствующие иные компоненты, как некая периферия. Возникает ряд вопросов. Тогда, похоже, и телесность может быть, какой угодно? Возможно ли вывести животное с телесной внешностью человека, у которого психология, душа будет, как у животного, а не как у человека (т. е. без духовности)? Согласно религиозных воззрений – это невозможно, – человек создан Богом по его, Бога, образу и подобию. Согласно материалистических эволюционных представлений – похоже, также нет (специфика телесности человека обусловлена условиями его жизни). Что характерно для человека? Физическое устройство специфично, но схоже с «животным – млекопитающимся», особенно с обезьяной. Эмоции, интуиция, волевые проявления, память, – все это может быть и у животных, в том числе их осознание, хотя и в различной степени развития. Но у человека специфика психики определяется, главным образом, на базе речи и коллективных действий, увязываемых с процессом постоянных попыток совершенствования социального устройства, в том числе и посредством технических устройств. Фантазии, творчество, воображение – тоже, похоже, специфика человека, как и его рассудок (связь с разговорной речью – логика рассуждений, описаний). Похоже, в целом, имеет место формирующее движение в обоих направлениях. Таков научно-материалистический взгляд.

Виктор: Поставим еще один важный вопрос этического свойства: может ли человек, сознающий свой смертный удел, как телесного существа, быть счастлив? (Здесь кроется еще один важный вопрос, к которому мы еще вернемся, – что означает для человека понятие «счастья», как оно связано с мотивацией его деятельности?). Похоже, да, если снимается проблема смерти его, как целостного духовного сознающего существа (важнейшая проблема, ужасающая его). И все дело в том, как человек снимает эту проблему. Снимает ли? Если сознающая душа отделяется от тела и продолжает жить в ином мире – это одно. Рождает оптимизм, веру в перспективу. Вспомним, к примеру, утверждение Августина Аврелия, что в смерти происходит рождение для новой жизни. (Ранее это предположил древнеримский автор Сенека). И эта последующая жизнь после смерти, – тоже жизнь, как бы в утробе, в которой ее опять ожидает смерть. Мы никогда не перестаем жить в утробе, хотя бесконечно переселяемся из мира в мир, из утробы в утробу. Может быть, отсюда наш повышенный интерес к вопросам пола, сексу (где заключена тайна нашего рождения и развития тела, а не только вследствие ожидаемых удовольствий). С другой стороны, если и там сознающая душа распадается, исчезает, (а есть и такая точка зрения, у древних индийцев, например), – это иное. Порождается пессимизм, отчаяние. В любом случае важен анализ глубинной сущности человека. И поэтому, прежде всего, важен ответ на вопрос: человек добр или зол по своей глубинной сущности, – или в нем всего понемногу? Ведь в зависимости от того или иного ответа на этот вопрос и будут прогнозироваться и строиться и взаимоотношения людей в различных социальных общностях. (Сами понятия «добра и зла» определяются оценкой поведения человека во взаимоотношениях с себе подобными, с другими живыми существами, с природой в целом). Шеллинг (как мы еще покажем далее) дал, по сути дела, исчерпывающий ответ. И, в рамках рассмотрения проблемы соотношения наследуемого природного начала в человеке и социально формируемого, можно сказать, что человек рождается ангелом или демоном, или смесью Добра и Зла (по Шеллингу), а потом собирает (как магнит) соответствующие шлаки общественных испарений, выделений, – и вот он уже демон или святой, в гораздо полной степени, а потом, в эволюционном развитии, и более того. Рождается ангелом, а умирает демоном. И такое возможно. Или наоборот. Вот как! Человек существует, как пылесос, аккумулятор моральной грязи либо святости, всего морального наполнения социума, добра и зла, – чем дольше длится физическая жизнь, чем старше человек становится, тем более. Хотя и вряд ли мы рождаемся, онтологически, первозданно, морально чистенькими или почти чистыми, – думаю, Шеллинг прав.

Как раз на стыке всех этих теорий рождаются общеизвестные и широкоупотребляемые определения человека: индивид, индивидуальность, личность. «Индивид» имеет чаще смысл «отдельный экземпляр, – один из множества». А вот два других термина (индивидуальность, личность) означают признание того, что общество – не есть только внешняя среда обитания индивида, но и живет внутри него, формирует его. (Как крайний случай такого понимания, существует известное определение марксизма «сущность человека есть продукт общественных отношений»). Эти термины выражают различные измерения того, что присутствует в человеке, как социально сформированные качества. Есть выражение «человеком мы рождаемся, а личностью становимся». В словарях, с русским термином «личность» часто соотносятся два латинских термина «персона» и «персоналитас». Второй термин имеет в виду исключительно социальный облик человека. А первый трактует человека, как некую целостность, учитывает и социально сформированные и унаследованные характеристики человека. Он близок к понятию «индивидуальность», трактуемому, как высшая ступень развития личности. (В качестве примера таких высокоодаренных, высокоразвитых индивидуальностей часто называют имена титанов Возрождения, – Леонардо да Винчи, Микеланджело Буонаротти, Данте Алигьери и др.). Какие же черты придают личности высокий статус индивидуальности? Природная одаренность, талант, – да. Но не только, – еще и высокая степень энергетики, интенсивности проявлений, горения жизни. Часто в таком случае применяют термин «гениальность». И это качество может проявиться не только в искусстве, но и в других сферах деятельности человека (в науке, религии, политике, войне). Часто это качество сопрягается с развитием сознательно-волевых черт личности, решительности, ответственности, самостоятельности в выборе альтернатив, непрекращающимся усилием самодисциплины, самовоспитания, формирующим личностно-независимое поведение, психологическую стойкость. (М. Лютер, основатель протестантизма, как известно, любил говорить, – «на том стою и не могу иначе»; примеры такого поведения и выживания в концлагерях (немецких и советских) давали в наше время глубоко идейно убежденные люди, – прежде всего, верующие в Бога и коммунисты, – об этом свидетельствуют австрийские психологи Беттелхайм, Фромм, русские писатели А. Солженицын, В. Шаламов, сами испытавшие ужасы пребывания там). И опять возвращаемся к вопросу: откуда эта стойкость (от социума или от Бога)? Есть размышления на эту тему у И. Канта (о моральных и легальных поступках). Есть позиция Т. Гоббса (в основу морали кладется эгоизм человека). Есть моральные заповеди различных религий. Но сколько несхожести и даже противоречий в этих взглядах! Это заставляет обратиться к проблеме «свободы и необходимости» в деятельности человека, – в зависимости от того или иного ее решения меняется трактовка сущности человека, направленности его действий, ответственности за результаты. Проблема по-разному практически решалась в истории человечества с последствиями, как известно, нередко трагическими. Об этом мы позднее еще поговорим подробнее.

Рационалист : Рассмотрим еще один важный момент. Целостность социума обусловлена, прежде всего, похоже, этническим фактором, особенно, если исходить из идеи Божественного творения. При этом по поводу возникновения этносов возможны, как минимум, две точки зрения. 1) Все люди на земле произошли от одной пары прародителей, созданной единым Творцом, (или даже от одного первочеловека), у всех единая генетическая основа – природное основание единого социума. Но в различных природных условиях эта основа модифицируется, – появляется специфика традиций, верований, обрядов и т. п. Можно предположить, что и единая некогда религия в этом случае всего лишь модифицировалась природно и социально (породив довольно большое число различных конфессий). 2) Люди, особенно расы, созданы разными Творцами, либо одним Творцом, но в разные периоды его поиска наилучшего варианта расы (отсюда расовая и религиозная специфика). Этнический фактор действует в этом случае в пределах расы, этноса. В пользу первой концепции говорит, к примеру, устойчивость китайского этноса, одного из немногих в этом отношении, и, может быть, также упорство в сохранении своей уникальности евреев. В защиту второго предположения говорит неустойчивость империй, созданных методом завоеваний – Рим, Ал. Македонский, Чингиз-хан, Тимур, Британская, Французская, Германская (Священная), Австро-Венгерская империи, Россия (и гораздо более ранние образования). Как правило, они распадаются на этнические образования, проживающие на своей исконной территории, – которые наиболее устойчивы, – особенно сцементированные религией. Независимо от принятой точки зрения, следует учесть, что может происходить и переселение народов, – естественное, добровольное, под влиянием природных, прежде всего, факторов, или насильственное. Коренное население при этом либо уничтожается, вытесняется, либо происходит обоюдная ассимиляция путем перемешивания этносов, перекрестного оплодотворения. Если этого не происходит, то всегда будут тлеть искры раздора. Следует подчеркнуть при этом, что точка зрения одномоментного создания первой пары человеков (библейские Адам и Ева) представляется все же маловероятной (их можно представить лишь как один из этапов развития жизни на земле, как созданных вновь либо выживших после очередного Апокалипсиса, – подобно Ною и его свите). Таким образом, подводя некий итог, можно сказать, что тот, кто стремится к радикальному переустройству сегодняшнего многоэтнического общества на земле, к созданию его устойчивых основ, должен стремиться подрезать этнические и земельные корни соответствующих сообществ (так поступал, в частности, Сталин на Кавказе). Ну, а далее следует обеспечить свободу проживания и передвижения на земле, свободу бракосочетаний, что значительно ускорит процессы перемешивания этносов, хотя сегодня, фактически, так и происходит. Формируется постепенно тип космополита, гражданина страны Ойкумены, мира, земли. Признается и утверждается единый бог-Творец, создается единая религия, единый, в конечном счете, этнос (земляне). В рамках этого формирующегося (формируемого) единства лидерами, правящей элитой и должна осознанно производиться соответствующая канализация устремлений индивидов и социальных образований, с использованием всех возможных средств. Гипотеза о разных «богах-Творцах» – отбрасывается. Но возможно ли это? (Ведь священные тексты многих религий призывают верить только в конкретного единственного Бога. И тогда борьба оказывается перманентной).

Виктор: В целом, как видим, тема анализа попыток построения идеального общества и их неудачного, как правило, завершения выводит нас на рассмотрение проблемы «трагического». Несколько позже ее и рассмотрим подробно.

Рационалист : Существует проект, предполагающий возможность воскрешения телесного человека (Н. Федоров). Кто скажет, что лучше: воскрешение из мертвых или его отсутствие? Представим, что условия в природе изменились и пошел процесс воскрешения из мертвых (Платон также допускает эту возможность. В это верят и зоро-астрийцы). Каково будет живущим? Рассмотрим возможные результаты. Для воскрешения телесного облика уже сегодня может быть использована методика клонирования: из костей (и иных телесных остатков) умершего человека выделяется клетка, выращивается зародыш, (базовый геном), который донашивается в материнской утробе. Телесность скопирована. Но важно скопировать духовное наполнение индивида, а оно обусловлено рядом формирующих причин. Во-первых, при жизни индивида постоянно идут импульсы «апейрона» и иных природных воздействий. Они спонтанны и их копирование невозможно. Во-вторых, можно и нужно стремиться воссоздать мораль этого конкретного человека через комплекс схожих социальных воздействий. Но это тоже оказывается невозможно, ибо для этого надо воссоздать и других персонажей социального окружения личности. И это невозможно по тем же причинам. В-третьих, интеллектуальные способности оцениваются через геном, – но это конкретный геном на стадии исчезновения, смерти человека. Если были конкретные деформации в течение жизни или в момент смерти, – а деформации всегда будут, хотя и в разной мере (к примеру, болезнь, физические воздействия), то они также копируются. И четвертое: копия не будет обладать и божественно формируемыми качествами при зарождении индивида (нравственность от Бога, богов, их антиподов). Т. е. они будут присутствовать, но совершенно другие, в других пропорциях, ибо формируются в иной исторический момент. И вот, представим, этот результат клонирования живет, развивается, участвует в общественной жизни. Куда его понесет? Будет ли это монстр или обычный человек? Хотя почему монстр, – вряд ли. Скорее это будет, возможно, кто-то вроде родственника своего оригинала. Как отнесется Демиург к такому созданию? Но если он позволит его создать, то, видимо, без особого предубеждения, – ведь ничто не происходит без его участия.

Виктор: Мысли интересные. Но, в заключение, попытаюсь сделать некоторые выводы:

1. При ответе на поставленный вопрос «что есть человек?» совершенно необходимо синтезировать данные науки с данными иных сфер человеческого познания (мифы, религия, искусство). С этих позиций человека можно рассматривать как некий комплекс «тело – душа – дух». Более того, следует подчеркнуть, что признание существования Бога-Творца абсолютно неизбежно, – и это чрезвычайно важно с точки зрения познавательной (по критерию целостности) и этической (по критерию практики). В противном случае невозможно представить жизнь человека (вспомним Ф. Достоевского, – «если Бога нет, то все дозволено»).

2. Человек приходит в этот мир волею Творца и с определенным предназначением (типовым, – большинство, – или специфическим, – избранные, – каждый). Эту задачу он чаще не осознает, но ему даны ряд психических и физических свойств и качеств (в том числе, мышление), главным из которых является все-таки чувство удовлетворения или неудовлетворения, как результат собственных действий, – т. е. дан таким образом как бы «компас для ориентировки».

3. Человек живет, опираясь на эти качества и чувства, понимая, что всего понять и осознать до конца он не может никогда в принципе. При этом надо стремиться обнаружить и некие направляющие знаки трансцендентного в себе и в действительности вокруг себя.

4. У каждого человека существует некое ядро личности (в основном, наследуемое) и иерархия неких обертонов, ценностей, сформированных, в основном, социально, и связанных с ядром в различной степени прочности (осознается не всегда, но проявляется в деятельности, особенно в чрезвычайных ситуациях).

5. Человек живет в конкретном социуме: семья, род, народ, нация, этнос, конфессия, класс, профессиональная среда. Испытывает воздействие импульсов: природно унаследованных (то самое «ядро» личности); социально формируемых (в том числе экономически), – иерархия сфер вокруг ядра; а также – трансцендентных, возникающих как бы спонтанно (от Бога-Творца).

6. Отношения межэтнические и межконфессиональные формируются автоматически и системно, исходя из базовых межчеловеческих принципов взаимодействия, закрепленных в положениях религий и в складывающихся традициях повседневной жизни. Отношения с другими формируются изначально на основе вышеупомянутых принципов, – они постоянно меняются, индивидуализируются. Но они также и постоянно нивелируются в рамках определенной социальной общности, – и эта волна выравнивания и нивелировки мотиваций идет все шире, формируя отношения вплоть до планетарных общечеловеческих.

7. Однако, земное бытие, в целом, – конгломерат уравновешенных систем в условиях реальных множественных импульсов и воздействий (снаружи и изнутри). В каждый момент времени различные элементы и системы конгломерата уравновешены по принципу меры (количество и качество): организм живого существа, биосфера, социосфера, экосфера, сама планета Земля, уровни микро-, макро-, мегамира, живой и неживой природы, естественной и искусственно созданной. Всегда существует устойчивые формы взаимодействия (в том числе, и с частными катастрофическими, апокалиптическими, революционными обвалами). Проявляется диалектика устойчивости и изменчивости.

8. Как жить человеку? Похоже, так, как он и живет, но в большей степени руководствуясь здравым смыслом, традициями, устоявшимися верованиями. Видимо, надо исходить из складывающейся обстановки на доступных анализу уровнях. Регуляцию жизнедеятельности осуществлять осторожно, – тем осторожней, чем обширнее подсистема (с оперативным анализом реакций). Стремиться также увидеть, почувствовать некие «знаки трансцендентного» и стараться руководствоваться ими.

В целом, анализ сущности человека ведет нас к осмыслению этических и эстетических категорий, а также того целостного животворного его чувства, которое мы называем «любовь», соответствующего понимания счастья человека. Об этом еще будем говорить. Однако, пока обратимся к исследованию других фундаментальных философских проблем.

Учитель йоги (среднего роста, хорошо по-европейски одетый, плотного телосложения, смуглый, с пронзительным взглядом ясных карих (золотистых) глаз, с длинными светлыми вьющимися волосами): Я бы хотел обратить внимание собрания на учение йоги. Важный момент йоги состоит в знании науки трех гун и их вклада в образование различных темпераментов. Существами, возглавляющими построение индивидуальностей, являются дэвы, наделяющие каждого различными сочетаниями гун, как чувств и ума, и, соответственно, заданным неповторимым темпераментом, который будет всегда с вами, как ваш проводник и помощник, определяя характерные особенности поведения вашего Я и «не-Я», пока вы не достигнете состояния «самадхи» (об этом я еще буду говорить).

Швейцер: Действительно, древнеиндийское учение школы Санкхья подробно говорит об этом. Утверждается, что в психическом «я» человека могут существовать три такие гуны: саттва (свет, добро, покой), раджас (движение, энергия, жажда деятельности) и тамас (мрак и умопомрачающая страсть, от которой исходят зло и страдания). В процессе эволюции, через перерождения, душа стремится покончить со всеми низкими и темными желаниями от тамас и с помощью саттвы достичь состояния блаженного бессознательного покоя, когда она переходит в лоно невидимой первоматерии. В сенсорном мире этому как раз и способствуют упражнения йоги и аскеза. По замыслу Творца, когда все индивидуальные души достигнут такого состояния, заканчивается один период существования Вселенной и начинается другой период, – рождаются новые Вселенные.

Учитель: Я продолжу, с Вашего позволения. По ходу изложения вы будете все более отчетливо понимать, что имеется в виду, когда мы употребляем эти термины Я и «не-я». Всякий очень мало знает о том, что он называет своей жизнью, – инструменты с которыми он работает (пять чувств и ум, – это мы и называем «жизнь в не-я») слишком узки для того, чтобы получить истинное знание. Действия человека не основаны на какой-либо логике, более высокой, чем физиологические потребности в еде, питье, сне и сексе. Это лишь движение без цели. Методом проб и ошибок, проходя через многие рождения, человек дрейфует, пока не наткнется на ту единственную вещь, которая верна. И тогда мы вступаем на верный путь, – путь практики йоги. Вся область применения йоги состоит в том, чтобы сделать индивидуальную деятельность нашей низшей природы (то, что там называют «не-я») более возвышенной и поглотиться в изначальное существование, в вездесущность нашего «я», которая известна под названием Единого Я (или просто Я), показать необходимость и полезность индивидуальных усилий. Природа действительно дала нам так называемый реактивный уровень чувствования (т. н. отрицательный центр) для достижения некоторой положительной цели: он необходим, ибо без него не было бы ни рождения, ни жизни ограниченного существа. Помните поэтому, что через йогу вы должны лишь приостановить эти реакции, а не устранить их совсем. Йога дает нам знание, как правильно их использовать параллельно и в дальнейшем. Более того, начав практиковать йогу, мы подробно узнаем в целом психологию нашего низшего Я, детали этого механизма, – результатом будет постоянное ощущение состояния комфорта и блаженства. Пока вы в «не-я», гуны создают побуждения, заставляя вас, с одной стороны, чувствовать боль и испытывать страдания, а с другой стороны, постоянно стремиться к счастью. (Страдание – это опыт низшего Я, который служит уроком и стимулом для стремления к высшему Я). Но и потом, когда вам будет позволено жить в высшем Я за пределами условий, задаваемых гунами и их сочетаниями, они будут осуществлять некоторые жизненные функции и вам надо научиться жить и как бы вне их и, в то же время, с ними сотрудничая. Они будут помогать вам на физическом и обычном жизненном планах, не вмешиваясь в высшие функции умственной деятельности. Вам нужно знать это, чтобы продуктивно применять свои состояния «самадхи» и «самьяму» (одновременное существование) и жить в одно и то же время и обычной жизнью и жизнью йога. И еще есть третий и может быть самый важный момент, на который надо обратить внимание, относящийся к привычке. В каждом из нас есть универсальная высшая природа (то, что мы называем «девятая природа»). Вы достигнете ее, постепенно овладевая наукой йоги: сначала освобождаясь от индивидуальных привычек (обусловленных гунами), потом от все более общих: социальных общечеловеческих, биологических, планетарных; потом станете жить по уставу Солнца, потом – космоса. Это и есть достижение наиболее общей универсальной природы. В целом, это способность к творчеству. Вы станете творить, проявлять в своей деятельности только творческие способности. Вы станете положительными во всем, – отрицательных черт (сомнение, подозрительность, ревность, печаль, ненависть, страх и т. п.) в вас не будет.

Виктор: Звучит очень утопично и невероятно. Однако, предварительно поговорим все же о сущности жизни вообще, о диалектике жизни и смерти.

 

Собрание 3. О сущности жизни

(Испания, Толедо)

«Корона Испании и свет всего мира» – орлиное гнездо с отчеканенным в ясном синем небе белым гранитным Алькасаром на гигантской скале, омываемой Тахо. Сюда доносит ветер из Средневековья запах дыма костров инквизиции с мадридской Плаза Майор. Отсюда ясно просматривается Барселона, ее Саграда Фамилиа (фантастическое творение безумного Гауди), – на фоне ярко синего Средиземного моря высоко вздымаются шпили загадочно-странного храма. И Сарагоса с базиликой Пилар, куда, по легенде, с небес на серебряной колонне спустилась дева Мария на встречу со св. Иаковом. А на западе – мыс Фистерра: край света на берегу Атлантики. А на юге – Гранада: дворцы Альгамбры и райские сады Хенералифе, залитые кровавым светом заходящего солнца, блеск снежных плато Сьерра – Невады, нависающих над городом. Еще южнее – Кордоба, в недавнем прошлом – столица халифата, с чудесным творением арабских архитекторов – мечетью Мескита. Со стороны празднующей Севильи доносятся звуки фламенко. Финикийцы и греки, иберы и кельты, римляне и готы, мавры и франки – все были здесь. Христиане, мусульмане, иудеи. Готика, ренессанс, мудехар. Колония, империя, республика, военная диктатура, королевская республика. Какой фантастический, но и искомый достоверный пейзаж, как фон для обсуждения следующей темы.

Участвуют:

Виктор – модератор, Рационалист, Синтетист, Лейбниц, Аристотель, Св. Августин, К. Бальмонт, Р. Дуганов.

Виктор: Очевидно, что налицо связь данной темы с темой предыдущего обсуждения: «Что есть человек». Сейчас, однако, попытаемся взглянуть на проблему несколько шире, рассмотрев не только жизнь человека, но проблему жизни вообще. Причем, заметим, что заявленная тема, как всегда, в философии, не предполагает однозначного ответа, – она предполагает всего лишь поиски ответа на вопросы: что есть жизнь, что есть смерть и какова взаимосвязь этих явлений? (Опять-таки, для большинства обычных людей, не желающих влезать в философские дебри, очевидно, что здесь наука, как всегда, спорит с религией, прежде всего). На первый взгляд ответ на эти вопросы кажется очень простым: что есть жизнь, в частности, жизнь человека? Родился, пожил, что-то поделал, умер, – такой цикл мы наблюдаем постоянно при анализе впечатлений от других людей, с которыми мы соприкасаемся и непосредственно и опосредованно. Это же касается и всех других живых существ на земле. Однако, почему так часто мы ощущаем неимоверную печаль при этом? Почему всегда, для думающего человека, присутствует ощущение тайны рождения (зарождения) живого существа и его смерти. (Предполагается, при этом, что человек – единственное живое существо на земле, имеющее осознание тех явлений, что мы называем «жизнь и смерть»). При этом возникает вопрос: живое существо, человек в частности, – случайно появляется в этом мире? Всего лишь «дитя случая и нужды» (если вспомнить высказывание демона из древнегреческого мифа)? Или в его появлении на свет есть некое предназначение? Также и в смерти, – все просто или очень непросто? Ответ на этот вопрос, с акцентом на его второй части, мы находим в многообразных образах жизни и смерти людей и в окружающей нас действительности, и в СМИ, и в искусстве (прежде всего, живопись, литература, скульптура), в истории. Все это, а также взгляды представителей различных направлений науки и религии, – и философы, обобщая, – показывает, доказывает нам как раз всю сложность ответа на эти, кажущиеся иной раз такими простыми, вопросы (что есть жизнь, что есть смерть). В результате перед человеком, в конечном счете, встает вопрос исключительной важности о смысле и цели его жизни, что, в свою очередь, определяет мотивацию и эффективность его повседневной деятельности. Это очевидно. Подчеркнем, что, в любом случае, ощущение неизбежной смертности человека (хотя бы даже только телесной) может породить у людей чувства глубокого отчаяния, чувства растерянности. В Библии есть известная глава «Экклезиаст», в которой чувство пессимизма, печали, и даже отчаянья человека выражено чрезвычайно ярко. («Все – суета сует (звучит рефреном). У всех участь одна – смерть… Веселись юноша и ходи по путям сердца своего, виденья очей своих, но за все это бог поведет тебя на суд»). Здесь, правда можно услышать и призыв: бери, пока не поздно, от жизни все, – наслаждайся! Но, с другой стороны, имеется и предупреждение: есть божий суд после телесной смерти, есть, таким образом, некое продолжение жизни и есть какие-то правила игры для этой нынешней жизни, которые все же надо соблюдать! Какие это правила? Каждая религиозная конфессия дает свой ответ на этот счет (какие-то совпадают, другие совершенно расходятся).

В то же время в мировой литературе, в частности, можно выделить ряд авторов, прославляющих жизнь и «волю к жизни». В той же Библии есть замечательные любовные жизнеутверждающие сюжеты, есть «Песнь песней» царя Соломона. А в недалеком прошлом – можно выделить произведения Д. Лондона, Э. Хэмингуэя, Н. Островского, Б. Полевого, к примеру. Можно вспомнить и песни советского периода («нам песня строить и жить помогает»). Однако, всегда существовали и творения, поэтизировавшие смерть, небытие, увядание: поэты 19 в. Ш. Бодлер, А. Рембо, декаденты в России нач. 20 в. Знаменитая Тэффи вспоминает о Ф. Сологубе таким образом: «Его называли смертерадостным. – Рыцарь смерти – называла его я». При этом, отметим, что даже страстные певцы жизни часто добровольно уходили из нее: и Лондон, и Хэмингуэй, – также С. Есенин, В. Маяковский, М. Цветаева (хотя верить в эту «добрую волю» иной раз и не хочется). Такое положение дел вызывает опять-таки множество вопросов. Многие, в том числе атеистически мыслящие, авторы стремились глубоко исследовать эти вопросы. А. Камю пишет об этом в работах «Бунтующий человек», «Миф о Сизифе», где, как один из выходов в поиске (или в отказе от поисков) смысла жизни, исследуется самоубийство и бунт. Самоубийство отвергается. И предлагается метод упорства, стойкости перед лицом смерти: «удержаться на гребне летящей волны!». (Причем, только через признание все же наличия трансцендентного божественного начала нашей жизни, – со ссылкой на Ф. Достоевского). Ф. Ницше в своем специфическом стиле также исследует эту ситуацию. («Дамокл никогда не танцует лучше, чем под нависшим мечом», утверждает он, интерпретируя библейский образ, – доказывая, что сама угроза смерти чрезвычайно интенсифицирует жизнь и, может быть, улучшает ее качество, требуя принять жизнь, какой бы трудной и страшной она ни казалась). И в целом, ответ, похоже, один: да, все очень непросто и исследование тайны смерти ведет к анализу жизненных путей в этой жизни. Как человек должен жить, если в любой момент его может поджидать смерть? «Смириться (пред судьбой) иль оказать сопротивленье»? (У. Шекспир, – вечный гамлетовский вопрос). «Безумству храбрых поем мы песню» или славим болото, где «тепло и сыро»? (М. Горький «Песня о соколе»). Люди любят мужественных парней, но ведь те и погибают первыми. Примеров множество во все времена. Утешают тем, что герои сохраняются в памяти народа. Но проходит время и многое забывается, – более того, ведь и память искажается и история переписывается неоднократно. Теперь рассмотрим подробнее различные точки зрения на жизнь и смерть и со стороны науки, и религии, и философии, и в иллюстрациях искусства.

Рационалист : Вначале – о жизни. Существует, с одной стороны, простой и незатейливый материалистический взгляд на жизнь. На определенном этапе эволюционного развития на земле из неживого вещества возникло живое вещество. В научном плане выделяют, как известно, ряд тщательно изученных уровней организации живого вещества, – от низших до высшего уровня. Система до-клеточной организации: нуклеиновые кислоты (днк и рнк) и молекулы белка. Потом образуется клетка. Клетка – единица жизни. По Энгельсу, как известно, само определение жизни звучит так: «жизнь – это способ существования белковых тел». Высшей сферой развития белков и клеток являются многоклеточные образования, где выделяют их различные организменные типы, – растения и животных. Говорят также и о надорганизменных структурах: «популяции», «биоценозы». В целом существует биосфера земли, – сфера живого на земле (достаточно поверхностное образование, – пленка биосферы). Жизнь, развиваясь, ведет к появлению человека, – возникает антропосфера, социосфера. И еще существует понятие «ноосферы» – специфической сферы разума и соответствующих жизненных проявлений в этой сфере (введено Леруа в 20 в., – в дальнейшем использовалось и развивалось В. И. Вернадским, П. Тейяром де Шарденом). В Европе создавались соответствующие теории (нельзя не упомянуть вновь Ч. Дарвина). В России можно отметить работы Н. Н. Моисеева, В. А. Энгельгарда, Опарина, А. Н. Северцова. В рамках этих теорий есть и точка зрения более-менее плавного эволюционного развития, и позиция т. н. мутационных изменений (резкое изменение наследственности под воздействием окружающей среды).

Виктор: Как видим, ход мысли достаточно последователен. Но!… Возникает вопрос! В этих стройных представлениях, очевидно, упущен главный момент, а именно начало процесса. Повторю: часто говорят «на определенном этапе эволюционного развития на земле из неживого вещества возникло живое вещество». Но как раз фундаментальной философской проблемой является трактовка именно этого перехода «от неживого к живому». Наука не дает четкого ответа и тут в разговор неизбежно вмешивается религия, мистика. У людей всегда существовали определенные представления о взаимосвязи миров живого и неживого, что выражается в определенных терминах (в рамках разного рода религиозно-мистических представлений). Для первобытных народов характерен т. н. анимизм («анима», – лат., – «дух, душа»). Все существующее в природе, – и камень, и дерево, например, – имеет свою душу и живо все до тех пор, пока душа сосуществует с местом ее обитания. Одной из форм анимизма является фетишизм. («Фетиш», – франц., – означает «идол-талисман», – вещь, которая обладает чудодейственными свойствами). Философы стремятся углубить и развить эти представления.

Синтетист : Действительно, существует термин «гилозоизм», который означает, что речь идет о тождественности материального бытия и жизни вообще («гило» и «зоэ», – греч., – переводится как «материя и жизнь»). Все материальное трактуется как живое. В какой-то степени с этими воззрениями солидарен выдающийся немецкий философ Г. Лейбниц (17 в.), выступая с позиций т. н. витализма.

Лейбниц: Повсюду разлита первичная сила, называемая жизнью и хотя она распространена по космическому пространству неравномерно, но каждому телесному образованию присуща своя степень жизненной силы.

Синтетист : Еще одно из общих философских понятий – «панпсихизм», – термин, фиксирующий, и в большей степени конкретизирующий и особо выделяющий качество одушевленности. Об этом размышлял, в частности, древнегреческий философ Аристотель в своей фундаментальной работе «О душе».

Аристотель: Жизнью называются процессы и явления, связанные с питанием, ростом и упадком тела, имеющие основание в нем самом. Сущность живых существ есть жизнь, причина жизни – душа (вот это главное). И она, душа, есть источник жизни, жизненного движения и определяет развитие тела. Одним животным присущи качества души более ограниченные, а другим – более развитые. А также душа есть и в растениях.

Синтетист : И надо отметить еще одно важное, хотя и сложное для понимания понятие Аристотеля, а именно уже упомянутое понятие «энтелехии». Им он также обозначает душу, трактуя ее как некую «идеальную осуществленную возможность», и одновременно «идеальную потенциальную действительность», реализованную в «идее движущей и творящей» (т. е. через нее, душу, реализуется и некая цель и способы ее достижения уже в материальном мире).

Рационалист : О распространении не просто одушевленной, но уже осмысленной жизни в космосе также писали разные авторы: Лукреций Кар (автор древнего Рима) в поэме «О природе вещей»: «Нет конца у Вселенной и надо признать неизбежно, что есть другие вселенные и другие людей племена». В период Возрождения Джордано Бруно возрождает предположения о бесчисленности обитаемых миров во вселенной. Д. Локк, Г. Лейбниц высказывают идеи об иерархии мыслящих существ во Вселенной. И эти идеи в 19–20 веках развиваются, в частности, русскими учеными-космистами (К. Э. Циолковский – в прикладном плане, А. Л. Чижевский, В. И. Вернадский), а также и творчеством различных писателей-фантастов. Но фантазии – это еще не наука, или уже не наука! Поэтому добавим еще о научном вкладе в представления о жизни. В современной науке выделяют ряд материальных характеристик феномена жизни. Н. Н. Моисеев, в частности, выделяет три особенности, или черты жизни: метаболизм, редупликация и гомеостаз. Метаболизм – это обмен веществ и энергии организма с внешней средой. Редупликация – это способность к самовоспроизведению. Гомеостаз – способность и стремление к сохранению равновесия, целостности организма. Периодически появляются сообщения об экспериментальном воссоздании этих качеств, когда вроде бы химически синтезируют вещества, обладающие этими свойствами. (К примеру, Нобелевский лауреат Макс Эйген в 60–70 годы 20 века установил возможность обладания метаболизмами и способностью к редупликации и т. н. неживых объектов). Но, подчеркнем, при этом не упоминается о главной характеристике жизни – о наличии души. И не говорится, таким образом, о наблюдении соответствующей ее активности. Поэтому утверждать о возможности синтеза живого из неживого на основе таких экспериментов – фактически невозможно (синтезируются всего лишь продукты деятельности живого организма, – мочевина, напр.). Хотя уже было сказано и об относительности разграничения живого и неживого, допускаемой некоторыми философами-мистиками.

Синтетист : В целом представления о возникновении жизни в современной науке развиваются и видоизменяются. Говорят, что первые признаки жизни появились на земле около 4 миллиардов лет назад. А первые клетки появились около двух миллиардов лет назад. И именно тогда происходил процесс зарождения жизни из неживого, как бы. (Попробуй проверь!). Преобладает гипотеза, что жизнь зародилась в океане и, эволюционируя, стала выходить на сушу, и в процессе эволюции появился человек. Французский палеоантрополог Пьер Тейяр де Шарден в работе «Феномен человека» описывает процесс возникновения жизни таким образом: «В природе нет абсолютного рубежа, – говорит он, – в один прекрасный момент по прохождении какого-то времени в мировом океане начали кишеть (опять присутствует неопределенность начала!) мелкие существа и образовалась биосфера». Но де Шарден при этом подчеркивает, что собственно жизнь начинается с образования клетки и именно в ней осуществляется связь между миром физики и биологии (это уже звучит вполне определенно!). «Клетка – это крупинка жизни и организм состоит из клеток, так же, как материя состоит из атомов. И каким бы тонким ни был этот корешок земной жизни, он всегда содержал значительное число волокон, уходящих в физический и химический миры», утверждает он. Такая точка зрения уже позволяет в какой-то мере говорить о возможности синтеза живого из неживого и с позиции научного подхода.

В целом в науке есть и оптимисты и пессимисты в поиске возможности научного исследования феномена жизни (ее физических и химических основ). Э. Шредингер (немецкий физик Нобелевский лауреат) убежден, что «неспособность физики и химии описать жизнь, объяснить жизнь сегодня является только временной и в принципе все явления жизни могут быть объяснены естественно-научно и материалистически». Н. Моисеев же подчеркивает, что, «несмотря на достижения науки, она остается беспомощной раскрыть тайну возникновения жизни, – и эта тайна и вопрос о происхождении жизни – всего лишь удел гипотез» (т. е. он более пессимистичен). Тем не менее, ряд ученых отстаивают теорию «все есть живое». В рамках этой теории есть гипотеза панспермии Аррениуса: «семена жизни всегда существуют в космическом пространстве, жизнь на землю занесена из космоса» (рассуждения, близкие Лейбницу). Существует также принцип Пастера-Редди: «все живое происходит только от живого». (Луи Пастер – основатель современной биохимии). Еще подчеркнем, что жизнь – это явление, опровергающие некоторые фундаментальные физические законы, а именно законы распада и энтропии. С развитием жизни связано понятие «нэгэнтропия»: почему-то, в силу неких причин, идет процесс концентрации энергии, а не ее рассеивание, и реализуется организация все более совершенных структурных форм жизни. Тейяр де Шарден (уже как священнослужитель) говорит о некой точке (или зоне) Омега в космосе, откуда идут как бы волны, управляющие эволюцией живых форм на земле, – вроде как осуществляется некое сверхприродное влияние. Зону Омега он трактует и как «ноосферу» («мыслезём», по В. Хлебникову), сферу существования неких мыслеформ и их некого концентрата, – может быть, кстати, как раз того, к чему уже применимо понятие Бог – Творец. Как видим для стройности и полноты картины происхождения и эволюции жизни используются уже религиозные представления. (Кстати, как было уже отмечено, подзаголовок книги Т. де Шардена обозначен как «Преджизнь, Жизнь, Мысль, Сверхжизнь», что соответствует разделам и самой книги).

Виктор: В связи с изложенным, представляется возможным напомнить (и повторить частично) ряд иных суждений. Итак, можно предположить, что Жизнь как гены (семена жизни) рассеяна в космическом пространстве. (У древних индийцев есть только обобщенный образ некой Вседуши, – мы конкретизируем его). Принцип гена можно рассматривать уже как базовую модель мироздания (в противовес, а может быть и в совокупности с физической теорией большого взрыва), предполагающую равноценность представлений относительно Гена, Атома, Вселенной. Т. е. каждый ген формирует некую телесность, как тело, которое, в свою очередь, выступает, в роли «гена» для формирования телесности более обширной. Может быть и земля, и планеты, и звезды, – это тоже гены, все большего масштаба, развивающие и материализующие окружающее пространство? Солнечная система – тоже ген. Вселенная – ген. Это основа всего (и души, и духа, и самого Бога-Творца) в бесконечной иерархии творений и форм, богов и миров, т. е. в том, что названо нами «апейроном». Не здесь ли коренится возможность того, чтобы отдельное мелкое воздействие вызывало катастрофические последствия во вселенском масштабе? Все связано со Всем. Это положение, похоже, как раз и отображается китайской поговоркой: «бабочка взмахнула крылом на одной стороне планеты, а на другой ее стороне по этой причине возник ураган». (Уместным также кажется сравнение со смертельной болезнью клеток, вызывающей смерть всего организма). Что касается человека, – по данным современной науки, тело живого существа формируется так называемым «генотипом» из всеобщей субстанции. Можно предположить, что Генотип живого организма, как некий конгломерат генов, как некий управляющий центр, как раз и создается Творцом. Субстанция, как основа телесности, – универсальная основа Вселенной или ее части. Из нее, как уже было сказано, как из глины, Творец формирует тела – космические, планетарные, земные. На земле – это тела, так называемые неживые и живые. Неживые состоят из атомов, молекул, субатомных частиц и т. д., которые могут нести в себе целые Вселенные. Живые организмы физиологически – это тела, наполненные кровью («душа в мешке», – форма «мешка-тела» в развитии формируется генами). Вообще любое Живое существо на земле, – тело и душа. Однако, только Человек (по крайней мере, из известных нам живых существ) – как было сказано, есть комплекс «тело – душа – дух». (В человека, по мнению многих авторитетных исследователей, Творец дополнительно вживляет и дух, – как носитель сознания, мышления, логики на базе речи, моральных и эстетических принципов). Человек, созданный Творцом из подобного генно-идеального материала, наделяется соответствующими качествами, (органами чувств, мышлением), которые позволяют ему воспринимать этот мир, как то, что принято называть материальной, чувственно воспринимаемой природой (первая природа), и строить на этой основе вторую природу (культуру, цивилизации), также воспринимая ее как материальную (пространство и время следует трактовать в этом случае, как формы чувствования, когда именно слово, «логос» от Бога, делает невидимое видимым). Но пространство и время есть также форма существования материи, природы, которая, как и человек, создана Творцом на соответствующей генно – идеальной основе. И все это, соотносимое друг с другом, развивается, эволюционирует по законам, принципам, также сотворенным Творцом, – в рамках его Логоса. Все это, и иное, нами непознанное, образует целостный конгломерат жизни на земле. (Отмечу и еще один любопытный момент: в сказках, для оживления убитого, сначала его обрызгивали мертвой водой, восстанавливая формы тела, а потом – живой водой, оживляя и одухотворяя одновременно). Добавим, в заключение, что существует, как известно, огромное количество различных форм жизни на земле. Разнообразие форм жизни, похоже, необходимое условие существования жизни на земле. При этом, с одной стороны, исследователи отмечают довольно сильную способность различных форм жизни к выживанию и самоорганизации. Но одновременно очевидна и хрупкость жизни на земле (по крайней мере, некоторых ее форм), – и есть пределы различных допустимых воздействий на жизнь (соответственно, актуальны экологические движения разного рода). Кстати, в рамках гипотезы «все есть живое», можно представить существование жизни и без человека, если тот уничтожит сам себя. Сказанное позволяет плавно перейти к рассмотрению трактовки явления смерти, (как этапа прекращения телесной жизни), где еще в большей степени научные представления дополняются религиозными. Наука борется с религией, а философия пытается как-то их примирить (главный вопрос: смерть живого существа на земле – это действительно окончательное прекращение его жизни или обозначение лишь некоего ее переходного этапа?).

Рационалист : Последовательно проводимый философский материализм отрицает индивидуальное физическое бессмертие. «После момента физической смерти тело еще недавно живого существа начинает разлагаться и фактически исчезает полностью. Речь может идти только о бессмертии человечества, через механизм наследования, – генетический и социальный» (так утверждают материалисты). С этих позиций проблему возникновения смертности живых существ осмысливает, в частности, и Никита Моисеев. «Первые живые существа на земле были телесно практически бессмертны», говорит он. Но они выделяли кислород, который был убийственен для них. Чтобы не погибнуть, эти существа трансформировались в иные, более сложные организмы, которые усваивают кислород. И живое заплатило за это телесной смертностью. Более сложное существо живет все более короткий период времени. Смерть оказывается неразлучной с жизнью. Он признает, что есть в этом некая тайна жизни и смерти. Правда, о том, что, возможно, существует некий великий дирижер этих трансформаций он уже не пишет. (Может быть мешала идеологическая атмосфера советского периода). Кстати, в Библии, как известно, существует собственная интерпретация этого процесса.

Синтетист : Действительно, религии различных конфессий стремятся осмыслить и объяснить верующим эти тайны, вводя общее для всех представление о существовании Творца, о бессмертии души, о возникновении смертности тела. (Например, Библия, Коран и другие священные книги). Философы с древнейших времен вносят свой вклад.

Св. Августин: Я не знаю, откуда пришел в эту жизнь, – наступило ли мое младенчество вслед за каким-то другим умершим возрастом моим или ему предшествовал только период в утробе матери моей? Был я до этого где-нибудь, кем-нибудь?

Синтетист : И приходит к выводу, что смертно только тело, а душа бессмертна! Мистики разного времени (к примеру, Бёме, Сведенберг, Экхарт и др.) также утверждают именно это. Искусство добавляет свои краски: литература Возрождения (Данте А., в частности, – «Божественная комедия»), живопись средних веков (И. Босх, Брейгель, А. Дюрер), – тоже рисуют красочные картины жизни человека после физической смерти тела (описывая соответственно ад, чистилище, рай). До них эту тему живописуют античные авторы (начиная от Гомера). Наши современники – русские поэты Серебряного века продолжили эти традиции.

К. Д. Бальмонт: Несмотря ни на что, – смерти нет. Или она есть, но она не то, что о ней думают. Я чувствую белую Невесту, когда один, в великой безглагольности глубокой ночи, я смотрю на Млечный Путь. Я знаю тогда, что она обворожительна, тихая освободительница, и все мне ясно. Она шепчет мне, что она не обманет, только она одна. Она ведет меня к новому, к неиспытанному и к свежей встрече с теми, с которыми, хоть прощался, не успел проститься, потому что и нельзя прощаться с теми, с кем связан внутренней тайной любви, долженствующей снова привести любимых лицом к лицу.

Синтетист : Бальмонт называл смерть Белой Невестой. Похоже, его привлекал буддизм в этом смысле. В одном из стихотворений («К Камакуре», – местность в Японии) он пишет:……«Поняв, что жизнь и смерть– мне все едино,\ Я принял мысль от Будды-Исполина»\… (Но, заметим, буддизм – это сложное, по-разному, в различные периоды времени, излагаемое учение: есть в нем и полное отрицание жизни с ее тяготами, – «остановить колесо «сансары»; есть и надежда на преобразование ее через любовь). Размышлял Бальмонт и о связи состояний жизни, смерти и сна. (Это специальная тема, о которой размышляют многие мыслители, но сегодня мы об этом говорить много не будем, – замечу лишь, что проблемами снов особенно много занимались европейские психоаналитики З. Фрейд: К. Юнг.). А у К. Бальмонта этой теме посвящено его знаковое стихотворение: «Мой завет»…, – где он утверждает, что любит жизнь, но и славит сон, дающий ощущение соприкосновения с некой прекрасной сферой возможного продолжения жизни, мечтой.

Виктор: Вообще русская литература (особенно до 1917го года) уделяла большое внимание всем этим вопросам. Замечательный анализ этих традиций имеется у нашего современника-писателя и литературного критика Рудольфа Дуганова: от Пушкина и Гоголя до Блока и Маяковского («В.Хлебников и русская литература»). В частности, он отмечает, что «Баня» (произведение В. Маяковского) – это метафора времени, а его фантастическая «машина времени» – это дверь смерти и рождения: «ведь смерть – не что иное, как выход из времени, а рождение – вход во время». Это «дверь» между замкнутым пространством времени, в котором мы живем, и бесконечно открытым пространством вечности. Особое внимание Дуганов уделяет творчеству Велимира Хлебникова, гения Серебряного века, который неоднократно обращался к «космопоэтическому анализу состояния смерти и жизни в их диалектической связи» (причем, с позиций не религиозных, а естественнонаучных, физико-математических).

Дуганов : Велимир Хлебников – певец жизни в ее мифологически-космологическом обличии.

Виктор: Вы выделяете у него, например, повесть «Записки с того света» и строки: «Я умер и засмеялся, – все остается по-прежнему, только во всех членах уравнения знак «да» заменился на знак «нет» и я смотрю на мир как бы против течения». (Кстати, похоже на рассказ «Сон смешного человека» у Ф. М. Достоевского). Также отмечаете и пьесу – «Ошибка смерти» (1915), которую, кстати сказать, сам Хлебников называл «Победой над смертью», подчеркивая ее полемическую соотнесенность с пьесой Ф. Сологуба «Торжество смерти». Важна для нас в этом плане и цитата Хлебникова (из письма Вяч. Иванову в 1909 году о возникновении сюжета пьесы «Маркиза Дэзес») о том, как из напряженнейшего переживания полноты бытия рождается осознание диалектики жизни и смерти: «Мы умираем, начиная с рождения… ощущение смерти следует признать не как конечное действие, а как явление, сопутствующее нашей жизни в течение всей жизни». В заключение хочу обратить особое внимание на анализ диалектики жизни и смерти, также имеющийся у Дуганова при исследовании драматических опытов Пушкина. Выделяется тот факт, что «маленькие трагедии» А.С. были задуманы им не как отдельные вещи, а как единое исследование того своеобразного явления, когда «наслаждения жизни» прямо оборачиваются своей противоположностью, – «стремлением балансировать на грани смерти». (Всего их было задумано десять, но написано только четыре). В «Скупом рыцаре», с такой точки зрения, речь идет о наслаждении богатством, в «Каменном госте» – любовью, в «Моцарте и Сальери» – искусством. Последовательное философское расширение темы можно видеть в «Пире во время чумы».

Дуганов : Жизнь заканчивается, оборачивается смертью, – это для нас естественно. Но когда предощущение смерти оказывается залогом восторга жизни, – как это может быть? Вот основной вопрос, который звучит у Пушкина, волнует его. И в свете этого вроде бы парадокса раскрывается единая тема «маленьких трагедий» А.С.: через «наслаждения жизнью» обретение знания того, что: «Все, все, что гибелью грозит,\ Для сердца смертного таит\ Неизъяснимы наслажденья – \ Бессмертья, может быть, залог!\ И счастлив тот, кто средь волненья\ Их обретать и ведать мог».\ («Моцарт и Сальери»)

Таким образом, ответ может быть таким: предощущение смерти оказывается залогом восторга жизни, как предощущения бессмертия. В отличие от других трагедий, речь здесь идет уже не об отдельных «наслаждениях», а о жизни вообще, о наслаждении «жизнью» в ее целом. Совершенно очевидно, что все описанные эти наслаждения никак не сводятся только к чувственным удовольствиям, к простейшему гедонизму; не сводятся они и к эпикурейской безмятежности и духовной автаркии. Напротив, истинные наслаждения только и возможны, по мнению, похоже, А.С., на самом острие непримиримых противоречий. И тем выше наслаждение, чем напряженней и трагичней противоречия, так что «наслаждения жизни» прямо оборачиваются своей противоположностью, стремлением балансировать на грани смерти.

Виктор: У В. Высоцкого это выражено фразой «постоять на краю», хотя при этом нельзя не вспомнить афоризм Ницше: «если ты долго смотришь в пропасть, – это значит, что пропасть смотрит в тебя». Как раз при этом может возникнуть и мотив самоубийства, что исследует, (и не приемлет), как отмечалось, А. Камю. Кстати, и у М. Цветаевой в беседах с С. Эфроном, добровольчество в белой армии определялось, как «добрая воля к смерти», – воля к смерти через переживание высокого нравственного чувства любви к Родине, через наслаждение этим чувством.

Дуганов : Вот и А. С. Пушкин поет: «Итак, – хвала тебе, Чума,\ Нам не страшна могилы тьма,\ Нас не смутит твое призванье.\ Бокалы пеним дружно мы,\ И девы-розы пьем дыханье, – \ Быть может… полное Чумы!»\ Таким предстает нам драматическое состояние мира в «маленьких трагедиях» Пушкина.

Виктор: Итак, высшее наслаждение жизни трактуется через анализ интенсивности ее переживания «на краю». Здесь, кстати, просматривается связь с проблематикой творчества, трактовкой качества гениальности творца.

Дуганов : И тут-то приходит на память Гераклит, впервые с такой силой и яркостью выразивший подобное парадоксальное и вроде бы «несовместимое» миропереживание: «Расходящееся – сходится и из различного образуется прекраснейшая гармония, и все возникает через вражду». Бытие, – самопротиворечиво и самотождественно в одно и то же время. Процесс жизни есть и процесс смерти. Процесс телесной смерти есть тоже процесс биологический. Распавшиеся элементы живого организма не умирают, а только переходят в новые соединения, переходят в новые состояния.

Виктор: В целом же, действительно, по древнейшим мифологическим представлениям, богиня Гармония – дочь богов Афродиты (богини любви) и Ареса (бога войны), то есть как раз дитя любви и вражды. Отметим, в заключение, что различные религиозно-философские концепции с давних пор пытаются привести разрозненные данные, предположения и точки зрения по поводу жизни и смерти, в том числе и приведенные, в стройную теорию. И тут необходимо вспомнить вновь некоторые важные идеи древней индийской философии, – теории метемпсихоза, реинкарнации, воспринятые и Платоном, – древнегреческим философом. Учение древних индийцев о карме этому соответствует. Есть и другие учения. Итак, пока можно сказать, что «жизнь и смерть» – это различные стороны единого бытия, воспринимаемые таким отделенным друг от друга образом именно в нашем телесном существовании, в нашем телесном макромире. Т. е. возможно и предположить, что умирая, рождаемся, возможно, для новой жизни в каком-то ином качестве. (Также, кстати, как приходим из чрева матери в этот мир, покидая, может быть, какой-то иной мир). В любом случае, похоже, в конечном счете, надо переходить к рассмотрению общей картины мира, в формирование которой вносят свой вклад и наука, и религия, и мистика, и искусство. Об этом поговорим несколько позже. А пока хотелось бы закончить словами из гомеровского гимна: «Ты смертен человек, – поэтому живи, \ Как будто каждый день последний для тебя.\ И вместе с тем, как будто впереди \ Еще полвека глубоко– богатой жизни.\ Законы божеские чти и духом радуйся.\ Нет блага выше!».

Учитель : Кстати, в процессе ежедневной практики йоги вами может быть приобретен опыт замедления дыхания до нуля. Не мешайте ему. Не бойтесь умереть. (Это вовсе не та самовольная остановка дыхания, которая есть самоудушение). Двойная пульсация дыхания будет полностью вверена вечному сознанию. Это сознательный процесс совершенствования дыхания, – ведь мы начинаем так дышать задолго до того, как узнаем о том, что дышим.

Виктор: Это действительно интересный опыт, хотя и кажется опасным и страшноватым.

Учитель: Поясню. Дыхание – это результат двоякой пульсации, – вечной, космической, и регулируемой разумами Шамбалы. В детстве оно у вас уже было соразмерным с этой пульсацией. Однако, с возрастом, постоянно, по разным причинам, оно снова и снова сбивается, – мы каждодневно сбиваем его многие сотни раз. И обретая с возрастом привычку нерегулярного дыхания, мы убиваем преждевременно сами себя. Мы должны разорвать эту цепь, – мы должны знать, как войти вновь в этот процесс. И делается это через мантру дыхания. (Вся методика подробно излагается в «Йоге Патанджали». Здесь я сделаю лишь краткие пояснения). Дело в том, что Вечное Сознание в нас – вне периодичности и оно актуализируется через мантру ОМ. Это слово ОМ, которое состоит из двух слогов «Со-Хам», отображающих свет души и духа и реализуемых в процессе дыхания, как две взаимодополняющие составные части мантры ОМ (центробежные на выдохе и центростремительные на вдохе). Мантра дыхания дается, как мантра «Со-Хам»: вдох регулируется ноздями силой звука «С», а выдох – горловой впадиной силой звука «Х», – таким образом дыхание производит эти два звука. Практически эта мантра распевается в вас низшими проводниками в течение всей вашей жизни (хотя мы этого не осознаем), – ее заберет ОМ с вашим последним дыханием. Теперь мы можем путем практики «пранаямы» восстановить изначальное дыхание. Вы должны развить постоянную осознанность своего дыхания: медитируя при вдохе и при выдохе на двух этих слогах «Со-Хам», медленно, мягко и одинаково, и думая в то же время о своем дыхании, можно восстановить равновесие в своем дыхании. Это и будет первый шаг. Второй шаг – наблюдать телесные движения в процессе каждого выдоха и вдоха (каждый мускул и каждый нерв). Вся активность головы будет выведена таким образом в сердечный центр, а с головным центром, который освобождается от существовавшего до того беспокойства, будут работать разумы Шамбалы, регулируя его. Третий шаг – установить единообразие в дыхании, контролируя его. Работайте медленно, глубоко и мягко (беззвучно). Не допускайте запирания дыхания внутри между вдохом и выдохом, – практика «кумбхака» (путь хатха йоги) не нужна. Ваша осознанность все более настраивается таким образом на музыку основы, пульсации мира, – ум, наблюдающий дыхание, сливается с дыхательной деятельностью. Постепенно вы должны поверить, что ваш ум теперь един с «праной». По мере успокоения ума ваше дыхание замедляется и может даже остановиться, – сердцебиение также может остановиться на некоторое время. Не бойтесь умереть, – это общий опыт, когда человек в экстазе. Нужно это или нет, должна решать природа. Когда ум погружен в пульсацию, разрыва между умом и дыханием нет и смерть при замедлении дыхания не наступает. (Бессмертие – это не что иное, как непрерывное сознание, – пишет Е. П. Блаватская). Йог не умирает, даже когда душа на время покидает тело и дыхание останавливается, потому что никаких перерывов в сознании не происходит, ибо ум и пульсация стали одним. Даже в самом конце телесной жизни, когда законный срок пользования телом завершится, смерти фактически не происходит, ибо душа бессмертна. (Если же между умом и дыханием есть разрыв, при замедлении дыхания наступает именно смерть, – состояние, когда душа уже не может вернуться в тело). В процессе своей ежедневной практики у вас будет опыт замедления дыхания до нуля. Не мешайте ему. Не бойтесь умереть. (Это вовсе не та самовольная остановка дыхания, которая есть самоудушение). Двойная пульсация будет полностью вверена вечному сознанию. Это сознательный процесс совершенствования дыхания, – ведь мы начинаем так дышать задолго до того, как узнаем о том, что дышим. Не нужно бояться, но, прежде чем планировать достижение этой точки, надо уладить свои повседневные дела, чтобы ничто вас не беспокоило. И еще. Люди, не прошедшие дисциплину йоги, не знают, как сотрудничать с природой, покидая тело, которое уже достигло состояния фекальной массы. (Это, как мы слышали, наиболее пугающий и даже ужасающий человека момент в большинстве случаев). Помните: выделение души из тела – позыв природы, которому не следует сопротивляться. Это часть исцеления: смерть тела – целительна для души, которая бессмертна.

Виктор: Все это очень интересно. Появляется возможность предложить для дальнейшего обсуждения еще и следующие гипотезы-суждения.

Творение мира : если принять концепцию первоэлементов милетских мудрецов (земля, вода, воздух, огонь), то процесс сотворения можно представить следующим образом. Бог создал землю из некой «глины» (глина – космическая пыль и влага). Глиной обмазан космический огонь. Испарение влаги дает газ, пар, воздух. Но космическая пыль и влага – это «божественный апейрон Анаксимандра»: смесь телесности (материя и пустота), душевности (жизненности), духовности (божественного). Далее можно принять и научно утверждаемую материалистическую гипотезу, что эволюционный процесс на земле – результат разбегания галактик в «апейроне». Постепенно, и как бы закономерно, на основе глины образуется субстанция все с большим процентом жизненности и духовности. Образуется эволюционная цепочка: микробы и бактерии, насекомые, растения, животные, человек, далее существа с новым космическим сознанием и, возможно, новые боги. Умирая телесно, все новые живые (еще недавно) существа высвобождают все большее количество душевности и духовности, которое концентрируется в космосе в некой точке Омега (согласно терминологии П. Тейяра де Шардена) и способствует рождению нового бога, как первочеловека нового мира, как его основателя (некий Пуруша, согласно индийской мифологии).

Зарождение и развитие живого : в рамках вышеизложенного, появляется возможность новой трактовки зарождения и развития живого. Можно представить, что конкретный Демиург, в определенный период флуктуации «апейрона», вносит в него посредством Логоса и свои законы эволюции, создавая своего рода космические яйца с содержательным галактическим, звездным, планетным наполнением. Они (с позиции теории разбегания Галактик) действуют как своего рода центрифуга: происходит как бы разделение фракций «апейрона», – с выделением тяжелых, легких, очень легких и т. д… Появляются вначале тела космические (так называемая неживая материя, планеты), потом – на поверхности этих тел – живая материя (живая телесность, кровь, душа, зачатки духовности), потом человек (как комплекс: душа – дух – тело), потом – сверхчеловек, новый космический разум, новый бог (идет процесс все большего духовного обогащения), который создает, в свою очередь, новые эволюционирующие миры. Все это время идет и круговорот веществ в планетарной природе. Через циклы «жизнь – смерть» физических тел создается как бы некая почва из множества трупов для воплощения нового типа жизненных тел, – новая телесность (как результат распада старой телесности), новая душевно-духовная аура. (Тело каждого существа хиреет, стареет, умирает, а дух остается молодым и лишь перевоплощается, переселяется, в новую телесность). Для каждого вида живого Демиург задает определенные параметры, качества, влияя на формирование видов (к примеру, раздражимость, чувствительность, инстинкты, разум и т. д., – у человека еще и Этос, – от Бога). Животный и растительный мир периодически погибают в космических и вселенских катастрофах, что неизбежно вследствие одновременного действия законов «апейрона» и Творца (и разных Творцов), но некоторое число их представителей (видов и экземпляров, случайно или по выборке Творца) сохраняется. Таким образом, можно представить, что на основе этих сохранившихся носителей, появились и существуют так называемые разные расы на земле, и различные религиозно-мифологические взгляды. Но у всех у них остается и нечто общее, в том числе, сохраняющееся в мифах и заповедях, как некий общий корень. Там же, кстати, отражена постоянная борьба с некими злыми силами (реально существующими в других мирах, от других Творцов). Отсюда, возможно, и направленность представителей различных рас, их конфессиональных заповедей на борьбу с теми, кто поклоняется другим богам (как предполагается, попавшим под действие иных, трактуемых уже как злые, чар). Но приверженцы Демиурга (нашей Вселенной) изо всех рас, (хотя и носители различных религиозных взглядов), чтобы выжить и победить, должны объединиться на некой единой общей мировоззренческой основе, хотя с иноверцами борьба, похоже, будет бесконечной (ибо и среди них существует стремление к победе). В целом, как результат действия всех этих процессов, Человек на земле, как мы видим, создает, тем не менее, вторую природу, – цивилизации, культуру. И так как при этом сливаются воедино и указания Творца и собственные побуждения (в том числе, и от апейрона и иных неподвластных конкретному Демиургу сил), то устойчивость этого второго мира, которую пытается обеспечить наука и техника, это устойчивость карточного домика, который рано или поздно все равно рухнет. Ибо идет неудержимо непрерывный объединительный и, одновременно, сепарационный процесс эволюции (в том числе и через разрушающие и уничтожающие Апокалипсисы), рождая все более высокий тип мыслящего существа (в том числе и через внутреннее нравственное его самосовершенствование). Очевидно, таким образом, что существуют сложные проблемы со множеством вопросов и тайн, ждущие нашего дальнейшего обдумывания и обсуждения.

 

Собрание 4. Трагедия

(Великобритания: Англия – Шотландия)

Замок Стирлинг, откуда «вся Англия видна» – на востоке сияет Йорк-Минстер, пламенеет «королевская миля» Эдинбурга, темнеет суровое Северное море; – на западе в туманной дымке дыхание Атлантики, океана; – на севере озеро Лох Несс, несущее в своей утробе неведомое чудище;– на юге… о… на юге и «город сказочных шпилей» Оксфорд, и родина Шекспира – Стратфорд на Эвоне, где великий гений восседает среди своих героев в обрамлении цветущих садов.

Участвуют:

Виктор, Ницше, Гегель, Сартр, Лессинг, Чайна, Рационалист, Эпикур, Синтетист, Камю, Локк, св. Августин, Декарт, Спиноза.

Виктор: На бытовом уровне мы безусловно ощущаем радость жизни, ее красоту, когда хочется жить и мы находим некоторый смысл этой жизни (у каждого он, в основном, свой). Но бывают часто и разочарования, периоды страдания, отчаяния, – и вот уже почти утрачен смысл жизни и ощущается, главным образом, ее трагизм, в конечном счете. В чем здесь дело? И что означает это понятие «трагизм»? В чем конкретные истоки этого чувства «трагического»? Прежде всего, как раз в том, на мой взгляд, по большому счету, что человек знает, что он смертен (по крайней мере, в мире явлений) и его не могут не волновать проблемы жизни, смерти и бессмертия. Человек рождается с инстинктом жизни, свободы, он верит в смысл своего предназначения. Но с течением жизни он видит и все более утверждается в том, что все живое смертно, – ощущение смысла жизни постепенно утрачивается, – тем более, что и в самих людях, в их деятельности, он замечает, как часто проявляется противоположный инстинкт – инстинкт смерти и разрушения. И тогда рождается ощущение абсурда этой жизни.

Камю: И это действительно страшно, ибо человек абсурда лицом к лицу со смертью (это есть наиболее абсурдная очевидность жизни) чувствует себя освобожденным от всего, в том числе и от всех требований человеческой морали. А нет морали – и «все дозволено».

Виктор: Еще один источник трагического – общественные противоречия: человек мечтает о свободе, равенстве и справедливости, но ни одно общественное устройство не может воплотить в жизнь эти его мечтания. Существует трагическая противоречивость личностных устремлений и требований общественной необходимости, социальной активности индивида и необыкновенной сложности бытия, недостаточности знаний о нем. Об этом писал Георг Гегель.

Гегель: Суть трагической личности – в ее стремлении к Идеалу (бессмертие, свобода, добро, справедливость) и его неосуществимости. Чувство трагического есть результат столкновения личности (способной к соответствующему переживанию) и трагических обстоятельств (как создаваемых деятельностью конкретной личности, так и существующих как общая конкретно-историческая обстановка, – это состояние мира).

Виктор: По сути дела, речь должна идти об осмыслении диалектики свободы и необходимости в деятельности человека, как проявлении самой сущности жизни. (Позднее об этом будем говорить подробнее). Возможно, что именно с этим положением можно связать в наибольшей степени ощущение трагизма человеческой жизни: человек, обладающий стремлением к свободе самовыражения в жизни и творчестве, сталкивается, иной раз, с неодолимой необходимостью жизненных обстоятельств мира явлений. Таким образом, и тема анализа попыток построения идеального общества и их неудачного, как правило, завершения выводит нас также на изучение проблемы «трагического».

Рационалист: Есть резон рассмотреть подробнее, что же несет в себе понятие «трагедии». Сегодня оно часто трактуется в двух смыслах: – жизненное явление, связанное с большим несчастьем, с гибельными последствиями для человека, для социальной группы; – драматическое произведение, изображающее эти события, чаще всего заканчивающиеся гибелью героя. Это малопродуктивное, на мой взгляд, многое, особенно с философской точки зрения, не разъясняющее и даже запутывающее истолкование (к примеру, различие между трагедией и драмой, парадокс между физической гибелью героя и его духовным жизнеутверждением). Однако оно побуждает нас обратить большее внимание на два исключительно важных вышеобозначенных момента: «трагическое», как условие возможности высшего проявления жизненного духа, с одной стороны, и, соответственно, как некий апофеоз в развитии различных направлений искусства, отображающих и эти условия, и жизнь человека в этих условиях, с другой стороны.

Виктор: Для прояснения сути дела вспомним этимологию термина. «Трагическое» – в переводе с греческого означает «козлиная песнь» (tragos – козел, oda – песня). Существуют различные версии происхождения слова, – в частности, по одной из них понятие связывается с хоровыми песнями в честь богов Диониса, Пана. Почему? Похоже, термин «козел» увязывается с образом сатира (рога, копыта), в котором как бы своеобразно синтезируются представления о боге, человеке и животном. (Интересны версии Ф. Бэкона относительно трактовки атрибутов «козла»: рога, как символ единения высшей и низшей природы; волосатость, как отображение лучистости тел и, опять-таки, единения высшей и низшей природы; козлиные ноги с копытами – атрибут горных животных, взбирающихся поближе к небесам и т. п).

Ницше: Сатир – это первообраз человека, вещателя мудрости из глубин природного лона, олицетворения полового плодотворного всемогущества природы. Бородатый сатир – истинный человек, ликующий перед ликом своего бога.

Виктор: Существует мнение, что греческая трагедия (как театральная постановка) возникла из греческого хора сатиров и первоначально сама была только хором. Шиллер рассматривает хор в этом случае как живую стену, как бы замыкающую, отделяющую трагедию, разыгрываемую, распеваемую на сцене, от мира действительности, чтобы сохранить поэтическую свободу в изображении мира иного, истинного.

Ницше: Хор – образ идеального «зрителя – хоревта», – в театрах греков с их концентрическими дугами, повышающимися террасами, каждый зритель мог почувствовать себя участником (и таким же сатиром). Хор – самоотражение дионисического человека, видение дионисической массы, которая в мистериях ликует и носится, ощущая в себе возрожденных гениев природы– сатиров, служителей Диониса. Искусство, художественное дарование драматурга способно сообщить дионисическое возбуждение массе зрителей, – охваченный чарами искусства дионисический «мечтатель – зритель» видит себя сатиром, а затем, как сатир, видит бога.

Виктор: Но что за песнь поет этот сатир-козел?

Ницше: Существует представление о сатире, как о дионисически исступленном первобытном человеке.

Виктор: Который видит, ощущает в себе бога?

Ницше: Да, Бога, если угодно, – только совершенно беззаботного и неморального, с моей точки зрения, Бога-художника, который как в созидании, так и в разрушении, в добром и в злом, стремится ощутить свою радость и свое самовластие, – и создавая, и разрушая миры, освобождается от гнета переполненности, от муки сдавленных в нем противоречий, – и как раз об этом поет. Как человек слов я окрестил, не без некоторой вольности, эту оценку жизни, чисто артистическую и антихристианскую, именем одного из греческих богов, – дионисической.

Виктор: Но какое значение имеет то исступление, из которого выросло как трагическое, так, кстати, и комическое искусство, – дионисическое исступление? Может быть, это всего лишь симптом вырождения и падения, пессимизма, признак безумия и моральной распущенности?

Ницше: Ни в коем случае, – оно не есть симптом вырождения и падения, – может быть, как раз, наоборот? Может быть, напротив, существуют неврозы здоровья? Что если именно такого рода безумие принесло Элладе наибольшее благословение? И что, если, напротив, назло всем современным идеям демократического вкуса, победа формального оптимизма, господство видимой разумности, утилитаризм, – только симптом никнущей силы, признак старости, утомления, увядания? И если пессимизм безусловно чаще всего рассматривается как признак падения, то не существует ли пессимизм силы, – интеллектуальное предрасположение к жестокому, ужасному, злому в существовании, вызванное благополучием, избытком силы и здоровья? Нет ли страдания от чрезмерной полноты? А может быть, мужество в этом случае как раз жаждет ужасного, как достойного врага, на котором оно может испытать свою силу?

Виктор: Следует думать, что вы утвердительно отвечаете на все эти вопросы. И возможно в этом звучит Ваш ответ на вопрос о смысле жизни.

Ницше: Пожалуй, да. Греки, именно в богатстве своей юности, обладали волей к такому исступленно-трагическому, были пессимистами силы. Такое исступление есть неотъемлемая характеристика трагического. Здесь выдает себя дух, который восстает против обычного морального значения размеренного, упорядоченного существования, пессимизм «по ту сторону добра и зла», философия, осмелившаяся перенести мораль в мир переменчивых явлений, поставить ее на одну доску не только с явлениями, но и с обманами, как иллюзию, мечту, заблуждение, приспособление. Признается только художественный смысл за всеми процессами бытия,—т. е. смысл жизни отыскивается в самой жизни и именно таким образом.

Виктор: Но это исступление, – какова все же его роль, что оно означает?

Ницше: Чудовищный ужас охватывает человека, когда он усомнится в мире явлений, – но при этом и блаженный восторг также поднимается из глубины его сущности и недр природы (подобно тому, как это происходит под влиянием наркотического напитка либо при приближении весны, – некая аналогия опьянения). И тогда все возрастающие толпы носятся с места на место с пением и пляской (так происходило и в древнем мире, и в средние века). Под чарами Диониса смыкается союз человека с человеком и человека с природой (словно разорвано покрывало Майи, – человек ощущает себя сочленом более высокой общины, его телодвижениями говорит колдовство, человек ощущает своего творца). И «человек-художник» выступает в этом случае, как дионисический художник опьянения.

Виктор: Здесь, похоже, – связь трагического и с комическим, как песней комоса?! Кстати, исследователи ведут этимологию слова «комедия» также от двух греческих слов: «комос» и «одэ», – песня комоса, ватаги гуляк, процессии пирующих, толпы ряженых. Таким образом, и у начала комедии находилось нечто веселое, брызжущее жизнью, ничем не стесненное, свободное от всякого рода нравственных ограничений и запретов (фаллические празднества египтян, сельские дионисии древней Греции, – в современности карнавалы). Серен Кьеркегор («одна из самых утонченных душ в историческом земном ландшафте», – согласно Петера П. Роде, одного из его биографов) с удовольствием вспоминает фарсы, которые он смотрел в королевском городском театре Копенгагена: ликование и громкий смех галерки и второго яруса, народные вопли, крики «браво»; актеры (Бекман и Гробекер), которые были «детьми юмора, способными опьяняться смехом, веселыми танцами, увлекая, лететь в диком мчанье». Нечто подобное стремился отобразить в своих пьесах и Бертольд Брехт. Шиллер описывает наше внутреннее состояние в комедии, как ясное, свободное, веселое, – состояние богов, которых не заботит ничто человеческое. Не в этом ли высшая цель человеческой жизни?

Ницше: Да, в дионисических оргиях греков следует признать значение именно таких празднеств духовного просветления, разрушение аполлонического принципа индивидуации, – этого фундамента всего здания аполлонической культуры. Здесь смешаны снадобья исцеления и смертельные яды: поэтому и страдания вызывают радость, восторг вырывает из души мучительные стоны, в высшей радости раздается крик ужаса или тоскливой жалобы о невознаградимой утрате. «Этот венец смеющегося, этот венец из роз вам я бросаю, о братья. Смех признал я священным. О высшие люди, научитесь же у меня смеяться!», – так говорил Заратустра, это дионисическое чудовище.

Виктор: Но вот вопрос: вы славословите безумие и в современных мне артистических кругах также кое-где признана такая точка зрения, а ведь сознание тоже утверждается божественным даром, выделившим человека из природной среды, из среды животных этого мира. Тогда можно признать, что безумие всего лишь вновь возвращает человека к животному. Однако, похоже, речь идет о каком-то ином безумии, – божественном, сближающем человека с иными мирами, где находятся боги, породившие наш мир и наших богов?

Ницше: Уже само противопоставление искусства некой серьезности существования – грубое недоразумение. Поступательное движение искусства всегда связано с двойственностью «аполлонического и дионисического» начал, как рождение стоит в зависимости от двойственности полов. (Названия эти мы заимствуем у греков, разъясняющих глубокомысленные эзотерические учения не с помощью понятий, а через образы богов). Аполлон и Дионис, – это боги, которые, кстати, отображают в греческом мире противоположность между пластическими и непластическим искусствами (в частности, между живописью, скульптурой и музыкой) и которые актом эллинской воли созидают синтетическое произведение искусства, столь же аполлоническое, сколь и дионисическое, – аттическую трагедию.

Виктор: Значит самая удачная, самая прекрасная порода людей, античных греков, нуждалась в трагедии? Какое значение имеет у греков именно времени расцвета такой трагический миф?

Ницше: Аполлон – бог всех сил, творящих образами, «блещущий», божество света. Он утверждает самоограничение, чувство меры, мудрый покой мира явлений, за которым лежит скрытая действительность. И «человек-художник» может выступать, в этом случае, только как аполлонический художник сна. В греческой же трагедии человек выступает одновременно художником и опьянения и сна: как будто в мистическом самоотчуждении и дионисическом опьянении он падает где-то в стороне от безумствующих и носящихся хоров и аполлоническим воздействием сна ему открывается его собственное состояние, как единство с внутренней первоосновой мира в символическом подобии сновидения. Дионисийское и аполлоническое начала во все новых последовательных порождениях, взаимно побуждая друг друга, властвовали над эллинством. Грек знал и ощущал ужасы существования, реальные и возможные (существует предание: «Царь Мидас спросил у Селена, спутника Диониса, что для человека наилучшее? И Селен ответил: лучше вовсе не родиться, а родившись, скорей умереть»). И грек был вынужден заслониться от этого ужаса порождением грез – олимпийскими богами, которые ведут роскошное, даже торжествующее существование, свободные от христианской святости, аскезы, морали, – все наличное обожествляется, безотносительно к тому, добро оно или зло. Их боги оправдывают человеческую жизнь, сами живя этой жизнью и о человеке Эллады теперь можно сказать обратное изречению Силена: наихудшее – скоро умереть, а второе – быть вообще смертным. Гомер – это памятник аполлонической мудрости и аполлонической иллюзии. Но Аполлон не может существовать без Диониса. И рядом с Гомером появляется Архилох, который пугает нас криком ненависти и презрения, пьяными вспышками своей страсти. В нем поэт-художник стал как бы медиумом, через которого истинно сущий единый субъект (Бог Дионис) вещает. Обнаружено, что с этих позиций он ввел народную песню, как музыкальное зеркало мира, в литературу. С Архилохом выступает новый мир поэзии, противостоящий поэзии Гомера. И если первоначально трагедия есть только хор, то позднее делается опыт явить бога во всей его реальности, в конкретной обстановке, – и возникает драма в более узком смысле. Актеры на сцене, диалоги, – все это уже вновь аполлонический образ. Но объективируется все та же дионисическая сущность. И тогда можно даже утверждать, что все трагические герои греческой сцены есть только маски Диониса, который никогда не переставал оставаться единственным сценическим героем греков. Суть греческой трагедии может быть выражена в формуле: все существующее и справедливо и несправедливо и в обоих видах равно оправдано. Таков мир! Так, например, в «Эдипе» гибнет нравственный мир, закон, – но этими действиями очерчивается более высокий магический круг влияний, создающий на развалинах старого мира мир новый. Поэт, – религиозный мыслитель, – хочет сказать, что благородный человек никогда не согрешает, даже когда совершает поступки, противные принятой морали. Трагедия сообщает нам, что понудить природу выдать свои тайны можно только тем, что противостоит ей, т. е. совершением, на первый взгляд, противоестественного, по мнению большинства. Таково глубокомысленное и пессимистическое, на первый взгляд, мистериальное учение трагедии: единство всего существующего; индивидуация – как изначальная причина зла; искусство – радостная надежда на возможность разрушения заклятия индивидуации и восстановления единства.

Виктор: И таким образом трагедия переходит в песню комоса – комедию?

Ницше: Действительно, хотя Гомер был отодвинут ранее Эсхилом и Софоклом, но и греческая трагедия была, в свою очередь, побеждена Еврипидом и аттической комедией, в которой можно усмотреть лишь отдельные черты ее матери, – трагедии. Еврипид вывел на сцену другого персонажа, – человека, живущего повседневной жизнью. Он стремится выделить (и устранить) дионисический элемент из трагедии и строить ее заново на не дионисическом искусстве. (Дионис, кстати, ему не простил, – он заканчивает жизнь прославлением противника и самоубийством). Но чудесное свершилось: трагедия была побеждена демоном Сократа, говорившим через Еврипида. Следует сдвиг в положении хора, а затем и его уничтожение. Еврипид строит драму на принципах эстетического сократизма, который гласит: «все должно быть разумным, чтобы быть прекрасным» (параллель сократовскому «лишь знающий – добродетелен»). Если Анаксагор со своим «нус» представлял первого как бы трезвого философа среди пьяных, то и Еврипид, таким же образом, – первый трезвый среди опьяненных поэтов.

Виктор: Существует мнение, что и Платон говорит о большой роли бессознательного в творчестве поэтов только иронически!

Ницше: Возможно. Сократ, учитель Платона, как противник трагедии, воздерживался от ее посещения и появлялся только на пьесах Еврипида. Его чудовищный ум, в котором логическая природа была гипертрофически развита, находился под влиянием инстинкта, названного «демон Сократа». Философская мысль как бы перерастает искусство и заставляет его более тесно примкнуть к стволу логики.

Виктор: Таким образом, Сократ славословит сознание, логику мышления, как истинный божественный дар. (И он по-видимому прав, – хотя всего лишь с позиций трактовки только нашего человеческого мира).

Ницше: Но это вопрос. И этот деспотический логик иногда колебался, испытывал временами какой-то как бы укор со стороны искусства (часто ему являлось видение во сне, провозглашавшее: «Сократ, займись музыкой»). Чтобы облегчить совесть, он в тюрьме соглашается заняться этой мало ценимой им музыкой. О чем это говорит? Может быть о том, что существует область мудрости, недоступная логику, что логика науки временами терпит поражение и тогда вновь прорывается новая форма познания, – трагическое дионисическое познание под защитой искусства.

Чайна : Учитель Кун прообраз подлинно гармоничной жизни находил именно в музыке, которая, выражая космический ритм бытия, взращивает все живое, приводит к завершению нравственное подвижничество и является делом огромной политической важности. Она воплощает непостижимое единство внутреннего и внешнего, говорит языком чистой выразительности, обращается непосредственно к сердцу человека. Она отражает идеал мирового согласия, «высокий как небо и глубокий как бездна», который таится в Беззвучном.

Виктор: Кстати, мистический метод познания существует в философии изначально.

Ницше: В русле наших рассуждений можно отметить, что был один мыслитель (Артур Шопенгауэр), который признал за музыкой другое происхождение, нежели у прочих искусств, и другой ее характер, – а именно мистический. Она не есть, по его мнению, отображение явления, а есть образ самой воли, как некой глубинной сущности мира, и, следовательно, по отношению ко всякому физическому началу мира, – начало метафизическое. Это подтвердил своим творчеством Рихард Вагнер. К оценке музыки должны применяться совсем другие критерии, нежели к другим искусствам, – к ней вообще неприложима традиционная категория чувственной красоты. Мир природы и музыка – два различных и противоположных выражения одной и той же «вещи в себе». Последняя представляет сокровеннейшую душу явлений, без тела, и именно это будит в человеке стремления, возбуждения и выражения воли, которые мы определяем как чувство. Отсюда мы заключаем о способности музыки порождать и миф, а именно трагический миф дионисического познания и дионисического исступления. Лишь исходя из духа музыки, мы понимаем радость уничтожения индивида, ибо мы ясно видим волю в ее всемогуществе, вечную жизнь за пределами мира явлений, которая не затрагивается уничтожением индивида. В пластических искусствах напротив, Аполлон преодолевает страдание индивида прославлением вечности явлений в их совокупности, – здесь красота одерживает верх над страданием. Но и дионисическое искусство убеждает нас в радостности существования, – правда, искать эту радость мы должны не в явлениях, а за явлениями. Борьба, муки, уничтожение явлений кажутся нам уже необходимыми при этой чрезмерности стремящихся форм жизни, при этой через край бьющей плодовитости мировой воли. Свирепое жало этих мук пронзает нас в то мгновение, когда мы слились в одно с безмерной изначальной радостью.

Виктор: Кстати, в последних словах Ницше, отметим два момента для дальнейшего их осмысления. Во-первых, спорный момент, – музыка также основана на ощущениях человека, как и любое воспринимаемое и порождаемое им явление природы, – трудно все же признать какую – то ее особость. Во-вторых, и это мне представляется очень важным и необходимым, – в них имеется опровержение светского экзистенциализма 20 в., признающего фундаментальным мироощущением человека чувство абсурдности его существования. В то же время, следует отметить, что, с одной стороны, если даже мы через искусство, музыку и трагедию, ощущаем идею всеединства, то, с другой стороны, очевидно, все же, что Бог по каким-то причинам создал для существования человека именно этот индивидуализированный мир. Это означает, по-видимому, что к реализации идеи всеединства нам предназначено идти только долгим и трудным путем индивидуализированной жизни, имеющей неведомый нам смысл.

Ницше: В целом существуют три ступени иллюзии, порождающие, в зависимости от пропорции их смеси, три типа культуры: александрийскую (сократическую – радость познания), эллинскую (аполлоническую – радость красоты чувственных явлений), буддийскую (дионисическую – радость метафизического утешения). Весь современный нам мир европейской культуры бьется в сетях сократизма и идет навстречу гибели.

Виктор: Будем думать, что это еще вопрос!

Ницше: Возможно. Прозрением Шопенгауэра положено начало осмысления вновь трагической дионисической культуры. И только в этом – спасение. Представим подрастающее поколение с этим бесстрашием взгляда, героическим стремлением к чудовищному, представим отважную поступь этих истребителей драконов. В современном нам мире идет процесс постепенного пробуждения дионисического Духа (немецкая музыка, немецкая философия). И не найти лучшего символа, чем рыцарь Дюрера с диаволом и смертью за плечами: с твердым стальным взглядом, умеющий среди ужасов жизни найти свою дорогу, не смущаясь спутниками. Время сократического человека миновало, – готовьтесь сопровождать Диониса из Греции в Индию. И все же, не будем забывать, – трагедия есть символ братского союза двух божеств (Аполлона и Диониса). В этом – высшая цель трагедии и искусства вообще, в этом – отображение некоего высшего смысла жизни. Всякий народ, как и всякий человек, представляет собой ценность ровно настолько, насколько он способен наложить на свои переживания печать вечности. Греческое искусство и главным образом греческая трагедия задерживала уничтожение мифа, утверждавшего эту вечность, и в этом ее ценность. Теперь нам становится необходимо вновь броситься в метафизику искусства и трагического мифа. Лишь как эстетический феномен существование и мир представляются оправданными. Дионисическое начало является вечной и изначальной художественной силой, вызвавшей к существованию весь мир явлений. При этом в сознании индивида это дионисическое подполье должно выступать ровно настолько, насколько оно может быть преодолено силой Аполлона, – просветляющей и преобразующей.

Виктор: По сути дела, речь идет об отображении сущности жизни, как о диалектическом единстве свободы и необходимости в деятельности человека. (Опять повторим это). Возможно, что именно с этим положением можно, как было отмечено, связать ощущение трагизма человеческой жизни: человек, обладающий стремлением к свободе самовыражения в жизни и творчестве (дионисийское начало), сталкивается с неодолимой, как ему кажется, необходимостью жизненных обстоятельств мира явлений, мира аполлонического. Существует, как уже сказано, трагическая противоречивость личностных устремлений и требований общественной необходимости, социальной активности индивида и необыкновенной сложности бытия, недостаточности знаний о нем.

Рационалист: В целом, в понимании трагического в любом случае, как отмечалось, следует различать трагические коллизии в жизни и их отображение в произведениях искусства. Причем, заметим, возможность пережить это чувство трагического в искусстве влечет человека во все времена. Аристотель видит в изображении трагического вообще вершину искусства, связывая с этим соответствующее пиковое переживание человека (греч. «катарсис», – заряд энергии, внутреннее очищение, просветление) и эта точка зрения живет по сию пору. Но что при этом изображается? В рамках данной дискуссии пока нет возможности проводить полный анализ этой проблемы, – обратим внимание лишь на идеи, отображающие связь (противоречивую, но реально существующую) ощущений ужасного, безобразного и прекрасного, возвышенного. Об этом также позднее поговорим подробнее. Эта неразрывная связь как раз и прослеживается в трагедиях древних греков. Искусство Возрождения (16 в.) обнажило ее в дальнейшем через показ социальной природы трагического конфликта (Ф. Рабле, Сервантес, У. Шекспир). Это особенно ярко проявилось в трагедиях Шекспира: герой оказывается свободным и титаническим в своих жизненных проявлениях, – причем не только в добре, но и во зле («ужасен и прекрасен», как «царь Петр при Полтаве» у А. С. Пушкина).

Смысл жизни трактуется через призыв к высвобождению беспредельной потенциальной духовной энергии человека. Но есть ли это истинное понимание смысла жизни или утверждение таким образом всего лишь одного из аспектов и способов жизни, – вот в чем главный вопрос?! По сути дела Шекспир развивает некоторые идеи Н. Макиавелли, у которого и «злодейство обладает неким величием».

Виктор: Кстати, даже в эпоху классицизма 17 века также считали, что трагическим героем может быть только выдающаяся личность. Просветители 18 в. тоже признавали исключительность и незаурядность трагического характера. Суть трагедии – не в роковой развязке (она часто заранее известна зрителю: древние греки знали сюжеты мифов, лежащих в основе трагедии, иной раз и хор предварительно сообщает ее, – произведения Софокла, Эсхила), а в поведении героя. Он действует в русле необходимости, не в силах предотвратить неизбежное, но не только эта необходимость влечет его к трагической развязке, а он сам своими активными действиями осуществляет свою трагическую судьбу (к примеру, трагедия Софокла «Царь Эдип»). Герой античной трагедии всегда действует свободно, хотя и в рамках необходимости, возможно, иной раз и провоцируя трагический исход, реализуя его, как свой свободный выбор и находя в этом может быть наивысшее блаженство. Так же действует и Гамлет Шекспира, – в этом суть его размышлений «быть или не быть, – достойно ли смиряться перед ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье?» Он, как известно, выбирает последнее, даже ценою собственной смерти. Трагедия Ренессанса, как и античная трагедия, несет, таким образом, героическую концепцию и очищает, как оказывается, и самого зрителя посредством катарсиса. В то же время следует подчеркнуть, что трагическое противоборство героя заставляет нас глубже осмыслить сами последствия реализации принципов «деяния – не деяния», философию «дао», в конечном счете. Ведь каждое действие рождает противодействие, – отсюда, кстати, и теория непротивления злу (тем более, насилием). Вновь возникают сложные философские проблемы, связанные с осмыслением деятельности и ее результатов для человека.

Рационалист : В дальнейшем развитии культуры точка зрения на этот счет неоднократно менялась. Утопия нерегламентированной личности обернулась абсолютной ее регламентацией в эпоху абсолютизма 17 века. Поэтому в трагедиях классицизма (Корнель, Расин) конфликт общественного долга и личных устремлений человека становится центральным. Динамическое равновесие в этом конфликте отображает суть жизни. Но разочарование в общественном прогрессе породило романтизм (кон. 18– нач. 19 века) с его мировой скорбью и утверждением вечности борьбы со злом (Гейне, Шиллер, Шопен, Байрон). Действительность, – нечто таинственное, иррациональное, загадочное, в котором фиксируется разлад мечты и обыденности. Личность – целая Вселенная, у которой есть и «ночная» сторона, обладающая своей притягательностью. В целом, в романтизме уже и безобразное реабилитируется в искусстве (творчество Шарля Бодлера, Артюра Рембо, маркиза де Сада). Критический реализм, в последующем, и в Европе, и в России особенно, раскрывает опять-таки трагический разлад личности и общества (Н. Гоголь, М. Лермонтов, Ф. Достоевский, Л. Толстой). В искусстве социалистического реализма в СССР истинной темой трагедии провозглашаются уже революции, соотнесение человека и истории. Трагическое трактуется, как частный случай героического: своей борьбой и даже гибелью герой стремится проложить путь к более совершенному состоянию мира. Принципы, во имя которых идет борьба, (отображаемые, к примеру, в произведении искусства), настолько важны для героев, что ценятся ими дороже собственной жизни («Овод» Войнич, «Как закалялась сталь» Н. Островского, «Оптимистическая трагедия» Вс. Вишневского). Думаю, что современные политики и политологи недостаточно учитывают этот момент трагедийной жертвенности при анализе ситуации в стране и мире сегодня.

Виктор: Представленные примеры трагедийного содержания искусства (как его высшей формы) отражают размывание традиционного понимания прекрасного, как объективно и безусловно существующего в мире, способствуют такому размыванию и, более того, эстетизации темных сторон действительности. (О чем подробнее еще также будем говорить позднее). В этом плане ХХ век, как эпоха величайших социальных потрясений и кризисов, дает множество примеров напряженных трагедийных ситуаций. Конфликт в трагедии (личность и обстоятельства) непримирим, ибо порождается глубинными противоречиями, – его трагическая развязка должна быть закономерна и необходима. В целом трагедия как жанр исчезает, но как элемент (трагедийный элемент) она проникает во все роды и виды искусства. И все это не противоречит дионисийской эстетике жизни. При этом, если французский экзистенциализм возвел в ранг философской истины мироощущение современным человеком своей потерянности в этом мире (где царствует необходимость), неустойчивости и бессмысленности человеческого существования, если в эстетике декадентства (конец 19 в.), в авангардизме 20 века (например, творчество Сальвадора Дали) безобразное провозглашается уже в качестве единственного эстетического эквивалента абсурдности бытия, то, не желая согласиться с этим, как выход, философы ищут пути к осознанию иного, «подлинного существования», в том числе и путем «великого отказа и очищения». Эстетика Сартра является в этом плане наиболее четко разработанной.

Сартр: Человек – это проект, который выбирается и реализуется им самим, самостоятельно и субъективно. Только в итоге собственной деятельности он определяется как конкретная, та или иная, личность. Человек является тем, что он сам делает из себя и ничем сверх того, – человек находится в жизни в том положении, что и художник в процессе творчества (приступая к созданию картины, художник часто не знает заранее, какой она будет). Главный мой тезис: творчество – это чистая свобода, которая черпает себя в недрах сознания человека, а по сути, в «ничто» (ничто как «нечто», как бесконечный хаос). Художественное творчество есть идеал деятельности (именно в нем, в процессе этой деятельности человек-художник ощущает наслаждение и именно это ощущение самовыражения, как свободного творчества, он переживает как нечто прекрасное).

Виктор: Существование человека трактуется, похоже, как бы предшествующим проявлению его сущности. Это важная мысль, размывающая представления об объективно существующем «прекрасном». И даже, вроде бы, о Боге! Но Сартр не дает ответа на вопрос, почему все-таки человек в своем творчестве выбирает движение к прекрасному или пошлому, доброму или злому? Чистая случайность? Или можно предположить, по сути дела развивая, как мы увидим далее, идеи Ф. Шеллинга, что человек изначально, с момента творения, добр или зол в той или иной степени, и в своей жизни он реализует этот изначальный проект. Но это означает, что опять побеждает необходимость, опять мы вводим представление о Боге, в противовес стремлению человека к свободе, – возможно, в деятельности человека все же реализуется некая карма. И тем не менее человек не сдается. Может быть действуют импульсы более глубокие, – от хаоса, от первовещества? Эта вечная борьба (что-то напоминающее стремление мотылька, летящего в огонь) и есть, возможно, залог совершенствования самой кармы и достижения в конечном счете состояния нирваны, в соответствии с представлениями древнеиндийской философии. Может быть, именно в этом корни оптимизма трагедии, чувства прекрасного и наслаждения, возникающего при этом, когда эти чувства рождают некое предощущение смысла жизни? Лессинг, в частности, развивает концепцию обязательной оптимистичности трагедии в искусстве.

Лессинг: Ужасы и жизненные бедствия следует изображать, ничуть не смягчая их, – но и одновременно показывать, что это есть лишь преходящий момент мира, в котором всегда существует высшая гармония и справедливость. Осмысляя гибель индивидуальности, как непоправимое крушение целого личностного мира, трагедия вместе с тем утверждает прочность, бесконечность всего мироздания. Трагедия – это философское искусство, искусство на стыке с философией, ставящее и решающее высшие метафизические проблемы. Трагедия – скорбная песнь о невосполнимой вроде бы утрате и одновременно – радостный гимн бессмертию и стойкости человека.

Виктор: Может быть, даже гимн именно жизни, витальности, как таковой? Истоки такого оптимизма трагического мировосприятия можно усмотреть в мифологии Греции (Дионис), Египта (Озирис), Финикии (Адонис), Малой Азии (Аттис), Вавилонии (Мардук), – об умирающих и воскресающих богах (в эмоциональной сфере – переход соответственно печали в радость). Эту же идею отображает и древнеиндийская религия, через понятия сансары, реинкарнации, метемпсихоза, сохраненные и в буддизме. В целом, трактовку греческой трагедии следует, похоже, принять, как жизнеутверждающую и оптимистическую песнь «сатира-козла». В любом случае, в трагедии отображаются не какие-то частные, отдельные, в чем-то случайные несчастья человека, а фундаментальная сложность бытия человечества, сказывающаяся на судьбе отдельной личности, которая при этом может это остро переживать и, одновременно, стойко противодействовать в борьбе с обстоятельствами. Иной раз, в связи с этим, говорят о несовершенстве бытия. Конечно, совершенство или несовершенство бытия – это большой философский вопрос, – и, возможно, вообще некорректно его ставить, – в онтологическом плане. Трагическая личность, стремясь к высшей гармонии, силой сопротивляясь насилию, рождает новое сопротивление, новую дисгармонию, что делает трагедию в принципе неустранимой из жизни. С этой точки зрения, «трагическое в искусстве можно уподобить прививке от смертельной болезни, – оно умудряет душу и облегчает встречу с трагическим в жизни» (Фазиль Искандер). В трагедии – смерть, угроза физической смерти тела, – момент истины, когда отчетливей выступают правда и ложь, добро и зло человеческого существования. При этом у человека иной раз появляется все же ощущение некоего смысла этой жизни (пусть и с трагической окраской), но понимания этого смысла, похоже, у него, пожалуй, не будет никогда.

 

Собрание 5. Свобода и необходимость

(Великобритания: Англия – Лондон)

Отдельно и мощно громоздится Лондон: устрашающе суровеет Тауэр, высится и доминирует над всей округой великий памятник великому архитектору – собор св. Павла. Неповторимым изяществом веет от набережной Темзы с Вестминстерским аббатством и Парламентом, искрится солнечная зелень ухоженных парков и садов. Сверкающий солнечный полдень.

Участвуют:

Виктор – модератор, Эпикур, Платон, Аристотель, Макиавелли, Декарт, Гоббс, Спиноза, Локк, Лейбниц, Чайна, Кант, Шеллинг, Плотин, Ницше, Маркс, Энгельс, Фрейд, Юнг, Т. де Шарден, Камю.

Виктор: Теперь уже очевидно, что проблема трагизма жизни и поиска ее смысла прямо увязывается с философской проблемой соотнесения «свободы и необходимости». Прежде всего, возникает вопрос, – в какой степени свободен человек, идущий по жизни, делающий эту свою жизнь? Причем, при обсуждении данной темы представляется необходимым разграничить два вопроса: о свободе самого человека (фактической и юридической) и о свободе его воли, т. е. свободе его побуждений, мотивации, деятельностных проявлений. Будем, прежде всего, рассматривать второй аспект проблемы, как философски более значимый. Часто именно «необходимость» воспринимается человеком, как непреодолимое действие законов природы, социума, Господа Бога, в конечном счете, что подавляет его волю и обуславливает трагическое мировосприятие. (Что касается первого аспекта, то в этом случае все представляется гораздо более ясным, ибо речь идет, всего лишь, о физических либо юридических ограничениях и запретах для деятельности или бездеятельности человека, т. е. о моментах социальных и политических, которые общество может в той или иной степени регулировать. Этим и занимаются политики, юристы, социологи и т. п., – в разной степени успешно). При оценке этого второго аспекта существует довольно широкий спектр мнений крупнейших философов разных времен. Как крайние противоположные точки зрения, отметим позиции знаменитого маркиза де Сада, с одной стороны («свобода не терпит границ, – она или является преступлением или не является свободой»), и некоторых религий, с другой стороны, развивающих идеи абсолютной предопределенности и необходимой обусловленности всех жизненных явлений (в средние века, к примеру, христианство утверждает идею Божественного Провидения, которое ведет нас по этой жизни; это же, по сути дела, утверждает и возникшее в тот же период мусульманство: все происходит по воле Аллаха). По сути дела, и наука вносит свой вклад в подобную трактовку, оценивая свободу, как осознаваемое человеком существование непреложных законов природы. У большинства авторов-философов позиция все-таки более гибкая. Кстати, возвращаясь к анализу свободы воли человека, с этих позиций подчеркнем, важность предпосылки признания или отрицания существования Бога. Признание существования Бога-Творца может, на мой взгляд, повести к двоякому выводу: 1. Бог создает сами законы и дает первотолчок, а далее все (сам человек и его познание, в том числе) возникает и развивается в соответствии с их сущностью. При этом следует учитывать, что эти законы необходимости исходят от Бога-Творца и, соответственно, ограничены по количеству и качеству, в том числе и в сфере человеческой деятельности, и в сфере этики. Они действуют только на период творения, и в рамках сотворенного мира. Но это уже допускает построение этики, ограничивающей свободу воли человека посредством моральных законов и заповедей, и физики, открывающей все новые законы природы, также ограничивающие свободу деятельности человека. 2. Можно попытаться обосновать какую-то «чистую» свободу воли человека, как, например, «сына Бога» (допуская при этом чистую свободу воли самого Бога, что, в общем, проблематично, как мы увидим далее), – тогда предсказуемость мира и поведения человека, исчерпывающая познаваемость законов природы оказывается принципиально невозможной. В развитие этой позиции, можно также признать за Богом, как Творцом, право свободного изменения правил, право поиска, – «Бог играет, Бог творит чудеса». Отрицание существования Бога автоматически ведет к утверждению о том, что в мире действует только лишь так называемая природная необходимость, – при этом подразумевается существование неких неизменных законов взаимодействия материальных тел и явлений, что, соответственно, ведет к признанию предсказуемости будущего состояния мира. Но это лишь на первый взгляд. Проблема состоит в том, что и в этом случае следует признать бесконечным процесс познания человеком окружающего его, бесконечного вширь и вглубь, мира, признать бесконечным число и фундаментальность законов этого мира и, таким образом, мы вновь сталкиваемся с невозможностью предсказания будущего состояния мира. Опять появляется проблема и возможность допущения опять-таки существования трансцендентного существа – Бога. С этих позиций можно уже, как было сказано, утверждать существование, в какой-то степени, свободы воли человека.

В то же время, независимо от признания или непризнания существования Бога, следует учитывать возможные импульсы воздействия на человека (и на самого Бога, если он признается) от первовещества, от первоматерии (как некой иерархии, конгломерата миров и творящих их богов, – о чем еще будет идти речь подробнее). Тем самым парадигма существования вечно незыблемой природной или Божественной необходимости, фатально определяющей жизнь и деятельность человека и человечества, (хотя это существование и доказывается нам в повседневной жизни действием ее естественных природных законов постоянно) в любом случае оказывается капитально подорванной, – концепция свободы воли видится более приемлемой, в какой-то степени. Но и в этом случае вряд ли можно утверждать безусловную свободу воли человека, свободу его выбора, если он всегда подвержен воздействию неких, кажущихся спонтанными, импульсов от первовещества. Свобода воли проявляется лишь в том, что человек может и не подчиниться (даже себе в ущерб) определенным законам природы или установлениям религии, общественных организаций, если в нем возникнет соответствующий импульс (но сама зависимость от глубинных импульсов сохраняется в любом случае). И вновь возникает вопрос, как, на каких основах строить в этом случае социум и этику, как теоретическую основу человеческого поведения: – исходя, к примеру, из прагматических принципов осуществления человеческого общежития, т. е. двигаясь исключительно по линии здравого смысла, – или взяв на веру определенные Божественные установления какой– либо конкретной конфессии, – либо на основе межконфессионального договора, – или вообще ее не строить, не заботиться о ней? Но в последнем случае и жизнь человеческая может оказаться невозможной, – всегда необходимо соблюдение каких-либо правил ее устроения. Появляется множество вопросов, о которых мы еще будем говорить подробно. Здесь нам потребуется опять совершить небольшой исторический экскурс.

Рационалист : Кстати, отметим, что Лейбницем, как известно, был введен специальный термин «теодицея», – оправдание Бога, оправдание правомерности веры в его существование, допущения его в научные и философские построения. В то же время существует мнение, что материалисты не нуждаются в «теодицее» (вспомним знаменитое высказывание известного физика в разговоре с Наполеоном Бонапартом, – «эта гипотеза, сир, мне не нужна»). Они смотрят на мир как бы снизу вверх и доказывают, что высшие формы возникают стихийно и закономерно из низших форм, а не созданы никаким мировым разумом. И у них не возникают эти сакраментальные вопросы: что определяет всю направленность эволюции, – необходимость, случай или чья-то воля, (развитие, по их мнению, идет циклично и самопроизвольно на основе неких флуктуаций материи); откуда произошел первотолчок (они считают, что его никогда не было, – движение и флуктуация вечны); что определило становление самих законов природы (они существуют вечно). Достаточно логично, вроде бы. Но материалистам также трудно позитивно не ответить на другой важнейший вопрос, (что подрывает сами основы их аргументации и существенно ее дополняет), – почему бог (в том числе и Бог, творящий миры) не может появиться как результат бесконечной эволюции природы, что признается и утверждается теми же материалистами. Итак, существует некая противоречивость во взглядах материалистов, а Лейбниц таким образом, оказывается совершенно прав.

Эпикур: Несчастье – жить в необходимости, но жить в необходимости вовсе не является необходимостью, – пути к свободе везде открыты. Свобода эта обусловлена спонтанным, необъяснимым отклонением атомов. Я смеюсь над судьбой и вместо этого утверждаю, что иное действительно происходит по неизбежности, иное – по случаю, но иное – зависит и от нас.

Платон: С этим можно согласиться, но лишь частично. Сама так называемая спонтанность всегда чем-то обусловлена каузально. Я полагаю, в частности, что над каждой из частей мироздания поставлен правитель, ведающий малейшими проявлениями всех состояний и действий (даже частицей человека руководит такой правитель) и все это направлено к определенной конечной цели: чтобы осуществлялось присущее жизни целого блаженное бытие, и бытие это возникает не ради тебя, – наоборот, ты – создан ради него. Есть и Верховный правитель, который видит, что все наши дела одухотворены и что много в них добродетели, но много в них и порока. Видя это, он придумал специальные места для поощрения и наказания человека, чтобы во Вселенной всегда побеждала добродетель, а порок был бы побежден: если ты станешь хуже, то отправляешься после смерти к дурным душам, если лучше, – то к лучшим душам. Правосудие верховных учредителей никогда и никого не оставит в покое, – каждый понесет назначенное богами наказание или поощрение.

Виктор: Очевидно, что Платон развивает идеи божественного творения и управления, а значит и Божественной необходимости. Им утверждаются и законы эволюции, хоть и от Бога, но, одновременно, похоже, признается и определенная свобода, не подконтрольность Богу воли человека, иначе его незачем было бы воспитывать, – поощрять или наказывать. Именно вследствие этого у него звучит идея воздаяния, возмездия в воспитательных целях. Эти же мысли Платон развивает и при анализе мотивации поведения человека. С одной стороны, он считает, что живые существа – «чудесные куклы богов», сделанные ими с неизвестной нам целью, но обладающие некоторой свободой выбора (можно предположить, что, или это сделано богом сознательно, чтобы, к примеру, «интереснее было играть», или в силу неспособности его самого контролировать импульсы из других миров, от других богов, – те самые начала неразумия). С другой стороны, он утверждает, что каждый должен следовать «златому и священному руководству разума», т. е., по его мнению, разум дан человеку Богом, как некий фонарь в сотворенном им мире, освещающий путь к некой цели. Но эта цель, – кем она выбирается? Самим человеком, Богом-Творцом или его антиподом? Это большой вопрос. Мы видим также, что утверждается определенный смысл человеческой жизни: «ради осуществления бытия сотворенного целого». Но, опять-таки, возникает «проклятый» вопрос о смысле творения самого этого целого. Что это, – результат «игры» или нечто более серьезное?

Платон: При этом каждый из нас – это единое целое, но имеет в себе двух неразумных и противоположных советчиков – удовольствие и страдание, к которым присоединяется еще мнение относительно будущего, общее имя которому – надежда. Ожидание скорби, страданий рождает страх, ожидание удовольствия – отвагу. И над всем этим стоит разум, решающий, что из них выбрать лучше, а что – хуже, в каждом отдельном случае.

Виктор: Итак, с одной стороны признается божественное управление через разум, через законы природы, чувства удовольствия и страдания (хотя и неразумны, но все же советчики), а с другой – речь идет и о неком фундаментальном неразумии в человеке, проистекающем неясно отчего (может быть как раз от первовещества). Эти мысли развивает и Аристотель, у которого все-таки господствует мысль о целесообразности устройства мироздания и организации всего мирового процесса, – реализуются телеологические воззрения, как универсальный космологический принцип. Отстаивая общественно значимые добродетели, как высшие этические ценности, он, по сути дела, как и Платон, видит смысл жизни единичного человека в обеспечении блага бытия сотворенного целого, а именно общества. Обосновывается единство цели через идею единого Бога – источник и причину движения. Но и он отрицает абсолютно сознательный характер этой целесообразности.

Аристотель: Целесообразное творчество природа осуществляет бессознательно, автоматически, через законы материального мира, в большой степени, которые как раз и являются предметом изучения науки.

Виктор: Идеи божественного творения и управления, но также и признания свободы выбора человека, отчего проистекает его направленность к добру или злу, соответствующая определенность его этических принципов, развивают в дальнейшем римские философы античного периода Плотин и Августин. Позднее, в средние века, христианство утверждает идею Божественного Провидения, которое ведет нас по этой жизни, и доводит до последней черты идею абсолютной предопределенности и необходимой обусловленности всех жизненных явлений. Последнее, по сути дела, утверждает, как было сказано, и возникшее в этот же период мусульманство, – все происходит по воле Аллаха. И лишь Макиавелли в период Ренессанса возрождает вновь понятие свободы воли человека, хотя и не раскрывает ее истоков. Знаменитое его понятие Virtu – это воля, вооруженная умом, или ум, окрыленный волей. Само слово Virtu у него означает храбрость и энергию, причем как в добродетели, так и во зле. Это отображает его безразличие к традиционным моральным оценкам поступков, связанных с осуществлением власти. Свои рекомендации в области этики взаимоотношений между людьми Макиавелли строит, опять-таки, на основе размышлений о соотношении необходимости и свободы в деятельности человека.

Макиавелли: Судьба действительно распоряжается половиной наших поступков, но управлять другой половиной или около того она предоставляет нам самим.

Виктор: В целом, его точка зрения вписывается в концепцию философов-классиков античности. Далее в Новое время продолжаются исследования свободы воли человека. Декарт особо исследует свободу воли, считая ее высшим свойством человека, делающим его хозяином своих поступков, за которые человек, соответственно, заслуживает хвалы или хулы.

Декарт: Нам присуща свобода воли, по собственному выбору мы можем соглашаться или не соглашаться с чем-либо, – это положение настолько ясно, что его следует отнести к нашим первичным и наиболее общим врожденным понятиям.

Виктор: В то же время, следует подчеркнуть, что признавая свободу воли человека, Вы, Декарт, тем не менее, также ограничиваете ее могуществом Бога. Свобода человека признается Вами только в рамках Божественного предопределения, но от дальнейшего обсуждения этого вопроса Вы уклоняетесь.

Декарт: Поскольку мы постигаем необъятное могущество Бога, нечестиво предполагать, будто мы можем совершить то, что он заранее не предопределил сам. Правда, нашего понимания недостаточно для усмотрения того, каким образом (и почему) он оставил свободные поступки человека не предопределенными.

Виктор: Гоббс понятию свободной воли противопоставляет понятие обдумывания, которое и заканчивается определенным действием.

Гоббс: Обдумывая намерение, мы размышляем. Последний импульс к совершению или не совершению действия называется волей, в собственном смысле этого слова. Считаю волю следующей за последним предписанием разума. Я признаю такую свободу, в соответствии с которой могу делать что-либо, если желаю. Но выражение «я могу желать, если хочу» считаю абсурдным.

Виктор: Гоббс, таким образом, утверждает несостоятельность трактовки понятия свободы воли, как основы каких-то индетерминистских действий человека. Спиноза, рассуждая о побуждающих началах человека, также исповедует точку зрения «железного детерминизма». Но он еще более консервативен в своих суждениях и полностью отрицает свободу человеческой воли.

Спиноза: В душе нет никакой абсолютной или свободной воли, но к тому или иному хотению душа определяется причиной, которая определяется другой причиной и так далее до бесконечности… Воля не может быть названа причиной свободной, но только необходимой (всегда найдется причина, которая ее определяла бы к действию). Воля определена отдельными желаниями, каждое из которых детерминировано опять-таки определенными причинами. Мнение о свободе воли возникает только от незнания людьми цепочек причин. Воля и разум – одно и то же.

Виктор: В чем-то Спиноза прав, если в цепочку причин включить и импульсы от первовещества. В целом все же можно отметить, что у философов периода Нового времени нет особых противоречий с античностью, но они в большей степени используют данные современной им науки для познания прежде всего движущих причин объективно существующего мира, а не каких-то абстрактных конечных последних причин. В то же время у Джона Локка вновь появляется и неоднократно повторяется мысль об иерархии мыслящих существ во Вселенной, что соответственно усложняет до предела проблему трактовки свободы и необходимости в действиях человека.

Локк: Я называю их хорошими и плохими ангелами, которые обладают достоинствами и способностями, намного превышающими наши слабые свершения и ограниченные мыслительные способности. Но определить предел силы, которой каждый из них обладает, было бы слишком смело для человека, находящегося в темноте и устанавливающего пределы тому, что находится на расстоянии бесконечности от его системы и за пределами его понимания. От нас скрывается в непроницаемом мраке почти весь интеллигибельный мир, который несомненно больше и прекраснее мира материального. Между нами и великим Богом есть разные степени духовных существ. Спрашивать, свободна ли человеческая воля, – так же нелепо, как и спросить, квадратна ли добродетель. Воля человека всегда детерминирована. Но воля есть внутренняя сила и ее проявлениям может быть поставлен предел или нет. Правильным является не вопрос, свободна ли воля, а вопрос – свободен ли сам человек.

Виктор: Как видим, он возвращается к первому аспекту выше поставленного вопроса о соотношении свободы и необходимости. В целом, Локк, как и Гоббс, верит в разум человека (данный ему от Бога) и отдает ему приоритет в руководстве человеческими действиями, утверждая, что последняя инстанция, к которой человек прибегает в определении своего поведения, есть его разум. Необходимость и возможность добиваться собственного счастья на разумном основании есть, по его мнению, основа всякой свободы. Взгляды Локка развивает Готфрид Лейбниц, хотя и в жесткой полемике с ним, разграничивая, прежде всего, понятия свободы воли и ее детерминизма. Психологические исследования Лейбница в основном совпадают с его оригинальными философскими взглядами, в основе которых лежит его витализм и монадология.

Лейбниц: Как уже было мною сказано, повсюду разлита активная первичная сила, которую можно назвать жизнью. Жизнь следует рассматривать как некую силу, неравномерно распределенную по космическому пространству, и каждому телесному образованию присуща своя степень жизненной силы, – соблюдается принцип индивидуальности.

Виктор: И у Вас вновь звучит идея иерархии разумных существ во Вселенной. При этом утверждается, что основа повсюду одна и та же, – живой атом, монада. В этом основной принцип Вашей философии.

Лейбниц: Так как природа может варьировать основами (монадами-духами) до бесконечности, то не существует столь возвышенного духа, над которым не было бы бесконечного множества других, возвышающихся над ним. Главный атрибут такой монады – энергия, сила. При этом, если считать материю способной еще и к ощущению, то можно думать, что для нее не невозможно произвести и источник всех сил, т. е. Бога в бесконечной эволюции. Я не уверен также, нет ли все же разумных существ, стоящих ниже нас. В целом, по-видимому, мы занимаем во Вселенной довольно-таки почетное место среди разумных животных.

Виктор: При этом вновь звучит идея иерархии самих богов: бог творит монады, но и сам является продуктом эволюции монад. Это важнейшая мысль, развивающая идеи эволюции и ведущая, (долженствующая вести) как мною было замечено, даже материалистов к признанию Бога. По Вашему мнению, соответственно, и свобода воли (как некой чистой воли) существует.

Лейбниц: Свобода духа, в противоположность необходимости, относится к чистой воле, рассматриваемой в отличие от разума. Именно в этом случае говорят о свободе выбора, которая заключается в том, что более сильные доводы или впечатления ума не мешают акту воли быть случайным и не сообщают ему абсолютной необходимости. В этом смысле говорят, что разум может детерминировать волю, как бы предъявлять ей свои доводы, не принуждая ее (последнее слово всегда остается за волей – «я хочу»). Такое проявление воли видимо связано и со страстями, ибо воля и разум – две различные способности души. Именно в этом смысле Аристотель удачно заметил, что свободными действиями мы называем не просто те, которые спонтанны, но те, которые вдобавок обдуманны. То есть человек как бы действует по принципу: я все обдумал и взвесил, – но я хочу так, даже если это и противоречит разуму. Эти принципы признания чистой свободы воли взяты мной из размышлений над математическими проблемами бесконечности, – бесконечно малого и бесконечно большого.

Виктор: Вы замечаете, кстати, что и термин «необходимый» требует такого же осторожного обращения, как и термин «свободный». Именно с различной трактовкой необходимости Вы связываете тот факт, что представления о судьбе в различных религиозных учениях трактуются по-разному.

Лейбниц: Мусульманский фатум – совершенно слеп (властвует необходимость и человек бессилен как-то повлиять на свою судьбу, – все предрешено). Христианское Провидение предполагает некую возможность для человека влиять на свою судьбу через богопочитание. При этом необходимость не следует смешивать с детерминацией вообще. Связи и детерминирования в мыслях не меньше, чем в движении, хотя мы не всегда это осознаем. В этом смысле всякий, даже признаваемый свободным акт, в принципе детерминирован. Само случайное, хотя и противопоставляется необходимому, тоже детерминировано, так как ничто не происходит без основания, без некоторого повода, даже когда этот процесс рассматривается как пересечение некоторых причинных рядов взаимодействий.

Чайна: Судьба для Конфуция – это человеческая доля, которую невозможно познать или изменить по своей воле. Ее можно только принимать, храня возвышенное безмолвие. «Жизнь и смерть – судьба», говорит один из его учеников.

Виктор: Таким образом, детерминированность признается всеобщей, хотя при этом отстаивается и свобода выбора человека, т. е. его принципиальная возможность неподчинения законам природы или общества, – при этом и данное неподчинение трактуется все же безусловно детерминированным, хотя в силу бесконечной глубины детерминации оно воспринимается людьми как спонтанное, случайное (это возможно только через принятие концепции бесконечной иерархии миров и богов).

Лейбниц: В целом, действительно, люди способны хотеть не только то, что им нравится, или признается разумным, но и совершенно противоположную вещь для того только, чтобы показать свою свободу. (Существует старое выражение: «Я вижу и одобряю лучшее, а следую худшему»). Но следует иметь в виду, что воля сама может косвенным образом содействовать тому, чтобы что-то нравилось или нет, так что в конечном счете выбор определяется самой свободной волей.

Виктор: У Иммануила Канта развивается идея диалектики свободы и необходимости, их неразрывной связи.

Кант: Свобода воли есть свойство воли быть самой для себя законом. Таким образом, свободная воля и воля, подчиненная нравственному закону, есть одно и то же. Долженствование, выражаемое этим императивом нравственного закона, отображает уже необходимость, но необходимость совершенно особого рода, ибо ее источник, разум, как отображение существования «вещи в себе», существенно отличается от рассудка, отображающего закономерности мира явлений. Таким образом, антиномия свободы и необходимости во многом оказывается мнимой, кажущейся, – свобода и необходимость могут быть совместными характеристиками одного и того же предмета, рассматриваемого и как «вещь в себе» в умопостигаемом мире, и как «явление» мира эмпирического. Оказывается возможным мыслить единство свободы и необходимости, отображающее наличие двух миров, в каждом из которых действуют специфические законы причинности.

Виктор: Итак, причинность через свободу надо искать, по Канту, вне чувственного мира – в мире умопостигаемом (идея кажется близкой концепции иерархии миров и богов и импульсов от первовещества, но в этом последнем случае весь детерминизм вообще, похоже, размывается, релятивизуется). Коренной вопрос, который все же практически интересует его, – каким образом свобода одного человека может быть согласована со свободой других, если принять, что свобода каждого человека есть прирожденное и неотчуждаемое его право, коренящееся в мире «вещи в себе»? Таким образом, Кант до предела заостряет проблему этики.

Кант: Каждое лицо, реализуя свою свободу, вправе присвоить себе любой предмет. Возникает противоречие и борьба, – это так. Но одновременно следует видеть позитив в этом отношении, признать, что именно противоречие является условием исторического прогресса: средством, которое использует природа для развития всех человеческих дарований, является антагонизм, т. е. недоброжелательная общительность людей. Только с появлением антагонизма делаются первые шаги от невежества к культуре, – в условиях совершенного согласия, умеренности и взаимной любви все таланты остались бы сокрытыми. Природа умнее человека: человек хочет согласия, а она дает раздоры, она хочет, чтобы он вышел из состояния бездеятельного довольства и беспечности и отдался бы труду и опасности и, таким образом, нашел средство разумного избавления от них.

Виктор: В соответствии с этим воззрением (по сути дела развиваются идеи Гераклита) Кант пришел к выводу, что человеческий род и развивается, несмотря на то, а может быть и потому, главным образом, что по самой своей сущности – зол, испорчен (возможно, именно это, таким образом определяемое им качество человека, как раз и проявляется через признаваемую свободу воли, и, возможно, именно это фиксирует миф о грехопадении человека в Библии). Этику же рекомендуется строить, исходя из признания существования нравственного закона в душе человека, основанного на утверждении существования Бога, свободы человеческой воли и бессмертия души. Но, как и что можно построить на этих основаниях? Многим мыслителям эти рекомендации представляются довольно туманными, но, на наш взгляд, может быть именно таким образом реально развивается человеческая история? Здесь, похоже, синтезируется и признание божественных установлений для сотворенного богом земного мира, (хотя и в рамках какой-либо определенной конфессии), и концепция иерархии миров и богов, которая завуалированно содержится в его определении нравственного закона. Признается и желательность утверждения «золотого правила этики» в отношениях людей, и, одновременно, неизбежность «зла и испорченности человеческой натуры», и антагонизма, как вечного двигателя человеческой истории. И не эта ли изначальная испорченность ведет нас к Апокалипсису? Чрезвычайно большое значение, в этом плане, имеют исследования диалектики свободы и необходимости в деятельности человека еще одним классиком немецкой философии, а именно Фридрихом Шеллингом.

Шеллинг: Свободным можно назвать лишь то, что действует в соответствии с законами своей собственной сущности и не определено ничем более ни в себе, ни вне себя. Такое действие, в соответствие с внутренней природой сущности, по закону тождества и с абсолютной необходимостью и есть абсолютная свобода. Но что такое внутренняя необходимость сущности? В этом пункте необходимость и свобода должны быть соединены. Именно сама эта внутренняя необходимость и есть свобода, – сущность человека есть существенно его собственное деяние. Необходимость и свобода заключены друг в друге как единая сущность. Эту необходимость не нужно смешивать с эмпирической, основанной на принуждении, необходимостью мира явлений.

Виктор: Как видим, логика его суждений пока повторяет Канта. Но Шеллинг говорит также о некой основе существования, из которой рождается и сам Бог. Это и есть воля, по его мнению, – непостижимая основа реальности вещей, никогда не исчезающий осадок, то, что никогда не может быть разложимо в разуме, но вечно остается в основе вещей. Из него порожден и разум. (Т. е. речь идет о некой основе, порождаемой, на наш взгляд, бесконечной иерархией миров и богов!). У Канта роль такой основы, по сути дела, выполняет понятие «вещи в себе».

Шеллинг: С одной стороны, вследствие вечного деяния Бога в мире все есть правило, порядок и форма, – добро. Однако, с другой стороны, в основе его лежит нечто беспорядочное, хаотичное, злое и кажется, что оно когда-нибудь может вырваться наружу. Без предшествующего мрака нет реальности твари, тьма – ее необходимое наследие. Всякое рождение есть рождение из тьмы на свет. Поскольку же эта сущность есть не что иное, как вечная основа существования и самого Бога, она и должна содержать в то же время в самой себе его сущность (Божественную сущность) подобно некоей искре жизни, светящейся в глубоком мраке. Поэтому и в человеке содержится вся мощь темного начала и вся сила света, глубочайшая бездна и высочайшее небо. Воля человека есть, с одной стороны, сокрытый в вечном стремлении зародыш Бога, сокрытая в глубине искра Божественной жизни. С другой стороны, из-за того, что человек возникает из основы, он содержит независимое от Бога начало, но оно, оставаясь темным в своей основе, все же преображено в свет и в нем зарождается нечто высшее, – дух. Оба этих начала, от Бога и от темной основы, существуют во всех вещах. И то единство, которое в Боге нераздельно, в человеке разделено и это есть возможность творения добра или зла. Соотношение своеволия и разума в каждом человеке – различно. Возвышение своеволия и есть зло, – возникает жизнь во лжи, порождение беспокойства и гибели. Следовательно, основа зла находится в некоей основе существования, – высшем положительном, имеющемся в природе.

Виктор: Как видим, этические проблемы в его суждениях смыкаются с онтологическими. Добро от Бога трактуется, как некие, вносимые им в сотворенный мир правила, порядок, форма (похоже, и разум человека, соответственно, также). Противоположные параметры рассматриваются, как нечто противостоящее, – зло. Но тут появляется дополнительный вопрос: ведь именно Бог, согласно, по крайней мере, Ветхого Завета, запретил человеку изначально вкушать плоды Древа познания, и первый грех человека связан как раз с нарушением именно этого запрета (получается, что Бог запретил познание, т. е. основную деятельность разума). Поэтому и Шеллинг отмечает в дальнейшем, – как человек принимает решение следовать добру или злу в каждом конкретном случае еще полностью окутано мраком и требует, по-видимому, дополнительного исследования.

Шеллинг: Итак, открывается глубочайшая связь в зависимости вещей, а также сущность Бога, которая есть до всякого существования (и самого бога) и потому страшна (еще не смягчена Богом). В целом же можно сделать вывод, что истинная свобода возможна только в согласии со святой необходимостью, когда дух и сердце, подчиняющиеся своему собственному закону, добровольно утверждают то, что необходимо. Это проявляется в религиозности, когда Бог есть духовный свет, в котором только и становится ясным все остальное. И в ком это познание есть – оно не позволяет ему быть бездеятельным и безнравственным.

Виктор: В целом, онтологические аспекты психического трактуются Шеллингом следующим образом: – процессы эволюции вечны (идут и до появления Бога определенного уровня) и сам Бог этого мира появляется как их результат (действует своего рода необходимость); – далее конкретный Бог творит в свою очередь первоначала и конкретные миры (в какой-то степени свободно), – но опять они подвержены процессам эволюции (уже в рамках сотворенного мира), и так без конца, – идут волны эволюции и творения во Вселенной. Бесконечное количество этих волн, их флуктуация и дает первовещество, основу, (я соглашусь с Анаксимандром, называя его «божественным апейроном»), откуда и идут кажущиеся спонтанными импульсы, – а конкретный Бог творит на каждом определенном этапе, закладывая при этом и определенный нравственный закон в душу человека. Поэтому Шеллинг протестует против голой эволюционной теории, стремящейся вывести человека из неорганической природы: нельзя представить, отмечает он, что ничтожное дает повод к возникновению великого, – именно последнее должно существовать изначально, обуславливая эволюцию (т. е. утверждается великая непознаваемая основа существования и Бог творящий, также, как ее продукт, хотя и на соответствующем уровне, всего лишь). В результате складывается, как нам кажется, следующая картина. Существует мир, в котором мы живем, который воспринимаем так, как воспринимаем, – в частности, как мир расширяющейся Вселенной (согласно современной космологической гипотезе). Это и есть наш мир, мир нашего Бога или Бога этой Вселенной, или соответствующей иерархии богов. В этом мире, где физический фон конкретизируется, как процесс расширения Вселенной, существует и соответствующая нравственность, как нечто глубинное в сущности человека (от Бога, – некоторые считают, и Абеляр, в частности, один из первых, что именно эта нравственность проявляется в том, что мы называем совестью). И возможно, именно принципы этой нравственности отражены, хотя и разными словами, и в текстах Библии, и в Коране, и в других священных книгах человечества. Есть между ними расхождения, но есть и нечто общее, что способствует выживанию человека на этой земле. Именно на этой глубинной основе строится и формируется в различных социальных группах общественная мораль. Посредством воспитания и обучения определенные морально-нравственные ориентации, морально– нравственные ценности закладываются в душу людей. И все было бы прекрасно, если бы человек следовал этим заповедям, – не было бы сегодня экологического кризиса, не было бы насилия и войн. Но!.. Не получается так. Почему?

Рационалист : Попытаемся ответить. С одной стороны, ответ лежит на поверхности: различные религии дают различные указания, формируют различные установки (часто взаимоисключающие) по важнейшим принципам существования (к примеру, по принципу «не убий»). Опять возникает вопрос, почему? Похоже, одна из причин в этом случае, – невозможность абсолютно истинного познания. Как уже неоднократно указывалось (идем глубже), во Вселенной предположительно существует бесконечное множество обитаемых миров и соответствующая иерархия богов. И это, во-первых, могут быть миры расширяющейся Вселенной, в которых правят наши боги с их животворной силой, с их добродетелями в нашем понимании Добра, Света, Красоты, Истины. И возможно, чем более будет расширение этой Вселенной, тем более интенсивными будут проявления жизни, разума, расширение сознания. В бесконечности времени – вплоть до появления бесконечно развитого Нового Космического Разума или Разума Нового Бога. Но, во-вторых, можно предположить и существование антимиров (или зеркальных отражений), где правят антиподы наших богов, у которых в чести иные добродетели, противоположные: зло, тьма, безобразие, ложь… Возможно предположить и то, что где-то, куда стремятся наши разбегающиеся Галактики, идет противоположный процесс сужения Вселенной (в этом смысле можно трактовать сужение и как вторую фазу флуктуации и нашего земного мира при общем развитии космоса). И в этом мире сужающейся Вселенной, или антимире, процессы эволюции бытия и нравственности могут идти и в обратном порядке: не жизнь (нэгэн-тропия – концентрация жизни) будет бороться за свое существование со всеразрушающей смертью, а, наоборот, уже смерть (энтропия-распад) будет отстаивать свои позиции в борьбе со все возрастающей интенсивностью жизни, – т. е. в этом антимире именно смерть трактуется как некое конструктивное начало, а жизнь – как деструктивное. (Кстати, возможность этих процессов флуктуации в несколько иной трактовке, была подробно описана Платоном; настойчиво утверждал возможность их актуализации в нашем мире и русский религиозный философ Н. Ф. Федоров, ну, а гораздо ранее, схожие идеи можно обнаружить у древних зороастрийцев). Вся макроэволюция Вселенной с этих позиций – это бесконечные флуктуации «расширение – сужение», концентрические самозамыкающиеся волны материи, энергии, субстанции с соответствующими последствиями для эволюции жизни и смерти в их жизненных проявлениях в нашем земном чувственном мире, которые оказываются с такой глобальной точки зрения как бы равнозначащими и равноценными, как и соотносящиеся с ними понятия добра и зла, морального и аморального, нравственного и безнравственного. Эти противоположные миры взаимосуществуют, взаимопроникают в бесконечности пространства и времени, также как и воздействия друг на друга со стороны их демиургов. В целом такого рода воззрения приводят к мысли о том, что в глубинной сущности разных людей по-разному проявляется то, что и трактуется нами как добро или зло. Эта изначальная сущность как раз и обуславливает характер человека, его психическую природу, нравственность, – проявляется влияние Космоса (миров, богов, их антиподов). Общество не может изменить эту глубинную направленность, но может канализировать ее в общественно– значимом для определенного периода времени направлении (полезном или вредном). Именно поэтому оказывается столь велика роль воспитания, обучения, просвещения, СМИ (средств массовой информации), формирующего образа жизни. Это исключительно важно с позиций материалистической трактовки эволюции и самоорганизации Вселенной, но не противоречит и допущению трансцендентальных персон, их возможному влиянию (по Библии при творении человека ему уже придается родовое качество свободы воли и ответственности за свои поступки). В любом случае важен, как уже было отмечено, анализ глубинной сущности человека.

Плотин: Не дело Бога сражаться вместо тех, кто не хочет драться… Чтобы получить урожай, надо не только молиться, а возделывать почву. Если пренебрегаешь своим здоровьем – будешь болеть. Если злые люди стоят у власти, то это происходит всегда из-за трусости их подданных. Такова справедливость и обратное было бы несправедливо.

Виктор: Ницше, развивая идеи Лейбница, Шеллинга, Шопенгауэра, первостепенное значение придает трактовке именно понятий «воля к власти», «воля к жизни», как основополагающих звеньев его рассуждений о побуждающем и движущем начале человеческой деятельности, когда при этом полностью игнорируются наши сегодняшние представления и мораль (христианская, в частности). Это созвучно многим предшествующим рассуждениям.

Ницше: Сама жизнь есть некая воля к власти, проявление этой воли.

Виктор: Ницше подчеркивает, что несвободная воля вообще не существует. Хотя остается вопрос о самой природе ее утверждаемой им однозначной направленности, – к власти, к жизни, – что предполагает опять-таки какую то ее несвободу, детерминированность, обусловленность чем– то более глубоким.

Ницше: В действительности речь может идти только о сильной или о слабой, но, всегда, о свободной воле. В то же время признание свободы воли не отменяет принципа детерминизма и обусловленности в мире, который имеет необходимое и поддающееся вычислению течение не только потому, что в нем царят законы, но и потому, что законов либо абсолютно нет, либо действует некий закон хаоса, закон свободы проявлений индивидов.

Виктор: Это утверждение наводит на мысль о прозрении им законов совершенно иного порядка, может быть вероятностно-статистических закономерностей (по современной терминологии). Представляется при этом, что он рассуждает в рамках исследования той самой основы существования, о которой говорит и Шеллинг. Идея свободы звучит и у раннего Карла Маркса, когда он еще рассматривает человека в некоторой степени и как непосредственно природное существо, наделенное жизненными силами, которые существуют в нем в виде задатков и способностей, в виде влечений и страстей. В политэкономии в качестве фундаментальной движущей страсти он выделяет корыстолюбие. Однако, хотя ранний Маркс и употребляет понятие «человеческая природа» для обозначения вполне конкретной реальности (биологической основы всякого человеческого существования, без рассмотрения последствий социализации, считая стремление к свободе родовым качеством человека, проявляющимся на этой основе), но, в последующем, он все более утверждается в мысли, что эта природа не есть характеристика истинно человеческой сущности.

Маркс: Все, что является специфически человеческим в социально развитом смысле, есть исторический продукт, а не природная данность. Человек не перестает быть биологически детерминированным существом, но способом его бытия оказывается прежде всего социальное самодетерминирование, – интегрируя в самом себе все то, чем общество, в котором он живет, его обогащает или обедняет, индивид и становится личностью.

Виктор: Все сказанное позволяет его сподвижникам сформулировать основное положение относительно свободы воли человека, звучащее уже несколько по– иному.

Энгельс: Свобода есть познание необходимости. Не в воображаемой независимости от законов природы заключается свобода, а она есть нечто формируемое на основе познания этих законов, – при этом человек стремится к расширению и углублению познания сферы их действия.

Виктор: Позиция заслуживает уважения и признания, но это научное знание должно быть дополнено, на наш взгляд, включением религиозных установок, учетом возможности действия тайных мистических сил, т. е. знанием из иных разделов человеческого познания, – хотя и довольно своеобразным, не научным, иррациональным. Зигмунд Фрейд, полемизируя с Марксом, помещает основные движущие человека силы в инстинктивную сферу деятельности, утверждая, что все действия человека направляются в основном двумя основными инстинктами: стремлением к удовольствию или к удовлетворению естественных органических потребностей (инстинкт жизни) и стремлением к агрессии, разрушению, саморазрушению (инстинкт смерти). И в этом коренится, по его мнению, свобода воли. Но свобода ли это? Человек зависим от инстинктивных импульсов, а они, в свою очередь, также, возможно, детерминированы. Но чем? Об этом он не говорит. Кроме того в структуре личности Фрейд выделяет инстанцию, которую называет Сверх-Я, считая, что она как бы реализует требования морали (или нравственности, по нашей современной терминологии), данной нам от Бога и пустившей столь глубокие корни. Тут он как бы развивает идеи, оставшиеся неразработанными у Ницше.

Фрейд: «Сверх-Я» предъявляет самые строгие моральные требования к Я. В частности, наше моральное чувство вины есть выражение напряжения между Я и «Сверх-Я». Человек всегда находится между Сциллой социальной репрессивности и Харибдтой полного развязывания инстинктов. И в этом причина возникновения неврозов.

Виктор: Но у Фрейда все же есть определенные колебания в трактовке «Сверх-Я», как либо морального (формируемого обществом) либо нравственного (от Бога) образования.

Фрейд: Мы ни в коей мере не отрицаем ту часть психологической истины, которая содержится в утверждении, что совесть – Божественного происхождения, но это требует разъяснений. Маленький ребенок, как известно, аморален, – у него нет внутренних тормозов против стремлений к удовольствию. Роль, которую позднее возьмет на себя Сверх-Я, вначале исполняется внешней силой, родительским авторитетом.

Виктор: В этой формулировке он говорит вроде бы о формируемой морали, но в то же время звучат сомнения.

Фрейд: Я сам не вполне удовлетворен этими рассуждениями, но введение «Сверх-Я» может быть описано в какой-то степени как идентификация с родительской инстанцией. «Сверх-Я» является таким образом носителем идеала, с которым Я как бы соизмеряет себя и который восходит к родителям, воспитателям в онтогенезе и т. п. Но «Сверх-Я» строится не просто по примеру родителей, а в свою очередь по родительскому «Сверх-Я» и так далее до бесконечности вглубь. Таким образом речь идет о «Сверх-Я» прародителей, – оно есть носитель традиции, всех сохранившихся во времени ценностей, которые существуют в поколениях.

Виктор: По сути, утверждается идея наследования социального и психического опыта, сформулированная отцом эволюционной психологии Г. Спенсером. В конце жизни Фрейд затрагивает вопрос, можно ли верить в объективную реальность оккультных фактов (система суеверных представлений о таинственных сверхъестественных фактах, – понимание, которое доступно только отдельным избранным лицам): телепатия, передача мыслей, состояний возбуждения, волевых побуждений на расстояние, через свободные пространства другому лицу. В этом можно увидеть поиск оснований и самих инстинктов и возможности какого-либо воздействия на них.

Фрейд: Психоанализ не может ответить прямо, однако выявленный с его помощью материал производит по меньшей мере благоприятное впечатление для утвердительного ответа.

Виктор: Таким образом, Фрейд далее не анализирует эти идеи. Такой анализ можно усмотреть у Карла Юнга, который развивает идеи о бессознательном психическом, как мотивационной основе деятельности человека, в концепции коллективного бессознательного.

Юнг: Чаще всего, это проявляется как свойство гения, – многие художники, философы, ученые лучшими своими идеями обязаны вдохновению, которое рождается из таких истоков. Этот же феномен проявляется и в снах, – его символы иной раз выражают мысли, которые никогда еще не достигали порога сознания этого человека. Причем, имея дело со снами, следует помнить, что они зарождаются в духе, который носит не вполне человеческий характер, а является скорее дыханием природы. Это может быть дух прекрасного и благородного, но может быть и дух жестокого Божества. Чтобы охарактеризовать этот дух, следует приблизиться к миру древних мифологий, сказкам первобытного леса. Факт остается фактом, – люди делают некоторые вещи, совершенно не зная зачем, – они основываются на ранее сформированной и уже готовой инстинктивной системе. В мифологии ранних времен как раз эти силы называли «мана» или духами, демонами, богами. И сегодня они также активны, как и прежде, – демоны и боги вовсе не исчезли, – они лишь обрели новые имена.

Виктор: Таким образом, у Юнга звучит мотив некоего управляющего воздействия этих духов, добрых и злых, – причем их можно рассматривать, как принадлежащие и миру Творца, и иным мирам и богам в бесконечной их иерархии, т. е. тому, что мы назвали вслед за Анаксимандром «апейроном».

Юнг: Девиз – где есть воля, там есть путь, – суеверие современного человека, который слеп к тому, что он одержим силами, находящимися вне его контроля. Это, в частности, проявляется в психологических сложностях, неврозах, в ненасытной жажде пищи, алкоголя, табака, наркотиков и тому подобное.

Виктор: По сути дела, отрицается трактовка воли, как механизма разума, и отстаивается противоположная позиция иррационального взгляда. Пьер Тейяр де Шарден также стремится домыслить до конца в этом ключе идеи эволюции. Именно утверждение бесконечности эволюции позволяет ему допустить возможность существования некоей сверхжизни.

Тейяр де Шарден: Именно в русле эволюционной идеи бесконечного развития универсума возможно появление «сверхжизни»: жизнь, достигнув своей мыслящей ступени у нас на Земле, должна продолжаться, поднимаясь структурно все выше. Поэтому в какой-то форме нас ждет в будущем не только продолжение жизни, но и сверхжизнь, как результат мегасинтеза. Нам надо закрыть глаза, чтобы не видеть, что эволюция должна достигать кульминации в каком-то высшем сознании.

Виктор: Речь идет, таким образом, о какой-то таинственной конвергенции личностей, по крайней мере, их духовных компонентов. Загадочный центр притяжения назван им точкой Омега, которая обретает лицо и сердце «какого-то любящего и любимого существа», персонифицируется. Именно из точки Омега исходят, по его мнению, основные импульсы, управляющие миром, его эволюцией. Утверждение им наличия уже существующей точки Омега, позволяет допустить и у него мысль о том, что мегасинтез и сверхжизнь формируется уже упомянутым апейроном, как неким осредненным конгломератом иерархии миров и богов. Хотя Омега, в его интерпретации, ближе к фиксации некоего конкретного уровня этого конгломерата. В заключение отметим (вновь повторим) позицию Альбера Камю, который также, достаточно глубоко рассматривает проблему свободы выбора человека.

Камю: Человек абсурда лицом к лицу со смертью (это есть наиболее абсурдная очевидность жизни) чувствует себя освобожденным от всего, в том числе и от всех требований человеческой морали. Ведь если Бога нет, – то нет морали и «все дозволено». И все же бунтарь должен стремиться положить свободе предел везде, где она сталкивается с человеком. «Разум – это способность не доводить до конца то, что мы думаем, чтобы у нас оставалась вера в реальность» (цитирует он Л. Бикеля, утверждая, что «именно иррациональное служит границей рационального, а то в свою очередь наделяет его своей мерой», – авт. В. Д.). Иррациональное таинство жизни не должно приносить в жертву: любой морали должен быть присущ реализм, чувство меры, ибо и добродетель в чистом виде пагубна и цинизм тоже губителен.

Виктор: Обобщая можно сказать, что всегда существовал широкий спектр взглядов на тему соотнесения свободы и необходимости в деятельности человека. Платон развивает идеи божественного творения и управления, а значит и Божественной необходимости, хотя, одновременно, признается и определенная свобода, не подконтрольность Богу воли человека, иначе его незачем было бы воспитывать, – поощрять или наказывать. Именно вследствие этого у него звучит идея воздаяния, возмездия в воспитательных целях. Идеи божественного творения и управления, но также и свободы выбора человека, отчего проистекает его направленность к добру или злу, развивают в дальнейшем и грек Эпикур, и древнеримские философы Плотин и Августин. В период Ренессанса 15–16 вв. философы (в частности, Н. Макиавелли) уделяют углубленному исследованию «свободы воли» человека все большее внимание. И в Новое время (17 в.) продолжаются исследования свободы воли человека. Причем, необходимо обратить внимание на две главные позиции философов: признание ее наличия, как некого особого его качества, либо утверждение полного ее отсутствия. Такая точка зрения, может быть в наибольшей степени, отражает позицию трагического противостояния свободной воли человека и необходимости. В то же время, через признание веры в разум как бы снимается ощущение трагизма человеческой жизни. Но при этом часто игнорируется знание из иных разделов человеческого познания, – хотя и довольно своеобразное, не научное, иррациональное. Этот пробел в 19–20 вв. восполняют немецкие классики и другие авторы, развивая идеи диалектики свободы и необходимости, их неразрывной связи и вновь акцентируя наше внимание на осмыслении фундаментального контекста человеческой жизни, а именно ее философских основ.

 

Собрание 6. Философские основы картины мира

(Италия, Флоренция)

Сады Боболи, река Арно, роскошный купол Санта Мария дель Фьоре. Вдали, за горами темнеют руины вечного города – Форум, Колизей. Из толщи времен доносятся яростные крики сражающихся гладиаторов, вопли христиан, скармливаемых львам. А над руинами, как символы христиан, уже победителей, высятся прекрасные купола римского Сан Пьетро, венецианского Сан Марко и множества других церквей и соборов. Италия – музей под открытым небом. Республика, империя, папство. Города-государства и вновь республика. Юлий Цезарь, Цезарь Август, Нерон, Катилина, Марк Аврелий, Николо Макиавелли, Борджиа и Медичи, Гарибальди и Муссолини, Грамши и Берлускони.

Участвуют:

Виктор – модератор, Рационалист, Синтетист, Декарт, Паскаль, Платон, св. Августин, Хайдеггер, Шпенглер, Кьеркегор, Шелли, Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель, Бергсон, Бердяев, Гуссерль, Гадамер, Рикер, Чайна, Витгенштейн, Хайдеггер, Ясперс.

Виктор: Тема сложная, – но в какой-то степени и необходимая для тематики, которую мы обсуждаем. Остановлюсь вначале на характеристике тех понятий (словосочетаний), из которых сплетена ее формулировка: мир, картина мира, философские основания ее. Слово «мир», в русском языке, – понятие, как известно, многоаспектное: 1) понятие политологическое (состояние общества в отличие от состояния войны, – мирное сосуществование); 2) понятие социологическое (общество в разных его конфигурациях, – город, село, государство и т. п.); 3) понятие социально-психологическое (мир, соотносимый с разными психическими состояниями, превалирующими в человеке, – мир мысли математика и шахматиста, мир эмоций и страстей художника (в музыке, поэзии, живописи), мир деятелей соответствующих отраслей науки и искусства, религиозных конфессий); 4) понятие философско-психологическое (можно говорить в более общем виде о мире эстетики (красота и безобразие), мире этики (этос, как мир нравственных и моральных категорий, поведенческих императивов); 5) понятие философское (наиболее общее понятие сформированного у человека образа мира, в который включена окружающая нас действительность и человек в ней, – будем иметь в виду именно это, прежде всего, не исключая и остальных значений, которые могут органично вплетаться в него). Итак, употребляя понятие «мир» в вышеобозначенном контексте темы, мы говорим в этом случае, по сути, о неком образе мира, который может быть в разной степени наполнен содержательно, структурно, интеллектуально, – может быть также по-разному эмоционально окрашенным.

Теперь, что касается понятия «картины мира». Оно, как всякая картина, предполагает и соответствующую ее рамку, как некое ограничение. Мы, таким образом, заключаем представления о мире (его образ) в соответствующие рамки и говорим о некой картине мира в нашем восприятии. Она опять-таки различна у разных людей (в зависимости, в частности, от возраста человека или от его профессиональной принадлежности): у ребенка, к примеру, – она наивна, примитивна, чиста; очень отлична она же у ученого-естественника и художника, священнослужителя и философа (разных направлений). Рассмотрим подробнее, чем же психологически обусловлены конкретно те или иные образы и ограничения картины мира в различных случаях. Прежде всего, следует иметь в виду образ действительности, в которой мы живем, формируемый главным образом так называемыми телесными чувствами: зрение, слух, обоняние, осязание, вкус (чувственный образ). Но синтез данных этих чувств происходит с участием и мышления (осознанного и неосознанного), и эмоций, и, возможно, экстрасенсорных восприятий (телепатия, ясновидение, вещие сны и т. п.). Таким образом, и складывается образ картины мира, чувственно нами воспринимаемый совершенно по-разному (в силу разных причин): либо как «мир пречистый и радостный» (как сказал поэт), либо как «ужасный, мертвящий, затхлый», либо как таинственный, символичный. Особенно много примеров в этом отношении дает нам искусство. Образы картины мира у разных художников разного времени могут быть совершенно различны: реалисты (художник, композитор, оператор в кино, писатель), – стремятся зафиксировать реальные события во времени, мгновение, – прекрасное и безобразное. К примеру, живописцы Левитан, Куинджи (пейзажи), Л. Толстой (повесть «Казаки»), Н. Гоголь («Тарас Бульба»). Все эти авторы, особенно в начальный период творчества, – изображают прекрасные образы действительности. Но и мерзости жизни реалистично отображают они же (и другие): вспомним гоголевские «Мертвые души», «Ревизор», художников-передвижников. Но ведь есть и совершенно другой Гоголь («Нос», «Шинель», «Избранные места из переписки с друзьями»), и другой Л. Толстой («Исповедь», религиозно-мистические работы последних лет), есть такого (другого) рода и живописцы, – Брейгель («Триумф смерти»), Гойя («черный период», «Капричос»); литераторы, – Булгаков, Кафка, Сартр («Тошнота»). И это уже совсем иные картины мира. В целом, каких только направлений в истории искусства не существовало помимо реализма: символисты, сюрреалисты, акмеисты, футуристы и пр. и пр. В формировании образа картины мира участвуют в этих случаях не только чувственные органы, но и гораздо более сложные психологические образования, – и социально сформированные (сегодня особенно важно влияние СМИ), и унаследованные (в т. ч. и так называемые архетипы и фенотипы), – возможно влияет и нечто из сферы сверхчувственного, трансцендентного. Следует отметить в этом плане и специфические религиозно-философские, конкретно-цивилизационные картины мира: древней Индии, древнего Китая, древней Греции, иудаистскую, христианскую, исламистскую, атеистическую (естественно – научную). В целом, можно говорить о следующей типологии картины мира в ее главных чертах: обыденная – мозаичная (часто хаотичная, бессистемная, образованная случайным образом), религиозно-мифологическая и религиозно-мистическая (создаваемые в соответствии с соответствующим религиозным учением, его догмами), картина мира с позиций различных видов искусств (тут возможно, как мы отметили, существование самых различных направлений). В осмыслении картины мира в научном плане человек также может идти и вширь (как кажется, беспредельно), и вглубь. Но существует сфера человеческого познания, в которой производится синтез всех результатов человеческого поиска в течение тысячелетий развития человечества: это философия в ее изначальном понимании. И через систему обучения она транслируется во времени. Однако, это уже не хаотическая картина мира, – при ее построении существуют определенные ограничения, действуют определенные правила, которые мы и называем философскими основаниями картины мира, и о которых будем говорить подробно далее.

Следует подчеркнуть, что во все времена существования человечества всегда существовали суперинтеллектуалы, стремившиеся в максимальной степени осуществить синтез человеческого знания, хотя и они, тем не менее, в силу разных причин руководствовались различными ограничениями, как философскими основами, в формировании картины мира. В качестве таких основ и ограничений выделяют главным образом: материализм и идеализм, теизм и атеизм, познаваемость, скептицизм и агностицизм. Их и рассмотрим подробнее далее. Как раз таким образом (с учетом этих ограничений) даются ответы (очень разные) на фундаментальные проблемы и вопросы бытия: что же есть все-таки окружающий нас мир? что есть сам человек? существует ли мир независимо от человека или между ними есть некая связь? как человеку жить в этом мире? каков смысл этой жизни? (и другие). В целом, как видим, философскими ограничениями в формировании картины мира (или философскими основами) являются, как правило, две какие-либо крайние точки зрения и, иной раз, срединная, – их объединяющая. Они и используются в главных сферах философского знания: онтологии (учение о бытии) и гносеологии (учение о познании).

Что касается онтологии, то тут всегда выделялись: материализм и идеализм. В материализме его основными разновидностями являются: грубый, вульгарный, механистический (к примеру, Т. Гоббс 17 в. «Левиафан», – социальная философия) и естественно-научный, диалектический (К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин «Материализм и эмпириокритицизм»). В идеализме также выделяют два его вида: объективный, – от Платона до Гегеля (прежде всего) и субъективный, – наиболее известен в этом отношении Д. Беркли, епископ из Клойна, 18 в. (его известное утверждение – «весь мир – мое восприятие», – «Трактат о началах человеческого знания»). Актуальна позиция их синтеза сегодня, о чем еще будет сказано позднее. В гносеологии выделяются, как основные, такие виды, как оптимизм в познании истины и пессимизм. В наибольшей степени оптимизм был присущ советскому диалектическому материализму (вопрос, правда, маскировался выделением понятий абсолютной и относительной истины; объективной и субъективной). Пессимизм (в форме скептицизма, агностицизма), – характерен, по сути дела, для любого вида философии. Приведу, в качестве примера, некоторые наиболее характерные высказывания классиков по этому поводу: (Древнегреческий скептик Пиррон: «На вопрос – «Пиррон, ты жив или мертв?», – он твердо отвечал – «не знаю». Англичании Дэвид Юм, 18 в., – «Истина сокрыта в бездонной глубине», – повторяя утверждение древнего грека Демокрита). Сегодня актуальна позиция уровневого подхода при анализе проблемы истины: выделяются, в частности, уровни макромира (превалирует естественно-научное направление) и мира трансцендентного (с позиций философско-религиозного поиска), к примеру.

Как раз на стыке разделов онтологии и гносеологии рассматривают, в качестве главного, и третье соотношение философских основ (или ограничений): теизм и атеизм (признание существования трансцендентного сверхъестественного существа и его отрицание, – знание и вера, наука и религия борются между собой). Похоже, они непримиримы и это лишь усиливает ощущение скептицизма в познании вообще. Однако и тут существуют попытки синтеза (работы К. Ясперса «Смысл и предназначение истории», П. Тейяра де Шардена «Феномен человека»). Как результат осмысления всех этих позиций, появляется необходимость кропотливого изучения и т. н. философских категорий: «конечное и бесконечное, живое и неживое, часть и целое, необходимость и случайность, возможность и необходимость, свобода воли, количество и качество, единство и борьба, жизнь и смерть, пространство и время» и другие. Как правило, почти каждый из интеллектуальной элиты в истории философии брался и берется за осмысление вклада этих категорий в формирование соответствующей картины мира. Рассмотрим, в качестве примера, некоторые из основополагающих формирующих категориальных моментов в этих процессах осмысления философских основ, – проанализируем проявление в них вышеобозначенных философских ограничений.

Рационалист : Предлагаю рассмотреть вначале категорию «природа», которая, может быть в наибольшей степени наглядно, отображает особенности процесса. Природа – по латыни «натура». Природу материалисты, чаще всего, соотносят с чувственно воспринимаемым человеком миром явлений, процессов, объектов (т. н. макромир). И сам человек, по их мнению, является порождением природы. В рамках трактовки природных явлений выделяют и другие подразделы природы: это микромир и мегамир. И в процессе научного познания природы речь идет, прежде всего, о мире чувственно воспринимаемого, – непосредственно воспринимаемого (посредством органов чувств) или через приборный состав, с помощью которого человек проникает в глубины материи (вглубь и вширь). Материя рассматривается в качестве всеобщей природной субстанции (наука игнорирует идеалистический подход). Но, опять-таки, показания приборов (либо соответствующие физические проявления) д.б. обязательно восприняты органами чувств человека (будь то движение стрелки на шкале прибора или ядерный взрыв). К такому выводу приводят как раз дополнительные размышления на тему, что такое «наука».

Синтетист : Поразмышляем на тему, что же такое «наука». Следует отметить, что сегодня можно выделить два основных взгляда на соотнесение философии и науки: – расширение понимания науки (особенно гуманитарной) до отождествления с философией; – сведение самой философии к науке (позитивистский подход). Представляется достаточно приемлемой марксистская трактовка науки, как одной из сфер общественного сознания. Но возникает вопрос: в чем специфика ее, в отличие от рядоположенных иных сфер: философии, религии, искусства, мифологии, мистики? В поиске ответа начнем с этимологии. Термин «наука» предполагает «научить»: передать некие знания, умения, навыки. Налицо связь с педагогическим процессом обучения. Отсюда выглядит логичным перевод термина «наука» на английский язык термином «lesson» (его другое значение – «урок»). Но для «науки» в английском языке употребляется и термин «science» (в латинском языке термин «scientia» означает «знание»). В английском же дополнительно существует и соответствующий термин «knowledge» или «know» («нау» – «знать», – опять же очевидна связь с русским термином «наука»). Данный второй вариант его происхождения предполагает уже смысл поиска знания, (а не только его передачи, трансляции), – чем фактически и занимается наука. Но и другие вышеперечисленные формы общественного сознания также ищут собственное знание и передают его из поколения в поколение, используя как рационально-логические методы и приемы, так и признавая внерациональное и иррациональное знание. (Недаром, к примеру, латинский термин «ars» переводится и как «наука», и как «искусство, мастерство». А в философии существует ее важнейший раздел: теория познания, – гносеология или эпистемология). Значит, у науки должно быть какое-то иное знание. Говорят, что оно практически– значимое. Но таким оно является опять-таки и для других форм общественного сознания (выражаясь через этические учения, культы, ритуалы). На наш взгляд, специфика научного знания состоит в том, что человек, опираясь на познанные им законы природы, осознанно реализует его в конкретных практически значимых методиках и особенно в технических устройствах. Наука неразрывно связана с техникой, как сознание человека изначально связано с изготовлением орудий труда (первые простейшие технические устройства). Прежде всего, эта связь реализуется в науках о природе, естественных науках, создававшихся ранее всех иных прочих. На современном уровне здесь все более выделяются две отдельные сферы: прикладные, технические науки и фундаментальные. И если первые ориентированы в первую очередь на чувственную сферу бытия человека (направлены на трансформацию окружающей среды, создание второй природы, – их связь с техникой достаточно очевидна), то вторые связывают эту сферу с умопостигаемой и умосоздаваемой реальностью (через математику, логику, философию, и даже религию и мистику), – там эта связь с техникой существует тоже, но она не столь очевидна.

Чувственно воспринимаемая человеком сфера бытия подразделяется на неживую (якобы?) и живую природу (одна из сложнейших философских проблем – соотнесение неживого и живого). Для изучения последней (включая человека в его телесности и деятельностных проявлениях) существует собственный ряд естественных наук. Но человек – это еще и ум, душа, психика вообще. Поэтому появляются науки, связующие изучение этой сферы с естественными науками и другими формами общественного сознания, – психология и психиатрия. (Вспомним Протагора: «Человек есть мера всех вещей»). Далее логично выделить гуманитарные науки (науки о социуме, о различных деятельностных проявлениях человека и социальных групп в социуме). Их можно называть и социальными науками, что доказывает этимологический анализ. Но их научный статус достаточно проблематичен, – особенно там, где они смыкаются с философскими проблемами, с искусством, религией, мифологией, мистикой (как и психология). Там же, где эти науки близки к естественным (фиксируются экпериментально подтверждаемые законы, создаются конкретные методики, технические устройства), – там проблема смягчена. Ситуация обостряется и через сопоставление объяснительного и описательного подходов, используемых в трактовке их содержательного материала (к примеру, позиции В. Дильтея, К. Ясперса в их истолковании исторической науки и борьбе с марксизмом). В целом, подводя итог и возвращаясь к вопросу, что же такое наука, следует, на наш взгляд, вспомнить ее образ, созданный Р. Декартом («Первоначала философии»).

Декарт: Следует представить некое Древо познания, корни которого – метафизика, ствол – физика, а ветви и плоды – все прочие науки.

Виктор: Важно подчеркнуть: «корни» и «плоды». Кроме того, полезно не забывать и образ науки по Гегелю («Наука логики»).

Гегель: Наука представляется некоторым замкнутым в себе кругом, в начало которого вплетается путем опосредствования его конец, – причем этот круг есть круг кругов… – звенья этой цепи суть отдельные науки, из коих каждая имеет нечто до себя и нечто после себя.

Виктор: Важный момент – этот «круг кругов», влекущий представление о науках «на стыке», «сшивающих» эти круги воедино, – математика, логика, психология. По сути дела, все это в целом действительно есть изображение опять-таки единого Древа познания, иллюстрирующее дифференциацию и синтез знания (из сфер: чувственно воспринимаемой; умопостигаемой и умосоздаваемой; трансцендентной), процессы его поиска и применения на различных этапах развития человеческой мысли. И как тут в заключение не упомянуть эпизод из Ветхого Завета, связанный с этим Древом, – появляется огромное новое поле исследований образа науки, ученого в этическом плане, куда пока мы вторгаться не будем.

Рационалист : При этом отметим, что представления о материи, как состоящей исключительно из атомов (греч. «неделимый»), сохраняются в европейской науке от античности до конца 19 века, – господствует т. н. корпускулярная теория, – теория частиц. Но уже были, правда, и те, кто утверждал идею делимости атома (Декарт, а до него Августин Аврелий), что в последующем и было подтверждено наукой. Но сторонники корпускулярных теорий не сдавались. В поисках все более фундаментальных частиц была предложена гипотеза «кварков». Нобелевский лауреат Р. Фейнман с улыбкой говорит, однако, о том, что сама модель кварка нуждается в проверке, – неясно, что удерживает кварки вместе, – «это бог знает что и его называют глюоном». Сегодня мы видим, как ищут с помощью коллайдера в горах Швейцарии еще какие-то фундаментальные частицы. Причем, через СМИ нам навязывают представления о том, что таким образом удастся наконец понять строение Вселенной, – неадекватное, на мой взгляд, суждение. Существует в целом и трезвый взгляд на все эти проблемы: развиваются параллельно представления, как корпускулярные, так и волновые. И сегодня идет поиск нового, – новых представлений о материи на уровне синтеза волновых и корпускулярных представлений. (Действует т. н. «принцип дополнительности» Н. Бора). В попытке осмысления внутреннего глубинного мира явлений, процессов используется все более сложный математический аппарат. Соотношения неопределенности В. Гейзенберга устанавливают предел человеческого восприятия. И появляются настроения т. н. «приборного идеализма», – в науке всегда присутствует т. н. агностицизм 1-го рода, – связанный с ограниченностью чувственного восприятия человека. Но также обязателен для науки и т. н. агностицизм 2-го рода, связанный с неисчерпаемостью материи. Познание бесконечно, утверждает наука, – и в этом утверждении скрыто присутствует агностицизм, хотя, на первый взгляд, оно оптимистично. Такому представлению способствуют исследования и мегамира. Основными изучаемыми объектами этого мира являются звезды на небе и «галактики» (имеется в виду некое целостное скопление звезд, планетных систем, межзвездной пыли). И те и другие видны непосредственно с земли или обнаруживаются с помощью приборов. Люди тысячи лет смотрят на небо, любуясь картиной ночного звездного неба, и размышляют об иных мирах за пределами нашей земли. Но рождается и чувство затерянности в этих пространствах, о чем так ярко высказался Б. Паскаль (17 в. «Мысли», – о человеке, не познавшем Бога).

Паскаль: Пусть человек уразумеет, что Земля – всего лишь точка во Вселенной, ее орбита – лишь черточка, весь зримый мир – лишь едва приметный штрих в необъятном лоне природы.

Рационалист : Галактика, к которой принадлежит сама земля – Млечный путь. Утверждается, что это диск диаметром 100 тысяч световых лет. Его ширина – 1500 световых лет. Земля вместе с солнцем вращается вокруг центра галактики, – один оборот за 200 миллионов лет. Это галактический год. Есть скопления галактик – метагалактики. Все эти галактики, как предполагается, с большой скоростью разлетаются друг от друга в разные стороны. (Есть гипотеза большого взрыва, произошедшего во Вселенной 20 миллиардов лет назад). Очевидно, что ученые используют такие масштабы численных представлений, что это естественно вызывает восприятие этих теорий с большим недоверием и усиливает настроение скептицизма по отношению к науке. Обсуждается гипотеза академика М. Маркова: астрономическую Вселенную, утверждает он, можно рассматривать и как микромир. «Наша вселенная для стороннего наблюдателя может выглядеть так же, как микрочастица выглядит для нас». И наоборот, микрочастицы тоже можно рассматривать как целые вселенные (он дает им название «фридмоны»). Там протекает все, как и на земле, – есть жизнь и разумные существа. И формулируются достаточно экзотические утверждения: «все состоит из всего», «элементарная частица равна вселенной». Следует подчеркнуть, что в основе современных научных представлений о материи лежит идея ее сложной системной организации. Выделяют элементы, связи, уровни. Все эти системы, уровни организации материи в мирах взаимосвязаны. И отражает эту некую общую систему организации материальных явлений известная модель атома (ядро, вокруг которого вращаются электроны). Эта модель атома соотносится с моделью астрономической, космической, планетарных и звездных явлений. При этом можно сказать, что, когда такие научные системы строятся, а потом пересматриваются, как в 20 веке, в науке происходят революционные преобразования. (Существуют неизбежно периоды и эволюционного развития науки и периоды научной революции). Можно также отметить, что для людей мира науки на первый взгляд характерно, в основном, атеистическое мировосприятие. В то же время биографический анализ трудов выдающихся научных деятелей показывает, что в конце пути они, как правило, начинают размышлять о Боге-Творце, о неком трансцендентном существе (И. Ньютон, Н. Бор, М. Борн, «космический разум» А. Эйнштейна). Похоже, это обусловлено поиском большей познавательной и этической цельности научного знания.

Виктор: Очевидно, что категория «природа» имеет непосредственное отношение к одной из наиболее фундаментальных категорий философии, – философской категории «бытия». В ней сплетается все, что заботит человека (размышления человека, как было сказано, об окружающем мире, о себе самом, о месте человека в этом мире и смысле жизни). Причем, для здравого смысла существование мира и самого человека достаточно очевидно и все воспринимается очень просто (отсюда расхожие выражения, – «Жизнь есть жизнь… а что делать?»). Но для философа – это всегда, как мы видели, проблема (вспомним скептиков от Пиррона до Юма, сомнения Декарта). Масса сомнений возникает, как мы еще покажем, в связи с осмыслением проблемы времени и пространства. И хотя ставится проблема познать, что есть мир и что есть человек, но одновременно присутствует и ощущение исследователя, что «он знает, что ничего не знает» (Сократ).

Рационалист : Возьмем к примеру, два понятия – «Бытие» и «быт», – посмотрим, что их сближает, что разъединяет. Термины однокоренные, созвучные, что предполагает некоторую содержательную общность. Но и сущностное различие, очевидно, имеется. Достаточно взглянуть на соответствующие определения в различных словарях. «Быт» в Философском энциклопедическом словаре трактуется следующим образом: «Уклад повседневной жизни, сфера внепроизводственной социальной жизни, включающая как удовлетворение потребностей людей материальных (пища, одежда, жилище, безопасность, здоровье и т. д.), так и духовных (культура, общение, отдых, развлечение и т. д.). Под влиянием социальных и географических у различных народов складываются собственные традиции, обычаи, привычки, обряды, связанные с жизнедеятельностью в быту (различное соотношение материального и духовного, индивидуального и общественного, затраты времени, типы социальных объединений. В ходе социально-исторического развития меняются элементы быта и его структура (влияет в разной мере машинизация, электрификация, информатизация, инновация и т. д., – глобализация, в конечном счете)». Как-то просто, буднично, тривиально все выглядит, – отсутствует философский посыл. Но достаточно повнимательнее понаблюдать за этой сферой бытия человека и можно разглядеть моменты, влекущие как раз к философским размышлениям. Бытовая суета захлестывает, часто нас подавляет, заедает (мода, праздники, «тусовки», или забота о хлебе насущном, борьба с бедностью, болезнями и прочими невзгодами). Однако бывают и моменты просветления (или протрезвления), когда иной человек начинает задумываться, – «И это моя жизнь? И для этого я рожден, я живу? И в чем же смысл этой жизни?» Появляется в его размышлениях как раз то, что философы называют – «проблема бытия», – более фундаментальные раздумья о себе, о жизни, о мире. Но философский подтекст «быта» человек может почувствовать и через наблюдение природы в ее естественном состоянии: рыбалка, охота, путешествия. Также и через искусство (вторую природу): музыка, живопись, поэзия, – человек как бы выходит за предел бытового существования, – начинает размышлять об окружающем мире, о себе самом, о месте человека в этом мире и смысле жизни. Это как бы уже выход за горизонт чувственных восприятий, – появляется ощущение более целостного «бытия». Примером философской взаимоувязки этих понятий служит книга Виктории Швейцер о жизни и творчестве М. Цветаевой «Быт и бытие», – понятия в ее названии как бы служат некой параллелью понятий «времени и вечности», особенно актуальных при оценке творчества этого замечательного русского поэта.

Виктор: Об этом же говорит, к примеру, и анализ картины Ван Гога «Крестьянские башмаки» М. Хайдеггером (Введение к работе «Исток художественного творения»).

Хайдеггер: Главное намерение художника в том, чтобы показать бытие художественного творения, (по сути дела, предмета быта, – авт. В.Д.), как манифестацию некой истины самой по себе. Здесь есть не просто предмет, который можно использовать для самых разных целей, но нечто такое, чье бытие состоит в том, что оно «стоит в самом себе», – происходит как бы раскрытие, «разверзание мира». Таким образом, художественное творение хранит нас от потери ощущения сути вещей. Распахивается некая открытость, «сокровенность», – вот в чем сущность заключенного в художественном творении становления некой истины.

Виктор: Кстати, при осмыслении последней, также как и проблемы бытия в целом, очевидно в наибольшей степени, влияние вышеназванных философских оснований на становление соответствующей картины мира: материализм и идеализм, теизм и атеизм, познаваемость и агностицизм.

Рационалист : В попытке рассмотреть подробнее проблему бытия обратимся к этимологии этого слова. Термин «бытие» (русское слово), происходит от глагола «быть», что означает «существовать, наличествовать». По латыни переводится термином esse. В романских языках употребление этого глагола в различных временных формах достаточно распространено (от глагола to be, т. е. «быть», в английском – is; во французском – est; в немецком – ist). В русском языке эта связка «есть, быть» часто не употребляется, но подразумевается (добавляет, усиливает характеристику существования объекту предложения). Но в философии термин «бытие» становится гораздо более общим понятием и даже категорией (одним из наиболее общих понятий), – «бытие».

Виктор: В одном из Философских словарей, правда, оно трактуется довольно упрощенно, на мой взгляд: «Философская категория, которая обозначает реальность, существующую объективно и независимо от сознания человека». Но этого мало для определения бытия. Можно определить бытие, как философскую категорию, отображающую не просто объективную реальность, существующую как бы вне сознания человека, но и отражающую включенность самого человека в эту реальность, связанную с комплексом проблем, возникающих при анализе человека, окружающего мира и их взаимоотношения, взаимодействия. Именно в таком смысле фактически трактовали «бытие» философы различных времен. Уже у досократиков древней Греции оно по своему значению совпадает с представлением о всеобщем космосе, связано с понятием всеобщей субстанции вещей. И хотя древние материалисты оставили нам довольно упрощенные суждения, – «все есть вода» (Фалес), «все есть воздух» (Анаксимен), «все есть огонь» (Гераклит), – однако, греческая мифология того времени дает нам возможность угадывать за этими простыми вроде бы словами и иные «божественные» сущности (один из этих милетских мудрецов, Анаксимандр, прямо утверждает – «все есть божественный апейрон»; а тому же Фалесу принадлежит и другое замечательное высказывание, – «в мире все полно богов»). Таким образом, изначально имеется (угадывается нами) убеждение, что помимо мира объектов и предметов, воспринимаемых с помощью органов чувств, за ними, существует некий иной истинный мир. Эти миры обозначают по-разному, – при этом философские взгляды смешиваются с религиозными. Но в целом, различается «бытие по мнению» (первый мир, – это, мол, всего лишь призрачный мир, иллюзии) и «бытие по истине» (второй). У Платона позднее появляется развернутая концепция представлений о чувственном бытии и неком мире идей. Кроме того, Платон и Аристотель признают существование божества, творящего из некого первовещества миры, в том числе сотворившего и наш мир. (И религиозные деятели всех времен также говорят о сверхъестественном божественном мире, куда человек проникнуть с целью познания не может, – в него можно только верить).

Наиболее общая и подробно разработанная концепция бытия существует в средние века у Августина Аврелия (Блаженного, Святого), который говорит, что существует Бог и он творит некое первовещество из некоего ничто. А далее из этого первовещества создаются идеи неких первоначал. И комбинируя эти идеи и первовещество, он создает далее первичные субстанции: землю, воду, огонь, воздух. Он же творит идеи вещей, которые в соединении с первичными субстанциями, дают вещи этого мира. Но кроме такого землеустроения Бог-Творец (верховный), по Августину, создал и некое «небо небес», на котором поселил других сотворенных им богов или духов, которые сами могут также творить миры. Продолжая эти мысли, можно представить, что и сам Творец создан Творцом еще более высокого уровня. Таким образом, можно вообразить бесконечное количество таких сотворенных и творящих миры богов, (иерархию богов и миров), а весь мир рассматривать как некий божественный «апейрон», конгломерат, несущий в себе целые миры вселенной и их творцов. Такого же рода взгляд имеется и у философа древней Индии Шанкары (9 в.) – учение «адвайта». Человеку, считает он, свойственно верить низшим истинам (экзотерическим), – на этой основе рождается представление о Брахмане, как о Божественной личности. Но есть высшие истины (эзотерические), – и тогда Брахман трактуется, как Высший Демиург, как некая ВсеДуша, которая разыгрывает для самой себя некий спектакль (в т. ч. создает Бога Демиурга, который и создает, творит, в свою очередь, сенсорный мир). Таким образом опять звучит идея иерархии самих богов. (Она будет подхвачена Д. Локком, Г. Лейбницем позднее). Интересна трактовка бытия, как чего-то всеобъемлющего, в древнекитайском даосизме. Бытие – это некое «дао»: «все в мире одна вещь – дао; вне присутствия дао нельзя говорить, но то, о чем и поведать нельзя – это дао; в не присутствие дао нельзя размышлять, но то, о чем и помыслить нельзя – это тоже дао». Спиноза вводит соответствующее понятие «субстанции». (Это «причина самой себя», некая вечно существующая внутри себя первооснова вселенной, – как бы равнозначная бытию, – causa sui).

Синтетист : Приведем еще примеры: Н. Кузанский в период Возрождения (16 в.), продолжая поиск античных философов, выделяет три области премудрости, в которых ищет (должен искать) философ: область чувственно воспринимаемого (мир явлений, воспринимаемый органами чувств человека); область умопостигаемого, умопонимаемого, умосоздаваемого (понятия, абстракции различного уровня, создаваемые умом); и область вечного божественного (познать умом человека не возможно, – познается с помощью мистического прозрения, в это можно только верить). Но, добавим, есть еще и сфера, «о которой мы и помыслить не можем». (Об этом писал еще древний грек Дионисий Ареопагит, – 4–5 вв. В этом направлении работал, отметим, в 20 в. М. Хайдеггер, соотнося с понятием истины некую «сокровенность»). Н. Кузанский пишет книгу «Охота за мудростью», в которой подводит итог своих исканий. В работе «Апология ученого незнания» он говорит о том, что знания человека всегда ограниченны, а познание бесконечно, что ученый подобен человеку, который взбирается на башню и которому открываются в бесконечной перспективе все новые горизонты познания. Попытка адекватного отображения этих взглядов имеется у Г. Лейбница в его «Монадологии» 17 в. Религия же пополняет философию массой собственных догадок, утверждений и проблем. Например, существуют «утверждения-проблемы»: бессмертия души, существования человека в ином трансцендентальном мире, существования Бога. Немецкие классики 18–19 вв. внесли наибольший вклад в осмысление категории бытия.

Кант: Я утверждаю существование некой «вещи в себе», не доступной нашему познанию. Она как бы равнозначна понятию бытия.

Фихте: А я провозглашаю два равномощных положения: «без субъекта нет объекта» (идеализм) и «без объекта нет субъекта» (это материалистическое положение). Оба эти положения сосуществуют и взаимопроникают. Я отвергаю непримиримое противоборство материализма и идеализма, доказываю их сосуществование в единстве. Свою теорию, наукоучение, я называю «критический идеализм или идеаль-реализм».

Виктор: Шеллинг (остановимся подробнее на нем) трактует все явления бытия (физические, духовные, материальные, реальные, идеальные), как некое всеединство, включая в него и самого бога. (Уже в 19 лет в эпиграфе одной из работ он написал: «эй кан пан», что означает в переводе с греческого «все – едино». За несколько месяцев до смерти он также писал сыну: «Лессинг сказал «все единое» и я не знаю ничего сказанного лучше»). С этих позиций он трактует философию природы и философию духа. (Заметим, правда, кстати, что впервые это заявил древний грек Парменид).

Шеллинг: Природа едина, в ней нет разобщенных субстанций, неразложимых первоэлементов, – есть единство противоположностей, есть постоянное изменение и развитие…Сама жизнь есть единство двух процессов, распада и восстановления веществ.

Виктор: Он возвращает нас вновь к трактовке природы, как изначальному тождеству объекта и субъекта. Но принцип тождества субъекта и объекта трактуется им уже гораздо более явно через проблему осмысления Бога. Бог для него – некое единство личности и мира, в котором слиты две первосилы: эгоизм и любовь, как реальное материальное и идеальное начала. Материя, по его мнению, есть не что иное, как бессознательная часть Бога. В связи с этим он развивает философию единства и также критикует «догматическое разделение идеализма и материализма», ищет более глубокие основания их взаимоотношения. Идеализм, базисом которого не служит живой реализм, становится, по его мнению, пустой и отвлеченной схемой. «Идеализм – душа философии, реализм – ее тело, – лишь вместе они составляют живое целое». Реализм не может дать философии ее принцип, но он должен быть основой и средством, тем, в чем идеализм осуществляется, претворяется в плоть и кровь, – живой фундамент философии. Исследуя далее с этих позиций непосредственно свободу воли, он выделяет различие между сущностью, поскольку она существует (является), и сущностью, поскольку она есть лишь основа существования (существование и сущность как бы разобщены).

Шеллинг: Поскольку до Бога или вне Бога нет ничего, то основа его существования должна быть в нем самом. Но эта основа не есть Бог, а только основа его существования: она есть природа в Боге, неотделимая от него, но все же отличная от него сущность. То же можно сказать относительно вещей внешнего мира. Основа вещей тоже находится в том, что и в самом Боге не есть он сам, то– есть в основе его существования. Она есть некое единое и оно обладает стремлением порождать само себя, которое вечно испытывает. Рассматриваемое в себе и для себя, оно есть воля, но воля, в которой еще нет разума и потому несовершенная, не самостоятельная воля. Разум порождается на этой основе и по существу есть как бы воля в воле. Сама же эта основа есть таким образом воля разума, то– есть его стремление и вожделение, – не сознательная, а предчувствующая как бы воля, чье предчувствие и есть как бы разум.

Виктор: Таким образом, Шеллинг говорит о сущности стремления, рассмотренного само по себе и для себя, из которого рождается и сам Бог. Это и есть воля, – непостижимая основа реальности вещей, никогда не исчезающий осадок, то, что никогда не может быть разложимо в разуме, но вечно остается в основе вещей. Из него и порожден разум. Итак, с одной стороны, по Шеллингу, вследствие вечного деяния Бога в мире, все есть правило, порядок и форма, – добро. Однако, с другой стороны, в основе его лежит нечто беспорядочное, хаотичное, злое и кажется, что оно когда– нибудь может вырваться наружу.

Шеллинг: Без предшествующего мрака нет реальности твари, тьма – ее необходимое наследие, утверждает он. Всякое рождение есть рождение из тьмы на свет: растение – из семени в земле, человек – из чрева женщины, из темного чувства, желания – вырастают светлые мысли. Это изначальное стремление, движущееся к разуму, можно представить, как бурно бушующее море, влекомое предчувствием. Оно реализуется, как зарождающееся и развивающееся внутреннее представление воли о самой себе, – это и есть нарождающийся разум. Поскольку же эта сущность есть не что иное, как вечная основа существования Бога, она и должна содержать в то же время в самой себе его сущность (Божественную сущность) подобно некоей искре жизни, светящейся в глубоком мраке. Появившийся разум побуждает стремление к разделению сущностей и сил, – возникает нечто постижимое и единичное. Отъединенные в этом разделении силы составляют материю, из которой формируется тело, и душу, независимую от материи. Каждое возникшее таким образом в природе существо содержит в себе двойное начало, которое есть по существу одно, рассматриваемое с двух различных возможных сторон. Начало, которое исходит из основы и темно, формирует своеволие твари, ее страсть и вожделение, – это есть слепая воля. Ему противостоит разум, который подчиняет ее себе, как простое орудие. Поэтому в человеке содержится вся мощь темного начала и вся сила света, глубочайшая бездна и высочайшее небо

Виктор: Об этом позднее замечательно и ярко напишет Ф. М. Достоевский.

Шеллинг: Воля человека есть, с одной стороны, сокрытый в вечном стремлении зародыш Бога, сокрытая в глубине искра Божественной жизни. С другой стороны, из– за того, что человек возникает из основы, он содержит независимое от Бога начало, но оно, оставаясь темным в своей основе, все же преображено в свет и в нем зарождается нечто высшее, – дух. Оба этих начала, от Бога и от темной основы, существуют во всех вещах. И то единство, которое в Боге нераздельно, в человеке разделено и это есть возможность творения добра или зла. Соотношение своеволия и разума в каждом человеке – различно. Возвышение своеволия и есть зло, по его мнению, – тогда и возникает жизнь во лжи, порождение беспокойства и гибели. Следовательно, основа зла находится в некоей основе существования, – высшем положительном, имеющемся в природе, по его мнению.

Виктор: Как видим, теизм присутствует здесь в явном виде. Итак, в целом онтологические бытийные аспекты трактуются Шеллингом следующим образом: – процессы эволюции вечны (идут и до появления Бога определенного уровня) и Бог Творец конкретного мира появляется как их результат, – далее этот конкретный Бог творит в свою очередь первоначала и т. д. (т. е. конкретные миры), но опять происходят процессы эволюции, и так без конца, – идут волны эволюции и творения во Вселенной. Бесконечное количество этих волн, их флуктуация и дает первовещество, основу, «апейрон», – а каждый конкретный Бог-Демиург творит на каждом определенном этапе. Поэтому Шеллинг протестует против голой эволюционной теории, стремящейся просто вывести человека (его дух, душу) из неорганической природы: нельзя представить, отмечает он, что ничтожное дает повод к возникновению великого, – именно последнее должно существовать изначально, обуславливая эволюцию. (Правда, Шеллинг считает, что все эти диалектические положения не должны выноситься на суд широкой публики, которая их не поймет). (Шеллинг Ф. «Философские исследования о сущности человеческой свободы и связанных с ней предметах»). Георг Гегель в своей главной работе «Наука логики» строит систему абсолютного идеализма: начинает с осмысления проблемы бытия и параллельно ставит проблему «ничто», трактуя эти категории, как различные и, одновременно, нераздельные.

Гегель: Бытие и ничто, – это одно и то же. Бытие и ничто, – как это ни парадоксально, – это не одно и то же. Начало всегда содержит в себе бытие и ничто. Бытие и ничто различны и нераздельны и каждое исчезает в своей противоположности, – в третьем, – в становлении.

Виктор: Как пример, он берет науку математику, которая обязана своими успехами (дифференциальное и интегральное исчисление) тому, что приняла определения, которые не признает рассудок человека, – это определение бесконечно малых величин.

Гегель: Такие величины рассудок не может осмыслить: эти величины существуют в своем исчезновении, – не до исчезновения (тогда это было бы нечто) и не после исчезновения (тогда это было бы ничто).

Виктор: Исходное понятие его философии – Абсолютная Идея. Она трактуется, как некая субстанция всего существующего, всеобщее сущностное всего природного и духовного. Кроме понятия абсолютной идеи у него есть понятие абсолютного духа. Абсолютный дух – это Идея в ее реальном выражении в виде различных форм интеллектуальной деятельности совокупности субъектов познания (миллионов людей, – реализующих различные формы познания, – от низших чувственных форм до абсолютного знания). Идея Бога в явном виде вроде бы и не присутствует, но что такое Абсолютная Идея, Абсолютный Дух? Это и выглядит, как идея трансцендентного сверхъестественного существа.

Гегель: Абсолютная идея есть единственный предмет и содержание философии. Природа и дух – это различные ее способы представить свое наличное бытие. Искусство, философия, религия – это разные способы ее постигать себя, сообщать себе соответствующее наличное бытие.

Рационалист : Отдельно и более конкретно исследуется философами бытие собственно человека, – Esse Homo. Главные вопросы тут, как мы ранее уже отмечали: загадка антропосоциогенеза; единство биологического и социального в человеке; проблема жизни и смерти. «Познай самого себя», – эту декларацию утверждал тот же Сократ, как основу человеческого знания. «Что есть человек, что он может знать, что должен делать, на что надеяться?», – это главные философские вопросы, по Канту. (Что касается возникновения человека и общества, то нами ранее были выделены две основные версии: религиозно-мифологическая и естественно-научная. В их рамках рассматривалась и глубочайшая тайна жизни и смерти). Отметим дополнительно еще и творчество немецкого философа К. Ясперса («Смысл и предназначение истории»): он выделяет глубинное ядро человеческой личности (экзистенция), которая соприкасается с иным сверхприродным миром (трансцендентного). По отношению к предметному миру экзистенция есть нечто безусловное (именно там коренится бытие человеческой самости, осознаваемое, как чувство некой свободы), но по отношению к трансцендентному она есть уже нечто обусловленное, зависимое, подчиненное. Для восприятия этой концепции человеку необходимо обладать т. н. «философской верой» (провозглашается некий союз веры и разума). Одна из экзотичных теорий на эту тему у французского философа Ж. Делеза. (В работе «Логика смысла» он выдвигает собственную версию трактовки некоего сверхъбытия, как бытия смысла. Смысл обычно ищут либо как заключенный в словах и предложениях, либо в вещах и явлениях, которые мы пытаемся отобразить суждениями. Но между миром вещей и миром суждений есть еще, утверждает он, некий парадоксальный смысл, отображающий опять-таки некую сокровенность, тайну бытия (возникающий и исчезающий, как «улыбка без кота и пламя без свечи», – образы английского математика и логика Льюиса Керрола «Алиса в стране чудес; Алиса в Зазеркалье»).

Виктор: Итак, повторим, «Бытие» – это одна из фундаментальных проблем философии. В ней сплетаются не только итоги познания, но все, что заботит человека, – размышления человека об окружающем мире, о себе самом, о месте человека в этом мире, и, в конечном счете, о смысле жизни человека. И хотя ставится проблема познать, что есть мир и что есть человек, но одновременно присутствует и ощущение исследователя, что «он знает, что ничего не знает» (Сократ). В целом, таким же образом можно было бы говорить и о всех других философских категориях, влияющих на формирование картины мира у человека. Дополнительно, однако, подробно рассмотрим лишь еще одну пару важнейших также основополагающих категорий «пространства и времени».

Рационалист : Размышляем ли мы о смысле быстротекущей нашей земной жизни либо о проблемах бытия человека вообще, – мы никак не можем уйти от анализа проблемы времени и пространства (категории неразрывно связаны). Почему? Отмечу, как основные, два момента, которые отражают осмысление, как категории бытия самой по себе, так и земной нашей жизни (и будоражат в связи с этим наш ум и сердце). Первый момент – это проблема соотнесения категорий «времени и вечности» (представляется чрезвычайно важной и для философов, и для религиозных деятелей, и для представителей искусства). Можно привести примеры некоторых их высказываний.

Платон: Время (Хронос) есть подвижный образ вечности (Эон).

Св. Августин: Мир сотворен не во времени, но вместе со временем.

Шелли: Колесо времени – прялка вечности.

Пастернак: Не спи, не спи художник, /Не предавайся сну. /Ты вечности заложник /У времени в плену…

Рационалист : Второй момент, который не дает нам покоя, – это проблема, может быть наиболее близкая и т. н. «здравому смыслу» и научным исследованиям: «пространство и время» – что это, – формы существования материи (марксизм), или всего лишь формы нашего чувствования (Кант), или и то и другое вместе (Хайдеггер)? При рассмотрении этой проблемы онтология и гносеология, может быть в наибольшей степени, сливаются воедино. Предлагаю начать с анализа этого, более простого, как кажется, аспекта и провести своего рода историческую инвентаризацию различных взглядов. (Следует вначале хотя бы коротко их обозначить, чтобы позднее развернуть подробнее).

Виктор: Отметим, что исторически первые размышления о времени начинаются в глубокой древности с сомнения в реальности субстанциального его существования. Стоики, к примеру, считали, что время есть всего лишь наша мысль о нем или некоторая характеристика восприятия телесного движения, а не какая-то отдельная сущность. Действительно, мы замечаем изменение во внешнем мире, движение, и появляется мысль о времени,—т. е. о том, как быстро или медленно происходит это изменение. Понятия «быстро – медленно» рождаются в результате сравнения протекания различных воспринимаемых органами наших чувств явлений, процессов (воспринимаются их образы в различных точках, областях окружающего мира). Появляется представление о пространстве и об образах вещей в этом пространстве, изменении этих образов, – таким образом, пространственные образы – это как бы первичное восприятие наших чувств, а время – вторичное. Человек замечает, что некоторые процессы (это периоды обращения некоторых небесных тел, в частности) протекают с неизменной, как ему кажется, скоростью (появляется понятие «скорость»), – и приходит к мысли о создании эталона времени для его измерения в самых разных областях. Итак, понятие времени возникает, как результат наблюдения и сравнения длительности протекания каких-либо процессов. (В качестве эталона используются наблюдения над астрономическими явлениями. Вращение земли вокруг оси формирует представление о сутках, движение луны вокруг земли и земли вокруг солнца, – представление о месяце и о годовом цикле). Пространство оценивается через форму, конфигурации вещей, соотнесение их количества и качества между собой.

Платон: Перед актом рождения идеи времени у человека, из разума и мысли богов возникли планеты, дабы определять и блюсти числа времени.

Рационалист : Позднее, в 20 веке, такой взгляд позволил сформулировать развернутую материалистическую позицию здравого смысла. Марксизм – ленинизм утверждал и развивал следующие положения, как основные мировоззренческие: в мире нет ничего, кроме движущейся материи; пространство и время – это способы существования материи. Пространство и время рассматриваются, как неразрывно связанные между собой. Но даже в общей материалистической парадигме существует различение видов трактовки пространства и времени, как объективно существующей реальности, – а именно, имеются две концепции – субстанциальная (абсолютная) и релятивистская (относительная). Согласно субстанциальной – пространство явлений рассматривается, как независимо и объективно наличествующая сущность, некая арена, на которой происходят действия, связанные с нашим существованием. И субстанциально существующее время течет в бесконечность по этой арене (река времени из прошлого через настоящее в будущее). Такая точка зрения была уже у древних греков, – Эпикура, Демокрита. В период Ренессанса (15–16 вв) Коперником, Бруно, Галилеем сформулировано понятие абсолютного времени (возрождается идея Аристотеля). Этот взгляд развил Гассенди: «пустое время, которое течет равномерно, независимо от существования вещей, (самого человека), их движения, от их сотворенности или несотворенности». Законность этой позиции утвердил И. Ньютон.

Виктор: Может быть, это и есть нечто, соотносимое с абсолютным временем «апейрона», (вечности), существующее как некий осредненный результат творений богов самых разных уровней, или как то, что в последующем определено как некая перманентно существующая «длительность» Бергсоном. Утверждается, таким образом, неисчерпаемость различных аспектов существования пространства и времени, способность человека ощутить за горизонтом своей эпохи горизонты иных эпох. Такой подход, по-видимому, если и кажется опровергающим идею о сотворении времени, о запуске механизма часов, задании определенного ритма Вселенной ее Творцом, то только на первый взгляд. Главное же в том, что утверждается признание некой вечной основы вещей, – вечности «постоянно длящегося» Эона. Таким образом, разграничивается время сотворенное и время вечности.

Рационалист : Но с давнего времени развивалось представление и об относительности восприятия объективно существующего пространства и времени. В наибольшей степени научные основы такой трактовки пространства и времени заложил А. Эйнштейн в теории относительности. Два вида теории относительности при этом имеются. Вначале создавалась специальная теория относительности (1905 год), – в ней увязывается пространство и время с относительной скоростью движения объекта. Утверждается, что при приближении скорости объекта к скорости света временные интервалы могут как бы растягиваться, а протяженность тел уменьшается. В 1916 году Эйнштейн создает общую теорию относительности, которая выявляет связь пространственно– временных характеристик движущегося объекта с полем тяготения, в котором он движется. Поле создается массой взаимодействующих тел и также оказывает влияние на пространственно-временные характеристики объекта. Надо отметить, что релятивистские представления о пространстве-времени в микромире дают реально предсказуемые результаты, – это реализуется в релятивистской квантовой механике.

Виктор: Но, как было отмечено, все эти концепции пространства и времени на основе материалистической позиции противостоят точке зрения т. н. субъективного идеализма (где пространство и время трактуется всего лишь, как форма нашего чувствования). Где правда? Пока отметим коротко: похоже, она на пути синтетических представлений. Можно сказать, что человек существует в некой эволюционирующей объективно существующей материи и одновременно развивается (эволюционирует) вместе с ней. И при этом адекватно воспринимает и отображает ее органами чувств. Здесь просматривается непосредственная связь с наукой о физиологии органов чувств и высшей нервной деятельности. К примеру, в немецкой классической философии, как было отмечено, у Канта в частности, пространство и время трактуются существующими только в феноменальной сфере, сфере явлений (форма чувствования).

Кант: Если мы возьмем предметы так, как они могут существовать сами по себе, то время есть ничто.

Виктор: С другой стороны, по его же мнению, это не означает его полной иллюзорности, нереальности, видимости.

Кант: Время следует считать действительным не как объект, а как способ представлять (сотворенная форма чувствования, объективно существующее свойство субъекта), – субъективный метод объективного видения.

Виктор: Какие-то изменения вещи в себе происходят объективно, но мы воспринимаем их субъективно, в соответствии с нашей специфической организацией в нашем человеческом мире. При этом возможно, что это лишь один из миров, один из многих возможных аспектов творения. Кстати, возможно представить, что мысль человека существует как бы вне времени, – может охватывать и прошлое, и настоящее, и будущее мира явлений и человек может абстрактно размышлять о них (что это, – элемент божественного присутствия в человеке?). Кант, в соответствии с таким воззрением, положил начало делению художественного пространства и времени на психологическое – чувственное (чувственно воспринимаемое) и гносеологическое – мысленное (осмысливаемое). Хотя, может быть, лучше говорить о психических формах восприятия и мышления. У Шеллинга пространство и время нашего мира явлений также символичны по своему характеру: это общие формы «облачения» бесконечного в конечное.

Рационалист : Отметим, в связи с этим, понятие биологического времени. У человека есть как бы биологические часы в организме (связано с биологическим периодами, ритмами возникновении и затухания активизации внутренних органов нашего тела – сердца, почек, мозга и так далее). С возрастом ощущает человек ускорение времени (связывают с замедлением физиологических процессов), а в молодости время как бы «тянется». («Влачатся дни, а годы – улетают», написал поэт). Существует также понятие социального пространства – времени. Города, принадлежащие православной культуре, формируют одни пространственные представления, мусульманская культура – другие представления, индуистская культура – третьи и т. д. Социальное время уже связано с другими явлениями: разные временные географические пояса, зимнее и летнее время, календарь православный и календарь католический, мусульманский, различаются праздники. В религиозных представлениях речь также может идти и о других измерениях пространства и времени (к примеру, для областей рая или ада). Существуют и иные, более экзотические представления о пространстве-времени. Если в макромире наука выделяет четыре измерения пространства и времени (длина, ширина, высота и время), то в микромире существует представление об ином, многомерном пространстве – времени (о 10-ти мерном, например). Есть даже идея суперпространства: все пространство рассматривается как бесконечная совокупность точек, обладающих свойствами трехмерного измерения (в каждой из которых предполагается наличие миров, обладающих свойствами трехмерного измерения). И есть геометрия Лобачевского, также радикально меняющая наши представления о евклидовом пространстве – времени. (Все это достаточно общеизвестно). Но имеется еще одна, уже совершенно необычная трактовка времени у Августина Аврелия (рим. философ 5 в., – епископ Гиппона, «Исповедь»).

Августин: Мир сотворен не во времени, но вместе со временем.

Виктор: Лучше, на мой взгляд, сказать (или перевести на русский язык более адекватно): мир сотворен во времени вечности, но вместе с земным временем (временем нашей Вселенной). Возникает вопрос: время земное сотворено лишь как характеристика человека, субъективно воспринимающего таким образом мир явлений, либо является непосредственной объективной характеристикой механизма Вселенной, обуславливающего сам характер этой эволюции, – отражающей направленность эволюции сотворенной Вселенной («стрела» с конечной точкой, – взведена как бы и раскручивается в определенном ритме пружина эволюции), либо отражает оба этих аспекта? Возникает и еще один вопрос: если говорить о сотворении мира и времени, то сотворены ли изначально и все промежуточные будущие состояния мира (или хотя бы жестко запрограммировано их появление, как в компьютере)?

Рационалист : Последнее предположение как раз и заставляет думать об интереснейшей проблеме возможности пророчеств, которые как бы бросают свет последующего на предыдущее, в которых будущее уже как бы и повелевает настоящим или, по крайней мере, жестко с ним связано. (Сохранились свидетельства о существовании пророков в истории человечества, – например, в Ветхом Завете, да и в наше время, похоже, есть такие). С другой стороны, будущее всегда рассматривается как некий динамический преемник настоящего и прошлого, всегда в какой-то степени обусловлено ими, – и это тоже вполне логично. В то же время отметим, что последняя точка зрения не обязательно отменяет и первую (первичное программирование творца идет все-таки и от прошлого к будущему, и от будущего к прошлому, хотя и в другой системе времени). Творец одновременно «провидит» и цель и результат творения.

Виктор: Отдельно отметим, что Августин создает психологическую теорию времени и анализирует время, прежде всего, как исключительно субъективное внутреннее переживание человека.

Августин: Что такое время? Может быть растяжение души? Сложный вопрос. При этом стрела времени, по моему мнению, направлена из будущего через настоящее в прошлое, т. е. в сторону, противоположную принятой в обычной теории абсолютного времени. События как бы надвигаются на нас – поток событий, поток времени из будущего в наше настоящее и далее, в прошлое.

Виктор: Но вновь возникают вопросы: почему предполагается, что мы неподвижны, а они движутся нам навстречу? Или все зависит от точки зрения, – может быть они неподвижны, а мы движемся им навстречу в неком потоке субстанции, – как утверждает теория относительности? Действительно, может быть логичнее представить, что мы сами движемся, – навстречу совокупности статически неподвижных событий, уже существующих, уже сотворенных, которые как бы высвечивает прожектор нашего сознания по мере его созревания – старения (параллельно с физиологией, – известно, что в нашем теле совершаются физиологические процессы старения, начиная от рождения, – можно и таким образом представить наше движение). Либо происходят и те и другие процессы: нас несет поток времени, – мы живем, движемся в потоке событий, протекающих более быстро или более медленно, но движущихся в том же направлении, – из настоящего в будущее (а может быть возможны любые варианты, в зависимости от типа «игрушки»). И возможно прав, в конечном счете, Хайдеггер, когда говорит о «просвете сознания»: человек, как частица эволюционирующей материи, находится в этой эволюционирующей материи и воспринимает ее изменение, изменяясь сам. Или вообще происходит некое «расширение души», по Августину?

Августин: В тебе, душа моя, измеряю я время, – только в тебе существует три времени. Есть ожидание будущего и память о прошлом, – внимание же мое сосредоточено на настоящем.

Виктор: По сути дела, действительно, именно память, как одна из способностей души, рождает: и ощущение изменений мира, как результата сравнения двух образов мира, один из которых остается и присутствует в памяти, как некое прошлое, а другой трактуется как настоящее; при этом существует и ожидание будущих изменений на этой основе.

Августин: К примеру, перед началом действия есть ожидание его результата и совсем нет еще воспоминаний о нем. Чем дальше движется любое действие, выполняемое человеком, тем короче становится ожидание и длительней воспоминание, пока, наконец, не исчезнет вовсе ожидание, – действие закончено и оно теперь все в памяти.

Виктор: То же, по-видимому, происходит и со всей человеческой жизнью, которая складывается из отдельных действий и вся целиком, в конечном счете, укладывается в память человека. (Если смотреть шире, то же происходит и со всеми веками, прожитыми человечеством, которые складываются из отдельных человеческих жизней и собираются в памяти (но в памяти кого: – Бога? – человечества, как некой «персоны»? – в его памятниках?). Таким образом, вся жизнь есть, с одной стороны, вроде бы сплошное рассеяние в деятельности, но одновременно и собирание в памяти человека, спрессовывание, – в момент смерти она как бы концентрируется в памяти. (Существуют свидетельства людей, испытавших воздействие смертельно опасных ситуаций, – «вся жизнь пролетела», вспоминают они). Таким образом, понятие времени связывается с деятельностью человека в мире явлений, с осознанием им этого мира, – человек есть существо деятельное и сознающее. Если же перестать реально действовать и даже, может быть, размышлять, уйти от суеты мира в сферу бессознательного и молчальничества, то можно, по-видимому, ощутить мир сущностей, идей, как считает, в частности, Плотин (3 в.), что и является целью трансцендентальной медитации и некоторых религиозных процедур (буддизм, исихазм). Но все же, как мне кажется, это предполагает достижение некой высшей точки интенсивности познания и умственной деятельности, напряженную в целом духовную деятельность, а не просто формальное примитивное не деяние. Только так, возможно, достигается и так называемое состояние «нирваны». Что это, – приобщение к богам? Вряд ли, ибо человек становится всего лишь зеркалом сущностей, а Бог может (как считают верующие в него) и ощущать (одновременно и мир сущностей, и мир явлений), и сам творить эти миры. Может быть, достижение нирваны – это всего лишь один из путей к Богу? Остается ли тогда человек человеком? Хочет ли этого сотворивший нас Бог? Допускает ли? Похоже, что если мы размышляем об этом, – значит, какие-то возможности в этом отношении и существуют.

Рационалист : К примеру, творения Елены Петровны Блаватской, Рудольфа Штайнера об этом, как кажется, и свидетельствуют. Также как и попытки представить области рая и ада у мистиков и священнослужителей: Эрхард, Бёме, Сведенберг, например.

Августин: Я низвергаюсь во Время, строй которого мне неизвестен, мысли мои, самая сердцевина души моей раздираются в клочья шумной его пестротой, – доколе не сольюсь с Тобой, Господи, очищенный и расплавленный в огне любви Твоей. Делатель всякого времени – Ты! Ты не во времени был раньше всех времен, Ты был раньше всего прошлого, Ты возвышаешься над всем будущим, все Твои годы одновременны и неподвижны!

Виктор: Его вывод созвучен Пармениду: все едино, – раньше всякого времени есть только Бог, вечный Творец всех времен и созданий. При этом, если исходить из представления об иерархии богов, миров, времен, вечностей, нельзя уже представить время как линейную стрелу. Понятия прошлого, настоящего, будущего остаются, но, видимо, всего лишь как некие поля событий, частично – уже сотворенных (с точки зрения Творца и существ, им сотворенных), а частично – еще сотворяемых, – либо тех, которые будут сотворены. (Очевидно, что в попытке осмысления этой сложной проблемы моменты религиозные, идеалистические сплетены с материалистическими). Теперь, через Августина Аврелия, вернемся к первому ранее отмеченному моменту в анализе проблемы пространства-времени, а именно к высказанной Платоном глубочайшей идее о соотнесении понятий вечности и времени. С проблемой вечности он связывает и существование вечных идей в мире Бога-Творца. Краткий историко– философский анализ обнаруживает при этом появление довольно сложных философских представлений. Во-первых, понятие вечности однозначно увязывается с верой в существование Бога-Творца и трансцендентального мира. Во-вторых, появляется мысль о возможности градации самой вечности и об иерархии богов (высказывания на эту тему есть и у Августина, когда он размышляет «Что же Ты есть Господи?»).

Платон: Время (Хронос) есть подвижный образ вечности (Эон). С проблемой вечности связано существование вечных идей (добро, красота, истина).

Виктор: Но они, эти идеи, тоже сотворены, согласно самому Платону, (в том числе и время, как одна из вечных идей), а значит – не вечны, или вечны только для сотворенного же земного мира явлений, в сравнении с этим миром. Т. е. появляется мысль о градации самой вечности: творящий Бог – вечность как бы первой, высшей, степени (по отношению к сотворенным им идеям, хотя он, возможно, также сотворен богом более высокой инстанции в вечности еще более высокого порядка), «идея» – вечность второй степени (по отношению к миру земного). Получается, что в вечности (или лучше сказать, на различных ступенях этой вечности, Эона, – в том числе и в мире творца) всегда существует некое собственное время. Действительность человеческого мира связана уже лишь с обыденной временностью восприятий мира человека (результат сравнения образов предметов всего лишь мира явлений, фиксации изменения именно этого мира).

Рационалист : Христианство, кстати, также как и античность, выделяет два типа времени: вечность, как атрибут бога, и сотворенное им время истории человечества (от сотворения мира до Апокалипсиса), конечное и направленное, очередная ступень к переходу в вечность (круг земного бытия замыкается в бытии вечном, небесном). Это может напомнить опять-таки образ пружины в игрушке, в часах, – взведенной, закрученной и постепенно распускающейся, – игрушка бегает, часы ходят до тех пор, пока хватает завода пружины. Сотворенный мир, – это чудесная игрушка бога, им же и созданная. И появляется мысль о том, как будет развиваться мир после Апокалипсиса, каковы, возможно, будут его временные характеристики, и о том, что было до этапа творения нынешнего мира, – может быть, опять-таки некий Предапокалипсис (в рамках обычных представлений о времени можно размышлять подобным образом и длить этот процесс в бесконечность и прошлого и будущего).

Виктор: Отметим при этом, что проблема вечности требует, таким образом, обязательного включения в анализ категории Бога творящего. В дальнейшем Серен Кьеркегор, также подробно исследовал время внутренней жизни индивида, исходя из осознания последним конечности жизни и соответственно, из непрекращающегося трепета собственной экзистенции человека перед смертью. В связи с этим образно высказывался позднее Освальд Шпенглер («Закат Европы»).

Шпенглер: Необратимость времени, неотвратимо превращающего настоящее и будущее в прошедшее, вызывает жуткость, боязнь, давящую двойственность, от которой не может быть свободен ни один значительный человек. Основная загадка времени для человека, – в осмыслении трагедии жизни и смерти.

Кьеркегор: В каждое свое действительное мгновение человек (с течением его жизни) все в большей мере ощущает свое прошлое, как исчезнувшее, но, тем не менее, присутствующее, настоящее, как некий след во внутреннем и внешнем мире, и предстоящее, как ожидаемое будущее. Это связано со страхом предстояния перед Богом и соответственно с ответственностью за использование прошедшего времени.

Виктор: Кьеркегор создает учение о стадиях жизни человека: эстетической, этической, религиозной. Вначале – только чувственное восприятие действительности (поток событий в пространстве и времени); потом – морально-интеллектуальное осмысление жизни (ясные в начале, не вызывающие вопросов осознанные представления, постепенно размываются мыслью и появляется ворох этических проблем и вопросов различного уровня сложности); далее, – все в большей степени, – религиозное восприятие бытия (осознание грядущего приобщения к вечности Бога-Творца). И возможно в этой последней стадии жизни «трепет» уже не есть, или, не всегда есть, страх. Может быть, это и предощущение некоего счастья новизны жизни в Боге (трепет)? «Все проходит, – пройдет и это», – известный афоризм библейского царя Соломона.

Кьеркегор: Бог сверхъестественным образом все в большей мере входит в переживание времени и человек, хоть на мгновение в первой стадии, а потом все в большей степени, ощущает причастность к вечности, находясь во временности. Проходя по стадиям, человек испытывает усиление трепета, что меняет его ощущение времени, является признаком изменения этого ощущения.

Виктор: «Мгновение» определялось Кьеркегором, как атом вечности, ощущаемой через акт веры, как некая экзистенция. Именно иррациональный акт веры описывается им, как скоротечный прыжок в вечность, как ощущение единства с трансценденцией, когда вечное как бы «становится» в «моменте» времени. Возникающее чувство ответственности уже не позволяет времени рассыпаться на отдельные моменты. Это рождает чувство свободы и интерпретацию времени человеком как «его» времени. Таким образом, оказывается, что «экзистенция – это действительность этического» (видимо, как религиозного трансцендентного этоса), – ощущение «существования» в вечности. Показательно, в этом плане его исследование библейского эпизода с попыткой жертвоприношения Авраамом сына Исаака. (Об этом, кстати, о важности непоколебимой веры в чудо, когда обретается некая божественная истина, размышляет российский философ Л. Шестов – «На весах Иова», «Афины и Иерусалим»).

Кьеркегор: Экзистенция постоянно устремлена в предвидимое будущее, в вечность. Будущее в известном смысле означает больше, чем настоящее и прошлое (большее, чем то, что мы вкладываем в трактовку настоящего и прошлого, соотносимых с ним, как равнозначащие), – оно есть целое, частью которого является прошлое и настоящее. То, чем человек был в прошлом и является в настоящем, никогда до конца не исчерпывает богатство его действительного содержания.

Виктор: Здесь, на наш взгляд, имеет место и точка зрения «уже сотворенности» всех состояний мира и человека, и перекличка с романтиками, для которых человек – тоже до конца нереализованная возможность. Но для последних, будущее во времени – это возможное, а возможное – это будущее уже для свободного проявления человека (не отдельное событие, а некое поле событий, поле выбора). Выбор всегда остается за человеком (в зависимости от стадии его становления) и реализация возможности в будущей действительности уже меняет, соответственно, смысл и трактовку его прошлого. Приходится признать в этом случае, что будущее в вечности следует трактовать уже не просто как некий строго определенный запрограмированный результат, а лишь как некий реестр возможностей выбора личности с соответствующими последствиями (в дальнейшем точка зрения развита Сартром, а до него – Бергсоном). Европейцы Просвещения, признавая концепцию абсолютного времени, также ориентированы уже в большей мере на будущее. Однако, в дальнейшем, в романтизме 19 века выявляется отрицательная реакция на футуризм Просвещения, где Абсолютизация будущего, – полагают романтики, – разрушает бытие, его целостность, девальвирует прошлое и настоящее. В качестве союзника в споре с будущим привлекается именно прошлое, которое как бы репрезентирует вечность во времени. К прошлому, по их мнению, ведут все смысловые нити человеческой жизни, – отсюда иной раз, ностальгия, тоска по утраченной гармонии вечного и временного, ощущаемая нами нередко в некоторых, может быть, наиболее совершенных произведениях искусства. Вечность придает целостность темпоральной структуре бытия.

Чайна : В классической мысли древнего Китая верховная реальность, божественное бытие трактуется, как количественные и периодические законы все нового качественного развертывания пространства и времени, как Великий путь мироздания, явленный в бюрократическом распорядке государства и, в конце концов, рассеивающийся в неисчерпаемом разнообразии жизни. Здесь каждая сущность как бы расплывается, теряет себя в бесчисленном множестве нюансов, в бездонной глубине превращений, – глубине живого сопереживания, сочувствия со всем сущим в живом едином теле бытия.

Виктор: Настоящее и прошлое соотносится с вечным, но ведь и будущее можно соотнести с вечным. Полемика возможна только лишь с точкой зрения Сартра и Бергсона, признающих некий реестр возможностей будущего, зависящих от выбора и действий самого человека, которому бог предоставляет такую возможность (либо даже не признающих существование бога). Хотя и в этом случае можно представить этот реестр достаточно ограниченным формами человеческого чувствования.

Рационалист : Однако, кстати, лингвистический вариант понимающей социологии в 20 в., развивающий неопозитивистские и идеалистические подходы, приводит уже к полному релятивизму в понимании реальности. Представители этого направления особое место отводили исследованию языковых средств передачи и хранения информации (в целях познания все более отдаленных, глубинных психических структур социальной деятельности индивидов). Эта главная тема роднит их с идеями представителей направления логического позитивизма. Поздний Людвиг Витгенштейн рассматривает значения слов не в плане отношения к какой-либо нелингвистической сущности (т. е. так называемой истинной реальности), а всего лишь в терминах их употребления. Наделение терминов значением происходит в рамках культурной традиции или языковой сущности, к которой принадлежит индивид, утверждает он.

Витгенштейн: Не существует какой-либо внешней реальности, в терминах которой можно судить, что происходит реально, а что – лишь в языке. Все происходящее, все социальное, все «имеющее значение» «происходит и значит» только в языке… Реальность не является тем, что дает смысл языку. Реальное и нереальное обнаруживает себя как таковое в соответствии со смыслом, который оно имеет в языке. Духи для шаманов существуют так же реально, как научные объекты для европейцев. И никто не может судить, кто же прав, – те или другие. Научный язык не имеет никаких преимуществ перед языком магии. Многообразие языков в мире как раз и отображает многообразие критериев различения реального от нереального и ни один из этих критериев не может быть судьей по отношению к другому.

Рационалист : В целом, никто, похоже, ничего не знает об истинном онтологическом соответствии применяемых категорий изучаемой действительности. Необходимо дальнейшее углубление понимания «жизненного мира», как некой тотальности, глубинно определяющей само исследование. И это оказывается возможным, на мой взгляд и на взгляд многих других исследователей, только через посредство герменевтического анализа языка («герменевтика», – греч. – истолкование, понимание текстов).

Виктор: Герменевтикой действительно обычно называют искусство и теорию истолкования текстов. Т. о. ее историю можно вести с возникновения письменности и более того, от возникновения речи у различных народов, когда появляется проблема перевода с языка на язык. Вся наша познавательная и коммуникативная деятельность связана с интерпретацией различных знаковых систем: слов, жестов, мимики, произведений искусства и т. п. В логике и математике под интерпретацией понимают придание смысла, значений символам формализованного языка. При этом формальные системы допускают множество интерпретаций. В частности, у Гадамера понимание трактуется не в качестве одной из черт человеческого познания, а в качестве определяющей характеристики самого человеческого существования, как способ бытия человека.

Гадамер: Человеческое бытие по существу исторично, – это не свойство быть в истории, а свойство быть историей. Причем историческое бытие не схватывается в представлениях о линии или спирали, в категориях прогресса или регресса, – всякая ситуация уникальна, хотя и встроена в определенный культурно-исторический континуум. Основная категория – событие: «там и здесь» сливаются, бытие прошлого осмысливается через настоящее, – история, понятая как событие, не есть нечто, когда-то и с кем-то происходившее, но это есть нечто, что все еще происходит и происходит именно с нами. Всякое понимание и истолкование, приближающее к истолкованию другими, имеет языковой характер: весь опыт мира опосредствуется языком – любая неязыковая традиция (ремесла, технологии, неязыковое художественное произведение) требует языкового истолкования. Но особо выделим язык философии, который постоянно как бы опережает сам себя, – это почти всегда есть некий диалог, развертывающийся в бесконечности. То, о чем толкуют философы, в известном смысле есть ничто («бытие», «категории», – все это нигде не дано). Для философа текст существует не как литература, – ему не дано видеть истину в отдельном тексте. Он должен воспринимать ее только в поступательном движении мыслительной беседы души с самой собой. Поэтому прогресса нет и не может быть ни в философии, ни в близком ей по духу искусстве. В обоих случаях важно другое – обрести причастность. Фундаментальная истина моих герменевтических штудий такова: истину не может познавать и сообщать кто-то один. Всемерно поддерживать диалог, давать сказать и инакомыслящему, уметь усваивать произносимое им, – вот в чем душа герменевтики.

Рационалист : У П. Рикера символика языка также рассматривается, как основание для допущения некой интерсубъективности. Рикер говорит об архитектуре смысла, который можно назвать двойным или тройным, причем для него один вербальный смысл не исчерпывает другие, может быть, более глубокие смыслы.

Синтетист : Можно согласиться, что герменевтикой обычно называют искусство и теорию истолкования различных текстов, или, как говорят, их «интерпретацию» (лат. – «истолковывать, разъяснять смысл, раскрывать замысел»). Скажу несколько слов о самом термине и об истории возникновения и развития этой дисциплины. Герменевтика – в переводе с греч. – «разъясняю, истолковываю». (От имени греческого бога Гермеса, который, согласно греч. мифу, приносил послания богов людям. Кроме того, это бог пастухов и бродячих торговцев, – он указывает им путь, расставляя знаки: «понять» и означает «найти путь к смыслу»). У некоторых исследователей историей герменевтики оказывается вся история философии, начиная с мифа. В древнегреческой философии и филологии – существовало искусство толкования древних поэтов – прежде всего Гомера. По Платону, поэт – также истолковывает волю богов. В период средних веков появляется религиозная христианская герменевтика («экзегетика» – греч., – толкование библейских текстов). Далее появилась филологическая герменевтика. А в нач. 19 в. возникла собственно философская герменевтика (особая роль – у Ф. Шлейермахера). Искусство понимания, согласно Ф. Шлейермахеру, заключается, с одной стороны, в проникновении в дух языка, а с другой – требует учета своеобразия писателя. Таким образом, подчеркиваются, как два краеугольных камня науки понимания, два метода герменевтического анализа: грамматический и психологический. Цель грамматического истолкования, по Шлейермахеру, носит объективный характер, – понять произведение на основе анализа языка (слов, предложений, способов их связи). Но при этом должны учитываться и индивидуальные особенности автора. Существует у него также требование об уничтожении исторической дистанции между автором и исследователем (эта мысль содержится уже в ранних произведениях). Необходимым условием осуществления герменевтической процедуры он считает уравнение позиций исследователя и автора: исследователь должен сравняться с автором в знании языка (объективно) и психологически (субъективно). Главная задача исследователя – понять автора хорошо и даже лучше, чем тот себя понимал (идея восходит к немецким классикам). (В дальнейшем, как мы увидим, Гадамер критикует позицию «уравнивания позиций», противопоставляя ей линию «слияния горизонтов» (горизонт исследователя – гибок и подвижен, – в процессе истолкования он расширяется, включая в себя горизонт автора, – но возможно «возвышение к еще более высокой всеобщности»). (На 14 Международном Философском конгрессе в Вене 1968 г. рекламируется Г. Гадамер, как «самый выдающийся философ современности» и основатель современной философской герменевтики). В. Дильтей в дальнейшем выделяет у него те положения, которые требуют последующей разработки: – возможность достижения общезначимой объективной интерпретации (в любой индивидуальности есть нечто общее, как залог понимания, – разница лишь в степени реализации душевных процессов индивидов);—разделение подходов «понимания» и «объяснения» («природу мы объясняем, душевную жизнь – понимаем»). (Вспомним высказывание Эйнштейна: «Как много мы знаем и как мало мы понимаем!»). Дильтей связал герменевтику с философией жизни. («Возникновение герменевтики», 1900). Герменевтика определяется им как «учение об искусстве понимания письменно зафиксированных проявлений жизни». Причем особое значение придается воображению, интуиции, перевоплощению исследователя, для чего требуется знание структуры душевной жизни, психологии. Он настаивает на тождестве терминов: понимание, истолкование, интерпретация (их триединство и охватывает термин «герменевтика»). Его идеи развивались в борьбе «с гипнозом, – как он выражался, – естественных наук, которые аргументируют свои положения всего лишь причинно – следственными связями». Действительно, в нач. 20 в. в Венском кружке формируется т. н. классический неопозитивизм: складывается и соответствующая философия языка, – язык науки стал исключительным предметом философии. Соответственно переписывалась вся история философии). П. Рикер стремится реализовать синтез различных направлений философии под эгидой герменевтики. Герменевтика мыслится им как общая методология социально-гуманитарных наук. При этом он восстанавливает в правах мифы, как резервуары религиозного опыта: все, что философ хочет выразить в ясных терминах, уже, по его мнению, было сказано в мифах и их символах. («Надо вернуться к полноте языка»). Идея имплицированного в языке, как бы пульсирующего горизонта интерсубъективности имеет истоки, как он считает, в феноменологии и экзистенциализме. Философствование Витгенштейна, по его мнению, было полигоном, где герменевтики отрабатывали свой собственный метод (формула раннего Витгенштейна: «язык не выражает того, что он выражает», т. е. вербальное представление не исчерпывает смысловое наполнение). У него «языковая сфера», – это единство деятельности «говорения» и деятельности неязыкового рода, с которой она переплетается. Значение слова всякий раз определяется новым контекстом. Анализируя «говорение» можно судить об иной неязыковой деятельности, с которой она переплетается. Поздний Витгенштейн (в передаче Уинча) приходит уже к полному языковому (лингвистическому) релятивизму. Однако, перед лицом концепции «множественности языковых игр» Витгенштейна герменевтики осознали необходимость альтернативы крайнему релятивизму: в качестве главной предпосылки выдвинули идею «языка вообще», – априорного его бытийствования, как языка – возможности. Чем больше человек развивает свою конкретную языковую способность, тем более он извлекает ту неуловимую абсолютную языковую субстанцию, которую герменевтики именуют «языковостью вообще». Субстанция в герменевтических рассуждениях как бы наполняется интерсубъективностью. Можно обнаружить соответствующие идеи у В. Хлебникова.

Рационалист : В заключение повторю некоторые из выводов, сделанные по результатам анализа творчества Гадамера и Рикёра:

1. Предшественники стремились проникнуть в мир творца текста, преодолеть барьер, дистанцию, разделяющую их (предполагалась принципиально одинаковая устроенность духовно – душевного склада творца и интерпретатора). В их герменевтике это невозможно: перевоплощение в творца, реконструирование прежней эпохи, – ушли невозвратимо. Можно лишь отнести опыт автора к себе, к собственной ситуации (следствие обнаружения таких изменений субъективности, которые самим субъектом не контролируются). Смысл не воспроизводится, а производится вновь, что ведет к признанию плюральности интерпретаций.

2. Они противятся «упаковке» в систему, считая и доказывая, что нет и не может быть единственного метода, обеспечивающего распоряжение истиной: их понятия и категории подвижны, плавно перетекают друг в друга, построения намеренно не закончены. Герменевтика – это движение, а не застывшая система, – путь, а не застывший результат. Поэтому ответ на вопрос, что такое герменевтика, не может быть дан вне практики истолкования текстов.

3. Всякое понимание и истолкование имеет языковой характер. Даже тогда, когда мы обсуждаем внеязыковые феномены (немотствующего удивления, немой очарованности), – мы лишаемся дара слова в силу осознания нашей языковой несоразмерности тому, что открылось нашему взору, – у нас не хватает слов, мы ищем соответствующие выражения, – утрата дара речи есть тоже некий вид речи. Существует и предоформленность человеческой речи и полаганий реальными условиями жизни и деятельности: голод и любовь, труд и власть. Все это и требует герменевтической рефлексии. Это и есть причина, почему герменевтический аспект не может ограничиваться общением с текстами.

4. Язык есть всеобъемлющая предвосхищающая истолкованность мира, – прежде всякой философски нацеленной критической мысли мир всегда есть для нас уже мир, истолкованный в языке. Процесс образования понятий, начавшийся внутри этой языковой истолкованности, никогда не начинается с самого начала. Это всегда есть продолжение мышления на языке внутри уже осуществленного им истолкования мира. Любая мысль есть внутренний диалог души с самой собой. Тут нигде нет никакого начала с нуля. Это особенно ярко обнаруживается в истории проблем. Условие подлинности наличия философской проблемы сводится к неразрешимости проблемы. В связи с этим была предложена формулировка: подлинный смысл истории проблем состоит в заострении, утончении проблемного сознания, – в этом и заключается прогресс философии, – хотя разрабатываются и анализируются одни и те же проблемы. И не существует единой на все времена постановки проблемы, – каждый раз надо увидеть реальные вопросы в их конкретной постановке (каждый вопрос получает смысл от способа его мотивации, обоснования, от понятийной среды, в которой он реализуется).

5. Но существует и проблема отыскания языка (постоянная мука нехватки языка). Понятие науки всегда стремится выступать в языковом облике «термина» (ясно выраженного слова с отграниченным значением). Но в философии, к примеру, нет четко фиксированных терминов, нет другой удостоверенности кроме той, которая имеется в языке вообще. Такая удостоверенность заключается в выявлении скрытого истока философских слов – понятий и реализуется через изучение истории эволюции понятия. Язык самозабвенен, – когда я говорю, я его не замечаю (если я буду подвергать каждое слово рефлексии, я остановлю речь). Вся философия ходит по краю той опасности, что мысль увязнет в несоответствии своих языковых средств. Между чеканкой понятий и языковым словоупотреблением существуют в высшей степени переливчатые отношения. Фактически терминологических нововведений не придерживается часто даже тот, кто их вводит. Повседневные слова искусно перековываются в новые понятийные высказывания, – на свет выходит глубинная философия, залегающая в повседневном языке. Именно в неприятии догматизма, в том числе догматизма науки, ими видится глубоко скрытое и вместе с тем могучее философское основание нашего века.

6. Основу языка образует способность слов, вопреки определенности своих значений, быть неоднозначными и в этой гибкости проявляется «дерзость такого предприятия, как речь». Значимые моменты речи фиксируются только в самой речи, – причем они постоянно корректируют друг друга, выстраивая языковой контекст. Особенно отчетливо это доказывает понимание иноязычных текстов (переведенные книги обычно представляют настоящие чудовища, – набор слов и букв, из которых вынули дух). Уникальное свойство языка, утрачиваемое в переводе, состоит в том, что любое слово порождает определенное другое слово, одно – пробуждается другим, открывая путь речевому потоку. Речь – действие глубоко бессознательное, но выполняется существами сознающими. В языке заключена хранящая и оберегающая сила, препятствующая рефлективному схватыванию, укрывающая в бессознательном все, что в языке совершается.

Виктор: И все же, возвращаясь к анализу категории времени и чувственно воспринимаемой нами действительности, следует констатировать, что какие-то изменения некой «вещи в себе» происходят объективно, хотя мы и воспринимаем их субъективно, в соответствии с нашей специфической организацией в нашем человеческом мире (которая, кстати, также эволюционирует). При этом возможно, как уже отмечалось, что это лишь один из миров, проявленный для человека, один из многих возможных аспектов творения. В целом, следует сказать, что в наличных чувственных вещах невозможно найти гармонию, – она обнаруживается лишь в некой основе вещей, которую, может быть наиболее зримо и образно, обнаруживает как раз искусство. В гениальных произведениях его творцов, художник, через непосредственно воспринимаемое конечное чувственных вещей, входит в соприкосновение с бесконечным, через настоящее – с вечным. Именно в этом смысле немецкие классики 19 в. (Ф. Шеллинг, И. Кант, Г. Гегель) считают отображаемое пространство и время художественного мира всего лишь символичными по своему характеру. Это третий момент, который я хочу подчеркнуть при изложении данной темы, как главный.

Шеллинг: Это общие формы «облачения» бесконечного в конечное. Художник, словно повинуясь некоему инстинкту, включает в свое произведение помимо того, что явно входило в его замысел, некую бесконечность, в полноте своего раскрытия недоступную никакому конечному рассудку (бесконечность бессознательного).

Виктор: Г. Гегель предмет искусства вообще определяет, как «стремление изображать с разной степенью адекватности (в различных пространственных и временных формах) если не дух божий, то образ божий и божественное и духовное вообще». Развивая эти идеи, он выделяет (и отделяет) пространственные и временные художественные формы (видимо, не в абсолютном смысле, а по преимуществу акцентов выражения и рецепции). Пространственные объемные художественные формы (архитектура, скульптура) интерпретируются как характеристики преимущественно материального бытия вещей в этом мире (абсолютная идея актуализируется, по его мнению, таким образом, и в форме пространственного существования материи и в форме соответствующего чувствования человека). Временные формы (живопись, поэзия, музыка, – по его определению) – интерпретируются им в большей степени, как признак их духовного (субстанциально-энергетического) бытия, или бытия в мире идей. При этом, время, по Гегелю, является даже подлинным отрицанием пространственности, – во временном заключены как бы в снятом виде моменты становления (некая длительность). Абсолютный дух, отмечает он, существует единственно и только во времени (мир платоновских вечных идей, мир вечности христианского Бога-Творца вроде бы не рассматривается, – речь идет о неком абсолютном времени, или лучше сказать об абсолютной длительности). Материя же, трактуемая как некая проекция, объективация абсолютного духа, существует уже в пространстве нашего чувственного мира, (рождая идею времени как бы уже второго, низшего порядка). Таким образом, учитывается, что время, как уже отмечалось, – в какой-то степени и производная пространственных восприятий человека, – результат сравнения пространственных образов в памяти. Поэтому и предмет искусства вообще он определяет, вновь повторим, как стремление изображать с разной степенью адекватности (в различных пространственных и временных формах) если не дух божий (может быть как намек на вечность), то образ божий и божественное и духовное вообще.

Рационалист : Поэтому и Анри Бергсон в дальнейшем также ищет иную, более фундаментальную характеристику времени и определяет его как некую «длительность», непрерывную изменчивость мира, существующую независимо от нашего восприятия. Он создает концепцию истинного, по его мнению, времени (как длительности, чистой длительности), противопоставляя ему эмпирическое время материального мира, которое трактуется как пространственное время, понятие которого и рождается через восприятие пространства (промежуточная стадия между длительностью и ощущением пространства). Таким образом, он как бы возрождает взгляды Ксенократа, который гораздо ранее развивает идею прерывности времени, фиксируя, похоже, связь с психологической проблемой квантованности, пространственности, кинематографично-сти восприятия. И действительно, наблюдение изменений в мире явлений связано с оценкой их количественных характеристик, величин образов восприятия, т. е. понятие времени можно считать опять-таки функцией пространственных характеристик восприятия.

Бергсон: Механизм обычного сознания имеет кинематографический характер и не отражает целостную жизнь нашего Я. Математическое естествознание, в частности, игнорирует истинное время, распыляя его на моменты, отрезки, точки, пренебрегая наиболее интимным, что есть во времени, – непрерывной работой и жизнью нашего Я с его творческой активностью, когда Я всецело предается жизни, когда нет резкой границы между настоящими и предшествующими состояниями сознания. Последнее и есть актуализация чистой длительности, которая проявляется в творческом познании через акт интуиции в чистой памяти, связывающей прошлое и будущее человека. Память – это способность, независимая от материи.

Виктор: А от Бога? Может быть, это есть психологический механизм, как раз и вложенный в человека Богом? Длительность во многих случаях относится Вами только лишь к сфере духа и определяется посредством памяти (и в этом отличие от Гегеля и близость к Августину Аврелию). Но при этом Вы же утверждаете, что посредством памяти человек преодолевает время (время мира явлений, прежде всего, и может быть в какой-то степени, и абсолютное время, неудержимо влекущее нас вперед), трансцендирует, соприкасаясь с вечностью, прикасаясь к божественному. Память и бессознательное трактуются, как структуры непосредственного соприкосновения личности с богом, сохраняющие прошлое в своей целостности в рамках временного континуума жизненного порыва (это особый вид энергии, по Вашему мнению, поддерживающий динамизм мира в противовес энтропии материального мира). Откуда? – Возможно, от Бога-Творца.

Бергсон: Невозможно установить различие между длительностью, разделяющей два момента, и памятью, соединяющей их друг с другом. «Я» следует рассматривать как ядро внутренней активности, момент саморазвития некоего мистического волевого начала, творческого духа, и как основу тождества личности. Есть непрерывная мелодия нашей внутренней жизни, которая тянется неумолимо от начала и до конца нашего сознательного существования, – это и есть наша личность.

Виктор: Вы рассматриваете память и как основу творчества (чем основательнее освоено прошлое, тем больше степень творческой свободы). Соответственно анализируете творчество, как непрерывное созидание абсолютно нового в мире искусства. За счет чего это происходит, в чем движущие силы этого процесса? Можно представить это общее свойство творчества, как запрограммированное Богом, творящим конкретный мир, а возможность созидания абсолютно нового, – как обуславливаемую наличием иерархии миров и иерархии богов. При этом главной движущей силой искусства Вы считаете некое, как бы обожествленное время (чистая длительность?), в котором «при полном отсутствии материи творится форма». Художнику Вы отводите роль интуитивного провидца (форм, вечных идей) настоящего в прошлом и в будущем.

Бергсон: Искусство дает (должно давать, – настоящее искусство) в мгновении вечность, раскрывает каждое мгновение как длительность. Художественная деятельность и художественное переживание предполагают отождествление Я-художника и мира идей в момент творчества, субъекта-рационалиста с объектом (художественным предметом) в момент восприятия.

Виктор: Это предполагает уже некое «эстетическое время» (существующее лишь в момент творчества и в момент восприятия произведения искусства человеком, способным к этому), что является основой всех Ваших рассуждений об искусстве и творчестве. Кстати, Николай Бердяев также развивал схожие мысли о творчестве.

Бердяев: Всякий творческий акт есть как бы взлет в иной план существования – акт трансцендирования, обретения Творцом истинной свободы.

Рационалист : Свою концепцию длительности Бергсон использовал для трактовки романтического понимания символа. Он сформулировал принципы, на которые опирались символисты следующего поколения, поставив вопрос об образе с позиций передачи не столько функциональной предметности, сколько почти неуловимой тонкости переживания.

Виктор: Эдмон Гуссерль также разработал схожую теорию необратимого субъективного времени, которое есть свойство и структура сознания. Он учил, что сознание в своей сущности само есть время. Прошедшее заключено в настоящем, настоящее не проходит (остается в памяти). Сравнение настоящего и прошлого – механизм возникновения сознания. При этом он, похоже, вообще исключал из философии категорию объективного времени, трактуя его, как восприятие человеком проявлений некой «жизненной воли».

Гуссерль: Время – это характеристика динамичной, находящейся в состоянии становления, непрерывного выхождения за свои пределы интенциональной жизни сознания. Творческая активность сознания понимается, как абсолютно направленная жизненная воля. Время – это форма единства всех переживаний в потоке переживаний, обуславливающая интенциональность, направленность в будущее, предвосхищение будущего. Временность, темпоральность является фундаментальной и изначальной структурой творческой активности.

Виктор: Может быть, лучше так сказать: творческая активность художника проявляется в отображении им «неуловимой тонкости переживания» (Бергсон), в отображении этого собственного переживания в «потоке переживаний» человека (Гуссерль), что он и ощущает, как темпоральность бытия, как некое единство прошлого – настоящего – будущего, как проявление активности некой «жизненной воли»? Соответственно, и Освальд Шпенглер отождествлял время с судьбой и полагал недоступной научному познанию идею судьбы, скрывающуюся за словом время. Он также относил их к области непосредственного переживания и интуиции, когда осмысление возможно только через миф (это ключ к проблеме времени, – связь с вечностью). В настоящем мира явлений он остро ощущает исчезновение, в прошедшем, соответственно, – тленность.

Рационалист : Мартин Хайдеггер, в свою очередь, истолковывает время как переживание личностью горизонта понимания бытия в мире явлений («Бытие и время»), – прошедшего (следы в памяти), будущего (предвидимого), – которые есть как бы видимые пределы и, одновременно, экстазы, выходы в них человека и преодоление их. Будущее, как устремление к смерти, к завершению временного существования, оказывает на человека определяющее влияние (как тут не вспомнить «трепет» Кьеркегора). В смерти, по его мнению, появляется возможность почувствовать и обрести подлинную основу бытия, – поэтому в искусстве экзистенциализма человек ориентирован на это будущее. И задача поэта видится в поиске именно этого, – непреходящего, священного. Таким образом, через искусство человек, как он считает, соприкасается с неким глубинным смыслом жизни и задача состоит в раскрытии именно этого смысла. В частности, истолковывая литературные тексты, Хайдеггер, уже через герменевтику, стремится раскрыть онтологические структуры бытия, где и скрыты корни любого смысла, хотя и сам признает титаническую сложность этой задачи.

Хайдеггер: Слово венчает сущностную встречу людей и богов. Люди в этой встрече осознают свою сущность, как присутствие бытующего в просвете (касание, которое обращено к нам, людям). Время есть сфера просвета множественного присутствия, зримость видения, проявляющаяся в мире (например, даже у самого слепого Гомера). Из преходящего времени говорит бытие.

Рационалист : Признание этого трактуется как основа всякого понимания. Здесь очевиден новый поворот мысли – к психолингвистике, – может быть, как уже было отмечено, наиболее интересный.

Виктор: Карл Ясперс также видит бытийный корень человека в его экзистенции и разуме, раскрывающихся в экзистенциальной коммуникации («когда совершается судьба»,—т. е. происходит соприкосновение экзистенции с трансценденцией, временного с вечным).

Ясперс: Такая коммуникация произошла в «осевое время» и тем, что тогда свершилось, человечество живет и по сей день (трансцендентальный неиссякаемый источник). Каждый духовный взлет человечества, каждый подъем его духа может быть (сегодня и всегда) назван ренессансом той самой осевой эпохи (священная осевая эпоха, смысл которой – неземной). Эта эпоха определяет духовную жизнь человечества, его единство, является его вдохновляющей силой и по сию пору. В то же время, в «осевую» эпоху завершилась эпоха мифологическая с ее само собой понятностью, самоуспокоенностью, – началась борьба против мифа со стороны рациональности, – логос против мифа, – рациональное прояснение опыта. Но человек по-прежнему осознает свое бессилие перед последними вопросами бытия, осознает свои границы.

Виктор: Более того, сегодня человек уже ощущает кризис рационализма и Ясперс предрекает наступление «второго осевого времени», когда мы вновь соприкоснемся с трансцендентальным источником и, может быть, получим новые силы и энергию для дальнейшего движения и существования и дальнейшего поиска их глубинного смысла. Кстати, такого рода апокалиптические предчувствия, эсхатологические ожидания были типичными для русского декадентства «серебряного века». Впрочем, похоже, смена акцентов в восприятии и познании мира является перманентной и исторически неизбежной для всех времен и народов.

Чайна : В конфуцианской картине земного мира вообще нет места для каких-либо неизменных субстанций и сущностей. Есть только вечная текучесть, чаяния и воспоминания, нечто «уже бывшее» и нечто «еще не бывшее». В то же время и то и другое тяготеет к своему пределу: память погружается в незапамятные глубины прошлого, предвосхищение соскальзывает в невообразимую будущность. Мудростью названо именно умение различать «то, что идет впереди, и то, что идет следом», хотя современная история со всей наглядностью удостоверяет, что самые революционные изменения в жизни обществ облекаются в оболочку древних мифов. Различие между двумя отсутствующими предметами (уже бывшим и еще не бывшим) оказывается, таким образом, чисто символическим. Настоящее время предстает вечно бытующим водоразделом между несопоставимыми перспективами жизни, оказывается вечно ускользающей «щелью бытия», которая хранит в себе виртуальную завершенность времени, являющего и вечность Эона, и чистую силу становления Хроноса. Каждое мгновение оказывается дверью в вечность, началом предвечного Пути.

Виктор: Как уже было отмечено ранее, по утверждению В. Хлебникова, «Баня» (произведение В. Маяковского) – это метафора времени, а его фантастическая «машина времени» – это дверь смерти и рождения: «ведь смерть не что иное, как выход из времени, а рождение – вход во время». Это «дверь» между замкнутым пространством времени, в котором мы живем, и бесконечно открытым пространством вечности.

В целом же, как видим, попытка осмысления феноменов времени и пространства, может быть в наибольшей степени позволяет нам подвести некий итог предчувствий и ожиданий с позиций искомого смысла жизни человека.

Постоянно звучит мотив релятивизма, создающий настроение пессимизма. Можно ли его преодолеть? Похоже, что для его преодоления и купации, действительно целесообразно, на мой взгляд, обратиться, как уже было отмечено, к концепции уровневого подхода. Тогда можно сделать вывод, что, с позиции наиболее общего, онтологического взгляда оказывается приемлемым достаточно неопределенное выражение «смысл жизни в самой жизни». Смысл жизни трактуется равноценным сущности жизни и, по сути дела, неопределим: в этом живом космосе, апейроне, в этой субстанциальной иерархии миров (а может быть лучше сказать «конгломерате» миров) и творящих их (и сотворенных) богов, где, грубо говоря, каждый атом несет в себе Вселенные, все члены соотношения являются равноценными, бесконечными вглубь монадами. Но для всякого конкретного, сотворенного конкретным богом мира, смысл сотворенной жизни и ее функциональных единиц существует безусловно и определен, задан самим творящим началом. Похоже, на этой позиции мы пока и вынуждены остановиться.

В заключение изложу собственную точку зрения на картину мира и человека в этом мире (при этом требуется повторить ряд некоторых важных положений, уже высказанных ранее). Картина является сугубо философской, предполагающей свободный исследовательский поиск истины, – не религиозной, хотя и опирающейся на концепции некоторых представителей различных религиозных конфессий, – христианских, иудаистских, индуистских. В качестве важнейшей методологической предпосылки использую концепцию уровневого подхода.

1. Прежде всего, на мой взгляд, следует опять-таки согласиться с положением о признании существования некоего трансцендентного существа, Бога-Творца. У разных народов у него разные имена, но смысл один: мир и человек в нем Им создан и устроен совершенным образом (в меру разумения Творца). Только такое допущение придает познавательную и этическую цельность формируемой картине мира.

Второе важное философское допущение: при этом и сам Творец нашего конкретного мира создан Творцом еще более высокого уровня в меру разумения уже того. И т. д. до бесконечности: мир в самом общем смысле – есть некий конгломерат миров и творящих их богов, – т. н. «божественный апейрон» (термин древнего грека Анаксимандра, – в учении Йоги существует термин, соотносимый по смыслу, – «акаша»). Такого рода взгляды можно обнаружить у философов средних веков в Европе (Августин Аврелий, 5 в.) и Индии (Шанкара, 9 в.), а также в Йоге Патанджали.

2. Человек приходит в этот мир волею Творца и с определенным предназначением каждый (типовым, – большинство, – или специфическим, – избранные). Эту задачу он чаще не осознает, но ему даны ряд психических и физических свойств и качеств (в том числе – мышление), главным из которых является все-таки чувство удовлетворения или неудовлетворения, как результат собственных действий, – т. е. дан как бы «компас для ориентировки». Человек живет, опираясь на эти качества и чувства, понимая, что всего понять и осознать до конца он не может никогда в принципе. При этом он может обнаружить и некие направляющие знаки трансцендентного в действительности вокруг себя и внутри себя.

3. Человек живет в конкретном социуме: семья, род, народ, нация, этнос, конфессия, класс, профессиональная среда. Испытывает воздействие множества импульсов: внутренних природно унаследованных, социально формируемых извне (в том числе экономически), а также трансцендентных (от апейрона). Отношения с другими людьми соответственно постоянно меняются, индивидуализируются, но и постоянно осредняются, нивелируются в рамках определенной социальной общности. И эта волна выравнивания и нивелировки мотиваций идет все шире, формируя отношения людей вплоть до межэтнических, межконфессиональных и даже планетарных общечеловеческих (вроде бы в противовес изначальному замыслу конкретного Творца). Особенно сегодня это заметно в связи с чрезвычайным развитием СМИ и гаджитов.

4. На стадии формирования отношений межэтнических и межконфессиональных возможно трансцендентное вмешательство, когда в какой-либо социальной группе (чаще это какой-либо этнос) либо появляются просветленные пророки (исторические примеры были: Заратустра, Будда, Моисей, Мохаммед), проповедуя новые пути человечества, либо, иной раз, в мир приходит непосредственно посланник Творца (как сын человеческой богоматери) и вносит коррективы, формируя новую религию (Кришна, Иисус Христос). Вектор исторического развития человечества меняется, (в масштабе этническом, межэтническом и даже мировом), но постепенно система вновь саморегулируется. (Можно предположить, что идут также и общие воздействия из «конгломерата – апейрона» и на мир конкретный и на его Творца, – в том числе и со стороны того, кого мы называем антиподом Бога). Религии постепенно искажаются, трансформируются, вновь и вновь изменяя образ жизни людей того или иного социума (к примеру, появилось множество трактовок христианства; существует буддизм уже без Будды исторического; в мусульманстве имеется ряд разночтений). Все засыпается песком исторических наслоений и попробуй разберись с течением времени, чему в точности учил тот или иной Учитель, – кроме того, всегда существуют проблемы перевода, истолкования, герменевтики вообще. Как результат, в человеческом обществе начинается брожение, смятение, споры, разногласия и войны. С развитием науки и техники их последствия становятся все более тяжкими.

5. И возможно, когда Творец убеждается в невозможности и бесполезности корректирующих воздействий, он уничтожает этот мир и начинает строить все сначала. (Существует исторический пример и такого рода: всемирный потоп, упоминаемый в Библии и других источниках). Происходит то, о чем в Библии говорит Откровение св. Иоанна – т. н. Апокалипсис (в смысле, придаваемом этому термину сегодня, – гибель человечества). Но импульсы уничтожения могут идти и из «апейрона», смывая может быть и самого Творца конкретного мира.

6. Итак, можно сказать, что Земное Бытие – конгломерат уравновешенных систем в условиях реальных множественных импульсов и воздействий (снаружи и изнутри). В каждый момент времени различные системы конгломерата уравновешены по принципу меры (количество и качество): организм живого существа, биосфера, социосфера, экосфера, сама планета Земля, уровни микро, – макро, – мегамира, живой и неживой природы, естественной и искусственно созданной. Всегда существует устойчивые формы взаимодействия (в том числе, и с частными катастрофическими, апокалиптическими, революционными обвалами). Проявляется т. н. объективная диалектика устойчивости и изменчивости бытия.

8. В целом, как результат действия всех этих процессов (а м.б. иной раз и вопреки), человек на земле, как мы видим, создает, тем не менее, вторую природу, – цивилизации, культуру. И так как при этом сливаются воедино и указания Творца и собственные побуждения (в том числе, и от «апейрона» и иных неподвластных Демиургу сил), то устойчивость этого второго мира, которую пытается обеспечить наука и техника, – это устойчивость, вновь повторим, карточного домика, который рано или поздно все равно рухнет. (Кстати, нередко, как мы видим, наука и техника, напротив, способствуют скорейшему обрушению). Ибо идет неудержимо непрерывный объединительный и, одновременно, сепарационный процесс эволюции (в том числе и через разрушающие и уничтожающие Апокалипсисы), рождая (может быть?! – и это настраивает более оптимистично) все более высокий тип мыслящего существа (в том числе и через внутреннее нравственное его самосовершенствование).

9. Как жить человеку? Похоже, так, как он и живет, но в большей степени руководствуясь здравым смыслом, традициями, устоявшимися верованиями. Видимо, надо исходить из складывающейся обстановки на доступных анализу уровнях. Регуляцию жизнедеятельности (с нейтрализацией, купацией негативных факторов) осуществлять осторожно, – тем осторожней, чем обширнее подсистема (с оперативным анализом реакций). Стремиться при этом увидеть, почувствовать «некие» знаки трансцендентного и стараться руководствоваться ими.

10. В качестве философских оснований такой Картины Мира следует говорить, в конечном счете, о все большем синтезе принципов материализма и идеализма, оптимизма и скептицизма в познании, теизма и атеизма.

Учитель: Да, ты глубоко проник. Но ты шел до сих пор, как впотьмах, на ощупь. Ты много познал, много попытался сделать с благой целью. Но не было положительного результата, так как знания твои не приведены в стройную систему. И попытка практического воплощения твоих идей вряд ли возможна (что и доказывает реальная история человечества). Теперь посмотрим, как трактует возможности достижения этих целей новая для тебя наука, (а именно наука Йоги). Следует идти по пути ее реализации, как единственно верного пути для человека на земле. Иди за мной и я помогу тебе.

Все творение во Вселенной начинается с работы так называемых «разумов природы» (представители царства дэв, по нашей терминологии). И приход человека на нашу Землю не случаен, а спланирован, запрограммирован и образует часть планетной работы нашей Земли, главное ее предназначение, как часть работы Солнечной системы (в конечном счете – это деятельность Владыки Целого: идет процесс эволюции, на определенной стадии которого появляется человечество). Дэвы ожидают, что именно люди соединят руки с их царством, став помощниками и передовым отрядом, реализуя некую единую для них цель. Для достижения этой цели они обучают человека. Их учение как раз и называется Йога и сообщается человеку соответствующими Учителями мудрости (это те, кто уже достиг соответствующего уровня знания и умений и обрел истинную душу, – они вокруг нас повсюду). Каждый из людей, всегда, с самого рождения, находится под их безмолвным воздействием, не осознавая этого. Но наступает время, когда вы начинаете откликаться на их присутствие, узнаете о них и вспоминаете. Человеческие существа, наиболее продвинутые, делаются Учителями сами. С высшими центрами есть что-то вроде телефонной связи, – она называется интуицией и должна нас вести. Хотя иной раз и появляются сомнения: действительно ли кто-то нас ведет? Но наступает все же момент, когда человек ощущает необходимость совершить попытку и приобщиться к Йоге. Как только он почувствует эту необходимость, – значит время пришло. И йогу практикуют, пока не будет найден верный путь, который для каждого может быть только один. Но главная трудность – это начать!

Итак, часть работы проделывается Учителями, но главное – планетарная работа Земли. В конечном счете, йога находит свое осуществление в индивидуумах, осуществляющих процесс управления государством, страной, нацией. Теперь еще вот что следует понимать относительно Земли: как у каждого человека есть головной и сердечный центры, так и у Земли также есть головной и сердечный центры. Головной центр – это то, что учителя называют Шамбала, сердечный центр – Иерархия учителей.

Н. К. Рерих: Сияющая Шамбала – страна, где находится община Держателей – Хранителей – Носителей будущего мира, – это соответствующее место в Гималаях.

Тибетский лама: Однако, кроме Шамбалы земной есть и Шамбала – небесная.

Учитель: Высказанные мною положения надлежит понять и принять, исходя из понимания (через йогу) общей структуры мироздания и своего положение в нем. В частности, надо представить, что существуют некие космические яйца (пространственные шары), каждое из которых содержит миллиарды солнечных и галактических систем. Каждый такой шар можно представить в то же время, как плод дерева. И в космосе имеется безграничное количество деревьев, на которых они растут. Именно таким образом только и можно представить, что Мир безграничен. (Есть источник всего творения: он создает вначале космическое яйцо, далее солнечные и планетные системы, в том числе и нашу Землю). И если ранее вам казалось, что вещи за пределами Земли или Вселенной существуют для вас как бы во тьме, то теперь вы должны понять, что эта темнота существует лишь для ваших глаз, пока вы не прольете на нее свет «самадхи» (чуть позже я разъясню смысл этого термина). Эта кажущаяся тьма сама по себе есть Свет и даже Матерь света. Теперь вновь напомню, что у человека в физическом теле есть твердые и жидкие элементы, а также воздух (дыхание), огонь (сердцебиение), пространство (эфирное тело). За пределами же их есть девятая природа, которую мы называем светом, сознанием души. Или можно сказать и так: в основе человека существует пять состояний: земля (твердое), вода (жидкое), воздух, огонь, пространство (акаша); еще ум, буддхи и низшее Я. Свойства ума и чувств – естественны, а свойство души – сверхъестественно. Три гуны (о них подробнее – позже) относятся к чувствам и уму, – душа существует за пределами гун, как глубинный поток подо всем. Когда вы будете пребывать в душевном равновесии (достигнута гуна «саттва»), у вас откроется проход к свету души. Саттва или равновесие обеспечивает первое касание света души. Это сверхъестественное переживание, которое мы называем ОМ, как некую Вездесущность, ощущение всеприсутствия девятой природы, живущей как бы вне, но и в основе, существующих восьми низших природ. За сознанием души лежит уже десятая природа, которую мы называем Господом Мира, – это Господь Проникновения (за пределами мироздания, но также и в нем самом). За подробностями вы должны обратиться к «Тайной Доктрине» (станцы Книги Дзиан) Е. П. Блаватской. В самой девятой природе есть семь подразделений, низшее из которых – человеческая душа, а высшее – Санаткумара. Девятая природа принадлежит вечности, а остальные низшие восемь природ – преходящи. Девятое является для десятого его дыханием. Когда он выдыхает, – наступает день Брахмы, творение мира, когда вдыхает – ночь, растворение, гибель. Восемь природ поэтому существуют периодически, – тогда как девятая – вечна. Все это мироздание существует вечно-периодично в присутствии десятого, который именуется Нараяна. У этого процесса нет ни начала ни конца, но есть начало и конец у каждого дыхания. Целое, как все это вместе взятое, – это и есть полная истина всего. Десятый существовал всегда, – даже когда не было мироздания. Он же первый, на ком построены все вещи, и он десятый, к которому держат путь все существа. (Пифагор на своем языке говорит об этом таким образом: «1 + 9 = 10»). Для всех практических целей мы называем девятую природу Богом. Но это всего лишь наше представление о Боге (его в религии называют и Матерью). Истинный Бог – десятая природа (в религии это Отец, его дыхание – Дух Святой). Итак, Бог религий – это не что иное, как то, что в концепции йоги именуется Ишвара (девятая природа), только наряженный в религиозные одежды. (Именно религии в человеческом обществе выполняют миссию очищения душ человеческих, – религиозным учителям приходится погружаться в зловонный мир незнания и очищать души. Даже Будда не был исключением. И это процесс длительный, требующий терпения и мужества наставников).

Резюмируя, постараемся понять механизм процессов дыхания следующим образом: оно нисходит для каждой живой единицы, существующей на Земле, от жизни космоса, Солнца и планет и управляется наиболее общим всемировым великим Законом Пульсации. Оно не принадлежит нам, – это мы принадлежим ему (теперь мы просто знаем, что оно есть). Душа, девятая природа, существует совечно Духу, Господу и именно он повелевает жизни направляться в дыхание той или другой единицы. Из этого происходит то, что Закон Пульсации обуславливает закон дыхания Мироздания, – его периодические «вдохи-выдохи». Когда все мироздание выдыхается, то выдыхаются мириады живых существ, которые начинают жить и дышать сами в сменяющих друг друга поколениях индивидов, пока не будут снова поглощены в процессе очередного вдоха мироздания. (В йогической литературе этот процесс называется «прана»). Дыхание – результат праны. В Ведах это явление называется «музыка» космоса, мироздания (в природе есть разумы, которые исполняют эту музыку, – гандхарвы, существущие на плане дэв). Существует, как непосредственно связанная с этим процессом, и подобная пульсация сердца, вызывающего кровообращение. Разумы, действующие через шишковидную железу в мозгу человека, – причина внешнего проявления этой музыки в его теле. (Когда указанная железа не в порядке, могут быть соответствующие нарушения на всех уровнях телесности человека). Можно сказать и так, что это есть действия разумов, которые входят в состав Шамбалы, – и проявляются в дыхании, кровообращении тела человека, в конечном счете. Но сначала это происходит на эфирном, потом на астральном и далее на жидкостном подплане физического плана и, наконец, на твердом, телесном, образующем в том числе дыхательные и кровеносные сосуды. Действия этих разумов проявляются также в целостном поведении человека. Высшее здесь как бы нисходит в жизнь единичной формы. В терминологии йогов говорят о явлении «аватара», имея в виду явление, регулирующее жизненный процесс.

Виктор: Итак, определившись в какой-то степени с наиболее общими мировоззренческими предпосылками, перейдем к более внимательному рассмотрению некоторых важнейших аспектов жизни человека в макромире: любовь и ненависть, красота и безобразие, добро и зло. В дальнейшем, резюмируя, можно попытаться все же дать свой ответ на вопрос, как жить человеку в этом мире.