Уроки шли и в младшей группе. Екатерина Павловна рассказывает сказку, старинную, давнишнюю, как мечта человека о полете в небо.
— Я слышала эту сказку от талантливой народной сказительницы Серовой, — начала она.
Ребята слушают чудесную русскую сказку о белой лебедушке, раненной добрым молодцем в белое крыло лебединое. О том, как он пожалел ее и оставил в своем шатре узорчатом, поставленном на лугу зеленом, среди трав шелковых, да цветов лазоревых. Как только уходил на охоту добрый молодец, лебедушка грудью ударялась о «сыру землю», становилась распрекрасной девицей-красавицей. Она как добрая хозяюшка убиралась в шатре. И на столе, покрытом скатертью камчатною, всегда были вкусные кушанья. Удивлялся чудесам добрый молодец. Однажды подглядел за лебедушкой. Да взял и сжег ее шкурку лебединую вместе с белыми перышками. Горько плакала девица-лебедь о том, что потеряла свою вольную волюшку. Не взлететь ей больше в поднебесье, не увидеться с лебедем-батюшкой, лебедью-матушкой, своими сестрами, братьями лебедиными. И еще горше заливалась слезами горючими, что навеки вечные остался без подруженьки любезный лебедь белый, мил, сердечный друг… Добрый молодец утешил девицу, женился на ней.
Когда наступила весна, высоко в небе пролетели над шатром узорчатым стаи лебединые. Вышла из шатра молодушка, глянула ввысь и слышит крики лебединые:
— А не бросить ли тебе перышко, перышко белое, заветное? — позвали ее лебедь-матушка и лебедь-батюшка.
Со слезами отвечала молодушка:
— У меня на руках мало дитятко, дитя малое, неразумное.
И снова летела стая лебединая. Спустились лебеди пониже, покружились над шатром узорчатым, заметили раскрасавицу.
— А не бросить ли тебе перышко, перышко белое, заветное? — так звали ее сестры-братья лебединые.
Заметалась молодушка по лугу зеленому, ослабли рученьки.
— У меня на руках мало дитятко, дитя малое, неразумное, — отвечала она в смятении.
Вот и третья стая лебединая. Впереди всех плывет по небу лебедь белый, один-одинешенек, нет ему подруженьки.
— Не бросить ли тебе перышко, перышко белое, лебединое? — зовет он тоскливо молодушку и все ниже к шатру спускается и клювом из чистого золота бьет себя в грудь до крови, и лебединое перо в его молодецкой красной кровушке реет в воздухе. Глядит молодушка на лебедя и не наглядится, слушает его и не наслушается. Совсем опустились белы рученьки.
Вот-вот выронит она на траву шелковую дитя малое, неразумное. А перышко заветное вьется-кружится над ее бедной головушкой. Потянулась она за перышком, да вовремя подоспел на коне добрый молодец. Схватил он на лету одной рукой перышко заветное, а другой прижал к груди жену и сына малого.
Тут взвился в поднебесную высь лебедь белый.
Трубным голосом запел свою последнюю песню лебединую и с великой сердечной тоской камнем вдруг пал с небес, грудью ударился о сыру землю и разбился до смерти…
— А лебедушка? — тихо спросила Наташа.
— Лебедушка с той поры осталась жить на земле среди людей и своих сыновей учила летать в поднебесье думушкой…
— А добрый молодец, который схватил «лебединое перышко заветное», летал? — спросил один из мальчиков.
— Конечно, летал, — ответил за воспитательницу Леня. — Он и теперь летает, только уже на космическом корабле. — И фамилия ему Гагарин Юрий.
— Он похлеще всякого лебедя может летать! — послышалась реплика из вестибюля. Это сказал Фредик.
Сидя здесь на диване, он прослушал всю сказку. Екатерина Павловна выглянула из пионерской.
— Понравилась тебе эта сказка?
— Понравилась, здорово… Как вы там сказали в конце-то?
— Учила своих сыновей думушкой летать в поднебесье, — мечтательно сказала Екатерина Павловна.
— Думушкой, — повторил Фредик и умолк. Екатерина Павловна тоже молчала.
Она смотрела на Фредика и думала о том, что уж его-то никто не учил летать. И его мать совсем не похожа не лебедушку…
— Фредик! Заходи, сейчас задачки решать будем. Заходи! — пригласила его воспитательница.
— Фредька! Иди садись со мной рядом, я все тебе объясню, — позвал его Леня.
«Сидеть с Леней, который в два раза его меньше?! Нет!» — Фредик поспешно скрылся.
В дежурке медицинская сестра проверяет температурный лист. Тихо. Чуть слышен негромкий разговор в кабинете у Надежды Сергеевны, там Саша, врачи, незнакомые голоса.
Вероятно консилиум… Приехали профессора…
Саша стонет громко, мучительно.
— Деточка, тебе больно оттого, что растягиваются сухожилия и соединительная ткань в твоих суставчиках. Она заполнила все суставные щелочки, — объясняет Саше Минна Эриковна. Только говорит она все это для профессоров, а не для Саши.
У Минны Эриковны — холодное сердце. В своем старческом эгоизме она давно никого не любит, кроме себя, и интересуется только тем, что ее лично касается.
— Мне не важно, отчего мне больно, — плачущим голосом отвечает Саша, — мне просто больно…
Фредик идет дальше, на веранду. Он, пожалуй, охотно стал бы заниматься с ними вместе, но очень отстал, не сможет… Правда, Саша и особенно Митя много раз предлагали ему помочь позаниматься с ним, даже так, чтобы эти девчонки не видели… И вот он никак не может собраться… И с Митькой у них все же неважные отношения. Вечно ему все ставят Митю в пример… Подумаешь! — раздражается Фредик и заглядывает в щель приоткрытой двери.