Наступил день разлуки. Это особенный день. Ребята торопливо связывают и укладывают в портфели учебники, сдают воспитательницам санаторные игры и книги. Все бегают. Одни — из палат в камеру хранения. Другие — из камеры хранения в палаты. Ребята, которые все сдали, стоят у открытых настежь окон, ждут автобусов. То и дело раздается радостный возглас: «За тобой приехали!» И все вместе бегут в вестибюль встречать прибывших родителей.

В этот день у детей и взрослых подозрительно краснеют глаза, и носовые платки украдкой, чтоб никто не видел, смахивают непрошенную слезу. И все друг друга уговаривают: «Ну, не надо расстраиваться, ведь уезжаешь домой, хорошо…» Конечно, дома — хорошо… Но за три месяца все привыкли друг к другу. Юные сердца связали нити дружбы, товарищества, а иногда и других чувств, не всегда понятных тем, кто их испытывает.

Первой уезжает Рая. За нею приехал папа и еще один человек. Он слушал Раину игру на рояле, и после весь санаторий узнал, что Рая будет учиться в музыкальной школе.

Светлана Ивановна показала этому же человеку Митины рисунки. Он внимательно рассматривал их.

— У мальчика большие способности, — сказал он. — Трубин может вырасти в большого художника. — И взял рисунки с собой в Москву.

А Мите пришлось остаться в санатории.

— Вот встанешь на ноги, а осенью покатишь в Артек «на бархатный сезон», — утешает его Светлана Ивановна. Митя улыбается, но ему грустно. Ему хочется домой.

Проститься с Митей перед отъездом пришли все ребята, кроме Ляли. Ей мама привезла светлое весеннее пальто и красивую шляпку. В палате слышно, как внизу Лялина мама ссорится с сестрой-хозяйкой, упрекая ее в том, что белье Лялино плохо выглажено и недостает одной черной атласной ленты…

— Отдайте мне ленту, — требует мама.

Чтобы не слышать их голосов, Марксида решила прикрыть дверь палаты № 5 и выглянула в коридор. На лестничной площадке перед трюмо Ляля примеряла свою модную шляпку.

— Идет? — любуясь собой, спросила она Иду.

— Очень! Все свиньи вашего совхоза захрюкают от восторга, когда увидят тебя в этой шляпке. Ты обязательно надевай ее каждый раз, когда пойдешь чистить свинарник! — и Марксида плотно захлопнула дверь перед носом Ляли.

Леня повис на шее у Мити, не стесняясь, плачет навзрыд.

— Ну будет тебе, будет, довольно, — уговаривают его взволнованные ребята.

Саша предлагает:

— Давайте, ребята, напоследок, споем нашу любимую, солдатскую. Из палаты номер пять понеслась песня:

— четко выводил Саша, одним уголком глаза поглядывая на Иду. Она знала, что Саша поет про нее.

Знала и о том, что Саша никогда не будет шагать в «роте стрелковой», и ей было жалко его.

Ида не пела, не могла петь. Только руки ее скатывали в трубочку и опять раскатывали красивую открытку, которую она принесла с собой.

Никто этого не замечал. И Марксида — тоже. А песня — летела, мчалась… как поезд…

Широко распахнулись двери. В палату вошли Сашина мама, Светлана Ивановна и няни.

— Сашенька, нам пора. Ида и Леня поедут вместе с нами до Москвы.

— Вот хорошо! — вырвалось у Саши.

— А в Москве Ида пересядет на другой поезд. У нее — другая дорога…

Все засуетились. Начали прощаться с Митей и друг с другом, обменивались адресами, пожеланиями.

— Как взрослые, — усмехнулась Сашина мама.

— Разве мы еще дети? — спросил Саша.

— Для нас — вы всегда дети, — солидно ответила ему Светлана Ивановна.

— Мой адрес: Евпатория — ревматический санаторий. Пишите, не забывайте, — просил Саша. — Я там буду до тех пор, пока не поправлюсь… И прямо из санатория поступлю в университет.

— Святой крест! Куда махнул, — удивилась няня Маша.

— Правда, мамочка? — спросил Саша.

— Правда, — не очень уверенно подтвердила мать.

Ида замешкалась у двери.

— Вот мой адрес… пиши… — протянула она измятую трубочку Мите. И оба удивленно рассмеялись. Ида постояла немного. Ей, видимо, хотелось что-то сказать Мите, очень важное… И не хватило духу. Наконец Ида решительно тряхнула своей шевелюрой и… ничего не сказала.

Митя протянул ей листочек из альбома. Рисунок карандашом. Марксида узнала себя.

— Очень похоже, — зарделась она и своей авторучкой торопливо написала на листке: «Дорогому Мите, от Иды Котляр. На долгую, вечную память». — А ты мне пришли автопортрет. — Он кивнул головой.

— Ида-а… Мы тебя ждем, скорей! Опаздываем на поезд, — донесся в окно голос Саши и рокот включенного мотора…

— До свидания! — Ида выбежала из палаты.

Митя поднялся на подоконник и выглянул. Автобус, полный маленьких и взрослых пассажиров, тронулся… Ему замахали десятки ребячьих рук.

Мелькнуло лицо какой-то хорошенькой девочки с золотыми волосами. Ах! Это Ляля… Он не сразу узнал ее в новом наряде. А вон алеет красная шапочка с помпоном. Это — Ида. Она смотрит на него, не отрывая глаз. Но Мите не видно, что эти глаза полны слез…

Автобус плавно выкатился из ограды и свернул на большую дорогу к вокзалу. Ребята снова запели свою любимую песню. Пели они с какой-то лихой удалью, скрытой тоской.

Песня умчалась вместе с автобусом.

— Уехали, — сказал вслух Митя, спустился с подоконника на кровать и огляделся. Пусто. Свободны кровати, убранные наспех. Открыты тумбочки. Кем-то забыта на столе старая тетрадка и рассыпан зубной порошок…

В палату неожиданно вошли «Химия», Захар Нилыч и Анна Тихоновна. Они пересчитали все одеяла, простыни, наволочки и полотенца. Анна Тихоновна аккуратно записала все это в новую толстую книгу.

Вслед за ними в палату заявился Фредик, проводивший автобус.

— Что, отработались? — ехидно спросил он «Химию». Она сделалась красной, как помидор.

— Ухожу по собственному желанию…

— «Чиста, как кристалл!» — рассмеялся ей в лицо Фредик и развалился в кресле.

— Федя, к обеду не опаздывай, — бросила ему на ходу Анна Тихоновна.

— Ладно…

Когда они все вышли, Фредик протянул Мите свою лапищу:

— Ну, давай пять.

— Уходишь?

— Ухожу…

— А жить, как будешь? Может ко мне, а? Крыша есть, работа найдется, учиться будешь по вечерам…

— Спасибо, Анна Тихоновна берет меня к себе, за сына. Человеком грозится сделать, — усмехнулся Фредик.

Митя подумал.

— Трудновато ей будет, мало получает…

— А я что ж, по-твоему, дармоедом сяду ей на шею? — встрепенулся Фредик. — Иван Иванович взял меня к себе подручным, на четверть ставки, пятнадцать рублей положил спервоначала. Помогать буду ему, строгать, красить… Прокормимся…

— А после каникул что будешь делать?

— Иван Иванович и Захар Нилыч со своим дружком, мастером одним, договорились. Тот обещал принять меня в ученики на столяра, в «Резервы», Одежа, койка, еда — все ихнее. Подходяще… и учиться вечером обязательно, до восьмого класса буду учиться, хошь — не хошь — надо…

В необычной тишине, наступившей после отъезда детей, снизу, из бельевой, явственно донеслось:

— Я здесь двадцать лет работаю… у меня хоть бы порошина пропала…

— Тебе привет от Марксиды, большой, — не глядя на Митю, как будто просто так, сказал Фредик.

— Да-а! — задумчиво протянул Митя, хорошая дивчина….

— Настоящая! — с жаром подтвердил Фредик. — Ты знаешь, ведь это она взяла на себя кражу. Тебя выручила…

— Неужто?

— Да… И не велела тебе говорить… Я сам сразу не поверил. А потом все выведал.

— Ах, Ида, Ида, — тихонько, про себя, сказал потрясенный Митя. — А я ничего-то не знал. Ну, дурень, дурень.

Митя отвернулся к окну.

— Не расстраивайся, — дотронулся до его плеча Фредик. — Напиши ей, а я пойду, мне пора…

Митя крепко обнял его.