Грохнувшись спиной и затылком, Димка на короткое мгновенье зажмурился от боли, затем, встряхнув несколько раз зазвеневшей головой, сел и огляделся.

Пещера-расселина была узкой трещиной в скале, не более двух метров шириной на уровне пола, сужающейся кверху и уходящей вглубь каменного массива метров на десять-двенадцать. Пол пещеры был покрыт крупным, вперемежку с камнями, песком.

На этом полу перед Димоном в рваных джинсах и такой же куртке фасона семидесятых годов, босиком стоял – сам Димон!

Те же черты лица, те же неукротимые рыжие лохмы, такие же сутулые узкие плечи. Только более резко обозначились на лице прорези морщин от ноздрей к подбородку и в уголках слегка прищуренных глаз.

– Ого, двойник! Ты кто? – первым обратился к Димону обитатель пещеры.

– Димон... то есть Дима, Рыжок Дмитрий Сергеевич. А ты кто?

– Подожди! Рыжок? Тебе сколько лет?

– Семнадцать.

– А твою мать не Лариса зовут?

– Лариса!

– А её мать, бабушку твою, не Анна Макаровна?

– Бабу Нюшу? Да, точно, Анна Макаровна. А...

– А меня зовут Рыжок Сергей Николаевич. Здравствуй, сын. Вот и свиделись, наконец!

– Здравствуй... папа... Ни фига ж себе встреча!

– Да уж! И не говори! Нашлось-таки время и место!

– Подожди, папа! Так ты, значит, уже умер?

– Значит, умер, сын! Хотя ты сам теперь знаешь, что так называемая смерть – это лишь переход в другую форму существования. Я перешёл сюда, когда тебе было четырнадцать лет, стало быть три года назад. Саркома мозга. А ты? С тобой-то что случилось? Неужели наркотики, передозировка? Или авария? Или ещё что-то? Ты же так молод ещё!

– Авария, папа. Но не со мной. С Маринкой. Я тут, типа, из-за неё.

– Как это, сын?

– Ну, слушай, папа...

Оба Рыжка уселись друг против друга на полу пещеры, одинаково, «по-турецки», скрестив ноги.

– Да, сын! – поскрёб рыжие лохмы Рыжок-старший, выслушав всю историю Димоновых приключений со дня аварии и до настоящего момента. – Ты знаешь, а я рад! Рад тому, что мой сын, несмотря на то, что я оказался никаким отцом, хотя и рос без «мужской руки», вырос нормальным парнем, мужчиной. Не растеряй этих качеств, сын, если выберешься отсюда! Кстати, а где твой Ангел?

– Какой Ангел? Ты что Вестника что-ли имеешь в виду? Или Тофика?

– Ты что, не в курсе? – удивился старший Рыжок. – Ты разве ещё не понял, где ты находишься и кто такие эти Вестник и Тофик?

– Ну, как... В Терминале переходном каком-то... Вестник – это, типа, охранник мой и сопровождающий, а Тофик – менеджер какой-то терминальский, разводчик, блин...

– Ясно! А слова-то что означают, что тебе этот схимник Афанасий дал, ты хоть знаешь?

– Нет! Типа, заклинание какое-то, Афанасий сказал – призыв! Главное ведь, работает! А что такое «схимник»?

– Схимник, Дима, – это монах христианский, православный, высшая ступень монашеского пострига. А призыв этот называется «молитвой Иисусовой»: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя»! Только он тебе эту молитву дал на греческом: «Кирие, Ису Христэ, элейсон мэ»! Я даже догадываюсь почему – времени у него не было тебе краткий курс «Катехизиса» читать, да и веры у тебя ещё не было, мог не воспринять ничего. Ну а теперь здесь, в Аду, да ещё самостоятельно в силе этой молитвы убедившись, тебе уже ничего не мешает всё по полочкам в голове разложить.

– Что значит «в Аду»? Это что – Ад? Терминал – это тот самый Ад?

– Терминал – это вход в него. Так называемые «залы презентаций». По-церковному их называют «мытарства», то есть «таможни». А так называемый основной уровень – это и есть сам Ад во всём его многообразии. Где мы с тобой, собственно, сейчас и находимся. И это ещё не самое худшее место.

– Подожди, значит, Вестник – это...

– Вестник по-гречески – Ангел! Твой Вестник – это твой Ангел Хранитель! А «менеджер» – просто бес или демон, дьявол, много у них есть всяких названий. «Дер тойфель», кстати, по-немецки – чёрт. Отсюда и «Тофик».

– Подожди, папа! У меня сейчас голова лопнет! Значит, если есть Ангелы, бесы и Ад, то должен быть Рай?

– А ты был в Верхнем Городе?

– Нет! Только на Смотровой Площадке, времени не было. Так значит, Верхний Город – это и есть...

– Рай! Ты правильно мыслишь, сын.

– Но тогда, значит, должен существовать и Бог?

– Бог существует, сын. Иначе мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Сложи два и два и получишь четыре.

– Ох, ни ф... ничего ж себе дела!

– Да, сын. Именно так.

– Пап! А откуда ты всё это знаешь: про Бога, про схимников, про молитву Иисусову, про Терминал? Ты ещё в той жизни это всё узнал или уже здесь во всём разобрался?

– Самое обидное, сын, что всё это я узнал ещё в земной жизни, причём достаточно давно, в середине девяностых. Тогда как раз церкви открывались в большом количестве, духовную литературу стали издавать, многие начали к вере приходить. Ну, и я тоже, я ведь всегда жадным был до новой информации, начал православные книжки читать, окрестился, в церковь стал захаживать, со священниками неоднократно разговаривал. Даже три недели в одном монастыре мужском прожил, паломником. Одним словом – воцерковлялся.

– Как же ты тогда здесь, в Аду, оказался? Ты разве не знал, что делать, чтобы в Рай попасть?

– В том-то и беда моя, сын, что знал. Только знание моё оказалось бесплодным.

– Что значит – бесплодным? Я не понял, пап!

– Это значит, что в наше время (теперь уже в ваше) понять головой, что Бог существует – несложно. Надо только подумать немного и сопоставить всю информацию, которая стала доступна. В принципе, я ещё в Энергетическом институте, где мы с Ларисой, мамой твоей, вместе учились, уже понимал, что не может быть того, чтобы у Вселенной не было Творца. Уж больно всё в ней разумно организовано. Сверхразумно. Да и третий закон термодинамики фактически о наличии Бога свидетельствует.

– Какой закон? Физики, что-ли?

– Закон энтропии. Ну, чтобы тебе на пальцах объяснить, это будет звучать так: частицы материи, из которой состоит мир, сами по себе не сложатся ни в какую организованную структуру, если их кто-то в неё не сложит, а будут находиться в хаосе. Иначе говоря, если высыпать из грузовика кузов кирпичей, то сами кирпичи в форме дома не сложатся, а высыплются беспорядочной кучей. И, если ты видишь сложенный из этих кирпичей дом, это значит, что кто-то эти кирпичи из кучи взял и построил этот самый дом, да ещё и проект предварительно придумал. Так вот этот Кто-то и есть Бог. Теперь понял?

– Понял! Оказывается, всё так просто! Отчего же тогда столько неверующих?

– Сын, неверующих на самом деле мало. Все во что-нибудь веруют. Одни – в Бога, другие – в то, что Его нет, третьи свою какую-нибудь веру придумывают, чтобы удобней было жить в своё удовольствие, последних, наверное, больше всего. Дело в том, что истину о том, как всё в этом мире устроено – про Бога, про Рай, про Ад – только одна вера правильно излагает – Православное Христианство. Я в этом теперь на собственном опыте убедился. Всё, о чём в православной литературе читал, теперь сам увидел и на себе познал. Только поздно. Не повторяй мою ошибку, сын! Раз уж тебе такой уникальный случай Бог предоставил.

– Какую ошибку, папа?

– Да ту, что, познакомившись с Истиной, я в последствии этим знакомством пренебрёг. Хотелось жить в своё удовольствие, как говорят – «по кайфу»! А вот тут-то вера начинает мешать, приходится делать выбор – жить «по кайфу» или «по вере». Совместить это невозможно. Тогда я и выбрал кайф, а вот он теперь – результат моего выбора, – Димкин отец окинул взглядом окружающие стены пещеры. – Слава Богу, что я ещё здесь, а не там, внизу! – он указал пальцем на узкую щель выхода из пещеры, сквозь которую доносился жуткий вой котлована.

– Папа! Но, придя в Терминал, ты разве не мог пройти мимо всех этих «залов презентаций» и выйти туда, где Бог?

– Здесь невозможно не попасть в рабство той страсти, которой ты служил в земной жизни и от которой стал зависим. Освободиться от неё можно только пока ты ещё там. Когда ты уже здесь, твоя главная греховная страсть сама делает за тебя выбор, и ты не можешь этому противостоять.

– Интересно, а эта мерзкая гадина всё ещё там меня караулит? – озадачился Димон.

– Сейчас глянем, – Рыжок-старший поднялся с песка на полу, – вроде бы её нет, наверное, улетела! – сказал он, осторожно выглянув наружу.

В то же мгновенье щупальца притаившегося вне зоны видимости чудовища, словно петлёй стального каната, прочно охватили его босую ногу и сильным рывком поволокли наружу.

– Дима! Молись скорей, прошу тебя, сын, спаси меня! – закричал отец, из последних сил цепляясь руками и оставшейся свободной ногой за камни у выхода.

– Сейчас! Кирие Ису Хрис... Господи! Иисусе Христе! Помилуй меня и моего папу! Господи! Помоги! Ангел Хранитель мой! Помоги нам! – из глубины души закричал Димка, встав на колени.

Вспышка такого яркого света озарила пещеру, что Димке пришлось зажмуриться. Но даже сквозь прищуренные глаза он увидел, как страшная щупальца, словно ужаленная, соскользнула с ноги его отца и исчезла. Рыжок-старший рухнул на песок и, задыхаясь, тут же отполз подальше от опасной зоны у входа.

– Папа! Опять помогло! Ты смотри! Молитва и в правду всегда помогает! – радостно воскликнул Димон. – А почему же ты сам не молился, а попросил меня?

– Видишь ли, сын! – Рыжок-старший, наконец-то отдышался и пришёл в себя. – Для попавших в Ад прошло время молитв. Они теперь уже не могут обращаться к Богу с просьбами, ибо ранее они сами добровольно отвергли и Его Самого, и Его помогающую силу. Теперь только молитвы людей, ещё живущих в земной жизни или уже находящихся в Раю, могут оказать здешним обитателем помощь и дать облегчение страданий.

– И как же ты теперь? Неужели ты вечно будешь сидеть в этой щели и даже не иметь возможности молиться?

– Знаешь, сын! А я всё равно молюсь, хоть и без надежды на ответ. Ты же видишь, Бог слышит твои молитвы здесь, а, значит, слышит и мои. Разница в том, что твои молитвы Он принимает, а я потерял на это право. Быть может, Он когда-нибудь и смилуется надо мной, ещё один шанс у меня может появиться.

– Что это за шанс, папа? Я могу тебе чем-нибудь помочь?

– Можешь, сын. Если благополучно выберешься отсюда, молись за меня, чтобы Господь меня простил и освободил от этого места мучения. Мы здесь все находимся до определённого времени, до окончания времени земной цивилизации. Когда придёт это время, Бог может дать кому-то из здешних обитателей возможность перейти в более спокойные места. Но для этого, помимо их собственного желания, нужна жертва со стороны любящих их людей.

– Какая жертва?

– Жертва молитвы, жертва милостыни, жертва добрых дел, совершаемых в память об ушедшем сюда, жертва любви. Как в земной жизни, если человек сидит в тюрьме за долги, то близкие могут заработать денег, покрыть его долги и тем самым выпустить его на свободу. Страшно, что не у всех есть такие близкие, которые захотят отрабатывать твои долги перед Богом.

– У тебя теперь есть, папа!

– Спасибо, сын! Это значит – спаси тебя Бог от этого места!

– Я понял, папа! Мне бы только теперь выбраться отсюда и найти Маринку! Где же теперь мой Ангел Хранитель?!

– Я здесь, Димитрий, – Вестник-Ангел стоял у Димона за спиной. – Здравствуй и ты, Сергий!

– Здравствуй, Ангел Божий! Как ты похож на моего бывшего Хранителя! Где он сейчас?

– Он молится за тебя, Сергий, он помнит тебя и всех, кого он опекал в их земной жизни, и молится за всех. Сейчас он опекает недавно окрещённого младенца.

– Мне жаль, что я пренебрегал им и его подсказками, хотя некоторые из них я ощущал очень явственно! Дима! Ты слушайся его, – отец указал Димону на Ангела Хранителя, – он самый верный и надёжный друг!

– А как мне слышать тебя, Вест... Ангел?

– Я научу тебя этому позже. Нам пора идти, мы можем опоздать к Марине. Сейчас я дам тебе оружие, с помощью которого ты сможешь защититься от любой здешней нечисти.

– Волшебный меч? – воскликнул обрадованный Димка.

– Вроде того, – улыбнулся Ангел, – оружие непобедимое, крестное знамение. Сложи пальцы вот так, – Ангел сложил первые три пальца щепотью, – а эти два прижми к ладони.

Димка повторил перстосложение, как показал ему Ангел.

– Теперь приложи первые три пальца ко лбу, к животу, к правому плечу, затем к левому и произнеси: «Во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!»

Димка сделал так, как сказал ему Ангел.

Едва он закончил осенение себя крестным знамением с произнесением имени Божьего, как в воздухе перед ним, прямо по траектории движения его руки, вспыхнул светящийся ослепительными искорками огненный крест, который пронизал его теплом и светом и словно вошёл в его душу. Весь Димон, от корней волос до кончиков пальцев, вдруг осветился каким-то необычным сиянием, как будто он был стеклянным и внутри его зажгли яркий светильник.

– Ничего себе! – воскликнул поражённый Димон, дивясь исходящему от него свету.

– Сейчас, Дима, ты видишь воочию, что происходит с душой человека, когда он осенит себя крестным знамением. В земной жизни среди грубой материи земного мира духовные явления обычно остаются невидимыми, – сказал Ангел, – а теперь осени крестным знамением выход из пещеры!

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! – торжественно произнёс Димка, начертав в воздухе знамение креста по направлению к выходу.

Вспыхнувший в воздухе огненный крест, увеличиваясь в размерах, пронёсся по воздуху наружу из щели выхода. Тотчас оттуда раздался негодующий вопль, исполненный боли и ненависти, и какая-то тёмная многощупальцевая масса кувыркнулась вниз.

– Выход свободен! – сказал Ангел Хранитель. – Теперь ты убедился в силе данного тебе оружия?

– Ого! Ещё как! – воскликнул Димон. – А папа может также защищаться?

– Нет, – ответил Ангел, – он бессилен против зла, которому добровольно предал себя во власть. Его счастье ещё в том, что сестра его бабушки, твоя двоюродная прабабушка, была монахиней необыкновенно смиренной и молитвенной, сподобившейся в 1918 году мученического венца от Господа за исповедническую кончину от рук богоборцев-большевиков, расстрелявших вместе с ней всех насельниц её скита. По её ходатайству, твой отец избавлен от участи находящихся там, – Ангел показал рукой на котлован, – и до Окончания Времён определён пребывать в этой пещере. Собственно, и ты получил возможность обретения такого исключительного опыта пребывания здесь по её заслугам перед Господом.

– А я смогу увидеть её? Как её зовут? – спросил Димка.

– Монахиня Анна. Ты встретишься с ней в своё время, если будешь стараться подражать ей в вере и делах любви. Прощайся с отцом, нам пора.

– Папа!

– Димочка!

Отец и сын обнялись в первый и, по всей видимости, в последний раз.

– Молись за меня, сын!

– И ты молись, папа! Я верю – Бог слышит тебя!

– Прощай!

– Держись, папа!