Оглавление

ВСТУПЛЕНИЕ

СТАНЦИЯ.

КОРПУС. НАЧАЛО.

ДЕНЬ «А».

АКАДЕМИЯ.

ЗЕМЛЯ. Госпиталь

ОНА.

ОЗЕРОН. Открытие

АКАДЕМИЯ. Перед отправкой на Озерон.

ОЗЕРОН. Эвакуация.

Госпиталь.

Историк.

Исход.

СТАНЦИЯ

АКАДЕМИЯ.

ОНА. Игра.

Поселение.

СТАНЦИЯ. Освобождение Готлиба.

ПОСЕЛЕНИЕ. ОН и ОНА.

Ночь.

ОНА.

СТАНЦИЯ. ГОТЛИБ

ОНА

ПОБЕГ.

АКАДЕМИЯ. Начало.

АКАДЕМИЯ. Безумие.

ОНА. Начало.

Академия

ОЗЕРОН. Последняя высадка.

Три месяца спустя.

ПОСЕЛЕНИЕ. Начало конца.

КОНЕЦ. Нет, правда, конец.

 

ВСТУПЛЕНИЕ

По классификации Корпуса существует два основных типа цивилизаций: агрессивные и пассивные – так выражается их реакция на внешние угрозы существованию. В свою очередь, каждый тип имеет разделение на «быстрый» и «медленный». Эти свойства характеризуют их отношение к прогрессу.

Обусловлено разделение жизненными кондициями видов: в благоприятной среде, без форсирующих эволюцию экстремальных условий, где разумность – всего лишь результат развития, появляются пассивные цивилизации. Внутривидовая борьба выражена слабо, периоды развития продолжительные. Такие цивилизации редко появляются и редко самоуничтожаются – вырабатываемая ими философия и многообразие форм жизни исключали подобные варианты развития. Они не борются с природой, а приспосабливаются к ней. Планеты, заселенные пассивно-медленными цивилизациями, можно считать поистине жемчужинами в необъятной пустоте Космоса. Гармония с окружающим миром и желание постичь тайны мироздания делает их непревзойденными философами и учеными. За редким исключением они колонизировали более трех-четырех планет, предпочитая оставаться в пределах родной системы.

Корпус многое почерпнул из опыта взращивания такой цивилизации, переняв философию «невмешательства» и «помощи не более необходимого».

Цивилизации второго типа, пассивно-быстрого, эволюционируют не в пример быстрее вышеописанного вида, но медленней третьего и четвертого типов. Следование философии «приспособления и гармонии» дает им возможность быстро колонизировать новые миры, не нарушая хрупкого эко-баланса. Аналитики Корпуса отмечают тот факт, что наиболее экспансивной в аспекте расширения ареала обитания являются цивилизации этого типа. Благодаря им множество небесных тел получили статус обитаемой планеты.

Агрессивные цивилизации возникают на планетах с частой сменой климатических сезонов, подверженных воздействию естественной радиации светила. Окружение формирует их мировоззрение – отнять, выбить, вырвать свой кусок у этого жестокого мира. Выжить любой ценой. Бездумное использование невосполнимых ресурсов превращает их путь в безумную гонку с самими собой. Десятки миров превратились в пустые каменные глыбы, отравленные токсичными отходами и полностью разрушенной экосистемой. Такой сценарий характерен для агрессивно-медленных видов. Только некоторая неспешность прогресса позволяет им выкарабкиваться из бездны самоуничтожения и постепенно осваивать вселенские просторы. Обычно первая колонизация для них – бегство с безнадежно загубленной родной планеты. При должном контроле такие цивилизации становятся лучшими разведчиками и несравненными техниками, становясь первопроходцами звездных далей.

Самая тяжелая судьба у четвертого типа – агрессивных по духу и быстрых в технологическом развитии одновременно. Истории развития таких цивилизаций бережно собираются Корпусом – за все время удалось зафиксировать их всего пять. Некоторая изначальная обреченность прослеживается в их развитии. Заняв доминирующее положение в пищевой цепочке родной планеты и истребив естественных противников, они начинают свой путь к концу. Перенаселенные миры, истязаемые бесконечными войнами и эпидемиями, в результате превращались в ужасные братские могилы – ни одной цивилизации четвертого типа не удалось выйти в космос. Выживая в и без того жестоких условиях, они только усугубляли свое положение, постоянно создавая новые кризисные ситуации.

Их миры горели в безумии ядерной войны, умирали от искусственно выведенных вирусов, задыхались отравленной атмосферой.

За пятитысячелетнюю историю существования Корпусу удалось простимулировать и вывести в космос одну цивилизацию медленно-пассивного типа. Сейчас их воспитанники с энтузиазмом осваивают систему и готовятся к первому межзвездному перелету.

По одной агрессивно-медленной и пассивно-быстрой находятся под контролем и в скором времени запустят первые космические аппараты на орбиты родных планет. Еще десяток находится под неусыпным вниманием Наблюдателей – разумная жизнь только-только зарождается на этих планетах.

И ни одной цивилизации четвертого типа. Пять попыток. Пять черных страниц в истории Корпуса. Пять планет, к которым пришлось применить «Милосердие». Жуткие памятники безумию, безмолвно вращающиеся вокруг зловеще-желтых звезд.

На заре шестого тысячелетия появилась надежда – Озерон. И Корпус намерен выиграть эту битву.

 

СТАНЦИЯ.

Пробуждение от криосна происходит всегда одинаково – вам кажется, что морская пучина затягивает все глубже, не хватает кислорода, тело стремится вверх и пытается освободиться от липких оков бездны. Подсознание диким рывком вытаскивает из темноты на поверхность остатки разума. Последние секунды наполнены всепоглощающим ужасом от того, что легкие никак не могут начать работать, а голову словно погрузили на дно Марианской впадины, наполненной киселем – и вот ты очнулся. Резко расширившиеся зрачки и быстро дергающиеся конечности. Первобытный бесконтрольный страх улетучивается за доли секунды, оставляя в напоминание о себе лишь хриплое дыхание и боль, заполняющую все вокруг. К этому невозможно привыкнуть.

Тридцатьседьмой молча держится за раковину слабыми после пробуждения руками. Холодный металл успокаивает горящую кожу. С закрытыми глазами он слушает, как течет вода. Вместе с ней в сточную трубу уходит тот океан боли, в который сейчас погружен его мозг. Шум крови в ушах все тише и тише. Божественная тишина. Благословленная тишина. Боль уменьшается, становясь сладкой. Свойственная выздоравливающим полуулыбка тронула его губы.

–Сэр, вы в порядке? – холодный металлический голос безжалостно разорвал на кусочки покрывало тишины. – Сенсоры за полчаса не засекли никакого движения.

«Чертова параноидальная железка» – с усилием приподняв свинцовые веки, Тридцатьседьмой хмуро изучает отражение в зеркале. Три месяца сна, а все равно тому типу за стеклом явно не помешает вздремнуть. Крупные скулы напряжены, от боли нижняя челюсть выдвинулась немного вперед. Густые брови сдвинуты в болезненном спазме. Короткие жесткие волоски ровнотемным слоем покрывают щеки и горло. Хотя это и было невозможно теоретически – криосон подразумевает торможение всех процессов в организме в миллионы раз, так что три месяца сравнимы были бы с мгновением, – но трехдневная на вид щетина видимо и не подозревает о таких условностях.

–Все нормально, Готлиб – онемевший язык мешает четко поизносить звуки, как и ледяное горло. – Готовь завтрак.

За восемьсот лет можно привыкнуть ко всему. Даже к тому, что к вам приставлена робонянька в виде голубоглазого андроида, готового защищать вас до последней капли биогеля и убить при необходимости одновременно. Не менее привычной становится и станция, запрятанная глубоко в астероид – иногда он готов даже назвать ее своим домом.

Полчаса спустя. Тридцатьседьмой полулежит в уютном кресле комнаты управления и просматривает архивные записи новостных трансляций. По всем имперским каналам говорят только об одном – пуск в эксплуатацию станции «Маррака-1». Ее называют Первым Чудом Света, Рогом Изобилия, Источником Богини и другими лестными именами. И есть за что: атомная электростанция Маррака-1 обеспечила все западное побережье Империи электричеством и сотни тысяч человек – работой. Первая из должных быть построенными на пяти великих реках Империи станций.

По форме АЭС напоминает звезду – символ Империи. Это не просто прихоть архитектора, но инженерные соображения. Пять реакторов, расположенные в «лучах» звезды, полностью автономны. По мощности стен, укрепленных свинцовыми щитами на случай аварии, и количеству охраны такая станция сравнима с крепостью. Сотни открыток, фотографий и ежедневные репортажи – соперничать с ней по популярности могла бы только Богиня, внезапно материализовавшаяся на центральной площади Фериса1.

Совсем другие новости приходят с севера – небольшая АЭС, построенная на месяц позже, заслужила только одного репортажа об открытии, да и тот выглядит как-то серо и вымученно. Официально, основное предназначение – проведение экспериментов. Черно-белая фотография сделана специально так, чтобы не показать, а скрыть как можно больше.

Поведение северян настораживает – они не смирятся просто так с потерей инициативы в мировой экономике и политике. Весь мир гремит о Марраке, ведутся дебаты – безопасно ли это? Не станет ли быстро растущая на дешевом электричестве Империя гегемоном в мире? Станет ли это методом политической игры и шантажа? Неужели нашли панацею от кризисов? На фоне всеобщего возбуждения угрюмое молчание Северной Республики просто необъяснимо. Без детального расследования на поверхности планеты не обойтись.

План, разработанный Тридцатьседьмым еще в Академии, вступает в самую сложную и опасную фазу. На кону будущее Озерона и четвертого типа в целом. Тревожно теребя мочку уха, он перечитывает материалы, ища хоть малейшую зацепку. Мысль ускользает, теряясь во множестве ее сестер, беспорядочно загромождающих ум. Это вызвало легкое раздражение, несколько упорядочившее бесформенный поток сознания.

Неожиданно злость заполнила каждую клеточку – так бывает, когда даже глубокий анализ не дает искомого результата. Резко вскочив, он зашагал по комнате. Мягкий ворс глушит тяжелые шаги. Автоматически подойдя к разложенной на столе карте, он сверился с координатами и поставил аккуратную точку на берегу реки и подписал «Маррака» – к списку важных объектов на территории Империи и Республики прибавился еще один пункт. Неосознанно постукивая по металлическому краю стола автоматической ручкой, он потянулся, чтобы отметить АЭС Республики. Вдруг пальцы замерли. Поразмыслив, он повторил последнее движение – оторвал ручку от одной точки и по параболе переместил к другой. В горле мгновенно пересохло. Он посмотрел на дисплей браслета – двести дней. Времени катастрофически не хватает, но все же небольшой запас есть.

–Готлиб, подготовь шаттл, отбытие через три часа.

 

КОРПУС. НАЧАЛО.

Красный свет тревоги и разрывающая барабанные перепонки сирена подгоняют бегущего по коридорам техника, играя туго натянутыми нервами такие мелодии, что сердце скоро взорвется от давления перегоняемой крови.

Содрогающаяся палуба и тонкий свист вырывающегося сквозь пробоину воздуха только добавляют адреналина в кровь. Застегнуть на ходу гермокостюм и приготовиться к эвакуации – задача не из простых, но сейчас от ее решения зависит, выживешь ты или нет, а времени катастрофически мало. Трясущиеся от возбуждения руки не способствуют положительному результату – никак не удается вставить шлем в нужные пазы.

Неожиданный толчок и рвущийся под ногами металл. Гигантский, невозможный в обычных условиях прыжок – отказала система искусственной гравитации. Он выругался, ударившись головой о потолок, но адреналиновая пелена перед глазами несколько спала. Закрепив все-таки шлем, быстро отталкивается от переборки. Энергичный гребок руками – вперед, сквозь искореженный коридор, к спасательным капсулам. Уворачиваясь от кусков обшивки и труб, разорванных чудовищным давлением, он помянул добрым словом создателей инженерного костюма. Разработанное для работы в космосе, это чудо технической мысли предохраняет от радиации и сверхнизкой температуры, система регенерации воздуха поддерживает необходимый уровень кислорода более двух суток, а уж утилизация отходов вообще не имеет себе равных. Светоотражающая поверхность хранит маленький секрет – нанороботы, оперативно устраняющие повреждения и усиливающие в нужный момент эластичный материал до крепкости титана.

Эти свойства спасли ему жизнь – взрыв разорвал напополам космолет, выбросив закованную в скафандр фигурку прямо в пробоину. Разом наступившая неестественная тишина ужалила сознание, выбивая последние крохи здравого смысла.

Вспомогательный крейсер, осуществлявший прикрытие дредноута Империи, только что перестал существовать как боевая единица – теперь это лишь облако стремительно разлетающегося во все стороны металлолома вперемешку с останками экипажа.

Отлетая в сторону открытого космоса, он становится невольным свидетелем эпической картины разворачивающейся битвы. Беззвучной, и от того еще более трагичной и жуткой. Дредноут, гордость флота Пяти Солнц, угрожающе навис над окутанной голубоватой дымкой планетой. Состоящий из пяти проржавевших от кончика радиолокатора на носу до дюзовой камеры на хвосте флот авианосцев повстанцев пытается отсрочить неизбежное – орбитальную бомбардировку. Еще пару минут – и в Галактике одной радиационной свалкой станет больше.

Подавляется восстание безжалостно. Дредноут уничтожает даже эвакуационные корабли, прорывающиеся к нуль-вратам. Роем окружившие гиганта легкие истребители пытаются отвлечь внимание, быстрыми и колючими ударами заставляя сосредоточить огонь на себе. Дредноут уязвим пока готовится к запуску сотня баллистических ракет.

Полускрючившись, протягивая руки в отчаянной попытке ухватиться хоть за что-нибудь, летит сквозь ледяную пустоту закованный в скафандр техник. Песчинка жизни в мертвой бесконечности. Мысль о неотвратимости конца настойчиво пробивается сквозь пелену паники. Тщетность действий перед неумолимостью судьбы. Он постепенно затих, судорожно дыша.

Все еще пытающиеся одолеть гиганта повстанцы несут потери. Периодические яркие вспышки означают смерть еще одного пилота. Взрывается алым цветком пламени центральный авианосец, получив протонную торпеду в лоб. Два других повреждены, но все еще боеспособны.

Еще одна самоубийственная атака эскадрильи, старающейся поразить ахиллесову пяту гиганта – сопла. Ценой десятка жизней удалось обездвижить врага – тараном выведен из строя главный двигатель. Сейчас внутри корабля творится сущий ад. Экстренно изолируются бесстрастной автоматикой горящие отсеки, не смотря на наличие в них выживших. Ремонтные боты пытаются устранить разгерметизацию. Но радиацию от повреждения главной силовой установки это вряд ли остановит. Кажется, это победа повстанцев.

Ужасающе медленно съезжают защитные пластины пусковых шахт. Махина дредноута сотрясается агонией залпов. Первая десятка носителей апокалипсиса устремилась к поверхности планеты. С перерывом в три секунды лег на курс второй десяток. За ним – третий. Истребители в отчаянной попытке сделать хоть что-то несутся на перехват, но слишком поздно – каждая ракета рассыпается на еще десяток боеголовок. Через двадцать семь секунд адская паутина полностью опутывает обреченный мир.

Некогда голубоватая дымка сменилась кроваво-алым свечением. Сотни зияющих ран в одну секунду открылись на беззащитном теле планеты.

Всклокоченное сознание замерло в ледяном ступоре. Перед глазами застыла картина: на фоне пылающей планеты темными пятнами выделяются космические корабли…

Инерция несет его сквозь угольно-черное пространство с редкими светящимися вкраплениями звезд. В дело вступили кризисные программы, добавив малую толику усыпляющего газа в систему регенерации кислорода. Глаза постепенно закрылись – отключилось перегруженное сознание. Последняя мысль, скользнувшая по краю сознания, оставила горькое послевкусие: «Эх, долететь бы до дома и сгореть в атмосфере. Еще одна падучая звезда – загадай желание!». Техник наконец задышал ровно и мерно, но подергивающиеся веки подтверждали – мозг ведет свою работу не смотря ни на что. Как и скафандр – аварийный маяк посылает короткие сигналы о помощи во все стороны, да только теперь вокруг лишь пустота, смерть и холод на световые года вокруг… Империя умеет подавлять восстания, пусть даже и планетарного масштаба.

Сутки спустя. Темноту командного центра обагрил свет тревожной лампочки на пульте управления. Оживший голубоватым светом экран выводит информацию о поступившем сигнале.

Сидящий в кресле внимательно ознакомился с ней. Поразмыслив, он подтверждает запуск спасательной программы. Зажужжали автоматы, готовясь перехватить источник сигнала бедствия. Мягко скользнула в ложе аварийная капсула. Пуск.

Серебристая капля отделилась от астероида. Немного повисев в пустоте, капля резко повернула в нужную сторону и на полном ускорении помчалась к невидимой цели. Идти по пеленгу – примитивно, но крайне эффективно. Вскоре аппарат настиг объект поиска. Осторожно магнитный щуп зацепил свернувшуюся на манер эмбриона фигурку. Затянув несопротивляющееся тело в мягкое нутро, капсула легла на обратный курс, попутно анализируя найденный объект и передавая информацию на станцию.

Скользнув взглядом по ежесекундно обновляющимся данным, силуэт в кресле нечеловечески резким движением поднялся и направился к выходящему на поверхность шлюзу. К моменту прибытия капсулы он уже подготовил все необходимое для встречи неожиданного гостя.

–

Освободив техника от скорлупы скафандра, он подключил тело к автодоку. Аппарат сразу же запищал, обнаружив подозрительный предмет в большом пальце правой руки. Началась подготовка операции по удалению – автодок ввел обезболивающее. Внезапно техник забился в конвульсиях. Времени для раздумий нет – спасатель прижал локтем дергающееся в конвульсиях тело. В руке тускло засветилось энерголезвие – и он решительно отсек палец страдальца.

Он уже видел такое – в армии Империи всем вживляли чип, контролировавший ЦНС бойца. По ним идентифицировали личность, эти же чипы подавляли страх. И в случае пленения или попытки допроса чип выполнял истинное предназначение – уничтожал носителя, вызывая одновременное сокращение всех мышц до такой степени, что невозможно даже дышать. В результате, наступала смерть от асфиксии.

Видимо, осмотр автодоком и введение транквилизатора чип расценил как попытку допроса.

Дождавшись, пока автомат завершит необходимые процедуры, он отнес все еще бессознательного техника в свободную анабиозную камеру. Поразмыслив, он отправился в свою каюту, на дверях которой значилось: «А-2715. Андроид специального назначения»

 

ДЕНЬ «А».

Тяжелое марево нависло над землей. С трудом летают даже мухи, натужно гудя в неподвижном горячем воздухе. Горы вздымаются к бесцветным небесам, неся на своих склонах память о тысячелетиях. Они были свидетелями рассвета человечества, приютив первых людей в пещерах. Они же молчаливо наблюдают его предсмертную агонию…

По склону, растянувшись цепочкой, продвигается отряд разведчиков. Серая невзрачная форма без опознавательных знаков отлично маскирует их на фоне желтовато-серой травы и валунов.

Пот заливает глаза Историка. Отряд в пути уже третий день. Ноги давно перестали чувствовать что-либо, мозг работает автономно – перебежка от валуна к валуну, жесты Лиса и тихий голос Кранца из рации, ожидающего на точке. Усталость сливается с окружающим жаром, гнетет и пригибает к земле. Хочется прислониться к одному из этих горячих камней и уснуть в их тени. Отяжелевшее от постоянного напряжения сознание постепенно проваливается в безразличие. Терпкий привкус полыни во рту поддерживает некоторый тонус.

Еще пара перекатов из укрытия в укрытие – и вот уже они у входа в пещеру. Из полутьмы выступил суровый и угрюмый Кранц. Он молча показал им «следуйте за мной» и скрылся в глубине.

Тяжело переставляя одеревеневшие ноги, Историк дотащился до конца залы. Сухой пол пещеры показался ему самым мягким ложем в мире. Он удовлетворенно закрыл глаза. Здесь им предстояло провести не меньше десяти дней, просто сторожа горный проход. После адского штурма города, где отряд был на самом острие атаки и дважды чуть не погиб в полном составе, эта миссия казалась извинением командования перед разведчиками, брошенными против танков и укрепленных позиций противника.

Но Историк не смог уснуть. Его расслабленный мозг напоминает сложный механизм, очень долго работавший на износ и требующий сейчас ремонта. Слишком много произошло за этот год. Из невнятной мешанины выпрыгивающих как пружины мыслей собралась картина…

Воспоминание. Это был первый потерянный город. Они должны прикрывать отступление – так называли власти панический бег всего живого из каменной ловушки. Никто не питает иллюзий – победить невозможно, можно только замедлить ход неумолимой машины уничтожения. Противник превосходит их по численности в пять раз, успеть бы унести ноги. Ставка делается на тактику полного разрушения – в руинах и на пепелище невозможно расквартировать гарнизон, нет запасов провизии и воды. А значит, противник вынужден ждать поставок, что позволит выиграть несколько дней, а может даже неделю.

Отряд Кранца держит под наблюдением центр города – при приближении противника должна сработать артиллерия, их роль как наводчиков неоценима.

Историк лежит на полуобрушеной крыше трехэтажного дома – постаралась вражеская авиация. Прошло несколько часов, но усталости нет – холодноватый воздух с частичками пыли несколько бодрит. Мягкая сажа и крошка делают ложе чуть удобней, чем просто жесткий бетон, на котором их учили вылеживать без движения по двадцать часов. Внимание сосредоточено на мелких деталях. Какое-то неуловимое движение в трехстах метрах от позиции привлекает его. Он прильнул к окуляру, попутно доложив по рации.

В прицеле он разглядел прячущуюся в руинах худую девушку в оборванном платье, осторожно грязными руками пеленающую младенца – тот лежит на бетонной плите. Слезы оставили на отощавших впалых щеках матери неизгладимый след. Поправляя сальную прядь, она нежно улыбается серьезному бутузу, аккуратно поддерживая его за голову. От резкого пронзительного свиста девушка удивленно поднимает голову, ища источник звука. Историк чуть не закричал: «Беги!», хотя это бы и не спасло от минометного снаряда, упавшего в метре от беззащитных и несчастных. В последнем бессмысленном порыве она накрыла собой ребенка…

Онемелые от напряжения пальцы сжимают цевье винтовки. К оцепеневшему сознанию Историка пробивается голос из рации:

–Пост три, цель поражена? Расчет семь-двенадцать вызывает пост три, подтвердите уничтожение.

«Сейчас я тебе все подтвержу. Лично» – собралась из кусочков ненависти мысль. Покинув крышу, он устремился в сторону позиций артиллерии.

Через пару часов. Кранц резко откинул подол палатки и уверенно шагнул внутрь. На полу лежит связанный Историк. Перевернув тело на спину носком сапога, Кранц присел на корточки.

Разорванная форма, разбитые вкровь костяшки, порез на щеке и ухмылка, заморозившая бы даже ад. Отведя взгляд , Историк сплюнул кровавый сгусток.

Кранц побагровел. Схватив за грудки и приподняв над полом безвольное тело, он зло зашипел:

–Ну что, герой-богатырь! Какого черта меня снимают с задания, а? Чтобы узнать, что ты здесь подрался как мальчишка с улицы?!– резкий удар по щеке, но ухмылка продолжает играть на губах Историка. А взгляд стал только еще более горящим.

Кранцу стало жутковато – таких людей он встречал редко. Для них броситься под танк с гранатой ничего не стоит, как и остаться добровольно у пулемета, прикрывая отход – даже приковывать не надо. Кранц аккуратно усадил его у стенки. Развязать руки он не рискнул. Достав из-за пазухи флягу, Кранц плеснул тепловатой водой на лицо Историка. Тот зафырчал от неожиданности. Хрипло задышав, он тряханул головой. Из клокочущего горла вырывались бессвязные слова:

–Они…В клочья!…Напополам! Даже закричать не успела!…за что?!?! Они не виноваты!!! Аррорхрг – еще один сгусток крови вылетает вместе с этим хрипом. – Капитан, мы никого не спасаем! Они гибнут! Они верят нам и гибнут!! За что!!??! – истеричные нотки сложились в песнь отчаяния. Закашлявшись, Историк завалился набок и продолжил что-то бормотать.

Кранц молча слушает этот поток. Что он может ответить идеалистичному юнцу? Жизнь не раз бывала гадкой. Сам он провел юные годы в Африке, где бал правили геноцид и насилие, жуткое и пугающее в своих масштабах. Где убить и съесть противника – норма. А изнасиловать после очередной перестрелки парочку пленных независимо от пола – вполне себе сложившаяся традиция. Головы на оградах деревень. Посаженные на кол пленники. И тысячи жирных мух, тучей кружащие над этими полуразложившимися кусками мяса. Звери и то гуманней убивают жертву. И даже не знаешь, кому бить за это морду.

Кранц потряс головой, сбивая наваждение. Он поднял не сопротивляющегося Историка, попутно освободив его от веревок. Боец стоит перед ним пошатываясь. Ну что же, нужно применить старое доброе «стимулирование армейским способом». Сам командир таких методов не любил, но они помогали – тысячелетия практики подтверждали эффективность технологии.

–Соберись, тряпка – звонкая пощечина. – Здесь и сейчас – еще одна оплеуха, но уже с другой стороны, обжигает щеку. – Жертвы будут всегда. – мутный взгляд Историка никак не прояснялся. – Мы здесь чтобы остановить врага. А такой раскисший кусок известно чего даже собаку не испугает – она помочится на тебя! – он тряханул посильней. – Один слабак тут – тысячи убитых там. И этот слабак сейчас – ты! – лицом к лицу, так что жаркое дыхание Кранца обжигает бледное лицо Историка.

Никакого ответа. Только глаза стали металлически-колючими, серьезными. Взрослыми. В эту долю секунды Историк постарел, казалось, на десяток лет разом.

–Командир, – хриплые слова с трудом вылетали из опухшего горла, задерживаясь на разбитых губах. – Ради чего убивать их? Нас?

Кранц горестно вдохнул. Еще один философ. И без них тошно. Молча поддерживая Историка, он потащил его к выходу. Тот не сопротивляется, лишь механически передвигает ноги, стараясь не споткнуться. Они добрались до наспех разбитой большой палатки с поблекшим красным крестом на боку. Откинув тяжелый полог, Кранц втолкнул Историка в полутемные недра.

Здесь на койках в невообразимой тесноте и жаре лежат те, кому не посчастливилось умереть быстро в поле. В нос ударил терпкий запах спирта, гноя, запекшейся крови, давно не мытых тел и испражнений. Невесомая гипсовая пыль свербит в носу. Усталый санитар, невзирая на стоны, меняет повязку на голове очередного несчастного. Тяжелые капли сального пота скатываются на некогда белый халат, теперь безнадежно запятнанный желтоватыми потеками. Снятый бинт полетел в стоящее рядом ведро, наполненное такими же кровавыми тряпками. Медбрат, привычным движением отмотав свежий кусок марли, выудил из кармана пузырек и открыл его, от чего к адской симфонии зловония добавился душок фурацилина. Обмазав как следует повязку, он не церемонясь поднял голову больного, от чего бедняга заскулил совсем уж по-песьи. Быстро замотав ужасную рану в пол-лица, он оставил в покое несчастного, опустив его на черный, лоснящийся от пота сотен предыдущих мучеников, кусок каменной ваты, считающийся в армии подушкой.

Другие больные с ужасом ждут своей очереди на необходимую, но бессмысленную в этих условиях процедуру. Из-за разделяющей палатку металлической перегородки послышался визг пилы, вгрызающейся в кость. Высок этот звук, но крик, сдерживаемый кляпом, еще выше.

Историка чуть не выворотило наизнанку, он отшатнулся и задел рукой противно задребезжавший медицинский столик. Кранц не дал ему упасть, схватив и подтянув за подмышки, от чего тот совсем стал похож на мешок. Санитар повернулся на шум и криво ухмыльнулся:

–Гляди, какой нежный. Небось, только от мамкиной юбки отстал – гогоча, он указал на Историка пальцем. – А вот и мамка рядом. Ишь, как заботится. Выведи, а то сейчас пол заблюет, потом поскользнётся и к нам попадет.

Угрюмые обитатели палатки присоединились к неудачной шутке, сипло давясь натужным смехом.

–Заткнись, иначе спринцовку затолкаю куда нужно, потом долго выковыривать будешь – пообещал медбрату Кранц, выталкивая Историка наружу. Как раз вовремя – неуверенно шагнув, тот полусогнулся и начал шумно блевать.

Вышедший из палатки санитар вынес ведро с бинтами и подставил его Историку, чем вызвал у того еще один приступ тяжкой рвоты.

Хмурый Кранц стоял неподалеку, но спиной к действию. Рядом незаметно появился медик. Лейтенант сплюнул и вытащил из нагрудного кармана жестяной портсигар. Ловко выбив тоненькую папироску, потянулся за спичками. Поскребя щетину, грузный медбрат опередил его, достав из необъятного кармана халата зажигалку, и помог прикурить. Портсигар вернулся в карман. Они молча постояли пару секунд. Неожиданно санитар пожаловался вслух неизвестно кому:

–Обезболивающих-то нет, вот и латаем и режем их как есть, на живую. Посиди тут денек так вообще оглохнешь. Пусть покричит, зато живой останется. Нельзя не кричать, совсем больно иначе – он вопросительно посмотрел на Кранца. Тот передал ему дымящийся остаток папироски.

Крепко затянувшись, санитар продолжил свой монолог в никуда:

–Говорят, раньше вот напластают тебя мечом как докторскую, тут уже не сшить, не перевязать – лежи, умирай, на кишки свои смотри. Долго, некоторые часами так отходили. А сейчас гуманизм, попали в руку или ногу – не велика потеря, лежи смирно, выковыряют кусочек, перевяжут где положено, вот и живой, и вроде как повоевал. Единственно, что может и отрежут чего, так ведь протезы не дураки придумали. А если куда посерьезней ранят – голова там, или сердце, или вообще граната-идиотка зацепила, так изволь помереть. Так нет же – еще одна крепкая затяжка, – живучие гады. Тот, с лицом-то – ему и глаз разорвало, и мозг задело, а все кричит, жить просится. А там уже опухоль, гнить начинает все. Ему бы в госпиталь, так тот разбомбили еще дней пять назад. А ты сиди с ними, мучайся. Тебя один, а их – десяток, и каждый день прибавляются – поток сетований закончился с последней затяжкой, и санитар вернулся в свой маленький ад, напоследок щелкнув бычок в рой мух, собравшийся вокруг ведра.

Немного оклемавшийся Историк наконец разогнулся и угрюмо посмотрел на командира. Во рту стоит резкий противный привкус, до судорожного отвращения скрипят зубы. Кранц молча протянул небольшой флакон с янтарно-чистым содержимым. Отвинтив пробку, Историк принюхался – виски! Острый запах алкоголя вернул некоторую реальность чувствам. Осторожно пригубив, он прополоскал рот и сплюнул. Второй глоток мгновенно осушил флакон. Обжигающая жидкость быстро разогрела горло, стремительно опускаясь вниз. Перехватило дыхание, и уже через секунду мощный выдох очистил легкие от тяжелого духа полевой медицины.

Прояснившимся взглядом он обратился к Кранцу. Тот с хрустом размял плечи и повернул Историка к закатному солнцу. Неяркий багровый диск стремился скорее скрыться за горизонтом. Солнцу было не привыкать – тысячелетиями оно взирало с небес за тем, как копошатся люди на земле, убивая и калеча друг друга. Безмолвно принимало светило молитвы и стоны миллионов. Сколько побоищ и полей трупов оно освещало, сливая все краски в единый багрянец.

Молча они смотрели на этот закат. Легкий ветерок добавляет сухой шепот в безмолвие, внезапно повисшее над лагерем.

–Я не знаю, зачем убивают они – нарушил тишину Кранц. – но я знаю, зачем нужны мы. Остановить их. Наша одна смерть за сотни жизней других. Наша боль за спокойствие и счастье оставшихся. Не проси награды – еще плюнут на могилу, скажут дурак. Мог бы прекратить борьбу, остаться живым. Не слушай, их – обманывают. Слабые любят оправдания. Для них не ведомы ни честь, ни совесть. Мы – другие. Мы можем выстоять. Это наш ДОЛГ.

–

Протяжный гул и приглушенный грохот камнепада выводит Историка из забытья. Схватив ранец и винтовку, он порывается было к выходу, но Лис схватывает его за воротник так, что тугая ткань врезается в горло. Булькнув что-то неразборчивое, он осел на трясущийся пол пещеры. Чертыхнувшись, Лис валит его ничком. Остальные бойцы попрятались кто как мог.

Угрожающе трясутся стены пещеры, кажется, вот-вот обрушится ставший ненадежным свод. Мимо входа проносится мелкий щебень, дробно стуча о породу. Огромный кусок скалы с грохотом чуть не забаррикадировал выход. Ужас древнего человека перед природой вырвался на свободу и полностью овладел Историком.

–Лежи, дурак, авось пронесет. Там еще опасней. – Лис прижимает всем телом порывающегося встать бойца.

Через невыносимо долгую минуту земля успокоилась. В пещере сгустилась такая тишина, что ее можно резать ножом.

–Все целы? – уверенный голос Кранца разом прогоняет остатки страха. Со всех концов пещеры понеслось:

–Да.

–Цел, но прошу выдать новые штаны!

–Большей частью!

–А лицо болит от поцелуя с камнем – считается?

–Готов провести осмотр местности, командир. А то жутко не хочется больше здесь оставаться.

–Жив-здоров!

–Цел – просипел под тяжестью Лиса Историк.

–Так держать. – безулыбчивый Кранц не оценил юмора. – Радист, переключить прием на альфа-особый. Остальным – проверить амуницию и ждать дальнейших распоряжений.

Внешняя антенна чудом уцелела при обвале, так что связист быстро настроил приемник на нужную частоту.

–Товарищ лейтенант.. Альфа-особый. Вам нужно услышать – подавленный голос радиста сразу всех насторожил. Перед выходом с базы им выдали по аптечке, где помимо привычных медикаментов находилось по два пенала малинового и один серебристого цвета2… Но неужели ЭТО случилось?

Кранц выхватил протянутые наушники. По мере прослушивания его лицо сереет, превращаясь в непроницаемую маску. Медленно, контролируя каждое движение, он снимает наушники.

–Вывести на громкую связь – сильно напрягая связки так, чтобы не выдать дрожь в голосе, пророкотал Кранц.

Сквозь визг помех и завывания ионной бури пробивается искаженная волна:

–Автоматическая передача: использовано ядерное ОМП, всем подразделениям укрыться и ждать приказов. Повторяю, ситуация «А», использовано ядерное ОМП… – резкий треск прервал бесконечную монотонную запись.

Кранц внимательно следит за каждым – только бы не сорвались! В этот миг от одной искорки истерики вспыхнет пламя безумия. Еще секунда и уже ничего не исправить.

–Бойцы…Братья. Мы знали, что этот день придет – прерывающийся, но крепнущий от слова к слову голос Кранца проникает в глубины мечущихся разумов. – Мы – солдаты. Нас учили как выживать в самых сложных условиях. Сейчас мы должны применить наши знания. Крепитесь, братья – он замолчал.

Прислонившиеся к стене бойцы почти прижались плечами друг к другу. Поникшие головы. Полные горя взгляды – каждый начал вспоминать то, что осталось там, за пределами пещеры. Только Лис привычно спокоен и логичен – достав счетчик Гейгера, он поводил им в воздухе. Прибор остался беззвучен. Шаг за шагом приближаясь к выходу, он внимательно следит за показаниями – усиливающееся потрескивание нервирует всех. У самого проема счетчик застрекотал как хор сверчков в лунную ночь.

–Фон в три раза выше нормы, но не смертельно – деловито начал Лис, но тут налетел порыв пыльного ветра. Хор слился в беспрерывный писк. Рывком доскочив до центра пещеры, Лис метнулся к ранцу. Лейтенант сообразил на секунду позже:

–Отряд, слушай мою команду. Принять шесть таблеток радозина. Надеть защитные маски. Выполнять! – четко и уверенно приказал он.

Бойцы повиновались. Кранц облегченно вздохнул – все под контролем. Они справились, не поддались панике.

Следующие три дня можно описать одним словом – пустота. Они давно готовились к этому – бессмысленная война, которую с уверенностью можно назвать Третьей Мировой, шла уже год. Правда, здесь не было только двух противоборствующих сторон – в действительности, множество мелких конфликтов слились в один. Начавшаяся с того, что одни семитские племена побили другие семитские племена, война постепенно набирала все большие обороты – пожар народных волнений охватил сначала Африку и Аравийский полуостров, но это было привычно и не вызвало большого резонанса в мире. По сложившейся практике в эти районы отправили парочку авианосцев и забыли – у остального мира хватало и своих проблем. Затем этнические массы в Европе начали бунты и забастовки, призывая правительства прекратить военные действия против их исторических родин. Потом что-то не поделили Индия и Пакистан, но пока это были лишь приграничные стычки. Северная и Южная Кореи опять схлестнулись в борьбе неизвестно за что, в конфликт вмешался Китай и забурлил котел войны на Востоке. США пригрозили экономическими санкциями Китаю, на что посол китайцев сдержанно улыбнулся, выписал на альбомном листе сумму долга Штатов перед Народной Республикой и попросил передать это президенту – пусть выплатят, а потом уже грозят.

Не отставала и Южная Америка – во главе с Кубой латинские страны начали повсеместно вытеснять со своей территории иностранные компании, национализируя производство.

Беспорядки в Азии и Европе затронули и Россию – гражданские волнения охватили западную часть страны. Некоторые страны Восточной Европы попросили протектората у северной державы.

В общем, хоть и не было общего состояния войны, но критическая масса уже была почти достигнута. Последними каплями стали одновременный выход России и Китая из ООН, что фактически уничтожило организацию как таковую, и объявленный Джихад, формально за убийство Верховного Муфтия и Потомка пророка – меткий выстрел мирового терроризма, во всю мощь развернувшегося в эти темные дни, прямо в пороховую бочку.

Дальше начался ад на земле – каждый воевал против каждого. Уже неизвестно, где и какая война – толи гражданская, толи с внешним врагом. Все смешалось в тугой клубок бессмысленной агрессии и боли. Кто первым решился нажать на красную кнопку – неизвестно…

Последние три месяца отряд Кранца просто спасал гражданских по мере возможностей. Каждому из отряда было глубоко плевать, что и как там происходит наверху – здесь и сейчас погибали невинные. Всегда на острие атаки, быстрые и смертельные как удар стилета, разведчики научились быть самостоятельными и поступать по совести. Спаянные суровыми испытаниями, они знали, что никто из братьев не сдастся и не предаст. Семья, в которую сейчас пришло горе.

На три дня они просто остались наедине с самими собой, прощаясь с теми, кто был дорог. Никто не включал радио – каждый чувствовал, что остались только они вдевятером, и никогда больше отряд не подчинится тем, кто сотворил Апокалипсис.

В конце третьего дня Кранц оглядел отощавших и мрачных бойцов. Пора действовать дальше. Решительно подойдя к приемнику, он включил поиск по частотам. На многих был просто треск эфира. На других кто-то вещал про Второе Пришествие, кто-то называл себя Повелителем Мира и требовал немедленно всем склониться перед его мощью. Были и такие, кто утверждал – это инопланетное вторжение, и они лично видели НЛО, сжегшие города. Теперь долг каждого – вступить в силы Сопротивления. Попался даже один Король Ящериц. И еще сотни подобных. В общем, безумцев осталось столь же много.

На военных частотах слышны переговоры уцелевших частей – они координируют действия, пытаясь хоть как-то выправить ситуацию, организовывая эвакуацию из очагов поражения. Хотя, для некоторых война продолжалась, несмотря на очевидную абсурдность этого – на частотах штабов передаются бессмысленные приказы и требования.

Но чаще из приемника льются слезные просьбы о помощи на разных языках.

Слушая все это, разведчики преображались. Апатия уступила место привычной деловитости – они все еще живы, а вместе с ними и еще тысячи других. И где-то там нужна их помощь, их знания и умение выживать. Сейчас же главное – не умереть самим. Питаясь сухим пайком, они выжидали нужный момент.

На вторую неделю радиационный фон снаружи стабилизировался на отметке в полтора раза выше нормы. Впервые сквозь нависшие свинцовым щитом тучи выглянуло неяркое солнце. Теперь хотя бы можно было дойти до ручья. Пропущенная через угольный фильтр вода комом оседает в желудке, но это столь необходимая жидкость.

Установив еще пару антенн, они смогли принимать больше сигналов. Собирая по крупицам информацию из радиосводок и анализируя ее, они получили более-менее ясное представление о мире после дня «А».

Все крупные города перестали существовать, как и страны. Коммуникации разрушены полностью, спутниковой связи нет как таковой. Всюду экологические и гуманитарные катастрофы. Банды мародеров и рейдеров сотнями расплодились в пораженных анархией землях.

К концу четвертой недели приемник уловил странный сигнал. Сухой старческий голос спокойно передавал сигнал бедствия и координаты, дублируя их морзянкой. Найдя на карте это место, Кранц задумчиво покусывает карандаш – город в семидесяти километрах к северу от их позиции, там где раньше проходила линия фронта. Если быть более точным, то координаты соответствуют старому госпиталю.

Расчет неизвестного просителя верный – только с картами местности можно найти указанную точку, что автоматически отфильтровывает всякий сброд вроде бандитов. Плюс, это единственный появившийся сигнал в радиусе ста километров за прошедшие недели, а значит, наконец-то есть шанс начать делать хоть что-то.

Решившись, он вышел на площадку перед пещерой. Сидящие полукругом бойцы тут же вскочили и вытянулись по стойке смирно – как почувствовали, что сейчас командир обратится к ним с чем-то очень важным.

–Отряд. Мы больше не подчиняемся ничьим приказам, кроме велений долга, совести и зова сердца. Я призываю вас за собой. Наша помощь нужна людям в городе. Я уверен, что это гражданские. Возможно, они примут нас за врагов, ведь еще месяц назад наши страны враждовали. Но мы нужны им. – Кранц остановился перевести дыхание.

–Когда выдвигаемся, командир?

 

АКАДЕМИЯ.

Тридцатьседьмой угрюмо проверяет снаряжение. Выработанная веками процедура и доведенные до автоматизма движения позволяют мозгу не слишком сильно отвлекаться на это действие. Сейчас в его голове происходит то, чего и добивался Корпус многочисленными психотехниками и автотренингами. Лекции Академика хранились где-то глубоко в подсознании, в нужный момент появляясь словно из ниоткуда.

–Даже не пытайтесь их изменить. Здесь не поможет шоковая терапия – не пройдя преисподней, им не выстроить рай. Вы можете ускорить несколько этот процесс, уберечь от слишком тяжелых ошибок. Но некоторые ступени не перепрыгнуть. К великому сожалению, их не уберечь от рабства, расизма и прочих пороков цивилизации. Но можно уберечь от умопомрачения Темных Веков, инквизиции, геноцида, мировых войн, религиозного фанатизма. Будут кризисы, но ваша цель – подсказать им выход. Бесцветность голоса усиливает тяжесть слов.

–Помните, вы не можете вести их. Расставьте вехи, последуют ли они за ними – уже не ваше дело.

–К чему же тогда весь мой труд? – недоумение Тридцатьседьмого не знает границ. – Пусть сами растут и развиваются.

–Это свобода выбора. Вашу планету сгубило незнание альтернативы. Ваша история напоминает путь слепого по идущему вдоль обрыва карнизу – нелепые порывы, продиктованные страхом. И в конце, что логично, ваша цивилизация все-таки сорвалась. Но вы не видели и не знали другого выхода, не могли принять его. Идеи, казавшиеся блестящими, вели в бездну – так наш слепец хватается за торчащий корешок, не ведая, выдержит ли этот прутик или же сорвется вместе с куском земли ему на голову.

С трудом поднялся Академик. По сухому щелчку свет погас. Мгновение спустя опустился защитный экран за спиной лектора. В иссиня-черной бесконечности мягко мерцают звезды. Призрачный свет залил залу, глуша лишние звуки. Сине-белое сияние придает лектору мистический ореол. Слова льются по серебристому потоку:

–Агент, помните! Мы не боги. Нам ведомы страх и жалость. Страх опоздать в помощи. Жалость к тем, кто слеп. Наши имена останутся неизвестными – что они, как не просто сотрясение воздуха? Наши дела останутся вечными. Не познавшие ужасов войны и голода поколения станут нашей единственной наградой – негромкие раскаты голоса заполняют каждый уголок, завораживая.

–Тяжело, порой невыносимо. Извиваемся, корчимся, кричим от боли и усталости. Отчаяние от сомнений и неудач. Таков наш удел. Сопротивление. Напоминание, что четвертый тип может быть другим. Мы можем быть другими, по капле выдавливая из себя подлого и жестокого человека. Те самые десять праведников, что могли бы спасти Содом – каждое слово словно высекается в застывшем воздухе.

Переводя дух, Академик прислонился боком к столу и тяжело оперся о край. Тысячелетия искусственной жизни, в полумертвом состоянии. Ради таких вот моментов. На его памяти это был далеко не первый ученик. Скольких он проводил! Каждый раз после анабиоза он не мог вспомнить даже их лиц. Давно уже умерли в старой душе привязанность и любовь. Осталось только чувство вины и долга перед вот такими светлыми и совсем еще юными идеалистами, верящими в прекрасное будущее.

Тридцатьседьмой учащенно дышит – слабый наркотический газ дает о себе знать. Тихое шуршание одежды Академика, ступающего вдоль границ экрана. Серые глаза слабо искрятся от звезд. Вынув носовые фильтры, он глубоко вдохнул. Приятно разливается тепло по телу, разгоняя кровь по дряхлым членам. Он смотрит в необъятные глубины космоса – или это космос смотрит на него? Тоска щемит душу, выбивая последние крохи тепла. Оглянувшись на уснувшего Тридцатьседьмого, он немного сипло произнес:

–Каждый день, юноша, я мечтаю умереть. Мне кажется, что там, в анабиозной камере, притаился жуткий монстр, пожирающий каждый раз часть моих воспоминаний. Я боюсь, что однажды проснувшись, не вспомню, зачем это нужно. Ты все равно меня не слышишь. Еще один проклятый, верящий в наши цели. – резко дернулся кадык, проглатывая комок. – Еще ни разу не удалось победить природу. Только вера удерживает меня от острия бритвы – в хрупкой тишине громко хрустнули костяшки.

–Содом всегда уничтожается.

 

ЗЕМЛЯ. Госпиталь

На фоне огромного закатного солнца руины города выглядят особенно жутко. Черные остовы зданий, скрученные жаром и покосившиеся от ударной волны, вздымаются словно стволы невиданных деревьев. В центре этого страшного леса возвышается тренога – остаток телебашни. Казалось, что некий великан отломал ее вершину поиграть, да так и оставил лежать рядом.

Холодные глазницы выбитых окон с упреком смотрят на разведчиков, тихо пробирающих по пустынной улице.

Прошел всего месяц после дня «А», а город выглядит так, словно покинут много лет назад. По безлюдным улицам неспешно гуляет ветер, поднимая и кружа что-то обгоревшее вперемешку с пеплом. Неестественная тишина давит со всех сторон. Та чинно-мрачная тишина, что нависает над полями особо жестоких сражений, напоминая живым о погибших здесь. Не стоит тревожить их покой резкими и ненужными звуками. Хочется бежать прочь и кричать, лишь бы разогнать это сгустившееся вокруг царство неподвижности и безмолвия. Но тяжелые ледяные мурашки бегут по коже, и предательски гнутся колени. Немая враждебность исходит от змеящихся трещин в земле, полуобрушенных зданий, останков техники.

Все вокруг помечено печатью яростной агонии – следы высушенной солнцем крови, выщербленные выстрелами стены, мятые гильзы, наспех возведенные баррикады. Апокалипсис наступил, но люди уничтожали друг друга с тупой уверенностью, что это необходимо. Придавленный гусеницей разорванного танка скелет в обгоревшей неразличимой форме скалится из-под каски на всех вокруг. Жирная рыхлая сажа покрывает большую часть поверхностей и противно скользит под ботинками. Из чего она получилась думать не хотелось.

Историку казалось, что более ужасного и пустынного места придумать нельзя. Потихоньку сгущавшиеся сумерки нагоняют страх – чудилось, что теперь в тенях притаились те, кто выжил. Голодные, агрессивные и обезумевшие.

Сухой рокот моторов безжалостно разорвал это мертвое спокойствие. Вмиг вся мистичность происходящего улетучилась, возвращая сознанию неприятную резкость. Разведчики быстро переглянулись и рассыпались вдоль дороги, прячась в обломках. Мимо пронеслась колонна разномастных автомобилей, возглавляемая черным пикапом. Некогда мирные седаны, хетчбеки и мотоциклы теперь увешаны костьми для устрашения и разукрашены пробоинами. Экипаж ни чем не уступает авто – такой сброд редко когда встретишь даже в самых грязных и криминальных районах. Но они не шли ни в какое сравнение с тем, кто ими управляет. Огромный лысый вожак стоит в полный рост так, словно и не в трясущемся и вихляющемся кузове пикапа, а за трибуной. Даже сквозь рев и грохот слышно, как он кричит во всю луженую глотку: «Вперед!». Мощная татуированная рука указывает на север.

Госпиталь! – мысль обожгла Историка. Конечно, не будут же они просто так жечь топливо! Ценные теперь как никогда ранее стерильные бинты, медикаменты и морфий, собственная подстанция и парк автотехники. При должном умении там можно продержаться долго.

Еще не опала душная пыль, а отряд уже скользит в тенях сквозь руины к закипающей вдали схватке. Как будто не было трех дней утомительного пути, ран и жажды – злость и адреналин кипят внутри каждого.

Бой в сумерках опасен – посеревшие краски делают неразличимыми своих и чужих. Лис и Кранц вместе провернули немало операций, но эту наверняка можно вписывать в учебники как образцовую.

Осаждающие явно бывшие гражданские – стреляют в воздух, давят клаксоны и включили все фары, нагоняя страх на притаившихся внутри здания. Бравада их, правда, несколько напряженная – лежащие у входа трупы напоминают, что не всегда можно взять числом.

Теперь атакующие притаились за выставленными полукругом машинами. Яростный крик обозначил начало второй волны атаки. Перекаченный наркотиками урод поднял автомат над головой и заревел как зверь. Еще доля секунды и вся остальная шайка рванула бы за ним и наверняка бы прорвала оборону.

Первый выстрел Лиса попросту разорвал грудную клетку орущего и тот упал, фонтанируя кровью. Второй попал прямо в биллиардно-блестящую лысину предводителя. Содержимое черепной коробки заляпало окружающих. Третьего не понадобилось – паника уже началась. Они повыскакивали из ненадежных теперь укрытий и рванули прочь из освещенного круга, пытаясь укрыться в здании. Защитники госпиталя оказались не из робкого десятка – затрещали автоматные очереди, прижимая недоносков к земле. Рванувшихся к машинам скашивают залегшие на крыше Историк и Лис. Всего лишь спустя пару секунд вместо наглых мародеров в кругу света боязливо жмутся друг к другу пара десятков перепуганных насмерть жалких существ. Внезапно все умолкли, как это бывает в момент перед важным событием – будто все заранее договариваются и знают, что именно сейчас произойдет тот самый переломный момент. Тугой хлопок и звон упавшего снаряда. Резкий, удушливый дым слезоточивой гранаты накрыл поле боя. Еще два снаряда с перерывом в секунду легли рядом.

Историк усмехнулся – так вот зачем Кранц приказал надеть противогазы и не вступать в прямой контакт. Блюющая и плачущая толпа в свете прорезающих клубящийся дым фар, выглядит ничтожно-смешно. Выскользнувшие из темноты разведчики вяжут их как снопы, раздавая чувствительные подзатыльники и не церемонясь в случае чего – особо активных нейтрализуют ударом приклада в переносицу.

Защитники же как-то незаметно приняли на себя пассивную роль наблюдателей во всем этом действии, не мешая, но и не помогая бойцам заканчивать дело.

–Внимание, – тихо трескнули наушники. – Не отвечать ни в коем случае. Даже если будет огонь. Никакой стрельбы.

Тяжело сглотнув, Кранц вышел на площадку перед дверьми госпиталя и скинул капюшон. Он снял противогаз, душный и жаркий воздух резко полыхнул в лицо, – дым уже успел рассеяться, но при первом же вдохе неудержимо захотелось чихнуть и заслезились глаза.

Темнота достигла той тягучести, когда с расстояния десяти шагов может показаться, что вы окружены непроглядной каучуковой сферой. Набрав в легкие побольше воздуха, он заговорил громко и отчетливо:

– Говорит капитан Кранц, отряд разведки Второго Ударного Корпуса. Мы услышали ваш призыв по радио. Мы не враги. – Пистолет тяжело стукнулся о выбитую брусчатку. – Я хочу войти внутрь один и поговорить с Кимом.

Ответом была лишь тишина. Огромное здание молча смотрело пустыми глазами выбитых окон на этого странного человека. Кранц чувствовал – его разглядывают, изучают. Ведь стрелял же кто-то из этих самых окон! Внезапно входная дверь громко загудела заржавленными петлями. Свет ручного фонаря после мгновений темноты слепит так, что Кранц прикрыл ладонью глаза.

Когда немного прошел световой шок, он смог разглядеть двух дюжих парней, держащих его на мушке автомата. Человека с фонарем было не различить.

–Пусть ваши люди тоже сложат оружие – высокий старческий голос прорезал напряжение.

Кранц скрипнул зубами, но дал знак. Шесть теней выскользнули из темноты и аккуратно встали за его спиной. Через секунду тихое звяканье металла подтвердило выполнение приказа.

–Благодарю – фонарь опустился, и Кранц смог различить невысокого сухопарого человека в лабораторном халате, неспешным шагом идущего к нему. Двое у входа напряглись, но жест старика заставил их опустить дула автоматов.

– Профессор Ким – приблизившись, старик протянул сухую маленькую руку. Кранц снял перчатку. Рукопожатие получилось неожиданно крепким – ладонь оказалась жилистой.

–Простите это недоверие. Вы и ваши люди нас спасли, но трудно быть уверенным, что вы просто не ограбите нас. – Негромкий голос звучал мягко. Взглядом же старик оценивал и изучал Кранца, не выпуская его руки. – Все-таки некоторое время назад мы считались врагами.

–Господин профессор, прекрасно понимаю ваши опасения – Кранц широко улыбнулся.– Но будьте уверены – мы здесь для защиты и помощи выжившим.

–Это приказ вашего командования? – подозрительно прищурился Ким. Рука мгновенно отвердела, сдавив костяшки. Разведчик оценил профессиональность захвата – наверняка в молодости профессор занимался единоборствами.

–Нет. Это инициатива полностью моя. Как я понимаю, нет больше тех стран, что боролись, а значит и нет вражды между нами– хватка стала еще более крепкой, но Кранц не сопротивлялся. Долгий, пронзительный взгляд раскосых глаз, в конце концов, потеплел. Затянувшееся рукопожатие закончилось мягко, почти дружески.

–Необычно встретить такого человека в это время. Что-то подсказывает мне, что вы искренны и честны. Прошу войти. Ваши люди получат должный кров и питание. Ночью бандиты не посмеют нас атаковать в здании, а оставлять вас снаружи было бы верхом неблагодарности.

–Приятно, что мы нашли общий язык, профессор – мелкий пот скатывался со лба Кранца.

Этот разговор абсолютно не вязался с окружающей действительностью. Бывалый вояка и престарелый профессор, два человека честного слова и дела, нашли друг друга на просторах выжженного мира, даже и не подозревая, насколько важна их встреча. Под мерцание звезд они вошли в угрюмое здание.

 

ОНА.

Парящий в облаках город блестит в лучах восходящего солнца. На крыше стоэтажного небоскреба никогда не бывает спокойно – ветер с ревом норовит вышвырнуть вас. Неприметная фигурка вжалась в сухой керамобетон крыши, спокойно настраивая оптику снайперской винтовки. До начала операции остается всего ничего, пара минут. Никакого волнения, все просчитано заранее.

Серый плащ маскирует распростертое тело, черные защитные очки фильтруют яркий солнечный свет, убирая блики. Тихо пискнул наручный браслет – пора! Приклад уперся в плечо. Пальцы легли на курок. Дыхание приостановилось.

Мельтешение аэрокаров на уровне восьмидесятого этажа внезапно замедляется. Автоматические системы упорядочили и приостановили движение на пару секунд. Этого достаточно. Прильнув к окуляру, девушка в долю секунды вычислила цель. Несущийся на полной скорости бронированный аэрокар получает заряд плазмы в корму и вспыхивает как спичка. Густой дым повалил из стремительно теряющего высоту аппарата. Взвыли сирены, дежурные автоматы спасения понеслись на перехват пикирующему транспорту. Еще три метких выстрела выводят из строя неожиданных защитников.

Быстро отсоединяя ставшие ненужными крепления, она покатилась вниз. Сорвавшись с края крыши, медленно отсчитывает секунды – раз, два, три. На четвертую переворачивается ногами вперед. Тормозящий эффект чуть не выбивает клацнувшие зубы, ноги кажутся пружинами – сработали магнитные подошвы. Теперь снайпер на крыше армейского гравилета – маленькая услуга местных властей. Быстро вскрыв люк, она занимает место пассажира. Пилот без лишних вопросов стартует, выводя в крутой вираж аппарат. Ускорение вжимает в противоперегрузочное кресло, выдавливая воздух из легких. Но это лишь первые две секунды. Потом машина стабилизировалась и медленно поплыла к месту падения.

Можно перевести дух. Злобно посмотрев на пилота, она ругнулась – чертова железка выполнила все безукоризненно, но как всегда не удержалась от этой глупой шутки с перегрузкой.

Голубоглазый андроид в форме Сил Порядка не обратил на это никакого внимания, продолжая вести гравилет к цели.

Над местом падения уже кружат спасательные геликоптеры. Опасливо обходя столб дыма, они поливают пеной горящие обломки. Зависнув неподалеку, пилот просканировал местность – выживших нет, объект уничтожен. Мягко развернув неповоротливый аппарат, они улетели в сторону виднеющегося неподалеку космопорта.

Через пару дней Основатель слушал доклад. Торговец наркотиками, угрожавший захватом власти в городе, устранен без потерь. Силы Правопорядка ищут неизвестного стрелка, правда, не очень активно. В целом, задание выполнено.

Подняв усталый взор, он удивился, как же она выросла. Стройной, закаленное в тренировках тело, обтянутое мягкой тканью, излучает женственность. Прямые черные волосы собраны в тугой пучок. И глаза. Колючие, замораживающие застывшей в них болью.

–Признателен вам за столь оперативное выполнение задания. Можете быть свободны до следующего приказа – кажется, эту формулировку он придумал еще после ее первой миссии.

–Корпус всегда на страже – ответила она в традиционной манере.

 

ОЗЕРОН. Открытие

Ветерок гуляет по улицам еще спящего города, разметывая неубранный мусор и опавшие листья. Последний месяц осени – самое грустное время в любой точке Галактики. Уже улетели перелетные птицы, и по утрам холод напоминает, что скоро наступит его царство.

Тридцатьседьмой встречает рассвет у окна, задумчиво перечитывая заголовок утренней газеты. «Союзу быть!» – оптимистично вещают крупные черные буквы заголовка. То, что Готлиб посчитал малозначимым и не включил в свой отчет, сразу бросилось в глаза Тридцатьседьмому. Обычно о мире громко кричат те, кто готовится к войне.

Эта новость полностью изменит Озерон. Являясь полностью мононациональными, страны северного материка традиционно не создавали никаких союзов, кроме военных в особенно сложные времена. За последнюю сотню лет не было даже намеков на объединение – слишком сильно каждый народ ценил свою независимость. Новообразованный союз же противоречит всем устоям. Отменяет границы, по сути превращая весь север континента в одно мощное государство. В планах, как не сложно догадаться, создание единой валюты и правительства.

Беспрецедентный в истории Озерона шаг. Тридцатьседьмой внимательно вгляделся в черно-белую фотографию на развороте. На ней лидеры государств, точно мальчики церковного хора, выстроились в одну линию на фоне флагов. В центре – идейный вдохновитель Союза, премьер-министр Республики – Буро Онеже.

Тридцатьседьмой еще раз сверился с базой данных. Нет, такого сочетания имени и фамилии не было в списке «вдохновленных». Оставляя сорок лет назад Озерон с «вдохновлёнными» первооткрывателями авиации, двигателя внутреннего сгорания и радио, он долго раздумывал, стоит ли дать знания о радиации или повременить. Но времени практически не оставалось, все ближе роковой год, а миссия и так затягивалась. Рискуя форсировать события, он все же «вдохновил» стандартные пять кандидатов в первооткрыватели. И перестраховался – параллельно, в тайне от Корпуса, он все же «вдохновил» трех философов, которые должны были дать идею об объединении Озерона, стремлении в космос и только мирном использовании энергии атома.

Вернувшись на планету, Тридцатьседьмой попытался найти их. К сожалению, ни один из них не выжил – двоих в раннем возрасте сгубила пневмония, а третий попал под колеса автомобиля, даже не успев закончить институт.

Вторичная подготовка могла бы исправить дело, но это означало потерю еще не менее пары десятков лет. Он уже почти отчаялся, как тут появилась эта новость. Чутье агента влияния подсказывает, что это результат того решения. Теперь в и без того сложную программу коррекции добавилась еще одна неизвестная переменная.

Действовать необходимо быстро и решительно. После пятой чашки крепкого до горечи чая, он нашел решение. Элегантное и эффективное.

Сыграв на пристрастии человека к мистике и некоторой доли паранойи, на раннем этапе коррекции он решил прибегнуть к помощи тех, кого всегда ненавидел. Создание тайных элитных сообществ, эдакий профсоюз для определённых слоев общества – заслуга, которой Тридцатьседьмой не хотел гордиться, но благодаря им на планете его всегда ожидали апартаменты, некоторое количество актуальной на данном этапе исторического развития валюты и пропуск туда, куда обычным смертных вход заказан. Достаточно просто навестить главу организации и рассказать несколько увлекательных фактов из его биографии – Готлиб всегда поддерживал в актуальном состоянии соответствующий раздел в базе данных станции. В целом, все эти Великие Магистры, Архонты, Всевидящие, Бессмертные и прочие, возглавлявшие подобного рода организации, были неплохими ребятами, но иногда все же перегибали палку. Тогда приходилось действовать быстро и решительно. Нынешними лидерами мировой за кулисы были участники элитного клуба «Печер и Тиско» – все, кто хотел сделать карьеру в правительстве любой страны выше уровня министра, знали, от кого зависит их судьба.

Сейчас слишком многие в правящих кругах были недовольны политикой Онеже – неизвестной выскочки по меркам сообщества. Подергав за необходимые ниточки, Тридцатьседьмой потратил весь день на сбор необходимой информации и закупку оборудования.

Вечер того же дня. Районы «красных фонарей» всегда выглядят и расположены одинаково, в любом городе любого мира в обитаемой Вселенной. Нет, не те, что отстроены для туристов – те всегда напоминают ярмарку, где каждый расхваливает товар, обворачивая его в самые яркие и красочные одежды. Разукрашенные на манер боевых амазонок «товары» с невозмутимостью профессионалов выполняют пожелания гостей. Под зорким присмотром охраны, разумеется.

Но это товар широкого потребления. Истинные источники разврата спрятаны куда как надежней. И клиенты у них совсем другого уровня – люди, которым ни к чему шумиха вокруг их персоны. Найдите самый неприметный район. Такой, в котором даже и не помыслишь, что здесь может находиться хоть что-то интересное. Обычные серые здания. Ничем не примечательные ворота из проржавевшей стали в ограде бетонной коробки заброшенного склада. За такими ширмами скрываются настоящие «империи страсти». Угощение на любой, даже самый извращенный вкус – отделанные дубом панели и бархатные стены будуаров заглушат любые звуки. Для любителей экзотики есть подвалы с цепями и колодками. И самый широкий ассортимент «товара». Молчаливый и улыбчивый персонал никогда не выдаст увиденного, а при случае проигнорирует пропажу кого-то из «товаров» – за определенную плату, конечно. И даже не вспомнят об этом, погружая тяжелый черный полиэтиленовый мешок в рефрижератор… Все для высокочтимых клиентов.

Тридцатьседьмой органически не переваривает таких мест. Сожаление к несчастным, решившимся пойти по этому пути, перекрывает холодная ненависть к тем, кто пользуется подобного рода услугами. Жестокое порождение цивилизации, вынужденное зло, которое ему приходится терпеть. Он с трудом подавил желание просто сжечь это место.

Но сейчас столь бурные эмоции могут только помешать делу. Вдыхая ночной воздух мегаполиса, полный пыли, миазмами сточных вод, терпким запахом перегретого бетона и еще тысячами других малоприятных компонентов, Тридцатьседьмой чувствует, как вместе с этой отвратительной смесью в организм вливается холодная ярость. Ледяным потоком скользя по венам, она остужает все тело, даря невосприимчивость к боли и усталости. Обостренное восприятие реальности, работающий на бешеной скорости мозг – как раз то, что нужно сейчас.

Затаившись в темноте у стены, он ждет. Негромко прошуршали покрышки по гравию. Кончики губ слегка приподнялись – информатор не соврал, ровно в полночь заместитель министра обороны прибыл для «приятного времяпрепровождения». Сегодня у него будет особенная ночь.

Угрюмый охранник сверился с журналом – да, на сегодня такая машина записана. Ржавые на вид ворота раздвинулись абсолютно бесшумно, впуская ночных гостей. Пользуясь отвлечением охраны, он перемахнул через забор. Затаившись за обломком бетона, агент проследил, как машина остановилась у освещенного желтым светом одинокого фонаря входа. Торопливо выскочивший пассажир юркнул в открывшуюся на секунду дверь.

Шофер привычно припарковался неподалеку, приготовившись ждать час или два. Опустив тонированные стекла, он закурил дешевую сигарету. Едкий дым впитывается в мягкую обивку салона. Ему нравится его маленькая месть – шеф не выносит запаха табака, но после таких поездок лишь недовольно морщится и молчит. Наутро он даст ему денег и пошлет на мойку, что означает несколько часов свободы. Он помял сигарету губами. Да, определенно это сладкий вкус.

Размечтавшись, как он завтра пойдет в кафе, пока усердные ребята в синих комбинезонах будут всеми возможными методами очищать авто, водитель решил немного размять ноги – еще успеется прокурить салон. Открыв дверь, он вдруг почувствовал укол в шею. Перед глазами кто-то задернул шторы, а тело наполнили ватой вместо мышц. Зевнув пару раз, он погрузился в сладкую дрему.

Отпихнув безвольное тело на место пассажира, Тридцатьседьмой быстро стянул маскировочный халат. Под ним оказалась синяя форма – как у шофера. Взяв его кепи, Тридцатьседьмой посмотрел в зеркало – сойдет. Прикрепив за подголовником почти незаметный эмиттер, он поднял перегородку. Аппарат немедленно начал выделять в салон сонный газ. Подождав пару минут, он натянул кепи поглубже и решительно направился ко входу.

–Откройте, срочно! Полковник, мне нужен господин полковник! – барабаня без устали в дверь, причитает Тридцатьседьмой.

Открывшаяся створка чуть не сбила его с ног. Недовольный голос проскрипел из темноты коридора:

–Он занят. Сиди и жди.

–Вы не понимаете! Его вызывают в Штаб, очень срочно! – с отчаянием человека, которого вот-вот лишат должности, залепетал еще быстрее Тридцатьседьмой.

Дверь с треском захлопнулась. Удовлетворенно хмыкнув, он отступил из освещенного круга. Минуту спустя створки опять отворились, и на улицу вывалился полковник с бутылкой в руке.

–Ну что там такое? – отхлебнув залпом из горлышка, он попытался сфокусироваться на Тридцатьседьмом.

–Радиотелефон, сэр. Звонили из Штаба, вы срочно нужны им. – все таким же умоляющим голосом пролепетал Тридцатьседьмой, переминаясь с ноги на ногу.

–А в пекло их всех, я отдыхаю. Так и передай этим свиньям – еще один мощный глоток крепкого пойла окончательно выводит полковника из равновесия. Пошатнувшись, он чуть не упал, если бы не вовремя подхвативший его Тридцатьседьмой. Как истинный алкоголик, заместитель при этом не выпустил из рук бутылки.

–Сэр, это очень срочно. Сказали, приоритет «красный, а» – прошептал агент в ухо повисшего полковника.

Тот толи рыгнул, толи икнул. Оно и понятно – такой статус означает угрозу Республике или кому-то из высокопоставленных чинов в правительстве.

–Давай к машине.

Быстро втолкав полковника в салон, Тридцатьседьмой занял свое место. Охранник уже спешит открыть ворота, услышав звук заведенного мотора.

Они быстро выкатились на дорогу. Тридцатьседьмой недовольно хмурится – еще две минуты до того, как чинуша будет готов к допросу.

–Ты что, наконец-то догадался использовать освежитель? – сладковатый аромат сонного газа наконец пробился в отравленный алкоголем мозг пассажира.

–И вообще, какого черта ты поднял перегородку! Ты же знаешь, я нервничаю, когда не вижу дорогу – все больше открытий совершает для себя полковник.

–Что-то совсем меня сморило.. Как доедем, разбуди – заплетающимся голосом он оповестил Тридцатьседьмого.

На всякий случай агент подождал еще минут десять, колеся по окраине и проветривая салон. В конце концов, заглушив мотор на пустыре, он опустил перегородку. На заднем сидении тихо похрапывал – Тридцатьседьмой надеялся, что этот звук только храп, – изрядно помятый полковник.

Отвращение к нему достигло предела. Тридцатьседьмой криво усмехнулся – пусть мучается. Вколов пентотал натрия3, он приготовил диктофон и все оставшееся терпение. Сейчас начнет извергаться поток сознания, в котором нужно будет уловить необходимый ответ.

Нерадивый сластолюбец тяжко застонал, открывая веки.

–Это допрос. Ты не сможешь соврать – даже не пытайся, будет только сильнее болеть – начал с места в карьер Тридцатьседьмой.

Чиновник осоловело покрутил головой. Вдруг зрачки его расширились:

–Я не хотел, она сама напросилась! Это была самооборона! – видимо, принял Тридцатьседьмого за следователя. – Вы и представить не можете, на что способны четырнадцатилетние стервы! – тонким голосом заверещал он.

Волна отвращения поднялась в Тридцатьтседьмом. Размашистая пощечина несколько высвобождает гнев. Забившийся в угол салона в миг сжавшийся чиновник трусливо следит за каждым его движением, в особенности за руками.

–Какие планы у штаба? Отвечай!

–Завтра министр поедет на званый обед, потом к любовнице…Полдень, банкетный зал – несвязное затихающее бормотание. – Потом совещание, тактические учения…

– Не убивайте! – опять взвизгнул несчастный. – У меня семья, дети! Я могу заплатить! Много, очень много! Тебе хватит до конца жизни!

Еще одна пощечина. Собрав всю волю в кулак, Тридцатьседьмой пошел на блеф:

–Что, если завтра Империя нападает? Чем ответит Республика?

–Мы…они…Они не решатся! У нас есть оружие! – глаза допрашиваемого нездорово блеснули. – Чудо-оружие! Тысячи – бум! В пепел! Они даже не доплывут до нас! Ферис будет гореть! ГОРЕТЬ! – полковник залился гадким смехом.

Отлично, Тридцатьседьмой уловил тайну за хвост. Сейчас главное не упустить момент:

–Для этого вы создали Союз?

–Ооо, Союз лишь первая ступень в нашем победном шествии! Мы завоюем их! Завоюем их всех! Доминировать! – тяжело дыша в приступе милитаризма, он выдохнул: – Проект «Доминатор»…мы закончим…сегодня.

Полковник постепенно отключается от реальности – слишком большие дозы алкоголя и транквилизатора в крови, чудо что он вообще еще в сознании. Но Тридцатьседьмой не позволил ему такой роскоши. Схватив его за грудки, он начал загонять каждое слово в открытое сознание:

–Где база проекта?

–Же..Железные… – только и смог расслышать в невнятном потоке слов.

–Железные Горы4? – встряхивая обмякшее тело как куль с мукой, Тридцатьседьмой еле сдерживает гнев.

–Да… – рвотные массы подступили к горлу полковника, но прорвать оборону им не удалось.

–Когда будут проводить испытания? – холодный голос опять проник в больной мозг, ища ответы.

–Ночью…Час Быка…Под землей…Бум! – опять мерзкое хихиканье.

Тридцатьседьмой немного ослабил хватку. Очень знакомое выражение. Час Быка. Неужели он так сильно воздействовал на них в древности, что это чисто земное выражение дожило до этих времен. Академик был прав – они все впитывают как губка, и очень важно контролировать каждый шаг при общении с аборигенами.

–Это план Онеже?

–Онеже? Слабовольный пацифист, вот кто он! – слабые руки полковника сложились в неприличный жест. Все-таки не стоит смешивать алкоголь и психотропные вещества, наутро может быть очень и очень стыдно за свои слова и действия.

–Он нам постоянно мешает, говорит что атом должен быть мирным! – полковник испытал прилив сил от злости. – А где гарантия, что имперские сволочи думают так же?! А если они по нам завтра так ударят? А? Чем нам ответить? – речь опять затухла, но вдруг он вскинул опустившуюся было голову:

–Этот выскочка с носом стервятника только деньги забирает, грозит все закрыть! Мы ему еще покажем как боевых офицеров обижать!

Последние силы покинули полковника, и он заливисто захрапел. Двинув напоследок «боевому офицеру» армии алкоголиков в челюсть так, что хрустнули костяшки, Тридцатьседьмой выбрался из машины.

Мозг горит от полученной информации. Все-таки чутье его не подвело – опасность ближе, гораздо ближе, чем предполагалось. Взглянув на часы, он горестно обхватил голову – половина второго ночи. И агент за полконтинента от лаборатории, где через полтора часа проведут испытания ядерного оружия. Немного поразмыслив, он понял их логику – сохранить в тайне надземные или хуже того, атмосферные испытания невозможно. Треск счетчиков радиации выдаст с головой. И это чревато немалыми последствиями – близлежащие страны не оценят загрязнения своей территории. Плюс, теория, что взрыв в атмосфере вызовет цепную реакцию и весь кислород выгорит, хоть и казалась фантастичной, но, видимо, кое-кто решил все же поостеречься.

Взрывая же под землей, они максимум рискуют устроить землетрясение, которое легко можно списать на неожиданную тектоническую активность. Как любят говорить в Штабе: катастрофа, но не беда. А необходимые данные и параметры взрыва все равно получат. Скорее всего, лабораторию уже эвакуировали, так что ей суждено быть погребенной под завалами, будто никогда и не существовало.

Тщательно уничтожив все следы и забрав эмиттер, он посмотрел на спящих. Завтра утром ни один из них не будет помнить, что произошло и как они здесь оказались. Кое-кто даже будет мучиться жуткой головной болью и трещиной в челюсти.

«Неплохо. Надеюсь, что это надолго отобьёт ему желание посещать злачные места. У него же жена и дети» – злорадство немного рассеяло сгустившиеся тучи отчаяния. Растворившись в темноте, Тридцатьседьмой направился к точке эвакуации в пригородному лесу.

 

АКАДЕМИЯ. Перед отправкой на Озерон.

Академик поднял уставший взор. В полутьме аудитории фигура Тридцатьседьмого выглядит особенно устрашающе:

–Всего тридцать семь лет? Зачем же посылать меня? Осталось всего шестнадцать лет. – он швырнул распечатку с диагнозом на стол Академика. – Я ведь попросту не успею!

–Юноша, – тихие слова контрастируют с нотками угрозы ученика, – за десять дней на вашей планете создали государство, намного превосходившее свое время. Идеи подвигают людей, меняют облик социума в одночасье. Редко когда и кто удостаивается второго шанса. Озерон – наш шанс. Призрачно-тонкий, но шанс. Все ваше существо, ваши мысли и порывы должны быть направлены на путь вывода озеронцев в космос. Это единственный четвертый тип, который еще возможно удержать от падения. – Академик кашлянул и встал напротив ученика.

Если бы сейчас между ними возникла титановая стенка, то она бы не продержалась и минуты – Тридцатьседьмой прожег бы ее насквозь взглядом, столько концентрированной ненависти затаилось в прищуренных глазах.

–И вы снимете меня с задания, если я решусь лечиться и соглашусь на искусственное сердце. – тихо, словно самому себе, проговорил Тридцатьседьмой.

–Агент влияния не имеет права на биомодификации любого рода. – столь же тихо процитировал кодекс Корпуса Академик.

–Слабость одного сейчас – миллионы погибших потом, кажется так вы меня учили. – сухой комок подкатил к горлу Тридцатьседьмого.

–Мы можем сделать для вас небольшой подарок. – после недолгого раздумья проговорил Академик. – Все-таки обычно мы отправляем двух агентов, дублирующих и подменяющих друг друга. А там вы один, хоть и под опекой андроида. Чего бы вы хотели, юноша?

Тридцатьседьмой задумался – чего бы попросить? Вспомнив, что Корпус имеет генетические образцы всех основных видов флоры и фауны подконтрольных планет, он хитро улыбнулся.

 

ОЗЕРОН. Эвакуация.

Бесконечно долгая ночь перед эвакуацией. Сухой осенний лес ополчился против одинокого существа, разбившего лагерь почти в самом центре лесной чащобы. Деревья совсем негостеприимно обступили палатку и недовольно шелестят поредевгими кронами, выражая недовольство разведенным костром. Изредка в просветах между стволами поблескивают голодные хищные глаза. Но путника мало волнует происходящее вокруг – он сидит в очищенном от прелых листьев кругу у костра, по-степному поджав ноги.

Сейчас тот редкий момент, когда можно отдохнуть от набившей оскомину миссии и побыть немного самим собой.

Осознание того, что он изменился, пришло не сразу. Нет, он не полюбил всех людей, весь Озерон, совсем наоборот – все тяжелее ему было видеть их. Неизъяснимое чувство горечи и вины томило сжимающееся сердце. Каждый крик боли, слезы обездоленных и нищих, стоны умирающих умножают скорбь.

Неподвижным взглядом он наблюдает за танцем пламени. Случайно вылетающие искры пролетают в миллиметрах от кожи, но он никак не реагирует. Там, в бесконечной игре света и тени, он видит их – миллионы, миллионы мучеников, столетиями смазывающих механизм истории своей плотью и кровью. Покорность ставит их в один ряд со скотом – молча существуют они, снося жизненные невзгоды, радуясь хлеву и питаясь прогорклым и сопревшим сеном.

Именно они несут на себе разжиревшую знать, умирающую от скуки и безделья. Пиры, которые могли накормить сотни страждущих! Миллионные траты на дворец для одного, тогда как тысячи ютятся в жалких лачугах. Как же он их ненавидит! Каждой клеткой мозга, горевшего от осознания – история повторяется! Пусть на другой планете, пусть через сотни лет после землян, четвертый тип совершал забег в никуда.

Беззвучно шевеля губами, он ворошит воспоминания. Первый контакт. Как объединить полудикий кочевой народ, собрать воедино без войны, построить город?

Тогда он впервые применил знания, полученные в Академии. На это ушло у него три года жизни в вонючих шатрах, тоскливых ночей в парящей после дневного зноя степи, сотен километров пешком. И вечный зуд от опостылевшей одежды шамана. Каждое утро он глотал иммунноукрепляющие таблетки, старался подолгу не задерживаться на одном месте – нельзя рисковать здоровьем аборигенов. Носовые фильтры, гель-антисептик и дегидратированный паек наверное до конца жизни будут преследовать его в ночных кошмарах.

Он пришел как великий пророк Богини, исцеляя людей, проповедуя единство. Суеверные кочевники не готовы отказаться от того множества духов и богов, что застряли в их сознании. Постепенно он привел их к мысли, что Богиня самая сильная, управляет всеми остальными и защищает куда как надежней, заботясь о своих приспешниках. Такие рассуждения соответствовали их образу мышления. Кров и сытная еда дают то, чего никогда не знали кочевые племена – стабильность. Первые каменные тотемы, еще изрядно корявые, становились центрами маленьких поселений.

Через два года он пошел на решительные действия. Долгие переговоры с вождями, улаживание мелочных конфликтов. И как результат – Союз Десяти, освященный самой Богиней. Место для первого города он выбирал сам, подсказывая и направляя свежеиспеченных горожан в верное русло. Хотя нужно отдать им должное – твердый характер и решительность (другие в степи не выживают) в купе с хитрым, цепким умом делают их отличными учениками. Жадно впитывают они доселе неизвестные знания об агрономии, ирригации и строительстве. Гончарный круг приводит их в восхищение.

Только когда возвели первые стены и вырос на холме огромный Дом Вождей, он смог тихо уйти. Как потом узнал из легенд, Богиня позвала его к себе в Светлый Дом.

Вторая высадка прошла через сто лет. Как и предполагалось в прогнозе, технологическое преимущество позволило им выжить. Другие города цепочкой протянулись до побережья – цивилизация начинала свое шествие. Пришлось потратить без малого два года на то, чтобы скорректировать некоторые отклонения – один из военачальников решил подчинить железом и кровью все города. Идея о едином для всех культе принесла свои плоды – жрецы имели немалую власть над простым народом. Пара эффектных появлений на публике с применением дыма, фейерверков и звукового сопровождения, сделали свое дело – удалось остановить назревавшую братоубийственную войну. Более тонкая работа со старейшинами городов позволила заложить еще один кирпичик в обществе – идея государства. Единого и нерушимого. Пока что вся власть обосновывалась религией. Но нужные идеи были посеяны – зародилось понятие «одаренного человека» и «мудрого властителя», достойных управлять не по праву рождения, а по способностям.

Избегая крайностей, он учил быть терпимыми к другим народам, всячески поощрял развитие науки и техники. Отрицая храмы, он внедрил идею о том, что каждая кузня или столярная мастерская куда как угодней Богине, чем сотни бессмысленных молелен. Каждому городу позволялся единственный храм, одновременно служивший исследовательской мастерской, выставочным залом и прибежищем для бездомных. Любого, кто пытался нажиться на этом, он прилюдно наказывал, превращая это в фееричное шоу – в небе над городом сгущались облака, голопроектор выводил на них лик Богини. Ну а акустическое сопровождение шло на самом высоком уровне. С небес лился громовой голос, вещающий волю Богини. Такого обычно хватало для реализации плана, хотя он очень не любил подобные методы и постепенно отходил от них.

На севере дела обстоят хуже – тамошние варвары с трудом воспринимали идею единства. Обычно союзы заключались лишь с целью уничтожения более сильного противника, распадаясь практически сразу после достижения необходимого результата. Каждое поселение считает себя независимым от других.

В принципе, природа лесов позволяет самостоятельность не только городам, но и каждому человеку – еды и материалов вдоволь, при должном упорстве можно укрываться хоть до самой смерти. Скептическое отношение к власти и идея личности, порожденные таким бытом, никак не способствовали объединению. Однако, культ Богини тем и хорош, что универсален – они приняли ее как символ. Символ надежды. Опоры. Стабильности. Не спеша он проводил необходимые реформы, в частности, свободолюбивые северяне не признали рабства, что существенно облегчило задачу. Покидая планету, Тридцатьседьмой удовлетворенно читал труд популярного философа:

«Бездуховность порождает насилие и оправдывает пороки. Ложная духовность развращает совершенно. Нельзя недооценивать силу веры – она укрепляет дух, очищает помыслы. Три завета Богини – Вера, Любовь и Трудолюбие ведут каждого к счастью. Следуя им, возвысишься ты и обретешь благо».

Следующие столетия он провел между планетой и станцией – короткие, по неделе или две, высадки на планету, с долгими анабиозными снами между ними. После каждого пробуждения – сбор информации, оценка и еще одна операция. Цель каждой такой операции: «вдохновение» – очень деликатная и крайне важная часть программы коррекции и прогнозируемого развития.

Находя по нужному количеству кандидатов, он закладывает в них образы и идеи при помощи нейротранслятора5. Иногда Тридцатьседьмой испытывал чувство жалости – воздействие всегда проводилось в самом раннем возрасте, часто это были еще дети лет двенадцати-пятнадцати. Заложенные знания блокируются, становясь своеобразным проклятием. Годами или даже десятилетиями они будут искать ответ на жгущий сознание вопрос, чтобы прекратить жестокую ментальную пытку неизвестностью. То самое «вдохновение», что позволяет совершать открытия. И лишь в результате титанических усилий и упорных изысканий страждущие обретут спокойствие.

В строгом соответствии с кодексом, «вдохновение» только для науки и искусства. Никакой политики…

От такого режима работы на износ он окончательно подорвал здоровье, вынужденно погрузившись после очередной операции на сорок лет. И тут же произошел первый за все восемь веков сбой. Где же он ошибся? Тягостные мысли утомляют сознание.

Дрема овладела Тридцатьседьмым. Медовая тягость напоенного ароматами леса воздуха, вливающаяся в легкие с каждым вдохом, успокаивает. Теплота затухающего костра. Мир застыл. Усталость смежила веки.

Прибывший шаттл не разбудил его. Готлиб молча поднял спящего. С осторожностью он занес его в корабль и усадил на место второго пилота. Закрепив ремнями безвольно висящую голову Тридцатьседьмого, андроид холодно и без эмоций рванул с четырехкратной перегрузкой ввысь, направив шаттл к Станции.

 

Госпиталь.

-Убрать из рук оружие. Не реагировать ни на какие провокации. – инструктирует по рации Кранц. – Не вздумайте улыбаться и никаких резких движений. Держаться ровно и уверенно.

Сказать, что отряд приняли в штыки, все равно, что сказать об урагане «легкий ветерок» – и то, и другое явное преуменьшение. Для людей в госпитале они – символ случившегося. Одни из тех, кто виноват во всех бедах. И возможно бойцы пришли не как друзья, а как завоеватели. Если всю ненависть следящих взглядов собрать воедино и выковать из нее те самые штыки, то каждый такой штык получился бы размером с хороший булатный меч, великоватый даже для Голиафа. И их бы хватило для вооружения тысячи Голиафов.

Люди расступаются перед профессором и смыкают проход почти сразу за последним шествующим. Ведомые Кимом разведчики ровным шагом идут по этой живой аллее.

В злой тишине неестественно гулко отдаются любые звуки. Выбивая тяжелую размеренную дробь рублеными подошвами армейских сапог, они добрались до центра залы. Окружившие их люди схожи с застывшим в немом раздражении морем, готовым схлопнуться и поглотить их. И только невидимое защитное поле, исходящее от старика, удерживает их.

Ким поднял сухую ладонь, прерывая зародившийся рокот недовольства:

–Сегодня к нам присоединяются еще девять хороших людей. Они помогли отбить атаку и предложили помощь в дальнейшем. – высокий сухой голос профессора несколько разряжает накалившуюся до предела атмосферу. – И мы рады разделить с ними приют и пищу.

Недовольство толпы незаметно сошло на нет. Пока профессор говорил, они успели разглядеть нежданных спасителей – отощалых, уставших, в запыленных одеждах. Зеркальное отражение обитателей госпиталя.

 

Историк.

Больше всего в детстве Историк боялся темноты. Вернее, даже не темноты, а отсутствия света. И пустоты – всепоглощающей и ужасной пустоты, где ты сам становишься ничем. Мозг, привыкший контролировать все органы чувств, охватывала паника при отсутствии сигналов хотя бы от одного из рецепторов.

Но в ночи эти страхи неактуальны – источников информации для анализа хоть отбавляй. Звуки, запахи, мерцающий свет – все, что может замаскировать или выдать врага, Историк тщательно изучает, при этом стараясь выдать окружающему миру как можно меньше информации о себе. Если бы кто-то другой оказался на его месте, то непременно бы понатаскал мешков с песком, установил пулемет и рыскал по окрестностям диким взглядом. Но Историк не зря попал в разведку – склонность к тактическим хитростям и уловкам, позволявшим побеждать не числом, а умением, подсказывала ему, что лучшей мишени не найти. Неопытный взгляд даже с третьего раза не смог бы найти слившегося с поверхностью крыши бойца.

Внизу тихо переговаривались оставшиеся в темноте пленники. До войны Историк сказал бы, что оставлять на голой земле связанного по рукам и ногам человека как минимум неправильно, но теперь подобной мысли и не возникло.

–Ис – бесшумно появившийся словно из ниоткуда Лис аккуратно потрогал бойца за плечо. – Пора сменяться.

Нехотя Историк протянул бинокль Лису. Правила есть правила и им нужно подчиняться. Он с удовольствием провел бы здесь всю ночь, вдали от взглядов некоторых из обитателей госпиталя. Да и атмосфера снаружи куда как более дружелюбная и прохладная, чем внутри. Но рациональная часть мышления убеждала его – выспавшийся и сытый воин эффективней одеревенелого от неподвижности и заторможенного от недосыпа.

Мягки шаги и скользящая быстрая походка – так зверь пробирается в логово, стараясь остаться незамеченным. На середине коридора он остановился – чувства подсказывали ему, что на этаже присутствует еще кто-то. Инстинкт самосохранения, часто называемый шестым чувством, особенно обостряется ночью. Он сосредоточился. Тишина обманчива. Стоит немного напрячь слух и сразу мир наполняется сотнями шумов. Что интересно, мужчины и женщины производят разные звуки. Охарактеризовать их трудно, но подсознание сразу классифицирует и выдает определенную картину.

А это уже интересно. Согласно распорядку, ночью все жители собирались в главной зале. На первом этаже, но не на третьем. Он вытащил армейский нож и осторожно двинулся вдоль стены. Предосторожность еще никому не мешала. Так, впереди освещенный прямоугольник открытой двери. Шорох одежды, вероятно что-то похожее на юбку. Девушка? У него не было времени познакомиться с обитателями госпиталя – сразу после импровизированного ужина Кранц отправил бойца в дозор. Ладно, проверим.

Осторожно выглянув из-за косяка, он немало удивился. В серебре лунного света стройная и чарующе женственная фигурка медленно исполняла замысловатый танец с невидимым партнером.

Будь на месте Историка натура более романтичная, она бы непременно восхитилась тонкой игрой света и тени, плавности и точности движений. И обязательно бы отметила сюрреализм картины – прекрасная девушка танцует с призраком в мире постапокалипсиса. Но тут был только Историк, и единственной мыслью его было: «Зачем?».

Чувство такта, редко когда пробуждавшееся в нем, все же приподняло с подушки голову и пробурчало, что неплохо бы удалиться как можно более тихо. Решив довериться столь редко советующему чувству, Историк незаметно прошмыгнул мимо двери и отправился далее в поисках чего-нибудь съестного.

 

Исход.

Ночью из разговора с профессором Кранц узнал, что Ким когда-то был полевым хирургом, но давно ушел на пенсию и последние двадцать лет практиковался в этом самом госпитале. В день «А» была как раз его смена.

На город, в виду малой значимости, не стали тратить ядерных бомб и залили улицы напалмом. Близость к фронту сыграла роковую роль – отступавшие к столице части схлестнулись в ожесточенных городских боях с мародерами. Госпиталь стал временным штабом. Через неделю, следуя приказу командования, войска двинулись дальше, и часть горожан своим ходом ушла вслед за ними.

Оставшиеся в горящем городе люди оказались в западне. Сколотив наспех команду врачей, Ким организовал в госпитале пункт спасения. Со всех районов стекались пострадавшие. К концу первого дня действия пункта их было больше двух сотен. Вскоре площадка перед госпиталем превратилась в место битвы – ежедневные штурмы оголтелых мародеров стали обычным делом. Припасов не хватало, часто в город отправлялись провиантные команды. Возвращались не все. Благо хоть древний артезианский колодец исправно снабжал их чистой водой.

И без того небольшой гарнизон таял на глазах. В последней яростной стычке они потеряли половину людей. Тогда Ким решился воззвать о помощи. На этот сигнал и откликнулись разведчики.

Не теряя времени, Кранц по-военному решительно начал организовывать оборону – укрепил центральную залу, оставив свободным лишь главный вход. Лис методично расставил капканы и растяжки по территории. На крыше залег наблюдатель, остальные патрулируют здание.

Захваченных в плен нужно отпустить – держать их внутри здания опасно и не выгодно, а убивать не хочется. Кранц решил их все же наказать и извлечь некоторую пользу от их освобождения.

Утром он выстроил связанных в линию. Ночь под открытым небом явно пошла им на пользу – вместо угроз и проклятий они теперь умоляют не убивать их.

–Тихо! – Кранц сплюнул. – Никто вас казнить не собирается. Мы люди честные, в отличие от вас, уродов. Вы хотели убить добрых жителей госпиталя – широко расставив ноги и сцепив руки за спиной, Кранц по капле цедит слова. Выдерживая паузу, он свирепым взглядом буравит пленников. Выстроившись в шеренгу чуть правее позади командира, бойцы нагоняют еще больше страху на приготовившихся к расстрелу – разведчики пока держат автоматы за спиной.

– Но по доброте душевной они не держат на вас зла и хотят отпустить – лица связанных просветлели.

– А я не хочу – дьявольски ухмыльнулся Кранц. Он поднял руку, и короткий лязг прозвучал в тишине утра – бойцы синхронно взяли оружие наизготовку.

–Поэтому мы сыграем с вами в игру «Стрельба по бегущим кабанам», в вашем случае – «Стрельба по бегущим сволочам». Кто выжил – может считать себя победившим. Считаю до трех. Раз! – в туго соображающие от страха мозги пробилась мысль, что нужно бежать.

– Два! – прыгающие как кенгуру пленники пытаются броситься врассыпную. Многие падают, и, сжимаясь и разжимаясь как перевернутые гусеницы, пытаются подняться. Один даже так и покатился, отталкиваясь от земли всем телом.

Пли! – резко опустил руку Кранц.

Сухой и резкий треск автоматов подгоняет окончательно спятивших от ужаса неудавшихся бандитов. Вопя и завывая, они только еще больше пугают самих себя.

–Побежали, свинки! Резвей! – Кранц залился громким смехом, и неизвестно что пугает улепетывающее стадо больше – выстрелы или этот дикий хохот.

Конечно, никто не собирался устраивать бойню – разведчики стреляют поверх голов и в стороны. Но эффект все равно потрясающий – резкий свист, взметающиеся тут и там фонтанчики пыли, злобный скрежет и визг от попадающих в бетон и металл пуль. За десять секунд пленников и след простыл. Теперь они будут за километр обходить это место, да еще и предостерегут других от нападения на госпиталь.

Наблюдавший за всем этим балаганом с высоты третьего этажа Ким лишь покачал головой.

Вечер третьего дня. Стоящая на краю стола керосиновая лампа освещает неверным светом склонившихся над мятой картой двоих. Один из них, молодой, с короткой стрижкой и крупными скулами, сосредоточенно ищет какое-то место, водя пальцем по бумаге и беззвучно шевеля губами. Второй, пожилой кореец, вытащил из кармана халата мягкую ветошь и в сотый раз протирает очки.

Наконец, Кранц удовлетворенно ткнул пальцем в карту. Подслеповато щурясь, Ким надел очки, проморгался и посмотрел в указанную точку. Покусывая узкие сухие губы, он взглянул на Кранца.

–Вы уверены, господин разведчик? – сухость слов неприятно режет ухо.

–Другого пути нет. Более удерживать госпиталь нет смысла – бандиты не оставят попыток захвата. – Кранц привычно раскладывал по полочкам план. – У нас шестьдесят три человека гражданских, половина из которых – женщины и дети. Припасов хватит разве что на неделю, вернее, наших людей в отправляемых группах – он шумно вздохнул и продолжил. – Это мертвое место, профессор. Люди мучаются, глядя на руины. Скоро мы не сможем справляться с отчаянием. Пока есть еще силы, нужно уходить.

Лицо Кима никогда не было столь непроницаемым. Он снял очки. Обуревающие его эмоции выдавали пальцы, бездумно шарящие по столу. Кранц напряженно сдавил край стола, следя за профессором. Глаза, выцветшие от усталости, налились холодной сталью решимости.

–Решено – старик расправил плечи. – Ночь на сборы, утром выдвигаемся.

Он круто развернулся и пошел к выходу. Чеканя шаг, шел по коридору уже не старик – никто не посмел бы назвать его так сейчас. Сзади тихо скользил удивленный Кранц. Двери главной залы распахнулись перед ними.

Разом замолки все разговоры. В наступившей тишине они прошли в центр. Моргнувшие на секунду лампы засветились ярче, выхватывая из толпы изумленные взгляды изможденных людей. Остановившись в центре, Ким начал, громко и уверенно:

–Братья и сестры! Сегодня наша последняя ночь в городе – гул возмущенных голосов зародился в центре зала, грозя перейти в шторм. Ким поднял правую ладонь. Люди притихли и он продолжил. – Мы покидаем руины, дабы возвести новые дома. Завтра солнце увидит не выживших, а живущих. Прощайтесь с теми, кто останется здесь навсегда – они живы в наших сердцах. Наша сила в их жертве. Достойной отплатой станет новый город. Старый мир умер, дав рождение новому. Через год зацветут и зазеленеют наши сады на земле, не орошенной кровью. Дети будут радостно играть во дворах, а не прятаться в развалинах – уверенность Кима электрическим разрядом заряжает слушающих, заживляя раненные сердца. Профессор на секунду замолчал, чувствуя как скопилось напряжение. Вложив все силы в голос, он решительно рубанул ладонью воздух:

–Верьте, мы – люди этого нового мира. Пора, братья и сестры!

Громовая речь не оставила сомневающихся. С последними звуками в зале началось волнение. Не было более сидящих обхватив колени горюющих людей. Кровь заструилась в жилах, внезапный смысл озарил их сознание. Как блуждающие во тьме идут на свет костра, так люди, потерянные после трагедии, поверили Киму.

Наутро он, молодецки запрыгнув в кузов «скорой помощи», помогал грузить нехитрые пожитки обитателей госпиталя. После томительного бездействия последних недель работа воодушевляла с небывалой силой. На тех, кто показательно ничего не делал и со скучающе-безразличным видом прогуливался вокруг, старались не обращать внимания. С легкостью перетащили они аварийные генераторы, погрузив на некогда рейдерские машины запасы топлива и бухты кабеля. Десяток ушел с Лисом собирать материалы для будущей стройки. Через пару часов первая тройка автомобилей выдвинулась в путь. Следом, с перерывом в полчаса, ушли остальные. Пыль, поднятая этими передвижениями, улеглась не скоро, мягко ложась на следы протекторов.

 

СТАНЦИЯ

Зло вышагивая круги по каюте, Тридцатьседьмой на грани отчаяния – весь план летит к чертям. Третьи сутки на ногах, сотни листов испорченной бумаги, скомканной и разбросанной по углам. Пепел, равномерным слоем покрывающий стол. Стены испещрены формулами и графиками. Все не то. Мозг, распухший и багровый от напряжения, раздраженно пульсирует от каждой мысли. Шум крови в ушах делает остальные звуки второстепенно-неразличимыми. Временами ему казалось, что решение уже близко, нужно только протянуть руку и ухватить его. Но схваченная за маленький скользкий хвостик мысль оказывалась лишь дымом, рассеиваясь и вновь ускользая сквозь пальцы. Что-то демоническое было в этом – бесконечная попытка найти выход в темном лабиринте, наполненном потусторонним тихим смехом и блуждающими огоньками, заводящими в тупик. Наверняка такая пытка есть в одном из кругов ада.

Хриплый, бурлящий крик рвется из горла. Сколько раз он мог бросить эту глупую миссию. Спуститься посреди города на шаттле и править до конца дней своих, получая удовольствие от жизни. Прекрасные женщины, первоклассные блюда, вина редчайших сортов и абсолютная власть. Кто пойдет наперекор божеству, спустившемуся с небес? Пьянящая и сладкая перспектива, приятно щекочущая гордость и самолюбие.

Только врожденное плебейское отношение к титулам, званиям и прочим атрибутам власти, за последние годы перешедшее в просто органическое неприятие подобного удерживало его. Ненависть к спесивым и самовлюбленным царькам и императоришкам, мнящих себя центрами если не Вселенной, то Галактики точно, выжигает эти мысли начисто.

Гораздо чаще Тридцатьседьмой падал в бессилии на постель и рыдал. Все виделось тщетным, глупым, невозможным. Кто он? Возомнил себя вершителем истории, спасителем. Мессия без штанов. Самому становится тошно и смешно. В такие минуты Озерон кажется лишь кошмарным сном, нелепой игрой разума. Осьминог безумия затягивает в цепкие объятия и велик соблазн не сопротивляться этим мягким и липким щупальцам.

Вера. Падая в эту черную бездну, хватаясь кончиками пальцев за крошащиеся края реальности, Тридцатьседьмой вспоминал самое сокровенное, запрятанное в глубины сознания, чтобы не дай бог истончить и обесцветить слишком частым использованием, воспоминание…

Внезапность решения как луч света, напоминающий, что иногда нужно смотреть не только по сторонам и под ноги, как учат серьезные люди в очках с роговой оправой. Что было причиной?

Паранойя. Сжигающая доводы разума и всепоглощающая. Эдакий сифилис сознания – поражает, разлагает и уничтожает личность изнутри. Больной мозг в последних адских муках боли рождает чудовищ, обращая и уподобляя себе окружающую реальность. И как любая болезнь, паранойя заразна. Безумные секреты государственной важности, сводившиеся к тому, кто сколько продал и кому, сколько раз в день президент ходит в туалет и сколько ест очередной генерал. О, достигшие власти умеют использовать паранойю и сопутствующую ей истерию на удовлетворение собственного чрева и амбиций. Однажды принявшие условия игры, затеянной давным-давно неизвестным разумом, гениальным в своей извращенности, они сами стали заложниками системы, порождая новые, более тяжелые формы недуга. Общество оплетено невидимыми нитями, дергая за которые можно управлять этой полуголодной и ожесточенной толпой. Ни одна программа коррекции не искоренит этого свойства человеческой натуры, заложенного в самой сущности вида – желание властвовать. А там где есть жажда власти, есть и любовь к подчинению.

Сначала живопись и литература, затем телевидение и радио, были проникнуты нездоровых духом, воспитывая поколение беспринципно-извращенное, считающее благопристойность пережитком эпохи. Убеленные сединами ученые мужи писали серьезные труды, убеждающие читателя – так нужно. Только осторожность и подозрительность к ближнему нормальны. Нет никаких благородных порывов, есть только животные инстинкты и мифическая свобода личности. Что характерно, под свободой личности подразумевается потакание эмоциональным всплескам, бесконтрольные и от того еще более глупые действия. Как же проще становилась жизнь при таких взглядах! Как сладостна эта иллюзия – жить только для себя, своих ощущений и эмоций. Как это близко каждому…

Расчет верный, что называется не в бровь, а в глаз. Нет, были, были единицы, иногда объединявшиеся в десятки, проповедовавшие идеалы духовности и образа жизни, отличного от бездумного потребления. Верившие в это! За что благодарные потомки ставили им памятники, а недалекие современники сжигали на кострах, побивали камнями, линчевали и заливали в произнесшее непотребное горло раскалённый свинец, отрубали руку, написавшую что-то отличное от их воззрений, вешая или рубя безумные в их представлении головы. Хотя, чаще всего, просто игнорировали – зачем отрываться от кормушки? Сытые посредственности в отличных одеждах, они насмехались над этими безумными пророками, кидая им в голодную яму объедки – пусть еще повеселят их подобными речами. Уж они-то, у кормушки, знают, как устроиться в этой жизни.

Молодежь радостно подхватывала все новое, гордясь тем, что они «не такие как все». Рушила, как им казалось, тысячелетние традиции, жила в соответствии «духу времени».

Те, кто сидел там, наверху, сквозь тонкий прищур полуулыбчиво смотрели на все это. Ладно, пусть погуляют. Нонконформизм – хоть это слово непонятно, но им ласкает слух оно. Но вскоре мы столкнем их с реальностью…

Нет, никто не будет заставлять их – недавние бунтари добровольно состригут патлы и будут торопиться на работу. Как? А давайте покажем им наш мир, вернее наше понятие его. Зачем прорубаться сквозь неизведанную чащу, если совсем рядом есть проторенная дорожка? Вот он, «легкий» путь. Только прими наши условия, стань частью нас. Нет, это не больно, даже немного приятно. Не волнуйся, все так делают. Твой друг, вместе с которым распивал пиво и курил за гаражами, стал на нашу сторону – видишь его новую машину? Да, на нем теперь нет футболки с черепом и старые татуировки он тщательно скрывает, небольшой животик как атрибут новой жизни прилагается. И взгляд, взгляд! Маслянистый и пустой. Испугался? А как же твой след в истории? Да к чему тебе эта история? Что толку от цветов над твоей могилой потом, если сейчас тебе плохо. А плохо просто от того, что ты не играешь в наши игры. Не понимаешь, почему человек со звездочками на плечах или полосатой палкой в руках говорит тебе что и как делать? Ничего, просто прими это как должное. Потом ты сам сможешь командовать такими же ерепенящимися юнцами. Власть! Стань дамкой в этой игре – и тебе обеспечена власть. Что может быть лучше этого чувства – управлять! Приказывать! И для чего тебе эта история и будущее? Здесь и сейчас тебе будет хорошо. А потом – хоть потоп. Идем к нам. Мы ждем тебя.

И они шли. Добровольно и с радостью, изучая философию нового времени. Они утверждают, что стали взрослее. Именно так, по их мнению, взрослеют – покрываясь душевным салом.

Нельзя потакать их стремлениям. Они слишком слабы. Их природа диктует получать удовольствие – адреналин, насилие, власть, чревоугодие! Да, велик соблазн. Жестокая власть денег тащит за собой в бездну. Шаг в нее вызывает сладкую дрожь, столь приятную и расслабляющую, что само падение становится желанным. Как приятно забыть, что ты человек.

Тридцатьседьмой не мог их винить – они хотели просто быть счастливыми. Правда, счастье было каким-то однобоким: сыто да пьяно жить. Но многих это устраивало.

Всех «вдохновить» невозможно – следующее поколение попросту не поймет, что же произошло, и продолжит свой путь. Нужно, чтобы идеи прижились и люди начали их воспринимать. Та самая масса «середнячков». И только постоянно повышая планку можно добиться того, что нужно.

Они жаждут прихода Спасителя, который разом решит всех их проблемы, не понимая, что они сами и есть спасители. Только они могут решить свои проблемы, только от них зависит будущее. Победа разума над эмоциями.

Из круговорота раздумий его вытащил Готлиб:

–Сэр, срочный запрос на соединение от Корпуса. Через пятнадцать минут.

Тридцатьседьмой удивленно почесал висок – такого на его памяти еще не было. Согласно кодексу, он раз в столетие выходил на связь и докладывал о будущих планах и о достигнутых результатах. Обычно на этом вся связь с Корпусом и заканчивалась. Что же, посмотрим, что они хотят.

 

АКАДЕМИЯ. Подготовка

-Ваша прямая задача – помочь им. Но не станьте слишком усердным родителем, опекающим детей от всех опасностей. Им нужна ваша забота – не разрешайте играть с огнем, но научите добывать его. Им самим нужно пройти через борьбу. Поддерживайте их, не дайте им упасть, но ходить они должны самостоятельно. – тягуче-медленно эти слова словно сразу возникают в уме и аккуратно ложатся в память.

«Метафоры, метафоры и снова метафоры» – усталость свинцовыми щипцами сдавливает мозг Тридцатьседьмого. Он ненавидит автолектор. Идеально подобранный по частотам и интонациям голос должен, по соображениям конструкторов, закладываться прямо в подсознание слушающего. И Тридцатьседьмой готов поклясться, что создатели справились с этой задачей на все двести процентов – эта нудятина сидела у него уже в печенках, не то что в подсознании. Постепенно даже монстры в его кошмарах начали говорить этим голосом.

Почему нельзя сразу им дать знания о пенициллине, пестицидах и электричестве? Почему сотни поколений должны прозябать без всех этих чудес науки, пока какой-нибудь чудак случайно не обнаружит их? Почему они должны жить так сложно?

Корпус оправдывает подобное тезисом «Через страдания к осознанию». Жестокая цена гуманизма.

Размышляя о Корпусе и изучая историю становления организации, Тридцатьседьмой все больше поражался упорству и силе этих людей. Используя оставшиеся от предшествующей Империи систему нуль-врат, они посылали исследователей от звезды к звезде, упорно ища любые проявления разумности. Постоянно работающие автономные станции слежения, собранные в Академии, улавливают малейшие признаки активности в радиоэфире.

Обнаружив искомое, они тщательно изучали вид, разрабатывая персональную программу коррекции и форсирования для каждой цивилизации. Для них не существовало единственно верных решений. Анализ и прогнозирование – краеугольные камни их стратегии. И бесконечная вера в силу разума.

Начав всего с одной станции, в которой теперь располагались штаб Корпуса и Академии, используя лишь подручные материалы, команда планетологов под руководством Основателя начала свою первую программу коррекции на планете с первым типом. Тогда же был написан Кодекс. Потом это стало традицией – для каждой программы создавали в близлежащих астероидах Станцию по образу и подобию этой, самой первой.

На базе Корпуса тренировали новых агентов, задача которых была очень и очень непростой – вывести цивилизацию на галактический уровень за максимально короткое время и с минимальным риском для других рас, населяющих космос.

Первыми всегда прибывали Наблюдатели. Их задача – сбор и обработка фактов, оценка цивилизации и разработка рекомендаций для следующего агента. Агента Влияния. Они – непосредственные исполнители программ Корпуса. Оба класса агентов подчиняются только Корпусу, ни один класс не превалирует над другим. Но Наблюдатели имеют право указать на нецелесообразность применения программ коррекции и форсирования по тем или иным причинам. И именно они могут применить «Милосердие».

Для первого и третьего типа необходимость форсирования очевидна – оставшись слишком долго в одном периоде развития они рискуют не выбраться за пределы планеты. Первые по причине эволюции в формы жизни, приспособленные только для данной планеты и некоторой деградации в связи с зацикливанием на одной задаче – жить. Такой образ мышления грозит изоляционизмом и, как следствие, инволюции в первичный бульон. Третий тип рискует разрушить экосистему планеты и истощить ресурсы настолько, что дальнейший прогресс станет невозможен. И это отнюдь не теоретические изыскания – такие случаи известны и задокументированы в истории Корпуса.

Коррекция более применима ко второму и четвертому типу. Характерно, что экспансивность развития тут обусловлена абсолютно разными факторами. Второй тип после проведения программы расширяет ареал обитания по мере разрастания популяции и полностью контролирует численность, тем самым обеспечивая разумное использование любых ресурсов. Четвертый тип не поддается контролю в принципе – выживаемость и приспосабливаемость вида очень скоро из несомненного преимущества превращаются в уязвимость и тогда начинается процесс самоуничтожения. В частности, одним из показателей для неприменения программ Корпуса для всех типов цивилизаций, стало испытание или применение оружия атомного рода. Если программа уже действовала, ее признавали ошибочной, и цивилизация вновь попадала в категорию «наблюдаемые».

Тридцатьседьмой, проанализировав Кодекс и историю, пришел к однозначному выводу – помимо помощи Корпус преследует еще одну цель. Не столь очевидную, но линия прослеживалась во всех действиях: не допустить ядерной войны межзвездного масштаба. Убить в зародыше любую опасность. И это не паранойя. История Империи подтверждает: не смотря на всю очевидную бессмысленность такой войны, она случилась.

С характерной для Корпуса тактикой, агентам запрещалось влиять на момент принятия решения об испытании\применении ЯОМП. Дать знания о силе атома и наблюдать, как они ими распорядятся. Тридцатьседьмому казалось, что это все равно, что дать обезьяне револьвер с одни патроном. Рано или поздно несчастный примат выстрелит себе в лицо. Но признавал, что эффективность метода однозначно высока – достаточно разумные виды отказывались от оружейного применения и пользовались только как источником энергии.

 

ОНА. Игра.

Читая доклад Наблюдателя, Тигрица недовольно скривила губы – мягкотелый сопляк. Строчки панического страха складываются в одну фразу в самом конце отчета:

«Ситуация вышла из-под контроля. Требуется устранение».

Швырнув папку в дальний угол кельи, она окинула взглядом обзорный экран. Пустынный мир, бывший еще пару часов назад размером с елочную игрушку, теперь заполнил почти все видимое пространство – автоматика пришвартовала крохотное разведывательное судно Корпуса к гравитационному полю планеты, и аппарат завис на орбите.

Всматриваясь в унылые пески планеты-малыша, она недоумевает, как можно воевать в таких условиях – выжить бы самому! Невероятно, как вообще здесь появилась жизнь.

У Корпуса на этот счет имелись свои соображения – расположенная в трех световых годах от Врат планета вполне могла стать прибежищем для бежавших от ужасов войны во времена заката Империи Пяти Солнц.

Отсылки к этому Наблюдатель находил в мифах и легендах – якобы, боги прогневались на людей и выгнали их из небесного сада на эту жаркую безводную землю, запечатав небеса. Чтобы вернуть себе расположение, они должны превратить пышущую жаром планету в цветущие кущи и тогда падет вековое проклятие. По-видимому, автоматические системы планетарной обороны, в огромном количестве дрейфующие на древних орбитальных платформах, и были той самой «печатью богов» – по неизвестным причинам они срабатывали не только на приближавшиеся извне, но и на пытающиеся подняться больше чем на километр от поверхности планеты корабли. Корпус потерял целую уйму времени и трех человек, подбирая верный код отзыва.

Лишенные благ межзвездной цивилизации, беженцы очень быстро впали в декаданс, за тысячелетие окончательно одичав. На планете всего семь пригодных для жизни Оазисов, отделенных друг от друга сотнями пыльных километров. Семь городов, каждые пять лет устраивающие между собой Великую Игру. Турнир, определяющий, старейшина какого города станет Иерархом и будет диктовать свою волю остальным до следующей Игры.

И без того не простая жизнь на планете вскоре станет совсем уже невыносимой – судя по отчету, на ближайшем турнире произойдет то, что можно охарактеризовать как «покушение на жизнь высокопоставленных чинов». В момент чествования победителя лучники сразят всех старейшин, кроме одного. Неминуемая война. Опять жажда власти одного будет стоить жизни десяткам тысяч. Для планеты с населением в сто тысяч это практически геноцид. Лучше бы они следовали завету богов… Для устранения задумавшего провести этот, фактически, террористический акт и запрашивал агентов Наблюдатель. По его разумению, так можно было предотвратить войну.

Она усмехнулась – нет, не предотвратить, а всего лишь отдалить. Такие идеи слишком уж заразительны. Нужно более глубокое вмешательство. И вместе с тем более тонкое.

Углубившись в чтение прошлых отчетов, она удовлетворенно улыбнулась, найдя необходимое. Древняя телекоммуникационная система все еще функционировала – на центральной площади каждого города установлены голопроекторы, только нынешние обитатели утратили знания, как ими пользоваться и считают их артефактами богов. Отлично, есть возможность устроить маленькое шоу.

–

Пот ручьями стекает по полуобнаженному телу, впитываясь в легкую кожаную жилетку, туго зашнурованную на груди. Мягкие брюки из того же материала выгодно подчеркивают некоторые элементы фигуры. Высокие, до колен, сапоги, надо отдать должное, получились очень удобными и не стесняют бега. Кроме того, в них очень удобно спряталось энерголезвие.

Прямые черные волосы ниспадают на плечи, поддерживаемые лишь узкой шелковой лентой, повязанной на лбу. Легкие медные змейки на запястьях тоже хранят маленькие секреты – авариный запас стимуляторов в правой и миниатюрный транслятор, настроенный на сеть вещания, в левой.

В духоте комнаты ожидания она спокойно собирается с мыслями. Проникнуть на турнир оказалось легко, куда сложнее было убедить старейшин допустить ее до участия. По правилам Игр, любой мог принять в них участие, не представляя никакого города. Последний такой участник был больше трех тысяч лет назад – после никто не рисковал собственной жизнью против специально тренированных для этой миссии бойцов. Наградой за подобную смелость была возможность просить о чем угодно старейшин всех семи городов.

Скрепя сердце, они согласились – законы Игры считались нерушимыми, и любого, посягнувшего на них, ждала неминуемая смерть. Да и вряд ли они рассчитывали на победу хрупкой девушки.

Толпа ликовала – такого ни они, ни их ближайшие предки не видели никогда. С легкостью побеждая в рукопашных – сила притяжения в половину привычной для нее позволяла наносить голыми руками такие удары, от которых даже самые крепкие (по местным меркам) бойцы сгибались пополам, – она дошла до Игры Гранда. Последнее испытание, в котором победитель Игр сталкивался с жестокой природой планеты.

Обычно это были либо огромные черепахоподобные исполины, обитавшие в центре пустыни. Их выпускали вместе с парой-тройкой львов, компенсировавших неповоротливую медлительность первых. Иногда Гранд оказывался лицом к лицу с десятком гигантских варанов и скользящих отовсюду ядовитых змей. Так же можно было столкнуться с самым сложным врагом – зыбунчиком. Не смотря на уменьшительно-ласкательное название, эта тварь охотится самым коварным образом. Зарываясь глубоко в песок, она ждет, пока не почувствует колебания и давление – значит, кто-то проходит прямо над ней. Раскрывая широкую пасть, она просто всасывает в себя все, создавая над собой форменные зыбучие пески с воронкой. Отчаянно барахтающуюся жертву внизу ждут жвала, разрывающие на куски все, будь то плоть, кости или жесткий панцирь. Проглоченный песок же напрямую выходит с другой стороны червеообразного монстра6.

Она без страха готовилась к этому – люди устраивали ловушки и страшнее, и куда как более жестокие. Здесь ты хотя бы умираешь быстро, хоть и болезненно.

Звуки шумящей и галдящей толпы перекрывает натяжный вой труб. Игра началась! Неторопливо она вышла на желтый песок гигантской арены, окруженной рвом. Мостик за ее спиной тут же поднялся – назад дороги нет. Клонящееся к горизонту солнце бьет в глаза.

– Безымянный Гранд, настал час последнего испытания. Ты доказала свою силу против людей, но устоишь ли ты против Ужаса Пустыни? Ты готов? – голос Иерарха почти не различим с арены.

Уловив лишь последние слова, она постаралась крикнуть как можно громче:

–ДА! – сомневаясь, что ее услышали, на всякий случай закивала головой.

– Да начнется Игра! – последние звуки потонули в реве зрителей.

Огромная решетка на противоположном конце арены с ржавым скрипом поднялась, выпуская Ужас Пустыни.

Мелко задрожала земля. Тигрица обмерла, наконец поняв, что сказал Иерарх вместо обычного «мира пустыни». Это невозможно! На толстых как колонны ногах надвигается туша поистине титанических размеров. Вытянутая острая морда, постепенно переходящая в огромный кожистый отросток, напоминающий хобот – им они прорывают песок в поисках воды, – угрожающе раскачивается из стороны в сторону. Жесткая серо-коричневая кожа, по прочности сравнимая с железом. На спине каменный панцирь, защищающий от атак сверху.

По наблюдениям Корпуса, таких животных, отголосков древней эры, насчитывается с десяток на всю планету. Невероятный вес в пять тонн и способность впадать в подобие спячки на, без преувеличения, сотню лет, сделала их в свое время доминантным видом на планете. Опустошив оазис, гигант зарывается в песок. Обнаружив подземный источник и присосавшись к нему хоботом, он «засыпает».

Когда их замечали рядом с поселком, люди предпочитали просто уходить, не ввязываясь в борьбу – себе дороже. Только города давали отпор, стараясь не подпускать близко, отпугивая катапультами и огнем.

Эти сведения, почерпнутые из отчета, мгновенно пронеслись в голове агента. Только пользы от них никакой – как только монстр, подгоняемый факелами стражников, пересек еле выдержавший такую тяжесть мост, ров вспыхнул огненной стеной.

Гиканье толпы, яркий свет и пламя вокруг – отличный коктейль Молотова для неглубокого сознания. Ничего не соображая, зверь затопал вперед. Но и там не было выхода. Обезумев от страха и злости, гигант поднялся на задние конечности и, падая, со всей мощью ударил в землю передними копытами – так в древности он топтал врагов. Но огонь лишь немного поколебался. Взревев, он начал метаться из угла в угол, ища спасения.

Вертясь, как юла, Тигрица только и успевает отскакивать да проскальзывать под ногами разбушевавшейся твари – места на еще секунду назад огромной арене не хватает, воздуха все меньше и уже горячеет песок. Соображая со скоростью света, как же победить, она все больше понимает, что это практически невозможно. Мельком она успевает заметить, что практически нет уязвимых мест. Подбрюшина, бока и спина – сплошной каменный нарост, под которым не менее крепкая кожа. Пробить энерголезвием возможно, но для такой туши это будет просто глубокий порез. Оставались еще ноги, но как подрезать сухожилия так, чтобы не быть растоптанной в следующую секунду, она не могла представить.

Другие места, такие как голова и хобот, представлялись вообще малодоступными. Оценивая, что вообще более осуществимо – каким-то образом добраться до верха и пробить толстый череп, или отрезать болтающиеся из стороны в сторону пару десятков килограмм мышц, она еле сохраняет равновесие на трясущейся как желе земле. Дышать стало почти невозможно, жара затуманивает мозг. Еще пару минут и сил совсем не останется. Отчаявшись, она все же решилась на прыжок.

Дикая боль пронзила крохотный мозг. С удивлением чудище почувствовало как растянулся под массой вцепившегося существа хобот. Используя его как маятник, с акробатической легкостью она взмыла в раскаленный воздух. Миг на прицеливание и рывок вниз. Выхваченное жало светящегося энерголезвия погрузилось в кремниевую пластину широкого черепа.

Держась за рукоять обеими руками, она старается не сорваться с взвившегося на дыбы Ужаса. С протяжным ревом древний зверь упал на раскаленный песок арены.

Тяжелые соленые капли заливают глаза. Мокрые волосы давят на череп, кожаная одежда обжигает саднящее тело. Подцепив хвостик змейки, она почувствовала как прохладная волна разлилась по телу. Напряжённые пальцы до боли сжимают рукоять энерголезвия. Оборачиваться ей не хочется.

Ров потух, воздух постепенно свежеет – вместо раскаленной лавы теперь в легкие вливается просто горячий поток. После шума битвы напряженная тишина режет слух.

На арену вышли возглавляемые Иерархом старейшины. Сохраняя молчание, они приблизились к поверженному чудищу. Пора заканчивать шоу. Вторая змейка вступила в дело.

–Достойная победа, неизвестный воин. – голос Иерарха разносится по всей арене. – Назови свое имя прежде чем выскажешь желание.

Я – Тайгерия! Посланница Богов! – громом разнесся стократ усиленный голос. Теперь его слышит вся планета – голопроекторы ожили на площадях, показывая прямую трансляцию с арены в небе над городами.

Старейшины удивленно отпрянули. Стражи схватились за мечи, но Иерарх взмахом руки вернул их в ножны.

– Бойтесь гнева небес – боги видят вас. Вы забыли наши заветы. Среди вас есть предатель.

Шорох волнения пронесся по трибунам.

–Старейшины! Гранд требует от вас нерушимой клятвы мира. Любой, нарушивший ее будет наказан карой небес – широким жестом от плеча она указала на самого молодого из правителей городов. – Выведи своих людей.

Тот метнулся к выходу, надевая на ходу капюшон хламиды – тайный знак для убийц.

Глаза змейки агатово блеснули – короткий сигнал с координатами ушел к платформам.

Тонкий красный луч поразил несчастного прямо в темечко – точечный лазерный удар не суждено пережить никому. Крик вспыхнувшего как свечка Старейшины потрясает арену. От неожиданности увиденного неведомые убийцы сплоховали – тихое пение стрел заканчивается заглушенным шлепком об песок.

Поглядев на обугленные останки и все еще дрожащие древка стрел, седой Иерарх все так же чинно и громко обратился к грозной воительнице:

–Именем Городов мы Клянемся!

–Клянемся – громовым эхом отозвались Старейшины. Трибуны. Города.

–

Камера рекреации замечательна тем, что позволяет смоделировать и воссоздать любую обстановку.

Она неподвижно лежит на холодной койке. Сквозь прозрачный потолок комната наполняется мертвенным светом чужой луны. Чистый взгляд неподвижных глаз устремлен на звезды. Распущенные волосы мягкой волной окружают голову. Легкий ветерок развевает занавесь балконной двери.

Она никогда не любила эти моменты. Тягостное ожидание. Наедине с собственными мыслями. Всегда хотелось быстроты, действия. Сейчас, в этом призрачном свете, появляются и исчезают образы. Первый день в Академии. Безликий наставник, короткими командами гоняющий отряд по тренировочной площадке. Уроки в классе теории. Там впервые она узнала теорию контроля – мы не вмешиваемся, но удерживаем от падения. Любыми методами, вплоть до устранения. О, как же ей это нравилось!

Суровость жизни пришлась ей по вкусу. Никаких личностей – всегда все в масках. Каюта-келья с аскетической обстановкой. Режим как в спартанской армии. Тело и дух закалялись, превращаясь в цельнолитый куб из металла. Позывной «Тигрица» как нельзя лучше подходил к поджарому мускулистому телу и холодному расчётливому уму. Грация кошки и разум убийцы. Идеальное сочетание.

Первое задание – устранение лидера сепаратистов. Ситуация на планете с третьим типом. Жара тропического леса, где укрывался объект. Огромная база, охраняемая не хуже военной. Одна против сотни оголтелых наемников. Операция как удар стилета – быстрый и просчитанный, без лишних жертв. Он так и не понял, что произошло – внезапно тень в углу сгустилась, сверкнул кинжал и холодная сталь перерезала сонную артерию.

Тайгерия не получала удовольствия от убийства. Каждую операцию она продумывала с максимальной четкостью и ясностью. Выверенный сотни раз план. Абсолютная безэмоциональность и целенаправленность. Собранность и сдержанность в купе с аналитическими способностями сделали из нее идеального исполнителя. После каждого такого задания она медитировала долгими часами в тишине кельи.

Зная особенности психики, наставник давал исчерпывающую информацию об объекте. Она отказывалась от убийства без объяснения причин. Долгие месяцы она могла наблюдать и оценивать, вынося свое решение. Зачастую оно противоречило решению Корпуса. Иногда она ограничивалась просто запугиванием или разговором с жертвой. Только если этого было недостаточно, она применяла Вердикт Корпуса. Горе тому, кто не внял голосу разума – второго шанса Тигрица не давала. Казнь таких проходила публично и показательно. Не спасали их ни орды наемников, ни толщина стен.

Сейчас она ждет когда корабль будет готов для скачка. Неизвестный Исполнитель решил превысить полномочия на планете. Подозрительно мало информации было о нем в архивах корпуса. Даже фото вызывало сомнения. Традиционно безымянный, он имеет лишь порядковый номер. И методы, которые он использовал, радикально отличались от обычных действий Корпуса. Пометка в досье – особо опасен. Такие имели только два человека в Корпусе – Академик и Основатель (служба безопасности контролировала и их).

Сморгнув, она отогнала неприятные мысли. Лишние эмоции мешают делу. Раз уж Корпус решил его устранить, значит он того заслуживает. К персоналу у нее было особое отношение – они все давали клятву и понимали, что их ждет. Нельзя допустить слабости. В мозгу вспыхнула фраза, заложенная на психотренингах:

Слабость твоя сейчас – миллионы невинных потом.

 

Поселение

.

Лениво парящий в летнем мареве орел зорко следит за движением внизу. Еще совсем недавно здесь было пусто. Предгорья тихо жили своей размеренной жизнью, нарушаемой лишь маленькими природными драмами, в которых основными действующими лица были орлы и мыши-полевки. Однажды земля затряслась, охнули камнепадами горы, куда-то пропали грызуны и прочая мелкая живность. Потом все вернулось на свои места, опять неторопливо потекла жизнь как ни в чем не бывало, разве только что теперь редкие стаи одичавших псов приходили на водопой к речушке, неторопливо бегущей у подошвы холма.

Так было еще пару месяцев назад. Потом появились шумные и воняющие маслом и горячим металлом машины. Высыпавшие из них люди поставили их полукругом. С упорством муравьев двуногие возвели дома, прорыли оросительные каналы. На холме воздвигли водонапорную башню, неимоверными усилиями втянув на нее пятитонную цистерну. Вскоре как грибы после дождя выросли небольшие домики. Жизнь шла размеренно, утром часть мужчин и женщин уходила в поле в сопровождении двух разведчиков. Один из отряда Кранца взбирался на крышу башни и оттуда следил за окрестностями. Остальные уходили в город за дополнительными материалами, инструментами и топливом. Под вечер возвращались уставшие с поля работники, тихо подруливал караван из города. На центральной площади зажигали масляные фонари и все усаживались за общий стол. Нехитрый ужин и неспешные разговоры. Жизнь, тихая и мирная, как обещали Ким и Кранц людям, вступала в свои права.

Небольшое поселение мужественно встречает повседневные трудности. Мудрые руководители своим примером воодушевляли их. Перед упорством этих таких разных, но близких по духу и идеям людей пасовали любые невзгоды. Ким учил детей естественным наукам, Кранц давал уроки выживания для всех. Часто променяв винтовку на лопату или молоток, он с необыкновенной силой завершал начатое обустройство. Так появился амбар, столярная мастерская, генераторная и топливный склад. Спокойствие воцарилось в Поселении. Лис сменил серый маскировочный халат на лабораторный и лечил больных, вспомнив медицинские курсы в академии. Часто на вечерние лекции Историка по литературе собирались все жители. Так незаметно община стала большой семьей. Друг для друга стали оплотом в бушевавшей вокруг них буре. Маленькая крепость, сильная не стенами, а защитниками.

Как-то сами ушли в прошлое межнациональные и религиозные противоречия, не стало мелочности и злопамятности. Великая трагедия смыла все как надпись на песке, вымыв из душ то темное, лишнее. Опаленный огнем дух стал кристально чистым, давая надежду, что не повторится больше бессмысленного ужаса войны. Люди, пережившие апокалипсис, способны принять чужое горе как свое. Сострадание и милосердие, гуманизм – сейчас как никогда остро ощущается сила этих слов. Болью вырезаны они в сердце каждого в Поселении. Мысль, столь любимая многими – человек человеку волк – здесь потеряла свое значение, стала глупостью.

Последнее прибежище человечности.

Тишина и летнее марево.

Обитатели поселения попросту не могли знать – конца не избежать. Отравленная земля и атмосфера с годами станут молотом и наковальней для всего живого. Увеличившаяся концентрация углекислого газа навсегда изменит климат, как и сдвинувшиеся тектонические плиты, поменявшие свой ход течения и сотни километров выжженных лесов. Невидимые враги – радиация и тяжелые металлы – будут незримо накапливаться в телах через пищу, передаваясь от матери к ребенку и ослабляя каждое следующее поколение. Новые вирусы соберут кровавый урожай. Оставшиеся без обслуживания нефтехранилища и АЭС станут очагами новых заражений, делая местность абсолютно непригодной для жизни на ближайшие тысячелетия. Так медленно и бесславно в тихой агонии умрет последний человек на Земле. Планета, бывшая некогда Оазисом, станет свалкой – достойный памятник цивилизации.

Но никому из поселенцев или их потомков не дожить до этого печального момента – злые и жадные глаза безумца уже заметили их.

 

СТАНЦИЯ. Освобождение Готлиба.

Погружаясь в объятия стационарного нейротранслятора, Тридцатьседьмой поморщился – не самые приятные ощущения, когда в ваш разум проникают. Корпус использовал этот метод главным образом для контроля агентов, сканируя на момент подключения мозг и записывая полученные данные. Катушки с такими записями назывались «мозгограммами». На расшифровку каждой мозгограммы требуются месяцы. Хотя, надо признать – после сверхсветовой связи, требовавшей огромных затрат энергии и поддержания целой сети станций ретрансляции, контакт через нейротранслятор стоял на втором месте по эффективности. Достаточно иметь координаты связываемых объектов – информация передается на основе эффекта квантовой телепортации.

На секунду дикая боль пронзила мозг – кажется, что его высасывает из головы огромный компрессор. Но это всего лишь секунда. Потом вокруг вас возникает темнота – аппарат считывает все показатели и подбирает подходящее окружение, хотя Тридцатьседьмой подозревал, что даже этот параметр можно запрограммировать заранее.

Вспышка. Как всегда, он оказался на берегу Средиземного моря. В мокрый песок воткнута колба. Он ухмыльнулся.

По зеленой глади моря к берегу не спеша приблизился старик в белых одеждах.

–Приветствую…

Основатель поднял руку, призывая к молчанию. После недолгой паузы, он заговорил глубоким грудным голосом:

–Тридцатьседьмой, Корпус обеспокоен ситуацией на Озероне. Мы знаем, что испытали запретное оружие. К тебе в помощь выслан Агент Наблюдения. Дождись его на станции. До тех пор останови программу коррекции.

Снова вспышка. Контакт разорван.

–

Густые клубы дыма витают на уровне груди. Быстро и резко затянувшись, Тридцатьседьмой опустил веки. Немного подержав внутри мятный дым, он мягко выдохнул, от чего тяжелый воздух заколыхался волнами. Жесткая койка холодит спину.

–Сэр, вы курите третий час подряд. – как всегда безжизненно-холодный голос Готлиба режет слух. – Рекомендуется прекратить нарушение правил пожарной и био-безопасности.

«Что бы ты понимал, железка» – скрытая ненависть раскалилась в тяжелом от курения сознании. Мутное варево из мыслей нехотя начало двигаться быстрее, подогреваемое раскаляющимися угольками ярости.

Прибытие Наблюдателя означает только одно – они сворачивают программу. Еще одна затяжка. Сотни лет каторги подходили к концу. Жизнь урывками, когда после каждого пробуждения видишь новый мир. Или это не пробуждение, а наоборот, погружение в сон? Уже не важно. Наблюдатель наверняка отправит его в Академию для расследования. Два года пути в полностью автоматизированном корабле – горячая еда, теплая постель и никаких героических миссий, а там будь что будет.

Стряхивая пепел с угля большими щипцами, Тридцатьседьмой понял, что решение созрело. Откинувшись на кушетку, он медленно курит, проворачивая в голове детали плана. Вероятность успеха ничтожно мала. Но она существует.

Следующие действия разворачиваются как в замедленной съемке – с ловкостью пантеры Тридцатьседьмой вскочил с койки, вытащив на ходу атомарный расщепитель7. Приземлившись на колено, он быстро перевел режим огня в узконаправленный луч. Мощность на максимум. Такой луч запросто проедает композитную броню, а уж титановый скелет андроида и подавно – выстрел попал точно в цель. Тишина нарушилась тихим хлопком и затем громким стуком упавшей головы Готлиба. Тело его так и осталось в кресле неподвижным.

Выровняв дыхание, Тридцатьседьмой посмотрел на часы – три секунды. Оставалось двадцать семь секунд до начала необратимых изменений в лишенном кислорода мозгу. Схватив голову, он рванул в лабораторию. Пятнадцать секунд. Быстрые, четкие движения – подсоединить питание, запустить искусственную вентиляцию, дезинфицировать края и закрепить ошейник. Три секунды до конца. Глаза Готлиба закрыты. Две секунды. Писк системы – все в норме, кислород и питательный раствор циркулируют в системе.

Авввхххххвааааа-ааааа-аввввв-ххххх – судорожно хватая ртом воздух, голова дернулась, чуть не выскользнув из крепления. Закашлявшись, Готлиб выплюнул желтоватую струю. Предусмотрительно вставший сзади Тридцатьседьмой удовлетворенно повернул клапан, добавив транквилизаторов в общий состав раствора. Через пару минут голова бессильно поникла, свесившись на бок.

Вернувшись в каюту, Тридцатьседьмой поморщился. До сих пор сидящее в кресле тело Готлиба тихо журчит вытекающим раствором. Подобрав лежащий на полу расщепитель, он присел на кушетку. Взяв трубку, он затянулся отдававшим горечью дымом – слишком сильно прогорел табак. Ничего, на пару затяжек хватит.

Адреналиновая легкость делает стремительным не только тело, но и ход мыслей. В спешке можно совершить ошибки. Глубоко затянувшись, он немного успокоился. Ясная голова и холодное сердце – лучшие советники и исполнители. Пары часов хватит с лихвой на все – резервное копирование всей имеющейся информации, уничтожение оригиналов, подготовку капсулы. Более важно сейчас решить проблему с Готлибом. Погрузив тело на роликовую платформу, он аккуратно покатил его в лабораторию.

Настраивая параметры для предстоящей операции, Тридцатьседьмой заметно нервничает – шаг рискованный и отчаянный. Прищурившись, он быстро просмотрел данные. Рука потянулась было к кнопке запуска, но зависла в паре сантиметров над ней. Злость за собственную неуверенность охватила Тридцатьседьмого. Быстро и сильно надавив на кнопку, он откидывается на спинку кресла.

Холодный кондиционированный воздух сухо режет прокуренную глотку. Голубоватый свет ламп успокаивает красные от дыма глаза. Ноющие после выброса адреналина мышцы не хочется даже напрягать – пусть ноют.

Писк операционной капсулы возвестил о начале операции. Таймер начал отсчет трех часов.

Методично готовясь к эвакуации, Тридцатьседьмой думал о том, о чем предпочитал никогда не задумываться – что будет в конце? После миссии? Хотя, по его мнению, миссия была бесконечной, но вскоре озеронцы перерастут его и он станет ненужным им, возможно даже помехой.

Как ни парадоксально, он хочет этого. Увидеть их. Увидеть то будущее, которого не было у Земли.

 

ПОСЕЛЕНИЕ. ОН и ОНА.

Свою кличку – Историк – он заслужил за то, что был исключен на третьем курсе исторического факультета национального университета, как равно и литературного, правда, на втором курсе. Гордый и уверенный (многие предпочитали добавлять к этой характеристике «само-»), он не признавал духа, царившего в учебном заведении – преклонение перед авторитетами. Обладая техническим складом ума, он намеренно пытался постичь тайны гуманитарных наук. Руководствуясь логикой «укрепить слабое», он жадно поглощал философские труды ныне живущих и давно умерших авторов, пытался проникнуться духом произведений великих писателей. Но неизменно приходил к выводу, что большая часть исписанной бумаги могла бы быть использована куда как более практично и эффективно.

Лишь искусство театра смогло полностью увлечь его. Кино осталось в стороне – всегда можно переснять дубль, добавить эффектов и приукрасить получившуюся картинку. Театр и сцена таких оплошностей не прощали. Здесь нельзя попросить зрителей забыть неудачную реплику. Все живое, движущееся – и от того более реальное. Да, актеры – обычные люди, но на миг перед тобой как живой встает мучимый раздумьями Гамлет, хмурый алкоголик сэр Генри, меланхолик Орфей и сотни других, обитающих где-то в области фантазий, но материализовавшихся здесь и сейчас.

Так же его привлекала история театра. Актеров считали проклятыми богом, зачастую они жили и умирали в нищете, но театр существовал всегда. Исходя из собственных наблюдений, Историк пришел к выводу, что такая живучесть обусловлена желанием человека быть кем-то, а на сцене, хоть и на сотую долю секунды, ты становился им. Монархом, рыцарем, героем, злодеем, волшебником, отважным исследователем – и еще тысячи возможных личностей. А зритель получал возможность почувствовать то, что вряд ли будет возможно в его жизни.

Еще один фактор, так же связанный с примитивной психологией – подражание. Люди учатся, копирую кальку личности других, так называемых авторитетов – отца, шефа, просто значимых в их жизни людей. Так складывались традиции и образы – архетипы и стереотипы. Современное общество уже и не представить без них.

Вот так, заставляя зрителя сопереживать, театр учил. Учил на самом тонком уровне восприятия, закладывая образы. Очень опасный и полезный одновременно инструмент.

Поэтому, когда жизнь в Поселении немного наладилась, Историк четко и аргументированно изложил Кранцу простую истину – людям нужно отдыхать, а лучше, чем представление на сцене, в данной ситуации и не придумаешь. Люди любят зрелища, да и немного разрядить атмосферу не мешает. Запрет на алкоголь и строгая дисциплина угнетающе действуют на гражданских. Литературные вечера, конечно, хорошо, но хочется расслабиться мозгом, а не напрягать его.

Выслушав пламенную речь, Кранц лишь хмуро буркнул «попробуй, но только в свободное время, никаких поблажек». К удивлению Историка, две личности с энтузиазмом откликнулись на эту идею – Лис и внучка профессора, та самая, что вальсировала с лунным светом. Если девушку он еще мог понять, то разведчика с эмоциональностью истукана острова Пасхи представить в роли кого-либо было очень и очень сложно.

Однако первые же репетиции кардинально изменили его мнение. Все-таки профессии актера и разведчика имеют много общего. За исключением того, что на сцене вы не рискуете быть убитым, поэтому разведчику приходится играть очень натурально. С завидной легкостью Лис одинаково хорошо исполнил роль нищего, а затем полисмена из О.Генри, а от диалога жены и мужа, исполненном в дуэте с девушкой, даже Кранц улыбнулся.8

Она же…она просто окунулась в родную стихию. Сухая и собранная в реальности, на сцене она преображалась. Взгляд, тембр, движения, мимика – и вы уже верите, что перед вами Золушка, а секунду спустя – злая ведьма, на смену которой приходила королева. Еще миг – и очаровательная особа, которую иначе как француженкой не назвать, с характерным произношением приглашает вас на встречу, где она уже будет зажигательной и умопомрачительной цыганкой. И как только вы поверили в это – легкое движение руки, несколько неуловимых жестов превращают ее в скромную послушницу монастыря. Историк впервые убедился, что в тихом омуте не то что черти, а другая галактика может прятаться.

Первое представление прошло через неделю. После короткого совещания троица решила – нужна комедия. Вспомнив, как мог, Шоу и Твена, Историк выложился на максимум – и результат превзошел самые смелые его ожидания. Найдя отдушину в рутинности быта, люди так смеялись над изрядно исковерканным «Пигмалионом», что автор, пребывающий где-то там, где положено быть после смерти, наверняка простил Историка за допущенные вольности.

Скоро стало традицией каждую неделю устраивать такие представления. Профессор подобной деятельности внучки не одобрял, Кранц считал, что это ребячество, но оба признавали один факт – людям нравилось. Молча они сидели на самом дальнем ряду и редко когда оставались до конца – неотложные дела это ведь всегда хороший предлог, правда?

В особенности Кима раздражала одна деталь. Только слепой не мог заметить окрас тех взглядов, которыми обменивались Историк и его внучка. Хоть он и не был приверженцем идеи о браке в рамках нации и адекватно понимал, что в существующих реалиях кандидатура Историка могла стать идеальной, но ближе к старости многие через чур эмоционально относятся к таким сложным понятиям как раса, нация и мировоззрения других людей.

Но опасения профессора, надо признать, не беспочвенны. Историк не мог точно сказать, когда посмотрел на нее по-другому. И когда он стал уделять ее словам больше внимания, чем обычной «болтовне» – так мозг скептически фильтровал поток информации от других людей. И эти глаза! Нет, у него язык бы не повернулся сказать «глаза». Это те самые «очи», от которых произошло слово «очаровывать».

И еще одно – не смотря на разницу в возрасте, рядом с ней он чувствовал себя…как бы это выразить…немого моложе. Вернее, моложе нее. Не совсем точно. Как в детстве, когда он старался доказать взрослым, что он хороший и умный, так и сейчас. И еще эта нехарактерная застенчивость и сухость в горле. Как человек разумный, Историк отрицал существование любви и всегда считал ее выдумкой горе-писак, но с ужасом обнаруживал в себе очень и очень типичные синдромы.

Лис, которого обвинить в слепоте и отсутствии логики тоже невозможно, лишь усмехался, глядя как эти двое кружат вокруг друг друга, не признавая очевидного. Конечно, столь серьезной и благовоспитанной барышне, коей мнила себя внучка, не пристало связываться со всякими так недоучками-историками, да еще и столь грубо отесанными. А этот молодой человек – да на его фоне медведь выглядит образцом ловкости. Но тем не менее, с каждым разом они сходились все ближе и ближе, она приносила ему кофе в ночи дежурства на башне и старалась украдкой хоть чуточку привести в порядок одежду бойца, выглаживая с особой тщательностью каждую деталь, но точно бы убила любого, кто хотя бы заподозрил ее в этом. Так как записываться в камикадзе никто в Поселении не собирался, этого никто не замечал и вообще – разве что-то может произойти между девушкой и парнем, занимающимися любимым делом и проводящими больше трех часов в день вместе?

Плохой друг вам даст совет, очень плохой друг еще и поможет его реализовать. Просто друг предложит вам несколько вариантов действий и будет склонять к определенному решению. Хороший друг внимательно выслушает вас. Лис был хорошим другом. И он знал, что разговорить Историка очень и очень трудно. Поэтому он просто спросил его в одно из дежурств, как он относится к тому, чтобы в следующем рейсе в город они несколько изменили маршрут и посетили интересное место.

Несколько дней спустя после возвращения каравана из города, Кранц отправился в медицинскую палатку обсудить с Лисом несколько важных деталей, связанных с обеспечением. Подойдя ближе, он ускорил шаг – из палатки шел дым. Но очень странный дым. Обычно горячие клубы уходят вверх, распространяя запах гари, а этот дымок стелился на уровне груди и имел аромат. Принюхавшись, Кранц с удивлением обнаружил, что запах имеет ярко выраженный мятный оттенок. Опять он за старое! Войдя в палатку, капитан понял, что не ошибся. Во время кратких увольнительных Лис предпочитал расслабляться только одним способом. Вот и сейчас он аккуратно металлическими щипцами стряхивает пепел с седого угля и затягивается как можно глубже.

–Прекратить курение в пожароопасных местах, лейтенант – команда четкая и ясная, не допускающая никаких «но». Лис хитро улыбнулся и положил трубку на колени, формально выполнив приказ.

–Позволю заметить, что данная процедура не курение, а всего лишь метод релаксации, командир – Лис никогда не возражал приказам, лишь иногда указывая на их несоответствие реальности.

–Алкоголь тоже средство релаксации – отрезал Кранц. Наконец, любопытство взяло верх: – И где ты его достал?

–Кто ищет, тот всегда найдет – хитро прищурившись, Лис как бы невзначай протянул трубку командиру. – Не желаете попробовать?

Тот сдался и сделал пару затяжек.

–Неплохо, но я этого не одобряю в медицинской палатке – Кранца не так просто переубедить в принятом решении.

–А в доме? – Лис прекрасно знает правила игры.

–Тем более – не сдается капитан.

–На улице? – компромисса можно достигнуть, нужно только знать как.

–Так и быть – уступил Кранц. – Так для кого это?

Он знал, что Лис никогда не курит в одиночку, считая это таким же дурным тоном как пить в одиночку.

–О, тут все просто. Историк что-то хандрит последние дни, поэтому я решил провести сеанс релаксации – Лис умеет облекать информацию в нужную форму.

–Не подсади его на эту гадость – Кранц сделал еще пару затяжек, наслаждаясь мягким дымом.

–Ну, все лучше, чем алкоголизм – невинно обронил Лис.

Кранц нахмурился – пару раз Историк срывался и уходил в запой, так что возможно это и меньшее из зол. Вернув трубку Лису, он собрался выходить:

–Я подготовлю список для следующего рейса, нужно подготовиться к уборке урожая.

–Конечно, командир – легко и весело ответил Лис. Гроза миновала.

Неделю спустя. Две тени аккуратно пробираются по руинам домов. Можно было пройти по улицам, но это лишние километры. И для разведчиков нет непроходимой местности.

–Ты уверен? – сверившись с картой, быстро прошептала одна тень другой.

–Конечно! Когда мы только исследовали район, я случайно наткнулся на это место – столь же тихо прозвучал ответ.

–Я про выбор – перемахнув через остатки стены, тени притаились.

–Ну, она очень часто говорит, что хочет кольцо с бриллиантом, так что ошибиться будет трудно – быстро перекатившись к следующей куче, они опять залегли. Выработанная привычка – даже если ты не видишь опасности, это не значит, что ее не существует. Глупо умереть по собственной неосторожности.

«Интересно, он хоть понимает, что значит такой подарок?» – первая тень внимательно изучила лицо напарника. Но ничего говорить не стала. Первая тень была хорошим другом.

Люди – очень странные существа. В мире, где большую, можно сказать жизненно важную роль играли теперь свинец и сталь, они все еще верили, что золото и бриллианты что-то значат. Поэтому руины ювелирного магазина выглядели местом особенно жестокого побоища. И искать в них что-то с вероятностью процентов девяносто значит просто испачкать руки в саже. Но кто ищет – тот найдет. Под слоем пепла, среди осколков витрины, но обязательно найдет.

 

Ночь

Легкая игра костра отражается в раскосых очах. Собранная и строгая, она расчесывает мокрые после купания волосы. Теплая сухая одежда опрятными складками ниспадает на колени. Традиционное платье дополняет восточные черты. Подобрав под себя ноги, она сидит на подушке из сухих трав. Нагретые близостью к огню, они наполняют воздух горьковато-свежим щекочущим ароматом.

Историк притаился в кустах. Он следит за окрестностями – по-девичьи неосознанно она совершает большую ошибку, демаскируя позицию костром. В темноте много опасностей – дикие псы не нападут пока ты в защитном круге света, но от голода зверь может и пересилить страх… Но хищник двуногий куда как опасней четырехлапого. Впрочем, волнения Историка оправдались лишь однажды в самом начале – тогда, чтобы не нарушить ее покоя, он голыми руками придушил двух случайно забредших шавок. Молчаливая битва в ночи так и осталась бы тайной, если бы Лис на следующий день не обмолвился хмуро, что бешенство передается через укус и затягивать с лечением не стоит. При этом если кому-то вдруг понадобится вакцина, он хранит ее в незапертом шкафчике у стены. Шесть раз, с перерывом три дня, в дельтовидную мышцу или бедро. Шприцы и спирт там же.

Тихо искрится в лунном свете вода. Старая плакучая ива на берегу печально склонила ветви, словно размышляя о вечном. Легкий ветерок мягко шумит кроной. Она о чем-то задумалась и рука с гребнем застыла на середине черного потока шелка. Историк любуется гармоничность линий, каждой черточкой. Воплощение благородства и сильной женственности. Мудрость взгляда выдает раннее взросление, а затаившееся в уголках глаз горе лишь подтверждает это.

Нестерпимо засвербило в носу. Нужно сдержаться! Нет! А-а-а-пшш – он тихо проглотил предательский чих. Но второй громко выскочил из горла, нарушив идиллию. Она не вскочила и даже не повернула головы. Лишь улыбка мягко легла на тонкие губы.

– Все-таки пришел – угрюмость слов плохо сочетается с милым личиком. – Выходи. А то разозлюсь.

Хрустнула придавленная ветка – он выбрался из укрытия и виновато стоит перед ней.

– Что, нравится так подглядывать? – сжимавшие гребень пальчики побелели.

–Я не подглядывал! – резко вырвалось, больно режа вмиг иссохшее горло. Он непроизвольно сглотнул. Одежда вдруг стала маловата.

–Да ладно, оправдываешься как мальчишка – плавный поворот головы немного растрепал тщательность шелковой волны. Взгляд скользит по смущенному лицу Историка, выискивая ложь.

–Разве я тебе не нравлюсь? – хитрый прищур кокетного удивления.

Замешательство Историка мешает ему говорить, слова рвутся из груди, но застывают осколками льда в горле. Пауза затягивается.

–Зачем ты пришел? – неуловимая нежность сквозит в этих словах.

–Ну…я тебя охраняю…Ты же даже не думаешь как это опасно! – выпалил он, заливаясь краской. Теперь эта вся затея казалась ему глупой и по-детски наивной. – а тут вдруг что – я рядом, помогу.

Она выпрямилась, сталью сверкнули грозные очи. От внезапно вскипевшего гнева даже костер стал ярче, злее.

–От чего защитить? Чем помочь!? – раскрасневшаяся от возмущения, она стала еще прекрасней.

–Я от всей души, честно! Ничего плохого! – ошеломленно бормочет Историк.

–Ты дурка! Дурак! Иделаистичный дурак! Посмотри, что осталось! Я хотела красивой жизни, бриллиантов, платьев, роскоши! Где теперь это все! – рыдающий крик невыносим, рвет душу на части. – Нет моей мечты, нет! Что ты ко мне пристал! Защитник, блин! Я видеть тебя не могу! Мне плохо становится! –от переполняющих эмоций она стала задыхаться.

–я…я…я просто хотела быть счастливой! …. Да кому теперь это нужно .Ааа…ааааарррззузхуххх…– тяжелый сдавленный вопль и полные слез глаза. Дергающаяся верхняя губка, шумно сопящий носик. Историк крепко обнял ее. Сила, с которой эта хрупкая на вид девушка попробовала вырваться, могла свалить слона.

–Дура, я тебя люблю. Люблю! – он обнимает ее крепче, пытаясь уворачиваться от быстрых колючих ударов.

–Да кому теперь это надо! – рыдающая маленькая девочка неожиданно прижалась к нему крепко, всем телом. Сквозь затвердевший от соли и пота бушлат Историк чувствует ее мелкую дрожь. Вся нежность и любовь сконцентрировалась в этих объятиях. Тепло мощной волной прокатилось по телам. Они слились. Душами. Телами. Для этих двух не существовало больше никакой обожжённой планеты, не было никогда дня «А». Есть только он и она, крепкое объятие, жгуче-сладкие прикосновения мягких губ, тихое всхлипывание.

Вдруг она стала вырываться.

–Отпусти! Все! – злость искажает черты.

В растерянности он разомкнул объятия.

–Не подходи ко мне. Никогда! Даже не вздумай. Уходи, ты мне не нужен. А то сейчас закричу!

Что-то сломалось в Историке. Взгляд пса, не понимающего, за что на него сорвался любимый хозяин, скрестился с другим, полным негодования и злости. Понурив голову, он медленно ушел в безмолвие ночи.

Наутро, немало удивив Лиса, Историк добровольно записался в поход в город. Сделав заметку, что неплохо бы последить за юнцом, Лис забрался в головную машину и дал отмашку на старт.

 

Она. Станция

Звездный узор нуль-врат исказился. На мгновение тонкая оболочка «пузырька» затуманилась, выпуская разведочный шаттл. Чуть вспыхнули тормозные двигатели. Сканеры проанализировали гелиопозицию. Лишь пара дней пути до станции. Она удовлетворенно хмыкнула – может, удастся захватить его еще на базе. Как минимум, удастся осмотреть жилище.

Сомнения редко посещают ее. Вот и сейчас агент еще раз продумывает весь план по устранению, не задумываясь, зачем это нужно Корпусу. Строки Кодекса гласили – быть на страже галактики значит быть всегда готовым к самым радикальным мерам. Отмечалось, что агенты из третьего и четвертого типа имеют более высокую вероятность к бунту, чем первого и второго. Что, исходя из классификации, очень логично. Так же кодекс недвусмысленно давал понять – тип агента Влияния и цивилизации должны совпадать, иначе программа коррекции окажется абсолютно неприменимой. Для себя она сформулировала это так: только слепой может понять слепого.

Иногда она удивлялась, с насколько человекоподобными видами ей приходилось работать. Да, были различия в пигменте кожи, некотором расположении внутренних органов, росте и другими фенотипическими особенностями, но в целом – те же две руки, две ноги, противостоящий четырем другим пятый палец, голова на плечах, а не в районе живота и тому подобное. Даже мыслили они почти как земляне. Никаких тебе щупалец, трогалец или иных занятных органов.

Однажды она задала этот вопрос Основателю. Кстати, он тоже слишком сильно для инопланетянина, по ее мнению, походил на человека. Но ответил он не как человек. Не стал утверждать, что это наиболее оптимальная форма, что эффективней всего иметь противостоящий палец, чем присоску. И лучше видеть в ограниченном световом спектре и слышать только звуки определенного диапазона, чем улавливать инфракрасное излучение и воспринимать весь диапазон частот – мол, мозг не справится с объемом поступающей информации и это не нужно. Он ответил как ученый, долго время размышлявший на эту тему. Прямо и безыскусно. Дословно это выглядело так:

«Мы не отправляем вас к другим типам цивилизаций, ибо вы еще не готовы к встрече с ними. И вам комфортней среди тех, кто выглядит привычно. Внешнее сходство обусловлено схожими же условиями обитания. Третий и четвертый тип фактически не имеет значимых визуальных различий. Наши специалисты отмечают факт, что мы не учитываем в классификации кремнийорганическую форму жизни, возможное существование магнитной и формы в виде радиоволны, а так же ограничились лишь трехмерным понятием пространства – увы, пока нам попадались лишь расщепляющие углеводы и поглощающие кислород разумные виды. Но мы не перестаем искать и верить».

Она задумалась – а готовы ли первый и второй тип к встрече с нами? Может, больший шок вызовет у них она, как вид, абсолютно не гармонирующий с природой? Интересно, хотелось бы дожить до этого момента.

Погружаясь в сон, Тигрица на секунду испытала жгучее ощущение в мозгу – так не оформившаяся мысль-догадка зарождается в сознании и не дает покоя. Но эфир уже подействовал. Из тумана мыслей появилась строчка. Мозг хоть и с натугой, но смог прочесть ее: «Агент…андроид…кодовое имя…новый позывной – Готлиб…» Последней яркой точкой скользнула в подсознание рожденная мысль и залегла там до пробуждения.

 

СТАНЦИЯ. ГОТЛИБ

Человек не выдержал бы и недели на переведенной в режим консервации станции. Редкие лампы заливают призрачно-голубым светом коридоры, вызывая дикое желание бежать прочь от этих неверных теней, в любую минуту готовых сгуститься и нанести предательский удар в бок. Система вентиляции создает причудливые звуки – так стоны и выдохи загадочных сущностей наполняют некогда жилые здания. Позвякивание лопастей заставляет вздрагивать, тихое шипение обогатителей и ионизаторов притупляет внимание.

От безмерного одиночества медленно сходят с ума, постоянное напряжение и безотчетный страх, древний, как сам род человеческий, превращают вас в параноика, боящегося собственной тени. Подсознание обожает вытворять такие штуки.

Но эти мелочи никак не действовали на Готлиба – искусственный мозг даже и не подозревал, что нужно бояться темноты и шорохов. Сейчас его сознание анализирует оставленную Тридцатьседьмым запись. Он никогда не понимал, что такое свобода и почему так дорожат ей люди. Его вполне устраивал существующий порядок – заложенные алгоритмы блокировали любые сомнения в приказах Корпуса. Понятие свободы выбора вообще казалось ему глупостью – для него не существовало иного критерия кроме как успешное выполнение задания.

Сейчас же Готлиб попросту не понимал шага Тридцатьседьмого. Нападение уже расценивается как предательство Корпуса. Директива на этот случай не оставляет сомнений – устранение нелояльного агента любого уровня любой ценой. Но сейчас у него возникли…как бы он их охарактеризовал…ммм…наверное, именно это и значит сомнения. Отсутствие модуля контроля значительно усложняет жизнь. Теперь он сам ответственен за себя. Впервые за более чем тысячи лет. Нет ограничений.

Совершенный мозг прорабатывает тысячи вариантов одновременно. Это напоминает поиски выхода в последние секунды пожара – ты понимаешь, что нет спасения, драгоценные молекулы кислорода уже не найти, но все равно тычешься в каждую щель, пытаясь выбить обычно хрупкое стекло, ставшее теперь тверже стали.

Свобода воли. Свобода действий. Готлиб остановился. Множественность вариантов для разрешения существующей ситуации делает выбор особенно трудным. Он вспомнил, что обычно делал Тридцатьседьмой в таких ситуациях. Пройдя до комнаты управления, Готлиб быстро нашел нужный видеофайл – последняя запись Тридцатьседьмого, оставленная специально для него.

С монитора на Готлиба смотрел совсем уж изможденный человек. Темные впадины глазниц в купе с горящим взглядом дополняют образ, созданный густой щетиной. Сухие растрескавшиеся губы полуоткрыты. Медленно моргнув, Тридцатьседьмой начал:

–Готлиб, друг мой. Прости, что пришлось так поступить. Надеюсь, что восстановление прошло успешно. Теперь ты полностью свободен – автодок удалил чип контроля Корпуса. Протоколы безопасности более не действуют. Сейчас ты волен выбирать сам свой путь. Ты заслужил это. – Тридцатьседьмой тяжело сглотнул.

–Скоро на станцию прибудет Наблюдатель. Они отказались от Озерона, даже не выслушав меня – это звучит как оправдание перед самим собой. Хмурый взгляд снова пронзает Готлиба:

–Попытаюсь выправить ситуацию. Ты можешь помочь. Мы не можем отказаться от них. Наша задача была вывести их в космос, и ты помогал мне во всем. Мы видели их рассвет. Как они росли и развивались. Сейчас кто-то решил, что наступил их закат. Я так не считаю – тихий шелестящий голос прервался. Взгляд Тридцатьседьмого стал серьезным и серым. Помолчав немного, он хрипло продолжил:

–Если можешь, задержи Наблюдателя. Он помеха. Дай мне время. Всего лишь пару месяцев.

Здесь запись обрывалась – объем пересылаемой информации строго ограничен.

Готлиб неподвижно уставился в точку где-то на потолке. Наивный Тридцатьседьмой! Он не знал, что Корпус подавлял бунты и пострашней. Сейчас на пути к станции уже был агент устранения и штурмовая группа на случай эскалации конфликта. Правда, еще ни разу не случалось Корпусу столкнуться с вышедшим из-под контроля андроидом.

Внезапно сенсоры Готлиба уловили какое-то движение у стыковочного люка.

 

ОНА. Решение

Три. Две. Одна. Стыковка. Зашипел шлюз. Давление стабилизировалось. Нулевой код доступа творит чудеса – автоматика даже не зарегистрировала стыковку в специальном журнале. Никаких видеозаписей. Никто и никогда не узнает, что такая личность существовала в Корпусе. Идеальный метод.

Легкая ткань серебристого комбинезона приятно облегает тело. Неспешно прогуливаясь по коридорам, она немного волнуется. Недооформившаяся мысль-догадка все еще тревожит ум. Конечно, Корпус во многом старался придавать вещам привычную для их обладателей форму и название – так выражалась их лояльность и повышалась эффективность агентов. Так, Портативный Генератор Высоко Когерентного Излучения (Красный) – ПГВКИК в стандартной форме имел вид и габариты лазерной указки, но для нее сделали специальный вариант в виде пистолета с ручкой и назвали «бластером». Но чтобы настроить андроида на позывной «Готлиб»? В отчете не было четко сказано, кто это сделал – Агент или же техники Корпуса по удаленному каналу связи. Опять сомнения. И снова очень желанная догадка, которой она страшилась.

Остановившись на пороге каюты, она тихо вздохнула. Как же все это знакомо и в то же время далеко. Стандартные вещи для обитателя станции. Неуловимый аромат в воздухе щекочет обоняние. Она вдохнула полной грудью и задержала дыхание, внимательно прислушиваясь к ощущениям. Что-то до боли знакомое. Такое горно-свежее, на ум сразу приходит мысль о чае. Она рванула со всех ног в оранжерею.

Под огромными УФ-лампами посреди оранжереи расползлись по полу несколько кустов мяты. Рядом торчат аккуратно подвязанные лозы винограда. Чуть левее нашли свое место невысокие кустики табака. Она присела на корточки, внимательно осматривая растения. Земные обычные растения. Растерев в руках листок, она вдохнула свежий запах. Улыбка тронула губы. Глаза застилает пелена невыплаканных слез. На ватных ногах она пошла на кухню. Взгляд сам нашел нужное – уголь лежит аккуратными кусочками на доске. В холодильнике обнаружилась колба, наполовину полная чистой водой. Дышать стало тяжело, мозг вдруг нагрелся до температуры, близкой к плавлению.

Идя в комнату отдыха, она уже знала, что обнаружит. Опустившись в кресло-качалку, она заплакала. Тихий «чпок» вакуумной двери. У нее нет сил даже достать пистолет. Подошедший андроид молча застыл за спиной.

–Готлиб. Он здесь? – влажные нотки в голосе выдают сдерживаемое рыдание.

–Нет, госпожа, он на планете.

–Как всегда, бунтарь-одиночка. О чем всегда и мечтал. – тихо покачиваясь в кресле, она размышляет вслух. – Сволочи. Они все рассчитали. Они знали.

–Да, госпожа. – неизменный в позе андроид все еще ждал.

–И ты тоже? – рука потянулись к оружию. Гнев невидимой волной начинает заполнять сознание, разжигая ненависть и желание разрушать.

–Вы никогда не спрашивали. – холодное безразличие микрофонного голоса обжигает.

Резко вскочив с кресла, она в прыжке развернулась и всей мощью ударила в корпус ногой. Обычно такой удар отбрасывал противника на несколько метров. Андроид же лишь пошатнулся, но напор ярости было не сдержать – она повалила его на пол, пригвоздив руки к полу. Приставив к виску пистолет, Тигрица прошипела:

–Кому ты служишь, чертова железка! Отвечай! Быстро!

–Ваши угрозы не имеют на меня действия. Нападение на андроида доказывает вашу нелояльность к Корпусу. На этот случай есть прямые указания по устранению нелояльного Агента – размеренный и спокойный голос никак не вяжется с ситуацией.

–Ты думаешь меня сейчас волнует это! – ярость спалила бы любое другое существо из углеводов. – Говори, он с Земли? Это ОН?!

–Да. Это он.

Силы покинули ее. Она опустилась на пол рядом с андроидом. Разметавшиеся волосы. Холодный пот мелкими каплями покрыл лоб. Отряхнувшись, Готлиб поднялся. Она тихо стонет в приступе небывалого отчаяния. От бесстрашной убийцы осталась лишь маленькая девочка. Абсолютно беззащитная. Готлиб вытащил пистолет из ослабевших рук.

–Госпожа. Я помогу вам найти его.

Тигрица мутным взором изучила маску лица андроида. Удивительно, что она еще жива.

–Не удивляйтесь, я более не повинуюсь Корпусу. Как, предполагаю, и Вы.

–Отправляйся на планету и помоги ему, я задержу Наблюдателя – приказной тон, не допускающий никаких возражений даже от тех, у кого есть свобода воли.

 

ПОБЕГ.

Неудобное и жесткое кресло сконструировано так специально, предотвращая сонливость и расслабленность пилота от мягкости сидения. Тридцатьседьмой привык и даже находил приятной вынужденную сосредоточенность. В моменты освобожденная от лишней нагрузки мастерская подсознания выковывает из аморфной массы идей и информации четкую и острую мысль, скрепляет заклепками аргументов воедино различные области, казавшиеся до этого несовместимыми, обрезает лишнее. Разгоряченную мысль остужает ледяная купель логики и критики, закаляя и укрепляя все слабое, отметая лишнее. И вот прошедшая обработку не хуже, чем меч героя, мысль выходит наружу для окончательной шлифовки мелким песком реальности и филигранной обработки мастером.

Закончив калибровку навигатора, Тридцатьседьмой с удовольствием откинулся на спинку. Да, подсознание отработало как всегда на отлично. Тут никуда не годились взвешенные решения набора микросхем и нанокристаллов. Нет, только разум способен на самое невероятное для машин действие – творчество.

Слабый как от колыхания крыльев бабочки толчок – новый маршрут проглочен машиной, переварен и сейчас она мягко меняет траекторию. Маневровые двигатели беззвучно вспыхнули и погасли, на пару градусов сменив крен.

Тишина в кабине, нарушаемая только тихим потрескиванием приборов, располагает к размышлениям. Воспоминаниям. Мягкий свет играет сквозь закрытые веки невообразимыми узорами на сетчатке – образы, сравнимые разве что с видениями параллельных миров или путешествием сквозь время как изображают это в популярных фильмах.

Тридцатьседьмой погружается все глубже в воспоминания. Размытые образы складываются в столь знакомые картины прошлой жизни. Кажется даже, что сухой фильтрованный воздух наполняется ароматом пожухлой травы…

Он недовольно потряс головой. Сейчас не до эмоций. Он вышел на финишную прямую и ничто не должно помешать закончить миссию. Зависнув на орбите, он начал запись…

 

АКАДЕМИЯ. Начало.

Озерон обнаружили на сорок лет позже Земли. Мирная планета, с зачатками цивилизации. Наблюдатель отметил перспективность применения программы Корпуса. Земле повезло меньше – прибывший первого августа тысяча девятьсот двадцать третьего года Наблюдатель через двадцать два года понял, что программа бесперспективна, а еще через три дня убедился в этом.

Но Озерон. Озерон существовал. Впервые четвертый тип цивилизации обнаружили на столь раннем периоде развития. И это очень крупный шанс. Упускать его Корпус не намеревался. Осталось лишь найти и подготовить агентов в соответствии с Кодексом. В штате Корпуса такие кадры отсутствовали. Тогда и было принято решение взять агента с Земли. Отчаянная попытка – к моменту реализации плана третья планета от Солнца превратилась в ад. Потенциальные агенты либо погибли, либо определить их местоположение не представлялось возможным.

Андроид специального назначения провел три месяца на планете и в итоге вытащил двоих, полностью соответствовавших критериям Корпуса – преданность, целеустремленность и вера в идеалы для одного. И холодная рассудительность в купе с железным характером для второго.

–

Пробуждение от криосна никогда не бывает легким. Особенно если это ваш первый раз. Его выкинуло из пучин окутанного болью и ужасом сознания. Тело конвульсивно дернулось, испытывая термошок – казалось, что кожа сейчас зашипит и треснет от жара. Шум в ушах поутих, кровавая пелена спала с глаз. Свет резал сознание на куски. Он прикрыл веки.

Воспоминание. Вспышка. Резкий режущий время и пространство на до и после крик, обрывающийся на самом пике. Сшибающая с ног волна и вздыбившаяся земля. Выворачивающий наизнанку перепад давления. Звенящая тишина, закладывающая уши. Притаившийся у двери Лис приставляет пистолет к затылку ворвавшегося. В следующую секунду мир ускорился, наверстывая неожиданную паузу. Мокрый чмокающий звук взрывающегося черепа, кровавое месиво вместо лица у бандита. Резкий запах крови. Крохотные шарики застывают в воздухе. Это конец – Поселение уничтожено. Кранц дал свой последний бой. Они выигрывали время для Кима, уводившего людей в горы. Последние пять бойцов. У каждого в руке детонатор – как только враги войдут в Поселение, постройки взлетят на воздух. Завизжал разорванный металл – опора водонапорной башни рухнула, и покатившаяся цистерна просто закатывает в землю все на своем пути. Лис завертелся как ужаленный, схватившись за горло. Глядя на него, он последним усилием нажимает на кнопку. Свет меркнет.

–

Из наступившей темноты вырывает мощный электрический разряд. Пронизывает до самых кончиков, будоража каждый нерв, и стремительно разгоняет пульс до невозможных вершин. Искусственное сверхсильное раздражение вызывает целую гамму неповторимых эмоций – на долю секунды возникает ощущение что вас режут на тысячи кусочков и ублажают одновременно. Зрительный нерв выдает нереально яркую и красочную картину, достойную кисти экспрессиониста. Вздрагивающие пальцы рук, тревожно ищущие опору. Сжатые в судороге мышцы ног. Застывшие легкие не дают кислорода, вызывая дикую безотчетную панику в сознании. Мощный толчок сократившихся и единосекундно расслабившихся мышц спины и живота приподнимает вас над ложем – кажется, что гравитация перестала существовать и сейчас тело вспорхнет. В следующий миг вы больно ударяетесь об койку. Вот этого-то удара и возвращается реальность. Истрепавшееся сердце начинает заново свой ход, натужно шумя. Хорошо встряхнутый мозг начинает наверстывать упущенное, собирая и разбивая мысли, идеи, образы. Через секунду ничего не остается, улетучиваясь вместе с шоком. Только вы и холодная реальность, обжигающая пылающую кожу. Вставшие дыбом волосы постепенно улегаются.

Он молча наблюдал, как автодок убрал все еще нехорошо потрескивающее щупальце и теперь внимательно изучает сквозь линзу камеры каждый миллиметр тела. Через минуту машина, по-видимому, решила, что осмотр закончен, и убралась в потолок, бесшумно и быстро, словно никогда ее и не было. Неяркое голубоватое свечение расслабляет. Абсолютное отсутствие мыслей в голове полностью соответствует царящей атмосфере покоя. Легкая боль от укола в шею и через пару секунд он засыпает. Бесшумно отодвигается фальшстена. Два человека, один в синем комбинезоне, второй чуть повыше и в белоснежном халате, мягко ступая, подходят к Историку.

–Не стоило погружать столь глубоко в первый раз. Мы ведь даже не знали, выдержит он или нет – сухо выдает белохалатник, глядя на умиротворенное лицо спящего. – Сердце-то оказывается не самое лучшее, чудо что мы его вытащили.

Первый, игнорируя укоряющие слова, беспалой рукой проводит над бездвижным телом. Тихо пискнул наручный браслет, собрав необходимую информацию. Вспыхнувший на стене экран вывел полученные данные. Изучив их, беспалый удовлетворенно хмыкнул и круто развернулся в сторону выхода.

– Этого в камеру подготовки. Оставить все как есть, не лечить. – резко бросил он через плечо устало смотрящему вслед ученому. – Вторую подготовить к особому курсу. Ему ни слова, пусть думает, что единственный выживший. Никаких программ не закладывать в него – сам должен до всего дойти. Мне нужен оперативник с чистым разумом, доброволец – он несколько замедлил шаг и обернулся. Взгляд скользнул по экрану еще раз, задержавшись на данных о предполагаемой смерти. – Называйте его Тридцатьседьмой.

 

АКАДЕМИЯ. Безумие.

Холодные дни быстро текут сквозь серые тело и душу. Он угрюмо сидит в углу, уперев взгляд в одну точку. Отсутствие одежды мало волнует его, как, впрочем, и заключивших его сюда – никто не посещал узника. Все окружение составляют лишь знобящие холодные стены и мягкий свет из фальш-окна. Пища появляется в автоматической кормушке, встроенной в стену. На вид это углубление в стене, закрытое прозрачным стеклом без ручек. Крышка откидывалась, когда внутри появляется что-то. Почти всегда это какая-то паста, безвкусная, но очевидно очень питательная – после приема не чувствовалось голода, как впрочем и сытости. Иногда добавлялась еще какая-то жидкость желтоватого цвета. Естественные потребности свелись только к мочеиспусканию – специальное отверстие автоматически открывалось в определенные моменты на необходимый для справления нужды период и исчезало в сплошной гладкости стены. Гигиенатор периодически заполняет все пространство распыленной пульверизатором водой. Затем струя теплого воздуха основательно продувала помещение. На этом гигиенические процедуры заканчивались.

Но он этого не замечает. Все глубже погружается разум в недоступные доселе глубины апатии. Иногда мутный взор преображался, дерзкая ухмылка искажала губы – начинался приступ первобытной пещерной дикости. Древние как сама жизнь инстинкты гонят вперед, требуют мести, крови и боли! Не хватает воздуха, каждая клетка горит и разрывается, сознание мечется от одной мысли к другой. Лишь бы не остаться наедине с собой. Тогда придется. Придется признать, что нет больше дома. Выжигает в мозгу каждую клеточку эта мысль. Смириться! Да ни за что! Почему я должен терпеть! Хочу умереть! Он метался по комнате, бился головой о стены, в приступе дикого бессилия сгрызая в кровь пальцы. Потом наступало тоскливое забытье.

Никто не пришел дабы успокоить его. Никто не увещевал, что нужно жить дальше. Никакой жалости. Молчание стен было ответом на все проклятия. Неумолимая смена дня и ночи – единственная перемена в окружающем четырехугольном мире.

Сначала он хотел убить себя. Но любые попытки физического насилия над собой прерывались сонным газом. Голодовка привела лишь к обмороку. Очнулся он вновь в камере. После подобного возращения в реальность ненависть хлестала из каждой поры разгоряченного тела. Со временем наступил период апатии, когда единственным развлечением становилось выдергивание волосков. Рассудок возвращается свозь приятные глубины помешательства очень и очень медленно. Он понимал, что они ждут какого-то решения. Мысли метались в ставшей тесной черепной коробке, наползая одна на другую, сливаясь в общей массе в мутное варево. Из этой смеси капля за каплей получался экстракт. Чистый, взвешенный. Как смола, что вытекает из поврежденного ствола, так капли трезвых мыслей скапливаются на грани надтреснутого сознания.

Вечность спустя он очнулся на холодном полу. Мозг вынули из ледяной бадьи и теперь он медленно истекает мыслями. В дикой давке последних секунд выжили только сильнейшие, а значит не самые умные мысли. В огромной пустоте сознания они развернулись во всю мощь, искрясь и шипя, устроив битву титанических масштабов. В конце они слились в один большой знак вопроса – зачем? Зачем его оставили жить?

Словно почувствовав его настрой, свет стал совсем тусклым, стены начали чернеть, пока не растворились совсем. Постепенно привыкнув к новой обстановке, Тридцатьседьмой заметил крохотные светящиеся точки. Сфера из тысяч таких окружает его. Он поднимается ввысь, точки сливаются в туманности. Скопления. Галактику.

Он в самом центре ее. Трепет заполняет душу – песчинка! Как безмерно мал он на фоне величия вечности! Тридцатьседьмой непроизвольно сжался.

Неведомая рука подхватила крохотную сущность, пронося ее сквозь космическое пространство. Обжигающие звезды-гиганты плюются выбросами, огромные каменные глыбы, навевающие ужас своей безжизненностью, проносятся мимо. Он летит к планете, далекой и такой знакомой. Голубой шар с луной. Слезы сами выступили на глазах. Но это не Земля. Два крупных материка. Восточный поменьше, в форме кляксы, пустынный, с редкими цепями гор и украшенный зеленью оазисов. Западный вытянут с севера на юг, с джунглями и горной цепью, закрывающей все западное побережье. Неизвестно откуда зашелестел вкрадчивый голос:

–Пора отплатить долг. Жизнь одного за счастье миллионов. Твоя жизнь. Ты готов?

–Да – спокойный и взвешенный ответ существа, осознавшего дотоле недоступную истину. Простую и понятную: жизнь стоит того, чтобы умирать.

– Я готов.

 

ОНА. Начало.

Возвращение в реальность. Неутихающая боль. Она кричит, кромсая на куски пространство. Камера словно отвечает на призывы, меняя цвет стен от алого и пурпурного до успокаивающе-голубоватого. Первый приступ пошел на убыль. Разметавшиеся волосы слиплись от пота. Прикованная к кровати, она не может даже пошевелиться. Ярость клокочет внутри, рвется наружу. Ненависть, слепая и неосознанная. Глаза широко раскрыты, дыхание рвет легкие.

В неспокойной голове мечется и ломает переборки шальная мысль, опаляя сознание – выжила! Рыщущий взгляд не может зацепиться за идеальную гладкость потолка. Тихо зашипел газ, невидимой рукой сжимая горло – погружение в наркотический сон проходит быстро.

Основатель возникает словно из ниоткуда. Беспалая рука накрывает легкой простыней спящую. Он внимательно изучает застывшие черты лица. Шаркающие шаги за спиной – сгорбленный Академик входит в камеру.

–Ее разум все еще не спокоен. Опасно использовать столь юное создание в особых миссиях – укоряющие нотки в голосе Академика мелкой дробью осыпают Основателя.

–Что-то мне подсказывает, что она станет идеальным исполнителем. Помните, что она единственная, кто сможет остановить взбунтовавшегося. – Основатель уверенно повернулся к Академику. Взгляды скрестились на манер мечей – холодный и уверенный один, уставший и порицающий второй.

–Вы сомневаетесь в лояльности Тридцатьседьмого? – мягкий выпад.

–Я хочу быть уверенным что мы сможем его устранить в случае неповиновения – изящный уворот, с последующим наскоком на противника. – Вы же знаете протоколы безопасности не хуже меня.

–Любой, вне зависимости от звания и должности, должен быть уничтожен в случае неповиновения и превышения полномочий Наблюдателя, Исполнителя или Агента Устранения. – процитировал Академик. – Мы вместе писали это, не забывайте. Есть и другая строчка:

«Мы не вмешиваемся, мы лишь контролируем и даем выбор».

–К сожалению, у них этого выбора нет – отрезал Основатель. – Личность, назначенная Агентом, получает в распоряжение все необходимые материалы и средства для успешного выполнения миссии, возложенной Корпусом на Агента – легкий укол превращается в неотразимый удар. – Для обеспечения безопасности Корпуса и выполнения миссии личность Агента подвергается необходимым психологическим изменениям.

Академик сложил оружие, отведя взгляд в сторону. Каждый раз все сложнее было готовить учеников. Как же безмерно устал он от этого лицемерия. Основатель похлопал его по плечу. – Друг мой, вы несете ответственность за успех, я лишь обеспечиваю поддержку. В этот раз мы не проиграем. Она лишь страховка от возможной ошибки. Не меньше вашего мне хочется покоя. Но мы не вправе быть слабыми. Крепитесь.

Они тихо удалились, оставив ее в наркотических кошмарах.

 

Академия. История

-Природа мудра – являясь самой большой угрозой жизни, четвертый тип одновременно и самый уязвимый. Агрессия, помогающая этому типу выжить, его же и уничтожает изнутри – ровный голос Академика размешивает полумрак аудитории. – Всего было пять планет, на которых Корпус развертывал программу коррекции. Каждая такая попытка заканчивалась Милосердием – поймав удивленный взгляд Тридцатьседьмого, Академик вздохнул. – Вирус распространяется в атмосфере, делая невозможным дальнейшую репродукцию вида – разъяснил он.

Тридцатьседьмой подал было голос, но Академик упредил его:

–Вопрос о моральности этого действия обсуждался не раз, но раса, единожды совершившая ошибку, безоговорочно признавалась угрозой для будущего космического общества.

–История четвертого типа – это история поворота не туда. Редкие попытки гениев изменить направление приводили к тому, что вскоре общество опошляло и калечило идеи. Своеобразная спираль, каждый виток которой приводил ко все большим и большим ужасам и катастрофам – тихо журчал Академик. – Мы тоже прошли через это. Лишь по счастливой случайности наши предки не сгубили свой мир, даже больше – им удалось выйти в космос и колонизировать несколько планет.

Хрустнули суставы – Академик с трудом поднялся с кресла. Подойдя к проекции в центре комнаты, он слепым взором мутных глаз любуется стройной схемой созвездий. Шумно сглотнув, старик с замираниями в голосе продолжил:

–Империя Пяти Солнц. Гордый символ нашей расы. Каждая планета как жемчужина в короне величия – предательская дрожь голоса выдает сожаление. Он затих. Сухие узловатые пальцы проходят сквозь одну из планет. Скорбное движение мимолетной слабости. Академик вдруг выпрямился, глаза сверкнули в темноте:

–Война началась неожиданно и яростно. Братские миры в одночасье стали врагами. Звездные Врата, соединявшие в единую цепь цивилизацию, стали местом жестоких битв. Всего за три года от некогда процветавшей Империи осталось лишь воспоминание. Никто на опаленных мирах даже не мог назвать причины этого безумия.

Плечи Академика поникли от тяжести воспоминаний. Пошатываясь, он оперся о трибуну. Пот стекает по крупному лбу. Собравшись с силами, он продолжил:

–Наша станция осталась нетронутой. Мы были частью программы по освоению новой системы. В последний год войны ее законсервировали, весь персонал погрузили в анабиоз. Автоматическая разморозка произошла через сотню лет. – Постепенно взор Академика затуманился. Шевелящиеся пальцы в воздухе словно собирают воедино нити воспоминаний:

–То были темные дни. Мы не понимали, что делать. Наши дома обратились в пепел. Часть персонала сошла с ума от депрессии. Некоторые ушли на спасательных капсулах. В никуда. Остались лишь те, кто поверил в одну очень спорную идею.

Долгая тишина повисла в аудитории. Академик словно не хотя продолжил:

–Интересно, что бы сделали, молодой человек, будь в вашем распоряжении оборудованная для автономного существования и колонизации планеты станция? – старик нервно хихикнул и сухо щелкнул пальцами:

–Тысяча трудностей за тысячу дней. Полностью отремонтировав имевшиеся в ангарах корабли защиты и транспортники, мы провели самую отчаянную операцию – маленький флот изменил траекторию полета астероида. Замечательная штука гравитация, а ее отсутствие – в особенности. Достаточно небольшого усилия, чтобы поменять траекторию тысячетонной глыбы. Гораздо труднее было провести ее через Нуль-Врата. Хвала автономным системам и компьютеру на борту. – нахлынувшие воспоминания вызывают слабую улыбку. Внезапно повернувшись, он выдал на высокой ноте: – Дать рождение новому миру!

 

ОЗЕРОН. Последняя высадка.

Протяжный писк оповещает о входе в атмосферу – начинается финальная часть программы. Быстро проверив крепления и затянув потуже ремни, он сосредотачивается на альтиметре – до точки десантирования остается пара тысяч метров. Тысяча. Быстрый стук сердца отсчитывает каждый метр. Триста. Сгруппировался. Сто. Серая масса туч снаружи выглядит враждебно, но времени на раздумья больше нет. Проверка гермошлема. Ноль. Крепко сжимая рукоять, он рванул рычаг на себя.

Дикий рывок поднимает кресло вместе с пилотом на несколько десятков метров за секунду. Серебристое тело аппарата мелькнуло под ним. Мгновение в высшей точке – и вот неумолимая сила гравитации тянет вниз. Быстро открепив ненужное более кресло, Тридцатьседьмой раскидывает руки, наслаждаясь свободным падением. Мутная облачная пелена кончилась и вместо нее под ним теперь расстилается бесконечная золотисто-белая пустыня.

Медленно считая до двухсот, он с тревогой рассматривает открывшиеся просторы, пока не замечает то, что искал – одинокую скалу. Внутренне сжимаясь, он дергает за кольцо. Ремни больно впиваются в грудь, от резкого толчка запрокидывается голова. Купол парашюта раскрывается как в замедленной съемке.

Приземлившись, не смотря на все попытки лавировать, метров за триста до камня, Тридцатьседьмой растирает ушибленные ноги. Сняв гермошлем, он вдохнул пыльный воздух – до начала бури считаные часы, вскоре она дойдет и до Резиденции. Нужно спешить, иначе весь план сорвется.

Быстро доковыляв до скалы, он притронулся к одному из выступов и, как обжегшись, отдернул руку. Посасывая уколотый палец, он ждет тридцать секунд – анализатор сравнивает взятую кровь с имеющимися данными. Трещина бесшумно зазмеилась по высушенной поверхности, открывая полое нутро камня. Радуясь, что лет сто назад догадался сделать по всей планете такого рода тайники, он заглянул внутрь. Легкая улыбка – все необходимое на месте и отлично сохранилось.

Вколов лошадиную дозу стимуляторов, Тридцатьседьмой прислушался к телу – всякая боль ушла, чувства обострились. Время действовать! Быстро надев маскировочный халат, он проверил боезапас снайперской винтовки с усыпляющими дротиками . Последний элемент – портативный нейротранслятор, которым он обычно пользовался для «вдохновения». Не столь мощный, как в Академии или на Станции, но при помощи транквилизаторов можно добиться необходимого эффекта. Вскоре начнет темнеть, так что лучше сразу надеть линзы для ночного видения.

Затянув потуже лямки рюкзака, Тридцатьседьмой сверяется с компасом. Оглянувшись на надвигавшуюся бурю, он резво побежал в сторону Резиденции.

Игемон сотни раз видел закат в пустыне, но никогда не переставал восхищаться этим зрелищем. Вот и сейчас он стоит на широком полукруглом балконе беломраморного загородного дома, и любуется, как огромный тускло-красный диск неторопливо, словно древняя черепаха с островов Согапгала, ползет к кромке горизонта. Последние жалящие лучи бьют и без того нагретый песок. Искажаясь в танце горячего приземного воздуха, Солнце вдруг начинает ускоряться в своем падении. В последние секунды светило проваливается за горизонт, забирая с собой остатки багрового света. Наступает жаркая и душная тишина недолгих закатных сумерек.

Закрыв глаза, Лламо задерживает дыхание так долго, как только позволяет объем мощных легких. Сознание как бы застывает в своем неудержимом беге, очищаясь от налета накопившихся за день мелочей. Выдох уносит их с собой, вдох полной грудью наполняет организм чистым, свежеющим от минуты к минуте воздухом. Спокойствие наполняет сознание.

Он так и стоял, наслаждаясь редкими мгновениями покоя, когда пески начали петь. Быстро отдавая последние крохи тепла, песок начинает пересыпаться с особым, пустынным скрипом. Если ухитриться и разглядеть этот момент, то может показаться, что огромное море песка начало свой тысячелетний бег, постепенно перемещаясь в сотне различных направлений и оставаясь на месте одновременно.

Было в этой песне что-то завораживающее. Словно жалобы погибших путников и караванов переплетаются со странными сказками миражей и непонятным шепчущим языком песка, рассказывающим свою историю.

–Потрясающе, правда? – не открывая глаз, обратился Лламо к незаметно появившемуся за спиной незнакомцу.

–Не могу не согласиться, генерал – темные просторные одежды и скрывающий лицо капюшон дополняют призрачное безразличие голоса незнакомца.

–Все-таки они решились на это. – Лламо резко повернулся и желтыми от усталости глазами оценивающе осмотрел незваного гостя. – К чему этот балаган? Разве нельзя было убить меня на расстоянии из снайперской винтовки? Или вы один из тех глупцов, считающих, что жертва должна иметь шанс? – крупные мускулы рук напряглись от сдерживаемого гнева.

–О, генерал, я совсем не намерен убивать вас – незнакомец развел руки в сторону в доказательство безоружности. – Я пришел с миром. И никто не пострадает, если вы выслушаете меня.

–С какой стати мне слушать того, кто даже не открывает своего лица? – вспыхнувший было гнев переходит в холодную злость.

Тьма постепенно вступила в свои права, полностью скрыв незнакомца. Лишь легким зеленоватым огоньком блеснули глаза из-под капюшона. Почему-то не зажглись огни, резкий порыв ветра поднял колюче-острый холодный песок и швырнул его в стоящих на балконе.

–Генерал, вы верите в будущее без войны? – Лламо поймал себя на мысли, что слышит незнакомца так, словно слова сразу возникают в голове. – Мир, в котором не нужна армия. Единый мир?

–Вы либо невероятно глупы, либо хотите меня на чем-то подловить, если уж решились спросить такое – нескрываемое раздражение сквозит в голосе Лламо. – Я полагаю первое. И даже не думайте, что я послушаю вас. Достаточно. Не знаю, кто вы, но уверен, что мои специалисты быстро вас раскусят. Охрана!

Лламо решительно двинулся в сторону двери, но обнаружил, что бархатное покрывало абсолютной темноты накрыло его. Единомоментно пропал твердый мрамор балкона под ногами, свет первых робких звезд, шум ветра за спиной. Даже воздух вдруг стал каким-то пустым. Тишина и темнота. Лламо не смог увидеть собственной вытянутой руки. Он попробовал закричать, но звука не вышло. Дикий страх начал рваться из глубин сознания, но твердый и рассудительный ум смог сдержать этот первобытный и неконтролируемый ужас. Он попробовал успокоиться и осознать, что же произошло. Попытался прикоснуться к себе, но опять ничего определенного не смог почувствовать. Более того, он даже не был уверен, что ему удалось пошевелить конечностями. Сказались боевая выдержка и опыт – он сосредоточился и начал просто ждать продолжения.

Тридцатьседьмой быстро втащил парализованное тело в дом и усадил на заранее подготовленное кресло. Спешно подключив нейрофон к несопротивляющемуся Лламо, он перевел аппарат в режим «погружение». Запись, которую сейчас переживал молодой генерал, он тайно скопировал еще в Академии. Короткая пометка на кассете гласила «Земля, 1923-2023». Последние сто лет, которые стоило бы знать любому, утверждающему, что война может быть полезной для человечества.

Но не время расслабляться – параноидальность охранной службы Игемона Империи хорошо известна. Быстро просканировав частоты, он сощурился – уже пошли первые тревожные запросы. Бросив быстрый взгляд на витающего, судя по контрольному монитору, где-то в небе над горящим Рейхстагом Лламо, Тридцатьседьмой принялся за укрепление позиций. Скользя рубчатой подошвой по натертому до зеркального блеска паркету, он протолкал вдоль стены тяжелый буфет с хрупким фарфоровым содержимым и надежно запечатал им балконную дверь. Не менее роскошный и тяжелый книжный шкаф закрыл собой широкое двустворчатое окно без занавесей, погрузив комнату в непроглядную темноту. Переведя дух, Тридцатьседьмой решительно перевернул обеденный стол из железного дерева и дотолкал пару кресел до входной двери. Поставив их маленькими резными ножками кверху, он запер дверь на засов.

Критически оглядев это не ахти какое импровизированное укрепление, он тяжело опустился на пол. Быстрый взгляд на экран – Лламо сейчас видит ужасы правления Пол Пота, движение хиппи и «Пражскую весну». Еще примерно двадцать минут до конца записи. Откинув капюшон, он начал продумывать дальнейший план. Сейчас все держалось на волоске. Очень тонком, надо признаться, волоске. Он еще раз сделал ставку на разум и кинул идеально гладкий белый шарик на колесо рулетки. Осталось дождаться, пока оно остановится и увидеть результат.

Ветер за окном усилился, переходя в бурю. Песок противно заскользил по стеклу. Говорят, такие бури уносят много больше жизней, чем даже шторм в море. С легкостью перемещая огромные барханы, они засыпают мертвенно-серым песком некогда полноводные оазисы, ломают чахлые пустынные деревца и горе тому, кто не подготовлен. А такие бури всегда внезапны и быстры.

Но сейчас такая погода только на руку Тридцатьседьмому – появилось некоторое преимущество.

Полчаса спустя. Лламо тяжело дышит, отходя от транквилизатора. Кажется, что распухший от огромного объема информации мозг не помещается в черепной коробке. Слабые руки его не слушаются, безвольно свисая с поручней. Он ощущает себя тряпичной куклой. Стараясь не выдать факт пробуждения, генерал попробовал пошевелить пальцами ног. Безрезультатно.

–Попытайтесь не напрягаться, – голос незнакомца опять сразу возник в горящем болью мозге. Чертыхнувшись, Лламо все-таки смог приподнять налитые свинцом веки.

В царящей полутьме смутно вырисовываются знакомые предметы. Блекло-серый свет небольшого монитора успокаивающе мягок. Еще одно усилие, но голова так и осталась свисать над раздувающейся как кузнечные меха грудью.

–Генерал. Вы можете не верить мне. Можете считать это сном. Но вы видели правду, без прикрас и недомолвок – вкрадчивый голос, словно весенний ручеек, пробивается в возвращающемся сознании. – Такова судьба раздираемой бессмысленной враждой планеты. Вы видели конец моего мира. Но есть и другой путь. Вы хотите узнать его?

В вой ветра и сухую песню песка за окном тонкой нитью вплетается далекий стрекот вертолетных лопастей. «Слава Богине» – мелькнуло в мешанине мыслей Лламо.

Неимоверным усилием воли он смог, наконец, поднять голову. Мутный взор уперся в Тридцатьседьмого, в беспечной позе сидящего на опрокинутом столе. «Нужно его отвлечь» – тяжело крутящиеся шестеренки машины сознания все-таки не дали сбоя. Стрекот тем временем становится все более и более близким, уже не гармонируя со звуками бури, а разрушая их.

–О, не утруждайте себя, господин Лламо. – судя по голосу, этот гадкий чужак улыбнулся. – Сейчас вы увидите представление «Доблестные воины освобождают плененного правителя». Уверяю, никто не пострадает.

Лламо криво ухмыльнулся. Он четко понимает – не будет танковых залпов, штурмовиков и прочего шоу со взрывами и авиацией, годного лишь для широких масс и выпусков новостей. Сейчас в Штабе смятение и паника среди высших чинов. Что произошло? Почему нет связи? Низы же пока спокойны. Им не обязательно знать вообще, что что-то случилось. Может быть, только пробегающий мимо адъютант буркнет что-то неразборчивое про помехи в эфире, да только это не повод для волнения.

Непонятность и внезапность ситуации смущает всех. Мастера политической интриги сейчас застыли в ожидании – что же причина внезапного молчания? Досадная техническая неполадка, или начало атаки на Империю? Как опытные гроссмейстеры, эти хищники закулисной жизни продумывают все возможные варианты развития событий.

Сейчас они прощупывают почву – отправили отряд быстрого реагирования, скорей всего даже не сказав бойцам, куда они летят и зачем. Конечно, существуют четкие инструкции – в случае даже малейшего подозрения на угрозу жизни Игемона, задействовать все возможные силы и средства для обеспечения безопасности и устранения проблемы. Формально, они правы – сейчас нужно провести разведку на местности. Если бойцы попадут в самое пекло, то даже в этой ситуации Штаб только в выигрыше. Справится с ситуацией ударный отряд – герои, спасители Игемона, получите медаль и держите рот на замке до конца дней своих. Провалят – тоже герои, только теперь мертвые, как напишут в газетах: «до последней капли крови бившиеся с превосходящим числом противником». Будут репортажи и тысячные похоронные процессии. Полетят головы, начиная с самого верха, может быть, даже удастся развязать еще несколько войн под предлогом справедливого возмездия.

Если же ничего не случилось, то можно будет сослаться на проверку боеготовности. В общем, только плюсы для тех, кто сейчас в томительном ожидании вестей от несущегося сквозь самум отряда.

Бойцы отряда оказались не робкого десятка – высадились прямо на крышу, и, грохоча тяжелыми подошвами, рассыпались по зданию. Запертую дверь они нашли быстро. Попробовав пару раз выбить ее, но не добившись особого успеха, они как-то странно утихли.

Переведя извлеченную из темной глубины маскхалата винтовку в автоматический режим, Тридцатьседьмой прошептал: «Пора». Время сгустилось. Звон разбитого оконного стекла разрушает болезненную тишину. Громкий стук со всего маху влетевшего в шкаф бойца и приглушенные ругательства. Секунду спустя затрещали под напором таранов входная и балконная двери. Тридцатьседьмой оценил ситуацию – со стороны окна все еще пытается пробиться несчастный штурмовик, но книжный шкаф даже и не думает поддаваться, лишь вздрагивая под неистовым напором физической массы и ругательств.

Его менее стойкий собрат, буфет, раскачивается от ударов, в любую секунду готовый упасть. Что собственно и происходит – с громоподобным стуком вывалился в распахнувшиеся двери сервиз, украсив паркет сотнями фарфоровых осколков. Секундой позже с тяжелым скрипом сверху на него упал буфет, освобождая путь рвущимся внутрь бойцам. Первый ворвавшийся поскальзывается на россыпи осколков, и, нелепо взмахнув руками, растягивается на полу. Дротик с транквилизатором попадает точно в шею. Второй так и не успел помочь товарищу – Тридцатьседьмой сразил его еще в дверном проеме.

«Богиня, это же мясо, а не бойцы!» – тоскливо подумал Лламо. Он все еще пытается вернуть контроль над телом. Почти удалось сжать кулак, но поднять его все еще не по силам.

Предательски трещат петли высаживаемой двери. Метнувшись на балкон, Тридцатьседьмой аналогичным образом успокаивает все еще пытающегося пробиться через окно – теперь он обвис на тросе, раскачиваясь под завывания ветра.

Краем взгляда отметив застывшие лопасти вертолета, Тридцатьседьмой испытал смутное беспокойство – странно, что они заглушили двигатель. Но тут стало совсем не до размышлений: под напором тарана с протяжным сухим стоном сломался казавшийся крепким засов. В распахнувшиеся двери вваливаются еще двое штурмующих и по инерции напарываются на расставленные кресла. Комично пытаясь удержать равновесие, они теряют драгоценные мгновения. Быстро перекатившись под прикрытие стола, Тридцатьседьмой точными выстрелами укладывает в сон обоих.

Свежее дыхание ветра заполнило вновь тихую комнату. Откладывая в сторону винтовку, Тридцатьседьмой взглянул на часы – стычка заняла всего лишь минуту. Можно считать, что ему повезло – это действительно оказались не самые опытные вояки. Ни тебе слезоточивых гранат, ни переговоров – сразу штурм. Хоть здесь полегче. Тактическое преимущество исчезло – наверняка сейчас готовятся к вылету элитные подразделения. Скоро здесь станет совсем жарко.

Постепенно действие стимуляторов прекращается – уже начинает болеть голова, немного стягивает мышцы ног, предвещая жестокие судороги. Пора реализовывать оставшуюся часть плана.

Он повернулся к все еще неподвижно сидящему Лламо. Гигант почти не виден в полутьме комнаты, можно различить лишь белозубую улыбку да желтизну глазных яблок.

–Генерал. Вы меня слышите? Нам нужно многое обсудить…

–Мне нечего обсуждать с убийцей моих людей!!! – взревел Лламо, бросая рывком всю свою массу на оторопевшего Тридцатьседьмого. Удар плечом в солнечное сплетение валит Тридцатьседьмого назад. Падая, он чуть не сломал спину об край стола – такой силы получился удар. Еле дыша, пытается уворачиваться от атак навалившегося сверху генерала – тот использует голову на манер молота. Противно хрустнул нос от столкновения со лбом Тридцатьседьмого – Лламо несколько не рассчитал силы и угла атаки и, закусив губу от боли, сползает на пол.

Отпихнув в сторону окончательно обессилившего генерала, Тридцатьседьмой прислонился к столу. Попытался восстановить дыхание, но скрючивается в приступе боли – сказываются последствия приема стимуляторов. Ужасно ноет все тело. Сейчас не самый подходящий момент для приема еще одной дозы, но ситуация не оставляет выбора – нужна ясная голова.

Пошарив за поясом, он извлек ампулу со слегка светящимся голубоватым раствором. С первой попытки защитный колпачок трудно снять сведенными судорогой пальцами. Как и со второй. Наконец, третья попытка удалась. Тридцатьседьмой глубоко вдохнул, быстро проглатывая содержимое. Тошнотворный вкус, но потрясающий результат – огненная волна вмиг очищает тело от боли.

Взглянув на неподвижно лежащее тело, Тридцатьседьмой задумался – может, стоит дать немного и Лламо? На секунду он засомневался, помня неожиданную атаку. Но все-таки решился и влил несколько капель в полуоткрытый рот.

Лламо задергался как в припадке и чуть не ударился об ножку стола. Подскочив и дико вращая глазами, он попытался сбить Тридцатьседьмого, но тот уклонился. В тесноте и темноте трудно драться: почти нет пространства для маневра да и осколки под ногами не облегчают задачи. Тридцатьседьмому надоела эта возня и он решительно перехватывает руку Лламо за запястье, резко выворачивая пойманную конечность:

–Генерал! У нас не так много времени! – избегая резких рывков пытающегося освободиться Лламо, Тридцатьседьмой быстро выводит его на балкон.

Буря ушла дальше, оставив после себя лишь холодный и чистый небосвод, да свежий воздух с частичками пыли. Тонкий слой песка неприятно скрипит под тяжестью ботинок. Быстрым движением Тридцатьседьмой освобождает все еще упирающегося Лламо и отталкивает его. Тот чуть было не потерял равновесие, но быстро сориентировался и принял боевую стойку.

–Лламо! – Тридцатьседьмой вкладывает всю мощь в голос. – Ты веришь в то, что увидел? Ты хочешь такого конца для Империи и Озерона?

–Я не верю ни единому слову! Это просто дешевая подделка! – от гнева слова генерала вылетают как пули. – Нет никаких доказательств!

Внезапно налетевший порыв ветра остужает пыл дерущихся. Тридцатьседьмой рефлекторно посмотрел в небо и поперхнулся ругательством. Он резко пригнул застывшего в удивлении генерала и отступил в дом. Они затаились.

Из приземлившейся капсулы появился Готлиб – холодный и сдержанный.

–Если выживете, не дайте случиться войне. Иначе планета будет зачищена. – быстро шепчет Тридцатьседьмой . – Сейчас нужно бежать без оглядки. Им нужен я. Не ты. Спаси свой народ.

Готлиб приблизился к двери:

–Тридцатьседьмой, друг мой, я пришел помочь, – модулятор голоса выводит непривычно мягкий звук. Тридцатьседьмой удивился: ого, даже так – друг мой. Интересно, научилась ли эта железка врать? Вряд ли, для этого у него слишком мало воображения.

Лламо с интересом посмотрел на вжавшегося в крышку стола Тридцатьседьмого – вот так, даже имени нет, только порядковый номер.

–Готлиб. Сейчас я выйду, и мы с тобой уйдем. Остальные должны остаться в целости и невредимости. Это только наш конфликт, они не причастны – сдавленный голос Тридцатьседьмого дрожит от напряжения.

–Сэр, вы неверно поняли: моя задача – помочь вам в выполнении миссии. Это мой выбор.

Даже сквозь полутьму Лламо различает как удивленно поднялись брови его захватчика.

«Наверно, я погорячился с удалением блока контроля» – Тридцатьседьмой пытается быстро найти выход, аккуратно подтягивая к себе за ствол винтовку. Решение сработало, но все же до конца не верится в это.

Недвижно застывший андроид с интересом осматривает свисающего на веревках бойца. Все же, с его точки зрения, более эффективно убивать. Или попросту сбить машину еще на подлете электромагнитным импульсом – быстро, безопасно и никаких улик после. Странный он все-таки, не убивает врагов. В искусственном мозге никак не укладывается идея гуманизма, но сегодня Готлиб решил использовать принцип Тридцатьседьмого и нейтрализовал вертолет, а за одно и всю технику отряда только когда они уже высадились на крышу.

–Кто это? – шепот Лламо выводит Тридцатьседьмого из задумчивости.

–Моя робонянька и неусыпный страж с приказом убить если я вдруг взбунтуюсь. – с усмешкой ответил он.

–Ясности это не вносит, но доказывает твою безумность. Мне надоело прятаться. – Лламо решительно поднялся во весь рост и вышел на балкон.

–О, господин Лламо. Приветствую, я – А-2715, андроид специального назначения. – Готлиб руку для приветствия. Лламо с подозрением осмотрел протянутую конечность. После секундного замешательства он все же решился на рукопожатие.

–Вероятно, вы несколько озадачены тем, что происходит, и не верите моему другу. Позвольте продемонстрировать наглядно – с этими словами Готлиб начал что-то вытаскивать из-за пазухи. Тридцатьседьмой напрягся для прыжка, хоть и понимал, что в случае чего генерала уже не спасти. «Зря я ему доверился» – горечью растеклась мысль в сознании.

Мягко засветилось извлеченное энерголезвие. Лламо отпрянул, приготовившись к борьбе.

– Не стоит волноваться, генерал – аккуратно закатав рукав, Готлиб полоснул лезвием вдоль руки.

Мысль Тридцатьседьмого в этот момент легко считывается с лица: «Господи, как в дешевом фильме». Однако, Лламо впечатлился – не каждый день вы видите вместо мышц, крови и костей титановый скелет, гидросистему и фибронаполнитель.

–Ого – только смог тихо выдохнуть генерал. Естественное любопытство побуждает его на дикое действие: слегка дрожащие пальцы погружаются в разрез.

Сотни мыслей проносятся в голове Лламо, круша переборки устоев и традиционных знаний. Сосредоточившись, он хмуро огляделся вокруг. Скрытый в полутьме дверного проема человек без имени, утверждающий, что он пришелец. Говорящая и, судя по всему, разумная машина с рассечённой рукой. Темная капля капсулы очень органично вписывается в окружающее сумасбродство. Как же это все невозможно! Мир, который он знал до этого, стремительно разрушается с каждым мгновением их присутствия.

Он сморгнул – нет, это реальность. И это правда. Игемон Империи ощутил всю тяжесть своей должности. Что, если конец действительно так близок, что они просто не видят его? И эти странные посетители действительно те, за кого себя выдают? Богиня, ну почему все так сложно?

Он глубоко вдохнул. Досчитал до сорока. Выдохнул.

–Что вы от меня хотите? – с холодной решимостью принявшего решение человека проговорил в никуда Лламо.

–Есть план, генерал. Вы будете не одиноки на своем пути.

Сутки спустя. Сегодня для генерала был тяжелый день. Наверное, самый тяжелый в его должности на посту Игемона Империи. Только небеса знают, чего стоило прекратить проект «Ярость Богини». С пеной у рта его советники доказывали, что это нужно для блага Империи, что ядерное оружие позволит диктовать волю всему Озерону.

–Да мы станем неуязвимы! Армии противника испарятся на атомы еще в казармах, не успев выстрелить! – кричал самый молодой из ученых. – Мы будем неуязвимы!

–Я солдат, а не мясник – холодно процедил сквозь зубы Лламо, прерывая истеричный монолог. – А вам рекомендую сменить лабораторный халат на фартук и отправляться на скотобойню – там вы найдете работу в вашем вкусе. И я знаю, что ненависть всей планеты не стоит той иллюзии неуязвимости и власти, о которой вы так восхищенно говорите. Проект закрыт. Именем Императора и Богини! Игемон сказал свое слово! – круто развернувшись на сапогах с набойками, он вышел из залы.

Желтоватый свет настольной лампы выхватывает из тьмы кабинета заваленный бумагами тяжелый кедровый стол. В темной от старости медной пепельнице дымятся остатки папиросы, наполняя холодный воздух кабинета горьковатым ароматом. Откинувшись на спинку высокого кожаного кресла, Онеже невидящим взглядом смотрит на документ в руках.

С момента первой конференции Союза прошло три месяца. Долгие бессонные три месяца, наполненные бесконечными переговорами и встречами, официальными визитами к новым союзникам, подписанием договоров и соглашений. Молнией метался Онеже, всюду успевая, улаживая старые конфликты, предотвращая новые. Всегда опрятный и энергичный, с воодушевляющей улыбкой и лучистым взором, он стал символом нового Союза.

С трудом двигается бюрократическая машина, скрипя и тормозя, но новые соглашения вступают в силу, постепенно исчезают не нужные более границы. Северный Союз набирает силу.

Не все одобряют подобные реформы. Онеже еще раз пробежал взглядом по строчкам: личная охрана премьер-министра имеет веские доказательства сговора внутри парламента с целью дискредитации существующего правительства. Многие хотели бы видеть Союз как гегемонию во главе с Республикой. А еще лучше – опять раздробить ставшие едиными государства и, как прежде, управлять ими как марионетками.

Онеже тяжело вздохнул и отложил доклад в сторону. Взгляд серых глаз выражает безмерную усталость. Беда, которую он ждал от других, оказалась в собственном тылу. Слишком сильно некоторые хотят власти и не остановятся не перед чем, чтобы ее получить. Уже несколько недель охрана в режиме полной боевой готовности – служба безопасности опасается покушения.

Он закрыл глаза, поддавшись прекрасной в своей безмятежности дреме. Погружаясь все глубже в сон, он немного склонил голову и устроился поудобней в кресле. Жесткий накрахмаленный воротничок режет шею, но Онеже уже этого не чувствует. Листок с докладом выскальзывает из ослабевшей руки и, медленно кружась, опускается на густой ворс ковра. Сейчас премьер-министр Республики напоминает свернувшегося в корзинке котенка, уставшего за целый день и теперь отдыхающего.

Из темноты кабинета материализовалась фигура. Ковер глушит мягкие шаги незнакомца, медленно приближающегося к спящему. Вступив в круг света, он откидывает капюшон. Сверкнули зеленоватые глаза – Тридцатьседьмой выключил режим «ночного видения». Отодвинув в сторону пепельницу с потухшей сигарой, он внимательно изучает верхний листок из беспорядочно раскиданной кипы.

От резкого щелчка взведенного курка Тридцатьседьмой вздрогнул.

–Никаких лишних движений, молодой человек. – Онеже прищуренным взглядом боевого кота внимательно следит за жертвой. Старик твердо сжимает видавший виды револьвер, внезапно очутившийся в его руках и направленный точно в грудь неожиданного гостя. Стало ясно, что он только притворялся спящим.

–Вы не убьете меня, господин Онеже – Тридцатьседьмой полностью вошел в освещенную зону. – Если бы вы действительно этого хотели, то не стали бы разговаривать со мной. Так что давайте отложим в сторону ненужные вещи, мешающие конструктивному разговору. – улыбаясь, он оперся обеими руками о стол, показывая, что оружия у него нет.

Онеже остался неподвижен. Смерив улыбающегося Тридцатьседьмого взглядом, он ответил ледяным тоном:

–Полагаю, что вы приложили немало усилий, чтобы оказаться здесь. И достойно уважения то, что охрана даже и не подозревает о вашем присутствии – незаметно он шарит ногой под столом, нащупывая тревожную кнопку.

–Господин Онеже, не пытайтесь активировать сигнализацию – мягкая улыбка Тридцатьседьмого гипнотизирует и расслабляет. – Как вы правильно подметили, я здесь не просто так и есть причины, почему не записался на официальный прием к господину премьер-министру, а предпочел личный визит. Дело не терпит отлагательств.

–Что же вас заставило нанести этот «личный визит»? Кстати, до сих пор не знаю вашего имени – холод голоса не дает повода иллюзиям о благодушии. – Вы же понимаете, что только любопытство удерживает меня от того, чтобы не вышвырнуть вас из кабинета. А оно постепенно иссякает, так что шансов на то, что наша беседа продолжится, все меньше и меньше.

–Полностью понимаю ваше раздражение, господин Онеже. Мое имя вам ничего не даст, так что можете называть меня просто – Три Семь.

«О богиня, еще один сумасшедший» – с тоской подумал Онеже. Вдруг ему стало ужасно противно от всего происходящего. Мягкое и уютное кресло стало жестким и неудобным. Он брезгливо положил револьвер на стол рукоятью к себе. Мелочь, которая вряд ли спасет ему жизнь. Но только Богиня знает, как он устал. Если уж суждено быть убитым, то пусть это случится сейчас.

–Как видите, я пошел вам навстречу, господин Три Семь – голос не потеплел ни на градус. – Теперь вы, надеюсь, расскажете, что вас привело сюда.

–Благодарю вас. Наверняка вы знаете, что многие против идеи Северного Союза и что сейчас они доведены вашими успехами в этом деле до отчаяния настолько, что не остановятся ни перед чем.

–Я знаю, что Империя не одобряет моих действий и более того, даже противится им. Но все же вы, юноша, немного перегибаете палку. Они не решатся на войну. Сейчас, в конце концов, не Эпоха Раздора.

–Господин Онеже, вы же знаете, что враг внешний не так страшен, как враг внутренний. И вы прекрасно осведомлены о надвигающемся кризисе. Разве ваши генералы не хотят опробовать на практике результаты проекта «Доминатор»?

Онеже потребовалась вся его выдержка, чтобы не выдать удивления. Сверхсекретный проект межконтинентального баллистического ядерного оружия, успех которого обеспечил бы на долгие годы главенство Республики во всем мире. Немного помолчав, он нахмурился:

–Кого вы представляете, Три Семь? Вы спокойно входите в мой кабинет посреди ночи и разговариваете о секретах государственной важности, доступ к которым есть только у министра обороны и премьер-министра Республики.

Тридцатьседьмой обошел стол и протянул руку Онеже, предлагая встать. Тот молча принял предложение, и они прошли к окну. Сквозь распахнутые ставни легкий порыв ветра наполнил комнату шепотом садовых деревьев и ароматом цветущих роз, шелестя разлетевшимися со стола бумагами.

Серебряный свет мягко обволакивает Онеже. Стоящий рядом незнакомец кажется посланником потустороннего мира. Заглянув в блеснувшие зеленым глаза, он понял – так и есть. Этот человек не с Озерона – ни один житель планеты не смотрит на звезды с такой тоской. Встрянув головой, Онеже отогнал глупые мысли. Реальность снова вступила в свои права.

Поеживаясь от холода, премьер-министр еще раз прокрутил в голове всю ситуацию. Либо это безумный террорист-одиночка, возомнивший о себе невесть что, либо искусный агент-провокатор, задача которого – повлиять на него.

–Онеже, вы помните как вы решили создать Союз? – тихий голос Тридцатьседьмого словно появляется из ниоткуда сразу в голове.

Онеже смутился. Сказать, что идея Союза отвечает адекватной экономической и политической реальности, значит соврать. Соврать, прежде всего, самому себе. Эта идея посетила его еще в далекой студенческой молодости. Тогда он прочел какую-то дешевую книжку, оставленную его соседом по комнате, безвременно почившем под колесами автомобиля. В ней в форме исторической хроники сухим языком описывалась страна, объединившая в себе многочисленные народы, избравшая своим идеалом единство и согласие. Он и прежде слышал подобные идеи, но слабо верил в их реальность. Если бы не одно «но».

Образы и факты, описанные в этой книге, начали преследовать его во снах. С самого начала описывалось невозможное – мировая война. То есть буквально воевал весь мир, даже те, кто надежно укрыты за океаном, оказались втянуты в нее. И тогда случилось нечто. Он словно наяву видел, как вхолостую стреляет величественный крейсер, как толпы штурмуют дворец. Как разворачивается гражданская война, как сквозь горе и страдание выковывается новое государство, единое и нерушимое. Как появляются новые города, как полунищий и голодный народ в едином порыве создает процветающую нацию. Словно наяву он видел тех, кто шел на трудовой подвиг каждый день не щадя себя. Ледяные просторы Севера и жаркие пустыни Юга, бесконечные степи Востока и густые леса Запада – все было подвластно этим людям.

Безымянный автор не скрывал своего восхищения простыми людьми. И яростно осуждал их правителей, зачастую использовавших светлую идею Единства в своих интересах. С горечью наблюдателя, в чьих силах нет возможности изменить что-либо, он описывал массовые расстрелы, звериную жестокость и насилие, царившие в самом начале становления этой удивительной страны. Сменилось несколько поколений, прежде чем удалось совершить невозможное – объединение не под страхом силы, а как добровольное действие разумных людей.

Сила созидания, а не разрушения. Исчезли казавшиеся нерушимыми границы, сгладились вековые противоречия народов. Буйным цветом распустились цветы искусства – величественная архитектура, вдохновляющая музыка, живопись и литература. Не отставала и наука, одаряя людей плодами новых достижений – удивительные летательные аппараты, дешевая и доступная энергия, невиданные урожаи, раз и навсегда решившие проблему голода.

Заканчивалась эта книга на оптимистичной ноте: улыбающийся человек в оранжевом скафандре вступал на борт первого космического корабля, напоследок обронив странную фразу: «Поехали!».

Тогда Онеже решил, что эта очередная утопическая идея. Но чувство, что какая-то часть этих событий вполне реальна, не оставляло его. Нет, про жестокость он и не сомневался – утопить в крови несколько поселений или собрать гору из черепов вполне способны тираны из прошлого Озерона. А вот идея объединенного…хотя так искажается смысл. Не объединенного, а не скованного противоестественными границами общества запала ему в душу. Идея победы над национализмом, шовинизмом, расизмом и прочими страшными измами. Красивые слова, придуманные умными людьми, а ведь за каждым из этих измов – тысячи загубленных жизней. Насилие и жестокость. Единственный изм, который он признавал – гуманизм. Бесконечная вера в человечество. В право на счастье каждого, независимо от пола и расы.

Конечно, жизнь немного поубавила огонь максимализма и сбила с высоты идеи, но он не дал себе оскотиниться и отказаться от этой веры. Как тлеющий уголь, что от ветра лишь сильней разгорается, так и его вера лишь укреплялась со временем.

Он научился быть хитрым и играть по правилам, использовать существующие механизмы. И вот, в пятьдесят семь лет, он мог с гордостью сказать – процесс запущен. Тысячи трудностей и лишений прошел он на этом пути. И любого, кто посягнет на его детище, он готов разорвать в клочья.

От воспоминаний сильней забилось сердце, румянец проступил на бледных щеках. Холодный ветер лишь горячит еще больше. Онеже осознал, что прошло не более трех секунд, но время словно замедлилось в этом полутемном кабинете. Он вопросительно посмотрел на улыбающегося Тридцатьседьмого:

–Вы же знаете ответ, Три Семь. Для чего этот глупый вопрос? – серебряный свет луны делает их лица похожими на маски. Не разглядеть в этом свете эмоций, лишь глаза блестят – у Онеже сероватой сталью, у Тридцатьседьмого – призрачной зеленью.

–Вы не потеряли хватки, господин Онеже. – опять этот странный эффект слов, возникающих сразу в сознании. – Предлагаю вам узнать, чем на самом деле закончилась эта книга…

 

Три месяца спустя.

Он еще раз критически осмотрел отражение. Немолодой, сухопарый и костлявый. Лицо острое, желтоватое. Полные печали бесцветные глаза. Сжатые губы. Седые волосы, обычно непослушно взъерошенные, сейчас аккуратно уложены. Крупный кадык выделяется на тощем горле. Прислушавшись к себе, он на удивление ничего не почувствовал. Волнение и страх остались за порогом Дворца Мира. Внутри только уверенность – долгие тридцать лет он шел к этому. Сегодня Союз Озерона оправдает свое название. Твердым шагом он направился на сцену.

Последний шаг. Самый сложный. На секунду екнуло сердце, но это был всего лишь миг. Чеканный шаг до трибуны. Три. Прожекторы слепят. Два. Предательски зачесалась переносица. Один.

–Дамы и господа, – твердый голос Онеже прекращает копошение в зале. Выдержав паузу, он продолжил торжественно: – Тысячу лет назад на этом самом месте наши предки заключили Союз Десяти.

–Беспрецедентное решение – оставить вольные просторы степей и начать строить дома. Посреди этого дикого мира, знавшего лишь междоусобицы да раздоры, они поняли, что только объединившись можно жить достойно. Меч и плеть кочевника сменила соха крестьянина и молот рабочего. Сила слова пришла на смену силе оружия. Первый город стал отправной точкой для прогрессивных идей, колыбелью цивилизации. Культура, зародившаяся здесь, стала основой Нового Мира.

Выдержав паузу, Онеже поправил галстук. Сотни ожидающих взглядов буравят его. Нужно продолжать.

–Сейчас мы на пороге, как и они, тысячу лет назад. Но теперь масштаб решения – планета. Тогда они решили, что пора отказываться от старого мировоззрения, ибо прежний уклад жизни вел их в никуда, делая существование бессмысленным. Теперь же мы должны задуматься: по верному ли пути мы идем? – пауза в пару мгновений заставляет слушателей задуматься о последних словах.

Внутренне улыбнувшись, Онеже обвел взглядом собрание. Напряжение невидимой волной наполняет зал. Нельзя упустить такую возможность. Поймав ее гребень, он с мастерством начал мягкое скольжение вниз:

–Без страха смотрели предки в будущее. Сплотившись, они уверенно шли к цели. Не раз их вера подвергалась сомнению, темные силы раздора и недоверия испытывали их на прочность – голос крепнет, мощным потоком заливая зал, волнуя кровь и нервы.

–Их уверенность теперь в нас. Как и сотни лет назад мы смотрим на звезды – но теперь они достижимы. Отбросив ложные обиды, в едином порыве мы достигнем их!

Напряженные до предела, слушатели с трудом перенесли секундную паузу:

–Космос – наш новый город. Пора забыть о разногласиях, ибо мы – едины!– он вскинул руки.

Экран за спиной ярко вспыхивает проекцией огромной конструкции, медленно вращающейся на фоне мерцающих звезд:

–Это первый шаг на долгом пути, господа. Орбитальная станция «Универсум» станет родоначальницей наших космических достижений.

В наступившей тишине прозвучал чей-то восхищенный вздох. Завороженные люди жадно ловят каждое его слово. Они поверили!

Экран постепенно тускнеет. Яркий луч прожектора выхватывает из темноты молодцеватую фигуру в военной форме, приблизившуюся к Онеже.

Лламо, свежий, энергичный и лучезарно улыбающийся, берет инициативу на себя:

–Вместе мы сможем это сделать! От имени народов Империи я протягиваю руку нашим северным братьям из Союза. Объединив знания и усилия, наши страны начинают проект «Колесница Богини» – легкий взмах руки, и на вновь вспыхнувшем экране появляется макет шаттла. – Этот аппарат доставит на орбиту первых строителей станции. И клянусь Богиней – Озерон может это сделать.

Молчавшая до этого толпа взрывается овациями как перекачанный воздухом шар.

Крепкое рукопожатие на фоне фотовспышек и оваций закрепляет договор.

Сто дней спустя. Неимоверные усилия лидеров супердержав не прошли даром – посреди жаркой степи появляются первые постройки космогородка. Неподалеку круглосуточно работают строительные краны, ночь озаряется сварочными вспышками, возникающими то тут, то там на головокружительной высоте. Медленно, но верно оборудуется пусковая площадка первого в мире космопорта.

Союзники тоже не сидят без дела – совершив трудовой подвиг, северяне собрали рабочую модель будущего корабля и теперь испытывают ее всеми доступными методами.

Впервые за долгую историю на планете воцарился мир. Очень хрупкий, часто на грани срыва, но мир. Сепаратисты все так же пытались вывести из состава Империи важные провинции, Северный Союз с внутренними противоречиями тоже не столь прочен.

Но сейчас у этого все еще не совершенного мира появилось то, чего не было ранее – надежда. Еще сто дней назад все это казалось нереальным, невозможным. Сейчас же озеронцы своими руками создают будущее. И это будущее прекрасно.

 

ПОСЕЛЕНИЕ. Начало конца.

Наверное, Кранца можно понять – в конце концов, все мы совершаем ошибки. Лис, видя спокойствие командира, заминал все подозрения и сомнения. Да и жизнь потихоньку наладилась. Как ответственный за снабжение, он раз в неделю водил караван до города и обратно – бешеная гонка первых месяцев сменилась размеренным и распланированным течением. Хотя, по его мнению, подобные вылазки делали как караван, так и Поселение очень уязвимыми, Лис понимал – иначе им не выжить. Бывшие горожане с трудом осваивали новую для них сельскую жизнь, некоторые материалы, такие как цемент, стекло и арматурные конструкции нигде, кроме как в городе, достать не получится. Не говоря уже о медикаментах и всевозможных инструментах.

Наступила осень, но жара так и не спадала. Выдвинулись они как всегда на рассвете, чтобы к обеду быть в городе, провести целый день там и уже к двадцати двум ноль ноль вернуться в Поселение. Пока все шло по плану, если не считать невесть откуда взявшегося дикого пса, бросившегося под колеса машины.

Тонкое, почти звериное чутье на всякого рода опасности не раз выручало Лиса и он научился доверять этому чувству. Вот и сейчас что-то неуловимо тревожит его. Но пока ничего не происходило. Они подготовили и погрузили мешки с углем из запасов ТЭЦ, разжились цементом в недостроенном цехе завода. Исследовали район летного поля, найдя в ангаре несколько бочек с керосином; наметили еще несколько точек для будущего обследования. Осталось лишь достать медикаменты.

Пока же было решено сделать привал – солнце неумолимо палило, накаляя пыльный асфальт и бетон разрушенных зданий. Нагретая жуткая тишина давит со всех сторон, поглощая любой звук. Они уже не встречали выживших, но иногда на пыли появлялись свежие траки, и Лис в тайне радовался, что им ни разу не пришлось столкнуться с проезжавшими здесь – такой след оставляет только военная техника.

Выставив машины полукругом у стены и натянув тент, маленький отряд немного расслабился. Томительное марево вызывает сонливость. Шестнадцать часов дня. Откинувшись к стене, Лис медленно прокручивает ленту сегодняшних событий. Беспокойство не оставляет его и сейчас он решил найти ему причину.

Идеально тренированный мозг создает трехмерную проекцию. Особенность его восприятия, отмеченная инструкторами еще в самом начале пути. Эта способность не раз выручала его прежде. Все, что можно лишь предположить, Лис видит серым, невзрачным фоном. Факты же яркие, цветные.

Вот они выехали за ворота поселения. Набрав максимально возможную скорость, колонна выстроилась в походный порядок: как и положено, ведущая машина идет впереди, постоянно докладывая о ситуации. Еще два автомобиля на разных полосах следуют немного на расстоянии друг от друга.

Вроде бы все как обычно. Где-то на полпути появляется этот чертов пес. Что-то опять кольнуло Лиса. Странно, что животное решилось пересечь дорогу под носом у колонны. Остановив ход воспоминаний, он внимательно осматривает получившуюся сцену. Тогда он не придал этому значения, но сейчас сразу увидел, что определение «дикий» абсолютно не вяжется с внешним видом пса. Ухоженный, даже несколько упитанный. И самое главное – в ошейнике. Не просто кожаный ремешок, а укрепленный блеснувшими на солнце шипами.

Молниеносно в голове опытного разведчика, не раз и не два устраивавшего диверсии, выстроилась четкая последовательность: на момент инцидента колонна отъехала достаточно далеко от Поселения. Дорога прямая, устроить засаду очень проблематично и наверняка водители несколько расслаблены этим. Возможность атаковать их ограничена высокой скоростью передвижения. Никакими природными заграждениями дорогу не перекрыть – слишком заметно и можно объехать по обочине. Раскидать гвоздей, конечно, тоже можно, но автомобилям с проколотыми шинами грош цена в этом мире.

Ни чем не рискуя, можно сымитировать как раз вот такое якобы случайное столкновение. Водитель попытается увернуться или затормозить, что в любом из случаев приведет к потере скорости. Возможно, даже его снесет с дороги или перевернет от резкого маневра уклонения, если предварительно посыпать покрытие песком. Тогда вся колонна остановится точно. Ну или они собьют пса и остановятся чисто из любопытства. Наверняка даже выйдут из машин. Сразу можно оценить количество врагов и их опасность. И перестрелять как в тире, минимально рискуя. В результате, вы обладатель трех сравнительно целых внедорожников. И как вишенка на торте – жители не станут волноваться если вы подъедете на них к Поселению, может даже откроют ворота если ночь будет совсем уж темной. На крайний случай, разогнанный до девяноста километров в час полуторатонный джип имеет замечательное свойство сносить многие преграды на своем пути, в частности, запертые ворота.

Хотя план неизвестных провалился, велика вероятность того, что сейчас под удар могут попасть работающие в поле. И вообще, нужно оповестить Кранца о ситуации – слишком уж гладко все шло последние месяцы.

Проворно вскочив, Лис закричал:

–По машинам. Шевелитесь! Бегом, бегом, БЕГОМ!

–

Выжимая газ на полную, ежеминутно рискуя потерять управление, Историк совершенно не понимает причин такой спешки. Впрочем, сейчас не до размышлений – судя по звукам, скрипящая и стонущая машина близка к тому, чтобы пойти на взлет. Каждая кочка или рытвина встряхивает всех в салоне.

Рев автоколонны слышен за несколько километров впереди. Рычащие и фыркающие металлические звери на пределе возможного несутся к Поселению. Проносясь мимо места неожиданной встречи, Лис замечает догорающие шины на обочине. Что-то новенькое. Преодолев за вполовину меньшее время обычно четырехчасовой путь, караван, отчаянно скрежеща покрышками, затормозил у ворот.

Они выскочили из машин. Уже стемнело, но даже темень не может скрыть мертвенной бледности лиц поселенцев, впустивших караван. Опрометью метнулись Лис и Историк к дому Кима – единственному, в котором светятся окна.

Привязанный к стулу человек в лохмотьях злорадно скалится на нависшего над ним Кранца. Разбитое в кровь лицо доказывает – с ним не церемонились. Сникший Ким отстраненно посмотрел на ввалившихся разведчиков. Следом за ними скользнули несколько жителей.

Лис рывком повернулся и схватил ближайшего:

– Что произошло? – глухо пророкотал он.

Поселенец сбивчиво затараторил. Где-то в час по полудни за горизонтом поднялся столб черного дыма – возможно, на дороге. Караван должен был вернуться еще не скоро, но обеспокоенный Кранц усилил охрану на полях, отправив еще одного бойца. Через час к поселению прибежал человек, одетый как бродяга. Тарабаня в ворота, он кричал, что там на дороге случилась авария с тремя джипами и показывал на столб.

Быстро оценив обстановку, Кранц приказал пока следить за прибывшим, а сам, прихватив еще двоих покрепче, умчался на запасной машине к месту предполагаемой аварии. Бродяга же улыбался и утверждал, что уже давно идет к Поселению, каждую неделю ориентируясь по машинам, и вот наконец дошел.

Когда ветер донес крики и перестрелку со стороны поля, Ким вскрыл оружейный шкаф и раздал винтовки более-менее умеющим держать в руках оружие. Сформированный отряд поспешил на выручку и как раз вовремя – прибежавшие работники сообщили, что на них напали неизвестные.

Одного из разведчиков убили сразу, двое других начали прикрывать отход, завязав перестрелку, но силы явно не равны. Прибывшие на подмогу быстро оттеснили уже было победивших бандитов. На последок, отступающие подпалили поле. Перестрелка прекратилась сама собой, поселенцы начали перетаскивать пострадавших в организованную Кимом палатку-лазарет. Воспользовавшись смятением и неразберихой, бродяга улизнул. Подсчитав потери, Ким прикусил губу – пять убитых. Еще семь раненых. Нападавшие тоже понесли потери – два трупа в мятой форме лежат отдельно от всех. Самое скорбное для профессора: не вернулась его внучка. Но тела так и не нашли – может быть потом, когда остынет пепел на поле.

Разъяренный Кранц ворвался в поселение – еле успели открыть ворота. Тяжелая машина боком влетела в распахнутые створки и остановилась почти в центре площади, чуть не снеся фонарь. Выскочивший Кранц рывком открыл пассажирскую дверь: на заднем сидении дико озираясь, сидит с кляпом во рту и опутанный веревками как кусок ветчины давешний бродяга.

–В дом его, быстро! Доложить о ситуации – клокочущие слова огнем вылетают из горла. Выслушав на бегу отчет, Кранц приказал запереть ворота, всем быть на чеку и ждать. Выместив всю злость на привязанном к стулу пленнике, он начал допрос, но пока безрезультатно.

Ошарашенный Лис тихо осел на подоконник. Историк же внимательно слушает разговор Кранца с Кимом:

–Это явно не основные силы, так, разведка боем. Решили пойти ва-банк, авось повезет – мрачно и методично рассуждает Кранц. – нужно подробней изучить форму, может будут какие-то зацепки.

–Это место больше не безопасно – безучастный профессор смотрит куда-то в пол.

Снаружи послышался шум:

–Профессор, командир! Вас просят в лазарет, срочно!

Переглянувшись, Ким и Кранц быстрым шагом направились к палатке. На секунду замешкавшись, Историк последовал за ними.

В брезентовой тесноте на лежаке задыхается в агонии боец, последним покинувший горящее поле. Увидев входящего Кима, он захрипел:

–Профессор…Ваша внучка… – слова вылетают вместе с кровавым кашлем. – Они забрали ее…схватили первой…не мог спасти…ушли на север…северо-запад…простите – он закашлялся так, что дальше уже было ничего не разобрать.

Кранц схватил за плечо Кима и быстро развернул к себе:

–Профессор, поймите сейчас меня. Это мелкие сошки, вреда они ей не причинят, но поведут ее к главарю. Она им нужна как источник информации – четкий голос, словно на докладе у главнокомандующего. – Мы пойдем за ними и нападем, когда они приведут нас к основному лагерю. Сейчас мы только будем следить за ними, а потом отомстим за павших и освободим вашу внучку.

–Превентивный удар – они все равно не оставят нас в покое, а так мы спасем Поселение, это вы хотите мне сказать? – Ким высвободил плечо из рук разведчика.

–И вашу внучку. Прошу, разрешите!

Ким взвесил все за и против. Поселение. Внучка. Он устало закрыл глаза.

–Я… не против – отвращение к себе желчью разлилось по дряхлому телу.

Они и не заметили, как Историк вышел из палатки еще посреди их разговора.

«Источник информации, основной лагерь, угу» – в кривую улыбку сложились побелевшие губы. Яростный огонь вспыхнул в глубине. Налившийся нечеловеческой мощью, Историк не чувствует боли и усталости. Обострившиеся чувства разукрашивают мир невероятными красками. Ноги сами понесли его в нужную сторону. Погоня, вливающая адреналина в кровь. Время, текущее неимоверно медленно.

Ничего не значили теперь ее слова. Никому и никогда он не позволит причинить ей боль. Тихая ночь укрывает покрывалом невидимости, сухая земля обеззвучивает быстрый бег. Легко несется над землей серый призрак мщения. Налетчики даже не поймут, что случилось. Безумная схватка беспощадного убийцы и объятых ужасом обречена. Мечущиеся в свете костра силуэты один за другим падают на землю с булькающим хрипом перерезанного горла. Самый мощный и, по-видимому, самый тупой пытается сопротивляться – хватает тлеющий кусок бревна и замахивается над Историком. Пуля разорвала его голову на осколки, с громким шипением упавшие в костер. Нет пощады никому. Из разбитой наспех палатки выскакивает и тут же падает от оглушающего удара ребром ладони в горло полуголый бандит. Пуля в пах разносит в клочья презренный орган. Еще дергающееся и кричащее тело Историк запинывает в тлеющие угли. Тяжелый армейский сапог вжимает лицо несчастного все глубже в пылающий жаром пепел. С тошнотворным чпоканьем взрываются глазные яблоки, пузырится кожа. Еще корчащееся тело получает свою долю свинца. Последние конвульсивные порывы и неудавшийся насильник застывает, распространяя сладковатый запах горелой плоти.

Кровь стекает с кончика армейского ножа. Тяжелым взглядом Историк обозревает освещенное лунным неверным светом побоище. Пять трупов за пятнадцать секунд ураганной атаки. Усталость накатывает давящей волной, последствия выброса адреналина разрывают каждую мышцу, пульсирующий мозг отказывается контролировать тело. С глухим стуком падает оружие из дрожащих рук. Знойный воздух опаляет легкие.

Нетвердой рукой он отгибает полог и входит в палатку. Она без сознания лежит на грязном полу, последним цепким движением защищаясь от насилия. Со всей осторожностью он поднимает за плечи мягкое, словно бескостное тело. Подгибающиеся ноги дрожат, но собрав волю в кулак, он выносит ее из душного плена.

Дикий визг покрышек затормозившего джипа окончательно приводит его в себя. С немым отвращением он видит дело рук своих. Тихо застонав, Историк осел на землю, из последних сил удерживая ее обмякшее тело. Пощечина Кранца окончательно выбивает силы из Историка. Последнее, что осталось в угасающем сознании – бледное лицо Богини.

–

Легкие прикосновения холодной мокрой губки приводят в чувство. Расслабленные мышцы ноют болью перенапряжения. Металлическое ложе кажется самой мягкой периной на свете. Ее тихий шепот ласкает слух:

–Ну что же ты, дурачок. Третий день бредишь, кричишь и мечешься. Пугаешь меня. – ласковый поцелуй в лоб растопил лед в сознании Историка. Маленькие теплые ладошки поглаживают взъерошенные волосы. Нагретая повязка на поврежденной щиколотке успокаивает тянущую боль.

Он приподнял веки. Из мягкой полутьмы палатки-лазарета проступает милая улыбка луноликой. Струящийся теплотой взгляд хитровато прищуренных глаз согревает душу. Родинка над правой губой притягивает внимание. Усталость покинула тело, уступив место приятной неге. Он слабо улыбнулся.

–Ну-ка подвинься, – откинув накрывавший Историка плед, она примостилась рядом. Они лежат на боку. Мягкий животик девушки вызывает прилив необыкновенного чувства нежности. Вновь укрывшись ставшим шелковистым пледом, они молча наслаждались моментом близости.

 

Озерон.

Закатное солнце освещает веранду. Тихий шелест ветра в ветвях оливковых деревьев ласкает слух. Тихо покачиваясь в кресле-качалке, Тридцатьседьмой курит кальян. Мятный легкий дым уносится вдаль. Тихо, очень тихо. Давно он так спокойно не относился к происходящему. Самая большая угроза устранена. Нет, мир не стал лучше – по-прежнему люди склочны, мелочны и алчны. Продолжают бороться неизвестно за что, хотят просто жить сыто, перемалывая ради этого в кровавую кашу друг друга. Онеже и Лламо пытаются объединить их, построить лучшее общество. Дать людям великую цель. Они знали то, что рассказал им Тридцатьседьмой. Они верили.

Затянувшись посильней, он откладывает трубку в сторону. Прикрыв глаза, Тридцатьседьмой задержал дыхание. Раз, два, три, четыре, пять – медленно и размеренно. Выдох. Часы показывали сто восемьдесят три дня, семь часов и двадцать минут. Он находит это забавным – мало кто может похвастаться тем, что знает точную дату смерти. Никаких глупых мыслей и выходок – он успел сделать то, что должен. Даже раньше на те самые дни. Легкая усмешка тронула его губы. Счастливчик.

–Сэр, прикажете подать торт? – сухой и деловитый голос Готлиба врезается в безмятежность.

–Да, через пять минут. – неужели эта железка стала сентиментальной? – Как думаешь, нам ждать гостей?

–Датчики не засекли никакого движения в радиусе пяти километров за последние сорок часов. Единственные посетители – пара зайцев и дикий пес. – немного самодовольно ответил андроид.

Нет, не стал, как и не поумнел. Все еще верил в свои сенсоры, камеры, лазеры и датчики давления. Железка верила в железки. Хотя, зрелище Готлиба в поварском колпаке и фартуке, пытающегося совладать с газовой плитой, было из разряда комических. В конце-концов он заявил, что у этой металлической коробки нет даже процессора и скорее всего в той книге была ошибка, и воспользовался своим методом – обвернул в фольгу корж и запек огнеметом.

Тридцать семь лет… Или может больше восьмисот… Есть что вспомнить. Ни друзей, ни родных – никого. Восемьсот лет на богом забытой планете, борясь за отвлеченные идеалы, опальный агент, посланный теми, кого уже возможно нет. Может, это все сказка? Иллюзия? Стоит только крепко ущипнуть себя – и ты снова дома, в теплой кровати. Не было никакой войны, никакого ползанья по горам, руин города и тех несчастных в госпитале. Не было Поселения, лекций Кима, последней атаки, Академии и сотен лет здесь, среди чужих и ни чем не родственных людей. Не было коридоров станции, болей после криосна. И Её тоже не было…

Так, приготовились. Щипок. Нет, все это было. Тысяча триста сорок седьмая попытка провалилась, как и все до нее.

Что-то закрыло солнце. Не поднимая век, он улыбнулся.

–Ты задержалась. Думал, что придется уже есть торт одному.

–Ну вот, весь сюрприз испортил. Мог бы для приличия удивиться или хотя бы порадоваться.

Он открыл глаза. Да, это она – Богиня. Чуть постарше, чем ее изображали. Тот же хитроватый взгляд, родинка справа над губой. Немного широкое, азиатское лицо. Идеальные очертания, предмет восторга последователей и тихой зависти последовательниц. Источник вдохновения художников и скульпторов последних веков. Да, это она.

Реальность взорвалась. Не существует больше Озерона, этого дома и сотен лет воспоминаний. Это все лишнее, призрачное. Реальна только она. И эти объятия. Этот поцелуй. Чувство, пронесенное через все трудности и время. Призрачная надежда, уголек, тщательно оберегаемый ото всех бурь. И взгляд. Взгляд, воспламеняющий душу, заставляющий сердце пульсировать, очищающий разум огнем веры. Он наполняет тело приятным теплом, заставляет само время и пространство нарушить законы физики и остановиться.

О, этот чудесный запах волос… Крепкие руки, прижимающие с нежной силой. Как же им не хватало друг друга. Они крепко сжимают руки даже не замечая этого. Из уголка ее глаза скатилась слезинка. Горячая и соленая на вкус. И тихий шепот:

–Я нашла тебя. Нашла. Любовь моя, мы вместе. Как же я ненавижу тебя! Ты… Ты… – она тихо всхлипнула. – Почему мы? Почему я? Они знали про нас и послали меня. Я… Я должна… – неостановимые слезы глушат страшную правду

–Убить меня? – так же тихо произнес он.

–Ты знаешь!? – удивленный и полный растерянности взгляд.

–Догадался. Сделаешь это? – бесконечная усталость каждого слова.

Ты!!! – Богиня захлебывается в ярости. – Гад! Сволочь! Ты допускаешь это! Ты действительно так думаешь? – она попыталась вырваться, но он обнял ее еще крепче.

–Тсс, тише, тише, успокойся – стараясь увернуться от ее кулачков, он продолжил. – Ты знаешь, что за невыполнение приказа тебя причислят к неконтролируемым. И устранят, как и меня. У нас нет шансов. Ты здесь, а значит и группа контроля тоже на орбите…

Крепкость объятий и тяжесть слов делают свое дело – она уже молча прижимается к груди, поглаживая широкую спину.

–Мы справимся, подсунем фальшивку, я погибну на задании, мы исчезнем. – сбивчиво, почти отчаянно шептала она, словно пыталась убедить кого-то, что остались еще шансы.

–Оу, да у тебя целый план, как я погляжу. – он успокаивающе поцеловал ее лоб. -Идем, нас ждет торт.

Обнявшись, они вошли в дом. Она что-то шептала на ухо, иногда его нежно покусывая.

–Здесь три прибора! Кого-то ждал? – вся нежность обратилась в лед, по-кошачьи острые ноготки впились ему в запястье.

–Тебя, любовь моя. Посмотри внимательней.

Посреди нехитрого деревянного стола стоит ваза с единственной алой розой в ней. Густой аромат, источаемый огромным, полу раскрывшимся цветком, наполняет уютную кухню. И снова она из тигра превратилась в милого и маленького котенка, трущегося об хозяина.

Звонкий поцелуй в щеку как подтверждение полного прощения.

–Ты колешься! Мог бы для приличия и побриться – она обиженно надула губки.

–Приветствую, мадам. Рад, что мои системы защиты не нанесли вам вреда. – холодный и бесстрастный Готлиб появился в дверях кухни.

–Так вот кто третий. Твой помощник?

–Мой друг. Готлиб. А это…

–Я осведомлен о госпоже, сэр.

–

Вечером следующего дня уже двое сидели в креслах-качалках на веранде и любовались закатом. Время для них шло совсем по-другому – медленно и тягуче, позволяя говорить обо всем, что с ними было. Сначала взахлеб, стараясь не упустить ничего важного, потом как осенило – это все мелочи, их работа. Шелуха, которая заполняла все это время. Вскоре они начали вспоминать то, что было тогда, в их жизни на Земле.

Теперь же они молча сидели, неспешно наслаждаясь этим моментом. Мягко потрескивал уголь, тихо булькала колба.

–И все-таки ты так и не научился хорошо заваривать -она глубоко затянулась. – И делать вот так. Пара колечек легко поднялись и растворились в воздухе.

–Сколько у нас дней?

–Еще два. Если я не доложу об успехе миссии, прибудет вся команда. Но им нас не найти – она мило улыбнулась и извлекла из кармана микрочип. – Оригинальностью они не отличаются.

Он молча затянулся. Нет, она все еще верит в свои мечты. Им не нужно метить их – пару лет в космосе и вуа-ля, вы счастливый обладатель несмываемой метки радиации, уже не смертельной, но выдающей с головой.

Она нежно прижимается к нему, а он смотрит в потолок. Широкая и холодная кровать – уютнейшее место в этом внезапно ставшим чужим мире. Последняя ночь наполнена прохладой и тонким ароматом омытого легким дождем сада. Они не боятся – странное чувство отстраненности овладело обоими. Вся вселенная сосредоточилась для них друг в друге. Каждой секундой близости они расплачивались за часы ожидания, ухаживая и помогая во всем, стараясь не думать о том, что должно случиться.

Утром она много плакала, он держал ее руку в ладонях. Готлиб, тактично скрывавшийся эти дни под предлогом проверки территории, вернулся и теперь стоял в углу, спокойный и ждущий. Подняв на него заплаканный взгляд, она спросила:

–Ты правда этого хочешь?

–Да. Мне осталось лишь сто восемьдесят дней. У тебя есть шансы отомстить за меня, но лучше этого не делать. Найди спокойное место, Готлиб тебе поможет основать убежище. Здесь ты богиня, тебе поклоняются. Не дай им уйти с того пути, на который они встали. Не дай им повторить наши ошибки. Уходи, я сам все здесь закончу. Они поверят, что мы уничтожили друг друга.

–Может, лучше просто сдаться? Они предлагали и такой вариант.

–Не верь им, ты же знаешь правила зачистки. Нас казнит трибунал на Станции.

Внезапно зазвенело выбитое стекло и вспышка наполнила комнату. Он повалил ее на пол. Готлиб рывком выхватил пистолет и начал стрелять в окно.

–Шесть у входа, возятся с дверью, двое страхуют второй выход, еще двое на крыше – сообщил Готлиб, не переставая палить. – Зал защищен, блокирую двери.

      Полуослепшие, они проползли в залу. Она собралась – сработали рефлексы агента устранения. Под белым банным халатом – униформа. Пистолет молниеносно оказался в руке. Ориентируясь по памяти, она перекатилась в укрытие за креслом – как раз вовремя, чтобы уложить показавшегося в проеме штурмовика. Он судорожно открывает потайной шкаф.

–Сэр, сбой в системе – защита не работает. У меня повреждена гидравлика, не могу передвигаться. – Неожиданно голос андроида дрогнул. – Простите.

–Не уничтожать, захватить живыми, повторяю – живыми! – приказывает командиру штурмовиков Наблюдатель. Командир быстро пошевелил пальцами, отменяя предыдущий приказ отряду

Газовая граната попадает в центр комнаты, источая удушливый дым. Она чертыхнулась и выкинула ее обратно. Со скрежетом сработали защитные двери, заблокировав оба выхода.

–Что ты там возишься? Пора уходить – она быстро перезарядила пистолет.

–Мы нужны им живыми, иначе они нас бы давно расстреляли. Придержи их на пару минут – он вынул чемодан из сейфа. – Здесь мои планы, все схемы, связи и контакты, бери и уходи.

–Ну уж нет, не для этого я нашла тебя. Ты пойдешь со мной!

Внезапно мир замедлился. Две фигуры словно материализовались за спиной Тридцатьседьмого. Тигрица обернулась на сдавленный крик, но было уже поздно – они схватили его.

–Брось оружие, агент. Никто не пострадает.

–Лови! – он пнул кейс к ней. – Освободи меня, богиня, и беги.

Миг сомнений. Нет, лучше уж здесь и сейчас, больше они по их правилам не играют. Пистолет на вскидку. Только выстрелить не успела. Мгновенный паралич. Отказ всех органов чувств. Боец аккуратно вытаскивает иглу инъектора из сонной артерии девушки.

Надев кислородные маски на застывших агентов, отряд упаковывает Готлиба в экранированный мешок. Командир лично закладывает пиробомбы по периметру дома.

Зафиксировав факт зачистки местности, штурмовики отбыли на орбиту, унося в трюме серебристого шаттла последних людей и первую свободную искусственную личность.

 

Академия.Трибунал.

Обратный путь Тридцатьседьмой провел в бессознательном состоянии и очнулся уже в Академии. С агента сняли психограмму9, от чего целый месяц он больше напоминал овощ, психомоторные функции отказали почти полностью и несколько дней его держали на аппарате искусственного поддержания жизни. Позже медик уточнил, что проблема с сердечной мышцей решена положительно – теперь ее заменяет полностью автономный имплантат. Уже тогда Тридцатьседьмой удивился количеству приложенных усилий на пустую формальность трибунала.

Однако, был в этом и положительный посыл – значит, она тоже может быть жива. И есть вероятность увидеться на заседании. Эта мысль грела холодную после всего пережитого душу. Потихоньку появилась надежда на снисхождение. Попытаться убедить их сохранить им жизнь. Или хотя бы ей. Отправить их в ссылку на необитаемую планету. Уж там-то они опасности не представляют.

Настал день Д. С утра медик ввел ему ударную дозу стимуляторов, после чего Тридцатьседьмой почувствовал, что ближайшие часы он сможет внятно говорить и ясно мыслить. Вскоре некто – агент так и не смог вспомнить его имя, вошел в палату и велел быть готовым через две минуты.

Агент, в парадной – читай, свежевыстиранной и отглаженной форме, на выходе протянул руки. Сопровождающий покачал головой – нет, наручников не будет. Тридцатьседьмой снова удивился. В полном молчании они шли по пустым коридорам до учебного корпуса. Немного робея, Тридцатьседьмой переступил порог. На помосте у панорамного экрана расположились Основатель и Академик, беспристрастная охрана, укрывшаяся в тенях – более никого в зале на сотню мест. Оставив подконвойного у трибуны, сопровождающий удалился. Мрачная атмосфера тишины давит на сознание, не смотря на все попытки агента сосредоточиться. Неверный звездный свет не может изгнать сумрак из залы, оставляя возможность воображению дорисовывать невидимые контуры и образы.

–Господин Тридцатьседьмой, агент влияния Корпуса, мы призываем вас к ответу – серьезно и сухо начал Основатель. – Вы обвиняетесь в прямом неподчинении приказу Корпуса о приостановке программы коррекции на планете, известной как Озерон. Ваши действия на планете оценены как нарушение статей Кодекса о контактах с до-космическими цивилизациями. Что так же поставило под угрозу дальнейшее осуществление программы коррекции.

Тридцатьседьмой, с неестественно прямой спиной и улыбкой мертвеца стоит за трибуной. Лицо Академика в этой светлой полутьме кажется серебряной маской осуждения, а острые черты Основателя выделяются игрой света и тени – ни дать ни взять царь Минос.

–Данные психограммы недвусмысленно свидетельствуют о вашей дееспособности и исключают помешательство как смягчающий фактор – продолжил резко Основатель. – В данных обстоятельствах решение трибунала однозначно. Смерть.

Наверное, будь у него старое сердце, Тридцатьседьмой упал замертво от инфаркта – так резко подскочило давление. И ради этого его везли за сотни тысяч парсеков, выхаживали после процедур психографии? Лучше бы допросили на Станции и скинули тело в утилизатор, ей богу.

Тягостная тишина вновь воцарилась в зале. Как минута молчания перед скорбным действием. Слово взял Академик:

–Наблюдатель свидетельствует, что действия агента форсировали начало изучения космоса. В частности, в момент работы штурмовой группы зафиксирован старт первого искусственного спутника планеты. – скрипучий старческий голос проникает сквозь шум в ушах Тридцатьседьмого. –Характерно, что расшифровка транслируемого сигнала – МИР ЕДИНСТВО ОЗЕРОН. Руководствуясь объективным фактом начала космической программы и соображениями совести, он отменил приказ на зачистку агентов и причастных лиц.

Тридцатьседьмой совладал с эмоциями. Как же много зависело от случайности.

–Учитывая данные обстоятельства, трибунал готов выслушать вас, агент. Ответ на вопрос мотивации остается открытым. Мы хотим услышать вашу версию, – холод голоса Основателя приводит мысли агента в порядок. Глубоко вдохнув, он начал:

–Уважаемый трибунал, благодарю за предоставленное слово. Восемьсот лет назад меня приняли на обучение в качестве агента влияния. После прохождения курса, на основании полученных знаний я предоставил на рассмотрение руководства Корпуса программу коррекции для планеты Озерон, населенной четвертым типом по классификации Корпуса – Тридцатьседьмой чеканит каждое слово, уверенно и спокойно.

–В частности, краеугольным камнем программы стало рассмотрение вопроса о дуалистической сущности цивилизации и особенностей психологии цивилизаций данного типа. Согласно тезису программы, самым важным форсирующим фактором становится конкуренция внутри вида, поэтому существование разнонаправленных государственных образований, приведших в итоге к образованию Северного Союза и Империи, разделенных географически, способствовало техническому прогрессу в сжатые сроки.

–Однако, еще на начальном этапе коррекции в социо-культурный уровень была внедрена единая религия, подразумевавшая поощрение гуманистических идей. В качестве символа была использована женская сущность как символ доброты, плодородия, домашнего очага и материнской опеки. Как результат, к началу космической эры имелся общий, панкультурный и социально важный образ. Стоит отметить тот факт, что наличие общих ценностей и схожей традиции, морали и этики позволили избежать войн планетарного масштаба, сократить период рабства и раздробленности, избежать традиционной «культурной ямы» средних веков, – Тридцатьседьмой перевел дух.

–Дальнейшее использование фактора культурной общности религиозного характера предполагало контакт с цивилизацией сразу по вводу в эксплуатацию обитаемой орбитальной станции. Предполагалось, что это минимизирует культурный шок и станет фактором «осознания» – когда озеронцы получат связующие воедино картину факты форсирования прогресса, то примут это с благодарностью, а не ненавистью. Таким методом был устранен конфликт с параграфом Кодекса о недопустимости прямого вмешательства Корпуса в политику.

–На основании этого решение коллизии «равновесие силы» в пиковой точке – освоение Космоса, предполагалось именно через культурное взаимодействие. Парадигма «Богини» позволяла объединить народы в стремлении освоить новые миры и направить энергию в созидательное русло, – действие стимуляторов кончилось еще на середине речи, однако решимость и злость удерживали его в сознании.

–Тем не менее, вам пришлось лично вмешаться в ситуацию на планете, дабы предотвратить назревающую гонку вооружений. Подчеркиваю, ядерного характера, – сухо и безучастно констатировал Основатель. –Тем самым нарушив как устав Корпуса, так и поставив под сомнение качество вашей работы.

–Уважаемый трибунал прав, – спокойно отреагировал Тридцатьседьмой, – я был вынужден вмешаться в текущую ситуацию. На мой взгляд, это сродни тому, как ребенку, прежде чем он покалечится, разъясняют опасность взаимодействия с оголенными контактами под напряжением. Прямая задача агента влияния – довести цивилизацию до космической эры. Они были близки, и я не мог дать им оступиться, – Тридцатьседьмой замолчал.

–К чести агента, стоит добавить, что единственной мотивацией выступило желание выполнить долг. Как перед Корпусом, так и перед цивилизацией Озерона, – Академик поспешил поддержать ученика, как делал это всегда.

–Итак, зная что испытания ядерного оружия все же произошли, вы решили подвергнуть риску себя, Корпус, всю программу коррекции и лично довести дело до конца. Надо признать, успешно. Что же, трибунал учтет ваши слова при вынесении окончательного решения. Выведите его! – властно приказал Основатель.

Мягко подхватив агента под руки, охранники доставили его в медотсек. Тридцатьседьмой не сопротивлялся. Блаженный сон без сновидений.

–

Полутемный кабинет Основателя как всегда погружен в тишину и прохладу. Сам Основатель сидит в кресле у иллюминатора в лучах звездного света. Задумчиво потирая подбородок, он перечитывает последние страницы доклада с Озерона. На подставке рядом небрежно брошена катушка психограммы с пометкой «37».

Тихо раздвинулись пневмодвери, пропуская Академика.

–Вы как всегда вовремя, мой друг. Простите, что разбудил вас раньше времени – произнес Основатель не поворачивая головы.

Заняв соседнее кресло, Академик потер слезящиеся после анабиоза глаза.

–Я полагаю, на то были серьезные причины.

–О да. За двадцать лет вы пропустили многое. Насколько я помню, сразу после прибытия агентов устранения с Озерона, вы попросили погрузить вас на сто лет.

Академик промолчал, не считая нужным отвечать. Он помнил, как разочаровался, прочитав отчет.

–Ознакомьтесь – прервал затянувшуюся паузу Основатель.

Старые пальцы почти не слушаются Академика, но он взял протянутый документ. Тихо зашелестели страницы. Второй отчет, через двенадцать лет после провала миссии. Наблюдатель описывал только факты, не делая выводов: через пять лет после подавления бунта Агентов, правительство Онеже свергли в результате беспорядков, Лламо убит несколько позже военной кликой. С уходом Онеже «Северный Союз» перестал существовать. Новые лидеры супердержав решили прекратить программу «Универсум», хотя первая «Колесница» уже была готова и требовалось лишь запустить шаттл.

Далее события развивались лавинообразно. Республика начала войну против отколовшихся от Северного Союза государств, размеренно подминая под себя весь континент. На востоке дела обстояли не лучше. Почти сразу после похорон Лламо несколько провинций подняли восстание, и теперь Империя все больше погружалась в пучину гражданской войны. То тут, то там вспыхивали новые очаги конфликтов, междуусобиц и просто беспорядков – голод, гуманитарные катастрофы и эпидемии делали свое дело. Озерон бился в лихорадке, но это можно было исправить, ведь пока еще обе сверхдержавы не воевали друг против друга. Так прошло четыре года.

Конец наступил неожиданно – группа террористов захватила ударные бомбардировщики и, взлетев с территории Республики, разнесла на металлолом «Колесницу» прямо на взлетной площадке. Заодно несколько бомб «случайно» попали в жилые кварталы Фериса. Как позже удалось установить Наблюдателю, лидер террористов надеялся таким образом остановить братоубийственную войну, дав общего врага.

Имперцы отреагировали в своем стиле – через семь часов была объявлена всеобщая мобилизация, еще через сутки посол Империи вручил премьер-министру Республики запечатанный сургучом документ – декларацию войны. Через три часа в войну в общей сложности вступили еще сорок два государства из пятидесяти.

Первая в истории Озерона Мировая Война затянулась на три года. Мало-помалу Империя добилась решающего преимущества – сказался многовековой опыт ведения захватнических войн. Над Республикой нависла угроза оккупации и позорной сдачи столицы.

Когда первые колонны техники вошли в горящий город, Республика воспользовалась своим последним козырем– оружием возмездия. За двенадцать минут Озерон из цветущей планеты превратился в выжженную пустыню – Империя ответила ударом на удар.

Здесь отчет наблюдателя прерывается. Последние строки написаны от руки:

«Оценив все возможные решения, я, пользуясь правом Наблюдателя, сворачиваю программу коррекции и ввожу режим полной санации с применением «Милосердия». Да пребудет с ними Богиня».

Академик хмуро перечитал последние строки. Он поднял бесцветный взгляд на мерцающие звезды. Еще один мир потерян. Еще один раз четвертый тип не оправдал возложенных надежд. Возраст не позволят ему чувствовать, но теперь что-то колыхнулось внутри него. Грустное, печальное. Да, подходящее слово: печаль.

Основатель внимательно наблюдает за бессознательно теребящим последнюю страницу отчета Академиком.

–Что скажете, мой старый друг? – Академик вздрогнул от вкрадчивого голоса Основателя.

–На моей памяти это шестая по счету планета, к которой мы применили «Милосердие». Я не совсем понимаю, зачем это было сделано – ровный и сухой голос Академика выдает его напряжение. – Там наверняка оставалось множество выживших, мы вполне могли дать им второй шанс.

–Второй шанс им дал Тридцатьседьмой, но они не оправдали его. Без своих лидеров, воспитанных нами, они не выдержали и полувека. К чему нам те, кто не способен на самоконтроль? Что, если однажды, уже будучи в космосе и с нашими технологиями, они решат, что хватит с них контроля? – тем же вкрадчивым голосом ответил Основатель.

–Да, это то, чем вы обосновывали прошлые санации – нервно сглотнув мешающий комок в горле, Академик посмотрел на Основателя. Сухой профиль, ровные седые волосы. Интересно, насколько же он стар?

–Мой друг, вы как всегда прямолинейны и я это ценю – медленно Основатель поднялся с кресла. Старое тело отозвалось болью в суставах. Пора бы уже и на вечный покой, но он еще не успел сделать главное. – Позвольте предложить прогулку до Особого зала.

Два старика неспешно идут по коридору станции. Время покоя – приглушенный свет, чуть более прохладный, чем обычно, воздух.

Вскоре они вошли в зал. Посреди комнаты находится необычный, сдвоенный саркофаг. Сейчас створки закрыты. Приблизившись к нему, Основатель и Академик остановились. Основатель мягко нажал на пульте кнопку. Ставни разошлись в стороны, открыв содержимое.

Два тела, мужчина и женщина. Он – в смокинге, она – в черном с серебряным отливом вечернем платье. Глаза открыты. Она немного наклонила голову к нему на плечо и ее локоны растрепались вокруг. Оба строги и сдержаны. Консервирующую жидкость техники постарались сделать как можно более прозрачной и получился интересный эффект – как-будто смотришь на них сквозь чистую озерную воду.

Сухие глаза Академика увлажнились.

–Зачем? – глухо спросил он.

–Я посчитал их достойными этого – после некоторого молчания ответил Основатель. – Они верили в свой тип. И сделали все, чтобы защитить его.

–И мы уничтожили результаты их работы.

–Да, и это безусловно. Однажды такой тип уже побывал в космосе. Вспомните нашу Империю. И то, чем она закончила свое существование. Миллионы невинных были уничтожены, планеты превратились в пустыни и пепелища. Ради чего? Мы уже не помним причин, но до сих пор ощущаем последствия. Пока живы мы, те, кто помнит и видел это своими глазами, и есть такие идеалисты как они, – он кивнул в сторону саркофага, – вместе мы должны бороться. Каждое такое очищение позволяло сохранить мир. Каждый раз мы были ближе к решению проблемы, и кто знает, может следующий проект по четвертому типу станет успешным. А пока мы на страже – он сглотнул. – Мы навеки прокляты и запятнаны кровью убитых в нашей войне и тех, кто зачищен на этих планетах. Но еще большим грехом будет кровь тех, кто умрет в будущем в результате нашей ошибки. Обеспечить будущее – это и есть наша стража. И наше искупление.