На улице уже давно стемнело, но окна компании Пусика ярко светились, и около входа шеренгой выстроились машины сотрудников, слегка поблескивающие в свете фонарей своими полированными боками. С наступлением темноты жизнь в компании обычно особенно оживлялась. Леонид то и дело рявкал в громкоговоритель, собирались совещания и сотрудники суетливо сновали взад и вперед, прикручивая и прилаживая детали к серым коробкам, торжественно стоящим в сборочном цехе.

Из вечера в вечер повторялась одна и та же история. Где-то около восьми часов вечера раздавался телефонный звонок.

«Леонид, Леонид, третья линия, Ефим звонит!» — с легким испугом в голосе объявляла секретарша. Обычно это означало, что Ефим приближается к зданию компании в своем белом Мерседесе, и предвещало длительную вечернюю разборку со скандалом. Сотрудники втягивали голову в плечи и старались не смотреть по сторонам, судорожно оценивая свои шансы оказаться очередной жертвой вечернего обхода.

«Да, да, Ефим! — бодро отвечал Леонид. — Все в порядке. Детали заказаны, я лично за этим проследил. Будет сделано. Ждем. Обязательно поговорим!»

Ефим появлялся в холле выбритый до синевы, в белоснежной, слегка фосфоресцирующей рубашке с туго повязанным галстуком, распространяя приторный сладкий запах американского одеколона. Он шел по коридору со слегка наклоненной вперед головой и хищным и одновременно ироничным взглядом, напоминая быка, только что выпущенного на арену. Самое страшное было попасться ему на глаза именно в эти минуты, когда он был полон сконцентрированной энергии, накопленной за то время, пока он отсутствовал в компании.

Леонид как раз объяснял мне обнаружившиеся странности в поведении серых, набитых проводами коробок, когда в коридоре появился Ефим.

— Работаете? — буркнул он. — Хорошо. Леня, я вот все думаю: дела идут неплохо, правда?

— Да, прекрасно, Ефим! — Леонид весь собрался, предчувствуя неприятности.

— Так что нам надо переехать в Литтл Три, я куплю большое здание. Там место хорошее, университет рядом. Как вы думаете?

— Да, да Ефим, давно пора! — Леонид подобострастно улыбнулся.

— Да, там правда подороже, да у нас и народа работает мало, в общем-то и здесь места полно.

— Да, места сколько угодно, Ефим!

— Вот я и думаю, все же надо переехать. Здесь вокруг одни компании, какое-то промышленное место, не та, не та атмосфера… Да и ездить далековато. А в Литтл-Три ребята из дома на работу будут пешком ходить. Это и для здоровья полезно. Вот он, — Ефим махнул рукой в мою сторону, — он встанет утречком и пойдет пешком на работу. Или, в крайнем случае, на велосипеде поедет. А ты, — и вдруг лицо Ефима брезгливо сморщилось и покраснело, — ты даже на велосипеде не доедешь! Мудак, забрался хер знает куда! Что ты залез в глушь со своим домом?

Я обомлел от такого неожиданного перехода. Всем было известно, что дом Леониду нашел лично Ефим где-то на границе Литтл-Три и соседнего городка в одном из самых дорогих и престижных жилых районов в округе. По слухам дом этот был небольшим, но стоил целое состояние, и Ефим, сморщившись, настоял на покупке, брезгливо сказав своему вице-президенту: «Не мелочись!».

— Ефим, Ефим, — испуганно залепетал Леонид, — ну что ты, это же совсем близко, я дойду!

— Ни хрена ты не дойдешь, идиот! Вот он, — Ефим направил на меня указательный палец, — дойдет! И Борис дойдет! А ты даже на велосипеде не доедешь, будешь утром в машину залезать!

— Да нет же, Ефим, я доеду, на велосипеде там вообще пять минут!

— Листен, Листен, Листен, Листен! — Ефим начал раздражаться — не перебивай меня! Я же сказал, не доедешь! Идиот, — Ефим обращался ко мне, — забрался хер знает куда, сидит там в своей деревне, у черта на куличках. Сэкономить решил! — Ефим пренебрежительно махнул рукой на Леонида, напоминающего ощипанного цыпленка. — И еще говорит, что пешком дойдет!

— Ефим! — умоляюще прошептал Леонид, — я дойду!

— Ты хорошую машину купил, — Ефим глядел на меня. — Только зачем было новую покупать? Это расточительство. Здесь старые машины очень хорошие, надежные. Если хочешь знать, у меня новой машины не было пока я компанию не создал!

Ефим круто развернулся и решительно пошел в цех, снова слегка наклонив голову.

Только что на моих глазах произошла легкая разминка, основная часть представления только начиналась.

— Как дела? — он остановился около полного, немного медлительного парня, недавно выписанного из России. По слухам, парень этот был толковым инженером. — Что ты делаешь?

— Работаю, Ефим, — парень держал в руках паяльник.

— А какого дьявола ты работаешь? Что ты сидишь, задницу протираешь? Что ты паяльник держишь? У нас что паять некому? Леонид, ну-ка подойди сюда, посмотри на это безобразие! — Леонид с готовностью подбежал поближе. — Что у нас происходит? Что за бардак? Почему он сидит с паяльником? — Ефим начинал выходить из себя.

— Ефим, мы начинаем разрабатывать новую систему, мы…

— Листен, Листен, а на хрен нам новая система? Почему ты с усами ходишь? Думаешь, что умнее всех? Сбрей немедленно! Почему я не знаю, что в компании происходит? Может, я не прав? Ты не бойся, если я не прав, так и скажи мне: Ефим, ты хуйню порешь! Меня надо иногда посылать. Посмотри, вот он сидит, потеет, лицо бледное. Разве он может что-нибудь припаять? Отправим его в Россию взад, тоже мне техник-смотритель нашелся. — Парнишка побледнел и закусил губу.

— Ефим, — робко произнес он, — мы просто хотели измерить искажения…

— Листен, не перебивай меня! Мы просто хотели… Просто ничего никогда не хотят! У вас есть планы? Леонид, мне показали план? Я утвердил их? — Леонид побледнел.

—Ефим, — он заискивающе заглядывал ему в глаза, — эта работа на пару часов, мы сегодня же планировали ее закончить…

— Вот именно! Вы планировали! А на хер вы планируете без меня? Я не имею понятия о том, что делается в компании! Листен, Листен, Листен! Иди-ка сюда!

Ефим с Леонидом закрылись в кабинете и оттуда понеслись глухие крики. Ефим вымещал свое раздражение тем фактом, что Леонид живет вне пешей досягаемости до предполагаемого нового здания компании в центре Литтл-Три. Этот факт нарушал столь желанную и недостижимую гармонию. Растерянный толстяк был бледен, на лбу у него выступили капли пота. Он так и сидел, держа в руке раскаленный паяльник и явно не знал, что ему делать — продолжать паять или дождаться решения начальства, не навлекая на себя гнев за проявленную инициативу.

Остальная часть компании облегченно вздохнула, поняв, что сегодняшняя гроза прошла стороной, и с удвоенной энергией принялась за работу. Я уже знал, что произойдет дальше: крики будут раздаваться еще около получаса, после этого Ефим уйдет к себе в кабинет и начнет звонить по телефону своим адвокатам, а Леонид, потрепанный, но заряженный энергией подсядет к растерянному паяльщику и будет сидеть до полуночи, ударными темпами завершая начатый проект.

Про Ефима ходили легенды. Он обладал потрясающей интуицией, граничащей с мистикой. Рассказывали, что однажды он летел в самолете, совершавшем рейс из Сибири в Москву с посадкой в каком-то провинциальном городе.

— Не нравится мне этот самолет, — сказал Ефим, сойдя на землю провинциального аэродрома. — Не полечу я на нем никуда. Где здесь ресторан?

— Он заказал бутылку дорогого коньяка и тут же напился до совершенно бессознательного состояния. Его пытались силой усадить на рейс, но Ефим уцепился рукой за ножку столика и категорически отказывался продолжать свой полет. Наконец, друзья махнули на него рукой и бросили в провинциальном городе, оставив пятьдесят рублей из командировочных денег. Самолет взлетел в воздух, направляясь в Москву и через сорок минут взорвался в воздухе и упал где-то в глухой тайге. Ефим же проспался и улетел в столицу следующим рейсом.

В молодости Ефим был красив и обаятелен, к тому же очень любил женщин, которые отвечали ему взаимностью.

Где-то в конце шестидесятых или в самом начале семидесятых годов в Москву на гастроли приехал знаменитый балет из в то время еще коммунистической Германии. Особенно в этой балетной труппе отличалась певица и танцовщица с длинными, красивыми ногами. Совершенно непонятно каким образом, но за ту неделю, в течение которой танцовщицы из ГДР трясли своими аппетитными ляжками перед Московской аудиторией, состоявшей преимущественно из солидных партийных работников и прыщавых комсомольских деятелей, Ефиму удалось соблазнить заезжую примадонну. Последняя, словно исправляя ошибки своих родителей, соблюдавших расовую чистоту и успешно очищающих Германию от избранного Богом народа, без памяти влюбилась в экзотического брюнета со жгучими глазами.

Неизвестно почему, но в эту историю не вмешалось КГБ, по-видимому стараясь не конфликтовать с представителями дружественной социалистической страны. Факт остается фактом: Ефим официально расписался с заезжей гостьей и вскоре сложил чемоданы и поехал к своей возлюбленной в Восточный Берлин. Там его, правда, ждало жестокое разочарование: выдающаяся певица и танцовщица вот уже много лет жила в маленькой комнатушке в коммунальной квартире, стоя в очереди на отдельное однокомнатное гнездышко в пригородах столицы социалистической Германии.

Ефиму это не понравилось. Он одел галстук и пошел на прием к бургомистру, по слухам прихватив какого-то своего приятеля. О чем они говорили с бургомистром осталось неизвестным, но танцовщице на той же неделе выдали ордер на отдельную двухкомнатную квартиру.

Бедняга Ефим не подозревал о том, что это было началом конца: примадонна разрыдалась, а затем высказалась в том роде, что это бесчестно, так как честные труженики социалистического государства десятки лет дожидаются своей очереди на квартиры, а никому не ведомый Ефим пошел на прием к бургомистру и все устроил за один день. Из-за таких людей, как он, идеалы социалистического строительства покрываются плесенью буржуазного стяжательства и тому подобное. «Дура какая-то!» — по слухам раздраженно сказал тогда Ефим, тут же развелся и уехал обратно в Москву.

Он вел богемный образ жизни, в его комнате все время ночевали красивые женщины, иногда жены высокого начальства, а также бездомные поэты, художники и деятели возрождающегося сионистского движения, скрывающиеся от КГБ и пишущие гневные письма протеста в ЦК КПСС, лично Леониду Брежневу и в Совет Министров.

—Психи ненормальные! — как-то вспоминал Ефим. — За мной увязалось КГБ, а я уже окончательно собрался сматывать удочки в Израиль. И вот у меня поселяется какой-то чайник, который пишет докторскую диссертацию о «Слове о полке Игореве» и одновременно строчит протесты в КГБ. Так за нами вскоре пришли, я с трудом успел удрать. И что мне оставалось делать? Пришлось симулировать сумасшествие. Кстати, — Ефим довольно улыбнулся, — у меня это так отлично получалось, что меня ни один профессор от настоящего сумасшедшего не мог отличить! Я вот так вот головой подергивал. Они меня спрашивают: «Скажите, дорогой, вы довольны политикой партии и правительства?», а я им все время отвечаю: «Шура! Шура!». С трудом выпустили, пришлось убеждать их, что я вылечился.

Затем Ефим уехал в Израиль. Об этом периоде своей жизни он вспоминал с удовольствием:

—Там было здорово. Днем я работал, а вечером! Какие там были девки, какие груди, налитые, соски торчат, ноги стройные, кровь с молоком! У меня каждую ночь другая ночевала, никогда такого времени больше не было!

Он удрал из Израиля, по слухам, сидя в трюме какого-то корабля, так как получил контракт в Лондоне, но случай занес его в Америку. Здесь ему пришлось туго, так как Ефим понял, что и Россия и даже Израиль в области электроники безнадежно отстали от развитого мира. Ефим, которому к тому времени исполнилось уже сорок лет, работал техником за доллар в час, мыл полы, сидел с детьми и все заработанные деньги тратил на баб. «Особенно негритянки были дешевыми, — вспоминал он, — за пару долларов соглашались на все. Что делать, я же не мог без этого обходиться. А ты что, думаешь, они были хуже самых дорогих баб, которых я потом имел? Ни хера, точно такие же, даже лучше!»

Америка нанесла серьезный удар самооценке Ефима, привыкшего считать себя гением. Правда, проработав пару лет техником, он понял, что окружающие его инженеры вовсе не боги, какими они казались ему в первые месяцы после приезда, а зачастую такие же бездари, как и всюду. Именно к этому периоду жизни относились часто вспоминаемые Ефимом инженеры в белых халатах, с калькуляторами и в желтых носках. Ефим вскоре профессионально вырос, с ним начали считаться, затем приглашать для консультаций. По слухам, он за день делал то, на что многие корпорации тратили годы. Помогал здесь и недюждинный талант и способности, но самое главное, что Ефим обладал каким-то сверхъестественным чутьем и интуицией. Ему достаточно было посмотреть на электронную схему, и он мгновенно чувствовал, в какой именно ее части скрыта проблема, сводящая высокооплачиваемых инженеров с ума.

К сожалению, ни в одном месте Ефим не мог задержаться больше чем на несколько месяцев. Когда он впервые получил работу техника, руководство компании искало инженера. Ефим написал письмо директору с просьбой перевести его в инженеры, и его начальник, усталый пожилой индус, начал убеждать его в том, что Ефим, плохо разговаривающий по-английски и не знающий местной жизни, сможет стать инженером не раньше чем через пару лет.

«Чтоб я так был здоров! — ответил Ефим. — Через два года ты придешь ко мне наниматься на работу, и я тебя не возьму. Ты бестолковый.»

Ефима тут же с треском выгнали. Самое интересное, что через два года бывший начальник действительно пришел наниматься на работу в отдел Ефима, который к этому времени уже руководил проектом в большой корпорации.

Как-то раз Ефиму предложили крупное повышение. Он выбрал момент, когда в кабинете президента собралось большое совещание, подошел к боссу и сказал:

— Я всю ночь не спал и думал о вашем предложении.

— Ну и что вы решили? — босс был настроен благожелательно, не сомневаясь, что Ефим примет предложение и будет его благодарить.

— Я не смог найти ни одной причины для того, чтобы согласиться работать у кретина! — громко и отчетливо сказал Ефим.

На следующий же день он был уволен.

Та же история повторялась многократно в самых различных местах. Ефим срывался и начинал орать на вице-президентов и президентов компаний, издевался над ведущими инженерами, и его с треском вышибали на улицу. По слухам, испуганные сослуживцы во время скандалов даже несколько раз вызывали полицию.

Заработанных денег Ефиму хватало на то, чтобы платить за комнату, в которой, кроме кровати и телефона, ничего не было, покупать водку и сигареты, приводить к себе женщин и дарить им небольшие подарки. Женщины его по-прежнему любили.

Наконец, одна из знакомых Ефима вдруг забеременела и решила рожать ребенка. Ефим осмотрелся и увидел, что папаша из него получится паршивый: в доме не было ни одного стула, и на подоконниках стояли стаканы с раздавленными окурками. В этот момент в Ефиме проснулась энергия. Он решил расплатиться с долгами и купить дом. Для того, чтобы заплатить по счетам, требовались деньги. Ефим со своим приятелем накупил каких-то подержанных деталей и за несколько недель собрал первую коробку с надписью «Пусик». Он рассчитывал продать пять-шесть приборов по несколько тысяч за каждый и накопить немного денег. То, что произошло, было совершенно непредвиденным: за в спешке собранные коробки положили большие деньги и сразу же заказали еще несколько.

Ефим снял маленький сарай и нанял нескольких китайцев для сборки. У дверей сарая выстроилась очередь, которая с тех пор только увеличивалась в размерах, и Ефим за несколько месяцев стал мультимиллионером. Оказалось, что никто в мире не был в состоянии повторить нескольких гениальных технических находок Ефима, и его изделие намного превосходило все другие коробки по своим возможностям и точности.

У Ефима родилась дочка, и он сразу же развелся со своей женой, об умственных способностях которой он отзывался с тех пор весьма нелестно. Бывшая жена миллионера сразу же затеяла судебную тяжбу, надеясь отсудить часть ефимовских миллионов, но дело затянулось и так ничем и не закончилось.

Ефим начал вести светскую жизнь, купил дорогой дом, завел знакомства с местной элитой, но остался таким же, каким он был всегда. Его холостяцкое жилище было холодным и необустроенным, казалось для жизни ему хватало только старого матраца. В доме у него все время жили какие-то старые и новые друзья, женщины стали добиваться его еще больше, чем раньше, купаясь в лучах славы и денег. Они постепенно обустраивали его домик, каждая на свой вкус: одна купила рояль, другая — диван со столиком, третья — кухонный гарнитур. Ефим иногда и сам забывал, кто живет у него дома и когда и где этот нахальный парень с тошнотворным украинским акцентом, снисходительно похлопывающий Ефима по плечу, успел с ним познакомиться. Он никому не отказывал, совершенно не по-американски помогая известным и неизвестным знакомым, давая немалые деньги на операции, лекарства и прочее.

Но это все было дома. На работе Ефим был другим. Он навсегда запомнил унижения своих первых лет в Америке и считал, что его компания является школой жизни для русских эмигрантов. Врожденный инстинкт подсказал ему отличное решение: как только в России начался бардак, Ефим постарался нанять как можно больше русских, в основном людей высочайшего уровня, которых он для этого выписывал из России, не скупясь платя большие деньги адвокатам.

В отличие от множества крупных и мелких жуликов, Ефим платил людям нормальную зарплату, а также за счет компании оформлял им вид на жительство в Америке. Расчет был довольно простой и точный: год-другой люди работали на него, выкладываясь иногда из-за благодарности, иногда проникнувшись ответственностью, а бывало и в страхе потерять работу. Брал он на работу и отчаявшихся эмигрантов, зачастую искренне сочувствуя их лишениям и стараясь помочь, часто подбрасывал им денег. С другой стороны, болезненный и тяжелый характер зачастую приводил к тому, что он буквально истязал и уничтожал тех же людей, особенно когда не обнаруживал в них гениальности или легкого сумасшествия. К тому же, колоссальный успех вскружил ему голову, и он привык считать, что его мнение абсолютно правильно и непогрешимо. На дурной характер оказывал свое влияние и усугубляющийся диабет; стоило повыситься уровню сахара в крови, и Ефим совершенно терял самообладание.

Какие-то неисповедимые психические мотивы или подсознательный гипнотизм привели к тому, что Ефим часто приходил делиться со мной своими сокровенными идеями. Быть может, я удачно делал вид, что всегда следую за его мыслью, даже когда он сам ее терял, и это повышало его настроение лучше, чем любая психотерапия.

— Понимаешь, — в сотый раз повторял Ефим, пристально глядя мне в глаза, — ну что они вкалывают? У нас уйма денег, дела идут хорошо, уходите домой в пять вечера! Нет, у них рабство какое-то в душе, они боятся, ты понимаешь? Забитые, мать твою, это рабство у всех из России в душе, они власть уважают, начальство. Им палка нужна, ты понимаешь? Крепостные! Ты же видел — он сидит, бледный, паяет. Потому что Леонид ему приказал. Леня молодец, он гоняет людей, но в конце концов пошли его подальше! У тебя жена, дети папу не видят, в пять вечера выключи свой паяльник и иди домой! — Ефим покачивал головой. — Сходи в оперу, здесь прекрасная опера!

Я соглашался, так как чувствовал, что в этот момент Ефим говорит совершенно искренне и сам верит в свои слова. С другой стороны, недавно я оказался невольным свидетелем того, как Ефим отчитывал провинившегося сотрудника, позволившего себе покинуть работу в начале седьмого в связи с какой-то семейной неурядицей.

— Сегодня ты с работы в шесть вечера ушел, а завтра убивать и грабить пойдешь! — кричал Ефим, раскрасневшись от гнева.

— Так я же без обеда, — робко оправдывался позеленевший от ужаса будущий убийца и грабитель, осознавая всю глубину своего морального падения.Все сотрудники знали, что пару лет назад Ефим уволил одного из основателей компании за то, что тот начал уходить домой в начале седьмого.

— Значит сходишь в оперу? В Литтл-Три отличная опера. И купи себе домой рояль. Будешь играть, это для работы помогает. И обязательно заведи себе девку посмазливее, отвлекись. Знаешь, что ты все время с женой живешь, это же скучно! Заведи бабу и езжай с ней в Мексику. Да, — он иронично смотрел на меня, — я тебе все от компании оплачу! Только две недели из постели не вылезай и увидишь, как мозги прочистятся! Приедешь свеженький, чистенький, на работу накинешься как на зверя! — Ефим покачивал головой и неожиданно менял тему. — Вот Борис, он какой-то аскет. Как будто ему ничего не нужно. Врет, кобелина! У нас была секретарша красивая, он только вокруг нее и крутился. Так и не знаю, трахнул он ее или нет… Вообще-то надо нам в компании завести красивых девок, тогда мужики будут вокруг них крутиться и дело пойдет! Леня сумасшедший! Бегает, совсем форму потерял. Жалкий какой-то. Купил себе этот идиотский дом! Зачем ему спрашивается дом? Хрен знает где, даже не в Литтл-Три. Ну да, там рядом, но улицы не освещены. Влез как идиот, должен заплатить полтора миллиона. Откуда он их возьмет? Кончился человек, а хороший инженер был! Совсем стал старичок, такой пигмей, как-то сжался весь, все говорит: «Да, Ефим», противно даже. Ты купил рояль? Я вчера был на концерте, какая-то актриса читала Ахматову. Хорошо читала, с душой. Но вся эта русская ментальность… Вот говорят, в России не будет фашизма. А почему собственно не будет? У них для фашизма всегда все было. Я когда уезжал, меня раздели догола, в задницу железку засунули, кольца с бриллиантами искали. Это и есть фашизм! Друга моего услали на восемь лет в Сибирь за анекдот! Это не фашизм?

Как-то вечером Ефим пришел возбужденный:

— Вот ты хочешь наукой заниматься, ученые все мать вашу так! А я только что прочел биографию Эйнштейна. Ужас! Мы думаем: Эйнштейн, теория относительности, а он был деспот, тиран! Такой маленький садистик с усиками, глазки выпирающие, Альбертик! Еврейский папашка, он жену свою колотил! Точно, про это в биографии написано! Как ни вечер, он ее колошматил! Ну, наверное за дело, она тоже стерва была порядочная, но каков гусь! И вообще, ты эту науку брось. Ну что этот твой Эйнштейн сделал? Он же неудачник! Подумаешь, теория относительности! Сидел годами в комнате, на бумажке каракули писал. Неудачник! Вот посмотри на меня: я инженер. Я сделал свою коробку, напихал внутрь всякого дерьма и продаю ее за сотни тысяч. И ни один вокруг ничего похожего сделать не может! Посмотри на меня, у меня все есть, я если захочу могу остров в океане купить и на своем Боинге на него летать! Я себя реализовал, я удачный человек! А вы все в России с ума посходили, все с комплексами, все эти мамашки и папашки: сына в университет, чтобы учился! Дерьмо! И ты тоже: наука, наука. Ты бы лучше пошел в схемотехнике разобрался, тоже бы спаял коробку и продавал ее. У тебя все получится, я же вижу. И тоже будешь счастлив безо всякой Нобелевской премии!

Этой ночью холодный огонек снова разгорелся внутри, и мне приснилось, что в сборочном зале ходит Эйнштейн с курчавой шевелюрой, в потертом свитере и стоптанных туфлях, совершенно не вписывающихся в Пусиковскую униформу, грустно копающийся в жужжащих серых ящиках и втыкающий в них кабели. Я обомлел и с какой-то болью в сердце подумал: «И он тоже». Вдруг рядом появился Ефим. Все происходило как будто в замедленном темпе.

«Идиот!» — говорил Ефим и показывал пальцем в сторону Эйнштейна. — «Неудачник!» — громко кричал он, и Эйнштейн втягивал голову в плечи и склонялся над развороченной коробкой. Ефим выпячивал нижнюю губу и злорадствовал: «Посмотри на него, одевается, как бездомный, штаны какие-то вытертые. Садист!». Ефим разводил руками. Внутри у меня все протестовало, я пытался возразить Ефиму, но язык не ворочался, и грустный основоположник теории относительности тщательно укладывал провода в большой ящик.

Я еще не догадывался о том, что мой сон был пророческим.