И зачем только все это началось? И кто их об этом просил, что им не сиделось? Какая жизнь была, спокойная, размеренная. День изо дня тикали часы на стене. Как сейчас помню, светит зеленоватым лучиком настольная лампа, пахнет старой кожей, отблескивают золотом переплеты старых книг. Я украшение дома, как египетский сфинкс, загадочный и непонятный, лежу на диване, хозяин перебирает бумаги на столе, что-то черкает ручкой. Время неторопливым, вязким потоком течет мимо меня, медленно сползая в вечность, как густая сметана со стенки эмалированного прохладного алюминивого бидона… Если бы не этот Белка… И имя-то у него несуразное, женское, и весь он какой-то нескладный. Ох, не люблю я этих собачьих слюнявых штучек. Уж как бросится к хозяину, как начнет лизаться, язык мокрый, отвратительный. А эти глупые, нелепые движения куцым хвостом? Уж я понимаю, хвост бы был как у меня, пушистый, серый, шерстинка к шерстинке, а то посмотреть не на что. Одно недоразумение, как у крысы, куцый, такой хвост бы в детстве обрубить. И чего его дармоеда терпят, гнать бы его в шею. И шум от него и запах отвратительный, и убыток. Вот недавно ножки у стульев пообкусал, одно наказание… Так, кажется хозяин идет… – Наташа, – входная дверь громко хлопнула. – Добрый вечер, все в порядке? – Как всегда, что у нас может произойти?– Ну как мне знать? Революция. Переворот. Крах общей системы капитализма. Кто его знает..– Опять ты за свое… Ужинать будешь?– Конечно буду, голодный как зверь. Белка, Белка, хороший мой, иди сюда. И опять та же дурацкая история, этот недоумок бросился ему навстречу, по-идиотски взвизгивая, мутная слюна брызгает с отвратительного розового языка, а Александр Константинович, словно не замечая фальши, треплет его по шерсти, тискает и ласково с ним разговаривает… Нет, жизнь решительно несправедлива, ведь он поужинает, а затем придет меня с кресла сгонять… Опять придется сохранять спокойствие. Я ведь тоже бы мог мурлыча ползти по полу, подлизываться, эх не ценят люди самообладание и породу. Вот какой ведь вопрос, если меня опять по обыкновению возьмут за шкирку и грубо сбросят на паркетный пол, может быть возмутиться? Зашипеть, поцарапаться? Да нет, какой смысл ронять свое достоинство, просто в глазах у меня появится надменное выражение, те, кто захотят смогут его оценить. А ведь я бы вполне оцарапать мог. Вообще, жизнь несправедлива. Вот взять меня, как Александр Константинович не видит, что я животное благородное, у меня порода чувствуется. И веду я себя с достоинством, еще чего, хотя бы раз разве бросился я навстречу ему, когда он приходит домой, снимая мокрое пальто, от которого по сумрачному коридору распространяется запах шерсти и начинающего таять снега? Ничего подобного, только открою глаза, да разве раз-другой из уважения независимо пройду по коридору, ну потрусь об ноги, неизвестно еще кто кому больше нужен.
– Ты за лекарствами маме зашел? – Зашел, Зашел. Попробуй у нас без блата какие-нибудь лекарства найти. Аптека пустая абсолютно, не знаю что и делать. – Ну ладно, иди ужинать. – Спасибо, дорогая, что бы я без тебя делал? – Пропал бы… Такой как ты пропадет, пожалуй.. – С Белкой гуляли? – У меня нету других дел, только как с этим дармоедом гулять… Семью прокормить нечем, еще и с этой псиной возись… – Собака – друг человека, дорогая… – Тоже мне, Белка… Это не белка, а Белк, да и вообще не Белк, а полярный медведь, научившийся взбираться на деревья… Мой руки и иди ужинать.
Насчет этого подлюги это она правильно…Но могла бы и меня упомянуть, в пример поставить. Мол, с Белкой гуляешь, а кота забросил, с кресла за шкирку сбрасываешь почем зря…
Эх, не тех я хозяев выбрал, вот на втором этаже ответственный работник аппарата, за ним по утрам черная «Волга» приезжает. Правда и у нас неплохо, кресло у хозяина еще от дедушки его досталось, кожа черная, потрескавшаяся, но мягкая. Да, зря я жалуюсь. Что у этого работника аппарата на втором этаже? Скукотища, у жены морда такая, что хочется на улицу убежать и в мусоре рыться, отыскивая объедки. А здесь лафа, как хозяин на работу уйдет, в комнате полумрак, только часы тикают, гардины задернуты, на улице голоса отдаленные, машины ездят, если занавески не до конца задвинуты, тусклый свет с улицы прорывается, вначале он падает на стол, потом на полки, потом на старый диван, над которым висит картина «Запорожцы пишут ответ турецкому султану»… Стол правда мог бы и разобрать, все черкает бумажки, в стопку кладет. Это еще ничего, когда от руки черкает, а как вечерами приходит, лампу зажжет и начинает на пишущей машинке стучать, вот тут так светопреставление, хоть на черный ход беги. Ну пишущую машинку потерпеть могу. Вот если бы он свои дурацкие сигареты не курил, а то начнет дымить, и дым-то плебейский. Вот в гости к нему как-то какой-то странный тип приходил в костюмчике таком хорошем, говорил еще как-то с акцентом, вот у него сигареты были… Бальзам. Да, что ни говори, марка есть марка.
А он с этой бессмысленной шавкой вечерами гулять по улицам ходит. Я представляю себе, чем они занимаются… Мокрый снег падает, подсвеченный желтыми фонарями, в высоких окнах светятся лампы, гулкий подъезд выложен кафельными черными плитками, опускающийся старый лифт с чугунной решеткой громыхает, и гулкое эхо резонирует под сводами старого дома… Редкими фарами светятся проезжающие машины, и кажется что мир застыл, и только на этой улице в центре старой Москвы еще существует жизнь и любовь. Я уже молчу про густую сметану, которой в магазинах становится все меньше и меньше, а этот собачий недоумок на фонари мочится. Нашел себе занятие… Никакой поэзии. И как это культурные люди могут быть так слепы?
– Опять ты мерзавец в моем кресле разлегся? А ну-ка пошел вон…Кстати, как это не смешно, сегодня продовольственные заказы разыгрывали и мне опять ничего не досталось… – Что-то тебе в последнее время не везет.. – Да пошли они все к черту, противно..
Вот так всегда… Смахнул как ненужную пылинку. Ну и ладно, сами такие… Как бы лицо сохранить? А я чиститься буду, вылизываться. Как будто ничего такого не произошло… Противно ему. А я без свежей рыбы останусь. У меня диета, стоит им мне какую-нибудь дрянь из универсама скормить, как я два дня желудком мучаюсь.
– Да, я тебе говорил, что мы недавно поставили очень красивый эксперимент? Этот Саша очень толковый мальчик, на ходу генерирует идеи. Несколько дней назад он притащил приборы, и измерения дали удивительный результат. – И что, от этого мир перевернется? – Эх ты, скептическая женщина. Нет, мир конечно не перевернется, но если мы правы, можно будет создать сверхчувствительные датчики. Ты представляешь, как за это схватятся всякие почтовые ящики и военные? Представь себе ракету, обнаруживающую крохотный источник излучения на расстоянии десятков тысяч километров… – Ты бы лучше свою диссертацию закончил. Или хотя бы продовольственный заказ выиграл, я сегодня пыталась купить продуктов, в магазине хоть шаром покати…
Нет, мир определенно держится на женщинах… Эффект он обнаружил. А на то, что домашние животные впроголодь содержатся ему наплевать. Лучше бы придумал, как из картофельных очисток свежую рыбу производить. Я свежей рыбы уже полгода во рту не держал, в магазинах какой-то хек мороженый, вонь от него такая, что ни один уважающий себя кот эту дрянь в рот не возьмет. Что толку с ихних ракет и излучений? В прежние времена в домах хотя бы мыши водились, а как развели науку с их удобрениями и химикатами, мыши выродились и продуктов не стало. Как-то это связано, неспроста это все. Нечего насиловать природу, были мыши в домах, была и рыба в магазинах. Да что рыба, сливки, сметана, диетические яйца? А мясо какое они в последнее время покупают? Отстоит она очередь, дадут ей кусок с костями, черный весь, этой сволочи с куцым хвостом хорошо, он кости грызть любит, ошибка природы. Лизоблюд. И молоко у них порошковое…
– Ну ладно, ладно. Давай-ка ужинать. Кстати, в туалете бачок сломался. – Ох, только этого не хватало… Я так хотел поработать сегодня. – Хватит работать, сколько можно? Послушай, я не могу тащить на себе весь дом, я тоже не железная. – Ну хорошо, хорошо, только не надо ссориться. Починю я сортир, не кипятись.
Работать ему… С кресла меня согнал, только бы курить свои вонючие сигареты и стучать на машинке. И чего он там пишет, значки какие-то, закорючки. Нет, все-таки бытие основа сознания. По учебной программе недавно передавали. Для школьников, кстати, а вот взрослый человек, а такой элементарной вещи понять не может… Когда у тебя в желудке свежая осетрина, и сортир починен, можно и бумагу марать. А когда сортир протекает, и в желудке пусто…
– Тима, Тима, ужинать.
Это меня… Наконец-то. И куда только сон подевался? Лапы как-будто энергией налились… Молочные берега, сливки, а на Западе в магазинах, говорят, целые стойки специальной пищи для кошек, консервы, печенье ароматризированное. Неужели так никогда всего этакого не попробую? А есть-то хочется, товарищи. Еще как хочется… Снилось мне сегодня днем в хозяйском кресле, что голубя поймал. Жирный такой, теплый. Ах, молоко, белое, с привкусом порошка, но все равно вкусное … Ничего, мы еще поживем. Мурр …
– Жри, Жри зверюга. Твои дальние родственники в Африке сейчас задирают зебр и антилоп, а ты, вырожденец, лакаешь молоко из литрового пакета.
Мы еще посмотрим, кто тут вырожденец. Главное – не показывать вида и сохранять собственное достоинство. Попробуй без меня прожить хотя бы пару дней, посмотрим, как тебе будет работаться без меня, свернувшегося в клубок в углу и поджавшего хвост себе под лапы. Будешь ты печатать свои бездарные, никому не нужные страницы на пишущей машинке, посмотришь в пустой угол, и замучают тебя угрызения совести. Меня не проведешь…
Ну ладно, доставлю тебе приятное. Полежу в темном углу, в зеленоватых тенях лампы с абажуром, вдыхая запах старых пыльных книг, кожи, под светящейся в таинственном полумраке картины, запорожскими казаками с чубами, фотографией старика в просторной майке, с курчавой шевелюрой и с ироничными глазами. И закорючки какие-то по бокам нарисованы. Бессмыслица конечно, вроде абстрактной живописи. То ли дело старые мастера, особенно фламандские, которые рисовали натюрморты. Там все понятно, птица это птица, рябчики или фазаны, рыба такая свежая, жирная, хоть сейчас ее ешь.
Ну вот, все на своих местах. Зеленоватый лучик от лампы слегка подергивается, висят клубы сизого табачного дыма, стучит пишущая машинка, и ложатся на стол листы бумаги. А все-таки жизнь не так плоха. Скоро снег кончится, и наступит весна. А пока на улице холодно и идет снег, я буду каждый вечер лежать в углу и, закрывая глаза, погружаться в мечты. Вот если бы только не этот куцехвостый дурак, который бегает по комнате и стучит своими когтями по паркету. Он даже не понимает, что когти можно прекрасно втягивать и ступать неслышно, не раздражая хозяев и не портя домашнее имущество. И как этого беспородного идиота только терпят… Но меня это не касается, я выше этих мелочных счетов. Я украшение дома, как египетский сфинкс, загадочный и таинственный, приносящий удачу. Я счастлив.