– Такие сволочи, наглые, ты себе представить не можешь. – очкастая девушка Рита, с которой я познакомился на очередном пикнике, суетилась на кухне. После внезапного приступа страсти, обуявшего нас на лесной тропинке, и победно завершившегося в моей комнатушке, выяснилось, что Рита замужем. Меня по этому поводу до сих пор мучали легкие укоры совести, но человек слаб, и Рита продолжала появляться у меня дома…

Греховная радость познания еще время от времени манила меня, но неумолимо отступала, сдавая позиции запаху дешевого дезодоранта, застиранному белью, и морщинам, проступавшим под глазами. С каждым посещением Риты тайн между нами оставалось все меньше, и хотелось зевнуть, и вспоминалась песня про то, «Как хорошо проснуться одному»…

– Тебе кофе покрепче, или как обычно?

– Сделай покрепче. А это ты на кого ругаешься? – я загипнотизированным взглядом провожал колеблющуюся на ее груди надпись, выполненную стилизованным шрифтом на футболке: «Работник корпорации! Помни: твою зарплату выплачивают удовлетворенные тобой заказчики!».

– Нет, ты понимаешь, мы для них – низший класс. А эта китайская чукча, которая и по-английски-то говорить как следует не научилась, еще смеет мне указывать.

– Какая разница, китайская, корейская, японская. Мы здесь все на одном и том же положении, в том и сила этой страны. – Я сам удивился неожиданному приступу интернационализма.

– Да пошли они куда подальше, идиоты, задолбали уже. Ты не видел, куда я засунула очки? – Рита начала близоруко ощупывать стол.

– Вот они, около кровати, – я, пошарив рукой, подцепил очки за дужку.

– Спасибо, – в очках она сразу почувствовала себя увереннее. – Куда ты опять кофе дел? Я же тебя просила, ставь банку на полочку, справа от плиты, неужели так трудно запомнить? Я ненавижу, когда все приходится подолгу искать.

– Я сейчас, покурю, – накинув на себя простыню, я вышел на балкон. Интересно, кем я казался редким прохожим, случайно устремившим той ночью взгляд ввысь? Римским патрицием? Ангелом, спустившимся с небес? Городским сумасшедшим, которых в этом местечке более чем достаточно? Да и прохожих-то на улице не было, лишь иногда проезжали редкие в этот час машины, фырча и подмигивая желтыми глазками фар.

Где-то там, в этом облачке огоньков спит мой ребенок. Детеныш мой, прости меня, если сможешь. Когда ты родился, ты кривил свою маленькую мордочку, пуская слюни, смеялся, когда я строил тебе рожи, склонившись над кроваткой, брал мои пальцы в свои маленькие ладошки. Потом ты начал иронично улыбаться, когда я совал тебе в рот фруктовое пюре. Ты горько плакал, когда на улице была гроза, или случался салют.

Салют ты особенно не любил. Грохот пушек, прославляющих распадавшуюся советскую империю, и, как назло, расположенных неподалеку от нашего дома, разноцветные вспышки фейерверков в окне, подрывали в тебе уверенность в устойчивости и разумности мира. Я носил тебя на руках, пытаясь успокоить, похлопывая тебя по плечу, и ты запомнил этот жест. Как символ любви и привязанности, сохранившейся между человеческими существами несмотря на государства, границы и социальные системы. Невзирая на фейерверк, ты дружески пошлепывал меня ладошкой, на секунду приобретая уверенность в устойчивости бытия, от осознания этого иллюзорного счастья радостно улыбаясь, и мне становилось тепло. В конце концов, какого черта! Пусть падут все империи и государства, на закате жизни и цивилизации останемся лишь мы с тобой. Такие, какие мы есть.

А теперь ты подрос, и обожаешь эти жуткие игры, залы игровых автоматов, забитые шпаной и дегенеративного вида взрослыми, с безумным оскалом на физиономиях. Они судорожно бьют по пластмассовым кнопкам. Каким образом ты полюбил виртуальные драки на цветном экране, когда твоего многорукого противника, вооруженного ножами, сетями и копьями, ударяют палицей по голове, раскалывающейся на мелкие кусочки. Неужели тебе не становится дурно от этих луж крови на асфальте, пусть нарисованных, но неужели тебе все равно? Убедить тебя в том, что это страшно – невозможно, – ты в ожесточении стучишь по кнопкам, подогнув ноги в коленях, и устраиваешь безобразные скандалы, когда я пытаюсь увести тебя домой. И опять у меня нет денег, ты не можешь понять, что потратить пять долларов на игровые автоматы, а потом еще четыре на твой любимый «Бургер Кинг» мне сложно, и обижаешься.

Кто же из тебя вырастет? Каким образом тебя так успела испортить эта страна, ведь ты прожил здесь всего три года. Неужели это что-то, носящееся в воздухе, таинственные излучения, исходящие от земли, почему, почему? Как все это сочетается с тем, что тебе не продадут сигареты и вино, пока тебе не исполнится двадцать один год? Почему тебя на неделю лишили игры в баскетбол и школьных обедов, когда ты встал на шаг дальше, чем положено, на школьной линейке? Почему вызвали родителей в школу после того, как ты принес в класс плюшевого медвежонка? Почему выгнали с занятий когда ты подрался с одноклассником, оскорбившим тебя на глазах у друзей? И почему при всем этом зубодробительном режиме, в старших классах половина учеников уже сидит на наркотиках, и с трудом может написать свое имя без ошибок?

Вы заучиваете наизусть стихотворения про Джорджа Вашингтона. Когда Вашингтон был маленьким, он тоже бегал в валенках по горке ледяной. А Томас Джефферсон родился в апреле, когда расцветает весна, хотя и был самым бессовестным плантатором, и открыто призывал к использованию рабского труда. И как это сочетается с тем, что с утра вы должны распевать гимн? А особенно с тем, что Том Сойер теперь не рекомендован к изучению в школьной программе – книжка эта была написана с расистких позиций. Она нехорошо изображает черное население, как иначе объяснить то, что негр, который жил в какой-то там пещере был бандитом, а бледнолицый Том Сойер – хорошим…

Хорошо, хорошо, мир сошел с ума. Я достаточно мудр, чтобы это понимать, но чего вы хотите от детей?

***

– Держи свой кофе, – Рита была недовольна. – Опять ты где-то на седьмом небе витаешь. Смотри, крылышки не обожги… Ну ладно, мне пора.

Правильно. Я не выразил достаточного сочувствия ей, бездетной, живущей с нелюбимым и не хватающим звезд с неба мужем, угнетаемой работодателями азиатского происхождения, потерявшей свою замечательную работу, карьеру, величественный город на Неве, решетки Летнего сада, ради этого вселенского разочарования в десяти тысячах километрах от дома.

– Спасибо, – прихлебывая отдающую рвотой жижу, в глубине души я мечтал о том моменте, когда она наконец уйдет, и я останусь один. Я даже укорял себя за эту эгоистичную мечту, поскольку приходила она обычно после порывов страсти. Но стоило Рите открыть свой рот, а в такие минуты на нее почему-то нападала повышенная говорливость, как мне хотелось провалиться сквозь землю. Спастись от этой напасти можно было единственным способом, к которому я и прибегнул, стиснув зубы и прикрыв веки. Теперь, медленно дыша, надо сосчитать до десяти.

– Что с тобой? Я тебе надоела? Ты меня еще любишь?

– Безумно, – я закончил медитировать и прикурил сигарету.

– Слушай, я пойду, – она испуганно посмотрела на часы. – Я завтра не смогу заехать, а то он меня подозревать начнет. Не обижайся, ладно?

– Не буду, не буду, – Я почувствовал облегчение. – Ты не волнуйся, приезжай, когда сможешь.

– А ты меня не ревнуешь? – Глаза ее, увеличенные очками, виновато моргнули.

– Да нет, что ты… – Я с досадой почувствовал, что просто так она не уйдет.

– Правда? Нет, скажи, правда?

– Да, конечно. С чего это мне тебя ревновать?

– А тебе что, совершенно все равно, что я… Ну, живу с ним. Ложусь в постель? Или, может быть, у тебя есть кто-нибудь еще?

– Никого у меня нет, Рита. Я просто устал.

– Тебе на меня наплевать! – Она начала всхлипывать. – Нет, скажи, ты меня совершенно не ревнуешь? Ты себе представь, я приезжаю домой, и я ведь должна, чтобы не вызывать подозрений…

– Прекрати! – Я начал злиться.

– Ты разлюбил меня, – Рита наконец начала рыдать. – Но я же не могу вот так вот его бросить. Он такой хороший человек… Нет, ты только пойми меня правильно, я впервые в жизни почувствовала себя…

– Еще чего не хватало, – испугался я. – Ни в коем случае не бросай.

– Мерзавец, скотина бесчувственная, – она запустила в меня ложкой.

– Рита, не валяй дурака, – я снова закурил.

– Сколько раз тебя просили не курить в квартире! Тебе наплевать на меня, ты же знаешь, что я не выношу сигаретного дыма.

– Послушай, – я начал заводиться. – Делай что угодно, но вот только пожалуйста, не ори на меня! Я сижу в полном дерьме именно из-за того, что на меня так же кричали. Я устал от всего этого. Ради Бога, не прикидывайся невинной. Ты нужна мне не более, чем я тебе. И не надо соплей, давай оставим все как есть.

– Ах вот ты как заговорил? После всего, что между нами было. Ты – жестокий. Бессердечный. Скотина!

– Не надо изливать в пространство этот стандартный набор штампов. И прекрати реветь, а то ты приедешь домой с красными, набрякшими веками, и муж тебя все-таки засечет.

– Черт бы тебя побрал, – она как по-волшебству прекратила плакать, решительно поднялась из-за стола, сорвала с себя футболку с надписью, напоминавшей плакаты времен гражданской войны, и начала одеваться. – Не смотри!

«Работник корпорации!» – гадкая надпись поплыла змейкой, будто анаконда в тропическом болоте, среди неизвестно откуда взявшихся кувшинок. «Помни: твою зарплату выплачивают удовлетворенные тобой заказчики!».

– Да не смотрю я.

– Все, все кончено, слышишь! Все! Окончательно! Какая же я дура! – Рита продолжала еще что-то кричать, потом, наконец, ушла.

Как тихо… Как хорошо… В последнее время я полюбил одиночество. Быть может, я схожу с ума, или мне просто не повезло, но я все чаще ловлю себя на мысли о том, что оставаясь один, наконец-то становлюсь самим собой. Это, наверняка, зловещий симптом: признак эгоизма, возможно, шизофрении, мизантропии, результат все усугубляющегося стресса, вызванного моим финансовым банкротством и полным непониманием того, как жить дальше. Как будто что-то подталкивает меня, и никого не хочется видеть. Даже женщин, несмотря на периодически ударяющий в голову первобытный инстинкт продолжения рода. Вот если бы они рождались глухонемыми. Или, хотя бы, умными. Пусть даже будут самыми отпетыми стервами, пусть ругаются, швыряются тарелками, дерутся, но пусть с ними хотя бы изредка, скажем, раз в неделю, будет интересно разговаривать!

И хватит корить себя за эту дурацкую историю. А, может быть, я не прав? Кто знает, может быть я показался этой очкастой Рите таким же спасением от опостылевшей жизни, как и она мне в тот, первый вечер? Разве я виноват, что ничего из этого не получилось?

Телефон. Как я тебя не люблю, бездушный пластиковый аппарат. Что ты принесешь мне на этот раз? Наверняка это звонит Рита, остановилась у какого-нибудь супермаркета, или на заправке. У нее запоздалое раскаяние, или, еще хуже: сейчас она выскажет мне все, что обо мне думает. Я сломал ее жизнь. Разрушил загнивший семейный рай. Не оправдал надежд, оказался самовлюбленным эгоистом. И буду за это в аду вариться в кипящей смоле. Может быть, не брать трубку?

– Привет… – Я ошибся в своих прогнозах, звонил Максим. – Слушай, тут у меня крупные неприятности с бизнесом, я уезжаю, по крайней мере недели на две. – Он тяжело дышал, как будто запыхался от бега.

– А… – протянул я. – Привет. Слушай, Максим, ты случайно не знаешь, когда мы получим деньги? Как там Иван Ренатович?

– Мне сейчас не до того. А насчет денег ты сам ему позвони, ладно? Запиши телефон…

– Записываю, – меня неприятно поразило то обстоятельство, что Макс слегка попискивал, как будто рядом с трубкой скулил обиженный щенок.

– Так что стряслось, если не секрет?

– Долго рассказывать. Ладно, если я вернусь, дам тебе знать. – Максим взвизгнул, и мне показалось, что он до смерти чем-то напуган. – Может быть, недели через две–три. Не знаю…

Черт побери! Исчезновение Макса было мне весьма некстати. Я как-то наивно надеялся, что все дела с Иваном Ренатовичем он закончит сам, а мне лишь останется получить деньги на тарелочке с голубой каемочкой. Но, видимо, не тут-то было… Ну, что же поделать, главное в нашей жизни – иметь хоть какую-нибудь надежду на лучшее. Смущала лишь расписка на космическую сумму, неосмотрительно выданная партнеру.

Телефон Ивана Ренатовича не отвечал. Вернее, телефона этого более не существовало в природе – механический голос автоответчика объяснял мне, что номер отключен. Максим исчез основательно, самое забавное, что его телефон тоже был на днях выключен телефонной компанией.

В ближайшее воскресенье я решил подъехать к дому, в котором Макс хранил сушеных осьминогов. Еще свернув с центральной улицы, я почувствовал неприятный укол в сердце: казалось, мой маршрут был размечен воткнутыми в землю плакатиками со стрелками. На плакатиках было написано: «Дом на Продажу». Ну, правильно, вот здесь надо свернуть направо. А вот и тупик, в котором…

Из дома, который еще недавно принадлежал Максиму, вышел какой-то совершенно незнакомый мне человек в костюме с галстуком.

– Вы по объявлению? – сухо обратился он ко мне. Затем он торжественно воткнул в Максову лужайку плакат с гордой красной надписью наискосок: «Продано».

– А где бывший хозяин? – испуганно спросил я.

– Уехал куда-то в Латинскую Америку, кажется. – агент лениво зевнул. – Так что, извините, вы опоздали. Знаете, рынок сумасшедший, стоит только дать объявление, в тот же день выхватывают из рук, да еще торгуются. Гонкконгская волна, что поделать.

– Какая волна? – Я ничего не понимал.

– Гонк… Конг. – Агент зевнул. – Их недавно к Китаю присоединили, вот те кто мог и рванули на Запад. А денег выше крыши, там однокомнатная квартира стоила почти миллион, так что местные цены кажутся им смешными. Вот и с этим домом та же история: за четыре часа сто с лишним предложений поступило, продали на триста тысяч дороже, чем объявили. Несмотря на вонь.

– Какую вонь?

– А черт его знает, сгнила какая-то дрянь, кальмары, что ли, так что запах до сих пор не выветрился. Но дом неплохой, крепкий. Лет пять-шесть еще простоит, а может быть и больше. Кстати, вот вам моя визитная карточка, надумаете покупать – звоните.

– Спасибо, – я понял, что мне пора сматываться.

Господи, что же это такое, что стряслось? Наверняка Макс запутался в своих куплях и продажах, недоплатил налоги, и решил забрать все что есть и уносить ноги подобру-поздорову. А вдруг… – Страшная эта мысль пронзила мое сознание – вдруг он забрал и мои деньги? Ну да, взял все, что оставалось, и концы в воду. Черт побери!

И решил я заехать домой к Ивану Ренатовичу и дождаться его, хотя и боязно мне было соваться во все эти дела.

Дом стоял все на том же месте, и, какая удача, по лестнице как раз спускалась энергичная дама на каблучках.

– Простите, – я не знал, на каком языке к ней обращаться.

– Да? – женщина явно была коренной американкой.

– Я разыскиваю хозяина этого дома. Вы не могли бы подсказать…

– Артур, – дама подозрительно посмотрела на меня. – Артур, к тебе пришли.

– Слушаю вас, – моложавый, спортивного вида джентльмен выглянул на улицу.

– А… Извините, я ошибся. А где господин Фаритов?

– Вы имеете в виду русского, который у нас снимал дом?

– Да, вероятно, – я почувствовал себя круглым дураком.

– Он еще пару недель назад уехал. Видите ли, мы провели несколько месяцев в Европе, а этот господин предложил неплохие деньги…

– Извините, – руки у меня начали дрожать. – Это какое-то недоразумение, извините еще раз.

Ну, вот и все. Так мне и надо. Все крупные современные состояния нажиты нечестным трудом. Ну и слава Богу, теперь я предоставлен только сам себе. – У меня начался приступ истерического смеха, и не прекращался минут сорок, пока я ехал по автостраде. Потом меня охватило отчаяние.

Я с трудом доехал домой, сел на кровать, и тупо уставился в пол. На улице светило солнце, там ездили машины, ходили студенты в шортах, цвели деревья. Через пару месяцев у меня закончатся все возможные и невозможные кредиты, и придется объявлять себя банкротом. Если доживу, не сопьюсь, не потеряю работу и не заболею. Тогда будет совсем хана.

Зачем я живу? Зачем цепляюсь за мучительное каждодневное существование, с трудом просыпаюсь по утрам, бреюсь затупившимся лезвием, разбираю конверты с бесконечными счетами, которых за неделю накапливается столько, что они не помещаются в маленькую плетеную корзинку, типа тех, с которыми когда-то ходили за грибами? Плоды жизни, эти отвратительные бумажки с фиолетовыми цифрами, накручивающие цифры будто сломавшийся счетчик такси. Минута, еще минута, и крутятся центы, отсчитывая доллары. Одна ночь, бессонная, прерываемая кошмарами, обходится в пятнадцать монет. День, проведенный на работе – еще в пятнадцать. За сутки набегает еще тридцать долларов за проценты, растраченные на проживание по кредиткам. Вечером мне хочется есть. Ботинок мой начал рваться по шву, машина, как назло, то и дело пугает меня не обещающим ничего хорошего скрежетом. Два раза в неделю я вынужден заправлять ее бензином. Финансы мои напоминают сорванный бачок унитаза, в который впадает ржавая струйка воды, тем временем, как сквозь разорванную резиновую помпу несется бурный поток, исчезающий в канализации. Неужели жизнь моя закончена, отныне и навсегда?

Ну что же, завтра все-таки на работу. Так больше жить нельзя… Я стал бояться темноты и одиночества, нервы мои расстроены. Может быть плюнуть на все и вернуться в Россию? Уехать куда-нибудь в глухомань, поселиться в избушке… И приснились мне прохлада, звенящий осенний воздух с сиреневыми паутинками, лесная опушка, прелые осенние листья, торчащие из-под них чернушки…

Задребезжал телефон. Как-то гадко, нехорошо он звонил.

Звонки бывают разными. Мягкими, словно чуть-чуть сонными. Резкими, будто ругань начальства. Режущими слух, как нелепая история, рассказанная предающей тебя женщиной. Беззвучными, как те звонки, совершаемые уставшими служащими различных банков, задача которых – протараторить в течение тридцати секунд рекламу очередных жульнических услуг, и повесить трубку.

Этот звонок был неприятным. Я не знал, как описать это ощущение, но от пластиковой трубки распространялись липкие, фиолетового отсвета миазмы.

– Алло? – Я испуганно поднял трубку.

– Саша? – Заговорили со мной по-русски, это уже само по себе не предвещало ничего хорошего. Голос звонившего, судя по всему, довольно молодой, был мне незнаком.

– Да. – В горле у меня пересохло.

– Значит так. Мы с тобой, сука, долго разбираться не будем.

– Что? – От неожиданности я потерял дар речи.

– Что слышал. У тебя два выхода: или возвращаешь нам тридцать тысяч, или мы тебя убьем.

– Убьем? Какие тридцать тысяч? Чего? Кому? – прохрипел я.

– С тебя тридцать штук, так что гони долг, иначе тебе будет плохо.

– Да вы что, с ума сошли? Какой долг? Я ни у кого ничего…

– Меня не колышет. С тебя налог причитается.

– Какой налог?

– Отстегивать надо! Как хочешь, мы шутить не будем. Деньги – через неделю.

– Алло? Алло? – Руки мои похолодели, а легкие сдавило спазмом. Судя по ужасу, охватившему мое тело, казавшаяся столь заманчивой всего несколько минут назад мысль о смерти, отнюдь не устраивала мою слабую плоть. Напротив, побеление кожи сменилось резким ее покраснением, перешедшим в противную нервную дрожь.

– О Боже, да что же это за бред такой, – сна как не бывало. Я вскочил с постели, метаясь по комнате, потом вспомнил, что если набрать специальный номер, то телефонная компания сообщит о том, кто мне звонил…

Куда же он делся, этот желтый, неподъемный телефонный справочник. Черт, где же эта страница? Все что угодно и на все случаи жизни. Первая помощь при укусе ядовитой змеи. Что делать, если вас изнасиловали. Куда обращаться при отравлении наркотиками. Все то же самое на китайском. На испанском. Ах, ну да, вот же оно: да здравствует цивилизация, телефонные компании. Так, звездочка, шесть, девять, три…

– Алло! Алло! Спасите наши души…

– Добро пожаловать в телефонную компанию. – Жизнерадостный и размеренный голос автоответчика не то успокоил, не то вывел меня из себя. – Сотрудники нашей компании всеми силами стремятся помочь вам в разрешении ваших проблем. Только в прошлом году намного возрос объем запросов по установке новых средств связи, улучшилось обслуживание абонентов…

– Ну скорей же ты, – зубы у меня стучали.

– Пожалуйста, прослушайте следующее сообщение и сделайте ваш выбор. Если ваша телефонная линия не работает, нажмите кнопку «один». Если на ваш номер поступают звонки, предназначенные посторонним людям, нажмите «два»… Если вы хотите сообщить о злоупотреблениях, несанкционированных счетах, либо звонках, совершенных с вашего номера, нажмите «три». Если на ваш телефонный адрес поступают звонки угрожающего содержания, нажмите «четыре»…

– Ну, наконец-то, – я нажал на кнопку.

– Пожалуйста, ждите. – Голос сменился на женский, и в трубке заиграла радостная, совершенно неуместная в подобной ситуации, музыка. Мелодия была знакомой, я слышал ее в детстве и в юности. Этими радостными, жизнеутверждающими и одновременно тревожными аккордами, начиналась в Брежневские времена, ровно в девять часов вечера программа «Время». Георгий Свиридов, или как его, незаметно проник на Американский континент, убеждая меня в справедливости теории конвергенции, раскритикованной советскими философами.

Я терпеливо ждал.

– Извините за задержку. Наша телефонная станция испытывает необычно высокий объем звонков от абонентов. Спасибо за вашу выдержку и терпение, еще немного, и наш оператор соединится с вами. – В трубке снова заиграла музыка.

– Время, вперед… Какой еще, к дьяволу, объем звонков в три утра! – чертыхнулся я, полностью потеряв ориентацию во времени и в пространстве.

– Вы не знаете, как расплатиться с долгами? – мужской голос произнес эту фразу неповторимым, проникновенным баритоном. – Обратитесь к финансовым специалистам фирмы «Маркс энд Кауфман». К вашим услугам будут предоставлены десятки профессиональных консультантов, которые…

О, Господи, Маркс был плодовит. Маркс и Спенсер, знаменитые европейские магазины. Теперь еще Маркс и Кауфман. Счастье какое-то, что не Каутский, а то бы совсем можно было сойти с ума.

В трубке щелкнуло.

– Наш оператор соединится с вами через несколько секунд. В целях повышения качества обслуживания, Ваш разговор может быть записан на пленку…

– Ну, ну… – я нетерпеливо заходил по комнате.

– Фирма «Маркс энд Кауфман» поможет вам расплатиться с долга…

В трубке что-то захрипело.

– Спасибо за звонок, – это был уже третий или четвертый автоответчик, на этот раз разговаривающий голосом пожилой, и явно недоброй женщины. – Наш офис закрыт. Мы работаем с понедельника по пятницу, с девяти утра до пяти тридцати вечера. Ваш звонок чрезвычайно важен для нас. Пожалуйста, перезвоните в рабочие часы. В случае экстренной необходимости, связанной с угрозой для жизни, звоните по телефону девять-один-один…

– Господа Бога Душу Мать! – выругался я в сердцах, услышав частые гудки.

В полицию, конечно, звонить было бесполезно, в лучшем случае надо мной бы просто посмеялись. Спать я уже не мог, куря сигарету за сигаретой и судорожно пытаясь осмыслить происшедшее. Что за бред? А может быть, это – ошибка? Ну да, ошиблись номером. Впрочем, какова вероятность того, что в самом сердце Калифорнии мне вот так вот запросто позвонят, разговаривая на чистом русском языке, правильно назовут мое имя… А что? Жил же я в квартире, в которой до нас тоже жил русский, и тоже Саша? Да Сашей всяких в России было видимо-невидимо. Нет, все-таки, непохоже.

Хорошо. Кому-то захотелось надо мной подшутить. Кому и зачем? Неужели… – Я подумал о Ритином муже. – Элементарно, конечно, даже наверняка. Мы с ней поругались, она приехала домой, случилась семейная сцена, пошло-поехало… Сам виноват, когда я узнал, что она замужем, надо было сразу послать ее куда подальше. Слаб человек, вот она, расплата за грехи… Нет, как-то уж слишком изощренно. При чем здесь деньги? Вызвал бы меня на дуэль, несмотря на то, что я его никогда в жизни не видел и видеть не хочу. Или, может быть, он решил взять меня на пушку: припугнуть, а заодно, кто знает, вдруг получится, и я деньги достану. Гадость какая. И черт меня угораздил влипнуть в эту историю…

Хотя, – я вспомнил про Макса, проданный дом, китайцев, черный кадиллак с погашенными фарами, Ивана Ренатовича, и тут испугался окончательно. – Черт! – Лоб мой покрылся холодным потом. – Наверняка, кто-то прознал про летающие тарелки, и вот вам результат… Налог, только не государству, а мафии. И что же я теперь буду делать? Денег у меня нет. И уже не будет. У друзей занять? Они сами все голодранцы, ну, может быть, пару тысяч наберу. И что дальше? Корабль мой идет ко дну. Прощайте друзья, перед дальней дорогой! Пусть перекатывающаяся валами стихия поглотит меня, я ничего уже не боюсь. Я бросаю вызов судьбе! Кто-то из нас двоих победит, причем фортуна явно не на моей стороне. Ну что же, – я поравнялся с зеркалом, увидел свои раскрасневшиеся, надутые щеки, и стал смешон и противен самому себе.

– А, идите вы все к черту, я хочу спать!

На всякий случай проверив замок на входной двери, я положил на пол около кровати кухонный нож из нержавеющей стали с лазерной заточкой, и отключился.