Суд назначили только через пять месяцев. Обвиняли нас в браконьерстве и оказании сопротивления при задержании, за что полагался штраф, а в худшем случае до полутора лет тюрьмы.

С адвокатами нам не везло. Один из них, дорогой и приличного вида, пожал плечами и отказался вести дело. Он считал, что доказать превышение рэйнджером своих полномочий будет практически невозможно, а бояться нам следует только штрафа на кругленькую сумму. Другой почти было согласился, но произвел на меня впечатление мелкого жулика, так как сочувственно вздыхал и клялся, что только он сможет спасти нас от тюремных решеток. Третий заломил огромный гонорар и потребовал половину вперед. Гонорар, затребованный третьим адвокатом, многократно превышал максимальный штраф, названный первым. В результате от адвокатских услуг мы отказались.

Я провел несколько выходных в муниципальной библиотеке, пытаясь изучить хитросплетения закона. Вопрос упирался в то, оказали мы сопротивление стражу порядка, или нет. Возможных трактовок этого самого сопротивления оказалось столько, что я отчаялся понять что-либо в запутанных прецедентах, и дело это забросил.

Отослано было гневное письмо в управление национальных парков, с копиями в мэрию и куда-то еще в вышестоящие инстанции. На письмо пришел вежливый, совершенно не относящийся к делу ответ, написанный во вполне совковом стиле, про то, что служба охраны парков улучшается с каждым годом.

Женька раскопал смутную общественную организацию, занимающуюся защитой гражданских прав, но толку от них не было никакого, только вред. Защитники прав продали адреса и телефоны потерпевших в базу данных, и нас начали заваливать по почте невообразимым количеством всякой дряни, не говоря уже о назойливых телефонных звонках, предлагающих купить что-нибудь ненужное.

У турецкого папы после злополучной рыбалки начались приступы стенокардии на почве нервного стресса. Уфук потащил его к врачу, сделал официальное медицинское заключение, и невероятными усилиями добился того, что посольство Турции разразилось письмом с протестом против грубого обращения с иностранными подданными. Письмо было подшито к делу.

В день, на который было назначено слушание, разбиралось еще несколько десятков всяких скучных дел, связанных с охотой и рыболовством. Кто-то выловил с катера лосося редкой мраморной породы и должен был платить штраф. Кто-то еще укрыл от инспекции пойманную сверх нормы рыбу. Кто-то развел в парке костер, и плясал вокруг него нагишом, и так далее.

На каждое дело уходило не более десяти минут, судебное производство было поставлено на поток. Наконец, дошла очередь и до нас.

Показания рэйнджера выглядели так: группа подозрительных личностей нарушала закон. Они употребляли на берегу алкоголь, били бутылки, занимались браконьерством и попытались оказать сопротивление представителю власти. Последний вынужден был прибегнуть к силе, и, угрожая табельным огнестрельным оружием, геройски восстановил общественный порядок.

От нас выступал Уфук. Он призывал к соблюдению свободы личности, потрясал медицинскими справками и письмами из посольства, объяснял про угрозы, стенокардию, разбитую губу и унижение человеческого достоинства.

– Штраф триста пятьдесят долларов с каждого, – со скукой в голосе вынес вердикт судья.

– Но, ваша честь, – не выдержал я. – Мы считаем, что сотрудник инспекции нарушил наши конституционные права.

– Штраф четыреста пятьдесят долларов за неуважение к суду. Будете еще препираться?

– Нет, ваша честь – вздохнул я.

На улице было жарко. Уфук проклинал американское правосудие и грозился уехать в Турцию, тем более что папа посылал ему пространные послания. В них четкой нитью проходила одна и та же мысль: Америка – нехорошая, неправедная страна.

Серега был полон мстительных планов: вынашивал мечту о том, как подстережет рэйнджера и набьет ему морду. Мысль об этом грела, он матерился и сжимал кулаки, но неожиданно замолчал. Рот его раскрылся от удивления.

– Это она! Убейте меня, как вылитая! Вон там, на автобусе.

И тут я тоже увидел ее. Эту странную рыбу-крокодила, которую мы чуть было не поймали в тот день. Рыба была нарисована на автобусе рядом с любопытными детскими мордочками. «Академия наук Калифорнии», гласила надпись. – «Аквариум, планетарий, музей – развлечения для всей семьи».

Через полтора часа мы стояли у толстого аквариумного стекла и с удивлением рассматривали зловещую рыбину с пустыми глазами.

– Цыпа, цыпа, плыви, плыви сюда, – пытался приманить рыбину Серега, постукивая пальцем по стеклу. – Смотри-ка, и плавники такие же. Здорова… Кило под пятьдесят потянет.

Выглядели мы среди толпы маленьких детей с родителями несколько дико, одна девочка даже спросила тоненьким голоском у мамы: «А что эти дяди тут делают?» – «Они, наверное, изучают рыб», – ответила мама.

– Древняя животная, – удивился Женька. – Видишь, здесь написано, что они живут в горных озерах в Южной Америке. Как же ее в Калифорнию занесло? Ветром, что ли?

– Эти рыбы почти не изменились за триста миллионов лет, – вздохнул я. – С людьми сложнее. Внешне они адаптируются к окружающему: бреются, носят выглаженную одежду, умеют пользоваться компьютерами. Внутренне…

– Надоел ты мне, философ доморощенный, – отмахнулся Шурик. – Лично у меня внутри образовался вакуум. Давно пора что-нибудь туда запихнуть, желательно большое и жирное.

– А ты и внешне не изменился, посмотри на себя, типичный хищник, – парировал я. – Ну ладно, поехали обедать.