Если вам, уважаемый читатель, когда-нибудь посчастливится побывать в Кельне, вас, наверное, удивит, что в этом прекрасном немецком городе вообще не сохранилось старинных зданий. Город так бомбили во Вторую мировую войну, что буквально не оставили от него камня на камне. И на весь город есть только одно сооружение, пережившее те страшные события: величественный Кельнский кафедральный собор. Собор выжил по счастливой случайности, оказавшись отличным ориентиром для британских бомбардировщиков. Пилоты бомбили город, не трогая ориентир. Именно благодаря этому историческому оксюморону уникальное произведение архитектуры, по которому сверялись, как бы половчее сровнять город с землей, осталось совершенно невредимым посреди кромешного ада, в который были превращены старинные улицы древней германской столицы.

Ни один собор мира не строился так долго, как этот, – более шестисот лет. Жители Кельна прекрасно понимали, что для великих реликвий, привезенных из Италии их архиепископом Райнальдом фон Дасселем, нужен великий храм. Но никто даже представить не мог, насколько долго растянется это строительство! При Райнальде фон Дасселе была построена небольшая часовня, куда заботливо разместили драгоценную золотую раку с мощами волхвов, украшенную сотнями невиданных драгоценных камней и огромных жемчужин. Позднее эту часовенку стали перестраивать, расчищая место для огромного и величественного собора. Через сто лет другой архиепископ Кельна, Конрад фон Гохштаден, объявил о начале грандиозного строительства и торжественно возложил первый камень в основание будущего храма.

Камень был особенным. Расписанный готической вязью, осененный крестом, именно этот камень за сто лет до описываемой церемонии положил в основание часовни на этом же месте тогдашний кельнский архиепископ Райнальд фон Дассель. Он заложил камень в уже существующую кладку и поклялся привезти из итальянского похода великую реликвию. Камень фон Дассель действительно заложил, реликвию привез, а вот сам сгинул без следа в том бесславном походе, когда великий император Барбаросса был публично унижен римским папой и венецианским дожем. Тело кельнского архиепископа найти так не удалось. Церковные иерархи оперативно причислили пропавшего коллегу к лику святых и благополучно забыли.

А собор продолжал строиться, взяв начало от стенки той самой маленькой часовни, выстроенной при фон Дасселе.

Собор разрастался, становился выше и выше. Однажды он даже стал самым высоким сооружением в Европе, но и после этого продолжал расти, как живой, вширь и в высоту.

Двум удивительным колокольням кельнского собора, дерзко взметнувшим свои кресты высоко в небеса, суждено было стать свидетелями самых разнообразных исторических событий: смены веков и императоров, сокрушения старых традиций и появления новых, развязывания мировых войн и достижения долгожданного мира. Где-то у подножия этих колоколен люди занимались своим обычным делом: обманывали ближних, убивали неугодных, лебезили перед сильными, доносили на ненавидимых, подличали, двурушничали и сплетничали. Медленно проплывали высокие облака, сквозь них светило солнце, иногда шел дождь, весело стуча по скатистым крышам архитектурного чуда. Многоголосый гомон постоянно окружал эти колокольни, но люди, занятые своими житейскими проблемами, редко поднимали глаза к небу.

А вот ранним утром на площади перед собором всегда тихо. Поют птицы, перелетая с одного шпиля на другой, иногда прошуршит автомобиль, почтительно огибая холм, когда-то облюбованный фон Дасселем. Чтобы войти в собор, нужно подняться по лестнице на этот древний холм, и только тогда перед очарованным зрителем возникнут огромные резные ворота.

Внутри знаменитого собора тихо и торжественно. Шаги пугливо повторяются звонким эхом, многократно отражаясь в сотнях геометрически безупречных сводов. Темные потолки, подпираемые строгими готическими колоннами, внушают уважение своей высотой и вселяют подсознательный страх. В центре стоит тот самый знаменитый ларь с мощами волхвов, окруженный металлической сеткой и фигурной оградой.

Что произошло тут в, казалось бы, совершенно неприметный день 19 марта 1970 года – данные до сих пор разнятся. Не существовало тогда камер, которыми сегодня напичкан весь собор, чтобы уверенно восстановить картину произошедшего. Но я тебе, уважаемый читатель, расскажу о том, что произошло в знаменитом кельнском соборе в этот день.

В пять утра древняя рака как будто ожила. Внутри ее раздался гулкий грохот, потом тяжелая золотая крышка слетела в сторону, а вся конструкция окуталась густым серым дымом, в котором в изрядном количестве переливались, потрескивая и сверкая, странные голубые искры.

Из золотого, покрытого жемчугом и драгоценными камнями саркофага с трудом вылез человек. Он прерывисто дышал, одежда его была изорвана и перепачкана в крови. Рака, установленная на изрядном возвышении, стала серьезным испытанием на пути человека к земле. Но он, кряхтя и постанывая от боли, сумел спуститься вниз.

Дым к тому времени рассеялся, пропали странные искры, и тогда стал виден еще один человек, лежащий в золоченом саркофаге. Он был мертв – ему свернули шею. Зрелище это было не из приятных: неестественно и страшно развернутая за спину голова, маленькая всклокоченная бородка, завернутая вместе с челюстью за плечо, выпученные глаза и вывалившийся изо рта, неожиданно большой и от этого еще более страшный лиловый язык. Вокруг человека лежали какие-то кубки, золотые коробочки и продолговатое зеркало в старинной раме. То самое зеркало, которое когда-то кельнский архиепископ вместе с другими миланскими трофеями сложил в драгоценную раку. Зеркало было мутно и затуманено так, что обезображенный труп когда-то солидного профессора Московского государственного университета Рудольфа Михайловича Четверикова отражался в нем нечетко и размыто.

Другой человек, который, окровавленный, сумел вылезти из раки, поглядел по сторонам, вдруг сцепил руки, бросился на колени и начал неистово молиться, обращаясь куда-то в сторону древних высоких витражей.

Человек был абсолютно безумен. Голубые глаза его, казалось, смотрели сквозь предметы и сквозь время. Ноздри большого горбатого носа раздувались, пытаясь втянуть воздух, которого человеку не хватало. Изо рта его текла слюна, густо смешанная с кровью. Кончив читать молитву, он с трудом поднялся и, подволакивая за собой окровавленную ногу, поплелся к небольшой открытой двери. Эту дверь открыл садовник, вышедший полить розы со стороны восточного фронтона собора. Именно этот садовник и будет впоследствии главным свидетелем происшествия.

Человек в окровавленной одежде вышел на улицу и увидел свет солнечного утра. Он вдруг отчетливо понял, что попал домой. Домой, после страшных мытарств и лишений. Он пошатнулся и ухватился рукой за стену. Что-то важное в этой стене вдруг привлекло его внимание. Камень. Старый камень, весь расписанный какими-то древними письменами и осененный крестом. Человек стал гладить этот камень, целовать его, издавая какие-то странные, гортанные звуки. Звуки получались плохо, и человек просто завыл, заваливаясь на землю. Однако руки его мертвой хваткой вцепились в камень, заложенный в основание грандиозного собора, поэтому человеку пришлось застыть в странной позе – полусидя или полулежа, но ни в коем случае не выпуская камень из рук.

С двух сторон площади уже бежали к восточному фасаду собора встревоженные полицейские.

Человек завыл еще сильнее, достигнув какой-то небывало высокой ноты, затем внезапно смолк, раскинул руки в разные стороны, поднял голову вверх и рухнул на спину.

Его безумное лицо было озарено кроткой и ясной улыбкой. Застывшие голубые глаза неподвижно уставились в высоченные шпили величественного собора. Мимо шпилей задумчиво проплывали облака.

Так, никем не узнанный, закончил свою жизнь великий воин, которого не смогли сломить обстоятельства, человек, призванный служить Господу, а прошедший все возможные круги ада, отважный и храбрый рыцарь, кельнский архиепископ Райнальд фон Дассель.