Глава 1

Хьюстон, штат Техас, 1995 год

Пич Морган-Стрэнд глядела на свое отражение в зеркале. Это не тот случай, когда волосы плохо лежат. Она выглядит ужасно. Темные круги под глазами. Болезненно-желтая кожа. Но как ни ужасно она выглядела, чувствовала себя еще хуже. Пич очень переживала из-за родителей.

До сих пор им удавалось выдерживать удары судьбы. Но их сила и мужество не беспредельны. Сначала совершенно неожиданные нападки прессы. Но это еще можно было пережить. А потом отца объявили банкротом, и теперь они с мамой вынуждены продать с аукциона дом и всю обстановку, чтобы расплатиться с кредиторами. Пич видела, как это подкосило отца.

Как мог он пасть так низко, ведь он был таким популярным сенатором! «Ставленник Вашингтона» — этот ярлык навесила ему пресса во время последних перевыборов. Теперь они называли его мошенником и еще похлеще.

У Пич вырвался стон, и она сжала зубы, чтобы не разрыдаться. Слезы не помогут ее родителям. Она должна поддержать их, должна быть сильной.

И она будет сильной — пока у нее есть Герберт, на которого можно опереться. Никогда еще муж не был ей так нужен. Она слышала, как он бреется в ванной, и знакомое жужжание успокаивало, придавало уверенности. Ей вдруг очень захотелось броситься к нему и спрятаться в его надежных объятиях. Но она знала, что мужу не понравится, если она прервет его ритуал. Кроме того, в последнее время в их отношениях появилась какая-то холодность.

Пич нанесла на бледную кожу розовую основу под макияж, накрасила глаза, укротила непокорные пряди с помощью щетки и лака для волос, надела новый костюм «от кутюр», который влил в нее новые силы и поднял настроение, и вышла из спальни. Когда она спускалась по лестнице, солнечный свет отразился от огромной хрустальной люстры и по строгому холлу заиграли разноцветные радуги.

Герберт ее опередил. Он стоял у входной двери, держа в руках свежий номер «Хьюстон кроникл», и задумчиво смотрел на нее. К ее удивлению, он был в теннисных шортах и белой футболке. Конечно, даже в этом наряде он выглядел привлекательно — гораздо более привлекательно, чем большинство пятидесятилетних мужчин, — но эта одежда едва ли подходила для сегодняшнего дня, учитывая серьезность положения.

— Ты забыл, какой сегодня день? — спросила она.

Герберт взглянул на свои часы «Ролекс».

— Я совершенно точно знаю, какой сегодня день. Я с нетерпением ждал его всю неделю. Я через сорок минут играю в клубе в теннис.

Всегда ли он начинает каждое предложение с «я»? Как странно, что она заметила это сейчас, когда голова ее забита множеством других мыслей.

Он добавил, словно мимоходом:

— Потом у меня маммапластика у Германа.

Плевать ей на эту дурацкую операцию. Но теннис…

— Ты сегодня играешь матч? — На последнем слове голос ее чуть не сорвался.

— Мы с Джеком Баудойном уже много месяцев пытаемся встретиться. Это утро у нас обоих свободно. В клинике меня ждут только к одиннадцати.

— Но сегодня аукцион. — Она обнаружила, что говорит со спиной Герберта. И тоже прошла в столовую. — Родителям понадобится вся наша любовь и поддержка, пока посторонние люди будут рыться в их вещах.

— Сенатор Коннели и его жена выжили после подобного аукциона. И твои отец с матерью тоже выживут, — заявил Герберт. В числе многих талантов он обладал даром произносить совершенно немыслимые вещи так, что они звучали абсолютно убедительно.

Он занял свое обычное место за кованым железным столом, который они откопали в Италии во время второго медового месяца. Теперь те дни казались такими далекими, словно их и не было никогда. Налив себе кофе, он скрылся за разворотом «Хьюстон кроникл», давая понять, что вопрос о его утреннем расписании закрыт.

Она недоуменно покачала головой. Как может хирург, гордящийся своим умением сопереживать пациентам, быть таким бесчувственным к родителям жены?

— Я знаю, что этот аукцион — зрелище не из приятных, но тем более нам нужно туда пойти. Мои родители всегда готовы были нам помочь. — Она говорила очень быстро, боясь, что если хоть на секунду остановится, то не выдержит и расплачется. — Помнишь, как папа заплатил за нас вступительный взнос в загородный клуб «Ривер-Оукс», когда ты сказал, что это поможет найти тебе новых клиентов и расширить практику, и как он заплатил за этот дом и за нашу первую машину? — Она задыхалась от слез, но заставила себя продолжать: — И взамен я всего лишь прошу, чтобы ты сегодня был рядом с ними.

Герберт прекратил притворяться, что читает. И обрушил на нее всю силу своего взгляда.

Его черные, словно обсидиан, глаза завораживали и пугали. Взгляд его, обычно непроницаемый, сейчас был острым и холодным, как золингеновская сталь.

— Я помню о финансовой помощи, которую оказал нам твой отец. А также слишком хорошо помню обо всем остальном, что он сделал. Злоупотребление влиянием, протекционизм, незаконное использование фондов избирательной кампании, не говоря уже о сексуальных домогательствах, — все это очень дурно пахнет, ты не находишь?

Перечисление отцовских прегрешений звучало как обвинительная речь в суде. Единственное, в чем не обвиняли Блэкджека Моргана — пока что, — это в совращении маленьких мальчиков. Пич ожидала, что со дня на день подобные слухи появятся.

Газеты уже несколько месяцев нагнетали это безумие, исходя криком в праведном гневе по поводу «преступлений» Блэкджека, будто он какое-то чудовище. На него была устроена настоящая травля.

Ее журнал был единственным изданием, не опубликовавшим ни строчки об этом скандале. Пич никогда не выступала в печати в защиту отца, но бессчетное число раз защищала его устно. Но она никак не ожидала, что ей придется защищать его в стенах собственного дома.

— В Америке человек считается невиновным, пока вина не доказана. На тот случай, если ты забыл, отцу еще никто не выносил приговора.

Она произнесла эти слова и вздрогнула. А что, если этим и вправду все кончится?

Герберт нахмурился еще больше.

— Твой отец на грани импичмента.

— То же самое говорили об Агню, Никсоне, Де-Кончини и Пэквуде. С ними этого не случилось, и с отцом тоже не случится. Кроме того, сенаторов не подвергают импичменту. Им выносят порицание.

— Конечный результат тот же самый. — Герберт чиркнул пальцем по горлу. — Черт возьми, Пич, с меня хватит. Меня уже тошнит от того, что, когда я вхожу в клуб, все разговоры умолкают. От того, что друзья и знакомые перешептываются за моей спиной. От того, что наше имя мелькает в газетах. Это плохо влияет на мою практику. Количество новых пациентов резко упало.

Его слова привели Пич в ярость. Да что с ним сегодня такое? Он просто невыносим!

Следует признать, что последние несколько лет они с трудом находили общий язык. Между ними словно стена выросла. Пич думала, что это оттого, что они оба заняты целый день и почти не видятся, встречаясь только за завтраком и ужином. Слыша те же жалобы от подруг, она говорила себе, что переход на раздельные орбиты — это та фаза, которую проходят все мужья и жены по дороге к золотой поре жизни.

Но теперь Пич поняла, что это не так. Они с Гербертом совершенно чужие друг другу. С таким же успехом она могла завтракать с незнакомцем — и к тому же с очень неприятным незнакомцем. Герберт говорил сейчас словно капризный ребенок, а не уважаемый хирург.

— Ты думаешь только о себе, Герберт. Тебе наплевать на других людей. И поскольку ты твердо решил беспокоиться только о себе, позволь спросить: думал ли ты о том, что напишут газеты, когда узнают, что ты сегодня отправился играть в теннис? Интересно будет почитать.

— Не смей угрожать мне, Пич.

Она и не думала об этом, пока он не сказал ей. Пич невольно улыбнулась. В первый раз за всю их совместную жизнь она взбунтовалась.

Хотя Герберт был ниже ее по происхождению, он всегда давал ей понять, что он более зрелый и умный, что лучше образован и, следовательно, должен принимать решения за них обоих.

Она покорялась его воле, умеряла свои порывы, словом, приносила чувство собственного достоинства на алтарь супружеского согласия. Герберт внушил ей, что он всегда прав, и сегодня она впервые усомнилась в этом. В первый раз за двадцать один год их брака она почувствовала себя обязанной настаивать на своем до конца.

— Мои родители ожидают, что ты будешь рядом с ними, — и я тоже.

Герберт поморщился и испустил вздох, который безошибочно можно было назвать мученическим.

— Мне не хотелось обсуждать этот вопрос сейчас… Я думал сказать это позже… Но ты не оставляешь мне выбора. Поверь мне, Пич, это не поспешное решение. Я много месяцев думаю об этом и ждал только подходящего времени, чтобы высказаться.

По спине Пич пробежал холодок.

— Что ты имеешь в виду?

— Жалкое состояние нашей семейной жизни. Я откладывал этот разговор, зная, как ты встревожена делами отца. Однако, наверное, для подобного разговора подходящего времени никогда не будет… Правда заключается в том, что я хочу получить развод.

Пич затошнило. Какую-то секунду она не могла понять, то ли сейчас упадет в обморок, то ли выдаст обратно съеденное. Она ожидала спора, обвинений, упреков. Но не этого.

— Мне ни к чему объяснять тебе, что мы стали чужими друг другу. — Герберт говорил так спокойно и рассудительно, будто обсуждал, что приготовить на ужин. — Уже много месяцев у нас не было секса.

— Я тебе никогда не отказывала, — вырвалось у нее.

Пич оправдывала его сниженный интерес к постели своей раздавшейся талией, а не их неудачным браком.

Невозможно испытывать романтические чувства к женщине, которая настолько поглощена отцовскими проблемами, что у нее не остается времени для мужа.

Герберт говорил тем авторитетным тоном, который всегда так хорошо срабатывал при беседах с его пациентами.

Но на Пич он не действовал.

Больше всего на свете ей хотелось сейчас врезать ему по его аристократическому носу.

— Не смей винить моего отца в наших бедах — сексуальных или любых других.

Герберт встал из-за стола так резко, что его кофейная чашка опрокинулась. Миниатюрный коричневый водопад хлынул на очаровательную, вышитую в народном стиле скатерть, которую она купила в Оклахоме во время их особенно приятно проведенного отпуска. Теперь скатерть безнадежно испорчена. Как и ее жизнь. На глаза навернулись слезы. Но Пич не дала им воли.

— Ты умеешь выбрать подходящий момент. — Она взглянула на него снизу вверх и вдруг поняла истинную причину его решения. — У тебя есть другая?

— Да, — признался он. У него даже не хватило порядочности выглядеть смущенным.

— Ты… ты подонок.

Герберт поджал губы, и лицо его разу стало неприятным.

— Не собираюсь вступать с тобой в перебранку. И не позволю, чтобы двадцатилетний брак завершился безобразной сценой. Я иду в клуб, а потом в больницу. С тобой свяжется мой адвокат.

На полпути к двери он остановился и оглянулся. Лицо его снова было совершенно спокойным, на губах — уверенная улыбка. Перед ней был прежний Герберт. Можно подумать, это просто еще одно прощание, а не окончательное расставание.

— Пожалуйста, попроси Делию уложить мои вещи. Я позже пришлю за ними.

Пич примерзла к месту, словно один из тех доисторических мамонтов, которых постоянно находят русские в сибирских льдах. Герберт ушел из их дома и из ее жизни. Вот так просто.

Внезапно огромный дом показался чужим, насквозь фальшивым. Как их отношения с Гербертом. Как весь их брак. Как вся ее жизнь. В наступившей тишине она слышала оглушительный звон разбивающегося стекла.

Солнечный свет заливал столовую радостным золотым сиянием, а Пич Морган-Стрэнд рыдала над своими разбитыми иллюзиями.

Сенатор Блэкджек Морган стоял смирно, как школьник, пока жена завязывала ему галстук. Этот давний ритуал возник во время их первого свидания сорок пять лет назад, когда Белла сделала замечание по поводу жалкого узла на его шее.

Он предложил ей завязать галстук самой — и воспользовался случаем, чтобы поцеловать ее, когда она взяла в руки шелковую ткань. С тех самых пор она завязывала ему галстук каждый день, когда они бывали вместе.

Таких дней было мало, слишком мало. Политика, во всех своих многочисленных проявлениях, отнимала у него все время, подумал Блэкджек и удивился, как Белла с этим мирилась. Он совершенно не ценил свою жену, пока эта сучка-богиня, леди Удача, не повернулась к нему спиной.

Когда розовая дымка славы и денег растаяла, все отвернулись от него. Все, кроме Беллы. У него было такое чувство, будто они вдвоем стоят спина к спине против враждебного мира.

— Вот, готово, — сказала она, приглаживая пестрый шелк.

Он поцеловал ее в лоб.

— Как я выгляжу?

Белла оглядела его с головы до ног, всматриваясь в серебряную прядь над благородным лбом, римский нос, багровый цвет лица, который считался признаком здоровья, но на самом деле свидетельствовал о жизни, полной излишеств и пороков.

Он был падшим человеком с порочным лицом, но она не могла бросить его, предать, как предали остальные. И она жалела его, хотя скорее умерла бы, чем показала ему это. Ее самое сильное желание наконец-то осуществилось. Она стала необходимой сенатору Блэкджеку Моргану.

Но это произошло слишком поздно. Он давно убил в ней любовь. Долг, преданность и собственное чувство чести были теперь теми узами, которые удерживали ее у него.

— Ты выглядишь очень красивым, — ответила она искренне.

— Ты не объективна. — Он расправил свой дорогой костюм и продел в манжеты запонки. — Полагаю, нам следует радоваться, что судья по делам о банкротстве не приказал нам заодно выставить на продажу и нашу одежду. Помнишь, как пару лет назад у Билла и Хиллари Клинтон вычитали по пять долларов из подоходного налога за каждую пару поношенных шортов, отданных бедным? Учитывая мою нынешнюю популярность, не сомневаюсь, что смогу выручить столько же. — Он печально улыбнулся Белле. — Говорят, что одежда делает человека. Сегодня ей придется особенно постараться.

— Сострой такую же жалобную гримасу на аукционе — глядишь, и выручим больше, — поддела его Белла.

Блэкджек принял игру:

— А я думал, ты меня любишь. Ну, хотя бы за то, что у меня большой мальчик.

— Знаешь, что говорят девушки о пенисах? Они бывают трех размеров. Маленькие, средние и «О Боже!». Ты, дорогой мой, попадаешь в разряд «О Боже!».

— Единственное, что эти ублюдки не могут у меня отобрать.

Блэкджек подмигнул Белле, взял ее под руку и в последний раз вывел из их спальни. Сегодняшнюю ночь они проведут в доме Пич. А завтра…

— К черту завтра. Когда оно наступит, тогда и будем разбираться.

Он оглянулся только один раз, вспоминая все те хорошие минуты, которые они провели вместе в этой комнате, потом тряхнул головой.

— Хочешь пойти куда-нибудь позавтракать перед тем, как нас бросят на съедение этим гиенам из прессы?

К тому времени как Пич добралась до особняка ее родителей в Ривер-Оукс, она крепко держала себя в руках. Все слезы она выплакала за завтраком.

Она решила не говорить матери и отцу о разводе. Пока. Предательство Герберта могло оказаться последним ударом, который поставит их на колени.

Ставя машину на стоянку, она попыталась нацепить на лицо улыбку. Улыбка больше напоминала гримасу, но она решила, что на худой конец сойдет.

Кто-то оставил входную дверь открытой. Месье Арман, владелец галереи Хорн, назначенный судом по банкротству проводить аукцион, стоял в просторном вестибюле и любовался картиной Тамайо, написанной маслом.

Он обернулся на звук ее шагов, эхом разносившихся по высокому, в три этажа, холлу. Его тонкие, словно нарисованные, усики задрожали над еще более тонкими губами.

— Ах, мадам Морган-Стрэнд, какой ужасный день! Я бы умер, если бы мне пришлось расстаться с подобным полотном, не говоря уже об остальной коллекции ваших родителей.

Его французский акцент был таким же фальшивым, как и его сочувствие, поняла Пич с внезапной проницательностью. Она много лет покупала у него произведения искусства и теперь удивилась, как она могла общаться с ним все это время.

— Это всего лишь картина, месье Арман, а не член семьи. Уверена, что мои родители переживут ее потерю. Кстати о родителях, где они?

Блэкджек Морган сидел напротив жены за столиком у окна кондитерской Гуггенхейма, глядя на поток машин на Пост-Оук-роуд. «Галерея», сверкающий огнями квартал модных магазинов, не уступающий размахом Пятой авеню или Родео-драйв, пробуждалась к жизни. Морган произнес столько речей в расположенных там отелях, что почти ощущал во рту резиновый привкус цыплят, которых подавали на тех приемах.

Странно, он всегда чувствовал себя здесь словно рыба в воде, а сегодня у него ощущение, что он презираемый всеми эмигрант. Чувство вины обожгло ему душу, когда он вспомнил, как нападал на этих людей, обвинял их в том, что они, по его выражению, «портят породу».

Многое из сказанного и сделанного вызывало теперь раскаяние, и он мог поклясться, что вина свинцом давит ему на грудь. Слава Богу, что он под конец увидел свет истины. Он любил свою страну — и у него еще оставалась возможность спасти ее от самой себя.

— Не знаю, зачем я столько заказала, — произнесла Белла, отодвигая тарелку с остывшими яйцами-бенедикт. — Я совсем не голодна.

— Я тоже. Я всегда мечтал позавтракать здесь, когда застревал в Вашингтоне на сессии парламента. Только вот в мечтах все лучше, чем на самом деле. Копченый лосось вовсе не такой вкусный, как мне казалось. — Он потер грудь. — По правде говоря, у меня от него ужасная изжога.

— Больше не ешь.

— Жаль выбрасывать так много. Кто знает, когда мы еще сможем позволить себе здесь поесть. — Вздохнув, он тоже отодвинул тарелку. — Я все думаю об аукционе. Нет никакой необходимости присутствовать на нем, если тебе не хочется.

Белла протянула к нему руку. Ее прикосновение всегда придавало ему сил.

— Я ни за что на свете его не пропущу. Наши знакомые много лет пускают слюнки при виде наших вещей. Хочу знать, что кому достанется. Кроме того, приедут Герберт и Пич. Я о ней тревожусь. Она очень близко к сердцу принимает наши беды.

— От этого типа, за которого она вышла замуж, никакой помощи. Мне он никогда не нравился.

— Не говори так. Пусть Герберт нам не нравится, но он — муж Пич и отец близнецов.

Блэкджек с трудом сглотнул, словно стараясь проглотить неприятный комок, возникший при мысли о беспринципном ублюдке, который женился на Пич ради ее семейных связей.

До сих пор боль в груди была слабой, какой-то неясной. Ему казалось, что он может избавиться от нее при помощи отрыжки. Теперь она резко усилилась, растеклась по плечам и вниз по одной руке. Он отдал бы что угодно, чтобы вернуться домой и лечь в постель. Но у него больше нет дома, напомнил он себе.

Стараясь не замечать боль, он ободряюще сжал руку Беллы.

— С Пич все будет хорошо. Она сильнее, чем ты думаешь. У нее твое мужество, твоя внутренняя сила. Я бы не пережил этот год, если бы вас обеих со мной не было.

— Мне бы хотелось, чтобы ты подумал об отставке, как это сделал Дик Никсон после Уотергейта.

— Я никогда не убегал с поля боя.

Ее глаза наполнились слезами. Черт, если она заплачет, он сдастся. Он стольким обязан ей, что готов согласиться почти на что угодно, лишь бы избавить ее от новых слез, даже на уход из сената. Но он должен остаться, должен бороться.

Белла взяла себя в руки.

— Любая юридическая фирма страны с восторгом возьмет тебя партнером. Мы могли бы переехать в другой город и начать все сначала.

— Помнишь, что писал Никсон? Никогда не сдавайся и никогда не оглядывайся назад.

— Именно так ты и собираешься поступить?

Блэкджек расправил плечи. Прилив решимости почти заглушил боль.

— Нет, Белла. Я собираюсь сорвать планы своих врагов. Все они живут в стеклянных замках. Когда я нанесу ответный удар, они пожалеют о том, что бросили первый камень.

Белла быстро взглянула на него:

— И как ты намереваешься это сделать?

— Извини, пока не могу тебе рассказать. Еще не время. Я еще не совсем уверен.

— Уверен в чем?

— У меня есть секретное оружие, Белла. Хочу быть уверенным в том, что оно сработает, прежде чем тебя обнадежить.

— О чем ты говоришь?

Он усмехнулся:

— Все очень просто. Я расскажу правду, дорогая, голую, неприкрашенную правду, и пускай щепки летят во все стороны.

Пич бродила по дому родителей, чувствуя себя душой в чистилище, и разглядывала приклеенные ярлычки с номерами на картинах, статуях, предметах искусства и антиквариате, собранных ее родителями. Номера, очевидно, соответствовали номерам в каталоге, который дал ей Арман. Но она его не открывала. Зачем?

Ей не было нужды читать описание выставленных на продажу предметов. Их история написана в ее сердце. Каждая вещь воскрешала воспоминания о том времени, когда Блэкджек был для нее любимым папочкой, а не сенатором Морганом.

После службы во Вьетнаме он мечтал о родном очаге, спешил вернуться домой и наверстать упущенное. Она хорошо помнила, как сидит у него на коленях и хихикает в его усы, пока он читает ей сказку на ночь.

Ее младшей сестре, Эйвери, ничего этого уже не досталось. Блэкджек тогда заразился политической деятельностью — стремился сделать так, чтобы другие мужчины не сражались и не погибали в войнах, развязанных для своей выгоды правительством. Так что, когда через одиннадцать лет после Пич родилась Эйвери, он почти не бывал дома.

Эйвери не застала тот период, когда Блэкджек был домоседом. В последние два года она жила в Лондоне и пропустила также последний — «Бурю и натиск». Везет Эйвери.

Пич вошла в гостиную, и в глаза ей бросилось висящее над камином великолепное полотно Диего Риверы, написанное маслом. Родители взяли ее с собой, когда ездили в студию художника в Мехико. Она снова ощутила запах скипидара, красок и пряностей, витавший тогда в студии.

Ее странствия наконец закончились в библиотеке. Она села за массивный письменный стол отца, в старое кожаное кресло, казалось, хранившее контуры его тела. Это было почти так же уютно, как сидеть у него на коленях.

Дюжина фотографий, на которых он был снят с главами государства, висела на стенах. Надписи подчеркивали то уважение, которым пользовался Блэкджек. Боже, почему он пал так низко?

Она не принимала всерьез обвинения в сексуальных домогательствах. В отце ее вовсю бурлила жизнь. Конечно, он обращал внимание на хорошеньких женщин, порой шутливо хлопал их пониже спины или отпускал несколько фривольные комплименты. Но это все!

Вероятно, он не понимал, что время сильно изменилось и что вчерашний несдержанный комплимент или игривое прикосновение сегодня можно представить как домогательство.

Но как быть с другими обвинениями? Пич начала машинально открывать ящики письменного стола, словно в них можно найти ответ. Именно в этот момент вошли родители.

— Месье Арман сказал нам, что ты здесь, — проговорила Белла.

Пич вскочила.

— Где вы были?

— В доме нечего есть, поэтому мы пошли к Гуггенхейму, — ответила мать. — Где Герберт?

Пич очень не хотелось лгать, но выбора не было.

— В больнице. У него срочная операция… но он передает вам привет.

— С каких это пор косметические операции стали срочными? — спросил Блэкджек. — На чьем-нибудь подтянутом лице спустилась петля?

— Это не смешно. Бывают несчастные случаи, пап.

— Конечно, бывают, — заметила Белла с восхитительным хладнокровием, — и кто может лучше нашего Герберта снова восстановить обезображенное лицо?

Пич с трудом удалось улыбнуться родителям. Но про себя она взмолилась богу тенниса, чтобы Герберт сегодня продул с самым позорным счетом.

 

Глава 2

Пич вынуждена была отдать должное месье Арману: он, безусловно, умел устраивать аукционы. Оранжерея размером шестьдесят на тридцать футов, выходящая окнами в сад, которая раньше служила местом проведения официальных балов, благотворительных завтраков и многолюдных политических сборищ, была заполнена покупателями. Полог из дубовых ветвей, колышущийся над стеклянной крышей, бросал на лица кружевные тени. Воздух был наполнен крепким ароматом мускуса от распаренных тел и дорогих духов.

Красная ковровая дорожка, расстеленная в центре, придавала всему происходящему величие королевского приема. По обе стороны от нее протянулись ряды стульев и кресел. Коллекционеры всех мастей — торговцы предметами искусства, антиквары, директора музеев и их представители — заполняли эти ряды вперемешку с элитой Хьюстона. Торги шли так оживленно, что под тонкими усиками Армана прочно обосновалась довольная улыбка.

Он царил на возвышении, дирижировал, отвечая на гримасы, кивки и прочие загадочные жесты, поднимавшие ставки. Отец и мать Пич расхаживали в толпе во время перерывов и вели себя как гордые хозяин с хозяйкой. Глядя на них, не скажешь, что они все потеряли.

Пич изо всех сил старалась следовать их примеру — но ее бесила эта стая стервятников с острыми когтями, дерущихся за сокровища ее родителей. Хотя с ее лица не сходила улыбка, из глубины души рвался отчаянный крик от несправедливости всего происходящего.

Еще больнее было вспоминать то, что произошло за завтраком всего несколько часов назад. Какой бы несчастной в личной жизни она себя ни чувствовала, она никогда бы не попросила Герберта о разводе. В отличие от подруг она не выплескивала свои беды на кушетке у психоаналитика. Она просто терпела в надежде, что это пройдет.

Какой же она была идиоткой! Ее кулаки сжались при мысли о Герберте. Вероятно, он в эту минуту как раз засовывает силиконовый мешок, наполненный соляным раствором, в чью-нибудь дряблую грудь. Она вдруг вспомнила, какое у него напряженное лицо во время операции — или во время занятий сексом, — словно он рассматривал оба эти процесса как неизбежное зло на его пути к достижению «американской мечты».

Любил ли ее когда-нибудь Герберт?

Хотя он буквально сбил ее с ног, словно снежная лавина, когда она, наивная девчонка-первокурсница, познакомилась с ним на вечеринке университетского женского клуба в «Олд мисс», не настолько она была глупа, чтобы не понимать, как много выигрывает Герберт от их брака.

Но она тогда влюбилась без памяти. Еще бы! Ее выделили среди всех этих красоток соучениц. О большем она и мечтать не могла.

Из этого самого дома она переехала в дом мужа, проучившись в колледже всего год. Отказ от диплома журналиста казался ей пустячной жертвой по сравнению с возможностью выйти замуж за мужчину ее мечты.

Что бы она теперь ни думала о Герберте, он был хорошим отцом, напомнила себе Пич. Ей нужно следить за каждым своим словом, чтобы ее нынешняя горечь не оставила даже малейшей царапины на любви близнецов к отцу.

По крайней мере она не согласилась на операцию по подтяжке лица, хотя Герберт и настаивал. Он воспользовался ее молодостью, отнял у нее возможность получить образование и разрушил веру в себя. Слава Богу, она не дала ему изменить свое лицо.

Как там говорится в пословице насчет того, что в двадцать лет у тебя то лицо, с которым ты родился, а в сорок — то, которое ты заслужил? Свое лицо она точно заслужила, черт возьми!

Ее размышления прервал поднявшийся шум. Со своего места в последнем ряду она не видела, что происходит. Пич поднялась. Человек десять столпились на ковре, в центре зала.

— Леди и джентльмены, — кричал месье Арман, возбужденно размахивая руками.

Что могло стрястись, недоумевала Пич, торопливо пробираясь к проходу. Внезапно толпа расступилась и открыла ее взгляду лежащего на полу человека. Ее мать стояла на коленях и поддерживала его голову, Пич услышала сдавленное рыдание и только потом поняла, что этот звук вырвался у нее самой.

Лежащий человек был ее отцом.

Его кожа приобрела сероватый оттенок, глаза закатились, и он стонал от боли. Сначала Пич бросилась к нему, потом развернулась, кинулась к своему месту, где лежала ее сумочка, и достала из нее сотовый телефон. Дрожащими пальцами набрала 911.

Позже, вспоминая тот день, она не смогла вспомнить, как звонила, объясняла, что произошло, диктовала адрес родителей. Следующий сохранившийся в памяти момент — как она проталкивается сквозь плотную толпу и опускается на колени возле Блэкджека.

— Отойдите! — кричит она глазеющим на него людям. — Отцу необходим воздух.

Арман стоял в нескольких шагах и ломал руки.

— Уберите отсюда этих людей, — приказала она ему звенящим голосом.

Пока Арман и его помощники выпроваживали людей из оранжереи, Белла и Пич развязали галстук Блэкджека и расстегнули воротничок. Пич сняла свой жакет, свернула его и подложила ему под голову.

Больше она ничего не могла сделать, если только — упаси Боже — не остановится сердце. Пич знала, как делать массаж сердца и искусственное дыхание. Герберт настоял, чтобы она научилась этому, когда близнецы были еще маленькими. По крайней мере за это ей следует его поблагодарить.

— Все будет хорошо, дорогой, — сказала Белла нежно, затем повернулась к Пич: — Он жаловался на изжогу за завтраком. А потом ему стало плохо. Неужели он отравился? Не понимаю, как это могло случиться?

Зато Пич понимала. Сердечный приступ легко принять за отравление. Она взяла руку отца и попыталась нащупать пульс. Ее рука так тряслась, что она целую минуту не могла его найти. Сердце у Пич оборвалось, когда она почувствовала еле ощутимое, неровное биение пульса.

— Я позвонила в «Службу спасения», — сказала она Белле. — Они приедут с минуты на минуту.

Белла откинула волосы с влажного от пота лба Блэкджека.

— Как ты, дорогой? Что-нибудь нужно?

— Господи, как больно! — простонал Блэкджек.

Белла чуть не плакала.

— Не понимаю. В прошлом году твой отец прошел медицинское обследование. Его здоровье было в полном порядке.

В прошлом году его не травили со всех сторон, как дикого зверя, с болью подумала Пич.

— Уверена, все будет хорошо.

Молитвы Пич возносились к небу. А мысли оставались на земле, с человеком, распростертым у ее ног. «Не умирай, пожалуйста, не умирай! Не оставляй меня, папочка!» — вопил голос внутри нее. Крик нарастал, и в конце концов она поняла, что это завывает сирена «скорой помощи».

Через минуту в зал вбежали трое молодых людей с чемоданчиками первой помощи и носилками. Они слишком молоды, с отчаянием думала Пич, они тоже решат, что он отравился, поставят неправильный диагноз. Неужели не могли прислать кого-нибудь поопытнее?

Однако действовали они быстро и умело, осторожно переложили отца на носилки, дали ему кислород и поставили капельницу, вполголоса переговариваясь между собой. Фразы, вроде «желудочковая фибрилляция» и «отсутствие перфузии сердца», ничего не сказавшие Белле, привели Пич в ужас. Она знала, что скрывается за этими словами, и за это ей тоже следовало благодарить Герберта.

Состояние отца было очень тяжелым.

Ари Раппапорт сидел в своем кабинете, в том самом, где Пич впервые беседовала с ним, и изучал компьютерный макет августовского номера «Техаса изнутри». Ведущая статья рассказывала о реставрации дома Розенбергов в Калвестоне стоимостью в несколько миллионов долларов. Пич была бы довольна, подумал он, разглядывая потрясающие снимки.

Из маленького телевизора доносились музыка и смех — шло очередное ток-шоу. Ари терпеть их не мог, но болтовня и смех в какой-то мере помогали отвлечься от преследовавших его воспоминаний.

Утвердив макет, он поднял взгляд и увидел, что на экране неожиданно появился Билл Баллеза, ведущий местных новостей. Ари сразу понял, что произошло что-то важное. Программы просто так не прерывают. «У сенатора Моргана случился удар во время аукциона в его поместье «Ривер-Оукс», — произнес Билл Баллеза с точно отмеренной долей сочувствия. — Нашему корреспонденту, прибывшему на место происшествия, сообщили, что это, возможно, сердечный приступ. «Скорая помощь» увезла его в Хьюстонский медицинский центр. Оставайтесь на нашем канале, чтобы быть в курсе дальнейшего развития событий».

На секунду Ари снова оказался в прошлом, когда такой же холеный ведущий сообщил о взрыве автомобиля, убившем его жену. У него подогнулись колени. Тогда он тоже сидел в своем кабинете, работал над статьей, которая потом принесла ему Пулитцеровскую премию.

Он не смог уберечь одну женщину. Теперь он дал клятву, что не подведет другую. Его босс, Пич Морган-Стрэнд, в этот момент, вероятно, тонет в обрушившемся на нее потоке журналистов.

Он прекрасно знал эту процедуру, сам много раз принимал в ней участие. Репортеры со всех телестанций Хьюстона сбегутся к больнице. Еще бы! Ведь это такой горячий материал — неожиданный недуг скандального политика.

Фотография больного в постели, эксклюзивное интервью с членами семьи — на этом можно сделать имя. В поисках сведений репортеры будут брать интервью у врачей, младших медсестер, даже у санитаров, если не смогут поговорить с Пич и ее матерью. Ни одна подробность, от прогноза специалистов до содержимого судна Блэкджека, не ускользнет от их пристального внимания.

Они проскользнут в больницу через черный ход или по пожарной лестнице, обшарят каждый этаж в поисках сенатора, словно стая диких псов, вышедших на охоту. Ари представил себе растерянное лицо Пич, когда один из них сунет микрофон ей под нос и станет задавать вопросы, которые кое-кто из журналистов считает образцом хорошей работы.

«Что вы почувствовали, когда ваш отец упал без чувств? Что вы с матерью будете делать, если он умрет? Вините ли вы конгресс в сердечном приступе отца? Учитывая грозящий ему скандал, не лучше ли сенатору Моргану умереть?»

Ари застонал сквозь зубы, когда представил себе полные боли глаза Пич, ее дрожащие губы, ее разбитое сердце.

— Ари, вы куда? — крикнула ему Синди Даунинг, одна из сотрудниц редакции, когда он пробежал мимо ее стола.

Он ничего не имел против такой фамильярности. Все в редакции «Техаса» обращались к нему по имени. Но когда Синди называла его так, ему почему-то становилось не по себе.

— Проверить кое-что, — ответил он.

Офис «Техаса изнутри» находился на сорок четвертом этаже Центра Аллена — финансового сердца Хьюстона. Ари не раз говорил Пич, что им следует переехать, что их нынешнее помещение дорогое и неудобное, что персонал тратит почти столько же времени на ожидание лифтов, сколько на работу за письменным столом.

Он даже нашел одноэтажное здание в Вестхаймере, удобно расположенное и отлично подходящее для редакции. Но Пич отказалась его посмотреть. Офис ее отца находился в Центре Аллена.

— Если это место подходит сенатору Соединенных Штатов, то оно вполне годится и для журнала, — ответила она Ари с той иррациональной логикой, которая диктуется сердцем, а не разумом.

Пич безумно любила отца. Как же она сейчас страдает!..

Ари добрался до лифтов и нажал кнопку «вниз». К тому времени когда одна из кабинок остановилась, прошло, наверное, уже полгода. По пути вниз он про себя ругался всякий раз, когда лифт останавливался, чтобы взять новых пассажиров. Всем им без исключения Ари мысленно приклеил презрительный ярлык «костюмы».

Одетый в джинсы, кожаную куртку и ковбойские сапоги, со шлемом под мышкой, он знал, что выглядит тут чужаком. Его мотоцикл тоже был чужаком на стоянке, полной дорогих машин. Но Ари было на это наплевать.

Через несколько минут он мчался на своем «харлее» по улице Смита, маневрируя среди потока машин, и спрашивал себя, не напрасно ли он туда едет. А если Пич вовсе не нужна его помощь? Может, он будет ей только мешать?

Ари жал на газ, а мысли его неслись еще быстрее. Когда он в последний раз так торопился, куда-то спешил? Даже и не припомнишь. И вот теперь он летит сломя голову из-за того, что отца Пич увезли в больницу.

Он был едва знаком с Блэкджеком и вовсе не жаждал продолжить знакомство. В этом году сенатор вдруг показал себя поборником правды, борцом против коррупции и защитником американского образа жизни. Но Ари полагал, что подобное превращение одного из самых прожженных политиков было ловкой игрой в преддверии грядущих перевыборов, когда общее настроение избирателей можно охарактеризовать фразой «долой этих мошенников».

Если честно, то и Пич Ари тоже не знал. За исключением тех случаев, когда она устраивала для сотрудников журнала великолепные рождественские вечеринки или заходила в редакцию раз в несколько месяцев — обычно по пути к отцу, — он ее не видел.

Неужели его привлекала печаль, таящаяся в ее глазах? Простое сочувствие к такому же несчастному человеку? А сама она понимала, что несчастна — или ему это просто кажется? Ари провел без сна довольно много предрассветных часов, размышляя над этим вопросом.

По мере приближения к Медицинскому центру машин становилось все больше и больше. Он увидел пару телевизионных автобусов, толстые антенны которых были подняты к небу, словно фаллические символы, и понял, что приехал.

Как и во всех больницах, в здании стояла тошнотворная смесь запахов антисептика и лекарств. Отогнав вызванные этим запахом воспоминания, Ари поспешил к справочному окну в приемном покое.

— В какой палате лежит сенатор Морган?

Женщина взглянула на него весьма недружелюбно, и он прекрасно понял почему.

— Вы не первый задаете этот вопрос. Подождите на улице. Администратор больницы готовит комнату для журналистов, где вы сможете задать свои вопросы о состоянии сенатора.

Несмотря на холодный тон, Ари был ей благодарен. Если она отшила его, значит, отшивает и других репортеров, охотившихся за интервью. При виде такого количества представителей прессы ему стало не по себе. Похоже, положение еще серьезнее, чем он думал.

Ари достал удостоверение журнала «Техас изнутри» и показал его дежурной.

— Я работаю с дочерью сенатора. Она меня ждет. Пожалуйста, скажите мне, где она находится.

Пока есть жизнь — есть и надежда.

Пич металась по комнате ожидания возле отделения интенсивной терапии, утешая себя этим избитым клише. Стены были выкрашены ярко-желтой краской, стулья и диваны обтянуты веселеньким пледом. От этого почему-то становилось еще страшнее.

После обследования в больнице врач сказал Пич, что сенатор держится собственными силами. С тех пор прошло уже два часа. Больше никаких сообщений не поступало.

Это хорошо или плохо? Почему им никто ничего не говорит?

— Сядь, дорогая, — сказала ей Белла с дивана. — Твое хождение взад и вперед заставляет меня нервничать еще больше.

Пич рухнула на диван рядом с ней.

— Господи, как мне хочется сейчас закурить сигарету!

— Ты же бросила курить много лет назад. Почему ты не звонишь Герберту? Ты бы почувствовала себя спокойнее, если бы он был здесь. — Белла задавала этот вопрос уже в третий раз.

— У него операция маммапластики.

— Но ты говорила, что это утром. Наверное, он уже закончил. Правда, дорогая, мне бы хотелось, чтобы он был здесь и наблюдал за тем, как лечат твоего отца.

— Ради Бога, он же специалист по косметической хирургии, а не кардиолог, — взорвалась Пич. Увидев в глазах Беллы боль, она тут же пожалела о своих резких словах.

В этот миг перед ними возникла медсестра, словно материализовалась из воздуха.

— Мой отец… — начала Пич.

Голос ее замер. Она не смогла закончить предложение «Мой отец умер?».

— Состояние вашего отца не изменилось, — торопливо ответила медсестра. — Внизу вас спрашивает человек, который назвался вашим главным редактором.

Пич открыла рот. Ари? Здесь? Зачем?

Герберт Стрэнд уже много месяцев не чувствовал себя так хорошо. Он поступил правильно, сказав о разводе, убеждал он себя, даже если время выбрано не идеально. Теннисный матч он выиграл, операция маммапластики прошла без сучка без задоринки, и к тому же сегодня пришли две новые пациентки.

Он взял историю болезни следующей пациентки, прочел имя на обложке и довольно улыбнулся. Клотильда Дисновски была его удачей. Еще один добрый знак, подумал он, открывая дверь в смотровой кабинет.

Он сделал ей несколько косметических операций: сначала ринопластику, потом провел имплантацию кожи щек и подбородка и операцию век. Последней, но далеко не самой простой была операция груди три месяца назад. Результаты получились впечатляющими. Как в поговорке, сделал из дерьма конфетку.

Войдя в кабинет, он увидел, что она сидит на столе для осмотра и болтает ногами. На мгновение она показалась ему скучающей маленькой девочкой — но всего лишь на мгновение. Никто бы не назвал ее девочкой, заглянув в глаза.

— Как у вас дела? — спросил он, вглядываясь в ее лицо в поисках признаков нежелательных осложнений, например, отторжения имплантатов.

Она перестала болтать ногами.

— Прекрасно.

Он взял ее за подбородок, чуть поворачивая голову вправо и влево, изучая результаты своей работы. Просто великолепно. Никто, глядя на эту женщину, никогда и не подумает, что ее лицо — искусственное.

Герберт отошел к столу, сделал несколько пометок в ее карточке, потом снова повернулся к ней.

— Как ваша грудь?

Она начала расстегивать блузку.

— Посмотрите сами, доктор.

Он давно привык, что женщины пытаются флиртовать с ним. Но в данном случае этим и не пахло. У мисс Дисновски был возлюбленный, кажется, ее коллега, от которого она была просто без ума. Она сняла блузку и расправила плечи, чтобы получше показать идеальную грудь размера 3-С.

— Кажется, я велел вам носить лифчик.

— Мне он не требуется.

«Она права. Я превзошел самого себя», — думал Герберт, пока осматривал и ощупывал ее груди.

Ее соски стали твердыми под его прикосновениями. Клотильда Дисновски была горячей штучкой.

— Вы ощущали какой-либо из тех побочных эффектов, которые мы с вами обсуждали перед операцией?

Она торжествующе улыбнулась:

— Ни единого. Никогда не чувствовала себя лучше.

Герберт в последний раз посмотрел на нее, отметив идеальную симметрию, которой никогда не бывает в природе.

— Теперь можете одеться. Когда закончите, мне бы хотелось видеть вас в своем кабинете.

— Что-то случилось?

— Хочу с вами кое о чем поговорить.

— Я не застенчива, доктор. Вы можете говорить сейчас.

— Очень хорошо, мисс Дисновски. Как вы отнесетесь к тому, чтобы поехать со мной на медицинский симпозиум через несколько месяцев?

Она чуть сдвинула брови.

— Я не из таких девушек. Кроме того, я люблю другого.

— А я не из таких врачей, мисс Дисновски. Я планирую использовать вас как образец моей работы.

Выражение глаз ее стало вдруг очень неприятным.

— Док, я никому не позволяю себя использовать.

Черт бы побрал эту самоуверенную бабу. Но ему очень хотелось похвастаться ею перед коллегами.

— Съезд состоится в Палм-Спрингз. Вы там когда-нибудь бывали, мисс Дисновски? Там очень красиво. Вы будете жить в роскошном отеле. Я не стану отнимать у вас слишком много времени. А зато вы получите оплаченный пятидневный отдых в самом солнечном городе страны.

— Не знаю. Моему другу это может не понравиться.

— Может быть, он выкроит время и поедет с вами? Вам нет необходимости принимать решение прямо сейчас. Моя секретарша свяжется с вами через пару недель.

Он вышел, не дав ей возможности ответить. После того как она немного подумает и припомнит все, что слышала о Палм-Спрингз, она сама позвонит его секретарше.

Мисс Дисновски была сегодня его последней пациенткой. У него еще масса времени, чтобы забрать из дома свою одежду до ужина, решил Герберт, открывая дверь личного кабинета.

Он снял белый халат, который надевал во время приема, поднял трубку и собрался было набрать свой домашний номер, когда в дверь постучали.

— Кто там? — недовольно спросил он.

Его секретарша заглянула в кабинет.

— Боюсь, у меня плохие новости, доктор. У вашего тестя, сенатора Моргана, сердечный приступ.

— Звонила моя жена?

Секретарша покачала головой:

— Нет, передавали по радио. Сенатора Моргана отвезли в Медицинский центр. Хотите, я позвоню туда и узнаю…

— Я сам это сделаю, — ответил Герберт, кивком головы отпуская женщину.

Черт! Ему все же не удастся забрать свою одежду сегодня.

Ари сразу почувствовал витающий в воздухе запах смерти, едва переступил порог. Возможно, Пич и ее мать еще не признались в этом самим себе, но весь их облик — бледность, невидящие глаза, сгорбленные плечи — говорил о том, что Блэкджеку не выкарабкаться.

— Что вы здесь делаете? — спросила Пич.

— Я услышал о вашем отце и подумал, что вам может понадобиться помощь, чтобы справиться с репортерами.

Пич растерянно заморгала:

— С репортерами?

— Уже сейчас перед больницей стоят два автобуса телевидения, а в холле сидит десяток репортеров. Если кто-нибудь не выступит перед ними с заявлением, они вскоре начнут разыскивать вас и вашу мать.

Пич совсем растерялась.

— Почему они не могут просто оставить нас в покое?

— Добывать новости — их работа.

— Сейчас я не могу с ними разговаривать.

— Буду рад сделать это вместо вас — если только доктор Стрэнд не предпочтет сам этим заняться.

Где, черт возьми, этот самоуверенный ублюдок? Он что, не понимает, как Пич в нем нуждается?

— Это очень любезно с вашей стороны, — вмешалась Белла Морган. — Я собиралась звонить ответственному секретарю мужа, Рэндольфу Сперлингу, и просить его прилететь из Вашингтона, чтобы заняться прессой. Но он доберется сюда только через несколько часов.

— Как сенатор?

— Они говорят, что он держится собственными силами, — не знаю, что это может означать. — От отчаяния голос Пич стал тоньше, — Нам позволяют видеться с ним только по десять минут в час.

— Принести вам что-нибудь? Может быть, кофе?

Пич покачала головой:

— Мне не надо. Уже почти подошло время идти к папе.

— Я тоже не могу ничего проглотить, — сказала Белла.

— Пока вы будете у сенатора, я могу заняться организацией пресс-конференции, — предложил Ари. Черт, надо было сегодня надеть костюм и галстук, а не джинсы. Но кто мог предположить? Как вообще можно угадать беду?..

— Мы должны на ней присутствовать? — испугалась Пич.

Ему очень хотелось обнять ее, прижать к себе крепко-крепко, чтобы защитить, утешить.

Жаль, что он не умеет произносить все те банальности, которые говорили ему, когда умерла Хелен. «Что ни делается, все к лучшему. Пути Господни неисповедимы. Ваша жена обрела покой».

К дьяволу эти утешения! Они ничуть не помогли ему тогда, и Пич с Беллой тоже не помогут. Им нужна реальная помощь, а не пустые слова.

— Вы можете вообще не говорить с прессой. Если хотите, я сделаю заявление от имени вашей семьи. — Он взглянул на часы. — Сейчас репортеры хотят получить несколько слов для пятичасовых новостей.

Белла Морган смотрела на своего мужа и поражалась, как быстро болезнь изменила черты его лица. Казалось, он стал меньше и выглядел таким беспомощным, каким она его никогда раньше не видела. Его плоть словно истаяла. Аппаратура поддерживала его жизнь, но все эти прозрачные трубочки, капельницы, провода внушали ужас.

Она взяла его за руку и прижалась щекой к его щеке, почувствовав колкую щетину. Он частенько жаловался, что ему приходится бриться дважды в день во время избирательной кампании. Она отдала бы все на свете, лишь бы снова услышать его жалобы — на что угодно.

Его глаза приоткрылись.

— Белла?

— Да, дорогой.

— У вас с Пич все хорошо?

— Да, все хорошо. Не разговаривай. Тебе надо беречь силы.

— Это мой последний шанс.

Его слова пронзили ее насквозь. Сразу начала болеть голова.

— Врачи говорят, что твои дела идут хорошо.

— Врачи ни черта не смыслят. — Он говорил медленно, хриплым шепотом. Сил у него совсем не осталось. — Я умираю, Белла. Повидал во Вьетнаме достаточно смертей, чтобы понять, что настала моя очередь. Я о многом сожалею, я совершил так много ужасного… Всю свою жизнь… большую часть я был негодяем. Но ты… Когда я буду стоять у врат рая и ждать суда, единственное, что я скажу в свое оправдание: меня любила хорошая женщина.

Ему хотелось сказать Белле больше, но даже то немногое, что он произнес, заставило его задохнуться. Ногам было так холодно, словно они уже принадлежали трупу.

Так много надо сделать. Так много сказать.

— Джин… — прохрипел он.

Жгучая боль оборвала его фразу. Он почувствовал, будто что-то оборвалось у него глубоко в груди.

«Шалтай-Болтай сидел на стене. Шалтай-Болтай свалился во сне. Вся королевская конница и вся королевская рать не могут Шалтая, не могут Болтая, Шалтая-Болтая собрать».

Он не осознавал, что бормочет слова из старого детского стишка, пока Белла не произнесла:

— Дорогой, это я, Белла.

Проклятие, сначала тело не слушается, а теперь и разум отказывается служить. Перед глазами возникло ужасное видение: Кэрол Детвейлер, ветеран Вьетнама, которого он использовал, а потом предал, манит его пальцем из ворот ада. Рядом с Детвейлером стоит свирепый дикий кабан, скаля устрашающие клыки.

— Нет, — простонал Блэкджек. — Только не это, Господи, не это. Я изменился. Я уже не тот человек.

Звук голоса Беллы вернул его назад от края вечности.

— Что такое, Блэкджек? — спрашивала она настойчиво. — Позвать сестру?

— Не надо сестру. Только ты. Книга в драгоценностях, — сказал он из последних сил.

Белла стиснула зубы, чтобы не закричать. Ему совсем плохо, он бредит.

Она не видела, что в комнату вошла Пич, пока не почувствовала ее руку на плече.

— Как он? — тихо спросила Пич.

— Бредит, — прошептала Белла. — Звал кого-то по имени Джин, а потом сказал что-то о драгоценностях в книге.

— Он кого-нибудь знает, кого зовут Джин?

— У него работала некая Джин Синклер — но мы уже много лет ничего о ней не слышали. — Белла смотрела в сторону. Ей было невыносимо тяжело лгать дочери. Но она не могла рассказать Пич о Джин. Сейчас не могла. И никогда не сможет.

— Я посижу с папой. Попытайся немного отдохнуть. Ари занимается организацией пресс-конференции. Комната ожидания пуста.

— Я не хочу спать. Хочу попросить сестру вызвать врачей. Не может быть, чтобы они не могли сделать еще что-нибудь. — Белла поднялась, уступая свой стул Пич, и поспешно вышла из комнаты.

Она такая сильная, с благоговением подумала Пич, жалея, что не так похожа на мать, как ей бы хотелось. Белла выдержала долгие месяцы публичного унижения со спокойной улыбкой, в то время как Пич сегодня утром сломалась от одного-единственного удара.

Следующие несколько минут единственным раздававшимся в комнате звуком был прерывистый писк кардиомонитора Блэкджека. «Пока есть жизнь, есть и надежда», — снова сказала она себе, завороженно глядя, как поднимается и опадает грудь отца. Несмотря ни на что, он оставался самым красивым мужчиной из всех, которые ей встречались в жизни, не считая Ари.

Эта мысль застала Пич врасплох. Ее главный редактор сегодня выглядел лучше в выгоревших джинсах, чем когда-либо выглядел Герберт в дорогом костюме. Она вздрогнула от этой случайной мысли, она не имела права думать об этом сейчас.

Кажется, ей никак не удается выбросить Ари из головы. Он что, идет по жизни, совершая направо и налево добрые дела? Или его привел в больницу другой мотив? Она всегда ждала, что когда-нибудь он попросит у нее разрешения написать статью об отце. Может, он приехал за этим?

Пич прогнала эту мысль так же быстро, как она возникла. Ари кинул ей спасательный круг. Без него она бы просто утонула. А ведь Ари ей ничем не обязан. Однако он сразу же поспешил в больницу в отличие от ее собственного мужа, который наверняка уже услышал сообщение о болезни Блэкджека, но даже не соизволил позвонить и справиться о его здоровье.

Внезапно Блэкджек широко открыл глаза и взглянул ей прямо в лицо:

— Пич, дай мне руку.

Взгляд его был ясным, а пожатие почти таким же крепким, как раньше. Он выкарабкивается!

— Врачи говорят, что тебе нельзя разговаривать.

— Я должен. Так много надо сказать. Я уже говорил твоей матери, что хочу разоблачить своих врагов. И я еще могу это сделать, с твоей помощью.

— Я сделаю все, что захочешь, когда тебе станет лучше. А сейчас ты должен отдыхать.

Блэкджек крепче сжал ее руку. Словно изо всех сил цеплялся за жизнь. Хотя все внимание Пич было сосредоточено на отце, краем сознания она уловила, что звук монитора изменился.

— Пич, послушай меня.

— Я слушаю, папа.

Блэкджек приподнялся. От резкого движения капельница опрокинулась и со звоном упала на пол.

— Не дай этим ублюдкам уйти от ответа, — приказал он, и его голос звучал почти как прежде.

Потом он упал на подушки, и монитор издал резкий тревожный сигнал. Пич бросила взгляд на экран и увидела, что линия сердца Блэкджека стала ровной. Услышала стук шагов в коридоре. Дверь распахнулась, и медсестра вкатила в комнату тележку. Следом спешил врач.

Вбежали еще двое медиков. Один из них поднял Пич на ноги и бесцеремонно вытолкнул за дверь. Пич обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на отца, но не увидела ничего, кроме белых халатов, окруживших его постель.

 

Глава 3

Пич и Белла сидели на краешке дивана в комнате ожидания, крепко взявшись за руки, и ждали. Пич казалось, что они сидят вот так, застыв, уже целую вечность. А судя по стенным часам, прошло только пятнадцать минут.

Ее душа и сердце, надежды и молитвы устремлялись в комнату Блэкджека, к тому, что сейчас происходило в ней. Последняя сцена, которую она успела увидеть, навсегда врезалась в ее память. Закрыв глаза, она заново переживала все случившееся. Лихорадочная деятельность, резкие команды, неотличимые друг от друга фигуры в белом — словно призраки в ночном кошмаре.

Дверь вдруг открылась так бесшумно, как обычно бывает во сне. Одетые в белое медики вышли из комнаты. Врач, кажется, самый молодой из всех, шел последним. Он направился прямо к ним. Лицо его было каким-то сосредоточенно-спокойным.

Пич поняла, что он скажет, раньше, чем он открыл рот. Она заставила себя не опускать голову.

— Вы родственники сенатора? — спросил врач.

— Я Белла Морган, а это моя дочь, Пич Морган-Стрэнд, — ответила Белла. Даже в таких обстоятельствах она вела себя как вышколенная жена политика.

Доктору, похоже, было плевать на хорошие манеры. Он не потрудился представиться.

— Боюсь, у меня очень плохие новости. Сенатор Морган скончался несколько минут назад. Мы сделали все, что могли, для его спасения, но инфаркт был слишком обширным. У него не было никаких шансов.

Тон его был холодным. Очевидно, он уже ожидал в свой адрес обвинений в неверном лечении.

— Где личный врач моего мужа? — спросила Белла удивительно твердым голосом.

— Не было времени его вызвать, — ответил доктор. — Однако если хотите…

— Теперь уже нет смысла его звать, не так ли? — спросила Белла, но в ее голосе все еще слышалась надежда.

Врач покачал головой.

— Не могу поверить, что Блэкджек мертв. Сегодня утром он был полон жизни. Мы говорили о будущем, — произнесла Белла, ни к кому в особенности не обращаясь. — Он строил планы, как вернуть себе доброе имя. Он никогда не сдавался.

— Хотите его видеть? — спросил доктор.

Белла кивнула.

— Возможно, если увижу, то смогу поверить, что его действительно больше нет.

Пич без труда могла в это поверить. Она была с отцом, когда это случилось. Но в одном мать была права: Блэкджек не сдался до последнего. Его рот перекосился от гнева, когда смерть пошла в последнее наступление. Она никогда не забудет выражения его лица. Никогда.

— Я подожду здесь, — сказала Пич. Когда Белла и врач ушли, Пич услышала, как кто-то приближается по коридору. Господи, только бы не репортер, подумала она. Она не может сейчас… не может!

Ари вошел в комнату ожидания, напомнив Пич, что жизнь идет своим ходом.

— Я только что провел импровизированную пресс-конференцию. Журналисты разъехались писать репортажи и ужинать, но они вернутся.

Несколько секунд Пич не могла сказать ни слова. Потом подняла глаза.

— Они получат, что хотели. Папа умер.

Ари подошел к ней и обнял. Пич всхлипнула. Ари словно прочел ее мысли. Больше всего на свете ей сейчас хотелось, чтобы кто-нибудь прижал ее к себе покрепче.

Ари ласково гладил ее по волосам.

— Мне так жаль, Пич. Я хорошо понимаю, что вы сейчас чувствуете.

На секунду у нее мелькнула мысль, что подумает Герберт, если сейчас войдет и увидит их. Потом вспомнила — ему уже все равно. Она осталась совсем одна. Мужчины, которых она так любила, покинули ее. И обоих уже не вернуть. Только теперь она поверила в это окончательно.

— Поплачьте, — сказал Ари.

Но слезы не приходили. Наверное, она выплакала их еще утром. Ей вдруг захотелось рассказать Ари о Герберте. Она была уверена, что он поймет ее, утешит, ободрит — теперь, когда ее жизнь рухнула как карточный домик.

Ари обнимал ее крепко-крепко, и Пич с удивлением обнаружила, что ему почти удалось прогнать призрак смерти, присутствующий в комнате. Она льнула к его груди, где ровно и успокаивающе билось сердце, и черпала жизненную силу, которую Ари, казалось, излучал каждой клеточкой своего тела.

Пич даже не столько смутилась, сколько испугалась, когда поняла, что хочет Ари. В самом древнейшем смысле этого слова. Боже, она, наверное, сошла с ума. Думать об этом в такой момент!

Слава Богу, в его действиях нет ничего предосудительного. Он ведет себя как брат, и к тому же как младший брат, думала она, пока он массировал ей шею и плечи.

— До тех пор, пока я вам нужен, я буду рядом, — сказал он.

Пич было так хорошо в его объятиях, что лишь огромным усилием воли она заставила себя отстраниться. Это движение потребовало столько же сил, сколько нужно матери-природе, чтобы сдвинуть с места тектонические плиты. Ари вдруг превратился в магнит, который неудержимо притягивал ее обратно — в свои объятия.

Ари был потрясен тем, что, обнимая Пич, он ощутил такое сильное желание. Господи помилуй, она ведь только что потеряла отца! Как он может даже думать об этом сейчас? Кроме того, она замужем, а он никогда не играл в эти игры — «переспим тайком в мотеле». Куда, черт побери, подевался ее муж?

— Почему вы на меня так смотрите? — вывел его из задумчивости ее голос. — Я уже в порядке, правда в порядке.

— Извините. Я не хотел на вас пялиться.

Сейчас она еще держится, но он знал, что пройдет много времени, прежде чем она будет хотя бы приблизительно «в порядке». Он мог перечислить ей все стадии горя — от неверия до гнева, отчаяния и примирения — в мельчайших подробностях.

— Где ваша мать? — спросил Ари.

— Она у отца. Хотела попрощаться.

— А вы?

— Лучше я запомню его таким, каким он был сегодня утром, до всего этого… — Голос у нее сорвался.

Лучше бы она рыдала, а не была такой чертовски мужественной. Ей нужно выплакаться.

— Я никогда еще не теряла близкого человека, — пробормотала она. — И не знаю, что делать… как все организовать.

Зато Ари был слишком хорошо знаком со всеми формальностями, связанными с внезапной смертью, с тысячами решений, которые приходится принимать в тот момент, когда ты не в состоянии ничего решать.

— Сегодня вам ничего не надо делать, — заверил он ее. — Больница позаботится о вашем отце. Вам следует подумать о себе. Вы еле на ногах держитесь.

Его сочувствие чуть было не разрушило стену, которой Пич отгородилась от обрушивающихся на нее сегодня ударов. Чувствуя, как закипают на глазах слезы, она из последних сил заставила себя держаться. Иначе она забьется в истерике.

Из палаты Блэкджека вышла Белла. Несколько секунд она стояла на пороге, глядя на них пустыми глазами, потом покачнулась. Ари бросился к ней и подхватил прежде, чем она упала, отнес к дивану и усадил с такой осторожностью, с какой Пич когда-то усаживала на игрушечный диванчик своих фарфоровых кукол.

— Не знаю, что со мной такое, — растерянно сказала Белла. — У меня вдруг подкосились ноги.

— Неудивительно. Вы прошли через ужасное испытание, — ответил Ари.

Врач что-то нацарапал в своем блокноте и вручил листок Ари. Очевидно, он принял Ари за родственника или близкого друга семьи.

— Вам нужно отвезти дам домой, — сказал он. — Это рецепт снотворного. Оно поможет заснуть им этой ночью.

Ари сложил листок и сунул его в карман.

— Я бы хотела поехать домой. — У Беллы вырвался нервный смешок. — Только у меня больше нет дома.

Впервые в жизни Пич услышала в ее голосе капельку жалости к себе.

— Мой дом — это всегда и твой дом, — заверила ее Пич. И тут же вспомнила о Герберте. Возможно, у нее вскоре тоже не будет дома.

— Вы как следует позаботитесь о моем муже, правда? — спросила Белла у доктора.

— Мы позаботимся о нем самым лучшим образом, миссис Морган.

Взгляд Беллы метался по комнате, словно она все еще не могла поверить в то, что здесь случилось.

— Полагаю, надо идти.

Пич обменялась взглядами с Ари над головой Беллы, затем встала с одной стороны от Беллы, а Ари — с другой. Вдвоем они помогли ей подняться.

— Лучше нам воспользоваться грузовым лифтом. Не хочу, чтобы мы наткнулись на репортеров, — сказал Ари. — Буду рад отвезти вас домой, если у вас есть машина. Я приехал на своем мотоцикле.

— Мой «ягуар» стоит на стоянке, — ответила Пич.

Ари подавил дрожь. Он ездил на «харлее» не потому, что воображал себя крутым рокером, этаким героем из «Беспечного ездока». Просто он не мог больше ездить в машине.

После того взрыва он страдал ужасной клаустрофобией всякий раз, когда садился в автомобиль. Если бы у него был выбор, он бы посадил дам в такси, а сам поехал бы следом на мотоцикле. Но он не мог вот так отослать домой раненых одних — а эти две женщины были такими же ранеными, как те солдаты, которых он видел во время войны в Заливе.

Когда они подошли к «ягуару», Ари заскрипел зубами, протянул руку и попросил ключи.

Путь до Ривер-Оукс занял двадцать минут. Пич почти всю дорогу смотрела в окно. Иногда она вдруг переставала понимать, где они едут, хотя прекрасно знала этот маршрут. Хорошо, что не она сейчас за рулем. Белла дремала, а у Ари хватило здравого смысла не начинать бессмысленную светскую беседу. Когда Пич бросала взгляд в его сторону, то замечала, что он то и дело сжимает зубы, словно ему сильно не по себе.

Она не стала напоминать ему, что надо остановиться и купить лекарство по рецепту. В этом не было необходимости. У Герберта в его комнате хранилась целая аптечка, укомплектованная достаточным количеством успокоительного и снотворного.

Когда они наконец приехали, ее дом выглядел настолько обычным, что на секунду все, что произошло сегодня, показалось ей дурным сном. Лужайка перед домом была только что скошена. На опрятных клумбах цвели азалии и бегонии. Окна сияли.

Это был по всем стандартам красивый дом. И претенциозный. Он был воплощенным в камне свидетельством, что его владельцы «достигли определенного положения». Этот дом был детищем Герберта, и Пич всегда смотрела на него глазами мужа. Теперь она словно увидела его впервые.

Все в этом доме, от псевдофранцузской архитектуры до псевдокаменного фасада и псевдошиферной крыши, было фальшивым. Как и их брак.

— Если вы объясните мне, в какой из комнат живет ваша мать, я помогу ей пройти туда, — предложил Ари, пока Пич отпирала входную дверь.

Она кивнула, потом показала дорогу в просторные комнаты для гостей на первом этаже. Багаж родителей уже был доставлен.

Пич так хотелось, чтобы отец и мать чувствовали себя здесь как дома. Перед уходом она попросила свою горничную Делию распаковать их вещи. Предусмотрительная, как всегда, Делия положила пижаму отца на кровать рядом с ночной рубашкой матери. Пич схватила ее и затолкала в ящик, пока Белла не увидела.

— Подождите, пожалуйста, меня в кабинете, — попросила она Ари. — Я приду через несколько минут. Можете пока налить себе выпить.

— Тебе не надо помогать мне раздеваться, — сказала Белла после того, как Ари вышел. — Я не инвалид. Но я хотела бы выпить что-нибудь, чтобы уснуть.

— Сейчас только семь часов. Не хочешь сперва поесть?

— Я хочу только уснуть, дорогая, и чем скорее, тем лучше.

Когда Пич вернулась с таблеткой снотворного, мать уже лежала в постели. Белла проглотила таблетку и закрыла глаза.

Пич задернула шторы, села у кровати и прислушалась к дыханию матери. Снотворное было очень сильным, и через несколько минут Пич на цыпочках вышла из комнаты. По пути в кабинет она мысленно составляла список всего того, что ей надо сделать перед тем, как тоже найти забвение во сне.

Перво-наперво нужно позвонить Эйвери в Лондон до того, как она услышит о смерти отца из новостей. Эйвери, несомненно, захочет немедленно вылететь в Хьюстон на похороны, но нет смысла подвергать опасности ее и без того тяжело протекающую беременность.

Затем надо позвонить близнецам в их летнюю школу в «Олд мисс». Хотя ей очень хотелось их увидеть, им незачем отрываться от занятий. И потом, если они сейчас приедут, то узнают о разводе, а пока им об этом знать ни к чему. Им вполне хватит и новости о смерти дедушки.

Нужно еще известить друзей, связаться со служащими Блэкджека, написать некролог, составить план похорон. Никогда еще она не принимала столько решений одна, без мужа.

Крохотная частичка ее души радовалась освобождению.

Но в основном она ощущала растерянность.

Кабинет, весь выдержанный в мягких тонах и обставленный по-мужски просто, был местом, где справлялись семейные праздники, пока подрастали близнецы.

Пич остановилась на пороге, прислушалась, пытаясь услышать отзвуки их веселых голосов, но услышала лишь тревожное биение собственного сердца.

Ари стоял у французского окна с запотевшей бутылкой пива в одной руке и оправленной в рамку свадебной фотографией Пич и Герберта в другой. Он так пристально разглядывал снимок, что Пич забеспокоилась. Она тихонько кашлянула.

Он поставил фотографию и повернулся к ней:

— Вы были красивой невестой.

— Это было давно.

— Не так уж давно. Вы все еще очень красивая женщина.

Пич не привыкла к комплиментам. Она не знала, что ответить.

Ари прервал молчание:

— Принести вам что-нибудь выпить — или хотите подождать, пока вернется ваш муж?

К заботе она тоже не привыкла.

— Ждать придется долго. Сегодня утром он попросил у меня развод. Я даже не знаю, где он теперь живет.

Она не имела ни малейшего представления, почему вдруг рассказала об этом Ари. Они ведь почти не знают друг друга. Все эти три года они поддерживали чисто деловые отношения, один раз вообще поссорились, когда он попытался уговорить ее перевести редакцию журнала в другое здание. Их даже нельзя назвать друзьями.

Ари поставил бутылку пива на столик с такой силой, что ей показалось — сейчас она разобьется. У него было такое лицо, что она невольно отступила на шаг назад.

— Этот ублюдок заслуживает… к черту, не важно, чего он заслуживает. Только он наверняка не заслуживает тебя.

Ари подошел к ней так близко, что она почувствовала жар его тела. Он что, хочет снова обнять ее? А она хочет этого?

— Значит, ты свободна, — хрипло произнес он.

— Полагаю, можно и так сказать, — ответила Пич и подняла на него взгляд.

Ей доводилось читать в книжках: «Время остановилось», но она не ожидала, что когда-нибудь сама испытает нечто подобное. Теперь, глядя Ари в глаза, она потеряла всякое ощущение времени. Возможно, прошла минута, а может, и десять, когда он снова заговорил.

— Мне уже давно хотелось поцеловать тебя, леди босс. Я знаю, что это не самый подходящий момент — дьявол, это ужасный момент, — но я больше не могу ждать.

Ари не знал, почему эта женщина заставляла его говорить, делать и чувствовать то, что, как ему казалось, он уже никогда не сможет сказать, сделать и почувствовать. Он знал только, что сейчас поцелует ее крепко-крепко и они оба забудут обо всем ужасном, что произошло в их жизни.

Он шагнул к ней, взял за плечи и притянул к себе.

Ее губы оказались именно такими нежными, как он себе и представлял, а тело — зрелым. К его невероятной радости, она не отстранилась. Это от неожиданности или тут нечто иное?

Он знал, что должен оставить ее.

Знал, что бессовестно пользуется ее горем.

Знал, что заслуживает быть обвалянным в смоле и перьях за то, что он сейчас делает.

Он все это знал — и ему было наплевать. Пич слишком часто врывалась в его сны последние три года. Ему нужна хоть какая-то награда, пусть всего один-единственный поцелуй.

Ари не обманывал себя, почему она не отстранилась. Дело здесь вовсе не в его мужских качествах. Сегодня жизнь ее разлетелась вдребезги. Она просто искала в его объятиях спасения от ужасающей пустоты, которая внезапно открылась ей.

Ему страстно хотелось получить больше, чем поцелуй, получить ее всю. Он представил, как укладывает ее на пол, срывает с нее белье, освобождает свою восставшую плоть и толчком входит в нее до самого конца.

Картина была настолько захватывающей, что он застонал от желания в ее приоткрытые губы. Инстинкт подсказывал ему, что она не станет сопротивляться. Черт побери! Еще минута — и она сама снимет одежду. Но никогда потом его не простит.

И что еще хуже, он сам себя никогда не простит.

Это было очень трудно, но он отступил на шаг.

— Прости. Мне не следовало этого делать.

«Это было чудесно», — хотелось ответить Пич. При этой мысли щеки ее вспыхнули. На несколько секунд она совсем потеряла голову. Это не должно повториться.

— Это мне следует просить прощения. Именно сейчас я в этом очень нуждалась. Мне ужасно жаль.

— Тебе сегодня пришлось пройти через ад. Пожалуйста, не осуждай себя.

Осуждать? Да она готова сквозь землю провалиться, только бы не смотреть ему в лицо. Пич прерывисто вздохнула, потом разгладила смятое платье.

— Я все же выпью. Хочешь еще пива? — спросила она с самым легкомысленным видом, какой смогла на себя напустить, словно ничего особенного и не произошло.

Лицемерка и идиотка — это были самые мягкие эпитеты, которыми она награждала себя, когда шла к бару, открывала холодильник и выбирала напитки. Холодный воздух чуть охладил ее разгоряченную кожу.

Она никогда так не откликалась на поцелуи Герберта, как только что на поцелуй Ари, никогда не чувствовала, как тает все внутри. Никогда, даже когда она заставляла себя преодолевать скованность.

Но с другой стороны, Герберт никогда не целовал ее так, как Ари. Герберт ужасно боялся микробов. И не признавал французских поцелуев.

Голос Ари прервал ее сумбурные воспоминания:

— Придется допить пиво как-нибудь в другой раз. Мне пора. Дел много.

Несомненно, в их число входит свидание с роскошной девицей, подумала Пич, ощутив укол ревности, — и немедленно отругала себя за подобные мысли. С кем там Ари встречается, ее не касается. Он слишком молод, слишком красив, слишком сексуален, слишком все остальное для пожилой осиротевшей женщины с разводом в перспективе.

Но за одно она ему благодарна. По крайней мере она на несколько минут перестала думать об отце. Теперь на нее снова нахлынули мысли о его смерти. А вместе с ними и боль потери.

Она наконец-то закрыла холодильник и обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ари направляется к двери.

На пороге он остановился, оглянулся.

— К утру репортеры начнут осаду твоего дома. На твоем месте я бы не выходил даже за утренней газетой.

— Я думала, что они оставят нас в покое теперь, когда папа умер.

— И не надейся. — Он помолчал. — Если хочешь, я вернусь и помогу тебе с ними справиться.

Если она хочет?

Ей даже слишком этого хочется.

Она хочет, чтобы он был здесь, из-за его опыта, говорила она себе, но ехидный голосок где-то глубоко внутри не замедлил поправить ее. Ей хотелось бы, чтобы он был здесь, даже если бы он ни черта не смыслил в уловках репортеров.

Пич открыла было рот, чтобы сказать спасибо, она сама справится с прессой, но с изумлением услышала собственные слова:

— Твой мотоцикл остался возле больницы. Можешь взять мой «ягуар», а завтра утром приведешь его обратно.

Джин Синклер вернулась в свой дом в Аннаполисе в семь часов, накормила двух своих кошек, потом поставила в микроволновку замороженный низкокалорийный ужин. Это была высокая, стройная, интересная женщина, которую гордая осанка и открытая улыбка делали моложе ее шестидесяти лет.

Она быстро поела, сняла костюм, надела халат, намазала лицо кремом и уселась в любимое кресло с новой книгой. Она наслаждалась полицейскими романами и любила шокировать друзей, называя их «книжками больших членов». Новый роман Роберта Дейли быстро увлек ее. Время бежало незаметно, и она очнулась, лишь когда зазвонил телефон. Было уже больше десяти часов.

Этот поздний звонок удивил Джин. Кто бы это мог быть? Звонила служащая Джин.

Едва поздоровавшись, женщина сразу спросила:

— Ты смотрела последние известия?

Джин редко слушала новости. Проработав двадцать лет в вашингтонской администрации, она слишком хорошо знала, как делаются все эти так называемые горячие новости.

— Какие известия?

— Ты ведь работала на сенатора Моргана, да?

— Много лет назад, — осторожно ответила Джин. Сердце бешено заколотилось. Господи милостивый! Неужели кто-то обнаружил, что она… что они делали?

— Он только что умер. Я подумала, что тебе надо сказать… чтобы ты могла послать цветы или еще что-то сделать, — неловко закончила собеседница.

Эта женщина явно была из породы любопытных кумушек, которым нравится приносить плохие вести. Надо будет порвать с ней все отношения. Она не может позволить себе роскошь иметь подруг, к которым лучше не поворачиваться спиной.

— Очень любезно с твоей стороны, — ответила Джин, изо всех сил стараясь, чтобы голос ее звучал ровно.

Она не дала воли слезам, пока не повесила трубку. Потом закрыла лицо руками и зарыдала. Бедный милый Блэкджек!

Она поняла, что он будет любовью всей ее жизни, в ту самую секунду, когда вошла в его офис на Капитолийском холме четверть века назад. Их связь длилась четыре года. После этого у нее было еще несколько мужчин. Но затем, понимая, что ни один из них не выдерживает сравнения, она покончила с мужчинами. С кошками намного проще.

Сердце ее разрывалось, пока все эти годы она наблюдала, как развращают Блэкджека власть и деньги. Она была так уверена, что он выше этого. Она чуть было не отказалась, когда он в прошлом году позвонил ей и предложил встретиться в тихом маленьком ресторанчике.

Но она никогда не могла ему ни в чем отказать. И была настолько глупа, что позволила себе весь остаток дня верить в то, что он, возможно, хочет возобновить их отношения. Но то, что ему на самом деле было от нее нужно, поразило ее еще больше.

Вытерев глаза, она поднялась, прошла в маленький кабинет в дальней части дома и отперла сейф, который Блэкджек купил, когда они начали работать. Она не дотрагивалась до огромной пухлой рукописи и компьютерных дискет с тех пор, как три недели назад допечатала последнюю главу. Их существование было абсолютной тайной. Блэкджек заставил ее поклясться никому не заикаться об этой книге, пока он не поговорит с литературным агентом.

Был ли у него какой-либо шанс?

Она достала рукопись и положила ее на письменный стол. Она лежала там, не менее опасная, чем готовая к нападению гремучая змея. Ее прошиб холодный пот. Что ей делать с ней теперь, черт возьми?

Может быть, Белла или одна из девочек через несколько дней свяжутся с ней и попросят отдать рукопись? А если нет, должна ли она позвонить им — или лучше просто все уничтожить? Не будить спящую собаку?

Чего бы хотел от нее Блэкджек?

Он вложил в эту книгу свое сердце, душу, знание всех правительственных ходов и лазеек. Называл ее своим «секретным оружием». Джин бросила взгляд на титульный лист. На нем стояло заглавие: «Политика стяжательства». Если эта книга будет опубликована, она потрясет высшие эшелоны власти и лоббистов до самого основания.

Подобные книги писали и раньше, но их авторами были журналисты или писатели. Это была первая из подобных книг, написанная сенатором. И именно это делало ее такой грозной, такой опасной. Блэкджек выставил напоказ все — коррупцию, злоупотребления властью, выброшенные на ветер средства, сделки за закрытыми дверями, которые превратили реформу в фарс.

Если бы у нее была хоть капля здравого смысла, она бы запустила рукопись в машинку для резки бумаги и выбросила ее из головы. Но у нее никогда не было здравого смысла в делах, касавшихся Блэкджека. Обреченно пожав плечами, Джин положила книгу обратно в сейф и заперла дверцу. Там она будет храниться до тех пор, пока кто-нибудь не спросит о ней — или пока она сама не умрет. Что бы ни случилось первым.

Она выключила свет, подошла к окну и стала смотреть на темный сад возле дома. Обычно привычная картина успокаивала ее, придавала ощущение надежности.

Однако сегодня она чувствовала страх. В столице страны бродил на свободе многоголовый монстр, порожденный алчностью, огромными деньгами и неограниченной властью. Блэкджек хотел обуздать этого монстра и поплатился за это своей репутацией, состоянием, а потом и жизнью.

Впервые с тех пор, как Блэкджек появился снова в ее жизни, она радовалась, что ее собственная жизнь завершается. Сегодня она потеряла больше, чем бывшего возлюбленного. Она потеряла надежду на будущее.

После ухода Ари Пич заглянула к матери, потом пошла в библиотеку, чтобы сделать первый из многочисленных телефонных звонков. Села за письменный стол вишневого дерева (слишком вычурный, на ее взгляд, но Герберт настоял на покупке), увидела тревожно мигающий огонек сигнала на автоответчике и нажала кнопку воспроизведения записи. Среди многочисленных выражений соболезнования и просьб дать интервью она услышала знакомый голос:

— Пич, это Герберт. Я слышал о твоем отце. И при данных обстоятельствах счел за лучшее держаться на расстоянии. Если я тебе понадоблюсь, я снял номер в «Хьюстонце». Надеюсь, ты не забыла сказать Делии, чтобы она уложила мои вещи? Пришлю за ними завтра утром. Ах да, передай матери мои соболезнования.

Пич задохнулась от его елейного голоса. Если бы он был сейчас здесь, она все-таки врезала бы ему по носу, чтобы кровь брызнула на белоснежную рубашку. Несколько минут она сидела, сжимая и разжимая кулаки, затем набрала номер Эйвери.

К тому времени как сестра ответила, Пич уже держала себя в руках. И сохраняла самообладание во время еще десятка телефонных разговоров, каким бы расстроенным ни казался голос собеседника на другом конце провода.

Полтора часа спустя, закончив предварительные переговоры и исписав весь блокнот пометками и памятками, Пич вынула из ящика стола острые ножницы и поднялась наверх в спальню Герберта. Стоящий там запах его одеколона чуть не сбил ее с ног. Завтра она попросит Делию хорошенько проветрить комнату.

С ножницами в руках Пич распахнула дверцу его стенного шкафа. Герберт обожал модно одеваться и покупал одежду у дорогих модельеров. Костюмы, спортивные куртки и халаты от Армани, Оливера, Валентино и Версаче заполняли весьма вместительный шкаф. Напротив висели ряды сшитых на заказ сорочек — все из египетского и пимского хлопка. Его галстуки были сплошь шелковыми и ручной работы. Герберт носил только натуральные ткани. Он скорее умер бы, чем позволил себе появиться на людях в полиэстре.

Пич разок щелкнула ножницами, потом с жаром взялась за дело. Она отрезала рукава сорочек и курток по локоть, брюки резала у колена, а галстукам делала бахрому. Свитера распустила до половины, а трусы и пижамные брюки надрезала в шагу. Это была чистейшей воды месть.

Операция заняла почти час, и еще час ушел на то, чтобы все упаковать. Закончив, она отнесла чемоданы Герберта вниз и оставила у входной двери.

 

Глава 4

Синди Даунинг стояла обнаженная у себя в квартире перед зеркалом в полный рост и сосредоточенно разглядывала себя, проводя ладонями по груди. Догадается ли он? Не заподозрит ли вдруг, что груди силиконовые?

И решила, что ее полушария на ощупь точь-в-точь как настоящие, ни за что не отличишь. Затем она взглянула на плоский живот и аккуратно подстриженный черный кустик чуть ниже. Да, она выглядит чертовски сексуально. Диета, упражнения и пластические операции превратили ее из толстой прыщавой дурнушки в красавицу, как будто только что сошедшую с обложки «Плейбоя».

Теперь, в тридцать пять лет, она куда привлекательнее, чем была в девятнадцать или двадцать пять. Даже собственная мать не узнала бы ее — если бы она сделала такую глупость и навестила старую каргу.

Как смеет доктор Стрэнд приписывать себе все заслуги, будто бы она тут и ни при чем — если, конечно, не считать оплату его умопомрачительных счетов? Стрэнд всего лишь выполнил ее заказ и сделал ей подбородок Джины Дэвис, скулы Софи Лорен и нос Мишель Пфайффер.

Еще Синди попросила скопировать глаза его жены, и ему это в некоторой степени удалось. С цветом глаз дело обстояло сложнее, но с помощью десятка контактных линз различных оттенков серого, синего и изумрудно-зеленого она решила и эту задачу.

Она вставила серые линзы, и природный тускло-карий цвет ее глаз исчез. В серых линзах она выглядит более интеллигентной, решила Синди, в зеленых — более сексуальной, а в синих — более молодой.

Следующие полчаса она провела за макияжем. Подчеркнула новую линию скул основой трех оттенков и румянами двух цветов, тени четырех различных цветов сделали глаза более выразительными. Четыре слоя туши удлинили и сделали густыми ресницы. Накладными ресницами она никогда не пользовалась — слишком неестественно. Еще пятнадцать минут она потратила на свои иссиня-черные волосы, уложив их так, чтобы они мягко обрамляли лицо.

Когда Синди закончила, из зеркала на нее смотрела уже не та женщина, которую она знала большую часть своей взрослой жизни. Клотильды Дисновски, несчастной уродины из маленького городка в штате Небраска, больше не существовало на свете. Вместо нее появилась Синди Даунинг — подающая надежды редактор и компьютерный ас из журнала «Техас изнутри». И всем этим она обязана Ари.

Это началось с него. Это должно закончиться им.

Должно.

Она безумно влюбилась в Ари, когда Пич Морган-Стрэнд собрала их всех три года назад в кабинете и представила его как нового главного редактора журнала. Конечно же, он не обратил на нее внимания. Кто тогда обращал на нее внимание?

О, он был вежлив — Ари всегда вежлив. После первого знакомства он никогда не путал ее имя, как, впрочем, и все другие имена. Синди умирала от любви к нему, а он был вежлив — и только.

Синди его не винила. В нее никто никогда не смог бы влюбиться. Те несколько свиданий, закончившихся сексом, проходили в темной комнате, и ее партнеры никогда потом не звонили и не просили о новой встрече.

Она мирилась с этим до тех пор, пока не встретила Ари. После того как Ари начал работать в «Техасе», внутренний голос сказал ей, что она может все изменить, стать такой женщиной, которую он заметит — и захочет.

Она взяла отпуск и провела его, исправляя форму носа. Чтобы расплатиться за операцию, ей пришлось продать свою новую машину и купить старую развалюху. Синди боялась, что кто-нибудь догадается об операции, но все с готовностью поверили ее рассказу, будто чуть заметные царапины и синяки на лице — это последствие дорожной аварии.

Потом было еще три операции. Каждый раз она возвращалась на работу все более красивой и выслушивала одни и те же глупые вопросы. Она изменила прическу? У нее новая косметика? Отдыхала на курорте?

После операции на груди девушки в офисе поинтересовались, не носит ли она какую-нибудь особую модель лифчика. Глупые сучки. Синди представила, как впивается ногтями в их тупые физиономии. Она презирала их всех.

Всех, кроме Ари.

Синди не спеша оделась, наслаждаясь прикосновением к коже шелка и кружева. После долгих лет жесткой экономии, чтобы оплатить медицинские счета, она с огромным удовольствием тратила деньги на покупку красивых дорогих вещей.

Пока она одевалась, многочисленные зеркала позволяли ей видеть себя со всех сторон. Она примерила несколько поз, воображая себя высокооплачиваемой моделью, демонстрирующей нижнее белье. Когда-нибудь Ари увидит ее в таком одеянии. А точнее, сегодня. Уже совсем скоро.

Синди взглянула на часы и поспешно достала костюм, купленный в магазине подержанного платья на Ривер-Оукс. Она ненавидела богатых сучек, которые могут позволить себе избавиться от одежды после того, как наденут ее разок-другой, — ненавидела и завидовала, и мечтала стать одной из них.

Черные лодочки и сумочка от Шанель завершили туалет. Теперь остается только ждать. Скоро. Скоро. Скоро! Она уже сто раз проиграла в уме сцену, которая произойдет, когда она откроет дверь на звонок Ари.

Она пригласит Ари зайти и выпить кофе. Он, конечно, с радостью согласится. Итак, он заходит, не в силах отвести от нее восхищенного взгляда. Они садятся на диванчик, его рука как бы невзначай оказывается на ее бедре. Он наклоняется к ней… Ари — джентльмен, его поцелуй будет нежным и сладким.

Ари Раппапорт сел за руль своего «субурбана», поблагодарив про себя компанию «Дженерал моторз» за создание такого большого автомобиля, что в нем его почти не мучила клаустрофобия. Он медленно вывел этого бегемота из гаража своего дома на Западной улице и повернул на север, к кварталу, где жила Синди Даунинг. Ари до сих пор не мог понять, почему он согласился подвезти ее на отпевание Блэкджека.

Наверное, потому, что ему было ее жаль. Сначала автомобильная авария, после которой она осталась почти без средств, потом внезапно серьезно заболела ее мать, и Синди пришлось несколько раз ездить на другой конец страны. Да, ее жизнь была не слишком веселой. И все же… Было в ней что-то отталкивающее — что-то тревожащее в выражении ее глаз, чему Ари не мог точно подобрать определение.

Конечно, когда она попросила подбросить ее, он не смог отказаться. Это бы ранило ее. Но, не желая оставаться с ней наедине, он попросил Берта Ханраана поехать с ними. Для человека, который терпеть не может находиться в машине, он чертовски часто садится за руль, размышлял Ари. По дороге он завернул к Берту.

Ханраан много лет потратил на реставрацию викторианского особняка на бульваре Хайтс, превратив его в настоящее произведение искусства, который в прошлом году включили в программу экскурсий по архитектурным памятникам города. Берта тоже можно было назвать произведением искусства: умный, красивый, зрелый мужчина, обладающий безукоризненным вкусом, потрясающим гардеробом, неистощимым запасом забавных анекдотов и искренним любящим сердцем.

Они познакомились десять лет назад, когда оба работали в одной газете в Фениксе. Берт, сам вдовец, взял Ари под свою опеку после гибели Хелен, вытаскивал его из жутких приступов депрессии и умопомрачительных запоев. И он крепко держал его за руку в те минуты, когда разум и разбитое сердце подсказывали Ари, что ему лучше было бы умереть.

Берт удивительно быстро открыл на звонок Ари, наверное, ждал за дверью.

— Грустный сегодня день, — сказал Берт, ведя его на кухню. — Я сварил кофе по-ирландски, он успокаивает и дает силы.

Ари занял свое привычное место за антикварным дубовым столом, а Берт наполнил две чашки.

— Знаешь, нужно налить немного этого кофе в термос и отвезти Пич, — заметил Ари, попробовав ароматный напиток. — Она, наверное, сейчас еле держится.

— Да, ей в последнее время досталось. Как она?

Меньше всего Ари сейчас хотелось говорить о Пич. Да что там говорить — даже одна мысль о ней вызывала боль. Тогда, в тот день, они вдруг стали так близки друг другу. Иногда ему казалось, что это был лишь сон.

На мгновение Ари позволил себе вновь пережить тот страстный поцелуй — по крайней мере с его стороны он был страстным. Он уже не знал, сходит ли с ума по Пич или просто сходит с ума.

У них не было ничего общего, кроме журнала. И хотя он потом еще несколько раз бывал у нее дома, чтобы встретиться с журналистами, больше ничего подобного не повторилось. Дьявол, да она даже ни разу на него не взглянула.

Днем Ари убеждал себя, что так лучше. А ночью он снова и снова переживал тот проклятый поцелуй, что приводило к предсказуемо неприятным последствиям. А он-то думал, что уже вышел из возраста подростковых сексуальных снов, как вышел из возраста юношеских прыщей.

Голос Берта вернул Ари обратно на землю:

— Есть какая-то причина, по которой ты не хочешь говорить о Пич?

Проклятие! Этот человек все замечает.

— Конечно, нет. Она держится лучше, чем я ожидал. Жаль только, что они с матерью не выбрали более скромное отпевание. Репортеры превратят церковную службу в балаган с клоунами.

— Думаю, этого хотел сам Блэкджек, — ответил Берт задумчиво. — Наверняка он пожелал, чтобы последний салют в его честь наделал как можно больше шума.

— Ты ведь знал его по Вьетнаму?

Берт кивнул.

— Не слишком хорошо. Он там дружил с еще одним техасцем, Кэролом Детвейлером. Бедняга съехал с катушек и помер ужасной смертью прямо на глазах у сенатора. Ты наверняка читал об этой истории. О ней писали все газеты.

— Как ты помнишь, несколько лет назад я и сам чуть не съехал с катушек.

Берт насмешливо взглянул на Ари:

— А по-моему, ты уже в полном порядке, раз идешь развлекаться с хорошенькой девушкой.

— Ничего себе развлечение! Да у меня от этой хорошенькой девушки мороз по коже. Все время кажется, что она на меня сейчас набросится.

Берт допил кофе и встал.

— Чувствую, наша поездка будет такой же захватывающей, как аттракцион с голодными тиграми.

Улетая в Хьюстон, Рэндольф Спеллинг и не предполагал, что так хорошо проведет время. Он нанял до отеля лимузин, превосходно пообедал у Сфуцци, вернулся к себе в номер, немного посмотрел телевизор и хорошо выспался впервые за несколько недель.

Проснувшись, он провел часок в тренажерном зале «Хьюстонца», чтобы разогнать накопившийся жирок в своем сорокапятилетнем теле, затем еще час поплавал в крытом бассейне отеля. Освеженный и полный сил, вернулся в номер и заказал завтрак.

Приняв душ, побрившись и надев свой любимый шелковый халат, он подошел к окну и взглянул на превосходную панораму, открывающуюся отсюда: тщательно разбитый парк, ухоженные лужайки, искусственные пруды с прозрачной водой. Все здесь кричало о больших деньгах — «Хьюстонец» был построен для клиентов с тугими кошельками. Неудивительно, что президент Джордж Буш использовал его в качестве своей резиденции, когда приезжал в Техас.

Появление завтрака прервало неторопливые размышления Рэндольфа. Лощеный молодой официант вкатил тележку, нагруженную свежими фруктами и закусками, сосудами с кофе и апельсиновым соком и бутылкой шампанского «Редерер Кристал».

— Хотите, чтобы я откупорил шампанское? — спросил официант.

Рэндольф кивнул.

Официант бесшумно открыл бутылку, налил шампанское в бокал.

— У вас превосходный вкус, сэр. Вы разбираетесь в хороших винах.

— Ты хочешь сказать — в дорогих винах?

Молодой человек улыбнулся:

— Это вы сказали, сэр, не я.

Рэндольф самодовольно улыбнулся. И не удержался, чтобы не похвастаться:

— Все за счет налогоплательщиков. Я был секретарем сенатора Моргана. Приехал сюда на заупокойную службу.

На официанта это произвело должное впечатление.

— Я бы и сам хотел когда-нибудь поработать в Вашингтоне. Может быть, вы смогли бы замолвить за меня словечко в одном из отелей?

Рэндольф не обратил внимания на эту просьбу. Все в той или иной степени хотят пробиться наверх, размышлял он, когда официант ушел. Но не всем это удается. Так что Рэндольф по праву гордился тем, что ему это удалось.

Он взял бокал с шампанским и долил в него немного соку.

— За Блэкджека, — произнес он, высоко поднимая бокал.

Рэндольф Сперлинг был типичным представителем правительственного аппарата: уверенный в себе, образованный, с хорошо подвешенным языком и любящий хорошо пожить, особенно за счет народа. Образование он получил, можно сказать, бесплатно, взяв деньги на оплату учебы в долг у правительства (и до сих пор не выплатил заем), быстро сделал карьеру, получая при этом неплохие денежки: жалованье, премии, надбавки и «левые» суммы, которые перепадали ему благодаря махинациям Блэкджека Моргана.

Он улыбнулся и подумал, что следует внести «Хьюстонец» в свой личный список отелей наряду с такими гостиницами, как «Жорж Сэнк» в Париже и «Парк Хиатт» в Токио. Некоторые из поездок он действительно совершал по заданию правительства. Но большая часть была каникулами, умело замаскированными под командировки с целью сбора каких-то никому не нужных сведений.

Эти траты проходили незамеченными, внесенные в общий счет на семь миллиардов долларов за правительственные командировки, который конгресс представлял к оплате каждый год, — и это не считая двух миллиардов затрат на личные самолеты, которые правительственные бюрократы держали под рукой, не говоря уже о счете в один миллиард долларов в год на их обслуживание.

Что там говорил Эверет Дирксон насчет того, что миллиард там, миллиард сям в конце концов складываются в настоящие деньги? Администрация выбрасывала на ветер суммы, превышающие годовой бюджет большинства стран третьего мира.

Он будет скучать по прежней жизни. Даже его новая работа в качестве лоббиста с окладом в четверть миллиона долларов не сможет возместить все те блага, которые он потерял, когда старик сыграл в ящик.

Он, пожалуй, будет скучать по сенатору, подумал Сперлинг, готовя себе следующий коктейль «Мимоза». Блэкджек был настоящей акулой, пока не забыл, с какой стороны хлеб намазан маслом — и кто его намазывает.

Кто бы мог подумать, что один из самых прожженных коррупционеров — сенатор, превративший вашингтонскую кормушку на два десятилетия в пиршественный стол для гурманов, — внезапно укусит руку, которая его кормила все эти годы? Если бы Блэкджек продолжал играть по правилам, он и поныне был бы могуществен, богат — и жив.

Рэндольф повертел бокал, любуясь разноцветными бликами. Термин «служить обществу» стал теперь абсурдным, размышлял он. Теперь, скорее, больше подходит выражение «служить самому себе». Кто это сказал, что народ имеет то правительство, которое заслуживает?

Синди Даунинг жила в одном из районов Вестхаймера, построенном в семидесятых годах, во время нефтяного бума. Потом нефтяной бизнес пришел в упадок, и район тоже обеднел. Город уже много лет пытался возродить его, но ему это так и не удалось.

— Я вернусь через минуту, — сказал Ари Берту, поставив машину у обочины.

Ему потребовалось несколько минут, чтобы найти квартиру Синди в лабиринте коридоров. Она открыла на его стук — тщательно накрашенная, причесанная и наряженная, похожая на манекен из универмага. И улыбка у нее была, как у манекена.

— Добро пожаловать в мою скромную обитель! — пронзительно воскликнула она. — Не выпьете ли чашечку кофе?

— Времени нет, к сожалению. Внизу ждет Берт.

Ослепительная улыбка Синди погасла, словно лампочку выключили.

— Не знала, что он поедет с нами. И сколько человек вы еще с собой пригласили?

— Только Берта, — ответил Ари, удивляясь, почему Синди обиделась на присутствие еще одного пассажира в машине, где легко могла поместиться футбольная команда. — Я не думал, что вы будете против.

Нахмуренные брови Синди не отражали и сотой доли ее ярости. Она рассчитывала получить Ари в свое полное распоряжение. Дорогие цветы, купленные ею в гостиную, долгие часы, потраченные на уборку, — все пошло коту под хвост. И все из-за этого Берта Ханраана, будь он проклят! Ну ничего, он еще пожалеет. Никто не смеет стоять у нее на пути!

Заметив пристальный взгляд Ари, она принужденно улыбнулась накачанными коллагеном губами.

— Как я могу быть против? Это же ваша машина. Кроме того, вы знаете, как я люблю Берта.

Ари шел впереди, Синди за ним, а в голове у нее проносились путаные мысли. Это Берт Ханраан все испортил. Если бы не он, Ари сейчас сидел бы с ней в гостиной и держал ее в объятиях. Они бы целовались, а не ехали на это никому не нужное отпевание какого-то политикана, который наконец-то получил по заслугам.

Внезапно у нее возникла новая идея. Она не позволит этому пронырливому хорьку Ханраану испортить ей весь день. Нет уж, дудки! Никто не может взять верх над Синди Даунинг. В покрытый трещинами тротуар легко может попасть тоненький каблучок. Выбрав подходящий момент, Синди споткнулась и вскрикнула. Ари резко обернулся, как раз вовремя, чтобы подхватить ее, пока она не упала.

— Ох, я подвернула ногу, — всхлипнула она, прижимаясь к нему всем телом, будто бы в поисках опоры. Ей даже удалось выдавить пару слезинок. — Как больно!

Несколько мгновений Ари колебался. Потом, как Синди и надеялась, взял руководство на себя.

— Можете ступить на ногу?

Она попыталась и снова вскрикнула.

— Надо проверить, не сломана ли кость, — сказал он, опускаясь на колени и ощупывая ее лодыжку.

От восторга, охватившего ее от его прикосновений, Синди снова вскрикнула. Только на этот раз крик был непритворным.

— Больно? — спросил Ари, осторожно ощупывая ее ступню. Она так и знала, что у него чудесные руки!

— Немножко. Я так глупо себя чувствую. Я знала, что рискую жизнью, гуляя в таком месте на высоких каблуках. Но мне сегодня хотелось выглядеть особенно привлекательной. Чтобы выказать уважение.

Ари встал и крепко обхватил ее за талию.

— Давайте я помогу вам вернуться домой.

— Нет, — вырвалось у нее. — Я ни за что на свете, не пропустила бы это отпевание. Даже новое платье купила. Не обращайте внимания на мою ногу. Мне и правда хочется поехать.

— Звучит так, будто вы предвкушаете удовольствие от этой церемонии, которую большинство людей сочтут довольно мрачным мероприятием.

— Конечно. Там ведь будут все крупные шишки. — Тут она заметила выражение лица Ари и сразу поправилась: — То есть я хочу сказать, что собираюсь пойти туда ради Пич. Она так хорошо ко всем нам, сотрудникам журнала, относится. Самое меньшее, что мы можем для нее сделать, — это поддержать ее в трудную минуту.

Похоже, он перестал хмуриться. Она продолжала опираться на него, пока он помогал ей добраться до машины. Берт стоял рядом с «субурбаном», докуривая сигарету. Он вежливо улыбнулся Синди. Но в глазах его была открытая неприязнь. Ух, как же она его ненавидит! Так и вцепилась бы ему в волосы.

Вместо этого Синди подошла прямо к нему и обняла так, словно они старые друзья, которые не виделись сто лет. Потом с помощью Ари села на свое законное место на переднем сиденье рядом с Ари, предоставив Берту забраться на заднее.

Когда они тронулись в путь, она оглянулась на Берта через плечо.

— Как вы считаете, то, что произошло, повлияет на дела в «Техасе изнутри»?

— Каким образом? — спросил Берт.

— Я подумала, не будет ли Пич проводить больше времени в редакции теперь, когда она развелась и все прочее?

— Сомневаюсь, — ответил Ари напряженным голосом. — Пич прежде всего принадлежит хьюстонскому высшему обществу. Уверен, когда уляжется пыль, она вернется к своим светским обедам и занятиям благотворительностью.

Ари Раппапорт глубоко заблуждался. Скандал, смерть отца и развод разрубили пуповину, связывающую Пич с ее прошлой жизнью. Пока Пич везла Беллу к месту заупокойной службы, она обдумывала свое будущее.

В последние три дня она почти не спала, а ела еще меньше. Тем не менее Пич еще никогда не чувствовала себя такой энергичной и полной решимости. Она не станет брать у Герберта ни цента. После их последнего телефонного разговора она не могла вынести даже мысли о том, что их хоть что-то будет связывать.

— Ты сука, — кричал он в трубку, — как ты могла вот так уничтожить мою одежду? Что я теперь надену, черт возьми?

Она уже готова была сказать ему, что ей очень жаль, что, когда она изрезала его гардероб, у нее был нервный срыв. Но в последнюю секунду, к собственному удивлению, произнесла:

— Это ты хотел развода. Если у тебя есть ко мне претензии, изложи их моему адвокату.

Ее трясло целых пять минут после того, как она положила трубку. Однако позже ей даже понравилось, что он назвал ее сукой. Половую тряпку сукой обычно не называют.

Своему адвокату она дала указания требовать дом и «ягуар». За дом заплатил Блэкджек. А машину она купила на доходы от журнала «Техас изнутри», ее единственной отдельной собственности.

— Герберт приедет на отпевание? — спросила Белла, словно читая мысли Пич.

— Сомневаюсь, — ответила Пич.

Наутро после смерти Блэкджека у Пич не осталось другого выхода, как рассказать Белле о разводе. Она ожидала, что мать предложит попытаться во что бы то ни стало сохранить их брак, испробовать все — от второго медового месяца до визита к психоаналитику.

Вместо этого Белла обняла ее и сказала:

— Я глубоко убеждена, что, когда одна дверь захлопывается, другая открывается. Просто надо ее найти.

Потом у них было так много неотложных дел, что просто не было времени поговорить о Герберте.

— Я думала, ты расстроишься из-за моего развода, — сказала теперь Пич.

— Я всегда желала тебе счастья, дорогая. И я сильно сомневалась, что Герберт способен его тебе подарить. И твой отец был со мной согласен.

Пич была поражена.

— Почему же вы никогда ничего мне не говорили?

— Ты была так ослеплена им, что нам казалось, ты не прислушаешься к нашему мнению.

— Ослеплена — вот правильное слово. Я смотрела на него снизу вверх почти так же, как на папу. Но Герберт совсем не похож на Блэкджека. Папа никогда бы не бросил тебя ради другой женщины.

На лице Беллы промелькнуло странное выражение.

— Никогда не знаешь, что происходит в семейной жизни других людей.

— Мне следовало раскусить Герберта еще тогда, когда он говорил, как ему будет полезно имя Морган, после того как он откроет свою практику в Хьюстоне. — Пич стиснула зубы. — Он просто аферист. А я — дура.

— Не суди себя так строго. Ты была молода и впечатлительна, а Герберт, безусловно, продемонстрировал себя с самой лучшей стороны. Он делал все, что в человеческих силах, чтобы вскружить тебе голову.

— Вас с папой ему не удалось обмануть.

— Мы, не были влюблены, как ты.

Пич крепче стиснула руль.

— Больше никогда не позволю мужчине ослепить себя.

Улыбка Беллы была ласковой и мудрой.

— Никогда не говори «никогда», дорогая.

— Нет, я серьезно. Я не жалею о годах, которые потратила на то, чтобы быть женой и матерью, но пора мне решить, что делать с оставшейся жизнью.

Ритуальный зал Джорджа Льюиса на Беринг-стрит видел похороны двух поколений выдающихся граждан Хьюстона. Но никогда еще в нем не собиралось столько народу, сколько сегодня ждало появления Пич и Беллы. Шестьдесят репортеров с высоко поднятыми теле- и видеокамерами, зажав в руках микрофоны, боролись за лучшее место у входа в часовню.

Эта бурлящая толпа напомнила Пич о китах-убийцах, подстерегающих неосторожных тюленей. Она свернула на автомобильную стоянку.

Ари был прав, когда советовал устроить отпевание в узком кругу.

— Возможно, Ари и прав в отношении многих вещей, — ответила Белла со своей обычной невозмутимостью, — но только не насчет отпевания. Блэкджек не захотел бы покидать Хьюстон, словно вор в ночи.

Пич поставила машину в самом конце стоянки, надеясь, что их не сразу заметят. Может, попробовать незаметно обойти церковь и зайти с черного хода? Попытаться можно, только действовать надо очень быстро.

Пич выскочила из машины, одновременно делая знак Белле, чтобы она тоже выходила.

Кто-то крикнул: «Вот они!» — и весь полк репортеров одновременно развернулся в их сторону с военной четкостью.

— Нам придется бежать, — сказала она Белле.

Внезапно кто-то дотронулся до ее плеча. Они уже здесь! Подкрались сзади со своими микрофонами! Она резко обернулась, готовая уже сказать какую-нибудь грубость.

— Это ты? — ахнула она.

Ари смотрелся просто потрясающе в темно-синем костюме. Черт, она ведь только что дала клятву, что больше ни один мужчина не сможет ее ослепить. Но она тогда совсем забыла про Ари. К тому же, кроме красивой внешности, он обладает еще и сверхъестественной способностью появляться именно в тот миг, когда она больше всего в нем нуждается.

Он встретился с ней взглядом, и Пич замерла, как кролик перед удавом. Весь остальной мир — отпевание, пресса, даже мать — исчез.

Слова Ари вернули ее к действительности.

— Что бы ни случилось, я хочу, чтобы вы с матерью шли вперед. Мы с Бертом берем на себя толпу.

И они провели Пич и Беллу сквозь строй репортеров, как нападающие, прорывающиеся к штрафной площадке, сметая на своем пути микрофоны, камеры и держащих их людей. Они так неслись, что Пич боялась, что сейчас упадет и ее растопчут. Когда двери похоронного зала закрылись за ними, она еле перевела дыхание.

— Я уже много лет так быстро не бегала, — улыбнулась Белла.

— И я тоже, — ответил Берт со смехом. — По-моему, эта физкультура нам на пользу.

В этот момент за спиной Пич раздался яростный женский голос:

— Проклятие! Мой костюм пропал.

Костюм! Им чуть голову не оторвали, а кому-то жалко костюм. Пич обернулась, чтобы посмотреть, кто произнес эти слова.

Синди Даунинг стояла у самой двери — и вид у нее был весьма жалкий. Волосы растрепаны, рукав жакета наполовину оторван, а на одном чулке поехала петля. На мгновение Пич показалось, что Синди сейчас бросится на нее с кулаками. Но потом она дружелюбно улыбнулась, и Пич решила, что у нее просто разыгралось воображение.

— Мне очень жаль, — сказала Пич. — Я не знала, что вы идете сзади.

— А где мне еще быть? Я приехала с Ари. — Синди подошла к нему и уверенно взяла его под руку, будто всю жизнь это проделывала.

В эту минуту Рэндольф Сперлинг появился из дверей часовни, принеся с собой запах похоронных цветов.

Все готово.

«Все, кроме меня», — подумала Пич, входя вслед за Рэндольфом в зал.

 

Глава 5

Если бы каждое пустое слово превращалось в дождевую каплю, то дождь лил бы не переставая три дня, думала Пич, стоя у могилы отца на Арлингтонском кладбище. Она никогда еще не слышала столько высокопарных фраз и столько пустых слов — правда, ей никогда до этого не доводилось бывать в Вашингтоне.

Отец выбрал это место несколько лет назад. Конечно, тогда он и подумать не мог, что оно понадобится ему так скоро. Неподалеку, бок о бок, покоились почетные граждане страны. Белые кресты на их могилах ярко блестели в лучах полуденного солнца — очень жизнерадостная картина.

Отпевание в церкви Хьюстона было идеей матери. Похороны на Арлингтонском кладбище отражали пожелания отца. В Хьюстоне губернатор превозносил его усилия, направленные на благо Техаса, — его борьбу за сохранение таких проектов, как, например, космическая станция или сверхмощный ускоритель элементарных частиц. Сегодняшние речи были более уклончивыми.

Полдюжины человек, обладающих самой большой властью в стране, пели Блэкджеку дифирамбы. К сожалению, их референты не проявили большой изобретательности. Все они использовали цитаты из шекспировского «Юлия Цезаря».

— «Останки благороднейшего мужа, кому в потоке времени нет равных…» — нараспев цитировал один из сенаторов.

— «Великий Цезарь! Ты лежишь во прахе? Ужели слава всех побед, триумфов здесь уместилась?» — громогласно вопрошал лидер большинства, словно бродячий проповедник на ярмарке.

«Чума на оба ваши дома», — думала в это время Пич. Несмотря на то что она была дочерью сенатора — или, точнее, именно потому, что была ею, — она никогда не обращала особого внимания на политику. Сейчас она жалела, что не расспрашивала отца более подробно о его делах. Не просто о ее колесиках — все это она проходила на уроках гражданского права в школе, — а о том механизме, что заставляет их вращаться.

Ей хотелось бы знать больше о тех тайных играх, переговорах, компромиссах, уступках и способах расплаты власть имущих, которые были в повседневной жизни Капитолия sine qua non.

А еще ей хотелось узнать, почему все эти «серые кардиналы», что сейчас превозносят отца до небес, еще неделю назад пытались всеми силами его уничтожить. Что такого сделал отец, чтобы вызвать их общий гнев?

Так много вопросов проносилось в голове у Пич, что она даже не заметила, как служба закончилась, и поняла это, лишь когда юный морской пехотинец вручил Белле флаг, которым был покрыт гроб Блэкджека.

— От всей души сочувствую вашему горю, — произнес пехотинец.

— Большое спасибо, — ответила Белла с непоколебимым достоинством.

Скорбные звуки духовых инструментов, плывущие в горячем летнем воздухе, чуть было не лишили Пич самообладания. Все и правда кончено, подумала она. Лицо ее исказилось от боли. Это несправедливо. Папа так и не вернул себе доброго имени. Он умер опозоренным.

Белла сохраняла самообладание, пока присутствующие высокопоставленные чиновники выражали ей свои соболезнования. Через несколько минут, гордо подняв голову и расправив плечи, Белла двинулась обратно к лимузину и села внутрь; Пич брела за ней.

Рэндольф Сперлинг подошел следом и нагнулся к открытой дверце. Лицо его было довольным.

— Служба прошла очень хорошо, вы согласны? — Его фраза звучала скорее как утверждение, чем как вопрос.

— Благодарю вас за то, что все устроили, — ответила Белла.

— Это самое малое, что я мог сделать, принимая во внимание все, что сенатор значил для меня. — Рэндольф захлопнул дверцу автомобиля, потом, что-то вспомнив, постучал в окно.

Белла тотчас же опустила стекло.

— Я хотел бы вечером зайти в отель и поговорить с вами обеими. Нам надо обсудить одно незавершенное дело.

— Разве нельзя подождать? У нас с мамой был очень тяжелый день, — несколько резко сказала Пич.

Усталость навалилась на нее. Они с Беллой все время были чем-то заняты со дня смерти Блэкджека, говорили по телефону, договаривались об отпевании в церкви Хьюстона, принимали визиты и звонки соболезнующих и, наконец, вылетели в Вашингтон. Пич рассчитывала сегодня вечером лечь пораньше.

Рэндольф поморщился и нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

— Боюсь, это не может ждать.

— Во «Временах года» превосходный ресторан под названием «Прекрасные поля». Не хотите поужинать с нами в семь тридцать? — предложила Белла.

Рэндольф кивнул, повернулся и, не оглядываясь, ушел.

Пич откинулась на сиденье лимузина с роскошной обивкой.

— Как ты думаешь, что ему надо?

— Возможно, какое-то последнее дело, связанное с похоронами… — Голос Беллы замер. У нее был измученный вид.

— Я думала, ты все уладила в Хьюстоне.

— Да.

— У меня самой есть пара вопросов к мистеру Сперлингу.

— В самом деле?

— Я хочу знать, почему сегодня здесь было так много политических шишек.

Белла нахмурилась:

— В этом нет ничего особенного. Все они в долгу перед твоим отцом.

— Они почему-то не помнили об этом еще неделю назад, не говоря уже обо всем прошлом годе. Они обвиняли папу во всех смертных грехах и довели его до могилы.

— Полагаю, этим жестом они хотели показать, что старые обиды прощены и забыты. Так же они поступили, когда хоронили Никсона.

— Ты и правда считаешь, что все так просто?

— А в чем еще может быть дело?

— Хотела бы я знать.

Белла растерянно взглянула на Пич, как много лет назад, когда Пич задавала неудобные вопросы, которые задают все дети.

— Милая, если я чему-то и научилась, будучи женой политика, так это тому, что существуют вещи, которых лучше не знать. Слишком поздно спрашивать, почему все произошло именно так, а не иначе. Ничто не сможет вернуть отца.

Пич нахмурилась:

— Разве ты не хочешь знать правду?

— Правда бывает разная, в зависимости от точки зрения.

— Что это значит?

— Ты слишком молода, чтобы помнить о «Великом обществе» Линдона Джонсона, но демократы объявили его лучшей идеей со времен «Нового курса» Рузвельта. Предполагалось, что с нищетой будет покончено. В те дни это было нашим священным писанием. А теперь те самые люди, которые поддерживали Джонсона, обвиняют его во всех бедах, начиная от роста случаев беременности у подростков до национального долга. Времена меняются. Взгляды меняются. Люди меняются. Правда тоже меняется. По крайней мере в Вашингтоне.

— А папа менялся?

— Конечно. Твой отец не был идеалом. Он тоже делал ошибки. Теперь он никак не сможет их исправить, и мы тоже не сможем. Я не хочу, чтобы мои слова прозвучали холодно, дорогая, но… Я была с твоим отцом до последнего, даже когда все от него отвернулись, но теперь пора продолжать жить собственной жизнью. Это еще в большей степени относится к такой молодой женщине, как ты.

«Почему Белла говорит так настойчиво?»

— Ты от меня что-то скрываешь — насчет вас с папой? Поэтому ты не хочешь, чтобы я…

— Есть много такого, чего я тебе никогда не рассказывала об отце, — быстро ответила Белла, словно не раз репетировала этот ответ, — так же, как ты никогда не рассказывала мне о своих отношениях с Гербертом.

Голос матери никогда не звучал так сурово — с тех самых пор, когда тридцать лет назад Пич съела шоколадный мусс, предназначенный для праздничного ужина.

Минуту они молча смотрели друг другу в глаза. Наконец, слегка пожав плечами, Белла произнесла: «Мужчины», — выразив в этом единственном слове всю загадочность, всю непостижимость противоположного пола.

— Мужчины, — покорно повторила Пич, скопировав материнский жест.

— Нам с тобой нет необходимости копаться в подробностях нашей семейной жизни — ни сегодня, ни в будущем. Эта часть нашей жизни окончена. Нам следует смотреть вперед, а не назад.

«Белла хочет уйти от ответа или просто рассуждает?» — с беспокойством думала Пич.

Вопреки уговорам Беллы огонек любопытства, горящий в Пич с самого детства, который заставил ее пойти учиться в колледж на журналистку, сегодня вспыхнул с новой силой. Она чувствовала себя так, словно очнулась от долгого сна.

Ей так и не удалось выяснить, почему Земля круглая, почему трава зеленая, почему у мальчиков есть пенис, а у девочек нет, но она твердо решила узнать больше о жизни своего отца.

И о его смерти.

Пич и Белла только успели сесть за столик в ресторане, как увидели Рэндольфа Сперлинга, направляющегося к ним с таким важным видом, что тотчас подскочил официант, чтобы принять заказ.

За ужином Рэндольф предавался воспоминаниям о годах его службы у Блэкджека и рассказывал забавные анекдоты, которых Пич никогда прежде не слышала. Она неохотно признала, что Рэндольф — очень обаятельный мужчина. Тем не менее его обаяние было таким профессиональным, что это ее настораживало. Все это время беседу поддерживал исключительно Рэндольф. Белла время от времени вставляла словечко, а Пич была слишком поглощена тем, что наблюдала и слушала, чтобы разговаривать.

Когда Пич была еще девочкой-подростком и гормоны еще только начинали бушевать у нее в крови, она была по-детски влюблена в Рэндольфа Сперлинга. Теперь она поражалась: что тогда в нем нашла? Он напоминал ей кристалл циркония. Блестящая подделка.

Она ковырялась в тарелке, лишь делая вид, что ест, и тосковала по сигаретам, от которых отказалась много лет назад. Ей очень хотелось закурить и выпустить политически неуместную струю дыма прямо в лицо Рэндольфа Сперлинга.

— Вы сегодня очень молчаливы, Пич, — заметил он после того, как официант в конце ужина принес им кофе.

— Устала, — буркнула она.

— Обещаю не задерживать вас дольше, чем необходимо. Вам надо поспать, чтобы сохранить красоту.

Он что, хочет сказать, что она плохо выглядит, или это такой комплимент? В любом случае ей это не понравилось. К чему он клонит?

— Вы говорили о каком-то незавершенном деле.

— Действительно. — Он сделал глоток кофе. — Губернатор Буш звонил мне, чтобы сообщить, что выбрал преемника сенатора Моргана. И хочет объявить об этом — когда положено.

— А именно?

— Через пару дней.

— Какое это имеет к нам отношение? — спросила Пич.

Он взглянул на нее, словно она сошла с ума.

— Это же очевидно. Нам надо освободить кабинет сенатора Моргана как можно скорее, чтобы новый человек мог занять его.

Снисходительный тон Рэндольфа сразу же взбесил ее.

— Это королевское «мы»? Или вы хотите, чтобы мы с мамой после ужина сбегали в Капитолий и упаковали папины вещи?

— Ради Бога, Пич, — попыталась успокоить ее Белла, — Рэндольф просто старается помочь.

— Ваша мать права. Я понимаю ваше состояние. Если бы это зависело только от меня, я бы не стал торопить. Но решаю не я.

— Простите, — выдавила из себя Пич.

Не обращая внимания на ее извинение, Рэндольф обратился к Белле:

— Я могу сложить в коробки документы и заметки Блэкджека и отправить вам. Куда бы вы хотели, чтобы я их прислал?

Пич не дала Белле возможности ответить.

— Пришлите их ко мне домой. Мы с мамой решили пока пожить вместе.

— А как же квартира, которую вы с Блэкджеком сняли? — спросил Рэндольф у Беллы. — Я думал, ваши вещи в день аукциона перевезли туда.

— Перевезли, — подтвердила Белла, — не то чтобы их осталось много — мебель, слишком дешевая, чтобы что-то за нее выручить, и несколько памятных вещиц. Мы планировали пожить у дочери, пока не распакуем вещи.

— А как же те прекрасные картины, которые висели в кабинете Блэкджека в Бель-Терр? А личные бумаги?

— Они должны быть в квартире. У меня пока не было времени проверить. Честно говоря, я просто еще не в силах этим заниматься.

— Значит, вы пока не собираетесь туда переезжать?

Белла покачала головой.

— Очень разумно с вашей стороны пожить у дочери во время этого трудного переходного периода, — провозгласил Рэндольф торжественным голосом папы римского.

— Мне хотелось бы взглянуть на кабинет отца прежде, чем вы упакуете его бумаги, — выпалила Пич.

— Заходите в любое время до отъезда. — Казалось, Рэндольф улыбается через силу. Его улыбка больше напоминала недовольную гримасу.

— Наш самолет вылетает завтра в полдень. Я могла бы заехать утром.

— Буду вас ждать, — ответил Рэндольф. — А теперь прошу прощения, но у меня еще много работы.

Он встал и быстро зашагал прочь, чуть ли не побежал — и предоставил им самим оплатить счет, отметила Пич.

— Светские манеры мистера Сперлинга явно не простираются на оплату ужина, — прокомментировала она.

— Он тебе не очень-то нравится, правда?

— Совсем не нравится, — с удовольствием отозвалась Пич. Как приятно высказывать свое непросвещенное мнение и не оглядываться при этом на Герберта!

— Не будь такой суровой. Бедняга лишился работы, а страховка твоего отца сделала меня вполне обеспеченной. Я могу позволить себе оплатить такой ужин. — Белла взяла счет, прибавила чаевые и расписалась.

— Расскажи мне о Рэндольфе Сперлинге, — попросила Пич, когда они вернулись к себе в номер.

Белла пожала плечами:

— Что о нем рассказывать? Ты же знаешь его много лет.

— Не очень хорошо. Какой он, за этим фасадом?

— Ты задаешь так много вопросов, тебе и впрямь следовало стать репортером.

— Герберт покончил с этой мечтой.

— Дорогая, ты говоришь так, словно ты восьмидесятилетняя старушка.

— Я себя так чувствую.

В голове у Пич зародилась одна идея. Только она пока не решалась высказать ее и тем самым придать ей форму и объем. Она еще не была уверена.

— Вернемся к Сперлингу. Я никогда не слышала, как он познакомился с папой.

— После окончания средней школы он некоторое время работал курьером в сенате. На твоего отца произвели впечатление его энергичность и инициативность, не говоря уже о фотографической памяти. Когда Рэндольф окончил юридический колледж, Блэкджек предложил ему работу. Рэндольф быстро сделал карьеру и стал ответственным секретарем отца.

— Он когда-нибудь был женат?

— Если ты хочешь таким способом узнать у меня, не голубой ли он, то ответ — «нет». Он очень даже интересуется женщинами.

— Его все называют Рэндольфом?

Белла улыбнулась.

— Можешь представить себе, чтобы кто-то называл его Рэнди?

Пич хихикнула:

— С трудом. По-моему, у него гардероб больше, чем у топ-модели. Мистер Сперлинг из тех людей, которые скорее умрут, чем наденут джинсы. Он, наверное, даже в детстве носил галстук.

— Скорее всего.

— Они с папой были друзьями?

— Я бы так не сказала. Но работали они вместе успешно. — Белла помолчала. — Кроме последнего года. Твой отец говорил мне, что между ними произошла ссора. Блэкджек был так зол на Рэндольфа, что я не могу понять, почему он не уволил его.

Пич тут же встрепенулась:

— Какая ссора?

— Твой отец мне так и не сказал. Ты же его знала, дорогая. Он мог легко затаить на человека обиду — и часто по самому невинному поводу.

— Как ты можешь такое говорить?

Белла вымученно улыбнулась:

— Потому что это правда. Не хочу, чтобы ты совершила ошибку и канонизировала отца после его смерти.

Рэндольф ехал в такси к кабинету сенатора Моргана, с трудом удерживаясь, чтобы не подгонять водителя. Он рассчитывал, что у него будет несколько дней, чтобы просмотреть бумаги Блэкджека. А сейчас благодаря некой чересчур любопытной даме у него оставалось всего около двенадцати часов.

До похорон не хватило времени на тщательный обыск документов. И теперь он не мог упаковать их до тех пор, пока не удостоверится, что в них нет ничего компрометирующего его. Господи, если кто-нибудь когда-нибудь узнает, что он сделал, он отправится прямиком в тюрьму, без всяких проволочек, и, уж конечно, под залог его не выпустят.

Рэндольф глядел в окно на проплывающие мимо парки, фонтаны, скульптуры — и ничего не видел. Перед глазами стояли ряды папок, которые ему предстояло просмотреть. Он считал, что знаком с их содержанием, но не мог рисковать. Вдруг там появилось что-то новое?

В прошлом году он балансировал на краю пропасти и спрашивал себя, когда сенатор столкнет его вниз. Он думал, что теперь, после смерти Блэкджека, все позади. Черт бы побрал эту Пич!

Такси высадило Рэндольфа перед зданием сената в десять часов. Несмотря на поздний час, молодые и усердные служители все еще кружили по этажам, словно трудолюбивые пчелы. Все они выглядели такими чертовски осведомленными — и тем не менее ни черта не знали. Может быть, именно поэтому в наше время требуется так много, чтобы дело хоть как-то двигалось.

Пока Рэндольф добирался до кабинета, те факты и цифры, которые он выискивал для Блэкджека в прошлом году, высвечивались в его мозгу так же четко и ясно, как на дисплее компьютера.

Во времена Франклина Делано Рузвельта у членов нижней палаты было по два-три личных помощника. У сенаторов — по четыре. Сегодня член нижней палаты не может обходиться без двадцати двух помощников, в то время как сенаторам необходимо сорок четыре, что составляет примерно 17 240 служителей на 100 сенаторов и 535 членов палаты представителей, и это не считая консультантов, получающих шестьсот долларов в час, и четырнадцати тысяч юристов, кормящихся за счет общества, не говоря уже о членах всех комитетов и подкомиссий и всех остальных вашингтонских бюрократах. Чертовски длинный получается список на выплату жалованья!

Рэндольф фыркнул, вспомнив шутку, что министерство сельского хозяйства держит на службе одного бюрократа на каждых шестнадцать фермеров, в то время как министерство обороны не может обойтись без одного гражданского на каждых двух человек в форме. Впрочем, не такая уж это и шутка.

Затем Рэндольф прикинул, какая сумма ежегодно уходит на оплату жалованья всем правительственным чиновникам и какой процент от бюджета она составляет. Цифра эта впечатляла.

Когда речь идет о затратах, Белый дом ничем не лучше конгресса. Во время президентских выборов 1992 года Клинтон поклялся сократить свой штат на двадцать пять процентов. Потом перевел на другую работу несколько человек и заявил, что сдержал свое обещание. Но через восемнадцать месяцев он попросил конгресс о прибавке к жалованью служащих Белого дома в размере 2,8 миллиона долларов — сверх уже выделяемых 38,8 миллиона на зарплату и прочие расходы.

Ничего себе сокращение! Вот и говорите после этого о лицемерной болтовне. Только в Вашингтоне увеличение называют сокращением.

Правительство напоминало Рэндольфу те жульнические пирамиды, которые приносили большие деньги умным мальчикам на ее вершине и оставляли тех, кто у подножия, сосать лапу. Черт с ними со всеми! Однажды вся эта продажная, неработоспособная система рухнет с треском, словно карточный домик.

Он добрался до апартаментов Блэкджека, прошел через комнаты к личному кабинету сенатора и щелкнул настенным выключателем. Комната была обставлена настоящей антикварной мебелью, тоже, между прочим, купленной на деньги налогоплательщиков. Однако хватит о бедных налогоплательщиках. Ему сейчас куда более жалко другого человека. Себя.

Блэкджек вел себя в последние месяцы слишком уж уверенно, чтобы не держать в рукаве козырного туза — нечто такое, что могло оправдать его и одновременно погубить Рэндольфа. Что это может быть, черт побери? Дневник? Секретные пленки с записями их разговоров?

Рэндольф снял пиджак, повесил его на спинку стула и развязал галстук. Если здесь что-то есть, лучше ему отыскать это сегодня ночью.

Одиннадцать часов спустя Рэндольф сидел сгорбившись за столом сенатора и наливал себе виски из личных запасов Блэкджека. Он не мог припомнить, когда в последний раз проводил ночь столь безрадостно и безрезультатно. Он ничего не нашел, зато обнаружил, что исчезли некоторые документы и даже целые досье.

Он прикончил виски и хотел налить еще, когда раздался зуммер интеркома.

— К вам пришла Пич Морган-Стрэнд, — сообщила секретарша.

— Попросите ее подождать пять минут, — ответил он.

Всю эту ночь Рэндольф просматривал папки, рылся в ящиках, в шкафах, простукал все стены (вдруг там есть тайники?) и даже проверил под ковром. К утру от него пахло, как от грузчика к концу рабочего дня. Рубашка и брюки измялись, и к тому же он поцарапал дорогие туфли из тонкой кожи стоимостью в триста долларов.

Он торопливо прошел в ванную комнату сенатора и воспользовался электробритвой Блэкджека, его одеколоном и прочими туалетными принадлежностями. Пич не должна догадаться, что он шарил по вещам ее отца. Черт бы ее побрал, как она не вовремя!

Он стоял у окна, глядя на Капитолий, когда вошла Пич. Ее свежий вид, как у только что сорванного персика, разозлил его еще больше.

— Доброе утро, — через силу произнес он, пока Пич оглядывалась вокруг.

— Я и забыла, как красив этот кабинет, — пробормотала она.

— Вы давно здесь не были. — Он произнес эти слова так, чтобы они звучали упреком.

— Отец предпочитал не смешивать общественную жизнь с личной. К несчастью, в последние два года это не слишком получалось, — спокойно ответила Пич.

Пич уже не походила на ту покорную девочку, которую он помнил. Она подошла к картотеке, открыла ее и начала просматривать папки.

— Это те бумаги, о которых вы говорили вчера вечером?

— Да, и еще другие.

— А где личные бумаги отца?

Чертовски хороший вопрос, подумал Рэндольф. Он бы многое отдал, чтобы самому это узнать.

— Что вы имеете в виду?

— Вчера вечером мама сказала, что папа говорил о дневнике, который вел в последний год. И попросила меня его поискать.

Под левым глазом у Рэндольфа задергался нерв. Дьявол! Пич подтвердила его худшие опасения. Этот дневник мог его погубить. Где он может быть, черт побери?

— Ваш отец хранил личные бумаги в своем столе.

Пич подошла к столу и подергала верхний ящик.

— Он заперт.

— Попробовать его взломать?

— Пожалуйста. Только постарайтесь не повредить дерево. Я хочу забрать этот стол к себе домой, в кабинет.

— Это невозможно. Вся мебель принадлежит государству, — ответил Рэндольф и взял из коробки на столе канцелярскую скрепку.

— Понимаю, — сказала Пич.

Понимаешь ты, как же! Сразу видно, что Блэкджек ничего не рассказывал дочери о здешних порядках. Формально мебель действительно принадлежала государству. Но никто из служащих Капитолийского холма не обращал на это никакого внимания. Каждый год конгресс выделял средства на обстановку кабинетов. Никакого инвентарного списка, конечно же, не существовало.

Блэкджек заново обставлял свой кабинет после каждых перевыборов и раздавал старые вещи своим любимчикам. Рэндольф уже много лет тайно мечтал об этом столе и считал, что он будет великолепно смотреться в его новом кабинете. Он намеревался, после того как упакует бумаги Блэкджека, отправить мебель туда.

Рэндольф распрямил скрепку, вставил ее в замочную скважину. Вчера ночью ему потребовалось несколько минут, чтобы открыть замок. Сейчас он управился быстрее.

Пич выдвинула ящик, достала переплетенную в кожу книгу и перелистала страницы, время от времени останавливаясь, чтобы прочесть запись.

— Это не дневник. Это запись назначенных отцом встреч, — сказала она.

Блестящее умозаключение, кисло подумал Рэндольф.

— Отец, кажется, довольно большие промежутки времени оставлял совсем пустыми. Вы не знаете, что он делал в это время?

— Нет, — ответил Рэндольф совершенно искренне.

В минувшем году Блэкджек регулярно исчезал, никому не сообщая, куда отправляется. Рэндольф думал, что он встречается со своими поверенными, пока однажды они не позвонили, разыскивая его. Рэндольф до сих пор понятия не имел, где сенатор проводил это время, — если только не с женщиной.

Пич положила книжку на стол и искоса взглянула на Рэндольфа, Сегодня он вызывает у нее еще большую неприязнь, чем вчера вечером. И, судя по выражению его лица, она ему тоже очень не нравится.

Герберт всегда обвинял ее в том, что она плохо разбирается в людях. Но он был не прав, поняла сейчас Пич. Глядя, как Рэндольф переминается с ноги на ногу и смахивает невидимые пушинки с одежды, она без труда читала его мысли.

Он нервничает. И еще он растерян и зол. Его почему-то тревожит ее присутствие? Или его едва прикрытая враждебность имеет какое-то отношение к бумагам отца?

Сегодня утром она надеялась найти ответы на некоторые из своих вопросов. А вместо этого прибавила еще один к своему списку.

Пич просмотрела остальные ящики письменного стола, но больше там не было ничего существенного. Затем прошла в другой конец комнаты, открыла один из больших шкафов для бумаг у стены и взялась за лежащие там папки.

Через полчаса, чувствуя себя с ног до головы покрытой пылью, она зашла в ванную комнату отца. Едва она открыла дверь, как в нос ударил запах одеколона Блэкджека. Она почувствовала тот же запах, когда Рэндольф наклонялся, чтобы вскрыть ящик. Быстрый осмотр комнаты выявил остатки черной щетины на раковине. Очевидно, Рэндольф здесь освежился сегодня утром.

Значит, он провел тут всю ночь.

Но зачем? Может, он что-то искал — что-то такое, что не хотел позволить найти ей, когда бумаги Блэкджека прибудут в Хьюстон?

Тут что-то не так. Рэндольф Сперлинг имел доступ к этому кабинету в любое время. Разум насмешливо шептал, что она делает из мухи слона. Инстинкт кричал, что она напала на след.

От охотничьего азарта по спине побежали мурашки. Похоже, Сперлинг в чем-то замешан. Она вернулась в отцовский кабинет и увидела, что он снова стоит у окна.

Пич испустила легкий вздох.

— Кажется, все в порядке, но так, конечно, трудно сказать. Я очень надеялась что-нибудь найти.

— А что именно? — спросил Рэндольф, не оборачиваясь.

— Сама не знаю. Видите ли, отец перед смертью сказал мне очень странную вещь.

Рэндольф резко повернулся к ней. Лицо его было напряженным и злым.

— Что он сказал?

— «Не дай этим ублюдкам уйти от ответа», — повторила она слова отца, пристально наблюдая за Рэндольфом.

Он побледнел.

— «Ублюдки»? Вы уверены, что он произнес «ублюдки», а не «ублюдок»?

— Да. Это вам о чем-нибудь говорит?

Несколько секунд Рэндольф молчал, глядя словно внутрь себя, на что-то, видимое только ему одному. Лицо его снова стало спокойным.

— Совершенно ни о чем. Ваша мать сказала мне, что Блэкджек перед смертью был не в себе.

Значит, Рэндольф расспрашивал Беллу о последних минутах Блэкджека. Почему? Озабоченность друга? А если нет, каковы могли быть его мотивы? Это словно искать черную кошку в темной комнате. Пич пустила еще один пробный шар.

— Отец прекрасно знал, о чем говорит. И я намереваюсь выяснить, что он имел в виду.

Реакция Рэндольфа удивила ее. Она думала, он испугается, а он рассмеялся, холодно и жестко.

— Вряд ли вы знаете, как вести журналистское расследование.

— Это правда. Но это знает мой главный редактор, Ари Раппапорт.

— Раппапорт? Я был удивлен, когда Блэкджек сказал мне, что вы приняли на работу этого пьянчугу. Моя дорогая Пич, я сочувствую вашему горю. Думаю, вас гнетет чувство вины за то, что вы не уделяли больше времени своему отцу. Тем не менее, когда вы смиритесь с его смертью, вы, без сомнения, найдете более приятные способы занять себя, чем копаться в прошлом вашего отца.

Вы можете найти там нечто такое, что вам не понравится.

В его голосе звучала такая уверенность в себе, такая снисходительность, что Пич без возражений позволила взять себя за локоть и выставить за дверь.

— Мне очень неприятно так резко обрывать ваш визит, но долг зовет. Если вам нужно вызвать такси, попросите секретаршу сделать это для вас.

Пич Морган-Стрэнд оказалась гораздо умнее, чем он считал раньше, с беспокойством думал Рэндольф, закрывая дверь в кабинет. Она вполне может что-нибудь раскопать. Ему не нравятся сюрпризы. Ему не нравится Пич. Однако ей с ним не тягаться.

Поразмыслив, Рэндольф решил, что знает, где Блэкджек спрятал свои личные бумаги. Он прошел в свой личный кабинет, сел за стол и нашел в записной книжке номер телефона. Не зря же он двадцать лет отирался в коридорах Вашингтона, думал он, ожидая, когда на другом конце провода снимут трубку.

Он потратил пару минут на обмен любезностями, потом перешел к делу. Когда он через пять минут повесил трубку, то снова чувствовал себя на высоте положения. Инцидент с Пич и более серьезные проблемы, которые у него возникли с ее отцом, больше не будут его тревожить.

 

Глава 6

Дом. Многочисленные значения этого слова — убежище, очаг, жилище, обитель, резиденция — проносились в мозгу Пич, когда она остановила машину перед своим домом. Хотя они с Беллой отсутствовали всего три дня, Пич чувствовала себя так, будто не видела его сто лет. И она не была уверена, хочет ли она его видеть.

Раньше она каждый день с нетерпением спешила домой. Теперь, когда мальчики выросли, а Герберт ушел из ее жизни, она спрашивала себя, нужен ли ей этот дом. Правда, это еще вопрос, останется ли он ей. Герберт наверняка сделает все возможное, чтобы отобрать его.

Впервые мысль о Герберте почему-то не вызвала горечи, жгучего чувства несправедливой обиды. Она с удивлением поняла, что больше не сердится на него.

Их брак с самого начала был ошибкой. Она ошиблась, когда приняла за чистую монету его заверения в любви, а он ошибся, когда, женившись на ней ради ее имени, забыл, что в придачу к нему получает живую женщину, а не манекен. Возможно, в дальнейшем, ради близнецов, они могли бы попытаться стать друзьями. Она очень на это надеялась.

— Как я рада вас видеть! — воскликнула Делия, распахнув входную дверь.

Делия взяла вещи Беллы, улыбаясь во весь рот, и пошла назад в дом, без умолку треща.

— Телефон звонил как бешеный, с тех пор как вы и мисс Белла уехали. Заходили разные милые люди. Вы только что разминулись с этим красавцем — мистером Раппапортом. Он принес вон те цветы. — И Делия кивнула на букет желтых роз.

При взгляде на них сердце Пич затрепетало. Откуда Ари узнал, что она больше всего любит желтые розы?

Пич взглянула на Делию. Она чувствовала себя виноватой, что оставила ее одну со всеми делами, которые возникли после смерти Блэкджека. У нее не было выбора. Никого другого просто больше не было.

— Надеюсь, тебя не очень замучили?

Делия энергично помотала головой:

— Все лучше, чем жить вместе с мистером Гербертом. А ваши посетители, мистер Ари и другие, были очень милы.

Пич пропустила мимо ушей замечание Делии. Та Герберта на дух не переносила.

— О, какие красивые розы! — воскликнула Белла, наклоняясь над цветами и вдыхая их тонкий аромат. — Ты приняла верное решение, взяв на работу Ари.

Пич только кивнула в ответ. Сама-то она никак не могла для себя решить — верное это решение или нет.

— А кто были другие посетители? — спросила она у Делии.

— Они сказали, что они друзья мисс Беллы. Оставили несколько вещей, которые приобрели на аукционе. Они сказали, вы об этом знаете.

Пич уже поднялась до середины лестницы со своим чемоданом. Она остановилась и поставила его на ступеньку.

— Что знаю?

— Про те вещи, которые они тут оставили.

— Какие вещи?

— Мебель, картины и все такое. Я велела садовнику отнести их в гараж, где мистер Герберт ставил свою машину. — Тон Делии ясно говорил о том, что она считает мебель гораздо более полезной заменой Герберту и его «порше».

— Нам лучше пойти туда и взглянуть, — сказала Пич Белле.

То, что они увидели в гараже, никак нельзя было назвать «некоторыми личными вещами». Старинная мебель Блэкджека — письменный стол, столовый гарнитур с настоящими стульями Шейкера, которые Белла с Блэкджеком раскопали в каком-то сарае в Мэриленде, спальный гарнитур (точно такой же, какой стоял в спальне Линкольна), большая картина маслом кисти Диего Риверы, раньше висевшая в гостиной, — все эти вещи заняли почти что весь гараж.

При виде их глаза Беллы засияли почти так же, как до смерти мужа. Она провела рукой по письменному столу Блэкджека, будто он был живым существом, верным, как собака.

— Друзья говорили, что собираются купить для нас несколько вещиц, но я не ожидала…

Пич сглотнула. Это не безделушки. Они стоят целое состояние.

— Ты записала, кто что принес? — спросила Белла у Делии.

Я пыталась, мисс Белла. Знала, что вы захотите их поблагодарить. Но они сказали, что не хотят, чтобы вы чувствовали себя обязанной.

Пич не плакала во время поминальной службы по отцу и на Арлингтонском кладбище во время похорон. Теперь слезы потекли по ее лицу. Она взглянула на Беллу и увидела, что у матери тоже блестят глаза. Даже Делия, закаленная невзгодами и никогда не раскисающая, начала шмыгать носом.

— Хвала Господу за то, что он сотворил добрых людей, — произнесла Делия с протестантской горячностью.

«Воистину хвала Господу», — молча повторила за ней Пич. Может быть, он все же о них не забыл.

Легкий ужин, приготовленный Делией, и вслед за ним пара часов, проведенных у телевизора за просмотром скучного телевизионного фильма, оказались более действенным снотворным, чем любая таблетка из аптечки Герберта. В девять часов, зевая во весь рот, Пич объявила, что идет спать.

Она поцеловала Беллу и пожелала ей спокойной ночи, поднялась в свою комнату, разделась и заползла под одеяло. Она уснула прежде, чем голова коснулась подушки.

В следующий миг Пич очутилась в Бель-Терр. Она снова бродила по пустым комнатам. Звук ее шагов отдавался гулким эхом, когда она вошла в оранжерею, где проводился аукцион.

Она выглядела точно так же, как в тот день, только золоченые стулья уже не стояли стройными рядами, а лежали поваленные, словно по ним прошелся смерч.

Внезапно красный ковер превратился в красную реку. В нос ударил едкий запах крови. Кровавая река неслась на нее, грозила захлестнуть. Пич попыталась крикнуть — и не могла выдавить из себя ни звука. Попыталась убежать — ноги отказались ей служить.

Туманный силуэт возник перед ее испуганным взором. Очертания его колебались и дрожали, принимали форму человека. Господи милостивый, это был ее отец!

Его потусторонний голос отразился от стеклянных стен, словно колокол Судного дня:

— Не дай этим ублюдкам уйти от ответа.

Тогда она закричала.

Пронзительный крик все еще стоял у нее в ушах, когда она открыла глаза. Несколько секунд она ничего не соображала, потом поняла, что это звонит телефон. Все еще дрожа от ужаса, она нащупала трубку.

— Алло, — дрожащим голосом произнесла Пич, в ее голове стоял такой туман, что ей показалось, будто на другом конце провода сейчас раздастся голос Блэкджека.

— Это резиденция Стрэндов? — спросил незнакомый мужской голос.

Пич похолодела от страха. Вежливый незнакомый голос испугал ее больше, чем ночной кошмар. Первая мысль была — не случилось ли что с близнецами. Перед глазами сразу же возникла ужасная картина их мертвые тела на обочине какой-то неизвестной дороги.

Пич заставила себя ответить:

— Да.

— Я звоню из отдела пожарной охраны Хьюстона, — сказал неизвестный. Он назвался, затем прибавил: — Я следователь по поджогам.

Пич целых две секунды вспоминала, что колледж близнецов находится в Оксфорде, в штате Миссисипи, и, стало быть, этот звонок не имеет к ним никакого отношения. Облегчение тут же сменилось растерянностью. Что от нее нужно пожарному инспектору, да еще в такой час?

— Я ищу вашу мать, миссис Стрэнд. Вы можете мне сказать, как с ней связаться?

— Она здесь, спит.

— Боюсь, у меня плохие новости. Вы не могли бы ее разбудить?

— Скажите, пожалуйста, сначала мне, в чем дело.

— Хорошо. В ее квартире был пожар. — Человек на другом конце провода колебался, словно ему было неприятно сообщать плохие новости.

— Мы сейчас же приедем, — тут же ответила Пич.

— Торопиться нет никакой необходимости. По правде говоря, там не многое уцелело. Мы еще несколько часов будем тут все разгребать. Когда приедете сюда, свяжитесь со мной.

Пич положила трубку на рычаг и взяла халат. Ей ужасно не хотелось сообщать Белле о новой беде.

Пич помогла матери выйти из «ягуара» и держала ее под руку, пока они пробирались между пожарными машинами, через толстые пожарные шланги, которые валялись на земле, будто дохлые удавы. Сероватый дым рисовал причудливые узоры над их головами.

Ей доводилось видеть по телевизору последствия пожаров — почерневшие здания, ошеломленные жители, стоящие на улице, зеваки, которых всегда полно на месте катастроф. В жизни все оказалось точно так же только с одним дополнением — к тому же еще ужасно пахло.

— Ты в порядке? — спросила она у Беллы.

— Не уверена, — ответила Белла, оглядываясь вокруг. — Все это будто во сне.

Их остановил пожарный. Пич сообщила ему, кто они такие, кого хотят видеть, и он указал на человека, стоящего рядом с обгоревшим зданием.

— Я Пич Морган-Стрэнд, а это моя мать, — сказала Пич, когда они подошли к следователю. — Вы недавно звонили мне домой.

Он протянул слегка испачканную руку.

— Жаль, что приходится знакомиться с вами вот так. Я был горячим сторонником сенатора.

Белла рассеянно кивнула, не в силах отвести взгляд от сгоревшей квартиры.

— Никто не пострадал? — спросила она.

— К счастью, нет. Какой-то прохожий позвонил пожарным. — Он помолчал. — Это хорошая новость. А плохая новость состоит в том, что кто-то нарочно устроил этот пожар.

Сказать, что Пич была ошеломлена, значит, ничего не сказать. В голове словно включили секундомер. Одни вопросы обгоняли другие.

— Вы уверены?

Его ответ был насыщен техническими подробностями насчет точек возгорания и темпа горения, которые Пич не слушала. Ее мысли уже убежали вперед.

— Зачем кому-то понадобилось уничтожить квартиру моих родителей? — спросила она, когда он закончил объяснения.

— Я надеялся, что вы и ваша мать сможете мне это объяснить. — Следователь повернулся к Белле; — Ваши вещи были застрахованы?

— Не знаю, успел ли мой муж этим заняться. Мебель была слишком дешевой, чтобы выставлять ее на аукцион. Однако наши личные вещи имели для меня огромное значение. — Плечи ее задрожали под грузом потери. — У меня ничего не осталось после сорока пяти лет брака, кроме одежды, которая находится в доме дочери.

Следователь сжал кулаки и что-то пробормотал сквозь зубы.

— У вас есть враги, миссис Морган?

— Не думаю. Но у моего мужа были. Они есть у большинства политических деятелей. Но Блэкджек умер.

Это было бессмысленно. Кто может ненавидеть ее мать, спросила себя Пич. Ответ пришел мгновенно. Никто. У Беллы во всем мире не было ни единого врага. Этот пожар имел какое-то отношение к Блэкджеку. Но какое?

— Вы уверены, что это не был несчастный случай? — говорила Белла. — Пустая квартира — заманчивое место для подростков. Может, кто-то из них был неосторожен с сигаретой…

Следователь покачал головой:

— Пожар устроил профессионал. Квартира загорелась вся сразу за несколько минут. Если бы мы не добрались сюда так быстро, ущерб мог бы быть гораздо большим.

— Можно мне посмотреть, не осталось ли чего-нибудь, что еще можно спасти? — спросила Белла.

Следователь предложил Белле руку. Она обладала талантом превращать самых суровых мужчин в своих верных рыцарей, готовых отдать за нее жизнь.

— Я сам провожу вас туда.

— Ради Бога, осторожно. Этот стол стоит больше, чем вы зарабатываете за год, — обрушился Рэндольф Сперлинг на двух широкоплечих грузчиков, которые выносили письменный стол в стиле Людовика Шестнадцатого из кабинета Блэкджека.

Грузчики, конечно, и ухом не повели. Сволочи, злобно подумал Рэндольф. Хотя у него были более важные дела, он чувствовал, что должен следить за каждым их шагом.

Он подошел к двери, чтобы наблюдать за ними, вздрагивая каждый раз, когда стол ударялся обо что-то, и подумал, что ему повезет, если хоть один предмет доберется до его нового офиса целым. Именно в эту минуту зазвонил телефон. Ему потребовалась минута, чтобы отыскать его в этом хаосе.

— Сперлинг слушает, — рявкнул он в трубку.

— Никак не мог с вами связаться, — раздался знакомый мужской голос. — Позвонил вам домой, но там никто не ответил.

— Я же просил не звонить ко мне домой. Где вы, черт возьми?

— Я в телефонной будке в Хьюстоне. Можно говорить без опаски.

— Вы выполнили контракт? — спросил Рэндольф, взвешивая каждое слово на тот случай, если вернутся грузчики.

— Все прошло без сучка без задоринки. Ничего не осталось, кроме золы и пепла.

Настроение у Рэндольфа сразу поднялось.

— Это славно. Черт. Даже больше, чем славно. Превосходно. Они не смогут вычислить, кто устроил пожар?

— Конечно, нет. Я же профессионал. — Мужчина не повысил голоса, но от звучащей в нем угрозы по спине Рэндольфа пробежал холодок.

— Не обижайтесь. Я не подвергаю сомнению ваши способности. Просто хотел удостовериться.

— Это было раз плюнуть. Когда огонь разгорелся, я сам вызвал пожарных.

— Что? — вырвалось у Рэндольфа.

— Я не убийца, Сперлинг. Поджаривать ни в чем не повинных соседей не входило в условия сделки.

Возможно, он и не убийца, подумал Рэндольф, но этот бывший агент, уволенный из Управления по борьбе с наркотиками, очень вспыльчивый сукин сын, с ним надо обращаться осторожно.

— Вы правильно поступили, — выдавил из себя Рэндольф, потом попрощался и повесил трубку.

Он подошел к окну и прижался лбом к стеклу, чтобы немного успокоиться. Нанимать человека, чтобы поджечь квартиру, было очень рискованно. Слава Богу, все прошло гладко. Если Блэкджек прятал дневник или другие личные бумаги, содержащие обвинения против Рэндольфа, от них теперь осталась одна зола.

Эта мысль так его вдохновила, что он прошелся по кабинету в джиге. Наконец-то он может спать спокойно.

Он снова подошел к телефону, набрал номер, подождал, пока включится автоответчик, и произнес:

— Задание выполнено, — после чего положил трубку.

— Мои волосы провоняли дымом, — пожаловалась Белла по возвращении домой. — Думаю, я приму душ, потом напишу несколько писем с благодарностью. А ты? Ляжешь опять спать?

Пич не поверила своим ушам. Слушая Беллу, можно было подумать, что она только что вернулась с приятной утренней прогулки, а не с места катастрофы.

— Тебе, возможно, станет легче, если ты поговоришь о том, как себя чувствуешь.

— Я тебе уже сказала — чувствую себя грязной.

— Ради Бога, мама, я совсем не то имела в виду. Нехорошо все держать в себе.

— Ты бы предпочла, чтобы я прорыдала в своей комнате пару часов? — Белла повысила голос, что случалось с ней редко.

— Конечно, нет. Просто…

— Просто что?

— У тебя ничего не осталось, — выпалила Пич. — Папа умер. Твоя квартира сгорела со всем твоим имуществом. Как ты можешь быть такой спокойной? На твоем месте я была бы в ярости. Разве тебе не хочется узнать, кто устроил пожар?

— Не особенно. Ничего не изменится, если я буду это знать. Кроме того, это дело пожарных и полиции.

— И у тебя нет совсем никаких подозрений?

— Насчет чего?

— Не «чего», мама, а «кого». Ты думаешь, это все совпадение, что твоя квартира сгорела после всего того, что пережили вы с папой?

— О чем это ты говоришь?

— О возможном заговоре, организованном кем-то из Вашингтона.

Белла слабо улыбнулась.

— Ты пересмотрела шпионских фильмов, Пич.

— Вовсе нет. Твоя квартира единственная пострадала от пожара. Больше ничего не сгорело. И это не случайность. Этот поджог — работа профессионала.

— Это ничего не доказывает.

Пич сжала кулаки. Иногда привычка Беллы смотреть на жизнь сквозь розовые очки могла привести в отчаяние.

— Подумай хорошенько. Сначала фининспекция устроила проверку папиных дел на предмет уклонения от уплаты налогов. Через несколько недель кто-то распустил слухи о том, что папа использовал фонды избирательной кампании на личные нужды. Затем женщина, которая работала с ним во время последней избирательной кампании, женщина, которую, по его словам, он едва знал, подала на него в суд, обвиняя в сексуальных домогательствах. Потом слухи насчет злоупотребления влиянием и использования служебного положения в корыстных целях. А теперь этот пожар. Я убеждена, что кто-то устроил охоту на папу.

Белла с недоверием смотрела на Пич.

— Пич, приди в себя. Даже если в прошлом и существовал какой-то заговор, в чем ты меня никогда не убедишь, смерть твоего отца положила ему конец. Все кончено, Пич. Почему ты не можешь взять это в толк?

Конечно, умом Пич понимала, что мать скорее всего права. Но она уже не могла оставить эту тему. Подозрение, поселившееся в ее душе, не давало ей покоя.

— Потому что я убеждена — все, что случилось с папой в этом году, тесно связано между собой, включая этот пожар. Последние слова папы были «Не дай этим ублюдкам уйти от ответа». Я не успокоюсь, пока не выясню, что он имел в виду.

Белла вздрогнула. Умоляюще взглянула на Пич:

— Мы уже обсуждали это. Твой отец был не в себе перед смертью. Он даже не узнавал меня. Не придавай его словам большого значения — уверена, он бы этого не хотел.

Пич упрямо сжала губы. Отец вложил в ту фразу последние силы — и никто не переубедит ее, что она была сказана в бреду.

Белла встревоженно глядела на нее. Покачала головой. Выражение ее лица стало таким же, каким оно бывало, когда она пыталась уговорить маленькую Пич есть полезную морскую капусту.

— Тебе в последнее время приходилось трудно. Наверное, тебе показалось, что все рухнуло, когда ты одновременно потеряла отца и мужа. Но жизнь на этом не кончается. Пусть сейчас тебе кажется, что развод — это конец света, но потом все образуется.

— Не надо менять тему, — сказала Пич несколько резковато. Неужели мать права и все эти жуткие подозрения — просто следствие тяжело переживаемого развода? Или Белла пытается ей это внушить?

— Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Ты еще молода и привлекательна. Может быть, тебе когда-нибудь снова захочется выйти замуж.

— Благодарю за доверие, но я уже достаточно пожилая и далеко не привлекательная. И никто сейчас не выходит замуж. Завязывают отношения, съезжаются, и тому подобное. Теперь, когда люди трахаются, как кролики, это дипломатично называют серийной моногамией.

Белла вздрогнула.

— Я никогда раньше не слышала, чтобы ты употребляла такие слова. Это на тебя не похоже.

— Просто трезво смотрю на вещи. У одинокой женщины моих лет столько же шансов выйти замуж, сколько попасть под удар молнии. Кроме того, я еще не разведена. — Пич скрипнула зубами. Зачем она позволила Белле сбить себя?

— А как же Ари? Он так внимателен — и он очень красив.

— Я ему плачу за то, что он так внимателен. Он мой служащий.

— Эти желтые розы говорят о том, что ему хотелось бы быть не только служащим.

— Если ты и правда желаешь мне счастья, пожалуйста, больше о нем не вспоминай, — взмолилась Пич.

Не хватало только, чтобы мама окружила этого человека ореолом романтики. Она и сама слишком успешно это делает.

— Извини, не хотела тебя огорчать. Ты уже думала о будущем, строила какие-то планы?

— Я собираюсь проводить больше времени в редакции журнала, — сказала Пич и сама удивилась своим словам.

Белла понимающе улыбнулась:

— Это правильно. Мистер Раппапорт такой приятный мужчина.

— Черт побери! Ты опять о том же. У тебя хватка, как у бульдога. Мое желание проводить больше времени в редакции не имеет никакого отношения к Ари — по крайней мере как к мужчине, — заявила Пич скорее себе, чем матери. — Он раньше был первоклассным специалистом в области журналистских расследований. Я собираюсь попросить его помочь мне выяснить, что значили последние папины слова.

Когда Пич увидела, с кем приехал Ари на отпевание, она поняла, что у нее нет ни единого шанса. С Синди ей не сравниться. Теперь благодаря Белле и дюжине желтых роз он снова ворвался в ее мысли подобно урагану, сметающему все на своем пути.

Нет, она должна выкинуть его из головы. Для нее он только опытный журналист.

Ну пускай он очень красив, что с того?

Пускай он ее поцеловал, что с того?

Один поцелуй — еще не роман, как одна кость — еще не скелет. Итак, решено. От Ари ей нужен только его ум. Главное, не забыть об этом.

 

Глава 7

Ари и Берт встречались в кафе университетского городка каждое субботнее утро в десять часов. Там они неспешно завтракали булочками-багель, копченой лососиной, плавленым сыром и бразильским кофе и беседовали ни о чем — возможно, несколько дольше, чем необходимо, но одиночество давало о себе знать. Прежде чем уйти, Ари всегда заказывал дюжину отборных багелей с разнообразными сортами плавленого сыра в придачу, чтобы взять с собой.

В это утро, положив в микроволновку пару багелей-халапеньо, он стоял перед распахнутым холодильником, пытаясь решить, что будет лучшим дополнением к блюду — плавленый сыр с овощами или с чесноком.

Ари считал себя искусным кулинаром. Он умел приготовить обжигающий рот и выворачивающий внутренности зеленый чили по всем правилам мексиканской кухни или потрясающего цыпленка-каччаторе, заставляющего вспомнить о выжженных солнцем холмах Тосканы. Но лучшие свои блюда он научился готовить на кухне у матери. В его репертуар входили такие блюда, как блинчики с начинкой, кугель, голубцы и куриные грудки.

Он уже твердо выбрал сыр с овощами, когда зазвонил телефон. Ари даже вздрогнул от неожиданности. Кто, черт подери, мог ему позвонить, да еще так рано?

После гибели жены Ари сказал себе, что такого больше не повторится. Если дорогие тебе люди могут попасть из-за тебя под удар, сделай так, чтобы тебе не за кого было бояться. В результате, кроме Берта, у него больше не было близких друзей. А Берт не из тех людей, которые звонят по утрам.

В его квартире стоял всего один телефонный аппарат, старенький, самый примитивный, не снабженный автоответчиком, памятью или устройством для подтирания задницы в свободное время. Телефон этот стоял в гостиной, которая была обставлена мебелью, судя по всему, подобранной на помойке.

Ари мог позволить себе более пристойную мебель, но после смерти жены ему было наплевать на обстановку. Как и на многое другое. Он пробрался через заваленную книгами, журналами и всевозможными газетами гостиную, схватил телефонную трубку и прорычал:

— Раппапорт слушает.

В ответ раздался женский смех. От звуков этого смеха сердце запрыгало, как «попрыгунчик» на резиночке. Этот горловой смешок он узнал бы где угодно и когда угодно.

— Какой страшный рык! Не с той ноги встал? — спросила Пич.

— Можно и так сказать.

Прошлой ночью Ари видел ее во сне и проснулся в очень возбужденном состоянии, запутавшись в простыне. В таком состоянии любая нога — не та.

— Ари, ты еще там?

— Конечно, Пич. Что случилось?

— Мне нужно с тобой встретиться.

Ари чуть было не рванулся к двери, но вовремя вспомнил, что, во-первых, из одежды на нем только шорты, а во-вторых, он все еще держит телефонную трубку. Пожалуй, будет несколько невежливо так резко оборвать разговор.

— Когда вы вернулись из Вашингтона? — спросил он, стараясь говорить спокойно. От радости перехватывало горло.

— Вчера после обеда. Пока не забыла, спасибо за цветы.

— Я подумал, что тебя надо немного развеселить. — То ли она страшно соскучилась по нему за эти дни, то ли у нее неприятности. Он подозревал последнее. — Ты рановато. Что-нибудь случилось?

— Удивлена, что ты ничего не слышал. У тебя не включен телевизор?

— Я его никогда дома не включаю.

— Квартира моих родителей сгорела вчера ночью.

Теперь горло перехватило от страха.

— Вы с Беллой не пострадали?

— С нами все в порядке. Мы крепко спали у меня дома, когда это произошло. Но мама потеряла все, что у нее оставалось на память о жизни с отцом.

Голос Пич звучал так, что ему очень захотелось обнять ее и утешить. Если бы она была сейчас здесь, ничто в мире не остановило бы его. А по телефону… Как ей поможешь? Как облегчишь ее боль?

— Мне очень жаль. Могу я что-нибудь сделать, чтобы вам помочь?

— Собственно говоря, можешь. Я поэтому и звоню. Может, встретимся, пообедаем и заодно все обсудим?

Обед — это сущий пустяк. Он прошел бы по горящим углям, чтобы только хоть как-то помочь.

— Скажи где и когда.

— Знаешь «Морскую кухню» Тони Мандолы на улице Грей?

Он кивнул, потом спохватился, что она его не видит.

— Одно из моих любимых мест, — ответил он, а губы сами собой складывались в широченную улыбку. Пич назначила ему свидание. Он снова почувствовал себя тринадцатилетним мальчишкой — только без юношеских прыщей.

— Встретимся там в двенадцать часов, — произнесла Пич. И повесила трубку прежде, чем он успел задать хоть один вопрос.

Несколько минут он стоял с трубкой в руке и гадал, что у нее на уме, и надеялся, что это окажется он сам. Произнес про себя ее имя, потом повторил его вслух, наслаждаясь его звучанием.

Когда он в первый раз услышал ее имя, то подумал, что ни одна разумная взрослая женщина не позволит, чтобы ее называли Пич — Персик, как ни одному взрослому мужчине не понравится откликаться на имя Джонни-бой или Пузырь.

Однако, познакомившись с ней, он понял, насколько имя ей идет. Со своими волосами цвета заката, золотистой кожей и пышными формами, она напоминала ему спелый плод — и он часто представлял себе, как сладко было бы вкусить его.

Непрерывный зуммер таймера микроволновки вернул его с небес на грешную землю. Он бросился на кухню, вынул из печки багели, разрезал пополам, намазал плавленым сыром и сел завтракать.

Не успел он открыть рот, как снова зазвонил телефон. На этот раз на другом конце провода была Белла Морган.

— Ари, я так рада, что поймала вас до ухода на работу, — сказала она.

— Чуть раньше я беседовал с вашей дочерью. Она рассказала мне о пожаре. Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Собственно говоря, да, — ответила Белла. — Меня беспокоит Пич. Она так переживает.

— Настоящая мать! Вы-то сами как держитесь? — Ему очень нравилась Белла. Такие женщины редко встречаются в наше время.

— Спасибо за заботу. Со мной все в порядке. Ари, дорогой, я позвонила вам, потому что хочу попросить об одолжении.

Ари подозревал, что обаятельная Белла может кому угодно заговорить зубы и заставить делать то, что ей хочется. Наверное, это их семейная черта. Кстати о семье — похоже, сегодня он пользуется повышенной популярностью у женской половины семейства Морганов. Пич тоже хотела просить об одолжении. Интересно, это одно и то же одолжение?

Он совершенно искренне ответил Белле:

— Вам стоит только попросить.

— У Пич возникла навязчивая идея, что этот пожар — часть крупного заговора, организованного с целью погубить ее отца, — сказала Белла.

— Ну, вообще-то… при данных обстоятельствах… все это действительно кажется немного подозрительным, — осторожно ответил Ари.

— Может быть. Но Блэкджек умер. И все возможные заговоры умерли вместе с ним. А Пич не согласна. Она хочет вернуть доброе имя отца. Мы насчет этого поспорили. Я хочу, чтобы дочь продолжала жить своей жизнью, но она никак не может забыть о последних словах отца. Считает их чуть ли не скрижалями.

— А какое я имею к этому отношение?

— Она хочет, чтобы вы помогли ей в расследовании. Убеждена, что причиной его падения является какой-то страшный заговор. — Белла вздохнула. — Я хочу, чтобы вы убедили ее, что она ошибается.

— А если не получится?

— Откажитесь ей помогать. Пич — чудесная женщина, но она довольно непрактична. Если вы ей откажете, она не сможет продолжить дело самостоятельно.

— Сделаю все, что смогу, Белла. Но ваша дочь очень упряма.

Они еще немного поболтали, прежде чем попрощаться. Затем Ари печально поплелся на кухню. Его багель и кофе совершенно остыли, но теперь это было не важно. У него пропал аппетит.

Как он мог так сглупить — поверить, будто Пич захотелось его увидеть? На самом деле ей нужен был не Ари, а тот журналист — специалист по расследованиям, которым он когда-то был. Вот только никто и ничто в мире не сможет заставить его вернуться к прежней профессии. Даже Пич.

«Плохи мои дела», — думал Ари, убирая со стола. Он сам не мог понять, почему Пич так запала ему в душу.

Видит Бог, она совершенно не похожа на его жену. Хелен была высокой, худой, длинноногой и такой умной, что это его пугало, хотя он и сам с отличием окончил университет Беркли. Она не вылезала из потрепанных джинсов и с отвращением смотрела на мини-юбку, носила конский хвост и сама подстригала себе челку, и он до сих пор хорошо помнил ее неухоженные ногти, которые она так и не отучилась грызть.

Пич одевалась у модных кутюрье, регулярно посещала парикмахерскую и каждый день делала маникюр. Единственным общим с Хелен качеством Пич была ее глубокая порядочность.

Ари любил жену так, как только мужчина может любить женщину. После ее смерти он был уверен, что никогда снова не полюбит. Но он слишком хорошо себя знает, чтобы обманываться насчет своих чувств к Пич.

Он ее любит.

Назовите это чудом, катастрофой, бесом в ребро. Под любым названием это чувство его пугало до смерти. Тот, кто написал «лучше любить и погибнуть, чем вообще не любить», ни черта не понимал в том, о чем пишет.

Если он завоюет Пич и потеряет ее, не важно почему, он этого не переживет. Абсолютно точно.

* * *

Договорившись о свидании с Ари, Пич занялась другими важными делами, чтобы побыстрее покончить с ними и бросить все силы на расследование.

Сначала она поговорила со своим адвокатом. Он сообщил, что Герберт согласился с разделом имущества. У нее остаются дом и журнал. У Герберта — довольно внушительный пакет ценных бумаг, их общие сбережения, и в его распоряжении останется его практика, хотя ее приобретение когда-то оплатил ее отец. Это, конечно, несправедливо, но Пич было наплевать. Она хотела получить свободу. Развод будет окончательно оформлен менее чем через три месяца.

Затем она позвонила торговцу недвижимостью насчет продажи своего дома. Тот пообещал устроить все быстро и без осложнений. Они договорились, какова должна быть примерная цена. Получалась весьма внушительная цифра.

И все время, пока она занималась делами, она думала о предстоящем обеде с Ари. И всякий раз, когда она представляла себе, как будет сидеть напротив него за столом, у нее сжимался желудок, учащался пульс и разгорались щеки. Это состояние внушало тревогу, если не сказать больше.

Она сказала себе, что ее странная физиологическая реакция связана с тем, что появилась перспектива сделать что-то стоящее по делу отца, и тут же пристыдила себя. У нее никогда не получалось врать — ни другим, ни себе.

Принимая Ари на работу, Пич боялась, что его появление вызовет хаос среди работающих в редакции женщин. Но не подозревала, что одной из этих женщин станет она сама.

В десять тридцать она встала из-за стола в кабинете и пошла в свою комнату одеваться к обеду. При необходимости Пич умела одеться за полчаса, от душа до макияжа. Однако в это утро ей потребуется гораздо больше времени.

Она критическим взором окинула свой гардероб, пытаясь решить, что ей надеть. Платья, которые она надевала на благотворительные обеды, казались слишком солидными. Сшитые на заказ брюки и блейзеры для спортивных мероприятий грубоваты. Да к тому же еще все, что она мерила, требовалось ушить. Неудивительно, она в эти дни почти ничего не ела.

Ей хотелось выглядеть деловой, но женственной. Нет, не так, поправила она себя. Ей хотелось выглядеть убийственно великолепной. В конце концов она выбрала платье, в которое до того много лет не могла втиснуться, — простое льняное платье, бирюзовый цвет которого оттенял цвет ее глаз.

Пич пропустила очередной визит к парикмахеру, поэтому соорудила прическу сама, собрав волосы наверху и закрутив в пучок на французский манер, отчего стала казаться выше ростом. Эта прическа имела еще одно преимущество перед пышной укладкой, которая нравилась Герберту, — с ней было прохладнее.

Месяц назад ей и в голову бы не пришло выйти из дома без чулок, как бы жарко ни было на улице. В ее мире просто не ходили с голыми ногами. Чувствуя себя окончательно испорченной, Пич оставила чулки в ящике с бельем и вместо этого намазала ноги кремом для загара. Босоножки цвета слоновой кости и такая же сумочка дополнили подчеркнуто небрежный туалет.

Поскольку даже самый стойкий макияж мгновенно тек в летней жаре хьюстонских улиц и делал его носительниц похожими скорее на енотов, чем на роковых женщин, она свела свой макияж к минимуму. Закончив, повернулась к зеркалу и едва узнала отразившуюся там женщину.

Новая Пич выглядела молодой, стройной и счастливой и была больше похожа на ту Пич Морган, которая уезжала в колледж, чем на степенную миссис Морган-Стрэнд.

Вот кем ей хочется быть отныне и навсегда, тут же решила она. Больше никаких дефисов в ее жизни. В следующий раз когда она будет говорить со своим адвокатом, она скажет ему, что хочет вернуть девичью фамилию.

В последнюю минуту Пич вспомнила об ожерелье из бирюзы, на которой вручную были вырезаны волшебные птицы. Она купила его на Индейском базаре в Санта-Фе и надевала всего один раз, потому что Герберт заявил, что в нем она похожа на крестьянку.

Пич застегнула ожерелье на шее, сняла обручальное и венчальное кольца и положила их в шкатулку. Расставаться с ними вопреки ожиданиям было совсем не больно.

Возбуждение, пьянящее, как шампанское, вскипало в ее крови. «Ари, я иду», — подумала она, сбегая вниз по ступенькам.

Ресторан «Морская кухня» Тони Мандолы размещался в торговом центре Ривер-Оукс, очень разностильном комплексе, построенном в сороковых годах, когда Ривер-Оукс только становился респектабельным районом. Ресторан был, пожалуй, слишком вычурным и броским, но блюда здесь готовили превосходные — один лимонный пирог чего стоил. Ну а морская кухня была выше всяких похвал.

Пич приехала в ресторан на пятнадцать минут раньше. К ее удивлению, Ари ее опередил. Он сидел за столиком, потягивая пиво «Дос Эквис», и выжидательно поглядывал в сторону входа. Едва завидев ее, вскочил, поставил стакан и поспешил ей навстречу. Взял ее за руку.

От этого прикосновения Пич словно обдало жаром. Она чувствовала, как горячая волна хлынула вверх по рукам, плечам и шее, как запылали щеки. Она не могла сдержать широкую, до ушей, улыбку, хотя понимала, что у нее, наверное, идиотский вид.

На Ари были блейзер из верблюжьей шерсти поверх рубашки-поло и выцветшие джинсы, которые так плотно облегали его ноги, бедра и чресла, словно это не ткань, а вторая кожа. Господи, нужно издать закон, запрещающий мужчине так выставлять напоказ свое мужское начало, подумала она, чувствуя, как у нее подгибаются колени.

— Я так рад, что ты сегодня утром мне позвонила, — сказал Ари. — Я за тебя волновался. Но, как теперь вижу, напрасно. Ты выглядишь потрясающе.

Пич совсем растерялась, но все же нашла в себе силы ответить:

— Наверное, катастрофы мне к лицу.

Ари не мог заставить себя отпустить руку Пич, пока они не подошли к столику. Он помог ей сесть, сел напротив, все еще не в силах отвести от нее взгляд. Она всегда красива благодаря своим рыжим волосам и необыкновенным глазам. Но сегодня от нее просто дух захватывало.

— Ты на меня неприлично пялишься, — сказала она.

— Тебе придется к этому привыкнуть. Ничего не могу поделать.

Прежде чем она успела ответить, подошел официант за заказом. Пич попросила лазанью, а Ари — что-нибудь рыбное, хотя мысли его были очень далеки от еды.

Когда официант ушел, беседа не клеилась. Поговорили о заупокойной службе, о похоронах на Арлингтонском кладбище, о следующем номере журнала, то и дело начиная говорить одновременно, как подростки на первом свидании. И все время он ждал, когда же она перейдет к делу.

У него еще оставалась слабая надежда, что она передумала и разговора не будет. Может, Белла ошиблась, и Пич пригласила его в ресторан вовсе не за этим? В этот момент она заговорила о пожаре в квартире матери. Настроение у него сразу упало.

— Слава Богу, что твоя мать решила пожить у тебя. Никто не пострадал?

— Какой-то человек почти сразу вызвал пожарных, так что они быстро погасили огонь. Я думаю, этот человек и устроил пожар.

Пич с большим трудом заставляла себя держаться нити разговора. Никогда еще ей не было так трудно сосредоточиться. А ведь сейчас это особенно важно. Как она сможет убедить его помочь ей, когда она ничего толком объяснить не может? Очень многое зависит от того, поверит ли он ей.

— Ты не спешишь с выводами?

— Они логичны.

— Никогда не слышал, чтобы пироманьяк сам вызвал пожарных. Они обычно слишком заняты тем, чтобы поскорее смыться, и больше ни о чем не думают.

— Это только доказывает мою правоту. Тот человек, что устроил поджог, действовал по приказу. А приказали ему те же самые люди, что погубили отца.

— Но зачем? Блэкджек мертв, его похоронили. С его смертью все закончилось.

— Но его личные бумаги находились в той квартире. Что, если в них что-то было?

— Что именно?

— Не знаю, — ответила Пич. — Но собираюсь это выяснить.

— Жизнь Блэкджека представляла собой открытую книгу, Пич. Все его политические убеждения, его начинания и поступки широко освещались прессой. В последний год он даже сходить отлить не мог, чтобы кто-то об этом не написал. — Ари нарочно употребил уличное выражение, чтобы обескуражить ее. — Не могу представить себе, чтобы что-то еще осталось нераскрытым.

— Папин ответственный секретарь, Рэндольф Сперлинг, задавал всякие странные вопросы насчет личных бумаг папы, когда мы с мамой были в Вашингтоне. Он встревожился, когда я сообщила ему, что папа вел дневник. У меня такое ощущение, что Рэндольфу Сперлингу есть что скрывать.

— Потеря работы часто заставляет человека выглядеть встревоженным.

— Пожалуйста, перестань быть таким рассудительным и просто послушай минутку. Неприятности отца начались вскоре после того, как он ушел из демократической партии и объявил себя независимым кандидатом. И тут же Главное налоговое управление начало проверять его налоговые декларации.

— Возможно, Главное налоговое управление иногда походит на гестапо, но они каждый год проверяют миллионы деклараций, — ответил Ари, пытаясь хоть немного погасить бушующий в мыслях Пич пожар. — Твой отец просто оказался одним из тех несчастных, которых они взялись проверять.

Но пламя лишь вспыхнуло еще жарче.

— Это было только начало. Вскоре после этого кто-то распустил слухи в печати о том, что папа использовал на личные нужды фонды избирательной кампании. Думаю, это сделал Рэндольф Сперлинг.

— Не слишком ли смелое предположение? Сперлинг знал, что потеряет работу, если твой отец лишится своего места. Возможно, эта информация просочилась из Главного налогового управления. Они могли это раскопать в ходе проверки.

Пич яростно затрясла головой, отчего из строгой прически выбились прядки золотисто-рыжих волос. Она выглядела слегка растрепанной и необыкновенно прекрасной.

Ари потребовалось гигантское усилие, чтобы сосредоточиться на том, что она говорит.

— Мой отец был очень умным человеком. Если бы он решил одурачить Главное налоговое управление, он сделал бы это так ловко, что они никогда бы не догадались. Но он бы не сделал ничего подобного. Он был честным человеком. Каждый раз, когда он, казалось, вот-вот вернет себе доброе имя, появлялась новая серия обвинений. Я убеждена, что его подставили, намеренно хотели дискредитировать.

— Пич, я понимаю, ты очень любила отца и, конечно, хотела бы…

— Единственное, чего я хочу, — это чтобы справедливость восторжествовала. Последнее, что сказал мне отец, было: «Не дай этим ублюдкам уйти от ответа». Раз отец так сказал, значит, он что-то знал. И поэтому его затравили. Травля была организована где-то наверху, иначе она не приобрела бы такой размах. Разве все это не указывает на некий политический заговор в Вашингтоне?

Когда она наклонилась к нему, ее груди туго натянули платье. У нее был такой серьезный вид, а он чувствовал себя чертовски возбужденным. И ему совсем не хотелось говорить о политике, особенно о политике Блэкджека.

— Пич, будь благоразумной. У тебя нет ничего, кроме туманных предположений.

— Этот пожар не был случайным. Следователь по поджогам назвал его профессиональной работой. Что, если кто-то сжег квартиру, чтобы не позволить нам узнать правду?

— У тебя есть какое-либо убедительное доказательство в подтверждение того, о чем ты говоришь?

— Вот тут очередь за тобой. Ты занимался журналистскими расследованиями. Знаешь, как добыть доказательства. Вот почему я хотела с тобой сегодня встретиться.

Его сексуальное возбуждение исчезло так быстро, словно его и не было.

— Пич, ты знаешь, что бывает, когда бросаешься на ветряные мельницы?

— При чем тут Дон Кихот?

— При том, — резко сказал Ари. — Когда бросаешься на ветряную мельницу, крылья имеют неприятную привычку догонять тебя сзади и бить по голове.

Конечно, ее это ничуть не испугало.

— У меня очень твердая голова.

— И очень хорошенькая к тому же. Мне ужасно не хочется, чтобы она раскололась.

— Этого не случится, если ты мне поможешь. В последний год жизни папы политические соратники безжалостно его преследовали. Я хочу знать, почему они на него набросились. Что сделал отец, чем заслужил их гнев?

Иными словами, кому угрожал Блэкджек, подумал Ари, и у него по спине пробежал неприятный холодок. Долго дремавшая репортерская интуиция пробуждалась. Да, Пич задает правильные вопросы — как и он, когда начал расследовать мафиозные структуры в легальном бизнесе Феникса.

Ему тогда следовало быть более осторожным, учитывая тот факт, что Дон Боллес погиб от взрыва своего автомобиля, когда стал задавать те же вопросы. Но он думал, что случай с Боллесом — это старая история. Ари считал, что он умнее и быстрее, чем старый репортер.

Хелен погибла из-за его самоуверенности. Он больше не повторит свою ошибку и не позволит Пич сделать такую же. Ей не тягаться с крутыми парнями из Вашингтона.

— Когда я пришел к вам работать, я сказал, что навсегда оставил журналистские расследования. И не собираюсь менять своего решения.

— Из этого можно будет сделать потрясающий репортаж, действительно потрясающий! — воскликнула Пич, и в глазах ее загорелся огонек щенячьего восторга, какой бывает у начинающих журналистов.

Дьявол. Если он уступит ей, то сможет целый день смотреть в ее глаза. Искушение велико — а опасность еще больше.

— Думаю, тебе надо спуститься с небес на землю, леди босс. Твой отец обладал властью и все же умер опозоренным банкротом. Если это результат заговора — по твоим словам, — то, значит, люди, его организовавшие, обладают властью еще большей. По-твоему, у тебя против них есть хоть какие-то шансы?

— Значит, ты согласен, что я могу быть права?

— Я этого не сказал.

Ари надеялся ее разубедить. Но похоже, только раззадоривал. И почему он раньше думал, что она просто скучающая светская дама? Она скорее похожа на львицу, подкарауливающую жертву. Но ведь даже львицы погибают.

— Ну, что ты думаешь? — спросила Пич.

Ари чуть поколебался, взвешивая ответ, стараясь подобрать каждое слово, чтобы оно возымело максимальное действие. Жаль, что нет другого способа пробудить в ней здравый смысл.

— Думаю, ты просто ищешь на свою голову развлечений, и все потому, что у тебя нет мужика в постели по ночам.

Пич вздрогнула. Сжала кулаки. На мгновение ему показалось, что она его сейчас ударит.

— Как ты смеешь так со мной разговаривать?

— Смею, потому что не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Ты наивна, Пич. И ни черта не знаешь о том, какому риску подвергается журналист, ведущий расследование. Занимайся тем, в чем разбираешься, — своей благотворительностью, приемами и светской жизнью.

Выражение лица Пич сказало ему, что он преступил дозволенную грань. Она его уволит, подумал Ари. Ну и пусть. Все равно после того, что между ними сегодня произошло, у них уже ничего не получится.

— Что случилось с тем человеком, который спешил в больницу, чтобы мне помочь, с человеком, который спас меня перед заупокойной службой? — с горечью спросила Пич.

Она была так уверена в том, что Ари будет на ее стороне. А теперь больше всего на свете ей хотелось выплеснуть бокал вина в его самодовольную физиономию. Впрочем, она лишь доставит лишние неприятности официантам, а они ведь ни в чем не виноваты.

— Пич, послушай…

— Нет! Я была дурой, когда подумала, что небезразлична тебе. Теперь понимаю, что ты просто подлизывался к своему боссу.

Пич отыскала в сумочке бумажник, достала пару двадцаток, бросила на стол самым презрительным жестом, на который только была способна, и выбежала из ресторана.

Для женщины, которая терпеть не может конфликтов, она в последнее время что-то слишком много спорит, думала Пич, садясь в машину. Расправила плечи, рванула «ягуар» с места и стремительно вылетела со стоянки, взвизгнув шинами, как герой в боевиках.

Миссис Морган-Стрэнд направилась бы в «Галерею», искать утешения в покупках. Однако новая, усовершенствованная модель, мисс Пич Морган, не намерена была сдаваться или идти на попятный из-за того, что слишком возомнившая о себе гора мускулов и тестостерона не желает ей помочь.

На первом курсе колледжа один из ее профессоров по журналистике читал лекцию о первичных и вторичных источниках информации. Первичные источники — ее мать и Ари — подвели. Она попытает счастья со вторичными источниками, решила Пич и повернула на юг, к студенческому городку.

 

Глава 8

Черт бы побрал ослиное упрямство Пич, кипел Ари, злобно глядя на деньги, брошенные ею на стол. Если она хотела бросить вызов его мужскому самолюбию, то, безусловно, выбрала верный способ.

Возможно, он принадлежал к вымирающей породе мужчин, но считал, что он должен платить за еду, когда обедает с женщиной, так же как просто обязан распахнуть перед ней дверь, помочь сесть в машину, а на совместной прогулке идти со стороны мостовой. И это не может ее унизить, как утверждают некоторые феминистки.

В нем воспитали убеждение, что вежливое обращение с женщиной является способом выказать уважение к ее полу. Его отец так обращался с его матерью, так Ари обращался с женой, и он очень хотел так же обращаться с Пич.

Ари бросил взгляд на ее тарелку с почти нетронутой лазаньей с рыбной начинкой. Ему показалось, что она ответила ему укоризненным взглядом, словно хотела сказать: «Ты виноват, что Пич не поела, ты, грубиян».

А он и вправду был с ней груб. Как он смеет, черт возьми, считать себя вежливым после того, как не оказал Пич никакого уважения? Он отодвинул тарелку — аппетит пропал напрочь — и опустил в карман деньги Пич, собираясь вернуть их ей при первой возможности. Подозвал официанта и вручил ему свою кредитную карточку.

По дороге в редакцию Ари разражался проклятиями всякий раз, когда попадал в пробку. Как обычно, лифт пришлось ждать полчаса. Мимо стола дежурного администратора редакции он пронесся подобно Гранту, штурмующему Джорджию. Влетел в свой кабинет, громко хлопнул дверью, сел за письменный стол и уставился на кипу лежащих на нем корректурных оттисков.

Ари смотрел на них, но ничего не понимал, с таким же успехом они могли быть написаны на санскрите. Он снова и снова переживал их разговор. Зачем он произнес те слова? Нашел себе достойного противника, нечего сказать! Да его за такое убить мало.

Но ведь он сделал это ради блага самой Пич.

Это правда, черт побери. Ее нужно было охладить, дать пару оплеух, чтобы спустить с небес на землю. Он пытался ее уберечь. Так почему же ему так больно? И так стыдно?

«Потому что ты трус», — прошептал тихий голос в глубине его сознания. Ари до боли стиснул зубы. Вот настоящая причина.

Если бы боги были милостивы, Пич позвонила бы в эту минуту и покончила с его мучениями, уволив его с работы. В этом случае ему больше никогда не пришлось бы снова встречаться с ней, никогда не пришлось бы чувствовать ту уродливую смесь любви, желания и отчаянного ужаса, от которой хотелось спрятаться под свой письменный стол, как собаке, перепуганной молнией.

В дверь постучали.

— Зайдите позже! — выкрикнул Ари.

Посетитель не обратил на его слова никакого внимания. Дверь распахнулась, и на пороге появился Берт — щегольски одетый, аккуратно причесанный, в новом костюме и с улыбкой на лице.

— Прошел слух, что ты в отвратительном настроении. Я подумал, надо зайти и самому убедиться.

— Слух правдивый. Если хочешь попасть под горячую руку, можешь остаться.

Берт шутливо поднял руки, будто сдавался.

— Не стреляй. Я невиновен. Это сделал другой парень.

— Что сделал?

Берт кивнул на стол:

— Сделал эти паршивые снимки для ноябрьской обложки. Если ты их еще не видел, лучше и не смотри. Кстати, а из-за чего ты такой злой?

— Из-за Пич. Она самая твердолобая женщина из всех, кого знаю. — Ари оттолкнул кресло с такой силой, что оно врезалось в книжный шкаф за его спиной. На пол посыпались книги. — Ты не представляешь, как она на меня набросилась за ленчем.

— Я не знал, что у вас было свидание.

— Какое к черту свидание! — огрызнулся Ари.

Берт пропустил его грубость мимо ушей.

— Я думал, Пич и Белла будут сегодня заняты другими делами. Ужасное происшествие, этот пожар. Я собираюсь позже позвонить Белле и узнать, не могу ли я что-нибудь для нее сделать.

Если бы Ари не был так занят своими мыслями, то непременно заметил бы блеск в глазах Берта.

— Очень мило.

— Что мило? — спросил Берт, усаживаясь. — Пожар или то, что Пич на тебя набросилась?

Ари сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Ни то ни другое. Мне жаль Пич. Но не настолько, чтобы плясать под ее дудку.

— Что, опять поспорили насчет перевода редакции в другое здание?

— Если бы все было так просто! Она хотела, чтобы я помог ей расследовать смерть отца.

— Я считал, что Блэкджек умер от сердечного приступа.

— Так и есть. — Ари не мог больше сидеть спокойно, он вскочил и стал ходить взад и вперед по кабинету. — Не в этом дело. Последнее, что Блэкджек сказал Пич, было: «Не дай этим ублюдкам уйти от ответа». Теперь она убеждена, что существовал некий заговор с целью его погубить, и хочет, чтобы я помог ей его распутать.

— В последний год бедняге и правда слишком уж не везло. Что ты ответил?

Ари перестал бегать по комнате и выразительно посмотрел на Берта.

— Нет. Я ответил нет! Бога ради, я больше не занимаюсь журналистскими расследованиями.

Берт хмыкнул:

— Я слышал, это как заниматься любовью. Стоит почувствовать прелесть этого дела, и уже никогда не сможешь отказаться.

Ари не оценил юмора Берта.

— Я не могу вернуться к той жизни. И не вернусь. И я предупредил Пич, чтобы она не пыталась ничего предпринимать самостоятельно. Черт побери, Берт! Что, если она права? Ты хоть представляешь, какая опасность ей тогда грозит?

— Ты боишься за нее — или за себя? — спокойно спросил Берт.

— Что ты хочешь этим сказать, черт возьми?

Каким-то образом Берт ухитрился пожать плечами одновременно легкомысленно и задумчиво.

— Эта леди уложила тебя на обе лопатки с самой первой встречи. Теперь она свободна, и вполне очевидно, что…

— Ничего очевидного, — перебил Ари.

— В чем дело? Думаешь, она для тебя слишком стара? — фыркнул Берт.

Вопрос застал Ари врасплох.

— По правде говоря, я ни разу не подумал о ее возрасте.

— Дело в ее сыновьях?

— Дьявол, нет. Я с ними знаком, они отличные парни. Дело во всем остальном. У нас с Пич нет ничего общего. Она элегантна, красива, богата. Я беден как церковная мышь. Она водит «ягуар». Я езжу на «харлее». Она носит одежду от модных кутюрье. Я ненавижу костюмы и галстуки. Нужно продолжать?

— Мы оба знаем, что Пич не тот человек, которого волнуют условности. Она прямая как стрела, насколько я разбираюсь в стрелах. Ты тоже. Вы оба — честные, порядочные и очень одинокие люди, которые могут помочь друг другу. Это важнее, чем одежда и машины. Что тебя на самом деле тревожит?

Берт слишком хорошо его знал.

— Думаю, я в нее влюблен — и это пугает меня до смерти.

— Бедняжка. Ты боишься любить, да? Боишься, что с Пич случится то же, что и с Хелен.

Берт, как всегда, попал точно в цель.

— Я не знаю, что делать.

Берт улыбнулся и поманил к себе Ари. Вид у него был заговорщицкий.

— Carpe diem, — тихо сказал Берт, — лови день. Не живи прошлым, как ты делал в эти последние шесть лет.

В устах Берта это звучало обманчиво просто.

— Я не знаю, хватит ли у меня сил последовать твоему совету.

— Когда мы познакомились, ты твердо знал, чего хотел, всегда добивался поставленной цели, и ничто не могло тебя остановить. Именно это делало тебя великолепным репортером.

— Да, конечно. И это погубило мою жену.

Берт вскочил, схватил Ари за плечи и хорошенько встряхнул.

— Раз и навсегда вбей в свою тупую башку, что Хелен убил бандит-мафиози.

Ари упрямо взглянул Берту в глаза.

— Бомба в машине предназначалась мне.

— Смерть Хелен — это трагедия, но ты в ней не виноват. — Берт отпустил его и снова сел. — «Мог бы» и «следовало бы» — жалкие слова. Пора тебе заменить их на «могу» и «сделаю».

— То есть?

— Позвони Пич. Извинись. Женщинам нравится, когда у мужчины хватает мужества признать, что он был не прав. Предложи ей помощь. — Берт прищурился. — По твоему лицу вижу, что ты хочешь спросить, с чего это я, вдовец с двадцатилетним стажем, вдруг стал давать тебе такие советы? Дело в том, что я и сам собираюсь последовать этому совету.

— Ты о чем?

— Все очень просто. Я знаю Беллу много лет и всегда ею восхищался — издали. Теперь у меня больше нет причин держаться на расстоянии. Я собираюсь сегодня пригласить ее на ужин.

— Ее муж только что умер. Ты не слишком торопишься?

— Возможно. Но я уже далеко не молод, и она тоже. Нам нельзя терять времени. Кроме того, большую часть их совместной жизни Блэкджек был не очень-то хорошим мужем. Он не слишком часто бывал дома и к тому же был известным ловеласом. Белла заслуживает лучшей участи.

Совет Берта зажег искру надежды в темной пещере, в которую превратилось сердце Ари. Но его мучали сомнения.

— После всего, что я наговорил Пич за обедом, сомневаюсь, что она захочет со мной разговаривать.

— Заставь ее выслушать. Ночуй у ее порога, если понадобится. Она стоит того, чтобы за нее бороться. Carpe diem, Ари, carpe diem. — Берт встал, похлопал Ари по плечу и вышел.

Слова Берта звучали в ушах Ари еще долго после того, как стихли звуки его шагов. Пользуйся моментом. Лови день!

После смерти Хелен Ари ничего не добивался. Он не разрешал себе ничего желать из страха потерять. Занимался делом, которое требовало от него лишь сотой доли его мастерства, квартиру превратил в ночлежку, чтобы не привязываться к ней сильно, свободное время проводил, гоняя на бешеной скорости на «харлее» или летая на дельтаплане в такие дни, когда даже профессионалы не решались довериться ветру. Играл со смертью, убегая от жизни.

Пусть другие восхищались его смелостью — Ари знал, что он трус. Ему не страшно было умереть, жизнь — вот что пугало его до смерти.

С этого момента он поклялся бросить вызов жизни — чтобы снова жить. Лови день, сказал он себе, поднял телефонную трубку и набрал номер Пич.

Пич потратила полчаса, чтобы найти место на стоянке автомашин студенческого городка. А когда ей это наконец удалось, оказалось, что отсюда до библиотеки пятнадцать минут ходьбы. Вокруг были молодые счастливые лица, веселые, звонкие голоса — жизнь била ключом. Она вдруг остро почувствовала себя старой и никому не нужной.

В ту самую минуту, когда Ари сидел у своего стола с телефонной трубкой в руке и стучащим, словно молот по наковальне, сердцем, Пич сидела сгорбившись у экрана проектора университетской библиотеки и про себя ругала его на все корки. Если бы у нее была хоть капля здравого смысла, она бы уволила его еще в ресторане.

Он вел себя невыносимо грубо. Что еще важнее, он чуть было не подорвал ее только что пробудившуюся веру в себя. «Тоже мне лев! Робот он бесчувственный, с микросхемой вместо мозгов. Самодовольная, надутая обезьяна!»

Неужели она всегда будет ошибаться в мужчинах?

Неужели ей больше никогда не повезет и на ее сексуальной жизни можно ставить крест?

Следует ли посмотреть правде в глаза и на обратном пути зайти в секс-шоп? «Скажите, у вас продаются вибраторы?»

Эта мысль ее рассмешила. Нет, до такого она еще не дошла. Ладно, хватит об этом. Пора заняться делами.

Пусть Ари разозлил ее, но он не охладил ее пыл. Она вставила микрофильм в аппарат. Ну что ж, начали. Она приехала в библиотеку потому, что давным-давно университетский профессор назвал газеты хорошим вторичным источником информации.

Пич понятия не имела о том, что искать. Иголка в стоге сена — это казалось ей подходящим определением, когда она подумала о том, сколько газет ей придется просмотреть в поисках неизвестно чего. У нее было две подсказки — последние слова отца и тот факт, что его неприятности начались примерно в то время, когда он ушел из демократической партии и объявил себя независимым депутатом.

До этого времени он был любимцем прессы. Потом его не бил разве только ленивый.

— Такой вещи, как плохая реклама, не существует, — говаривал Блэкджек.

Как он ошибался, с горечью думала Пич. Если бы не травля, то он мог все еще жить.

Катушки микрофильмов, которые она уже отобрала, охватывали период от нескольких месяцев перед сменой его политической принадлежности до появления некролога. Она вставила первую катушку в проектор и приступила к поискам.

В третьем же номере «Хьюстон кроникл» ей на глаза попалось имя отца. «Сенатор Блэкджек Морган отдает свой голос в поддержку космической станции» — гласил заголовок. Пич опустила в машину десять центов и напечатала копию этой страницы.

Месяц спустя в другой статье рассказывалось о борьбе отца за спасение проекта сверхмощного ускорителя частиц, несмотря на его огромную стоимость. Она ее тоже скопировала, потом продолжила просмотр.

Глаза Пич наполнились слезами, когда она увидела фотографию Блэкджека на обложке журнала «Техас мэгэзин», популярного приложения к воскресному номеру. Он широко улыбался в объектив, словно весь мир принадлежал ему. Рядом с ним стояла всемирно известная фотомодель Кэтлин Прайд. Подпись под снимком гласила: «Кэтлин Прайд принимает почетного гостя на открытии «Заповедника Прайд».

Пич смутно вспомнила, что и сама получила приглашение на открытие ранчо-курорта с сафари. Они с Гербертом вместо него поехали на какое-то мероприятие в больнице. Но родители и Эйвери туда ездили. По возвращении Эйвери с восторгом рассказывала о трехдневном празднике.

Эйвери и Кэтлин Прайд в Кинкейде были лучшими подругами. Разница в возрасте и раннее замужество Пич помешали им с Кэтлин лучше познакомиться друг с другом. Она была очень удивлена, когда узнала, что та вдруг отказалась от блестящей карьеры, а вместе с ней от славы и богатства и вернулась в Техас, чтобы превратить скотоводческое ранчо, принадлежавшее ее семейству, в курорт мирового класса и заповедник для животных, которым грозит вымирание.

Пич скопировала фотографию и сопровождающую ее статью и снова принялась за просмотр. Она чуть не пропустила статью, напечатанную на предпоследней странице газеты несколько дней спустя.

В ней рассказывалось о страшном случае на открытии «Заповедника Прайд». Кэрол Детвейлер, ветеран Вьетнама, был убит диким русским вепрем в той части заповедника, который закрыт для широкой публики. Ее отец, Кэт и местный шериф в числе прочих стали свидетелями его гибели.

Имя Детвейлер было ей знакомо. У Пич сохранились неприятные воспоминания о Кэроле Детвейлере, когда тот приехал в Бель-Терр через пару лет после войны. Что-то в нем так ее испугало — возможно, его внушительный рост или жестокие глаза, — что она спряталась за отца, а потом убежала. С тех пор она о нем больше не слышала. Странно, подумала Пич, она считала, что отец не поддерживал с ним отношения.

Она скопировала статью, потом прервалась, чтобы прочесть ее. В короткой статье не упоминалось о знакомстве Детвейлера с ее отцом, не говоря уже о причинах его присутствия в «Заповеднике Прайд». Или статья была небрежно написана, или кто-то оказал на журналиста давление и заставил его отредактировать первую версию.

Мог ли этот кто-то быть ее отцом? У него было достаточно влияния. Но зачем? Почему? Все чудесатее и чудесатее, подумала она, чувствуя себя Алисой, падающей в кроличью нору.

Пич уехала из библиотеки четыре часа спустя с толстой пачкой отпечатанных статей под мышкой. За это время она узнала о политической карьере своего отца больше, чем за целую жизнь до этого. Она поневоле задала себе вопрос, а что бы сказал Блэкджек, если бы она проявила такой же интерес несколько лет назад. Был бы рад? Или, наоборот, недоволен? Смогла бы она что-то изменить?

По дороге домой мысли Пич все время возвращались к тому, что она теперь знала. В течение первых трех сроков на посту сенатора Блэкджек был искусным политиком, мастером втирать очки избирателям Техаса, скармливая им многообещающие прожекты. И они его за это обожали.

Затем, без всякого предупреждения, он созвал пресс-конференцию, заявил, что больше не верит в действенность двухпартийной системы, и провозгласил себя независимым сенатором.

Шокированные демократы, как писали газеты, назвали его решение результатом «плохих советов» и «плохой услугой его избирателям». Один из влиятельных сенаторов, который раньше считался близким другом Блэкджека, даже зашел так далеко, что назвал поступок Блэкджека «последней отчаянной попыткой потерявшего популярность политика привлечь к себе внимание нации».

Произошедший за три дня до этого случай в «Заповеднике», по-видимому, был переломной точкой в карьере отца. После, в подтверждение провозглашенной независимости от влияния партии, он начал произносить речи о коррупции в сенате и в палате представителей. Призывал к созданию более малочисленного правительства, отмене федеральных мандатов, принятию сбалансированного бюджета, введению вето на отдельную строку бюджета, ограничению срока работы на выборных должностях и немедленной реформе правил проведения избирательной кампании. Требовал назначить особого прокурора для выявления связей между некоторыми лоббистами, сенаторами, конгрессменами и теми законами, которые они проталкивали в конгрессе.

Что же такое произошло, что превратило его в активного борца за общественные интересы, который не ограничивался интересами собственного штата, а обратил внимание на состояние всей страны в целом? Неужели смерть Детвейлера каким-то образом подтолкнула его на это? Могла ли потеря товарища по оружию заставить отца пересмотреть все свои политические ориентиры?

Первая негативная статья появилась в «Кроникл» через два месяца после того, как Блэкджек стал независимым сенатором. В ней рассказывалось, что Блэкджека проверяет Главное налоговое управление по поводу неуплаты налогов. За ней последовали другие, и это закончилось тем, что Блэкджека выставили из сенатского комитета по юридическим вопросам. Затем сенатский комитет по вопросам этики назначил особого следователя, чтобы разобраться в различных обвинениях, выдвинутых против него. За этим последовали разговоры о вынесении порицания, и сердце отца не выдержало.

Теперь копии всех этих статей лежали на переднем сиденье «ягуара» рядом с Пич. Ей казалось, что она слышит голос Герберта, убеждающий ее в том, что она откусила кусок больший, чем может проглотить, и что лает не на то дерево. Герберт и его клише. Как она могла так долго верить в его блестящий ум? Ари никогда не пользовался клише, даже сегодня, когда своими словами разбил ей сердце.

Ох, нет. Опять она о нем думает. Неужели непонятно, что сегодня своим поведением Ари сжег все мосты? Так что о нем теперь можно забыть. Есть дела поважнее!

Когда Пич вернулась домой, Белла сидела в гостиной, потягивала мартини и смотрела вечерние новости.

— Вот и ты, дорогая, — весело произнесла она. — Я думала, ты вернешься раньше. Ты все время провела с Ари?

— Отнюдь, — ответила Пич, порадовавшись про себя, что мать, похоже, забыла об их утреннем неприятном разговоре. Лучше не говорить ей, что она сегодня делала, а то Белла опять расстроится. — А на меня хватит? — спросила Пич, кивая на мартини в руке Беллы.

— Целый кувшин. Он на стойке бара.

Мама готовила потрясающий мартини — взбитый в шейкере, но не размешанный, — как любили ее отец и Джеймс Бонд. Пич налила себе, потом села на диван рядом с матерью.

— Как прошел день? — спросила Белла.

«Просто ужасно!»

— Прекрасно. А твой?

— Тоже ничего. Написала кучу писем — мне хотелось поблагодарить людей, приславших цветы на поминальную службу, — пообедала с Делией, а потом немного посидела у пруда. Здесь так красиво. Ты будешь скучать по этому дому, когда продашь его?

Пич огляделась вокруг.

— Я никогда не забуду те годы, которые мы провели здесь, пока росли мальчики. Но по дому скучать не буду. Герберт его очень любил, а я так и не смогла к нему привыкнуть. Куплю себе что-нибудь поменьше и поскромнее.

Белла кивнула:

— Я тебя понимаю. Мне очень тяжело было продать Бель-Терр, но теперь, когда умер твой отец, я рада, что уже не живу в нем.

Пич нежно коснулась ее плеча.

— Я так рада, что ты здесь. Не знаю, что бы я без тебя делала.

— Пока тебя не было, звонил Ари. Он хочет поговорить с тобой как можно скорее. Судя по его голосу, дело срочное.

Пич почувствовала, как у нее запылали щеки. Ну и наглость! Не все ей высказал за ленчем? Появились какие-то новые, более уничижительные определения? Ну уж нет!

— Свяжусь с ним, когда вернусь.

— Вернешься откуда?

— Я решила провести пару деньков в «Заповеднике Прайд».

Белла бросила на Пич взгляд, который ясно говорил, как она рада, что Пич наконец образумилась.

— Это чудесно, дорогая. Смена обстановки пойдет тебе на пользу.

— Ты не будешь скучать одна?

— Я никогда не скучаю. Когда ты хочешь уехать?

— Завтра утром.

— Вот как? — Белла нахмурилась. — Так быстро? Это не из-за нашей утренней ссоры?

Пич чуть не сказала, что это из-за отца, но тут же прикусила язык. Зачем им еще один скандал?

— Я просто подумала, что…

— Можешь не продолжать, дорогая. Помнишь поговорку «Вместе тесно, а врозь скучно»? Кажется, нам нужно немного поскучать друг по другу. — Белла взглянула на свой стакан, покачала головой. Потом что-то вспомнила и улыбнулась. — Сегодня позвонил Берт Ханраан, он услышал о пожаре. Хотел спросить, не может ли он нам помочь. Когда я ему сказала, что потеряла все свои фотографии Блэкджека, он предложил использовать свои связи и достать фотоснимки из газет и журналов. Потом пригласил меня завтра поужинать с ним.

— Не говори мне, что ты согласилась!

— А почему нет?

— Но еще слишком рано!

— Никогда не бывает слишком рано повидать старого друга, — ответила Белла с несокрушимой логикой.

Так-то оно так… Но все же Пич было неприятно, что ее мать идет ужинать с мужчиной.

«Заповедник Прайд» просто ошеломил Пич. Конечно, она читала восторженные статьи о «кусочке Африки в центре Техаса», но такого даже представить не могла. Каждые пять минут она напоминала себе, что все еще находится в Америке, а не в Найроби или Масеру. А забыть об этом было очень легко.

Ей то и дело приходилось тормозить, пропуская небольшие стада антилоп, которые совсем не боялись машин. По пути она обогнала африканский джип, полный туристов. Те как раз фотографировали стадо зебр, в котором было множество жеребят. Пич могла поклясться, что узнала знаменитую кинозвезду, когда одна из пассажирок опустила фотоаппарат.

Сейчас странно даже подумать, что в этом Эдеме могло произойти что-то такое, что заставило отца вступить на смертельно опасный путь.

Рекламные проспекты описывали главное здание как великолепный образец раннеклассического стиля Горного края. Дом стоял на гребне холма, откуда открывался вид на реку Гваделупу. Он был очень большим и в то же время казался очень уютным. Как, наверное, хорошо тут жить!

Едва она успела затормозить у входа, как из дома вышел мужчина, взглянул на нее и, улыбаясь, пошел навстречу.

— Вы, должно быть, Пич Морган, — сказал он и сверкнул ослепительной улыбкой.

— Признаю себя виновной.

Несомненно, он был самым красивым мужчиной, которого она когда-либо видела. Ну, или почти самым красивым, поправилась Пич, вспомнив смуглую красоту Ари.

— Я Команче Киллиан, муж Кэт. — Произнося имя жены, он широко улыбнулся.

Повезло Кэт, думала Пич, заходя следом за Команче в дом.

— Дорогая, приехала Пич, — крикнул он.

В дальнем конце коридора материализовалась изящная блондинка. Пич сразу же ее узнала. Конечно, а кто бы не узнал всемирно известную фотомодель, чьи изображения улыбались с десятков журнальных обложек?

— Спасибо, что приняли меня, хотя я не предупредила заранее. У вас, наверное, очень много посетителей, — произнесла Пич, сожалея, что она не такая высокая, стройная и великолепная, как Кэт Прайд Киллиан.

— Ничего страшного. Для гостей местечко всегда найдется. Вы будете жить в моей бывшей комнате, — ответила Кэт с непринужденной улыбкой, потом лицо ее стало серьезным. Она взяла Пич за руку. — Мне так жаль вашего отца. Наверное, вы очень переживаете его потерю. У меня самой отец умер несколько лет назад, так что я понимаю, как это больно.

— Я приехала, потому что хотела побольше узнать о пребывании у вас отца, — сказала Пич, следуя за Кэт в гостиную. — Он часто сюда приезжал?

Кэт покачала головой:

— Всего один раз, на наше открытие. Я знала его не очень близко. Но была одной из его самых горячих поклонниц. Без него не было бы «Заповедника».

— Папа никогда не рассказывал об этом. — Сердце Пич забилось быстрее. По дороге сюда она сомневалась, не окажется ли это путешествие напрасным. Но, как оказалось, нет. Значит, отец не случайно оказался здесь в момент гибели своего старого друга, Кэрола Детвейлера. Блэкджек принимал личное участие в судьбе «Заповедника».

Пич поняла, что Кэт ей что-то говорит, только тогда, когда та взяла ее за руку.

— Надеюсь, вы не против, я взяла на себя смелость пригласить кое-кого сегодня на ужин. Не платных отдыхающих. У них отдельная столовая, — быстро прибавила Кэт. — Мои партнеры, Мимз и Байрон Невиль, очень хотят с вами познакомиться.

Пич кивнула. Расследование может подождать, подумала она, окунаясь в теплую атмосферу дома Прайдов.

 

Глава 9

— Carpe diem, в задницу, — пробормотал Ари. Он сидел за своим письменным столом. Прошло уже два дня, а от Пич не было никаких вестей.

Он последовал совету Берта и позвонил ей, как только Берт вышел из кабинета. Унизился, выставил себя на посмешище. И чего добился? Ничего.

Может быть, Пич и кажется мягкой, женственной и беззащитной, но внутри она тверда как сталь. Она никогда его не простит.

В первый раз, когда он пытался связаться с ней по телефону, трубку взяла Делия. Он проглотил свою гордость и произнес:

— Я хотел бы поговорить с Пич. Если она не захочет со мной разговаривать, передайте, пожалуйста, что я тут стою на коленях.

— Почему? — спросила Делия, хихикая в трубку.

— Я должен просить у Пич прощения.

— Мисс Пич нет дома, но я жду ее с минуты на минуту. Почему бы вам не перезвонить чуть позже? — предложила Делия.

Он подождал два часа, потом снова набрал ее номер. Он так не волновался, наверное, даже когда мальчишкой назначал свое первое свидание девочке.

На этот раз трубку взяла Белла.

— Делия сказала мне, что вы уже звонили. Честно говоря, не могу представить, за что вы хотите просить прощения, ведь вы так помогли нам. Пич еще нет дома. Передать ей то же самое, насчет того, что вы стоите на коленях?

Он проглотил застрявший в горле комок. С трудом.

— Да, пожалуйста. Только с одним добавлением. Скажите Пич, что я готов еще раз подумать над ее предложением.

— Неужели Пич сделала вам предложение? Вот уж не ожидала! Она обычно такая стеснительная…

— Это не то, что вы думаете, миссис Морган.

— Вы ведь не собираетесь помогать ей в том дурацком расследовании?

— Я просто хочу еще раз поговорить с ней, — ровным голосом ответил Ари. — Насчет одного личного дела.

— Я попрошу ее позвонить, как только она придет. И еще, Ари, желаю удачи.

И вчера он как дурак весь вечер сидел дома и даже пропустил обычную пробежку сегодня утром из опасения, что именно в это время может позвонить Пич.

Как же! Она и не думает ему звонить! Ни сегодня, ни завтра, ни на следующей неделе, ни в следующем месяце. Они уже никогда не смогут встретиться просто так, не по работе, и поговорить.

И он не сможет сказать ей, что он вовсе не хотел отпускать ту грубую шутку насчет того, что ей скучно без мужчины в постели. Он до смерти рад, что Герберт убрался из ее жизни, не говоря уже о ее постели. Он сказал это потому, что хотел ее защитить, а теперь жалеет о каждом произнесенном слове.

Ари встал из-за стола и подошел к окну. С высоты сорок четвертого этажа перед ним открывался вид до самого района Ривер-Оукс. Дома ли Пич, или она где-нибудь на светском приеме? Вспоминает ли о нем, или выбросила из головы? Скорее всего выбросила. Вычеркнула из памяти и своей жизни.

Он продолжал смотреть в окно, но уже не видел города. Он гадал, что делать с Пич. Стук в дверь вернул его в «здесь и сейчас». Ари встрепенулся. Наверное, это Берт. Как раз вовремя — ему нужен совет.

— Войдите! — крикнул он и обернулся, чтобы поприветствовать друга.

Но это была Синди Даунинг с пачкой компьютерных распечаток.

— Я закончила макет выпуска, — хрипловатым голосом произнесла она.

Странно, как у нее меняется тембр голоса, когда она к нему обращается.

— Вы быстро управились.

Ари старался, чтобы голос его звучал приветливо, хотя это давалось ему все труднее. По правде говоря, он ее несколько побаивался. Уж больно она странная. Если бы не ее мастерство, он бы уже давно нашел ей замену.

Она первой из всего персонала редакции освоила новую компьютерную издательскую систему. Он мог доверить ей самые сложные задания и знал, что она все сделает правильно и вовремя. Как работник, Синди была выше всяких похвал.

Вместо того чтобы оставить распечатки на столе, она подошла к нему и отдала их ему. От терпкого аромата ее духов у Ари на глазах выступили слезы и очень захотелось чихнуть. Она что, целый флакон на себя вылила? Он невольно отступил на шаг.

Синди пристально смотрела на него и молчала. Ари судорожно придумывал, что ей сказать.

— Как себя чувствует ваша мать?

Она удивленно взглянула на него:

— Моя мать?

— Ну да. Вы, наверное, скоро опять к ней поедете?

Синди пожала плечами:

— Я даже не думала об этом.

— Вы так часто ездили навещать ее в последнее время, что я решил, что вы опять попросите отпуск. Мне бы хотелось знать об этом как можно раньше, чтобы я мог передать вашу работу кому-то другому. — Подумав, что это может показаться ей слишком резким, он прибавил: — Вы, наверное, очень близки с ней.

— Так мило, что вы обо мне беспокоитесь, — проворковала Синди, хотя ничего подобного он не подразумевал. — Мне больше не нужно навещать мать. Она полностью поправилась.

— Должно быть, я вас неверно понял. Я считал, что ее состояние очень тяжелое, — ответил Ари, хотя был уверен, что правильно понял Синди. Она тогда пришла к нему в кабинет и попросила отпустить ее на пару недель, чтобы поехать домой и побыть с матерью.

Когда он спросил о причине, она разрыдалась и сказала, что врачи почти не надеются на выздоровление матери. Ему стало ее так жалко, что он обнял ее, пока она плакала. Дал ей свой платок вытереть слезы. Сейчас он вспомнил, что она его так и не вернула.

Синди ослепительно улыбнулась ему:

— Врачи спасли ее. Медицина сейчас просто чудеса творит… Знаете, мне хочется хоть как-то отблагодарить вас за то, что вы проявили такое понимание к моей беде. Вы ведь холостяк и все такое, и вам, наверное, до смерти надоело ужинать в забегаловках. Я сегодня утром сунула в глиняный горшочек кусок мяса, и сейчас у меня в духовке как раз печется ржаной хлеб. Для двоих более чем достаточно. Я с удовольствием разделю с вами ужин сегодня вечером. Как насчет семи часов?

Ужасно, подумал Ари. Он не имел ни малейшего желания преломить хлеб с Синди Даунинг.

— С вашей стороны очень любезно предложить это, но…

— Вы мне сделаете большое одолжение. Если мне придется съесть все это одной, я непременно растолстею. А незамужняя женщина должна следить за своей фигурой. — И будто в подтверждение своих слов она провела руками по своей груди и талии, покачивая при этом бедрами. Боже правый, Синди Даунинг с ним заигрывает!

— У нас в редакции есть неписаное правило, запрещающее сотрудникам заводить романы друг с другом. И уж мне тем более нельзя его нарушать.

— О, бросьте, Ари. — Ее голос стал еще более хриплым. Еще немного, и он превратится в баритон. — Не обязательно кому-то об этом знать. Я никому не скажу.

Ари попытался отступить еще на шаг и уперся в стенку. Если он сейчас что-нибудь не придумает, она на него набросится и изнасилует.

— Нет, сегодня никак не получится. Мы уже договорились с Бертом поужинать вместе.

Выражение лица Синди изменилось так резко, что Ари даже испугался. Так, наверное, смотрела на своих жертв Медуза Горгона. Он невольно поднял руку, защищаясь.

Синди моргнула, стряхивая это выражение, как другие женщины моргают, чтобы стряхнуть слезы.

— Может быть, в другой раз, — сказала она и пошла к двери, двигая бедрами так, словно они у нее на шарикоподшипниках. Обернулась, кинула на него последний взгляд, словно желая сказать, что все простила, и вышла.

Ари испустил глубокий вздох облегчения, сел за стол и набрал номер телефона Берта.

— Я только что кое-кому сказал, что мы сегодня ужинаем вместе, — предупредил он после того, как они обменялись приветствиями. — На тот случай, если ей вздумается проверить, ты свободен?

— Ей? Это уже интересно.

— Это была Синди, — буркнул Ари.

Берт понимающе присвистнул, потом сказал:

— Сегодня я не могу тебе помочь. Веду Беллу ужинать в «Ривер-Оукс Гриль». Но ты можешь пригласить туда Пич. Вы уже помирились?

— Я не смог ее поймать, — ответил Ари. — Ладно, желаю удачи с Беллой.

Дробь, которую выбивали высокие каблуки Синди о пол, когда она бежала по коридору, была похожа на автоматную очередь. Она промчалась мимо всех отделов, ворвалась в дамский туалет, распахнув дверь с такой силой, что та с грохотом врезалась в стену, и огляделась.

Увидев, что здесь никого нет, Синди подошла к ряду раковин и уставилась в зеркало над ними, пристально разглядывая себя.

Неужели с ее лицом все-таки что-то не так? Может, она что-то не исправила, оставила какой-то недостаток?

Да что тут еще можно исправить? Лицо у нее — как у кинозвезды, фигура — как у фотомодели. Она изменила все — глаза, волосы, губы, нос, фигуру. А со своими новыми зубами она может рекламировать любую зубную пасту.

Ее макияж безупречен, прическа великолепна, платье одновременно скромное и соблазнительное, туфли на умопомрачительных каблуках. Лучше сделать уже просто невозможно. И ни у кого не получится. Она выглядит куда шикарнее любой из этих сучек из Ривер-Оукс.

Какого же черта Ари не принял ее приглашения? Она долгие часы обдумывала, что скажет, чтобы это выглядело спонтанным приглашением. Даже разорилась на покупку автомата для выпечки хлеба и научилась им пользоваться.

Когда она подумала о выброшенных деньгах, у нее вырвалось рычание, похожее на рык перегруженной стиральной машины. Она была вне себя от ярости. Уже во второй раз Ари срывался с ее крючка.

Как он мог отказаться от ужина у нее дома ради того, чтобы пойти в какую-то грязную забегаловку с этим старым хрычом Бертом Ханрааном?

А что, если?.. В ее голове мелькнула ужасная мысль. Он ведь художник, а у них глаз более наметанный, чем у других людей. Неужели он понял про пластические операции? И рассказал Ари?

Она ясно представила себе, как они сидят сегодня вечером в ресторане и смеются над ней. Да как они смеют? Она их в порошок сотрет! Уничтожит! Раздавит!.. Нет, не их. Его. Берта.

Ари никогда не посмеялся бы над ней, он слишком добрый, понимающий, любящий. Но Берт — другое дело. Берт — лучший друг Ари. Он может на него повлиять. Наверняка это он внушил Ари, что ему не стоит с ней встречаться. Берт не в первый раз встает у нее на пути.

Она прижалась лбом к прохладному зеркалу. Почему жизнь так несправедлива к ней? Почему все ее так ненавидят? Ее никто никогда не любил. Отца она никогда не знала, мать больше любила виски, чем ее, друзей у нее не было. Конечно, кто захочет водиться с толстой уродиной?

Девочки смеялись над ней в школе, а мальчики делали вид, что их тошнит, когда она проходила мимо них в коридоре. Синди застонала. Она снова и снова вспоминала все те унижения и оскорбления, через которые прошла в детстве. Тогда она ничего не могла сделать.

А теперь может. Она больше не несчастная бедная девчонка. Нет, сэр. Она прошла через ад, чтобы Ари. наконец понял правду: они созданы друг для друга.

Да, она прошла сквозь ад, подумала Синди, улыбаясь своему отражению.

Теперь очередь Берта Ханраана.

* * *

Ари принимался готовить всякий раз, когда бывал чем-то расстроен. Грохот кастрюль и сковородок, ароматный дымок от плиты и из духовки всегда его успокаивали. Чем более сложен рецепт, тем лучше.

По дороге к дому он заехал на Рынок эпикурейцев в Райс, чтобы купить ингредиенты для голубцов. Пока капуста томилась на медленном огне, он готовил начинку. Ари едва успел начинить последний капустный лист ароматной смесью прокрученного мяса, риса, лука, яиц, хлебных крошек и специй, как зазвонил телефон.

Он бросился к аппарату, надеясь, что это Пич. Но голос в трубке был хоть и женским, но совершенно незнакомым.

— Можно попросить мистера Раппапорта?

— Я слушаю, — ответил он, стиснув трубку жирной рукой, которую не успел вытереть.

— Я детектив Керн, полиция Хьюстона. Боюсь, у меня плохие новости. С вами кто-нибудь есть?

— Я один, но обещаю, что не упаду в обморок. Говорите, детектив.

— Сегодня вечером в Берта Ханраана стреляли возле его собственного дома. Он просил нас связаться с вами.

Ари сказал, что не будет падать в обморок. На миг ему показалось, что он не сможет сдержать обещание. Перед глазами все поплыло. Берт! Не может быть! Хайтс не был самым респектабельным районом Хьюстона, но все же достаточно спокойным, не из тех, где людей убивают просто так.

Вопросы срывались с его губ, опережая друг друга, словно бегуны на Олимпийских играх.

— Кто это сделал? Берт серьезно ранен? Куда его увезли?

— Санитарный вертолет доставил мистера Ханраана в больницу Германна, — спокойно ответила детектив. — Сейчас ему извлекают пулю.

Ари взял себя в руки.

— Приеду через двадцать минут.

— Я буду в комнате для посетителей возле операционной. Пожалуйста, не очень гоните, мистер Раппапорт. Вы не сможете помочь своему другу, если по дороге попадете в аварию.

Ари не стал отвечать. Он положил трубку, заскочил на кухню помыть руки и снять фартук. Забыв про сырые голубцы на столе, он схватил бумажник и ключи и выбежал из дома.

Через несколько минут он уже мчался на своем мотоцикле среди густого потока машин. Внезапно он вспомнил почти такую же картину. Он тогда тоже мчался вот так в больницу на помощь Пич. А до этого — к Хелен. Неужели это будет повторяться снова и снова?

Детектив Керн сказала, что Берт в операционной, но не сказала, насколько серьезно он ранен. Однако то, что они вызвали вертолет, чтобы отвезти его в больницу, говорило о многом. Зачем, черт побери, кому-то понадобилось убивать Берта? Если где-нибудь на свете и есть человек, у которого нет врагов, то это Берт.

Берт был самым добрым и благородным человеком из всех, кого он знал. И не просто на словах. Он помогал всем, кому мог хоть как-то помочь. Нищим, бездомным, безработным, голодным котятам. Всем. Он просто не мог сказать им «нет».

Каждый год он устраивал рождественский ужин с подарками для бездомных, и делал это совершенно бескорыстно. Организовал художественный кружок в детском приюте, сам покупал туда все материалы и вел занятия каждое воскресенье.

Если бы проводилось голосование с целью выявить самого любимого сотрудника редакции журнала «Техас изнутри», Берт победил бы без малейших усилий. Тем не менее он вовсе не был ханжой. Любил сигареты, тонкие вина и женщин. Но его можно было назвать почти святым.

Нет, это не могло быть покушением. Должно быть, это случайность, просто кто-нибудь из шайки подростков решил продемонстрировать остальным, какой он крутой.

В современном мире дети убивают друг друга из-за пары кроссовок. Банды, наркотики, убийства и грабежи заполнили первые страницы как центральных, так и местных газет. Общество катится в тартарары, и никто, кажется, не способен положить этому конец. Уж наверняка не конгресс и не президент. Они слишком заняты своими обычными политическими играми.

Когда Ари начал работать у Пич, она просила его не заглядывать под камушки в поисках сюжетов. Но чтобы увидеть уродливые стороны общества, вовсе не надо специально искать их. Они сами кричат о себе со страниц газет и с экранов телевизоров.

Ари тихо ругался всю оставшуюся дорогу, потом втиснулся на стоянку возле больницы, с визгом затормозил «харлей» и бросился в больницу. Женщина из справочной объяснила ему, как найти комнату для посетителей возле операционной. В ней никого не было, кроме женщины в деловом костюме, со строгой прической и окруженной аурой представителя власти.

— Вы, наверное, Ари Раппапорт, — произнесла она, когда он вошел.

Ари кивнул.

— Как Берт?

— Его врач заходил несколько минут назад. Мистера Ханраана уже увезли из операционной. Они удалили пулю, и теперь он в послеоперационной палате. Врач говорит, он скоро поправится.

— Слава Богу. — Рука, сжимавшая сердце Ари, слегка разжалась. — Что случилось? Как его ранили?

— Пока еще трудно сказать что-то наверняка, но по всем признакам стреляли из проезжавшей машины. К счастью для вашего друга, соседка услышала выстрелы и вызвала службу «911».

— Куда его ранило?

— В грудь. Дюйм или два в сторону, и мы с вами говорили бы об убийстве. Мистер Ханраан был еще в сознании, когда приехала патрульная машина. Он попросил полицейского связаться с вами до того, как потерял сознание. Это все, что мы смогли узнать, теперь надо ждать, пока я смогу расспросить его.

— А соседка смогла описать стрелявшего?

— Она не выглядывала на улицу, пока не услышала выстрел. — Детектив села и жестом пригласила Ари последовать ее примеру. — У меня есть к вам несколько вопросов, пока мы ждем.

— Стреляйте, — ответил Ари и поморщился своей нечаянной шутке.

— У мистера Ханраана есть враги?

— По дороге сюда я задавал себе тот же вопрос. Ответ — безоговорочное «нет».

— Не употребляет ли он наркотики, может быть, слишком увлекается азартными играми, водится с проститутками?

— Какого черта? В чем вы его подозреваете?

— Извините, мистер Раппапорт, но мне необходимо задать эти неприятные вопросы. Насколько я поняла, ваш ответ — «нет».

— Берт — самый чудесный человек, которого я знаю. У него нет никаких пороков, кроме, возможно, того, что он слишком добр и доверчив.

Их беседу прервало появление медсестры.

— Мистер Ханраан пришел в сознание. Его перевели в палату. Идите за мной, детектив, я вас провожу.

— Я тоже пойду, — сказал Ари.

— Вы его родственник? — спросила медсестра.

Прежде чем Ари успел ответить, детектив Керн сказала:

— Все в порядке, сестра. Мистер Раппапорт со мной.

Они шли за медсестрой по коридору, который, казалось, никогда не кончится, затем ждали у двери, пока она зашла проверить, готов ли Берт их принять. Через несколько минут медсестра вернулась.

— Он не спит и очень сердится. Говорит, что пропустил какое-то свидание.

Хотя повара в «Заповеднике» могли соперничать с пятизвездочным рестораном, Пич за ужином была слишком поглощена беседой и едва прикоснулась к своей тарелке. Партнеры Кэт и Команче, Мимз Полинг Невиль и ее муж Байрон, оказались самыми интересными людьми, которых Пич когда-либо встречала.

Мимз развлекала Пич рассказами о тех временах, когда ей принадлежало одно из самых преуспевающих агентств фотомоделей в Нью-Йорке, а Байрон с не меньшим юмором вспоминал о годах, проведенных им в Африке в качестве белого охотника.

Они выглядели такими же влюбленными друг в друга, как Кэт и Команче, и Пич невольно им завидовала. Даже во время медового месяца у них с Гербертом никогда не было таких нежных отношений.

Пока остальные беседовали, она пыталась представить, что чувствует женщина, которую любят исключительно ради нее самой, а не из-за ее имени, положения или денег. Это был бы рай, решила она. Но она слишком много времени провела в чистилище, чтобы поверить, что когда-либо попадет в рай.

К концу ужина Пич решила спросить о пребывании у них Блэкджека.

— Я изучаю жизнь моего отца и пытаюсь выяснить, почему ему так сильно не везло перед смертью. Вчера я побывала в университетской библиотеке, просматривала газеты и наткнулась на статью об открытии «Заповедника». Она была очень короткая и туманная. Не могли бы вы подробно рассказать мне, что здесь произошло?

— Вы имеете в виду смерть Кэрола Детвейлера? — спросил Команче.

Пич кивнула:

— Я хотела узнать, случайность ли, что мой отец и человек, с которым он много лет не виделся, вместе оказались на этом ранчо?

Все четверо смотрели на Пич с таким сочувствием, что у нее перехватило горло.

— Вашего отца пригласили мы, — мягко ответила Кэт. — Его имя стояло первым в списке гостей. Как я вам уже говорила, он помог достать средства для создания «Заповедника». Не знаю, что бы я без него делала…

— Уверена, что вы с Команче нашли бы способ…

— Мы с Команче почти не разговаривали в те дни, — перебила ее Кэт, — а мой отец был очень болен. Мне не к кому было обратиться, кроме Блэкджека. И он достал для меня деньги.

Глядя на Кэт и Команче, трудно было представить себе, что они когда-то были в натянутых отношениях. Кэт и Команче, Мимз и Байрон, казалось, словно сошли со страниц романтических историй со счастливым концом. Но Пич никогда больше не поверит сказкам. Она проживет и без Прекрасного Принца. У нее уже был принц-лягушка.

— Отец просил вас пригласить Кэрола Детвейлера?

Команче хрипло рассмеялся:

— Нет, что вы. Этот человек был психом.

— Что же он делал на открытии?

— Этот парень уже давно преследовал Кэт, — вмешался Байрон Невиль. — Я пытался поговорить с ним за несколько месяцев до этого, и он уже тогда был совершенно невменяемым.

— Между Прайдами и Детвейлерами существовала кровная месть со времен Гражданской войны, — пояснила Кэт. — Это длинная история и не очень красивая. Очевидно, Кэролом Детвейлером двигала жажда мести. Сперва он пытался выжить меня с ранчо, а когда это не удалось, постарался прикончить меня в финансовом смысле. Он привёз на ранчо громадного русского кабана и хотел выпустить его на торжественном открытии. Это было бы катастрофой. Вместе с остальными высокопоставленными гостями на праздничный уик-энд приехал сам вице-президент, и было полно журналистов.

— Не понимаю, чем мог повредить какой-то там кабан?

Команче улыбнулся:

— Вы что-нибудь слышали о русских кабанах, Пич?

— Боюсь, что нет. Я городская жительница.

— Русские кабаны — это помесь диких и домашних свиней. Они унаследовали самые худшие качества от обеих пород. Когда они голодны — а голодны они почти всегда, то не очень-то разборчивы в еде. Известны случаи, когда русские кабаны нападали на взрослых коров, убивали и пожирали целиком. Можете вообразить, что могло случиться, если бы такой кабан появился на банкете.

— Да, наверняка эта свинья не удовольствовалась бы закусками.

— Вот именно! — воскликнула Мимз. — Представляете, какой скандал раздула бы пресса? «Побоище в «Заповеднике»!» Не слишком удачный способ отпраздновать открытие. На проекте можно было бы поставить крест.

— Ужасно: Однако не понимаю, какое все это имеет отношение к моему отцу? Если только не он сорвал планы Детвейлера, — с надеждой произнесла Пич.

— Не совсем так. Собственно говоря, за это нужно поблагодарить моего отца, — ответила Кэт. — Он умирал от рака и очень мучился от боли. Но он всеми силами старался быть хоть чем-то полезным. И тогда Команче дал ему армейский бинокль и он пообещал, что будет наблюдать за ранчо, пока остальные веселятся на открытии. Он увидел столб пыли, поднятый автомобилем или грузовиком в той части ранчо, которая была закрыта для въезда транспорта. Мы с Команче поехали посмотреть, кто там. И нашли Кэрола Детвейлера.

— Я заметила, как Кэт и Команче быстро ушли, — продолжила Мимз. — Лица у них были встревоженные, поэтому я послала вслед за ними Байрона и шерифа.

— Ваш отец настоял на том, чтобы поехать с нами, — внес свой вклад в рассказ Байрон. — Мне даже сначала показалось, что он знает, что мы там найдем. Но я ошибался.

— Почему вы так думаете?

— Ваш отец был так же потрясен, как и все остальные. Он так побледнел, когда увидел Детвейлера, что я подумал, как бы он не упал в обморок. Детвейлер стал кричать, что разорит Кэт. Он сказал, что Блэкджек заплатил ему за это. Что они дружат еще со Вьетнама.

На секунду Пич стало плохо. Слезы чуть не брызнули из глаз. Она никак не ожидала услышать такое от людей, которых считала своими друзьями. Неужели все против Блэкджека?

— Как выяснилось, только последнее заявление было единственной правдой из всего, что говорил в тот день Детвейлер, — продолжал Байрон. — Ваш отец рассказал нам, что они с Детвейлером служили в одном подразделении и что Детвейлер явился к нему за несколько дней до открытия «Заповедника» и был очень плох. Его мучили галлюцинации, и у него не было ни цента. Блэкджек дал ему денег, чтобы он мог лечь в клинику. Вместо этого Детвейлер потратил их на поездку сюда. Когда ваш отец опроверг безумные заявления Детвейлера, тот совсем спятил. Он кинулся к грузовику и выпустил кабана. Но вместо того чтобы броситься к гостям, кабан напал на Детвейлера. Это была ужасная смерть.

— А что мой отец?

— Он был потрясен, — ответила Кэт. — Мы все были потрясены. Но ваш отец переживал больше всех. Говорил, что это его вина, что он должен был позаботиться о Детвейлере, не оставлять его одного.

— Но разве от него что-то зависело? — воскликнула Пич.

— Конечно, нет, — решительно сказала Кэт. — Но на него смотреть было больно, так он убивался. Он остался до конца праздника, хотя ему тогда было совсем не до веселья. Очень переживал. Он даже позвонил мне через неделю и извинился за то, что произошло. Сказал, что отдал бы все на свете, чтобы не допустить случившегося. Могу поклясться, что он плакал.

Эта новость поразила Пич. Она никогда не видела своего отца плачущим. Блэкджек был борцом. Он скорее умер бы, чем показал свою слабость.

— Он что-нибудь еще сказал?

— Спросил, смогу ли я заплатить по всем долгам, и предложил помощь, если я не справлюсь. К счастью, открытие прошло с огромным успехом. Места на ранчо были заказаны на много месяцев вперед. Меня так тронуло предложение вашего отца, что я тоже расплакалась. — У Кэт вырвался тяжкий вздох. — Больше я его ни разу не видела, но никогда не забуду, как добр он был ко мне.

— А моя мать и сестра знали о смерти Детвейлера?

— Мы, то есть шериф, ваш отец, Команче и я, решили, что лучше будет сохранить в тайне это происшествие до конца уик-энда. Это ведь было частное дело — дело семейств Хэтфилдов и Маккой, оно никого больше не затрагивало.

— А тело Детвейлера?

— Семьи у него не было. Ваш отец заплатил за его кремацию. Что было дальше, не знаю.

— Наверное, они были близкими друзьями, раз отец дал Детвейлеру денег на психиатра, а затем заплатил за кремацию. Она ведь недешево стоит.

— Никогда не встречала более доброго и щедрого человека, — заключила Кэт.

В беседу включились остальные, а Пич задумалась. Возможно, гибель Детвейлера, его старого товарища по оружию, объясняла те глубокие изменения, которые произошли с ее отцом. Кэт говорит, что отец очень переживал. А ведь он ни слова не сказал Белле или ей. Наверное, не хотел взваливать это на них. Как ему, наверное, было одиноко, и какой он мужественный!

Итак, эта нить распутана до конца. Она сама все распутала. При этой мысли Пич пришла в восторг. Вот так! Ей не нужен Ари, сказала она себе. Однако ее радость тут же улетучилась, когда она осознала, что не имеет ни малейшего представления, что делать дальше.

 

Глава 10

Когда Пич вернулась домой, она с удивлением обнаружила незнакомый автомобиль, «БМВ», стоящий на ее подъездной дорожке. В таких автомобилях обычно ездят женщины ее круга. Но уже за несколько недель до аукциона в Бель-Терр к ней перестали ездить приятельницы, а после того как общество узнало о ее разводе с Гербертом, она вообще никого не ждала.

Их семья стала «неприкасаемой» после скандала вокруг отца. Кроме того, презентабельные одинокие мужчины вроде Герберта ценились в обществе на вес золота, в то время как одинокие женщины за сорок были никому не нужны.

Пич поставила свой автомобиль позади чужой машины, вышла из «ягуара», взяла свою дорожную сумку и поспешила в дом. В холле ее встретила одетая по последней моде агент по торговле недвижимостью и с ней столь же модно одетая пара. Весь их внешний вид кричал об их общественном положении, а на Пич были старенькие дешевые джинсы. Они уместно выглядели в «Заповеднике» — но не в Ривер-Оукс.

— А вот наконец и миссис Пич Морган-Стрэнд, — произнесла агент, делая большие глаза, разглядев ее наряд.

Она послала Пич воздушный поцелуй, затем поспешно выпроводила пару за дверь. Сама она на секунду задержалась.

— Им ужасно понравился дом, дорогая, но просто им надо что-то попросторней. Пока не забыла, вам звонили пару раз, когда я показывала дом. Я записала имена и номера телефонов на своей карточке и оставила ее на стойке бара в кабинете.

С этими словами она исчезла, оставив за собой густой аромат духов «Пуазон». Пич закрыла за ней дверь. Попросторней? Они что, покупают дом для футбольной команды, что им, мало пяти спален, шести ванных комнат, гостиной и столовой, детской, комнаты для игр, кабинета, веранды, кухни, гаража на три машины плюс помещения для прислуги?

— Мама, я вернулась, — крикнула она, бросая сумку в кресло.

Тишина.

Дом был пуст, и его зловещее молчание подействовало Пич на нервы. Пич знала, что Делия по выходным не работает, но была уверена, что Белла будет дома. Смешно, но она почувствовала себя покинутой.

Они расстались несколько холодно. Вдруг мама решила, что она здесь больше не нужна, и уехала? Пич кинулась в комнату Беллы и с облегчением увидела, что все ее вещи на месте. Значит, она дома.

Что-то в последнее время воображение у нее совсем разыгралось, думала Пич, направляясь в кабинет. Визитка агента лежала на самом видном месте.

Имя Рэндольфа Сперлинга было написано первым. Интересно, что ему надо? Пич набрала номер.

Рэндольф Сперлинг не смог убедить своих работодателей, людей, тайно связавшихся с ним после того, как Блэкджек отбился от стада, в том, что им больше нечего беспокоиться насчет Блэкджека.

— Я проверил все бумаги Блэкджека перед отправкой их в Хьюстон, — сообщил он, — и ничего не нашел. Остальные документы сгорели во время пожара. Белла не будет поднимать шум, а Пич слишком легкомысленна и наивна. Вам не о чем беспокоиться.

Однако они остались глухи к его заверениям. Сперлинг терпеть не мог разговаривать с безымянными незнакомцами с механически искаженными голосами, но не смел даже пытаться выяснить, кто они. Ему нравилось сравнивать себя с пираньей. Те люди, которые платили ему, чтобы он шпионил за Блэкджеком, были еще опаснее. Рэндольф был достаточно умен, чтобы понять: у одинокой пираньи нет ни малейшего шанса против стаи крупных белых акул.

Теперь он сидел в своем новом кабинете, окруженный антикварной мебелью Блэкджека, но деньги, которые эти акулы перевели на его счет за границей, требовали его дальнейшего сотрудничества. Сам бы он не стал поддерживать отношения с женщинами семейства Морган. Но у него не было выбора.

Запищал интерком.

— С вами хочет поговорить Пич Морган, — сообщила ему новая секретарша.

Сперлинг уже начал беспокоиться, когда она с ним свяжется и свяжется ли вообще.

— Соедините немедленно.

— Как вы с мамой поживаете? — как можно более дружелюбно спросил он, когда услышал в трубке голос Пич.

— Не знала, что вас это волнует, — ядовито ответила она.

Рэндольф поморщился. Всегда терпеть не мог эту Пич!

— Не понимаю, что я такого сказал или сделал, что вас обидело, но чувствую, вы обиделись. Как бы то ни было, примите мои искренние извинения.

Ответом ему было молчание.

— Ваша мама дома?

— Нет. Я и сама только что приехала.

— Рад, что вы вернулись к прежней активной жизни. И где были? — Хотя этот вопрос несколько выходил за рамки приличий, ему необходимо было знать ответ.

— Вообще-то это не ваше дело, но я провела несколько дней в «Заповеднике Прайд».

Сперлинг весь вспотел. Зачем она ездила в «Заповедник»? Неужели ей что-то известно?

— Я слышал, что это чудесное место для отдыха, — произнес Сперлинг спокойно, радуясь, что она не видит выражение его лица.

— Я не отдыхать ездила. Я занималась расследованием.

— Для статьи в «Техасе изнутри»?

— Для себя. Неприятности у моего отца начались вскоре после того, как он побывал на открытии в «Заповеднике». Я подумала, что там могло произойти что-то важное.

— Надо отдать вам должное, Пич. У вас богатое воображение.

— Предпочитаю называть это интуицией. Я не забыла последние слова отца. И собираюсь продолжать свои поиски, пока не выясню, что он имел в виду.

Рэндольф почувствовал, как его сердце совершило кульбит, чуть не выпрыгнув из груди. Ну почему ей не сидится дома? Заняться больше нечем?

— Вы подозреваете кого-нибудь?

— В моем списке половина Вашингтона.

Сердце забилось у него прямо в горле.

— Пич, это уже не шутки. Если вы будете продолжать в том же духе, для вас это может плохо кончиться.

— Ой, не беспокойтесь так обо мне, Рэндольф. А то, не дай Бог, у вас поднимется давление, — произнесла Пич приторно-сладким голосом.

— Я уже говорил вам, мне не безразличны вы и ваша мать. Ваш отец так много сделал для меня.

Он криво усмехнулся, подумав о том, как много сделал для него Блэкджек. Добрая часть состояния Блэкджека оказалась на его счету в банке. Блэкджек называл это шантажом. Рэндольф предпочитал именовать это как «делиться с друзьями».

Пич проницательна, следует отдать ей должное, раз она узнала про «Заповедник». Но ее проницательности не хватит, чтобы узнать всю правду.

— Надеюсь, вы послушаетесь совета старого друга и прекратите свое так называемое расследование. Если бы ваш отец был жив, он бы это не одобрил.

— О, неужели? Как вы смеете так самоуверенно судить о намерениях отца, если весь последний год вы были с ним на ножах?

— Наши разногласия носили политический характер, а не личный, — возразил он. — Я считал, что он совершил большую ошибку, покинув демократическую партию, и я много раз говорил ему об этом. Можете представить, как он это воспринимал. Он считал, что существует лишь одно мнение. Его собственное. Он не выносил, если ему говорили, что он не прав. Я уже подумывал о том, чтобы уйти, но тут… — Рэндольф подпустил дрожи в голос, — …тут он умер. Теперь я жалею, что не был более настойчив. Если бы он меня послушался, то был бы сегодня жив. Ваш отец был уже не молод, и то сильнейшее напряжение, в котором он находился после выхода из партии, в конце концов убило его.

Она молчала. Рэндольф надеялся, что она купилась на его рассуждения. А почему бы и нет? Самая правдоподобная ложь всегда основывается на правде.

— Прямо целая лекция, — наконец заговорила Пич. — Вы меня почти убедили. Сколько раз вы репетировали эту речь, пока не получилось как надо?

— Боюсь, я вас не понимаю, Пич. Что-то вы сегодня не в духе. У вас что, какие-то неприятности? Может, в личной жизни? Может, вам стоит с кем-нибудь поговорить?

— А может, вы не будете совать свой нос в чужие дела?

Сперлинг с тоской подумал, что она и есть его дело. Он так надеялся, что она обо всем забыла, а теперь придется снова звонить своим работодателям и сообщать им, что Пич может им угрожать.

— Пожалуйста, передайте матери мой горячий привет. Если я когда-нибудь смогу быть вам полезным, обращайтесь ко мне без всяких колебаний.

Он положил трубку, затем набрал номер в Вашингтоне. Он слушал гудки и нервно барабанил пальцами по столу. Пич сама не понимала, что играет с огнем.

Когда голос в трубке замолчал, Пич почувствовала облегчение. Разговаривать с Рэндольфом было все равно что смотреться в кривое зеркало. Он умел так все исказить, придать новый, неожиданный ракурс, что у нее начинала кружиться голова.

Она спрятала в карман карточку агента, подошла к столу и задумалась. Неужели она выставляет себя на посмешище, пытаясь выяснить, что хотел сказать отец? Неужели ее заставила заняться расследованием лишь скука, как намекал Ари? Она размышляла об этом полчаса, но так и не пришла к какому-нибудь выводу.

Хлопнула входная дверь.

— Пич, дорогая, ты уже приехала? — раздался голос матери.

— Я в кабинете, — отозвалась Пич.

— Я так рада, что ты вернулась! — воскликнула Белла, входя в комнату. — Думала, ты еще задержишься. Ты, наверное, слышала о Берте?

— Нет, я ничего не слышала. Это связано с журналом?

— О Господи, так ты ничего не знаешь! Об этом передавали по всем местным новостям.

— О чем передавали?

— О Берте.

— Это связано с его работой? С фотографиями?

— Нет, работа тут ни при чем. Сядь, а я приготовлю тебе выпить. Тебе это будет необходимо.

Белла налила в бокал коньяк и сунула его Пич.

— Я не смотрела телевизор со времени своего отъезда, — сказала Пич. — Скажи наконец, что случилось?

— Два дня назад кто-то стрелял в Берта.

Пич ахнула:

— Стрелял? Пиф-паф, и ты готов, в этом смысле?

— Именно так. Он ехал за мной, чтобы отвезти поужинать, когда кто-то выстрелил в него.

Белла права. Ей действительно необходимо выпить. Пич сделала большой глоток. Жидкость обожгла ей горло, согрела похолодевшее сердце и вызвала обманчивое ощущение благополучия.

— Зачем кому-то убивать Берта? Он один из самых славных людей на свете. Он… то есть с ним все будет хорошо? — спросила Пич запинаясь.

Белла присела рядом и нежно погладила Пич по голове, как тогда, когда Пич была маленькой. Этот нежный жест чуть не доконал Пич. Она почувствовала, как глаза наполняются слезами — за Берта, за себя, за всех несчастных, потерянных, одиноких людей в мире.

— С ним все хорошо. Я только что из больницы, он уже донимает врачей просьбами его выпустить. Конечно, некоторое время его еще подержат, учитывая серьезность ранения и большую потерю крови.

— Полиция выяснила, кто это сделал?

Белла покачала головой:

— Никто ничего не видел. А Берт помнит только, как сверкнуло дуло пистолета.

Ари стоял в ожидании одного из лифтов в Центре Аллена, когда кто-то подошел к нему сзади. Он обернулся и увидел Синди Даунинг, держащую в руках плюшевую игрушку — необычайно уродливого пурпурного динозавра с широкой пастью.

— Я так рада, что догнала вас, пока вы не ушли. Звонила в больницу, чтобы узнать, как себя чувствует Берт, но они мне ничего не сказали. Я принесла это ему, чтобы развеселить, — произнесла она, показывая ему игрушку.

Ари даже моргнул — такое жуткое впечатление производил этот зверь. Как, интересно, он может развеселить?

— Как вы заботливы, — выдавил он из себя.

— Я хотела подарить ему нечто особенное, чтобы он знал, что я молюсь за него изо всех сил.

— Ваши молитвы должны быть действеннее, чем у многих других.

Ее голубые глаза широко раскрылись.

— Что вы имеете в виду?

Голубые глаза? Разве в тот последний раз, когда он в них заглядывал, они были не зелеными?

— Ваша мать чудесным образом выздоровела. А вот теперь и Берт тоже. Через несколько дней его должны выписать домой.

— Благодарение Богу, — ответила Синди, хватая Ари за предплечье и стискивая его бицепс, будто помидор, пробуемый на спелость. — Я так о нем беспокоюсь. У полиции есть какие-нибудь предположения, кто это сделал?

— Пока нет. Вы же знаете о правиле семидесяти двух часов.

— Нет, что это такое? — Синди прижалась к нему всем телом. Черт, еще немного, и она на нем просто повиснет. Где же этот лифт?

— Если преступление не раскрыто за первые семьдесят два часа, есть большая вероятность того, что оно вообще никогда не будет раскрыто.

— Вы хотите сказать, что мужчине, стрелявшему в Берта, все сойдет с рук? Как ужасно! Похоже, в наше время никто не может чувствовать себя на улице в безопасности.

— Почему вы сказали «мужчине»? Вы что-то об этом знаете?

Ресницы Синди задрожали, словно крылья летучей мыши.

— Нет, я просто так сказала. Не могу представить, чтобы женщина могла совершить такое.

Ари тоже не мог. И все же пуля, которую извлекли из груди Берта, принадлежала пистолету калибра 0.22, а мужчины, как правило, не пользуются таким оружием.

— Возможно, просто стреляли из проезжавшей машины наугад. Может, какой-нибудь подросток из молодежной банды решил показать дружкам, какой он крутой. — Наконец-то приехал лифт. Ари взял динозавра, сунул его под мышку и шагнул в кабину. — Я передам Берту, что вы о нем спрашивали.

— Пожалуйста, передайте, — сказала она, глядя на него своими странно блестящими голубыми глазами.

В лифте Ари смог немного перевести дух. После разговора с Синди ему каждый раз становилось не по себе. Кстати, ему казалось, что она недолюбливала Берта. Оказывается, нет. Она даже позаботилась о том, чтобы купить ему подарок. Возможно, вкус у нее отвратительный. Но зато намерения просто прекрасные.

Ладно, хватит о Синди. Мысли снова и снова возвращались к Берту. Какое счастье, что он остался жив! У него не так много друзей, чтобы позволить себе потерять одного из них. Дьявол! У него нет ни одного друга, кроме Берта. Да ему и не нужен был никто, пока в его жизнь не вошла Пич. Только он имел в виду вовсе не дружбу, когда позволял себе о ней думать.

Когда Ари вошел, Берт сидел на постели. Возле него уже не было стойки для внутривенных вливаний и прочего медицинского оборудования. Да и на вид он был свеженький как огурчик.

— Ты чертовски хорошо выглядишь для человека, который едва разминулся с костлявой и ее косой, — заметил Ари, пододвигая стул.

— А ты выглядишь совершенно по-дурацки с этой… э-э… штукой в руках, — парировал Берт. — Если это для меня, то ты ошибся. На тот случай, если ты не заметил, я уже выбрался из памперсов.

— Это Синди просила передать. — И Ари с усмешкой посадил игрушку на кровать рядом с Бертом.

Берт возвел очи горе.

— О Боже! Я всегда подозревал, что Синди меня терпеть не может. Но не думал, что настолько. Когда будешь уходить, отдай этого зверя медсестре и скажи, чтобы передала его в детское отделение, там его оценят по достоинству.

Ари рассмеялся шутке Берта. Господи, как приятно снова смеяться! Все эти дни он жил в страхе за Берта.

— Знаешь, говорят, дареному коню в зубы не смотрят.

— Ты хочешь сказать, дареному динозавру? — Берт скорчил гримасу. — Ладно, забудем пока о Синди. Я размышлял о том, что со мной произошло.

— Могу себе представить.

— Я не согласен с версией детектива Керн насчет случайной стрельбы из проезжавшей машины. Тут что-то не так.

— У тебя есть своя версия?

— Я знаю, это может показаться несколько притянутым за уши, но я тут подумал, не связан ли этот выстрел с пожаром в квартире Беллы.

— Я бы сказал, что это чересчур притянуто за уши. Почему у тебя вообще возникла такая идея, черт возьми?

Берт не отвел взгляд.

— Это интуиция. Разве репортеры не должны прислушиваться к своей интуиции?

— Конечно. К той интуиции, которая основана на имеющейся информации, а не на фантазиях скучающего пациента больницы.

— Все равно я собираюсь предупредить Беллу, чтобы в дальнейшем была поосторожнее. И Пич тоже.

— Берт, пожалуйста. Белла и Пич и так едва не стали параноиками после всего, что им пришлось пережить. Не прибавляй им забот.

— Значит, ты и правда считаешь, что я промазал мимо ворот?

— Дьявол, ты даже не участвуешь в матче.

После обеда Пич и Белла загружали тарелки в посудомоечную машину, когда Пич вспомнила, что агент по торговле недвижимостью говорила ей о двух звонках. Она положила последнюю тарелку в машину и вытащила карточку из кармана джинсов.

На обороте было написано имя, Джин Синклер, и номер телефона. Имя было незнакомым, и в то же время Пич казалось, что она его где-то слышала.

— Ты знаешь кого-нибудь по имени Джин Синклер?

Белла побледнела. И уронила бокал.

— Ох, дорогая! Я разбила один из твоих уотерфордских бокалов! — воскликнула она, всплеснув руками.

— Этот узор выбирал Герберт. Я все равно намеревалась отослать их ему, так что не бери в голову.

Она взяла щетку и совок из чулана и быстро подмела сверкающие осколки. Потом налила им кофе и пригласила Беллу сесть рядом за стол.

— Мне хотелось бы знать, почему тебя так расстроило имя Джин Синклер, — сказала она, когда они обе уселись.

— Оно меня не расстроило.

— Ты бы видела свое лицо, мама. Это та женщина, о которой папа говорил перед смертью?

— О чем ты?

— Ты говорила, что папа спрашивал кого-то по имени Джин.

— Думаю, это простое совпадение.

— Пожар тоже был простым совпадением.

— Только не начинай все сначала, — жалобно произнесла Белла. — Я думала, ты оставила все это в прошлом, когда уехала в «Заповедник».

Пора признаться, подумала Пич и обреченно вздохнула:

— Я ездила туда не отдыхать. Мне хотелось поговорить с Кэт, потому что я думала, что случившееся в «Заповеднике» сыграло важную роль в жизни папы.

Она подробно рассказала о том, что прочла в библиотеке и о чем поведали ей Кэт и Команче.

— Ты никогда не бросишь это глупое расследование, правда? — жалобно спросила Белла. — Ну зачем тебе это нужно?

— Я не успокоюсь, пока не сделаю того, о чем меня просил папа. Я пока не знаю, кто эти «ублюдки», но интуиция мне подсказывает, что Рэндольф Сперлинг — один из них. Насколько я понимаю, Джин Синклер тоже. Очевидно, это имя что-то для тебя значит, иначе ты не уронила бы бокал. Скажи мне, мама. Кто она и какое отношение имеет к папе?

Белла изо всех сил старалась не допустить, чтобы ее девочки узнали правду об отце. Хотела, чтобы он остался в их глазах героем, каким когда-то был и для нее. Но она больше не может охранять Пич. Она ей не позволит.

— В последний раз прошу, не копай дальше. Никогда ведь не знаешь, что выкопаешь.

— Я не боюсь правды, — решительно произнесла Пич, и ее глаза сияли, как у Жанны Д'Арк.

Она такая идеалистка. И самое плохое — в качестве идеала она выбрала отца. Другим ее примером был Герберт. Пич так тяжело переживала его крушение. Как же она справится с новым испытанием?

— Ладно. Но учти, я тебя предупреждала. — Белла потерла лицо руками, а память уносила ее назад, в другое время и в другое место. — Ты не можешь представить, как я влюбилась в твоего отца, когда мы встретились. Он был сладкоречивым дьяволом, красивым и сверкающим, как новенький автомобиль, и под капотом у него жила вечная страсть к гонкам.

Пич широко улыбнулась:

— Точное сравнение.

— Я влюбилась в него так сильно, что думала, я умру от любви, — Белла бросила на Пич испытующий взгляд. — Ты когда-нибудь так любила мужчину?

Пич заколебалась:

— Не знаю.

— Если бы любила, знала бы. Такое забыть нельзя. Если с тобой это когда-нибудь произойдет, надеюсь и молюсь, чтобы мужчина чувствовал к тебе то же самое. А иначе твое сердце будет разбито.

— Ты хочешь сказать, что папа тебя не любил?

— Уверена, что любил, по-своему. Но такой красивый, властный, обаятельный мужчина, как твой отец, притягивает к себе женщин как магнит, без малейших усилий. Мне было смешно, когда его обвиняли в сексуальных домогательствах. Если что-то и было, то скорее наоборот. Его вечно преследовали женщины. Беда в том, что он никогда не мог устоять перед ними.

Белла замолчала и испытующе взглянула дочери в лицо. Она словно смотрела на саму себя в том возрасте.

— Я обожала твоего отца до той минуты, когда была на седьмом месяце беременности тобой.

— И что тогда случилось?

Белла вздохнула, горько улыбнулась.

— Я нашла следы губной помады на его шортах. Такой помадой я никогда не пользовалась.

Пич широко раскрыла глаза.

— Не говори мне, что у него была интрижка.

— Блэкджек никогда не признавался в изменах, но я постепенно научилась распознавать признаки. Когда он встречался с другой женщиной, то становился более внимательным. Приносил экстравагантные подарки, например, двойную нитку жемчуга с бриллиантовой застежкой. А в тех редких случаях, когда бывал дома, очень заботился о тебе и твоей сестре.

— Это совершенно ничего не доказывает, только то, что он нас любил — всех нас.

— Ты просила меня рассказать тебе правду. Так что слушай. И постарайся принять ее. В первый раз, когда я поняла, что он встречается с другой, мне хотелось умереть. Я даже думала, не покончить ли с собой. Но я носила тебя. Нельзя было отнять у тебя жизнь, счастливую жизнь, и я решила подарить ее тебе. Со временем я научилась мириться с тем, что Блэкджек не принадлежит мне одной. Но простить этого не смогла. Конечно, я старалась делать вид, будто ничего не происходит, но сердце мое было разбито.

— Ты разлюбила папу?

— Все не так просто. Но я перестала его уважать.

— Поэтому ты так быстро согласилась начать встречаться с Бертом?

— Мы старые друзья. И оба одиноки.

— А какое отношение имеет Джин Синклер к тому, что ты мне рассказала? У нее была связь с папой?

Белла переживала за Пич даже больше, чем в тот день, когда Пич упала из домика на дереве в Бель-Терр и сломала руку. Рука срослась без следа. А душа Пич может никогда не излечиться. Она смотрела на отца снизу вверх, верила в него, даже если здравый смысл подсказывал ей, что все обвинения не могут быть голословными, что дыма без огня не бывает.

— Джин Синклер поступила на работу к твоему отцу в качестве личной секретарши после того, как его впервые избрали в сенат. И влюбилась в него.

— Откуда ты это знаешь? Тебе рассказал папа?

Она рассказала мне сама. Она не была ни первой его любовницей, ни последней, но единственной, которая пробудила в нем не только сексуальное влечение. Некоторое время мне казалось, что он может оставить нас ради нее. Пич дрожала с головы до ног.

— Значит, любовные связи папы и есть настоящая причина, по которой ты не хотела позволить мне копаться в его прошлом?

— Я хотела, чтобы ты никогда ничего не узнала. Блэкджек был во многих отношениях исключительным человеком. Ты хотела, чтобы он был героем, почти так же сильно, как он хотел выглядеть им в твоих глазах. Он любил тебя и твою сестру. Что бы ты сегодня ни узнала, помни об этом.

Пич налила себе коньяку и сделала большой глоток. На этот раз, однако, он ее не согрел. Она ощущала, как внутри нее расползается холод, сковывает ее сердце. Решимость, с какой она взялась за расследование, исчезла так внезапно, что она ощущала болезненную пустоту внутри.

По отношению к отцу она была такой же слепой дурой, как и с Гербертом. Даже хуже, за свою наивность она заставляла расплачиваться мать.

— Не знаю, что сказать.

— Ничего не говори, дорогая. Просто постарайся понять.

Пич не смела встретиться взглядом с Беллой. Сможет ли она вообще когда-нибудь смотреть ей в глаза, не вспоминая об этом мгновении?

— Эйвери знает?

Белла покачала головой:

— Я надеюсь, что ты ей не расскажешь. Я уже говорила и повторяю снова: мы не в состоянии изменить прошлое.

Джин Синклер сидела в любимом кресле у камина и пыталась читать один из своих любимых детективов — «Низкие поступки» Дороти Макмиллан. Но слова не складывались в предложения.

Ее взгляд то и дело останавливался на телефонном аппарате, будто она могла усилием воли заставить его зазвонить. Отчаяние и надежда боролись в ее душе, и отчаяние побеждало по мере того, как минуты превращались в часы, а Белла Морган не давала о себе знать.

Книга Блэкджека давила на Джин таким же тяжелым грузом, как шесть футов земли на крышку гроба. Со дня его смерти она плохо спала. Ей все время снился Блэкджек. Он то являлся ей молодым и веселым, то в следующую секунду превращался в череп, глядящий на нее пустыми глазницами. И он все время что-то говорил ей, но она не могла понять ни слова.

Джин была прагматичной женщиной. В призраки она не верила, никогда не посещала спиритических сеансов, не советовалась с астрологом и даже не читала свои гороскопы в ежедневной газете. Днем она говорила себе, что эти сны ничего не значат. А ночью тихий голос где-то глубоко внутри нашептывал ей, что это Блэкджек тянется к ней из могилы.

Он хочет, чтобы она что-то сделала с этой проклятой книгой. Но что? Если бы только она могла быть уверена.

Утром этого дня она решила отдать рукопись Белле. Теперь Джин начала сомневаться, правильно ли поступила, позвонив Белле. Разговор только разбередит грустные воспоминания — у обеих.

Джин все еще жалела, что рассказала Белле о своем романе с Блэкджеком. Ей до сих пор становилось нестерпимо стыдно, когда она вспоминала об этом. Но она была так отчаянно влюблена в Блэкджека, что почти потеряла рассудок.

Небо солнечного полдня потемнело и стало черным ночным небосводом, а Джин все еще сидела в кресле, уставившись в одну и ту же страницу. Она знала, чего хотел бы Блэкджек. Но он мертв. Значит, нужно думать о живых.

В одиннадцать она наконец примирилась с тем, что Белла Морган не позвонит. Решение о том, как поступить с рукописью, должна принять сама Джин. С одной стороны, книга Блэкджека может принести большую пользу стране. С другой — она причинит боль Белле. И Пич тоже.

В конце концов Джин сделала выбор в их пользу. Она открыла сейф, достала рукопись и дискеты, отнесла их на кухню и положила в пластиковый пакет. Потом вынесла пакет на улицу и выбросила вместе с остальным мусором.

 

Глава 11

Впервые за всю свою взрослую жизнь Пич было нечем заняться — никаких благотворительных обедов или заседаний комитета, не надо организовывать никаких вечеринок, и муж не придет домой в конце дня. Она провела пару недель, наводя порядок в своих вещах, решала, что взять с собой при переезде, откладывала какие-то вещи на то время, когда близнецы заведут собственное хозяйство, и складывала остальное в коробки для отправки в благотворительные организации.

Когда это занятие ей надоело, она отправилась на поиски нового дома. Однако она все равно не могла ничего купить, пока не продан ее собственный дом. Она понимала, что просто придумывает себе, чем заняться. Но на самом деле делать ей нечего.

Наконец она заказала билет на самолет до Оксфорда, штат Миссисипи, чтобы увидеть сыновей. Герберт взял на себя обязанность сообщить им о разводе. Ей хотелось заверить их в том, что для них ничего не изменится, они могут встречаться так часто, как захотят.

Она приехала в вечно бурлящий студенческий городок и нашла там двух вполне довольных жизнью, погруженных в собственные дела юношей, которые были так увлечены своими занятиями и личной жизнью, что у них нашлось не слишком много времени на общение с матерью. Посетив все памятники Гражданской войны в округе и осмотрев все местные достопримечательности, включая загородный дом Джона Гришэма, она улетела обратно во влажную духоту угасающего хьюстонского лета.

На следующий день Пич долго смотрела на себя в зеркало, отмечая заново проявившиеся скулы, ключицы и кости таза, и решила, что пришла пора изменить внешность. Позвонила в косметический салон и упросила Глиннис принять ее без предварительной записи, а затем целый час сомневалась в правильности своего решения, пока ее пышные длинные волосы прядь за прядью падали на пол. В результате этой болезненной процедуры возникла незнакомка с короткой стрижкой неровными прядками и огромными глазами.

— Как вам нравится? — спросила Глиннис, держа зеркало так, чтобы Пич могла видеть свой затылок.

— Не знала, что шея может выглядеть такой… такой голой, — растерянно сказала Пич.

Глиннис улыбнулась ей и заговорщицки подмигнула.

— Вам к этой прическе нужна новая одежда, нечто такое, знаете, с намеком, что вы — женщина живая и горячая, чертовски горячая!

Пич никогда бы про себя не сказала, что она горячая женщина. По дороге к «Тутсиз», ее любимому салону одежды, она вдруг сказала себе: а почему бы и нет? До этого она всегда покупала только классические модели самых престижных модельеров. Так одевались все богатые женщины Хьюстона. Сегодня она шокировала продавщицу, примеряя самые вызывающие костюмы восьмого размера, какие только могла отыскать.

Пич приехала домой поздно, нагруженная свертками до такой степени, что ей пришлось позвонить в дверь. Делия открыла дверь и оглядела ее с головы до ног. Взгляд ее задержался на глубоком вырезе нового наряда Пич.

— Хозяйки нет дома, — наконец мрачно сказала она, — но, что бы вы ни продавали, она наверняка ничего не купит.

— О, она уже купила, — восторженно объявила Пич.

— Пресвятая Дева, это вы, мисс Пич? — воскликнула Делия.

— Да уж не Джулия Робертс.

— Вы меня провели, это точно, — ответила Делия, забирая у Пич свертки. — Не знаю, что вы с собой сделали, но вам, безусловно, идет. Вы выглядите намного моложе.

Пич вошла вслед за Делией в дом, положила оставшиеся пакеты и оглядела себя в зеркале, поразившись тому, как мини-юбка облегает ее снова ставший плоским живот.

Из гостиной вышла Белла.

— Что у вас за суета? О, вот это да! Ты действительно чудесно выглядишь, дорогая.

— Я еще не привыкла к своей новой прическе, — сказала Пич, проводя рукой по коротко стриженной гриве. — Вам правда нравится?

— Очень нравится, — заявили Белла и Делия в один голос.

— Нам следует завтра куда-нибудь пойти, чтобы показать тебя обществу, — сказала Белла. — Как насчет обеда в Загородном клубе Ривер-Оукс?

— Я не была там уже много месяцев.

— Но ты ведь все еще считаешься его членом?

— Полагаю, что да, по крайней мере до окончательного развода.

— Идите, мисс Пич. Вам надо всем показаться в новом виде. Те дамы, с которыми вы водились, — в устах Делии слово «дамы» звучало как ругательство, — умрут от зависти.

Загородный клуб Ривер-Оукс можно определить одним словом: деньги. Все — начиная от газона и кончая позолоченными дверными ручками — кричало об огромных деньгах, вложенных в его строительство. И все лишь для того, чтобы потешить самолюбие его честолюбивых членов. Воистину храм достигнутого благополучия.

Когда Пич проехала через массивные ворота с колоннами, она вспомнила, что Герберт хотел установить такие же у их дома. Слава Богу, не успел. Она остановилась у главного входа, отдала ключи от «ягуара» подскочившему слуге, затем взяла под руку Беллу и зашагала ко входу.

— Не уверена, что это удачная идея, — прошептала Пич.

Хотя день был рабочий, вся хьюстонская элита — и почти со всеми она была знакома — находилась здесь. Вот только сегодня их давнишние знакомые старательно делали вид, что не замечают вдову и дочь опального сенатора.

А ведь всего год назад эти же люди изо всех сил добивались их расположения, заискивали перед ними. Не то чтобы ей хотелось, чтобы перед ней заискивали. Хватило бы и простого «привет».

Видимо, эти мысли тревожили ее одну, потому что Белла беспечно сказала:

— Я бы выпила «Кровавую Мери». А ты?

— Я бы тоже, — вздохнула Пич.

Когда Пич вошла в бар, несколько мужчин бросили на нее оценивающий взгляд. Они прямо-таки пожирали глазами ее голые ноги. Ох, и зачем она надела мини-юбку? Настроение совсем испортилось.

Но она не позволила себе раскисать. Подражая матери, она выпрямилась, гордо подняла голову и с невозмутимым видом прошествовала следом за ней к одному из свободных столиков. Пич бросила курить пять лет назад, но сейчас ей так же сильно хотелось сигарету, как наркоману очередную дозу. По крайней мере ей было бы чем занять руки.

Белла огляделась вокруг, благосклонно кивая сидящим за соседними столиками, потом снова повернулась к Пич:

— Я знаю, тебе странно быть здесь без Герберта, но сделай вид, что тебе весело.

Появление официанта избавило Пич от необходимости отвечать.

— Приятно вас снова видеть, леди, — сказал он перед тем, как принять их заказ.

По крайней мере хоть кто-то рад их видеть, подумала Пич. Но с другой стороны, ему ведь и платят за то, чтобы он был вежливым.

Взрыв смеха на противоположном конце зала привлек ее внимание. Она посмотрела в ту сторону и увидела Герберта, сидящего за столиком вместе с женщиной. Это была Луиза Деграсс, богатая трижды вдова из высшего света, которой, по слухам, было больше пятидесяти. Конечно, на первый взгляд ей столько не дашь. Пич знала, что Герберт как следует потрудился над ее лицом.

Пока Пич украдкой разглядывала их, Герберт и Луиза то и дело брались за руки и улыбались друг другу. Должно быть, Луиза и есть та, другая женщина, подумала Пич. Что ж, все ясно. Луиза сейчас, конечно, куда богаче, чем она. Да, Герберт всегда умел хорошо устроиться.

— Мне, как всегда, везет, — пробормотала Пич. — Посмотри, кто там сидит.

Белла небрежно махнула зятю рукой, словно королева, приветствующая своего очередного подданного.

— Сделай вид, что рада его видеть.

Сжав зубы, Пич тоже помахала рукой.

Хотя она была уверена, что Герберт и Луиза их заметили, никто из них не помахал им в ответ. Сначала Пич решила не обращать на это внимания, но потом вспомнила, что ради близнецов она хотела развестись по-дружески — значит, надо наладить с ними отношения. Она поднялась, подошла к их столику и остановилась у стула Герберта.

— Добрый день, — произнесла она, улыбаясь ему и его спутнице любезной, как она надеялась, улыбкой.

Герберт и Луиза обменялись многозначительным взглядом. Затем Луиза положила ладонь на стол так, чтобы от внимания Пич не ускользнуло наличие обручального кольца с большим бриллиантом на безымянном пальце.

— Чему мы обязаны такой честью? — холодно осведомился Герберт.

У Пич даже руки зачесались, так хотелось врезать ему по физиономии.

— Просто хотела поздороваться. Ты хорошо выглядишь, Герберт.

Он пожал плечами:

— Рад, что тебе нравится мой новый гардероб. Хотя я лично предпочел бы старый.

Пич ослепительно улыбнулась, на этот раз без малейших усилий.

— Я всегда считала, что у тебя отличный вкус, — я имею в виду одежду, — заметила Пич, бросая быстрый взгляд на Луизу.

Герберт поднял брови и снисходительно улыбнулся. А потом сказал так, чтобы услышали за соседними столиками:

— Жаль, что не могу ответить тебе тем же. В самом деле, Пич, тебе не кажется, что это платье слишком вызывающее для женщины твоего возраста?

Пич знала, что через десять минут у нее будет с десяток достойных ответов на его слова. Но в тот момент, как обычно, в голове было пусто. Она повернулась и поспешно ретировалась к своему столику.

— Что случилось, дорогая? — спросила Белла. — Герберт сказал тебе что-нибудь неприятное?

— Конечно. С чего бы ему перестать меня унижать — только потому, что мы разводимся?

— Тебе никогда не приходило в голову, что он унижает людей потому, что сам чувствует себя неуверенно?

— Не знаю, почему он это делает, и не хочу выяснять. Я была дурой, считая, что мы можем сохранить цивилизованные отношения. — Пич выудила из бумажника двадцать долларов и положила на стол. — Теперь мне бы хотелось поехать домой.

Белла прищурилась.

— Если ты сию минуту не сядешь и не выпьешь свою «Кровавую Мери», то никогда уже не сможешь ходить с высоко поднятой головой в этом городе.

— Мне наплевать на этот город — и на живущих в нем людей.

— Мне тоже, но мне не наплевать на тебя. Если ты сейчас убежишь, то всю оставшуюся жизнь будешь убегать. Сядь.

Пич повиновалась.

Белла открыла свою сумочку и достала пачку сигарет.

— Я подумала, что тебе они понадобятся.

Пич невольно рассмеялась:

— Как ты узнала?

— Потому что я умирала от желания закурить всякий раз, когда ты приводила Герберта к нам домой на обед. Я попросила официанта принести для меня пачку сигарет. Одному Богу известно, где он их нашел.

Пич с вожделением посмотрела на пачку.

— Мне кажется, здесь не курят.

— Ты же сказала, что тебе наплевать на то, что о тебе думают, — заметила Белла, достала сигарету, а затем протянула пачку Пич.

Следующий час Пич провела, потягивая выпивку, которую не хотела пить, и ковыряясь в тарелке с едой, которую не могла есть. Она испытала такое облегчение, когда Белла попросила официанта принести счет, что чуть не расплакалась.

Но, покидая бар, она чувствовала себя победительницей. Белла была права, настояв, чтобы они остались, думала Пич, пока они ждали, когда подадут их машину. Если бы она уползла прочь как побитая собака, то не смогла бы смотреть на себя в зеркало.

— Прости меня, дорогая, — сказала Белла, когда они наконец выехали за ворота.

— Надеюсь, это не из-за того, что ты купила сигареты? Я бы без них умерла.

— Мне не следовало настаивать на обеде в этом клубе. Люди еще не забыли твоего развода и смерти Блэкджека. Через месяц они забудут о тебе и начнут обсасывать другую сплетню.

— Не вини себя. Я могла бы отказаться. — Пич пожала плечами. — Полагаю, я больше не вписываюсь в общество этих прекрасных людей.

— Я ошибалась, когда думала, что ты можешь продолжить жизнь с того места, где она прервалась, когда умер твой отец. Слишком многое изменилось.

Взглянув в последний раз на здание клуба, Пич была уверена в одном. Она больше никогда сюда не вернется.

— Больше всего изменилась я сама, — тихо произнесла она.

— Чем ты теперь займешься?

— Ты имеешь в виду теперь, когда я стала изгоем общества?

Белла не обратила внимания на ее вопрос.

— Я слышала, что художественный музей очень нуждается в лекторах.

Пич задумалась: а чего она на самом деле хочет? И приняла решение:

— Я не хочу быть лектором, не хочу заниматься ничем, что делают богатые женщины, чтобы чувствовать себя полезными.

— А что ты будешь делать?

— Пойду работать.

— Куда?

Пич рассмеялась:

— В свой собственный журнал. Сомневаюсь, чтобы меня взяли на работу в другое место.

Когда Пич на следующее утро зашла в Центр Аллена, ей показалось, что она здесь впервые. Будет ли она ходить в обеденный перерыв в забегаловку у главного входа? Покупать хот-доги и кока-колу? И всегда ли приходится так долго ждать лифта?

Но на самом деле ее тревожил только один вопрос. Что в ответ на ее заявление скажет Ари?

Собравшись с духом, она вышла из лифта на сорок четвертом этаже, пересекла небольшой вестибюль и открыла дверь в собственную маленькую империю.

Сидящая в приемной секретарша подняла голову и спросила:

— Чем я могу вам помочь?

Как зовут эту девушку? Тиффани? Да, именно так.

— Я к мистеру Раппапорту.

— Вам назначено?

— Не знала, что для меня это необходимо.

— Мистер Раппапорт очень занятой человек, мисс.

Внезапно до Пич дошло: секретарша ее не узнала.

— Это я, Тиффани. Пич Морган-Стрэнд.

Девушка ахнула и всмотрелась в нее повнимательнее.

— Я вас не узнала, — выпалила она.

— Это хорошо или плохо?

— Не говорите мистеру Раппапорту, что я пришла. Я хочу его удивить.

— Это вам наверняка удастся, — вырвалось у Тиффани. Она во все глаза смотрела на выцветшие джинсы Пич.

Стараясь быть «как все», Пич оделась попроще — и перестаралась. Она улыбнулась ошеломленной девушке, потом прошла по коридору, мимо кабинетов и зала для заседаний к двери в кабинет Ари. Стукнула в нее один раз и вошла.

Ари сидел за письменным столом. Он поднял голову от бумаг и окинул ее классическим мужским оценивающим взглядом.

— Это ты, Пич?

— А кого ты ждешь? Маргарет Тэтчер?

Похоже, он не оценил шутку. В его глазах без труда читалось: «Какого черта ты тут делаешь?» Словно этот проклятый журнал не ей принадлежит.

Ари кивнул на бумаги:

— Я очень занят. Ты пришла поболтать или у тебя что-то важное?

Его ледяной тон мог лишить уверенности кого угодно. Но в последнее время Пич так часто пытались запугать, что у нее уже выработался иммунитет.

— Я пришла поговорить о поступлении на работу.

— У нас нет вакансий.

— Тогда тебе придется создать ее.

— Если кто-то из твоих подруг хочет поиграть в журналистку, пожалуйста, не здесь. У меня нет в бюджете свободных денег, чтобы платить нахлебникам.

Его глаза потемнели, как грозовая туча, и Пич не удивилась бы, если бы из них полетели молнии. Должно быть, это заложено в генах у всех мужчин — вскипать, едва что-то начинает угрожать их авторитету.

— Этот нахлебник — я.

Ари рассмеялся:

— Хорошая шутка.

— Я говорю серьезно. Хочу научиться в издательском бизнесе всему, чему ты сможешь меня научить. — Видя, как потемнело его лицо, она прибавила: — Готова начать с самого низа. Я умею печатать и подшивать бумаги. Если надо, буду курьером.

Он поднял одну бровь. Это сделало его еще более привлекательным. Интересно, он об этом знает?

— Ты отстала от жизни. Мы не пользуемся пишущими машинками. Статьи занесены в компьютер, а связь между офисами осуществляется при помощи электронной почты. Ты знакома с каким-либо компьютерным редактором?

Этот человек неумолим.

— Нет, но я быстро научусь. Неужели это так сложно?

Он снова пожал плечами. Этот жест неизменно притягивал к себе взгляд Пич.

— Не хочу тебя обижать, но я бы тебя не взял, если бы у меня был выбор.

— У тебя его нет.

— Чем закончился твой крестовый поход?

— Это не твое дело.

— Мое, если ты собираешься использовать персонал редакции для собственных целей.

Пич почувствовала странное разочарование. Ари ничего не сказал о ее внешности. Хотя о чем это она? Ей же теперь все равно, что он думает.

— Мой отец купил для меня «Техас изнутри» много лет назад, когда я ему сказала, что хочу когда-нибудь стать журналисткой. Этот день настал. Я здесь, чтобы научиться издавать журнал. Вот и все, больше не о чем говорить.

Когда Пич ворвалась в его кабинет, Ари сперва подумал, что она наконец-то собралась его уволить. Но он ошибался. Она хотела, чтобы он научил ее управляться с журналом в такой степени, чтобы она могла его заменить. Сама.

Если говорить о дерзости, то ее у Пич в избытке, решил Ари, все же невольно испытывая восхищение. Он был обижен на нее за то, что она не ответила на его звонки, уязвлен и зол. Но в конце концов он смирился, выкинул ее из головы. По крайней мере пока она не появилась перед ним сегодня.

Джинсы сидели на ней как влитые. И она не надела лифчик. Может, она специально хочет его возбудить? Если это так, то она весьма преуспела. Она выглядела сказочно. Молодая. Живая. Восхитительная. Соблазнительная. Наверное, беды ей к лицу.

Берт сообщал ему обо всех действиях Пич, черпая информацию от Беллы. Но он ни разу не упомянул о превращении Пич из светской дамы в секс-бомбу.

Ари усилием воли заставил себя отвести взгляд от ее груди.

— Ты все это серьезно?

— Абсолютно.

Она выглядела решительной, настойчивой и совершенно обворожительной. Как он выдержит, если она каждый день будет рядом? Он не сможет работать, черт побери, это точно.

Ари взглянул на нее с самым свирепым видом, какой только мог изобразить.

— Думаю, пора преподать тебе урок о том, как мы здесь занимаемся делом.

— Я знала, что ты меня поддержишь… Чем мы займемся сначала? — нетерпеливо спросила Пич. Ну, ему в данный момент больше всего хотелось сжать ее в объятиях и поцеловать. Но она скорее всего имела в виду не это.

— Для начала можешь поехать домой и одеться как надо. Мне ни к чему, чтобы все работающие здесь мужчины пускали при виде тебя слюнки. Здесь делом занимаются, а не свидания назначают.

— Так ведь ты тоже появляешься здесь в джинсах.

— Неофициально мы одеваемся по пятницам. Сегодня четверг. И неофициально не означает сексапильно, учти. Когда приедешь домой, позвони и договорись о времени встречи со мной на сегодня.

— Что за чепуха! Я и так уже здесь.

Ари терпеть не мог клише насчет того, что женщины выглядят более красивыми, когда сердятся, но здесь оно очень подходило.

— Неужели? Никто не врывается к главному редактору и не требует работу, если только действительно не хочет ее получить. Ты хочешь?

— Конечно.

— Ловлю тебя на слове. Не трудись звонить насчет встречи, пока не напечатаешь резюме.

— Ты… ты… — заикаясь, произнесла Пич.

Он ожидал, что она скажет «уволен». Однако она снова его удивила.

— Ты прав. Я вела себя глупо. Непрофессионально. Теперь я это вижу.

— Еще одно, пока ты здесь.

Он чуть было не рассмеялся вслух, глядя, как она старается сдержать свой гнев. Она была бы плохим игроком в покер — разве только в покер на раздевание. Черт, опять его заносит не туда.

— Что?

— На будущее… если тебя просят перезвонить — перезвони.

Она вспыхнула, сверкнула глазами, но промолчала. Коротко кивнула в знак согласия и почти выбежала из комнаты. Последнее, что увидел Ари перед тем, как она захлопнула дверь, была ее восхитительная задница.

 

Глава 12

Пич вернулась в редакцию ровно в четыре часа в новой юбке, но в старой блузке и блейзере. Она оделась так вовсе не «назло», чтобы взъярить Ари, — просто в ее гардеробе не было больше ничего одновременно скромного и делового.

Ари заставил подождать в приемной, так что она еще раз перечитала свое досье и решила, что это самое убедительное доказательство ее ничтожества. По нему она получается полной неумехой. Когда ее наконец пригласили войти, она чуть не задала стрекача.

Сколько бы она ни напоминала себе, что нет причины так волноваться, что ее уже все равно приняли на работу, она не могла отделаться от мысли, что стоит на пороге чего-то очень важного, что может изменить ее жизнь, и что во власти Ари захлопнуть дверь у нее перед носом.

На этот раз, когда Пич вошла в кабинет, он встал из-за стола и пошел ей навстречу, протягивая руку. Она ответила крепким рукопожатием, как учил ее отец. Когда их пальцы встретились, ее словно током ударило. Она быстро опустила руку.

Ари провел ее в тот угол кабинета, где она беседовала с ним три года назад, и жестом пригласил сесть на диван. А сам сел на соседний стул и благодаря своему росту смотрел на нее сверху вниз. Пич прекрасно поняла этот ход.

— Можно взглянуть на досье?

— Тут и смотреть-то не на что, — вздохнула Пич, отдавая ему конверт, на котором золотом было вытиснено ее имя и адрес. Этот конверт остался у нее от прежних времен и выглядел здесь ужасно неуместно.

Ари достал из него единственный листок бумаги и стал читать, а она в это время суетливо одергивала юбку, приглаживала свои короткие волосы и жалела, что не может закурить. Да что она, в самом деле? Почему ее волнует, что о ней подумает Ари? Она наперед знает, что получит эту работу.

Потому что не это ей важно, шепнуло ее сердце. Ей хочется, чтобы он уважал ее, восхищался ею, дорожил. Ей хочется снова почувствовать себя любимой. Она больше не может обманывать себя — она любит Ари. И хочет, чтобы и он ее любил. Неужели она требует слишком многого?

Он положил бумагу обратно в конверт, потом стал смотреть в окно, словно не хотел встречаться с ней взглядом.

— Почему ты ушла из колледжа, если у тебя были такие хорошие отметки?

— Герберт настоял. Послушай, разве необходимо все это перебирать? Мы оба знаем, что я никогда не работала.

— Тем не менее твое досье впечатляет, — ответил он.

Пич чуть рот не открыла от удивления.

— Правда?

— Чтобы организовать все эти мероприятия, которые ты проводила, нужно обладать знаниями и качествами опытного менеджера-администратора, уметь планировать, распределять полномочия, поощрять подчиненных и находить общий язык с различными людьми. Это почти искусство, оно не каждому дано.

— Никогда не задумывалась над этим.

Он улыбнулся ей сверху вниз, и сердце ее подпрыгнуло.

— Ты принята на работу. Можешь начинать с завтрашнего дня. Рабочий день — с восьми до пяти, час на обед.

Пич кивнула. Ей не терпелось услышать, какую работу он ей даст. Он ведь так высоко отозвался о ее талантах. Может, она будет его помощницей?

— Ты начнешь в качестве стажера с оплатой двести пятьдесят долларов в неделю. Чек будешь получать каждую вторую пятницу.

— Стажер! Еще бы уборщицей назначил! И оплата смехотворная, как на такие деньги можно прожить? Да Герберт на одни только галстуки тратит сумму вдвое большую, чем эта.

Добро пожаловать в реальный мир, сказала себе Пич. Ни к чему сердиться на Ари, ведь она сама сказала ему, что хочет начать с самого низа. Просто она не знала, что этот низ так далеко.

— Ты согласна? — спросил он.

— Нет необходимости… платить мне вообще.

— Чтобы стать хорошим руководителем, нужно знать все тонкости работы рядового служащего. В том числе и зарплату. Не беспокойся, Пич. Тебе придется как следует попотеть, чтобы отработать эти деньги. Так что сможешь получать их с чистой совестью.

Ари встал, подошел к столу, набрал номер и произнес в трубку несколько слов, которых она не расслышала. Не успел он положить трубку, как в кабинет вошла Синди Даунинг. В последний раз Пич видела ее на поминальной службе Блэкджека. Пич старалась не судить о людях предвзято, но эта девушка ей почему-то очень не нравилась.

— Синди, вы знакомы с Пич Морган-Стрэнд, не так ли? — спросил Ари.

Синди даже не взглянула на нее. Она не отрываясь смотрела на Ари. Да у нее просто слюнки текут! А Ари это видит? Неужели он так действует на каждую женщину, что встречается у него на пути? От этой мысли Пич стало не по себе.

— Конечно, — ответила Синди.

— Пич Морган, — вмешалась Пич. — Я отбросила приставку «Стрэнд».

В ответ на ее заявление Ари чуть приподнял брови. У него самые выразительные брови после Шона Коннери, решила Пич.

— Пич будет работать в нашей редакции. Я хочу, чтобы вы за месяц научили ее работать с компьютерным редактором, — сказал Ари, обращаясь к Синди.

Синди поджала губы. Вся ее красота сразу как-то поблекла. У нее был такой вид, будто она чем-то подавилась.

— У меня и так очень много работы, — хмуро сказала она.

— Часть вашей работы я пока передам другим, — ответил Ари. — Если Пич способная ученица, то обучение займет немного времени.

Хотя компьютеры ужасно пугали Пич, она тут же приняла решение стать самой способной ученицей из всех, каких он когда-либо видел. Через неделю она будет знать этот редактор так же хорошо, как содержание своей сумочки.

— Я буду очень стараться, — пообещала она Синди. — И обращайтесь со мной, как с любым другим стажером. Если я напортачу, без стеснений задавайте мне взбучку.

— Хорошо, миссис Морган-Стрэнд.

— Мисс Морган, — поправила Пич, — или скоро буду ею. Но я хочу, чтобы вы называли меня Пич.

— Пич явится к вам завтра с самого утра, — сказал Ари. Так как Синди продолжала стоять и смотреть на него, как на статую в музее, он прибавил: — Пока все.

Синди послушно кивнула и вышла.

Пич осталась на месте.

— К тебе это тоже относится, Пич, — сказал Ари и повернулся к ней спиной.

Пич проглотила гневные слова. Пока что она будет играть по его правилам.

Синди кипела от злости всю дорогу до дома. А тут еще ее старый автомобиль перегрелся, и ей пришлось останавливаться на заправочной станции и ставить в радиатор уплотнитель. Но больше всего выводила из себя мысль, что ей придется провести месяц в компании с женщиной, которая, несомненно, воображает, будто писает одеколоном.

Когда она открыла дверь своей квартиры, телефон надрывался от звона. Но когда Синди схватила трубку, там уже были короткие гудки. Она сбросила туфли на высоких каблуках, стянула мини-юбку, чулки и пояс, поспешила в туалет. Но едва села на унитаз, как телефон зазвонил снова.

— Затрахал! — в бешенстве выкрикнула она. От ярости перед глазами поплыли круги. Кто ей там названивает, черт побери? Тут в голову пришла новая мысль. А вдруг это Ари? Он может позвонить, чтобы пригласить ее на ужин в благодарность за то, что она взяла на себя труд обучать Пич.

— Да, — произнесла Синди хриплым голосом, который приберегала только для него.

— Доктор Стрэнд хотел бы поговорить с мисс Дисновски, — сообщил ей женский голос.

Что ему еще надо, возмутилась Синди. Она больше не нуждается в его услугах. Она подумала было о том, не сказать ли этой женщине, что она слишком занята и не может ни с кем разговаривать, но понимала, что ничего этим не добьется. Такие большие шишки, как Стрэнд, привыкли добиваться своего. Он просто заставит эту женщину звонить ей снова и снова.

— Соедините меня с ним, — ледяным тоном ответила она.

— Мисс Дисновски, я уже довольно долго пытаюсь связаться с вами, — начал Стрэнд без всякого вступления.

— Зачем?

— Вы, конечно, помните наш последний разговор — насчет медицинского симпозиума в Палм-Спрингз? Вы обдумали мое предложение?

— Не о чем тут думать. Я не поеду.

Она уже хотела положить трубку, но тут Стрэнд произнес:

— Если вы не можете освободиться на работе, буду счастлив замолвить за вас словечко перед вашим начальником.

Этого еще не хватало! Да она скорее умрет, чем допустит, чтобы Ари узнал правду. Да, скорее умрет. Или убьет кого-нибудь. Того, кто может выдать ее тайну.

— Я вас понимаю — некоторые из моих пациенток не хотят, чтобы их друзья узнали о том, что они делали пластические операции. Вы об этом беспокоитесь, мисс Дисновски? — продолжал Стрэнд. — Если вас именно это тревожит, заверяю вас, что не открою ваше имя никому в Палм-Спрингз. Я только хочу, чтобы мои коллеги увидели то, что я смог для вас сделать. А за это вы поживете недельку в роскошном отеле.

Синди почти не слушала, что он ей говорит. Этот доктор Стрэнд может ее разоблачить. Может сказать Ари!

Она обратилась к нему потому, что он считался лучшим специалистом. Она, конечно, знала, что он муж Пич, но думала, что ее настоящее имя, под которым ее здесь никто не знает, послужит хорошей маскировкой. И зачем она записала свой домашний телефон в анкете? Да как у него вообще хватает наглости звонить ей и что-то там требовать?

— У вас проблемы со слухом? Я сказала, что меня это не интересует.

— Подумайте — недельный оплаченный отпуск в самом солнечном городе мира.

Вот ублюдок. Он что, забыл, что сам велел ей избегать солнца?

— Нет!

— Не верю своим ушам. Так-то вы меня благодарите за все то, что я для вас сделал.

Синди взглянула в зеркало над телефонной полочкой и увидела, что, когда она сердится, глаза у нее вылезают из орбит. Мерзавец, он должен был это исправить!

— Я достаточно отблагодарила вас, доктор. Заплатила уйму денег за все операции.

— Мисс Дисновски, я не собираюсь с вами пререкаться. И зарубите себе на носу, я не потерплю ответа «нет».

От ярости лицо у нее пошло пятнами. Губы пересохли и потрескались, глаза покраснели. В зеркале отражалась Клотильда Дисновски — мерзкая уродина, которую так ненавидела Синди Даунинг.

И это все из-за доктора Стрэнда. Это он сделал. Он за это заплатит!

В трубке опять раздался его самодовольный голос.

— Не могли бы мы встретиться и все обсудить? Я мог бы угостить вас чудесным обедом в «Ла Грилья», — предложил он. — Может, я все же уговорю вас передумать, мисс Дисновски. Ну что вам стоит?

«Что стоит? Ничего. Но вам, доктор Стрэнд, это будет стоить очень дорого».

Улыбка ее была больше похожа на оскал.

— Знаете, возможно, вы правы, — протянула она, словно бы размышляя над его предложением. — Но мне сегодня не хочется никуда идти ужинать.

— Тогда завтра вечером?

— Знаете что? Я каждый вечер совершаю пробежку по парку. Мы могли бы встретиться в девять часов на стоянке у Мемориального парка.

Пич только что легла, когда в дверь позвонили. Часы на тумбочке показывали десять. Кто бы это мог быть? Пич надеялась, что пришли не к ней. Пич хотелось хорошо выглядеть и быстро соображать в свой первый рабочий день.

Она встала, надела халат и поспешила вниз, чтобы посмотреть, кто там. Белла ее опередила. Она уже стояла у двери. Рядом с ней — полицейский.

— А вот и моя дочь, — сообщила ему Белла.

Тот подождал, пока Пич спустится, потом сказал:

— Случилась неприятность, миссис Стрэнд. С вашим мужем произошел несчастный случай. Его отправили на санитарном вертолете в больницу Германна.

У Пич все поплыло перед глазами. Неужели этот кошмар никогда не кончится?

— Простите, что принес плохие новости, — сказал полицейский. — В последнее время вам и так пришлось несладко.

Сердце замирало от страха. Хотя она злилась на Герберта после их последней встречи, но никогда не желала ему зла. Мальчики. Как она скажет мальчикам?

— Как это случилась?

— Наезд, — ответил полицейский. — Ваш муж поставил машину у Мемориального парка. На нем был костюм для бега. Мы думаем, он собирался побегать в парке, но кто-то сбил его прямо на стоянке. Он сумел добраться до своего телефона в машине и вызвал помощь.

— Вы уверены, что это он? Мой муж никогда не занимался бегом. Он не любил пропахшую потом одежду.

Полицейский посмотрел на нее так, словно она сошла с ума. На мгновение ей показалось, что так и есть. Потом у нее подогнулись колени. Она почувствовала, что сейчас упадет. Пошатнулась.

Белла обняла Пич за плечи и поддержала ее.

— Как ты, дорогая?

— Н-не знаю. Не могу поверить, что все это происходит на самом деле.

Это сон, сказала она себе, просто сон. Она уже заснула, и ей снится очередной кошмар. Вот сейчас она откроет глаза, и полицейский исчезнет… Если бы!

— Мы приедем в больницу, как только сможем, — пообещала ему Белла.

— Я подожду, пока вы соберетесь. Вы можете поехать со мной — тогда доберетесь туда намного быстрее.

Везет ей на вежливых и сочувствующих полицейских, думала Пич, возвращаясь в свою комнату, чтобы одеться. Хотя Герберта увезли на вертолете «скорой помощи», паниковать еще рано. Если он смог вызвать помощь, значит, ранения не очень серьезные. Кроме того, Герберт слишком любит себя, чтобы сдаться без боя. Он будет сражаться за жизнь до последнего.

Пич ошиблась. Они добрались до больницы за полчаса, но все равно опоздали. К их приезду Герберт уже умер от внутреннего кровотечения.

Пич стояла в приемной и слушала, как очередной врач объясняет ей, почему они не смогли спасти пациента от смерти, а из ее глаз текли слезы. Сейчас она отдала бы все на свете, чтобы помириться с Гербертом. Если бы только она могла перенестись в прошлое, в тот день, когда они встретились в клубе, она попросила бы у него прощения за то, что изрезала его одежду, а потом поблагодарила бы за то, что он дал ей двух прекрасных сыновей.

На этот раз Пич знала, что от нее требуется, какие надо принимать решения, каких родственников и друзей надо известить. Самой неприятной обязанностью был звонок Луизе Деграсс. Та настояла на том, чтобы принять участие в подготовке похорон. Пич не сомневалась, что она все сделает на высшем уровне. Еще бы — такой опыт. Она ведь овдовела уже три с половиной раза.

Самое страшное — это сообщить о случившемся близнецам. Они любили отца так же сильно, как она любила Блэкджека. Мысли путались. Господи, кто мог… кто мог совершить такое? Сбили машиной. Хулиганы? Как это произошло? Герберт так любил жизнь…

На следующее утро к ней домой зашел поверенный Герберта, чтобы, как он выразился, провести предварительные переговоры по поводу завещания Герберта. Пич не удивилась, когда услышала, что исключена из его завещания и как наследница, и как доверенное лицо и что вместо нее ведение всех дел поручалось поверенному.

Она не огорчилась: Герберт ведь оставил все состояние близнецам, а ей самой от него ничего не нужно. Кроме того, она была очень рада, что ей не надо сворачивать практику Герберта. Имена его клиентов, их тайны вовсе ее не интересовали.

Приезд сыновей, отпевание, похороны — Пич была слишком занята, чтобы думать о журнале и о человеке, который им руководит. Через две недели после похорон она позвонила Ари, чтобы сообщить, что выйдет на работу на следующий день. Так как его не было на месте, она оставила для него сообщение.

Когда Пич на следующее утро вышла из лифта, ее уже поджидала Синди Даунинг.

— Ари мне сообщил, что вы сегодня придете. Я так сочувствую вашему горю, — скороговоркой произнесла она. — Ари просил вам передать, что вы можете уйти домой, если вам станет тяжело находиться здесь и все такое. Такая трагедия…

— Со мной все будет в порядке, — ответила Пич с уверенностью, которой совсем не ощущала.

— Вы такая мужественная.

— Это не имеет никакого отношения к мужеству. Уверена, что вы знаете: мы с доктором Стрэндом разводились. Так что я потеряла его задолго до этого несчастного случая.

— Полиция что-нибудь узнала, кто его убил? — спросила Синди.

— Нет. Они нашли кусочек краски с автомобиля на его одежде, и лаборатория судебной медицины установила, в какой мастерской ее покрасили, но это все.

— Почему, раз они нашли мастерскую?

— Там в день красят сотни машин. Они даже не записывают имена владельцев.

— Похоже, дело безнадежное.

— Боюсь, это так. — Неожиданно нахлынули слезы, и Пич отчаянно заморгала, чтобы не дать им пролиться.

— Вы в порядке, Пич? — спросила Синди.

— Я думала о муже. Такое ощущение, что с каждым, кто мне дорог, происходит что-то ужасное. Мой отец умер опозоренным. Пожар уничтожил квартиру матери. Берта ранили, и кто-то убил Герберта. — Пич перечислила все это и сама ужаснулась. — Я будто прокаженная. Притягиваю несчастья. Вам лучше не подходить ко мне слишком близко.

Синди открыла дверь в свой кабинет, положила на полку сумочку и протянула Пич руку.

— Я не боюсь. Вы мне кажетесь довольно безобидной. Кроме того, я умею постоять за себя.

Пич остановилась в дверях и огляделась, отметив висящее на стене зеркало в полный рост, дешевое, их можно купить в «Кей Март» за десять долларов. Кроме него, она не заметила никаких украшений, растений, плакатов или фотографий членов семьи — ничего личного.

Синди кашлянула, и она обернулась.

— У вас есть подозрения насчет того, кто все это сделал? — спросила Синди.

Пич покачала головой. Вздохнула:

— Ладно, я больше не хочу отнимать у вас время, сетуя на свои несчастья. Я пришла сюда учиться. С чего начнем?

Синди подошла к компьютеру, нажала кнопку, и оживший экран засиял.

Ари и Берт обедали в «Меза» — маленьком островке Санта-Фе в центре Техаса. Ари считал, что здесь готовят лучшие сырные «энчиладас» по эту сторону от Руидозо, а Берт предпочитал «тамале».

Оба они приехали в ресторан без четверти двенадцать, заморили червячка и перешли к разговорам.

— Пич работает уже две недели, — начал Берт. — Как у нее успехи?

— Прекрасно, насколько я знаю, — ответил Ари, стараясь сохранить равнодушное выражение лица.

Это был чистый ад — знать, что Пич находится через два кабинета от него. Какая там работа! Он мог думать только о ней — как бы увидеться с ней лишний раз. Он совершил столько прогулок в туалет, чтобы только мельком взглянуть на нее, что вездесущие редакционные сплетницы наверняка заподозрили у него заболевание простаты.

— Что это значит — насколько ты знаешь? Я думал, что ты взял ее под свое крылышко. В конце концов, она все же владелица журнала.

— Именно поэтому я не могу оказывать ей покровительство. Это бы плохо отразилось на нравственном климате редакции.

— Ты имеешь в виду не собственную нравственность? Я так думаю, ты избегаешь Пич потому, что боишься, как бы она не узнала правды.

— Какой еще правды?

— Мы об этом уже говорили, старый мерин. Ты же по уши влюблен в эту женщину. Я видел твои глаза, когда ты услышал, что Герберт Стрэнд погиб, и они вовсе не были печальными. В них читалось облегчение.

Ари сжал кулаки.

— Может, нехорошо плохо отзываться о мертвых, но Пич будет гораздо лучше без этого человека. Насколько я его знал, добрый доктор был мастером использовать людей.

Берт криво усмехнулся:

— Кто-то сумел ловко использовать самого Стрэнда и послать его прямо в жемчужные врата, если, конечно, он не отправился в противоположную сторону. Только мне очень жаль Пич. Белла говорит, она очень переживает.

Ари узнавал о Пич из рассказов Берта больше, чем из ежедневных встреч с ней на службе.

— Они вроде уже не были близки?

— Да, конечно, они расстались, и, по словам Беллы, расставались не слишком дружелюбно. Но у них все же двое сыновей, которые очень любили отца. Да и ей Герберт был не чужой — они двадцать лет прожили вместе.

Ари изо всех сил сжал зубы, чтобы не застонать от сочувствия к Пич. Берт похлопал его по плечу:

— Смотрю, тебя здорово зацепило.

— Зацепило? Правильнее сказать, меня искалечило. Мне хотелось быть рядом с Пич, помочь ей во время похорон, но я был совершенно уверен, что ей не понравится мое присутствие. Вместо этого я послал цветы — цветы человеку, которого терпеть не мог. Я никогда не был лицемером. Что, черт возьми, со мной происходит?

— Полагаю, это называется любовью. — Берт покачал головой. — Ты будешь мучиться, пока не наберешься смелости и не признаешься в своих чувствах.

— Самому себе или Пич?

Вилка Берта с кусочком «тамале» застыла на полпути ко рту.

— Обоим.

И Берт отправил лакомство себе в рот. А вот Ари не мог проглотить ни кусочка.

— Как я могу это сделать, черт побери? Предлагаешь мне спросить у нее, научилась ли она пользоваться компьютером, а потом сказать: «О, кстати, я безумно тебя люблю»?

Берт склонил голову набок и стал похож на лукавого Эроса. Этакого мудрого, убеленного сединой бога любви.

— А что, хорошая идея.

— Дурацкая идея. Я-то Пич люблю, а вот она меня — нет. Пич так и не простила мне, что я отказался помочь ей расследовать прошлое ее отца. Теперь она изучает все тонкости издательского дела, а когда изучит — сама заменит меня. Так что романтическими отношениями здесь и не пахнет. — Ари пожал плечами. — Я подумываю насчет того, чтобы опередить ее и самому подать заявление об уходе.

Берт со стуком положил вилку на тарелку.

— Никогда не думал, что ты трус.

— Нет, я просто трезво смотрю на вещи.

— И что, скажи мне, пожалуйста, ты собираешься делать потом? Только не говори, что отправишься куда глаза глядят. Ты уже стар для этих метаний.

— Я думал вернуться обратно в Тускон и добраться до того ублюдка-мафиози, который заказал мое убийство и убил вместо меня Хелен.

— Это шаг в правильном направлении.

— То есть?

— По крайней мере ты понял, что не несешь ответственности за смерть Хелен. Но раскрутить это дело — значит вернуться к журналистским расследованиям.

Ари кивнул:

— Это то, что у меня получается лучше всего. Как я ни люблю Пич, я уже устал от ее представлений о журналистике. Пора мне снова начать заглядывать под камушки и выставлять обитающую там мерзость на всеобщее обозрение.

— Только поглядите! Мистер Раппапорт рассердился.

— Лучше злиться, чем жалобно скулить, забившись в уголок.

— О! Наконец-то я слышу слова не мальчика, но мужа.

— Ладно тебе! — Ари почувствовал себя неловко и потому быстро сменил тему: — Видел твои снимки. То фото на разворот, для статьи о родео, смотрится потрясающе.

Берт принял условия игры, и весь остаток ленча они обсуждали дела журнала и больше не касались личной жизни Ари.

Когда они вышли, Ари удивился, увидев, как потемнело на улице. Хотя он прожил в Хьюстоне три года, но так и не привык к молниеносным переменам погоды.

Когда они шли на ленч, солнце ярко светило на почти безоблачном небе. За час облачка превратились в грозовые тучи. На улице завывал ветер.

Берт нахмурился:

— Будет чертовски сильная буря. Нам лучше вернуться в редакцию.

— Перерыв на ленч. Я собираюсь в подземку. Хотите пойти со мной? — спросила Синди у Пич, имея в виду лабиринт из подземных магазинов и ресторанов длиной в добрых пять миль. Там можно было блуждать неделю.

— Спасибо, но я не голодна, — ответила Пич.

— Пока я не вернусь, не трогайте компьютер, — предупредила Синди, выключая экран и хватая сумочку. — Не хочу, чтобы вы загубили мою работу.

Пич проглотила гневные слова. Черт бы побрал эту девицу! Синди должна была научить ее работать на компьютере, а вместо этого, похоже, делает все, чтобы Пич почувствовала себя непроходимой тупицей. Объясняет она туманно и невнятно, зато придирается по мелочам. Даже когда у нее что-то получается, Синди все равно говорит, что это неправильно.

Сначала Пич думала, что Синди просто злится, что ее оторвали от работы и заставили нянчиться со своей неумехой начальницей. Но теперь она уже сомневалась. Похоже, дело не в этом.

Пич потянулась, расправила ноющие плечи. Проводить восемь часов в день за компьютером было тяжело, болела спина. Пару минут она раздумывала, а не спуститься ли ей вниз пообедать, но вставать, идти, ждать лифта и искать забегаловку не хотелось. Ей вообще больше ничего не хочется. Жизнь превратилась в какой-то бесконечный кошмар, из которого не вырваться.

Ну вот, опять она начинает жалеть себя! Нет, так дело не пойдет. Пич встала и вышла в коридор. Она уже хотела было направиться к лифтам, но тут заметила, что дверь в кабинет Ари приоткрыта. Не раздумывая она вошла в кабинет и закрыла за собой дверь.

Раньше она часто тут бывала, сидела за этим столом, отдавала распоряжения — словом, была здесь хозяйкой. Однако сегодня она невольно сравнивала себя с Даниилом, входящим в логово льва. На этот раз лев ушел обедать, вероятно, пожирает бедную невинную антилопу.

Пич невольно улыбнулась. Нет, все-таки Ари ужасно идет его имя. Он вылитый лев — сильный, гордый, с густой черной гривой. Настоящий король. И сексом, наверное, занимается по-королевски.

Господи, разве пристало думать об этом свежеиспеченной вдове?

 

Глава 13

«Я смогу это сделать», — думала Пич, сидя за компьютером Ари и мышкой двигая курсор по экрану.

Хотя Синди успела сильно напугать ее всякими таинственными вещами, вроде ОЗУ, мегабайтов и программного обеспечения, редактор «Ворд для Виндоуз» казался Пич довольно легким теперь, когда она знала, что означают все эти смешные картинки на нарисованных карточках. Она умела перемещать абзацы, вставлять предложения, стирать слова и переходить на курсив.

Пич открывала один за другим файлы Ари и неожиданно наткнулась на неоконченную статью. Ее охватили почти такие же чувства, как в детстве, когда она втихаря подсматривала, какие рождественские подарки припрятала для них мама. Пич начала редактировать статью, внося кое-где крохотные изменения, развивая отдельные мысли, зная наверняка, что в первоначальном тексте ничего не изменится, если она не сохранит эту правку.

Прежде она никогда не задумывалась, какой он журналист. Читая сейчас этот черновой набросок, она поняла, как он талантлив. Ей казалось, что она видит, как работает его мозг, — такой четкой, продуманной и логичной была статья. Пич представила себе, как они пишут вместе, в одной команде, разрабатывают концепцию статьи, подхватывая и развивая мысли друг друга. А потом ужинают при свечах после рабочего дня, проведенного за интервью и расследованиями. Как же ей хочется быть его равноценным партнером, а не каким-то там стажером!

Компьютер связывал ее с Ари. Ей казалось, что она слышит его голос. Пич никогда не испытывала ничего подобного. Она словно занималась с ним электронной любовью, пока ее пальцы порхали по клавиатуре. Наверное, это единственная возможность заниматься с ним любовью.

Чем дальше она читала статью, тем больше восхищалась им. Талант Ари сделал из истории о том, как «Корпус Кристи» приобрел изготовленные в Испании точные копии кораблей Христофора Колумба и привел их в Америку тем же путем, что и Колумб, минитриллер, полный неожиданных поворотов и ходов, а самым захватывающим было описание жесточайшего шторма, захватившего их в океане.

Ари писал об этом так ярко и захватывающе, что она почти видела яростную бурю, в которую попали «Нинья», «Пинта» и «Санта-Мария». Грохотал гром, огромные волны били о борта кораблей, заставляя их жалобно скрипеть, дико завывал ветер.

Вздрогнув, Пич поняла, что ветер и вправду завывает, как дикий зверь. За окном. Она подняла глаза и увидела черное как смоль небо, кипящее, словно варево на колдовском котле. Зачарованная, она смотрела, как стекло прогнулось внутрь, потом выгнулось наружу. Она и не знала, что стекло может так гнуться.

Несколько секунд Пич сидела, окаменев, потом поняла, в чем дело. Торнадо! Она вскочила из-за стола, и в ту же секунду стекло взорвалось, прогнувшись внутрь. Что-то ударило ее в спину, а затем мир провалился в темноту.

Ари и Берт выскочили из лифта на сорок четвертом этаже и почувствовали, что здание слегка качается от порывов ветра. Звук стонущей стали бросал в дрожь.

— Похоже, это даже серьезнее, чем я… — Ари не договорил. Берт схватил его за руку и показал на окно.

Там, на улице, совсем недалеко от них, вырастал огромный вихревой столб. Ари похолодел. К этому времени большинство служащих редакции должны были уже вернуться с обеда. И они не знают о приближающемся торнадо.

— Надо вывести всех в коридор, — крикнул он Берту, бросаясь в приемную редакции.

Тиффани спокойно разговаривала с кем-то по телефону. Ари перепрыгнул через ее стол, словно на соревнованиях по бегу с препятствиями, рывком поднял ее на ноги и толкнул по направлению к коридору, где не было окон.

В ответ на ее испуганные вопросы Ари крикнул:

— На нас идет торнадо! Не подходите к окнам. Спрячьтесь в коридоре. — И потом Берту: — Проверь кабинеты на левой стороне коридора, а я возьму правую. Пусть все бегут в коридор.

Ари подбежал к первой двери и велел всем выходить, быстро объясняя ситуацию; потом стал повторять то же самое у каждой двери, выдергивая женщин из кресел, если они продолжали сидеть и хлопать глазами. Это, конечно, было не слишком вежливо, но Ари сейчас было не до того.

К тому времени как Ари добрался до кабинета Синди, люди уже поняли, что случилось. Бледные, испуганные, они выбегали в коридор, а ветер безумно хохотал им вслед.

Ари подбежал к спартанскому кабинетику Синди, заглянул в него и с облегчением увидел, что ни Синди, ни Пич еще не вернулись с обеда. Наверное, они отправились обедать в один из ресторанов подземки, а там им ничто не грозит.

Ари повернулся, отметив краем глаза, что двери всех кабинетов, кроме его собственного, открыты. Начал подсчитывать сотрудников, искать, кого еще нет. И тут до него дошло. Уходя на обед, он оставил свою дверь приоткрытой.

Потом он так и не смог объяснить, почему тогда развернулся и бросился в свой кабинет. Он распахнул дверь, и сердце его подпрыгнуло от ужаса.

Господи, почему это Пич сидит за столом и смотрит на несущуюся на нее смерть, будто это шоу по телевизору. Она даже и не пытается спастись.

Он вдруг на мгновение увидел ее на полу — бездыханную, окровавленную, изрезанную летящими осколками стекла. Увидел — и прыгнул вперед.

В тот миг когда окно взорвалось, он бросился к ней и сбил с ног. Потом все события происходили, как при замедленной съемке.

Смерч ворвался в комнату.

Резко запахло озоном.

Мимо полетели осколки стекол.

Бумаги взмыли в воздух, будто гигантские конфетти.

И все это время он прикрывал ее своим телом, чтобы защитить от сверкающих кинжалов, которые только что были окнами.

Казалось, они падали целую вечность. Наконец они очутились внизу, среди стеклянного крошева. Ари прикрывал ее голову руками и сам старался втянуть голову в плечи. Краем глаза он заметил, как в шаге от них упал труп птицы, у которой смерч ощипал все перья. Автомобильное колесо влетело в разбитое окно, словно маленькая летающая тарелка.

Казалось, прошло много часов, пока ветер наконец не стих. Предметы попадали на пол. Пич застонала под ним. Ари понимал, что нужно встать, но не мог заставить себя выпустить ее из объятий.

Он продолжал крепко прижимать ее к себе, чувствуя каждый изгиб ее тела, вдыхая запах ее волос и вознося хвалы Иисусу, Будде, Магомету и всем богам, каких только смог вспомнить, за то, что успел вовремя и спас женщину, которую любит.

Пич шевельнулась под ним.

— Все в порядке, любовь моя, — произнес Ари ей в ухо. — Все закончилось.

Он наконец разжал руки, приподнялся и встал на колени рядом. Глаза у Пич были закрыты. Ари начал осторожно ощупывать ее руки и ноги — не сломал ли он ей кости, когда сбил с ног? Ее кожа была такой нежной и в то же время упругой, что у него закружилась голова и он чуть не забыл, зачем он это делает.

Ари нехотя убрал руки. Похоже, все в порядке, только на лбу вспухла уродливая шишка. Он нагнулся и поцеловал ее. Потом подумал, что у него больше никогда может не подвернуться подходящего случая, и прошептал:

— Я тебя люблю.

Пич открыла глаза. Она смотрела на него так, будто он привидение.

— Ты тоже умер? Мы уже в раю? — еле слышно проговорила Пич.

— Вряд ли, — сказал Ари, бросив взгляд на разгромленную комнату. — Хотя в данную минуту я и правда чувствую себя как в раю.

К его удивлению, она протянула руку и прикоснулась к его щеке.

— Ты ранен.

— Всего лишь царапина. — Он невольно улыбнулся. — Никогда еще не чувствовал себя лучше.

— По тебе не скажешь.

Она с трудом села, достала из кармана платок и прижала к его ране, потом окинула взглядом разгром в кабинете, озадаченно хмурясь.

В ее воспоминаниях о последнем часе зияли крупные пробелы. В голове стоял туман, перед глазами будто висел прозрачный мерцающий занавес. Шок, это, должно быть, шок.

Она заставила себя сосредоточиться и спросила:

— Что здесь случилось?

— Торнадо прошел прямо над нашим зданием. Точнее — сквозь него.

Пич хотела еще что-то сказать, когда в комнату вбежал Берт.

— Слава Богу, с тобой все в порядке, — сказал он Ари, потом заметил Пич. Он широко раскрыл глаза и с почти что отеческой заботой поспешил помочь ей подняться. — Я не знал, что вы здесь.

Ари тоже встал, и серебристый поток стеклянных осколков посыпался с его кожаной куртки.

— Ну-ка повернись, — озабоченно сказал Берт и, когда Ари повернулся к нему спиной, произнес: — Так я и думал. У тебя вся куртка исполосована. Сними ее, я посмотрю, цела ли кожа.

— Забудь обо мне. У Пич на голове громадная шишка. У нее может быть сотрясение мозга. Ее надо отвезти к врачу.

— Мне к врачу? Это тебе нужно к врачу! — воскликнула Пич.

Она помогла ему снять куртку, взглянула на его спину и ахнула:

— У тебя вся рубашка в крови.

До этой минуты Ари не чувствовал боли, но сейчас она властно заявила о себе. Болела вся спина — от шеи до поясницы.

— Скидывай рубашку, — приказал Берт.

Пич попыталась помочь Ари расстегнуть пуговицы, но у нее так тряслись руки, что она не смогла справиться с этой задачей. Берт достал из стола ножницы и осторожно разрезал рубашку на спине.

— Очень плохо? — спросил Ари.

— Видали мы и похуже, — хладнокровно ответил Берт.

Берт работал фотокорреспондентом на передовой во Вьетнаме. Так что вид крови его не пугал. Но Ари не мог сказать того же о Пич. Она побелела как мел.

— Сейчас принесу аптечку и обработаю порезы, перед тем как отвезти в больницу, — сказал Берт.

— Не собираюсь я ни в какую больницу. Это Пич надо показаться врачу.

— Можете поехать вместе, — ответил Берт. Стекло хрустело под его ногами, пока он шел к двери.

— Если не хочешь в больницу, я отвезу тебя к своему доктору, — предложила Пич.

— Я немного не гожусь в пациенты к гинекологу. — Ари надеялся, что шутка поможет стереть тревожные морщинки, прорезавшие ее лоб.

Но Пич не улыбнулась.

— Доктор Шоу — терапевт.

Ее пальцы ощупывали края его раны. Эти пальцы были такими нежными, словно крылья бабочки. Ари согласился бы, чтобы его всего изрезало осколками, лишь бы только она прикасалась к нему вот так. Тут он заметил, что Пич совсем белая и еле стоит на ногах.

— Пожалуйста, присядь, Пич. — Он взял ее за руку, подвел к дивану и осторожно усадил. Она безропотно повиновалась. Села, взглянула на него снизу вверх.

— Я все еще не совсем понимаю, что произошло. Как ты узнал, что я здесь?

— А я и не знал, пока не открыл дверь и не увидел тебя. Прости, что сбил тебя с ног. Больше ни на что не хватило времени.

Как только Ари произнес это, недостающие куски в памяти встали на свои места. Она вспомнила, как смотрела на выгибающееся внутрь оконное стекло и как что-то ударило ее в спину. Значит, это был Ари.

Он действовал как герой из сказок, которые ей в детстве читала Белла, с благоговением подумала Пич. В горле у нее встал комок, когда она поняла, что он рисковал ради нее жизнью. Разумеется, он поступил так же, будь на ее месте кто-то другой. Но вряд ли бы он стал приводить этого кого-нибудь другого в чувство поцелуем и, уж конечно, не стал бы шептать: «Я тебя люблю».

Я тебя люблю. Эти слова прозвучали не в ее воображении. Он действительно их произнес. Если бы Пич не чувствовала такой слабости в коленках, она бы вскочила и запрыгала от счастья.

Она смотрела на Ари и не могла насмотреться. Ей хотелось навсегда запечатлеть его в памяти именно таким: спутанные волосы, упавшие на лоб, пиратский порез на щеке, нежный любящий взгляд. Теперь она поняла, что чувствовала Белла к Блэкджеку, когда они впервые встретились, поняла всеми фибрами своей души, потому что чувствовала то же самое к Ари.

— Я никогда не смогу отблагодарить тебя за то, что ты сегодня сделал, — сказала она.

— Ты можешь кое-что для меня сделать, — задумчиво сказал он.

— С радостью.

Он протянул руку и помог ей встать. Они стояли лицом к лицу — только он был так высок, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы видеть его глаза. Ари улыбнулся ей улыбкой, способной растопить лед, не говоря уже о таком хрупком материале, как ее сердце.

— Меня устроит поцелуй. Мама всегда целовала меня, когда мне было «бо-бо».

— Предупреждаю, что мой поцелуй не будет материнским, — предостерегла его Пич, обнимая за шею.

В эту секунду погас свет. Но Пич этого даже не заметила. Ее любовь освещала все вокруг, словно маяк. Она прижалась к нему покрепче, ощущая его тело, вдыхая его аромат.

Невозможно было выбрать более неподходящее время. Но чувства, которые она подавляла в себе долгие месяцы, уже невозможно было сдержать. Она любит этого мужчину, и, возможно, он ее тоже. То, как он завладел ее ртом, тянуло на десять баллов по шкале Рихтера. Она с готовностью приоткрыла губы и ощутила вкус пряной мексиканской пищи, которую он ел на обед. И это лишь прибавило ей удовольствия.

Герберт всегда настаивал, чтобы они оба принимали душ, чистили зубы и полоскали горло перед тем, как заняться любовью. Эти процедуры могли охладить даже самую жаркую страсть. А вот Ари на это наплевать. Ее привела в восторг его восставшая плоть, уткнувшаяся в ее живот. Ари готов к любви, и, судя по жаркой влаге у нее между бедрами, она тоже.

Если бы не его израненная спина — и тот факт, что диван усыпан осколками стекла, — она не возражала бы, если бы он овладел ею прямо тут. Не возражала? Кого она обманывает? Да она бы все за это отдала! Она так давно мечтала об этом, так часто видела это во сне. Прерывисто вздохнув, она обхватила его за плечи, чтобы прижаться к нему еще сильнее.

Он вздрогнул и поморщился.

— О Господи! Прости меня. Я не хотела сделать тебе больно. Я совсем забыла о твоей ране.

Ари рассмеялся, и этот низкий, чисто мужской смех заставил затрепетать каждую клеточку ее тела.

— Я тоже.

Свет пару раз мигнул и зажегся. Пич посмотрела в сторону двери и увидела стоящего там Берта. Хотя он, несомненно, видел, как они целовались, она не почувствовала ни сожаления, ни стыда. А потом разглядела Синди Даунинг, выглядывающую из-за плеча Берта.

Пич никогда не видела гремучей змеи перед нападением, но ей показалось, что у нее будут такие же глаза, какие сейчас были у Синди. Но вместо того чтобы напасть, Синди развернулась и выскочила из кабинета.

— Извините, что так задержался, — сказал Берт. Он открыл походную аптечку и начал в ней рыться.

— Позвольте мне, — сказала Пич. — Я знаю, как оказывать первую помощь.

Она нашла маленький круглый тампон и приложила к щеке Ари, потом распечатала несколько бинтов и тюбик с антисептиком.

— Постараюсь, чтобы было не больно, — пообещала она ему.

— А если будет, я смогу получить еще поцелуй, чтобы облегчить свои страдания?

Берт кашлянул.

Я очень рад, что вы наконец нашли общий язык, но вынужден вас прервать. Пока я искал аптечку, Тиффани сообщила мне, что в приемную звонил комендант здания и велел всем эвакуироваться.

— По-моему, поздно запирать конюшню, когда лошадь уже убежала, — заметила Пич.

— Видимо, не у нас одних вылетели стекла. Здание сильно пострадало. Здесь небезопасно находиться, пока не вставят стекла и не уберут мусор.

— Мы не можем закрыть редакцию, — возразил Ари.

— Завтра будем об этом думать, — сказала ему Пич. — А сейчас моя главная забота — ты.

— Кто-нибудь еще пострадал? — спросил Ари у Берта.

— Из наших больше никто. В отличие от вас двоих у них хватило здравого смысла держаться подальше от окон.

— Рад это слышать, — ответил Ари.

— Я взял на себя смелость отправить их по домам и велел позвонить в понедельник утром перед тем, как идти на работу.

— Думаешь, нас к этому времени пустят обратно в здание? — спросил Ари.

Берт покачал головой.

— Сомневаюсь.

— Как вы оба можете беспокоиться о работе в такой ситуации? — Пич не верила своим ушам.

— Нам надо выпускать журнал, — в один голос ответили друзья.

Пич закончила обрабатывать раны Ари. Слава Богу, они оказались не очень глубокими.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она у Ари.

Он обернулся и посмотрел на нее так, что у нее затрепетало сердце.

— Намного лучше, спасибо.

— Не благодари меня. Если бы не я, ты бы не пострадал.

Она взяла бинт и начала его бинтовать, пытаясь не обращать внимания на мягкую растительность, покрывающую его грудь и интригующе спускающуюся вниз, за пояс брюк.

Однако пальцы ее, казалось, действуют по собственной воле. Они вытворяли такое, что Пич почувствовала, как у нее вспыхнули щеки. Она и не подозревала, что способна на такое.

— Вижу, что вы двое во мне не нуждаетесь, — мудро заметил Берт. — Встретимся в приемной, когда будете готовы, и я отвезу вас в больницу или куда захотите.

— Я могу сама вести машину, — сказала Пич.

— Ваша мама сдерет с меня шкуру, если услышит, что я отпустил вас одних после всего, что вы пережили.

Она пережила самый восхитительный день в своей жизни, думала Пич, глядя вслед Берту, и это не имеет никакого отношения к торнадо.

Белла выбежала из дома, как только Берт остановил «ягуар». Пич очень не хотелось вставать с заднего сиденья, на котором она сидела вместе с Ари. Белла быстро обняла Пич, подошла к Ари, привстала на цыпочки и поцеловала его в губы, потом взяла за руку Берта.

— Какое облегчение знать, что трое моих самых любимых людей целы и невредимы. Ари, не могу выразить, как я благодарна вам за то, что спасли мою дочь. С этого дня я считаю вас членом моей семьи.

Делия ждала их в дверях. Она оглядела Пич с головы до ног, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, затем подошла к Ари, разглядывая его так пристально, словно он был призовой лошадью.

— Слышала, что вы спасли жизнь мисс Пич. Но с другой стороны, такого мужчину не может сбить с ног легкий ветерок.

Ари вспыхнул от корней волос до края бинтов на голой груди.

— Любой сделал бы то же самое.

— Не те любые, которых я знавала. Я приготовила вам всем особый обед. Он будет на столе к тому времени, как вы выпьете по бокалу мартини мисс Беллы.

— Делия всегда говорит то, что думает, — заметила Белла после того, как Делия вернулась на кухню. — Ну, расскажите, что произошло, с начала и до конца.

Белла продолжала болтать на ходу, пока вела их за собой в кабинет. Она не давала никому вставить ни слова, но Пич была этому только рада. Ари шел рядом и держал ее руку, а больше ей ничего не надо. Жаль только, что это не может длиться вечно.

Пока Белла наливала им выпить, Пич поднялась наверх и принесла одну из рубашек близнецов, чтобы Ари смог переодеться. Когда он ее надел, оказалось, что плечи узки, манжеты не доходят до запястий, а воротничок тесен, но ей казалось, что он выглядит великолепно.

После стольких месяцев, когда они с Беллой обедали в одиночестве, как чудесно было сидеть за столом напротив мужчины, которого она любит. Делия превзошла саму себя. Жареный цыпленок таял во рту, подливка была нежной, печенье воздушным, а кофе божественным. Некоторое время все молчали, отдавая должное еде.

Когда они перешли в кабинет, Белла, к удивлению Пич, заявила:

— Думаю, Ари следует остаться у нас ночевать.

— Я не хочу доставлять вам хлопот, — попытался возразить Ари.

— Чепуха. Я же сказала, что вы теперь член семьи, а член семьи не может доставлять хлопот. Утром вы почувствуете, что у вас все тело онемело и болит. Я знаю, что вы, мужчины, любите делать вид, будто вы сделаны из нержавеющей стали, но утренний массаж еще никому не повредил.

Берт ухмыльнулся:

— Лучше не сопротивляйся. Когда Белла играет в маму-наседку, она не слушает никаких возражений. Поверь мне, я знаю. Она держала меня в постели, даже когда все врачи сказали, что я здоров.

Спасибо, мама, подумала Пич. Она ужасно боялась, что после ужина Ари уйдет.

— У нас две гостевые спальни. Можешь выбрать любую, — сказала она Ари, молясь про себя, чтобы он выбрал ту, что ближе к ее собственной.

— Полагаю, ты выберешь роскошную кровать королевских размеров, — сказала она, когда час спустя поднималась с ним наверх.

— Звучит заманчиво.

— Она вот здесь. — И Пич открыла дверь в комнату, смежную с ее спальней.

Щеки ее горели, и она надеялась, что ее уловка не слишком очевидна.

— Боюсь, тебе придется спать в нижнем белье. Пижамы близнецов тебе малы.

— В постели на мне обычно только моя кожа.

Вспыхнув от возникшей в ее воображении картинки, Пич запорхала по комнате, открывая двери в ванную, проверяя постельное белье, задергивая шторы и зажигая лампочку у кровати.

Ари поймал ее за руку, притянул к себе и запечатлел на лбу целомудренный поцелуй.

— У тебя был трудный день. Перестань изображать горничную и иди спать.

— Ты уверен, что хочешь остаться один? — спросила она, надеясь, что ведет себя не слишком дерзко.

Все еще держа ее за руку, он повел ее к двери.

— Уверен. Но в ближайшее время мы займемся в спальне нечто гораздо большим, чем пожеланием друг другу спокойной ночи. Можешь быть уверена, любимая.

 

Глава 14

Пич спала беспокойно, просыпаясь и снова проваливаясь в сон, пока ее возбужденный ум вел борьбу с усталым телом. В два часа ночи ум победил. Она лежала, прислушиваясь к механическому гудению кондиционера, который, как ни старался, не мог охладить воздух в комнате, и отчаянно переживала, что лежит в постели в одиночестве.

По крыше барабанил дождь. Простыни кренделем обмотались у нее вокруг ног. Пижама взмокла от пота.

К тому времени как Пич расправила простыни, сон уже прошел. Она зажгла свет, взяла с тумбочки новый бестселлер, взбила подушки и попыталась углубиться в чтение.

Через десять минут она призналась себе, что ее совершенно не волнует «Снег для Смилы», только если вдруг за окном пойдет этот самый снег и немного остудит жаркую хьюстонскую ночь. А что ее действительно волновало, так это мужчина в соседней комнате.

Пич вышла замуж в девятнадцать лет и стала матерью в двадцать. Теперь, в сорок один год, она снова чувствовала себя восемнадцатилетней девчонкой. Взволнованной, возбужденной, испуганной.

От Ари ей хотелось гораздо большего, чем давал ей Герберт. Хотелось страстной любви, физической и духовной. Хотелось быть Евой для его Адама, «инь» для его «ян», замком для его ключа.

Ей хотелось родить ему ребенка.

Пич задрожала от этой мысли. Она и в самом деле сходит с ума, если думает о ребенке, когда у нее есть двое взрослых сыновей.

Пич попыталась отогнать эту случайную мысль. Но тихий голос в ее голове напоминал ей о том, что многие женщины за сорок рожают детей. Если это пристало Сьюзен Сарандон, то уж Пич Морган и подавно.

Чтобы заставить умолкнуть этот тихий голос, она пошла в ванную, вынула из аптечки аспирин и запила его водой из-под крана. Вернулась в свою комнату, надела коротенький халатик, затем открыла дверь и вышла в коридор, намереваясь спуститься на кухню и приготовить себе стакан теплого молока, чтобы успокоиться и уснуть.

Через несколько минут Пич обнаружила, что держится за ручку двери в комнату Ари. Она только зайдет на минутку взглянуть, как он там, сказала она себе, проверить, не сползла ли повязка. Если он спит, то никогда ничего не узнает. Если же нет… ну, она что-нибудь придумает.

Она слегка приоткрыла дверь и на цыпочках зашла в комнату. Видимо, перед сном Ари раздвинул шторы и поднял жалюзи, потому что она увидела молнию, сверкнувшую над дельтой Буффало.

Широко раскрыв глаза, Пич ждала, пока они привыкнут к темноте, затем подошла к кровати и взглянула на Ари. Ари лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку. Ее глаза раскрылись еще шире, когда она увидела, что простыня соскользнула ниже бедер и открыла ее взору гораздо больше, чем она ожидала увидеть.

Вырастив двух атлетически сложенных сыновей, она все же не была готова увидеть Ари Раппапорта в чем мать родила. Совершенство его тела восхитило бы даже Микеланджело.

Его обнаженные плечи казались более широкими, талия более узкой, а ягодицы намного более крепкими теперь, когда на нем не было одежды. Пич еле сдержалась, чтобы не застонать восхищенно. Голова у нее закружилась, когда она представила себе, как целует каждый дюйм его тела.

Низкий голос, полный едва сдерживаемого смеха, нарушил тишину.

— Ты достаточно видела, — спросил Ари, — или хочешь, чтобы я еще ниже спустил простыню?

Лицо Пич вспыхнуло. Слава Богу, здесь слишком темно, чтобы он мог увидеть ее лицо.

— Я только хотела проверить, не сползла ли повязка.

— Тогда будет удобнее, если ты включишь свет, — ответил он.

Не успела она возразить, как он перекатился на бок и щелкнул выключателем.

Хотя простыня соскользнула еще ниже, она не смогла отвернуться. Знал ли он, что мучит ее? А если знал, придавал ли этому значение? Президент Джимми Картер как-то сказал, что нет ничего страшного в том, чтобы возжелать в сердце своем. Она от всей души надеялась на это.

— Я старалась двигаться тихо, — сказала она. — Как ты узнал, что я здесь?

— Ничто в мире не пахнет так приятно, как ты, леди босс.

От этого комплимента сердце ее забилось быстрее.

Ари натянул простыню до пояса и невольно застонал, когда его раненая спина коснулась подушки.

— Не садись так, если тебе больно.

Он радостно улыбнулся ей:

— Не хочу, чтобы ты разговаривала с моей спиной. Мама учила меня, что это невежливо. Кроме того, мне нравится на тебя смотреть, особенно в таком наряде.

Пич поплотнее запахнула халатик, хотя, если задуматься, запахивать было почти нечего.

Его улыбка стала еще шире.

— В Центре Аллена ты спрашивала, откуда я узнал, что ты в моем кабинете. Я тебе тогда не ответил, потому что боялся, что ты мне не поверишь. Правда в том, что я чувствую тебя и знаю, когда ты находишься рядом.

Ради этих слов стоит жить, подумала Пич. Если, конечно, он говорит серьезно.

— Это правда?

— Ты задела меня за живое с первого дня, когда я увидел тебя, леди босс. В день смерти твоего отца я понял, что ты не просто задела меня. Ты убила меня наповал. Я знаю, что сейчас не время и не место тебе это говорить… — Голос его замер. Он опустил глаза.

— Говорить что? — спросила Пич.

— Я сказал это там, в моем кабинете, когда думал, что ты меня не слышишь, и все время потом собирался сказать тебе об этом еще раз.

В наступившей тишине Пич слышала стук своего сердца, громкий, как африканский тамтам.

— Что?

— Я тебя люблю.

«Ты тоже убил меня наповал», — подумала Пич, и колени у нее подогнулись. Она опустилась на кровать рядом с ним, так близко, что ощутила жар его тела.

— Надеюсь, ты это говоришь серьезно, потому что, если ты пошутил, я этого не переживу.

— Я говорю серьезно. Эти слова я сказал только одной женщине до тебя. После ее смерти я думал, что никогда не произнесу их снова. Мне так хочется заняться с тобой любовью, что я готов лезть на стенку.

— Я тебе не откажу.

К ее безграничному изумлению, Ари покачал головой:

— Не здесь и не сегодня. Я хочу, чтобы в первый раз у нас все было идеально. — Он взял ее руку и поцеловал один за другим кончики пальцев, потом прижался губами к ладони. Она ощутила эту ласку всем телом. Никогда еще она не чувствовала ничего подобного!

— А мне все равно, — прошептала Пич, когда смогла произнести хоть слово. — Мне не нужны свечи и скрипки, если ты это имеешь в виду. Мне нужен только ты.

Пич сидела напротив Ари за завтраком, наслаждаясь приятным тихим утром, и недоумевала, почему она позволила ему уговорить себя вернуться в свою комнату вчера ночью. Сердце у нее бешено колотилось при одном взгляде на него. Она чувствовала себя молодой, живой и счастливой до глупости.

В понедельник утром они оба снова пойдут на работу, ему предстоит решать, как выпустить очередной номер на руинах редакции, а ей — как снова встретиться лицом к лицу с Синди. Но в ту минуту ей казалось, что до понедельника целые годы. Сто лет, не меньше. Когда она смотрела на Ари, время будто останавливалось.

— Нам надо поговорить, — прервал он ее размышления.

Пич не возражала.

— О чем?

— О нас. Как мы будем жить дальше.

— Вот вы где! — воскликнула Белла, появившись в самый неподходящий момент.

Мать одарила их благожелательной улыбкой священника, объявляющего молодых мужем и женой.

— Вы хорошо выспались? — лукаво спросила она.

— Очень хорошо, — солгала Пич.

— Я хотела приготовить вам завтрак, но вижу, вы и сами справились.

— Ари приготовил гренки по-французски, — с гордостью объявила Пич, словно он изобрел вечный двигатель. — Он оставил для тебя гренки в духовке.

— Если он не только красив и отважен, но еще и готовить умеет, я, возможно, и сама за ним приударю, — сказала Белла, отправляясь на кухню.

— Насчет твоего вопроса, — проговорила Пич, когда они с Ари снова остались одни, — не хочешь сегодня съездить в Галвестон? Мы могли бы доехать до Пиратского пляжа и устроить пикник.

Ее воображение немедленно нарисовало Ари в плавках, какие носят пловцы на соревнованиях. Картина оказалась настолько захватывающей, что Пич чуть не подавилась гренкой. Она не могла придумать лучшего времяпровождения, чем солнце, прибой и полуобнаженный Ари Раппапорт.

— Нам незачем уезжать за город. Мне всюду будет хорошо, пока мы вместе.

Пич с трудом сдержала желание прыгнуть к нему на колени, словно обожающий хозяина пудель.

— Я все еще не могу поверить в то, что произошло.

— Что именно ты имеешь в виду? Торнадо — или нас с тобой?

Пич уже готова была произнести «нас», как снова появилась Белла, держа в одной руке трубку радиотелефона, а в другой тарелку с горячими французскими тостами.

— Звонит некий Дэвид Келлер из Нью-Йорка. Говорит, что ему надо обсудить какое-то дело с нами обеими. Почему бы тебе не поговорить с ним, пока я поем?

Пич кивнула и взяла трубку.

— Говорит Пич Морган, мистер Келлер. Чем я могу вам помочь?

— Надеюсь, я позвонил не слишком рано, — ответил Келлер. У него был явственный нью-йоркский акцент.

— Вовсе нет. Что вы хотите, сэр?

— Вы ведь не знаете, кто я?

— Нет.

— Этого я и боялся, — со вздохом сказал он.

— Боялись чего?

— Что ваш отец не упоминал обо мне. Он говорил, что хочет держать все в тайне, пока мы не заключим договор, но я надеялся, что вам он расскажет.

В голове у Пич словно сигнализация включилась. Тревожный красный огонек кричал: «Это очень важно!»

— Вы случайно не репортер?

— Отнюдь нет. Я не пишу слова. Я их продаю, — загадочно ответил Келлер.

— Откуда вам известен мой номер телефона? Его нет в справочниках.

— Его мне дал ваш отец за несколько дней до смерти. Он еще не знал своего нового номера, но сказал, что вы всегда будете знать, как с ним связаться. Знаете, он очень вами гордился.

Ари наблюдал за ней так же внимательно, как овчарка наблюдает за своим стадом. Он улыбнулся ей, и она сразу почувствовала себя увереннее. Ари заставлял ее ощущать себя сильной и храброй, способной справиться с чем угодно — включая таинственного мистера Келлера.

— Пожалуйста, мистер Келлер, перестаньте говорить загадками и расскажите мне, что вам нужно.

— Я понимаю вашу подозрительность, миссис Морган. При данных обстоятельствах я бы чувствовал то же самое. Но я вам гарантирую, что это не розыгрыш. Дело в том, что я — литературный агент. Ваш отец консультировался со мной по поводу книги, которую он написал. Я обещал ему навести справки. — Келлер откашлялся. — Должен вам сказать, что никогда еще не был так заинтересован ни в одной книге, а я в этом бизнесе уже тридцать лет. Я сказал сенатору, что его материал вызовет сенсацию, и я был прав. Хотя сенатор настаивал на том, чтобы держать весь этот проект в тайне, я смог договориться о продаже издания, и очень большим тиражом, могу добавить.

— Простите, подождите минутку. — Пич прикрыла микрофон ладонью. — Мне бы хотелось, чтобы вы оба слышали то, что скажет этот человек. Его зовут Дэвид Келлер, и он называет себя литературным агентом и говорит, что был связан с моим отцом.

— Я слышал о Келлере, — сообщил ей Ари. — Он считается одним из лучших в этом бизнесе — настоящий mensch

Пич не знала идиш, но мгновенно поняла, что значит это слово. Лицо Ари, то, как он подался вперед в своем кресле, поведали ей о том, что Келлер принадлежал к тому сорту людей, которых Блэкджек называл «борцами». Ее интуиция заработала на полную мощность. Она вся покрылась гусиной кожей.

Пич нажала кнопку громкой связи.

— Я слушаю, мистер Келлер. Будьте добры, повторите то, что только что сказали. Я включила громкоговоритель, чтобы моя мать и наш друг могли вас слышать.

— Конечно. Как я уже говорил, ваш отец пришел ко мне за пару недель до своей смерти и попросил представлять книгу, которую он написал. Она называлась «Политика стяжательства» и являла собой самое скандальное разоблачение высших эшелонов власти, какое мне только доводилось видеть.

«А сколько из написанного вы видели?» Этот вопрос одними губами произнес Ари, а Пич вслух повторила его Келлеру.

— Подробное оглавление и три первые главы, — ответил Келлер. — Поверьте, миссис Стрэнд, в свое время я имел дело со многими разоблачениями и расследованиями, но никогда не читал ничего подобного. Книга хорошо написана и честная до боли. Я сказал вашему отцу, что его больше никогда не переизберут, если эта книга будет опубликована. Он ответил, что понимает это, но чувствует себя обязанным рассказать правду. Он был исключительно смелым человеком. Его смерть для меня большая личная утрата, так же как и для всей страны.

Пич взглянула на мать и увидела, что Белла смертельно побледнела.

— Еще раз прошу прощения, — сказала она агенту, потом снова прикрыла микрофон ладонью. — Что случилось, мама? Тебе нехорошо?

— Последнее, что мне сказал твой отец у Гуггенхейма в то утро перед аукционом, это что у него есть секретное оружие против врагов. Когда я спросила его, что он имеет в виду, он ответил буквально следующее: «Очень просто, моя дорогая. Я расскажу правду, голую, неприкрашенную правду, и пускай щепки летят во все стороны». Должно быть, он имел в виду эту книгу.

Пич задрожала. У нее возникло ощущение, будто отец нашел способ дотянуться до нее из могилы.

— Пожалуйста, простите, что прервала, и продолжайте ваш рассказ, — сказала она Келлеру.

— Ваш отец настаивал на полной тайне. Прочитав рукопись, я понял почему. Это был политический динамит. Поэтому и переговоры с издательствами заняли много времени. Я показал этот материал четырем издателям, которым мог доверять без сомнений. Переговоры завершились в тот день, когда умер ваш отец. Если бы он был жив, то снова стал бы богатым человеком. За книгу предложили гонорар в два с половиной миллиона долларов.

Пич на секунду показалось, что в нее ударила молния. Волосы на затылке встали дыбом.

— Это большие деньги.

— Издатель, купивший книгу, считает, что она окупится сторицей. Именно поэтому я и звоню. Он сгорает от нетерпения получить всю рукопись. Как и мы все. Откровенно говоря, я и сам не могу дождаться, когда прочту остальное.

— Почему вы раньше с нами не связались?

— Я связывался… разве только вы не получили цветы и визитную карточку, которую я послал на похороны вашего отца. Я просил вас связаться со мной по телефону, как только вы почувствуете, что в силах.

— Наверное, я видела вашу карточку среди множества других, полученных нами. Поскольку ваше имя мне ни о чем не говорило, я не обратила на нее внимания. А вы мне потом не звонили.

— Вы совершенно правы. Я только собирался вам позвонить, когда узнал о несчастном случае с доктором Стрэндом. И у меня не хватило духу вам навязываться. Даже сейчас мне немного неловко.

— Полагаю, вы хотите сказать, что сделка расторгнута в связи со смертью отца?

— Отнюдь. Издатель предвидит еще больший интерес к книге у читателей в связи с трагическими обстоятельствами его смерти, при условии, что вы или ваша мать замените сенатора на презентации книги. Надеюсь, это звучит не слишком отвратительно?

Презентация? Миллионы долларов? Рукопись? Новости свалились на Пич слишком внезапно, она не могла переварить их все сразу.

— Мне нужно некоторое время, чтобы обдумать то, что вы мне рассказали.

— Да, конечно. Но только не тяните слишком долго. Ваш отец хотел, чтобы книга была опубликована во время предвыборной кампании девяносто шестого года. Хотел, чтобы избиратели знали правду о том, что происходит в конгрессе. Издатель согласен, что такое время публикации книги было бы наилучшим. Поэтому мы должны передать рукопись издателю как можно скорее.

Взгляд Пич заметался по комнате, словно она могла заставить рукопись появиться одним усилием воли.

— Я свяжусь с вами через неделю, если это вас устроит, — с трудом выговорила она.

— Я надеялся, что вы дадите ответ уже сегодня.

— Мне нужно все хорошо продумать. Это важный шаг для нас с матерью. Мы только пришли в себя. Эта книга опять поставит нас в центр всеобщего внимания. — Я понимаю ваши тревоги. Однако время не терпит. Если можно, остановимся на шести днях. Мне хотелось бы передать ответ издателю к следующей пятнице.

— Хорошо, пускай будет шесть дней.

Пич искоса бросила взгляд на Беллу, спрашивая себя, что она скажет. Белла так настойчиво просила ее не будить спящих собак. Но теперь другое дело. Теперь речь о книге, которую Блэкджек написал, чтобы вернуть себе доброе имя, книге, в которую он вложил душу, книге, которую он называл своим секретным оружием.

От решимости, кипящей у нее в груди, у Пич перехватило дыхание. Те негодяи, которые затравили отца до смерти, все же не уйдут от ответа. Она приложит к этому все усилия.

К сожалению, от нее мало что зависит. Решение предстоит принять Белле. В голову Пич пришла ужасная мысль. Неужели Белла все время знала об этой книге и прятала ее по каким-то своим соображениям?

Пич положила трубку и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы хоть немного успокоиться. Она готова была пожертвовать чем угодно, лишь бы вернуть отцу доброе имя, но только не тяжело выстраданным душевным покоем матери.

Белла отодвинула тарелку с остывшими французскими тостами.

— Уверена, что это очень вкусно, но боюсь, я потеряла аппетит, — сказала она Ари, потом повернулась к Пич: — Должна перед тобой извиниться, дорогая. Мне не следовало тебя останавливать, когда ты хотела действовать, опираясь на последние слова отца. Если бы я позволила тебе сделать, как ты хотела, то, возможно, тебе бы удалось найти эту книгу до того, как наша квартира сгорела. А теперь, боюсь, уже поздно.

Пич только что старалась придумать неотразимые доводы в пользу публикации этой книги. Теперь она почувствовала, что у нее буквально земля уходит из-под ног.

— Как это — слишком поздно? Все, что нам надо сделать, — это отослать рукопись мистеру Келлеру.

— Но я не знаю, где она! — воскликнула Белла.

Одного взгляда на убитое лицо Беллы хватило Пич, чтобы осознать, что та говорит правду.

Известие о существовании этой книги несказанно воодушевило Пич. Теперь она грохнулась с небес на землю, подобно Икару после того, как солнце растопило его крылья. Она была так разочарована, что ей хотелось выпрыгнуть из собственной кожи.

— Книга под названием «Политика стяжательства» должна увидеть свет, — произнес Ари так тихо, будто говорил сам с собой.

— Совершенно с тобой согласна, — ответила ему Пич, — и не из-за денег. Я никогда не забывала последних слов отца. Но боюсь, эта рукопись превратилась в дым, когда сгорела квартира.

— Почему ты думаешь, что она была там?

— А где еще ей быть? Не мог же папа спрятать рукопись в свой бумажник.

— А как насчет компьютерного диска? Дискетку можно спрятать где угодно.

Пич снова застонала. Ей следовало самой подумать об этом.

— Я точно знаю, что находилось в той квартире, — вмешалась Белла. — Я сама паковала коробки. Половину времени Блэкджек вообще отсутствовал. Он не мог ничего в них спрятать так, чтобы я не знала.

— У него должно было быть много бумаг, папок и записей в вашингтонском кабинете, — сказал Ари. — Что с ними произошло?

— Его помощник, Рэндольф Сперлинг, уложил их в коробки и переправил сюда. Они в гараже, вместе с кое-какой мебелью из Бель-Терр.

— Тогда именно там и начнем поиски, — решил Ари.

Пич чуть не разрыдалась от облегчения. Так приятно, — что она не одна будет заниматься очередным расследованием, что рядом будет Ари, на которого всегда можно положиться.

Ари уже был на ногах.

— Пошли, Пич. Пора браться за работу.

— А что, если книги в его бумагах нет?

— Сомневаюсь, что он сам ее печатал. Я почти уверен, что он ее кому-то диктовал. Нам остается лишь найти этого человека.

— Ты так легко об этом говоришь. А если мы ничего не найдем в гараже?

— Следующий логический шаг — поехать в Вашингтон и поговорить с людьми, которых знал твой отец.

— Я помогу вам всем, чем смогу, — сказала Белла.

Она продолжала удивлять Пич.

— Ты заодно с нами в этом деле, ма?

— Единственная причина, по которой я раньше не была с тобой заодно, это потому, что я не хотела причинить тебе боль. Я знала, как ты преклонялась перед отцом. Не хотелось отнимать у тебя последнюю иллюзию — остальные и так разбились.

— Наверное, мы оба считали, что поступаем, как тебе лучше, — подтвердил Ари. — Я знал, что у твоего отца были могущественные враги, и не хотел, чтобы они достались по наследству тебе.

Пич глядела на них и думала, что если бы это был мюзикл, то ей как раз пора запеть с воодушевлением: «Как один день не похож на другой».

— Почему же, когда вы узнали про книгу, вы передумали?

— Потому, что это оружие, — ответила Белла. — Думаю, именно об этом говорил твой отец в последний день, когда просил тебя не дать этим ублюдкам уйти от ответа. Я думаю, он хотел, чтобы ты воспользовалась этим оружием.