Глава 1

Тихий ветер веял по дворцовому саду, заставляя листья на деревьях шуршать так, как если бы они пели песню.

Высокие ели гордо и смело поднимались к темно-синему небу, как будто хотели поцеловать звезды. Полная луна заливала сад потоком серебряного света.

Вокруг царила тишина. В замке все было тихо и спокойно. Только одна легкая гардина шевельнулась у открытого окна. Издалека раздался собачий лай.

Катрин шла по дорожке, посыпанной гравием. Дойдя до маленького белого мраморного фонтана, она остановилась и прислушалась. На колокольне близлежащей церкви пробило восемь часов.

Катрин улыбнулась и оглянулась – огромный замок стоял погруженным в полную темноту. Только парадный вход с широкой лестницей был освещен факелами. Вокруг не было видно ни одного человека.

Родители Катрин, лорд и леди Журдан, уехали на праздник в соседнее графство. Они не вернутся до середины следующего дня. Слуг отпустили. Только Маргарет, старая нянька семьи Журдан, наверняка осталась, чтобы вовремя уложить спать младшего брата Катрин, Джонатана.

Катрин услышала, как скрипнули садовые ворота. Ее дыхание участилось. Она прижала руку к груди и почувствовала, как сильно бьется сердце. Дрожь пробежала по всему ее телу, как только она услышала уверенные шаги по гравию, которые быстро приближались.

Она закрыла глаза и вздохнула так глубоко, что это прозвучало почти как стон.

– Добрый вечер, моя красавица, – раздался приятный мужской голос.

Она открыла глаза, и ее лицо озарила радостная улыбка.

– Это ты, – прошептала она и посмотрела на мужчину, стоявшего перед ней: высокий, почти на голову выше нее, с довольно длинными темно-каштановыми волосами с непокорной прядью на лбу, с глазами цвета спелых каштанов, нос немного крупный для узкого лица и рот с полными губами. Его внешность соответствовала описаниям внешности героя из сказки, полной приключений. Он казался диким… диким и одновременно нежным, сильным, как дерево, с плечами такими широкими, словно они могли выдержать груз всего мира.

На нем была белая рубашка, распахнутая на груди, что позволяло Катрин видеть его мощные мускулы.

– Это ты, – прошептала она еще раз. Она вложила свои руки в его ладони. Когда он поднес их к своим губам и его горячее дыхание коснулось кожи Катрин, по ее телу пробежала дрожь.

– Я сделал тебе больно? – озабоченно спросил мужчина.

Катрин отрицательно покачала головой.

– О нет, ты не причинил мне боль. Я люблю сильные прикосновения твоих рук.

Мужчина улыбнулся.

– Я всегда боюсь раздавить тебя, ты такая нежная и хрупкая.

Катрин улыбнулась.

– Это только видимость. Я, возможно, не слишком высокая, но в силе мне не откажешь.

Мужчина погладил рукой ее волосы, которые мягкими каштановыми волнами спадали ей на плечи. Зеленые глаза Катрин блестели в темноте ночи, словно горное озеро в Шотландии. Крылья ее маленького носа слегка дрожали, а ее губы, красные и упругие, как спелая вишня, растянулись в смущенной улыбке. Она высвободила руки и провела ими по белому платью, пышные складки которого струились от корсажа, плотно облегающего ее нежные груди, до самой земли.

Она действительно была невысокой, с изящной фигурой, не лишенной хрупкости. Бледность кожи и овальная форма лица лишь усиливали это впечатление хрупкости, однако огонь в ее глазах выдавал темперамент.

– Давай немного пройдемся по саду, – предложила она.

Мужчина кивнул с легким сомнением.

– А что, если нас кто-нибудь увидит?

– Нас некому видеть: мои родители вернутся завтра к обеду, здесь только мои братья и Маргарет. Тебе не следует беспокоиться, в конце концов, ты лучший друг Дэвида, а Джонатан восхищается тобой с тех пор, как научился бегать. Маргарет же никогда не скажет ничего, что может представлять для тебя хоть какую-нибудь опасность. Ты ей всегда нравился, ты знаешь это. Все ваши неприятности не изменят ее доброго отношения к тебе.

– Да, мы потеряли все, кроме нашего титула.

Он невесело рассмеялся.

– Я самый бедный лорд во всей Англии, и клан, который я возглавляю, является самым нищим, и уж, безусловно, я единственный лорд, который трудится жнецом во время сбора урожая у незнатного владельца, чтобы не умереть с голода.

– Твои дела действительно так плохи, Кассиан?

– Я надеялся, что со смертью моего отца нищета закончится. Да, я был так глуп, что верил в сочувствие или сострадание людей, но я ошибался. Сэр Гумберт пользуется моим имуществом, и даже приданое моей матери попало в его руки. Единственное, что у меня еще осталось, – старый дом вблизи Ноттингемского леса, да и тот я скоро не смогу содержать. Дождь льется через прохудившуюся крышу, в стенах трещины, окна давно разбиты, приходится затыкать и затягивать их чем попало, чтобы защититься от ночной прохлады.

– Мне так жаль, если бы только я могла тебе помочь.

Кассиан улыбнулся.

– Ты и помогаешь – твоя любовь не позволяет мне совсем отчаяться. Если бы я был один, то давно бы сдался, но ты наполняешь мою жизнь смыслом. Я верну себе все, что мне принадлежит по праву, я поклялся себе в этом. Хочу быть достойным тебя и однажды повести тебя к алтарю. Ты станешь благородной леди Арден. Леди, у которой есть все. Я одену тебя в шелк и бархат, украшу жемчугом и золотом, ты будешь спать на мягких подушках и ходить по пурпурным коврам. Я добьюсь этого, Катрин. Однажды я получу назад все, что потерял мой отец.

Катрин вздохнула.

– Ах, если бы это случилось поскорее.

– Только потерпи, моя любимая, еще немножко. Оливер Кромвель казнил короля и созвал незаконный парламент, но это не может продолжаться целую вечность. Я уверен, что скоро парламента не будет, он трещит по всем швам, демократия Кромвеля является таковой лишь по названию, ее можно сохранить только силой оружия. Монархия будет реставрирована, и, если только в этой стране еще есть справедливость, король поможет мне получить назад мои владения.

– Во всем виновата проклятая гражданская война, если бы вы только не были католиками. Зачем только твой отец сражался на стороне короля Карла Первого?

Кассиан только беспомощно пожал плечами.

– Это не моя вина, – сказал он. – Лорды Ардены происходят из Шотландского Высокогорья. Они покинули Шотландию около двухсот лет назад во время Войны Алой и Белой розы и поселились вблизи Ноттингема. Тем не менее, они твердо держались своей веры. Никто из нас никогда не отступал от католичества. После того как на континенте разразилась Тридцатилетняя война, на нашем острове также разгорелась ожесточенная борьба из-за веры. Католики стали воевать против пуритан. Мой отец сражался на стороне короля Карла, потому что считал это своим долгом, и, как ты знаешь, все сторонники короля были лишены парламентом всех своих прав, более половины нашего состояния было конфисковано. Сэр Гумберт официально заявил и поклялся на Библии, что мы остались верными королю Карлу Первому даже после его смерти и пытаемся превратить остатки наших владений в католический остров посреди моря пуритан. Конечно, это была ложь, но в те времена больше верили пуританскому сэру, чем католическому лорду.

Кассиан сжал кулаки.

– Я еще посчитаюсь когда-нибудь с сэром Болдуином Гумбертом, однажды он вынужден будет вернуть все, что он отобрал у семьи Арденов с помощью лжи и интриг.

– Я знаю, – вздохнула Катрин. – Со многими произошло то же, что и с твоей семьей.

– А то немногое, что осталось, было уничтожено пожаром. Я до сих пор не могу понять, как мокрой, дождливой ночью могло разгореться такое пламя. Пожар уничтожил все до последней соломинки. Тогда поговаривали, что дело тут нечисто. Некоторые из наших арендаторов видели сэра Болдуина Гумберта вблизи нашего замка, но доказать никто ничего не мог. Ему не впервой прибирать к рукам владения семьи Арденов, не платя ни гроша.

В его глазах сверкнул гнев, и лицо стало суровым, а сжатые губы превратились в узкую линию.

– И потом смерть моего отца! Не прошло и четырех недель с его похорон, как ко мне прибыл сэр Болдуин с долговыми обязательствами, на которых стояла печать моей семьи. Я обязан был их оплатить. Что мне еще оставалось, Катрин? Пришлось за долги отдать замок ему, а самому перебраться в обветшавший охотничий домик.

– Я знаю, дорогой, – шепнула Катрин. – И мне так жаль, что я не могу тебе помочь.

Она коснулась его руки и слегка погладила ее пальцами, сразу же почувствовав игру его мускулов. Ее очаровывали его мужественность и сила, а запах просто сводил ее с ума. Это был запах здорового мужчины, привыкшего к физическому труду; от сегодняшней работы в лесу к нему примешивались ароматы земли, хвороста и зеленых елей. Все это создавало ауру, которой Катрин не могла противостоять. Опьяненная им, она глубоко вздохнула и забыла обо всем на свете. Она взяла его лицо в свои маленькие руки и заглянула ему в глаза.

– Все будет хорошо, Кассиан, – прошептала она. Он нагнулся к ней. Его палец пробежал по линиям ее губ.

– Ты прекрасна, как лесная фея, – прошептал он и нежно коснулся ее век, чтобы она закрыла глаза. Какое-то время он зачарованно смотрел на нее. Он почувствовал слабую дрожь ее тела и снова с неописуемой нежностью коснулся ее губ, которые слегка раскрылись. Его пальцы, как будто легкие крылья бабочки, ласкали ее лицо, касались бровей, ее маленького носа, пробежались по щекам.

– Пожалуйста, поцелуй меня! – прошептала она.

Кассиан не заставил себя просить дважды. Его губы нежно коснулись ее губ. Она почувствовала их тепло и была поражена их мягкостью. Его язык медленно исследовал ее рот. Их дыхание смешалось, казалось, оно слилось воедино. Она прижалась к нему всем телом, ощутила биение его сердца. Ее руки обняли его за плечи.

– О, если бы ты знала, как я тебя желаю, – пробормотал Кассиан, когда они наконец оторвались друг от друга.

Ночь была все еще теплой и мягкой. Жар дня до сих пор сохранялся в стенах дома, даже гравий на дорожках источал тепло. Запах цветущих кустарников распространял такой сильный аромат, что у Катрин совсем закружилась голова.

Да, и Катрин, и Кассиан ощущали сильное головокружение. Их охватило опьянение, пришедшее к ним от высоких мрачных елей и кустарника, где, наверное, жили эльфы. Фонтан, рядом с которым они все еще находились, казалось, кричал им: «Это ночь ночей, ночь, когда исполняются все желания».

А листья на деревьях шептали: «Любите друг друга, поцелуйте друг друга, станьте единым».

Теплая летняя ночь заставила Катрин и Кассиана забыть обо всем на свете. Случайное ли отсутствие родителей сделало их такими смелыми и отогнавшими от себя все мысли о добродетели или же это была сила чистой большой и глубокой любви, перед которой они не могли устоять?

Быть может, это аромат цветущего сада пробудил их чувственность и сделал их глухими и слепыми ко всему, что могло помешать этой ночью их любви. Как будто Эрос, самый могущественный из всех богов, сам Амур уселся на ветки деревьев в саду замка и вонзил в их сердца все стрелы из своего колчана, и ни одна стрела не пролетела мимо.

– Поцелуй меня, – вновь попросила Катрин. – Поцелуй меня и не прекращай целовать.

Кассиан нашел ее губы, обнимая ее с такой страстью и нежностью, что она вздрогнула от пробудившегося в ней желания. Чувственность, которую долго подавляли разум и страх перед богом, наконец освободилась.

Второй поцелуй был неистовым и одновременно сладким. Кассиан завладел губами Катрин. Одну руку он запустил ей в волосы и осторожно отвел ее голову назад, а другой рукой он обнимал ее за спину, прижимая к своему телу. Они почти лишились дыхания. Поцелуй был таким диким и требовательным, что Катрин полностью подчинилась ему. Она закрыла глаза, наслаждаясь дыханием Кассиана, которое пьянило ее, как самое изысканное вино.

Затем он отпустил ее, взял за руку и повел в сторону под зеленый полог листьев старого платана. Остановившись, он положил на ее плечи свои тяжелые сильные руки и посмотрел ей в глаза. Его взгляд стал требовательным. От него невозможно было уклониться.

– Я люблю тебя, Катрин, – сказал он серьезно. – Я люблю тебя больше всего на свете, ты единственная, кем бы я хотел обладать.

Катрин вздрогнула и хотела что-то возразить, но Кассиан приложил палец к ее губам.

– Но я еще не готов, ты не принадлежишь мне, Катрин, я боюсь, что однажды ты исчезнешь, как все, к чему было привязано мое сердце. Поэтому я прошу тебя, покажись мне во всей своей красоте, позволь мне один-единственный раз только посмотреть и подари мне воспоминания, которого хватит до конца моей жизни.

Катрин улыбнулась. Ее улыбка была смущенной.

– Я не исчезну, Кассиан. Ты всегда будешь знать, где я.

Кассиан покачал головой. Его взгляд стал повелительным.

– Ты знаешь, что я имею в виду, Катрин, – тон его голоса заставил ее понять, что было мало смысла в том, чтобы сопротивляться его желанию, и, Господи Боже, разве не мучила ее та же самая тоска. Неужели это действительно грех – показать себя мужчине, которого любишь?

– Но ты не будешь меня касаться, хорошо, – тихо попросила она.

Кассиан кивнул.

– Никогда не сделаю того, чего ты не разрешишь.

Дрожащими пальцами она расшнуровала корсет.

Кассиан прислонился спиной к старому платану, сквозь листья которого проникал серебряный свет луны. Хотя он держал себя в руках, его учащенное дыхание выдавало внутреннее волнение. Его глаза смотрели на Катрин со спокойной нежностью и любовью.

Она сняла корсет с плеч, которые в лунном свете казались шелковыми, и спустила юбку до бедер.

Взгляд Кассиана скользил по ее телу. Катрин начала дрожать, но не от прохлады начавшейся ночи, а, наоборот, от жара, охватившего все ее тело. Кровь теплыми волнами разливалась по всему ее существу. Она не осмеливалась взглянуть на любимого. Нагота смущала и стесняла ее.

– Посмотри на меня, – сказал он тихо.

Она медленно подняла голову, исполняя его желание. Она увидела, что он не отрывает взгляда от ее тела. В его глазах горело тепло, восхищение и страстное желание. Она чувствовала, как он взглядом горячо ласкает ее кожу, и ответный огонь запылал в ней. Он глядел на нее не отрываясь, как на самую ценную в мире драгоценность. Его дыхание убыстрилось.

Катрин ощутила странное волнение и то, как в ее животе поднялась горячая волна, а соски набухли и отвердели. Она хотела снова опустить глаза, но голос Кассиана помешал ей.

– Посмотри на меня, – сказал он. – Нет ничего такого, чего бы ты могла стыдиться.

И снова его взгляд заскользил по ее телу, оставляя горячий след.

– Я хотел бы видеть тебя всю, – сказал он теперь. Катрин послушалась. Она подчинялась не только его желанию, но и своей собственной страсти, которая загорелась в ее теле, как зажженный факел. Она спустила платье с бедер так, что оно, легко упав на землю, легло у ее ног, как морская волна.

Она снова почувствовала его взгляд, и ее дрожь усилилась. Она ощущала себя более чем обнаженной. Она казалась себе маленькой и хрупкой по сравнению с его ярко выраженной мужественностью, ранимой, как будто не было защищавшей ее кожи. Она была беспомощна перед его горящим взором и своим собственным желанием.

– Повернись, чтобы я мог увидеть тебя всю, – потребовал он, все еще продолжая стоять у старого платана.

Катрин медленно повернулась, чувствуя, как скользит его взгляд по ее спине, ягодицам и бедрам.

– Кассиан, – тихо сказала она. Ее голос немного дрожал.

– Все хорошо, – хрипло прошептал Кассиан. – Я не хочу тебя мучить. Оденься снова, если хочешь, но я никак не могу вдоволь насмотреться на твою красоту.

Он глухо рассмеялся.

– Хотя я думаю, что я никогда не смогу вдоволь на тебя насмотреться.

Катрин медленно повернулась. Сейчас они стояли лицом к лицу напротив друг друга.

– Ты прекрасна, – сказал Кассиан, и его слова прозвучали как вздох. – Господи, я и не думал никогда, что человек может быть так прекрасен…

Он протянул к Катрин руку, но все же он выполнял свое обещание и не касался ее. Она сама подошла к нему, как будто лишенная своей собственной воли, И встала так, чтобы его рука смогла коснуться ее плеча. Весь стыд отлетел от нее.

Катрин чувствовала себя красивой. Она ощущала себя настоящей женщиной. Она наслаждалась своей наготой, видя отражения собственной красоты в глазах Кассиана, как в зеркале. Он погладил ее плечо пальцем, затем руку до локтя. Она почувствовала, как дрожь пробежала по всему ее телу. Его палец оставил нестираемый след на ее коже.

Она взглянула на него так, будто хотела просить о помощи. Его глаза излучали безграничную любовь, но также и безграничное желание, и она тоже желала его. Всей силой своих чувств она желала этого мужчину, томясь по его силе, по его мужественности. Ее руки хотели ощущать его мускулы, биение его сердца. Она сделала еще один шаг, и он коснулся ее грудей. Катрин тихо застонала и закрыла глаза.

– Я не сделаю ничего такого, чего ты не захочешь, – сказал Кассиан еще раз.

– Делай все, что ты хочешь, – ответила она, дрожа. – Делай со мной все, что хочешь.

Его руки накрыли ее груди, которые, как новорожденные птенцы, устроились в его грубых, теплых ладонях. Большими пальцами он слегка потер соски Катрин, которые под его прикосновениями еще больше затвердели и стали напоминать спелые ягоды малины.

– Делай все, что ты хочешь, – повторила она.

– Нет, так нельзя, – ответил он хрипло. – Твоя девственность принадлежит мужчине, за которого ты выйдешь замуж.

Она открыла глаза и посмотрела на него.

– Однажды я выйду замуж за тебя, Кассиан, нет мужчины, которого бы я смогла полюбить больше, чем тебя. Без тебя я только половинка, ты принадлежишь мне, так всегда было, так есть и так всегда будет, никто не сможет нас разлучить. Моя душа и мое сердце принадлежат тебе уже давно, так возьми и мое тело. Я хотела бы подарить его тебе, ты должен им обладать, теперь и всегда.

– Ты действительно этого хочешь, Катрин?

Она кивнула.

– Это обещание, обещание нашей любви, написанное на языке наших тел и подписанное моей девственностью, – она не договорила, потому что его губы уже закрыли ей рот. Он с силой прижал ее к себе. Она лежала на его груди, защищенная его телом, как птенец, высовывающий из гнезда только свою голову.

Его руки гладили ее тело, затем он расстелил на земле свой плащ и потянул ее вниз. Он уложил ее так осторожно, как будто боялся, что какое-либо резкое движение может повредить ей или прервать волшебство этой сказочной ночи.

Его губы скользнули по ее шее. Катрин откинула голову назад, крепко обхватив его за плечи. Одно мгновение они лежали, прижавшись друг к другу, тело к телу, сердце к сердцу. Они были как два потерявшихся ребенка, у которых ничего нет, кроме них самих и их любви.

Затем его руки погладили ее дрожащую грудь, пробежались по животу, нежно надавили на ее холмик Венеры. Ее бедра раздвинулись сами собой.

– Посмотри на меня, – попросил он еще раз, скользнув рукой между ног.

Она подчинилась.

– Ты действительно хочешь, чтобы я сегодня сделал тебя своей женой?

– Да, я хочу. Сделай это! Не заставляй меня ждать дольше.

Его губы прижались к ее губам, в то время как рукой он гладил ее живот. Его пальцы нежно ласкали ее самые укромные места. Он подавил ее стон поцелуем.

Она прижалась к нему, вся дрожа. Его пальцы скользили по ней, как по струнам лютни, извлекая из нее все новые стоны страсти. Она пела под его руками песню желания. Сначала его ласки были нежными, потом он стал настойчивее и наконец осторожно заставил ее стонать все громче. Она раскинула бедра еще шире, предлагая ему всю себя. Внезапно он оторвался от нее.

– Покажись мне вся, покажись мне так, как женщина показывается мужчине, который любит ее так, как люблю тебя я.

Она не поняла, протянула руки к нему, желая покрепче его обнять, безумно желая его прикосновений, дрожа от страсти и бурного желания его новых ласк, томясь по его телу.

– Я хотел бы видеть тебя всю, хотел бы видеть дверцу к твоему желанию.

– Нет, – простонала Катрин, которая наконец поняла. – Нет, я умру от стыда.

Она закрыла лицо руками, и, тем не менее, он повторил то, что уже сказал:

– Тебе не надо стыдиться, я твой муж, между нами нет стыда.

Затем он коснулся пальцами ее потаенного места и почувствовал, как напряглось тело Катрин.

Ветер, тайный союзник любящих, слегка охладил ее горящее тело. Однако внезапно она почувствовала, что все остатки стыда исчезли и нет ничего греховного – показать всю себя мужчине, которого так любишь.

Он ощутил ее влагу.

– Покажи мне, как ты хочешь меня, – потребовал он, она ответила хриплым звуком, который вышел из глубины ее горла. Он исследовал ее живот, нежно массировал ее с мучительной медлительностью, когда он вновь коснулся источника женской страсти, она изогнулась навстречу ему, сходя с ума от желания.

– Возьми меня, – простонала она. – О Господи, делай со мной все, что хочешь!

Продолжая ласкать ее одной рукой и доводя ее почти до сумасшествия, другой рукой он снял и сбросил с себя рубашку и брюки.

Очень бережно он проник в нее, чувствуя, как она слегка напряглась.

– Все хорошо, моя любимая, все хорошо, я люблю тебя, и ты прекрасна.

Он был так осторожен, так нежен, несмотря на свою силу, что она наконец расслабилась.

Он нежно вошел в нее и начал медленно двигаться, при этом он смотрел ей в лицо и на мгновение приостановился, когда заметил боль, связанную с потерей девственности, потом его толчки постепенно убыстрились и стали более сильными. Он наполнил ее всю, проникая в самые ее сокровенные места. Она приспособилась к его ритму и снова начала стонать, а затем вскрикнула, дойдя до вершины своей страсти.

Позднее, когда она лежала рядом с ним, положив свою голову на его плечо, и он нежно гладил ее волосы, он спросил:

– Ты не жалеешь, что подарила себя мне?

Она энергично покачала головой.

– Нет, я принадлежу тебе с сегодняшнего дня и навсегда.

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.

– Мы не могли устоять против нашей любви, не так ли? Она сильнее нас.

Он кивнул и успокаивающе погладил ее волосы.

– Да, – подтвердил он. – Мы только что узнали, что не так-то легко устоять перед такой большой и сильной любовью, как наша. Она могущественнее всего на свете, сильнее даже, чем смерть.

– Сильнее, чем смерть, – тихо повторила она.

 

Глава 2

Она стала женщиной. Она была женой Кассиана. Его женой и в горе, и в радости. Уже скоро, как только Кассиану удастся вернуть свое состояние, они на глазах у всего света встанут перед алтарем, лорд и леди Ардены.

Катрин счастливо рассмеялась. Она еще лежала в постели, хотя солнечные лучи уже давно освещали ее комнату.

Окно было широко открыто, и снаружи доносились звуки самого обычного дня. Она слышала садовника, поправлявшего гравий на дорожке, слышала смех прачек, которые раскладывали на луге белье, чтобы отбелить его. Она слышала звон кастрюль и сковородок, доносившийся из кухни замка, и грохот въехавшего во двор экипажа.

Двое слуг о чем-то громко спорили, и Маргарет сердито призвала их к порядку. Катрин слышала, как во дворе замка ее братья занимались фехтованием. Звонкий голосок Джонатана, который в свои десять лет старательно учился владеть шпагой, буквально влетел в ее комнату: «Эй! Ты жульничаешь, ты сделал вид, что нападешь на меня слева, а сам ударил справа».

Она услышала смех своего старшего брата Дэвида: «В настоящем поединке не все противники действуют честно, ты должен считаться с тем, что тебя попытаются обмануть, как раз на это я и хотел обратить твое внимание».

Катрин все это слышала уже сотню раз, и, тем не менее, сегодня все было по-другому. Солнце светило ярче, ветер был нежнее, а запахи из кухни казались ей более соблазнительными. Все изменилось. Она смотрела на мир другими глазами, слышала новыми ушами, даже вкусовые качества у нее обострились.

Она больше не была девушкой, она была женщиной. Гордость наполняла ее, гордость и счастье, которые она едва могла вместить. Она любила и была любима.

– Кассиан, ах, Кассиан, – прошептала она. Охотнее всего она вскочила бы и побежала к нему, туда, на поля, где он работает жнецом, на поля, которые принадлежали раньше ему, а сейчас стали собственностью сэра Болдуина Гумберта.

Это было несчастьем, большим несчастьем, для них обоих, но ей не хотелось об этом думать сейчас. Она была слишком счастлива. Она думала, что для любви всего хватит. Ей нужно так мало: немного хлеба, немного воды, место для сна. Она вынесет все, главное – она будет вместе с Кассианом. В этом смысл ее жизни. Все остальное – пустяки. Если она будет с ним, ей ничего не будет нужно. В голове мелькнуло воспоминание, когда он ушел, в ней проснулись ее обычные потребности. Она почувствовала голод, жажду, холод и усталость.

Но через мгновение она была просто счастлива, так счастлива, как никогда прежде. Если она закрывала глаза, то снова видела его перед собой. Ее пальцы чувствовали еще его кожу, во рту она ощущала его дыхание, и ее томил его запах.

О, она была так счастлива. Катрин крутилась в постели и не знала, что ей сделать, чтобы не умереть от счастья.

Раздался стук в дверь, и на пороге показалась Маргарет. В руках она несла поднос с парным молоком и белым хлебом.

– Выбирайтесь из перины, леди Катрин, – сказала она и поставила поднос на маленький стол, – день в полном разгаре.

Катрин засмеялась.

– Ах, Маргарет, не будь такой ворчливой, лучше садись ко мне на постель и поговори со мной, расскажи мне о последних сплетнях.

– Я могу сделать кое-что получше, а вам пора вставать, скоро их лордства вернутся назад, и я не думаю, что леди Элизабет потерпит вашу леность.

Катрин вздохнула, потом она выпрыгнула из постели, обняла Маргарет и с волчьим аппетитом набросилась на завтрак.

Она уже умылась и расчесывала свои волосы, когда карета ее родителей въехала во двор замка и остановилась перед порталом. Она бросила расческу в серебряную шкатулку и помчалась по лестнице вниз, поддерживая свои юбки руками.

– Мама, – крикнула она и бросилась прямо в объятия леди Элизабет.

Мать улыбнулась.

– Когда ты наконец вырастешь, Катрин? – спросила она с легким укором, хотя в ее глазах Катрин прочитала нежность.

Она посмотрела матери в глаза.

– Я выросла, ты не поверишь.

Но до того как ее мать смогла спросить ее о чем-то, в разговор вмешался лорд Артур Журдан, статный мужчина лет около пятидесяти.

– Нам надо с тобой кое-что обсудить, через четверть часа мы ждем тебя в наших покоях.

Его слова звучали строго, взгляд был также строг, но тем не менее Катрин слишком хорошо знала, что за этой строгостью скрывается доброе сердце.

Леди Элизабет, выпрямившись, сидела в своем кресле. Она поставила перед собой стакан с мятной водой и время от времени выпивала из него по глоточку.

Лорд Артур выглядел более напряженным, чем обычно.

– Садись, – сказал он, когда Катрин вошла в комнату.

– Что случилось? – спросила девушка и посмотрела на серьезные лица своих родителей. – Я что-нибудь натворила?

Как по приказу, оба отрицательно покачали головой.

– Тебе скоро будет восемнадцать лет, Катрин, ты уже взрослая женщина, а не ребенок больше.

Катрин кивнула.

– Я знаю, отец, знаю это лучше, чем ты думаешь.

Лорд Артур посмотрел на нее, потом вздохнул и продолжил:

– Пришло время тебе выйти замуж.

– Как?

Лорд Артур снова вздохнул, обменялся взглядом с женой и положил свою руку на руку Элизабет.

– Сэр Болдуин Гумберт попросил вчера твоей руки, мы решили принять его предложение, Катрин, через месяц ты станешь его женой.

– Никогда.

Катрин вскочила так резко, что стул упал на пол.

– Я никогда не выйду замуж за сэра Болдуина, скорее, я заключу соглашение с самим сатаной.

Элизабет погладила руку дочери.

– Успокойся, деточка, на свете есть гораздо более худшие вещи, чем брак с Болдуином Гумбертом.

Но Катрин не хотела успокаиваться. Она гневно топала ногой, как маленький ребенок.

– Я никогда не успокоюсь, и я никогда не выйду замуж за Болдуина Гумберта, – крикнула она.

– Хватит.

Голос лорда Артура прозвучал как удар грома. Катрин вздрогнула.

– Ты сделаешь то, что мы тебе говорим. Земли Гумбертов граничат теперь с нашими владениями.

– Ты хотел сказать земли Арденов, – возразила Катрин. – Поля и леса, которые Гумберт украл у Арденов.

Лорд Артур пожал плечами.

– Не все на свете справедливо, страна пережила тяжелые времена, и сэр Гумберт стал нашим соседом, если ты выйдешь за него замуж, то все споры о границах наших владений окончатся. Твои дети будут самыми богатыми людьми во всем Ноттингемском графстве.

– Ты хочешь выдать меня замуж за этого мерзавца только для того, чтобы он не воровал больше наш скот с полей, ты хочешь променять свою единственную дочь на пару овец и коров.

– Не говори так, – попросила Элизабет. – Ты хорошо знаешь, что мы любим тебя и желаем тебе счастья. Сэр Болдуин богат, у тебя ни в чем не будет недостатка, и он могуществен, у него место в парламенте от Ноттингема. Мы не можем больше жить с ним во вражде.

– Вы хотите выдать меня замуж за этого негодяя.

Катрин нагнулась за упавшим стулом, подняла его, уселась и тряхнула головой.

– Я не могу в это поверить – мои родители, которые утверждают, что любят меня, хотят выдать меня за самого отъявленного негодяя во всем графстве.

– Катрин, ты леди, а не дочка мелкого лавочника, речь идет не о чувствах и привязанности, люди нашего круга заключают брак ради того, чтобы умножить состояние. Сэр Болдуин пуританин, а пуритане при Кромвеле имеют большой вес.

– Пуританин, ха! Болдуин – лицемер, ни больше, ни меньше, он пересыпает свою речь цитатами из Библии, но сам в нее не верит. Он говорит, что его душа трепещет при мысли о Боге, но я очень сомневаюсь в том, что у него вообще есть душа. Каждый день он одевается только в черное, не позволяет себе даже самого мелкого украшения, он ненавидит танцы, он запретил даже майское дерево, во всех своих владениях он запретил даже по большим праздникам петушиные бои или травлю быков. Он велел прогнать палками со своего двора бродячих актеров, он никогда не ходит в театр, держится вдали от всех празднеств, он презирает женщин и считает красоту работой дьявола, даже светскую музыку в своем доме он не терпит. Его служанки должны петь только церковные псалмы, если они этого не сделают, то он обзовет их шлюхами и кулаками выгонит из дома.

– Сэр Болдуин Гумберт влиятельный богобоязненный человек, может быть, в некоторых вещах он немного строг, но строгость еще никогда никому не вредила.

Лорд Артур резким движением взял маленький графин и налил себе стакан портвейна и одним глотком опустошил его.

– Большинство мужчин, влюбившись в женщину, меняются, – они становятся мягче, снисходительнее и терпимее. Ты молода, красива, и ты вполне можешь сделать из сэра Болдуина Гумберта приятного спутника жизни. Используй эти шансы, потому что он очень влюблен в тебя, – пояснила леди Элизабет и также налила себе стакан портвейна.

– Чувства сэра Болдуина мне полностью безразличны! – закричала Катрин и снова вскочила со стула. – Я не могу просто поверить, что вы можете обращаться со своей единственной дочкой, как с рабыней на рынке в Генуе.

Она расправила плечи, подняла подбородок и отбросила свои длинные локоны на спину. Вид у нее стал чрезвычайно высокомерным и упрямым.

– Делайте что хотите, но я никогда не стану женой сэра Болдуина, вы слышите, никогда.

– Нет, ты ею будешь, даже если мне придется за волосы тащить тебя к алтарю, – разозлился Артур Журдан. – Я твой отец, и твой долг слушаться меня, и я советую тебе хорошо обдумывать свои слова.

– Никогда! Никогда я не стану женой сэра Болдуина, скорее, я умру.

Катрин повернулась и заспешила к двери, подойдя к ней, она еще раз обернулась и сказала с большой гордостью:

– Впрочем, вы не можете выдать меня замуж за сэра Болдуина, я уже обещана другому, тому, кто сделал меня женщиной этой ночью.

– Что?

Теперь уже лорд Артур так резко вскочил, что стул за ним упал.

– Что ты сказала?

– Я больше не девственница.

Слова прозвучали как удар грома, предвещающий грозу. Леди Элизабет вскрикнула и прикрыла рот ладонью.

Ее широко раскрывшиеся глаза с ужасом смотрели на Катрин.

– Ты шлюха! Ты нас обесчестила!!! – заорал лорд Артур, подбежав к дочери. Он размахнулся и влепил Катрин такую пощечину, что щека у нее мгновенно стала красной.

– Артур! – восклицание леди Элизабет последовало как эхо за ударом.

Какое-то время Катрин стояла в каком-то оцепенении. Ее глаза с изумлением и яростью смотрели на отца, затем она резко повернулась и выскочила из комнаты. Лорд Артур беспомощно смотрел вслед дочери.

– Ты слышала, что она сказала? – спросил он жену. – Ты это слышала?

– Прекрати кричать, Артур, слугам не следует все это слышать.

– Это все, что ты мне скажешь?

Леди Элизабет пожала плечами, робкая улыбка осветила ее лицо.

– Она твоя дочь, Артур. Что ты ожидал? Что она подчинится?

– По крайней мере я ожидал, что она проявит некоторый разум, она должна видеть, какие выгоды принесет брак с сэром Болдуином.

– Она еще молода, и любовь, Артур, для нее важнее всего на свете. У нее еще есть идеалы, подумай о том, какими были мы, кроме того, она не реагировала бы так остро, если бы знала всю правду.

– Тем не менее, она должна была подчиниться, и она выйдет замуж за Болдуина Гумберта, и вот тогда она сможет делать все, что захочет. Если она не подчинится, я запру ее в монастырь, пусть лучше Дэвид или Джонатан унаследуют землю, чем она принесет ее в качестве приданого какому-нибудь бродяге.

При мысли о сыновьях лицо его напряглось.

– Дэвид как старший является главным наследником, Джонатан также имеет право на свою часть, если Катрин не хочет свою долю. Иначе она не совершила бы этого поступка. Пожалуйста, пусть становится монахиней, вот так просто, она уже женщина и будет лучше, если ей придется привыкнуть к послушанию.

Элизабет покачала головой.

– Артур, она сказала, что больше не девственница, ты что, забыл? И если это верно, а я уверена в этом, то сэр Болдуин не захочет жениться на ней.

– Ерунда, она солгала, конечно, она еще девственница, она своевольна, но не глупа, она знает цену своей добродетели.

– Ты прав, она действительно не глупа, и именно поэтому я верю, что она уже женщина, она любит молодого лорда Ардена, и Катрин точно знает, что нет никакой возможности выйти за него замуж, поэтому она позволила ему обесчестить себя, она хочет вынудить тебя разрешить ей вступить в этот брак.

– Брак со жнецом, ха! – Лицо сэра Артура покраснело.

Элизабет встала и подошла к мужу. Она положила руку ему на плечо и сказала:

– Кассиан Арден достойный человек, его несчастье только в том, что он беден.

– Его несчастье в том, что он католик, а его отец был роялистом. Ни Кассиан, ни его отец не захотели идти в ногу со временем, они упрямо держались за старое и потеряли из-за этого все свое состояние. Отдать мою единственную дочь такому жалкому бедняку? Нет, Элизабет, я останусь при моем решении: или Катрин выйдет замуж за сэра Болдуина, или пойдет в монастырь.

– Ты уже забыл, Артур, что она больше не девственница, – напомнила Элизабет.

– Есть знахарки, наполовину ведьмы, живущие в лесу, какая-нибудь из них, наверняка, знает средство, чтобы скрыть потерю девственности.

– При условии, что Катрин не беременна.

– Она больше не увидит Кассиана Ардена, – Артур сжал кулаки. – Пусть только осмелится показаться мне на глаза. Он обесчестил мою дочь, чтобы хитростью пробраться в дом и таким путем получить мое состояние. Мы, лорды Журданы, должны платить своими собственными землями за то, что его когда-то ограбили. Такого я не потерплю!

– Не волнуйся так, Артур, пожалуйста, успокойся. Кроме того, ты не справедлив к Арденам. Они столетиями жили по соседству с Журданами и были их хорошими друзьями.

Элизабет снова налила стакан портвейна и протянула его мужу. Он выпил его залпом и вытер рот рукавом богато расшитого камзола.

– Я еще с ней поговорю, – пообещала Элизабет. – Может быть, мне удастся ее образумить.

– А теперь будь разумной, девочка!

Элизабет уже не знала, сколько раз она повторила эти слова Катрин.

– О, я разумна, даже очень разумна, так разумна, что я отказываюсь выйти замуж за самого отъявленного мерзавца во всей Англии.

Элизабет вздохнула. Она села рядом с Катрин, наклонилась вперед и взяла дочь за руку.

– Катрин, а теперь послушай меня внимательно, клан Журданов не особенно большой, чтобы сохранять и приумножать свои владения. Мы должны заключать брачные союзы, уже наши матери и бабушки не могли выйти замуж за того, кого они любили, а только за того, чье состояние и титул могли их поддержать. Тебе тоже придется подчиниться этому правилу. Возможно, сэр Болдуин и не совсем настоящий джентльмен, но у него есть свои преимущества.

– Я не знаю за ним ничего такого, что могло бы считаться достоинством, – холодно возразила Катрин.

Элизабет вздохнула, встала, ее взгляд стал отрешенным, лицо помрачнело. Казалось, что в одно мгновение она внезапно постарела.

– Мама? – Катрин забеспокоилась, подошла к ней и почувствовала вдруг уколы совести. Нет, она совсем не хотела причинять родителям никакого горя, но то, что они требовали от нее, было чем-то невозможным.

– Ну хорошо, я все расскажу, – сказала Элизабет и посмотрела Катрин прямо в глаза.

– Мы не богаче, чем лорд Арден. Мы хотели скрыть это от тебя, Дэвида и Джонатана, чтобы не обременять вас нашими заботами.

– Что ты говоришь? – в ужасе спросила Катрин.

– Благородство не всегда вознаграждается, мое дитя.

– Мама, расскажи, что случилось.

– Во времена Гражданской войны твой отец укрывал нескольких преследуемых роялистов в нашем маленьком охотничьем домике. Сэр Болдуин узнал об этом, и с тех пор он шантажирует твоего отца. Только один Бог знает, сколько скота и лугов мы уже отдали ему. Вчера на празднике у Лоренсов он попросил твоей руки. Он пообещал, что если ты станешь его женой, то тогда он оставит нас в покое, если ты этого не сделаешь, то донесет на твоего отца в парламент в Ноттингеме и мы лишимся половины нашего состояния. Уже сейчас сэр Болдуин отобрал у нас все, что только можно, твой отец отдавал ему все, что только тот просил. Он делал это потому, что не хотел опорочить имя Журданов, не хотел, чтобы Дэвида постигла судьба Кассиана Ардена, о Джонатане я не хочу сейчас и думать. Если ты не станешь его женой, только Бог знает, что тогда произойдет. Выйди за него замуж, Катрин, я заклинаю тебя, выйди замуж за сэра Болдуина Гумберта. Ты одна держишь в руках судьбу Журданов.

Катрин побледнела, ее руки нервно мяли ткань платья, взгляд ее был устремлен вдаль. Какое-то время обе женщины молчали. Наконец Катрин тихо сказала:

– Как бы охотно я ни желала всем нам помочь, мама, я этого не могу, я никогда не смогу выйти замуж за сэра Болдуина Гумберта. Нет, так нельзя. Как смогу я прожить даже один-единственный день с человеком, который принес гибель как моему любимому, так и моей семье. Кто-нибудь должен призвать его к ответу. Кто-нибудь должен положить конец его подлым махинациям. – Она сглотнула. Слезы, которые она больше не могла сдержать, заструились по ее щекам. – Я знаю, чем я обязана вам, мама, и именно поэтому я не выйду за него замуж, нельзя еще раз позволить растоптать гордость и честь, которые связаны с нашим именем, лучше быть бедными и достойными, чем богатыми, но обесчещенными.

– Ты говоришь как настоящая леди, Катрин, – ответила Элизабет и улыбнулась. – Ты была воспитана, как леди, ты знаешь о гордости, достоинстве и чести, но родители не хотят и не могут поставить на кон счастье своих детей, они отвечают за вас, они должны расчистить вам путь в жизни, прости своего отца и меня, что мы хотели выдать тебя замуж за Гумберта.

Опять обе женщины некоторое время помолчали, на этот раз в полном согласии друг с другом, потом Элизабет спросила:

– Ты любишь Кассиана Ардена, не так ли?

Катрин улыбнулась, но потом возразила:

– Нет, мама, это больше, чем любовь, я принадлежу ему, все, чем я владею, я подарила ему: мое тело, мое сердце и мою душу. Он часть меня, которая принадлежит мне, как мои руки или ноги, без него я не могу и не хочу жить, он мне нужен как воздух, без него я почти мертва, но если мы вдвоем, то мы больше, чем просто два человека.

– Я понимаю тебя, Катрин, я понимаю тебя очень хорошо, но как ты предполагаешь с ним жить, у него ничего нет, кроме того, что на нем.

Катрин отмахнулась.

– Мне все равно, мама. Мне ничего не нужно, только он, Кассиан.

Элизабет встала и подошла к окну. Она выглянула в сад, посмотрела на цветник, понаблюдала за птицей, которая с распростертыми крыльями поднималась к небу и чья тень, как крест, падала на землю.

– Неужели это знак? – спросила она саму себя. – Неужели эта тень креста – знак?

Она медленно вернулась на середину комнаты и положила руку на плечо Катрин.

– Он сделал тебя своей женой, не так ли? Ты не солгала, когда сказала, что больше не девственница?

Катрин кивнула.

– Я знала, что вы никогда не позволите Кассиану стать моим мужем. Принести ему в жертву добродетель было единственным средством убедить вас в нашей любви.

Элизабет вздохнула.

– Я понимаю тебя, малышка, понимаю тебя лучше, чем ты, вероятно, думаешь, и я также очень любила твоего отца, и мои родители также хотели выдать меня замуж за другого.

Она тихо рассмеялась.

– Но нам в конце концов удалось переубедить их. Хотя мысль позволить ему обесчестить меня и тем самым добиться согласия моих родителей на наш брак тоже приходила мне в голову.

Катрин взглянула на мать и улыбнулась ей, потом она поднялась и обняла Элизабет.

– Я люблю тебя, мама.

– Я также тебя люблю, малышка, твоего отца, Дэвида, Джонатана и тебя, больше, чем я могу выразить это словами.

Катрин встала на колени и уткнулась лицом в складки платья матери. Она наслаждалась материнской рукой, которая гладила ее волосы.

– Что же нам теперь делать? – после недолгого молчания спросила она.

Элизабет взяла Катрин за подбородок и заглянула ей в глаза.

– Я действительно не знаю, Катрин. Может быть, тебе и вправду имеет смысл сначала пойти в монастырь только на время, на год, вероятно. Ты знаешь, чудеса не приходят как по приказу, но год большой срок, может многое произойти. Мы скажем сэру Болдуину, что ты должна окончить своё образование, поэтому и отправляем тебя в монастырь, чтобы он получил совершенно подходящую жену, таким образом мы выиграем время.

– А Кассиан? Я не могу оставить его одного. Я ему нужна. Я все, что у него есть.

– Будет лучше, если он тебя забудет, а ты его. Ты не можешь стать его женой, даже если он познакомил тебя с радостями физической любви. Забудь его, Катрин. Ты не создана для того, чтобы вести жизнь жены простого жнеца.

Катрин покачала головой.

– Я не смогу его забыть, даже если бы и хотела. Я люблю его больше, чем свою жизнь, и согласна с любыми лишениями, только бы быть с ним вместе.

Элизабет кивнула.

– Я знаю, малышка, что ты его любишь, используй год в монастыре, чтобы проверить, выдержит ли эта любовь испытание временем, за год может многое произойти, я это уже говорила.

Она смотрела на дочь, при этом обдумывая ситуацию. Ей нужно действовать быстро, она знала это. Каждый час, который Катрин остается здесь, может принести новую беду. Надо быстро сделать то, что необходимо. Элизабет хорошо знала свою дочь – если она увидит Кассиана ещё хотя бы один-единственный раз, все будет напрасно и мести сэра Болдуина уже не избежать.

– Маргарет придет, чтобы помочь собрать вещи, – объяснила Элизабет. – Через два часа будет готова карета, чтобы отвезти тебя в монастырь святой Екатерины.

– Что? Так быстро, я не могу, мама. Я должна проститься с Кассианом. Он должен знать, где я. Я ему это обещала.

Элизабет покачала головой.

– Ты можешь послать ему сообщение, на прощание друг с другом у вас нет времени. Впрочем, я не думаю, что отец тебе это позволил бы, для него Кассиан Арден – человек, который преждевременно похитил добродетель его единственной дочери.

В это мгновение раздался стук в дверь, и лорд Артур вошел в комнату.

– Ну? – спросил он. – Ты подумала? Выйдешь за сэра Болдуина добровольно или же я должен буду тащить тебя к алтарю за волосы?

Катрин покачала головой.

– Успокойся, Артур, – сказала Элизабет. – Мы нашли другое решение. Катрин на год отправится в монастырь, чтобы окончить свое образование. Она отправится туда сегодня же. Сэр Болдуин, в этом я уверена, против этого ничего не сможет возразить. Ему нужна жена, которой он будет гордиться, как дорогим украшением, блистательно воспитанная жена с безупречными манерами.

Лорд Артур согласно кивнул.

– Твоя мать чрезвычайно умная женщина, – сказал он, повернувшись к Катрин. – Я могу тебе только посоветовать брать с нее пример. Если ты через год будешь готова выйти замуж за сэра Болдуина Гумберта, то сможешь вернуться и вести жизнь уважаемой леди, если же монастырская жизнь не просветит твой разум, тогда ты примешь пострижение навсегда. Это мое последнее слово.

 

Глава 3

На ярмарочной площади Ноттингема царило оживление. Торговцы за прилавками громко расхваливали свой товар.

– Свежая рыба, люди, купите свежую рыбу!

– Здесь самые крупные яйца во всем Ноттингеме.

– Молодой человек, купите бант для вашей невесты, я уступлю вам за сходную цену.

– Свиные ножки всего за четыре фунта и к ним еще свиные хвостики в придачу.

Служанки громко торговались с лавочниками, молодые подмастерья толкались у прилавка оружейника, рассматривая его товар. Мошенники, предсказатели, цирюльники, танцовщицы – каждый на свой манер развлекал народ на ярмарочной площади.

Небо сияло голубизной, теплый воздух соблазнял молодых девушек одеваться в более легкие платья и украшать себя цветными бантиками.

– А теперь пойдем, не стесняйся, давай немного повеселимся.

Дэвид Журдан, брат Катрин, нетерпеливо потянул за рукав стоявшего рядом с ним Кассиана Ардена.

Кассиан выглядел совершенно отрешенным. Его выражение лица совсем не подходило к веселой толкотне вокруг него.

– У меня, честно говоря, нет времени для веселья, – нерешительно сказал он. – Лучше мне вернуться на поля и работать, сэр Болдуин строгий хозяин, который не оставляет своим работникам ни одной свободной минуты.

– Завтра праздник, Кассиан, завтра Вознесение. Никто сегодня не работает уже после обеда, даже люди сэра Болдуина. Грехом было сегодня взять серп в руки, пойдем повеселимся.

Дэвид продолжал тянуть его за рукав, и Кассиан позволил ему отвести себя к ступенькам, на которых уже сидели несколько молодых людей, расхваливающих красоту каждой женщины, проходившей мимо.

– О, красотка из красоток, придвинь ко мне свое ушко, чтобы я мог нашептать тебе любезности, – пристал Дэвид к хорошенькой дерзкой служанке, пробегавшей мимо с полной корзинкой.

– Берегись, чтобы я не забросала твои уши гнилыми яйцами, – резко ответила девушка. Молодые люди рассмеялись и хлопнули себя по ляжкам.

Но мимо пробегала уже следующая девушка, к которой уже пытались пристать молодые люди, однако женскому населению Ноттингема не надо было лезть за словом в карман. И площадь буквально сотрясалась от смеха и всеобщего веселья.

– Пойдем, Кассиан, – взволнованно крикнул Дэвид и вытащил у пробегавшей мимо цветочницы одну фиалку из букета. – Теперь твоя очередь, ты должен спеть песню о красоте женщин. Мы хотим к ним подольститься. Давай начинай.

Кассиан прислонился к стене, вымученная улыбка появилась на его губах, но он отмахнулся.

– Я плохой стихоплет, – выдавил он. – А льстить я вовсе не умею.

Он думал о Катрин. Он видел ее в каждой проходившей мимо девушке. Она подарила ему себя прошлой ночью. Теперь она принадлежала ему навсегда. Гордость переполняла его. Большая гордость, потому что он точно знал, что значило для девушки ее сословия подарить себя мужчине до брачной ночи.

«Она любит меня без всякой меры, – думал он, задыхаясь от счастья. – А я… я люблю ее больше, чем мою жизнь. Кассиан и Катрин. Катрин и Кассиан».

– Песню, спой песню, или тебя совсем не привлекает красота женщин, – приставал Дэвид.

– Есть только одна, чья красота меня трогает, – ответил Кассиан, но Дэвид не сдавался.

– Забудь Катрин, забудь ее хоть на один день, посмотри вокруг и порадуйся на красные щеки служанок, пышные груди кормилец и крепкие руки прачек. Они красивые эти женщины, только посмотри, Кассиан, жизнь прекрасна.

Кассиан вздохнул. Однако он взял из рук своего друга фиалку и бросился к бойкой юной крестьянке, которая тащила в руках громко орущего петуха, и сказал, протягивая ей цветок:

– Дорогая, я насмерть влюбился в вашего петуха, дайте мне его в жены за этот голубой цветок, прислушайтесь, королева петухов, к моей просьбе, иначе я умру.

Молодые люди расхохотались и от веселья подбросили в воздух свои шляпы.

– Кассиан, разбивающий сердца петухам, – орали они.

Бойкая крестьяночка вырвала цветок из руки Кассиана, вынула яйцо из кармана и сказала, хихикая:

– Петух уже обещан другому господину, но я дарю вам его дочку, держите.

– Громадное спасибо, принцесса петухов, госпожа над всеми яйцами, – Кассиан поклонился, но когда он выпрямился, его взгляд упал на карету, быстро проезжавшую мимо. Шутливые слова замерли у него на языке, глаза широко раскрылись.

– Катрин! – крикнул он. – Катрин, подожди!

Но кучер хлестнул лошадей, и хотя Кассиан бежал вслед за каретой так быстро, как только мог, экипаж вскоре исчез, оставив после себя тучу пыли. Кассиан остановился, задыхаясь.

Он все еще с ужасом смотрел вслед карете, когда к нему подбежал Дэвид.

– Это была Катрин. Куда она поехала?

Дэвид посмотрел на друга.

– Извини, что я тебе не сказал. Мне строго-настрого приказали молчать. Катрин уже сегодня будет в монастыре.

– В монастыре. Почему? Почему она мне об этом не сказала?

– Она сама не знала. Это решили только сегодня утром.

– Как? Что случилось, Дэвид? Скажи мне, я должен знать, что произошло.

Голос Кассиана был таким настойчивым, а взгляд испуганным, что сердце Дэвида наполнилось состраданием к другу. Он знал о любви Кассиана и Катрин, о любви, перед которой он испытывал уважение, потому что она казалась ему больше и глубже, чем у других людей. Кроме того, Кассиан был его лучшим другом, хотя отец, лорд Артур, не одобрял этой дружбы. Но Дэвиду было все равно, что Кассиан католик, а его семья принадлежит к Англиканской церкви. Так или иначе, есть только один Бог, и как в него верить, совершенно безразлично, главное – быть достойным человеком, твердо соблюдающим десять заповедей, таково было мнение Дэвида, и поэтому он ответил честно:

– Сэр Болдуин Гумберт попросил руки Катрин.

– Что? Как? Что ты сказал? – голос Кассиана с каждым словом становился все громче.

– Это произошло вчера на празднике в соседнем графстве.

– А что ответил на это лорд Артур?

Дэвид смущенно уставился в землю и поковырял кончиком сапога в трещине между камнями мостовой.

– Что он мог сделать?

Кассиан схватил Дэвида за плечи и встряхнул его.

– Дэвид, ради Бога, говори. Что произошло? Что решил лорд Артур? И куда отослали Катрин? В какой монастырь?

Дэвид высвободился из сильных рук Кассиана, затем ответил:

– Мой отец согласился, Катрин пообещали сэру Болдуину Гумберту.

– О Господи! Только не говори, что это правда.

– Правда, если бы все было по воле сэра Болдуина, то они бы уже сегодня стояли перед алтарем, но Катрин заартачилась, она даже заявила, что была с тобой, что ты стал ее мужем.

– Нет!

– Говорю тебе, что сказала.

Кассиан смотрел в направлении, в котором исчезла карета, и не знал плакать ему или смеяться. Плакать, потому что женщина, которую он так любил, не была больше рядом с ним, или смеяться, потому что она так решительно отказалась выйти замуж за другого.

– Отец вне себя от гнева на тебя, он назвал тебя бесчестным. Бесчестным и подлым, как будто ты переспал с его кошельком.

Кассиан кивнул.

– Я не могу его в этом винить, рассказывай дальше, повтори мне каждое слово, я должен все знать, Дэвид.

– После признания Катрин и ее упорного отказа выйти замуж за сэра Болдуина моей матери пришла в голову одна идея, отослать Катрин на один год в монастырь. – Дэвид улыбнулся и чуть смущенно развел руками. – Ты знаешь, моя мать немного сентиментальна, она думает, что за один год многое может произойти. Я так понимаю, что она просто оттягивает срок замужества Катрин. Мать заявила, что Катрин должна окончить свое образование, чтобы стать достойной женой сэра Болдуина.

– Но почему сэр Артур принял предложение сэра Болдуина?

Кассиан непонимающе покачал головой.

– Объясни мне, любой знает, какой сэр Гумберт мерзавец, а твой отец – человек чести, и честь его рода для него превыше всего.

Дэвид пожал плечами и смущенно посмотрел в сторону.

– Во время войны мы укрывали в охотничьем доме несколько преследуемых роялистов. Это была молодая семья – муж, его жена на последнем сроке беременности и двое маленьких детей. Она болела, у нее была лихорадка, не мог же отец их прогнать как бешеных собак. Мы принадлежим к Англиканской церкви и живем по правилам Святого Писания: люби своего ближнего, как самого себя. Что же нам было, нарушать евангельские заповеди?

– Нет, конечно, нет. Роялисты, католики, протестанты – все мы христиане, люди, англичане.

– А вот у сэра Болдуина другое мнение. Он вынюхал, что мой отец прятал эту семью в охотничьем домике, посылал к ним врача и повитуху. Теперь он его шантажирует: или он получит Катрин в жены, или он доложит парламенту в Ноттингеме, к которому он и сам принадлежит, что сделал мой отец. Ты знаешь, что это значит.

– Кто знает это лучше меня? Твоему отцу подобный акт милосердия к ближнему будет стоить половину его состояния.

– Теперь ты тоже знаешь, почему лорд Артур дал согласие на это предложение. Конечно, ему самому плохо от мысли, что придется отдать любимую дочку этому негодяю. Мы должны радоваться, что нашей матери пришла в голову эта удачная идея – немного потянуть время, отправив Катрин на один год в монастырь, но это еще не все…

Дэвид еще не договорил фразу до конца, как Кассиан его перебил, сказав:

– Я должен с ней поговорить. Я должен хоть один раз поговорить с Катрин. Ты понимаешь, Дэвид. Она должна знать, что я сделаю все, чтобы избавить ее от брака с сэром Болдуином и от жизни в монастыре.

Дэвид покачал головой.

– Я не могу помочь тебе, Кассиан, не повредив моей семье, пожалуйста, не дави на меня больше.

– Дэвид, ты должен мне помочь, ты не можешь допустить, чтобы я и Катрин расстались возможно навсегда, даже не простившись друг с другом. Ты не можешь быть таким бессердечным, пожалуйста, Дэвид.

Молодой лорд Журдан тяжело вздохнул. Сердце разрывалось от противоречивых чувств. Разве не он только что сбежал из замка, чтобы не видеть слез Катрин и не слышать ее плача по Кассиану? Разве не он всегда уважал их любовь? Ему не хотелось принимать вину на себя. Он не хотел быть виноватым ни перед этой любовью, ни перед своим лучшим другом, ни перед своей дорогой маленькой сестренкой, но он должен думать также о Джонатане. Если бы его не было, жизнь была бы намного беднее, но, вероятно, и легче тоже. Дэвид запретил себе подобную мысль, потому что он чрезвычайно любил своего маленького брата.

– Катрин и сопровождающие ее люди по приказанию отца переночуют сегодня на постоялом дворе «У Белого Оленя». Возьми лошадь, Кассиан, и поезжай в направлении Лейчестера, через двадцать миль будет этот постоялый двор. Но будь осторожен: Катрин сопровождают двое вооруженных слуг. У них строгий приказ следить за тем, чтобы никто и ничто не помешало ей уже завтра прибыть в монастырь святой Екатерины, где ее и передадут сестрам.

– Спасибо, Дэвид.

Кассиан хлопнул друга по плечу, но затем его лицо снова помрачнело.

– Что еще?

– У меня нет денег, чтобы нанять лошадь, а у самого ни одной больше не осталось…

– Возьми моего жеребца, ты его знаешь. Он стоит в наемной конюшне, вниз по этой улице.

– Спасибо тебе, Дэвид. Спасибо тебе не только за твоего жеребца, но также за твою дружбу.

– Ладно, ладно.

Дэвид отмахнулся.

– При случае ты меня отблагодаришь.

Он покопался в карманах и вытащил маленький кожаный кошелек.

– На, возьми, – сказал он. – Здесь немного, только около двадцати фунтов, но тебе этого хватит на первый случай.

Кассиан немного стеснялся брать деньги, но, подумав о своих пустых карманах, он, помедлив, взял кошелек и сунул его в карман.

– Спасибо, Дэвид, один Бог знает, как я тебе благодарен. Будь уверен, что однажды я отплачу тебе за твою дружбу и с процентами.

Друг рассмеялся.

– Храни меня от этого небо. Поторопись, карета уехала.

Меньше чем через полчаса Кассиан на черном жеребце Дэвида миновал рыночную площадь и выехал через городские ворота на дорогу к Лейчестеру. И сразу же помчался изо всех сил. Он пришпоривал и пришпоривал коня. Кассиан не обращал внимания на то, что конь начал задыхаться. Только тогда, когда он увидел пену на его морде, он сделал короткую передышку и повел коня к ручью. Он напоил его, выпил сам несколько пригоршней воды, чтобы утолить жажду, потом поехал дальше. Кассиан не останавливался, чтобы поесть или отдохнуть. Он отдохнет только тогда, когда будет знать, что увидел Катрин и поговорил с ней.

Он ехал по английским дорогам, слепой ко всем красотам, высматривая только карету любимой. Солнце медленно садилось, освещая зеленые луга последним золотым лучом. Вдруг из-за поворота дороги наконец показалась карета.

Кассиан охотнее всего завопил бы от радости, но он придержал коня, стряхнул пыль с куртки и поскакал легкой рысью. Проезжая мимо кареты, он бросил взгляд в окно и увидел Катрин. Ее вид пронзил ему сердце. Она сидела, откинувшись на подушку и закрыв глаза. Ее лицо было заплаканным, нос красным, веки распухшими. Более всего он хотел бы остановить карету, чтобы обнять и утешить любимую, но он овладел собой. Если он хотел поговорить с Катрин, то необходимо быть хладнокровным и рассудительным.

Кассиан знал, кто сопровождает Катрин. Он узнал по униформам с городскими гербами двух стражников из Лейчестера. Они, вероятно, были слугами советника, может быть, даже стражниками. Кассиан отметил и ножи с мушкетами, которые лежали рядом с ними, и их униформу с цепями, да и сами они выглядели очень суровыми. Плечи у них были широкими, и их большие руки, казалось, привыкли вязать преступников.

«Лорд Артур обо всем позаботился и не хотел никаких глупых случайностей», – с уважением подумал Кассиан.

– Эй, всадник, – крикнул один из стражников из открытого окошка кареты. – Что ты уставился? Поезжай дальше. Тебе здесь не на кого засматриваться.

– Я только хотел спросить у вас – не знаете ли вы постоялого двора поблизости, моя лошадь устала, надо бы где-нибудь остановиться на ночлег, – вежливо сказал Кассиан.

В то время как один из них строго осматривал его с ног до головы, второй все объяснил.

– В миле отсюда есть постоялый двор «У Белого Оленя», мы сами там переночуем, там не лучшее место, но довольно чисто.

Кассиан поблагодарил и отъехал от кареты. Он почувствовал облегчение от того, что Катрин настолько устала, что не проснулась во время их короткого разговора. Он боялся, что она так сильно обрадуется, что выдаст его. Оставаться неузнанным было для него крайне важно, потому что в голове у него созрел план.

Нет, он совсем не был доволен тем, что ему придется ждать Катрин целый год. Это слишком долго, она нужна ему каждый день, каждый час, даже каждую минуту. Не видеть ее целый год, нет, он этого не перенесет, да и кто знает, что может случиться за этот год. Вряд ли его ситуация изменится в лучшую сторону. Вряд ли он сможет стать достойным по богатству женихом, и вместо него сэр Болдуин Гумберт женится на Катрин, нет, такого Кассиан не мог допустить ни при каких обстоятельствах.

Он сделает все, лишь бы его любимая избежала такой судьбы. Как только он подумал о том, что сэр Болдуин положит свои гадкие руки на груди Катрин, подобные персикам, что его вечно мокрый рот прижмется к ее нежным теплым губам, и когда он представил строгую безрадостную жизнь его любимой в ханжеском пуританском доме, ему стало совсем не по себе. Она будет должна всю свою жизнь ходить в черных платьях, лишенная всех радостей жизни. Нет, так не будет, ведь Катрин любит все прекрасное, она жизнерадостная и темпераментная молодая женщина, и рядом с сэром Болдуином она просто зачахнет, как цветок без воды.

Нет, Катрин не должна ни плакать в монастыре, ни становиться женой сэра Болдуина. Катрин будет его женой, пусть не перед людьми, зато перед Богом. Она будет жить с ним и родит ему детей. Он позаботится о том, чтобы она ни в чем не испытывала недостатка. Сейчас нет, но скоро, очень скоро, в этом он был уверен, он сможет предложить Катрин все, что ей нужно для жизни.

 

Глава 4

Когда карета подъехала к постоялому двору «У Белого Оленя», Кассиан уже сидел за столом с тарелкой бобового супа и караваем хлеба перед собой.

Он сидел, наклонившись, так что волосы падали ему на лоб, закрывая часть лица. Стражники вошли на постоялый двор, один из них поддерживал Катрин, другой шел рядом, он и крикнул:

– Нам нужно две комнаты.

Хозяин, стоявший за стойкой, тут же предложил им эль, чтобы они могли утолить жажду после путешествия.

– Одну комнату для молодой леди, вторую для нас, кучер может переночевать в карете, – уточнил стражник.

– Всегда к вашим услугам, господа, все будет, как вы пожелаете. – И хозяин поставил перед мужчинами полные кружки, к которым они жадно припали.

В этот момент Кассиан уронил нож. Нож зазвенел, упав на каменный пол, и Кассиан нагнулся за ним под стол. Украдкой ему удалось поймать взгляд Катрин, которая, вздрогнув от звука, оглянулась и увидела его. Осторожно, чтобы не заметили стражники, он приложил палец к губам, призывая Катрин к молчанию.

Ее глаза широко распахнулись, и улыбка озарила лучом счастья ее заплаканное безутешное лицо.

Тем временем стражники из Лейчестера опустошили свои кружки.

Хозяин предложил Катрин стакан яблочного сока.

Она улыбкой поблагодарила его. Хозяин обернулся к мужчинам.

– Вы хотите есть? Я только что зарезал барана, хорошее свежее мясо, к нему есть бобы, ну как, вам подходит?

Мужчины кивнули.

– Леди поест в своей комнате, а мы можем устроиться здесь.

– Хорошо, господа.

Кассиан увидел, как он взял два ключа из связки, на одном стояла цифра три, на другом – четыре. Он протянул оба ключа стражникам и объяснил:

– Леди расположится в комнате номер три, это самая лучшая комната во всем доме, а вы будете спать в комнате номер четыре.

– Хорошо, хорошо, – кивнул суровый стражник, и Кассиан увидел, как они стали подниматься по узкой лестнице на второй этаж.

Кассиан доел свой обед, затем вышел во двор. Как можно незаметнее он обошел вокруг дома, надеясь на маленькое чудо: например, Катрин подойдет к окну, и он увидит, где находится комната номер три. Бог является Богом любви, на этот раз он также проявил милость.

Кассиан тихо свистнул только один раз, тут же занавеску отдернули, и он увидел Катрин. Она осторожно открыла окно.

– Кассиан, – тихо позвала она, но молодой человек прижал палец к губам.

– Говори тише, никто не должен нас слышать.

Катрин кивнула.

– Когда пробьет полночь, открой свое окно.

– Что ты планируешь, Кассиан? – спросила Катрин. Кассиан тихо засмеялся.

– Ты все скоро узнаешь, или же ты умираешь от желания провести следующий год за темными и холодными монастырскими стенами.

Катрин отрицательно покачала головой. Внезапно послышался шум. Дверь постоялого двора открылась, из нее вышел кучер.

– Это не вас я видел по дороге сюда? – дружелюбно спросил он и уселся на ступеньки, чтобы поболтать.

– Да, меня, я ехал из Ноттингема.

– Вы хотите тоже в Лейчестер?

Кассиан покачал головой. Он не знал, что отвечать, поэтому промолчал.

– Лейчестер похож на монастырь, – сказал кучер. – Все кишит монахами и монахинями, молодому парню вроде вас нечего там делать, или вы ищете работу. Каким ремеслом вы владеете?

Кассиан слегка улыбнулся.

– Я… – на мгновение он поколебался. – Я крестьянин, но хозяйство у нас очень маленькое, все получил старший, а я должен идти в город, чтобы поискать себе что-нибудь другое.

Кучер кивнул.

– В Лейчестере вы ничего не найдете. В городе одни рясы да дворяне из Шотландского Высокогорья, у которых конфисковали землю, каждый из них ищет работу.

– А куда бы вы пошли на моем месте? – спросил Кассиан кучера.

Тот осмотрел его с ног до головы.

– В Лондон, – ответил он наконец. – Куда же еще? Парень вроде вас может найти свое счастье только в Лондоне. Работы там полно и… – он ухмыльнулся. – А женщины там очень даже неплохие. В Лондоне вы получите все, что хотите.

Кассиан минутку помедлил, потом спросил:

– Лондон достаточно большой, чтобы в нем можно было вести уединенную жизнь?

Кучер удивленно приподнял брови.

– Вы в бегах? Что вы натворили?

Кассиан смущенно улыбнулся.

– Я обесчестил девушку, ее семья хочет заставить меня на ней жениться, а я, понимаете, еще слишком молод для такого шага.

– Ты прав, парень. Ты еще молод, сначала надо насладиться жизнью, ты прав.

Он весело засмеялся, потом стал серьезным.

– Не беспокойся, Лондон большой, тебя никто там не найдет. Ты же не отправишься в квартал аристократов, не так ли? Я советую тебе поискать пристанище в Сохо, местечко не для благородных, но зато там полно людей со всех концов страны и никто не спрашивает, откуда ты и почему оказался здесь.

Кучер кивком подозвал Кассиана подойти поближе, затем он прошептал ему на ухо:

– Девушки из Сохо знамениты своим искусством любви, пойди к «Черному Козлу», дом стоит на берегу Темзы, там ты найдешь все, что тебе нужно.

Кассиан помедлил.

– Я хотел бы развлечься, но соблюдая при этом некоторую честность.

Кучер сплюнул.

– Ты, парень, из деревни, не так ли? В Сохо также есть маленькие комнатки в приличных домах, где все тебя оставят в покое. Я думаю, что-то подходящее для себя ты обязательно отыщешь. Ты за словом в карман не лезешь, и у тебя сильные кулаки, такой молодой парень вполне может найти в Лондоне свое счастье.

Затем он, охая, поднялся, сложил пальцы крестом на счастье и пошел в направлении конюшни.

Кассиан задумчиво посмотрел ему вслед, затем развернулся и пошел в противоположном направлении, добрался до маленькой рощи и улегся под деревом, чтобы немного поспать.

Было уже темно, когда его разбудил крик неясыти. – Когда кричит неясыть, умирает человек, – пробормотал он себе под нос, но в тот же момент отмахнулся от этой мысли. – Сплетни старых кормилиц. Каждый час где-нибудь умирает человек. Вероятно, даже в эту минуту, и почти наверняка поблизости есть неясыть.

Он встал, подошел к маленькому ручью, что струился по краю рощи, набрал пригоршни воды и плеснул себе в лицо. Он фыркнул, затем попил, разгладил на себе одежду и медленно, крадучись, вернулся к постоялому двору.

В доме было тихо и темно. Факел перед входом был потушен. На верхнем этаже, там, где спали оба стражника, скрипнули деревянные ставни.

И во дворе, и в конюшнях царила тишина. Кассиан посмотрел на кучера, который улегся рядом со своими лошадьми на соломе и громко храпел.

Кассиан тихонько подошел к своему жеребцу, который приветствовал его негромким ржанием. Он нежно похлопал его по шее, перед тем как обмотать тряпками его подковы, чтобы приглушить топот копыт по булыжникам перед двором. Когда все было готово, он отвязал коня и подвел его прямо под окно Катрин.

– Стой тихо, – приказал он. – Не двигайся с места.

Конь опять тихо заржал, как будто понимал каждое слово.

Кассиан быстрым шагом вернулся во двор и осторожно взял лестницу, которая была прислонена к сеновалу. Он подтащил ее к дому и прислонил к стене. Ему повезло, лестница была достаточно длинная, так что он без всяких сложностей добрался до окна Катрин.

До этого он уже бросил маленький камешек и ждал, пока покажется Катрин. Она тихонько отворила окно и обрадованно проговорила:

– Кассиан, я надеялась, что ты придешь. О, я так надеялась.

– Тсс, тише, теперь я здесь, выбирайся из окна, дай мне руку, я тебе помогу.

Катрин подобрала юбку и взяла руку Кассиана. О, за эту руку можно было держаться всю жизнь. Рука была столь сильна, что одним ударом топора могла разрубать бревна, и одновременно такая нежная, что Катрин казалось – она может растаять в его руках, как лед на солнце.

Они еще не добрались до конца лестницы, находясь между небом и землей, как внезапно распахнулось окно комнаты, в которой отдыхали стражники.

– Ха, – крикнул суровый охранник. – Я это подозревал, стой, кому говорю, стой.

Изнутри комнаты послышался шум, быстрый топот сапог, грохот двери.

– Мы должны поторопиться, – выдохнул Кассиан и схватил Катрин. Страшно торопясь, он спустился вниз, поставил Катрин на землю, быстро отвязал жеребца, помог своей любимой забраться в седло, и сам прыгнул вслед за ней. В то же мгновение дверь постоялого двора распахнулась, и из нее выскочил второй стражник.

– Стой, – закричал он. – Стой, кому говорю.

Кассиан пришпорил коня, но охранник держал в руках мушкет и выстрелил вслед беглецам. Пуля задела плечо Кассиана. Он охнул, но еще крепче вцепился в поводья.

– Держись крепче, Катрин, – крикнул он и помчался так, как будто за ним гнались все черти преисподней.

Два часа они скакали галопом, и Катрин заметила, что лицо Кассиана все чаще искажается гримасой боли, он даже тихо стонет.

– Что с тобой, Кассиан? – спросила она.

– Мое плечо. Выстрел задел меня, рана горит и причиняет мне боль.

– Почему ты ничего мне не сказал раньше? Мы должны остановиться, Кассиан. Мы должны перевязать твою рану.

Кассиан покачал головой.

– Нет, у нас нет времени, мы должны как можно быстрее миновать Лейчестер. Стражники позаботятся о том, чтобы тебя разыскивали.

– А куда мы, собственно говоря, едем? – спросила Катрин. – Ты так внезапно появился на постоялом дворе, и меня охватило такое счастье, что я готова была последовать за тобой на край света. Я даже не знаю, что…

Кассиан коснулся поцелуем шелковистых ароматных волос.

– Я знаю, моя любимая, и поехал бы на край света, чтобы защитить тебя от горя, но сначала наш путь ведет в Лондон.

– Так далеко! Что мы будем там делать?

– Мы будем там жить, я найду себе работу, может быть, в конторе богатого купца, может быть, в порту. Темза ведет прямо к большим гаваням, которые лежат у моря и из которых корабли отплывают во Францию, Германию или Испанию. Я уверен, я найду там работу.

– Где мы будем жить?

– Сначала я сниму дешевую комнатку, а позднее мы, вероятно, найдем себе небольшой домик, мы будем жить как муж и жена.

– Но мы не женаты.

– Ты права и до твоего совершеннолетия, пока тебе не исполнится двадцать один год, нам требуется согласие твоего отца.

– Остановись, – попросила Катрин. – Пожалуйста, остановись.

Ее голос звучал так умоляюще и ее плечи так дрожали от подавляемых рыданий, что Кассиан тут же придержал лошадь и остановился. Они находились посереди дороги, ведущей к Лейчестеру, было еще темно, но на горизонте уже показалась серая полоска, предвещавшая рассвет. Кругом царила тишина, только один слишком ранний петух закукарекал в ближайшей деревне. Слева от дороги лежали поля, за которыми виднелись крошечные деревеньки с хижинами из дерева и кирпича, домики лепились на холмах, словно игрушечные.

Справа от дороги лежал лес, глубокий темный лес, который в тусклом свете пробуждающегося утра казался немного зловещим. Кассиан взял за поводья коня, на котором сидела Катрин, и медленно и осторожно зашагал в сторону леса.

Они перебрались через какие-то камни, несколько раз ветки хлестали сзади, но вскоре они вышли на небольшой просвет, в середине которого оказалось маленькое озеро, вода засверкала в свете первых солнечных лучей и казалась золотым диском.

Кассиан привязал коня к дереву и расстелил свой плащ поверх мягкого мха.

– Ты устала, не правда ли? – спросил он, нежно погладив Катрин по щеке.

– Нет, не больше, чем ты, – возразила Катрин. Кассиан сел и прислонился спиной к дереву. Катрин опустилась с ним рядом и положила голову ему на грудь. Его руки гладили ее плечи, скользили по ее щекам, расправляли ее волосы. Но движения причиняли ему боль, и он снова застонал.

– Позволь мне посмотреть твое плечо, – попросила она.

Она поднялась и помогла Кассиану снять рубашку. Рана была чуть ниже правого плеча. Мушкетный выстрел доставил глубокую рану с рваными краями, кожа вокруг опухла и была горячей.

Катрин испугалась, затем оторвала кусок от нижней юбки и побежала к озеру. Вернувшись, она очень осторожно протерла рану мокрым куском материи. Каждый раз, когда Кассиан стонал, она нежно целовала его, чтобы уменьшить его боль. Потом она перевязала рану и вновь устроилась рядом с ним.

– Вообще-то, я даже не спросил, хочешь ли ты поехать со мной в Лондон, – вдруг сказал Кассиан и тихо рассмеялся. – Честно говоря, я и себя-то не спросил. Я увидел тебя в карете и просто последовал за тобой, не думая в тот момент, что мне делать. Единственное я знал точно: я хочу быть с тобой.

Катрин кивнула.

– Со мной было то же самое, мне и сейчас все равно, что принесет нам будущее, главное, что мы вместе. Я не боюсь бедности или тяжелой работы, вероятно, я где-нибудь смогу работать служанкой или прачкой.

– Незамужней женщине трудно найти работу.

– Может быть, – сказала Катрин. – В любом случае я попробую. У нас будет маленькая комнатка, и каждый день я буду радоваться твоему возвращению ко мне. Мы никогда больше не расстанемся, Кассиан.

Она отчаянно-смело взглянула на любимого.

Кассиан заметил уверенность в ее взгляде, но в какой-то момент промелькнула и тень страха. Он также боялся. Катрин такая нежная, и она леди… Сможет ли она вынести тяжелую жизнь прачки или служанки? Выстоит ли их любовь перед повседневными заботами?

– Я люблю тебя, Катрин, – прошептал он и спрятал свое лицо в ее ароматных волосах. – И мне не хотелось бы, чтобы тебе когда-либо чего-то не хватало.

– Поцелуй меня, – попросила она. – Обними меня крепче и поцелуй, тогда все будет хорошо.

Она прижалась грудью к его груди и подставила ему свои губы. Кассиан обнял ее и почувствовал хрупкость ее нежного тела. Она казалась ему такой бесконечно уязвимой. Ее плечи совсем исчезли в его руках, ее талия была такой тонкой, что он мог охватить ее своими ладонями.

Он нежно поцеловал ее, провел пальцами по щеке, затем по груди. Его руки, едва касаясь, скользнули по ее телу.

– Я хотела бы почувствовать твою кожу, – прошептала Катрин.

Он понял, она искала у него защиты, как маленький котенок, испугавшийся грозы. Любовь и защиту, заботу и укрытие, и он был готов дать ей все это.

Он снова расстегнул рубашку и прижал голову Катрин к своей груди. Одной рукой он обнимал ее, другой гладил по спине. Он гладил ее, как ребенка, испугавшегося ночью. Они долго лежали так, и постепенно из тела Катрин исчезло напряжение. Она свернулась рядом с ним покорным теплым комочком.

Он осторожно положил ее рядом с собой, расстегнул платье и снял его. Она позволила ему это, не открывая глаз. Его пальцы легкими прикосновениями пробежали по всему ее телу. Она выгнула спину, откинула голову назад, требуя большего, но он продолжал ласкать ее легкими прикосновениями своих пальцев до тех пор, пока Катрин тихо застонала.

– Пожалуйста, – выдохнула она. – Пожалуйста, возьми меня. Возьми меня!

Кассиан тихо рассмеялся. Его смех смешался с шелестом листвы на деревьях и пением птиц.

Он сорвал травинку и коснулся ею грудей Катрин. Она снова застонала и выгнула тело в ожидании новых ласк. Кассиан снова рассмеялся и пробежался травинкой по ее коже, начиная от горла до внутренней стороны ее нежных бедер. Стоны Катрин превратились во вздох. Она открыла глаза, протянула руки и хотела притянуть к себе Кассиана, но ее любимый оказался проворнее. Он схватил ее за локти, закинул ее руки за голову и крепко удерживал их одной рукой. Катрин почувствовала, что сдается. Сдается этому мужчине с широкими плечами и сильными руками. Приятное чувство охватило все ее тело, кровь закипела. Его лицо склонилось над нею, его волосы коснулись ее щеки. Он заглянул ей в глаза, заставив ее не отводить взгляда. Катрин испугалась дикого чувства, отразившегося на его лице.

– Я хочу тебя, – сказал он хриплым голосом. – Сейчас и всегда.

Затем он поцеловал ее так крепко, что она чуть было не задохнулась. Он оторвался от нее, положил ей палец в рот и закрыл глаза, когда она начала сосать его палец. Он лежал на ней, стараясь не обременять ее своим весом, и Катрин наслаждалась его крепким телом, мускулами и даже его весом, который придавил ее к земле так, что, казалось, она не может двинуться. О, это сладкое чувство покорности. Она почувствовала, что ее сердце бьется так сильно, что испугалась, а вдруг он услышит. Играя, она попыталась подняться, соревнуясь с ним в силе, но одним легким движением рук он снова прижал ее к земле. Его губы скользили по ее шее. Его язык играл с ее чувствительными сосками. Она вздрагивала от его поцелуев и покусываний.

Свободной рукой он раздвинул ее бедра, затем, освободившись от своей одежды, раздвинул бедра еще дальше, и встал между ними на колени. Его руки обхватили ее ягодицы, ногти слегка впились ей в кожу. Одним сильным движением он вошел в нее, наполнил ее всю до конца, а затем долгими сильными толчками довел ее до пика наслаждения и взорвался одновременно с ней.

Позднее, когда они закончили свое любовное соитие приятным купанием в озере, они молча сидели обнявшись.

– О чем ты думаешь? – наконец спросил Кассиан. Катрин пожала плечами.

– Я думаю о том, как у нас все получится.

Ее голос звучал озабоченно. Он взял ее лицо в ладони и заглянул в глаза.

– Я хотел бы, я бы очень хотел, дать тебе все, что только пожелает твое сердце, я хотел бы исполнять все твои желания. Ты все, что у меня есть. Ты смысл моей жизни. Без тебя, Катрин, ничто не имеет смысла, а с тобой все становится невероятно прекрасным.

– Мы справимся, Кассиан, мы будем работать и жить в Лондоне. Может быть, нам даже удастся однажды познакомиться с кем-нибудь, кто поможет нам получить назад твои законные владения.

– Ты уверена, что ты хочешь поехать со мной в Лондон? Ты не скоро увидишь свою семью – отца, мать, а также Дэвида и Джонатана, – его голос стал тише, в нем появились хриплые нотки. – Может быть, ты вообще никогда их не увидишь. Может быть, твоя нога никогда больше не ступит на порог родного дома.

– Я знаю, – тихо ответила Катрин. – Я знаю все это, и, тем не менее, мне нигде не будет лучше, чем с тобой. Ты мой муж.

Кассиан кивнул и поцеловал ее.

– А ты моя жена, мое обещание будущего. Что бы с нами ни случилось в Лондоне, в одном я уверен: я тебя люблю.

 

Глава 5

Комната в Лондоне была крошечной и грязной. Катрин чуть не вскрикнула, когда они впервые вошли в нее. Лишь с большим трудом ей удалось скрыть свой ужас. Полы под ее ногами скрипели, везде была грязь, перед крошечным оконцем, через которое едва проникал луч света, стояла пара простых полок, готовых вот-вот развалиться. В комнате было темно, как ночью, хотя на улице светило яркое солнце.

– Зимой мы заклеим окно промасленной материей, чтобы не было так холодно, – сказал Кассиан и взял ее за руку.

Катрин храбро улыбнулась.

– О, здесь, безусловно, будет очень уютно, когда мы будем здесь сидеть при свете лампы.

Ее взгляд упал на узкую кровать. Собственно говоря, это была не кровать, а какой-то деревянный топчан, на котором лежал матрас, набитый сеном. Рядом стоял сундук, у стены напротив крошечный комод с посудой и посередине комнаты шаткий стол из грубого дерева с двумя табуретками.

– Это наш первый дом, – сказала она и улыбнулась Кассиану. Намного охотнее она бы заплакала. Комната показалась ей темной холодной дырой, но она не хотела доставлять Кассиану никого беспокойства.

– Ты увидишь, как станет здесь уютно, когда мы здесь уберемся, – попыталась она подбодрить сама себя. Но когда она подумала о доме и о людях, которые станут их соседями, о районе, где стоят одни разваливающиеся хижины, где грязные дорога, шумные пабы и дома терпимости, когда она подумала обо всей этой грязи, бедности, дурном запахе и шуме, – ее охватил ужас.

Лондон! Никогда прежде она не видела такого скопления людей. 200 000 человек жили на узких улицах и в переулках. Шум стоял оглушающий. Ноттингем также был городом, тем не менее никакого сравнения с Лондоном. Глаза почти ослепли от множества новых впечатлений. Уши оглохли от бесчисленных звуков, которые вошли в их жизнь.

С удивлением она смотрела на лондонские мосты через Темзу. Кассиан показал ей и самые большие мосты, что перекинулись через реку, и мост, что был ближе всех к району, где они жили. Он был очень широким, таким широким, что по нему свободно проезжали туда и обратно экипажи. А по правой и левой сторонам улицы, ведущей к этому мосту, стояли высокие роскошные дома, в них жили богатые купеческие семьи. Но больше всего Катрин поразили копья, на которых были насажены головы казненных, дрожь пробежала по ее спине при виде этих голов. Она казалась себе крошечной, как муравей, по сравнению с таким мостом. Катрин вспомнила целые деревни, в которых было гораздо меньше народа, чем прохожих, одновременно двигавшихся по такому мосту.

Ее не смог утешить вид ни многочисленных лодок, ни роскошных галер, плывущих по реке. Вся эта жизнь и суета вокруг только усиливали ее страх. Сможет ли она ужиться в этом городе. Она снова скользнула взглядом по отрубленным головам.

– Пойдем отсюда, – попросила она тихо и боязливо прижалась к Кассиану, словно ища защиты.

Кассиан обратил ее внимание на цветы и многоэтажные дома горожан, расположившиеся вдоль реки, а также на Тауэр.

– Тауэр – это и крепость, и тюрьма одновременно, там даже находится монетный двор, – объяснял он, но Катрин казалось, что головы на пиках своими мертвыми глазами готовы продырявить ей спину, и ей хотелось только одного – побыстрее уйти отсюда.

Они повернулись спиной к мосту, и Кассиан указал ей рукой на многочисленные церкви и соборы, которые возвышались между домами горожан, и чьи медно-зеленые крыши блестели на солнце. Они медленно бродили по улицам, пока наконец не добрались до Чипсайда. Здесь для Катрин снова настал черед удивляться, на этот раз роскошью золотых и серебряных изделий, разнообразными тканями и другими товарами, выставленными в многочисленных лавках.

На этой роскошной улице Лондона царило бурное оживление. Кареты, повозки, наполненные товарами, двигались сплошной вереницей. На лошадях проносились всадники, не обращая особого внимания на пешеходов. Подмастерья везли тележки, служанки с полными корзинами сновали туда и сюда. Прогуливались хорошо одетые горожанки, а несколько аристократов пронесли мимо них в паланкинах. Шум стоял такой, что у Катрин заложило уши. Глаза начали слезиться от всех этих красок и впечатлений.

Величина города и многочисленность его жителей испугали Катрин еще при въезде в Лондон, но в данный момент она заставила себя подавить страх, стараясь не замечать грязь и бедность снятой ими комнаты. Она храбро сглотнула и заставила себя улыбнуться. Кассиан взял ее за руку.

– Мне так жаль, Катрин, мне так жаль, но я обещаю тебе, что мы очень скоро переедем из этой убогой комнаты. У нас будет по меньшей мере две комнаты и в окнах будет стекло. Мы повесим цветные занавески, и, возможно, даже мы сможем позволить себе кровати с подушками. Ты должна потерпеть, моя дорогая, только немножечко потерпеть.

Катрин вытерла слезы на глазах.

– Все хорошо, мой любимый, мы останемся здесь настолько, насколько будет нужно.

Он кивнул, потом осторожно освободился из ее объятий.

– Я пойду вниз к Темзе. Попробую найти там себе работу. А ты оставайся здесь и отдохни, через пару часов я вернусь.

Она кивнула, дала себя поцеловать, однако, когда Кассиан закрыл за собой дверь, она горько расплакалась.

На мгновение, одно совсем маленькое мгновение, она даже подумала о монастыре. Монастыре, в котором всегда тихо и, прежде всего, чисто, но затем она энергично стерла слезы со своего лица и решила убрать комнату.

Катрин до этого никогда в жизни не убиралась, но сейчас она старалась изо всех сил.

У хозяйки, женщины с плохим настроением, огромным животом и громадными грудями, она попросила ведро и отправилась к городскому колодцу.

По дороге она прошла мимо некоторых публичных домов. Катрин поздоровалась с двумя ярко накрашенными женщинами, что стояли, прислонившись к стене дома. Женщины рассмеялись.

– Ты, наверняка, не отсюда, не так ли?

Катрин отрицательно покачала головой.

– Я из деревни близ Ноттингема и ищу работу.

Проститутки рассмеялись, но потом одна из них угрюмо посмотрела на нее.

– Здесь работаем мы, запомни это, мы не потерпим конкуренции, иначе мы изуродуем твое красивое личико.

Угроза была такой очевидной, что Катрин невольно отпрянула.

– Ах, нет, – заикаясь, пробормотала она. – Я имела в виду работу прачки или служанки.

– Ты? – смех проституток стал громче и грубее. У Катрин аж уши заболели от него.

– Ты хочешь работать прачкой, посмотри на свои руки, готова поспорить, что раньше ты держала в них только пяльцы. Ты думаешь, что твои ручки и дальше останутся такими нежными, если ты станешь прачкой?

Они снова громко и издевательски рассмеялись, и Катрин, склонив голову, поспешила прочь. Когда она завернула за угол, она посмотрела на свои руки, они были белыми, нежными, с розовыми ногтями. Охотнее всего она бы снова расплакалась, но все же взяла себя в руки и пошла дальше к колодцу.

Там стояли две служанки и о чем-то болтали. Катрин приветливо поздоровалась с ними, наполнила ведро и спросила:

– Я ищу работу, может быть, кто-нибудь из вас знает, где можно найти работу служанки или прачки.

Служанки с удивлением посмотрели на нее. Они осмотрели платье Катрин, скромное, но из хорошей ткани. Взгляд одной из них скользнул по бархатным бантам в ее волосах.

– Я знаю кое-что, – сказала наконец та, что так пристально рассматривала банты Катрин. – А что ты мне дашь за это?

Катрин пожала плечами.

– Если бы у меня были деньги, то мне не нужно было бы разыскивать место прислуги, – разозленная их наглостью, она не смогла скрыть некоторого высокомерия в своем голосе.

– Тогда я ничего не скажу, – ответила служанка, повернулась к ней спиной и продолжила свой разговор с другой.

Катрин тотчас пожалела о своей ошибке.

– А что ты хочешь? – спросила она.

– Если я получу бант из твоих волос, то я скажу, что знаю.

Вздохнув, Катрин сняла бант из темно-голубого бархата, который так хорошо шел к ее каштановым волосам, и протянула его служанке.

Та мгновенно подхватила его ловкими пальцами, спрятала в складках своей юбки и сказала:

– Сэр Лонгленд ищет прачку, попытайся там, это красный дом на Бейкер-стрит.

После того как служанка объяснила ей дорогу, Катрин поблагодарила ее, оставила свое ведро у колодца и отправилась по указанному адресу. Она шла по узким переулкам Сохо, полным грязи и отбросов, затем она заметила, что дети, игравшие на улице, были одеты в более чистую, незалатанную одежду, а дома хоть и небольшие, но какие-то аккуратные. Катрин попала в квартал простых ремесленников. В открытых окнах мастерских были выставлены товары. Служанки с наполненными корзинками возвращались с рынка, а хозяйки болтали через улицу со своими соседками. Пара бездомных собак пробежала по переулкам в поисках отбросов. В некоторых открытых окнах домов Сохо стояли птичьи клетки. Катрин улыбнулась, когда это увидела. Она была в Лондоне, в этом громадном городе с тысячами жителей только пару дней, тем не менее быстро подметила правила, по которым протекала жизнь в Сохо. За окнами с птичьими клетками скрывались убогие комнатки проституток, птицы служили знаком, что они свободны и ждут клиентов, и Катрин слышала, как один мужчина говорил другому:

– Я иду к птицам.

Сначала она не поняла, что они имели в виду, но Кассиан, смеясь, объяснил ей, что этой фразой пользуются только тогда, когда уважаемый человек идет к шлюхам. Она, улыбаясь, побежала дальше. Скоро она добралась до Бейкер-стрит и была ослеплена роскошью домов. Великолепные многоэтажные здания со стеклянными окнами, красивыми резными дверями и медными табличками на них. Она сама выросла в замке, который был больше домов на этой улице, и тем не менее эти дома казались красивее и богаче.

Она заколебалась, и ей стало страшно идти дальше. Она была леди, но провинциальной леди. Толпа людей, роскошные здания, хорошо одетые женщины с высокомерными лицами пугали ее. Охотнее всего она повернулась бы назад, бросилась бы бежать в свою бедную комнату и прижалась бы к груди Кассиана, но Катрин не была бы юной леди из замка Журдан, если бы повернула назад.

Она собрала все свою смелость и постучала в красный дом.

Дверь тотчас отворилась, и пожилая служанка с седыми волосами спросила:

– Что тебе надо? Мы ничего не подаем.

Она уже собиралась закрыть дверь перед носом Катрин, но девушка храбро поставила ногу на порог.

– Я хотела только спросить, не нужна ли вам прачка, – сказала она с некоторым нажимом.

Служанка смерила ее взглядом с ног до головы, затем резко ответила:

– Подожди, я должна спросить у хозяев.

Катрин подождала немного, и, когда она уже решила уходить, потому что они, очевидно, забыли о ней, дверь снова открылась.

– Приходи завтра в шестом часу утра. Мы посмотрим, подойдешь ли ты нам.

Затем дверь снова закрылась. Катрин улыбнулась.

– Я этого добилась, – прошептала она. – Я добилась этого с первого раза. Кассиан будет гордиться мной. Может быть, мы через пару недель сможем переехать из этой ужасной комнаты.

Она поторопилась назад к колодцу, взяла ведро, которое, слава Богу, никто не украл, вернулась к их дому и начала убирать комнату. Очень скоро руки у нее горели от острой щелочи, тем не менее она не прекращала работу. Она ползала на коленях по полу, вытирала в каждом углу, пока наконец все не заблестело. Она перетряхивала соломенный матрас до тех пор, пока все комья в нем распались и сено ровнее распределилось внутри него. Потом она взяла пару из нескольких фунтов, которые дал ей в дорогу отец, и пошла на рынок.

Она купила букетик луговых цветов и большой кусок материи. Вернувшись домой, она застелила материей старый соломенный матрас, а цветы она поставила в кувшин на столе, теперь комната выглядела намного приветливее.

Ее настроение улучшилось, и будущее уже не казалось таким безрадостным. Они справятся, она была в этом уверена. Однажды и, может быть, очень скоро они с Кассианом будут жить в светлом доме, поженятся, и, возможно, у них даже будут дети.

Однако, когда он вернулся домой, у него был столь подавленный вид, что настроение у нее снова упало.

– Где ты был? Ты нашел работу? – спросила она.

Кассиан кивнул.

– Да, нашел. По меньшей мере на пару дней. Буду грузить корабли в порту, мне придется катать тяжелые бочки на палубу.

Катрин встала и коснулась его плеча рукой.

– А почему ты не радуешься? – спросила она.

– Мне тяжело видеть, какую жизнь тебе приходится вести, я боюсь за тебя, я боюсь за нашу любовь.

Катрин рассмеялась, но смех у нее был невеселый.

– Ты не должен бояться, я тоже нашла место, я могу с завтрашнего дня работать прачкой, и ты увидишь, что через пару недель мы сможем покинуть это мрачное жилище.

– Прачкой? – подавленно спросил Кассиан. – Ты хочешь стать прачкой?

– Почему нет? Это такая же хорошая работа, как и все остальные.

– Ты думаешь, что ты справишься с этой тяжелой работой?

– Работа в нашем имении тоже не всегда была легкой. На вид я хрупка, но сил у меня хватает.

Она говорила с такой убежденностью, что ей даже удалось заставить Кассиана улыбнуться. Она погладила его по плечу и со страхом увидела, что лицо его исказила гримаса боли, как только она коснулась раны на его плече. Она почувствовала сильный жар и поняла, что, скорее всего, рана воспалилась.

«Завтра утром я куплю у аптекаря какие-нибудь травы и сделаю ему перевязку», – подумала она.

Она отработала прачкой только три часа, а уже спрашивала себя, насколько у нее еще хватит сил. Утром она вовремя пришла на место, и старая служанка тут же дала ей в руки четыре ведра.

– Пойди к колодцу и принеси воды, носи ее до тех пор, пока оба ушата будут полны до краев.

Первый раз Катрин качалась под тяжестью четырех полных ведер воды, второй раз у нее было чувство, что руки становятся все длиннее, а в третий раз ей было так тяжело, что на руках вздулись все вены. Ее платье от пота прилипло к телу, волосы свисали спутанными прядями, она качалась при каждом шаге и должна была все чаще останавливаться, ставить ведра на землю и потирать болевшие руки.

Наконец ушаты были полны, и служанка засыпала туда щелочи перед тем, как положить туда грязное белье. Она дала Катрин щетку.

– Вот, – сказала она. – Хозяин очень строгий, проследи за тем, чтобы не осталось ни одного пятнышка. Для этого возьми щетку, песок, щелочь. Затем прополощи белье два раза в чистой воде. Когда промоешь всю щелочь, вытащи белье и положи его на просушку. В то время как белье будет просыхать, снова наполни ушаты водой и выстирай платья служанок и слуг. Когда ты с этим справишься, первые вещи уже просохнут, ты принесешь их сюда и выгладишь горячим камнем, когда колокол пробьет к обеду, приходи в кухню, там едят слуги, потом опять вернешься к работе. До вечера ты должна успеть сделать все, иначе тебе нельзя будет уходить. Каждую субботу ты будешь получать свою плату. Если ты разорвешь что-либо из одежды или пропустишь какое-либо пятно, хозяин высчитает из твоего жалованья. В воскресенье ты свободна, чтобы можно было пойти в церковь. Есть вопросы?

Катрин мотнула головой. Служанка ушла, и Катрин, начала выкладывать белье на доску для стирки, действовала она очень неловко, и вещи снова сползали в едкую воду с щелочью. Щетка постоянно выпадала из рук, мыло выскальзывало на землю. Наконец первая партия белья была готова. Катрин так энергично обрабатывала многочисленные пятна, что плечи и руки дико болели и она едва могла выпрямить спину. Особенно трудно ей было выжимать белье. Вещи были слишком большими, а сил у нее не хватало. Ей удавалось выжать только пару капель воды, и руки у нее сводило от напряжения. К вечеру Катрин едва могла идти. Каждая косточка, каждая мышца в ее теле болела. Спина горела, руки дрожали, но хуже всего было с ладонями, они покраснели и покрылись маленькими болезненными трещинами, которые все еще горели от щелочи. Ее розовые ноготки обломались и потеряли цвет, а кончики пальцев были стерты до крови.

Кассиан испугался, когда, измученная, Катрин вошла в комнату. Он взял ее маленькие ручки в свои и осторожно поцеловал каждый ее пальчик.

Потом он побежал в ближайшую лавку и отдал весь свой дневной заработок за подсолнечное масло и бальзам для трещин на руках. Он помассировал плечи Катрин, смазал ее спину маслом, затем обработал руки бальзамом. Потом, он разорвал новый кусок материи, лежавший поверх матраца, и перевязал руки.

– Мне так жаль, – повторил он несколько раз. – Мне так жаль, Катрин. Может быть, будет лучше, если ты вернешься назад в замок и подчинишься воле своего отца? Может быть, ты там не найдешь той жизни, о которой ты мечтала, но это по крайней мере будет жизнь, и в любом случае это будет больше, чем я могу тебе предложить.

Она увидела слезы в его глазах, которые он тщетно пытался скрыть. Он встал перед ней на колени, взял ее перевязанные руки, и дрожь в его плечах выдала, насколько он огорчен.

– Я привыкну, Кассиан, – заверила его Катрин. – Уже через несколько дней острая щелочь не будет причинять мне вреда. Главное, что мы вместе, не так ли?

– Да, – согласился он, но в его глазах горело бессильное отчаяние. – Да, главное, мы вместе.

Осторожно она коснулась раны на его плече, от нее все еще исходил жар.

– Боль немного стихла? – спросила она с надеждой.

– Да, с каждым днем становится немного лучше, – ответил Кассиан, но при малейшем движении его лицо искажала гримаса боли и он стискивал зубы, и Катрин понимала, что он обманывает.

На следующее утро Катрин едва смогла встать. Каждый мускул ее тела все еще продолжал болеть, руки немного отдохнули, но кожа покраснела и была в трещинах.

Тем не менее она встала без единой жалобы и отправилась на Бейкер-стрит. Она и двух часов не простояла у корыта, когда от бессилия и усталости начала плакать.

Старая служанка вошла именно в тот момент, когда Катрин присела отдохнуть на несколько минут.

– Ты здесь не для того, чтобы лентяйничать, вставай и принимайся за работу, хозяин платит тебе не за то, чтобы ты воровала день у Господа Бога.

Катрин с усилием поднялась, ее руки дрожали, колени подгибались, словно были из желе. Служанка недовольно посмотрела на нее.

– Не привыкла работать, не так ли? – спросила она, и голос ее прозвучал немного приветливее.

– Нет, – призналась Катрин. – Я еще никогда не работала прачкой.

Служанка кивнула.

– Положи белье с вечера в раствор щелочи, тогда завтра утром работа пойдет легче и быстрее.

Она протянула Катрин маленькую баночку.

– Вот, – сказала она. – Это бараний жир, розами не пахнет, но помогает. Смажь им вечером свои руки.

– Спасибо, – сказала Катрин и улыбнулась. – Непременно это сделаю.

Служанка кивнула, пробормотала еще что-то и покинула комнату.

Два следующих дня прошли таким же образом, но Катрин никак не могла привыкнуть к тяжелой работе. Каждый вечер она еще более сгорбившаяся, чем накануне, приходила домой. Ее руки не выздоравливали, наоборот, маленькие трещины превратились в открытые раны с серыми бескровными краями. Ее ногти сломались почти до мяса, кожа воспалилась, и теперь уже ни масло, ни бараний жир не могли за ночь излечить ее рук.

По утрам со звоном церковного колокола она приходила в дом сэра Лонгленда. Сначала наполняла большие ушаты водой, добавляла туда щелочь и клала в раствор большие вещи для стирки. Целый день она стояла согнувшись, отстирывая нескончаемое количество скатертей, салфеток, посудных полотенец, платьев, рубашек, брюк, до тех пор пока кровь у нее снова не начинала сочиться из-под ногтей по пальцам.

Иногда после обеда она выходила во двор, чтобы немного погреться под солнцем. Она подставляла солнцу свою больную спину, плечи, но боль и сырость, казалось, пронизывали все ее кости и не позволяли себя прогнать. Ее прежде шелковистые волосы сбились в колтуны, кожа побледнела, а вокруг глаз были темные круги.

Когда она вечером шла домой, то едва волочила распухшие ноги, как если бы была старой женщиной. Склонив плечи и прижав руки к болевшей спине, она брела вдоль Бейкер-стрит в квартал ремесленников. По дороге она покупала немного дешевых продуктов: хлеб, сало, сыр и пару простых свечей, чтобы осветить их маленькую комнату.

Когда она наконец приходила домой, она торопилась поставить на стол скромный ужин к возвращению Кассиана с работы.

Накрыв стол, она расчесывала волосы, разглаживала свое платье и щипала свои бледные щеки, чтобы стать хоть немного красивее к приходу своего мужа.

Но сегодня ей было особенно тяжело. Она едва могла передвигать ноги. Глаза слезились и совсем покраснели от паров жгучей щелочи. Руки болели так, что она едва могла ими шевелить. Казалось, что на плечах у нее лежат тяжелые камни, и, кроме того, у нее было ощущение, что ее спина переломится, как только она попробует выпрямиться.

Она положила хлеб и сыр на стол, потом решила поменять воду в цветах, и в этот момент у нее закружилась голова.

Она прилегла на кровать, громко застонав при этом. «Только одну минуту, – подумала она, – я полежу, только одну маленькую минутку, чтобы отдохнуть, потом встану, расчешу волосы, сделаю щеки красными…»

Когда Кассиан пришел домой, она все еще спала. Ее дыхание было хриплым, как во время тяжелой простуды. Он присел на край постели, посмотрел на нее, и его сердце болезненно сжалось.

После их отъезда из Ноттингема прошли только две недели, и двух этих недель хватило, чтобы прекрасная юная и жизнерадостная леди Катрин превратилась в уставшую женщину средних лет. Она постарела и выглядела теперь не как восемнадцатилетняя девушка, а как женщина около тридцати. Кассиан вздохнул и тихо проговорил:

– Мне ни за что нельзя было привозить ее сюда, в монастыре ей было бы гораздо лучше, жизнь здесь убьет ее.

В его глазах стояли слезы, когда он понял, в каком жалком состоянии Катрин. «Ей нельзя больше идти стирать», – решил он. Он подумал о небольшой сумме денег, которую заработал за длинный день тяжелой работы в порту, и почувствовал собственную усталость.

Охотнее всего он прилег бы рядом с Катрин, однако он не позволил себе этого. Он же мужчина, он поклялся ей и себе заботиться о ней, как только сможет, и если он собирается исполнить свое обещание, то не должен позволять ей заниматься тяжелой работой прачки. Он обязан работать сам, еще дольше и еще тяжелее. Его плечо горело огнем, боль не утихала, наоборот, если он чуть двигал рукой, то у него возникало ощущение, словно тысячи ножей вонзаются в рану и дьявольски медленно поворачиваются в ней. Голова у него была тяжелой, губы покрылись трещинами, хотя на улице было тепло, но Кассиан мерз целый день – его била лихорадка. А к вечеру он замерз так сильно, что зубы у него невольно стучали, каждый мускул у него болел, болело все тело с ног до головы, и Кассиан знал, что эта боль не от усталости. Пульсирующая боль в ране на плече была просто невыносимой, даже малейшее движение причиняло страшные муки. Только сжав зубы, сумел он сегодня грузить тяжелые бочки с причала на палубу одного корабля.

Внезапно он вспомнил разговор, который услышал сегодня в порту. Два купца, наблюдавшие за тем, как идет погрузка на их корабле, говорили об Оливере Кромвеле.

– Его звезда начинает падать, парламентарии выражали недовольство, и Кромвелю ничего не оставалось, как распустить старый парламент и собрать новый, – сказал один.

Далее купцы говорили о том, что хоть Кромвель и занял Вестминстерский дворец, но все складывается так, что парламент будет распущен и скоро восстановят монархию.

– Нами не будет править ни король, ни Кромвель, ни парламент, – сказал другой купец и погладил себя по толстому животу. – Англия больше не королевство, а страна, во главе которой встанут военные, потому что так, как сейчас, дело больше не пойдет.

Хотя Кассиан напрягал все свои силы, чтобы катить бочки, он слышал каждое слово разговора.

«У Англии снова будет король, – подумал он с надеждой и счастьем. – И он обязательно вспомнит своих верных вассалов и вернет им то, что украл у них парламент».

И, возможно, этот день еще не был близок, тем не менее Кассиан знал, что день этот придет.

Катрин шевельнулась, она тихонько застонала, потом открыла глаза.

– Кассиан! – испуганно воскликнула она и попыталась обеими руками пригладить свои спутанные волосы. – Я, должно быть, заснула, извини, пожалуйста.

Кассиан улыбнулся и ласково погладил ее по голове.

– Оставайся лежать, дорогая, тебе надо отдохнуть, я вижу, насколько ты устала.

– Но ты должен поесть, Кассиан.

– И ты также, мы возьмем хлеб и сыр в постель и запьем их водой.

Он разделся, взял еду и лег рядом с Катрин.

– Я не хочу, чтобы ты работала прачкой. Ты себя губишь. Я вижу, что ты день ото дня становишься все слабее и бледнее. Не ходи больше на Бейкер-стрит, Катрин.

– Но, Кассиан, я должна. Нам нужен каждый пенни, чтобы мы наконец выбрались из этой дыры. Твоего заработка не хватает, чтобы прокормить нас.

– Ну, я буду работать немного больше. Я не могу позволить тебе губить свое здоровье.

Он помолчал, задумчиво глядя куда-то вдаль. Катрин посмотрела на него и заметила влажный блеск в его глазах.

– Ты не думала, что должна вернуться в имение своих родителей. Безответственно и эгоистично было с моей стороны мешать тебе ехать в монастырь или даже выйти замуж за сэра Болдуина Гумберта. Любимая, со мной, здесь, ты погибнешь.

Катрин покачала головой.

– Не говори так, ты не заставлял меня убегать с тобой, я сделала это добровольно, ты же знаешь. Жизнь без тебя, какой бы роскошной она ни была, для меня не жизнь. Я принадлежу тебе, что бы ни случилось.

Она наклонилась к нему и покрыла его высохшие жесткие губы нежными поцелуями.

– Мы справимся, Кассиан, однажды мы будем жить так, как мы всегда этого хотели.

Чтобы подкрепить сказанное, она бодро улыбнулась, взяла хлеб и откусила от него большой кусок. В то время как Катрин ела с большим аппетитом, Кассиан с трудом откусил лишь два маленьких кусочка хлеба, зато он выпил очень много воды. Ему казалось, что он никак не может утолить жажду.

Катрин встала, убрала остатки еды и вернулась в постель. Она прижалась спиной к животу Кассиана. Он обнял ее. Его горячее дыхание согревало ее шею. Осторожно она коснулась его руки.

– Ты весь горишь, Кассиан. Тебе совсем плохо?

– Меня немного лихорадит, – ответил он. – Вероятно, я перегрелся сегодня на солнце.

– Сейчас июнь, – возразила Катрин. – Солнце сейчас не такое жаркое, чтобы твое тело горело от него таким огнем.

Она обернулась и прижала свои губы к его лбу, который покрывали капельки холодного пота.

– У тебя жар, Кассиан. – Она приподнялась. – Позволь мне посмотреть твою рану. Я должна знать, не от нее ли тебя лихорадит. С воспаленной раной нельзя шутить.

Она наклонилась над ним и развязала материю, закрывавшую его рану. Кассиан тихо вскрикнул. Катрин застыла от увиденного – рана уже загноилась, края были темно-красными и сильно воспаленными, в нескольких местах кожа покрылась гноем. Когда она коснулась краев раны, она почувствовала сильный толчок. Она знала, что это значит. У Кассиана началось воспаление.

Катрин встала и пошла к хозяйке, чтобы одолжить у нее немного уксуса. Затем она налила уксуса в воду и попыталась облегчить страдания Кассиана холодными повязками.

Однако ничего не помогало, хотя Катрин уже два часа охлаждала его лоб и рану, жар явно усиливался. Кассиан лежал, не реагируя ни на прикосновения Катрин, ни на ее слова. Он потерял сознание.

Наконец она не смогла придумать ничего другого, кроме как выбежать из комнаты в переулке Сохо, чтобы найти цирюльника, врача или знахарку, которые могли бы помочь Кассиану.

Было уже темно, и люди, которые должны были работать ночью или же отдыхали после работы, толкались в переулках. Из открытых дверей пабов раздавались шум и смех. Мимо проходили пьяные, у стен домов, прислонившись, стояли проститутки, зазывающие клиентов.

Катрин, опустив голову и не глядя ни налево, ни направо, бежала вдоль по улице.

Какой-то мужчина ухватил ее за руку.

– Пойдем, красотка, навестим птичек, – пробормотал он, дыхнув ей винным перегаром прямо в лицо.

Катрин вырвалась и заторопилась дальше. Два всадника быстро проскакали по мостовой, распугав прохожих, как домашнюю птицу во дворе.

Подручные коронера, главного лондонского судьи, прошли мимо, смерив Катрин косыми взглядами.

– Извините, – обратилась она робко к подручным и поправила простенький платочек на своей груди. – Мой муж заболел, и я ищу врача, мы недавно в городе, не могли бы вы мне сказать, где мне его найти.

– Вы ищете врача? Здесь, в Сохо?

Младший из подручных засмеялся.

– Не похоже, чтобы ты могла оплатить врача.

– Ну, тогда мне помогла бы знахарка или цирюльник.

Старший, явно посочувствовав Катрин, сказал:

– Иди вниз, поверни у следующего угла налево и дойди до конца переулка. На правой стороне находится бедная хижина, она принадлежит старой Меган, она знахарка и помогла уже многим.

– Я благодарю вас, – пробормотала Катрин и заторопилась дальше. Наконец она добралась до нужной хижины, затаив дыхание, она постучалась. Прошло некоторое время прежде, чем она услышала за жалкой деревянной дверью какой-то шорох.

– Иду, иду, не надо так громко стучать ночью, соседи хотят спать.

В конце концов дверь открылась, и Катрин испугалась. Перед ней стояла старая женщина, вся сгорбленная, жидкие седые волосы были заплетены в тонкую косичку, свисавшую ей на грудь. Лицо было покрыто оспинами.

– Что ты хочешь? – голос ее на этот раз прозвучал так тепло и дружелюбно, что Катрин чуть не расплакалась.

– Мой муж болен, у него горячка, но перевязки не помогают. У него воспалилась рана на плече.

Старуха кивнула.

– Края раны покраснели и воспалились? Рана пахнет гнилью? У твоего мужа холодный пот?

– Да, – ответила Катрин. – Все точно так.

– Тогда поможет только перевязка с могильными червями.

– С могильными червями? – подавленно спросила она и вздрогнула. Старуха кивнула.

– Могильные черви сожрут гнилое мясо, и яд не будет больше распространяться по всему телу.

Катрин беспомощно пожала плечами.

– Но откуда мне взять могильных червей?

Старуха громко засмеялась.

– Как откуда? С кладбища, конечно.

Катрин испуганно подняла руки.

– Нет, нет, я не пойду ночью на кладбище, подобный поступок грех, нельзя нарушать покой мертвых.

Старуха недоуменно подняла брови и собралась закрыть дверь.

– Как хочешь, – сказала она. – Если твой страх сильнее твоей любви, тогда я ничем не могу тебе помочь.

– Остановитесь, подождите, я пойду на кладбище. Я сделаю все, что потребуется, если только вы сумеете поднять на ноги моего мужа.

Старуха кивнула, довольно проворно нырнула в свою хижину и вскоре появилась с маленьким кувшином и ложкой.

– Сюда, – приказала она. – Внутрь кладбища мы не можем зайти, мы должны копать за пределами стены.

Катрин сглотнула.

– Вы имеете в виду там, где лежат самоубийцы, нарушители брака, повешенные, обезглавленные и сожженные на эшафоте?

– Именно там, детка.

Она посмотрела в лицо Катрин и увидела, что ту всю трясет.

– Не надо бояться, малышка, это были такие же люди, как мы. Их души сейчас у Господа. Здесь, внизу, не осталось ничего, кроме их пустых оболочек.

Катрин храбро сглотнула, а спустя совсем немного времени она уже стояла на коленях и рылась в темной сырой земле. Ей пришлось долго копать и при этом снова ранить свои больные руки, пока она наконец наткнулась на червей.

– Не пугайся, девочка, где есть могильные черви, находится гнилое мясо, а где есть гнилое мясо, там есть и кости.

Старуха стояла рядом с Катрин и светила ей фонарем. Катрин задрожала. Вытерев мокрый лоб, она продолжала копать дальше. Уже вскоре она наткнулась на что-то, похожее на руку. Катрин подавила крик, прикусила губу, стараясь думать только о Кассиане. Никогда и ничего более ужасного в своей жизни ей не приходилось делать. «Я ковыряюсь руками в трупах, – подумала она, – я хуже палача, я совершаю смертный грех, если бы не Кассиан, я бы никогда такого не сделала». Тошнота подступала к горлу; но она вынуждала себя сдерживаться. Ее чуть было не вырвало, но тем не менее она взяла себя в руки. «Бог является Богом не только живых, но и мертвых, – твердила она про себя. – Он не будет против того, что я копаю его поле». Однако время, которое потребовалось ей, чтобы накопать столько червей, сколько надо было для старухи, показалось ей бесконечным. Наконец старая женщина открыла свой беззубый рот и пробормотала:

– Хватит, малышка, на первый раз хватит.

Катрин засыпала землю обратно, затем встала, стряхнула грязь со своего платья и, плотно сжав губы, пошла со старухой в маленькую комнатку в одном из убогих переулков Сохо, где они жили с Кассианом.

Она дрожала всю дорогу, но прогоняла из головы любую мысль о пережитом кошмаре. «Я люблю Кассиана, вот и все, – думала она, – он должен выздороветь, для этого я сделаю все, что нужно». Однако собственные руки казались ей такими грязными, что Катрин чувствовала отвращение к самой себе. Ей казалось, что этими руками, копавшимися в могилах преступников, она испачкает все, к чему только прикоснется. Старуха словно прочла мысли Катрин.

– Протри свои руки уксусом, если тебя тошнит, но не забудь: мы созданы из земли и снова уйдем в землю, для твоей тошноты нет никакого основания. Ты, может быть, спасла жизнь своему мужу. Никакого греха ты не совершила.

Едва только они вошли в комнату, как Катрин сразу окунула свои руки в уксус с водой. Раны на ее ладонях обожгло сильно, из глаз полились слезы, но она не обратила на них внимания.

Кассиан лежал на постели в той же позе, как его оставила Катрин. Его дыхание было прерывистым, лоб покрывали капельки пота.

– Помоги мне его повернуть, – сказала старуха, пощупав его лоб. – Мы должны поторопиться, вполне возможно, времени у него осталось совсем немного.

При этих словах слезы опять брызнули у Катрин из глаз.

– Господи Боже, пожалуйста, не дай ему умереть, – умоляла она. Так осторожно, как только она могла, она вместе со знахаркой повернула тяжелое тело Кассиана так, чтобы он лежал на животе. Старуха осмотрела рану.

– Дай мне полоску ткани, – сказала она. – Быстренько, девочка.

Катрин оторвала, как и Кассиан до этого для ее рук, кусок от нового покрывала и протянула его старухе. Знахарка открыла кувшин и вытрясла червей на ткань. Когда ткань была прижата к ране, Катрин содрогнулась. Ей показалось, что ее сердце вот-вот разорвется.

Она погладила его волосы, покрыла его спину поцелуями в то время, как слезы текли по ее щекам.

– Возьми остатки ткани и окуни их в холодную воду, – приказала старуха и посмотрела на Катрин взглядом, полным сочувствия. – Заверни его в ткань, чтобы спадал жар, как только ткань нагреется, снова окуни ее в воду.

Катрин послушно кивнула.

– Вы думаете, он выздоровеет? – робко спросила она.

Старуха посмотрела на нее долгим взглядом.

– Я не знаю, дитя, – сказала она наконец. – У него гангрена, не все его тело еще поддалось ей, еще есть надежда, позаботься о том, чтобы спал жар, и, если ты можешь… – Она бросила на Катрин взгляд, полный сострадания, – то дай ему пару яиц, мясо и молоко были бы тоже не лишними, но это невозможно, не так ли?

Катрин печально покачала головой.

– Я попробую сделать все, лишь бы только помочь Кассиану.

– Может быть, у тебя есть родственники, которых ты можешь попросить о помощи, – посоветовала старуха.

Катрин вновь покачала головой.

– У меня никого больше нет, Кассиан все, что у меня есть.

Старуха проницательно посмотрела на нее и открыла было рот, чтобы что-то сказать, но потом передумала и проговорила только:

– Я буду за вас молиться, завтра я снова зайду к вам, и, кто знает, может быть, мне перебежит дорогу курица, которая прямо передо мной потеряет яйцо. – Она еще раз ободряюще погладила Катрин по руке, потом ушла, оставив молодую несчастную пару вдвоем.

 

Глава 6

Всю ночь Катрин дежурила около Кассиана. Глаза у нее слипались от усталости, но она снова и снова ощупывала его лоб и неутомимо меняла повязку. Она старалась не смотреть на кусок ткани, закрывавший его плечо. Мысль о том, что могильные черви едят его мясо, заставляла ее все время вздрагивать.

Чтобы не заснуть, она молилась, беспрерывно бормоча:

– Господи Боже, пожалуйста, вылечи Кассиана, пожалуйста, Господи Боже.

Осторожно и заботливо она гладила ему спину, касалась его горячего тела.

Вдруг он застонал, его лицо исказилось, и он сжал кулаки.

– Все будет хорошо, дорогой, – успокаивающе прошептала Катрин и убрала с его лица мокрую прядь волос.

Она забылась коротким сном, когда уже начало светать. Она сидела на краю постели, опустив руки на колени, а подбородок на грудь и видела сон.

Она была дома, в замке Журданов, ярко светило солнце. Она видела, как бежит по лугу в белом платье, волосы развеваются за спиной волнистым шлейфом. Однако сон ее был короток. Новый стон Кассиана вернул ее назад, в их жалкую комнатку. Слезы снова выступили на глазах Катрин. Сначала она плакала тихо, стараясь сдерживаться, но душевные силы покинули ее, и слезы рекой заструились по щекам, намочив ворот ее платья. Рыдания сотрясали ее хрупкое тело. Она обхватила себя руками и медленно раскачивалась из стороны в сторону. Но утешение не приходило. Она никогда еще не находилась в таком безысходном положении: далеко от дома, от родителей, братьев, без денег, больная, жалкая, с любимым человеком, который, возможно, умирает. «Стоила ли игра свеч? – спрашивала она себя. – Стоило ли платить за любовь смертью, ведь любовь должна быть сильнее смерти?» Катрин до этого постоянно думала, что любовь всегда побеждает, но теперь вдруг вышло по-иному, их жизнь была разбита, выпотрошена, как соломенное чучело ветром. Все, что было ценным еще несколько недель назад, теперь потеряло всякую цену. Еще недавно их будущее казалось ей чем-то вроде ковра, выстланного красными розами. Она мечтала о счастливой жизни с Кассианом, хотя и знала, как трудно будет заставить отца согласиться на ее брак с Кассианом. Но она обозвала бы дураком любого, кто сказал бы ей, что скоро она превратится в больную, бедную и жалкую, будет жить в самом плохом квартале Лондона, по соседству с проститутками, пьяницами и другими изгоями, и не будет знать, на что купить яйца или кусок мяса, которые так срочно нужны Кассиану. Неужели их любовь окончится смертью?

Она не находила ответа, но мысль бросить все и подчиниться приказу своего отца показалась ей вполне разумной.

Катрин испугалась этой мысли и встряхнула головой, как будто желая отогнать подобную чепуху.

Нет, она никогда не бросит Кассиана в беде, никогда, ни в здоровье, ни в болезни. Она была его женой, она принадлежала ему, но тем не менее она спрашивала себя, как долго еще сможет выдержать подобную жизнь. Она спрашивала себя, почему Бог так жесток и испытывает ее любовь и не была ли мечта о совместной жизни с Кассианом чудовищной глупостью. В первый раз с тех пор, как она покинула родительский дом, она столь серьезно задала себе вопрос – правильно ли она сделала, убежав вместе с Кассианом в Лондон.

Первые лучи солнца проникли в их маленькое окошко. Церковные часы пробили шесть ударов.

Катрин вздохнула. Она должна идти на Бейкер-стрит. Ей нельзя терять ни минуты, если она хочет прийти вовремя. Но как ей оставить Кассиана одного?

Осторожно она пощупала его лоб, он больше не был таким горячим, как вчера вечером. Не было и холодного пота на его теле, а дыхание Кассиана стало ровным и спокойным. Он спал глубоким целебным сном, перестав метаться в бреду. Сердце Катрин буквально разрывалось на части. Ей необходимо было идти, оставив мужа одного.

Все тело у нее болело, к тому же она очень устала. Глаза у нее слипались, и она чувствовала себя такой измученной, как еще никогда в своей жизни. Однако она все равно должна была пойти на Бейкер-стрит. Другого выхода не было. Ей нужно заработать деньги, чтобы купить так необходимые сейчас Кассиану яйца и мясо.

Она наклонилась над Кассианом и нежно погладила его руку.

– Я должна идти, мой любимый, должна оставить тебя одного, спи спокойно, вечером я снова вернусь.

Она побрызгала себе на лицо холодной водой, но вода ее не освежила, и тяжелой усталой поступью она вышла из комнаты. Когда она постучалась в дверь сэра Лонгленда на Бейкер-стрит, удары колокола на соседней церковной башне пробили половину седьмого – она опоздала на полчаса.

Открыл сам хозяин, когда он увидел Катрин, его лоб наморщился и брови хмуро сошлись на переносице.

– Разве ты должна была прийти не к шести часам утра? – строго спросил он и бросил взгляд на ее истощенное и посеревшее от усталости лицо.

– Да, сэр, – ответила Катрин. – Но мой муж болен, так болен, что стоит одной ногой в могиле, я должна была всю ночь дежурить у его постели.

– Почему меня должен интересовать твой муж, прачка? Я плачу тебе и кормлю тебя, единственное, что меня интересует, – это твое умение чисто выстирать мое белье.

Он схватил ее за руку и пощупал ее, словно Катрин была животным на рынке.

– Силенок у тебя маловато, – недовольно констатировал он.

– Но я могу работать, – возразила Катрин.

Ворча, сэр Лонгленд отодвинулся и дал ей войти.

– Так, принимайся за стирку, – строго приказал он. – Я вычту за опоздание из твоего жалованья и удержу один фунт в наказание за то, что ты рассердила меня.

Катрин испугалась. Фунт, так ведь это ее плата за неделю работы, если она сегодня не получит денег от сэра Лонгленда, то она не сможет купить еды.

– Пожалуйста, сэр, – попросила она. – Я за все отработаю, только не забирайте у меня мою плату, иначе я не смогу купить еду.

– Кто не работает, тот не ест, – сказал сэр Лонгленд. – Я не терплю, когда мне противоречат в моем доме, или ты берешься за стирку, или проваливаешь отсюда насовсем.

Катрин медлила только мгновение. Она до смерти устала, перспектива уже через четверть часа лечь в постель рядом с Кассианом и наконец заснуть была такой заманчивой, но она не могла позволить себе никакой слабости. Она должна была, чего бы это ни стоило, позаботиться о том, чтобы у них была еда.

– Простите, сэр, – сказала она с полным смирением. – Я иду стирать.

Сэр Лонгленд кивнул и, удаляясь, продолжал ворчать.

Она работала целый день, работала еще усерднее, чем раньше. Боли в плечах, спине были такими сильными, что днем она уже так ослабела, что не могла даже донести до рта кусок хлеба.

– Кушай, девочка, – сказала старая служанка и озабоченно посмотрела на Катрин. – Ты должна есть, тебе нужны силы, день еще в полном разгаре.

– Я не могу, – слабо возразила Катрин, с трудом удерживаясь от того, чтобы не упасть головой прямо на стол.

– Что с тобой случилось? – спросила служанка.

В нескольких словах Катрин описала старой женщине свое положение.

Та сочувственно слушала ее.

– Я заверну тебе твою еду, возьми ее домой и смотри, чтобы твой муж снова набрался сил, а сейчас поешь из моей тарелки, тут еще кое-что осталось, по меньшей мере пару ложек ты сможешь съесть.

Ближе к вечеру, когда Катрин из последних сил гладила горячим камнем рубашки сэра Лонгленда, хозяин вошел в прачечную.

– Ты сказала, что хочешь отработать свой долг, – напомнил он ей.

Катрин кивнула.

– Да, господин, я сделаю все, чтобы не потерять мою оплату.

– Ну, чтобы ты поняла, какой я великодушный человек, я разрешаю тебе сегодня вечером прислуживать за моим столом. Я ожидаю гостей. Они будут через час. Возьми платье у служанки и постарайся привести себя хоть немного в порядок, чтобы выглядеть как-то поприличнее.

– Спасибо, господин, – прошептала Катрин и чуть было не расплакалась, но сэр Лонгленд уже отвернулся от нее и вышел из комнаты. До этого он вытащил из кошелька, висевшего у его пояса, монету и бросил ее Катрин, как бросают ненужную кость голодной бездомной собаке.

Едва дверь за ним закрылась, как Катрин и в самом деле расплакалась. Это были слезы от душевного бессилия и физического истощения. Она так хотела побыстрее попасть домой к Кассиану, хотела купить хоть какой-нибудь еды, чтобы восстановить его силы… Что же ей делать, если она сегодня вечером еще нужна сэру Лонгленду? Ведь она не может отказаться, если хочет сохранить работу. Теперь, по крайней мере, у нее есть пара пенни. Она подняла монетку с пола и залила ее слезами бессилия и стыда. Сэр Лонгленд обманул ее, он заплатил ей меньше, чем половину фунта, как раз столько, чтобы она смогла купить кусок хлеба и, возможно, только одно яйцо. Этих денег не хватит, чтобы накормить двух человек, и уже совсем не хватит, чтобы купить кусок мяса.

Преодолевая усталость, Катрин догладила последние вещи, затем взяла у старой служанки платье, пригладила волосы и пощипала себя за щеки, чтобы придать лицу хотя бы намек на свежесть.

– Ты будешь подавать господам на стол, – сказала служанка. – Возьми тарелку с мясом и отнеси ее в зал.

С трудом Катрин взяла тяжелую тарелку с мясом и сделала то, что ей сказали. Локтем она постучала в дверь зала и вошла после того, как ей разрешили.

На мгновение свет от множества свечей, отражавшихся в оконных стеклах, так ослепил ее, что она с трудом воспринимала лица сидящих за столом людей. Она закрыла глаза, а когда их снова открыла, то буквально окаменела.

За столом рядом с сэром Лонглендом сидел не кто иной, как сэр Болдуин Гумберт.

При его виде Катрин охватил такой страх, что она начала дрожать всем телом.

Тарелка с мясом в ее руках качнулась, толстые сочные куски жаркого упали на пол.

– Ты, глупая скотина, проклятая тварь! – закричал сэр Лонгленд и прыгнул со стула.

Катрин совершенно не осознавала, что делает, – она двигалась как марионетка, которую кто-то дергает за ниточки. Она уронила тарелку, подобрала платье и выбежала из салона так быстро, как только могли нести ее ноги. Как сумасшедшая она бросилась вниз по лестнице, слыша, как сквозь туман, ругательства сэра Лонгленда и издевательский смех сэра Гумберта. Она добралась до двери, рванула ее и выбежала на улицу. С развевающимися юбками она бежала вдоль Бейкер-стрит, затем кинулась в ближайший переулок. Катрин бежала и бежала, не в состоянии что-либо думать. Ей стало не хватать воздуха, в боку закололо. Постепенно она замедлила бег, а потом наконец остановилась. В страхе она обернулась назад, но сэр Лонгленд, слава Богу, не посчитал нужным ее преследовать.

Катрин осмотрелась – она не понимала, куда попала, – один ветхий домик теснился рядом с другим, но ни один из них не казался ей знакомым.

С трудом глотая воздух, она побежала по переулку вниз, нащупывая в кармане монетку.

Наконец она добралась до квартала ремесленников и мелких лавочников. Здесь она купила высохший вчерашний хлеб и два яйца, затем, испуганная и до смерти уставшая, она побежала домой.

Когда она вошла, Кассиан открыл глаза, но в них все еще был лихорадочный блеск. Катрин поспешила к нему, нежно коснулась его щеки, пощупала лоб, который снова горел огнем.

– Дорогой мой, как идут твои дела?

Кассиан попытался улыбнуться, но вместо улыбки получилась гримаса.

– Лучше, моя дорогая, если бы только боль в плече не была такой сильной.

Катрин не стала объяснять ему, что могильные черви сейчас пируют его мясом. Одна мысль об этом приводила ее в содрогание. Кассиан хотел выпрямиться, но Катрин нежно удержала его.

– Ты должен отдохнуть, чтобы скорее выздороветь, – объяснила она ему. – Я приготовлю тебе сейчас поесть.

Когда она резала хлеб, она внезапно почувствовала голод. Она ничего не ела со вчерашнего дня. Ее охватила волна тошноты, но она взяла себя в руки. Кассиан не должен заметить, что она страдает и полностью истощена. Она разбила два яйца, добавила к ним немного сахара, который у нее еще оставался, и протянула ему вместе с куском хлеба.

– А ты? – спросил он озабоченно, несмотря на мучавшую его боль. – Ты тоже должна поесть.

Катрин покачала головой и проглотила слюну, появившуюся у нее во рту.

– Я не голодна, – объяснила она твердым голосом. – Я поела в доме сэра Лонгленда.

Кассиан еще не поел, когда в дверь постучали.

Катрин испугалась: а вдруг за дверью сэр Болдуин Гумберт? Он пришел, чтобы отвезти ее домой или же чтобы поиздеваться над ее несчастьем, или же сэр Лонгленд пришел требовать оплатить мясо и разбитую тарелку. А если это городские стражники, которых он отправил за ней? Коленки у нее подогнулись, а тело охватила дрожь. Она с трудом встала перед постелью Кассиана, но поза ее была столь решительна, что казалось, она сможет защитить своего любимого ото всего на свете. В дверь постучали снова. Дрожь Катрин перешла почти в озноб. Она должна была присесть, потому что ноги у нее подогнулись. Тошнота настолько усилилась, что она вынуждена была прижать руку к пустому животу.

– Открой, детка, это я, старая Меган, знахарка.

От облегчения Катрин чуть не вскрикнула, но прикусила губу, чтобы не беспокоить Кассиана. Он должен выздороветь, вот что самое важное. Его нельзя волновать, и она никогда не расскажет ему о том, что встретила сэра Гумберта в доме Лонглендов. Она умолчит о том, что она потеряла работу прачки. Медленно она подошла к двери и открыла ее.

Старая Меган проскользнула в комнату, в руках у нее был тот же кувшин, в котором вчера они принесли могильных червей.

– Как он себя чувствует? – спросила она. Катрин выдавила из себя улыбку.

– Немного лучше. Мне показалось, что сегодня утром жар спал, а вот сейчас опять начинается лихорадка.

Меган кивнула. Она подошла к постели Кассиана и пощупала его лоб.

– Ты едва-едва избежал смерти, – сообщила она ему. – Тебе был бы конец без твоей маленькой храброй жены.

Кассиан улыбнулся и протянул руку к Катрин.

– Она все, что у меня есть, – проговорил он. – Без нее я бы умер в любом случае.

Слова ударили Катрин, как ножом в сердце. Она рванулась к нему и покрыла его лицо поцелуями. Ей стало стыдно из-за своих утренних сомнений.

– Я никогда тебя не покину, Кассиан, – поклялась она.

Меган внимательно посмотрела на них обоих. Наконец она сказала Кассиану:

– Ты пока еще не совсем в безопасности, твоя жизнь все еще висит на волоске, но говорят, что любовь может свернуть горы, поэтому я уверена, что ты скоро выздоровеешь, но сначала мне нужно осмотреть твою рану.

Кассиан повернулся и уткнулся лицом в подушку.

Меган открыла кувшин и хотела удалить с раны старый кусок материи, когда Катрин коснулась ее руки.

– Я не могу вам заплатить, – прошептала она, и слезы выступили у нее на глазах.

Меган дружелюбно улыбнулась ей.

– Не заботься о таких пустяках, малышка, когда-нибудь у тебя появятся деньги и ты сможешь оплатить свои долги.

Катрин благодарно улыбнулась ей.

После того как Меган обработала рану, она покопалась в карманах своей юбки и вытащила маленький кусок сала.

– Вот, – сказала она. – Дай своему любимому, но не сразу весь кусок, да и сама откуси от него немножко, тебе тоже надо быть сильной.

Катрин покачала головой.

– У вас у самой ничего нет, я не могу заплатить за сало.

– Ты права, – подтвердила Меган. – Я также очень бедна, но перед вами еще вся ваша жизнь, а моя скоро подойдет к концу. Когда дни твои сочтены, тебе много не надо. Уже нет того, ради чего тебе стоит жить и бороться, малышка. Одно я знаю точно, лучшее, ради чего стоит жить, – это любовь.

Она положила сало на стол, а потом ушла, оставив Катрин и Кассиана одних.

Солнце еще не исчезло за крышами, когда Катрин легла рядом с Кассианом.

Она ощущала запах его кожи и тесно прижималась к нему, чувствуя охвативший его жар.

Она ощущала его дыхание, его такой знакомый и любимый запах, – ей стало так хорошо и покойно, а все заботы, навалившиеся на нее, казались не столь тяжелыми. Страх перед сэром Болдуином Гумбертом, унижение, испытанное ею от сэра Лонгленда, – все отошло на задний план.

«Неважно, что произошло со мной, – подумала Катрин и снова ощутила легкое дуновение счастья, которого она так давно не испытывала. – Важнее всего, чтобы он снова выздоровел. Завтра я поищу себе новую работу, мы выдержим, в этом я уверена».

Она склонилась над Кассианом, поцеловала его сухие губы и прошептала:

– Я люблю тебя, Кассиан. Больше, чем мою жизнь, даже больше, чем мою гордость.

 

Глава 7

Забрезжило утро, запели первые петухи, и Катрин торопливо побежала по городским улицам и переулкам в поисках новой работы. Но сегодня, хотя она едва знала Лондон, он показался ей каким-то другим.

В голове промелькнуло, а что же изменилось? Но ответа она сразу не нашла, правда, и не особенно его искала. Когда она добралась до квартала богатых купцов, и советников, она постучалась в первую дверь.

Молоденькая служанка, едва ли старше ее самой, приоткрыла дверь на крошечную щелку. У рта она держала платок.

– Что вы хотите? – спросила она. Катрин приветливо улыбнулась.

– Я ищу работу, я хорошая прачка.

Она еще не успела договорить фразу до конца, как дверь перед ее носом захлопнулась.

Катрин удивленно покачала головой, но потом пошла дальше и постучала в соседнюю дверь.

Снова ей открыла служанка и снова, не говоря ни слова, захлопнула перед ней дверь.

Удивление Катрин сменилось замешательством. Она осмотрелась, отряхнула свое платье, пригладила волосы, все же она не нашла ничего, что было бы в ней необычным и побуждало людей так пугаться ее.

«Сделаю еще одну попытку», – подумала она, немного оробев, и медленно пошла к следующему дому. Однако она стучала напрасно. Сквозь закрытую дверь ей только крикнули.

– Иди дальше, мы ничего не покупаем.

Постепенно Катрин начал охватывать страх, и она испуганно огляделась. На улице царила полная тишина, хотя день уже начался и обычно в это время она уже была заполнена людьми – служанки с корзинками бежали в направлении рынка; в двери стучали водоносы, поденщики катили бочки; на подоконниках в открытых окнах лежали подушки и перины; мелкие торговцы громко предлагали свои товары; подмастерья суетились, выполняя приказы своих хозяев; дети, громко смеясь, играли на улице, – но сегодня никого не было видно. Город, казалось, спал, как замок Спящей красавицы. Большинство окон было закрыто ставнями, не видела она и людей, что обычно стояли маленькими группками, рассказывая друг другу последние новости. Катрин заметила только пару пожилых женщин, шедших к церкви, одетых в черные платья и закутавших себе покрывалами лицо.

Редкие служанки скользили вдоль стен домов, более походя на их тени, и нигде не слышалось криков бродячих торговцев или ремесленников.

– Что здесь случилось? – пробормотала Катрин и еще раз беспомощно огляделась. – Кто-то умер, и весь город погрузился в траур? Сегодня праздник, в который никому нельзя работать?

Ответа она не находила. Без особой надежды она постучалась в ближайшую дверь. На этот раз никто ей даже не открыл. Но на втором этаже вдруг распахнулось окно, и женщина в скромном платье небогатой горожанки выглянула вниз.

– Что ты хочешь? – крикнула она. – Поторопись-ка лучше к себе домой.

– Я ищу работу, – ответила Катрин. – Я прачка.

Женщина тихо вскрикнула и перекрестилась.

– Вестница чумы, – закричала она в ужасе и тут же начала причитать. – Пожалуйста, пощади этот дом, пожалей простую богобоязненную семью. Я поставлю большую восковую свечу Пресвятой Деве Марии.

Катрин ничего не поняла.

– Что случилось? Вы меня боитесь?

Женщина перекрестилась еще раз.

– Иди, иди отсюда быстрее, когда во время чумы одна из прачек, о которых говорят, что они переносят чуму из дома в дом, постучит в дверь, то говорят, что постучалась сама смерть. Пожалуйста, уходи так быстро, как только сможешь.

Окно закрылось, и Катрин осталась одна на улице. «Да что же здесь случилось? – спрашивала она себя. Она слышала слова женщины, и слово «чума» отозвалось громом в ее ушах. – Разве это возможно? Неужели и вправду в городе началась чума?»

Она медленно пошла дальше в направлении рынка. Подойдя к площади, она увидела, что флаги, обычно оповещавшие о том, что рынок работает, сейчас уже не висят на окнах ратуши. Зато флаг с гербом Лондона был приспущен, даже она знала, что это значит: город поразила заразная болезнь. Вся площадь была пустой и безмолвной, только на самом краю ее сидела старая женщина, расстелив перед собой платок, на котором лежали пара яблок, несколько луковиц и одно-единственное яйцо.

– Добрая женщина, – подойдя к ней, Катрин спросила: – Это правда, что в Лондон пришла чума?

Женщина кивнула.

– Все со страху с ума посходили. Кто не грешит, тот и не заболеет. В городе чума уже была два раза, но я ведь не умерла. Нет, я продолжаю сидеть здесь и жду дуралеев, которые во время чумы захотят поесть.

– А откуда же взялась чума? – спросила Катрин.

– Из Франции, через море, она спряталась на одном из кораблей. Вчера корабль поднялся вверх по Темзе, а на его борту уже были мертвые матросы, – старая женщина хихикнула, и тогда Катрин услышала в ее голосе отзвук безумия. – Дурни здесь считают, что им стоит лишь запереть свои дома, чтобы не пустить чуму. Они жгут коренья, обкуривают ими весь дом так, что почти задыхаются, но я скажу тебе, чума достанет любого, кого захочет. От нее нет спасения.

Катрин испугалась. Чума! Она уже много слышала об этой болезни, которая может опустошить целые деревни и даже города, но никогда еще при ее жизни чума не приходила в Ноттингем. Тем не менее Катрин знала из рассказов родителей и своей няньки Маргарет об этой заразе, которую называли «черной смертью».

Первые признаки чумы появляются в форме лихорадки, головной боли, боли во всем теле и чувстве глубокой усталости. Во многих местах тела образуются выпуклости с палец величиной, которые очень болят, затем они превращаются в язвы. Излечение возможно в очень редких случаях, если удается искусственно вскрыть нарывы. О последней стадии болезни сигнализируют многочисленные черные пятна по всему телу. Смерть, сопровождаемая мучительными болями, наступает уже через несколько дней.

Катрин знала все это, а также то, что эта болезнь очень заразна. Она стояла перед старой женщиной и внезапно совершенно успокоилась.

Нет, чума не внушала ей больше страх, если Бог решил забрать ее к себе, то так тому и быть. У нее и так в последние дни было чувство, что жизнь стала для нее слишком тяжела.

Катрин попыталась вспомнить, когда она в последний раз смеялась от всей души и когда в последний раз была беззаботной и веселой.

Ей пришлось долго вспоминать, пока она наконец сообразила, что это было до того, как сэр Болдуин Гумберт попросил у родителей ее руки.

«Черной смерти» она не боялась.

– Ну, хотите что-нибудь купить? – спросила старая женщина и назвала Катрин такую цену, от которой у нее перехватило дыхание.

– Да это обман, – заикаясь, пробормотала она. – Еще вчера одно яйцо не стоило и половину этой суммы.

Старуха безразлично пожала плечами.

– Вчера было вчера, а сегодня это сегодня. Если хотите, то попытайте счастье в другом месте. – Она указала рукой на пустую площадь. – Пожалуйста, у вас большой выбор.

Катрин раздумывала. Дома оставался только крошечный кусочек черного хлеба и немного сала, принесенного Меган. Этого едва хватит для Кассиана. Ей же не достанется ничего. У нее в животе заурчало от голода. Она точно знала, сколько денег оставалось еще у нее в кошельке.

Нерешительно она переминалась с ноги на ногу. Взглядом она окинула площадь, как будто где-то могло быть спрятано решение проблемы.

Двое мужчин вышли из переулка, от их вида кровь застыла у Катрин в жилах. На мужчинах были длинные темные плащи с широкими капюшонами, кроме того, маски полностью закрывали их лица, маски с большими, как у птиц, клювами.

– Что это? – пробормотала Катрин. – Кто эти мужчины? Они похожи на посланников ада.

Старуха рассмеялась.

– Вы правы, они носят трупы. А на лицах у них маски от чумы, в клювах лежат коренья, они должны защищать их от заразы.

Мужчины подошли ближе. У одного из них в руках был колокол, в который он непрерывно звонил, а второй нес ведро с разведенной известью.

– А зачем у них известь? – спросила Катрин и почувствовала, как страх начинает пробирать ее до костей.

– Для того чтобы помечать двери домов, в которых есть чума. Они рисуют белый крест, чтобы каждый избегал и этого дома, и его обитателей.

Катрин кивнула.

– Если это так, то я вряд ли найду новую работу, – тихо сказала она, но старая женщина услышала ее.

– Нет, – подтвердила старая женщина. – Честную работу в то время, как в городе бушует чума, вы, конечно, не найдете, сейчас время воров, головорезов и негодяев.

– Почему так? – спросила Катрин. В тот же момент мимо них проехала закрытая карета, кучер плетью погонял лошадей, заставляя их мчаться как можно быстрее.

Старуха показа ей на мчавшуюся карету.

– Поэтому! Каждый, кто только может позволить себе покинуть город, уезжает. Первые уже убежали, за ними последуют и другие. Дома богатых опустели. Во многих из них не осталось ни слуг, ни служанок.

Катрин кивнула.

– Ну что, купишь что-нибудь из моего товара?

Катрин откинула голову назад и с нажимом объяснила:

– За эту цену – нет. Вы, конечно же, правы, вы сегодня единственная здесь на рынке, но и покупателей я тоже не вижу. За три шиллинга я куплю все, но ни пенни больше.

Старуха вздохнула, затем улыбнулась.

– Вы не такая неопытная, как я подумала. Ладно, давайте мне деньги и берите товар.

Катрин с гордостью принесла свои покупки домой. Впервые в жизни она торговалась. Никогда до этого ей не хватало смелости. Она боялась, что ее высмеют или же отругают, но теперь дела обстояли так, как она никогда не могла себе представить. Что же будет с ними дальше?

Три дня спустя город все еще выглядел оцепеневшим. В пустом переулке перед их домом царила необычная тишина, которую нарушал только грохот городских повозок, непрерывно вывозивших трупы. Катрин стояла у окна и видела, что мертвые тела в повозках были просто навалены друг на друга. Хозяйка сообщила, что могил на кладбище на всех просто не хватает, тем более что умерших от чумы нельзя было хоронить там. Перед воротами города были вырыты громадные ямы, в которые трупы сбрасывали прямо с повозок, потом их посыпали известью, и все. Рядом с ямой стоял священник, махал паникадилом и молился за души умерших. Церковные колокола звонили с утра до вечера, но церкви оставались пустыми, никто без крайней необходимости не выходил из дома. Вся жизнь в Лондоне замерла.

Кассиан ничего не знал об этом. Он все еще лежал в постели и бредил. Его рана постепенно закрывалась, после того как могильные черви сожрали зараженное гангреной мясо, но он все еще был очень слаб. А когда приходил в сознание, то едва мог приподниматься в постели. Катрин страдала, не зная, чем ему помочь.

У них не было больше ни одного пенни. Она сама два дня ничего не ела, последний кусочек хлеба Кассиан жадно проглотил вчера вечером.

Не было работы, не было никого, кто мог бы одолжить им немного еды или денег, и ничего, что она могла бы продать.

Она повернулась и посмотрела на Кассиана. Он лежал в постели, как маленький ребенок, подтянув колени к животу и скрестив руки на груди, прядь волос упала ему на лоб. Катрин подошла к нему и нежно откинула ее назад. Его лоб все еще был горячим, но дыхание стало спокойным и ровным. В комнате было очень тепло, и Кассиан лежал ненакрытым. Катрин видела, как плавно поднимается и опускается его грудь, а также то, что он очень похудел и ребра стали торчать, даже его плечи казались уже.

Она вздохнула и охотно бы заплакала, но она уже выплакала все свои слезы, больше слез у нее не было, только темное мрачное чувство, состоящее из страха и навалившихся забот.

«Ах, оставалась бы я в нашем замке, – подумала она с горечью, – стол там всегда обильно накрыт, хватало и хлеба, и молока, и яиц, и мяса».

Она спала там на мягкой постели, у нее было много платьев. У нее была мать, которая, как верный друг, всегда помогала ей делом и советом, а также Дэвид и Джонатан. Оба брата любили ее больше всего на свете, а теперь у нее их нет. Она страдает от голода и холода, спит на жестком соломенном тюфяке, ее платье прохудилось, волосы потеряли свой блеск и свисали спутанными прядями на лицо. У нее нет ни подруги, ни родственницы. Она одна. Она забыта Богом, одна-одинешенька на всем белом свете, вдобавок забота и ответственность за Кассиана. Его жизнь находится в ее руках, но как же ей сохранить его жизнь, ведь в кармане у нее нет ни одного пенни. Откуда ей взять силы, чтобы все уладить? Она устала, так бесконечно устала. Катрин поймала себя на том, что, стоя у окна, с завистью смотрит на повозки, увозившие мертвецов. «Этим людям хорошо, – подумала она, – у них уже все позади. Их не затронут больше ни голод, ни скорби».

Она испугалась своих собственных мыслей. «Нет, Катрин, – поругала она саму себя, – прекрати так думать! Ты – леди Журдан, у тебя есть сила, гордость и достоинство, ты должна выполнить свой долг и при этом не потерять голову. Жизнь – жестокая вещь, но никто не сказал, что она должна быть легкой».

Она нашла большую любовь, но никто не обещал, что эта любовь будет одновременно обозначать и большое счастье.

Может быть, Бог свел Катрин и Кассиана вместе, чтобы они поддерживали друг друга в несчастье?..

Она еще раз вздохнула, затем распрямила спину, подняла голову и, бросив последний взгляд на спящего любимого, вышла из дома.

Она долго бродила по опустевшим улицам и переулкам. Катрин прошла мимо трупа дворовой собачонки, увидела на многочисленных дверях белые кресты, большинство окон было закрыто ставнями, мимо прошмыгнули несколько крыс. Услышав какой-то шум, она внимательно огляделась, а потом сообразила, что это от голода урчало в ее собственном животе. Голод рвал ее изнутри, как бешеная собака, нигде не было видно ни человека, которому она могла бы предложить свою работу. «Ослабленное тело более подвержено чуме, чем здоровое», – подумала она и при этой мысли ощутила тошноту. Кассиан. Кассиану надо что-либо поесть. Она не может и сегодня вернуться домой с пустыми руками. Ей надо срочно достать еды, иначе смерть придет и за ней. Но как и откуда? Ни один лавочник не предлагал своих товаров, не было видно ни одного человека, у которого она могла бы попросить пенни.

О, да, она бы стала попрошайничать, конечно, она горела бы со стыда, заикалась и не смела бы смотреть никому в глаза, но попрошайничать было не у кого. Нигде никого.

Катрин оглядывалась то в одну сторону, то в другую. Большинство домов стояли пустыми, обитатели покинули их несколько дней назад. Старуха на площади была права: все, кто только мог, бежали из города вместе с детьми и пожитками, даже нищие, казалось, перебрались искать счастья в другом городе.

Она медленно шла по улице, и маленький лучик надежды, который согревал ее при выходе из дома, погас при виде вымершего города.

Внезапно она услышала какой-то шум, потом голоса – тихо переговаривались какие-то мужчины.

Катрин остановилась и прислушалась. Голоса шли из приоткрытой двери одного из домов.

– Бери, что можешь унести, – услышала она. – Оставь хлеб и сало, бери серебряные подсвечники, а я пойду на второй этаж и посмотрю, нет ли где денег.

– Не смеши, – сказал другой голос. – Кто, уезжая, оставляет кошелек дома? Не пускайся в напрасные поиски, а я возьму подушки и простыни, хочу хоть раз поспать на сафьяновых подушках, да и колбасу, солонину и шпик надо забрать с собой.

Катрин застыла на месте. Она прижала руки к груди, чтобы унять дико бившееся сердце. Она точно знала, что происходит в доме перед ней. Старуха ведь об этом ей тогда сказала.

– Быстро, мы не можем здесь оставаться вечно, – услышала она настойчивый голос первого мужчины. Второй засмеялся.

– А почему нет? Ты думаешь, хозяин каждую минуту может вернуться назад? О нет, мы здесь в такой же безопасности, как на лоне Авраама.

– Коронер-то не сбежал, да его подручные тоже. Они прочесывают город в поисках ребят вроде нас.

– Чепуха, собирай все, что можешь схватить, потом мы исчезнем отсюда, ни один человек нас не увидит.

Катрин услышала шум, говоривший о том, что мужчины вот-вот выйдут из дома, и поторопилась спрятаться за соседней стеной. Чуть позже она увидела двух мужчин в скромной одежде простых подмастерьев, которые выходили из дома. У каждого из них был перекинут мешок через плечо. Они торопливо пошли по улице, а на их лицах – это Катрин точно могла видеть – было победное выражение, смешанное с алчностью. Они сгибались под тяжестью мешков, и Катрин видела, что их запавшие глаза были обведены глубокими синими кругами. Мужчины были худыми, истощенными от голода.

«Они такие же, как я, – подумала Катрин, – они не головорезы. Да и на что им жить, если их мастер оставил их в беде? У них нет другого выхода, как стать ворами и преступниками. Это нужда заставила совершать подобные поступки».

А она сама? Разве она не страдает от большой нужды? Разве она не голодна, и при этом у нее нет ни малейшей надежды честным образом наполнить свой желудок. «Отважусь ли я… – подумала она, – отважусь ли я стать воровкой?» Медленно брела она дальше, не выбирая дороги, вдруг внезапно остановилась перед домом, который так хорошо знала. Он стоял на Бейкер-стрит и принадлежал сэру Лонгленду.

 

Глава 8

Она посмотрела на красный дом, ставни на всех окнах были закрыты, не было видно ни одного отблеска свечей или фонаря. Она напряженно прислушалась, но не услышала ни малейшего звука.

Еще раз она оглядела улицу. Никого не было видно. Она глубоко вздохнула, затем неуверенно постучала и подождала: никакого движения, совсем ничего. Дом был покинут.

Катрин осторожно, плечом, нажала на дверь, но та была заперта, а ее сил не хватало, чтобы, надавив, открыть дверь.

Осторожно, держась в тени, Катрин обошла вокруг дома. С левой стороны была помойка, она бросила туда взгляд и успокоенно кивнула. Там копошились крысы, кишели мухи, но мусор был несвежим. Его выбросили несколько дней назад. Итак, сэр Лонгленд действительно покинул город. Катрин пробежала мимо мусорной ямы и добралась до черного входа в дом. Здесь также окна были забраны ставнями и дверь закрыта.

Но окно комнаты, в которой она раньше стирала, было без стекла и без ставень.

Катрин еще раз прислушалась, затем подошла к окну. Ее худенькое, ставшее почти детским тело легко прошло в окно, и она очутилась в комнате. Что-то упало, и Катрин испугалась, однако в доме по-прежнему было тихо.

Осторожно, стараясь не издавать даже малейшего шороха, она поднялась по лестнице, которая вела в кухню. Не задерживаясь, Катрин открыла дверь в кладовую, где хранились припасы, и чуть было не вскрикнула от радости. Ветчина, копченые колбасы, сало, кувшин, наполненный до краев маслом, две корзины с яйцами, яблоки источали такой аромат, что у Катрин во рту появились слюнки.

Внезапно ей показалось, что она слышит какой-то шорох, и она напряженно прислушалась. Снова шорох, как будто кто-то на цыпочках спускается по лестнице. Сердце Катрин забилось, ее ноги начали дрожать, и тело покрылось холодным потом. Долго она простояла без движения, вслушиваясь в полную тишину, постепенно ее сердцебиение успокоилось.

«Наверное, я ошиблась, – подумала она, – шорох донесся из другого дома, а может быть, со мной сыграли шутку фантазии или мой голод».

Она взяла красное яблоко и впилась в него зубами. Вокруг все было тихо, Катрин успокоилась. Шатаясь, она зашла в кухню, чтобы поискать что-нибудь, в чем она может унести все эти сокровища. Она нашла большую корзину, положила в нее яйца, колбасу, ветчину, яблоки, немного масла, два хлеба и маленькую круглую головку сыра. Она наполнила маленький кувшин сахаром и вышла из кладовой, не заглядывая в другие комнаты дома.

Одно мгновение она думала о том, не взять ли ей с собой мягкую подушку для Кассиана, чистую рубашку или платье служанки, но потом она решительно покачала головой. «Я не воровка, – подумала она, – я беру лишь те вещи, которые спасут нашу жизнь и без которых мы просто погибнем. Я не совершаю кражу, я делаю это из нужды, и один Бог знает, с какой неохотой я это делаю». Ей пришло в голову, что сэр Лонгленд должен ей деньги за половину рабочей недели, и совесть ее сразу же успокоилась. Катрин упрямо откинула голову назад и пошла дальше. Быстро, но тихо она вернулась в комнату, в которой стирала, взяла кусок мыла, чтобы выстирать свои собственные вещи, затем приставила табуретку к окну, забралась на нее и поставила тяжелую корзину сначала на подоконник, а потом, перегнувшись, – на землю: Через мгновение она уже стояла рядом с корзиной, был теплый солнечный день, и счастливая улыбка осветила ее лицо. Она отряхнула руки, потом взяла корзину и хотела уже направиться домой, когда громкий строгий голос заставил ее застыть на месте.

– Стой! – крикнул мужчина, выпрыгивая из-за угла. На нем была униформа городского стражника, и он направил пику прямо ей в грудь.

Катрин от страха чуть не выронила корзину.

– Что вы здесь делаете? – заорал стражник.

– Я взяла немного продуктов, которые принадлежат мне по праву. Сэр Лонгленд остался мне должен половину моего жалованья за неделю. Я взяла только то, что принадлежит мне.

Стражник заглянул в корзину – действительно, там были только продукты, – затем он внимательно оглядел худенькое тело Катрин и ее осунувшееся бледное личико.

– Мой муж болен, – сказала она тихо. – У меня нет денег, а работы в Лондоне сейчас нет. Что же мне делать, чтобы не умереть, от голода?

Она посмотрела стражнику в лицо и увидела, что он в нерешительности.

Она вытянула руку, корзина оказалась прямо перед его лицом.

– Посмотрите, я не взяла ни серебра, ни медной посуды, ни украшений, только то, что мне нужно для жизни и за что я уже отработала, имейте хоть немного сочувствия, продукты все равно бы испортились.

Стражник почесал в затылке. Он понимал молодую женщину и видел, что она действительно взяла только необходимые для жизни продукты.

Он еще раз почесал в затылке, потом наконец кивнул.

– Хорошо, я сочувствую вашему тяжелому положению. Сейчас многие бедные люди голодают. Вы не обычная воровка, это я вижу. Но если я вас еще раз поймаю, то городская тюрьма вам обеспечена.

У Катрин как камень с сердца упал. Она схватила стражника за руку.

– Да благословит вас Бог! – сказала она. – Благословит и защитит! Спасибо, добрый человек. Я буду о вас молиться. Спасибо, что вы спасли меня от наказания.

Стражник вырвал свою руку.

– Хорошо, хорошо, – пробормотал он. – Топайте домой, все хорошо.

– Ничего не хорошо, – слова прозвучали в пустом дворе как удар грома. Стражник и Катрин испуганно вздрогнули и уставились на мужчину, который появился перед ними из-за стены, словно призрак.

Это был не кто иной, как сэр Болдуин Гумберт.

– Вы хотели отпустить эту проклятую воровку. Ее место в тюрьме, и я сам лично прослежу за тем, чтобы ей отрубили правую руку, как и полагается всем воровкам.

Он подошел ближе, бросил на Катрин презрительный взгляд и погрозил стражнику пальцем.

– А вам следует забрать у нее корзину и связать ей руки. Я сам отведу ее к коронеру и доложу ему, что вы действуете заодно с преступниками.

Стражник побледнел.

– Сэр, это была ошибка. Я проявил сочувствие к этой бедной женщине, я принял ее не за воровку, а за служанку сэра Лонгленда, которой поручено припрятать съестные запасы подальше от воров.

– И эта служанка карабкается в дом через окно в комнате прачки? Ха! – закричал сэр Болдуин, брызгая слюной во все стороны.

– Я… э… я… думал… – заикаясь, выдавил стражник.

– Предоставь думать тем, кто это умеет делать.

Сэр Гумберт оставил стоять дрожащего стражника и подошел к Катрин.

– Ну, леди Журдан, вот мы снова и увиделись, вы далеко пошли, можете этим гордиться, ваш отец порадуется, когда я ему расскажу о нашей встрече в Лондоне.

Охотнее всего Катрин вцепилась бы в его жирное красное лицо с маленькими свиными глазками, тем не менее она решила проявить гордость. Ей было все равно, что с ней будет. Пусть ее отправят в тюрьму, пусть ей отрубят руку и выгонят из ворот города. Она и до этого много страдала. Тюрьма ее больше не пугала, но что будет с Кассианом… Нет, ей надо взять себя в руки и подавить и свою гордость, и свой гнев.

Касеиан нуждался в ней, и она не могла его бросить.

Сэра Гумберта легко не успокоишь. Его слишком оскорбило бегство Катрин, тем более она бежала от брака с ним. Он жаждал мести, это было видно.

– Что вы хотите от меня? – спросила она тихо, не поднимая глаз. – И что вы делали в доме сэра Лонгленда?

– Вам бы хотелось это узнать, уважаемая леди, не так ли? – на этот раз он забрызгал слюной и Катрин, от которой та напрасно пыталась уклониться. – Я узнал вас в тот вечер, когда вы испортили наш обед. Сэр Лонгленд мой старый друг со времен войны. Я навещал его в Лондоне по делам, но задержался, чтобы разыскать вас. Унизить сэра Болдуина Гумберта после того, как он предложил вам свою руку, – это вам не останется безнаказанным.

Он замолчал и оглядел Катрин с ног до головы. Она остро осознала, сколь ужасно выглядит в этом грязном истрепавшемся платье.

– Как я вижу, есть Бог, который заботится о справедливости. Ваш вид испугал бы даже собаку, вы совсем опустились, вы выглядите не лучше портовой нищенки, которая продает себя за пенни на целую ночь.

– Что вы хотите? – спросила Катрин еще раз. – Поиздеваться над моим несчастьем? Вы хотите унизить меня еще больше, чем это уже сделала жизнь? Что вам надо сэр Болдуин?

Мужчина замолчал и снова осмотрел ее. Его взгляд охватил ее фигуру, нежные крепкие груди, чья белизна была видна в вырезе платья.

– Я хочу научить вас смирению, – сказал он. – Смирению и послушанию, как и полагается жене. В Библии написано, что жена подвластна мужу.

– А вам-то что до этого?

В глазах Катрин стояли слезы, и она храбро пыталась их скрыть, но ей это не удалось. Они заструились по ее щекам, закапали с подбородка на ее жалкое платье.

Этого что ли хотел сэр Болдуин, слез и раскаяния? Его лицо стало менее строгим, промелькнула даже тень добродушия.

– Но, – сказал он, – я готов простить вам то, что вы мне сделали, правда на некоторых условиях.

Катрин кивнула. Ей не оставалось ничего другого, как слушать его и соглашаться с его требованиями. Она знала, что Болдуин достаточно жесток и подл и вполне может передать ее палачу, если она не подчинится его воле.

– Каковы ваши условия? – спросила она.

Сэр Болдуин фыркнул, затем встал перед стражником и сказал голосом, не терпящим возражений:

– Иди отсюда и больше никогда не попадайся мне на глаза. Я запомнил твое лицо, и будь уверен, одно-единственное неправильное слово, один взмах ресниц в неподходящий момент – и ты пропал.

Стражник униженно поклонился и беспокойно переступил с одной ноги на другую.

– А теперь убирайся! – заорал Болдуин.

Стражник споткнулся, и сэр Гумберт так сильно наподдал ему сапогом, что тот едва удержался на ногах и чуть было не упал в мусорную яму.

Болдуин потер руки, затем обратился к Катрин:

– Итак, моя дорогая, теперь о нас. Вы сегодня же отправитесь со мной назад в Ноттингем. Как только мы прибудем туда, то сразу позовем священника и вы станете моей женой. А ваш отец должен будет немного добавить мне приданого, чтобы наградить за мое великодушие. Да, и обойдемся без вашего воспитания в монастыре, я сам научу вас покорности.

Слезы хлынули по щекам Катрин с новой силой.

– А что случится, если я откажусь ехать с вами? – спросила она тихо, но ее голос звучал так робко, а сама она выглядела такой беспомощной и отчаявшейся, что сэр Болдуин только громко рассмеялся.

– И не думайте об этом, я выдам вашего отца парламенту, и большая часть его состояния, как раз та, которую мне обещали в качестве приданого, будет конфискована. А пойду ли я дальше, время покажет. У меня есть и еще кое-что в запасе.

До того как Катрин успела спросить, что он имеет в виду, он резким движением схватил ее за подбородок и заставил посмотреть себе прямо в глаза.

– Я позабочусь о том, чтобы Кассиан фон Арден не имел больше ни единого счастливого дня в своей жизни.

Впервые для Катрин блеснул лучик надежды.

– Для этого вам надо сначала узнать, где он находится.

– Не беспокойтесь о таких пустяках; он ютится в крошечной комнате самого жалкого домишки во всем Сохо. – Он засмеялся, увидев изумление на лице Катрин. – Я последовал за вами, моя дорогая, в тот вечер, когда вы уронили мясо и убежали. А ваша хозяйка оказалась очень болтливой женщиной.

Обессилев, Катрин думала, что ей делать. Ее взгляд блуждал по двору, мысли были в густом тумане. Внезапно в этом тумане появился луч света, мысли прояснились и стали нанизываться в ее голове, как жемчужины в ожерелье.

Она отбросила голову назад и вызывающе посмотрела на сэра Болдуина.

– Ну, причины, которые вы назвали, чтобы вынудить меня стать вашей женой, меня не убеждают. Моя семья, чтобы я ни сделала, все равно теряет половину своего состояния. Земли либо конфискует парламент, либо забираете вы в качестве приданого. Кассиан фон Арден и так не имел больше ни одного счастливого дня с тех пор, как вы его ограбили. Если я откажу вам, никакой новой беды не произойдет.

От сильной пощечины Катрин закричала. Ее лицо загорелось, как будто его обожгло пламя. Она смотрела на сэра Болдуина глазами, полными ужаса. Она была не в состоянии ни двигаться, ни говорить. Никто и никогда еще не осмеливался поднять на нее руку. Пощечина причинила ей как душевную, так и физическую боль. Ненависть зажглась в Катрин, необузданная холодная ненависть, не имевшая названия.

В ее зеленых глазах появился гнев. В них заблистали молнии.

– Вы еще упрямее и бестолковее, чем я думал, – спокойно сказал сэр Болдуин. В нем также вскипел гнев. Голубая жилка на его лбу вздулась и стала с палец величиной. Его дыхание убыстрилось, он почти задыхался. Он придвинулся к ней, схватил ее за волосы и жестоко потянул ее голову вниз. – Вы неправильно меня поняли, леди Катрин, – издевательски сказал он. – Кассиан фон Арден умрет, если вы меня не послушаетесь. Я один имею власть распоряжаться его жизнью, если вы пойдете со мной, то я позабочусь о том, чтобы его взяли в госпиталь и за ним был хороший уход. Если вы не пойдете со мной, то умрете оба, потому что я направлю стражников коронера в вашу жалкую комнатушку, чтобы вас арестовали за воровство. Вашего любимого повесят, он будет висеть на самой высокой виселице, потому что он украл у меня невесту, сделал меня рогоносцем, и я получу истинное удовольствие, присутствуя на его казни. Кстати, вы знаете, что в момент смерти кишечник повешенного опустошается, вид не то чтобы приятный, но никакого достоинства, не так ли? От жалких людишек в последний момент не остается ничего, кроме кучи дерьма. Итак, хорошо подумайте и примите решение, но мое терпение уже подходит к концу, думайте быстрее, или я сам приму решение – развернусь и уйду.

Кончиком своего сапога он пнул корзину, стоявшую перед ними. Корзинка упала, и сэр Болдуин, как злой ребенок, несколько раз наступил на все, что в ней было: яйца разбились, хлеб раскрошился под его ногами, ветчина, колбаса и сало смешались с уличной грязью.

– Видите, как я уничтожил украденное вами добро моими сапогами? Смотрите внимательнее, леди Журдан, вот так же будет с вами и вашим любовником, если вы меня не послушаете.

Вне себя Катрин наблюдала за разбушевавшимся негодяем. Она не сомневалась в его словах, она знала, что он действительно сделает то, что пообещал. Да, сэр Болдуин Гумберт не успокоится до тех пор, пока не уничтожит Кассиана, ее родителей, братьев и ее саму.

Она схватила его за руку, и в тот же миг сэр Болдуин перестал топтать продукты.

– Я поеду с вами, – сказала Катрин. – Но я должна быть уверена, что о Кассиане позаботятся.

Лицо сэра Болдуина мгновенно просветлело.

– Сразу бы так, – сказал он. Он схватил ее за локоть и повел вокруг дома к парадной двери, достал из кармана ключ и открыл дверь. – Сэр Лонгленд попросил меня во время своего отсутствия приглядывать за его добром, – безразличным тоном объяснил сэр Болдуин. – Он жалкий трус, он боится чумы больше, чем Бога. – Он покачал головой, затем продолжил, говоря как будто самому себе. – Он дурак, черная смерть – божье наказание неверующим. Что может случиться с человеком, который всю свою жизнь боялся Бога и был хорошим? Нет, чума – это бич, который пощадит лишь праведников.

Его слова не оставляли никакого сомнения в том, что себя самого он причисляет к праведникам.

Все еще держа Катрин за локоть, он ввел ее по лестнице вверх, в рабочую комнату сэра Лонгленда. Грубо швырнув ее на стул, подвинул бумагу, перо, чернила, песок и приказал:

– Вы напишете прощальное письмо Кассиану Ардену, чтобы до него наконец дошло, что вы для него потеряны окончательно.

Катрин покачала головой.

– Я люблю его, и, даже если пойду с вами, я никогда его не покину.

При этих словах сэр Болдуин снова поднял руку, как будто хотел снова дать ей пощечину, но затем передумал. Его рука опустилась, и он погладил щеку Катрин. Она резко отдернула голову, но сэр Болдуин только засмеялся. Засмеялся глухим, злым смехом.

– Я продиктую вам письмо, и вы напишите его так, как я вам скажу, если вы это не сделаете, вы знаете, что произойдет.

– Чтобы ни писала моя рука, правда останется в моем сердце, и никто не знает мое сердце так хорошо, как Кассиан, – возразила Катрин, но сэр Болдуин снова громко и с. ненавистью рассмеялся.

– Пишите, – потребовал он. – У нас не так много времени.

Вынужденная подчиниться, Катрин обмакнула перо в чернила и в ожидании посмотрела на сэра Гумберта.

– Дорогой Кассиан, – продиктовал он. – Моя любовь к тебе погасла, как свеча на ветру. Я неправильно сделала, что поехала с тобой в Лондон. Я горько сожалею об этом решении, которое свело меня со стези добродетели в глубину греха, но Господь смилостивился надо мной. Он послал мне спасение в лице чрезвычайно уважаемого мною и от всего сердца любимого сэра Болдуина Гумберта. Я возвращаюсь с ним домой. Рядом с ним я буду жить, как уважаемая порядочная женщина, буду хозяйкой его дома, рожу ему детей и воспитаю их богобоязненными христианами.

Великодушие сэра Болдуина не знает границ. Тебя, Кассиан, он также не оставит одного в нищете и грехах, еще сегодня за тобой приедет карета и отвезет в госпиталь, хороший удобный госпиталь, в котором ты сможешь вылечить свои раны.

Я вручаю твою душу Богу и буду молиться за то, чтобы ты снова вернулся на праведный путь.

Сэр Болдуин взял у Катрин листок, прочитал и довольно ухмыльнулся.

– Да, хорошо, почти поэзия, не слишком ли много для этого оборванца? А теперь подпишите внизу.

Он бросил листок на стол перед Катрин и проследил, чтобы она поставила свое имя в том месте, которое он указал, затем он посыпал бумагу песком, свернул ее и запечатал своей печатью.

– А что дальше? – спросила Катрин.

– В конце улицы нас ждет карета. Она довезет нас до вашего жалкого жилища. Кучер передаст это письмо.

– Я должна быть уверена, что о Кассиане позаботятся, – настаивала Катрин. – Или же я не поеду с вами.

Болдуин кивнул и легко ущипнул ее за щеку.

– Я люблю упрямых женщин, – сказал он с тихим смешком, полным ненависти. – Привить упрямой женщине послушание и покорность значительно интереснее, чем той, у которой эти добродетели уже в крови, и меня это возбуждает. Бог достойно вознаградит меня за мой труд.

Он рывком поднял ее со стула, и спустя короткое время они уже сидели в карете. Пока они ждали, когда кучер передаст ее послание, Катрин душераздирающе рыдала. Ей бы хотелось сдержать слезы и скрыть свою боль от Болдуина, но прощание с Кассианом разрывало ей сердце.

– Я делаю это, чтобы спасти его жизнь, – повторяла она себе снова и снова, однако не находила утешения в этих словах. Чуть позже повозка городского госпиталя для бедных остановилась перед домом, и вскоре после этого двое служителей вынесли Кассиана. Катрин зарыдала еще громче. Она хотела выскочить из кареты, чтобы в последний раз поцеловать любимого, но сэр Болдуин Гумберт удержал ее железной хваткой. Последнее, что она увидела, было лицо Кассиана, худое и изможденное, и его глаза, в которых читалось горькое разочарование и бессильное отчаяние.

– Вы обманули меня, – взвыла она. – Вы отправили Кассиана в госпиталь для бедных, туда, где буйствует чума. Я никогда вам этого не прошу.

– Ну-ну, моя дорогая. Что вам только приходит в голову? Уже скоро ваш любимый будет чувствовать себя как на небесах.