Отсюда, из космических доков, Топава казалась светло-коричневым шаром с широкими зелеными мазками. Ее океаны и шапки льда на полюсах были поменьше, чем на Состисе, хотя сама планета, на взгляд Тристана, превосходила последний своими размерами.

«Интересно, — подумал он, — сказываются ли они на периоде ее вращения? Ведь каждый из них занимает почти 27 стандартных часов».

Стоявший рядом Середж постучал по панели.

— Вот этот континент, который виден отсюда, называется Северной Евзерой. Именно туда мы и направляемся. Наша семья живет в юго-западной части, район Анченко. Сейчас она, похоже, вся скрыта облаками.

Когда он замолчал, Тристан поднял голову. Адмирал стоял, поджав губы.

Дарси, кажется, тоже заметила это.

— В чем дело? — спросила она, повысив голос, чтобы перекрыть звуки музыки, доносящиеся из кафе напротив.

Середж едва заметно улыбнулся.

— Неудачное время. Самый разгар сезона дождей.

— Мне все равно, если только не придется копать траншеи, чтобы спасти от затопления вашу старую ферму, — сказала Дарси. — Нам этого хватило на Ганволде.

До космопорта Анченко добирались на грузовом шаттле. Тяжелый корабль, спроектированный так, чтобы сохранять стабильность при любых погодных условиях, все же покачивался под резкими порывами ветра, усилившегося при подлете к месту назначения. Тристан плохо переносил перелеты. Он сидел, вжавшись в кресло, откинув голову назад и закрыв глаза. Пальцы его так крепко вцепились в подлокотники, что их, казалось, уже не оторвать.

Юноша чувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Открыв глаза, он наткнулся на взгляд адмирала.

«Да он бы отказался от тебя, если бы увидел, как ты все тут загадил», — кричал инструктор.

Тристан с усилием разжал пальцы и еще крепче стиснул зубы, испытывая жестокое унижение от того, что ЭТОТ человек стал свидетелем его слабости.

Но Середж сказал:

— Однажды, когда мы были на Тохе, мне пришлось в такую же погоду делать посадку. Мы только-только устроили базу, как генеральный инспектор объявил оперативные учения. Метеорологи предупреждали, что ожидается шторм, но он настоял на своем, и полеты начались.

Естественно, на пятый или шестой день некоторые попали в зону урагана. Запасное поле развезло от дождей, но топлива оставалось мало, и искать другое мы не могли. Единственный оставшийся танкер ушел в противоположном направлении на выручку ребятам, которые оказались в еще худшем положении, так что выбора не было. — Середж покачал головой. — Ветер подхватывал истребители и играл ими, как детскими корабликами. Меня и до этого пару раз тошнило в кабине, но тот день был хуже всех!

Дарси слушала с огромным удивлением.

— Ты никогда мне об этом не рассказывал!

— Зачем тебе было это знать? — усмехнулся Середж. — В конце концов, должен же я поддерживать имидж!

Она улыбнулась.

— Вот тебе и сферзахи!

Тристан недоверчиво уставился на отца.

— Вам… вам пришлось чистить кабину?

— Конечно, — смущенно улыбнулся адмирал. — А старший группы все это время стоял за моей спиной, распекая меня за то, что я загадил ЕГО птичку!

Тристан заглянул ему в глаза, все еще сомневаясь. Он не мог представить себе, чтобы адмирала вырвало в кабине, а когда понял и поверил, что так и было на самом деле, то почувствовал внезапное облегчение.

Спустя несколько минут шаттл совершил посадку: пламя трастеров ударило в землю, ветер еще раз налетел на кабину и… все.

От посадочной площадки до космопорта вели туннели. Оказавшись в зале терминала, Тристан услышал чей-то возглас:

— Эй! Да это же герой войны! Вон там! Лухан!

Середж обернулся и громко рассмеялся:

— Вот это да! Вся семья в сборе!

Раскинув руки, он направился к небольшой группе людей. Те бросились к нему: четыре сестры, младший брат, их супруги и дети. Объятия, приветствия и дружеские похлопывания по спине продолжались несколько минут. Женщины обняли и Дарси. Несколько растерявшийся Тристан, опасаясь, что и его могут похлопать по спине, обошел в сторону, но ненадолго. Адмирал, обняв его плечи, подвел к встречающим.

— А это Тристан, — сказал он.

Юноша чувствовал себя так, словно его выставили на продажу. Все разглядывали его, лица их светились любопытством. Середж представил каждого по имени. Никто не попытался обнять юношу или похлопать его по спине, и только две женщины заметили, что видели Тристана на Топаве, когда тот был еще совсем маленьким, и что теперь он точная копия отца. Тристан не знал, что на это ответить, а потому промолчал.

Некоторое время все просто стояли и разговаривали, пока наконец брат адмирала, Силхан, не сказал:

— Думаю, вам троим не терпится поскорее оказаться дома и немного отдохнуть. Берите свой багаж, а я схожу за скиммером.

Вещей было немного: три сумки и клетка, в которой перевозили собаку, так что молодежь легко справилась с этим, предоставив старшим возможность пообщаться.

Тристан настороженно наблюдал, как пса выпустили из клетки, взяли на поводок и пустили погулять по вокзалу.

Через несколько минут все вышли из здания космопорта на улицу, где их уже ожидал Силхан. Дождь усилился, и за его пеленой скрылись и вокзал, и город. Пришлось включать «дворники» и передние фары.

Силхан вел скиммер в плавном режиме, держась ближе к земле, пока не вышел из полосы дождя. Через несколько километров видимость улучшилась, потолок облачности поднялся, и Силхан, выпустив дельтавидные крылья и включив трастеры, набрал высоту. Тристан прижался к иллюминатору, стараясь хоть что-нибудь разглядеть.

Большую часть семнадцатимесячного года область Анченко, как рассказал Тристану адмирал, представляла из себя пустыню: красновато-коричневый камень и пыль, иссушенные горячим солнцем, несколько более крупным и активным, чем солнце Состиса. Но за три месяца сезона дождей регион расцветал. Лощины превращались в русла рек, жухлые деревца выпускали узкие листочки и вытягивались на несколько миллиметров, сморщенные скуккуленты выпускали на поверхность корни и жадно впитывали влагу, повсюду вылезала травка с редкими, но яркими пятнами полевых цветов.

Кое-где Тристану удалось заметить строения, тесно лепившиеся друг к другу наподобие хижин ганианцев. Но встречались они редко, разделенные километрами довольно унылого пейзажа. Это открытое пространство, почти не тронутое следами человеческого присутствия, напоминало ему степи Ганволда, вызывая тоску по ставшей родной далекой планете.

Тристан уже стал уставать, когда впереди показалось несколько каменных строений. Все они теснились вокруг ветряного насоса, чьи крылья вращались так быстро, что сливались в неясное пятно.

— Какой маленький домик! — воскликнула Дарси, сидевшая позади Тристана.

— Все это могло бы поместиться внутри наших апартаментов на Состисе, — сказал Середж. — Но для нас троих вполне достаточно. Здесь нет автоматизированной системы ухода за домом и пневматической линии доставки, но все же нам не придется стирать одежду в ручье или разводить костер, чтобы приготовить пищу. Кухню и прачечную оборудовал еще мой отец, когда я был подростком. С тех же пор здесь сохранился и домашний компьютер. С точки зрения технологии это место где-то посредине между Состисом и Ганволдом.

Дарси улыбнулась.

— Меня это вполне устраивает!

Силхан направил скиммер вниз и, совершив круг, аккуратно посадил его во дворе.

— Наконец-то мы дома, — сказал он, улыбнулся и выключил двигатели.

Дождь здесь уже закончился, но из-за гор, расположенных к западу от дома, ветер гнал еще один ливень; предвестники надвигающейся бури молнии — сверкали вдалеке, освещая низкие черные тучи. В этом насыщенном влагой воздухе ощущался запах сырой почвы и растительности, и Тристан знал, что к ночи похолодает.

Однако, выбравшись из скиммера, юноша не заметил этого похолодания. Съежившись от пронизывающего ветра, он подошел к невысокому каменному уступу и повернулся лицом к западу. Ветер моментально растрепал его волосы, вздул пузырем рубашку, но Тристану было все равно. Именно этого не хватало ему на Состисе. Неясная еще надежда приглушала тоску по Ганволду. Он откинул назад голову и развел в стороны руки.

Тристану не хотелось входить в дом, и он сделал это лишь тогда, когда туда зашел Силхан, и стал накрапывать дождь. Ненастье продолжалось несколько дней без перерыва. На Ганволде тоже были сезоны дождей, так что поначалу Тристана это не беспокоило. По крайней мере этот старый дом представлял собой более надежное укрытие, чем хижина на Ганволде! Одна кухня не меньше! А кроме того, еще пять спален, две ванные и гостиная размеров в ДВЕ хижины.

— Почему здесь так много спален? — спросил Тристан.

— Потому что у моего прадеда, построившего этот дом, была большая семья, — объяснил Середж. — Мой дед, мой отец и я — все мы выросли здесь.

В доме был деревянный потолок, но все остальное: пол и стены — состояло из каменных блоков, единственного строительного материала, доступного первым поселенцам, как объяснил Середж. Вероятно, поэтому дом казался более солидным и основательным, даже по сравнению с офицерским комплексом в Рамискаль-Сити. От всего исходили запахи дерева, земли и каменной пыли, знакомые и успокаивающие, вселявшие в душу Тристана ощущение уюта и тишины.

Однако к концу четвертого дня юноша поймал себя на том, что ему не хочется сидеть в доме. Остановившись у окна кухни, по которой он расхаживал последние полчаса, Тристан повернулся к матери.

— На Ганволде дожди никогда не шли так долго!

Дарси подняла голову от дисплея домашнего

компьютера.

— Трис, где твой микроридер? Почему бы тебе не посидеть и не почитать что-нибудь?

— Мама, я читал все время по дороге от Состиса. Не могу же я читать каждый день! Хватит! И сидеть здесь я тоже не хочу!

— Могу предложить другое занятие. — Замасленной рукой Середж указал на разложенные перед ним детали.

Поморщив нос, Тристан подошел ближе.

— Что это?

— Запасная раздаточная коробка для ветряного насоса. Я подумал, что лучше проверить и убедиться, что она в рабочем состоянии, так как старая порядком изношена, а насос — наш основной источник энергии и воды.

Тристан окинул взглядом коллекторы, прокладки, щеточки, баночки со смазкой и растворителем.

— Я в этом ничего не понимаю, — сказал он.

— Я могу объяснить, — предложил Середж. — Все не так сложно, как кажется на первый взгляд.

Тристан замялся, но других занятий у него не было, и он с тяжелым вздохом опустился на скамейку.

Адмирал показал ему, как с помощью щетки очищать шестерню от песка и старой смазки, как проверять зубцы и кулачки на предмет износа, как наносить свежую смазку. Юноша молча слушал, смотрел, кивал, когда Середж спрашивал, все ли понятно, и наконец взял в руки шестерню и щетку.

Ближе к вечеру дождь прекратился, и Казак, до этого лежавший на полу у ног адмирала, подошел к двери и заскулил. Лухан открыл дверь. Пес выбежал на улицу, поднял заднюю лапу и пометил ближайший камень, затем некоторое время постоял, принюхиваясь и смешно подергивая носом. Потом подпрыгнул и с радостным визгом умчался прочь.

Трис долго смотрел ему вслед из окна.

— Я тоже хочу выйти и пробежаться, — сказал он, поднимаясь.

— Неплохая мысль, — пробормотал Середж, но через секунду опустил щетку и поднял голову. — А у тебя есть какая-нибудь спортивная обувь?

— Обувь мне не нужна, — ответил юноша. Еще когда они были на Состисе, мать купила ему кроссовки, заказав их по каталогу. Кроме того, у него были армейские башмаки, выданные на «Дестриере». Но ни тех, ни других Тристан не носил. Они жали, стесняли ноги, от них появлялись мозоли и ссадины. — Пробегусь босиком.

Середж покачал головой.

— Здесь тебе необходима обувь. Тут очень жесткая трава и острые камни. — Он поднялся и, вытирая тряпкой руки, смерил сына оценивающим взглядом. — Возможно, мои подойдут. Хочешь примерить?

Тристан никак не ожидал такого предложения.

— Я… примерить твою обувь? — Он изумленно уставился на отца.

Середж, похоже, не понял его замешательства.

— Почему бы нет?

— Я не думал… — начал было Тристан, но не договорил и пожал плечами. — Хорошо.

Кроссовки оказались поцарапанными и потертыми. Тристан всунул ногу, застегнул ремешки. Удобные, мягкие, на пружинистой подошве и достаточно свободные, чтобы пошевелить пальцами. В них ему было почти так же хорошо, как в мокасинах из кожи пейму. Он надел второй. Отлично! Остановившись у двери, Тристан снял с вешалки рубашку и вышел из дома.

Оглядевшись, он решил пробежаться в том направлении, куда умчался Казак, и уже пересек двор, когда со стороны оврага появился пес. Животное мчалось прямо на него! Юноша замер. Но увидев его, Казак остановился, помахал хвостом и затрусил прочь, оглядываясь через плечо, как будто желая убедиться, что Тристан следует за ним.

— Джу! — закричал юноша и махнул рукой.

Пустынная равнина, с немногочисленными, словно случайно оставленными холмами и лощинами, расстилалась на северо-восток насколько хватало глаз. Почти как на Ганволде. Воздух наполнял ноздри ароматом мокрой травы. Точно таким же он был и на Ганволде после дождя. Все или почти все казалось знакомым. Юношу охватил восторг — чувство забытое, а потому особенно будоражащее. Тристан перешел с трусцы на бег.

Под ногами шуршала трава, и скоро он промок до колен. Часто встречались грязные лужи. Юноша перепрыгивал через них, хотя и не всегда удачно. Не обращая внимания на холодное прикосновение мокрых штанин и тяжесть пропитавшихся водой кроссовок, Тристан мчался, хватая ртом пьянящий свежий воздух.

Ему уже казалось, что он на Ганволде. Если не смотреть в сторону, то можно легко представить несущегося рядом Пулу, услышать его легкое дыхание, ощутить взгляд его янтарных глаз. Тристана все сильнее и сильне тянуло оглянуться. Он старался отогнать это желание, но оно все равно нарастало. Долго так продолжаться не могло. Через несколько минут легкие юноши уже горели, угрожая вот-вот лопнуть, ноги подкашивались. Раны и месяцы, проведенные в неволе, ослабили его намного больше, чем ему представлялось. Наконец Тристан остановился, прижав руку к ребрам, тяжело дыша и качая головой. Так, как на Ганволде, ему уже больше не бегать. Или…

Восстановив дыхание, Тристан отважился оглянуться.

Пулу нигде не было.

В общем-то, он ни на что и не надеялся. Но отсутствие друга отозвалось вдруг такой резкой болью, что ему пришлось согнуться. Закрыв глаза, Тристан медленно переступал с ноги на ногу, раскачиваясь из стороны в сторону и причитая. Глухие гортанные звуки рождались в груди и растекались по пустыне, в которой не было погребальных костров Ганволда.

Тристан не смог оплакать Пулу сразу же после его смерти. Не смог дать выход своему горю и скорби. Теперь такая возможность представилась. Он изливал боль своей души в мрачном стоне-плаче, изгонял отчаяние из каждой клеточки, выдавливал чувство утраты, пока не ощутил абсолютной пустоты.

Ему стало легче и вместе с тем как-то тоскливее. Тристан долго стоял в окутавшей его тишине, пока ветер не высушил слезы, и лишь затем повернулся и пошел домой.