Реактивные двигатели, переведенные в режим торможения, растопили лед на посадочной площадке. Шаттл типа «корабль — земля» сел. Прожекторы высветили яркие столбы пара и ослепили пассажиров. Когда он рассеялся, к кораблю с грохотом задним ходом приблизилось закрытое транспортное средство для перевозки пассажиров, и его экипаж в защитных костюмах и перчатках из изоляционных материалов подсоединил к челноку переходной рукав. Тристана все еще трясло от неприятных ощущений, вызванных посадкой, но он заставил себя резко подняться с кресла и последовать за Лариэль и губернатором.

Зрелище за окнами самоходки привело его в изумление: все вокруг было белым.

Раньше, на Ганволде, ему приходилось видеть участки прерии — белые, желтые, синие или красные от весенних полевых цветов. Но такой белизны, лежащей толстым пушистым слоем, как мех пейму, он не встречал. Ошарашенный Тристан бросился к ближайшему окну и потер заледеневшее стекло рукавом, чтобы получше рассмотреть необыкновенное явление. Он не обращал внимания на Пулу, подошедшего к нему и кутавшегося в покрывало. Юноша не мог оторвать взгляда от бесконечной белизны.

Снаружи было темно, и огни космопорта освещали большие, белые, похожие на перья ломо хлопья, падающие с ночного неба. Внизу по белому покрывалу на земле сновали люди. Когда одна пушинка опустилась на стекло, Тристан увидел, что это шестиугольная фигура, а ее замысловатый узор похож на кружева одного из платьев Лариэль. Он рассматривал ее, пока она съезжала вниз и таяла.

— Это что, маленький брат? — спросил Пулу, глядя через плечо.

— Снег, я думаю. Моя мать рассказывала мне о нем. Она говорила, что Ганволд расположен слишком близко к югу, поэтому у нас снега нет.

Пулу часто заморгал и больше не проронил ни слова.

Экипаж отсоединил переходной рукав от шаттла и убрал трап. Самоходная машина для перевозки пассажиров стала удаляться от стартовых площадок и огней. Урча двигателями, она вгрызалась в буйную метель.

Скоро она уже карабкалась на холм с деревьями, которые ветвями, похожими на костлявые руки, цеплялись за снежную мглу. Резиденция губернатора находилась на самой вершине и представляла собой сооружение из консольных блоков в виде башни, напоминавшей розу ветров. Вся белая, она, казалось, была построена изо льда, Тристана вдруг зазнобило. Они вышли из пассажирской кабины перед зданием прямо в бушующую метель. Под ногами заскрипел снег. Юноша остановился и выставил руки под ветер. Мороз стал кусать за пальцы, и Тристан поспешил спрятать их. Пулу, идущий сзади, поторопил его:

— Не останавливайся, маленький брат, — он осмотрительно шагал за другом след в след.

Ганианец подошел к порогу, стряхнул с гривы снег и… замер, раздувая ноздри. Он широко раскрыл глаза, сморщил нос, сжал губы. Тристан отряхивал снег, но, заметив реакцию товарища, остановился.

— Что случилось?

Пулу не ответил. Вместо этого он завыл и заскулил. Тристан услышал звук стучащих по полу когтей и, когда в вестибюль вбежали три покрытых шерстью зверя, сам оскалился, согнул пальцы, приготовившись к отражению нападения. За его спиной стоял, плотно прижавшись к нему, шипящий и рычащий Пулу.

Звери уткнулись широкими мордами Тристану в пояс. Он с опаской посмотрел на слюнявые губы, на маленькие красные глазки и уши, едва видимые в чубарой шерсти, такой же длинной, как и волосы Пулу. Юноша отступил на шаг назад.

— Джаусы! — прошипел Пулу. — Джаусы!

Звери обошли вокруг них, ударяя виляющими хвостами по ногам и ткнулись мордами в руки губернатора.

Реньер улыбнулся, наклонился, чтобы потрепать их по головам, и заговорил что-то на непонятном Тристану языке.

— Мои любимцы, — объяснил Реньер. — Порода сибирских медвежатников почти исчезла. Мне не очень хочется оставлять их здесь, но в резиденции на Исселе-II держать их возможности нет.

Губернатор щелкнул пальцами и жестом указал на Тристана. Самая крупная собака повернула голову в его сторону. Юноша начал пятиться, но Реньер успокоил его:

— Протяни к нему медленно руку. Медвежатники не особенно радушно встречают незнакомых людей. Эту породу хорошо использовать для охраны.

Тристан почувствовал, как когти Пулу впиваются ему в плечи, услышал у самого уха шипение. Ему показалось, что Пулу собирается залезть ему на спину. Юноша заскрежетал зубами и протянул руку к зверю. Собака холодным как лед носом коснулась ладони Тристана. Он отдернул руку.

— Держи! — приказал губернатор. — Медвежатники чувствуют страх. Если им угрожают или спасаются от них бегством, они нападают. Уберешь резко руку — останешься без кисти.

Крепко стиснув зубы, чтобы не зашипеть, Тристан не шевелился, позволив собаке понюхать ладонь. Она обнюхала его с ног до пояса, пока ее не позвал губернатор.

— Теперь он тебя узнает, — сказал, улыбаясь, Реньер. — Абатор запахов не забывает.

Тристан отправился вслед за Раджаком в комнату в дальнем конце верхнего крыла и облегченно вздохнул, избавившись от собак. Он не стал ждать, пока слуга откинет шторы, а сделал это сам. Стекло за ними было тонированным, отчего свет прожектора и снег казались тусклыми. Он прислонился лбом к холодному стеклу, и оно запотело от дыхания — это не было голографическим изображением. За холмом и парком огни ночного города отражались от снежного ковра.

Айри-Сити.

Родной город матери.

Тристан долго стоял у окна, вглядываясь в темноту.

Из низко нависших туч сначала послышались раскаты грома, затем мелькнула вспышка, и тут же небо прочертила яркая полоска огня, похожая на хвост метеорита. Шаттл завис, взревев тормозными двигателями, и плавно опустился на посадочный пятачок, раскаленными струями растапливая на нем лед. Когда челнок коснулся почвы, клубы пара и газа закружились вихрем, заставив отвернуться даже команду почетного караула.

Тристан съежился от резкого порыва ветра. С неба все еще падал снег, который уже не стоило сравнивать со снежными ураганами на предыдущей неделе. Холод отдавался болью в ногах и груди. Тристан потер замерзшие руки и попытался сдержать дрожь.

Раздалась отрывистая команда, почетный караул замер, равняясь. Команда и стук каблуков четырех рот солдат, стоявших на бетонированной площадке за почетным караулом, звонко разнеслись по взлетно-посадочной полосе.

Тристан покосился на губернатора в мантии и с медалями на груди, на Лариэль в мехах.

Люк в нижней боковой части шаттла распахнулся, и из него показался трап. На нем Тристан заметил падавшие изнутри тени, потом из аппарата показался первый пассажир, за ним — все остальные. Люди были очень высокими, даже выше Реньера. Их одежда представляла собой разных цветов туники и мантии, доходивших до колен и отороченных снизу бахромой. Обнаженные частично руки и ноги казались темными от черных густых волос на них, хотя на самом деле кожа была красноватой. Большинство носили бороды, а грива ганианца не шла ни в какое сравнение с волосами встречаемых: они были еще длиннее и спутанными прядями лежали на плечах. Мохнатые брови не могли скрыть медвежьих глаз, а большие усы — клыков, еще более грозных, чем у джаусов.

Тристан чуть не отпрыгнул, вспомнив мохнатое существо из образа своего детства, которое схватило его мать в темном трюме поврежденного транспортного судна. На ногах прилетевших была кожаная обувь, туго облегавшая лодыжки и мускулистые икры. Шаркающие шаги тяжело отдавались в ушах Тристана. На богато украшенных поясах со свисающей бахромой он увидел рукоятки ножей, и этого было достаточно, чтобы напомнить ему о смертельном блеске такого же ножа у горла матери, совсем близко от его лица.

Их было десять человек, прибывших с Ми’ика, главной звездной системы Пояса Бакала. К губернатору и сопровождавшим его лицам они приблизились с таким видом, словно хозяевами Адриата были именно они. Не доходя двух метров до Реньера, они остановились, и идущий впереди в знак приветствия выставил перед грудью руку ладонью вперед.

У Тристана похолодело внутри. Пальцы его непроизвольно согнулись, и он готов был защищаться ими, как когтями. Юноша оскалился и едва слышно прошептал:

— Мазуки! Это мазуки!