Англичанин вернулся, и, увидев его, где-то глубоко внутри Габриель снова почувствовала тревогу. Они с лордом Лэнсингом, – Саймоном, как Габриель теперь его называла, прогуливались по зубчатым вершинам башен замка, когда герцог въехал во двор через северные ворота. Девушка не могла объяснить как, но когда Колбурн поднял взгляд и заметил ее, она почувствовала, что герцог в ужасном расположении духа. «Его глаза, – подумала Габриель, – вот-вот вспыхнут и приобретут тот опасный оттенок, который всегда выдавал бурю скрытых эмоций». Вздрогнув, девушка прижалась ближе к Лэнсингу.

– Он вернулся, – сказала она, – и у него отвратительное настроение.

– Кто вернулся? – спросил Лэнсинг. – Ведь не Кэм?

Лорд повернулся к стене, с которой был виден внутренний двор.

– Боже мой, это же Кэм! Что заставило его вернуться так рано?

Радость, которую Лэнсинг так открыто выражал, увиден герцога, отнюдь не разделяла его спутница. Блаженная передышка, которой Габриель наслаждалась в отсутствии Кэма, теперь подошла к концу. Девушка подумала и свободе, которую предоставлял ей лорд Лэнсинг последние несколько дней, и с трудом подавила вздох сожаления. Габриель не надеялась, что англичанин окажется таким же снисходительным тюремщиком.

Когда она вошла в парадный зал, опираясь на руку Лэнсинга, первые же слова герцога, обращенные к Саймону, подтвердили ее догадки.

– Насколько я понимаю, в мое отсутствие Габриель были предоставлена полная свобода действий?

В отличие от Лэнсинга, Габриель ни на мгновение не дала сбить себя с толку искусственно шутливому тону Кэма.

Прежде чем ответить, лорд похлопал друга по плечу и поприветствовал его, не скрывая радости от встречи. Габриель стала украдкой пятиться к лестнице, ведущей в ее комнату, как вдруг Лэнсинг схватил девушку за запястье и потянул вперед.

– Габриель было очень скучно взаперти, Кэм. Она не слишком любит читать и никогда не училась вышивке или чему-нибудь подобному. Габи с ума сходила, запертой в своей комнатке, пока мне в голову не пришла идея показать ей Данраден.

Габриель беспокойно переступила с ноги на ногу под тяжелым взглядом Кэма. Для нее не составило большого труда заставить лорда Лэнсинга потакать ее желаниям и сделать так, чтобы он думал при этом, будто исполняет свои. Целую неделю Габриель осматривала каждый уголок и каждую трещину огромной крепости. Желание девушки узнать все, что только можно, об устройстве Данрадена было далеко не невинным. Целью Габриель был побег. Она заглянула в глаза Кэма, надеясь, что ее замыслы остались неразгаданными.

– Габриель выходила за стены замка? – спросил Колбурн, продолжая сурово смотреть на нее.

– Еще нет, – ответил Лэнсинг.

– И никогда не выйдет, – сказал Кэм.

Он немного расслабился. Его рот искривился подобием улыбки.

– Габриель, – промолвил Колбурн, – тебя не узнать.

Герцог осмотрел девушку от подола превосходного платья из белого муслина, с низким квадратным вырезом и пышными рукавами, до атласных лент, стягивавших золотистые локоны.

– Ваша светлость, – промолвила Габриель и сделала такой глубокий реверанс, что он получился почти оскорбительным. Она заметила, что герцог слегка стиснул зубы, и подивилась переменам в собственном характере, толкнувшем ее на такую неосторожность.

Лэнсинг не замечал этой скрытой враждебности. Он с нежностью посмотрел на Габриель.

– Как видишь, Кэм, мы делаем большие успехи. Габриель безупречная леди… когда хочет ею быть, – смеясь, добавил лорд.

Ресницы Габриель затрепетали, и Кэм поднял глаза к потолку.

– Где Луиза? – спросил он и повернулся спиной к собеседникам, направляясь к лестнице.

– Вышла куда-то, – сказал Лэнсинг.

Кэм перешагивал через две ступеньки. Из коридора верхнего этажа он крикнул:

– Найди ее, Габриель, и попроси подождать меня в библиотеке. Саймон, я хочу поговорить с тобой у себя в комнате, не откладывая. Сейчас, Саймон, если ты не против.

Лэнсинг в недоумении посмотрел на Габриель.

– Интересно, что на него нашло?

– Я же говорила, что он не в настроении, – ответила девушка.

– Кэм? Не в настроении? Такого не может быть. Я ни разу не видел, чтобы он терял самообладание.

– Но сейчас именно такой случай, – сказала Габриель, кивнув со знающим видом.

Улыбка Лэнсинга была слегка высокомерной.

– Когда ты лучше узнаешь Кэма, Габриель, ты поймешь, насколько нелепо это предположение. Характер герцога Дайсона тверд, словно мыс Гибралтар. Ему не знакомы изменчивые эмоции, которые мучают нас, простых смертных.

От слов Лэнсинга у Габриель расширились глаза, но она не стала ему возражать. Девушка обнаружила: в том, что касается характера герцога Дайсона, они с Лэнсингом никогда не придут к общему мнению.

– Саймон! – прорычал голос человека, который никогда не терял самообладания.

– Мне лучше пойти к нему, – сказал Лэнсинг и поспешил наверх, отвечая на нетерпеливые призывы.

Габриель тоже поднялась по лестнице в поисках Луизы. Девушка столкнулась с соотечественницей на последнем пролете.

– Ваше присутствие необходимо в библиотеке, – сказала Габриель. – Англичанин вернулся.

– Кэм дома? – спросила Луиза.

Впервые ее холодная, надменная манера вести себя чуточку смягчилась.

Габриель не льстила себя надеждой, что причина этой мягкости была в ней. В течение недели, когда англичанина не было дома, Луиза Пельтье даже не пыталась скрыть свою неприязнь. Последующее поведение Габриель, впрочем, и не располагало Луизу к дружелюбию. Поскольку Пельтье считала девушку дикой до неприличия, Габриель решила приложить все усилия, чтобы не обмануть ожиданий соотечественницы. В этом она, по крайней мере, была последовательной. А с лордом Лэнсингом, чьи ожидания диаметрально отличались от Луизиных, Габриель вела себя образцово.

– Он в дурном настроении, – бросила пробный камень девушка.

Она не пыталась предупредить свою соотечественницу о том, чего той следует ожидать. Габриель в каком-то смысле зондировала почву, намереваясь выяснить, есть ли еще хоть кто-нибудь во всем Данрадене, кто умеет определять настроение англичанина. По-видимому, она была единственной.

– Как мало ты его знаешь! – фыркнула Луиза и прошла мимо.

Габриель философски пожала плечами и отправилась к себе. Ее не волновало дурное расположение духа англичанина, пока он соблюдал дистанцию. Габриель невольно вздрогнула, вспомнив, что у него были и другие непостижимые настроения, которые она считала гораздо более опасными, чем простое выражение гнева.

У себя в комнате Габриель обнаружила Бетси, приставленную к ней камеристку. Девушка полюбила Бетси, в немалой степени потому, что та окружила ее слепой любовью. Словно наседка с птенцом, Бетси упрашивала, приказывала и, когда ничего не помогало, стыдила Габи, заставляя выполнять, что положено. Габриель не имела ничего против грубоватой материнской заботы, которой окружала ее камеристка.

Когда Бетси начала готовить полотенца и сооружать загородку напротив огромной медной ванны, Габриель насупила брови.

– Я принимала ванну вчера, – запротестовала девушка.

– От тебя воняет рыбой, – ответила Бетси, даже не взглянув в ее сторону, и попробовала локтем температуру воды.

Поднеся к носу обнаженную руку, Габриель осторожно принюхалась.

– Совсем чуть-чуть, – сказала она, – и что из этого? – На этот раз девушка вспомнила, что плечами пожимать не нужно. – Ты же сама намазала меня этой противно пахнущей мазью. – Улыбнувшись, Габриель продолжила: – Возможно, вблизи от меня не слишком хорошо пахнет, но зато моя кожа стала нежной, как у младенца. Даже мозоли на руках начали сходить.

Именно это было главной причиной, по которой Габриель продолжала каждый вечер натираться омерзительно пахнущей мазью Бетси. Утром приходилось часами проветривать комнату, настолько сильным и стойким был запах рыбьего жира.

– Все может быть, – промолвила Бетси с озорным огоньком в глазах, – но теперь господин дома. Ему не понравится, что от его подопечной несет, как от бочки с рыбой.

Камеристка подошла к Габи и с видом, не допускающим возражений, освободила ее от одежды. Бетси внимательно осмотрела обнаженную кожу девушки, словно, подумалось Габриель, выбирала гуся пожирнее для рождественского ужина.

– Твои раны хорошо заживают, – заметила камеристка и усадила девушку в ванну. – Мазь отложим до вечера. Но помни: утром, когда будешь умываться, смой все.

– Можно мне хотя бы натереть ею руки? – спросила Габриель, разглядывая как раз эту часть своего тела. – Смотри, Бетси, – сказала девушка, протягивая руки, чтобы камеристка могла их рассмотреть, – Они становятся гладкими и мягкими, словно палтус.

– Ага, и воняют точно так же! Послушайся меня, оставь мазь до вечера.

Следующие несколько минут Габриель отдавалась чувственным наслаждениям, купаясь в благоухающей ванне.

– Знаешь, он в ужасном настроении, – промолвила наконец девушка.

– Кто?

– Англичанин.

Бетси нахмурилась.

– Герцог, – быстро поправилась Габриель.

– Господин никогда не бывает в дурном настроении, – промолвила Бетси тоном человека, сведущего в этих делах.

Габриель погрузилась в задумчивое молчание, вспоминая случаи, когда англичанин проявлял такую дикость, которой постыдился бы и медведь с больным зубом.

Завершив омовение, Габриель послушно позволила вывести себя из ванны. Бетси завернула девушку в широкое полотенце и отвела к кровати, где в очередной раз осмотрела многочисленные порезы и ссадины, которые Габриель получила, падая с утеса. Терпеливо ожидая, пока камеристка закончит осмотр, Габриель решила сама оглядеть служанку.

Насколько могла определить Габриель, Бетси было больше сорока, но она была младше Маскарона – впрочем, Габриель никогда не умела определять возраст. Кожа у камеристки была желтоватой, но не такой смуглой, как у англичанина, а темные волосы, покрытые домашним чепцом, щедро посеребрила седина. Слуги менялись, а Бетси была сама по себе. Существовал только один человек, чье слово имело для нее какой-то вес, и это был ее господин. Остальные слуги испытывали перед Бетси благоговейный страх потому, что эта женщина прослужила в Данрадене дольше всех. Габриель даже слышала, что, будучи еще маленькой девочкой, Бетси помогала англичанину появиться на свет. Служанка любила англичанина и не позволяла никому говорить о нем плохо. А Габриель была далеко не такой глупой, чтобы поссориться с одним из немногих людей в Данрадене, кто дружелюбно к ней относился. Тем не менее, девушке интересна была причина подобной слепой привязанности, и поэтому она была не в силах хранить молчание.

– Почему ты говоришь, что господин никогда не теряет самообладания? – спросила Габриель, изо всех сил стараясь сформулировать вопрос так, чтобы он не вызвал обиды.

Удостоверившись, что с девушкой все в порядке, Бетси шлепнула Габриель по голым ягодицам и велела одеваться. Затем задумчиво посмотрела на Габриель:

– Я бы очень хотела, чтобы он иногда терял самообладание, – сказала служанка. – Он уже много лет не показывает своих настоящих чувств.

Габриель повернулась спиной, чтобы Бетси могла застегнуть длинный ряд пуговиц на ее платье.

– По-моему, я тебя не понимаю, – сказала девушка через плечо.

Бетси вздохнула.

– Было время, когда он больше был похож на всех нас. Но он закрылся в себе, когда потерял мать и сестру.

Кэм почти ничего не рассказывал Габриель о своей мачехе-француженке и о сестре по отцу. Девушка знала только, что именно этими родственными связями официально объяснялось ее присутствие в Данрадене. Англичанин стал ее опекуном – такую историю он придумал, – потому что она была последней, кто выжил из рода Валькур. Все остальные члены семьи погибли во время революции. Слова Бетси разожгли любопытство Габи. Ей захотелось больше узнать о семье англичанина.

– Что произошло с его мачехой и сестрой? – спросили она.

– Этого никто не знает.

Бетси передвигалась по комнате, складывая влажные полотенца и вещи Габриель.

– Герцог отправился во Францию в девяносто втором году, чтобы привезти мачеху и сестру домой, но их убили в тюрьме. Он выжил. Когда он вернулся в Данраден, я одна узнала его. Господин не улыбался, не смеялся, никогда не терял хладнокровия. Он снова стал таким, каким был в детстве.

Габриель задумчиво впитывала каждое слово Бетси.

– А каким он был в детстве? – спросила девушка.

– Одиноким.

И медленно, сбивчиво Бетси стала рассказывать о детстве Кэма.

Картина, которую нарисовала служанка, тронула сердце Габриель. Девушка думала не об англичанине. Она думала о маленьком мальчике, который остался без матери и, пытаясь смириться с частыми отъездами отца и длинной чередой сменявших друг друга гувернанток, ушел в себя. По сравнению с детством Кэма ее первые годы жизни с любящими родителями показались Габриель раем.

– Каким жестоким, бесчувственным человеком, должно быть, был его отец! – в какой-то момент, не удержавшись, воскликнула Габриель.

– Он не был жестоким, – возразила Бетси, – по крайней мере, сознательно. И когда он женился во второй раз, все изменилось.

Минуту спустя Габриель уже смеялась, когда Бетси рассказывала о подарке, с помощью которого мачеха растопила лед в сердце мальчика.

– Обезьянка! – воскликнула девушка.

– Ага, – ответила Бетси, – обезьянка, ни больше, ни меньше. И, скажу тебе, эта зверюшка была чертовски похожа на человека. И такая же испорченная. – Глаза Бетси загорелись при воспоминании о ней. – Обезьянку звали Люцифер, и это имя вполне соответствовало повадкам животного. Люцифер водил Кэма за нос. Мальчик попадал с этой дьявольской обезьянкой из одной переделки в другую.

– Разве это хорошо? – улыбаясь, спросила Габриель.

– О да, – ответила Бетси. – Мальчишки должны быть мальчишками, а не образцами добродетели.

– Почему-то я могу представить себе герцога только очень правильным, даже в детстве. – Габриель подумала о том, как легко было спровоцировать Кэма бранными словами и несоблюдением приличий.

Бетси вздохнула.

– Да, – с грустью согласилась женщина. – Когда он потерял во Франции мачеху и сестру, стало казаться, что счастливых лет, прожитых с ними, и вовсе не было.

– Конечно, – сказала Габриель, озаренная догадкой. – А как могло быть иначе? Он снова потерял людей, которые что-то для него значили.

Девушка могла только догадываться, через что пришлось пройти англичанину. Ведь, хотя Габриель прекрасно помнила смерть своих родителей, пустоту в ее сердце заполнили Маскарон и Голиаф.

– Ты очень любишь его, не так ли? – рассеянно спросила Габриель.

Она гадала, каким мог бы стать англичанин, если бы его жизнь сложилась иначе.

– «Любишь» не совсем подходящее слово, – сухо сказала Бетси. – Я желаю ему счастья, вот и все. – Женщина задумчиво посмотрела на Габриель. – Она была твоей тетей, ведь так? Мачеха господина. У тебя такая же фамилия.

Габриель занялась своей прической. Усердно избегая проницательного взгляда Бетси, девушка ответила:

– Да, у меня такая же фамилия. Но я не знала ее.

Габриель стыдно было обманывать человека, от которого она видела только добро, но англичанин предупредил, что если она хотя бы раз отступит от придуманной им истории, то подвергнет жизнь Маскарона опасности.

– Ты чем-то похожа на нее, – заметила Бетси, принимаясь укрощать непослушные локоны Габриель. – Вот так подойдет. – Камеристка внимательно посмотрела на отражение Габриель в зеркале и отступила на шаг. – Знаешь, что я думаю?

– Что? – спросила Габриель.

Полное лицо Бетси расплылось в странной улыбке.

– Я думаю, что ты можешь стать кем-то вроде той обезьянки. Точно. Ты еще поводишь господина за нос, если я что-то понимаю в этой жизни.

Габриель оторопела от неожиданности. А к тому времени, как она наконец открыла рот, чтобы задать мучавший ее вопрос, Бетси и след простыл.

Как и следовало ожидать, откровения Бетси по поводу Кэма пробили брешь в решительном неприятии Габриель своего похитителя. Девушке оставалось только гадать, умышленно ли камеристка стремилась к такому эффекту. Если да, то план Бетси увенчался успехом, поскольку теперь, думая о Кэме, Габриель не могла самым естественным образом не посочувствовать тому, что пережил англичанин в детстве и молодости. Поймав себя на том, что придумывает, как пробить стену, которой англичанин отгородился от всех остальных, она тут же себя осадила. Этот человек был ее врагом. Он остался равнодушен к ее судьбе. И с ее стороны будет глупо не отплатить ему той же монетой.

Так размышляла Габриель, когда ей сообщили, что его светлость ждет ее в библиотеке. В коридоре Габриель встретила лорда Лэнсинга.

– Боже правый, ума не приложу, что на него нашло, – сказал он.

– Что случилось? – спросила девушка.

– Ты не обязана делать того, чего не хочешь. Помни об этом. Я поддержу тебя, что бы ты ни решила.

Эта лаконичная реплика встревожила Габриель.

– Саймон, что?..

– Габриель!

У девушки чуть сердце не выскочило из груди. Она повернулась к балюстраде и посмотрела вниз. Англичанин стоял в проеме двери на пороге библиотеки.

– Спускайся, Габриель. Мне нужно поговорить с тобой, – приказал герцог.

– Тебе лучше спуститься, – посоветовал Лэнсинг и ушел.

Расправив плечи, Габи медленно спустилась по лестнице, держась рукой за перила. На последней ступеньке Габриель остановилась. Луиза Пельтье, с горящими глазами, удалялась из библиотеки. Ни слова не было сказано, когда Луиза, оттолкнув соотечественницу, подошла к лестнице и побежала вверх по ступенькам.

Приближаясь к высокой фигуре человека, открывшего для нее дверь, Габриель еще больше замедлила шаг. Девушка, поравнялась с англичанином и с трудом сдержалась, чтобы не прошмыгнуть мимо него в комнату. Словно шагая со стопкой книг на голове, Габриель плавно прошествовала в библиотеку и повернулась к герцогу. Она пожалела, что Бетси не видит, как сверкают эти глаза, когда они устремлены на нее. Габриель судорожно сглотнула и подумала, что, должно быть, сошла с ума, если всего несколько минут назад допускала такие нелепые фантазии. Мужчина, так угрожающе нависавший над ней, никогда не был мальчиком, решила она. Жалеть в этой ситуации ей следует только себя.

– Сядь, – резко сказал англичанин.

Девушка с радостью села, поскольку ее ноги подгибались. Когда герцог направился к огромному столу, Габи немного расслабилась.

Англичанин сел, опершись на локти, скрестил перед собой длинные пальцы и поднял на Габриель тяжелый взгляд. Очень медленно, взвешивая каждое слово, он произнес:

– Обстоятельства сложились таким образом, что нам нужно как можно скорее заключить брак.

Габриель сразу же все поняла: герцог и Луиза Пельтье собираются пожениться. Габи это не удивило: едва увидев их вместе, она почувствовала романтические отношения. Девушка молчала в ожидании.

– Что? – изумленным тоном спросил англичанин. – Тебе нечего сказать по этому поводу?

Габриель осторожно произнесла:

– Мои поздравления.

Наступило молчание.

– Глупость тебе не идет, – холодно сказал Кэм.

Габриель беспокойно заерзала. В общем и целом она довольно неплохо говорила по-английски. Но иногда, как сейчас, ей не удавалось уловить некоторые нюансы. Габриель решила испробовать другую тактику.

– Что случилось с Луизой? – спросила она.

Англичанин смотрел на нее, словно громом пораженный.

– С твоего позволения, мы исключим эту тему из нашей беседы.

Габриель, к своему удивлению, отметила, что ей было очень приятно исключить из этой беседы Луизу, и стала ждать, что англичанин скажет дальше.

– Брак, естественно, будет фиктивным, – сказал Кэм.

– Естественно, – ответила Габриель.

Она, конечно, слышала, что у англичан весьма странные обычаи. И кто она такая, чтобы их критиковать? Габи была уверена, что это ее совершенно не касается.

– Решение о признании брака недействительным будет очень легко получить, скажем, через пару месяцев.

Кэм ждал от нее ответа.

– Признание брака недействительным… это звучит… неплохо, – ответила Габриель.

Ни за что на свете она не собиралась спорить с англичанином из-за чего-то, что не имело для нее ни малейшего значения.

– Я нашел священника, который совершит обряд.

– Священника, – повторила девушка, стараясь придать себе понимающий вид.

Кэм улыбнулся.

– Он принадлежит к англиканской церкви, но в данной ситуации, я считаю, не важно, какое вероучение исповедует духовное лицо. Я прав?

– Да, – с готовностью согласилась Габи. – Англиканская церковь, по-моему… как раз то, что нужно.

Если, конечно, Луиза не католичка. Но Габриель из осторожности решила не озвучивать это возражение. Ее соотечественница и сама могла о себе позаботиться.

– Он прибудет сегодня чуть позже. Я взял на себя смелость добыть специальное разрешение.

Последнюю реплику англичанина Габриель совсем не поняла, но что-то она все-таки уловила.

– Так скоро? – спросила девушка, чтобы хоть что-то сказать.

– Чем скорее, тем лучше. Как я уже говорил, обстоятельства так сложились, что нам необходимо немедленно обвенчаться.

Кэм несколько минут внимательно изучал Габи. Очень ласково он спросил:

– Габриель, разве тебе не хочется узнать, что это за обстоятельства?

– Нет, – ответила девушка. – Это… это не имеет значения.

Она уверяла себя, что совсем не разочарована. Англичанин может жениться на Луизе или Бетси, или на ком угодно, если ему так вздумается. Ей абсолютно все равно. Но Габриель поняла, что не сможет промолчать, если герцог начнет превозносить непревзойденные добродетели своей избранницы. Девушке не хотелось слышать о том, что красота Луизы Пельтье ослепительна, умение вести светскую беседу совершенно, а воспитание безукоризненно. Габриель сама не понимала, почему ей на глаза наворачиваются горькие слезы.

– Мне… мне надеть что-нибудь другое по этому случаю?

Англичанин странно посмотрел на нее, покачал головой и прижал руку к виску.

– Как же ты непредсказуема! – воскликнул он. – Нет. Тебе не нужно переодеваться. То, что на тебе сейчас, прекрасно подойдет.

Габриель почувствовала огромное облегчение из-за того, что ей удалось так легко отделаться. Она готова была по всей строгости отвечать за ту свободу, которой пользовалась в доме англичанина в его отсутствие.

Однако во время долгого ужина Габриель поняла, что Лэнсингу и Луизе повезло меньше, чем ей. Убийственные взгляды и краткие односложные ответы были сегодня в порядке вещей. Габриель посчитала, что благоразумнее будет вести себя как можно лучше, и из ее рук даже ложка не выскользнула.

Когда наступило время церемонии, Бетси пришла за Габриель. Девушка остановилась на пороге часовни. Ее взгляд тут же устремился на привлекательную фигуру герцога. Кэм и Лэнсинг стояли у алтаря к ней спиной. Напротив них был священник в черном одеянии. Невесты не было.

– Где Луиза? – спросила Габриель у Бетси, отшатнувшись по какой-то непонятной причине.

– Уехала, – услышала Габи, но решила, что она, должно быть, ослышалась.

Бетси повела Габриель вперед, и девушка стала с интересом смотреть по сторонам. Габриель редко бывала внутри церкви. Во время революции священнослужителей преследовали, а церкви закрывались. Познания Габи о религии, как и обо всем остальном, исходили в основном от Голиафа. Медленно двигаясь вперед, Габриель осматривала витражи на окнах, потолок в виде арки и наконец перевела взгляд на зажженные свечи и цветы на алтаре. Едва ли не впервые за свою короткую жизнь она прониклась верой и испытала благоговейный трепет.

Когда Габриель опустилась на колени перед алтарем, это не было для нее простой формальностью. Ей хотелось молиться, но она не могла найти слов. Однако это не имело значения. Она находилась там, где ей следовало быть. И в тот миг ничто не могло убедить девушку в обратном.

Священник в черных одеждах поднял Габриель с колен. Улыбнувшись, он соединил ее руку с рукой мужчины, который спокойно стоял в молчании, ожидая, когда девушка заметит его. Остолбенев от неожиданности, Габриель испытующе посмотрела ему в глаза.

Священник начал:

– Возлюбленные…

Он продолжал свою речь, и Габриель вдруг все стало ясно. У нее перехватило дыхание. Изменить уже ничего нельзя. Эта мысль держала Габриель гораздо крепче, чем сильные пальцы, так надежно сжимавшие ее локоть.

– Зачем ты женился на мне? – Габриель в ярости шагала взад-вперед перед Кэмом. Золотое кольцо на пальце давило свинцовой тяжестью. Дело было сделано. И девушка все еще не могла поверить, что она допустила это.

– Как я уже говорил тебе, обстоятельства…

– Какие обстоятельства?

Кэм откинулся на спинку кресла и спокойно взирал на жену. Чтобы соблюсти приличия, Габриель перевели в спальню, примыкавшую к его собственной опочивальне. Герцог был поражен, когда в дверь постучали и пригласили его в комнату жены. Он не знал, чего ожидать. Взгляд Кэма блуждал по спальне. Герцог посмотрел на портрет Элоизы до Валькур, висевший над мраморным камином. Леди, изображенная на картине, как всегда улыбалась ему. Кэму показалось, что его благословляют, и он подивился этому причудливому ходу своих мыслей.

Словно утешая капризного ребенка, Кэм стал подробно описывать события, которые привели его к такому решению. Он думал, что ему нравится наблюдать, как Габриель широкими шагами меряет комнату. Ему нравилось, как ее распущенные волосы свободно спускаются по плечам. Габриель напоминала Кэму чистокровную скаковую лошадь, чувствительную и норовистую. Наезднику, решившему оседлать эту молодую кобылку, придется крепко держать узду. Герцог медленно скользнул взглядом по стройной девичьей фигуре. Он не мог не помнить, что ткань, свободно облегающая тело, скрывала загорелую кожу и мягкую, словно масло, плоть. Кэм представил, как эти длинные ноги крепко обхватывают его в момент кульминации… С опозданием герцог напомнил себе, что он никогда этого не испытает. Габриель де Бриенн, теперь Габриель, герцогиня Дайсон, считала его кем-то вроде акулы или тигра-людоеда. Но эта мысль пришла слишком поздно, чтобы предотвратить внезапное напряжение в его теле.

– Я вижу, что ты спас собственную шкуру, заключив этот скороспелый брак. Но как, скажи на милость, он может защитить моего дедушку?

Габриель перестала ходить по комнате и посмотрела в глаза англичанину так, словно хотела увидеть его душу.

Кэм опустил глаза.

– Подумай, – сказал он. – Если вдруг станет известно, что внучка Маскарона в Англии, и, поверь мне, так и произойдет, если Чарльз Фокс до тебя доберется, твои соотечественники обратят внимание на твоего дедушку. Он не только станет бесполезен для меня, но за его жизнь в этом случае никто и ломаного гроша не даст.

Ответ англичанина удовлетворил бы девушку, если бы не одно «но».

– Зачем было использовать мое настоящее имя во время этой фальшивой брачной церемонии? Почему ты просто не женился на мне как на Габриель де Валькур?

Кэм и сам не знал, почему он так поступил. У герцога не было подходящего объяснения, но он не собирался показывать этого Габриель.

– Не было причин отказываться от твоего настоящего имени – сказал Кэм. – На церемонии присутствовали только Лэнсинг, Бетси и священник. Я могу рассчитывать на их молчание. В этом ты можешь быть уверена.

Похоже было, что Габи не удовлетворило это объяснение, и Кэм произнес не без раздражения:

– Боже правый! Ты ведь не думаешь, что я хочу сделать тебя своей герцогиней? Сколько раз я должен повторять? Это фиктивный брак. Как только ты перестанешь быть мне полезной, я расторгну его.

Этому Габриель действительно верила, но ее это совсем не успокоило. Девушка испытала какое-то неприятное, не известное ей до сей поры чувство. Не сожаление, конечно, но осознание в себе чего-то такого, что мужчина, обладающий таким изысканным вкусом, как у герцога, всегда будет считать отталкивающим. Теперь Габриель поняла, почему англичанин был в таком дурном настроении, когда вернулся в Данраден: размышления о браке с ней, должно быть, пришлись ему совсем не по вкусу. Эта мысль повлекла за собой следующую. С трудом сглотнув, девушка сказала:

– Мне жаль, что так получилось с Луизой.

– Не будем сейчас говорить об этой леди, – сказал Кэм как можно убедительнее.

Проблема с Луизой была уже решена.

Габриель ослушалась совета.

– Как много она знает?

Колбурну не хотелось обсуждать эту тему, особенно с Габриель.

– Ничего, – резко ответил он. – И, как я уже сказал, мы не будем сейчас говорить о Луизе.

– Ты ничего ей не объяснил? – Габриель была ошеломлена, она не верила своим ушам. – Как ты можешь быть таким жестоким?

– Жестоким? – пришел черед Кэма удивляться.

– Разве ты не объяснил ей, что через несколько месяцев будешь свободен и сможешь жениться на ней?

Кэм смотрел на Габриель, словно громом пораженный.

– Жениться на Луизе? Ты с ума сошла?

– Но я думала… – запнулась Габриель.

– Что ты думала?

Их взгляды встретились. Горящие глаза, казалось, обменивались невысказанными посланиями. Невидимые вихри бушевали в тишине.

Наконец Кэм тихо произнес:

– Мне никогда даже в голову не приходило жениться на Луизе. Никогда! Понимаешь?

Габриель не понимала и покачала головой.

– Габриель?

Не успев осознать, что делает, Кэм призывно протянул руку.

– Габриель? – повторил герцог более нежно, его голос стал приобретать чувственный оттенок.

Девушка отпрянула и опустила взгляд.

– Я не знаю, что я подумала, – сказала она, пятясь от англичанина. – Прости меня. Это не мое дело. Как ты думаешь, когда я смогу вернуться домой, во Францию?

Кэм стиснул зубы и отрывисто ответил:

– Не так скоро, как мне хотелось бы.

– Хорошо, что мы поняли друг друга.

Герцог медленно поднялся на ноги. Он понимал, когда его просили уйти. Кэм официально поклонился.

– Спокойной ночи, герцогиня, – произнес он, и, шепча под нос ругательства, направился к двери в свою комнату.

Ему потребовалось добрых полтора часа и графин бренди, чтобы полностью взять себя в руки. Кэм не понимал, что с ним происходит, почему его мучает смутное ощущение разочарования. Все прошло гораздо лучше, чем он ожидал. Габриель согласилась принять участие в его планах, почти не сопротивляясь. Луиза и Лэнсинг пытались убедить его отказаться от своих намерений.

Разговор с Лэнсингом начался вполне спокойно. Когда Кэм изложил подробности своей встречи с мистером Фоксом и принцем Уэльским в Лондоне, они с другом стали обсуждать, как этим джентльменам удалось узнать о Габриель.

– О ней мог рассказать кто-то, кто был на борту яхты, – сказал наконец Лэнсинг. – К сожалению, большинство членов команды разошлись кто куда или отправились назад во Францию, чтобы продолжить торговлю.

– Мои люди не болтают языком, – произнес Кэм с непоколебимой уверенностью в голосе.

– Да. Как правило. Но…

– Но что?

Лорд Лэнсинг откровенно посмотрел в глаза другу.

– Возможно, ты вызвал у кого-то отвращение, Кэм. Габриель не слишком хорошо выглядела, когда ты притащил ее на борт.

Темная краска волной залила шею Кэма.

– Это случилось не по моей вине, – спокойным голосом ответил герцог. – Габриель сама в этом виновата. В любом случае я буду признателен, если ты опросишь моих людей, осторожно, конечно. Посмотрим, что тебе удастся узнать. А сейчас нам нужно решить, что делать с Габриель.

«Чертов Лэнсинг!» – подумал Кэм. Он вытянул длинные ноги и закрыл глаза, вспоминая сцену в библиотеке. Удастся ли ему когда-нибудь забыть потрясение, которое он испытал, когда Лэнсинг предложил сам жениться на Габриель, чтобы решить эту проблему?

– Да ты без ума от этой девушки, – упрекнул Кэм друга тоном, в котором слышалась язвительная насмешка.

Улыбнувшись, Лэнсинг ответил:

– Признаю свою вину. И, если я не ошибаюсь, я тоже не противен Габриель.

Кэм очень мягко произнес:

– Саймон, об этом и речи быть не может.

– Почему же?

– Потому что я так сказал.

Последовавший спор был яростным со стороны Лэнсинга и сдержанным, но непреклонным со стороны Кэма.

– Почему ты против? – спросил Лэнсинг. – А не влюблен ли ты сам в Габриель?

Губы Кэма медленно растянулись в улыбке.

– Как раз потому, что я не влюблен в эту девушку, именно мне предстоит на ней жениться. Ты бы оказался под ее прелестным каблучком через пару часов после церемонии.

Нельзя сказать, что они тепло расстались, но Кэм был твердо намерен настоять на своем. Тот, кто наденет кольцо на палец Габриель, будет командовать парадом, а в игре, которую затеял Кэм, ставки были слишком высоки, чтобы привлекать третью сторону. Если Лэнсинг станет мужем Габриель, возможно, он захочет изменить планы Кэма. Этого нельзя допустить!

Поговорив с Лэнсингом, герцог спустился в библиотеку, где его ждала Луиза.

Спокойно и бесстрастно Кэм изложил ей подправленную версию событий, заставляющих его жениться на Габриель. Герцог сообщил только о том, что враги угрожали погубить его политическую карьеру, если он не поступит с девушкой порядочно.

Побелев как полотно, Луиза, запинаясь, произнесла:

– Но… но, о, нет! Ты не можешь! Скажи мне, что это неправда!

– Я должен. И это правда.

– Но ведь она твоя подопечная! Ты ничего плохого не сделал.

– Это так. Но мистер Фокс со своими соратниками смотрит на это иначе. И мистер Питт может принять их точку зрения.

Из-под полуопущенных ресниц Кэм наблюдал, как Луиза отпрянула от него. Когда француженка снова повернулась к нему, она тяжело дышала.

– Жениться на ней! – воскликнула Луиза. – Не могу поверить!

Женщина выдавила из себя смешок и покачала головой.

– Ты ведь не хочешь сказать, что собираешься сделать ее своей герцогиней?

Полушутя Кэм ответил:

– По-моему, я только что сказал именно это.

– Она превратит тебя в посмешище!

Кэм ничего не ответил, но его брови поднялись. Изумление и ярость рассеяли природную осторожность Луизы. Необдуманные слова слетели с ее губ:

– Эта девушка – дикарка! Девчонка-сорванец! Самое жалкое подобие женщины из всех, что мне пришлось встречать. Говорю тебе, Кэм, я ничего не могу с ней поделать! Как она выражается! Как ведет себя! А вонь, которую она источает, способна разогнать из комнаты всех присутствующих.

Еле заметно улыбнувшись, Кэм сказал:

– Саймон не разделяет твоего мнения. Но все это не имеет отношения к делу. Я сказал тебе, что собираюсь жениться на Габриель. Я должен это сделать. Однако я не собираюсь ни с кем обсуждать свою будущую жену.

Невозмутимость герцога, равно как и его слова, привели Луизу в чувства. Следующая мысль окончательно отрезвила женщину. Если она не будет осторожной, то может потерять его навсегда. Луиза сумела изобразить слабую улыбку.

– Прости, – сказала она. – Входя в эту комнату, я меньше всего ожидала услышать от тебя, что ты женишься. Я была застигнута врасплох, вот и все.

Мимолетная улыбка коснулась его губ, не затронув взгляда.

– В данной ситуации, – с жестокой бесхитростностью сказал Кэм, – твое пребывание в Данрадене невозможно.

Изо всех сил стараясь скрыть гнев, Луиза сумела произнести ровным тоном:

– Конечно, я сделаю все, как ты хочешь.

В результате Луизе пришлось покинуть Данраден в тот же день и даже не в шикарном экипаже герцога, а в наемной карете, чтобы и тень скандала не омрачила свадьбы Колбурна. Разочарование Луизы смягчало только одно обстоятельство: было очевидно, что Кэм вступает в этот брак без любви. Ее место в жизни герцога вполне может остаться незанятым. Эта мысль придала француженке смелости озвучить следующее предложение:

– В Фалмуте живут мои друзья, которых я не видела уже сто лет. Я собиралась навестить их, когда закончится лондонский сезон. То есть до того, как ты пригласил меня сюда. Если тебе все равно, я бы хотела, чтобы меня переселили в любую подходящую гостиницу или на постоялый двор в Фалмуте. Оттуда я смогу сама ездить к друзьям.

Как они оба хорошо знали, Фалмут был всего в нескольких часах езды от Данрадена. При соблюдении осторожности их любовная связь могла продолжаться практически беспрепятственно. Если бы Луиза вернулась в Лондон, могли пройти недели, месяцы, прежде чем Кэм смог бы освободиться, чтобы присоединиться к ней.

Герцог несколько минут задумчиво смотрел на француженку.

– Почему бы нет? – произнес он наконец, будто обращаясь к самому себе. – Я не хочу, словно тиран, указывать тебе, как жить. Но, дорогая, ты уверена, что не соскучишься до слез в непритязательном Фалмуте? Тамошние магазины и развлечения совсем не такие, к каким ты привыкла.

Луиза не смогла понять, предупреждает ли ее Кэм, что она не должна рассчитывать на его визиты.

– Общество моих друзей – вот все, что мне нужно, – ответила француженка, опустив ресницы. Так и было решено.

Вспомнив об этом разговоре, Кэм наполнил из графина с бренди пустой стакан и стал смотреть в его янтарные глубины. Герцог методично и тщательно начал разбирать все, что Луиза сказала о Габриель. Ему хотелось задушить свою любовницу за ее ядовитые слова. И это было весьма странно, признал Кэм, ведь он сам придерживался подобных взглядов. Габриель не могла похвастаться хорошим воспитанием и явно не принадлежала к тому типу женщин, которые могут быть герцогинями. Кроме того, она не хотела его. Это было очевидно.

Герцог мрачно поднес стакан ко рту и сделал большой глоток. Откинувшись на спинку обитого парчой кресла, Кэм закрыл глаза. Иногда ему казалось, что Габриель испытывала какие-то чувства, когда он находился рядом. Если так, то это означает, что Габриель не хочет хотеть его, так же как и он не хочет хотеть ее. Кэм медленно открыл глаза и глубоко вдохнул. Отставив стакан, он неуверенно поднялся на ноги. Сделав пару шагов, герцог оказался у двери в смежную комнату. Он колебался лишь мгновение, перед тем как открыть дверь и войти.

Высокая свеча догорала в подсвечнике. Габриель крепко спала. Ее волосы в сияющем беспорядке разметались по подушке. Белая рука свисала с края кровати. Габриель похожа на ангела, подумал Кэм и беззвучно закрыл за собой дверь. Он сделал пару шагов вглубь комнаты и разглядел огромные вазы с сиренью, которыми по его приказу Бетси украсила комнату в честь праздника. Кэм улыбнулся и вдохнул аромат цветов.

Герцог поморщил нос и вдохнул еще раз. Рыба! Сардины, если он не ошибается! Когда Колбурн приблизился к кровати, запах усилился. Кэм посмотрел на Габриель и стиснул зубы. Ни слова не говоря, он поднес ее руку к ноздрям. Неприятный запах рыбы чуть не задушил Кэма. Габриель специально это сделала, чтобы он держался подальше!

Герцог бросил ее руку, словно это была раскаленная кочерга, и резко повернулся. Простого «нет» было бы достаточно, в ярости думал Кэм, врываясь в свою комнату. Не было никакой необходимости опускаться до такого, чтобы оттолкнуть его. Он не то что никогда не заставлял женщин силой ложиться с ним в постель, а даже никогда не снисходил до того, чтобы их соблазнять. Женщина шла к нему в объятия по своей воле или не шла вовсе.

«Женщина?! Какая женщина?» – в ярости спрашивал себя Кэм. Его жена – ребенок! И герцог был очень рад, что настоящая женщина ждет его с распростертыми объятиями совсем недалеко. Вспомнив о Луизе, Кэм быстро оделся и через полчаса уже ехал в Фалмут.