К счастью для Брайони, в Оукдейл-Корте не было Нэнни. Эта проницательная нянька мгновенно обнаружила бы, что ее любимица страдает от мук совести. Нэнни не дала бы своей молодой хозяйке покоя, пока не выпытала бы у нее причины тревоги, затаившейся в глубинах ее беспокойных серых глаз. Рейвенсворт же, которому никогда раньше не приходилось ловить Брайони на лжи, считал совершенно другой причину резкой перемены в выражении лица любимой и явно сердился, читая упрек в ее скорбном взгляде.

Ему было очевидно, что его прежнее совсем не образцовое поведение перешло все границы приличий и он ничуть не приблизился к достижению тех привилегий мужа, осуществления которых так страстно желал. Чтобы усилить его мучения, по его мнению, Брайони тратила многие часы, потакая капризам и прихотям дальнего родственника, и дарила все улыбки (и ямочки вместе с ними), не говоря уже о взглядах, этому замечательному молодому джентльмену, в то время как со своим господином и повелителем была более чем сдержанна и вообще редко смотрела в его сторону. Рейвенсворт вбил себе в голову, что Брайони мстит ему за старое этим легким флиртом с кузеном. В других обстоятельствах маркизу понравились бы естественные, безобидные манеры мистера Колдвела, но ему было неприятно терпеть соперника в собственном доме.

Страдая от очевидного пренебрежения Брайони, Рейвенсворт стал чаще заезжать к соседке, леди Адель, и находил ее манеру непомерной, но безобидной лести успокаивающей для своего раненого самолюбия. В некоторых ситуациях отсутствие оригинальности в поведении женщины не помеха, чтобы приятно провести с ней часок-другой. Адель, конечно, не была интеллектуальным гигантом – кто-то даже мог бы назвать ее пустоголовой, – но когда дело касалось того, чтобы польстить чувствам джентльмена, графине не было равных. Этого умения явно не хватало его маркизе.

То, что Брайони не возражала против его частых отлучек, однако, ничуть не уменьшило подозрений, которые вызывало ее отстраненное поведение, – совсем наоборот. Проницательный Рейвенсворт был убежден, что, вместо того чтобы вызвать недовольство Брайони, его отлучки встречают молчаливое одобрение. Ее безразличие потрясало его больше, чем он хотел признать. Когда в очередной раз он вошел в столовую во время завтрака, взрыв смеха Брайони, обращенный улыбающемуся Колдвелу, заставил его замереть на месте. Рейвенсворт потихоньку начал свирепеть.

– Кстати, – беззаботно бросил он жене, встретившись с ней тем же утром наедине на лестнице, – не ждите меня сегодня вечером к ужину, любимая. Я обещал Адель – разве я не сказал вам? Она просила меня помочь ей подобрать упряжку для ее городского экипажа. Сегодня продают на аукционе скот Холдейна, и, если повезет, она сможет купить что-нибудь подходящее, не оставшись с пустыми карманами. Кроме того, торги могут затянуться.

Брайони бросила на него уничижительный взгляд.

– Адель? И когда вы видели ее? – резко спросила она. Рейвенсворт разгладил невидимую морщинку на рукаве.

– Как того требует вежливость, моя дорогая, я наношу визит в Бичвуд всякий раз, как оказываюсь поблизости, – через день, я думаю.

Рейвенсворт с удовлетворением заметил шок в лице Брайони после своего нахального заявления. Через секунду, однако, она оправилась достаточно, чтобы продолжить со своим обычным спокойствием:

– Как вы... внимательны, милорд. И вы ведете себя так же любезно со всеми нашими соседями?

Он снисходительно улыбнулся:

– Разумеется, нет. Адель живет очень близко от Оукдейла. Кроме того, я знаю ее целую вечность. Со дня смерти графа она всегда советуется со мной. Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем взять вас с собой, но, к несчастью, в моей двуколке удобно могут разместиться только двое. Вы не возражаете, я надеюсь, что я взялся оказать даме эту маленькую услугу?

Мучительное чувство несправедливости, вызванное этими провокационными словами, было прекрасным противовесом тому грузу вины, который угнетал ее дух с того момента, как она произнесла ужасную ложь.

– С чего бы мне возражать? – спросила Брайони, отводя взгляд, чтобы скрыть внезапную вспышку враждебности. – Как вы сказали, ваша близость – ах, прошу прощения – ваша дружба с дамой имеет давние корни. Действительно, в первый же раз, когда я увидела ее, – теперь я вспомнила, что это была библиотека в Брумхилле... Но эту развратную сцену лучше забыть, не так ли, милорд? – напряженно сказала она и почувствовала, что одержала маленькую победу, когда снисходительная улыбка бесследно исчезла с лица Рейвенсворта. – Второй раз я видела ее, когда вы были так добры представить нас около магазина Хэтчарда, вы тогда тоже выступали в качестве поверенного этой леди – что-то насчет недвижимости ее покойного мужа, как я припоминаю. Очевидно, Адель никогда не была склонна сама заниматься своими делами.

Этот завуалированный намек на то, что Брайони самостоятельно распоряжается доходами с ее значительного состояния, заставил Рейвенсворта стать мрачнее тучи, но Брайони уже прорвало, и теперь ничто не могло ее остановить.

– Нет сомнения, вам очень льстит, когда на вас смотрят с восхищением и почтением, – продолжала она нарочито снисходительным тоном, как если бы такая вещь была до неправдоподобия исключительной. – Умоляю, не беспокойтесь о моих чувствах на этот счет, потому что у меня их нет. В ваше отсутствие, – спокойно продолжала она, не забыв подлить масла в огонь, – думаю, я буду продолжать, как могу, развлекать себя в компании одного только моего кузена, поскольку у Вернона есть дела, требующие его присутствия в городе.

– Правда? Тогда желаю вам хорошего дня, мадам, – ледяным тоном ответил Рейвенсворт и, нахлобучив на голову шляпу, спустился по лестнице, крикнув, чтобы ему немедленно приготовили двуколку.

Брайони просто кипела от негодования, наблюдая, как он шел через фойе и яростно захлопнул за собой дверь. Час назад за завтраком, страдая от непомерного чувства вины, она не могла и слова сказать в присутствии Рейвенсворта. Этому не следовало удивляться. Ее с детства учили ценить честность как самую главную добродетель, избегать даже той маленькой невинной лжи, которую свет считал необходимой для общения. Она знала, что поступила очень плохо. Но его чудовищное поведение, ухаживание за дамой сомнительной репутации совершенно вывели ее из себя. Хотя Брайони и отвергала мысль, что Адель была серьезной соперницей за внимание ее мужа. Ее душевное спокойствие, пока в ее жизнь не вошел Рейвенсворт, было постоянным, надежным и безопасным, как Английский банк. Тогда она была покорной и безучастной, насколько могла вспомнить. А теперь! Она сознательно довела его до белого каления и ничуть не сожалела об этом. Он это заслужил.

Брайони подобрала юбки и взбежала по лестнице к себе в комнату. Через несколько минут она небрежным жестом надевала свою лучшую оливково-зеленую шелковую амазонку, чтобы выглядеть такой же модной, как пышно украшенная Адель. Рейвенсворта не было, чтобы оценить это, но она обещала Колдвелу проехаться верхом по имению. Пусть хотя бы один джентльмен будет знать, что Брайони Лэнгленд не какая-то там замарашка, которую можно не принимать в расчет.

Именно джентльменом вроде Колдвела Брайони когда-то дразнила Рейвенсворта, приводя пример идеального жениха для квакерши. Он был приятен во всех отношениях. Понимал ее колебания и опасения. Разделял ее взгляды и мнения. Был человеком совести. Странно, однако, что при всем этом он казался ей слишком покорным и бесцветным, чтобы возбудить хотя бы крошечный интерес в ее груди. Рейвенсворт, непредсказуемый, испорченный, властолюбивый, вспыльчивый и беспринципный, каким он мог быть, полностью завладел ее неприступным сердцем. Любовь – чувство непостижимое и нелогичное, печально сказала она себе, и с этим ничего не поделаешь.

Поездка Вернона в порт Фолкстоуна была чем-то вроде разведывательной экспедиции. Он использовал всю силу убеждения – очень аргументированную, как выяснилось, – чтобы убедить сомневающегося американца не отваживаться на поездку за границу в такой критический момент. Колдвел, наконец, сдался, правда, с некоторой неохотой и дал Вернону адрес своих доверенных квакеров с инструкцией убедиться, все ли готово к его отъезду завтра утром, как уже давно было намечено. Колдвел собирался сесть на корабль посреди Ла-Манша (капитану которого щедро заплатили) и выдать себя за члена экипажа. Когда корабль через несколько недель придет в Галифакс, он надеялся перебраться к себе на Род-Айленд, будучи уверен, что найдет приют и помощь у любого канадца или американца, называющего себя квакером, невзирая на состояние войны между двумя странами. Колдвел знал, что для квакеров это обстоятельство не будет значить ничего.

Он считал разумным не сообщать своим гостеприимным хозяевам точный день своего отъезда, поскольку не хотел, чтобы Рейвенсворт из чувства долга решил проводить его. Он не думал, что внезапный отъезд двух молодых щеголей хоть немного встревожит хозяина дома, и хотел защитить Брайони на случай, если Рейвенсворту придет в голову подробно расспрашивать ее о перемещениях юных гостей.

Вернон возвратился ближе к вечеру с тревожными новостями. Сломя голову несясь к конюшне, он увидел сестру и друга, прогуливающихся в саду. Рейвенсворта, отметил он с облегчением, нигде не было видно. Не теряя ни секунды, он повернул коня и устремился к ним, подняв облако пыли. Он резко осадил коня, и тот, заржав от неожиданности, остановился. Через мгновение Вернон был уже на земле и бежал к Колдвелу.

– Нельзя терять ни минуты, – начал он, тяжело дыша от напряжения. – Мы должны уехать немедленно. Сюда направляется констебль. Он собирается поговорить с Рейвенсвортом о каком-то бедняге-американце, который сбежал из под ареста. – Плечи Вернона тяжело вздымались, он никак не мог отдышаться.

Секунду Колдвел в замешательстве смотрел на молодого человека. Потом порыв друга, похоже, передался и ему.

– Сюда едет констебль, ты сказал?

– Я мчался, как дьявол, чтобы предупредить тебя. Он не больше чем в получасе езды позади меня. Все иностранцы должны предъявить документы, и ты не сможешь выдать себя за канадца.

Колдвел несколько секунд стоял в нерешительности, переваривая слова Вернона.

– Что Хериоты? – наконец спросил он. – Когда они ждут меня?

Вернон начал выражать нетерпение, в то время как его друг ничем не показывал, что осознает опасность ситуации.

– Они велели передать, чтобы ты нигде не появлялся до темноты. Сейчас рискованно ехать днем.

– Но куда вы поедете? – испуганно спросила Брайони.

– Это не важно. Мы спрячемся в лесу, если придется! Ради Бога, скорее! – воскликнул Вернон и резко повернулся, не дожидаясь ответа.

– Подожди! Я должен сказать несколько слов твоей сестре. Приготовь мою лошадь, хорошо, Вернон?

Вернон прыгнул в седло и нетерпеливо бросил через плечо:

– Поторопись. Я бы с большей радостью встретился с констеблем, чем с моим дорогим родственником.

Колдвел схватил Брайони за локоть и быстро повел к конюшне.

– Я должен немедленно покинуть ваш дом. Не годится, если откроется, что вы дали мне приют. Вас арестуют как соучастницу.

Брайони уже все обдумала, пока слушала разговор между друзьями.

– Сейчас это не важно, – сказала она, кладя руку на руку Колдвела утешающим жестом. – Я знаю отличное место, где можно спрятаться. За прудом, что рядом с мельницей, есть заброшенный коттедж – его раньше использовали землекопы. Вы должны помнить его. Мы проезжали там сегодня утром.

– Я знаю его, – коротко ответил он, заставляя ее ускорить шаг. – А теперь послушайте меня. Вы должны убрать все следы нашего присутствия в Оукдейле. Вы понимаете? Не должно создаться впечатления, что мы убежали. Говорите всем, кто спросит, что мы с Верноном услышали о кулачном бое, то есть боксерском матче, который должен состояться в Хенли, и тут же решили поехать на него. Светские молодые люди известны своей непредсказуемостью. Никто не осудит нас за это. Вы все поняли, Брайони?

– А как же ваши вещи? Что вы хотите, чтобы я сделала с ними?

Колдвел пожал плечами.

– Вернон возвратится через день или два и избавится от них. Мне придется просить, занять или украсть другую одежду. Это не важно. Но пока спрячьте ее или уничтожьте, если хотите.

Они дошли до двора конюшни как раз тогда, когда Вернон выводил из нее двух свежих оседланных лошадей.

– Не смотрите так встревожено, – сказал Колдвел с кривой улыбкой и легко вскочил в седло. – Завтра к этому времени я уже буду в безопасности в открытом море. – Он поднял руку в прощальном приветствии.

Брайони взволнованно всмотрелась в оживленные лица молодых людей, и у нее появилось странное чувство, что они охвачены каким-то возбужденным весельем, которого ей не дано понять.

– Подождите! – воскликнула она, когда они развернули лошадей к гравиевой дорожке, ведущей в глубь имения. – Я приду к вам сегодня вечером, как только смогу. Я принесу вам еду и одежду. Ждите меня в коттедже.

У Колдвела явно были опасения, но Брайони уже бежала к дому.

– Будьте осторожны! – крикнул он ей вслед и, пришпорив коня, поскакал догонять Вернона.

Брайони едва успела забросить последние вещи Вернона в его чемодан, когда услышала движение и голоса внизу. Тщательно проверив, не осталось ли чего, она, не теряя ни секунды, отнесла громоздкую ношу в свою спальню, где положила рядом с небольшим саквояжем Колдвела. Даже несмотря на волнение, она не могла не улыбнуться, заметив различие в одежде, которую предпочитали эти два юных джентльмена. Гардероб Вернона доказывал, что его владелец стремится быть на пике моды. Пристрастия мистера Колдвела в одежде, как и следовало ожидать, были более консервативны и выдавали в нем последователя неопровержимого эталона вкуса мистера Джорджа Браммела. Для квакера даже это было слишком, и Брайони решила, что ее «кузен» принадлежит к обществу «веселых» квакеров, которые избегали простой одежды большинства общинников.

Немало потрудившись, ей удалось, наконец, затолкать все преступные улики под кровать. Она едва успела расправить смятое покрывало, когда раздался осторожный стук в дверь.

– Ваша светлость, – донесся тихий, с деревенским акцентом, голос ее горничной, – главный констебль графства ждет внизу и просит уделить ему несколько минут.

У Брайони бешено заколотилось сердце.

– Скажи ему, что я немедленно спущусь, – ответила она через дверь.

Надо собраться с мыслями, сказала она себе, стараясь успокоиться. Сейчас она защищает не только Колдвела, но и Рейвенсворта тоже. В его преданности короне не должно возникнуть никаких сомнений. Он погибнет, если власти обнаружат, что он укрывал под своей крышей врага государства. Он ничем не сможет доказать невиновность. Брайони содрогнулась. В какую переделку они все из-за нее попали! Что ж, она их и выручит. Назвался груздем, полезай в кузов. И на этой ободряющей ноте юная квакерша расправила худенькие плечи и решительно отправилась разговаривать с представителем его величества, главным констеблем графства Кент.

Через полчаса, глядя, как блюститель закона галопом удаляется прочь, Брайони была на верху блаженства. Она и подумать не могла, что все пройдет так легко. Какой искусной лгуньей стала она, начав совсем недавно! Констебль принял внезапный отъезд молодых людей как должное, как и предсказывал Колдвел, и, похоже, сам испытывал неловкость от того, что приходится расспрашивать такую благородную даму, как Брайони. Он с самого начала дал понять, что его присутствие в Оукдейл-Корте всего лишь формальность, и держался с предельной вежливостью и почтением. Его визит продлился ровно столько, сколько требуется, чтобы выпить бокал бренди, который ему предложила Брайони. Любезный джентльмен с такой готовностью принимал на веру все слова, произносимые дамой, что у нее зародилась слабая надежда, что неминуемый страшный разговор с Рейвенсвортом может пройти легче, чем она заслуживала.

Однако так случилось, что его светлость не соблаговолил появиться до самого вечера, а к этому времени Брайони скрылась в относительной безопасности своей спальни. Она ничуть не жалела, что ее тщательно подготовленная речь откладывается до утра, когда Колдвел будет уже вне пределов досягаемости Рейвенсворта. Более того, она была благодарна за несколько дополнительных часов, которые отсутствие Рейвенсворта (как бы она ни сожалела о его причине) давало ей, чтобы приготовиться к предстоящему суровому испытанию. Как только Колдвел уедет, поклялась она себе, она будет честна, как день, но сегодня ей понадобится вся ее сообразительность, если она хочет обвести вокруг пальца проницательного Рейвенсворта.