Пересекая небольшой вымощенный двор гостиницы «Белый лебедь», Дейрдре украдкой оглянулась через плечо, почти ожидая, что Рэтборн залег в засаде и сейчас прыгнет на нее... И что же? – спросила она себя, задыхаясь от волнения, не решаясь продолжить эту мысль. Но даже Рэтборн не осмелился бы напасть на нее при ярком свете дня, когда ее держала под руку тетка, а рядом стояли конюхи и грумы. Однако Дейрдре не могла отделаться от мысли, что Гарет Кавано, граф Рэтборн, способен на все.

За пять лет в нем произошли удивительные перемены. Лицо похудело, казалось обветренным и утратило былую мальчишескую красоту. Теперь в нем было больше мужественности, обретенной, как могла предполагать Дейрдре, благодаря службе в армии. Его прежний пыл умеряли выдержка и сила воли, и благодаря им он казался менее устрашающим.

Однако эти глаза, эти необычные, янтарного цвета глаза, Дейрдре узнала безошибочно. Рэтборн мог привести ее в ужас одним взглядом.

Он всегда обладал той силой, которая заставила ее почувствовать неуверенность, осознать свою женскую натуру, и это очень раздражало Дейрдре.

Ей было известно, что Рэтборн вернулся в Англию. По правде говоря, она тайно узнавала о его передвижениях, местонахождении, слегка недоумевая, зачем ей это нужно. Ведь, собственно говоря, граф ничего для нее не значил! И она полагала, что, если бы их жизненные пути вновь пересеклись, он бы не признал факта их знакомства и, возможно, даже не вспомнил ее. Но он ее помнил, это было совершенно очевидно, и Дейрдре была рада этому. Конечно, она оставила ему кое-что на память – этот шрам, который он погладил с явным намерением показать, что не забыл, и чтобы вызвать воспоминания, которых она не хотела. Дейрдре вздрогнула, когда карета тронулась. Тетка успокаивающе похлопала ее по колену:

– Ты продрогла, моя дорогая? Не накрыть ли тебе ноги пледом? Кирпичи у тебя в ногах не остыли?

Дейрдре усилием воли заставила себя ответить бледной улыбкой:

– Все прекрасно, тетя Розмари, благодарю вас. Просто подуло из окна, но теперь оно плотно закрыто. Как мило, что вы так заботитесь обо мне.

На лице леди Фентон затеплилась нежная улыбка. – Чепуха, ты заслуживаешь, чтобы тебя немного побаловали, – проговорила она с чувством. – Твой дядя того же мнения. Моя дорогая, надеюсь, что мы уговорим тебя изменить намерение и остаться с нами. Не каждой девушке выпадает на долю счастливый случай попутешествовать по миру. Подумай, Дейрдре, – Вена, Париж, может быть, Брюссель. Сэр Томас не знает, куда еще занесет его судьба и обязанности дипломата, но такая возможность выпадает раз в жизни. Не передумаешь, дорогая? Конечно, понимаю, что я эгоистка. Но ты оказала бы мне неоценимую помощь. Ты же знаешь, как я опасаюсь общества чужих людей.

– Разве можно вас обвинить в эгоизме? – мягко пожурила тетку Дейрдре. – Я всем сердцем желаю принять ваше предложение, тетя Розмари, но вы ведь видите, что я не могу руководствоваться только собственными желаниями. Я обещала себе, что уговорю Армана вернуться со мной домой. Если бы все обстояло по-другому, ничто не заставило бы меня отказаться от поездки с вами. Но сейчас это невозможно.

Леди Фентон смотрела невидящим взором минуту-другую на темнеющий за окном пейзаж и долину Темзы, словно пыталась найти более убедительные слова для задумчивой девушки, сидевшей напротив. Наконец приняла решение:

– Дейрдре, сколько еще ты собираешься нянчиться со своим братом? У тебя есть собственная жизнь. Ты не мать и не опекунша Армана.

Резкие нотки в голосе тетки больно задели Дейрдре.

– Тетя Розмари! Это нечестно! У Армана никогда не было опекунов, ну, в полном смысле этого слова! Брат моего отчима понятия не имеет о том, как следует опекать молодого человека! Он никогда не утруждал себя ради Армана ни в малейшей степени. Ведет себя как старый отшельник, отрезанный от мира и мечтающий только о том, чтобы во Франции все было по-иному. Другие эмигранты попытались использовать возможности, предоставленные им Англией. Но Сен-Жан никогда не имел никаких честолюбивых планов.

Дейрдре поджала губы, будто решила, что сказала уже больше, чем следовало, и продолжала более спокойно:

– Менее чем через год Арман станет совершеннолетним. И вполне естественно, что я о нем беспокоюсь. Вы знаете наши обстоятельства. Мое состояние вполне приличное, но никак не располагает к неумеренным тратам. Что станет с ним? – В голосе Дейрдре прозвучало отчаяние. – Он должен подумать о будущем и занять какое-нибудь достойное место, которое обеспечит ему хотя бы кусок хлеба. Я не могу от него отвернуться. Мне следует попытаться заставить его изменить образ жизни.

– Достойное место? Для Армана? – переспросила леди Фентон недоверчивым тоном, который вызвал румянец на щеках Дейрдре. – Мне жаль, что приходится говорить со всей прямотой, моя дорогая, но будь реалисткой. Он завзятый юбочник, посещает худшие из игорных притонов, дерется на дуэли по поводу и без повода, а ведь ему всего двадцать! Если бы опекуном Армана назначили твоего дядю, он купил бы Для него должность и убедил кого-нибудь из своих друзей-военных взять его под крылышко. И это исправило или обломало бы его. Но тебя нельзя убедить в справедливости таких мер. Если Арман когда-нибудь и исправится, то понадобится катастрофа, чтобы привести его в чувство. Боюсь, твое вмешательство никак не повлияет на образ жизни Армана. Нy ладно, ладно, я и так позволила себе слишком много. Успокойся, – проговорила она примирительно, заметив страдальческое выражение на лице Дейрдре. – Я старая зануда, сующая нос не в свои дела. Знаю, что Арман не родня фентоновской ветви семьи, но, несмотря на это, не могу не питать привязанности к этому несносному мальчишке и все, что касается тебя, не оставляет меня равнодушной. Пожалуйста, прости старухе, что она полезла к тебе со своими высказываниями.

Дейрдре перегнулась через сиденье кареты и пожала руку тетке.

– Тетя Розмари, возможно, все, что вы говорите об Армане, – правда, но пока в моем теле теплится дух, я буду стараться защищать его. Он неплохой. Разве вы этого не видите? Я признаю, что он необузданный, даже неуправляемый, но неплохой. Мама долгие годы была инвалидом, и Арман рос, не имея сильной руки, способной его приструнить. Я пыталась быть для него матерью, но, боюсь, делала ему слишком много поблажек, больше, чем следовало бы.

– Тебе, если память мне не изменяет, было четыре года, когда он родился, – сухо заметила леди Фентон.

Дейрдре продолжила, не обращая внимания на замечание тетки:

– Возможно, мы с мамой испортили, избаловали Армана, но учитывая, что мама в тридцать четыре года овдовела во второй раз, это можно понять. Мы были друг для друга всем. Думаю, я могу заставить его прислушаться к голосу рассудка. Во всяком случае, должна попытаться! Должна!

Леди Фентон внимательно смотрела на племянницу:

– Есть ведь еще важная и особенная причина, почему ты хочешь остаться в городе. Не так ли? Дело не только в том, что Арман такой, какой он есть. Нет ли у него более серьезных неприятностей, чем обычно? В чем дело, Дейрдре?

Мысли Дейрдре обратились к письму, полученному от старой школьной подруги, урожденной Серены Бейтман, а ныне миссис Реджинальд Киннэрд, и к пикантной сплетне, которую та ей сообщила, а именно, что ее дорогой Арман похитил сердце, если не добродетель, каковая представлялась сомнительной, актрисы театра «Друри-Лейн», звезды полусвета по имени миссис Дьюинтерс. Ее покровитель, пэр королевства, но всем отзывам, был более чем под стать пылкому Арману и все еще пребывал в полном неведении о неблаговидном поведении отчаянного мальчишки. Во всех клубах Лондона заключались пари (и именно из этого источника мистер Киннэрд почерпнул свои сведения) по поводу того, кто выйдет победителем в предстоящей дуэли. Хорошо еще, если Арман вообще останется в живых, а не погибнет в расцвете лет. Это известие заставило Дейрдре принять приглашение тетки пожить в ее доме на Портмен-сквер. Так как в момент получения письма та собиралась вернуться в Лондон после нескольких дней, проведенных в Хенли с любимой племянницей, а сэр Томас в это время случайно оказался в Вене с британской делегацией, Дейрдре тотчас же взялась за приготовления, чтобы отбыть без промедления в Лондон к брату. Но она сочла предусмотрительным и благоразумным скрыть последнюю глупость Армана от тетки, так как эта милая леди, вне всякого сомнения, запретила бы ей общаться с ее беспутным братцем.

Дейрдре, поколебавшись, заговорила на тему, которая, как она была уверена, окажется приятной для ее тетки.

– Я подумываю о том, чтобы выйти замуж.

Конечно, это не было правдой. Дейрдре уже давно решила, что брак и мужчины не для нее. И все же в последнее время эта мысль не давала ей покоя – она с ней заигрывала. Где-нибудь должен же быть мужчина, способный отнестись к ней с уважением, с почтением, способный на верность. К тому же приходилось еще принимать во внимание Армана.

– Замуж? – встрепенулась тетка. – И за кого же, осмелюсь спросить?

Дейрдре разразилась смехом.

– О Господи! Боюсь, я ввела вас в заблуждение. Следовало бы сказать, милая тетушка, что я со временем выйду замуж и надеюсь найти подходящего избранника в Лондоне.

– Вот как? И что, позвольте спросить, вызвало такую перемену в мыслях? – спросила леди Фентон с явным интересом. – Насколько я помню, ты отвергала всех соискателей твоей руки и даже завидные партии, объясняя свой отказ тем, что хочешь посвятить себя заботам о брате.

Леди Фентон имела свое объяснение столь стойкого отвращения Дейрдре к браку. Ей казалось, что за этим кроется не только преданность Арману Сен-Жану. На самом деле все было гораздо сложнее. Дейрдре еще в ранней юности имела возможность наблюдать, каким унижениям подвергалась ее мать, будучи замужем за привлекательным, но расточительным волокитой, тратившим небольшое состояние жены на женщин. Горький опыт Летти Сен-Жан породил в ее дочери стойкое недоверие к мужчинам, а теперь, похоже, Арман был готов следовать по стопам отца.

– Ты и в самом деле думаешь о браке? Ты говоришь это серьезно, Дейрдре?

Дейрдре вздохнула и проговорила в задумчивости:

– Не знаю. Я почти отказалась от мысли о браке. Но если бы мне встретился достойный мужчина, нетребовательный, но, разумеется, с характером, сильный и поддающийся убеждению, думаю, я смогла бы выйти за него замуж и не пожалеть об этом. О, тетушка! – с чувством произнесла Дейрдре. – Если бы только я смогла найти того, кто оказал бы благотворное влияние на Армана! Он был лишен в детстве отцовского примера; достойный человек мог бы произвести в нем поразительные перемены.

– Арман! Арман! Это все, о чем ты думаешь! Дитя! Это уже похоже на идолопоклонство. Неужели ты сама этого не видишь? Никто не подбирает себе спутника жизни из таких недостойных побуждений. Арман – мужчина. Ты никогда не заставишь его измениться. И к тому же он превратил бы в фарш такого человека, как ты описываешь, да и тебя тоже.

«Нетребовательный и поддающийся убеждению»! Ты бы никогда не питала уважения к таким мужчинам, Дейрдре, ты и сама это знаешь!

– Вы не понимаете! Конечно, я не хотела бы мужа, неспособного мне противостоять!

– О, неужели? Рада это слышать, потому что с содроганием подумала об этом бедном безмозглом существе, которое вообразило бы, что может справиться с такой норовистой кобылкой, как ты. Ты бы сделала его несчастным!

Дейрдре смущенно улыбнулась:

– Тетушка, неужто вы и впрямь считаете меня такой? Ну, что я могла бы вести себя так не по-женски?

– Конечно, я не могу обвинить тебя в отсутствии женственности! Разве я это сказала? Я не придираюсь к тебе, Дейрдре. Просто говорю о том, что очевидно. Ты своевольная и упрямая девушка, а для сильных духом естественно управлять слабыми. Я только хочу сказать, что если ты серьезно подумываешь о браке, то тебе следует найти мужчину находчивого и твердого духом, чтобы он мог стать тебе ровней.

После неловкой паузы леди Фентон заговорила мягче:

– А что ты думаешь о джентльмене, которого мы встретили в гостинице, Дейрдре? О Рэтборне? Кажется, если память мне не изменяет, он граф? Как-то сэр Томас упоминал о нем. Он был отличным солдатом и во всех отношениях достойная партия. В обычных обстоятельствах я бы и не вспомнила о нем – уж слишком его взволновал вид благородной леди, дочери джентльмена, но мне показалось, что он представляет некоторый интерес.

– Он мне не понравился с первого взгляда, а дальнейшее знакомство только подтвердило, что моя антипатия обоснованна, – твердо возразила Дейрдре.

Леди Фентон удивленно приподняла брови – уж слишком большую горячность она подметила в тоне Дейрдре, – но благоразумно воздержалась от замечаний. Вскоре беседа потекла по обычному руслу. Обе леди принялись оживленно обсуждать возможность побывать на разных званых вечерах, которые месяц пребывания в Лондоне сулил провинциальной девушке, занятой поисками мужа.

На следующее утро Дейрдре в сопровождении горничной направилась на квартиру брата, которую тот недавно снял. Как и многие молодые светские повесы, Арман Сен-Жан снимал комнаты над бесчисленными магазинами, расположенными в модном округе Бонд-стрит. Так как Портмен-сквер находилась на севере района Мейфэр, а квартира Армана недалеко от Пиккадилли, южной границы части Лондона, где располагались преимущественно жилые кварталы, Дейрдре предстояло пройти с полчаса пешком, но поскольку путь ее лежал через улицы с самыми престижными модными магазинами Англии, если не всей Европы, то медленная прогулка по этимг улицам не могла быть ей неприятна.

Из нечастых писем Армана она знала, что он живет недалеко от отеля в так называемой «Академии джентльмена Джексона», месте, где собралось не менее трети, как говорилось в слухах, драчливых молодых мужчин аристократического происхождения, называвших себя «коринфянами». Эти джентльмены увлекались многими мужскими видами спорта и отличались мужскими же добродетелями, не жалуя праздной жизни и вялых манер презренных щеголей. Тем не менее Дейрдре тешила себя надеждой, что Арман Сен-Жан, будучи коринфянином или не будучи им, по всей вероятности, находится еще в постели. Оказавшись на Бонд-стрит, она принялась разглядывать номера домов над дверьми модных магазинов, как вдруг услышала свое имя, произнесенное приятным баритоном, и сердце ее забилось быстрее. Дейрдре остановилась, чтобы успокоиться.

Голос снова повторил ее имя, она медленно обернулась и тут же встретилась глазами с графом Рэтборном.

Он казался спокойным, даже расслабленным и почти любезным. Его глаза смотрели на Дейрдре с теплотой, будто ее вид доставлял ему удовольствие, и Дейрдре вновь поразилась произошедшей в нем перемене.

– Я бы всюду узнал эту спину, – сказал Рэтборн без малейших признаков неприязни. – У вас особая осанка и особая походка. Как видите, я все помню.

Он взял Дейрдре под руку и отвел в сторону, подальше от горничной.

Дейрдре с трудом соображала, что сказать. Если граф даже и заметил ее изумление, то не подал виду.

– А, вижу, мои цветы были благополучно доставлены. Рука Дейрдре взметнулась к розовому бутону, который она нынче утром приколола к своему темно-синему бархатному реди.нготу. Она сделала это машинально, не задумываясь о том, увидит ли граф это украшение. Букет роз ожидал на Портмен-сквер, когда они с теткой вернулись.

Когда Дейрдре прочла на приложенной карточке всего одно слово «Рэтборн», она подумала, что цветы предназначались ей, однако, перевернув карточку, заметила, что адресована она тетке.

Это позабавило Дейрдре, но она тут же сурово одернула себя: у нее не было ни малейшего желания вновь становиться объектом интереса графа. В течение пяти лет, истекших с их последней встречи и ужасной ссоры, она безуспешно старалась забыть его. Дейрдре не пыталась отрицать тот очевидный факт, что он произвел на нее неизгладимое впечатление, но примитивная мужская сущность, едва прикрытая изысканной одеждой, одновременно пленяла и пугала ее.

– Вы получили мои цветы? – мягко спросил Рэтборн. Дейрдре очнулась от своих мыслей:

– Цветы прекрасны, милорд, и ваш благородный жест высоко оценен. Тетушка была тронута вашей галантностью.

Дейрдре с трудом удалось сохранить невозмутимый вид под проницательным взглядом графа.

– Дейрдре, – в его голосе было столько нежности, – вы должны знать, как глубоко я сожалею о том, что произошло между нами накануне моего отъезда в Испанию. Мне хотелось бы думать, что это тягостное воспоминание совсем изгладилось из вашей памяти. Могу я считать, что это так? Я со своей стороны желаю перемирия. Думаю, мы могли бы стать друзьями, если бы вы пошли мне навстречу.

Рэтборн замолчал, затем, слегка поколебавшись, добавил:

– От моей дружбы не отказываются легко. Дейрдре ничего не ответила.

– Кем вы хотите для меня быть, Дейрдре, – врагом или другом? – в нетерпении спросил Рэтборн.

В его глазах было нечто тревожившее и будоражившее ее. Он был слишком уверен в себе, слишком насторожен, слишком похож на охотника, загнавшего зайца.

– У меня нет желания быть вашим врагом, сэр, – ответила Дейрдре, стараясь сохранить спокойный тон. – Скажу откровенно, такая перспектива меня пугает. Но наш разговор бессмыслен. Не так ли? Дружбу порождает общность интересов, идей и взглядов. К дружбе невозможно принудить.

– Невозможно? Прошу вас обратить внимание на то, что в мире все относительно. Вчера еще французы были моими врагами, сегодня же мы задушевные друзья. В Париже в эту самую минуту многие мои товарищи находят радушный прием у французских барышень, а вчера такое казалось немыслимым. Не находите ли вы, что мой случай далеко не безнадежный?

Дейрдре не успела ответить, потому что позади нее раздался голос:

– Ди! Ди! Откуда ты взялась?

Арман Сен-Жан, выходя из «Академии Джексона», заметил сестру и быстрым шагом направился к ней.

– Лорд Рэтборн, позвольте представить вам моего брата Армана Сен-Жана, – неохотно произнесла Дейрдре.

Наступил момент напряженного молчания, потом Рэтборн откинул голову назад и рассмеялся.

– Вот как! Так Сен-Жан ваш брат? – спросил он, и глаза его заискрились весельем. Не припоминаю... ах, да он, должно быть, был еще в школе, когда я познакомился с вами. – Рэтборн повернулся к молодому человеку и сказал довольно любезно:

– Здравствуйте! Так вы и есть тот молодой смутьян, что взбудоражил весь высший свет? Я хотел с вами познакомиться. Вас это, надеюсь, не удивляет?

Изумление на лице Армана Сен-Жана быстро сменилось яростью. Губы его искривились в злобной усмешке, и он процедил сквозь зубы:

– Я тоже с нетерпением ждал чести познакомиться с вами, милорд. Моя сестра оказала услугу нам обоим.

Он смерил взглядом фигуру графа с подчеркнутой дерзостью, отметив прекрасный покрой его одежды, булавку с алмазом в белом шейном платке, мускулистость ног, выгодно подчеркнутую узкими, туго обтягивающими панталонами, и ботфорты, начищенные до зеркального блеска по обычаю военных. Рэтборн сохранял невозмутимый вид, однако Дейрдре вдруг всполошилась и сделала шаг вперед, словно намеревалась защитить брата от графа.

Рэтборн это заметил и надменно приподнял бровь.

– Понимаю, – сказал он отчасти себе самому, и лицо его приобрело выражение задумчивости.

– Разумеется, вы отдаете предпочтение брату. Но вы полагаете, что это разумно – защищать несносного мальчишку от последствий его глупостей?

Прежде чем Дейрдре успела собраться с мыслями, чтобы ответить графу, Арман со свойственной ему горячностью выпалил:

– Я в достаточной степени мужчина, чтобы встретиться с вами в любое время в любом месте, которое вы соблаговолите выбрать.

Дейрдре побледнела, услышав слова брата.

– Избавьте меня от этой риторики, Сен-Жан, – сказал граф с убийственным спокойствием. – А испепеляющие взгляды приберегите для тех, кого они могут напугать. Несносных детей следует воспитывать, и я предпочитаю преподать вам урок в более благоприятный момент. По крайней мере пощадите свою сестру!

Дейрдре почувствовала, что Арман весь напрягся, и крепко вцепилась ему в руку.

– Милорд, – обратилась она к Рэтборну, устремив на него умоляющий взор, – благодарю, что проводили. Это было очень любезно с вашей стороны; если мы никогда больше не увидимся, пожалуйста, помните, что я желаю вам счастья.

– Неужели? – спросил Рэтборн с серьезным видом, стараясь найти ответ в глазах Дейрдре. – В таком случае, покидая вас, мисс Фентон, я с уверенностью могу сказать, что мы непременно встретимся снова.

Он поднес пальцы Дейрдре к губам, не обращая никакого внимания на застывшую фигуру Сен-Жана, поцеловал их и, развернувшись на каблуках, удалился.