Во время недолгой поездки домой Фэйт старалась вести себя так, как будто ничего не произошло, но, поскольку тетя Мария была обеспокоена, ей пришлось кое-что рассказать. Фэйт сказала лишь, что одна из ее учениц заболела и должна была вернуться в школу.

Погрузившись в молчание, Фэйт краем уха прислушивалась к разговору в экипаже. Ей казалось, что эти похороны навсегда запечалятся в ее памяти. Они не уступали оперетте Гилберта и Салливана, только те рассмешили ее. От этой же мелодрамы ее бросало в дрожь.

Что-то, сказанное тетей Марией, привлекло внимание Фэйт, и она подняла глаза.

— Вы сказали, что кто-то забрался в комнату Роберта?

Тетя Мария кивнула.

— Так сказала мне его мать. Его отец зашел туда, чтобы взять что-то, и обнаружил беспорядок в комнате.

— Когда это было?

— Позавчера. Ничего не пропало, насколько известно мистеру Денверсу, но он все равно вызвал полицию.

Фэйт посмотрела на Джеймса. Тот кивнул, затем заговорил:

— Аластар Добин рассказал мне об этом. По его словам, полиция считает, что преступнику якобы нужна была какая-то вещь Роберта и он надеялся получить ее, поэтому заманил Роберта в сарай для лодок. Когда он ее не получил, то убил Роберта, а потом забрался в его комнату на Ридер-стрит.

В разговор вмешался Родерик:

— У него всегда была куча денег. По крайней мере, всякий раз, когда я встречал его.

— И мы все знаем, где это было, — угрюмо заметил Джеймс.

Юноша вызывающе улыбнулся ему.

Тетя Мария вернулась к тому, что больше всего ее интересовало.

— Миссис Денверс не упоминала о деньгах, да она бы и не сказала, правда?

— Почему вы так считаете? — спросила Фэйт.

— Это бы повлекло слишком много вопросов, например, где он взял их. Всем известно, что не от отца. Старик Денверс тот еще скряга.

Родерик добавил:

— Ну, ни в карты, ни на скачках он не выигрывал. — Он посмотрел на Джеймса, но на этот раз уже не дразнил его. — Я знаю, что он много проигрывал за карточным столом, но всегда отдавал долги.

— Может быть, — сказала тетя Мария, — он продавал семейное серебро или украшения матери.

Джеймс и Фэйт обменялись быстрыми взглядами. Их посетила одна и та же мысль: возможно, кто-то платил ему за оказанные услуги.

Приехав домой, первое, что сделала Фэйт, после того как переоделась, — это навестила Маргарет. Она нашла ее, пойдя на звук детского смеха в желтой гостиной. С ней была Гарриет; они сидели за маленьким столом и играли в карты. Обе посмотрели на девушку, когда та вошла, и Маргарет сразу же приняла виноватый вид.

— Чувствуете себя лучше? — спросила Фэйт.

Только когда она улыбнулась, Маргарет перестала выглядеть виноватой. Она слегка пожала плечами.

— Как видишь, я магическим образом выздоровела. — Они обе засмеялись. — Не присоединишься к нам?

— Да, давай! — умоляюще сказала Гарриет. — Маму невозможно научить играть в карты.

Фэйт посчитала, что поступит неучтиво, если откажется. Кроме того, она испытывала столько разных эмоций, а присутствие Маргарет, как открыла для себя девушка, действовало на нее успокаивающе.

— Спасибо, — сказала Фэйт, — я с удовольствием.

Она приставила к столику стул. Гарриет начала раздавать карты.

— Должна предупредить тебя, — обратилась она к Фэйт, — что я хорошо играю, поэтому не поддавайся из-за того, что я ребенок.

Фэйт поразило сходство Гарриет и Джеймса, когда они хотели добиться своего: хищное выражение глаз, сжатые губы и вид готовой наброситься на вас кошки.

— И не думала об этом, — ласково произнесла Фэйт.

Она не шутила. Она не простит себе, если позволит этому ребенку запугать ее. Одного Барнета более чем достаточно.

Маргарет не участвовала в игре, но в ходе ее начала расспрашивать Фэйт о похоронах. Та не стала особо распространяться, помня о юном возрасте Гарриет. Скоро Фэйт почувствовала, что напряжение спало. Светская беседа, явное удовольствие Гарриет от того, что играет с достойным соперником, улыбки и смех — все это и было нужно, чтобы компенсировать ужасные часы, проведенные в доме Денверсов.

Постепенно Маргарет увела разговор от неприятной и болезненной темы. Она поинтересовалась у Фэйт, как ей работалось учительницей в Сент-Уинифред. Фэйт была уверена, что она сделала это нарочно, и с еще большей признательностью посмотрела на нее.

При первом знакомстве она восприняла Маргарет как женщину, вышедшую замуж за человека, находившегося выше ее по социальному положению и державшуюся в его тени. Теперь она начала понимать, что Маргарет нравственно превосходила его. Если бы она не была в окружении стольких красивых и решительных родственников, то производила бы больший эффект. Тем не менее, все они были Барнетами. Только она и Маргарет стояли в тени этих неординарных личностей.

Мысли о собственной матери попытались просочиться в ее голову, но девушка отбросила их. Пусть недолго, но она не хотела думать ни о прошлом, ни о будущем. Ей нужно сосредоточиться, чтобы выиграть у этой противной маленькой Барнет, которая, естественно, постоянно выигрывала.

Такими застал их Джеймс, после того как сменил траурную одежду и пришел в поисках Фэйт. Они не заметили его, поэтому он остался стоять возле двери, не желая выдавать свое присутствие. Казалось кощунством испортить эту прекрасную картину домашнего уюта, к тому же он не был уверен, что его радушно примут. У Маргарет в его присутствии всегда становился такой вид, словно он был больным, от которого нужно что-то скрыть, а Гарриет либо сердито смотрела, либо гримасничала, если не получала своего.

С Фэйт ему хотелось многое обсудить после того, что они узнали на похоронах Денверса. Все начинало становиться на свои места, за исключением личности убийцы. В общем, им надо поговорить.

Жаль, что он не знает, о чем она думает. Был способ выяснить это: ему нужно просто попытаться проникнуть в ее мысли. Проблема в том, что она разозлится, если ему это удастся. Нет. Им нужно поговорить.

Фэйт раздавала карты. Ее пальцы были ловкими и уверенными, как у заядлого игрока, но он думал не об игре. Он вспомнил, как эти руки касались его обнаженного тела, вознося его на вершину удовольствия. Однако удовольствие, которое он доставил ей, превзошло все. Она сама не ожидала, что бывает такое блаженство. Ему было непонятно только, почему она держится от него на расстоянии. Они вновь нашли друг друга. Разве имеет значение, как это произошло?

Он подавил вздох. У него не было времени размышлять о том, что было правильно, а что нет в их давней истории. Он должен выполнить поручение. Хотя это было больше, чем поручение. Это было важно. Придется Фэйт и их разговору наедине подождать. Может быть, так даже лучше. Если бы она знала, что он собирался сделать, то захотела бы пойти с ним.

Джеймс так же незаметно, как вошел, повернулся и оставил их.

«Господи, Фэйт, я утону здесь! Подойди и открой дверь! Я знаю, что ты слышишь меня. Проснись и открой дверь!»

Голос Джеймса. Она отказывалась слушать. Ей не нравился его тон. Кроме того, она была с ним в ссоре. Ей был больше по душе ее сон. Она была с мамой на вершине Великой пирамиды, и Мадлен рассказывала о достопримечательностях, которые они посетят во время их совместной поездки в Египет. Мать и дочь. Фэйт нравилось звучание этих слов.

Мама улыбалась ей. Только Фэйт открыла рот, чтобы что-то сказать, как услышала голос Джеймса: «Открой эту проклятую дверь, Фэйт, пока кто-то не принял меня за грабителя и не вызвал полицию!»

Она открыла глаза. Это был сон, не так ли? Этот мерзавец не мог самовольно вторгнуться в ее мысли. Или мог? Он был ясновидящим. Что значит «ясновидящий», черт побери?

«Открой эту проклятую дверь!»

Это был не сон. Он и в самом деле вторгся в ее мысли. Она яростно откинула одеяло и встала. У нее ушло несколько секунд на то, чтобы зажечь лампу, и еще несколько секунд, чтобы надеть халат; затем она быстро вышла из комнаты и спустилась по лестнице к входной двери.

Даже если бы он не вторгся в ее мысли, Фэйт была бы зла на него. Она не видела его с тех пор, как они приехали домой после похорон Роберта Денверса. Ей хотелось о многом поговорить с ним, но он ушел из дому, не сказав ни слова, только передал через дворецкого, что не придет на ужин. Она не знала, вернулся ли домой Родерик, но все остальные, в том числе слуги, уже легли спать. Она вернется в постель, и пусть он сам решает свои проблемы.

Господи! Она начинала говорить, как ее отец.

Первые слова, слетевшие с ее губ, когда она открыла дверь, были:

— Ты считаешь, что нормально пробираться в мысли человека только потому, что ты ясновидящий?

— Я не знал, получится ли у меня, и не думаю, что получилось бы, если бы ты не была восприимчива ко мне.

— Восприимчива к тебе? Ты испортил чудесный сон.

Следующие слова были заботливыми, но сказанными по-прежнему черствым тоном:

— Ты до нитки промок!

— Это потому что я полночи был на улице под дождем.

Лампа в вестибюле все еще горела, и хорошо было видно его лицо, когда он вошел на порог.

Барнет был мертвенно бледен, с его шляпы потоком стекала вода.

— Джеймс! — выдохнула она. — Что с тобой случилось?

Он бросил шляпу на стул.

— На меня напали грабители, — сказал он и поморщился, пытаясь сделать шаг. — Нет, я не заявил об этом в полицию, потому что не хочу, чтобы мне задавали неудобные вопросы.

— Где это было?

Поскольку ему было тяжело идти, Фэйт поддерживала его за талию.

— Расскажу, когда отдышусь. Нет, не прикасайся ко мне, иначе твоя одежда намокнет.

— Будто меня это волнует.

Внешне она была собрана, но в глубине души беспокоилась. Его шейный платок был испачкан кровью, под левым глазом красовался синяк.

Медленно, с трудом они наконец добрались до его спальни. Фэйт предложила послать за доктором, но Джеймс и слышать не хотел об этом.

— Я не настолько серьезно ранен, всего лишь несколько царапин и синяков. — Он нахмурился. — Какой был сон?

— Что?

— Ты сказала, что я испортил чудесный сон, когда разбудил тебя, чтобы ты открыла дверь.

— Ну, мне снился не ты, Мистер Тщеславие, поэтому не бери в голову. Если хочешь знать, мне снился Египет и моя мама со своими друзьями.

— А-а. — Его лоб медленно разгладился. — Это напомнило мне кое-что. Я знаю, кто снимал ту фотографию группы. Колтрейн сказал мне, что это был Базил Хьюз. Кажется, любезный Ларри всегда находился по ту сторону камеры, но в тот раз поддался просьбе сестры сфотографироваться с ними для разнообразия.

— Это важно?

— Нет, насколько мне кажется.

Она зажгла лампу и закрыла дверь. Он сел на край кровати.

— Ты не хочешь знать, что я делал?

Его заискивающая улыбка не подействовала. Фэйт все еще была немного зла на него.

— Только после того, как я взгляну на эти царапины и синяки. Давай снимем твое пальто.

Он что-то проворчал, потом выругался.

— Перестань возмущаться, — сказала она. — Я думала, ты обрадуешься тому, что я раздеваю тебя.

Он уставился на нее здоровым глазом.

— Ты говоришь это, так как считаешь, что в безопасности, но если бы я хоть на секунду подумал, что это серьезное предложение… — Он не договорил.

Фэйт решила сменить тему.

— Расскажи мне, что случилось.

— Я думал не делать этого. Но ладно.

Он начал рассказ, а она тем временем сняла с него пальто и шейный платок, затем расстегнула рубашку. Когда она потянула за край, ее пальцы задрожали. И тогда он замолчал.

Их глаза встретились.

— Представь, что я Флоренс Найтингейл, — сказала она.

— Флоренс Найтингейл! Старые железные рейтузы? Это выше моих сил!

Фэйт раздраженно сказала:

— Хватит! Я хочу знать, где ты был и что произошло.

Его губы растянулись в улыбке.

— Я ездил в Сент-Уинифред поговорить с Дорой. И, Фэйт, она отдала мне дневник твоей матери.

Ошеломленная девушка опустилась на кровать возле него. Она заговорила медленно и осторожно, словно боялась, что неправильно его поняла:

— Ты ездил в Сент-Уинифред, чтобы встретиться с Дорой, и она отдала тебе мамин дневник?

Джеймс кивнул.

— Он у Родерика. Он принесет тебе его завтра, когда вернется.

— Родерик? Дора? — Она замотала головой. — Как? Зачем?

— Подумай об этом, Фэйт, и я уверен, ты все поймешь. Нам нужно многое обсудить, но сначала я хочу снять мокрую одежду.

Его гардеробная находилась возле спальни. Он ушел на минуту-другую, а когда вернулся, на нем был красно-коричневый халат.

— Ну, — заговорил он. — Ты разобралась?

— Более-менее. Денверс украл дневник и отдал его на хранение Доре, потому что знал, что может доверять ей. В конце концов, она была по уши влюблена в него. — Ее голос был едким, как кислота. — Я полагаю, он не передал его человеку, дававшему ему указания, потому что надеялся повысить цену.

— По словам Доры, деньги за дневник должны были пойти на их тайное бегство. К сожалению, Денверс пожадничал и поплатился за это.

— Он бы не сбежал с ней! Она слишком юна. Он использовал ее! — Теперь она уже жалела, что когда-то считала себя виноватой перед ним.

— Знаю, но ты не должна говорить об этом Доре. Она не поверит тебе.

— Бедная Дора! Она знает, кем был ее друг?

— Говорит, что нет, и я верю ей.

— Думаю, ты запугал ее, и она рассказала тебе все, что ты хотел узнать.

В отличие от Фэйт, Джеймс говорил спокойно:

— А что бы ты сделала на моем месте? Погладила ее по головке и сказала, что она хорошая девочка? — Его голос изменился, стал жестким: — Я сказал ей правду: тот, у кого теперь находится этот дневник, в смертельной опасности и его может постичь участь Роберта Денверса. Как же я оказался прав! Посмотри, что со мной случилось ночью.

Он взял девушку за руку.

— Не жалей ее, Фэйт. Она заслужила, чтобы ей прочитали мораль, и не только это. Да, Денверс подстроил так, чтобы она влюбилась в него, но она сама решила помочь ему. Думаю, с тобой он хотел проделать тот же трюк, но понял, что это безнадежно. Это Дора преследовала тебя. Она постоянно следила за тобой. Ты не догадывалась, потому что она была — как бы это сказать? — частью декораций.

Фэйт молчала, поэтому он продолжил:

— Я знал, что кто-то покопался в письмах, которые пришли в ответ на твое объявление. Кому, как не Доре, было легче всего прошмыгнуть в твою комнату и найти их? Она призналась, что рассказала Денверсу о времени и месте твоей встречи с леди Коудрей. Это либо он организовал нападение на тебя, либо его босс, но это неважно. Они все виновны.

Фэйт сделала глубокий вдох, пытаясь переварить все услышанное.

— Расскажи, что произошло сегодня ночью, — попросила она. — Скажи, как с этим связан Родерик?

Он кивнул, словно она дошла до сути.

— После выходки Доры на похоронах я понял, что должен действовать быстро. Немногие люди знали, кто она, и я надеялся, что это защитит ее, пока у меня появится возможность поговорить с ней. Но всякий раз, когда я думал об этой девушке, у меня начинали подниматься волосы на затылке. Я понимал, что время поджимает. Кто-то еще на похоронах мог услышать ее гневную речь и сообразить, что к чему.

Фэйт поднесла дрожащую руку к горлу.

— Ты хочешь сказать, что Роберт доверял ей и даже сказал, где спрятан дневник?!

— Именно так. Я надеялся поговорить с тобой до своего ухода, но… В общем, я боялся, что ты уговоришь меня взять тебя с собой…

— Конечно, я бы поехала с тобой! — Она выдернула свою руку из его рук. — Это дело касается меня! Я должна была участвовать!

— Поэтому я попросил Родерика поехать со мной.

Она широко открыла глаза.

Джеймс пожал плечами.

— Знаю, он не самый лучший друг, но он мой брат. Он был там. И я рад, что получил предупреждение взять его с собой. — Он тихо засмеялся. — Родерик дерется лучше, чем я. К тому же ничего не боится.

Он оживился, когда начал пересказывать хронологию событий:

— Сначала мы приехали туда, поэтому у меня была возможность припугнуть твоего маленького агнца, который покорился и отдал дневник. Только не дуйся, Фэйт. Тебе это не идет. Там была также твоя подруга Лили, и она разозлилась на Дору больше меня. Я получил дневник и отдал его на хранение Родерику. Лили с Дорой упаковали в чемодан несколько вещей, и Родерик тайком посадил их в экипаж и отвез в этот новый отель на Реджент-стрит. Все, что от него требовалось, — это позаботиться о них и о дневнике. Когда девушки заселились, он вернулся за мной. Но я забегаю вперед. Дора уехала, а я спрятался в кустах и стал ждать, что будет дальше. Именно тогда и начался дождь. Поскольку сейчас каникулы, там нет учителей и учениц и никто не ходит по территории. Поэтому было легко заметить незваного гостя.

Она была поражена. Потом разозлилась.

— Ты хочешь сказать, что у тебя была возможность беспрепятственно уйти оттуда, но ты все равно остался?

Джеймс посмотрел на дверь.

— Говори тише. Да, я остался, и на это были веские причины. Я хотел узнать, придет ли кто-нибудь к Доре. Я хотел добиться от него правды и выяснить, на кого он работает.

Фэйт вздохнула:

— Но все пошло не так, верно?

Он грустно улыбнулся.

— Не совсем. Я не ожидал, что их будет двое.

Она фыркнула.

— Ну, ты и провидец! И что же произошло?

— Короче говоря, пока я набросился на одного, второй сзади ударил меня по голове чем-то тяжелым. Я был оглушен, но не потерял сознания. И тут вмешался Родерик. Бандиты удрали. Брат привез меня сюда, затем вернулся в отель проверить, все ли в порядке у Лили и Доры. Завтра утром он отвезет их к кузену Маргарет в Кембридж. Там они будут в безопасности.

Это предположение зажгло в ее глазах недобрый огонек.

— Может быть, мне нужно поехать с ними? А как же моя мама? Думаешь, я могу забыть о ней? Не хочу, чтобы из-за меня пострадали другие. Трудно объяснить, что я чувствую. Могу сказать лишь одно: я начинаю думать, что ее смерть не была несчастным случаем. Картина начинает вырисовываться. — Фэйт выдержала паузу, пытаясь вспомнить рассказ леди Коудрей. — Незадолго до своей смерти Мадлен встретила кого-то; она узнала этого человека, а он ее нет. Вскоре Мадлен умерла от передозировки опия, а ее дневник магическим образом оказался в багаже леди Коудрей. Что ей было известно такого, из-за чего ее могли убить? Что такого она написала в дневнике, из-за чего кто-то идет на все, лишь бы заполучить его? — Она покачала головой. — Я дочь Мадлен. Я не оставлю этого так, пока не узнаю, что на самом деле произошло много лет назад. Естественно, я хочу в этом участвовать.

Барнет вздохнул, а она резко встала и подошла к окну. Внизу была безлюдная площадка с дорожками, лужайками и деревьями. Газовая лампа освещала листву, и та казалась серебряной. Все было очень спокойным и так расходилось с ее душевными переживаниями…

Ей снилась мама, когда Джеймс вторгся в ее мысли. Мать и дочь. Но Мадлен не была ей полноценной матерью. Именно отец был рядом во время болезни и здравия, когда она радовалась или грустила. Но он обманул ее, и ей трудно было это простить. Она могла бы писать маме. У них могла бы быть какая-то связь, пусть и слабая. Отец лишил ее этого.

Может быть, она принимает желаемое за действительное? Может, это Мадлен не желала знаться с брошенной ею дочерью? Это было неважно. Правдами или неправдами она должна узнать врага и воздать ему по заслугам.

Этот день наступит, по словам Джеймса, когда она окажется в заброшенном доме с консольной лестницей.

— Нет. Я не могу поехать с Лили и Дорой, — сказала она. — Решается моя судьба. Мы должны оказаться вместе в итоге, верно?

Ответа не последовало.

Фэйт повернулась и посмотрела на него. Он вытянулся на кровати и, по-видимому, уснул.

— Джеймс?

Он пошевелился и протянул к ней руку, но его глаза оставались закрытыми.

Она направилась к нему, накрыла одеялом и прикоснулась к его руке.

— Мне не нужна Флоренс Найтингейл, — пробормотал он. — Я хочу тебя и никого другого.

Когда он потянул ее за руку, она села на кровать. На его пальцах были глубокие порезы, на лице — следы от ударов. Он был похож на павшего гладиатора.

Странная боль зародилась где-то возле ее сердца и распространилась по всему телу. Она почувствовала слабость в коленях, руки задрожали, горло сдавило. Гладиатор пал, служа ей, а единственной наградой ему был ее острый язык. Ей должно быть стыдно за себя.

Фэйт вздохнула и легла рядом с ним. Вскоре она придвинулась поближе к нему и уснула.

Проснувшись после недолгого сна, она поняла, что все это время держала Джеймса за руки, а теперь осыпала поцелуями ссадины на его пальцах. Она чувствовала его неровный пульс под своей рукой. Затаив дыхание, девушка подняла голову, посмотрела на него и поймала его настороженный взгляд.

— Скажи мне, что я не сплю, — попросил он.

Только теперь она поняла, что ночью залезла под одеяло, и тесно прижалась к его упругому телу.

— Да, то есть нет, — уклончиво ответила Фэйт.

В его глазах уже не было тревоги.

— Что ты делаешь, Фэйт?

— Поцелуями прогоняю боль. — Этого объяснения казалось недостаточно, поэтому она уточнила: — Так делал мой отец, когда я в детстве сбивала коленки.

— Не останавливайся. На моем лице тоже есть царапины. Я чувствую их. Ты ведь прогонишь и эту боль?

— Это был сон.

— Сейчас мы не спим.

— Кажется, нет.

— Это все, что я хотел услышать.

Он, не мешкая, наклонил голову и оставил чарующий поцелуй на ее губах, потом быстро раздвинул края халата и овладел ее грудью. Он услышал, как от неожиданности она затаила дыхание, почувствовал ускорившееся биение ее сердца, но она не оттолкнула его. Вместо этого ее руки заскользили по его плечам и обвили шею. Он целовал ее снова и снова, и страсть, которую ощущал на ее губах, заставляла его жаждать большего.

Джеймс был так возбужден, что хотел взять ее сразу. Но знал, что ему не стоит этого делать и что он этого не сделает. Его сводило с ума не вожделение. Он хотел снова и снова укладывать ее в постель, чтобы убедить ее старым проверенным методом, что она принадлежит ему.

Он оторвался от нее. Фэйт не остановила его, когда он снял с нее одежду и отбросил в сторону. Так же он поступил со своей одеждой. Два обнаженных тела слились. Ему хотелось ласкать и доставлять удовольствие ей, пока она не была бы готова принять его.

Он провел большим пальцем по ее соску, и негромкий стон удовольствия заставил его кровь бежать быстрее. Губы и язык пришли на смену пальцам, и он начал нежно ласкать девушку. Ее спина выгнулась, и она пронзительно вскрикнула. Когда он сделал это снова, она высвободилась из его объятий.

Он задыхался и с трудом смог вымолвить:

— Только не говори мне, что ты не хочешь этого, — я не поверю тебе.

— Идиот! — Ее дыхание тоже было сбившимся. — Я здесь, с тобой, потому что хочу этого. Тебе не нужно соблазнять или торопить меня. Я не передумаю. — Она прикоснулась своим лбом к его. — Я все решаю сама. Поэтому давай начнем сначала? Но на этот раз я тоже хочу участвовать в игре.

Она была права. Он не хотел давать ей время на размышление из боязни, что она передумает. Вся эта чепуха о том, что нужно затащить женщину в постель, чтобы убедить ее, что она принадлежит ему, была не более чем… чепухой. Она была самодостаточным человеком. Она шла туда, куда хотела идти.

Именно поэтому у Джеймса все сжалось внутри.

У него были соперники, но не из плоти и крови. Ее голова была забита очарованием и пафосом матери, которую она никогда не знала. Он не представлял, как побороть это, но собирался попробовать.

— Хорошо. Начинай играть, — сказал он.

Фэйт уже не была новичком и знала, где и как прикоснуться к нему, чтобы заставить его задрожать. Но здесь было нечто большее, чем простое удовлетворение желания. Она была женщиной, отстаивающей свои права быть полноценным и равным партнером в старом как мир ритуале, и доводила его до умопомрачения.

Сначала она медленно проделала тропинку из поцелуев от его губ до паха. Он вынужден был стиснуть зубы от наслаждения, которое было сильным до боли. На его лбу выступили капли пота, когда она выдыхала теплый поток воздуха вдоль его напрягшегося живота. Ее ласки становились все энергичнее, и он уже не мог думать ни о чем другом, страстное желание, казалось, проникло в каждую его пору. Затем ее пальцы нашли его возбужденную плоть, и его терпение пошатнулось. Он повалил ее на кровать и поднялся над ней; она издала пронзительный крик, который перешел в смех. Он тоже засмеялся, но когда его пальцы скользнули в ее влажную плоть, они оба хрипло застонали. От ее страстных криков наслаждения ему уже до безумия хотелось овладеть ею.

Одним быстрым резким движением он вошел в нее, и она сразу же обвила его руками и ногами. Вскоре их накрыла лавина экстаза. С губ слетали бессвязные слова всех любовников. Но слова уже были не нужны. Было лишь огромное желание слиться и стать одним целым.

Позже, запрокинув руки за голову и глядя в потолок, Джеймс, улыбаясь, сказал:

— Это было что-то особенное. Я имею в виду, что мне было хорошо. А тебе?

Фэйт удобно устроилась возле него, закрыв глаза, и ее дыхание щекотало его подмышку.

— Это было изумительно, — ответила она.

Он хотел от нее большего. Ведь она вторгалась в каждую секунду его сна и бодрствования. Он уже давно осознал, что она для него была единственной женщиной.

Но он был слишком малодушным и слишком боялся отказа, чтобы первым сказать те самые слова: от нее первой он хотел услышать признание в любви.

— Насколько это было изумительно? — подталкивал он.

— М-м-м… Ну, это то же, что стоять на вершине Великой Пирамиды и смотреть по сторонам. Это восторг покорения.

Фэйт заснула, оставив Джеймса обдумывать ее ответ. Великая пирамида. Он не был уверен, нравится ли ему это. Он повернулся к ней и сморщился от неожиданной боли, пронзившей правое плечо. Давали о себе знать и другие раны.

В безумной страсти он занимался любовью с Фэйт и не чувствовал никакой боли. Вот как бывает, когда ты полностью сосредоточен только на одном. То, что она смогла заставить его забыть про боль, вдохновляло.

Боль еще раз прострелила его тело, и он затаил дыхание. Даже во сне Фэйт чувствовала его. Она погладила его, как мать поглаживает плачущего ребенка, и проворковала что-то успокаивающее.

Он заснул со счастливой улыбкой на лице.