– Расскажи мне об Эль Гранде.

Прежде чем приступить к рассказу, Катрин положила на колени белую льняную салфетку.

Прошло три дня с той ночи, когда Маркус узнал, кто она на самом деле. Они были в Лондоне, в его доме на Кавендиш-сквер, и собирались позавтракать и ехать в Марстонское аббатство на встречу с Эль Гранде.

Она намазала джемом ломтик хлеба и ответила:

– Я уже рассказала тебе все, что знаю.

– Расскажи еще раз.

Катрин понимала, что он делает это не с тем, чтобы разозлить ее. Это повторялось всякий раз, как она что-нибудь рассказывала, потому что, повторяя рассказ, она вспоминала какие-то детали, упущенные прежде. Конечно, это было не слишком приятно, заставляло нервничать и думать, что Маркус пытается таким образом выведать нечто, что она хочет утаить. Ей не хотелось рассказывать о майоре Карузерсе и о том, что она посылала донесения в разведку. Во всяком случае, это, как ей казалось, касается только ее и Эль Гранде.

Когда Катрин рассказала о лампе, разбитой на лестнице в башне, он тут же понял, что она в свое время умолчала об этом, потому что подозревала его. Маркус заставил ее рассказывать об этом случае раз десять, пока в конце концов не отбросил мысль, что тут замешан кто-либо из его семьи или слуг. В его присутствии Пенн велел одному из слуг смазать двери как раз перед тем несчастным случаем. С другой стороны, кто-то чужой мог легко украсть ливрею прислуги, проникнуть во двор замка и осуществить свой черный замысел.

Все было так запутанно, сложно. Непонятно даже, что делать с их браком. Она не могла вечно выступать в роли Каталины, ей хотелось снова стать собой, но прежде им нужно было придумать какую-нибудь историю, чтобы как-то объяснить его семье и всем остальным исчезновение Каталины. Все эти проблемы не мешали Маркусу при каждом удобном случае пользоваться своим супружеским правом. Все ночи проходили в каком-то чувственном забытьи, а дни – в ожидании ночи.

– Тебя что-то беспокоит? – спросил Маркус.

Она согнала с лица хмурое выражение.

– Что ты хочешь услышать?

Он внимательно посмотрел на нее.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Почему я должна чувствовать себя плохо? – Когда он посмотрел на нее с всегдашним своим прищуром, она нетерпеливо сказала: – Я прекрасно себя чувствую, Маркус. Правда. Ну, так о чем тебе рассказать?

– Расскажи о прежней жизни Эль Гранде.

Она начала, как затверженный урок:

– Он был младшим сыном маркиза де Вера Эль Гранде и, как младший сын, был обязан посвятить себя церкви. Подобный обычай нередок даже в английских семьях. Старший сын наследует титул и поместье, средний – идет в армию, а младшие – или становятся священниками, или зарабатывают на жизнь чем могут.

– К моей семье это не относится, – заметил Маркус, отрезая себе ветчины.

– Только на первый взгляд.

Маркус удивленно поднял бровь:

– Что ты имеешь в виду?

– То, что твоя семья… – Она замолчала, вспомнив их ссору, когда он застал ее за писанием статьи и ему показалось, что она пишет о пагубной привычке Пенна. – Неважно, – запнувшись ответила она.

– Нет, продолжай, Катрин. Мне интересно знать, что ты думаешь.

– Я только хотела сказать, что твои родные ничего не видят, кроме Ротема, – неуверенно начала Катрин. – Не помешало бы им расширить свой кругозор.

Мгновение он смотрел на нее, потом откинулся на спинку кресла.

– Отлично. Продолжай. Что ты предлагаешь?

– Ну, – сказала она осторожно, – на твоем месте я привезла бы их в Лондон, представила обществу. Особенно мачеху и сестру. Необходимо, чтобы Саманта какое-то время проводила в Лондоне, как другие девушки ее возраста. Война кончилась, и Тристаму полезно будет отправиться в большое путешествие после того, как он окончит университет.

– Ты забыла о Пенне.

– Что до Пенна, то я не знаю, что и предложить. Может, ему стоит поехать с Дэвидом в Ирландию и помочь ему управлять поместьем… Кое-чего я не совсем понимаю, – сказала она после паузы, внимательно взглянув на него. – По-моему, очень грустно, что ты не близок с ним, с твоим единственным кузеном, он для тебя так – просто знакомый. Ты никогда не упоминаешь о его отце, который тебе все-таки родной дядя.

– Ты права, – улыбнулся Маркус, – но, как я уже говорил, в нашей семье каждый сам по себе. Я знаю, что отец ездил раз в несколько лет навестить брата, иногда и дядя приезжал с Дэвидом в Англию, но я это помню смутно. – Он с любопытством взглянул на нее. – Почему семья столько значит для тебя, Кэт? А как твоя семья? Что у вас произошло?

Глаза у нее неожиданно вспыхнули, и она опустила голову.

– Я скажу тебе, что у нас произошло. Я всегда считала, что стою на твердой земле, а оказалось – подо мной тонкий лед.

Она не знала, отчего глаза вдруг наполнились слезами. Может, потому, что в последние дни ей все время хотелось плакать. Чуть что, и глаза уже на мокром месте.

– Продолжай.

Катрин вытерла слезы и начала рассказывать:

– Мне было двенадцать, когда мама простудилась и заболела. Я не отнеслась к этому серьезно. Не приходило в голову, что она может не выздороветь, ведь это была всего лишь простуда. Однажды я, как обычно, легла спать, а когда проснулась, моя жизнь круто изменилась.

– Ночью мама умерла? – сочувственно спросил Маркус.

Она кивнула.

– Я так и не поняла, что произошло с нами после этого. Знаю только, что мы перестали быть единой семьей. Отец запил. К нам переехала тетя и занялась нашим воспитанием. Больше в нашем доме не было счастья.

– Отец сильно пил?

– Он был запойным пьяницей, – откровенно призналась Катрин.

– Но он все-таки справился с собой, бросил пить?

Она кивнула.

– Умерла его пациентка, и он решил, что по его вине. После этого он не брал в рот ни капли.

– Понимаю. – После недолгой паузы Маркус сказал: – У тебя, кажется, была старшая сестра?

– Кто тебе это сказал? – резко спросила Катрин.

– Твоя подруга, миссис Лоури.

Она еще была не готова рассказывать ему об Эми. Это был еще один трудный момент, еще одна ложь, которая оставалась между ними, и она сомневалась, что хватит сил признаться в ней сейчас. Была, правда, и другая причина. Теперь Катрин не верила Эми, знала, что сестра солгала ей. Маркус был не из тех, кто может изнасиловать женщину.

– Да, когда-то у меня была сестра. Она сбежала из дому, и отец запретил даже упоминать ее имя. – Она поймала себя на том, что нервно комкает салфетку, положила ее и стала разглаживать. – Но когда он уезжал куда-нибудь, тетя давала волю языку. Часто я лежала без сна и со страхом думала, что отец может проклясть и меня. За каждым моим шагом строго следили, и я все время боялась допустить какую-нибудь оплошность.

Неожиданно для себя Катрин призналась:

– Довольно странно, но один раз у меня опять почти появилось чувство семьи – когда я была в партизанском отряде.

Маркус задумчиво смотрел на нее, пытаясь сложить единую картину из разрозненных фактов, которые узнал от Катрин. Тетя, по словам Эмили Лоури, была страшной пуританкой, женщиной черствой, лищенной человеческого тепла. Старшая сестра восстала против нее, а Катрин примирилась, и теперь он понимал почему.

Теперь многое из того, что он прежде не понимал, стало ему понятным.

Впервые Катрин предстала перед ним такою, какой была, настоящей. Он всегда восхищался ею, но видел только то в ней, что глубоко его волновало. Он как бы глядел в окно, за которым стоит тьма, и видел в стекле лишь свое отражение. Они оба были одиноки в детстве.

– Наверно, – предположил Маркус, – Эль Гранде заменил тебе брата?

– Нет, я бы так не сказала. – На ее лице отразилось сомнение. – Эль Гранде был нашим лидером. Он принимал решения, которые не всегда нравились членам отряда. Иногда казнил трусов или предателей. У некоторых из них, наверно, были свои сыновья или братья.

– Я помню, какая шла о нем слава, – сказал Маркус. – Его даже прозвали Варваром.

– Это была жестокая война, – ответила она с вызовом, – и Эль Гранде сражался за победу. Чего было ждать от него, когда, как ты сам знаешь, французы вели себя хуже диких зверей? Я вот что скажу: любой из нас – будь то мужчина или женщина – готов был отдать жизнь за Эль Гранде. Та кое чувство он внушал другим.

– Я ни в чем не виню его, а лишь хочу понять. – Маркус искренне пытался уяснить, почему она так откровенно героизирует Эль Гранде. – Что он делает здесь, в Англии? – спросил он. – Почему теперь, когда война кончилась, не вернется в Испанию?

Катрин терпеливо повторила то, что уже не раз говорила ему.

– С Испанией у него связано слишком много трагических воспоминаний. Французы уничтожили всю его семью. Ему нравится Англия, нравятся англичане. – Она пожала плечами. – Я сама не со всем понимаю, Маркус. Роберт говорит, что его душа должна возродиться. Он вернется в Испанию, когда будет готов к этому. Или не вернется никогда.

– Душа должна возродиться? Он имеет в виду покаяние?

– Думаю, да. Маркус, постарайся понять, до войны Роберт был семинаристом, готовился стать священником. Он был и остается человеком, посвятившим себя Богу. То, что он совершил ради освобождения своей страны, легло тяжким грузом на его душу. Почему ты продолжаешь относиться к нему с подозрением?

Маркус, чтобы не отвечать, с озабоченным видом посмотрел на часы:

– Пора собираться.

Катрин кивнула и поднялась, стараясь не показать, что предстоящая встреча волнует ее. Ей так и не представилось случая сообщить Эль Гранде или майору Карузерсу о том, что Маркус раскрыл ее. Он буквально ни на минуту не выпускал ее из виду. Она понимала, что он хочет застать Эль Гранде врасплох, а это ей решительно не нравилось.

– В чем дело, Катрин? Почему у тебя такое выражение?

Она обернулась к Маркусу и снова поймала этот его тяжелый, настороженный взгляд. Что ни говори, а ни один из них не доверял до конца другому.

– Я думала об Эль Гранде, – ответила она и была рада, что он не стал продолжать расспросы.

Марстонское аббатство находилось всего в получасе езды от Лондона по дороге на Севен-Оукс. У ворот их встретил монах в белой сутане, огромный, как бык, ирландец, напомнивший Маркусу боксера, на которого он однажды поставил и выиграл изрядную сумму.

Монах спросил, кто они такие, и, попросив подождать, скрылся. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем он вернулся и сказал, что брат Роберт может их принять.

Маркус почти ничего не знал о монастырских обычаях и забросал вопросами брата Финеаса, провожавшего их к главному зданию. Они узнали, что прежде здесь была обыкновенная помещичья усадьба и орден выкупил ее и приспособил под монастырь.

– Мы принадлежим к ордену бенедиктинцев, – пояснял брат Финеас. – Монахи у нас носят белые сутаны, а братья-миряне – коричневые. Мы посвящаем свое время молитве, изучению святых книг и труду.

– Поправьте меня, если я окажусь не прав, – сказал Маркус, – но я считал, что Генрих Восьмой распродал почти все монастырские земли, когда поссорился с папой.

– Это, – ответил монах, бросив холодный взгляд на Маркуса, – было почти триста лет назад. С тех пор много воды утекло.

Тропинка между старыми тисами, сбегавшая по склону холма, привела их на мощеный двор, окруженный каменными постройками, судя по всему, хозяйственными, где сновало множество монахов в белых и коричневых сутанах.

– Работа тут у вас кипит, – заметил Маркус, когда они проходили мимо хлева, куда несколько монахов загоняли овец.

Брат Финеас, не глядя по сторонам, вел их по дорожке, выложенной известняковыми плитами. Главное здание монастыря появилось неожиданно. Через арку с геральдическим щитом наверху монах провел их во внутренний дворик, распахнул дверь, и они оказались в огромном зале с потолком на уровне второго этажа. За длинными столами, которых было не меньше дюжины, сидели монахи, занятые чтением толстых фолиантов.

Брат Финеас оставил их у двери, а сам направился к столам. Женщины в главное здание не допускались, да и на территории монастыря им дозволялось появляться только в подобающей одежде. Вот почему Катрин была во всем черном и в черной же вуали, закрывавшей лицо.

Маркус наблюдал за братом Финеасом, лавировавшим между столами, ожидая, когда тот опустит руку на плечо Эль Гранде.

– Senor, senora, сюда, пожалуйста.

Услышав позади себя негромкий голос, Маркус удивленно оглянулся. Какой-то монах в коричневой сутане уже вел Катрин к двери сбоку от каменной лестницы. Он последовал за ними.

В комнате, куда они вошли, не было ничего, кроме простого длинного стола и четырех таких же простых стульев. Нутро громадного камина зияло холодной чернотой. Все это Маркус заметил лишь мельком. Все его внимание сосредоточилось на молодом монахе, обнимавшем Катрин.

Когда они оторвались друг от друга и Катрин принялась довольно бессвязно объяснять, что привело их в монастырь, у Маркуса появилась возможность хорошо рассмотреть Эль Гранде. В Лондоне, при их случайной встрече, он не успел это сделать и теперь увидел то, что не удалось увидеть тогда. Эль Гранде не был похож на того легендарного героя, которого он встретил в Испании. Он ничем не отличался от обычного монаха.

Но он не был обычным монахом. Небольшой трюк, когда Эль Гранде наблюдал за ними со стороны в то время, как брат Финеас якобы искал его, был первым и простейшим упражнением для офицеров разведки перед отправкой их на задание: отвлечь внимание противника и нанести удар с неожиданной стороны. Маркус уже начинал чувствовать себя наивным любителем, столкнувшимся с настоящим разведчиком-профессионалом.

– Вижу, вы нашли прекрасное убежище, – сказал Маркус.

Катрин подозрительно взглянула на него. Эль Гранде улыбнулся, и Маркус протянул ему руку.

– Мы еще не были официально представлены друг другу. Я Ротем.

– А я Роберт, – сказал Эль Гранде, и в его глазах вспыхнуло неподдельное дружелюбие.

Пожатие Роберта было крепким, но удивило Маркуса не это, а жесткие мозоли. Это была ладонь труженика.

– Пожалуйста, – пригласил Эль Гранде, – присаживайтесь.

Маркус не стал тратить лишних слов и, едва сев, приступил к делу.

– У меня в голове не укладывается то, что Катрин рассказала мне о вас. Как один и тот же человек может лгать и обманывать и в то же время служить Богу?

Катрин, стоявшая у окна, подняла вуаль и взволнованно повернулась к Маркусу.

– Ты обещал вести себя сдержанно!

– Я не возмущаюсь, я совершенно спокоен. Это серьезный вопрос, и я жду, что мне ответят на него столь же серьезно.

– Но…

Эль Гранде взглядом попросил ее замолчать.

– Он прав, Катрин, я обязан ответить. – Эль Гранде повернулся к Маркусу. – Самый короткий ответ на ваш вопрос: может, если он не принимал постриг. Я не священник, лорд Ротем, а теперь знаю наверняка, что и не стану им никогда. Слишком тесно я связан с миром.

Маркус долгим тяжелым взглядом посмотрел в искренние глаза Эль Гранде и, не уверенный в том, что в них прочитал, спросил:

– А как же Испания? Вы – последний в вашем роду. Наверняка вы захотите вернуться на родину и жить там?

Улыбка сбежала с лица Эль Гранде.

– Всякое возможно.

Катрин поспешно переменила тему.

– Роберт – настоящий каменщик, – сказала она. – Они, Маркус, возводят церковь для своего ордена. Тут неподалеку есть каменоломня. Можешь воспользоваться случаем и посмотреть строительство.

Последовало молчание, затем Эль Гранде проговорил бесцветным голосом:

– У лорда Ротема другое на уме, Катрин. Так чем я могу быть вам полезен, сэр?

Маркус понял, что Эль Гранде замкнулся, и он сам тому виной. Он оглянулся на Катрин и увидел ее огромные, умоляющие глаза.

Он почувствовал неловкость. Ему не приходилось быть на месте партизан, вести войну, на которой брали заложников и уничтожали гражданское население. Ему было трудно представить, что пришлось пережить Эль Гранде. Катрин была права. Он не имел права судить людей, о жизни которых знал так мало.

Катрин выразительно подняла брови. Маркус вздохнул и примирительно сказал:

– Мы, пожалуй, не успеем осмотреть все, но главное здание я с удовольствием бы обошел, если у вас найдется время проводить нас.

Суровое лицо Эль Гранде постепенно смягчилось.

– Время найдется. А сейчас, лорд Ротем, скажите, чем я могу быть вам полезен.

Маркус заговорил о главном, что привело его сюда.

– Для начала расскажите все, что помните о тех англичанах, которые были со мной в вашем лагере.

Рассказанное Эль Гранде мало что добавило к тому, что Маркус уже знал. Почти все то время, что он и его товарищи прятались в монастыре, Эль Гранде был в Мадриде, а когда вернулся, чуть ли не сразу же переправил их на английскую сторону. У него было мало возможности познакомиться с теми англичанами поближе, даже если бы он этого захотел. А он этого не хотел, потому что за его голову была назначена высокая награда, и чем больше людей могли бы его узнать при встрече, тем было опасней.

– Мне, – сказал Маркус, – постоянно приходит на ум тот таинственный сбежавший стрелок. Можно ли каким-то образом узнать, кто он такой и что с ним сталось?

– Ничего не могу о нем сказать. Может быть, стоит спросить… – Эль Гранде взглянул на Катрин, стоявшую позади Маркуса и отчаянно мотавшую головой.

Маркус резко повернулся на стуле и уставился на Катрин.

– Кого стоит спросить? – сказал Маркус, не сводя с нее глаз.

– Что ты об этом думаешь, Катрин? – поинтересовался Эль Гранде.

– О, я думаю, мы никогда не узнаем об этом стрелке. Слишком много с тех пор прошло времени.

Маркус надолго задумался, потом обратился к Эль Гранде:

– Почему вы хотели, чтобы Катрин сыграла роль Каталины?

– Я уже объясняла тебе, – опередила Эль Гранде Катрин.

– Я спрашиваю не тебя.

Роберт, не дрогнув, выдержал взгляд Маркуса.

– Я подозревал вас в убийстве англичан, бывших в моем лагере. Попросив Катрин сыграть роль Каталины, вы дали нам прекрасную возможность держать вас под наблюдением.

– Господи милосердный, да будь я убийцей, подумайте, что бы я мог сделать с ней!

– Маркус не воспринимает меня как бывалую разведчицу, он считает меня беззащитной женщиной, – сказала Катрин и повернулась к Маркусу. – Ты, может, не поверишь, но в Испании французы назначили награду за мою голову. Никто не заставлял меня играть роль твоей жены. Это было мое собственное решение. В душе я не верила, что ты убийца, – добавила она, впрочем, не вполне искренне, – но даже если бы верила, все равно пошла бы на это. Я умею постоять за себя.

– Умеешь постоять за себя! – гневно воскликнул Маркус. – А как насчет того случая в башне? Ведь ты убеждена, что все было подстроено так, чтобы ты убилась.

– Что это за случай? – спросил Эль Гранде.

– Маркус считает, что это простая случайность, – ответила Катрин. – Я уже не знаю, что и думать. – И она рассказала о том, что произошло на лестнице.

– Возможно, – сказал Эль Гранде, – мы делаем из мухи слона. Я тоже подвергся нападению, когда гулял с Эми, но это были всего лишь подвыпившие бездельники, ищущие приключений на свою голову.

– С Эми? – удивился Маркус.

– С миссис Спенсер, – поправился Эль Гран де, холодно взглянув на него.

– Миссис Эми Спенсер? – нахмурился Маркус. – Не та ли это миссис Спенсер, что живет на Пэлл-Мэлл?

Катрин отвернулась и принялась теребить край мантильи. Мысль ее напряженно работала. Эль Гранде и Эми? В голове роилось множество вопросов, но она сдерживалась и напряженно ждала, что скажет Роберт.

– Я знаком с миссис Спенсер. – Маркус помолчал и добавил: – И меня удивляет, что такой религиозный человек, как вы, тоже знаком с ней.

Эль Гранде изменился в лице. Взгляд его стал ледяным. В дни своей беспутной молодости Маркусу часто приходилось видеть подобные взгляды, но это бывало, когда какой-нибудь джентльмен вызывал его на дуэль. Эль Гранде посмотрел на Катрин, и Маркус почувствовал, что он постепенно успокаивается.

– Я не живу затворником, – пожал плечами Эль Гранде, – и часто покидаю монастырь. Обя занности брата-мирянина вынуждают меня бывать в городе. Так я и познакомился с миссис Спенсер. Что вас еще интересует?

– Я хотел бы услышать определенный ответ на один вопрос, – сказал Маркус. – Действовали ли вы и Катрин по собственной инициативе? Участвует ли во всем этом британская разведка или министер ство обороны?

Катрин молчала, не зная, что ответить. Эль Гранде спокойно сказал:

– Вы должны понимать, что с тех пор, как я покинул Испанию, мне нет нужды сотрудничать с вашей разведкой.

– Я ведь говорила, Маркус, что это была моя инициатива, – добавила Катрин.

Маркус переменил тему, и Катрин перевела дух.

Вскоре монах в белой сутане принес им по кружке горячего грога, чтобы согреться. За окном вились снежинки; ясно было, что они уже не успеют осмотреть монастырь. У коновязи застоявшиеся лошади нетерпеливо перебирали копытами.

– Конечно, – сказал Маркус, отпив из оловянной кружки, – у меня не было достаточно времени как следует поразмыслить над всем этим, как у вас. Знаете, я предполагал, что вы – злодеи, а я ваша жертва. Теперь, когда многое прояснилось, думаю, что все мы, должно быть, стали нежелательными свидетелями.

– Но свидетелями чего?

– Знай мы это, мы знали бы, кто убийца.

– У меня от того времени остались дневники и рисунки, – сказала Катрин. – Может, тебе будет интересно взглянуть на них, хотя я не нашла в них ничего интересного.

Маркус недоверчиво взглянул на нее.

– Почему ты раньше ничего не говорила? Дневники? Рисунки? Конечно, я хочу их посмотреть.

– Раньше я не могла тебе сказать, потому что тогда ты понял бы, что я Каталина. Во всяком случае, произойди что-то необычное, я упомянула бы об этом в своих донесениях. И потом, я не встречалась с англичанами. Как я уже говорила тебе, я старалась избегать их, чтобы они не узнали меня, если б мы потом вдруг встретились. И ты не увидел бы меня, не будь так тяжело ранен, что мне пришлось ухаживать за тобой. А рисовала я только партизан.

– Какие такие донесения, кому? – настороженно спросил Маркус.

– Что?

– Ты только что сказала, что ничего необычного не произошло, иначе ты упомянула бы об этом в своих донесениях. Кому предназначались твои донесения, Катрин?

Застигнутая врасплох, Катрин молчала. Потом решилась:

– Майору Карузерсу. В Испании через него я поддерживала связь с британской разведкой.

Прежде чем Маркус успел что-то сказать, Эль Гранде заметил:

– Думаю, неплохо будет, если вы просмотрите те дневники и рисунки. Возможно, вы увидите что-то такое, на что Катрин не обратила внимания.

Вскоре они покинули монастырь. Оказавшись в карете, она поняла, что им с Эль Гранде не удалось провести Маркуса.

Маркус не сказал ни слова, да в этом не было необходимости. Достаточно было того, что он посмотрел на нее таким ледяным взглядом, что Катрин плотнее закуталась в теплую мантилью.

Всю дорогу они молчали. А когда вошли в дом, он схватил ее за руку и не отпускал, пока они не поднялись в ее комнату.