Ричард оторвался от конторской книги и выглянул в окно каморки, отведенной ему на чердаке. Конюшни располагались с восточной стороны дома, и из окна каморки отлично были видны двор и подъездная аллея. Сейчас Ричард смотрел, как лорд Каспар, Розамунда и ее компаньонка мисс Драйден спустились с крыльца во двор и сели в ожидавшую их двуколку, собираясь на утреннюю прогулку. Через минуту двуколка уже неспешно катилась по аллее.

Этот ритуал Ричард наблюдал уже неделю: Розамунда каждое утро каталась в двуколке своего брата. Другой ритуал совершался в послеобеденное время, когда весь великосветский Лондон съезжался к дому герцога Ромси, дабы выразить свое почтение леди Розамунде… но даже в этом параде великолепия безусловно блистал принц Михаэль Кольнбургский.

Впрочем, сегодня днем не будет ни принца Михаэля, ни бесконечной череды роскошных карет. Все это подождет до ночи, когда гости прибудут на бал, устроенный герцогом в честь дня рождения его дочери. Между тем в доме все кипело, слуги были заняты приготовлениями к торжеству. Из окна каморки Ричарду было видно, как садовники и их помощники натягивают между деревьев гирлянды с фонарями, как лакеи несут горшки с диковинными растениями из оранжереи на крытую галерею, выходившую на рукотворное озеро.

Ричард ошибался, полагая, будто Твикенхэм-хаус окажется похож на Дансмур, только гораздо больше. На самом деле это был хоть и небольшой, но дворец. Что до здешних обитателей… Ричард покачал головой. Порой ему казалось, что эти люди родились и выросли в совершенно ином мире.

Его прочили на должность второго кучера, но до сих пор его услуги так и не понадобились, потому что всякий раз, когда у герцога появлялось желание прокатиться в карете, его светлость неизменно садился на облучке рядом с Харпером, а Ричарда отправляли в карету. Что до самих поездок, то они просто не поддавались никаким описаниям. Что герцог Ромси, что Харпер, едва усевшись на облучке, превращались в одержимых.

А когда эти двое одержимых не выезжали на прогулку, чаще всего их можно было найти в старом каретном сарае, который в Твикенхэм-хаус именовался ни много ни мало «Чистилищем». Сюда владельцы сломанных карет свозили свои искалеченные сокровища — точь-в-точь как в мастерскую, — и здесь их с любовью и тщанием возрождали к жизни.

И первым помощником герцога в этом деле был, естественно, Харпер.

Окунув перо в чернильницу, Ричард сделал очередную запись в конторской книге. Вот, оказывается, и все, на что он пригоден! Его приставили следить за хозяйством каретного и конюшенного двора, вести счета, и все это лишь потому, что ничего больше он делать не способен. Да еще, отрываясь на минутку от опостылевших книг, он волей-неволей должен любоваться на то, как принц Михаэль во всем своем великолепии прибывает в Твикенхэм-хаус, дабы вывезти леди Розамунду на прогулку в своей не менее великолепной двуколке, запряженной гнедыми чистокровками.

Две такие прогулки в день — это, по мнению Ричарда, было уже чересчур… но Розамунда, судя по всему, нисколько не возражала. Скорее наоборот, с удовольствием принимала эти знаки внимания.

Чернильная капля сорвалась с кончика пера и шлепнулась прямо на столбец аккуратно выписанных цифр.

Ричард в бешенстве уставился на кляксу, потом от души выругался. Промокнув кляксу, он отложил перо и поднялся из-за стола.

Теперь он уже не кривился от боли при каждом движении. За эту неделю в его состоянии произошли разительные перемены. Ричард чувствовал себя так, словно заново родился на свет. Опытный врач, который занимался его раной, при первом осмотре и бровью не повел — только покачал головой и буркнул себе под нос: пора бы, мол, ветеранам на службе у герцога усвоить, что война давно закончилась, и держаться подальше от кабацких потасовок.

Чем же ему сейчас заняться? Пойти помочь Харперу начищать до блеска упряжь? Впрочем, в прошлый раз Ричарда за то, что взял для чистки не ту мазь, изругали последними словами и велели впредь держаться подальше. Да и сейчас он искал себе не столько занятие, сколько собеседника — сидеть в одиночестве ему осточертело.

Мысли его обратилсь к Дигби и Уорсли. Эта парочка заявилась в Твикенхэм-хаус в надежде напасть на след Ричарда или же, за неимением лучшего, арестовать Харпера. Напрасные надежды! Как следовало из рассказа Харпера, им так и не удалось добиться от Розамунды ни единого слова против Ричарда, а уж сам Харпер ни на йоту не отступил от своих показаний: он, дескать, был введен в заблуждение своим бывшим патроном и искренне считал, что помогает ему выполнять особое задание; знай он правду — нипочем не стал бы пособником в побеге Ричарда из Ньюгейта.

Немалую роль, конечно, сыграло и то, что герцог уже успел побеседовать о судьбе Харпера с самим премьер-министром. Мало того, что Харперу не грозило никакое наказание — он еще и должен был получить награду за то, что принял участие в освобождении Розамунды! Словом, Дигби и Уорсли пришлось покинуть Твикенхэм-хаус несолоно хлебавши.

Харпер с нескрываемым удовольствием изложил все это Ричарду, но тот все же не спешил вздохнуть с облегчением. Он-то был уверен, что Дигби на этом не успокоится. Будь этот парень столь же умен, сколь настырен, Ричард не рискнул бы сейчас оставаться в Твикенхэм-хаус.

И потом, ему все так же не давала покоя одна мысль: каким образом Дигби узнал о существовании Дансмура?