(Солнечный зайчик бесшумно подкрался, а потом что было силы прыгнул всем своим весом в глаза. Феодос выскочил из-под одеяла и отпрянул спиной к стене. Ножки кровати от энергичного резонанса подломились и на пол посыпались матрацы, подушки, а за ними скатился и сам Феодос. Утро наступало добрейшее-предобрейшее…)

Я встряхнул головой и отвратительный сон исчез. Контуры предметов едва различались в темноте, с улицы доносились однообразные ухающие звуки с пришлепыванием, будто кого-то молотили обухом. Внезапно зазвонил телефон, я нервно вскочил, пошарил рукой по стене и выключил эту темень, что хоть глаз выколи. Телефон надрывался с червонного старинного комода, я сорвал его трубку и крикнул:

— Алло!

В ответ послышалось астматическое шипение.

— Алло! Алло! — кричал я, чувствуя таинственную важность звонка.

— Ну чего ты на меня орешь, — отозвалась лениво, наконец, трубка, простая проверка связи, — и перешла на частые гудки.

Я взглянул на часы — на самом деле ночь еще продолжалась. И голова разбухла от недосыпания: будят, понимаете! Я был зол. Меня, словно разбуженного зимой медведя, потянуло шататься по углам комнаты с благой целью вытворить чего-нибудь эдакого. Чего бы такого совершить!

Я все обшарил. В холодильнике лежала пачка печенья «С приветом», с подоконника я подобрал заинтересовавшую меня красочную газетку с интригующим названием «Здрасте и страсти», а на закуску увлекательным, почти детективным поискам пришлась пузатая банка кофе с кофейником, которые обнаружились чисто случайно, почти по наитию бывалого духа — под кроватью. Конечно же, я сразу захотел испить кофе, а пока напиток мой кипятился, улегся обратно в постель, основательно взявшись за публицистику.

Газетка была восхитительно подобна всему тому, с чем я уже успел познакомиться в этих землях. Но лучше перескажу. На первой странице располагался веский политический мусор. Слегка попахивало гнильцой, над которой хищно кружили изумрудные мухи. Во-первых, некто по имени Король Руслан Первый на собственной пресс-конференции сделал Заявление. Мол, вчерашней ночью в честь иностранной делегации из Сколопентерры был дан торжественный Обед (не путать с обетом) с тайной целью продолжить диалог по спорным землям мыса Хорн. В итоге королевские винные погреба опустошились на триста семнадцать марочных бутылей девяти и одиннадцатилетней выдержки, во время коего опустошения некоторых из безответственных министров пришлось развезти по домам раньше времени по причине их неблагополучного для дипломатии состояния, а Королевский Астролог, глядя на беззвездное небо с высоты балкона изрек очередное предсказание: «Это выльется нам в копеечку», которое и сбылось по подведении окончательных итогов встречи. Казна, как выяснилось, потеряла только на яствах порядка полутысячи империалов в золоте. Итак, результат мы получили не многим лучше, чем если бы вели военные действия.

В заключение Король дотошно, можно даже сказать брюзгливо перебрал по косточкам все свое окружение, и среди наиболее частых имен было имя принца Ништяка Тарантландского.

Я в смятении перевернул страницу. Кофе сварилось и, смакуя, я стал пить его небольшими глотками.

Вскользь шла заметка о прибытии некоего Блюмбеля, то есть меня, из Вторичного мира и что ответственные лица примут все необходимые меры. Пани Лоджия с горечью сообщала об отложении на неопределенный срок процесса бракосочетания Тильды и Апострофа по причине отсутствия кружев к свадебному платью невесты и красных розочек к костюму жениха и что наша уважаемая Фабрика выпускает только противные желтые розочки, а вот красных нет нигде, пусть уж лучше бы желтые гвоздики делали, а не розочки или пусть совсем не берутся, руки бы поотсыхали! Далее я был стремительно вовлечен в давнишний спор незауряд-лейтенанта Хрякина и зауряд-полковника Алисы о методах воспитания и вербовки солдат, который был начат, по-видимому, давным-предавно и превратился в мелодраматический сериал с неожиданными завязками и развязками к удовольствию читающей публики. Спор заключался в том, что Хрякин выступал с предложением готовить солдат еще со младенчества, что у человека нет объективной воли выбора и на какой путь мы ребенка наставим, тем он и вырастет; а Алиса, — как подразумевалось, старый бюрократ, хрыч и военщина, задвигал плечом молодые кадры, — возражал ему и говорил, что каждый человек должен созреть для предназначения и выбирать (военную службу или гражданскую) самолично и хорошенько обдумав. Например, в этом номере газеты (а она датировалась сегодняшним числом!) Хрякин вызывал полковника на дуэль к полпятому вечера для радикального разрешения затруднения, но Алиса отвечал, что как честный гусар, он этому «Свиньеву» не товарищ и не будет идти у него на поводу и вступать с ним в аферы. В ход пошли амбиции, чины и более тяжелая артиллерия.

Бр-рр. У меня даже голова закружилась. Я просмотрел оставшийся материал и выбрал еще одну «жемчужину». Некто пан Говорухин критиковал некоторых лиц, имена которых замалчивались, что они, вот, вывели продуктивную породу мясо-молочных кур и остановились на этом достижении вместо того, чтобы продолжать перспективные исследования и продвигать прогресс вперед, а они вот, трутни академические, затухли на гребне славы, гребут дивиденды лопатой, тормозят развитие науки своим бездействием, распространяя заразу идеологии: «Кто ничего не делает, тот НЕ ОШИБАЕТСЯ».

Я отложил газету в сторону, залпом допил кофе и накрылся поплотнее одеялом. После кофе я всегда удачно засыпал, так вышло и на этот раз.

Мне не приснилось ничего.

* * *

…в разгаре утра опять разбудил бойкий телефон.

— Ну чего там, блин, — проворчал я ему. — Назло не подойду! — но он продолжал верещать, так что пришлось-таки вскочить и что-то прорычать в его электронные внутренности.

— Ну ты и засоня! — рыкнули в ответ. — Жрать давай!

— Кому? — сонно спросил я.

— Ну почему сразу «кому»! Я ему про Ваню, а он мне про Фому! Беги, дурень, в столовую, все тут столпились, понимаешь, ждут открытия, а он дрыхнет… Про Фому он мне…

Телефон был неприкреплен и больно упал мне на ногу, а поднимая его, я уронил трубку. Когда я и ее поднял, выпутавшись из крученых проводов и прислонил к уху, там еще раздавалось ворчание: «…про Фому он мне тут, понимаешь, мозги накручивает…» Прислушавшись, я понял, что говорят уже давно не со мной и осторожно отключил аппарат.

Одевшись, пошел искать коменданта. В коридоре меня чуть не сшибла толпа, бежавшая с криками: «Кефир принцу! Кефир!» в длинных рясах, наступая друг другу на полы. Неслись, должен заметить, довольно здорово. Неужели они так любят принца? Вот где закавыка.

Перед лицом очутилась обитая дерматином дверь с вывеской, гласившей: «И. О. Протухнин, комендант».

— Изучаем-с? — неожиданно громко окликнули меня.

Я оглянулся и увидел опрятное молодое лицо без усов, но с остренькой эспаньолкой. Ладно на нем сидела военная, с расшитыми эполетами форма.

— Инициалы изучаем?

Я бросил взгляд на дощечку.

— Почему же. Так просто.

— Вот я тоже знавал одного, — сказал он, — звали Имеон Отчествович Фемилиус, восьмиюродный брат друга моего бывшего одноклассника.

— Интересно.

— Ага?.. Разрешите, Федор, буду вас Федором звать? Мы кушать?

Я кивнул. А навстречу уже неслась обратно дикая толпа, громыхая пустыми молочными бутылками. «Нет кефира! Скажем принцу, что нет кефира!.. Тише!!» Я вжался в стену, пропуская, но они внезапно притормозили и окружили моего молодого собеседника.

— «Принц!.. Это комендант все!.. Весь кефир вылакал, подлюга!» «Двадцать литров?» — «У него жена и две собаки.» — «Ну хорошо, все свободны.» — «Принц, мы реализуем все ваши желания!» — «Подобным образом? Идите, говорю», — и толпа весело рассеялась. Мы сплотились после ее нашествия и ускорили шаг.

— Так вы и есть принц? — с любопытством спросил я, теплея к нему расположением. — Тот самый?

— А мы разве не узнали меня? Принц Ништяк, будем знакомы.

— О вас последний номер газеты писал.

— Нет номера, который обо мне не писал. Я у них в перманентной моде.

— А кто такой господин Помидур? — совсем неожиданно повернул я в свою сторону, вспомнив в чьем ведоме нахожусь.

— Трюфель… — принц многозначно помолчал. — Он, да его жена, госпожа Помидура — два трюфеля; такие же мягкие и зануды… Еще простите, у вас случайно не тонкое воспитание? А то я говорю такие вещи…

— Наоборот, я хочу больше всего узнать. Вы мне его покажете?

— Безусловно.

Быстрым шагом мы прошли один крытый пролет над тихой, словно заводь, мостовой. Мы прошли второй крытый пролет, упиравшийся дугой-радугой в панцирь громоздкого общественного здания, издали похожего на стог сена. Там и оказалась королевская столовая. Перед ее дверьми переминалась с ноги на ногу толпа, жадно глядевши на стенные куранты, погнутая стрелка которых отчеканивала где-то последние секунды десятого часа.

— Пойдем скорее, — потянул принц в сторону.

— Так вот же двери, — воскликнул я, слабо, впрочем, сопротивляясь.

— Тише, — огрызнулся он. — Где прикрыты двери для всех, рядом обязательно есть распахнутые двери для осведомленных.

Мы протиснулись в низкий грузовой лаз, прикрывавшийся фанерным щитом, очутились в глубине зала и принц сразу увлек меня занимать место. Кое-где за резными столиками уже сидели, подчуясь, очень важные персоны и провожали нас безучастными взглядами. С треском растворился главный вход, но мы успели козырно устроиться: столик на четверых, обзорный вид на всю территорию и средней дальности расстояние до раздаточной.

Народ ринулся в бой. Кругом бренчало, лязгало, клокотало кишащее море голодных. На подмостки у аван-стены, — недалече от нас — взобрался заспанный священник, клюнул носом, оглядел (я подозреваю, невидящим взором) весь зал от окна до конвейера и пробормотал: «Бу-бу-бу. Аминь…» Повторно клюнул носом и скатился назад вниз. Я еще подумал, странный ритуал.

— Не этот Помидур? — робко спросил я.

Принц отрицательно мотнул головой.

— Мы закажем как обычно?

Спросил и исчез в недрах кухни, источающей немыслимые запахи, и тут же вернулся, катя вперед себя тележку с наставленными курящимися тарелками. Со стороны же раздаточной вразвалочку к нам приблизился полный мужчина с лоснящейся физиономией, к югу оканчивающейся густой двугорбой бородой, а к северу, выше лба, — плешиной.

— Боюсь, не помешаю? — поздоровался он и втиснул на столешницу еще и свои явства.

Принц взглянул.

— О-о, и пан Говорухин! Как всегда — вовремя… Человек Слова, представил он его мне. — А это — помните? — Федор Блюмбель, о котором мы говорили.

— Ага-а! — широко произнес Говорухин, ощупывая меня своими глазками. — Что ж, решим тутошние проблемы и за Землю примемся. Отчего же бы и нет?

Я стал принимать пищу. Я не знал что там такое плавает в этих тарелках, но, можно сказать…. было довольно съедобно.

— Первичный мир, десятичный мир — какая разница? Нет нам до этого дела!.. Жизнь — из мелочей, вот и оборотим очи от пути Млечного, Господа нашего тропы, к мелкому, жалкому, но правящему.

— Приберегите, пан, силы до конференции! — воскликнул Ништяк.

— Но не в мелком великое! — возразил я на слова Говорухина.

— Вы что, масон?

— Нет!! — крикнул я, перебивая грохот бьющейся посуды.

— Кстати, о конференции, — закричал вслед за мной пан принцу. — Она уже состоялась э… подпольно, зато безо всякого надзирательства и нервотрепки…

Черт, там что, грузовик стекла на пол вываливают!

— …Хотите посмотреть стенографический отчет моего выступления? — он покопался в сумке и, разыскав, протянул нам пару листочков.

«Миморандум», — прочел я заслезившимися от острой приправы глазами.

* * *

Меморандум

«ОПС» (О пользе сокращений)

Здравствуйте все! [кивок головой]. Почтенно кланяюсь незнакомцам и жму руки друзьям [улыбка на лице]. В который раз являюсь к вам и опять с новой проблемой, потому что кол-во их неисчерпаемо, имя им [с восклицанием] — легион.

Что значат для нас сокращения слов? [немой вопрос]… Весьма многое. С продвижением НТП, приходом 7-й НТР [маска уважения] темп жизни невероятно возрос, усилился поток информации и язык, за неимением лучшего орудия общения, приходится совершенствовать…[напряжение мысли]… Первое — соображения времени. Сравните, напр., НИИ, авиа_, горисполком, ГСМ, КБ, ГД, ч.т.д. (or q.e.d. (сколопентеррск.)), НЛО, etc. с их мудреными длинными оригинальными названиями. В среднем, на полное произнесение широко используемого выражения уходит от двух до пяти сек., на запись и того более, в то время как на его сокр. вариант — не более секунды. По всей стране это чистая экономия десятков тысяч человекочасов в день. Подсчитано, что отношение затраченного времени на произнесение краткого варианта к полному выражению падает в геометрической прогрессии с возрастанием длины исходного выражения (NB!), что делает это направление совершенствования языка еще более привлекательным. Проверьте: зам (заместитель) и ДНК (дезоксирибонуклеиновая кислота). Да, товарищи, время со временем дорожает [сожаление по поводу].

Но перейдем ко второму — соображениям эстетики. Сокращения придают колорит языку, углубляют и украшают его. Как думаете, не лучше ли вместо длинного набора закорючек увидеть в анкете всего три буквы: Ф.И.О.? А гордое «Ко», «корп.» или «инкорп.» в названиях компаний? А целый пласт выражений, несущих и психологическую нагрузку? Кого не бросает в дрожь при произнесении ДДТ, ЛСД, ЧП, МЧС, ГАИ, КГБ, ФСБ, НАТО [подрагивания, переходящие в судороги] (в то время, как диэтиламид, государственная автомобильная инспекция и дихлордифенилтрихлорметилметан совершенно не трогают глубины души).

Товарищи! К очевидным плюсам словарных сокращений отнесем, вслед за мной: экономию материалов (ресурсов Вселенной), экономию пространства (объема Вселенной), гораздо больший уют жизни, а главное — величие буквы или, в широком смысле, символа приходит на смену величию слова! Причем это кардинально новый уровень письменности, нежели был в первобытном обществе.

Итак, досточтимый Король говорит — урезания; Ее Величество Королева твердит — купирования, а я ору — сокращения! сокращения! [пьет из графина]… и КПД сокращений громаден. Технические новшества, подумайте сами, лишь слегка и косвенно удлиняют жизнь человека, но в обмен на облегчение труда они, зачастую, портят нервы бешеным ритмом, что приводит уже к укорочению жизни. Таким образом имеем палку о двух концах — одним концом бьем, другим в ответ получаем.

Поэтому… [великодушный жест рукой]. Братья! Сокращения слов, затем предложений, идей (а в будущем, возможно, и целых информационных пластов ясно ведь, что тем выше развитие общества, чем более большие куски культуры оно может позволить себе сделать квантом передачи) — истинный двигатель прогресса [извинение за трудность изложения — ведь не сокращено!].

Теперь, товарищи, позвольте углубиться в дебри теории. Наука, изучающая всевозможное вышесказанное давно известна под названием «сократика». Почему именно так? В происхождении слова, скорее всего, сыграли роль три фактора: первое — от слова «кратос», т. е. власть, ибо властвует тот, пропускная способность русла потока информации с внешним миром которого [морщится] выше других; второе — заручение поддержкой божественного имени Сократа, который еще в те времена понял насколько письменность стесняет свободу; и третье — очевидно порождение оного от слов «краткий» и «со», т. е. вместе, а мы с детства знаем, что краткость ближайший родственник таланта.

Господа, повергнем мир в гениальность! [восторг. — И: «Да, да, заканчиваю! Говорю же — не сокращено, вот и длинно!»]

И буквально пару слов о предмете изучения науки сократики! Как сокращать? И что сокращать? Лучшие умы веков бились над проблемой и результат: цифрами мы теперь обозначаем величины (1,2,3… - удачно), знаками — буквы и ноты, символами функции и операторы (часто пресно), буковками — формулы (совсем отвратительно. Сравните традиционное «сорбит» и «НОСН(СНОН)СНОН» — усовершенствованное. Из жалости к вам не привожу более ужасные примеры), а значками и кривульками — все остальное. [О, Господи!] Более того, сосуществует множество различных сокращений, обозначающих одно и то же (Р.Х. или Н.Э.; ТОО, ООО или ЛТД; ОАО и АООТ), или же напротив, одни и те же сокращения понимаются по-разному. Например, НЗ — новый завет, неприкосновенный запас; АО — автономная область, акционерное общество; и цезарь среди них, несомненно, СС — срок службы, словарь сокращений, собрание сочинений, социальный статус — а сколопентеррск. еще и SS — Secoundary School (средняя школа), State Secret, Saint Shilling und Schutzstaffeln usw) и пр., и др., и т. д., и т. п. [у-уф! легкая усталость] Это, господа, корма науки. По бортам и в трюме располагается изучение т. н. студенческого облегчения — хоз-во, лит-ра, физ-ра, ж.д., а.m. (ante meridium), М. — Ж. (мужской-женский)… Товарищи, я опять кричу S.O.S.! [беззвучный вопль. трясет бородой] Ведь все это надо классифицировать, дезинфицировать, мумифицировать и — по полочкам!

И, наконец, на носу сократики — расшифровка аббревиатур, прежний смысл которых был утерян. Та же S.O.S., главк или начмед. Вот, попробуйте неискушенно разгадать слово начмед. Начальник медицины? (бред) Начинающий медик? (тише!) А оказывается: начальствующий по медицинской части. А может и нет [уверенное сомнение].

Каждый из нас сталкивался в жизни и понимает, что над языком нашим еще работать да работать. Но во сторицу больше — над языком сокращений. Гм. Спасибо за внимание [раскланивается].

P.S. Автор и сподвижники выражают признательность п-цу Ништяку, принявшему активное участие в экспериментах.

Принц блаженно но культурно крякнул. «Ужас какой!» — подумал я, с трудом дочитав листовку до победного конца.

— Ну как?? — вдвоем спросили они, взглянув с надеждой в мои глаза. Принц сказал чуть длиннее. Он сказал: «Ну как мы?»

— Ну… ну… неплохо, — воронка смятения стала засасывать. Я рванул изо всех сил и хрипловато произнес: — У меня была одна заповедь, с юношества. Подходя с душой ко всякому делу, ты становишься его фанатом; стоя в сторонке и с неверием взирая — его оппонентом. Поэтому… ну отсюда все и следует.

— Покритикуйте хоть самую малость! Прошу вас! — воззвал Говорухин. Нельзя ничего выносить на суд зрителя без критики. Говорят, критики зрители! Нет: но первые зрители! Я вам сейчас махну рукой и вы сразу же начинайте.

— Что начинать? — честно говоря, я совсем смутился. Принц немо водил головой от меня до пана и обратно.

— Как что! Мы о критике говорим!

Наверное я и покраснел тоже. Пан абсолютно все брал наскоком, словно ржавый танкист. А я ведь был воспитан в духе гимназий, Пушкина и Лермонтова.

— Знаете что, — проговорил я. — По ходу дела у меня возникло ощущение, будто сократика (так вроде?) несколько наплевательски оперирует словами. КПП разные там, НПО, ГМТ. Одним словом, сокращение может лишь указывать на область знаний, но никак не отождествляться с нею, а тем более подменять ее.

Говорухин приставил кулак ко лбу и надолго задумался, кого-то знакомо напоминая. Ништяк исчез с грязными тарелками и за коктейлем. Я тоже заскучал. А что? Будущее представлялось таким же туманным, как и небезызвестный Альбион. Очень быстро забылось: кто я здесь, зачем я здесь, а осталось: я здесь и точка, и точка. И Помидур этот сбоку припека.

— Да вы же гений!! — заорал вдруг на весь зал очнувшийся пан. — Я возьму вас в ученики. Нет, я возьму вас в учителя!

Я пана конкретно не понимал.

Под возникший шумок соседи с левого столика, соседи с правого столика и вообще все кто был еще в силах, набивали карманы кексами, бутербродами и вареными яйцами. Прибежал принц с длинными ледяными бокалами с торчащими из них трубочками, сурово глянул на замолкшего тут же пана и шепнул мне:

— Я переговорил с сеньором Помидуром — сейчас он пришлет человека. Так что расслабьтесь.

Вот это по-деловому. Я — с тобой, принц.

Потом мы пили коктейль. Медленно и тактично заиграла музыка, и мы, совсем взопрев, откинулись на спинки… нет, спинок у скамей не было и поэтому пришлось облокотиться на столешницы. Незаметно вновь завязался разговор, затягивая петлю за петлей гордиева узла моих представлений о Дуремонии.

— Критерий истины — практика, ведь правда? — стал жаловаться принц. Истину следует лелеять, оберегать от ударов судьбы и выставлять на постаменты для всеобщего обозрения, а совсем не наоборот. Правду надо искать, и люди ищут, приходя ко мне за экспериментальными проверками. Люди хотят жить все лучше и лучше, но кто-то мешает этому. Скажу по секрету, я подозреваю в этом моего дядю, Короля Руслана. Пан, вы видели, какая по утрам у моих дверей давка? Но в день я провожу всего по одному опыту, дабы успеть обдумать его влияние и последствия, а каждый из них тянет за свою лямку. То им хочется, чтобы вместо капель дождя падали леденцы, то опять жаждут смены дня и ночи (я прислушался), а то хотят истребить саму возможность прегрешений. Подумать только, люди добиваются истины! А он мешает.

— Что вы проводите за проверки? — полюбопытствовал я.

— Не хочу показаться нескромным: я ведь из королевской семьи, где все наделены особенностями для заострения чувства ответственности перед обществом. К примеру, я могу на время изменять одну из компонент мироздания. Вчера, например, по просьбе некоего Балбеция, утверждающего, что индустрия развлечений (кино, книги, аттракционы…) — лишь развращают население и, мягко говоря, отнимают свободное время людей… Кстати, он прав в самой глубине вопроса — многие не понимают этого. Вот, по его просьбе я хотел на сутки изъять эти «прелести» из жизни, но этот дядя!

— И дядю можно понять, — вздохнул Говорухин. — Не следует излишне дергать людей — они становятся издерганными.

— Но люди ищут лучшего!

— Люди хотят покоя, — красноречиво подчеркнул пан.

Люди наелись и повалили из зала, придерживая локтями набитые карманы. Отворачивая от них взгляд, я только сейчас по-настоящему обратил внимание на оформление столовой.

— Пожалуй, и мне пора, — заявил пан и тоже вылез из-за столика.

— Три минутки посидим, — сказал мне принц, разворачивая красочный журнал «Мир нововведений».

По всей передней стене на двух уровнях шли лозунги. ЕШЬТЕ ОВОЩИ! ОВОЩИ — ОСНОВА ЖИЗНИ. Плакаты и наставляли по-отечески: В РАСТИТЕЛЬНОЙ ПИЩЕ КОЛИЧЕСТВО ФЛОГИСТОНОВ МАКСИМАЛЬНО, и подшучивали: КАПУСТА — ЛУЧШАЯ ПЕЧЕНЬ, применяли и пряник: ВЕГЕТАРИАНЕЦ — ПОЛНОПРАВНЫЙ ХОЗЯИН БУДУЩЕГО, и кнут: СМЕРТЬ МЯСУ! Под этими призывами (тщетными, как я вывел из нашего рациона) располагались пояснения в виде красочных картинок: пышущий здоровьем бордовый арбуз в разрезе, состоявший из невообразимого числа «флогистонов», напоминающих среднее между семенами и головастиками; куриный окорочок, который был до того тощий, что все головастики из него давным-давно эмигрировали.

Тут, наконец, из поварской вышел мальчик-поваренок в белом колпаке и, привычно лавируя в проходах, приближался к нам. Я наклонился к принцу и шепнул:

— Помидуровский?

— А? Так точно, Федя. Ну, я тогда пошел, бывай.

Мы крепко пожали друг другу руки и Ништяк с достоинством удалился в сторону лазейки в стене. Начищенная обувь блестела на свету, обжигая глаза. Я повернулся к мальчику.

— Добрый день! — еще не подошед, вежливо заметил тот.

— День добрый, — щегольнул я.

Паренек весь скроен был так ладно и аккуратно, что глядеть было любо-дорого. Он аккуратно переставлял ножки, аккуратно держал личико и говорил так завораживающе, что содержимое слов скромно отходило за кулисы и благополучно забывалось — совсем как у некоторых трибунов. Его улыбка…

Вернулся дон Феодосий и с гневом прогнал очарованный глаз души.

— Как вы сказали? — переспросил я. — Не расслышал.

Мальчик повторил. Выходило типа того, что он здесь, де, Юра, но это, мол, де-юре. А на самом деле — он Вася, елки-палки, Василий Заодно, практикант Дегустатора, первого заместителя высочайшего придворного Повара господина Помидура.

— А-а-а… — протянул я. — Ну, пошли?

— Пойдемьте.

Поварская часть столовой не гласно, а перегородкой делилась на две половины: где готовили, и где отдыхали те, кто готовили. Вот туда мы и двинулись.

Еще издалека я почувствовал неладное. Кто-то коряво декламировал прозу.

— …тогда протянул он депешу…» Эй! Вы чево тэм выкручиваете! Смотрите у мене!.. Эта… «В моем лице не видишь ли изъяна?» — «Вижу, генерал! Чирьи и рубцы. Былых сражений, видимо, воспоминанья?»

Мы с разбегу ввалились в комнатушку. Я застыл. Там стоял стол, окруженный печальными ребятами (нельзя, нельзя в столь раннем возрасте быть такими поникшими), а напротив у окна в незаправленной постели на груде подушек покоилось нескромных размеров тело. В одной руке оно с пафосом держало за грифель карандаш, а в другой — раскрытый детектив.

Королевский Дегустатор! Раньше о нем складывали легенды, в которых быль спешила перерасти небыль и наоборот. Он бывал героем, бывал гением. Он первым стал кавалером Творческого ордена. Раньше он успевал повсюду. Он перебрал миллион профессий и везде побеждал; раньше он был гейзером идей и изобретений — его знали все. Теперь его не любил никто. Может быть просто помнили — читать детективы и жить с казенного котла смогут многие.

— Вот вы послуш у мэне. Сочиняемс…»По дебрям шныряли будущие бифштексы и отбивные, а в гнездах парились будущие омлеты». Каково? Гэниально!

— Гм-гм, — покашлял я, пытаясь привлечь его внимание. Поварята стояли, потупив глаза.

— … А вот ишо, так скать. «В свете дней прошедших лет сочинил такой куплет: вот он я, а вот он лес, что расплылся до небес, заслонив и люд и смрад; всякий рад, а я не рад». Так-то вота.

— Извините пожалуйста! — уже громко сказал я. Патетический карандаш в руке его дрогнул. — Меня зовут Феодос Блюмбель и я прилетел…

Вздрогнул сам Дегустатор.

— Хорошо, — проговорил он. — «Повылазили жлобы, здоровенные столбы и попёрли, и попёрли в кан-це-ля-ри-ю!» Значить, Блюмбель? — переспросил. Прэвосходно, прэвосходно! Мне о тебе Помидур тут приходил, орал чего-то, руками размахивал, скотина… Эй, робяты! — обратился он к мальчишкам-практикантам. — Там ничего спробовать не надо?

— Нет, — робко ответил кто-то. — Только остывшее суп-пространство с неравномерным непериодическим распределением твердообразной материи. Если, правда, подогреть с помощью турбулентной конвекции.

— Не-а, — глухо отозвался Дегустатор и, неожиданно заметив Васю Заодно, воскликнул: — Васек! А как тамочки с тортом делишечки, э?

Вася погрустнел и ответил:

— Я никак не могу найти коэффициент при минус первом члене лорановском разложении в ряд функции добротности услада в зависимости от сахарин-переменной.

Дегустатор зло поднатужился и, оторвавшись от подушек, сел кровати.

— Че вы мене здеся цифрами оперируете, — нахально.(Я, о-прежнему, как дурак стоял у порога) — У мене… аа… своих хватает покамись, — он покрутил пальцами у виска и неожиданно обратился ко мне: — Блюмбель, садись, потолкуем о том, ээ… о сем, — он похлопал ладошкой по одеялу возле себя, как иногда подзывают собачек. Я подошел чуток и облокотился о стену. Мне тоже стало грустно.

— И мне, — срыгнув, сказал Дегустатор, — мне теперича, Блюмбель, уже все отысячечертело. А вот раньше, еще в самобытность мою коммерческим директором пивзавода… Эх, что за люди теперь пошли! Нисколько не уважают. А ведь меня выжигали хваленым жэлезом!.. Что? Я что-то неправильно сказал? — он часто замигал ресницами. — А, извините! Меня выжигали паленым жэлезом…

— Самокритика, — буркнул один из поварят.

— Что?.. Да, и самокритика. Все в совокупности нещадно подорвало мой организм, — он полез рукой под подушку, вытащил кусок хлеба и стал противно жевать.

Мне стало дурно.

— Кухня в нашей жизни занимает важное место, — проговорил этот гурман, вытаскивая пальцами кусок изо рта. — …Блюмбель! А ведь чуть не забыл, зараза, о чем просили! Не представил однополчан моих, — он указал на перешептывающихся практикантов и стал перечислять, загибая пальцы. Эта Зажеватью, эта Зажирни, эта вота братья меж собой: Жрун, Жрунишка и Пожирушка, а также их Жратишка, дале след Пузонберг, Превкушан и Едокцман, ну и с ними, само собой, Васек Заодно.

— Наконец-то! — громко воскликнул Вася и взял меня за руку. — Я вас провожу до гостиницы?

Голова раскалывалась, мои мозги кто-то мешал миксером.

— Если можно, — еле выдавил я.

— Куда вы мои други, в какие края полетели? — закудахтал нам вслед Дегустатор.

Обратной дороги я не запомнил, да и не смог бы. Вначале я еще слушал аккуратного Василия, а потом… не помню.

— Забудьте про Порфирия, — говорил он. — Хорошо, что он назвать меня не забыл — а то бы до вечера мучились. Теперь-то уж все позади. Новый день — новая песня. Завтра поступаете в ведомство принца; а с нас что возьмешь? — у нас докука…

Едва забравшись в свой номер, не раздеваясь, я рухнул на кровать.