В то время, как Геолог с Метеорологом неприметно от остального экипажа ушли в горы, на Корабле более тщательно готовилась новая вездеходная экспедиция в составе Штурмана, Ксенобиолога и Картографа, чтобы отправиться вниз по ущелью в поисках пригодных для употребления в пищу человеком образцов биомассы. Маршрут поездки был обговорен и составлен заранее и собственноручно утвержден заказчиком экспедиции Ксенобиологом.

— Увозишь свой гарем? — хитро прищурившись, пошутил Капитан над Штурманом. — Покидаешь нас в обществе двух девушек?

— Ох, Всеволод! Ты не представляешь как тяжело мне будет одному с ними управляться.

— Ладно уж, поезжай — мы от вас хоть чуть-чуть отдохнем. Надоели вконец.

— Надоели? Все шутишь!

— Куда деваться. Должностная обязанность.

Штурман напоследок проведал Инженера, продолжавшего безвылазно работать в тамбуре, и пошел готовить машину к поездке. Собственно говоря, готовить машину к поездке вовсе не означало проверить уровень масла в каком-нибудь фильтре, работоспособность всех узлов, достаточное количество топлива, уровень износа шин и тому подобное. Это даже не означало завести и прогреть двигатель. Бортовой компьютер вездехода сам тестировал качество рабочего состояния всех своих элементов и при необходимости заменить какой-либо блок сигнализировал об этом. Готовить машину к поездке могло означать одно: проверить, все ли вещи, которые могут пригодиться в пути, были уложены роботами в багажник. Если это условие было соблюдено, то можно было смело отправляться в дорогу. (Здесь: в бездорожье). Проверив, все ли на месте, Штурман прикрыл багажник и забрался в салон, поближе к теплому телу Картографа.

— Где Салли? — спросил он.

Картограф улыбнулась.

— Делает прическу.

— Все ясно. Как обычно.

В салон заглянул Капитан.

— Вы еще не уехали? Где Салли?

— Делает прическу, — хором ответили Штурман и Картограф и переглянулись между собой.

— Понятно, — кивнул Капитан. — Ну ладно, вам ни пуха ни пера, а я пошел в Корабль.

— Счастливо оставаться.

Капитан ушел.

Наконец, выряженная словно пава, нарисовалась Ксенобиолог. Приподнимая подол кружевного платья, она неуклюже залезла в вездеход и плюхнулась в кресло, утонув в разноцветных бантах и ярко-желтой гофре. Штурману больших трудов стоило сохранить на лице невозмутимое выражение.

— Почему мы не едем? — капризно дернула пальцем Ксенобиолог.

— В самом деле, — согласилась с ней Картограф. — Поехали, Людвиг.

Штурман кое-как пришел в себя.

— Салли, — сказал он. — Ты ничего не перепутала? Мне кажется, ты собралась не в поездку, а на бал.

— Дорогуша! — воскликнула Ксенобиолог. — А с чего это тебя так заботит? Еще не было такого человека, который бы указывал как мне одеваться. И потом, когда у меня хорошее настроение, я всегда надеваю самый лучший наряд. А сейчас у меня очень хорошее настроение.

— Это заметно, — огорошенно пробормотал Штурман, одновременно показывая вездеходу, чтобы тот потихоньку двигался вперед по намеченному маршруту.

— А что! — воскликнула раззадоренная Ксенобиолог. — В конце концов, я ведь еду навстречу моим глорианским милашкам и разве я могу показаться им иной, нежели в костюме королевы? Разве не так?

— Так, так, — смиренно кивнул Штурман. Он уже все понял. Никакой это был не малиновый гарем, а театр одного актера, в котором ему отводилась роль зрителя, сидящего в партере. А еще вернее, это был сумасшедший дом. Точно-точно.

Он надел очки и стал тоскливо смотреть на удаляющуюся громадину «Глинки». Она притягивала к себе взгляд и давала ощущение единственного родного предмета на фоне чужеземного пейзажа, было единственным ярким пятном среди тяжелой, темной палитры глорианских красок. Словно нимб вокруг головы святого, так и серебристый купол Корабля жизнеутверждал и осветлял всю картину. Казалось, он говорил: «Не бойтесь, летите птенцы мои, я никуда не денусь. Прочнее любого оплота я буду стоять здесь и дожидаться вас, дети всемогущего человечества». В его лоснящихся плечах отражалось все небо, вместе с горной грядой, вместе с танцующими облаками и вместе со слепящим глаза солнцем.

А вездеход бойко катил вниз по ущелью. Недисциплинированная река вихляла из стороны в сторону, кидалась ему под колеса, а машина знай себе неслась по прямой, нисколько не обращая внимания на эти заигрывания и в течение часа езды по меньшей мере несколько раз пересекала бурлящий, необузданный поток воды. Потом хребты гор раздались далеко вширь вместе с густыми лесами и впереди открылась широкая долина.

— Ничего себе лужайка! — воскликнула Картограф. — Может быть поиграем в гольф?

— Ага, — язвительно кивнул Штурман. — Самое время… Погодите!.. Стой, машина!

Вездеход взвыл и рывком остановился, хорошенько встряхнув пассажиров. Ксенобиолог, в отличие от своих спутников, сидела по ходу движения и к тому же не была пристегнута ремнями безопасности, поэтому, словно блин со сковородки, скользнула с кресла на пол.

— Ты чего делаешь! — задохнулась она от гнева и непонятно к кому обращаясь.

— Эй, девочки, смотрите скорее! — быстро сказал Штурман, протягивая им очки. — Вон, правее.

— Где?

— Прямо и правее.

— Есть! — победно пискнула Картограф. — Мы нашли их. Ведь это глорианцы?

— Ох, боже ж ты мой, — ныла Ксенобиолог, выпутываясь из своих кружев. — Ты мне все помял, Людвиг. Все: и платье, и бока.

— Да ты только взгляни на секунду, Салли, ты не пожалеешь.

— Ну давай, давай очки. Где смотреть?

Впереди, метрах в пятистах стояли несколько, а если точнее, пять существ, с тревогой озиравшиеся в сторону вездехода. Увеличенное изображение позволяло астронавтам хорошенько разглядеть их телосложение, их лица.

— Вот это да! — произнесла Ксенобиолог. — Милашки. Наконец-то мы встретили наших милашек. Ну я, конечно, ждала что они не будут на нас похожи, но чтобы настолько…

Они были совсем не похожи на людей. Если только очень-очень отдаленно — да и то, наверное, нет. Невозможно было подыскать такую натяжку, чтобы представить этих субъектов будущими партнерами. Легкими подпрыгиваниями они переминались с ноги на ногу, часто дотрагивались друг до друга длинными гибкими руками. Головы их были подвижные и, похоже, опирались на телескопические шеи, потому что длина их легко и часто варьировалась в широких пределах. Хотя, если присмотреться повнимательнее, это могло также напомнить работу насоса. Лица сильно выдавались вперед, напоминая скорее мордочки с маленькими выпученными глазами на углах головы.

— Редкостные уродины, — пробормотал Штурман. — А может это все-таки роботы?

— Какое там! — оживленно воспротивилась Ксенобиолог. — Я сразу поняла, что это они, наши автохтончики. Посмотри, они собрались в коллективе и обсуждают какую-то проблему.

— По-моему, они нас заприметили, — сказала Картограф. — Но только, похоже, относятся к нам с недоверием.

— Еще бы! А ты думала встретят с распростертыми объятьями, хлебом-солью? Наивная девчонка.

— Сам ты девчонка. Ты лучше придумай как с ними поговорить, раз уж мы их встретили.

— Как-как! Подъедем, я вылезу: «Здорово живете, мужики! Не признали? Долго проживете. Кто над вами сейчас губернатором будет, нам с этим пареньком переговорить бы надо. Кто из вас самый смелый, дорогу укажет…»

— Что за ерунду ты городишь! — воскликнула Картограф.

— Ерунду? Я это вполне серьезно. Можно сказать, речь тренирую.

— Отставить, солдат, — твердо сказала Ксенобиолог. — Говорить с ребятами буду я. Во-первых, когда я вылезу, они просто обомлеют от счастья, что собственными глазенками лицезреют свою королеву…

— А во-вторых…

— Эй, послушайте, они же удаляются! Что за наглость, они убегают от своего счастья!! Поехали за ними, машина!..

— Вперед, вперед, — подтвердил Штурман и вездеход сорвался с места прямиком в карьер.

— От нас не уйдете, голубчики, — приговаривала Ксенобиолог, от азарта даже прихлопывая в ладоши.

Существа удалялись длинными, выстрельными прыжками, во время некоторых прыжков как бы оглядываясь назад проверить, оторвались ли они от незнакомых преследователей. И наверное неприятно удивлялись, увидев что вездеход медленно, но верно сокращает расстояние. Скорость в восемьдесят километров в час для него отнюдь не была пределом. У астронавтов между тем появилось время понаблюдать за существами. Издалека, в отсутствие ориентиров это было трудно, но Штурман все же на глазок оценил рост аборигенов в два с половиной метра. При этом подпрыгивали они, наклонив туловища вперед и прижав руки к телу, иногда взмахивая ими как стабилизаторами, гораздо выше своего роста.

— Красиво идут! — оценил Штурман. — Вот только жаль, что они оказались такого робкого десятка. Но ведь это простые жители, разве их реакция могла быть иной? Еще слабо развита гражданская сознательность. Учиться быть сильным и свободным гражданином надо многие века. Другое дело, если бы мы столкнулись с силами правопорядка, силами МЧС или официальным руководством. Уж эти бы не спасовали, не наложили в штаны.

— Надеюсь, ты не окажешься чрезмерным оптимистом, — заметила Ксенобиолог.

— И все же, давайте придумаем как их поймать, — сказала Картограф. — Хотя бы одного, самого-самого замухрышку. Мне уже не терпится их кой о чем расспросить. Посигналь, в конце концов. Их надо как-то привлечь, заинтересовать. Может врубить им музыку, что-нибудь крикнуть в громкоговоритель?

— Ну что, посигналить? — спросил Штурман.

— Давай, — властно одобрила Ксенобиолог. Казалось, она вся с макушки до кончиков пальцев была возбуждена этим необычным преследованием.

Штурман посигналил и зычный трубный звук разнесся по всей округе. Ответная реакция существ не заставила себя долго ждать, но вот только оказалась почти противоположной ожидаемой. Они бросились врассыпную.

— Куда, куда вы! — закудахтала Ксенобиолог. — Ну уж нет, теперь вам от меня не уйти. Давай гони вон за теми двумя, которые продолжают двигаться прямо. Людвиг, выбери какого-нибудь одного из них, вон того, который поярче и скажи чтобы машина ориентировалась на него, чтобы ее постоянно не поправлять.

— Смотри-ка, а они вроде как уставать стали. Как мы быстро сближаемся. Замечаете?

— Невооруженным глазом. Тут устанешь — немудрено.

— Дурачки, — ласково проговорила Ксенобиолог. — Ну зачем же было убегать, мы же вас не тронем. Стойте, кому говорю!

Она выдернула микрофон из гнезда и поднесла ко рту.

— Там у головки кнопка, — пояснил Штурман, — нажимай на нее большим пальцем.

Она нажала и по долине разлился непривычный для этих мест женский человеческий голос.

— Друзья мои! — обратилась она. — Куда вы так спешите? Не бойтесь. Мы всего лишь хотели вас немного порасспросить. Как вы здесь живете: сыты ли, довольны ли жизнью, не обижают ли вас властьимущие?

От каждого ее слова существа вздрагивали и только упорнее двигали мышцами. Но силы были слишком неравны. Вскоре вездеход уже катил буквально вслед за ними, выровняв скорости. Наконец, один из двух беглецов не выдержал, сбавил скорость и ушел куда-то в сторону, так что астронавты сразу потеряли его из виду. Оставался один.

Ксенобиолог налила сок в бокал и отпила несколько глотков.

— Обижаешь, друг, — вновь сказала она и тут существо грохнулось оземь, так что вездеход, чуть вильнув в сторону, сразу оказался впереди и пришлось ему возвращаться к лежащему на земле существу задним ходом.

Ксенобиолог поперхнулась соком.

— Чего это он? — недоумевала она.

Когда машина остановилась, люди вылезли и подошли к бездыханному телу загнанного аборигена.

— Ну и ну, — вздохнул Штурман.

— Сам виноват — не надо было убегать.

Вблизи и скорченный он оказался не таким уж большим — едва ли достигал в длину пары метров, включая мясистые ноги и мощные когтистые ступни.

— Бедный крестьянин, — с предельной жалостью в голосе проговорила Картограф.

— Кто? — удивился Штурман. — Ага, но почему именно крестьянин?

— Не знаю. Может быть инженер, слесарь, учитель. Кто теперь разберет.

— Отмучился, бедняга. Я догадалась: он не знал нашего языка, вот и не понял меня. Может подумал про нас что нехорошее. В любом случае, сам виноват.

— Ты лучше предложи что нам теперь делать, — сказал Штурман. — Он умер собственной смертью, по собственному желанию. Мы до него даже не дотрагивались, да и не было у нас никакого злого умысла…

Он подошел совсем близко и присел на корточки рядом с тушей. Дотрагиваться до коричневой, ворсистой кожи, которая издалека была принята за меховой комбинезон, не хотелось. Да и он брезговал, потому что знал, что потом надо будет обязательно мыть руки, а это затруднительно в полевых условиях.

— Скажи, Людвиг, это теперь труп? — обратилась к Штурману Картограф.

— Ну конечно. А разве нет?

— Я слышала, что трупы сжигают в печах при высокой температуре. Иногда растворяют в сильной кислоте.

— Очень остроумные предложения, — повел головой Штурман. — Может быть ты еще предложишь его закопать?

— Это был бы разумный и наиболее дешевый поступок, — заключила Ксенобиолог. — Только ужасно антисанитарный.

— Вот именно! Хотя… — Штурман почесал затылок. — Хотя мы так и поступим. Ведь не оставлять же его валяться — что мы, живодеры какие. Скажут еще — сбежали с места…

— Преступления?

— Тьфу тебя, Аи, скажешь тоже! Короче, достаем робота, пусть он закопает этого несчастного аборигена.

— С глаз долой? — вновь дополнила Картограф. У нее сегодня был день черного юмора. — Людвиг! Ну что я могу поделать, если меня начала мучить совесть! Все-таки это нас они испугались. Хорошо, что хоть один оставался, а то сколько времени мы бы угрохали на их закапывание.

Ксенобиолог медленно обошла вокруг горы тела, покачивая своим пышным ярко-желтым платьем. Потом подняла взгляд на Штурмана.

— Людвиг! А может быть это такая мимикрия? Может быть он только притворяется мертвым, чтобы уйти от наших, видимо нежелательных для него вопросов?

Штурман с сомнением посмотрел на Ксенобиолога — в своем ли она уме. Она уже не первый раз за сегодняшний день подает повод в этом усомниться. Потом дотянулся рукой до камушка и этим камнем потыкал в кожу плеча существа.

— Да ну что ты в самом деле. Разве можно так натурально притворяться.

— Можно-можно, — со знанием дела подтвердила Ксенобиолог. — Мы ведь в сущности так мало о них знаем. Эх, жаль все-таки, что не удалось у него узнать где расположены их фермы или теплицы.

Собранный Штурманом робот в течение получаса похоронил труп. Причем на этом процессе присутствовал только сам Штурман, потому что у Картографа разболелась голова и она ушла в прохладу вездеходного салона и, кажется, даже уснула. Ксенобиолог ни с того, ни с сего принялась изучать растущие на лугу растения, а некоторые даже выкопала и поместила в специальные ящички. Эти ящички, если их закрыть крышкой, превращались в миниоранжереи с регулированием воздуха, влажности, питания и освещенности.

После того, как похороны были закончены, астронавты, вновь собравшись вместе, легко пообедали и стали думать как поступить дальше. На самом деле, выбор был невелик, но сложен. Особенно после того, что они испытали. Теперь их троих связывало нечто такое — не тайна, не секрет, но обстоятельство, от которого нельзя было отмахнуться. Они словно побывали в бою. Они прошли через смерть, столкновение с которой для всех троих было первым в жизни. И неважно, что то была смерть другого человека (точнее, существа). Это не меняло сути.

— Мы можем продолжить движение вперед, вниз по ущелью, вернувшись к реке, от которой мы удалились, — подытожил Штурман. — Мы также можем вернуться на Корабль. И в третьих, мы можем устроить привал с тем, чтобы Салли могла собирать свои образцы.

— Только не здесь! — возмутилась Картограф. — Как вас еще не тошнит от всего этого. Меня всю наизнанку выворачивает. Давайте скорее убираться отсюда, а там решим что делать дальше.

— В самом деле. Вон уже и предметы всякие в небе кружат. Как знать, может это видеокамеры.

Штурман повелел роботу забраться в багажник и там отключил его от питания. Потом астронавты дружно залезли в вездеход, машина развернулась и продолжила движение.

— Давайте попробуем поймать еще одного аборигена, — мрачно пошутил Штурман и в ответ услышал, как одна девушка на него цыкнула, а другая нервно хохотнула.

— Ну тебя! — махнула на него рукой Картограф.

— Все! — помахала ладошками Ксенобиолог. — Все-все-все. Финита ля комедиа. Я как можно скорее собираю растения и пора уматывать с этой негостеприимной планеты. Она мне надоела до самых чертиков!

— Может быть планета живет своей обычной жизнью, — предположил Штурман, — а мы сами создаем себе дурацкие ситуации и потом не знаем как из них выпутываться? Может быть это мы чего-то недорабатываем?

— Ты, Людвиг, словно из чужого лагеря! — воскликнула Ксенобиолог. — Все сошлись во мнении, что планета отвратительно гадская, а ты один начинаешь перечить. Как это называется?

Штурман знал, что Ксенобиолог по натуре такой резкий и немного циничный человек и все же обиделся на нее. Он надел очки и стал глядеть на дорогу. Он подумал, что если еще раз заметит вдали глорианцев, то больше не станет к ним подъезжать. Хватит с нас одной попытки, — подумал он. — («Попытка — не пытка?»).

Пейзажи природы действовали умиротворяюще. И все-таки, что-то томило душу. Вот что, понял Штурман. В следующий момент он сбросил свои очки, поднялся, открыл в потолке люк и, забравшись туда по лесенке, уселся на крыше. Это стало совсем-совсем другое дело. Лукавый ветер нежно щекотал его кожу, проникал в рукава и за ворот, теребил волосы. Запахи свободы раздували ноздри. Впереди далеко и так близко поднималась туманная гряда, прикрытая лесным подолом. Солнце слепило не размором, а напротив, какой-то свежестью. «Мы едем, едем, едем, подумал Штурман. — Хорошее это состояние — быть в пути. Романтичное, рождающее надежды и будоражащее воображение». Он мечтательно закрыл глаза и попытался представить совершенно иную, может быть лелеемую, а может быть абсолютно фантастическую картину.

… кортеж представительских машин двигался по выскобленному с мылом шоссе. Первыми двигались, открывая рев толпы, напирающей на прогибающиеся под их давлением заграждения, полицейские на мотоциклах поразительно идеальным строем три на три. Сразу вслед за ними горделиво и предупреждающе, мол: мы тут контролируем и впредь собираемся контролировать ситуацию, катили мощные, нарочито угловатые, словно прикрытые доспехами воины, автомобили с мигалками. Они шли одна за одной, непрекращающейся вереницей. Наконец, пошли сверкающие бездонной чернотой лимузины официальной власти. Представителей власти, вплоть до не совсем крупных чиновников, желающих принять участие в этой уникальной процессии было столь много, что в кортеже собрались, видимо, все когда-либо выпущенные на свет лимузины. Их было нескончаемо много — до той степени, что смотреть на них приедалось. Но как когда-нибудь кончается все на свете, так закончились и они, открыв беснующейся толпе темно-зеленый, покрытый маскировочными пятнами вездеход землян, на крыше которого в обнимку сидели Штурман и Президент Глории, лениво и с неизменной улыбкой на устах помахивая руками народу, как будто выражая с ним солидарность и делясь с ним чувствами искренней радости. Замыкали шествие все те же «мигалки» и опять же мотоциклы, как будто служа ажурным украшением этой бесконечной колонны…

Штурмана чувствительно дернули за ногу и он очнулся от своей феерической полудремы.

— А? Что? — спросил он.

— Ты там как, Людвиг, еще не заснул? Скоро река?

— Скоро, скоро, — вздохнул Штурман и помассировал шею. — Вон, она уже видна.

Он спустился вниз и, плюхнувшись в эргономичное кресло, спросил:

— Ну так что, как поступим дальше? Спускаемся вниз или возвращаемся к Кораблю? Ты что думаешь, Аи?

— А скажите, как сильно зависит решение от моего мнения?

— Это целиком зависит от качества приводимых аргументов и твоего ораторского искусства.

— Хорошо, тогда я просто констатирую, что поехала с вами поглазеть, но после этого несчастного случая, который все никак не лезет из головы, я прямо не знаю что со мной творится. Как будто до сих пор жила в равновесном состоянии, а теперь кто-то сильно раскачал лодку. Короче говоря, я не знаю. Я ощущаю нехорошее беспокойство.

— А ты, Салли?

— А что? Разве произошло что-то необычное? Если уж перед нами встретилась преграда, мы должны ее преодолеть и прежде всего внутри нас самих. А такая проблема возникла. Мы почему-то ни с того, ни с сего стали чувствовать вину перед чем-то, кем-то и за какое-то деяние, в котором нас объективно трудно упрекнуть. Не вешайте нос, друзья, веселее! Мы поехали за образцами растений, так давайте двигаться дальше, искать их. Ведь не произошло ничего экстраординарного. Можно даже включить музыку.

Из наружных динамиков вездехода тотчас раздалась энергичная ударная музыка. Ксенобиолог высунула голову из люка и во весь голос прокричала, словно назло кому-то.

— Улю-лю-лю-лю! Вперед, моя конница! Вперед! Вперед! Как мы вас всех уделали!..

Она невидящим взглядом взирала на мир и думала о чем-то своем. Она была похожа на загнанного в ловушку зверя, который еще полон сил и надежды выбраться из нее, хорохорится и не хочет ведать о том, что назад хода нет.

Такой она и врезалась в память Штурмана — жалкой в своих попытках быть сильной и всемогущей.