Буря магов
Не переведено.
Дерево-виселица
Прочная дубовая дверь гостиницы с треском распахнулась, и в то же мгновение всё, что могла предложить разгулявшаяся погода — а ничего кроме грязного дождя и пронизывающего ветра у неё с собой не было — ворвалось в «Забитого телёнка». Было трудно поверить в то, что дело происходило в начале весны. Скорее могло показаться, что осень или зима вновь овладели этими холмами.
Грольст, коренастый, с жирной кожей хозяин таверны, оторвался от протирания грязной влажной тряпкой столь же грязного стакана. Он бросил неприветливый взгляд из-под нависших бровей на фигуру, стоявшую в тени дверного проёма, и на темнеющее ночное небо за спиной незнакомца. Человек нырнул под притолоку и закрыл за собой дверь. Отвратительный ночной плач ветра и бичующий мир дождь вновь стали приглушённым воспоминанием, отделённым толстыми каменными стенами. Опираясь на длинный сучковатый посох, фигура вошла в круг света, отбрасываемый свечами с круглого канделябра, подвешенного под потолком.
Грольст подозрительно оглядел вновь прибывшего. Хмурое выражение его красного лица не изменилось ни на йоту. Несмотря на то, что прибывший был закутан в просторную мантию цвета тёмного вина, хозяин разглядел, что находящийся под ней человек был высок и худ, словно гончая. Он был грязен и неопрятен. Выглядел пришелец лет на пятьдесят. Его грязные чёрные волосы на лысеющей голове были растрёпаны, так же как и длинная, клочковатая, поседевшая до белизны борода. Кожа туго обтягивала лицо, ещё больше подчёркивая его ястребиные черты.
При более внимательном рассмотрении, Грольст заметил, что в некоторых местах одежды седобородого человека были прожжены. Кроме того, висевшие на его шее и одежде амулеты отбрасывали металлический блеск. Грольсту даже показалось, будто он видел блестящий птичий череп, медный ключ, висевший на поясе — или, может быть, это было золото — и рукоять меча, выступающую из-под складок плаща. Сопровождаемый стуком посоха по полу, незнакомец подошёл к барной стойке.
Пришелец в красных одеждах оглядел ряд пыльных бутылок и глиняных кувшинов, без особой системы расставленных на кривых полках за спиной трактирщика.
— Стакан этого…луска, — ворчливо сказал человек, выкладывая пару медных монет на барную стойку. — Ненавижу дождь, — добавил он, не обращаясь ни к кому конкретно, выжимая воду из своего плаща.
Грольст откупорил покрытую сажей бутылку и налил в меру прозрачного остландского пойла в небольшой стакан. Он моргнул, когда острые алкогольные пары достигли его ноздрей. Луска была огненной Остландской самогонкой, нимало не уступающей водке, кою предпочитали кислевиты, и горло пьющего она обжигала почище, чем пламя саламандры. Требовалось наличие определенного вкуса и огненного темперамента, чтобы выпить сей обжигающий даже нёбо напиток, не говоря уже о том, чтобы получать от этого удовольствие.
Возможно, незнакомец имел какую-то связь с Кислевом. В нескольких словах, что произнёс человек, можно было различить акцент, характерный для овцеводов южных провинций Империи, но, с другой стороны, незнакомец носил длинные висячие усы, предпочитаемые в здешних северных землях, что граничат с суровым Кислевом, владениями Царей. Незнакомец, наверняка, много путешествовал.
Он взял свой стакан и присел за стол рядом с огнем, пылающим в сердце огромного камина. По платью человека Грольст предположил, что он, скорее всего, учёный, занимающийся исследованиями в какой-нибудь из областей академических наук, или что-нибудь подобное. Из того, что он путешествовал в одиночку, без телохранителя, хозяин решил, что у него были и другие, не столь явные средства защиты, которые он мог призвать в случае экстренной ситуации. Грольст снова посмотрел на посох.
Фидорф никогда не знал большого наплыва посетителей, так как немногие решали сойти с главной дороги и спуститься в лесистую котловину и расположенный в ней посёлок. «Забитый телёнок» лежал примерно посередине между основными местами остановки путешественников и был ограничен лесными зарослями с одной стороны и угрожающе нависающей грядой холмов с другой. Купцы, наёмники, коробейники и паломники, в основном, предпочитали оставаться на ночлег в более крупном посёлке Шарфен, который по дороге из Мидденхейма лежал приблизительно за пол лиги до Фидорфа. Или же шли ещё дальше по лесной дороге, добираясь до гарантируемой каменными стенами безопасности Фельсмауэрна, где-то в полулиге впереди по дороге на Хергиг.
Вывеска над дверью едва ли была необходимым атрибутом для «Забитого телёнка», хотя и проливала свет на причину отсутствия в этих краях крупной торговли. Изображение головы зверолюда на качающейся над входом в трактир доске яснее ясного говорило о том, что здесь, на границе Мидденланда и Хохланда, среди заросших мрачным лесом просторов, были владения этих врагов человечества. Глубокие леса прятали их лагеря и логовища с родовым камнем. Сбиться с пути в этих краях означало смерть. Быструю и неотвратимую.
Фидорф являлся одним из тех очагов цивилизации, цеплявшихся за жизнь в океане хаоса и варварства, в землях, где — что бы ни утверждал Император, живущий в своём комфортабельном дворце в далёком Альтдорфе — дикая природа была госпожой. И воистину жестокой была её власть — власть красных клыков и когтей. Деревня была слабо мерцающим огоньком одинокой свечи в бескрайней темноте диких земель, где жители были жертвой суровых времён года и жестокой жизни.
Время от времени скот жителей Фидорфа рождал на свет чудовищно изменённое потомство. Когда это случалось, то мать и ребёнка отделяли от стада, их туши уничтожали, и больше ни единого слова не произносилось об этом, ибо неосторожные речи могли привлечь внимание охотников на ведьм, а эти люди не славились своим терпением, пониманием или сдержанностью.
И если какой-нибудь случай приводил путника на эту дорогу, то каждый житель Фидорфа знал, что следовало сделать.
После того как Грольст внимательно осмотрел незнакомца, он оглядел остальных посетителей таверны, что нашли укрытие в эту ненастную ночь в его заведении. Обычные завсегдатаи — местные лесники и остальные деревенские жители, среди которых был и кузнец — сидели за столиками главного зала и столь же настороженно, как и хозяин, рассматривали новоприбывшего, заставляя того чувствовать себя кем-то наподобие вестника чумы. Но кроме него был и ещё один посетитель, занесённый дорогами судьбы под крышу «Телёнка» в эту ночь и не входивший в обычный круг — закованный в броню дорожный патрульный.
Атмосфера в таверне была угрюмая и настороженная, говорили сдержанно, словно заговорщики: в зале было двое незнакомцев, и им явно не были рады. Незнакомцы означали проблемы. Народ Фидорфа предпочитал вести замкнутый образ жизни. Это казалось наилучшим выбором — держаться подальше от большого мира за границей тёмных лесов, окружавших их посёлок — как им, так и их предкам.
Кузнец глядел на незнакомца в красной мантии, но при этом и патрульный, сидевший на другом конце бара, не избежал его осторожного наблюдения. Именно на этом человеке остановился изучающий взгляд Грольста. Патрульный был одет в плотный кожаный камзол и сильно изношенные клетчатые штаны, а также защитный хауберк. Его шлем, увенчанный хвостом омара, лежал на столе перед ним.
Он прибыл раньше в тот же вечер, и Грольст опасался его ненамного меньше, чем вновь прибывшего с всклокоченными волосами. Патрульный заплатил за один кувшин эля, и это было единственное, что он сделал с тех пор. Он, несомненно, наслаждался краткой передышкой, перед тем как вновь окунуться в суровую, неумолимую реальность, царившую снаружи. Его кожаная куртка и клетчатые штаны высохли в чадном тепле, пропахшего хмелем, табаком и древесным дымом трактира. Никто на самом деле не был настолько храбр, чтобы бросить вызов этому человеку, но кинжальные взгляды, которые периодически бросали в его сторону постоянные посетители заведения, достаточно красноречиво говорили об их потаённых желаниях.
«Забитый телёнок» вряд ли вообще когда-нибудь имел незнакомых посетителей, так что сразу двое за одну ночь вызывали у Грольста беспокойство, делая угрюмого хозяина ещё менее благодушным, чем обычно. Конечно, трактир имел комнаты, которые можно было сдать на ночлег, но Грольст уже и забыл, когда они использовались для путешественников, а не неверных супругов, творивших свои похотливые дела подальше от ревнивых глаз своих половин. Это было слишком опасно на его вкус, особенно тогда, когда жители Фидорфа всеми силами старались избежать облечённых властью слуг императора Карла-Франца, охотников на ведьм или иных других незнакомцев, что могли бы сунуть нос в дела жителей посёлка.
Здесь же находился и последний пьяница, сидевший в одиночестве, и его Грольст знал. Человек, казалось, едва ли был осведомлён о делах в посёлке и его окрестностях, он просто печально смотрел на дно своей кружки, его плечи поникли, а на лице висело выражение угрюмой печали. Вне всякого сомнения, он имел все основания для того, чтобы смотреть столь печально. Ответственность за жертвы на этот раз вошла в его дверь.
Патрульный поднял кружку и одним глотком выпил остатки местного эля, после чего поднял свой молот и целеустремлённо пошёл обратно к стойке. Солдат сверлил трактирщика своим пронизывающим стальным взглядом, заставляя Грольста чувствовать себя ещё более неуютно. Хозяин ощущал, как его тело покрылось мурашками под этим взором, и, чтобы снять напряжение, почувствовал необходимость что-нибудь сказать.
— Уже уходите?
— Возможно, — сказал патрульный, в его голосе прозвучал тщательно скрываемый культурный акцент, но, кроме него, там так же было и подозрение.
Грольст тут же пожалел о том, что раскрыл рот, но и поймал себя на мысли, что же такого натворил явно знававший лучшие времена человек, что вынужден был стать бродячим воином, патрулирующим имперские дороги и защищающим законопослушных граждан, которые путешествовали по этим дорогам, особенно в нынешние неспокойные времена.
Манеры патрульного заставляли Грольста чувствовать себя достаточно неудобно, чтобы спровоцировать ответную реакцию.
— Хорошая ли охота была нынче на дорогах императора?
— Достаточно неплохая, — ответил патрульный. — Вашу деревню, кажется, миновали неприятности, что удивительно, учитывая, что в окрестных лесах собираются стада зверолюдей, а на Империю надвигается война, подобной которой не было со времён Магнуса Праведного.
— Война, вы говорите? Я не знал об этом. В наш медвежий угол даже война не заглядывает. Так что привело вас в наш тихий край?
— Я извиняюсь, я забыл представиться, — сказал суровый солдат, слегка улыбнувшись, хотя его стальной взгляд остался столь же неумолимым, как и раньше — Меня зовут Людвиг Хоффенбах. Тёмные времена настали для Империи, и все люди должны сыграть свою роль, чтобы отразить надвигающуюся бурю Хаоса, угрожающую поглотить землю. Вы слышали, я надеюсь, что некогда величественный город-страж Вольфенбург пал под натиском орды северян в прошлом году?
Я сам был призван для содействия имперской комиссии и должен был встретиться здесь с ещё одним моим соотечественником. Посещал ли Фидорф храмовник церкви Зигмара?
— Вы имеете в виду, охотник на ведьм? — сказал хозяин, чувствуя, как вокруг его шеи затягивается верёвка.
— По имени Швайц.
Грольст сглотнул. Он почувствовал, как кровь в его венах обратилась в лёд. Он бросил тревожный взгляд поверх бронированного плеча патрульного и увидел, как присутствующие в баре украдкой обменялись взглядами. И только тут Грольст заметил, что постоянно висевший внутри «Забитого телёнка» шум разговоров затих, все посетители: лесники, местные жители и кузнец напрягли слух, пытаясь подслушать разговор между трактирщиком и солдатом. Единственным, кто, казалось, не обращал никакого внимания на происходящее вокруг, оставался печальный мужчина, уныло глядевший на дно своей кружки с элем.
— Охотник на ведьм? — сказал хозяин, стараясь сохранить тон весёлым и не показать своего беспокойства.
Краем глаза Грольст увидел, что незнакомец в багровом так же пристально, как и завсегдатаи — если даже не более — прислушивался к разговору и как неловко заёрзал при упоминании охотника на ведьм. Грольст понимал его чувства.
— Нет, здесь не было никого похожего.
Патрульный слегка наклонился, и Грольст не мог не заметить, что его рука в перчатке лежала на рукояти молота, торчавшего из-за пояса.
— Вы уверены? — спросил Хоффенбах с той же жёсткой улыбкой на губах и сталью в глазах.
— Определённо, — ответил Грольст, после чего заставил себя рассмеяться. — Я бы запомнил, если бы храмовники Зигмара посетили мою жалкую лачугу. Нет, никого похожего здесь не было.
— Очень хорошо, — сказал Хоффенбах, поправляя кольчугу и убедившись, что хозяин видел не только его инсигнию императорской комиссии, но и руку, по-прежнему покоящуюся на рукояти молота. — Спасибо за содействие, — он повернулся к двери трактира — Тогда я, пожалуй, пойду.
С этими словами патрульный развернулся на подкованных каблуках и приготовился покинуть уютный бар, окунувшись в ночные чащобы за надёжными каменными стенами таверны. Перед дверью Хоффенбах обернулся, бросив хитрый взгляд на незнакомца в красной мантии.
Затем он ушёл в холод, ветер, дождь и темноту.
Грольст вновь занялся протиранием кружки влажной тряпкой, стараясь не обращать внимания на неразбериху от тревог и возможностей, царившую в его мыслях после этого визита. Они должны действовать быстро. Как бы Грольст не тешил себя надеждой, что Фидорф более не увидит патрульных в ближайшее время, это было маловероятно.
Скрип отодвигаемого стула отвлёк Грольста от размышлений. Трактирщик неохотно оторвался от своего занятия и увидел, как «багровая мантия», в свою очередь, направляется к барной стойке. «Что ещё?» — с обидой подумал хозяин.
— Есть ли у вас комнаты? — спросил всклокоченный незнакомец. Тёмные пятна воды, пропитавшей подол его мантии, постепенно уменьшались, по мере того, как плотная ткань высыхала в теплом воздухе таверны.
Как только человек произнёс эти слова, в мозгу трактирщика зародились семена идеи. Он не ждал, что «красная мантия» останется. Он думал, что, как и патрульный, незнакомец продолжит свой путь, когда допьёт свою выпивку, даже если на улице будет ночь.
Грольст почувствовал, как улыбка искривляет его уродливые губы. Как только он почувствовал это, то тут же вернул раздражённую гримасу на лицо, делая вид, что недоволен тем, что кто-то решил потратить его время, на самом же деле желая, чтобы воспользовались услугами его заведения.
— Если вы можете заплатить за это, то да, — ехидно произнёс трактирщик.
— У меня есть деньги, — рука незнакомца исчезла в глубине его одеяний, после чего он вытащил на свет пухлый кожаный кошель.
Глаза Грольста невольно заблестели от этого зрелища.
— Ну, возможно, я смогу что-нибудь сделать, — пробормотал он неохотно, хотя мерцание в глубине его чёрных зрачков выдало его истинные мысли. Но незнакомец не заметил выражение глаз трактирщика. Он был слишком занят тем, что глядел, с почти не скрываемым раздражением, на каменистые лица завсегдатаев заведения.
— Я хочу удалиться немедленно, — произнёс незнакомец, когда хозяин забрал оплату.
— Не могу ли я предложить вам ещё немного выпить, прежде чем покажу вам вашу комнату? — предложил Грольст, демонстрируя невиданную для себя щедрость.
Незнакомец одарил трактирщика подозрительным взглядом, ничего не ответив. Грольст смиренно выдержал взгляд мужчины. На мгновение ему показалось, что он увидел огонь, горящий в глубине глаз незнакомца, и его свирепость заставила Грольста мигнуть и отвести взгляд.
— Ладно, почему бы и нет?
Грольст снова откупорил бутылку луски, один запах огненного духа которой заставлял слезиться глаза. Когда он наливал напиток в стакан незнакомца, то чувствовал, что взгляды всех присутствующий в баре были устремлены на него и нежеланного гостя. Даже печальный человек поднял на них глаза, оторвавшись от созерцания бездонной глубины своей кружки. Сквозь одно из грязных, собранных из разных стеклянных кусков окна Грольст мог видеть раздутый бледно-жёлтый шар выпуклой луны, вынырнувшей из серых облаков позади деревьев на вершине холма, и он заметил, что его мысли блуждают, отвлёкшись на то, что должно было случиться позже в эту ночь.
Жертва должна быть принесена в ближайшее время — и она будет принесена. Жителям Фидорфа не нравились незнакомцы, вторгающиеся в тихую, изолированную жизнь их деревни, но и для них можно было найти применение. У Фидорфа был собственный метод защиты от хищных зверолюдей и им подобных тварей.
— Вот, — сказал он, наливая незнакомцу двойную порцию в чистый стакан. — Ваш вид говорит о том, что вы должны найти приятной возможность согреться, особенно в такую ночь, как эта. За счёт заведения.
Герхарт Бренненд оглядел выделенную ему комнату в «Забитом телёнке». Он был впечатлён. Это было больше, чем он ожидал. Номер был тесным и практически не украшенным. В комнате была одна кровать из нетёсаных досок и стул со сломанной ножкой. Стены были покрыты настолько тонким слоем штукатурки и столь "аккуратно", что в некоторых местах проглядывали доски внутренней обшивки стен. Кроме этого в комнате было одно окно, застеклённое треснувшим стеклом, дребезжавшим под ударами ветра и дождя, поливающего внутренний двор трактира, из окна открывался вид на конюшню. Черепица крыши конюшни была мокрой от грязной дождевой воды, которая стекала в прикреплённые к крыше водостоки и неустанным водопадом лилась на потемневшие под ливнем камни мощёного двора.
Как только Герхарт сел на застеленную тонким матрасом кровать, на него тут же навалилась волна усталости. Он чувствовал беспокойство, несмотря на изнеможение, которое угрожало окончательно сломить его. «Вот до чего дошёл волшебник из Огненного Ордена», — подумал он, жалея себя. Некогда он был держателем ключей Азимута, занимая одну из почётнейших должностей, а теперь пал столь низко. Воистину, никогда ещё в своей жизни он не был настолько беден. Его когда-то великолепная мантия была обожжена и вытерта от долгого ношения, но, по крайней мере, он хотя бы высох. Не было ничего, что маг огня ненавидел бы больше, чем дождь, кроме, возможно, наводнения.
И хотя он внезапно ощутил, как кости онемели от усталости, Герхарт по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке. Это было из-за вопросов патрульного в таверне и разговоров об охотниках на ведьм. Он уже достаточно встречал представителей их фанатичного, параноидального рода и новая встреча явно не была тем, о чём он мечтал.
В попытке изгнать эти мрачные мысли из своей головы он прилёг на кровать, и веки неожиданно налились тяжестью, словно всё напряжение последнего года разом навалилось на него. Но, как только он закрыл глаза, мрачные лица встречаемых им ранее людей, охотящихся на тех, кто практиковал тёмные искусства и падших слуг мрачных богов, пришли, непрошенные, в его голову. Первый — обличитель Шрейбе, с лицом, покрасневшим от праведной ярости. Затем появились жестокие черты спокойного священника Стилворда с выбритой на макушке тонзурой — брата Бернара. Герхарт невольно вспомнил следы самоличного умерщвления плоти клирика, показывающие, что он страдал во имя Зигмара. Религиозный экстремизм и нетерпимость, воистину, вряд ли могли считаться положительными чертами характера.
Герхарт почувствовал непреодолимую сонливость. Ну, и конечно, Готфрид Вердаммен с лицом, покрытым ожогами и волдырями от очистительного огня…
Внезапный шум под окном вырвал его из воспоминаний. Дверь конюшни стучала под ветром, что бушевал во дворе трактира. Слегка стряхнув с себя сон, он поднялся с кровати и посмотрел сквозь треснутое окно на тёмный, поливаемый дождём двор.
Сквозь слипающиеся веки он увидел фигуру в плаще, скользнувшую в открытую дверь и со стуком закрывшую её за собой на защёлку. Волшебник моргнул, пытаясь прочистить взор, но фигуры уже не было. Действительно ли он кого-то видел?
Ещё одна волна усталости нахлынула на Герхарта, так что он был вынужден присесть обратно на кровать, почувствовав, что ещё чуть-чуть, и ноги под ним подогнутся. Что он только что видел? Конечно, это мог быть всего лишь конюх, который отнёс корм лошадям в конюшню. Однако обострённая паранойя Герхарта не позволила ему так легко поверить во что-то столь простое и очевидное. Что за таинственные дела могут происходить в этой конюшне в такую ночь, как эта?
Он больше не мог бороться со сном. Давящая на него после столь долгого изнуряющего пути усталость и размеренный стук дождя по крыше окончательно лишили его сил, так что он заснул мёртвым сном, стоило лишь его голове коснуться пахнущей плесенью подушки.
— ТЫ уверен, что это сработает?
— Не волнуйся. Я обо всём позабочусь.
— Но жертва должна быть принесена сегодня вечером.
— Я же сказал тебе, что позабочусь об этом.
— Так что, моя Гертруда в безопасности? Действительно?
— Сейчас, да. Помните, мы обязаны сделать всё для нашего защитника, как делали наши предки в прошлом. Мы должны принести жертву. У каждого из нас есть своя роль. Одна смерть лучше, чем гибель всего села. Благо многих — единственное, что имеет значение. Благо многих.
Грольст стоял в окружении группы людей, тайно собравшихся во тьме конюшни, запах соломы и старого конского навоза сильно бил в нос. Их было четверо — четыре сгорбленные фигуры, чётко очерченные в омытом дождём лунном свете. Кроме коренастого трактирщика здесь были кузнец, печальный мужчина из таверны, а также дородный бородатый лесник. Грольст оглядел тёмную конюшню.
Все в деревне — по крайней мере все, достигшие совершеннолетия — знали правду о Фидорфе, но было нечто в их мрачной тайне, что до сих пор вызывало у них чувство дискомфорта, когда приходилось говорить об этом открыто.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что позаботишься об этом? — спросил широкоплечий кузнец с едва сдерживаемым гневом в голосе.
— Нужно иметь немного веры, не так ли? — сказал трактирщик, незаметно улыбаясь во тьме.
— Хватит шуточек, Грольст, — прогрохотал лесник. — Сейчас не время для дурачества. Я видел рост активности зверолюдей в лесах на границе наших земель. На самом деле, никогда ещё за всю свою жизнь я не видел такого количества тварей. Мы все должны беспокоиться об этом. Мы должны убедиться, что наша деревня по-прежнему защищена. Мы не можем пропустить жертвоприношение.
— Мы и не пропустим, — заверил их коварный, словно змий, Грольст. — С ним не будет никаких проблем. Я добавил маковой соломки в его стакан. Он не мог почувствовать её за огненным вкусом луски. Он проспит до конца времён. Ничто не сможет разбудить его до того, как мы используем его в наших целях.
— Тогда мы сделаем это сейчас, — хрипло произнёс кузнец.
— Мы сделаем это сейчас, — согласились остальные.
«Чужаки всё же могут иногда принести пользу», — думал трактирщик, когда соучастники выбрались из конюшни в ночь.
Из своего укрытия за провисшей крышей сарая патрульный Хоффенбах смотрел сквозь пелену дождя вниз, на «Забитого телёнка», стоявшего в окружении чахлых деревьев. Он увидел, как четыре человека появились из полуоткрытых ворот конюшни. Снаружи ожидала осёдланная лошадь шайрской породы, пыхтящая и раздражённо фыркающая в дождь. Мужчины несли что-то, на первый взгляд напоминавшее неуклюже завёрнутый куль. В этот миг свет луны осветил их, и Хоффенбах увидел, как из складок плотной ткани вывалилась рука, когда один из мужчин изменил хватку на тюке, и Хоффенбах в то же мгновение понял, что они тащили: они перетаскивали тело. Он вряд ли сильно ошибся, если бы предположил, что это был бородатый незнакомец с посохом, которого он видел в таверне.
Хоффенбах смотрел и ждал, дождь постукивал по металлической поверхности его шлема, увенчанного хвостом омара.
Один из группы — Хоффенбах был практически уверен, что это был деревенский кузнец — взял поводья шайрской лошади и успокаивающе положил руку ей на морду, пока остальные взваливали пленённого ими человека на её спину. Человек был мёртв или просто без сознания? Хоффенбах не имел никакой возможности выяснить это. Что заинтриговало его, так это то, что вместе с пленником к седлу лошади приторочили сучковатый посох и меч в ножнах, который, по предположению патрульного, также принадлежал находившемуся в коматозном состоянии человеку.
Если бы он начал действовать прямо сейчас, то, пожалуй, смог бы их остановить, но тогда он не добрался бы до сути происходящего, и, возможно, упустил бы возможность узнать, что произошло с охотником на ведьм Швейцем. Хоффенбах знал, что неряшливый хозяин лгал, когда говорил ему, что не видел охотника на ведьм, но сколь много он знает на самом деле? По его участию в ночных трудах, Хоффенбах сделал вывод, что достаточно много.
«Нет», — решил Хоффенбах, ощущая в руке успокаивающий вес своего боевого молота, он пойдёт за ними и поглядит, куда фидорфцы потащат пленённого ими незнакомца в багровой мантии. Он уже видел подобных ему, работавших вместе с ним в Имперской комиссии. Практикующий искусство магии. Налагающий заклятия. Волшебник.
Как только группка людей, ведя в поводу лошадь с её ношей, сошла с дороги на извилистую тропу, ведущую в лес, патрульный, сохраняя дистанцию, неслышной тенью скользнул за ними во тьму. После того как компания вошла в лес, устрашающе светящийся диск луны над ними скрылся за пеленой хлещущего землю дождя. Выйдя из ореола света, даваемого трактиром, они открыли заслонки фонаря, который прихватили с собой, и путь перед ними осветил круг жёлтого света.
После того как они оставили между собой и трактиром несколько миль пути, тропа пошла в гору. Они шли неторопливо, так как кузнец внимательно управлял конём, обходя выступающие камни и выпирающие корни деревьев. Мужчины шли осторожно, опасаясь поскользнуться на земле, постепенно превращаемой дождём в болото.
Уходя всё дальше и дальше по своему пути, группа углубилась в чащу, и с каждым шагом становилось всё тише и темнее, стволы деревьев более искривлёнными, заросли тернистыми и дикими, а тропа менее заметной. Хоффенбах почувствовал беспокойство. По его мнению, это место какое-нибудь стадо проклятых зверолюдей вполне могло бы назвать домом.
Затем они вышли на поляну на вершине возвышавшегося скалистого холма. Хоффенбах мгновенно нырнул за пень срубленного молнией бука и увидел перед собой нечто, перед которым остальная часть леса показалась приятной древесной пасторалью.
Дерево было огромным, безо всякого сомнения большим, чем любое другое дерево, виденное им в лесу, его искривлённый ствол, с огромным количеством растущих из него голых уродливых ветвей, вздымался в небеса. Вершина дерева казалась обвиняющим перстом, указующим в затянутое тучами ночное небо, словно бросая вызов богам. Хоффенбах не мог понять, к какому виду ранее принадлежало дерево. Его огромный размер намекал на дуб, но цвет его шершавой коры, серый и походивший на гранит в свете луны, пробившемся на поляну сквозь ветви высоких деревьев, больше напоминал что-то, созданное из пепла. Его извращённая натура отличалась от любого творения природы, которое знал Хоффенбах. Впрочем, возможно, дерево вовсе и не было творением природы.
Однако не только искривлённая форма дерева вызывала такой всепроникающий ужас, окутывающий поляну, словно саван покойника. Тела на различных стадиях разложения были развешаны на его ветвях. Некоторые из них были не более, чем покрытые лишайником скелеты, слабо скреплённые остатками мускулов, другие же — просто костями, свисающими из мха, словно обглоданная молью пеньковая верёвка. Среди ужасных трофеев попадались и свежие тела, ещё облачённые в доспехи или одежды, носимые ими при жизни, их плоть была серой с зеленоватым оттенком, головы склонились на бок, глаза выклеваны из глазниц, на устах застыла ухмылка смерти.
Тела людей разных профессий и происхождения висели на ветвях, покачиваясь на ветру, что дул через поляну, лаская древо-виселицу. Ещё более гнилые куски верёвки сиротливо свисали с верхних ветвей дерева, тела, что некогда были подвешены на них, лежали в трухлявой листве, устилавшей гнилую почву этого места. Хоффенбах заметил грудную клетку, неподалёку торчал расколотый череп.
Именно в этот миг он увидел, наполовину похороненные в грязи и мульче, покрытые красной патиной звенья могучих цепей. Каждая из них была одним концом прикреплена к стволу — охватывая петлёй его ствол или крепясь к металлическим клиньям, вбитым глубоко в дерево, а другим концом — к одной из каменных глыб, расположенных по всему периметру поляны и вросших в землю. Хоффенбах даже вообразить не мог, зачем.
Порыв ветра принёс к нему отвратительную вонь разложения. Он мог попробовать его вкус на языке, и Хоффенбах наряду с растущей тревогой почувствовал, как волосы на его спине встают дыбом. Дождь, нежной скороговоркой поющий в листьях, наконец прекратился. Дерево-виселица, казалось, не столько росло, сколько выталкивало себя из гнилой земли. Воздух на поляне был тяжёлым от запаха плесневелых листьев, мокрой глины и разложения — запаха порчи.
И лишь тогда он узнал в одном из трупов, висящих на дереве, своего старого партнёра — Швайца.
Тело охотника на ведьм медленно раскачивалось на ветру, словно жуткий маятник, его голова была наклонена в одну сторону под неестественным углом, плащ разорван в клочья, а глазницы были чёрными, кровавыми провалами. Хоффенбах видел, что концы некоторых ветвей погружёны в тело мёртвого охотника на ведьм, словно их воткнули в труп специально, преследуя некоторые тёмные цели. Это выглядело, фактически, словно их рост направляли. Что за мерзкие деяния свершались здесь? Возможно, жители не ограничивались тем, что просто подвешивали своих жертв.
Только одно, более-менее напоминающее разумное объяснение происходящему на его глазах, мог придумать Хоффенбах, что жители Фидорфа в каком-то ошибочно-извращённом заблуждении приносили дереву жертву, веря, что это — скармливание гниющей плоти трупов голодным корням — как-то защитит их от его пагубного воздействия. В своих путешествиях по всей Империи он действительно слышал, рассказываемые шёпотом легенды о подобных варварских методах, некогда применявшихся в древние времена.
Тем не менее, скрываясь за пнём поваленного дерева, он по-прежнему не спешил вмешиваться в происходящее. Если чему и научили его годы работы патрульным на дорогах Его Императорского Величества — это терпению. Он будет смотреть и ждать подходящего момента.
Заросший бородой лесник, его топор был заткнут за пояс, вытащил верёвку с завязанной на одном её конце петлёй из седельной сумы и перебросил её через одну из нижних веток омерзительного дерева.
Хоффенбах продолжал своё наблюдение, когда петля была небрежно передвинута таким образом, что оказалась примерно над головой по-прежнему лежавшего без сознания пленника.
Внезапно человек начал шевелиться, качая головой в попытке стряхнуть с себя оковы сна, он неуклюже вцепился в кузнеца, который как раз в это время пытался накинуть петлю ему на шею. Постепенно, с осознанием грозящей ему смертельной опасности, пленник начал отбиваться более активно, размахивая кулаками, лягаясь и извиваясь, пытаясь вырваться из хватки своих похитителей.
«Ну что ж, вот и настал момент, — решил Хоффенбах, — сделать свой ход». Подняв молот над головой, он бросился на поляну, под его ногами хлюпала покрытая гнилью земля и хрустели кости жертв.
Глаза Герхарта широко открылись, когда он почувствовал верёвку, затягивающуюся на шее. Инстинктивно реагируя, он пнул ногой, пытаясь освободиться от хватки рук, державших его снизу. Он услышал болезненный стон, после чего хватка разжалась, а затем, с сотрясшим всё его нутро ударом, он упал на мокрую землю, почувствовав неприятный треск в правом плече, и на мгновение потерял сознание. Когда он очнулся, то услышал смутно знакомые голоса людей: один, словно клич воина, бросающегося в битву, остальные же представляли собой смесь гнева и замешательства. Чародей поднял руки к узлу, стягивающему шею, и после некоторых усилий ему удалось ослабить петлю и освободиться.
Кашляя и задыхаясь, он приподнялся на колени и подтянул к себе освободившуюся верёвку. Ну, это было что-то новенькое. Люди пытались его утопить, обжарить до хрустящей корочки или застрелить, но никогда ещё, до этого дня, они не пытались его повесить.
В бледном лунном свете и сиянии стоявшего неподалёку фонаря, он смог разглядеть, что находится на лесной поляне, укрытой тенью от огромного перекрученного дерева, нависавшего над ним. И, спустя мгновение, висящие на его ветвях тёмные фигуры. Услышав ржание, он сообразил, что кроме мужчин где-то неподалёку была лошадь. Он мог чувствовать запах её пота. В трёх футах от него в грязи на спине лежал человек. Это, должно быть, тот самый, которого он пнул.
«Как они посмели? — его ярость зажглась ярким пламенем. — Эти наглые крестьяне пытались покончить с ним, с боевым магом благородного Огненного Ордена Колледжей Магии!»
Маг огня поднялся на ноги. Листья и веточки вцепились в подол его испачканной мантии. Другой человек также поднялся на ноги и Герхарт узнал его: это был человек из таверны, которого он посчитал за деревенского кузнеца. Кузнец, скользя по мокрой земле, бросился к могучей шайрской лошади. Со звоном стали он что-то вытащил, и Герхарт увидел в руках кузнеца свой собственный меч, который был приторочен к седлу. Вместе с его посохом.
С гневным криком кузнец бросился на волшебника. Герхарту едва удалось увернуться от выпада разъярённого человека. Кончик меча с глухим стуком вонзился в то место, где мгновение назад была его нога, срезав кусок коры с выступавшего из-под земли корня дерева. Краем глаза Герхарту показалось, будто он увидел, что дерево втянуло корень перед ударом, словно животное, отдёргивающее лапу от капкана.
Кузнец, возможно, здорово управлялся с молотом и наковальней, но фехтовальщиком он явно не был. Увернувшись от нового размашистого удара, Герхарт метнулся к лошади и отцепил от седла свой посох. Следующий выпад кузнеца парировало сучковатое дерево.
Волшебник заметил, что патрульный уже обменивается ударами с лесником, молот против топора, в то время как жирный трактирщик трусливо старался держаться подальше от схватки.
И, наконец, последний из линчевателей — измождённый печальный человек, которого Герхарт видел пьющим в одиночестве. В этот миг он бросился на него, замахиваясь зазубренным кинжалом и вопя, как взбесившееся животное, как будто последние остатки человечности покинули его.
Маг огня замахнулся на обезумевшего человека посохом, но его движения всё ещё были неуклюжими и нескоординированными, хотя адреналин уже разгонял кипящую кровь в его венах, заставляя последние остатки наркотического сна покинуть его тело. Он врезал по руке мужчины обожжённым до угольной черноты концом своего посоха, но недостаточно сильно, чтобы обезоружить. Однако возвратным ударом он треснул мужчину с печальными глазами в подбородок, и тот упал на колени, выплёвывая кровь изо рта.
Герхарт пошатнулся, почувствовав, как его голова закружилась, и на него снова бросился кузнец, оскалив зубы в гневном вызове. Герхарт отшатнулся и столкнулся с фыркающим шайром, который заржал и, сорвавшись в галоп, отбежал к краю поляны.
Меч чародея, который всё ещё был в руках кузнеца, столкнулся с посохом, послав через него импульс боли в запястья Герхарта, державшие оружие. Если бы не годы закалки в пламени и впитанная сырая магическая энергия, упрочнившие посох, то этот удар, безо всякого сомнения, расколол бы его.
Герхарт понимал, что даже несмотря на то, что кузнец был не самым великим фехтовальщиком, долго сдерживать его могучие удары он не сможет. Ему следует использовать иные силы, бывшие в его распоряжении, чтобы положить конец этому бою.
Он быстро отступил, пытаясь максимально увеличить расстояние между собой и кузнецом, и закрыл глаза, отринув хаос, творящийся вокруг. Искра вспыхнула в темноте его разума. Герхарт снова открыл глаза, но теперь он смотрел с помощью своего магического зрения.
Ветры магии кружились и скручивались над поляной, Герхарт видел их, как истерзанные потоки и закручивающиеся вихри, ярко светящиеся волны силы. Чёрные тени-следы сходились к дереву. Изумрудные языки пламени скользили по лесной подстилке. Косые аквамариновые нити колдовского света танцевали в небе над лесом, напоминая легендарное Северное сияние. Потом он, наконец, увидел то, что искал. Парящий в воздухе над забытым фонарём, левее одного из линчевателей, лежащего на земле, нимб красного и оранжевого света, мерцавший, как пламя свечи.
Он привлек себе его очищенный свет. Глубоко дыша, он позволил каждой клеточке своего организма впитать в себя эзотерические энергии, чувствуя, как с каждым нематериальным глотком они прогревают его до самых глубин души, исцеляя и даруя новые силы. Многолетний опыт боёв, в которых ему довелось биться в разных областях Империи, позволил ему сосредоточиться. Внутри его разума пламя, яркое и интенсивное, набирало силу, подпитываемое растущей яростью Герхарта, и строки заклинания заплясали в его яростном огне.
Краем глаза Герхарт увидел, как лесник обрушил топор, и как, спустя мгновение, патрульный парировал режущую дугу, образованную сверкающим лезвием, а затем обратным движением впечатал молот в череп своего противника.
Затем заклинание окончательно сложилось в его голове, и волшебник, более не в силах сдерживаться, выпустил в мир его сокрушающую мощь.
В мгновение ока покачнувшийся кузнец оказался охвачен пламенем: тело, одежда, волосы были в огне, источник которого был как будто внутри него. Человек запнулся, приостановив свой бег, но в следующий миг выкинул меч и бросился вперёд, пожираемый пламенем. Размахивающий руками, охваченный всепожирающим пламенем мужчина издал пронзительный вопль.
Герхарт получил огромное удовлетворение, услыхав панические крики остальных.
Зрелище того, что волшебник сделал с самым храбрым из их компании, окончательно лишило мужества оставшихся двоих похитителей. Герхарт увидел сквозь языки огня, охватившие вопящего кузнеца, как трактирщик взобрался на спину лошади, на которой они привезли своего пленника, и отчаянно пиная пятками в бока как коня, так и печального человека, который с воплями пытался взобраться позади него, направил конягу в сторону деревни. Герхарт мог слышать жалкий скулёж, сопровождавший этот процесс. Радостно заржав, конь устремился в лес, его копыта выстукивали частую дробь, напоминавшую отдалённый гром, и вскоре деревья поглотили звуки побега.
Кузнец сделал ещё два неуклюжих шага, рухнул на землю и замолк. Только один звук нарушал тишину ночного леса — плачущий вой, шипение и треск огня, поглощавшего тело человека.
Герхарт почувствовал опустошение. Измученный маг огня упал на колени, опустившись на истоптанные листья, покрывавшие поляну. Он почувствовал, как патрульный неспешно подошёл к нему, и, подняв усталые глаза, посмотрел на человека, замершего перед ним, рука патрульного всё ещё сжимала рукоять молота. Чёрный силуэт дерева-виселицы возвышался позади патрульного, зловещее, искажённое варпом создание, его ветви (больше похожие на кожистые щупальца, чем на ветви дерева) царапали покрытое слоистыми облаками небо. Из-под железного края шлема патрульного бежала струйка крови.
Если бы не вмешательство патрульного, то вполне вероятно, что Герхарт к этому времени уже присоединился бы к остальным, обглоданным воронами-падальщиками тушам, висящим в хищнических объятиях ветвей дерева, подобно мерзким смертельным трофеям. Теперь патрульный смотрел на волшебника глазами, в которых читалось потрясение от увиденного — возможно, даже ужас — зрелища сожжения кузнеца, которому он стал свидетелем. Он рисковал своей жизнью, чтобы спасти Герхарта от участи быть принесённым в жертву омерзительному дереву. На лице Хоффенбаха отражалась происходившая внутри него борьба: с одной стороны, он ощущал, что был прав, спасая жизнь магу, но с другой — было зрелище разрушительных сил, явленных миру спасённым чародеем. Было ли это мудрым решением — оставлять в живых столь могучего мага?
Герхарт Бренненд уже видел это выражение. Патрульный так же подозрительно относился к волшебникам, как и обыкновенный суеверный крестьянин.
Чёрные щупальца-тени зашевелились в темноте в неестественном подобии жизни. Хоффенбах открыл рот, собираясь что-то сказать, но вместо слов из его горла вырвался булькающий предсмертный хрип. Звук повторился, и Герхарт почувствовал тёплую, приторную влагу, плеснувшую на его лицо. В ноздри резко ударил горячий, тяжёлый запах железа. Кровь. И тогда волшебник увидел выступающий из шеи мужчины обломанный конец ветви дерева, прямо над воротом кольчуги.
Герхарт в ужасе смотрел, заворожённый, как другие ветви обхватили оружие, тело и ноги патрульного, плотно обернувшись вокруг с отвратительным скрипом, словно натягиваемый тисовый лук. Стальная решимость утекла от него, сменившись на сковывающий холод, когда он, едва осмеливаясь поверить своим глазам, смотрел на происходящее. Лишившись своей жертвы, само дерево-виселица обрело хаотическое подобие жизни. Дерево легко подняло задушенного патрульного в воздух, а затем в единственном насильственном усилии разорвало человека на куски. Ошмётки Хоффенбаха упали на землю, оставив небольшие кусочки плоти и одежды болтаться на извивающихся ветвях. А потом дерево потянулось за волшебником.
Герхарт мгновенно пришёл в себя, плачевное будущее, грозившее ему, вдохнуло в него новые силы. Его меч по-прежнему лежал рядом с тлеющим телом своего незадачливого похитителя. Реагируя почти инстинктивно, Герхарт увернулся от хватки ветвей-щупалец, протянул руку и схватил покрытый сажей клинок. Он был ещё тёплый на ощупь.
Дерево вновь бросилось за Герхартом, но в этот раз он смог парировать атаку, заблокировав мечом удары нижних ветвей. В месте, где его меч столкнулся с ветвями, выступил густой, тёмный, словно кровь, сок.
Ветви отпрянули от жалящих ударов волшебника, позволив Герхарту вновь подняться на ноги. Он попятился, убираясь за пределы досягаемости твари. Магу казалось в скрипах и стонах бешено извивающегося и корчащегося дерева, будто оно рычит на него.
Однако дерево-виселица ещё с ним не закончило. С протестующим лязгом и звоном заржавевших цепей, дерево выкорчевало само себя, выдрав из земли поляны-могилы могучие растопыренные корни, с которых стекала грязная земляная жижа, и потащило свой массивный ствол к волшебнику. Валуны, к которым оно было приковано цепями, также пришли в движение. Вырванные деревом из прогнившей болотистой земли камни, покрытые пятнами оранжевой грязи, потянулись за древесной тварью, оставляя глубокие борозды в гнилом суглинке.
Герхарт за свою жизнь не раз сталкивался со всевозможными ужасами — скользкими, порождёнными Хаосом почкующимися тварями, живой демоном-пушкой, иными существами, порождёнными кошмарами, которые, по справедливости, вообще никогда не должны бы были существовать в реальном мире — но никогда ранее с чем-то настолько первобытным, настолько древним и настолько ужасающим, как это дерево-виселица. Он чувствовал, как пагубные энергии Хаоса, придавшие дереву неестественную энергичность, распространяются вокруг. Он чувствовал сгустившийся от них воздух, чувствовал их разгорающуюся ярость на своей шее, ощущал, как холодеет его позвоночник, как замораживается мозг в его костях, чувствовал во рту их горький желчный привкус. Он чувствовал их холодное, развращающее прикосновение в тёмных глубинах своей души.
Оно вызывало и иное — иное чувство, пагубное ощущение, царапающее на краях его сознания. Сверхъестественные чувства Герхарта показали ему вспышки видений… воспоминаний…
Он видел обмазанных кровью, татуированных людей древних племён, предлагающих дереву в жертву поверженных в бою врагов… Он чувствовал силы тёмной энергии, скапливающиеся в дереве в течение веков, с каждым кровавым ритуалом, что продолжались и поныне, когда кровожадные племена варваров сменили жители Фидорфа… В своих видениях разделяемой памяти он увидел момент, когда в результате воздействия накапливающихся изменяющих сил, дерево получило некое подобие самосознания…его влияние стало распространяться через почву под лесом, словно корни, охватывая деревню, развращая умы её жителей настолько, что они даже не задумывались о прекращении жертвоприношений, по-прежнему скармливая дереву души, наполняя его силой и мощью, укрепляя его влияние. В свою очередь, эта раковая опухоль держала в страхе все остальные угрозы его могуществу, в непрерывном цикле разложения, жертвоприношений и пожирания душ…
Герхарту удалось подслушать разговор, состоявшийся между трактирщиком и патрульным в «Телёнке». Теперь он понял, почему растущая Буря Хаоса обошла это место стороной. Хаос уже был здесь.
Его разум был переполнен будоражащими видениями, поэтому Герхарт не увидел, как во тьме корень пробился из земли и схватил его за лодыжку. Он упал и кубарем покатился вниз по склону, начинавшемуся у края поляны, кувыркаясь через колючие заросли, будучи не в силах остановиться. Корни и камни оставляли синяки на его теле, колючки запутались в бороде.
Он катился вниз по склону, пока не остановился в зарослях крапивы, стукнувшись головой о выветрившийся камень. Удар на мгновение оглушил его, но и позволил вырваться из оков зловредного влияния дерева. Дерево-виселица рванулось к нему, подминая молодую поросль своей тяжёлой поступью. Тела дико качались на ветвях или отрывались, зацепившись за ветви-крючья вязов и седых берёз.
Это было уже почти на краю поляны. Покрытая слизью челюсть отвалилась от одного из висящих высоко на ветвях скелетов и упала к ногам Герхарта, не выдержав тряски, создаваемой деревом Хаоса при движении.
Не было никакой возможности одержать здесь победу, особенно имея только меч, осознал Герхарт. Только одна вещь могла его спасти. Герхарт снова открыл своё магическое зрение, и в душе его затеплился огонёк надежды. Лощина, в которую он упал, была насыщена закручивающимися потоками магической энергии. Существовали места, которые привлекали к себе ветры магии сильнее, чем остальные, подобно магниту, притягивающему железные опилки.
Маг огня посмотрел на камень, о который ударился головой. Древние узоры на его поверхности всё ещё можно было разглядеть под содранным лишайником. Возможно, их авторами были представители первых племён, ставших поклоняться дереву в незапамятные времена. Концентрация магических энергий была здесь велика, притягиваемая к этому месту древним камнем. «Интересно, — подумал Герхарт, — те первобытные люди осознавали, к чему может привести установка камня именно в этом месте?» Этот магический потенциал только и ждал, чтобы его использовали.
Дерево потянулось за Герхартом. И это был конец — отсюда уже некуда было бежать. Когда оно пришло в движение, он выдохнул и вновь сконцентрировал свой разум, не обращая внимания на ноющую боль в затылке.
Столь насыщенно магией было это место, что вливаемый в волшебника поток сил раздул огонёк пламени в его разуме во всесокрушающую огненную бурю. Герхарт вскинул руки, направив их в сторону дерева, и они словно бы взорвались потоком огня. Колдовские силы взревели на кончиках его пальцев, образовав кипящий шар жидкого огня, который он метнул в дерево-виселицу. Жёлтые пожары полыхали в его глазах, когда Герхарт бросил заклинание в отродье Хаоса, принеся дерево в жертву ярости своих магических сил. Он не чувствовал такую силу со времён Вольфенбурга.
Пламя охватило сразу весь ствол дерева, гротескно раздутый, словно разжиревший от бесчисленных пожранных душ. Тварь испустила какофонический крик, когда треснула древесина, как будто мириады голосов завопили в унисон с сердитым рёвом пламени. Дерево корчилось в агонии, пламя пожирало его, гниющие трупы на ветвях искривились, словно бы кланяясь, когда их охватил огонь. Когда их верёвки прогорели, скелеты рухнули на лесную подстилку в снопах искр. Бушующий ад осветил вершину холма и окружавший его лес.
Мощь заклинания забрала все его силы, но Герхарт отчётливо понимал, что дерево умирает. За пределами досягаемости его предсмертных конвульсий волшебник удовлетворённо смотрел, как дерево пылает в очищающем пламени. Пока оно горело, ему показалось, что он видел исказившиеся в агонии лица, что проявились на коже-коре дерева, добавив свои голоса к предсмертным агонизирующим воплям твари.
Убедившись, что его работа здесь закончена, и подобрав меч и посох, Герхарт пошёл по тропе, по тропе, которую избрала лошадь с двумя оставшимися в живых похитителями. Маг шёл по следам отпечатавшихся в сырой земле копыт обратно, к «Забитому телёнку» и развращённой деревне.
Дерево само показало Герхарту, что жители Фидорфа были соучастниками его зла. Земля не сможет очиститься от заразы, которой являлось нарастающее развращающее влияние Хаоса, доколе порча, которой благодаря сему корню зла позволили нагнаиваться здесь, не будет вычищена, а рана — прижжена.
Прежде чем наступит рассвет — Фидорф сгорит.